История

Книга II

[Март—сентябрь 69 г.]

1. (1) Меж­ду тем на дру­гом кон­це зем­ли по воле фор­ту­ны неза­мет­но зре­ла новая власть, кото­рой суж­де­но было при­не­сти государ­ству мно­же­ство вели­ких удач и ужас­ных бед, поро­дить прин­цеп­сов, знав­ших без­об­лач­ное сча­стье¹, и пра­ви­те­лей, встре­тив­ших бес­слав­ную гибель². Галь­ба еще был обле­чен всей пол­нотой вла­сти, когда Тит Вес­па­си­ан выехал по пору­че­нию отца из Иудеи в Рим. Тит ехал, как объ­яс­нял он сам, чтобы воздать поче­сти госуда­рю и обра­тить на себя его вни­ма­ние; юно­ша всту­пал в тот воз­раст, когда пора уже думать о заня­тии почет­ных государ­ст­вен­ных долж­но­стей. Сре­ди чер­ни же, все­гда склон­ной к выдум­кам, раз­нес­ся слух, буд­то Тит хочет добить­ся, чтобы Галь­ба его усы­но­вил. Пере­суды эти были вызва­ны пре­клон­ным воз­рас­том прин­цеп­са, его без­дет­но­стью и при­выч­кой людей гадать о том, кто захва­тит власть, пока кто-нибудь один еще не завла­дел ею. (2) Всё под­дер­жи­ва­ло эти слу­хи — ум и харак­тер Тита, давав­шие ему осно­ва­ния пре­тен­до­вать на любое, самое высо­кое поло­же­ние, его кра­си­вая, даже вели­че­ст­вен­ная, внеш­ность, успе­хи Вес­па­си­а­на, пред­ска­за­ния, ора­ку­лы и, нако­нец, слу­чай­ные про­ис­ше­ст­вия, в кото­рых лег­ко­вер­ные люди склон­ны видеть пред­у­ка­за­ния судь­бы. (3) Тит нахо­дил­ся в горо­де Корин­фе, в Ахайе, когда до него дошли бес­спор­ные изве­стия о гибе­ли Галь­бы; кое-кто в его окру­же­нии уже пого­ва­ри­вал так­же о вос­ста­нии Вител­лия и граж­дан­ской войне. Встре­во­жен­ный, он собрал несколь­ких дру­зей, чтобы обсудить с ними две раз­лич­ные воз­мож­но­сти даль­ней­ше­го поведе­ния: если он явит­ся сей­час в Рим, то не встре­тит ника­кой бла­го­дар­но­сти за зна­ки вни­ма­ния, изна­чаль­но пред­на­зна­чав­ши­е­ся дру­го­му, и рис­ку­ет ока­зать­ся в залож­ни­ках у Вител­лия или Ото­на; если же он теперь повернет назад, то буду­щий прин­цепс, разу­ме­ет­ся, оскор­бит­ся таким поступ­ком. Но кто ока­жет­ся победи­те­лем, пока что неиз­вест­но, а кро­ме того, отец, при­знав власть ново­го госуда­ря, заста­вит его тем самым про­стить и сына. Нако­нец, если Вес­па­си­ан сам вме­ша­ет­ся в борь­бу за власть, ни Отон, ни Вител­лий, заня­тые граж­дан­ской вой­ной, не ста­нут вспо­ми­нать о былых обидах.

2. (1) Так или при­мер­но так раз­мыш­лял Тит, колеб­лясь меж­ду надеж­дой и стра­хом, пока не оста­но­вил­ся на реше­нии, вну­шав­шем более все­го надежд. Кое-кто думал, что повер­нуть обрат­но заста­ви­ла Тита страсть, кото­рой он пылал к цари­це Бере­ни­ке³. Юно­ша и в самом деле не был к ней рав­но­ду­шен, что, одна­ко, нисколь­ко не меша­ло ему вести свои дела разум­но и осмот­ри­тель­но. В моло­до­сти он был дей­ст­ви­тель­но скло­нен к уте­хам и раз­вле­че­ни­ям и еще в годы прав­ле­ния сво­его отца вел себя дале­ко не столь сдер­жан­но, как поз­же, когда сам сде­лал­ся импе­ра­то­ром. (2) Он не стал дви­гать­ся вдоль бере­гов Ахайи и Азии и, оста­вив вле­во от себя море, их омы­ваю­щее, отпра­вил­ся пря­мо к ост­ро­вам Родо­су и Кипру, а оттуда — в Сирию, т. е. избрал путь, тре­бо­вав­ший осо­бо­го муже­ства⁴. На Кип­ре Тит поже­лал посе­тить и осмот­реть храм Вене­ре Пафос­ской⁵, сла­ва кото­ро­го гре­ме­ла сре­ди мест­ных жите­лей и при­ез­жих. Я думаю, не зай­мет мно­го вре­ме­ни, если я в несколь­ких сло­вах рас­ска­жу о воз­ник­но­ве­нии здеш­не­го куль­та, о хра­мо­вых обрядах и о том, как выглядит изо­бра­же­ние боги­ни, нигде не име­ю­щее себе подоб­ных.

3. (1) Древ­ние ска­за­ния назы­ва­ют осно­ва­те­лем хра­ма царя по име­ни Аэрия, хотя кое-кто и пола­га­ет, что это — имя самой боги­ни. Более позд­нее пре­да­ние гла­сит, что храм поста­вил Кинир⁶ — на том самом месте, куда при­бой вынес рож­ден­ную морем боги­ню; уче­ние же и искус­ство гаруспи­ков⁷ занес на Кипр кили­ки­ец⁸ Тамир. При этом было по вза­им­но­му согла­сию реше­но, что культ будут отправ­лять сов­мест­но потом­ки обе­их семей. Впо­след­ст­вии, одна­ко, чтобы цар­ский род⁹ не ока­зал­ся в менее почет­ном поло­же­нии, чем род при­шель­цев, новые посе­лен­цы пере­ста­ли поль­зо­вать­ся уче­ни­ем, ими же сами­ми введен­ным, и жре­че­ские долж­но­сти нача­ли зани­мать лишь потом­ки Кини­ра. (2) В хра­ме при­ни­ма­ют любых жерт­вен­ных живот­ных, каких кто при­не­сет, но для закла­ния выби­ра­ют сам­цов; про­ри­ца­ния счи­та­ют­ся самы­ми вер­ны­ми, если они состав­ле­ны по внут­рен­но­стям моло­дых коз­лят. Обли­вать жерт­вен­ни­ки кро­вью запре­ща­ет­ся, лишь молит­вы и чистое пла­мя воз­но­сят­ся с алта­рей, и, хотя они нахо­дят­ся под откры­тым небом, не было еще слу­чая, чтобы дождь залил огонь. Идол боги­ни не име­ет чело­ве­че­ско­го обли­ка, а напо­ми­на­ет мету на риста­ли­щах — круг­лый вни­зу и посте­пен­но сужаю­щий­ся квер­ху¹⁰. Поче­му он такой — неиз­вест­но.

4. (1) Осмот­рев дра­го­цен­но­сти, цар­ские под­но­ше­ния и про­чие вещи, кото­рые, как уве­ря­ли любя­щие ста­ри­ну гре­ки, были пода­ре­ны хра­му еще в неза­па­мят­ные вре­ме­на, Тит сра­зу же поста­рал­ся выяс­нить, мож­но ли плыть даль­ше. Узнав, что путь открыт и море спо­кой­но, он при­нес обиль­ные жерт­вы и лишь после это­го осто­рож­но попы­тал­ся выяс­нить, какая судь­ба ждет его в буду­щем. (2) Сострат (так зва­ли жре­ца), увидев по бла­го­при­ят­но­му рас­по­ло­же­нию внут­рен­но­стей¹¹, что боги­ня соглас­на отве­тить на вопро­сы столь знат­но­го посе­ти­те­ля, спер­ва огра­ни­чил­ся несколь­ки­ми сло­ва­ми, обыч­ны­ми в таких слу­ча­ях, а потом, явив­шись к Титу тай­ком, открыл ему буду­щее, кото­рое его ожи­да­ет¹². Вос­пря­нув духом, Тит при­был к отцу в тот самый момент, когда поло­же­ние в вой­сках и про­вин­ци­ях было крайне неустой­чи­вым, и пере­пол­няв­шая его вера в свое буду­щее заста­ви­ла чашу весов скло­нить­ся на сто­ро­ну Фла­ви­ев.

(3) Вес­па­си­ан тем вре­ме­нем почти окон­чил вой­ну в Иудее, хотя ему еще и пред­сто­я­ло взять Иеро­со­ли­му, — дело труд­ное, тре­бо­вав­шее боль­шо­го напря­же­ния, — и не из-за того, что в горо­де ско­пи­лось мно­го сил и жите­ли лег­ко пере­но­си­ли тяготы оса­ды, а глав­ным обра­зом пото­му, что Иеро­со­ли­ма сто­я­ла на недо­ступ­ной кру­че, а оса­жден­ные упор­ст­во­ва­ли в сво­их суе­ве­ри­ях. (4) Как я уже упо­ми­нал, тре­мя зака­лен­ны­ми в боях леги­о­на­ми коман­до­вал сам Вес­па­си­ан и еще четы­ре нахо­ди­лись под нача­лом Муци­а­на¹³. Хотя этим послед­ним не при­хо­ди­лось еще участ­во­вать в войне, их нель­зя было назвать сла­бы­ми, ибо сла­ва, кото­рую стя­жа­ли их това­ри­щи, воз­буж­да­ла сопер­ни­че­ство меж­ду обе­и­ми арми­я­ми и раз­жи­га­ла их бое­вой дух. Сол­да­ты Вес­па­си­а­на были силь­ны бла­го­да­ря пере­не­сен­ным труд­но­стям и опас­но­стям, леги­о­ны Муци­а­на — пото­му, что хоро­шо отдох­ну­ли и не были изму­че­ны вой­ной. Оба пол­ко­во­д­ца рас­по­ла­га­ли вспо­мо­га­тель­ны­ми когор­та­ми и кон­ни­цей, флота­ми¹⁴, арми­я­ми мест­ных царей¹⁵, оба были, хотя и по-раз­но­му, зна­ме­ни­ты.

5. (1) Вес­па­си­ан обыч­но сам шел во гла­ве вой­ска, умел выбрать место для лаге­ря, днем и ночью помыш­лял о победе над вра­га­ми, а если надо, разил их могу­чею рукой, ел, что при­дет­ся, одеж­дой и при­выч­ка­ми почти не отли­чал­ся от рядо­во­го сол­да­та, — сло­вом, если бы не алч­ность, его мож­но было бы счесть за рим­ско­го пол­ко­во­д­ца древ­них вре­мен; Муци­ан, напро­тив того, отли­чал­ся богат­ст­вом и любо­вью к рос­ко­ши, при­вык окру­жать себя вели­ко­ле­пи­ем, у част­но­го чело­ве­ка невидан­ным; он луч­ше вла­дел сло­вом, был опы­тен в поли­ти­ке, раз­би­рал­ся в делах и умел пред­видеть их исход. Какой образ­цо­вый полу­чил­ся бы прин­цепс, если бы мож­но было, отбро­сив поро­ки, слить воеди­но досто­ин­ства того и дру­го­го! (2) Они, одна­ко, не лади­ли друг с дру­гом, так как пра­ви­ли, один — Сири­ей, а дру­гой — Иуде­ей, дву­мя сосед­ни­ми и пото­му сопер­ни­чав­ши­ми про­вин­ци­я­ми. Лишь после смер­ти Неро­на они пере­ста­ли враж­до­вать и нача­ли сове­то­вать­ся друг с дру­гом; посред­ни­ка­ми меж­ду ними были сна­ча­ла дру­зья, а потом Тит, кото­рый быст­ро и ко вза­им­ной выго­де покон­чил с разде­ляв­ши­ми их мелоч­ны­ми дряз­га­ми, сумел бла­го­да­ря сво­е­му врож­ден­но­му оба­я­нию и тон­кой обхо­ди­тель­но­сти понра­вить­ся даже Муци­а­ну и вско­ре стал опо­рой и вдох­но­ви­те­лем их друж­бы. Три­бу­ны, цен­ту­ри­о­ны и рядо­вые сол­да­ты под­дер­жи­ва­ли этот союз, — кто из вер­но­сти дол­гу, а кто из жела­ния пожи­вить­ся, одни — дви­жи­мые доб­ле­стью, дру­гие — поро­ка­ми.

6. (1) Еще до воз­вра­ще­ния Тита обе армии были уве­дом­ле­ны о захва­те вла­сти Ото­ном и при­сяг­ну­ли ему на вер­ность. Такие вести все­гда дохо­дят быст­ро, но мно­го нуж­но вре­ме­ни и мно­гое при­хо­дит­ся пре­одо­леть, преж­де чем решить­ся на граж­дан­скую вой­ну, о кото­рой тогда впер­вые нача­ли поду­мы­вать восточ­ные про­вин­ции, столь­ко лет оста­вав­ши­е­ся послуш­ны­ми и спо­кой­ны­ми. Самые круп­ные граж­дан­ские вой­ны издав­на раз­во­ра­чи­ва­лись в Ита­лии или в Гал­лии и вели их вой­ска, рас­по­ло­жен­ные в запад­ных про­вин­ци­ях. Ни Пом­пею, ни Кас­сию, ни Бру­ту, ни Анто­нию¹⁶ — нико­му из тех, кто про­бо­вал пере­не­сти граж­дан­скую вой­ну на восток, — не уда­ва­лось добить­ся здесь победы. Сирия и Иудея боль­ше слы­ша­ли о госуда­рях, чем виде­ли их. В то вре­мя как в дру­гих местах все уже при­шло в дви­же­ние в ожи­да­нии граж­дан­ской вой­ны, здесь царил без­мя­теж­ный покой; ника­ких бес­по­ряд­ков не было и в леги­о­нах; лишь изред­ка, с пере­мен­ным успе­хом, всту­па­ли они в схват­ки с пар­фя­на­ми. Леги­о­ны спо­кой­но при­нес­ли при­ся­гу Галь­бе, (2) но вско­ре рас­про­стра­нил­ся слух, что Отон и Вител­лий, стре­мясь захва­тить импе­ра­тор­ский пре­стол, зате­ва­ют друг про­тив дру­га пре­ступ­ную вой­ну. Тогда-то сол­да­ты испу­га­лись, что власть со все­ми ее бла­га­ми попа­дет в руки дру­гим, а на их долю оста­нет­ся одна лишь тяж­кая служ­ба. Они ста­ли огляды­вать­ся вокруг, дабы посмот­реть, каки­ми сила­ми рас­по­ла­га­ют: здесь на месте — семь леги­о­нов с при­дан­ны­ми им круп­ны­ми вспо­мо­га­тель­ны­ми арми­я­ми Сирии и Иудеи, даль­ше — Еги­пет с дву­мя леги­о­на­ми¹⁷, а с дру­гой сто­ро­ны — Кап­па­до­кия, Понт, гар­ни­зо­ны, цепью охва­ты­ваю­щие Арме­нию, Азия и дру­гие про­вин­ции, мно­го­люд­ные и бога­тые, бес­чис­лен­ные ост­ро­ва, омы­вае­мые морем, нако­нец, и само море, отде­ля­ю­щее эти зем­ли от Рима, обес­пе­чи­ваю­щее их без­опас­ность и даю­щее воз­мож­ность испод­воль гото­вить граж­дан­скую вой­ну.

7. (1) Пол­ко­вод­цы виде­ли мятеж­ные настро­е­ния сол­дат, но пока что пред­по­чи­та­ли выжидать и смот­реть, как будут вое­вать дру­гие. Победи­те­ли и побеж­ден­ные в граж­дан­ской войне, рас­суж­да­ли они, нико­гда не при­ми­ря­ют­ся надол­го. Гадать же сей­час, кому удаст­ся взять верх — Ото­ну или Вител­лию, не име­ет смыс­ла: добив­шись победы, даже выдаю­щи­е­ся пол­ко­вод­цы начи­на­ют вести себя неожи­дан­но, а уж эти двое, лени­вые, рас­пут­ные, веч­но со все­ми ссо­ря­щи­е­ся, все рав­но погиб­нут оба, — один отто­го, что про­иг­рал вой­ну, дру­гой — отто­го, что ее выиг­рал. (2) Поэто­му Вес­па­си­ан и Муци­ан реши­ли, что воору­жен­ное выступ­ле­ние необ­хо­ди­мо, но что его надо отло­жить до более под­хо­дя­ще­го слу­чая. Осталь­ные по раз­ным сооб­ра­же­ни­ям дав­но уже при­дер­жи­ва­лись того же мне­ния, — луч­ших вела любовь к оте­че­ству, мно­гих под­тал­ки­ва­ла надеж­да погра­бить, иные рас­счи­ты­ва­ли попра­вить свои домаш­ние дела. Так или ина­че, и хоро­шие люди, и дур­ные, все по раз­ным при­чи­нам, но с рав­ным пылом, жаж­да­ли вой­ны.

8. (1) При­мер­но в это же вре­мя в Ахайе и в Азии рас­про­стра­ни­лись лож­ные вести о появ­ле­нии Неро­на, вызвав­шие ужас в этих про­вин­ци­ях¹⁸. Чем боль­ше ходи­ло слу­хов об обсто­я­тель­ствах гибе­ли Неро­на, тем боль­ше встре­ча­лось людей, утвер­ждав­ших, что он жив, и таких, что это­му вери­ли. В даль­ней­шем ходе мое­го повест­во­ва­ния я рас­ска­жу о судь­бе само­зван­цев, пытав­ших­ся выда­вать себя за Неро­на, тот же, о кото­ром сей­час идет речь, был рабом из Пон­та¹⁹ или, как гово­рят иные, воль­ноот­пу­щен­ни­ком из Ита­лии. Он хоро­шо пел и играл на кифа­ре, и это все­ли­ло в него уве­рен­ность, что ему удаст­ся выдать себя за Неро­на²⁰, на кото­ро­го он к тому же похо­дил лицом. Наобе­щав вели­кое мно­же­ство вся­ких благ каким-то нищим бро­дя­гам из бег­лых сол­дат, он увлек их за собой и вме­сте с ними пустил­ся в море. Буря при­би­ла их к ост­ро­ву Цит­ну²¹, где они повстре­ча­лись с сол­да­та­ми из восточ­ных леги­о­нов, нахо­див­ши­ми­ся здесь в отпус­ке; само­зва­нец часть из них уго­во­рил сле­до­вать за собой, тех же, кто отка­зал­ся, велел убить и, огра­бив несколь­ких куп­цов, воору­жил самых силь­ных и креп­ких из рабов. (2) Цен­ту­ри­о­на Сисен­ну, кото­рый от име­ни сирий­ской армии вез пре­то­ри­ан­цам изо­бра­же­ние пере­пле­тен­ных пра­вых рук — сим­вол мира и согла­сия, он вся­че­ски­ми улов­ка­ми пытал­ся пере­тя­нуть на свою сто­ро­ну, так что пере­пу­ган­ный цен­ту­ри­он, опа­са­ясь за свою жизнь, бежал с ост­ро­ва. С это­го момен­та пани­ка ста­ла рас­про­стра­нять­ся все шире; слав­ное имя Неро­на при­вле­ка­ло мно­гих — и люби­те­лей пере­мен, и недо­воль­ных суще­ст­ву­ю­щим. Успех сму­тья­нов ширил­ся день ото дня, пока слу­чай не поло­жил ему конец.

9. (1) Еще до всех этих собы­тий Галь­ба пору­чил Каль­пур­нию Аспре­на­ту управ­ле­ние про­вин­ци­я­ми Гала­тия и Пам­фи­лия²². Тот отпра­вил­ся к месту назна­че­ния с почет­ным эскор­том из двух три­рем, взя­тых из соста­ва Мизен­ско­го флота²³, с кото­ры­ми и при­был на ост­ров Цитн. Здесь нашлись люди, пере­дав­шие коман­ди­рам обо­их кораб­лей при­гла­ше­ние от име­ни Неро­на. (2) При­ки­нув­шись удру­чен­ным и взы­вая к чув­ству дол­га сол­дат, неко­гда столь вер­но ему слу­жив­ших, он стал убеж­дать их под­дер­жать нача­тое им дело в Сирии и в Егип­те. То ли вправ­ду зако­ле­бав­шись, то ли из хит­ро­сти, три­е­рар­хи²⁴ пообе­ща­ли соот­вет­ст­ву­ю­щим обра­зом настро­ить сол­дат, пере­тя­нуть их на его сто­ро­ну и тогда вер­нуть­ся; сами же пошли и все чест­но рас­ска­за­ли Аспре­на­ту. По его при­зы­ву сол­да­ты штур­мом взя­ли корабль само­зван­ца, где это­го чело­ве­ка — кто бы он на самом деле ни был — и уби­ли. Голо­ву его, пора­жав­шую дико­стью взгляда, кос­ма­той гри­вой и сви­ре­пым выра­же­ни­ем лица, отпра­ви­ли в Азию, а оттуда в Рим.

10. (1) Государ­ство тер­за­ли рас­при; из-за частой сме­ны прин­цеп­сов в Риме цари­ла сво­бо­да, гра­ни­чив­шая с рас­пу­щен­но­стью; мел­кие повсе­днев­ные дела шли здесь сво­им чере­дом под шум потря­сав­ших импе­рию вели­ких собы­тий. Вибий Кри­сп²⁵, кото­ро­му его богат­ство, власть и талан­ты стя­жа­ли боль­ше извест­но­сти, чем ува­же­ния, воз­будил в сена­те дело про­тив всад­ни­ка Анния Фав­ста, сде­лав­ше­го при Нероне сво­им ремеслом сочи­не­ние доно­сов: в нача­ле прин­ци­па­та Галь­бы сена­то­ры при­ня­ли реше­ние о том, что они сами будут раз­би­рать дела донос­чи­ков. Это сенат­ское поста­нов­ле­ние в одних слу­ча­ях при­ме­ня­лось со всей стро­го­стью, в дру­гих о нем едва вспо­ми­на­ли, в зави­си­мо­сти от того, был ли обви­ня­е­мый богат или беден, но в общем сохра­ня­ло всю свою силу²⁶. (2) Кри­сп набро­сил­ся на Фав­ста, донес­ше­го в свое вре­мя на его бра­та²⁷, со всей стра­стью лич­но заин­те­ре­со­ван­но­го чело­ве­ка и убедил бо́льшую часть сена­то­ров потре­бо­вать каз­ни Фав­ста, не выслу­шав ни защит­ни­ков, ни его соб­ст­вен­ных оправ­да­ний. Неко­то­рых сена­то­ров, одна­ко, имен­но непо­мер­ное вли­я­ние обви­ни­те­ля боль­ше все­го настра­и­ва­ло в поль­зу обви­ня­е­мо­го. Они счи­та­ли, что ули­ки отнюдь не оче­вид­ны, что торо­пить­ся не к чему и повто­ря­ли, что, сколь бы нена­ви­стен и вино­вен Фавст ни был, надо сле­до­вать обы­ча­ям и выслу­шать его. (3) На пер­вых порах сто­рон­ни­ки это­го взгляда взя­ли верх, и след­ст­вие было отло­же­но на несколь­ко дней, но тем не менее вско­ре Фавст был осуж­ден. Его осуж­де­ние, прав­да, не вызва­ло в обще­стве того одоб­ре­ния, кото­ро­го Фавст заслу­жил сво­и­ми поро­ка­ми. Вспо­ми­на­ли, что и сам Кри­сп с вели­кой для себя выго­дой зани­мал­ся таки­ми же доно­са­ми; сло­вом, все были доволь­ны, что пре­ступ­ле­ние нака­за­но, но нико­му не нра­вил­ся тот, кто добил­ся нака­за­ния.

11. (1) Меж­ду тем для Ото­на вой­на начи­на­лась счаст­ли­во: на его под­держ­ку дви­ну­лись вой­ска из Дал­ма­ции и Пан­но­нии — четы­ре леги­о­на, каж­дый из кото­рых выслал впе­ред аван­гард из двух тысяч чело­век и основ­ны­ми сила­ми сле­до­вал за ними на неболь­шом рас­сто­я­нии. То были создан­ный Галь­бой седь­мой, зака­лен­ные в боях один­на­дца­тый и три­на­дца­тый и зна­ме­ни­тый четыр­на­дца­тый²⁸, про­сла­вив­ший­ся подав­ле­ни­ем вос­ста­ния в Бри­та­нии, поз­же отме­чен­ный Неро­ном как силь­ней­ший леги­он рим­ской армии и пото­му дол­го сохра­няв­ший ему вер­ность, а теперь пол­но­стью пре­дан­ный Ото­ну. Эти леги­о­ны рас­по­ла­га­ли огром­ным коли­че­ст­вом людей и ору­жия, а поэто­му высо­ко цени­ли свою помощь и не спе­ши­ли. (2) Перед каж­дым дви­га­лись вхо­див­шие в его состав кон­ные отряды и вспо­мо­га­тель­ные когор­ты. Силы, высту­пив­шие из Рима, тоже были весь­ма нема­лые — пять когорт и кон­ные отряды пре­то­ри­ан­цев, пер­вый леги­он и две тыся­чи гла­ди­а­то­ров — постыд­ная раз­но­вид­ность вспо­мо­га­тель­но­го вой­ска, кото­рой, одна­ко, в пору граж­дан­ских войн не брез­го­ва­ли и более взыс­ка­тель­ные пол­ко­вод­цы²⁹. Коман­до­вать этой арми­ей было пору­че­но Аннию Гал­лу, и он ушел впе­ред, чтобы вме­сте с Вест­ри­ци­ем Спу­рин­ной³⁰ занять доли­ну Пада: хотя пер­во­на­чаль­ный план кам­па­нии про­ва­лил­ся, так как Цеци­на тем вре­ме­нем уже пере­шел Аль­пы, Отон все же рас­счи­ты­вал, что вител­ли­ан­цев удаст­ся оста­но­вить в галль­ских про­вин­ци­ях. (3) Само­го Ото­на сопро­вож­да­ли отбор­ные отряды, состав­лен­ные из осо­бо заслу­жен­ных сол­дат, осталь­ные когор­ты пре­то­рия, пре­то­ри­ан­цы-вете­ра­ны³¹ и зна­чи­тель­ные силы мор­ской пехоты. В похо­де Отон не выка­зы­вал ни изне­жен­но­сти, ни люб­ви к рос­ко­ши: в желез­ном пан­ци­ре, про­сто оде­тый, он шел перед стро­ем, впе­ре­ди бое­вых знач­ков, суро­вый, непо­хо­жий на того Ото­на, кото­ро­го зна­ла мол­ва.

12. (1) Судь­ба была бла­го­склон­на к замыс­лам Ото­на; флот обес­пе­чи­вал ему кон­троль над боль­шей частью Ита­лии, вплоть до При­мор­ских Альп, и он пору­чил Сведию Кле­мен­ту, Анто­нию Новел­лу и Эми­лию Пацен­зу про­дви­нуть­ся с нахо­див­ши­ми­ся под их коман­до­ва­ни­ем вой­ска­ми к этим горам и вый­ти на гра­ни­цу Нар­бонн­ской про­вин­ции³². Но Паценз был схва­чен и зато­чен вышед­ши­ми из пови­но­ве­ния сол­да­та­ми, Анто­ний Новелл не поль­зо­вал­ся ника­ким авто­ри­те­том, и коман­до­вал фак­ти­че­ски один Сведий Кле­мент³³, заиг­ры­вав­ший с сол­да­та­ми, поте­ряв­ший вся­кое пред­став­ле­ние о воин­ской дис­ци­плине и ста­рав­ший­ся, где толь­ко мож­но, начать воен­ные дей­ст­вия. (2) Каза­лось, что он идет не по Ита­лии, не по полям и селе­ни­ям сво­ей роди­ны, а опу­сто­ша­ет чужие бере­га, выжи­га­ет и гра­бит вра­же­ские горо­да. Это было тем отвра­ти­тель­нее, что никто и не думал защи­щать­ся — на полях кипе­ла работа, дома сто­я­ли откры­ты­ми. Хозя­е­ва, уве­рен­ные, что кру­гом царят мир и без­опас­ность, с жена­ми и детьми выбе­га­ли навстре­чу вой­скам, и тут их насти­га­ла вой­на со все­ми ее ужа­са­ми. (3) Про­ку­ра­то­ром При­мор­ских Альп³⁴ был в это вре­мя Марий Матур. Он собрал мест­ных жите­лей, сре­ди кото­рых было мно­го моло­де­жи, и заду­мал, опи­ра­ясь на нее, пре­гра­дить ото­ни­ан­цам путь в свою про­вин­цию. Но уже в пер­вой схват­ке гор­цы были пере­би­ты или раз­бе­жа­лись, как того и сле­до­ва­ло ожи­дать от людей, наспех собран­ных, не имев­ших пред­став­ле­ния ни об устрой­стве лаге­рей, ни о еди­ном коман­до­ва­нии; таким сол­да­там и победа не в сла­ву, и бег­ство не в укор.

13. (1) Сра­же­ние это толь­ко раз­дра­жи­ло сол­дат Ото­на, и они реши­ли выме­стить свою доса­ду на жите­лях горо­да Аль­бин­ти­ми­лия³⁵. Победа не при­нес­ла ника­кой добы­чи, так как кре­стьяне были нищи и пло­хо воору­же­ны, захва­тить их, чтобы про­дать в раб­ство, тоже не уда­лось, пото­му что они пре­крас­но зна­ли мест­ность и лов­ко пря­та­лись. Алч­ность ото­ни­ан­цев хоть как-то насы­ти­лась лишь стра­да­ни­я­ми ни в чем не повин­ных горо­жан. (2) Нена­висть к сол­да­там Кле­мен­та еще воз­рос­ла, когда при­мер ред­кой доб­ле­сти яви­ла одна из лигу­рий­ских³⁶ жен­щин. Она где-то укры­ла сво­его сына, дове­рив ему, как пола­га­ли сол­да­ты, все свои богат­ства. Они пыт­кой хоте­ли добить­ся от жен­щи­ны, где она пря­чет сына, но она ука­за­ла себе на живот и отве­ти­ла, что скры­ва­ет его в сво­ем теле. Ни угро­зы, ни смерть не заста­ви­ли ее отречь­ся от сво­их гор­дых слов³⁷.

14. (1) К Фабию Вален­ту яви­лись пере­пу­ган­ные гон­цы из Нар­бонн­ской Гал­лии и донес­ли, что флот Ото­на угро­жа­ет этой про­вин­ции, при­сяг­нув­шей на вер­ность Вител­лию. Одно­вре­мен­но к нему через сво­их лега­тов обра­ти­лись за помо­щью и коло­нии³⁸. Валент послал им две тун­гр­ские когор­ты³⁹, четы­ре эскад­ро­на и всю тре­вир­скую кон­ни­цу⁴⁰, поста­вив во гла­ве их Юлия Клас­си­ка⁴¹. Часть этих войск он поз­же задер­жал в коло­нии Форум Юлия, опа­са­ясь, что, отведя в глубь стра­ны все свои силы, он упу­стит кон­троль над морем и уско­рит этим напа­де­ние ото­ни­ан­ско­го флота. Путь на вра­га про­дол­жа­ли две­на­дцать кон­ных отрядов и пехо­тин­цы, набран­ные из сол­дат обе­их когорт. К ним доба­ви­ли когор­ту лигу­рий­цев, кото­рые издав­на зна­ли мест­ность и пото­му мог­ли ока­зать боль­шую помощь, а так­же пять­сот ново­бран­цев из Пан­но­нии, еще не успев­ших при­не­сти при­ся­гу. (2) Бит­вы при­шлось ждать недол­го. Ото­ни­ан­ская армия была рас­по­ло­же­на так, что при­мор­ские хол­мы зани­ма­ла часть сол­дат мор­ской пехоты вме­сте с мест­ны­ми опол­чен­ца­ми, при­бреж­ную рав­ни­ну — пре­то­ри­ан­цы⁴², а море — флот, в пол­ном бое­вом поряд­ке, гроз­но раз­вер­ну­тый фрон­том к бере­гу и гото­вый в нуж­ную мину­ту прий­ти на помощь. Вител­ли­ан­цы, глав­ную силу кото­рых состав­ля­ла не пехота, а кава­ле­рия, раз­ме­сти­ли в ближ­них уще­льях отряды гор­цев, а когор­ты поста­ви­ли тес­ны­ми ряда­ми поза­ди кон­ни­цы. (3) Кон­ные отряды тре­ви­ров, поза­быв осто­рож­ность, дале­ко вырва­лись впе­ред. Их встре­ти­ли вете­ра­ны пре­то­рия, а с флан­га ста­ли засы­пать кам­ня­ми опол­чен­цы, бла­го метать кам­ни вполне по силам и кре­стья­нам; рас­се­ян­ные сре­ди сол­дат, они все — и храб­ре­цы, и тру­сы — с рав­ным пылом стре­ми­лись к победе. Вител­ли­ан­цы были уже раз­би­ты, когда с тыла на них обру­шил­ся флот, обра­тив­ший их в пол­ное заме­ша­тель­ство. Окру­жен­ные со всех сто­рон, они были бы начи­сто истреб­ле­ны, если бы спу­стив­ша­я­ся ноч­ная тьма не оста­но­ви­ла победи­те­лей и не скры­ла бегу­щих.

15. (1) Хотя вител­ли­ан­цы и были побеж­де­ны, они не успо­ко­и­лись. Под­тя­нув вспо­мо­га­тель­ные вой­ска, они напа­ли на вра­гов, кото­рые после одер­жан­ной победы чув­ст­во­ва­ли себя в без­опас­но­сти и дей­ст­во­ва­ли не так реши­тель­но, как рань­ше. Часо­вые были пере­би­ты, обо­ро­на лаге­рей про­рва­на, и схват­ки заки­пе­ли уже у самых кораб­лей. Тут толь­ко пре­то­ри­ан­цы при­шли в себя и, заняв сосед­ний холм, нача­ли сопро­тив­лять­ся, а вско­ре и сами пере­шли в наступ­ле­ние. (2) Рез­ня была ужас­ная; погиб­ли, засы­пан­ные дрота­ми, пре­фек­ты тун­гр­ских когорт, дол­го удер­жи­вав­шие сво­их сол­дат в бое­вом строю. Ото­ни­ан­цам тоже победа сто­и­ла нема­ло кро­ви: они так увлек­лись пре­сле­до­ва­ни­ем кон­ни­ков Вител­лия, что те, повер­нув, лоша­дей, сами окру­жи­ли и раз­би­ли их. Затем, как бы заклю­чив пере­ми­рие и опа­са­ясь, одни — вне­зап­ной ата­ки кава­ле­рии, дру­гие — неожи­дан­но­го напа­де­ния флота, про­тив­ни­ки разо­шлись: вител­ли­ан­цы ото­шли к Анти­по­ли­су, горо­ду в Нар­бонн­ской Гал­лии; ото­ни­ан­цы вер­ну­лись в Аль­би­гаун, во внут­рен­ней Лигу­рии⁴³.

16. (1) Сла­ва победо­нос­но­го флота раз­нес­лась по Кор­си­ке, Сар­ди­нии, по дру­гим сосед­ним ост­ро­вам и заста­ви­ла их сохра­нить вер­ность Ото­ну. Кор­си­ку, одна­ко, чуть не погу­би­ло без­рас­суд­ство про­ку­ра­то­ра Деку­ма Пака­рия⁴⁴, при­нес­шее ему само­му смерть, а поль­зы в столь дол­гой и труд­ной войне не ока­зав­шее нико­му. Из нена­ви­сти к Ото­ну он решил под­дер­жать Вител­лия сила­ми кор­си­кан­цев, чем ока­зал бы ему, даже если бы заду­ман­ный план и удал­ся, лишь незна­чи­тель­ную помощь. (2) Собрав всех, кто поль­зо­вал­ся на ост­ро­ве вли­я­ни­ем, Пака­рий рас­ска­зал о сво­их наме­ре­ни­ях, а воз­ра­жав­ших ему три­е­рар­ха либурн­ских судов⁴⁵ Клав­дия Пирри­ка и всад­ни­ка Квин­тия Цер­та велел убить; осталь­ные, устра­шен­ные их гибе­лью, при­сяг­ну­ли на вер­ность Вител­лию. Тол­па, ниче­го не пони­мав­шая в про­ис­хо­дя­щем и, как все­гда, гото­вая тре­пе­тать, если тре­пе­щут дру­гие, тут же после­до­ва­ла их при­ме­ру. Одна­ко, когда Пака­рий при­сту­пил к воин­ско­му набо­ру и начал тре­бо­вать от мест­ных жите­лей, не при­вык­ших ни к како­му поряд­ку, стро­го­го испол­не­ния воин­ских обя­зан­но­стей, они ста­ли про­кли­нать обру­шив­ши­е­ся на них тяготы и разду­мы­вать о сво­ем бед­ст­вен­ном поло­же­нии. Мы живем на ост­ро­ве, рас­суж­да­ли они, Гер­ма­ния и леги­о­ны от нас дале­ко, а флот — рядом. Не раз ведь уж было, что моря­ки уни­что­жа­ли насе­ле­ние и губи­ли людей, даже надеж­но защи­щен­ных пеши­ми и кон­ны­ми вой­ска­ми. (3) Все как один отвер­ну­лись от Пака­рия, но, не реша­ясь пока что высту­пить откры­то и при­бег­нуть к силе, выжида­ли под­хо­дя­ще­го вре­ме­ни для мяте­жа. Он был убит разде­тый и бес­по­мощ­ный, вме­сте со сво­и­ми слу­га­ми, когда одна­жды, про­во­див гостей, соби­рал­ся сесть в ван­ну. Убий­цы сами доста­ви­ли Ото­ну их голо­вы, буд­то голо­вы вра­гов. Одна­ко они не полу­чи­ли ни награ­ды от Ото­на, ни нака­за­ния от Вител­лия: в бур­ном тече­нии собы­тий это пре­ступ­ле­ние зате­ря­лось сре­ди дру­гих, несрав­нен­но бо́льших.

17. (1) Как я уже гово­рил, сили­ан­ская кава­ле­рия⁴⁶ пере­нес­ла вой­ну в Ита­лию. В здеш­них местах никто не испы­ты­вал осо­бой люб­ви к Ото­ну, но вовсе не пото­му, что пред­по­чи­та­ли ему Вител­лия, — про­сто дол­гие годы мир­ной жиз­ни при­учи­ли людей бес­силь­но скло­нять­ся перед каж­дым, захва­тив­шим власть, и не заду­мы­вать­ся, кто из них луч­ше. Тем вре­ме­нем когор­ты, выслан­ные Цеци­ной впе­ред, уже спу­сти­лись в Транс­па­дан­скую Гал­лию, и эта цве­ту­щая область Ита­лии, со все­ми горо­да­ми и воен­ны­ми посе­ле­ни­я­ми, раз­бро­сан­ны­ми меж­ду Падом и Аль­па­ми, ока­за­лась под кон­тро­лем вител­ли­ан­ской армии. (2) Сол­да­ты Вител­лия захва­ти­ли воз­ле Кре­мо­ны пан­нон­скую когор­ту, меж­ду Пла­цен­ци­ей и Тици­ном⁴⁷ — сот­ню всад­ни­ков и тыся­чу сол­дат мор­ской пехоты, так что реки и мор­ской берег теперь тоже пере­ста­ли пред­став­лять для них опас­ность. Бата­вам и зарейн­ским гер­ман­цам не тер­пе­лось пере­пра­вить­ся через Пад. Неожи­дан­но для всех они пере­шли эту реку око­ло Пла­цен­ции, захва­ти­ли в плен несколь­ко чело­век из пат­руль­но­го отряда ото­ни­ан­ской армии и так пере­пу­га­ли осталь­ных, что те раз­бе­жа­лись в ужа­се, раз­но­ся повсюду весть, буд­то в Цис­па­дан­ской Гал­лии⁴⁸ нахо­дит­ся уже вся армия Цеци­ны.

18. (1) Спу­рин­на, кото­рый коман­до­вал гар­ни­зо­ном Пла­цен­ции, досто­вер­но знал, что Цеци­на еще дале­ко. Но, даже если бы вител­ли­ан­цы дей­ст­ви­тель­но ока­за­лись близ­ко, он все рав­но рас­счи­ты­вал дер­жать сво­их сол­дат за город­ски­ми укреп­ле­ни­я­ми и не думал пытать­ся про­ти­во­по­ста­вить свои три пре­то­ри­ан­ские когор­ты, тыся­чу леги­о­не­ров и неболь­шое чис­ло всад­ни­ков зака­лен­ной в боях армии. (2) Но раз­нуздан­ные и непри­выч­ные к похо­дам сол­да­ты, не обра­щая вни­ма­ния на цен­ту­ри­о­нов и три­бу­нов, захва­ты­ва­ют бое­вые знач­ки⁴⁹ и вым­пе­лы⁵⁰, устрем­ля­ют­ся вон из лаге­ря и угро­жа­ют дрота­ми коман­дую­ще­му, кото­рый пыта­ет­ся их удер­жать. Слы­шат­ся кри­ки, буд­то Ото­на пре­да­ли, буд­то Цеци­ну при­зва­ли в город. Спу­ринне при­шлось согла­сить­ся на без­рас­суд­ные тре­бо­ва­ния сол­дат. Сна­ча­ла он не скры­вал, что дей­ст­ву­ет по при­нуж­де­нию, но потом при­ки­нул­ся, буд­то и сам хочет того же, рас­счи­ты­вая, что мятеж все рав­но затихнет, а ему таким путем удаст­ся сохра­нить власть.

19. (1) Пад уже скрыл­ся из виду и спус­ка­лась ночь, когда было реше­но раз­бить лагерь и обне­сти его валом, но сол­да­ты рим­ско­го гар­ни­зо­на не при­вык­ли к такой тяже­лой рабо­те и вско­ре при­уны­ли. Самые ста­рые при­ня­лись сето­вать на свою опро­мет­чи­вость и объ­яс­нять более моло­дым, какая опас­ность нависнет над ними, если Цеци­на со сво­ей арми­ей здесь, в чистом поле, окру­жит их несколь­ко когорт. Сол­да­ты утих­ли, цен­ту­ри­о­ны и три­бу­ны вме­ша­лись в бесе­ду и вско­ре все с похва­лой заго­во­ри­ли о муд­рой про­ни­ца­тель­но­сти коман­дую­ще­го, наме­ре­вав­ше­го­ся сде­лать глав­ным узлом обо­ро­ны коло­нию, с ее богат­ства­ми и сила­ми, в ней сосре­дото­чен­ны­ми. (2) Нако­нец, высту­пил и сам Спу­рин­на, кото­рый не стал осо­бен­но пенять сол­да­там за их поведе­ние, а вме­сто того разъ­яс­нил все пре­иму­ще­ства сво­его пла­на. Оста­вив лазут­чи­ков, он с осталь­ны­ми повер­нул назад и при­вел их в Пла­цен­цию уже не столь буй­ны­ми, а послуш­ны­ми его вла­сти. Сте­ны горо­да были исправ­ле­ны, перед ними соору­же­ны новые укреп­ле­ния, воз­веде­ны баш­ни, уси­ле­но не столь­ко воору­же­ние вой­ска, сколь­ко дис­ци­пли­на и порядок — един­ст­вен­ное, чего не хва­та­ло сто­рон­ни­кам Ото­на, на муже­ство кото­рых жало­вать­ся не при­хо­ди­лось.

20. (1) Сол­да­ты Цеци­ны, как бы оста­вив по ту сто­ро­ну Альп свою жесто­кость и рас­пу­щен­ность, вели себя в Ита­лии, по кото­рой они теперь шли, сдер­жан­но и дис­ци­пли­ни­ро­ван­но. Осуж­де­ние коло­ни­стов и горо­жан вызы­ва­ла, прав­да, одеж­да само­го Цеци­ны: они виде­ли высо­ко­ме­рие в том, что он носил длин­ные шта­ны, корот­кий поло­са­тый плащ и в таком виде поз­во­лял себе раз­го­ва­ри­вать с людь­ми, обла­чен­ны­ми в тоги⁵¹. Жена его, Сало­ни­на, еха­ла на вели­ко­леп­ном ска­куне, покры­том пур­пур­ным чепра­ком, и, хотя нико­му ника­ко­го вреда в том не было, это тоже раз­дра­жа­ло жите­лей. Так уж устро­е­ны люди: с неодоб­ре­ни­ем смот­рят они на каж­до­го, кто вне­зап­но воз­вы­сил­ся, и ни от кого не тре­бу­ют такой скром­но­сти, как от чело­ве­ка, еще недав­но быв­ше­го им рав­ным. (2) Перей­дя Пад и сде­лав попыт­ку уго­во­ра­ми и обе­ща­ни­я­ми пере­тя­нуть ото­ни­ан­цев на свою сто­ро­ну, попыт­ку, на кото­рую они отве­ча­ли тем же, так что нема­ло вре­ме­ни про­шло в столь же высо­ко­пар­ных, сколь и бес­смыс­лен­ных раз­го­во­рах о мире и согла­сии, Цеци­на решил сосре­дото­чить все свои мыс­ли и силы на оса­де Пла­цен­ции. Он хотел, чтобы взя­тие это­го горо­да подей­ст­во­ва­ло устра­шаю­ще, ибо хоро­шо пони­мал, что от пер­вых шагов вой­ны зави­сит, как будут отно­сить­ся к ней в даль­ней­шем.

21. (1) В пер­вый день, одна­ко, собы­тия раз­во­ра­чи­ва­лись ско­рее по воле стра­стей, чем по пла­нам, про­дик­то­ван­ным воен­ным искус­ст­вом. Вител­ли­ан­цы появи­лись под сте­на­ми горо­да, слиш­ком плот­но поев, пья­ные, без при­кры­тий и поза­быв о вся­кой осто­рож­но­сти. Во вре­мя сра­же­ния сго­рел рас­по­ло­жен­ный за город­ски­ми сте­на­ми пре­крас­ный амфи­те­атр. Может быть, его подо­жгли напа­даю­щие, когда забра­сы­ва­ли в город горя­щие лучи­ны, рас­ка­лен­ные ядра и зажи­га­тель­ные стре­лы, а может быть, и оса­жден­ные, кото­рые, воз­вра­ща­ясь после вылаз­ки к себе, про­хо­ди­ли через этот амфи­те­атр. (2) Склон­ная к подо­зре­ни­ям город­ская чернь реши­ла, что зда­ние подо­жгли из зави­сти люди, подо­слан­ные сосед­ни­ми коло­ни­я­ми, ибо нигде в Ита­лии не было столь огром­но­го амфи­те­ат­ра. От чего бы это ни про­изо­шло, пока жите­лям Пла­цен­ции гро­зи­ли еще боль­шие беды, они не слиш­ком сокру­ша­лись о сго­рев­шем амфи­те­ат­ре, когда же все успо­ко­и­лось, ста­ли так горе­вать, буд­то ниче­го худ­ше­го с ними не мог­ло и слу­чить­ся. (3) Про­ли­тая кровь не дава­ла Цецине покоя, и он употре­бил всю ночь на под­готов­ку к ново­му штур­му. Вител­ли­ан­цы пле­ли фаши­ны, ско­ла­чи­ва­ли щиты и навес­ные кры­ши, кото­рые защи­ща­ли бы напа­даю­щих, пока они будут вести под­коп под сте­ны; ото­ни­ан­цы ост­ри­ли колья, соби­ра­ли в огром­ные кучи кам­ни, кус­ки свин­ца и меди, чтобы обру­ши­вать их на напа­даю­щих и уни­что­жать их осад­ные маши­ны. (4) И те и дру­гие боят­ся позо­ра и жаж­дут сла­вы, и тех и дру­гих коман­ди­ры под­бад­ри­ва­ют, напо­ми­ная одним о мощи гер­ман­ской армии и ее леги­о­нов, дру­гим — о чести рим­ско­го гар­ни­зо­на и пре­то­ри­ан­ских когорт; здесь поно­сят пре­то­ри­ан­цев — сла­бо­силь­ных без­дель­ни­ков, не знаю­щих ниче­го, кро­ме цир­ков и теат­ров; там — леги­о­не­ров, кото­рые, ски­та­ясь на чуж­бине, забы­ли о родине, и чуже­стран­цев, им помо­гаю­щих; здесь, чтобы под­за­до­рить сол­дат, руга­ют Ото­на и пре­воз­но­сят Вител­лия, там, наобо­рот, Ото­на рас­хва­ли­ва­ют, а Вител­лия поно­сят, бла­го в обо­их слу­ча­ях осно­ва­ний для осуж­де­ния боль­ше, чем пово­дов для похвал.

22. (1) Едва забрез­жил день, защит­ни­ки горо­да высы­па­ли на сте­ны, поля покры­лись вой­ска­ми и засвер­ка­ли ору­жи­ем. Сомкну­тым стро­ем дви­га­лись леги­о­ны⁵², врас­сып­ную шли вспо­мо­га­тель­ные отряды, стре­ла­ми и кам­ня­ми засы­пая сте­ны там, где они были повы­ше, и устрем­ля­ясь на при­ступ в местах, где они небреж­но охра­ня­лись или обвет­ша­ли. Свер­ху, со стен, откуда было лег­че целить­ся и удоб­нее раз­мах­нуть­ся, ото­ни­ан­цы мета­ли дроты в отча­ян­но лезу­щих на при­ступ гер­ман­цев из вспо­мо­га­тель­ных когорт. По обы­чаю сво­их пред­ков, гер­ман­цы насту­па­ли полу­го­лые, потря­сая над голо­вой щита­ми и опья­няя себя бое­вы­ми пес­но­пе­ни­я­ми⁵³. (2) Леги­о­не­ры, при­кры­тые наве­са­ми и пле­те­ны­ми кры­ша­ми, под­ка­пы­ва­ли сте­ны, насы­па­ли валы, пыта­лись раз­бить ворота. Пре­то­ри­ан­цы с гро­хотом ска­ты­ва­ли на них нароч­но при­готов­лен­ные для этой цели огром­ные тяже­лые кам­ни, кото­рые увле­ка­ли за собой насту­паю­щих, дави­ли и кале­чи­ли ране­ных. Вител­ли­ан­цы дрог­ну­ли, чис­ло уби­тых ста­ло еще боль­ше, град кам­ней, дротов и стрел со стен уси­лил­ся, и, нако­нец, вител­ли­ан­цы ста­ли отхо­дить, навсе­гда рас­ста­ва­ясь со сла­вой, сопут­ст­во­вав­шей дото­ле пар­тии Вител­лия. (3) Снедае­мый сты­дом из-за столь без­рас­суд­но нача­той оса­ды, Цеци­на решил поки­нуть лаге­ря, где все сме­я­лось над ним и напо­ми­на­ло о его пустом тще­сла­вии, вновь перей­ти Пад и попы­тать свои силы под Кре­мо­ной⁵⁴. Цеци­на уже ухо­дил, когда к нему при­со­еди­ни­лись Турул­лий Цери­ал, со мно­же­ст­вом сол­дат мор­ской пехоты, и неболь­шое чис­ло кон­ни­ков во гла­ве с Юли­ем Бри­ган­ти­ком. Бри­ган­тик был пре­фект кава­ле­рии, родом из Бата­вии, а Цери­ал — при­ми­пи­ля­рий, слу­жив­ший в свое вре­мя цен­ту­ри­о­ном в Гер­ма­нии и пото­му знав­ший Цеци­ну.

23. (1) Когда Спу­ринне ста­ло извест­но, куда напра­вил­ся про­тив­ник, он послал Аннию Гал­лу доне­се­ние, в кото­ром опи­сал обо­ро­ну Пла­цен­ции, рас­ска­зал обо всем, что слу­чи­лось, и о даль­ней­ших наме­ре­ни­ях Цеци­ны. Галл в это вре­мя вел пер­вый леги­он на под­держ­ку гар­ни­зо­на Пла­цен­ции. Зная, как мало в горо­де войск, он опа­сал­ся, что они не выдер­жат оса­ды и не смо­гут дол­го сопро­тив­лять­ся гер­ман­ской армии. (2) Полу­чив сведе­ния о том, что Цеци­на отбро­шен и дви­жет­ся на Кре­мо­ну, он с боль­шим трудом — сол­да­ты до того рва­лись в бой, что едва не взбун­то­ва­лись, — оста­но­вил свой леги­он у Бед­ри­а­ка. Селе­ние это нахо­дит­ся на пол­пу­ти меж­ду Веро­ной и Кре­мо­ной и поль­зу­ет­ся недоб­рой сла­вой из-за двух пора­же­ний, кото­рые потер­пе­ло здесь рим­ское вой­ско⁵⁵.

(3) В эти же дни непо­да­ле­ку от Кре­мо­ны одер­жал победу Мар­ций Макр, чело­век храб­рый и реши­тель­ный, он на лод­ках пере­вез через Пад отряды гла­ди­а­то­ров и вне­зап­но появил­ся с ними на том бере­гу реки. Вспо­мо­га­тель­ные отряды вител­ли­ан­цев были смя­ты, те, кто ока­зал сопро­тив­ле­ние, выре­за­ны, осталь­ные бежа­ли по направ­ле­нию к Кре­моне. Опа­са­ясь, одна­ко, что про­тив­ник полу­чит под­креп­ле­ние и суме­ет повер­нуть ход бит­вы в свою поль­зу, Макр при­ка­зал победи­те­лям пре­кра­тить пре­сле­до­ва­ние. (4) Ото­ни­ан­цам, кото­рые и без того истол­ко­вы­ва­ли в худ­шую сто­ро­ну все поступ­ки сво­их коман­ди­ров, это пока­за­лось подо­зри­тель­ным. Каж­дый, кто был трус в душе, но боек на язык, спе­шил взве­сти вся­че­ские обви­не­ния на Анния Гал­ла, Све­то­ния Пау­ли­на и Мария Цель­за, кото­рым Отон пору­чил коман­до­вать вой­ска­ми. (5) Осо­бен­но рья­но сея­ли сму­ту и под­стре­ка­ли к мяте­жу убий­цы Галь­бы. Соде­ян­ное пре­ступ­ле­ние и страх лиша­ли их уве­рен­но­сти; они стре­ми­лись к бес­по­ряд­кам и с этой целью то откры­то при­зы­ва­ли к бун­ту, то тай­но писа­ли доно­сы Ото­ну. Отон все­гда дове­рял любо­му ничто­же­ству и опа­сал­ся чест­ных людей. Неуве­рен­ный в успе­хе, лишь в несчастьи обна­ру­жи­вав­ший луч­шие сто­ро­ны сво­его харак­те­ра, он нахо­дил­ся в посто­ян­ном вол­не­нии. Нако­нец, он вызвал сво­его бра­та Тици­а­на и пору­чил веде­ние вой­ны ему⁵⁶.

24. (1) Тем вре­ме­нем дела ото­ни­ан­цев под руко­вод­ст­вом Пау­ли­на и Цель­за шли бле­стя­ще. Цеци­на дошел до отча­я­ния отто­го, что каж­дый пред­при­ня­тый им шаг ока­зы­вал­ся неудач­ным и сла­ва его армии мерк­ла на гла­зах. От Пла­цен­ции его отбро­си­ли, вспо­мо­га­тель­ные отряды свои он толь­ко что поте­рял, даже в стыч­ках раз­вед­чи­ков, не заслу­жи­ваю­щих упо­ми­на­ния, но про­ис­хо­див­ших весь­ма часто, его сол­да­ты неиз­мен­но тер­пе­ли пора­же­ние. К тому же Фабий Валент был уже близ­ко, и Цеци­на, чтобы не усту­пать ему сла­ву победи­те­ля, стре­мил­ся воз­мож­но быст­рей добить­ся успе­ха, про­яв­ляя при этом боль­ше нетер­пе­ния, чем разу­ма. (2) В две­на­дца­ти милях от Кре­мо­ны есть место, по назва­нию Касто­ры, где лес под­хо­дит к самой доро­ге. Цеци­на рас­по­ло­жил здесь наи­бо­лее бое­спо­соб­ные из сво­их вспо­мо­га­тель­ных отрядов, а кон­ни­це при­ка­зал про­дви­нуть­ся даль­ше впе­ред, завя­зать бой и вне­зап­но отсту­пить, зама­нив пре­сле­до­ва­те­лей в заса­ду. (3) Этот план стал изве­стен пол­ко­во­д­цам ото­ни­ан­ской армии. Пау­лин взял на себя коман­до­ва­ние пехотой, а Цельз — всад­ни­ка­ми⁵⁷. Одно под­разде­ле­ние три­на­дца­то­го леги­о­на, четы­ре вспо­мо­га­тель­ные когор­ты и пять­сот всад­ни­ков вста­ли сле­ва, середи­ну доро­ги заня­ли постро­ен­ные в колон­ну три когор­ты пре­то­ри­ан­цев, пра­вый фланг обра­зо­вал пер­вый леги­он с дву­мя вспо­мо­га­тель­ны­ми когор­та­ми и пятью­ста­ми всад­ни­ка­ми. Нако­нец, сза­ди всех рас­по­ло­жил­ся кон­ный отряд пре­то­рия и кон­ни­ки вспо­мо­га­тель­ных войск — все­го тыся­ча чело­век, гото­вых закре­пить успех в слу­чае победы или прий­ти на помощь в слу­чае неуда­чи.

25. (1) Вой­ска еще не успе­ли сой­тись вру­ко­паш­ную, как вител­ли­ан­цы ста­ли отсту­пать, но Цельз, зная о заду­ман­ной ловуш­ке, удер­жал сво­их сол­дат на месте. Вител­ли­ан­цы, кото­рые были спря­та­ны в лесу, поза­быв вся­кую осто­рож­ность, бро­си­лись пре­сле­до­вать мед­лен­но отхо­див­ше­го Цель­за и, вырвав­шись слиш­ком дале­ко впе­ред, сами попа­ли в заса­ду: на флан­гах у них ока­за­лись когор­ты, впе­ре­ди — леги­о­ны, сза­ди — кон­ни­ца, вне­зап­ным манев­ром пре­гра­див­шая им путь к отступ­ле­нию. (2) Одна­ко Све­то­ний Пау­лин ввел в бой пехоту не сра­зу. Чело­век по при­ро­де сво­ей мед­ли­тель­ный и пред­по­чи­тав­ший слу­чай­но­му успе­ху осто­рож­ные и про­ду­ман­ные дей­ст­вия, он при­ка­зал сна­ча­ла засы­пать кана­вы, рас­чи­стить поле бит­вы и лишь тогда стро­ем раз­вер­нул свои вой­ска. «Пред­у­смот­ри все, чтобы тебя не раз­би­ли, — гово­рил он, — а победа при­дет в свое вре­мя». Его мед­ли­тель­ность дала воз­мож­ность вител­ли­ан­цам укрыть­ся в вино­град­ни­ках, где пре­сле­до­вать их было труд­но из-за пере­пу­тан­ных лоз, тянув­ших­ся от дере­ва к дере­ву. Рядом нахо­дил­ся неболь­шой лесок, откуда они, осмелев, сде­ла­ли вылаз­ку и уби­ли самых неосто­рож­ных из кон­ных пре­то­ри­ан­цев. Ранен был и царь Эпи­фан⁵⁸, рев­ност­но при­зы­вав­ший всех сра­жать­ся за Ото­на.

26. (1) В это вре­мя в бой рину­лась ото­ни­ан­ская пехота. Сокру­шив основ­ные силы про­тив­ни­ка, пехо­тин­цы одно за дру­гим обра­ща­ли в бег­ство под­хо­див­шие на помощь сво­им под­разде­ле­ния вител­ли­ан­цев. Дело в том, что Цеци­на вво­дил в бой свои когор­ты не сра­зу, а по одной; это вызва­ло смя­те­ние, ибо страх, вла­дев­ший бежав­ши­ми с поля бит­вы сол­да­та­ми, пере­да­вал­ся и тем, что порознь и неуве­рен­но при­бли­жа­лись к месту сра­же­ния. В лаге­ре вител­ли­ан­цев начал­ся бунт. Воз­му­щен­ные тем, что их не посы­ла­ют в бой всех сра­зу, сол­да­ты схва­ти­ли и зако­ва­ли в цепи пре­фек­та лаге­ря Юлия Гра­та, утвер­ждая, буд­то он изме­ня­ет им в уго­ду сво­е­му бра­ту, вое­вав­ше­му на сто­роне Ото­на; брат его, три­бун Юлий Фрон­тон, был в это же самое вре­мя аре­сто­ван ото­ни­ан­ца­ми на осно­ва­нии точ­но тако­го же обви­не­ния. (2) Меж­ду тем повсюду — на под­сту­пах к полю боя и при отступ­ле­нии с него, в цен­тре бит­вы и под вала­ми укреп­ле­ний — вител­ли­ан­ца­ми вла­дел такой ужас, что все вой­ско Цеци­ны мож­но было бы уни­что­жить, если бы Све­то­ний Пау­лин не при­ка­зал дать отбой; слух о кон­це сра­же­ния быст­ро рас­про­стра­нил­ся по обе­им арми­ям. По сло­вам Пау­ли­на, он решил так посту­пить из опа­се­ния, как бы его сол­да­ты, утом­лен­ные боем и дол­гой доро­гой, не ото­рва­лись от сво­их и не попа­ли воз­ле лаге­ря вител­ли­ан­цев под удар све­жих сил про­тив­ни­ка. Эти сооб­ра­же­ния коман­дую­ще­го кое-кто счи­тал пра­виль­ны­ми, но мас­сой сол­дат его реше­ние было встре­че­но неодоб­ри­тель­но.

27. (1) Это пора­же­ние не столь­ко напу­га­ло вител­ли­ан­цев, сколь­ко заста­ви­ло их стать более дис­ци­пли­ни­ро­ван­ны­ми, — и не в одной толь­ко армии Цеци­ны, кото­рый обви­нял во всем сол­дат, думав­ших, по его сло­вам, боль­ше о бун­те, чем о бит­ве; в вой­ске Фабия Вален­та (дошед­шем тем вре­ме­нем до Тици­на) тоже пере­ста­ли с пре­зре­ни­ем отзы­вать­ся о про­тив­ни­ке; дви­жи­мые жела­ни­ем вер­нуть утра­чен­ную сла­ву, сол­да­ты и здесь ста­ли вести себя сдер­жан­нее и почти­тель­нее по отно­ше­нию к коман­дую­ще­му и под­чи­нять­ся его при­ка­зам. (2) Меж­ду тем все силь­нее раз­го­ра­лось боль­шое вос­ста­ние, о нача­ле кото­ро­го мож­но рас­ска­зать, лишь вер­нув­шись несколь­ко назад: гово­рить о нем ранее не было воз­мож­но­сти, ибо это нару­ши­ло бы связ­ность повест­во­ва­ния о Цецине и его делах. Я уже упо­ми­нал⁵⁹, что батав­ские когор­ты, кото­рые Нерон, гото­вясь к войне, вывел из соста­ва четыр­на­дца­то­го леги­о­на, услы­ша­ли, нахо­дясь на пути в Бри­та­нию, о вос­ста­нии Вител­лия и при­со­еди­ни­лись в зем­ле лин­го­нов к Фабию Вален­ту. Бата­вы эти вско­ре ста­ли вести себя наг­ло и само­уве­рен­но: они при­хо­ди­ли в палат­ки сол­дат и гово­ри­ли, буд­то имен­но они, бата­вы, заста­ви­ли высту­пить четыр­на­дца­тый леги­он, буд­то тем самым Нерон из-за них поте­рял Ита­лию и буд­то вооб­ще от одних бата­вов зави­сит исход вой­ны. Сол­дат это оскорб­ля­ло, коман­дую­ще­го раз­дра­жа­ло. Пере­бран­ки и дра­ки ослаб­ля­ли дис­ци­пли­ну, и в кон­це кон­цов Валент стал опа­сать­ся, что бата­вы, начав с дер­зо­стей, кон­чат изме­ной.

28. (1) По всем этим при­чи­нам, когда Валент полу­чил сооб­ще­ние, что кон­ни­ца тре­ви­ров и тун­гры раз­би­ты фло­том Ото­на, а Нар­бонн­ская Гал­лия окру­же­на, он решил защи­тить союз­ни­ков и при­бег­нуть к воен­ной хит­ро­сти: разде­лить охва­чен­ные бро­же­ни­ем когор­ты, пред­став­ляв­шие собой, пока они нахо­ди­лись вме­сте, столь опас­ную силу, и отдал при­каз части бата­вов высту­пить на под­держ­ку оса­жден­ной про­вин­ции. Слух об этом при­ка­зе быст­ро рас­про­стра­нил­ся по армии, союз­ные вой­ска при­шли в уны­ние, а леги­о­ны — в ярость. (2) «У нас заби­ра­ют луч­ших вои­нов, — гово­ри­ли сол­да­ты. — Имен­но сей­час, когда враг сто­ит пря­мо перед нами, отпра­вить вете­ра­нов, победи­те­лей в столь­ких сра­же­ни­ях, — это все рав­но, что выгнать их из строя перед бит­вой. Если про­вин­ция важ­нее Рима и спа­се­ния импе­рии, то всем нам надо идти туда; если же исход вой­ны и судь­ба наше­го дела реша­ют­ся в Ита­лии, то отде­лить сей­час от армии эти когор­ты — все рав­но что отсечь от тела самые могу­чие его чле­ны».

29. (1) Валент попы­тал­ся было пода­вить вос­ста­ние сила­ми лик­то­ров, но разъ­ярен­ные сол­да­ты бро­си­лись на него, кида­ли в него кам­ни, а когда он обра­тил­ся в бег­ство, устре­ми­лись за ним, кри­ча, что он при­сво­ил себе и добы­чу, взя­тую у гал­лов, и золо­то, полу­чен­ное от жите­лей Виен­ны, и все день­ги, пола­гав­ши­е­ся им за труды. Пока Валент, пере­оде­тый рабом, пря­тал­ся у одно­го из деку­ри­о­нов кава­ле­рии, они раз­во­ро­ти­ли тюки с его доб­ром, сорва­ли его палат­ку и даже зем­лю под ней пере­ко­па­ли дрота­ми и копья­ми. (2) Вско­ре пре­фект лаге­ря Алфен Вар, заме­тив, что вос­ста­ние поне­мно­гу идет на убыль, решил покон­чить с ним хит­ро­стью: он запре­тил цен­ту­ри­о­нам обхо­дить посты, а тру­ба­чам не велел сзы­вать вой­ско на работу и уче­ния. Сол­да­ты увиде­ли, что никто ими не коман­ду­ет, и это боль­ше все­го испу­га­ло их. Сна­ча­ла они как бы засты­ли в оце­пе­не­нии, потом нача­ли рас­те­рян­но ози­рать­ся, замолк­ли, при­тих­ли и, нако­нец, ста­ли со сле­за­ми молить о про­ще­нии. (3) Когда же Валент, кото­ро­го все счи­та­ли погиб­шим, появил­ся, — пла­чу­щий, в без­образ­ной одеж­де, но здра­вый и невреди­мый, — сол­да­та­ми овла­де­ли радость, состра­да­ние и любовь к сво­е­му пол­ко­вод­цу. Чернь в весе­лии так же необуздан­на, как и в яро­сти. Лику­ю­щая тол­па окру­жи­ла Вален­та бое­вы­ми знач­ка­ми когорт и орла­ми леги­о­нов и понес­ла к три­бу­на­лу⁶⁰, вся­че­ски вос­хва­ляя его и желая ему сча­стья. Он про­явил разум­ную снис­хо­ди­тель­ность и не стал тре­бо­вать ничьей каз­ни, хоро­шо зная, что во вре­мя граж­дан­ских войн сол­да­там поз­во­ле­но боль­ше, чем пол­ко­во­д­цам. В то же вре­мя опа­са­ясь, как бы вой­ска не сочли подоб­ную уме­рен­ность неис­крен­ней, он все-таки назвал несколь­ко чело­век и ука­зал на них как на винов­ных.

30. (1) Армия зани­ма­лась построй­кой укреп­ле­ний воз­ле Тици­на, когда при­шло изве­стие о том, что Цеци­на раз­бит. Сооб­ще­ние это чуть было сно­ва не вызва­ло мяте­жа; сол­да­ты реши­ли, что Валент мед­лил нароч­но, из жела­ния доса­дить Цецине, и что имен­но поэто­му они опозда­ли к сра­же­нию. Поза­быв об отды­хе и не дожи­да­ясь при­ка­за коман­дую­ще­го, вои­ны устре­ми­лись впе­ред; они обго­ня­ли зна­ме­нос­цев, упра­ши­ва­ли их идти быст­рее, — армия шла фор­си­ро­ван­ным мар­шем и вско­ре соеди­ни­лась с вой­ска­ми Цеци­ны. (2) Сол­да­ты Цеци­ны были настро­е­ны про­тив Вален­та и жало­ва­лись, что он оста­вил их малень­кую груп­пу на милость несрав­нен­но более силь­но­го непри­я­те­ля, кото­рый к тому же рас­по­ла­гал све­жи­ми, отдох­нув­ши­ми вой­ска­ми. Гово­ря так, они, с одной сто­ро­ны, льсти­ли вновь при­быв­шим, при­пи­сы­вая решаю­щую роль их армии, и в то же вре­мя сни­ма­ли с себя обви­не­ние в тру­со­сти и неспо­соб­но­сти добить­ся победы. Хотя Валент дей­ст­ви­тель­но коман­до­вал почти вдвое боль­шим чис­лом леги­о­нов и вспо­мо­га­тель­ных войск, любим­цем сол­дат все-таки оста­вал­ся Цеци­на. Он нахо­дил­ся в рас­цве­те лет и сил, вызы­вал в людях безот­чет­ную сим­па­тию, а его раду­шие и щед­рость при­вле­ка­ли к нему все серд­ца. (3) Отсюда и пошла рас­пря меж­ду пол­ко­во­д­ца­ми. Цеци­на изде­вал­ся над Вален­том, назы­вая его чело­ве­ком под­лым и гряз­ным. Валент насме­хал­ся над Цеци­ной, выстав­ляя его гор­де­цом и хва­сту­ном. Одна­ко оба, зата­ив нена­висть, слу­жи­ли одно­му делу. Уже не рас­счи­ты­вая на про­ще­ние, они без уста­ли сочи­ня­ли пам­фле­ты про­тив Ото­на, в кото­рых осы­па­ли его самы­ми позор­ны­ми обви­не­ни­я­ми; из пол­ко­вод­цев Ото­на ни один не писал ниче­го подоб­но­го, хотя Вител­лий и мог бы дать для таких сочи­не­ний бога­тей­шую пищу.

31. (1) Пока оба они не погиб­ли — Отон, стя­жав гром­кую сла­ву, а Вител­лий — окон­ча­тель­но себя опо­зо­рив, рим­ляне боль­ше боя­лись беше­ных вожде­ле­ний пер­во­го, чем лени­во­го сла­сто­лю­бия вто­ро­го. Убий­ство Галь­бы еще уве­ли­чи­ло нена­висть и страх, кото­рые вну­шал Отон, Вител­лия же, одна­ко, никто не обви­нял в том, что он раз­вя­зал граж­дан­скую вой­ну. Сво­им обжор­ст­вом и пьян­ст­вом Вител­лий позо­рил само­го себя⁶¹, в то вре­мя как рас­пут­ный, жесто­кий и наг­лый Отон⁶² казал­ся опас­ным для государ­ства.

(2) Когда вой­ска Цеци­ны и Вален­та соеди­ни­лись, вител­ли­ан­цы реши­ли боль­ше не мед­лить и дать сра­же­ние все­ми имев­ши­ми­ся у них сила­ми. Отон со сво­ей сто­ро­ны тоже начал заду­мы­вать­ся, сто­ит ли ему и даль­ше затя­ги­вать вой­ну или луч­ше попы­тать сча­стья в решаю­щей бит­ве.

32. (1) Све­то­ний Пау­лин, счи­тав­ший, что репу­та­ция само­го искус­но­го пол­ко­во­д­ца сво­его вре­ме­ни дает ему пра­во судить об общем ходе кам­па­нии, наста­и­вал на том, что поспеш­ность выгод­на толь­ко про­тив­ни­ку, а в инте­ре­сах ото­ни­ан­цев — вся­че­ски затя­ги­вать воен­ные дей­ст­вия. «В Ита­лию спу­сти­лась вся армия вител­ли­ан­цев, — гово­рил он, — в тылу у нее почти не оста­лось резер­вов. Меж­ду тем в галль­ских про­вин­ци­ях зре­ет бунт⁶³, а снять вой­ска с бере­гов Рей­на нель­зя, ибо это гро­зит втор­же­ни­ем враж­деб­ных пле­мен. Бри­тан­ские леги­о­ны отре­за­ны от нас морем, да и враг, с кото­рым им там при­хо­дит­ся иметь дело, при­ко­вы­ва­ет их к месту. Вой­ска, сосре­дото­чен­ные в Испа­нии, не так уж вели­ки. Нар­бонн­ская про­вин­ция не в силах еще прий­ти в себя от стра­ха после про­иг­ран­но­го сра­же­ния и напа­де­ния наше­го флота⁶⁴. Транс­па­дан­ская Ита­лия⁶⁵ не может рас­счи­ты­вать на помощь с моря, с суши ее окру­жа­ют Аль­пы; край этот опу­сто­шен про­шед­ши­ми здесь вой­ска­ми и не в состо­я­нии обес­пе­чить армию про­до­воль­ст­ви­ем, без про­до­воль­ст­вия же не может про­дер­жать­ся дол­го ни одно вой­ско. Гер­ман­цы, пред­став­ля­ю­щие для нас наи­боль­шую опас­ность, пло­хо пере­но­сят непри­выч­ный им кли­мат, и если нам удаст­ся затя­нуть бое­вые дей­ст­вия до лета, они совсем выбьют­ся из сил. Мно­гие вой­ны, бур­но, с успе­хом нача­тые, затя­нув­шись и уто­мив всех, кон­ча­лись ничем. (2) Напро­тив того, все, что есть в мире надеж­но­го и силь­но­го, — все на нашей сто­роне: хоро­шо отдох­нув­шие и креп­кие духом армии Пан­но­нии, Мёзии, Дал­ма­ции и восточ­ных про­вин­ций; Ита­лия и Рим — сто­ли­ца мира, его сенат, его народ, — име­на эти не померк­ли, хоть тень ино­гда и пада­ла на них; несмет­ные сокро­ви­ща, при­над­ле­жа­щие государ­ству и част­ным лицам, огром­ные сум­мы денег, кото­рые в пору граж­дан­ских смут важ­нее ору­жия; сол­да­ты, либо при­вык­шие к Ита­лии, либо слу­жив­шие в местах, где они научи­лись пере­но­сить еще боль­шую жару⁶⁶. Нас при­кры­ва­ют река Пад⁶⁷ и горо­да с силь­ны­ми гар­ни­зо­на­ми и креп­ки­ми сте­на­ми, из кото­рых, как пока­зал при­мер Пла­цен­ции, ни один не усту­пит вра­гу. Надо, сле­до­ва­тель­но, затя­ги­вать вой­ну. Через несколь­ко дней здесь будет четыр­на­дца­тый леги­он, а с ним мёзий­ские вой­ска. Тогда мы смо­жем сно­ва обсудить поло­же­ние, и если уж при­ни­мать бой, то рас­по­ла­гая бо́льши­ми сила­ми, чем теперь».

33. (1) Марий Цельз под­дер­жал дово­ды Пау­ли­на; посла­ли узнать мне­ние Анния Гал­ла, кото­рый за несколь­ко дней до того упал с лоша­ди и лежал боль­ной; он велел отве­чать, что дума­ет то же самое. Тем не менее Отон был скло­нен при­нять сра­же­ние. Брат его Тици­ан и пре­фект пре­то­рия Про­кул⁶⁸, оба люди неопыт­ные, и слы­шать не хоте­ли о про­мед­ле­нии. Они уве­ря­ли, что судь­ба, боги, уда­ча, неиз­мен­но сопут­ст­ву­ю­щая Ото­ну, — все будет на их сто­роне, если толь­ко они риск­нут, и, стре­мясь пре­сечь вся­кие воз­ра­же­ния, под­креп­ля­ли свои дово­ды лестью по адре­су прин­цеп­са. (2) После того как было реше­но дать сра­же­ние, воз­ник вопрос, участ­во­вать ли импе­ра­то­ру в бит­ве или нахо­дить­ся вда­ли от нее. Те же зло­по­луч­ные совет­чи­ки насто­я­ли, чтобы Отон уехал в Брик­селл⁶⁹ и там, не под­вер­га­ясь слу­чай­но­стям и рис­ку, сосре­дото­чил­ся лишь на самых глав­ных вопро­сах управ­ле­ния государ­ст­вом и общем руко­вод­стве импе­ри­ей. Пау­лин и Цельз на этот раз не воз­ра­жа­ли, опа­са­ясь создать впе­чат­ле­ние, буд­то они хотят под­верг­нуть опас­но­сти жизнь прин­цеп­са. (3) Этот день и поло­жил нача­ло бед­ст­ви­ям ото­ни­ан­цев: с прин­цеп­сом ушла зна­чи­тель­ная часть вой­ска, состо­яв­шая из пре­то­ри­ан­ских когорт, наи­бо­лее заслу­жен­ных сол­дат и отрядов кон­ни­цы; остав­ши­е­ся пали духом, ибо к пол­ко­во­д­цам они отно­си­лись подо­зри­тель­но и вери­ли одно­му толь­ко Ото­ну, кото­рый и сам по-насто­я­ще­му пола­гал­ся толь­ко на сол­дат. Кро­ме того, Отон, ухо­дя, не рас­пре­де­лил точ­но обя­зан­но­стей меж­ду коман­дую­щи­ми.

34. (1) Ни одна из этих мер не усколь­за­ла от вни­ма­ния вител­ли­ан­цев бла­го­да­ря пере­беж­чи­кам, кото­рых быва­ет так мно­го во вре­мя граж­дан­ских войн, — да и лазут­чи­ки, ста­ра­ясь выведать, как идут дела у вра­га, не уме­ли скрыть поло­же­ние в соб­ст­вен­ной армии. Спо­кой­но и при­сталь­но наблюда­ли Цеци­на и Валент за про­тив­ни­ком, совер­шав­шим одну ошиб­ку за дру­гой, и раз уж сами не мог­ли при­ду­мать ниче­го умно­го, выжида­ли, пока дру­гие наде­ла­ют глу­по­стей. Чтобы создать впе­чат­ле­ние, буд­то они гото­вят­ся напасть на сто­яв­ших про­тив них на дру­гом бере­гу гла­ди­а­то­ров⁷⁰ и в то же вре­мя не дать сво­им сол­да­там раз­ле­нить­ся, они нача­ли стро­ить мост через Пад. (2) Кораб­ли рас­ста­ви­ли на рав­ных рас­сто­я­ни­ях друг от дру­га, свя­за­ли их креп­ки­ми бал­ка­ми, пере­ки­ну­ты­ми от носа к носу и от кор­мы к кор­ме, а чтобы мост не снес­ло, суда укре­пи­ли яко­ря­ми, удер­жи­вав­ши­ми их носом пря­мо про­тив тече­ния; якор­ные кана­ты, одна­ко, не были натя­ну­ты и сви­са­ли сво­бод­но: если бы вода при­бы­ла, кораб­ли всплы­ли бы и мост остал­ся бы цел. Мост замы­кал­ся баш­ней, постро­ен­ной на пере­д­нем кораб­ле, откуда мож­но было, поль­зу­ясь маши­на­ми и мета­тель­ны­ми сна­ряда­ми, обстре­ли­вать пози­ции вра­га. Ото­ни­ан­цы на сво­ем бере­гу тоже воз­ве­ли баш­ню, откуда осы­па­ли про­тив­ни­ка кам­ня­ми и зажи­га­тель­ны­ми стре­ла­ми⁷¹.

35. (1) Посредине реки был ост­ров. Пока гла­ди­а­то­ры соби­ра­лись добрать­ся до него на кораб­лях, гер­ман­цы пере­плы­ли реку и захва­ти­ли его. Увидев, что на ост­ро­ве ско­пи­лось их доволь­но мно­го, Макр поса­дил на быст­ро­ход­ные суда отбор­ных гла­ди­а­то­ров и напал на гер­ман­цев. Одна­ко гла­ди­а­то­ры по сво­е­му бое­во­му опы­ту не мог­ли срав­нить­ся с сол­да­та­ми, да и стре­лять с качаю­щих­ся кораб­лей им было гораздо труд­нее, чем гер­ман­цам, сто­яв­шим на твер­дой зем­ле. (2) Они пере­бе­га­ли от одно­го бор­та к дру­го­му, суда от это­го рас­ка­чи­ва­лись все силь­нее, пока, нако­нец, бой­цы, назна­чен­ные пер­вы­ми выско­чить на берег, не сме­ша­лись в одну бес­по­рядоч­ную тол­пу с греб­ца­ми. Тут-то гер­ман­цы по мел­ко­во­дью бро­си­лись к кораб­лям, хва­та­лись за кор­му, вска­ки­ва­ли на борт, тащи­ли суда за собой и топи­ли их. Все это про­ис­хо­ди­ло на гла­зах обе­их армий, и чем гром­че радо­ва­лись вител­ли­ан­цы, тем боль­ше ото­ни­ан­цы про­ни­ка­лись нена­ви­стью к Мак­ру, кото­рый все это зате­ял и довел их до тако­го раз­гро­ма.

36. (1) Сра­же­ние кон­чи­лось тем, что уцелев­шие и не попав­шие в руки гер­ман­цев кораб­ли вер­ну­лись восво­я­си. Сол­да­ты тре­бо­ва­ли каз­ни Мак­ра; кто-то изда­ли мет­нул в него дро­тик; он был ранен и несо­мнен­но погиб бы, если бы три­бу­ны и цен­ту­ри­о­ны не подо­спе­ли ему на помощь. (2) Через неко­то­рое вре­мя Вест­ри­ций Спу­рин­на по при­ка­зу Ото­на оста­вил в Пла­цен­ции неболь­шой гар­ни­зон и, высту­пив из горо­да, при­со­еди­нил­ся к основ­ным силам армии. Во гла­ве войск, кото­ры­ми коман­до­вал преж­де Макр, Отон поста­вил кан­дида­та в кон­су­лы Фла­вия Саби­на⁷². Сол­да­ты радо­ва­лись, как все­гда при смене коман­ди­ра; коман­ди­ры же, видя, что в вой­сках все чаще вспы­хи­ва­ют бун­ты, неохот­но согла­ша­лись коман­до­вать такой раз­ло­жив­шей­ся арми­ей.

37. (1) У неко­то­рых писа­те­лей⁷³ мне дово­ди­лось читать, буд­то вой­ска боя­лись, что вой­на затя­нет­ся, и испы­ты­ва­ли отвра­ще­ние к обо­им прин­цеп­сам, о пре­ступ­ле­ни­ях и низо­стях кото­рых с каж­дым днем гово­ри­ли все более откры­то; буд­то они поэто­му поду­мы­ва­ли, не отка­зать­ся ли им вооб­ще от воору­жен­ной борь­бы и либо при­нять всем вме­сте какое-то реше­ние, либо пору­чить сена­ту выбрать ново­го импе­ра­то­ра; буд­то коман­ди­ры ото­ни­ан­ской армии пото­му и сове­то­ва­ли вся­че­ски затя­ги­вать кам­па­нию, что иска­ли ново­го прин­цеп­са и воз­ла­га­ли глав­ные надеж­ды на Пау­ли­на, — стар­ше­го сре­ди кон­су­ля­ри­ев, пре­крас­но­го пол­ко­во­д­ца, стя­жав­ше­го сво­и­ми бри­тан­ски­ми похо­да­ми гром­кую сла­ву. (2) Вполне допус­кая, что были люди, в глу­бине души пред­по­чи­тав­шие спо­кой­ст­вие рас­прям, а хоро­ше­го и ничем не запят­нан­но­го прин­цеп­са — двум дур­ным и пре­ступ­ным, я в то же вре­мя не думаю, буд­то такой трез­вый чело­век, как Пау­лин, живя в на ред­кость испор­чен­ное вре­мя, мог ожи­дать от чер­ни бла­го­ра­зу­мия и наде­ять­ся, что люди, нару­шив­шие мир из люб­ви к войне, теперь отка­жут­ся от вой­ны из люб­ви к миру. Труд­но пове­рить, кро­ме того, чтобы такое еди­но­ду­шие мог­ло охва­тить армию, состо­яв­шую из раз­но­род­ных частей, отлич­ных друг от дру­га по язы­ку и обы­ча­ям; да и вряд ли лега­ты и коман­ди­ры, хоро­шо знав­шие, насколь­ко боль­шин­ство из них погряз­ло в дол­гах, рас­пут­стве и пре­ступ­ле­ни­ях, ста­ли бы тер­петь импе­ра­то­ра, кото­рый не был бы столь же обес­слав­лен, как они, и не зави­сел бы во всем от их услуг.

38. (1) Жаж­да вла­сти, с неза­па­мят­ных вре­мен при­су­щая людям, креп­ла вме­сте с ростом наше­го государ­ства и, нако­нец, вырва­лась на сво­бо­ду. Пока рим­ляне жили скром­но и непри­мет­но, соблюдать равен­ство было нетруд­но, но вот весь мир поко­рил­ся нам, горо­да и цари, сопер­ни­чав­шие с нами, были уни­что­же­ны, и для борь­бы за власть открыл­ся широ­кий про­стор. Вспых­ну­ли раздо­ры меж­ду сена­том и плеб­сом; то буй­ные три­бу­ны⁷⁴, то вла­сто­лю­би­вые кон­су­лы одер­жи­ва­ли верх один над дру­гим; на Фору­ме и на ули­цах Рима враж­дую­щие сто­ро­ны про­бо­ва­ли силы для гряду­щей граж­дан­ской вой­ны. Вско­ре вышед­ший из пле­бей­ских низов Гай Марий и кро­во­жад­ный ари­сто­крат Луций Сул­ла ору­жи­ем пода­ви­ли сво­бо­ду, заме­нив ее само­вла­стьем⁷⁵. Явив­ший­ся им на сме­ну Гней Пом­пей был ничем их не луч­ше, толь­ко дей­ст­во­вал более скрыт­но; и с этих пор борь­ба име­ла одну лишь цель — прин­ци­пат. (2) У Фар­са­лии и под Филип­па­ми леги­о­ны, состо­яв­шие из рим­ских граж­дан, не поко­ле­ба­лись под­нять ору­жие друг про­тив дру­га, — нече­го и гово­рить, что вой­ска Ото­на и Вител­лия тоже не сло­жи­ли бы ору­жие по доб­рой воле. Все тот же гнев богов и все то же люд­ское безу­мие тол­ка­ли их на борь­бу друг с дру­гом, все те же при­чи­ны поро­ди­ли и эту пре­ступ­ную вой­ну, и толь­ко из-за без­дар­но­сти пра­ви­те­лей подоб­ные вой­ны окан­чи­ва­ют­ся после пер­вой же бит­вы⁷⁶. Одна­ко раз­мыш­ле­ния о нра­вах былых и нынеш­них вре­мен заве­ли меня слиш­ком дале­ко; воз­вра­ща­юсь к мое­му рас­ска­зу.

39. (1) После того как Отон отпра­вил­ся в Брик­селл, весь почет, подо­баю­щий глав­но­ко­ман­дую­ще­му, выпал на долю бра­та его Тици­а­на, дей­ст­ви­тель­ную же власть сосре­дото­чил в сво­их руках пре­фект пре­то­рия Про­кул. Цельз и Пау­лин, с их умом и даль­но­вид­но­стью, ока­за­лись не у дел, и им ниче­го не оста­ва­лось, как при­кры­вать сво­им зва­ни­ем пол­ко­вод­цев ошиб­ки, кото­рые совер­ша­ли дру­гие. Три­бу­ны и цен­ту­ри­о­ны, видя, что луч­шие люди в опа­ле, а худ­шие в силе, помал­ки­ва­ли. Сол­да­ты были настро­е­ны бод­ро, но пред­по­чи­та­ли обсуж­дать при­ка­зы коман­ди­ров, вме­сто того чтобы выпол­нять их. (2) Лагерь реши­ли пере­не­сти на четы­ре мили в сто­ро­ну от Бед­ри­а­ка⁷⁷, но при этом обна­ру­жи­ли такую неопыт­ность, что в самый раз­гар вес­ны, в мест­но­сти, оро­шае­мой мно­же­ст­вом рек, армия стра­да­ла от нехват­ки воды. Надо ли при­ни­мать сра­же­ние — все еще оста­ва­лось неяс­ным. Отон при­сы­лал пись­ма, в кото­рых тре­бо­вал быст­рее дать бой; сол­да­ты наста­и­ва­ли, чтобы импе­ра­тор сам при­нял в нем уча­стие; мно­гие пред­ла­га­ли при­ве­сти вой­ска, нахо­див­ши­е­ся по ту сто­ро­ну Пада⁷⁸. Рас­судить, какой образ дей­ст­вия был бы здесь самым луч­шим, труд­нее, чем решить, не был ли избран­ный самым худ­шим.

40. Сна­рядив­шись так, буд­то ей пред­сто­ит не бит­ва, а поход, армия дви­ну­лась к месту сли­я­ния Адуи⁷⁹ и Пада, рас­по­ло­жен­но­му в шест­на­дца­ти милях от лаге­ря. Цельз и Пау­лин дока­зы­ва­ли, что нель­зя ста­вить сол­дат, изну­рен­ных пере­хо­дом и пере­гру­жен­ных покла­жей, под удар про­тив­ни­ка, кото­рый, конеч­но, не упу­стит воз­мож­но­сти, прой­дя налег­ке толь­ко четы­ре мили⁸⁰, напасть на ото­ни­ан­цев, пока они либо нахо­дят­ся на мар­ше и не постро­е­ны для боя, либо, разде­лив­шись на неболь­шие груп­пы, заня­ты построй­кой лаге­ря. Тици­ан и Про­кул не мог­ли ниче­го про­ти­во­по­ста­вить этим дово­дам, но дан­ной им вла­стью реши­ли дей­ст­во­вать по-сво­е­му. От Ото­на при­ска­кал гонец-нуми­ди­ец⁸¹ и при­вез пись­мо, в кото­ром импе­ра­тор в угро­жаю­щем тоне обви­нял сво­их пол­ко­вод­цев в нера­ди­во­сти и при­ка­зы­вал им дать реши­тель­ное сра­же­ние, — не в силах ждать доль­ше, он горел нетер­пе­ни­ем увидеть, сбу­дут­ся ли его надеж­ды⁸².

41. (1) В тот же день⁸³ к Цецине, кото­рый нахо­дил­ся у стро­я­ще­го­ся моста и изо всех сил торо­пил окон­ча­ние работ, яви­лись три­бу­ны двух пре­то­ри­ан­ских когорт. Они про­си­ли при­нять их, и Цеци­на толь­ко что собрал­ся выслу­шать их пред­ло­же­ния и выдви­нуть свои, когда при­мчав­ши­е­ся во весь опор раз­вед­чи­ки сооб­щи­ли о при­бли­же­нии непри­я­те­ля. Пере­го­во­ры были тут же пре­рва­ны, и так и оста­лось неяс­ным, что при­ве­ло обо­их три­бу­нов — жела­ние устро­ить ловуш­ку Цецине, изме­на соб­ст­вен­ной армии или, напро­тив того, наме­ре­ния серь­ез­ные и достой­ные. (2) Отпу­стив три­бу­нов, Цеци­на вер­нул­ся в лагерь и увидел, что Фабий Валент уже рас­по­рядил­ся про­тру­бить сиг­нал к бою и что сол­да­ты сто­ят в пол­ном воору­же­нии. Пока леги­о­ны тяну­ли жре­бий, опре­де­ляв­ший рас­ста­нов­ку их во вре­мя бит­вы, кон­ни­ца вител­ли­ан­цев бро­си­лась в ата­ку. Стран­но ска­зать, но горст­ки ото­ни­ан­цев ока­за­лось доста­точ­но, чтобы обра­тить их в бег­ство, и всад­ни­ки были бы при­жа­ты к валу⁸⁴, если бы не наход­чи­вость Ита­лий­ско­го леги­о­на⁸⁵: выста­вив обна­жен­ные мечи, леги­о­не­ры заста­ви­ли кон­ни­ков повер­нуть обрат­но и вер­нуть­ся в бой. Осталь­ные вител­ли­ан­ские леги­о­ны спо­кой­но стро­и­лись для бит­вы; хотя враг нахо­дил­ся совсем рядом, они не виде­ли его из-за густых заро­с­лей. (3) В ото­ни­ан­ской армии тем вре­ме­нем коман­ди­ры тру­си­ли, сол­да­ты им не дове­ря­ли; обо­зы и повоз­ки мар­ки­тан­тов лома­ли строй; вой­ску пред­сто­я­ло насту­пать по доро­ге⁸⁶, вдоль кото­рой шли две глу­бо­кие кана­вы, и про­ез­жая часть была настоль­ко узка, что по ней было труд­но дви­гать­ся и в обыч­ных усло­ви­ях. Одни стро­и­лись, дру­гие разыс­ки­ва­ли знач­ки сво­ей когор­ты, с кри­ком под­бе­га­ли и мета­лись по все­му лаге­рю сол­да­ты — те, кто посме­лей, про­тис­ки­ва­лись в пере­д­ние ряды, кто потрус­ли­вей, заби­ва­лись назад.

42. (1) Вне­зап­но про­шел слух, буд­то армия Вител­лия отсту­пи­лась от сво­его вождя. Страх и уны­ние тут же сме­ни­лись весе­льем, кото­рое лишь еще боль­ше осла­би­ло сол­дат. Рас­пу­сти­ли эту весть лазут­чи­ки Вител­лия или она воз­ник­ла в ото­ни­ан­ском лаге­ре — по чье­му-либо зло­му умыс­лу, а может быть, и слу­чай­но — уста­но­вить труд­но. От бое­во­го подъ­ема ото­ни­ан­цев не оста­лось и следа; мало это­го, они при­вет­ст­во­ва­ли армию про­тив­ни­ка, отве­тив­шую им глу­хим враж­деб­ным ропотом. Боль­шин­ство ото­ни­ан­цев не пони­ма­ло, что озна­ча­ют эти при­вет­ст­вен­ные кри­ки, и в испу­ге реши­ло, что часть сол­дат изме­ни­ла их делу. (2) В этот-то момент на них и устре­ми­лась дви­гав­ша­я­ся строй­ны­ми ряда­ми непри­я­тель­ская армия, пре­вос­хо­див­шая их мощью и чис­лом. Ото­ни­ан­цы, хотя их было мень­ше, хотя они не успе­ли постро­ить­ся и были изну­ре­ны пере­хо­дом, муже­ст­вен­но при­ня­ли бой. Дере­вья и вью­щи­е­ся вино­град­ные лозы меша­ли сол­да­там: им при­хо­ди­лось то схо­дить­ся вру­ко­паш­ную, то вести бой на рас­сто­я­нии, то схва­ты­вать­ся мел­ки­ми груп­па­ми, то напа­дать на непри­я­те­ля, постро­ив­шись кли­ном, так что каж­дый уча­сток бит­вы выглядел на свой лад. На доро­ге бились грудь с гру­дью, щит о щит; за дроты никто не брал­ся; пан­ци­ри и шле­мы раз­ле­та­лись в кус­ки под уда­ра­ми мечей и секир. Сра­жа­ясь на гла­зах у всех про­тив людей, кото­рых он знал издав­на, каж­дый сол­дат вел себя так, буд­то от его муже­ства зави­сел исход вой­ны.

43. (1) На поле, рас­ки­нув­шем­ся меж­ду Падом и доро­гой, слу­чай свел гор­дый сво­ей дав­ней бое­вой сла­вой два­дцать пер­вый леги­он, по про­зва­нию Стре­ми­тель­ный, сто­яв­ший за Вител­лия, и сра­жав­ший­ся на сто­роне Ото­на пер­вый Вспо­мо­га­тель­ный, сол­да­ты кото­ро­го в под­лин­ном сра­же­нии еще не быва­ли, но ярост­но рва­лись в бой, дабы стя­жать себе пер­вые лав­ры⁸⁷. Про­рвав пере­до­вые линии два­дцать пер­во­го леги­о­на, ото­ни­ан­цы овла­де­ва­ют его орлом. Взбе­шен­ные леги­о­не­ры отбра­сы­ва­ют напа­даю­щих, уби­ва­ют их лега­та Орфидия Бениг­на и захва­ты­ва­ют мно­же­ство знач­ков и вым­пе­лов. (2) На дру­гом участ­ке под натис­ком пято­го леги­о­на отсту­па­ет три­на­дца­тый, со всех сто­рон окру­жен пре­вос­хо­дя­щи­ми сила­ми про­тив­ни­ка четыр­на­дца­тый⁸⁸. Пол­ко­вод­цы Ото­на дав­но уже обра­ти­лись в бег­ство, а Цеци­на с Вален­том про­дол­жа­ют вво­дить в бой все новые и новые под­креп­ле­ния. Неожи­дан­но на поле боя появил­ся Алфен Вар⁸⁹ со сво­и­ми бата­ва­ми. Сто­яв­шие напро­тив них на дру­гом бере­гу реки отряды гла­ди­а­то­ров нача­ли пере­прав­лять­ся через Пад, но бата­вы пере­би­ли их пря­мо на кораб­лях и теперь, окры­лен­ные победой, насту­па­ли на левый фланг ото­ни­ан­цев.

44. (1) Когда про­рван­ным ока­зал­ся и центр, ото­ни­ан­цы повсюду обра­ти­лись в бег­ство, стре­мясь воз­мож­но ско­рей добрать­ся до Бед­ри­а­ка. Путь, кото­рый им пред­сто­я­ло прой­ти, был бес­ко­не­чен⁹⁰; доро­ги зава­ле­ны тру­па­ми; рез­ня ста­но­ви­лась все более жесто­кой — в граж­дан­ской войне не берут плен­ных, раз их нель­зя про­дать. Све­то­ний Пау­лин и Лици­ний Про­кул отсту­па­ли по раз­ным доро­гам, и ни тот, ни дру­гой в лагерь не вер­ну­лись. Легат три­на­дца­то­го леги­о­на Ведий Акви­ла, ниче­го не сооб­ра­жая от стра­ха, сам себя выста­вил на пору­га­ние: он под­нял­ся на вал, когда было еще совсем свет­ло, и бежав­шие с поля боя, вышед­шие из пови­но­ве­ния сол­да­ты наки­ну­лись на него с кри­ком, с про­кля­ти­я­ми и побо­я­ми, назы­вая его дезер­ти­ром и измен­ни­ком. Ника­кой осо­бой вины за Акви­лой не было, но чернь все­гда обви­ня­ет дру­гих в пре­ступ­ле­ни­ях, кото­рые совер­ши­ла сама. (2) Тици­а­ну и Цель­зу помог­ла тем­нота ночи — к тому вре­ме­ни как они добра­лись до лаге­ря, сол­дат уже уда­лось успо­ко­ить и повсюду были рас­став­ле­ны кара­у­лы. Дей­ст­вуя то уве­ща­ни­я­ми и прось­ба­ми, то при­ка­за­ми, Анний Галл сумел убедить ото­ни­ан­цев не отяг­чать поне­сен­ное пора­же­ние кро­во­про­ли­ти­ем в сво­ем же стане. «Кон­чит­ся ли на этом вой­на, — гово­рил он, — решим ли мы про­дол­жать борь­бу, одна толь­ко спло­чен­ность может спа­сти побеж­ден­ных». (3) Сол­да­ты чув­ст­во­ва­ли себя подав­лен­ны­ми. Пре­то­ри­ан­цы жало­ва­лись, что были пре­да­ны, а не раз­би­ты в чест­ном бою. «Раз­ве не при­шлось вител­ли­ан­цам кро­вью запла­тить за победу? — спра­ши­ва­ли они. — Кон­ни­ца их понес­ла пора­же­ние, один леги­он поте­рял сво­его орла; Отон по-преж­не­му с нами, с нами его вой­ска, нахо­дя­щи­е­ся по ту сто­ро­ну Пада, и при­бли­жаю­щи­е­ся мёзий­ские леги­о­ны, и вся армия, кото­рая сто­ит в Бед­ри­а­ке⁹¹, — их-то во вся­ком слу­чае никто еще не победил. А если уж при­хо­дит­ся уми­рать, то все­гда почет­нее погиб­нуть в бою». Охва­чен­ные таки­ми раз­мыш­ле­ни­я­ми, сол­да­ты то дро­жа­ли от стра­ха, то вдруг воз­го­ра­лись жаж­дой мще­нья. Ими все силь­нее овла­де­ва­ло отча­я­ние, и, ослеп­лен­ные гне­вом, они забы­ва­ли об опас­но­сти.

45. (1) Вител­ли­ан­ская армия оста­но­ви­лась на ночь воз­ле пято­го кам­ня, не дохо­дя Бед­ри­а­ка⁹². Коман­ди­ры ее не реши­лись штур­мо­вать ото­ни­ан­ский лагерь в тот же день да и наде­я­лись, что про­тив­ник капи­ту­ли­ру­ет сам. Зано­че­ва­ли они налег­ке⁹³, в том, в чем вышли сра­жать­ся; не валы, а мечи и дроты охра­ня­ли их сон, согре­ва­ли их не палат­ки, а радость и гор­дость одер­жан­ной победой. (2) На сле­дую­щий день рас­се­я­лись послед­ние сомне­ния отно­си­тель­но того, что наме­ре­на пред­при­нять ото­ни­ан­ская армия, — теперь даже самые оже­сто­чен­ные про­тив­ни­ки Вител­лия были гото­вы выра­зить свое рас­ка­я­ние. Ото­ни­ан­цы высла­ли пар­ла­мен­те­ров⁹⁴; пол­ко­вод­цы Вител­лия согла­си­лись заклю­чить с ними мир. Пар­ла­мен­те­ры воз­вра­ти­лись не сра­зу, и вся армия жда­ла, зата­ив дыха­ние, гадая, уда­лось ли скло­нить победи­те­лей к миру. (3) Вско­ре послы вер­ну­лись; рас­пах­ну­лись ворота лаге­ря; обли­ва­ясь сле­за­ми, мешая горе и радость, про­кли­ная граж­дан­скую вой­ну, победи­те­ли и побеж­ден­ные бро­си­лись друг к дру­гу; в палат­ках пере­вя­зы­ва­ли раны — брат бра­ту, род­ст­вен­ник род­ст­вен­ни­ку. Меч­ты о награ­дах, често­лю­би­вые надеж­ды — все каза­лось спор­ным, бес­спор­ны были толь­ко стра­да­ния и кровь; не было вои­на, кото­ро­го поща­ди­ла бы злая судь­ба — каж­до­му было кого опла­ки­вать. Тело лега­та Орфидия отыс­ка­ли и сожгли с подо­баю­щи­ми воин­ски­ми поче­стя­ми. Немно­гих похо­ро­ни­ли дру­зья, тру­пы дру­гих оста­лись валять­ся на зем­ле.

46. (1) Отон ожи­дал изве­стия об исхо­де бит­вы без вся­ко­го вол­не­ния, твер­до зная, что ему делать даль­ше. Сна­ча­ла по неяс­но доно­сив­шим­ся до него мрач­ным слу­хам, а потом по рас­ска­зам сол­дат, бежав­ших с поля боя, он понял, что сра­же­ние про­иг­ра­но. Охва­чен­ные бое­вым пылом сол­да­ты не ста­ли ждать, пока импе­ра­тор заго­во­рит с ними. «Мужай­ся, — кри­ча­ли они ему, — есть у нас еще све­жие силы! Да и сами мы на все гото­вы, все выне­сем!». Они не лга­ли: вой­ска дей­ст­ви­тель­но пыла­ли яро­стью, жаж­дой мести и рва­лись в бой спа­сать дело сво­ей пар­тии. (2) Сто­яв­шие в зад­них рядах про­тя­ги­ва­ли к Ото­ну руки, те, что были побли­же, обни­ма­ли его коле­ни. Осо­бен­но выде­лял­ся пре­фект пре­то­рия Пло­тий Фирм, умо­ляв­ший Ото­на не бро­сать вой­ско, столь ему вер­ное, не покидать сол­дат, столь доб­лест­но ему слу­жив­ших. Он убеж­дал Ото­на, что достой­нее пере­но­сить труд­но­сти, чем избе­гать их, что люди доб­лест­ные и силь­ные даже вопре­ки судь­бе не пере­ста­ют наде­ять­ся, что отча­и­ва­ют­ся при виде опас­но­сти лишь тру­сы и глуп­цы. (3) Сол­да­ты сопро­вож­да­ли сло­ва Пло­тия Фир­ма то кри­ка­ми радо­сти, когда вид­но было, что Отон к ним при­слу­ши­ва­ет­ся, то сто­на­ми и жало­ба­ми, если им каза­лось, что он упор­ст­ву­ет. Так вели себя не толь­ко пре­то­ри­ан­цы, издав­на пре­дан­ные Ото­ну; сол­да­ты из мёзий­ско­го аван­гар­да с не мень­шей настой­чи­во­стью повто­ря­ли, что армия их при­бли­жа­ет­ся, что леги­о­ны уже всту­пи­ли в Акви­лею⁹⁵, лишь бы убедить всех, что суще­ст­ву­ет воз­мож­ность и даль­ше про­дол­жать эту ужас­ную, губи­тель­ную вой­ну, не суля­щую ниче­го вер­но­го ни побеж­ден­ным, ни победи­те­лям.

47. (1) Когда Отон заго­во­рил, было ясно, что он уже оста­вил вся­кую мысль о войне. «Вы, по-мое­му, слиш­ком высо­ко цени­те мою жизнь, — начал он, — если гото­вы с такой твер­до­стью и муже­ст­вом идти ради нее навстре­чу гибе­ли. Чем боль­ше надежд, по вашим сло­вам, мне оста­ет­ся, тем пре­крас­нее пред­по­честь жиз­ни смерть. Мы с судь­бой доста­точ­но дол­го испы­ты­ва­ли друг дру­га, и не сто­ит гадать, смо­гу ли я еще раз добить­ся ее мило­сти: чем яснее пони­ма­ешь, что сча­стье дано тебе нена­дол­го, тем труд­нее вовре­мя пере­стать за него цеп­лять­ся. (2) Из-за Вител­лия нача­лась граж­дан­ская вой­на. По его вине мы с ору­жи­ем в руках всту­пи­ли в борь­бу за прин­ци­пат; я готов дать при­мер того, что не сле­ду­ет ее затя­ги­вать; по это­му поступ­ку пусть судят меня потом­ки. Я пре­до­став­ляю Вител­лию наслаж­дать­ся любо­вью бра­та, жены, детей, я не хочу мстить, не хочу искать уте­ше­ния в чужом горе⁹⁶. Дру­гие доль­ше меня поль­зо­ва­лись импе­ра­тор­ской вла­стью; но никто не про­явил тако­го муже­ства, рас­ста­ва­ясь с ней. (3) Могу ли я допу­стить, чтобы столь­ко рим­ских юно­шей, столь­ко заме­ча­тель­ных сол­дат без­ды­хан­ные усти­ла­ли зем­лю и гиб­ли без вся­кой поль­зы для государ­ства? Мысль о том, что вы гото­вы были уме­реть за меня, я уне­су с собой, но вы оста­вай­тесь и живи­те. Не будем доль­ше тра­тить вре­мя, я не дол­жен мешать вам спа­стись, вы не долж­ны мешать мне выпол­нить мое твер­дое реше­ние. Мно­го гово­рит о смер­ти лишь тот, кто ее боит­ся. Мое же реше­ние уме­реть — неко­ле­би­мо. Вы види­те, что это прав­да хотя бы уже пото­му, что я нико­го ни в чем не обви­няю; толь­ко пока чело­век дер­жит­ся за жизнь, он про­дол­жа­ет напа­дать на богов и людей».

48. (1) Окон­чив речь, Отон ска­зал сол­да­там, что они лишь вызо­вут гнев победи­те­лей, если и даль­ше будут мед­лить с капи­ту­ля­ци­ей, и посо­ве­то­вал им поско­рей отправ­лять­ся. Ста­ри­ков он об этом про­сил, от моло­де­жи тре­бо­вал, лас­ков был со все­ми. Он велел им сдер­жать свою скорбь, и чер­ты его были ясны, а голос тверд. Отон рас­по­рядил­ся обес­пе­чить отъ­ез­жав­ших суда­ми⁹⁷ и повоз­ка­ми. Уни­что­жил пам­фле­ты и пись­ма, авто­ры кото­рых неуме­рен­но выра­жа­ли пре­дан­ность ему или поно­си­ли Вител­лия. Роздал день­ги, про­явив при этом береж­ли­вость, необыч­ную в чело­ве­ке, решив­шем уме­реть. (2) Он стал уте­шать сво­его пле­мян­ни­ка Саль­вия Кок­цей­а­на, совсем еще маль­чи­ка, дро­жав­ше­го от ужа­са и горя, хва­лил его за пре­дан­ность, сты­дил за робость. «Вся семья Вител­лия, — гово­рил он, — оста­лась цела и невреди­ма, не может быть, чтобы у него хва­ти­ло жесто­ко­сти не отве­тить нам тем же; сво­ей ско­рой смер­тью я тоже заслу­жил милость победи­те­ля; наша армия стре­мит­ся в бой, и, сле­до­ва­тель­но, смерть моя вызва­на не отча­ян­ной край­но­стью, а жела­ни­ем изба­вить государ­ство от гибе­ли». Отон гово­рил далее, что стя­жал доста­точ­но сла­вы себе и сво­е­му потом­ству, ибо после Юли­ев, Клав­ди­ев, Сер­ви­ев⁹⁸ был пер­вым, кто, про­ис­хо­дя из недав­но воз­вы­сив­ше­го­ся рода, добил­ся импе­ра­тор­ской вла­сти. Пусть же юно­ша пре­ис­пол­нит­ся бод­ро­сти и про­дол­жа­ет жить, пусть нико­гда не забы­ва­ет, что он пле­мян­ник Ото­на, но и не дума­ет об этом слиш­ком часто⁹⁹.

49. Отпу­стив всех, Отон при­лег отдох­нуть. Он уже обра­тил­ся мыс­ля­ми к близ­кой смер­ти, но вне­зап­ный шум отвлек его. Ему доло­жи­ли, что удру­чен­ные горем раз­бу­ше­вав­ши­е­ся сол­да­ты угро­жа­ют смер­тью тем, кто решил уйти и сдать­ся Вител­лию. Самую лютую нена­висть вызы­вал у них Вер­ги­ний¹⁰⁰, чей дом, запер­тый со всех сто­рон, под­верг­ся насто­я­щей оса­де. Выбра­нив зачин­щи­ков, Отон вер­нул­ся к себе и стал про­щать­ся с дру­зья­ми, не торо­пясь, ста­ра­ясь, чтобы никто не имел пово­да на него обидеть­ся. (2) День уже кло­нил­ся к вече­ру. Отон зачерп­нул при­горш­ню ледя­ной воды и напил­ся. Ему при­нес­ли два кин­жа­ла, он попро­бо­вал, какой ост­рее, выбрал один и спря­тал его под изго­ло­вьем. Про­ве­рив, все ли дру­зья ушли, он лег, про­вел ночь спо­кой­но и, как гово­рят, даже поспал, а с пер­вы­ми луча­ми солн­ца¹⁰¹ бро­сил­ся гру­дью на под­став­лен­ный кин­жал. (3) При­бе­жав­шие на сто­ны уми­раю­ще­го воль­ноот­пу­щен­ни­ки, рабы и пре­фект пре­то­рия Пло­тий Фирм увиде­ли на теле его толь­ко одну рану. Погре­бе­ние было совер­ше­но быст­ро, — он сам перед смер­тью уси­лен­но про­сил об этом, — чтобы вра­ги не отру­би­ли голо­ву и не ста­ли глу­мить­ся над ней. Тело нес­ли пре­то­ри­ан­цы. Они вос­хва­ля­ли покой­но­го, цело­ва­ли его руки, рану на груди. (4) Воз­ле кост­ра несколь­ко сол­дат покон­чи­ли с собой: за ними не было ника­кой вины, и им нече­го было боять­ся; они хоте­ли пока­зать свою любовь к прин­цеп­су и затмить дру­гих столь слав­ной гибе­лью. Смерть их вызва­ла вос­хи­ще­ние и в Бед­ри­а­ке, и в Пла­цен­ции, и в дру­гих лаге­рях. Над моги­лой Ото­на воз­ве­ли гроб­ни­цу — скром­ную и проч­ную. Так кон­чил он свою жизнь трид­ца­ти семи лет от роду.

50. (1) Отон про­ис­хо­дил из муни­ци­пия Ферен­ти­на¹⁰². Отец его был кон­су­ля­рий¹⁰³, дед пре­тор, мать роди­лась в семье не столь вид­ной, но не лишен­ной заслуг. Как про­шли его дет­ство и моло­дость, я уже рас­ска­зы­вал¹⁰⁴. Он уве­ко­ве­чил память о себе дву­мя поступ­ка­ми — одним позор­ным, дру­гим бла­го­род­ным¹⁰⁵ — и при­об­рел у потом­ков и доб­рую, и дур­ную сла­ву. (2) Повто­рять рос­сказ­ни и тешить чита­те­лей вымыс­ла­ми несов­мест­но, я думаю, с досто­ин­ст­вом труда, мной нача­то­го, одна­ко я не реша­юсь не верить вещам, всем извест­ным и сохра­нив­шим­ся в пре­да­ни­ях. Как вспо­ми­на­ют мест­ные жите­ли, в день бит­вы под Бед­ри­а­ком непо­да­ле­ку от Регия Лепида¹⁰⁶, в роще, где обыч­но быва­ет мно­го наро­ду, опу­сти­лась некая невидан­ная пти­ца. Она не испу­га­лась сте­че­ния людей, и летав­шие кру­гом пти­цы не мог­ли про­гнать ее; но она исчез­ла из глаз в ту самую мину­ту, когда Отон покон­чил с собой. Вспо­ми­ная об этом впо­след­ст­вии, люди поня­ли, что стран­ная пти­ца сиде­ла непо­движ­но как раз все то вре­мя, пока Отон гото­вил­ся к смер­ти.

51. Во вре­мя похо­рон Ото­на сол­да­ты, охва­чен­ные смя­те­ни­ем и горем, сно­ва взбун­то­ва­лись, и на этот раз неко­му было их успо­ко­ить. Они бро­си­лись к Вер­ги­нию и, мешая моль­бы с угро­за­ми, про­си­ли его то при­нять импе­ра­тор­скую власть, то отпра­вить­ся в каче­стве лега­та к Цецине и Вален­ту. Вер­ги­ний тай­ком вышел из дома через зад­нюю дверь; толь­ко так, обма­ном, ему уда­лось спа­стись от ворвав­ших­ся к нему сол­дат. Руб­рий Галл¹⁰⁷ отпра­вил­ся от име­ни когорт, рас­по­ло­жен­ных в Брик­сел­ле, заявить, что они сда­ют­ся, и капи­ту­ля­ция их была немед­лен­но при­ня­та. Фла­вий Сабин тоже пере­дал победи­те­лям вой­ска, кото­ры­ми коман­до­вал¹⁰⁸.

52. (1) Уже после того как воен­ные дей­ст­вия повсюду кон­чи­лись, едва не погиб­ло мно­же­ство сена­то­ров, выехав­ших вме­сте с Ото­ном из Рима. Отон оста­вил их в Мутине¹⁰⁹, где они и полу­чи­ли изве­стие о пора­же­нии под Бед­ри­а­ком. Сол­да­ты не хоте­ли ему верить и реши­ли, что сена­то­ры, настро­ен­ные враж­деб­но к Ото­ну, нароч­но рас­пус­ка­ют подоб­ные слу­хи. Они нача­ли следить за сена­то­ра­ми; в их сло­вах, одеж­де и выра­же­нии лица им виде­лась изме­на; нако­нец, они при­ня­лись осы­пать сена­то­ров бра­нью и оскорб­ле­ни­я­ми, чтобы таким обра­зом полу­чить повод и начать рез­ню. В довер­ше­ние бед над сена­то­ра­ми навис­ла еще одна опас­ность: вре­мя шло, Вител­лий с его сто­рон­ни­ка­ми уже одер­жа­ли победу и мог­ли поду­мать, что сена­то­ры нароч­но мед­лят с выра­же­ни­ем сво­ей радо­сти. (2) Никто не отва­жи­вал­ся само­сто­я­тель­но при­нять реше­ние; пере­пу­ган­ные опас­но­стя­ми, гро­зив­ши­ми им с обе­их сто­рон, сена­то­ры сошлись вме­сте, решив, что уж если быть вино­ва­ты­ми, то всем сра­зу, и что так оно спо­кой­нее. Затруд­ни­тель­ность их поло­же­ния уве­ли­чи­ли еще деку­ри­о­ны¹¹⁰ Мути­ны, кото­рые яви­лись к сена­то­рам и, весь­ма некста­ти назы­вая их отца­ми оте­че­ства¹¹¹, при­ня­лись пред­ла­гать им ору­жие и день­ги.

53. (1) На этом собра­нии раз­ра­зи­лась гром­кая ссо­ра: Лици­ний Цеци­на обру­шил­ся на Эприя Мар­цел­ла¹¹², утвер­ждая, что тот высту­пил в сена­те наро­чи­то неопре­де­лен­но и дву­смыс­лен­но. Дру­гие сена­то­ры гово­ри­ли не более опре­де­лен­но, чем Мар­целл, но Цеци­на выбрал имен­но его, стя­жав­ше­го сво­и­ми доно­са­ми все­об­щую нена­висть и тем самым более уяз­ви­мо­го: как чело­век новый и недав­но допу­щен­ный в сенат, он хотел во что бы то ни ста­ло при­влечь к себе вни­ма­ние и поэто­му ста­рал­ся напа­дать на людей извест­ных. (2) Самые бла­го­ра­зум­ные и уме­рен­ные из сена­то­ров раз­ня­ли их, и все вер­ну­лись в Боно­нию¹¹³, так как наде­я­лись там ско­рее полу­чить новые сведе­ния и тогда еще раз обсудить создав­ше­е­ся поло­же­ние. На доро­ги, веду­щие к Боно­нии, были высла­ны люди, кото­рые рас­спра­ши­ва­ли каж­до­го ново­при­быв­ше­го. Сре­ди послед­них ока­зал­ся воль­ноот­пу­щен­ник Ото­на. Его спро­си­ли, поче­му он поки­нул сво­его гос­по­ди­на; воль­ноот­пу­щен­ник отве­чал, что несет пред­смерт­ные рас­по­ря­же­ния Ото­на, что, когда он ухо­дил, Отон был еще жив, но уже порвал все нити, свя­зы­ваю­щие его с этим миром, и помыш­лял лишь о мне­нии потом­ства. Сена­то­ры при­шли в вос­хи­ще­ние от доб­ле­сти Ото­на, из ува­же­ния к смер­ти не ста­ли рас­спра­ши­вать даль­ше и тот­час обра­ти­ли все помыс­лы к Вител­лию.

54. (1) На сове­ща­ни­ях сена­то­ров при­сут­ст­во­вал его брат Луций Вител­лий. Он уже при­ни­мал льсти­вые выра­же­ния пре­дан­но­сти, как вдруг ужас­ная весть, при­не­сен­ная воль­ноот­пу­щен­ни­ком Неро­на Ценом, при­ве­ла всех в оце­пе­не­ние: при­был четыр­на­дца­тый леги­он, вой­ска соеди­ни­лись в Брик­сел­ле, победи­те­ли уни­что­же­ны, борю­щи­е­ся сто­ро­ны поме­ня­лись места­ми. Цен рас­пу­стил этот слух, чтобы с помо­щью столь радост­но­го изве­стия вновь при­дать силу подо­рож­ной, дан­ной ему Ото­ном и кото­рой никто не хотел под­чи­нять­ся. (2) Цен дей­ст­ви­тель­но был немед­лен­но достав­лен в Рим, но там через несколь­ко дней каз­нен по при­ка­зу Вител­лия. Одна­ко сол­да­ты-ото­ни­ан­цы пове­ри­ли рас­про­стра­нив­ше­му­ся слу­ху, и поло­же­ние сена­то­ров ста­ло еще опас­нее. Пани­ка рос­ла, ибо все реши­ли, буд­то отъ­езд сена­то­ров из Мути­ны носил офи­ци­аль­ный харак­тер и зна­ме­но­вал их отказ под­дер­жи­вать даль­ше пар­тию Ото­на. Теперь сена­то­ры вооб­ще пере­ста­ли соби­рать­ся, каж­дый при­ни­мал реше­ния на свой страх и риск. Нако­нец, при­бы­ло пись­мо от Фабия Вален­та, кото­рое рас­се­я­ло все стра­хи. К тому же смерть Ото­на была столь пре­крас­на, что мол­ва о ней рас­про­стра­ни­лась очень быст­ро, и доль­ше сомне­вать­ся в ней было невоз­мож­но.

55. (1) В Риме вол­не­ний не зна­ли. В уста­нов­лен­ный обы­ча­ем срок были устро­е­ны игры в честь Цере­ры¹¹⁴. Когда акте­ры в теат­ре объ­яви­ли, что Отон умер и пре­фект Рима Фла­вий Сабин при­вел все нахо­дя­щи­е­ся в горо­де вой­ска к при­ся­ге Вител­лию, имя победи­те­ля было встре­че­но апло­дис­мен­та­ми. Народ обхо­дил хра­мы, неся укра­шен­ные лав­ра­ми и цве­та­ми изо­бра­же­ния Галь­бы, непо­да­ле­ку от бас­сей­на Кур­ция, на том месте, кото­рое уми­раю­щий Галь­ба обаг­рил сво­ей кро­вью, из вен­ков сло­жи­ли нечто вро­де могиль­но­го хол­ма. (2) Сенат разом при­сво­ил Вител­лию все поче­сти, кото­рые были при­ду­ма­ны за дол­гие годы прав­ле­ния дру­гих прин­цеп­сов¹¹⁵. Поста­но­ви­ли воздать хва­лу и бла­го­дар­ность гер­ман­ской армии и отпра­вить лега­тов, кото­рые бы выра­зи­ли вой­скам удо­вле­тво­ре­ние сена­та. Пись­ма Фабия Вален­та кон­су­лам были про­чи­та­ны и най­де­ны весь­ма уме­рен­ны­ми; с еще боль­шей бла­го­склон­но­стью отме­ти­ли скром­ность Цеци­ны, не при­слав­ше­го ника­ких писем.

56. (1) Меж­ду тем Ита­лия тер­пе­ла беды и стра­да­ния еще худ­шие, чем во вре­мя вой­ны. Рас­сы­пав­ши­е­ся по коло­ни­ям и муни­ци­пи­ям вител­ли­ан­цы кра­ли, гра­би­ли, наси­ло­ва­ли; жад­ные и про­даж­ные, они любы­ми прав­да­ми и неправ­да­ми ста­ра­лись захва­тить поболь­ше и не щади­ли ни иму­ще­ства людей, ни досто­я­ния богов. Нахо­ди­лись и такие, что пере­оде­ва­лись сол­да­та­ми, дабы рас­пра­вить­ся со сво­и­ми вра­га­ми. Леги­о­не­ры, хоро­шо знав­шие мест­ность, выби­ра­ли самые цве­ту­щие усадь­бы и самых зажи­точ­ных хозя­ев, напа­да­ли на них и гра­би­ли, а если встре­ча­ли сопро­тив­ле­ние, то и уби­ва­ли; коман­ди­ры пони­ма­ли, что нахо­дят­ся во вла­сти сол­дат, и не реша­лись запре­щать им что бы то ни было. (2) Цеци­на был занят толь­ко сво­и­ми често­лю­би­вы­ми пла­на­ми, Валент же так запят­нал себя хище­ни­я­ми и вымо­га­тель­ст­вом, что ему ниче­го не оста­ва­лось, как покры­вать пре­ступ­ле­ния дру­гих. Ита­лия, и без того уже разо­рен­ная, едва мог­ла про­кор­мить все эти пешие и кон­ные вой­ска, едва выно­си­ла все эти несча­стья и оскорб­ле­ния.

57. (1) Тем вре­ме­нем Вител­лий, ниче­го еще не зная о сво­ей победе и гото­вясь к дли­тель­ной войне, стя­ги­вал осталь­ные силы гер­ман­ской армии. Он оста­вил в зим­них лаге­рях немно­гих пре­ста­ре­лых сол­дат и поспеш­но вер­бо­вал рекру­тов в галль­ских про­вин­ци­ях, чтобы попол­нить свои леги­о­ны. Охра­ну рейн­ско­го бере­га он пору­чил Гор­део­нию Флак­ку¹¹⁶ и при­со­еди­нил к сво­им вой­скам восемь тысяч сол­дат из бри­тан­ской армии¹¹⁷. (2) Едва он про­дви­нул­ся на несколь­ко днев­ных пере­хо­дов, как полу­чил изве­стие о том, что бит­ва при Бед­ри­а­ке выиг­ра­на и смерть Ото­на поло­жи­ла конец войне. Вител­лий тут же собрал вой­ска и воздал сол­да­там хва­лу за про­яв­лен­ную ими доб­лесть. Армия ста­ла тре­бо­вать, чтобы он даро­вал пра­ва всад­ни­ка сво­е­му воль­ноот­пу­щен­ни­ку Ази­а­ти­ку¹¹⁸. Вител­лий отка­зал­ся выпол­нить эту прось­бу, слиш­ком уж отда­вав­шую гру­бой лестью, но потом, с при­су­щим ему непо­сто­ян­ст­вом, неглас­но сде­лал то, на что не хотел согла­сить­ся откры­то, и на пиру вру­чил коль­ца¹¹⁹ Ази­а­ти­ку, под­ло­му рабу и злоб­но­му прой­до­хе.

58. (1) В эти же дни при­бы­ло сооб­ще­ние о том, что на сто­ро­ну Вител­лия пере­шли обе Мав­ри­та­нии и что про­ку­ра­тор этих про­вин­ций¹²⁰ Аль­бин убит. Лук­цей Аль­бин был назна­чен управ­лять Мав­ри­та­ни­ей Цеза­рей­ской еще Неро­ном. После того как Галь­ба рас­про­стра­нил его пол­но­мо­чия и на Тин­ги­тан­скую про­вин­цию, в его руках ока­за­лись круп­ные силы: девят­на­дцать когорт, пять эскад­ро­нов кон­ни­цы и боль­шой отряд мав­ри­тан­цев, кото­рые столь­ко гра­би­ли и насиль­ни­ча­ли, что тоже при­об­ре­ли нема­лый воен­ный опыт. После убий­ства Галь­бы Аль­бин, кото­рый скло­нял­ся на сто­ро­ну Ото­на и кото­ро­му Афри­ка пред­став­ля­лась слиш­ком тес­ным полем дея­тель­но­сти, стал угро­жать Испа­нии, отде­лен­ной от Мав­ри­та­нии лишь узким про­ли­вом. (2) Это вызва­ло опа­се­ния у Клу­вия Руфа¹²¹. Он при­ка­зал деся­то­му леги­о­ну вый­ти к побе­ре­жью и делать вид, буд­то гото­вит­ся пере­пра­ва в Афри­ку, а сам выслал впе­ред цен­ту­ри­о­нов и пору­чил им скло­нить мав­ров на сто­ро­ну Вител­лия. Сде­лать это им было нетруд­но, ибо сла­ва гер­ман­ской армии гре­ме­ла в этих про­вин­ци­ях. В довер­ше­ние все­го рас­про­стра­нил­ся слух, буд­то Аль­бин брез­гу­ет долж­но­стью про­ку­ра­то­ра, укра­ша­ет себя цар­ски­ми рега­ли­я­ми и при­нял имя Юбы¹²².

59. (1) Настро­е­ние в мав­ри­тан­ских про­вин­ци­ях изме­ни­лось. Пре­фект кава­ле­рии Ази­ний Пол­ли­он, один из бли­жай­ших дру­зей про­ку­ра­то­ра, и пре­фек­ты когорт Фест и Сци­пи­он были удав­ле­ны, Аль­бин убит, когда он, при­быв морем из Тин­ги­тан­ской про­вин­ции в Цеза­рей­скую, схо­дил на берег, жена его сама под­ста­ви­ла грудь ножам убийц и была ими заре­за­на. Нико­го из тех, кто все это про­де­лал, Вител­лий так и не при­влек к отве­ту, — неспо­соб­ный ни к чему серь­ез­но­му, он и более важ­ные дела выслу­ши­вал лишь кра­ем уха.

(2) Армии сво­ей он при­ка­зал про­дол­жать путь пеш­ком, а сам плыл вниз по реке Арар¹²³, без вся­ко­го вели­ко­ле­пия, подо­баю­ще­го прин­цеп­су, выстав­ляя на все­об­щее обо­зре­ние свою нище­ту, пока, нако­нец, пра­ви­тель Лугдун­ской Гал­лии Юний Блез¹²⁴, чело­век знат­ный, щед­рый и бога­тый, не дал ему людей для его шта­та и не окру­жил бле­стя­щей сви­той, за что Вител­лий его воз­не­на­видел, хотя и при­кры­вал свои чув­ства самой низ­кой лестью. (3) В Лугду­ну­ме его жда­ли пол­ко­вод­цы обе­их пар­тий — победи­те­ли и побеж­ден­ные. Воздав перед стро­ем войск хва­лу Вален­ту и Цецине, он уса­дил их по обе­им сто­ро­нам сво­его куруль­но­го крес­ла¹²⁵. Вско­ре затем Вител­лий велел при­не­сти сво­его ново­рож­ден­но­го сына, уку­тал его бое­вым пла­щом и при­ка­зал вой­скам дефи­ли­ро­вать перед ребен­ком, кото­ро­го дер­жал при­жа­тым к груди; он назвал сына Гер­ма­ни­ком¹²⁶ и облек его все­ми зна­ка­ми импе­ра­тор­ско­го досто­ин­ства; поче­сти эти, в те счаст­ли­вые дни ребен­ку ненуж­ные, ста­ли поз­же, когда все для него изме­ни­лось к худ­ше­му, един­ст­вен­ным его уте­ше­ни­ем.

60. (1) Вско­ре затем самые храб­рые и пре­дан­ные из цен­ту­ри­о­нов-ото­ни­ан­цев были уби­ты, что сра­зу оттолк­ну­ло от Вител­лия сол­дат илли­рий­ской армии; под их вли­я­ни­ем дру­гие леги­о­ны, и без того недо­люб­ли­вав­шие гер­ман­ские вой­ска и завидо­вав­шие им, тоже ста­ли помыш­лять о войне. Све­то­ния Пау­ли­на и Лици­ния Про­ку­ла Вител­лий дол­гое вре­мя дер­жал под угро­зой обви­не­ния, пока, нако­нец, не дал им ауди­ен­ции, во вре­мя кото­рой они ста­ра­лись обе­лить себя с помо­щью аргу­мен­тов, про­дик­то­ван­ных ско­рее их без­вы­ход­ным поло­же­ни­ем, чем искрен­но­стью. Они дошли до того, что изо­бра­зи­ли сами себя измен­ни­ка­ми и при­пи­са­ли сво­им про­ис­кам и длин­ней­ший пере­ход¹²⁷, и утом­ле­ние войск перед бит­вой, и дав­ку, кото­рую про­из­ве­ли повоз­ки, заме­шав­ши­е­ся в ряды сол­дат, и даже все те пере­не­сен­ные ото­ни­ан­ца­ми невзго­ды, что были вызва­ны про­стой слу­чай­но­стью. Вител­лий им пове­рил и про­стил людей, быв­ших образ­цом вер­но­сти, лишь когда счел их измен­ни­ка­ми. (2) Ника­ких обви­не­ний не было предъ­яв­ле­но бра­ту Ото­на Тици­а­ну: его доста­точ­но оправ­ды­ва­ли и под­чи­нен­ное поло­же­ние, и пол­ная без­дар­ность. Марий Цельз остал­ся кон­су­лом; ходи­ли, одна­ко, слу­хи, буд­то Цеци­лий Сим­плекс пытал­ся (во вся­ком слу­чае такое обви­не­ние ему было вско­ре предъ­яв­ле­но в сена­те) за день­ги при­об­ре­сти эту долж­ность и под­стро­ить гибель Цель­за. Вител­лий на это не согла­сил­ся и поз­же сам отдал Цеци­лию кон­су­лат¹²⁸, за кото­рый тому не при­шлось пла­тить ни пре­ступ­ле­ни­ем, ни день­га­ми. Тра­ха­ла спас­ла от обви­ни­те­лей Гале­рия, жена Вител­лия¹²⁹.

61. Рас­ска­зы­вая о несча­стьях, обру­шив­ших­ся на столь­ких заме­ча­тель­ных людей, стыд­но даже упо­ми­нать неко­е­го Марик­ка из пле­ме­ни бой­ев¹³⁰, кото­рый возы­мел наг­лость доби­вать­ся вла­сти и пой­ти про­тив рим­ско­го ору­жия, утвер­ждая, что дей­ст­ву­ет по веле­нию неба. Он назы­вал себя богом и мсти­те­лем за дело гал­лов; бла­го­да­ря это­му ему уда­лось собрать восемь тысяч чело­век, и они нача­ли гра­бить окру­жаю­щие дерев­ни эду­ев. Тогда это пле­мя, сла­вя­ще­е­ся суро­вой чистотой нра­вов, посла­ло про­тив них луч­шую часть сво­его юно­ше­ства, Вител­лий — несколь­ко когорт, и они вме­сте разо­гна­ли бес­ну­ю­щу­ю­ся тол­пу. Марик­ка в этом сра­же­нии захва­ти­ли в плен и бро­си­ли диким зве­рям, но зве­ри не тро­ну­ли его, и неве­же­ст­вен­ная чернь была убеж­де­на, что его охра­ня­ет выс­шая сила до тех пор, пока при­сут­ст­во­вав­ший здесь Вител­лий не велел его убить.

62. (1) Боль­ше не было при­ня­то ника­ких мер про­тив сто­рон­ни­ков Ото­на, и никто не поку­шал­ся на их иму­ще­ство. Заве­ща­ния людей, погиб­ших, сра­жа­ясь за Ото­на, испол­ня­лись; если заве­ща­ний не было, дей­ст­во­ва­ли соглас­но зако­ну о насле­до­ва­нии. Вооб­ще если бы Вител­лий мог спра­вить­ся со сво­им обжор­ст­вом, алч­но­сти его опа­сать­ся не при­хо­ди­лось. Он отли­чал­ся отвра­ти­тель­ной, нена­сыт­ной стра­стью к еде. Доро­ги, вед­шие от обо­их морей, дро­жа­ли под гро­хотом пово­зок, достав­ляв­ших из Рима и Ита­лии все, что мог­ло еще воз­будить его аппе­тит. В горо­дах устра­и­ва­лись пиры, сво­им вели­ко­ле­пи­ем разо­ряв­шие маги­ст­ра­тов и исто­щав­шие город­ские запа­сы про­до­воль­ст­вия. Сол­да­ты отвы­ка­ли от труда и воин­ской доб­ле­сти, ибо все боль­ше погру­жа­лись в раз­врат и про­ни­ка­лись пре­зре­ни­ем к сво­е­му вождю. (2) Вител­лий отпра­вил в Рим эдикт, кото­рым откло­нял зва­ние Цеза­ря и, до вре­ме­ни, зва­ние Авгу­ста, но сохра­нял за собой всю пол­ноту вла­сти. Звездо­че­ты были изгна­ны из Ита­лии. Стро­жай­ше запре­ще­но рим­ским всад­ни­кам позо­рить себя уча­сти­ем в гла­ди­а­тор­ских боях. При преж­них прин­цеп­сах их скло­ня­ли к это­му день­га­ми, а чаще силой; мно­гие муни­ци­пии и коло­нии напе­ре­бой ста­ра­лись под­ку­пить наи­бо­лее раз­вра­щен­ных из сво­их моло­дых людей, чтобы сде­лать их гла­ди­а­то­ра­ми.

63. (1) Все боль­ше людей, стре­мив­ших­ся навя­зать Вител­лию свои сове­ты по управ­ле­нию государ­ст­вом, вти­ра­лись в его дове­рие; вско­ре к ним при­со­еди­нил­ся брат импе­ра­то­ра, и под их общим вли­я­ни­ем прин­цепс ста­но­вил­ся день ото дня занос­чи­вей и кро­во­жад­ней. Он при­ка­зал умерт­вить Дола­бел­лу, кото­рый, как я уже упо­ми­нал, был выслан Ото­ном в Аквин­скую коло­нию¹³¹. Полу­чив изве­стие о смер­ти Ото­на, Дола­бел­ла при­был в Рим, где План­ций Вар, быв­ший пре­тор и его бли­жай­ший друг, донес на него пре­фек­ту горо­да Фла­вию Саби­ну¹³². План­ций уве­рял, буд­то Дола­бел­ла само­воль­но вер­нул­ся из ссыл­ки, чтобы взять на себя руко­вод­ство раз­би­той пар­ти­ей¹³³, и буд­то он пытал­ся скло­нить к измене сто­яв­шую в Остии когор­ту сол­дат¹³⁴. Все эти обви­не­ния ни на чем не были осно­ва­ны; поз­же План­ций вся­че­ски в них рас­ка­и­вал­ся и ста­рал­ся оправ­дать­ся, но пре­ступ­ле­ние было уже совер­ше­но. (2) Фла­вий Сабин мед­лил, но жена Люция Вител­лия Три­а­рия, отли­чав­ша­я­ся невидан­ной в жен­щине жесто­ко­стью, в угро­жаю­щем тоне потре­бо­ва­ла, чтобы он не пытал­ся про­слыть гуман­ным и мило­серд­ным, спа­сая пре­ступ­ни­ков, пред­став­ля­ю­щих угро­зу для прин­цеп­са. Сабин, чело­век по харак­те­ру доб­рый, но в мину­ты опас­но­сти теряв­ший­ся и лег­ко меняв­ший свои реше­ния, стал боять­ся уже за само­го себя и под­толк­нул падаю­ще­го, дабы не поду­ма­ли, что он пыта­ет­ся его спа­сти.

64. (1) Новый прин­цепс не толь­ко боял­ся Дола­бел­лы, но и нена­видел его, пото­му что тот соче­тал­ся бра­ком с Пет­ро­ни­ей, вско­ре после ее раз­во­да с Вител­ли­ем¹³⁵. Вызвав Дола­бел­лу к себе пись­мом, Вител­лий при­ка­зал тем, кто его вез, свер­нуть с ожив­лен­ной Фла­ми­ни­е­вой доро­ги на Инте­рам­ну¹³⁶ и там его убить. Убий­це, одна­ко, все это пока­за­лось слиш­ком слож­ным; в одном из трак­ти­ров по доро­ге он про­сто пова­лил Дола­бел­лу на зем­лю и пере­ре­зал ему гор­ло. Убий­ство Дола­бел­лы воз­буди­ло нена­висть к ново­му прин­цеп­су, впер­вые обна­ру­жив­ше­му свой под­лин­ный нрав. (2) Необуздан­ная сви­ре­пость Три­а­рии высту­па­ла лишь еще отчет­ли­вее при срав­не­нии со скром­но­стью жены импе­ра­то­ра Гале­рии, при­над­ле­жав­шей к тому же тес­но­му кру­гу, но не запят­нав­шей себя уча­сти­ем ни в одном из зло­де­я­ний. Подоб­ной же древ­ней чистотой нра­вов отли­ча­лась и мать бра­тьев Вител­ли­ев Секс­ти­лия. Рас­ска­зы­ва­ют, буд­то, полу­чив пер­вое пись­мо от сына¹³⁷, она ска­за­ла, что рожа­ла не Гер­ма­ни­ка, а Вител­лия. И поз­же ей не при­нес­ли радо­сти ни мило­сти судь­бы, ни лесть все­го государ­ства, — до того чув­ст­во­ва­ла она себя чужой сво­ей семье.

65. (1) Вител­лий уже высту­пил из Лугду­ну­ма, когда его догнал, бро­сив в Испа­нии все свои дела, Клу­вий Руф; с виду он был полон радо­сти и горя­чо поздрав­лял ново­го импе­ра­то­ра, в душе же скры­вал страх, так как знал о взво­ди­мых на него обви­не­ни­ях. Воль­ноот­пу­щен­ник Цеза­ря Гила­рий¹³⁸ донес, буд­то Клу­вий Руф, узнав о про­воз­гла­ше­нии прин­цеп­са­ми Ото­на и Вител­лия, тоже решил захва­тить власть и овла­деть Испа­ни­ей, буд­то имен­но поэто­му он не ста­вил име­ни ни того, ни дру­го­го из прин­цеп­сов на выда­вае­мых им подо­рож­ных¹³⁹ и буд­то неко­то­рые из его речей были рас­счи­та­ны на заво­е­ва­ние попу­ляр­но­сти и оскор­би­тель­ны для Вител­лия. (2) Ува­же­ние, кото­рым поль­зо­вал­ся Клу­вий, ока­за­лось силь­нее этих наве­тов, и Вител­лий даже велел нака­зать воль­ноот­пу­щен­ни­ка¹⁴⁰. Клу­вий при­со­еди­нил­ся к сви­те прин­цеп­са, в Испа­нию не вер­нул­ся и стал управ­лять ею на рас­сто­я­нии по при­ме­ру Луция Аррун­ция¹⁴¹. Аррун­ция Тибе­рий Цезарь не отпус­кал от себя из стра­ха, Клу­вия же Вител­лий оста­вил при себе без вся­ких тай­ных мыс­лей. Тре­бел­лий Мак­сим, кото­рый, спа­са­ясь от яро­сти сол­дат, бежал из Бри­та­нии, не был удо­сто­ен подоб­ной чести, — на его место Вител­лий послал ново­го лега­та Вет­тия Бола­на¹⁴², чело­ве­ка из сво­его бли­жай­ше­го окру­же­ния.

66. (1) Вител­лия серь­ез­но бес­по­ко­и­ло настро­е­ние, царив­шее в раз­би­тых леги­о­нах¹⁴³. Раз­бро­сан­ные по всей Ита­лии сре­ди леги­о­нов победив­шей армии, они были рас­сад­ни­ка­ми слу­хов и раз­го­во­ров, враж­деб­ных ново­му прин­цеп­су. Осо­бен­но буй­ст­во­ва­ли сол­да­ты четыр­на­дца­то­го леги­о­на, кото­рые вооб­ще не счи­та­ли себя побеж­ден­ны­ми. Под Бед­ри­а­ком, гово­ри­ли они, пора­же­ние потер­пе­ли одни лишь при­дан­ные леги­о­ну отряды, а глав­ных наших сил там и не было. Вител­лий счел за луч­шее отпра­вить их обрат­но в Бри­та­нию, откуда Нерон неко­гда их вывел, а пока что поме­стить в одном лаге­ре с когор­та­ми бата­вов, издав­на враж­до­вав­ших с сол­да­та­ми четыр­на­дца­то­го леги­о­на¹⁴⁴. (2) Бата­вы и леги­о­не­ры, нена­видев­шие друг дру­га и при этом воору­жен­ные, недол­го жили в мире. В коло­нии Авгу­ста Таври­нов¹⁴⁵ один батав обру­гал како­го-то ремес­лен­ни­ка измен­ни­ком; леги­о­нер, сто­яв­ший у это­го ремес­лен­ни­ка на квар­ти­ре, за него всту­пил­ся; на помощь тому и дру­го­му подо­спе­ли това­ри­щи, и дело, начав­шись с пере­бран­ки, кон­чи­лось рез­ней. Дра­ка пре­вра­ти­лась бы во все­об­щее побо­и­ще, если бы две пре­то­ри­ан­ские когор­ты не вста­ли на сто­ро­ну леги­о­не­ров, умно­жив тем самым их силы и напу­гав бата­вов. (3) За про­яв­лен­ную пре­дан­ность Вител­лий влил бата­вов в состав сво­ей армии, а леги­о­ну при­ка­зал пере­ва­лить через Грай­ские Аль­пы и дви­гать­ся даль­ше, минуя Виен­ну, так как жите­ли этой коло­нии тоже опа­са­лись буй­ства леги­о­не­ров¹⁴⁶. В ночь, когда четыр­на­дца­тый леги­он ухо­дил из Таври­ны, от боль­ших кост­ров, остав­лен­ных повсюду сол­да­та­ми, начал­ся пожар, уни­что­жив­ший часть горо­да. Беда эта, как и мно­гие, порож­ден­ные вой­ной, была поз­же вытес­не­на из памя­ти людей худ­ши­ми несча­стья­ми, кото­рые при­шлось пере­не­сти дру­гим горо­дам. Когда леги­он спу­стил­ся с Альп, неко­то­рые самые мятеж­ные его под­разде­ле­ния свер­ну­ли на доро­гу, веду­щую к Виенне, но луч­шие сол­да­ты пода­ви­ли бунт, и леги­он бла­го­по­луч­но пере­пра­вил­ся в Бри­та­нию.

67. (1) Немно­гим мень­ше, чем побеж­ден­ных леги­о­нов, боял­ся Вител­лий пре­то­ри­ан­ских когорт. Сна­ча­ла их изо­ли­ро­ва­ли, затем пред­ло­жи­ли почет­ную отстав­ку на льгот­ных усло­ви­ях¹⁴⁷; нако­нец, они сда­ли три­бу­нам ору­жие, но едва рас­про­стра­нил­ся слух о войне, нача­той Вес­па­си­а­ном, — сно­ва вер­ну­лись в строй и соста­ви­ли глав­ную опо­ру фла­виан­ской пар­тии. (2) Пер­вый леги­он мор­ской пехоты отпра­ви­ли в Испа­нию, дабы он успо­ко­ил­ся, живя на отды­хе, вда­ли от воен­ных столк­но­ве­ний, один­на­дца­тый и седь­мой вер­ну­лись в свои зим­ние лаге­ря¹⁴⁸; три­на­дца­тый полу­чил при­каз при­сту­пить к соору­же­нию амфи­те­ат­ров: Цеци­на в Кре­моне, а Валент в Боно­нии гото­ви­ли гла­ди­а­тор­ские игры, ибо Вител­лий нико­гда не был в состо­я­нии настоль­ко пре­дать­ся делам, чтобы забыть об удо­воль­ст­ви­ях.

68. (1) Вител­лию таким обра­зом уда­лось без шума разъ­еди­нить и изо­ли­ро­вать силы побеж­ден­ной пар­тии, но как раз в это вре­мя начал­ся мятеж в стане победи­те­лей. Повод для его воз­ник­но­ве­ния был незна­чи­те­лен, но коли­че­ство жертв, кото­рое он за собой повлек, еще уве­ли­чи­ло нена­висть к ново­му прин­цеп­су. Одна­жды Вител­лий обедал в Тицине; сре­ди при­гла­шен­ных был Вер­ги­ний¹⁴⁹. В лаге­ре Вител­лия лега­ты и три­бу­ны под­ра­жа­ли импе­ра­то­ру: то ста­ра­лись пере­ще­го­лять друг дру­га суро­во­стью нра­вов, то начи­на­ли пиро­вать сре­ди бела дня; сол­да­ты вели себя точ­но так же: то удив­ля­ли всех послу­ша­ни­ем, то буй­ст­во­ва­ли. Вооб­ще в лаге­рях вител­ли­ан­ской армии не пре­кра­ща­лись бес­по­ряд­ки и пьян­ство, все здесь похо­ди­ло боль­ше на ноч­ную пируш­ку или вак­ха­на­лию, чем на воин­ский лагерь. (2) Два сол­да­та, один из пято­го леги­о­на, дру­гой — из галль­ских вспо­мо­га­тель­ных войск, зате­я­ли борь­бу, сна­ча­ла в шут­ку, потом, разо­злив­шись, — всерь­ез; леги­о­нер упал, галл стал вся­че­ски поно­сить его; зри­те­ли разде­ли­лись; сбе­жав­ши­е­ся леги­о­не­ры набро­си­лись на сол­дат вспо­мо­га­тель­ных войск и пере­би­ли две когор­ты. (3) Побо­и­ще пре­кра­ти­лось, толь­ко когда под­нял­ся новый пере­по­лох: кто-то, завидев вда­ли клу­бы пыли и блеск ору­жия, крик­нул, что это воз­вра­ща­ет­ся на помощь сво­им четыр­на­дца­тый леги­он. На самом деле то было тыло­вое охра­не­ние ухо­див­ше­го леги­о­на, и едва это ста­ло ясно, как вол­не­ние улег­лось. (4) Тем вре­ме­нем сол­да­ты слу­чай­но повстре­ча­ли на ули­це при­над­ле­жав­ше­го Вер­ги­нию раба, ста­ли обви­нять его в убий­стве Вител­лия и бро­си­лись в дом, где шел пир, тре­буя смер­ти Вер­ги­ния. Вител­лий, обыч­но тре­пе­тав­ший от вся­ко­го рода подо­зре­ний, на этот раз не сомне­вал­ся, что обви­не­ние лож­но; ему, одна­ко, сто­и­ла боль­шо­го труда усми­рить сол­дат, с кри­ка­ми тре­бо­вав­ших смер­ти кон­су­ля­рия, еще недав­но быв­ше­го их пол­ко­вод­цем. Вооб­ще труд­но най­ти чело­ве­ка, кото­ро­му бы столь­ко раз гро­зи­ли смер­тью мятеж­ные вой­ска; сол­да­там каза­лось, буд­то Вер­ги­ний их пре­зи­ра­ет¹⁵⁰, и они не мог­ли про­стить ему это­го, хотя пре­кло­ня­лись перед его доб­ле­стью и сла­вой.

69. (1) На сле­дую­щий день Вител­лий при­нял пред­ста­ви­те­лей сена­та (он еще рань­ше при­ка­зал им дожи­дать­ся его в Тицине), а затем отпра­вил­ся в лагерь и про­из­нес речь, в кото­рой хва­лил вой­ска за пре­дан­ность и дис­ци­пли­ну. Сол­да­ты вспо­мо­га­тель­ных отрядов, увидев, что леги­о­не­ры, после всех бес­чинств, ими соде­ян­ных, оста­ют­ся без­на­ка­зан­ны­ми, при­шли в ярость. Опа­са­ясь их гне­ва и буй­ства, Вител­лий отпра­вил бата­вов назад в Гер­ма­нию¹⁵¹, сде­лав пер­вый шаг к той войне, одно­вре­мен­но и внеш­ней, и меж­до­усоб­ной, кото­рую гото­ви­ла нам судь­ба¹⁵². Вер­ну­ли в свои пле­ме­на и галль­ских опол­чен­цев: они были набра­ны немед­лен­но после изме­ны¹⁵³, набра­ны в несмет­ном коли­че­стве и во вре­мя воен­ных дей­ст­вий ока­за­лись совер­шен­но бес­по­лез­ны­ми. (2) Впо­след­ст­вии Вител­лий, опа­са­ясь, что импе­ра­тор­ской казне не хва­тит денег на все его рас­хо­ды, рас­по­рядил­ся сокра­тить кад­ро­вый состав леги­о­нов и вспо­мо­га­тель­ных войск, впредь попол­не­ний не про­во­дить и стал всем и каж­до­му пред­ла­гать выход в отстав­ку. Эти меры, губи­тель­ные для государ­ства, не одоб­ря­ли и сол­да­ты: раз людей ста­но­ви­лось мень­ше, а труды и опас­но­сти оста­ва­лись те же, на долю каж­до­го из них долж­но было при­хо­дить­ся боль­ше. Армия теря­ла силы в рас­пут­стве и наслаж­де­ни­ях и все боль­ше забы­ва­ла древ­нюю дис­ци­пли­ну, уста­нов­ле­ния пред­ков, при кото­рых Рим­ское государ­ство сто­я­ло твер­до, ибо зижди­лось на доб­ле­сти, а не на богат­стве¹⁵⁴.

70. (1) Из Тици­на Вител­лий свер­нул на Кре­мо­ну¹⁵⁵ и, посмот­рев устро­ен­ные Цеци­ной гла­ди­а­тор­ские игры, выра­зил жела­ние побы­вать на поле сра­же­ния у Бед­ри­а­ка, чтобы сво­и­ми гла­за­ми увидеть места, где его вой­ска недав­но доби­лись победы. Зре­ли­ще, открыв­ше­е­ся гла­зам Вител­лия, вызы­ва­ло лишь отвра­ще­ние и ужас. Со вре­ме­ни сра­же­ния про­шло уже сорок дней; повсюду вид­не­лись рас­тер­зан­ные тела, отруб­лен­ные чле­ны, гни­ю­щие остан­ки людей и коней, про­пи­тан­ная кро­вью зем­ля дыша­ла миаз­ма­ми, дере­вья были поло­ма­ны, посе­вы вытоп­та­ны, кру­гом рас­сти­ла­лась мерт­вая пусты­ня. (2) Доро­га, шед­шая через эти нагро­мож­де­ния тру­пов¹⁵⁶, выгляде­ла еще ужас­нее отто­го, что кре­мон­цы, сле­дуя обы­ча­ям восточ­ных дес­по­тий, раз­бро­са­ли по ней цве­ты и лав­ро­вые вет­ки и сооруди­ли алта­ри, на кото­рых уби­ва­ли жерт­вен­ных живот­ных¹⁵⁷. Кре­мон­цы лико­ва­ли, но про­шло совсем немно­го вре­ме­ни, и эти самые тор­же­ства обер­ну­лись для них несча­стья­ми и беда­ми¹⁵⁸. (3) Валент и Цеци­на рас­ска­зы­ва­ли о ходе бит­вы и пока­зы­ва­ли Вител­лию места, где раз­во­ра­чи­ва­лись те или иные ее эпи­зо­ды, — здесь леги­о­ны бро­си­лись в ата­ку, отсюда нале­те­ла кон­ни­ца, оттуда вспо­мо­га­тель­ные вой­ска дви­ну­лись на окру­же­ние про­тив­ни­ка. В раз­го­вор вме­ша­лись три­бу­ны и пре­фек­ты; каж­дый вос­хва­лял свои подви­ги, при­ме­ши­вая к прав­де вся­че­ские пре­уве­ли­че­ния, а то и пря­мую ложь. Сол­да­ты с шумом и весе­лы­ми кри­ка­ми раз­бре­лись по полю, узна­вая места, где про­ис­хо­ди­ли схват­ки, диви­лись на горы ору­жия и груды тру­пов. Неко­то­рые же, видя, сколь пре­врат­но быва­ет сча­стье чело­ве­че­ское, сокру­ша­лись и пла­ка­ли. (4) Вител­лий, одна­ко, не при­шел в ужас, не опу­стил гла­за при виде столь­ких тысяч сво­их сограж­дан, остав­ших­ся без погре­бе­ния¹⁵⁹; не зная еще, что гото­вит ему судь­ба, он радост­но при­но­сил жерт­вы мест­ным богам.

71. (1) Затем в Боно­нии бои гла­ди­а­то­ров устро­ил и Фабий Валент. За ору­жи­ем и всем необ­хо­ди­мым для этих зре­лищ он послал в Рим. Чем бли­же подъ­ез­жа­ли послан­ные им люди к сто­ли­це, тем боль­ше окру­жа­ли они себя рос­ко­шью и рас­пут­ни­ча­ли. К ним при­со­еди­ня­лись бро­дя­чие акте­ры, целые шай­ки миньо­нов и мно­же­ство дру­гих подоб­ных же лиц, обыч­но состав­ляв­ших сви­ту Неро­на, — было извест­но, что Вител­лий вос­хи­щал­ся Неро­ном и при­сут­ст­во­вал обыч­но на всех его выступ­ле­ни­ях не по при­нуж­де­нию, как мно­гие достой­ные люди, а пото­му толь­ко, что любил раз­врат и готов был про­дать­ся в раб­ство каж­до­му, кто хоро­шо уго­стит. (2) Чтобы пре­до­ста­вить почет­ные долж­но­сти Вален­ту и Цецине, Вител­лий стал сокра­щать кон­суль­ские сро­ки дру­гих. Без вся­ко­го шума был осво­бож­ден от обя­зан­но­стей кон­су­ла как один из руко­во­ди­те­лей ото­ни­ан­ской пар­тии Мар­ций Макр; не полу­чил пола­гав­шей­ся ему долж­но­сти выдви­ну­тый в кон­су­лы еще Галь­бой Вале­рий Марин, — он ни в чем не про­ви­нил­ся, а про­сто был изве­стен как чело­век покла­ди­стый и тер­пе­ли­во сно­ся­щий обиды. Обо­шли кон­суль­ским зва­ни­ем и Педа­ния Косту, — Вител­лий, хоть и при­во­дил дру­гие осно­ва­ния, на самом деле не любил его за то, что Коста осме­ли­вал­ся высту­пать про­тив Неро­на и под­дер­жи­вать Вер­ги­ния. Сле­дуя раб­ским обык­но­ве­ни­ям того вре­ме­ни, все они выра­зи­ли Вител­лию бла­го­дар­ность.

72. (1) В это вре­мя объ­явил­ся новый само­зва­нец, про­дер­жав­ший­ся, несмот­ря на сопут­ст­во­вав­ший ему вна­ча­ле успех, лишь несколь­ко дней. Он выда­вал себя за Скри­бо­ни­а­на Каме­ри­на¹⁶⁰ и утвер­ждал, буд­то бежал при Нероне в Ист­рию, где сохра­ни­лись поме­стья и кли­ен­ты Крас­сов¹⁶¹ и где имя их было окру­же­но поче­том. (2) Набрав несколь­ко чело­век из самой сво­ло­чи, кото­рые согла­си­лись сыг­рать назна­чен­ные роли в заду­ман­ной им комедии, он вско­ре при­влек на свою сто­ро­ну чернь, все­гда веря­щую раз­ным слу­хам, и неко­то­рых сол­дат, либо не поняв­ших, где прав­да, либо наде­яв­ших­ся пожи­вить­ся во вре­мя бес­по­ряд­ков; но тут его схва­ти­ли и доста­ви­ли к Вител­лию. Импе­ра­тор начал рас­спра­ши­вать его, что́ он за чело­век, но ника­кой веры сло­вам его при­дать было нель­зя. Когда же быв­ший хозя­ин узнал его и ока­за­лось, что он — бег­лый раб по име­ни Гета, то его каз­ни­ли, — так, как обыч­но каз­нят рабов¹⁶².

73. Сей­час нам даже труд­но пред­ста­вить себе, до чего воз­гор­дил­ся Вител­лий и какая бес­печ­ность им овла­де­ла, когда при­быв­шие из Сирии и Иудеи гон­цы сооб­щи­ли, что восточ­ные армии при­зна­ли его власть. До тех пор в наро­де на Вес­па­си­а­на смот­ре­ли как на воз­мож­но­го кан­дида­та в прин­цеп­сы и слу­хи о его наме­ре­ни­ях¹⁶³, хоть и смут­ные, хоть и неиз­вест­но кем рас­пус­кае­мые, не раз при­во­ди­ли Вител­лия в вол­не­ние и ужас. Теперь и он сам, и его армия, не опа­са­ясь боль­ше сопер­ни­ков, пре­да­лись, слов­но вар­ва­ры, жесто­ко­стям, рас­пут­ству и гра­бе­жам.

74. (1) Вес­па­си­ан меж­ду тем еще и еще раз взве­ши­вал, насколь­ко он готов к войне, насколь­ко силь­ны его армии, под­счи­ты­вал, на какие вой­ска у себя в Иудее и в дру­гих восточ­ных про­вин­ци­ях он может опе­реть­ся. Когда он пер­вым про­из­но­сил сло­ва при­ся­ги Вител­лию и при­зы­вал на него милость богов, сол­да­ты слу­ша­ли его мол­ча, и было ясно, что они гото­вы вос­стать немед­лен­но. Муци­ан к Вес­па­си­а­ну отно­сил­ся сдер­жан­но бла­го­же­ла­тель­но, а Титу явно сим­па­ти­зи­ро­вал; пре­фект Егип­та Тибе­рий Алек­сандр¹⁶⁴ знал о замыс­лах Вес­па­си­а­на и одоб­рял их; Вес­па­си­ан пол­но­стью пола­гал­ся на тре­тий леги­он, пере­веден­ный им из Сирии в Мёзию, и рас­счи­ты­вал, что осталь­ные илли­рий­ские леги­о­ны в нуж­ный момент тоже после­ду­ют за ним¹⁶⁵. На то были осно­ва­ния: вся армия воз­му­ща­лась наг­ло­стью сол­дат, при­ез­жав­ших сюда от име­ни Вител­лия, их сви­ре­пым видом, их гру­бой речью, их мане­рой насме­хать­ся над окру­жаю­щи­ми и счи­тать всех ниже себя. (2) Но нелег­ко решить­ся на такое дело, как граж­дан­ская вой­на, и Вес­па­си­ан мед­лил, то заго­ра­ясь надеж­да­ми, то сно­ва и сно­ва пере­би­рая в уме все воз­мож­ные пре­пят­ст­вия. Два сына в рас­цве­те сил, шесть­де­сят лет жиз­ни за пле­ча­ми, — неуже­ли настал день, когда все это надо отдать на волю сле­по­го слу­чая, воин­ской уда­чи? Част­ный чело­век волен сам решать, доби­вать­ся ли осу­щест­вле­ния сво­их замыс­лов или отка­зать­ся от них, он может взять от судь­бы боль­ше или мень­ше, как захо­чет. Перед тем же, кто идет на борь­бу за импе­ра­тор­скую власть, один лишь выбор — под­нять­ся на вер­ши­ну или сорвать­ся в без­дну.

75. Перед гла­за­ми Вес­па­си­а­на про­хо­ди­ли гер­ман­ские армии, мощь кото­рых он, ста­рый пол­ко­во­дец¹⁶⁶, хоро­шо знал. «Мои леги­о­ны, — думал он, — не име­ют опы­та граж­дан­ской вой­ны, а леги­о­ны Вител­лия оду­шев­ле­ны толь­ко что одер­жан­ной победой; на побеж­ден­ных рас­счи­ты­вать нель­зя — они охот­нее жалу­ют­ся, чем дерут­ся. Сол­да­ты, пере­жив­шие столь­ко граж­дан­ских смут, все вме­сте нена­деж­ны, а пооди­ноч­ке — опас­ны. Что поль­зы в пеших когор­тах и кон­ных отрядах, если один-два сол­да­та в рас­че­те на награ­ду, кото­рая ждет их в лаге­ре про­тив­ни­ка, могут вне­зап­но бро­сить­ся на пол­ко­во­д­ца и покон­чить с ним? Так погиб в прав­ле­ние Клав­дия Скри­бо­ни­ан, а его убий­ца Вола­ги­ний неожи­дан­но под­нял­ся из низов и дошел до выс­ших воен­ных долж­но­стей¹⁶⁷. Лег­че увлечь за собою целую тол­пу, чем избе­жать ковар­ства одно­го чело­ве­ка».

76. (1) Дру­зья и при­бли­жен­ные ста­ра­лись раз­ве­ять мрач­ные мыс­ли Вес­па­си­а­на. Муци­ан, кото­рый и рань­ше через тай­ных посред­ни­ков не раз убеж­дал его решить­ся на вос­ста­ние, встре­тил­ся, нако­нец, с Вес­па­си­а­ном и обра­тил­ся к нему со сле­дую­щи­ми сло­ва­ми: «Каж­дый, кто отва­жи­ва­ет­ся на вели­кое дело, дол­жен взве­сить, при­не­сет ли оно поль­зу государ­ству и сла­ву ему само­му, как ско­ро удаст­ся его осу­ще­ст­вить и не сопря­же­но ли оно со слиш­ком боль­ши­ми труд­но­стя­ми. Надо убедить­ся так­же, готов ли чело­век, тол­каю­щий тебя на такое дело, разде­лить весь риск, с ним свя­зан­ный, надо пред­у­га­дать, кому в слу­чае уда­чи доста­нет­ся наи­боль­ший почет. (2) Я при­зы­ваю тебя, Вес­па­си­ан, взять импе­ра­тор­скую власть, кото­рую сами боги отда­ют тебе в руки; государ­ству это при­не­сет спа­се­ние, тебе — вели­кую сла­ву. Не думай, что сло­ва мои про­дик­то­ва­ны жела­ни­ем польстить тебе: стать импе­ра­то­ром после Вител­лия ско­рее уни­зи­тель­но, чем почет­но. Мы¹⁶⁸ не пыта­лись бороть­ся ни с могу­чим и муд­рым боже­ст­вен­ным Авгу­стом, ни с подо­зри­тель­ным ста­ри­ком Тибе­ри­ем, мы не шли про­тив Гая, Клав­дия или Неро­на — все они при­над­ле­жа­ли к семье, власть кото­рой была дол­гой и проч­ной; ты скло­нил­ся и перед Галь­бой, но без­дей­ст­во­вать далее, наблюдать, как государ­ство идет к пору­га­нию и гибе­ли, — тру­сость и позор; бес­чест­ным тру­сом сочтут тебя, если ты пред­по­чтешь ценой уни­же­ний и покор­но­сти обес­пе­чить себе без­опас­ность. (3) Теперь уже никто не поду­ма­ет, что ты хочешь захва­тить импе­ра­тор­скую власть из често­лю­бия, она для тебя — един­ст­вен­ное спа­се­ние. Или ты забыл о гибе­ли Кор­бу­ло­на?¹⁶⁹ Я пони­маю, что бла­го­род­ст­вом про­ис­хож­де­ния он пре­вос­хо­дил нас с тобой, но ведь и Нерон вышел из более знат­ной семьи, чем Вител­лий. Тру­су пред­став­ля­ет­ся вели­ким и знат­ным каж­дый, кто вну­ша­ет страх. (4) Вител­лий, сде­лав­ший­ся импе­ра­то­ром без денег, без бое­вых заслуг, бла­го­да­ря одной лишь нена­ви­сти сол­дат к Галь­бе, по соб­ст­вен­но­му опы­ту зна­ет, что, опи­ра­ясь на под­держ­ку армии, мож­но стать прин­цеп­сом. Сей­час он сокра­ща­ет состав леги­о­нов, разору­жа­ет пре­то­ри­ан­ские когор­ты, вызы­вая раз­дра­же­ние, кото­рое каж­дый день может при­ве­сти к новой граж­дан­ской войне. Ведь Отон погиб не отто­го, что про­тив­ник пре­вос­хо­дил его стра­те­ги­че­ским искус­ст­вом или чис­лен­но­стью, а отто­го лишь, что слиш­ком рано счел свое дело про­иг­ран­ным; теперь же, видя, сколь неле­по управ­ля­ет импе­ри­ей Вител­лий, люди начи­на­ют скор­беть об Отоне как о вели­ком госуда­ре и вспо­ми­нать о нем с сожа­ле­ни­ем. (5) Если у вител­ли­ан­ских сол­дат и были энер­гия и бое­вой пыл, то они, по при­ме­ру сво­его прин­цеп­са, рас­тра­ти­ли их по трак­ти­рам и пируш­кам. У тебя же в Иудее, Сирии и Егип­те сто­ят девять нетро­ну­тых леги­о­нов, не утом­лен­ных похо­да­ми, не раз­вра­щен­ных сму­та­ми; сол­да­ты здесь зака­ле­ны, при­вык­ли сми­рять вра­гов-ино­зем­цев, бое­вой мощи испол­не­ны эскад­ры кораб­лей, кон­ные отряды и пешие когор­ты, цели­ком пре­да­ны нам мест­ные цари, и ты пре­вос­хо­дишь всех сопер­ни­ков опы­том пол­ко­во­д­ца.

77. (1) Для себя я хотел бы толь­ко одно­го — не счи­тать­ся хуже Вален­та и Цеци­ны. Не пре­не­бре­гай мной как союз­ни­ком толь­ко пото­му, что я не стрем­люсь с тобой сопер­ни­чать. Я став­лю себя выше Вител­лия, тебя же — выше себя. Ты три­ум­фом про­сла­вил свое родо­вое имя¹⁷⁰, у тебя двое сыно­вей, один из кото­рых уже может управ­лять государ­ст­вом и еще юно­шей стя­жал себе сла­ву, сра­жа­ясь в гер­ман­ской армии¹⁷¹. Если бы я был импе­ра­то­ром, я сам бы выбрал его в наслед­ни­ки; поэто­му я посту­паю разум­но, с само­го нача­ла усту­пая тебе импе­ра­тор­скую власть. (2) Мало это­го, уда­ча и неуда­ча в зате­вае­мом деле по-раз­но­му отзо­вут­ся на каж­дом из нас: если мы победим, я полу­чу лишь ту награ­ду, кото­рую ты мне дару­ешь, перед лицом же опас­но­стей и смер­ти мы рав­ны. Луч­ше все­го, если ты сохра­нишь в сво­их руках вер­хов­ное коман­до­ва­ние и не ста­нешь под­вер­гать себя рис­ку, а все пре­врат­но­сти воен­но­го сча­стья пусть выпа­дут на мою долю. (3) Настро­е­ние в побеж­ден­ной армии сей­час луч­ше, чем у победи­те­лей, — сол­да­там раз­би­то­го вой­ска гнев, нена­висть и жаж­да мще­ния заме­ня­ют доб­лесть; силы же их быв­ших про­тив­ни­ков ослаб­ле­ны спе­сью и упрям­ст­вом. Вой­на сорвет кор­ку, кото­рая сей­час скры­ва­ет от глаз гно­я­щи­е­ся раны вител­ли­ан­ства, и я еще боль­ше рас­счи­ты­ваю на лень, неве­же­ство и жесто­кость Вител­лия, чем на твою про­ни­ца­тель­ность, береж­ли­вость¹⁷² и муд­рость. Так или ина­че, вой­на сулит нам мень­ше опас­но­стей, чем мир, ибо того, что мы гово­рим сей­час, уже доста­точ­но, чтобы нас сочли измен­ни­ка­ми».

78. (1) Муци­ан умолк. Все окру­жи­ли Вес­па­си­а­на, тре­бо­ва­ли, чтобы он решил­ся на зате­вае­мое дело, напо­ми­на­ли ему о бла­го­при­ят­ных отве­тах про­ри­ца­те­лей и счаст­ли­вом рас­по­ло­же­нии све­тил. Вес­па­си­ан не был чужд суе­ве­рий — неда­ром, уже став­ши вла­ды­кой мира, он откры­то дер­жал при себе неко­е­го Селев­ка, звездо­че­та и про­ри­ца­те­ля, и при­слу­ши­вал­ся к его сове­там¹⁷³. (2) И сей­час дав­ние пред­зна­ме­но­ва­ния всплы­ли у него в памя­ти. Он был еще юно­шей, когда у него в име­нии неожи­дан­но рух­нул на зем­лю огром­ный кипа­рис. На сле­дую­щий день упав­ший ствол сам вер­нул­ся на свое место и стал рас­ти и зеле­неть пуще преж­не­го. Гаруспи­ки в один голос истол­ко­ва­ли это как пред­ска­за­ние вели­чия и сча­стья, кото­рое сулит юно­му Вес­па­си­а­ну судь­ба, как пред­ве­стие сла­вы, его ожи­даю­щей. Три­умф, кон­су­лат, победа в Иудей­ской войне каза­лись ему испол­не­ни­ем про­ро­че­ства; теперь, когда все это уже было поза­ди, он стал думать, не пред­ре­ка­ло ли ему это дав­нее зна­ме­ние и импе­ра­тор­скую власть. (3) Меж­ду Сири­ей и Иуде­ей есть место, где высит­ся гора Кар­мел и где чтут боже­ство того же име­ни¹⁷⁴. Тут сто­ит его алтарь, тут воз­но­сят ему молит­вы, но по заве­там пред­ков ему не стро­ят хра­мов и не ста­вят изо­бра­же­ний. Здесь-то, в ту пору, когда тай­ные надеж­ды уже вла­де­ли его душой, Вес­па­си­ан совер­шал жерт­во­при­но­ше­ние. Жрец Баси­лид дол­го всмат­ри­вал­ся в рас­по­ло­же­ние внут­рен­но­стей жерт­вен­но­го живот­но­го и, нако­нец, ска­зал: «Что бы ты ни замыш­лял, Вес­па­си­ан: построй­ку дома, рас­ши­ре­ние сво­их поме­стий или покуп­ку новых рабов — все дару­ют тебе боги, — и пыш­ные пала­ты, и бес­край­ние вла­де­ния, и власть над мно­же­ст­вом людей». (4) Зага­доч­ные сло­ва эти сра­зу же ста­ли досто­я­ни­ем мол­вы, но лишь теперь люди нача­ли пони­мать их тай­ный смысл, и сре­ди чер­ни толь­ко и было речи, что об этом про­ро­че­стве. Еще боль­ше тол­ко­ва­ли о нем в доме Вес­па­си­а­на: если чело­век вына­ши­ва­ет какие-либо пла­ны, близ­кие обыч­но пред­ска­зы­ва­ют ему успех.

Муци­ан и Вес­па­си­ан разъ­е­ха­лись. Один напра­вил­ся в сто­ли­цу Сирии Антио­хию, дру­гой — в Цеза­рею, сто­ли­цу Иудеи¹⁷⁵. И тот, и дру­гой пони­ма­ли, что жре­бий бро­шен.

79. Пер­вым при­знал Вес­па­си­а­на импе­ра­то­ром Тибе­рий Алек­сандр. С тороп­ли­во­стью, пожа­луй чрез­мер­ной, он уже в июль­ские кален­ды¹⁷⁶ при­вел к при­ся­ге сто­яв­шие в Алек­сан­дрии леги­о­ны. В даль­ней­шем имен­но эта дата празд­но­ва­лась как пер­вый день прав­ле­ния Вес­па­си­а­на, хотя он сам при­нял при­ся­гу иудей­ской армии лишь на пятые сут­ки после июль­ских нон¹⁷⁷. Слу­чи­лось это так вне­зап­но, что не дожда­лись даже Тита, воз­вра­щав­ше­го­ся в это вре­мя из Сирии, где он выпол­нял роль посред­ни­ка меж­ду отцом и Муци­а­ном. Никто не соби­рал леги­о­ны, никто не устра­и­вал сход­ки — все решил энту­зи­азм сол­дат.

80. (1) Еще никто не знал, где и когда нач­нет­ся сход­ка, еще не реши­ли, — в таких слу­ча­ях это все­гда самое труд­ное, — кто заго­во­рит пер­вым, люди то наде­я­лись, то пуга­лись, то пыта­лись все рас­счи­тать, то пола­га­лись на слу­чай, а уж несколь­ко сол­дат, собрав­ших­ся у шат­ра Вес­па­си­а­на, чтобы как обыч­но воздать ему поче­сти, подо­баю­щие лега­ту, неожи­дан­но при­вет­ст­во­ва­ли его как импе­ра­то­ра. Немед­лен­но сбе­жа­лись осталь­ные и тут же при­сво­и­ли ему титу­лы Цеза­ря, Авгу­ста и все про­чие зва­ния, пола­гаю­щи­е­ся прин­цеп­су. Страх исчез, сол­да­ты уве­ро­ва­ли в свою счаст­ли­вую судь­бу. Сам Вес­па­си­ан в этих новых и необыч­ных обсто­я­тель­ствах оста­вал­ся таким же, как преж­де — без малей­шей важ­но­сти, без вся­кой спе­си. (2) Едва про­шло пер­вое вол­не­ние, густым тума­ном засти­лаю­щее гла­за каж­до­му, кто попа­да­ет на вер­ши­ну могу­ще­ства, он обра­тил­ся к вой­ску с несколь­ки­ми сло­ва­ми, по-сол­дат­ски про­сты­ми и суро­вы­ми. В ответ со всех сто­рон разда­лись гром­кие кри­ки лико­ва­ния и пре­дан­но­сти. Радост­ный подъ­ем охва­тил так­же леги­о­ны, сто­яв­шие в Сирии, и Муци­ан, с нетер­пе­ни­ем ожи­дав­ший нача­ла собы­тий, тот­час при­вел их к при­ся­ге Вес­па­си­а­ну. Затем он явил­ся в антио­хий­ский театр, где мест­ные жите­ли обыч­но соби­ра­ют­ся, чтобы пого­во­рить о делах¹⁷⁸, и обра­тил­ся к тол­пе с речью, встре­чен­ной со льсти­вой вос­тор­жен­но­стью. Муци­ан был иску­сен в делах и сло­вах, на всем, что он гово­рил или делал, все­гда лежа­ла печать како­го-то арти­стиз­ма, и речь его, хотя про­из­не­сен­ная по-гре­че­ски, полу­чи­лась яркой и кра­си­вой. (3) Сло­ва Муци­а­на о том, что Вител­лий решил пере­ве­сти гер­ман­ские леги­о­ны в Сирию, где слу­жить выгод­но и спо­кой­но, а в гер­ман­ские лаге­ря, с их суро­вым кли­ма­том и тяже­лым режи­мом, отпра­вить вой­ска из Сирии, вызва­ли бур­ное воз­му­ще­ние про­вин­ци­а­лов и сол­дат. Воз­му­ща­лись они пото­му, что и про­вин­ци­а­лы при­вык­ли к сто­яв­шим в этих местах вой­скам, хоро­шо отно­си­лись к сол­да­там, со мно­ги­ми из них пород­ни­лись и вели общие дела, и сол­да­ты, после столь­ких лет служ­бы, ста­ли смот­реть на лагерь как на род­ной дом.

81. (1) Еще до июль­ских ид при­ся­гу при­ня­ла вся Сирия. К вос­став­шим при­мкну­ли Сохем со сво­им цар­ст­вом и нахо­див­ши­ми­ся под его вла­стью нема­лы­ми бое­вы­ми сила­ми, а так­же Антиох — самый круп­ный сре­ди мест­ных под­чи­нен­ных Риму царь­ков, зна­ме­ни­тый сво­и­ми богат­ства­ми, достав­ши­ми­ся ему от пред­ков¹⁷⁹. Вско­ре затем Агрип­па, полу­чив сек­рет­ное сооб­ще­ние от сво­их при­бли­жен­ных, поки­нул Рим и по-преж­не­му ниче­го не подо­зре­вав­ше­го Вител­лия, стре­ми­тель­но пере­сек море и вер­нул­ся к себе¹⁸⁰. (2) Цари­ца Бере­ни­ка так­же реши­тель­но вста­ла на сто­ро­ну вос­став­ших. Моло­дая и кра­си­вая, она даже ста­ро­го Вес­па­си­а­на обво­ро­жи­ла любез­но­стью и рос­кош­ны­ми подар­ка­ми. Все при­мор­ские про­вин­ции, вплоть до гра­ниц Азии и Ахайи, и все внут­рен­ние, вплоть до Пон­та и Арме­нии, при­сяг­ну­ли на вер­ность Вес­па­си­а­ну. Прав­да, леги­о­ны в Кап­па­до­кию тогда еще введе­ны не были¹⁸¹ и лега­ты всех этих про­вин­ций не рас­по­ла­га­ли воен­ны­ми сила­ми. (3) Чтобы обсудить наи­бо­лее важ­ные вопро­сы, в Бери­те¹⁸² было собра­но сове­ща­ние. Муци­ан при­был туда, окру­жен­ный лега­та­ми, три­бу­на­ми, самы­ми бле­стя­щи­ми цен­ту­ри­о­на­ми и сол­да­та­ми; отбор­ных сво­их пред­ста­ви­те­лей при­сла­ла и иудей­ская армия. Все эти пешие и кон­ные вои­ны, цари, сорев­ну­ю­щи­е­ся друг с дру­гом в рос­ко­ши, при­да­ва­ли сове­ща­нию такой вид, буд­то имен­но здесь при­ни­ма­ли насто­я­ще­го прин­цеп­са.

82. (1) Под­готов­ку к войне Вес­па­си­ан начал с того, что набрал рекру­тов и при­звал в армию вете­ра­нов; наи­бо­лее зажи­точ­ным горо­дам пору­чи­ли создать у себя мастер­ские по про­из­вод­ству ору­жия, в Антио­хии нача­ли чека­нить золотую и сереб­ря­ную моне­ту. Эти меры спеш­но про­во­ди­лись на местах осо­бы­ми дове­рен­ны­ми лица­ми. Вес­па­си­ан пока­зы­вал­ся всюду, всех под­бад­ри­вал, хва­лил людей чест­ных и дея­тель­ных, рас­те­рян­ных и сла­бых настав­лял соб­ст­вен­ным при­ме­ром, лишь изред­ка при­бе­гая к нака­за­ни­ям, стре­мил­ся ума­лить не досто­ин­ства сво­их дру­зей, а их недо­стат­ки. (2) Он роздал долж­но­сти пре­фек­тов и про­ку­ра­то­ров и назна­чил новых чле­нов сена­та, в боль­шин­стве сво­ем людей выдаю­щих­ся, вско­ре заняв­ших высо­кое поло­же­ние в государ­стве; встре­ча­лись, одна­ко, и такие, кото­рым счаст­ли­вый слу­чай помог боль­ше, чем соб­ст­вен­ные досто­ин­ства. Что до денеж­но­го подар­ка сол­да­там, то Муци­ан на пер­вой же сход­ке пред­у­предил, что он будет весь­ма уме­рен­ным, и Вес­па­си­ан обе­щал вой­скам за уча­стие в граж­дан­ской войне не боль­ше, чем дру­гие пла­ти­ли им за служ­бу в мир­ное вре­мя: он был непри­ми­ри­мым про­тив­ни­ком бес­смыс­лен­ной щед­ро­сти по отно­ше­нию к сол­да­там, и поэто­му армия у него все­гда была луч­ше, чем у дру­гих. (3) К пар­фя­нам и в Арме­нию были посла­ны лега­ты, и были при­ня­ты меры к тому, чтобы после ухо­да леги­о­нов на граж­дан­скую вой­ну гра­ни­цы не ока­за­лись неза­щи­щен­ны­ми. Тит остал­ся в Иудее, Вес­па­си­ан занял ворота Егип­та¹⁸³, — было реше­но, что для победы над Вител­ли­ем хва­тит лишь части войск и тако­го коман­дую­ще­го, как Муци­ан, а так­же сла­вы, окру­жав­шей имя Вес­па­си­а­на; во всем осталь­ном они пола­га­лись на фор­ту­ну, кото­рая может сокру­шить любые пре­пят­ст­вия. Были под­готов­ле­ны пись­ма ко всем арми­ям и лега­там, коман­ди­рам при­ка­за­но пере­ма­ни­вать на свою сто­ро­ну пре­то­ри­ан­цев, настро­ен­ных враж­деб­но к Вител­лию, обе­щая им в награ­ду воз­вра­ще­ние на служ­бу.

83. (1) Муци­ан вел себя не как дове­рен­ное лицо Вес­па­си­а­на, а ско­рее как его сопра­ви­тель. Высту­пив в путь во гла­ве отбор­но­го отряда, он дви­гал­ся не слиш­ком мед­лен­но, дабы не поду­ма­ли, буд­то он затя­ги­ва­ет кам­па­нию, но и не слиш­ком быст­ро, ибо знал, что войск у него немно­го, а армия, кото­рую еще никто не видел, все­гда кажет­ся опас­нее, и ужас, ею вызы­вае­мый, тем боль­ше, чем мед­лен­нее она при­бли­жа­ет­ся. Прав­да, дви­гав­ши­е­ся за ним шестой леги­он и насчи­ты­вав­шие три­на­дцать тысяч бой­цов само­сто­я­тель­ные отряды и без того про­из­во­ди­ли весь­ма вну­ши­тель­ное впе­чат­ле­ние. (2) Муци­ан при­ка­зал кораб­лям вый­ти из Пон­та и собрать­ся в Визан­тии¹⁸⁴. План кам­па­нии не был ему еще до кон­ца ясен, но он все более скло­нял­ся к мыс­ли, оста­вив Мёзию в сто­роне, дви­нуть­ся пеши­ми и кон­ны­ми сила­ми к Дирра­хию¹⁸⁵, одно­вре­мен­но запе­рев боль­ши­ми кораб­ля­ми выход из моря, омы­ваю­ще­го Ита­лию¹⁸⁶. Это дава­ло воз­мож­ность закрыть доступ в Ахайю и Азию, кото­рые ина­че при­шлось бы укреп­лять осо­бы­ми гар­ни­зо­на­ми или оста­вить без­оруж­ны­ми на милость Вител­лия. Если бы этот план удал­ся, Вител­лий ока­зал­ся бы в рас­те­рян­но­сти, не зная, какую часть Ита­лии защи­щать от напа­де­ния вра­же­ско­го флота, — Брун­ди­зий или Тарент, бере­га Калаб­рии или Лука­нии¹⁸⁷.

84. (1) Про­вин­ции содро­га­лись от гро­хота ору­жия, посту­пи леги­о­нов, пере­дви­же­ний фло­тов. Хуже все­го, одна­ко, им при­хо­ди­лось от денеж­ных побо­ров. Муци­ан часто повто­рял, что день­ги — ста­но­вая жила вой­ны; при сбо­ре их поэто­му он исхо­дил толь­ко из вели­чия задач, перед ним сто­яв­ших, и не счи­тал­ся ни с пра­вом, ни с реаль­ны­ми воз­мож­но­стя­ми про­вин­ций. Доно­сы сыпа­лись к нему со всех сто­рон, все бога­тые име­ния были раз­граб­ле­ны. (2) Эти сви­ре­пые и без­жа­лост­ные меры в усло­ви­ях вой­ны еще мож­но было оправ­дать, но их про­дол­жа­ли при­ме­нять и в мир­ное вре­мя. В нача­ле сво­его прав­ле­ния Вес­па­си­ан толь­ко не мешал зло­употреб­ле­ни­ям дру­гих, позд­нее же, изба­ло­ван­ный уда­ча­ми, поощ­ря­е­мый дур­ны­ми совет­чи­ка­ми, стал поз­во­лять их себе и сам¹⁸⁸. Муци­ан тра­тил на воен­ные нуж­ды нема­ло и соб­ст­вен­ных денег, — тем охот­нее, что он их с лих­вой воз­ме­щал из государ­ст­вен­ных сумм. Дру­гие сле­до­ва­ли его при­ме­ру и тоже рас­хо­до­ва­ли свои сред­ства, но вос­пол­нять их теми спо­со­ба­ми, какие при­ме­нял он, поз­во­ля­ли себе весь­ма немно­гие.

85. (1) Дела Вес­па­си­а­на пошли еще успеш­нее, после того как на его сто­ро­ну пере­шла илли­рий­ская армия. В Мёзии тре­тий леги­он подал при­мер осталь­ным¹⁸⁹, т. е. вось­мо­му и седь­мо­му Клав­ди­е­ву, кото­рые, хотя и не участ­во­ва­ли в бит­ве при Бед­ри­а­ке, были страст­но пре­да­ны Ото­ну. Заняв Акви­лею¹⁹⁰, они разо­гна­ли всех, кто рас­про­стра­нял сведе­ния о смер­ти Ото­на, раз­гро­ми­ли отряды, нес­шие на сво­их знач­ках изо­бра­же­ния Вител­лия, и кон­чи­ли тем, что раз­гра­би­ли и поде­ли­ли меж­ду собой каз­ну. Ока­зав­шись таким обра­зом в лаге­ре про­тив­ни­ков прин­цеп­са, они испу­га­лись, а испу­гав­шись, сооб­ра­зи­ли, что про­вин­но­сти перед Вител­ли­ем мож­но пред­ста­вить как заслу­ги перед Вес­па­си­а­ном. Тогда они отпра­ви­ли в Пан­но­нию пись­мо, в кото­ром убеж­да­ли сто­яв­шую там армию при­со­еди­нить­ся к ним, а на слу­чай отка­за ста­ли гото­вить­ся к воору­жен­но­му столк­но­ве­нию. (2) В раз­гар всех этих собы­тий пра­ви­тель Мёзии Апо­ний Сатур­нин решил­ся на гнус­ное пре­ступ­ле­ние: при­кры­вая поли­ти­че­ски­ми сооб­ра­же­ни­я­ми лич­ную враж­ду, он пору­чил одно­му из цен­ту­ри­о­нов убить лега­та седь­мо­го леги­о­на Тет­тия Юли­а­на¹⁹¹. Юли­ан, узнав о гро­зя­щей ему опас­но­сти, свя­зал­ся с людь­ми, хоро­шо знаю­щи­ми тамош­ние места, околь­ны­ми доро­га­ми пере­сек Мёзию и скрыл­ся по ту сто­ро­ну Гэм­ских гор¹⁹². Он и в даль­ней­шем не при­ни­мал уча­стия в граж­дан­ской войне: выехав к Вес­па­си­а­ну, он то замед­лял, то уско­рял свой путь в зави­си­мо­сти от посту­пав­ших к нему вестей и в кон­це кон­цов так до Вес­па­си­а­на и не добрал­ся.

86. (1) Тем вре­ме­нем в Пан­но­нии три­на­дца­тый и седь­мой Галь­бан­ский леги­о­ны¹⁹³, удру­чен­ные и обо­злен­ные раз­гро­мом под Бед­ри­а­ком, без вся­ких про­мед­ле­ний при­со­еди­ни­лись к Вес­па­си­а­ну, глав­ным обра­зом под вли­я­ни­ем При­ма Анто­ния. Этот чело­век, не ува­жав­ший зако­ны, осуж­ден­ный при Нероне за под­лог, был воз­вра­щен в чис­ло сена­то­ров, — как буд­то и без того вой­на при­нес­ла нам мало бед­ст­вий. (2) Постав­лен­ный Галь­бой во гла­ве седь­мо­го леги­о­на, Анто­ний, если верить мол­ве, мно­го раз писал Ото­ну и вызы­вал­ся воз­гла­вить его сто­рон­ни­ков. Отон пре­не­брег его пред­ло­же­ни­я­ми, и во вре­мя ото­ни­ан­ской вой­ны Анто­ний остал­ся не у дел. Когда поло­же­ние Вител­лия толь­ко нача­ло коле­бать­ся, он пере­шел на сто­ро­ну Вес­па­си­а­на, и этот пере­ход имел тогда боль­шое зна­че­ние. Анто­ний был лихой руба­ка, бой­кий на язык, мастер сеять сму­ту, лов­кий зачин­щик раздо­ров и мяте­жей, гра­би­тель и рас­то­чи­тель, в мир­ное вре­мя нестер­пи­мый, но на войне небес­по­лез­ный. Мёзий­ская и пан­нон­ская армии, таким обра­зом, объ­еди­ни­лись и увлек­ли за собой вой­ска, рас­по­ло­жен­ные в Дал­ма­ции, хотя кон­суль­ские лега­ты в этих про­вин­ци­ях вовсе не были склон­ны к мяте­жу. (3)^[1] Пан­но­ни­ей пра­вил Там­пий Фла­виан, Дал­ма­ци­ей — Пом­пей Силь­ван¹⁹⁴, и тот, и дру­гой — люди бога­тые и ста­рые. Был там, одна­ко, еще и про­ку­ра­тор Кор­не­лий Фуск, чело­век в рас­цве­те сил и знат­но­го рода. Еще в ран­ней моло­до­сти, горя жела­ни­ем побыст­рее раз­бо­га­теть, он вышел из сена­тор­ско­го сосло­вия¹⁹⁵. Он был одним из глав­ных маги­ст­ра­тов сво­ей род­ной коло­нии и вме­сте с ней пере­шел на сто­ро­ну Галь­бы, что при­нес­ло ему, нако­нец, вожде­лен­ное место про­ку­ра­то­ра¹⁹⁶; при­со­еди­нив­шись же к Вес­па­си­а­ну, Фуск сде­лал­ся ярым вдох­но­ви­те­лем вой­ны. Опас­но­сти он любил боль­ше, чем бла­га, добы­вае­мые их ценой, край­ние и рис­ко­ван­ные меры пред­по­чи­тал испы­тан­ным и вер­ным. (4) Фуск объ­еди­нил­ся с Анто­ни­ем, и они вме­сте при­ня­лись раз­жи­гать нена­висть сол­дат, напо­ми­ная об обидах, неко­гда им нане­сен­ных, и бередя ста­рые раны. Было состав­ле­но обра­ще­ние к сол­да­там четыр­на­дца­то­го леги­о­на, рас­по­ло­жен­но­го в Бри­та­нии, и пер­во­го, сто­яв­ше­го в Испа­нии, — оба они не так дав­но высту­па­ли на сто­роне Ото­на про­тив Вител­лия¹⁹⁷; галль­ские про­вин­ции были засы­па­ны под­мет­ны­ми пись­ма­ми, и в мгно­ве­ние ока на огром­ных про­стран­ствах забу­ше­ва­ла вой­на. Илли­рий­ская армия откры­то изме­ни­ла Вител­лию, осталь­ные реши­ли поло­жить­ся на судь­бу.

87. (1) Пока Вес­па­си­ан и руко­во­ди­те­ли его пар­тии вели в про­вин­ци­ях эти при­готов­ле­ния, Вител­лий лени­во дви­гал­ся к Риму, оста­нав­ли­ва­ясь в каж­дом муни­ци­пии, на каж­дой вил­ле, где толь­ко мож­но было при­ят­но про­ве­сти вре­мя. День ото дня он ста­но­вил­ся все более бес­по­мощ­ным и вызы­вал к себе все боль­шее пре­зре­ние. За ним сле­дом шло шесть­де­сят тысяч раз­нуздан­ных и наг­лых сол­дат, еще боль­ше вой­ско­вой при­слу­ги и обоз­ных рабов, выде­ляв­ших­ся сво­ей раз­вра­щен­но­стью даже сре­ди неволь­ни­ков, и сви­та, состо­яв­шая из тако­го коли­че­ства офи­ци­аль­ных лиц и зна­ко­мых импе­ра­то­ра, что с ними нель­зя было бы спра­вить­ся и при самой стро­гой дис­ци­плине. (2) Тол­па эта еще уве­ли­чи­ва­лась за счет сена­то­ров и всад­ни­ков, кото­рые выеха­ли из сто­ли­цы навстре­чу прин­цеп­су, одни — дви­жи­мые стра­хом, дру­гие — подо­бо­стра­сти­ем, осталь­ные, чис­ло кото­рых поне­мно­гу рос­ло, — бояз­нью отстать от дру­гих. Со всех сто­рон сбе­га­лись шуты, лицедеи, воз­ни­цы; неко­гда¹⁹⁸ они теши­ли Вител­лия сво­им искус­ст­вом, он не забыл этих участ­ни­ков сво­их постыд­ных похож­де­ний и встре­чал их с радо­стью, повер­гав­шей мно­гих в недо­уме­ние. Вся эта мас­са войск опу­сто­ша­ла не толь­ко коло­нии и муни­ци­пии, но даже усадь­бы зем­ледель­цев; нивы, уже коло­сив­ши­е­ся новым уро­жа­ем, они вытап­ты­ва­ли, как буд­то шли по зем­ле вра­га.

88. (1) Со вре­ме­ни бес­по­ряд­ков в Тицине¹⁹⁹ леги­о­не­ры про­дол­жа­ли враж­до­вать с сол­да­та­ми вспо­мо­га­тель­ных войск; они бес­пре­рыв­но ссо­ри­лись, уби­ва­ли друг дру­га и при­ми­ря­лись, толь­ко чтобы высту­пить вме­сте про­тив мир­ных жите­лей. Самое боль­шое побо­и­ще про­изо­шло у седь­мо­го кам­ня, не дохо­дя Рима²⁰⁰. Вител­лий начал здесь разда­вать сол­да­там паек — каж­до­му пооди­ноч­ке, буд­то откарм­ли­вал гла­ди­а­то­ров; сбе­жав­ши­е­ся со всех сто­рон мест­ные жите­ли про­ник­ли в лагерь и сме­ша­лись с сол­да­та­ми. (2) Несколь­ко чело­век из про­сто­на­ро­дья при­ду­ма­ли неле­пую шут­ку: они поти­хонь­ку сре­за­ли пор­ту­пеи у ниче­го не подо­зре­вав­ших сол­дат, а потом спра­ши­ва­ли, где их ору­жие. Вои­ны, не при­вык­шие сно­сить насмеш­ки, воз­му­ти­лись и с обна­жен­ны­ми меча­ми бро­си­лись на без­оруж­ную тол­пу. Сре­ди про­чих был убит отец одно­го из них, при­шед­ший про­во­дить сына; когда это ста­ло извест­но, сол­да­ты утих­ли и реши­ли поща­дить ни в чем не повин­ных людей. (3) Рим тем не менее был охва­чен пани­кой, так как жите­ли успе­ли позна­ко­мить­ся с сол­да­та­ми, всту­пив­ши­ми в город еще до при­бы­тия армии. Сол­да­ты эти стре­ми­лись преж­де все­го попасть на Форум: им не тер­пе­лось взгля­нуть на то место, где несколь­ки­ми меся­ца­ми ранее лежал труп Галь­бы. Оде­тые в зве­ри­ные шку­ры, с огром­ны­ми дрота­ми, наво­див­ши­ми ужас на окру­жаю­щих, они пред­став­ля­ли дикое зре­ли­ще. Непри­выч­ные к город­ской жиз­ни, они то попа­да­ли в самую гущу тол­пы и никак не мог­ли выбрать­ся, то сколь­зи­ли на мосто­вой, пада­ли, если кто-нибудь с ними стал­ки­вал­ся, тут же раз­ра­жа­лись руга­нью, лез­ли в дра­ку и, нако­нец, хва­та­лись за ору­жие. Даже три­бу­ны и пре­фек­ты носи­лись по горо­ду во гла­ве воору­жен­ных банд, наво­дя повсюду страх и тре­пет.

89. (1) Сам Вител­лий, в бое­вом пла­ще, опо­я­сан­ный мечом, вер­хом на вели­ко­леп­ном ска­куне, тро­нул­ся с Муль­ви­е­ва моста²⁰¹, гоня перед собой сена­то­ров и народ, как победи­тель, въез­жаю­щий в поко­рен­ный город. Дру­зья, одна­ко, посо­ве­то­ва­ли ему так в Рим не вхо­дить²⁰²; он испу­гал­ся, сме­нил плащ на тогу и всту­пил в сто­ли­цу во гла­ве армии, шед­шей в сомкну­том строю. (2) Впе­ре­ди дви­га­лись орлы четы­рех леги­о­нов²⁰³, по обе­им их сто­ро­нам — вым­пе­лы четы­рех осталь­ных²⁰⁴, сле­дом — две­на­дцать знач­ков кава­ле­рий­ских отрядов, леги­о­не­ры, кон­ни­ца и трид­цать четы­ре пешие когор­ты, разде­лен­ные по пле­ме­нам и видам ору­жия. Перед орла­ми шага­ли, все в белом, пре­фек­ты лаге­рей, три­бу­ны и пер­вые цен­ту­ри­о­ны пер­вых деся­ти мани­пул; осталь­ные цен­ту­ри­о­ны, свер­кая ору­жи­ем и зна­ка­ми отли­чия, шли каж­дый впе­ре­ди сво­ей цен­ту­рии; фале­ры и нагруд­ные укра­ше­ния сол­дат бле­сте­ли на солн­це²⁰⁵. Вели­ко­леп­ное зре­ли­ще, вели­ко­леп­ная армия, достой­ная не тако­го пол­ко­во­д­ца, как Вител­лий! Он под­нял­ся на Капи­то­лий, обнял мать и назвал ее почет­ным име­нем Авгу­сты.

90. (1) На сле­дую­щий день Вител­лий про­из­нес пыш­ную речь, в кото­рой вос­хва­лял само­го себя, свою энер­гию и миро­лю­бие. Мож­но было поду­мать, что он высту­па­ет перед сена­том и наро­дом чужой стра­ны: ведь и при­бли­жен­ные, и те, кто сей­час слу­ша­ли его, и Ита­лия, по кото­рой он толь­ко что про­шел, бес­стыд­но выстав­ляя напо­каз свое рас­пут­ство и лень, — все были свиде­те­ля­ми его пре­ступ­ле­ний. (2) И тем не менее неспо­соб­ная отли­чать исти­ну от лжи, при­учен­ная к лести бес­смыс­лен­ная тол­па покры­ла его речь воз­гла­са­ми одоб­ре­ния. Как он ни отка­зы­вал­ся, его заста­ви­ли при­нять имя Авгу­ста — титул, кото­рый никак не при­стал Вител­лию, неза­ви­си­мо от того, согла­шал­ся он при­нять его или нет.

91. (1) В нашем государ­стве люди склон­ны искать тол­ко­ва­ние для любо­го собы­тия, и когда Вител­лий, став­ши вер­хов­ным пон­ти­фи­ком²⁰⁶, рас­по­рядил­ся про­ве­сти в пят­на­дца­тый день авгу­стов­ских календ пуб­лич­ное бого­слу­же­ние, все вос­при­ня­ли это как недоб­рое пред­зна­ме­но­ва­ние: день этот, отме­чен­ный пора­же­ни­ем на Кре­ме­ре и аллий­ским раз­гро­мом, издав­на счи­тал­ся несчаст­ли­вым²⁰⁷. Вител­лий, одна­ко, ниче­го не смыс­лил ни в чело­ве­че­ских, ни в боже­ст­вен­ных уста­нов­ле­ни­ях, он посту­пал по сове­там дру­зей, столь же глу­пых и лег­ко­мыс­лен­ных, как его воль­ноот­пу­щен­ни­ки, и к тому же все­гда казав­ших­ся пья­ны­ми. (2) Прав­да, он, как про­стой граж­да­нин, отста­и­вал на кон­суль­ских коми­ци­ях сво­их кан­дида­тов²⁰⁸ ходил в теат­ры, апло­ди­ро­вал в цир­ке и, сидя там, вни­ма­тель­но при­слу­ши­вал­ся ко всем мне­ни­ям, выска­зы­вав­шим­ся в тол­пе, вплоть до самых вздор­ных. Такое поведе­ние, будь оно выра­же­ни­ем высо­ких душев­ных качеств, конеч­но, обес­пе­чи­ло бы Вител­лию любовь и попу­ляр­ность, но так как все пом­ни­ли его про­шлую жизнь, то оно выгляде­ло непри­стой­ным и вуль­гар­ным. Он часто бывал в сена­те, даже когда там обсуж­да­лись незна­чи­тель­ные вопро­сы. (3) Одна­жды кан­дидат в пре­то­ры²⁰⁹ Приск Гель­видий высту­пил про­тив него. В первую мину­ту Вител­лий вспы­лил, но овла­дел собой и лишь обра­тил­ся к народ­ным три­бу­нам с прось­бой защи­тить авто­ри­тет вла­сти, попран­ный в его лице. Дру­зья, опа­са­ясь, как бы гнев не завел его дале­ко, ста­ли его успо­ка­и­вать. «Нет ниче­го стран­но­го в том, — отве­чал Вител­лий, — что два сена­то­ра, обсуж­дая государ­ст­вен­ные дела, разо­шлись во мне­ни­ях», и доба­вил, что сам он мно­го раз высту­пал про­тив Тра­зеи²¹⁰. Срав­не­ние было настоль­ко нескром­ным, что мно­гие рас­сме­я­лись; неко­то­рым, одна­ко, понра­ви­лось, что в каче­стве под­лин­но­го образ­ца он назвал Тра­зею, а не кого-нибудь из сто­яв­ших у вла­сти.

92. (1) Во гла­ве пре­то­рия Вител­лий поста­вил пре­фек­та одной из когорт Пуб­ли­лия Саби­на и цен­ту­ри­о­на Юлия При­с­ка; пер­во­му покро­ви­тель­ст­во­вал Цеци­на, вто­ро­му — Валент. Окру­жен­ный рас­пря­ми, Вител­лий не имел насто­я­щей вла­сти, — Цеци­на и Валент пра­ви­ли за него. Их дав­няя нена­висть друг к дру­гу, кото­рую в похо­дах и лаге­рях как-то уда­ва­лось скры­вать, теперь в сто­ли­це, где пово­ды для ссор столь обиль­ны, раз­жи­гае­мая ковар­ны­ми дру­зья­ми, раз­го­ре­лась еще силь­нее. Они ста­ра­лись пере­ще­го­лять друг дру­га чис­лом сто­рон­ни­ков, пыш­но­стью сви­ты, оби­ли­ем кли­ен­тов, ожи­дав­ших их выхо­да по утрам²¹¹. Вител­лий, непо­сто­ян­ный в сво­их при­вя­зан­но­стях, скло­нял­ся на сто­ро­ну то одно­го, то дру­го­го; на власть, зави­ся­щую от про­из­во­ла пра­ви­те­ля, нико­гда нель­зя по-насто­я­ще­му поло­жить­ся. (2) Оба они пре­зи­ра­ли и боя­лись прин­цеп­са, веч­но коле­бав­ше­го­ся, осы­пав­ше­го их то бес­при­чин­ны­ми оскорб­ле­ни­я­ми, то неумест­ны­ми лас­ка­ми, что не меша­ло им захва­ты­вать дома, сады, сокро­ви­ща каз­ны, в то вре­мя как тол­пы ари­сто­кра­тов, воз­вра­щен­ных Галь­бой из ссыл­ки²¹², обре­ме­нен­ных детьми, жал­ких и нищих, не полу­ча­ли от прин­цеп­са ника­ко­го вспо­мо­ще­ст­во­ва­ния. (3) Эти отпрыс­ки знат­ней­ших родов государ­ства с радо­стью при­ня­ли рас­по­ря­же­ние Вител­лия, одоб­рен­ное даже и чер­нью, по кото­ро­му вер­нув­шим­ся из ссыл­ки гаран­ти­ро­ва­лись обыч­ные пра­ва патро­на на сво­их воль­ноот­пу­щен­ни­ков²¹³. Хит­рые рабы, одна­ко, вся­че­ски нару­ша­ли это рас­по­ря­же­ние, то пря­ча свой день­ги, то поме­щая их под чье-либо высо­кое покро­ви­тель­ство; неко­то­рые даже жили теперь в импе­ра­тор­ском двор­це и ста­ли могу­ще­ст­вен­нее сво­их гос­под.

93. (1) Сол­да­ты не уме­ща­лись в лаге­ре²¹⁴, пере­пол­ня­ли пор­ти­ки и хра­мы, бро­ди­ли по все­му горо­ду. Они забы­ли о строе, о дежур­ствах, об укреп­ля­ю­щей тело рабо­те и пре­да­лись таким раз­вле­че­ни­ям, о кото­рых даже стыд­но гово­рить; без­де­лье губи­ло их тела, низ­кие стра­сти — душу. Даже о сохра­не­нии сво­ей жиз­ни люди пере­ста­ли забо­тить­ся — мно­гие рас­по­ло­жи­лись лаге­рем в гиб­лом Вати­кан­ском овра­ге и уми­ра­ли один за дру­гим²¹⁵. Томи­мые жарой и посто­ян­ным жела­ни­ем осве­жить­ся, гал­лы и гер­ман­цы, и без того болез­нен­ные, бес­пре­рыв­но купа­лись в про­те­кав­шем непо­да­ле­ку Тиб­ре, и это ослаб­ля­ло их еще боль­ше. (2) Обыч­ный порядок про­хож­де­ния служ­бы был нару­шен из-за интриг и все­об­щей рас­пу­щен­но­сти: фор­ми­ро­ва­лось шест­на­дцать когорт пре­то­рия и четы­ре город­ской стра­жи, по тыся­че чело­век каж­дая, и Валент, утвер­ждав­ший, что он неко­гда спас Цеци­ну от гибе­ли, на этом осно­ва­нии наби­рал теперь в пре­то­ри­ан­цы и город­скую стра­жу кого ему забла­го­рас­судит­ся²¹⁶. Появ­ле­ние Вален­та с вой­ска­ми в свое вре­мя дей­ст­ви­тель­но обес­пе­чи­ло победу вител­ли­ан­цев; удач­ный исход сра­же­ния заста­вил забыть недоб­рые слу­хи о том, что Валент шел к Бед­ри­а­ку подо­зри­тель­но мед­лен­но, и теперь все сол­да­ты ниж­не­гер­ман­ской армии были на его сто­роне. Гово­рят, что имен­но в эти дни Цеци­на впер­вые поко­ле­бал­ся в сво­ей пре­дан­но­сти Вител­лию.

94. (1) Впро­чем, если Вител­лий и закры­вал гла­за на свое­во­лие коман­ди­ров, еще боль­ше пота­кал он сол­да­там. Каж­дый сам выби­рал себе род войск. Любой, пусть и недо­стой­ный, мог, если толь­ко ему взбре­ло на ум, про­хо­дить служ­бу в сто­ли­це, и наобо­рот, даже самый хоро­ший сол­дат, сто­и­ло ему захо­теть, оста­вал­ся в леги­о­нах или кава­ле­рий­ских отрядах. Нема­ло леги­о­не­ров, изму­чен­ных болез­ня­ми и жарой, выра­жа­ли такое жела­ние. Так или ина­че, леги­о­ны лиши­лись основ­ных сво­их сил, а пре­сти­жу рим­ско­го гар­ни­зо­на, в кото­рый вли­ли два­дцать тысяч чело­век, навер­бо­ван­ных без раз­бо­ра по всей армии, был нане­сен тяж­кий удар.

(2) Одна­жды, когда Вител­лий про­во­дил сол­дат­скую сход­ку, разда­лись голо­са, тре­бо­вав­шие каз­ни Ази­а­ти­ка, Фла­ва и Руфи­на — галль­ских вождей, вое­вав­ших на сто­роне Вин­дек­са, и Вител­лий даже не попы­тал­ся обуздать кри­ку­нов. Дело заклю­ча­лось не толь­ко в его при­род­ной глу­по­сти и сла­бо­сти: он пони­мал, что при­бли­жа­ет­ся день, когда сол­да­там при­дет­ся выдать воз­на­граж­де­ние, денег у него не было, и он ста­рал­ся задоб­рить их любым дру­гим спо­со­бом. (3) На импе­ра­тор­ских воль­ноот­пу­щен­ни­ков нало­жи­ли подать по чис­лу рабов, кото­рым каж­дый из них вла­дел. Сам же Вител­лий, умев­ший толь­ко тра­тить, стро­ил конюш­ни сво­им воз­ни­чим, сво­зил ото­всюду гла­ди­а­то­ров и диких зве­рей для зре­лищ, кото­рые соби­рал­ся устра­и­вать, как буд­то вла­дел несмет­ны­ми богат­ства­ми.

95. (1) День рож­де­ния Вител­лия²¹⁷, преж­де никем не отме­чав­ший­ся, Цеци­на и Валент отпразд­но­ва­ли с ред­ким вели­ко­ле­пи­ем, устро­ив гла­ди­а­тор­ские бои в каж­дом квар­та­ле Рима²¹⁸. Радость него­дя­ев и воз­му­ще­ние людей порядоч­ных вызва­ли жерт­во­при­но­ше­ния в память Неро­на, устро­ен­ные Вител­ли­ем у жерт­вен­ни­ка, соору­жен­но­го для этой цели на Мар­со­вом поле. Жерт­вен­ных живот­ных уби­ва­ли и сжи­га­ли во сла­ву рим­ско­го наро­да, жерт­вен­ный огонь раз­во­ди­ли жре­цы-авгу­ста­лы²¹⁹, — был вос­ста­нов­лен весь обряд, создан­ный Рому­лом в честь царя Татия²²⁰ и Цеза­рем Тибе­ри­ем для про­слав­ле­ния рода Юли­ев. (2) Не про­шло еще и четы­рех меся­цев со вре­ме­ни победы Вител­лия, а уж его воль­ноот­пу­щен­ник Ази­а­тик воз­будил к себе такую же нена­висть, как в былые годы поли­к­ли­ты, патро­бии²²¹ и им подоб­ные. Никто в этом доме не пытал­ся выдви­нуть­ся с помо­щью чест­но­сти или трудо­лю­бия, к вла­сти вел толь­ко один путь — тешить нена­сыт­ные вожде­ле­ния Вител­лия орги­я­ми и пира­ми, один дру­го­го рос­кош­ней и рас­то­чи­тель­ней. (3) Сам прин­цепс радо­вал­ся тому, что может наслаж­дать­ся, пока есть вре­мя, о буду­щем ста­рал­ся не думать и, как гово­рят, за несколь­ко меся­цев про­ел две­сти мил­ли­о­нов сестер­ци­ев²²². Целый год при­шлось зло­счаст­но­му горо­ду тер­петь Ото­на и Вител­лия, сно­сить обиды и оскорб­ле­ния от вини­ев, фаби­ев, ике­лов, ази­а­ти­ков, пока не яви­лись Муци­ан и Мар­целл²²³, — дру­гие люди, но с теми же нра­ва­ми.

96. (1) Пер­вое сооб­ще­ние о мяте­же в армии, полу­чен­ное Вител­ли­ем, каса­лось третье­го леги­о­на и было посла­но Апо­ни­ем Сатур­ни­ном²²⁴ еще до того, как сам он при­мкнул к пар­тии Вес­па­си­а­на. По пись­му Апо­ния, пере­пу­ган­но­го вне­зап­но раз­вер­нув­ши­ми­ся собы­ти­я­ми, труд­но было судить, какой раз­мах они при­ня­ли, льсти­вые же при­двор­ные ста­ра­лись пре­умень­шить зна­че­ние слу­чив­ше­го­ся, уве­ряя, что взбун­то­вал­ся все­го-навсе­го один леги­он и что осталь­ная армия сохра­ня­ет вер­ность импе­ра­то­ру. (2) В этом духе Вител­лий и про­из­нес речь перед сол­да­та­ми. Он обру­шил­ся на недав­но демо­би­ли­зо­ван­ных пре­то­ри­ан­цев, кото­рые, по его сло­вам, зани­ма­лись рас­про­стра­не­ни­ем всех этих лож­ных слу­хов, не упо­мя­нул ни об опас­но­сти граж­дан­ской вой­ны, ни даже име­ни Вес­па­си­а­на и разо­слал по горо­ду сол­дат, при­ка­зав им пре­се­кать все опас­ные раз­го­во­ры. Эта послед­няя мера как раз и дала боль­ше все­го пищи для раз­нотол­ков.

97. (1) Тем не менее Вител­лий стал вызы­вать вой­ска из Гер­ма­нии, Бри­та­нии и Испа­нии, не торо­пясь и делая вид, что ему не гро­зит ника­кая опас­ность. Не спе­ши­ли и про­вин­ции во гла­ве со сво­и­ми лега­та­ми. Гор­део­ний Флакк, кото­ро­му поведе­ние бата­вов уже тогда нача­ло казать­ся подо­зри­тель­ным, боль­ше думал о войне, угро­жав­шей ему само­му: Вет­тий Болан управ­лял стра­ной, где нико­гда не было насто­я­ще­го спо­кой­ст­вия²²⁵; оба коле­ба­лись, не зная, на чью сто­ро­ну луч­ше стать. Из испан­ских про­вин­ций, лишен­ных в ту пору еди­ной вер­хов­ной вла­сти²²⁶, тоже никто не торо­пил­ся на помощь Вител­лию; лега­ты всех трех леги­о­нов²²⁷ были рав­ны по сво­е­му поло­же­нию; если бы уда­ча сопут­ст­во­ва­ла Вител­лию, они стре­ми­лись бы пере­ще­го­лять друг дру­га в уго­д­ли­во­сти, теперь же, когда его поло­же­ние пошат­ну­лось, они с ред­ким еди­но­ду­ши­ем ста­ра­лись дер­жать­ся от него подаль­ше. (2) В Афри­ке леги­он²²⁸ и отдель­ные когор­ты, набран­ные Кло­ди­ем Мак­ром и вско­ре рас­пу­щен­ные Галь­бой, по при­ка­зу Вител­лия сно­ва вер­ну­лись в строй. Моло­дежь, не попав­шая в этот набор, тоже охот­но запи­сы­ва­лась в сол­да­ты. Дело в том, что и Вител­лий, и Вес­па­си­ан в раз­ное вре­мя были про­кон­су­ла­ми Афри­ки, и пер­во­го вспо­ми­на­ли здесь с ува­же­ни­ем и бла­го­дар­но­стью, в то вре­мя как имя вто­ро­го повто­ря­ли с нена­ви­стью и зло­бой²²⁹. На этих-то вос­по­ми­на­ни­ях про­вин­ци­а­лы и стро­и­ли свои пред­по­ло­же­ния о буду­щем прав­ле­нии каж­до­го из них, пред­по­ло­же­ния, опро­верг­ну­тые даль­ней­шие ходом собы­тий.

98. (1) Сна­ча­ла легат Вале­рий Фест²³⁰ от всей души поощ­рял эти настро­е­ния про­вин­ци­а­лов. Вско­ре, одна­ко, он повел двой­ную игру: в доне­се­ни­ях и эдик­тах откры­то под­дер­жи­вал Вител­лия, а сек­рет­но сооб­щае­мы­ми сведе­ни­я­ми втайне помо­гал Вес­па­си­а­ну, рас­счи­ты­вая выждать и высту­пить на сто­роне той пар­тии, кото­рая возь­мет верх. Из чис­ла сол­дат и цен­ту­ри­о­нов, разо­слан­ных Вес­па­си­а­ном с пись­ма­ми и эдик­та­ми по Реции и галль­ским про­вин­ци­ям, лишь немно­гие были схва­че­ны, достав­ле­ны к Вител­лию и каз­не­ны, осталь­ным уда­лось обма­нуть бди­тель­ность вит­те­ли­ан­цев: одних спря­та­ли дру­зья, дру­гие суме­ли скрыть­ся сами. (2) Так или ина­че, о при­готов­ле­ни­ях Вител­лия было извест­но все, о замыс­лах Вес­па­си­а­на — почти ниче­го. При­чи­ной тому были и глу­пость Вител­лия, и заста­вы в Пан­нон­ских Аль­пах²³¹, задер­жи­вав­шие гон­цов, и эте­зий­ские вет­ры²³², бла­го­при­ят­ные кораб­лям, шед­шим на Восток, но мешав­шие тем, кто плыл в про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну.

99. (1) Пере­пу­ган­ный про­дви­же­ни­ем про­тив­ни­ка и дохо­див­ши­ми со всех сто­рон зло­ве­щи­ми вестя­ми, Вител­лий при­ка­зал Цецине и Вален­ту дви­нуть­ся на вра­га. Цеци­на отпра­вил­ся впе­ред; Валент задер­жал­ся в Риме, так как был еще слиш­ком слаб после толь­ко что пере­не­сен­ной тяже­лой болез­ни. Ухо­див­шие из горо­да вой­ска мало похо­ди­ли на преж­нюю гер­ман­скую армию: вои­ны не чув­ст­во­ва­ли более ни сил в теле, ни бод­ро­сти в душе; они шли мед­лен­но, несо­мкну­тым стро­ем, ору­жие едва не пада­ло из осла­бев­ших рук, кони шата­лись от исто­ще­ния. Изму­чен­ные жарой, пылью, рез­ки­ми пере­ме­на­ми пого­ды, сол­да­ты были изну­ре­ны и неспо­соб­ны пере­но­сить труд­но­сти поход­ной жиз­ни, но тем более склон­ны к бун­там и ссо­рам. (2) Сам Цеци­на, обыч­но пол­ный энер­гии, теперь как бы впал в оце­пе­не­ние, — то ли этот бало­вень судь­бы рас­тра­тил в орги­ях все свои силы, то ли вына­ши­вал изме­ну и раз­ло­же­ние армии вхо­ди­ло в его пла­ны. Мно­гие дума­ли, что к измене он начал скло­нять­ся под вли­я­ни­ем Фла­вия Саби­на. Дей­ст­во­вав­ший по пору­че­нию Саби­на Руб­рий Галл²³³ уве­рял Цеци­ну, что Вес­па­си­ан при­мет все его усло­вия, раз­жи­гал его зависть и нена­висть к Вален­ту, убеж­дал доби­вать­ся вли­я­ния при новом дво­ре и мило­стей ново­го прин­цеп­са, раз Вител­лий не оце­нил его по заслу­гам.

100. (1) Вител­лий осы­пал Цеци­ну поче­стя­ми, обнял его на про­ща­ние, и тот высту­пил в поход, отпра­вив впе­ред часть кава­ле­рии с при­ка­зом занять Кре­мо­ну. Вслед за Цеци­ной дви­ну­лись отдель­ные под­разде­ле­ния пер­во­го, чет­вер­то­го, пят­на­дца­то­го и шест­на­дца­то­го леги­о­нов, за ними — пятый и два­дцать вто­рой; нако­нец, поход­ным стро­ем пошли два­дцать пер­вый Стре­ми­тель­ный и пер­вый Ита­лий­ский, сопро­вож­дае­мые отдель­ны­ми под­разде­ле­ни­я­ми трех бри­тан­ских леги­о­нов и отбор­ны­ми отряда­ми вспо­мо­га­тель­ных войск. (2) Уже после того как Цеци­на высту­пил, Валент напи­сал в те леги­о­ны, кото­ры­ми преж­де коман­до­вал, пись­мо, про­ся сол­дат оста­но­вить­ся и подо­ждать его и уве­ряя, что о задерж­ке этой он с Цеци­ной дого­во­рил­ся. Цеци­на сам шел с арми­ей и, вос­поль­зо­вав­шись этим, убедил сол­дат, что дого­во­рен­ность его с Вален­том буд­то бы была поз­же изме­не­на и что не сле­ду­ет дро­бить вой­ско перед лицом надви­гаю­щей­ся опас­но­сти. (3) Одним леги­о­нам он при­ка­зал быст­ро идти на Кре­мо­ну, дру­гим — дви­гать­ся на Гости­лию²³⁴, сам же, под пред­ло­гом, что ему нуж­но дого­во­рить­ся с фло­том, свер­нул на Равен­ну и вско­ре, в поис­ках воз­мож­но­сти начать тай­ные пере­го­во­ры с про­тив­ни­ком, ока­зал­ся в Пата­вии²³⁵. Во гла­ве Равенн­ско­го и Мизен­ско­го фло­тов²³⁶ сто­ял Луци­лий Басс. Вител­лий назна­чил его — про­сто­го пре­фек­та кава­ле­рий­ско­го отряда — коман­ди­ром двух фло­тов. Луци­лий, одна­ко, счел себя оскорб­лен­ным тем, что его тут же сле­дом не сде­ла­ли пре­фек­том пре­то­рия, и при­нял­ся с под­лым ковар­ст­вом выис­ки­вать, на чем бы выме­стить свою бес­смыс­лен­ную ярость. Сей­час уже нель­зя ска­зать, он ли увлек за собой Цеци­ну или, как это часто быва­ет, — у недоб­рых людей мыс­ли схо­дят­ся, — одни и те же дур­ные наклон­но­сти дви­га­ли обо­и­ми.

101. (1) Писа­те­ли, кото­рые рас­ска­зы­ва­ли исто­рию этой вой­ны во вре­мя прав­ле­ния Фла­ви­ев²³⁷ из лести объ­яс­ня­ли изме­ну Цеци­ны и дру­гих их забота­ми о мире и любо­вью к родине. Нам же кажет­ся, что людь­ми эти­ми, — не гово­ря уж об их непо­сто­ян­стве и готов­но­сти раз изме­нив Галь­бе, изме­нять кому угод­но, — дви­га­ли сопер­ни­че­ство и зависть; они гото­вы были погу­бить Вител­лия, лишь бы не усту­пить его рас­по­ло­же­ние кому-нибудь дру­го­му. (2) Вер­нув­шись к сво­им леги­о­нам²³⁸, Цеци­на при­нял­ся раз­ны­ми хит­ро­стя­ми вос­ста­нав­ли­вать цен­ту­ри­о­нов и сол­дат про­тив Вител­лия, кото­ро­му они были фана­ти­че­ски пре­да­ны. Басс дей­ст­во­вал в том же направ­ле­нии, но ему было не так труд­но добить­ся сво­ей цели: моря­ки, еще недав­но вое­вав­шие за Ото­на, и без того скло­ня­лись к измене.