История

Книга III

[Август—декабрь 69 г.]

1. (1) Гораздо удач­нее и с боль­шей пре­дан­но­стью сво­е­му вождю раз­ра­ба­ты­ва­ли пла­ны вой­ны пол­ко­вод­цы фла­виан­ской пар­тии. Они собра­лись в Пето­ви­оне, в зим­них лаге­рях три­на­дца­то­го леги­о­на, и меж­ду ними воз­ник спор о том, укреп­лять­ся ли в Пан­нон­ских Аль­пах и ждать, пока с восто­ка при­дут основ­ные силы, или избрать более реши­тель­ный образ дей­ст­вий — дви­гать­ся пря­мо на вра­га и завя­зать бой за Ита­лию. (2) Коман­ди­ры, пред­по­чи­тав­шие мед­лить и ждать резер­вов, мно­го гово­ри­ли о сла­ве и мощи гер­ман­ских леги­о­нов, об отбор­ных частях бри­тан­ской армии, толь­ко что при­со­еди­нив­ших­ся к Вител­лию¹. «Наши леги­о­ны, — утвер­жда­ли они, — недав­но лишь потер­пе­ли пора­же­ние и усту­па­ют про­тив­ни­ку не толь­ко по чис­лу, — какие бы гроз­ные речи сол­да­ты ни про­из­но­си­ли, бое­вой дух у них дале­ко не тот, что у вител­ли­ан­цев. Если же мы зай­мем Аль­пы и там оста­но­вим­ся, к нам при­со­еди­нят­ся Муци­ан и его восточ­ные армии, а Вес­па­си­а­ну оста­нут­ся эскад­ры кораб­лей² и пре­дан­ные ему про­вин­ции, — с таки­ми сила­ми впо­ру начать еще одну вой­ну. Разум­ное про­мед­ле­ние, таким обра­зом, в буду­щем умно­жит наши силы, а в насто­я­щее вре­мя ниче­му не вредит».

2. (1) Анто­ний Прим, самый рья­ный сре­ди сто­рон­ни­ков вой­ны, дока­зы­вал, что быст­ро­та дей­ст­вий вос­став­шим выгод­на, а для Вител­лия губи­тель­на. «Победа, — гово­рил Анто­ний, — ско­рее осла­би­ла наших про­тив­ни­ков, чем укре­пи­ла их силы. Вител­ли­ан­цы пере­ста­ли гото­вить­ся к боям, забы­ли лагер­ную жизнь: рас­став­лен­ные на постой по муни­ци­пи­ям всей Ита­лии, они тем боль­ше боят­ся хозя­ев, у кото­рых живут, чем силь­нее при­тес­ня­ли их рань­ше, тем жад­нее набра­сы­ва­ют­ся на удо­воль­ст­вия, чем мень­ше к ним при­вык­ли. (2) От цир­ков и теат­ров, от удобств сто­лич­ной жиз­ни силы их тают, здо­ро­вье сла­бе­ет. Если толь­ко дать им вре­мя, они вспом­нят о похо­дах и вой­нах, сно­ва обре­тут былую бое­вую мощь. Гер­ма­ния, откуда они чер­па­ют силы, — неда­ле­ко, лишь узкий про­лив отде­ля­ет от них Бри­та­нию, рядом — про­вин­ции Гал­лии и Испа­нии, шлю­щие им пода­ти, людей и коней; в их руках Ита­лия и сокро­ви­ща Рима. Захотят они перей­ти в наступ­ле­ние — к их услу­гам два флота³, и на всем Илли­рий­ском море ни одно­го кораб­ля, спо­соб­но­го дать им отпор⁴. Что про­ку будет тогда от наших гор­ных укреп­ле­ний? Какой смысл затя­ги­вать вой­ну еще на одно лето? Откуда тем вре­ме­нем добы­вать день­ги и про­до­воль­ст­вие? (3) Не луч­ше ли вос­поль­зо­вать­ся тем, что пан­нон­ские леги­о­ны, ско­рее обма­ну­тые, чем раз­би­тые⁵, толь­ко и меч­та­ют о мести, что мы рас­по­ла­га­ем нетро­ну­ты­ми сила­ми мёзий­ской армии? Если вести рас­чет не по чис­лу леги­о­нов, а по коли­че­ству сол­дат, то мы силь­нее вител­ли­ан­цев, да и дух наших войск несрав­нен­но луч­ше: самый стыд, кото­рый они испы­ты­ва­ют, помо­га­ет укреп­ле­нию дис­ци­пли­ны. Что же каса­ет­ся кон­ни­цы, то она ведь даже и не была раз­би­та; напро­тив того, несмот­ря на небла­го­при­ят­ные обсто­я­тель­ства, она суме­ла раз­гро­мить пехоту Вител­лия⁶. (4) Все­го два кава­ле­рий­ских отряда — пан­нон­ский и мёзий­ский — смог­ли тогда нане­сти про­тив­ни­ку пора­же­ние; теперь же на вра­га разом устре­мят­ся шест­на­дцать таких отрядов — пыль, несу­ща­я­ся из-под копыт, обла­ком оку­та­ет вител­ли­ан­цев, топот коней и гро­хот ору­жия оглу­шат отвык­ших от сра­же­ний лоша­дей и всад­ни­ков. Я не про­сто убеж­даю вас в пре­иму­ще­ствах это­го пла­на, я готов сам и осу­ще­ст­вить его, если толь­ко никто мне не поме­ша­ет⁷. Ваш час еще не про­бил, оста­вай­тесь с леги­о­на­ми, мне доволь­но одних лег­ко­во­ору­жен­ных когорт. Ско­ро вы услы­ши­те, что путь в Ита­лию открыт, а Вител­лию нане­сен реши­тель­ный удар. И тогда вы радост­но дви­не­тесь вслед за мной по пути, про­ло­жен­но­му победи­те­лем».

3. Гла­за Анто­ния горе­ли. Он гово­рил рез­ким гром­ким голо­сом, ста­ра­ясь, чтобы его услы­ша­ло воз­мож­но боль­ше наро­ду: в поме­ще­ние, где шел совет⁸, поне­мно­гу собра­лись и цен­ту­ри­о­ны, и кое-кто из сол­дат. Дово­ды Анто­ния сыпа­лись в таком изоби­лии, что зако­ле­ба­лись даже люди осто­рож­ные и пред­у­смот­ри­тель­ные; тол­па при­зна­ва­ла теперь толь­ко одно­го вождя, толь­ко одно­го чело­ве­ка пре­воз­но­си­ла до небес и пре­зи­ра­ла всех про­чих за сла­бость и нере­ши­тель­ность. Попу­ляр­ность эту Анто­ний заво­е­вал еще рань­ше, когда на сол­дат­ской сход­ке было огла­ше­но обра­ще­ние Вес­па­си­а­на⁹. В отли­чие от дру­гих коман­ди­ров, высту­пав­ших уклон­чи­во и нере­ши­тель­но, он не лави­ро­вал, не выжидал, как раз­вер­нут­ся собы­тия; он откры­то встал на сто­ро­ну сол­дат, и сол­да­ты, видя, что он готов разде­лить с ними и вину, и сла­ву, про­ник­лись к нему ува­же­ни­ем.

4. (1) Про­ку­ра­тор Кор­не­лий Фуск поль­зо­вал­ся почти такой же вла­стью, как Анто­ний. Он тоже так часто и ярост­но напа­дал на Вител­лия, что и у него не оста­лось ника­кой надеж­ды на при­ми­ре­ние с вла­стя­ми. Подо­зри­тель­ность сол­дат вызы­вал Там­пий Фла­виан¹⁰: он был мед­ли­те­лен, и по нату­ре, и из-за сво­его пре­клон­но­го воз­рас­та, они же счи­та­ли, что он сохра­ня­ет вер­ность Вител­лию, пом­ня о сво­ем род­стве с ним. Кро­ме того, Фла­виан в нача­ле вос­ста­ния бежал, потом неожи­дан­но вер­нул­ся, и в этом тоже усмат­ри­ва­ли какой-то ковар­ный умы­сел. (2) Фла­виан дей­ст­ви­тель­но уехал из Пан­но­нии, вер­нул­ся в Ита­лию и был уже вне вся­кой опас­но­сти, как вдруг сно­ва при­нял зва­ние лега­та и ринул­ся в граж­дан­скую вой­ну, отча­сти из стрем­ле­ния к пере­ме­нам, отча­сти под вли­я­ни­ем Кор­не­лия Фус­ка. Фуск же убеж­дал Фла­ви­а­на при­со­еди­нить­ся к вос­став­шим не пото­му, что нуж­дал­ся в его помо­щи, а для того чтобы имя кон­су­ля­рия при­да­ло вид закон­но­сти зарож­дав­ше­му­ся дви­же­нию.

5. (1) Апо­нию Сатур­ни­ну¹¹ было отправ­ле­но пись­мо с прось­бой при­ве­сти воз­мож­но ско­рее вой­ска из Мёзии, — их помощь поз­во­ли­ла бы осу­ще­ст­вить втор­же­ние в Ита­лию быст­ро и без потерь. Чтобы лишив­ши­е­ся защи­ты про­вин­ции не под­верг­лись напа­де­нию вар­ва­ров, вождям сар­мат­ских язи­гов¹², пра­вив­шим здеш­ни­ми пле­ме­на­ми, пре­до­ста­ви­ли воз­мож­ность участ­во­вать в войне. Они пред­ло­жи­ли так­же при­ве­сти с собой сво­их людей и кон­ни­цу, кото­рая одна лишь и состав­ля­ет под­лин­ную бое­вую силу сар­ма­тов. Эта их услу­га, одна­ко, не была при­ня­та из опа­се­ния, что они вос­поль­зу­ют­ся граж­дан­ской вой­ной в сво­их целях, а может быть, и пере­мет­нут­ся к тем, кто боль­ше запла­тит. Повстан­цам уда­лось при­влечь на свою сто­ро­ну коро­лей све­бов Сидо­на и Ита­ли­ка¹³. Све­бы издав­на отли­ча­лись вер­но­стью Риму, и с людь­ми это­го пле­ме­ни лег­че было дого­во­рить­ся, обра­ща­ясь с ними не как с под­чи­нен­ны­ми, а как с союз­ни­ка­ми. (2) Один из флан­гов насту­паю­щей армии укре­пи­ли вспо­мо­га­тель­ны­ми отряда­ми, так как из сосед­ней Реции мож­но было ожи­дать напа­де­ния: про­ку­ра­тор этой про­вин­ции¹⁴ Пор­ций Сеп­ти­мин сохра­нял неко­ле­би­мую вер­ность Вител­лию. После всех этих при­готов­ле­ний впе­ред был выслан Секс­ти­лий Феликс во гла­ве аури­ан­ской кава­ле­рии, вось­ми пеших когорт и опол­че­ния, состо­яв­ше­го из моло­де­жи про­вин­ции Норик; он полу­чил зада­ние занять берег реки Эн¹⁵, отде­ля­ю­щей Норик от Реции. Ни сам Феликс, ни про­тив­ни­ки его не стре­ми­лись к сра­же­нию, и судь­бам фла­виан­ской пар­тии пред­сто­я­ло решать­ся дале­ко от этих мест.

6. (1) Ото­брав часть всад­ни­ков, Анто­ний поспеш­но созда­вал из них кон­ные отряды и наби­рал по когор­там бой­цов для втор­же­ния в Ита­лию. Ему помо­гал в этом Аррий Вар, извест­ный как реши­тель­ный коман­дир, осо­бен­но про­сла­вив­ший­ся победа­ми в Арме­нии и сво­ей служ­бой под нача­лом Кор­бу­ло­на. Гово­ри­ли, впро­чем, что имен­но он тай­ны­ми наве­та­ми очер­нил доб­лест­но­го Кор­бу­ло­на в гла­зах Неро­на и в награ­ду за под­лость был назна­чен при­ми­пи­ля­ри­ем; это добы­тое бес­чест­ным путем зва­ние на пер­вых порах доста­ви­ло ему мно­го радо­сти¹⁶, но вско­ре и погу­би­ло его. (2) После того как Прим и Вар заня­ли Акви­лею, все окрест­ные горо­да, в част­но­сти Опи­тер­гий и Аль­тин¹⁷, — с радо­стью откры­ли им свои ворота. В Аль­тине реши­ли оста­вить гар­ни­зон для защи­ты края от воз­мож­ных напа­де­ний Равенн­ско­го флота, ибо весть о его измене Вител­лию¹⁸ в эту пору сюда еще не дошла. Пата­вий и Ате­сте¹⁹ тоже вынуж­де­ны были перей­ти на сто­ро­ну фла­виан­цев. Здесь пол­ко­вод­цы полу­чи­ли сведе­ния о том, что три вител­ли­ан­ские когор­ты и кон­ный отряд, извест­ный под име­нем Себо­си­ан­ско­го, выстро­и­ли мост, откры­вав­ший им доступ к Фору­му Али­е­ну­му²⁰, и заня­ли этот город. (3) Фла­виан­цы зна­ли, что сол­да­ты рас­по­ло­жив­ших­ся здесь когорт не ожи­да­ют напа­де­ния, сочли момент под­хо­дя­щим и на заре бро­си­лись в ата­ку на ниче­го не подо­зре­вав­ше­го про­тив­ни­ка. Напа­дав­шим было при­ка­за­но убить лишь неко­то­рых, осталь­ных же заста­вить перей­ти на свою сто­ро­ну. Дей­ст­ви­тель­но, нашлись сол­да­ты, кото­рые тут же сда­лись фла­виан­цам, боль­шин­ство, одна­ко, пред­по­чло уни­что­жить мост и закрыть доро­гу насту­пав­ше­му про­тив­ни­ку. Вой­на, таким обра­зом, с само­го нача­ла при­ни­ма­ла бла­го­при­ят­ный для фла­виан­цев обо­рот.

7. (1) Весть об этой победе успе­ла раз­не­стись повсюду, когда седь­мой Галь­бан­ский леги­он и три­на­дца­тый Сдво­ен­ный в бодром и радост­ном настро­е­нии всту­пи­ли во гла­ве с лега­том Веди­ем Акви­лой в Пата­вий. Вой­скам дали несколь­ко дней отды­ха. Здесь же при­шлось спа­сать от раз­дра­жен­ных сол­дат пре­фек­та лаге­рей седь­мо­го леги­о­на Мину­ция Юста, обра­щав­ше­го­ся с леги­о­не­ра­ми более суро­во, чем это допу­сти­мо в усло­ви­ях граж­дан­ской вой­ны, — его отпра­ви­ли к Вес­па­си­а­ну. (2) Анто­ний при­ка­зал вос­ста­но­вить во всех горо­дах изо­бра­же­ния Галь­бы, уни­что­жен­ные во вре­мя граж­дан­ских неурядиц. Мера эта, кото­рой все дав­но и с нетер­пе­ни­ем ожи­да­ли, поль­зо­ва­лась тем боль­шей попу­ляр­но­стью, что каж­дый на свой лад истол­ко­вы­вал при­чи­ны, ее вызвав­шие; Анто­ний же при­бег к ней про­сто пото­му, что счи­тал выгод­ным для сво­ей пар­тии, если люди ста­нут гово­рить, буд­то фла­виан­цы высо­ко ценят прин­ци­пат Галь­бы и воз­рож­да­ют его дело.

8. (1) Затем ста­ли искать место, где было бы удоб­нее все­го раз­вер­нуть воен­ные дей­ст­вия. Выбор пал на Веро­ну: поля, окру­жав­шие этот город, хоро­шо под­хо­ди­ли для манев­ров кон­ни­цы, кото­рая состав­ля­ла глав­ную силу насту­пав­шей армии, отнять же у Вител­лия бога­тую коло­нию каза­лось фла­виан­цам делом, суля­щим и выго­ду, и сла­ву. По пути к Вероне заня­ли Вице­цию²¹, неболь­шой муни­ци­пий со сла­бым гар­ни­зо­ном, неожи­дан­но при­об­рет­ший, одна­ко, нема­лое зна­че­ние: здесь, как гово­ри­ли, родил­ся Цеци­на, и, захва­тив этот горо­док, повстан­цы овла­де­ли роди­ной вра­же­ско­го пол­ко­во­д­ца. Под­лин­ным тор­же­ст­вом яви­лось взя­тие Веро­ны, мол­ва об этом собы­тии и захва­чен­ные здесь богат­ства при­нес­ли фла­виан­цам боль­шую поль­зу; кро­ме того, их вой­ска, про­ник­нув в доли­ну меж­ду Реци­ей и Юли­е­вы­ми Аль­па­ми, овла­де­ли гор­ны­ми про­хо­да­ми и закры­ли доступ сюда гер­ман­ской армии. (2) Вес­па­си­ан ниче­го не знал об этих дей­ст­ви­ях или был про­тив них. Он велел вой­скам оста­но­вить­ся воз­ле Акви­леи, ждать там Муци­а­на и при­во­дил дово­ды в поль­зу это­го пла­на. Пока мы вла­де­ем Егип­том, дер­жим в руках ключ от жит­ни­цы импе­рии²² и рас­по­ла­га­ем дохо­да­ми от бога­тей­ших про­вин­ций, гово­рил он, мы можем при­нудить вител­ли­ан­цев к сда­че, лишив их денег и про­до­воль­ст­вия. (3) О том же самом мно­го раз писал Анто­нию и Муци­ан. Он утвер­ждал, что мож­но добить­ся победы без кро­ви и слез, при­во­дил мно­же­ство дру­гих подоб­ных же дово­дов, в то вре­мя как на самом деле, снедае­мый често­лю­би­ем, стре­мил­ся един­ст­вен­но к тому, чтобы сохра­нить всю сла­ву лишь за собой. Их пись­ма, впро­чем, про­де­лы­ва­ли столь дол­гий путь, что, когда они попа­да­ли в руки Анто­ния, дело так или ина­че ока­зы­ва­лось уже сде­лан­ным.

9. (1) Вне­зап­ным набе­гом Анто­ний про­ник за аван­по­сты вра­га; после неболь­шой стыч­ки, в кото­рой обе сто­ро­ны лишь про­щу­пы­ва­ли силы друг дру­га, про­тив­ни­ки, так и не добив­шись победы, разо­шлись. Вско­ре после это­го Цеци­на отстро­ил хоро­шо укреп­лен­ный лагерь меж­ду Гости­ли­ей, дерев­ней непо­да­ле­ку от Веро­ны, и боло­ти­стым бере­гом реки Тар­тар²³, в без­опас­ном месте, при­кры­том с тыла рекой, а с боков боло­том. (2) Если бы он хотел выпол­нять свой долг, он сво­бод­но мог раз­гро­мить соеди­нен­ны­ми сила­ми вител­ли­ан­цев оба леги­о­на про­тив­ни­ка²⁴ до их соеди­не­ния с мёзий­ской арми­ей и не оста­вить им ино­го выхо­да, кро­ме отступ­ле­ния из Ита­лии, позо­ра и бег­ства. Вме­сто это­го Цеци­на с само­го нача­ла поз­во­лил про­тив­ни­ку захва­тить ини­ци­а­ти­ву; имея все воз­мож­но­сти изгнать фла­виан­цев из Ита­лии силой ору­жия, он доволь­ст­во­вал­ся тем, что писал им гроз­ные пись­ма и мед­лил до тех пор, пока послан­ные им люди не дого­во­ри­лись окон­ча­тель­но об усло­ви­ях, на кото­рых он согла­шал­ся пре­дать Вител­лия. (3) Тем вре­ме­нем к фла­виан­цам при­был Апо­ний Сатур­нин с седь­мым Клав­ди­е­вым леги­о­ном. Коман­до­вал леги­о­ном три­бун²⁵ Вип­стан Мес­са­ла, чело­век знат­но­го рода, выдаю­щих­ся досто­инств и един­ст­вен­ный, кто участ­во­вал в этой войне по искрен­не­му убеж­де­нию²⁶. (4) Этой-то армии, кото­рая, рас­по­ла­гая тре­мя леги­о­на­ми²⁷, была пока все еще сла­бее вител­ли­ан­ской, Цеци­на напра­вил пись­мо, где упре­кал про­тив­ни­ков в том, что после поне­сен­но­го пора­же­ния они вновь без­рас­суд­но ввя­зы­ва­ют­ся в вой­ну. В сво­ем пись­ме он вос­хва­лял доб­лесть гер­ман­ских леги­о­нов, Вител­лия упо­ми­нал лишь меж­ду про­чим и не поз­во­лял себе ника­ких выпа­дов про­тив Вес­па­си­а­на, — сло­вом, не делал ни малей­шей попыт­ки запу­гать вра­гов или пере­тя­нуть их на свою сто­ро­ну. (5) В ответ­ном пись­ме фла­виан­ские пол­ко­вод­цы не ста­ли оправ­ды­вать про­шлые неуда­чи сво­ей армии. Они с вос­тор­гом писа­ли о Вес­па­си­ане, выра­жа­ли уве­рен­ность в право­те сво­его дела и его конеч­ном тор­же­стве, зара­нее празд­но­ва­ли победу над Вител­ли­ем, кото­ро­го объ­яв­ля­ли сво­им закля­тым вра­гом. Фла­виан­цы наме­ка­ли, что пере­шед­шим на их сто­ро­ну три­бу­нам и цен­ту­ри­о­нам будут сохра­не­ны при­ви­ле­гии, пожа­ло­ван­ные им Вител­ли­ем, и без вся­ких оби­ня­ков при­зы­ва­ли Цеци­ну к измене. Оба пись­ма были про­чи­та­ны на сход­ке и толь­ко укре­пи­ли сол­дат в том мне­нии, что Цеци­на решил не ока­зы­вать насто­я­ще­го сопро­тив­ле­ния и поэто­му ста­ра­ет­ся ничем не задеть Вес­па­си­а­на, а что их соб­ст­вен­ные вожди пре­зи­ра­ют сво­их про­тив­ни­ков и Вител­лия, их импе­ра­то­ра.

10. (1) Вско­ре к вос­став­шим при­бы­ли еще два леги­о­на — тре­тий во гла­ве с Дил­ли­ем Апо­ни­а­ном и вось­мой под коман­до­ва­ни­ем Нуми­зия Лупа²⁸. Чтобы пока­зать всем, какие несмет­ные силы собра­лись под Веро­ной, было реше­но соорудить укреп­лен­ный вал вокруг все­го горо­да. Сол­да­там Галь­бан­ско­го леги­о­на доста­лась работа на участ­ке, бли­же все­го под­хо­див­шем к непри­я­тель­ским пози­ци­ям. Заме­тив вда­ли отряд союз­ни­че­ской кон­ни­цы, они при­ня­ли его за про­тив­ни­ка, реши­ли, что их пре­да­ли, (2) и, при­дя в ужас от опас­но­сти, кото­рую сами выду­ма­ли, схва­ти­лись за ору­жие. Ярость сол­дат обра­ти­лась про­тив Там­пия Фла­ви­а­на. Ника­ких осно­ва­ний для это­го не было, но леги­о­не­ры были дав­но уже злы на него и, охва­чен­ные без­рас­суд­ным гне­вом, ста­ли тре­бо­вать его каз­ни. Они кри­ча­ли, что Фла­виан — род­ст­вен­ник Вител­лия, что он пре­дал Ото­на и захва­тил день­ги, при­слан­ные для разда­чи сол­да­там. Разо­рвав на себе одеж­ды, содро­га­ясь от рыда­ний, Фла­виан про­сти­рал­ся на зем­ле перед леги­о­не­ра­ми, с моль­бой про­тя­ги­вая к ним руки. Никто не слу­шал его оправ­да­ний: сол­да­ты счи­та­ли, что такой страх может испы­ты­вать толь­ко чело­век с нечи­стой сове­стью, и озлоб­ля­лись еще боль­ше. (3) Апо­ний пытал­ся гово­рить, но рев тол­пы заглу­шил его голос. Сло­ва дру­гих коман­ди­ров тоже тону­ли в общем кри­ке и гро­хо­те ору­жия. Сол­да­ты согла­си­лись выслу­шать толь­ко Анто­ния; он один обла­дал нуж­ным крас­но­ре­чи­ем и уме­ни­ем ладить с чер­нью, один вну­шал насто­я­щее ува­же­ние. Видя, что бунт раз­го­ра­ет­ся и что мятеж­ни­ки гото­вы перей­ти от кри­ка и бра­ни к дра­ке и резне, он при­ка­зал зако­вать Фла­ви­а­на в кан­да­лы, но сол­да­ты учу­я­ли под­вох²⁹ и, охва­чен­ные жаж­дой кро­ви, бро­си­лись к три­бу­на­лу³⁰, разо­гнав стра­жу, его охра­няв­шую. (4) Тогда Анто­ний сорвал с поя­са меч и, под­ста­вив грудь уда­рам сол­дат, стал клясть­ся, что, если его не зару­бят, он покон­чит с собой сам. Он обра­щал­ся к самым извест­ным и отли­чив­шим­ся в боях леги­о­не­рам, назы­вая их по име­нам, и тре­бо­вал, чтобы они уби­ли его. Повер­нув­шись к бое­вым знач­кам с изо­бра­же­ни­я­ми богов³¹, Анто­ний молил их вдох­нуть бешен­ство и дух раздо­ра, вла­де­ю­щие его арми­ей, в серд­ца непри­я­те­лей, молил до тех пор, пока бунт не начал исся­кать. День кло­нил­ся к вече­ру, и сол­да­ты разо­шлись по сво­им палат­кам. Той же ночью Фла­виан выехал из лаге­ря. По доро­ге он встре­тил гон­цов, вез­ших в армию пись­мо Вес­па­си­а­на. Пись­мо это отвлек­ло вни­ма­ние сол­дат и изба­ви­ло Фла­ви­а­на от опас­но­сти.

11. (1) Буд­то чума охва­ти­ла леги­о­ны: вслед за пан­нон­ской вос­ста­ла про­тив сво­его лега­та мёзий­ская армия. Сол­да­ты здесь не были утом­ле­ны целым днем работы³², — бунт вспых­нул око­ло полу­дня под вли­я­ни­ем рас­про­стра­нив­ше­го­ся слу­ха о пись­ме, кото­рое легат мёзий­ских леги­о­нов Апо­ний Сатур­нин яко­бы напи­сал Вител­лию. (2) Когда-то вои­ны состя­за­лись меж­ду собой в доб­ле­сти и послу­ша­нии, теперь они ста­ра­лись пре­взой­ти друг дру­га дер­зо­стью и пре­сле­до­ва­ли Апо­ния с тем же ярост­ным упор­ст­вом, с каким толь­ко что тре­бо­ва­ли каз­ни Фла­ви­а­на. Сол­да­ты из Мёзии напо­ми­на­ли пан­нон­ским леги­о­нам о под­держ­ке, кото­рую ока­за­ли им в пре­сле­до­ва­нии Фла­ви­а­на; пан­нон­ские же вой­ска, видя, что дру­гие тоже бун­ту­ют и это как бы осво­бож­да­ет их от ответ­ст­вен­но­сти, устре­ми­лись на под­держ­ку мёзий­цев и, гото­вые на новые пре­ступ­ле­ния, (3) вме­сте с ними ворва­лись в парк, окру­жав­ший вил­лу Сатур­ни­на. Хотя Анто­ний, Апо­ни­ан и Мес­са­ла пыта­лись сде­лать все, что мог­ли, им не уда­лось бы спа­сти Сатур­ни­на, если бы он сам не спря­тал­ся в таком месте, где нико­му не мог­ло прий­ти в голо­ву его искать, — в печи одной из бань, в ту пору слу­чай­но не топив­шей­ся. Вско­ре затем он, бро­сив сво­их лик­то­ров³³, бежал в Пата­вий. (4) После отъ­езда кон­су­ля­ри­ев³⁴ Анто­ний ока­зал­ся пол­но­власт­ным хозя­и­ном обе­их армий, — това­ри­щи и так усту­па­ли ему пер­вое место, сол­да­ты люби­ли и ува­жа­ли толь­ко его. Были люди, счи­тав­шие, что Анто­ний сам под­стро­ил оба бун­та, чтобы все пло­ды победы доста­лись ему одно­му.

12. (1) В стане вител­ли­ан­цев тоже цари­ли рас­при, тем более опас­ные, что порож­да­ли их не бес­смыс­лен­ные подо­зре­ния чер­ни, а ковар­ные интри­ги пол­ко­вод­цев. Моря­ки Равенн­ско­го флота были в боль­шин­стве сво­ем родом из Дал­ма­ции и Пан­но­нии, т. е. из про­вин­ций, нахо­див­ших­ся под вла­стью Вес­па­си­а­на, и пре­фек­ту флота Луци­лию Бас­су³⁵ без труда уда­лось скло­нить их на сто­ро­ну это­го госуда­ря. Заго­вор­щи­ки наме­ти­ли ночь для выступ­ле­ния и реши­ли, что они одни, нико­го ни о чем не пред­у­преж­дая, сой­дут­ся в услов­лен­ный час на цен­траль­ной пло­ща­ди лаге­ря. (2) Басс, то ли мучи­мый сты­дом, то ли неуве­рен­ный в исхо­де зате­вае­мо­го пред­при­я­тия, остал­ся дома, выжидая, чем кон­чит­ся дело. Три­е­рар­хи³⁶, кри­ча и гре­мя ору­жи­ем, набро­си­лись на изо­бра­же­ния Вител­лия и пере­би­ли тех немно­гих, кто пытал­ся ока­зать им сопро­тив­ле­ние; осталь­ная мас­са, дви­жи­мая обыч­ной жаж­дой пере­мен, сама пере­шла на сто­ро­ну Вес­па­си­а­на. Тогда-то Луци­лий высту­пил на сце­ну и при­знал­ся, что заго­вор устро­ил он. (3) Моря­ки выбра­ли себе в пре­фек­ты Кор­не­лия Фус­ка, кото­рый, едва узнав об этом, спеш­но при­был во флот. Басс, в сопро­вож­де­нии почет­но­го эскор­та из либурн­ских кораб­лей, напра­вил­ся в Атрию³⁷, где пре­фект кон­ни­цы Вибен­ний Руфин, коман­до­вав­ший гар­ни­зо­ном горо­да, немед­лен­но поса­дил его в тюрь­му. Прав­да, его тут же осво­бо­ди­ли бла­го­да­ря вме­ша­тель­ству воль­ноот­пу­щен­ни­ка Цеза­ря Гор­ма, — ока­зы­ва­ет­ся, и он вхо­дил в чис­ло руко­во­ди­те­лей вос­ста­ния.

13. (1) Узнав, что флот изме­нил Вител­лию, Цеци­на дождал­ся вре­ме­ни, когда боль­шин­ство сол­дат было разо­сла­но на работы, и собрал на цен­траль­ной пло­ща­ди лаге­ря несколь­ко леги­о­не­ров и самых заслу­жен­ных цен­ту­ри­о­нов, яко­бы для того, чтобы обсудить кое-какие вопро­сы, не под­ле­жа­щие раз­гла­ше­нию. Здесь он заго­во­рил о доб­ле­сти Вес­па­си­а­на и мощи его сто­рон­ни­ков, о том, что флот пере­шел на его сто­ро­ну, об угро­зе голо­да, навис­шей над вител­ли­ан­ской арми­ей; рас­ска­зал о поло­же­нии в галль­ских и испан­ских про­вин­ци­ях, гото­вых высту­пить про­тив прин­цеп­са, о настро­е­нии в Риме, где вител­ли­ан­цам тоже не на кого поло­жить­ся; напом­нил о сла­бо­стях и поро­ках Вител­лия и начал поспеш­но при­во­дить при­сут­ст­ву­ю­щих к при­ся­ге Вес­па­си­а­ну — те, кто зна­ли все зара­нее, при­сяг­ну­ли пер­вы­ми, осталь­ные, оше­лом­лен­ные неожи­дан­но­стью, после­до­ва­ли их при­ме­ру. Изо­бра­же­ния Вител­лия были тут же сорва­ны с древ­ков, к Анто­нию отправ­ле­ны гон­цы с сооб­ще­ни­ем о слу­чив­шем­ся. (2) Весть об измене вско­ре рас­про­стра­ни­лась. Сбе­жав­ши­е­ся сол­да­ты, увидев над­пи­си с име­нем Вес­па­си­а­на³⁸ и валя­ю­щи­е­ся на зем­ле изо­бра­же­ния Вител­лия, оста­но­ви­лись в мол­ча­нии, но тут же раз­ра­зи­лись ярост­ны­ми кри­ка­ми. «Так вот где суж­де­но зака­тить­ся сла­ве гер­ман­ской армии! Сдать ору­жие, поз­во­лить свя­зать себе руки, без боя, без еди­ной раны? Кому сда­вать­ся — леги­о­нам, над кото­ры­ми мы же сами одер­жа­ли победу? Даже не пер­во­му, не четыр­на­дца­то­му — един­ст­вен­ным в ото­ни­ан­ской армии, с кем сто­ит счи­тать­ся, хотя мы и их били, били на этих же самых полях, на кото­рых сей­час сто­им. (3) Допу­стить, чтобы тыся­чи воору­жен­ных сол­дат при­гна­ли, слов­но ста­до наем­ни­ков, в пода­рок ссыль­но­му пре­ступ­ни­ку³⁹ Анто­нию? Пода­рить ему восемь леги­о­нов вдо­ба­вок к его одной-един­ст­вен­ной эскад­ре? Это все Басс с Цеци­ной… Мало им домов, садов, денег, кото­рые они накра­ли у Вител­лия, теперь они хотят украсть у прин­цеп­са армию, а у армии прин­цеп­са. Мы не поте­ря­ли ни одно­го чело­ве­ка, не про­ли­ли ни кап­ли кро­ви, — даже фла­виан­цы ста­нут нас пре­зи­рать; а что мы ска­жем тем, кто спро­сит нас об одер­жан­ных победах, о поне­сен­ных пора­же­ни­ях?».

14. Так кри­ча­ли сол­да­ты, так кри­ча­ла вся охва­чен­ная скор­бью армия. Сна­ча­ла пятый леги­он, а за ним и осталь­ные сно­ва наце­пи­ли на свои зна­ме­на изо­бра­же­ния Вител­лия. Цеци­ну зако­ва­ли в кан­да­лы. Армия выбра­ла пол­ко­во­д­ца­ми лега­та пято­го леги­о­на Фабия Фабул­ла и пре­фек­та лаге­ря Кас­сия Лон­га. Леги­о­не­ры набро­си­лись на слу­чай­но встре­тив­ших­ся им, ниче­го не пони­мав­ших и ни в чем не повин­ных сол­дат с трех либурн­ских кораб­лей и изру­би­ли их в кус­ки. Уни­что­жив мосты⁴⁰, армия высту­пи­ла из лаге­ря на Гости­лию, а оттуда — в Кре­мо­ну, на соеди­не­ние с пер­вым Ита­лий­ским и два­дцать пер­вым Стре­ми­тель­ным леги­о­на­ми, кото­рые Цеци­на еще рань­ше отпра­вил вме­сте с частью кон­ни­цы впе­ред, чтобы занять этот город.

15. (1) Услы­шав об этих собы­ти­ях, Анто­ний решил напасть на вител­ли­ан­цев теперь же, пока вой­ска их охва­че­ны бро­же­ни­ем и разде­ле­ны на части. Он опа­сал­ся, что с тече­ни­ем вре­ме­ни пол­ко­вод­цы про­тив­ни­ка суме­ют вновь овла­деть поло­же­ни­ем, их сол­да­ты опять нач­нут под­чи­нять­ся при­ка­зам и вся вра­же­ская армия сно­ва обре­тет уве­рен­ность в сво­их силах. Анто­ний дога­ды­вал­ся, что Фабий Валент уже выехал из Рима и, узнав об измене Цеци­ны, поста­ра­ет­ся воз­мож­но ско­рее при­быть в армию, а Валент был опыт­ный вое­на­чаль­ник и пре­дан Вител­лию. Анто­ний знал, кро­ме того, что через Рецию на него угро­жа­ют ринуть­ся зна­чи­тель­ные силы гер­ман­цев⁴¹, что Вител­лий еще рань­ше начал стя­ги­вать резер­вы из Бри­та­нии, Гал­лии и Испа­нии и что если сей­час не дать бой и не добить­ся победы, то вой­на обру­шит­ся на него всей сво­ей тяже­стью. (2) Он вывел всю армию из Веро­ны и после двух дней пути оста­но­вил­ся воз­ле Бед­ри­а­ка. На сле­дую­щее утро леги­о­ны полу­чи­ли при­каз занять­ся укреп­ле­ни­ем лаге­ря. Вспо­мо­га­тель­ные вой­ска Анто­ний послал в окрест­но­сти Кре­мо­ны: под пред­ло­гом фура­жи­ров­ки он хотел дать сол­да­там погра­бить и при­охо­тить их таким обра­зом к граж­дан­ской войне. Сам он с четырь­мя тыся­ча­ми всад­ни­ков выехал к вось­мо­му миль­но­му кам­ню от Бед­ри­а­ка, чтобы занять­ся гра­бе­жом, не мешая дру­гим. Как обыч­но, на боль­шое рас­сто­я­ние вокруг были разо­сла­ны пат­ру­ли.

16. (1) Шел пятый час дня⁴², когда при­ска­кав­ший во весь опор вер­хо­вой сооб­щил Анто­нию, что про­тив­ник начал наступ­ле­ние, на пути его нахо­дит­ся лишь несколь­ко чело­век и со всех сто­рон доно­сит­ся шум дви­жу­щей­ся армии и гро­хот ору­жия. Пока Анто­ний сове­то­вал­ся с окру­жаю­щи­ми, Аррий Вар, нетер­пе­ли­во искав­ший слу­чая пока­зать себя, вре­зал­ся с луч­ши­ми сво­и­ми кон­ни­ка­ми в строй вител­ли­ан­цев и заста­вил их отсту­пить. Едва он начал рубить, вра­га, как к вител­ли­ан­цам подо­спе­ли новые силы, поло­же­ние изме­ни­лось, и те, что насту­па­ли пер­вы­ми, ока­за­лись в хво­сте обра­тив­ше­го­ся в бег­ство отряда. (2) Анто­ний пред­видел, что из затеи Вара ниче­го не полу­чит­ся и теперь не спе­шил прий­ти ему на помощь. Он обра­тил­ся к сво­им сол­да­там с крат­кой речью, при­звал их муже­ст­вен­но встре­тить вра­га и велел рас­сы­пать­ся по обе­им сто­ро­нам доро­ги, чтобы оста­вить сво­бод­ный про­ход кон­ни­кам Вара. Леги­о­нам был дан при­каз гото­вить­ся к бою, тем, кто нахо­дил­ся на сосед­них вил­лах, — пре­кра­тить гра­беж и при­со­еди­нить­ся к бли­жай­ше­му отряду. Тем вре­ме­нем в пани­ке нес­ши­е­ся обрат­но кон­ни­ки Вара ворва­лись в ряды сво­их же отрядов, сея смя­те­ние и страх, стал­ки­ва­ясь на узких тро­пин­ках со сво­и­ми еще не всту­пив­ши­ми в бой това­ри­ща­ми.

17. (1) В этом пере­по­ло­хе Анто­ний делал все, что подо­ба­ет опыт­но­му коман­ди­ру и храб­ро­му сол­да­ту. На гла­зах вра­гов и сво­их он бро­са­ет­ся навстре­чу бегу­щим, удер­жи­ва­ет колеб­лю­щих­ся; всюду, где нави­са­ет опас­ность, всюду, где брез­жит надеж­да, мель­ка­ет его фигу­ра, разда­ют­ся его рас­по­ря­же­ния, слы­шит­ся его голос. Охва­чен­ный вооду­шев­ле­ни­ем, он прон­за­ет копьем убе­гаю­ще­го зна­ме­нос­ца, выхва­ты­ва­ет у него вым­пел и устрем­ля­ет­ся на вра­га. Увидев это, око­ло сот­ни всад­ни­ков, усты­див­шись сво­его бег­ства, пово­ра­чи­ва­ют коней. Сама при­ро­да помог­ла Анто­нию: доро­га, все более сужа­ясь, упер­лась, нако­нец, в реку, мост через реку был раз­ру­шен, бере­га кру­ты и рус­ло неиз­вест­но. (2) Бегу­щие оста­но­ви­лись. То ли они поня­ли, что нет дру­го­го выхо­да, то ли сама судь­ба им помог­ла, но они сно­ва овла­де­ли поло­же­ни­ем. Поста­вив лоша­дей вплот­ную одна к дру­гой, они ожи­да­ли про­тив­ни­ка. Мчав­ши­е­ся врас­сып­ную вител­ли­ан­цы нале­те­ли на сомкну­тые ряды и пока­ти­лись обрат­но. Анто­ний бро­сил­ся пре­сле­до­вать бегу­щих, пора­жая мечом всех, кто ока­зы­вал сопро­тив­ле­ние. Сол­да­ты пусти­лись гра­бить, вязать плен­ных, захва­ты­вать ору­жие и лоша­дей, — кому что боль­ше было по вку­су и по нра­ву. Услы­хав кри­ки радо­сти, вер­ну­лись и вме­ша­лись в ряды победи­те­лей даже бег­ле­цы, попря­тав­ши­е­ся было на сосед­них полях.

18. (1) Вдруг на доро­ге к Кре­моне засвер­ка­ли знач­ки леги­о­нов — это Стре­ми­тель­ный и Ита­лий­ский, услы­шав о пер­вых успе­хах сво­ей кон­ни­цы, дви­ну­лись впе­ред и дошли до чет­вер­то­го кам­ня от горо­да. Одна­ко они не суме­ли, когда поло­же­ние изме­ни­лось, ни пере­стро­ить свои ряды, ни рас­сту­пить­ся, чтобы про­пу­стить отсту­пав­ших всад­ни­ков, ни перей­ти в ата­ку, а уж тем более опро­ки­нуть вра­га, хоть он и был ослаб­лен боем и дли­тель­ным мар­шем⁴³. Оба леги­о­на высту­пи­ли само­воль­но, и пока дела шли успеш­но, даже не вспо­ми­на­ли о сво­их пол­ко­во­д­цах, но когда над ними навис­ла угро­за пора­же­ния, они пожа­ле­ли, что коман­ди­ров с ними нет. (2) Строй их дрог­нул, в этот момент на них обру­ши­лась кава­ле­рия, а сле­дом за ней три­бун Вип­стан Мес­са­ла со вспо­мо­га­тель­ны­ми отряда­ми из Мёзии, кото­рые даже после про­де­лан­но­го фор­си­ро­ван­но­го мар­ша мало чем усту­па­ли леги­о­нам. Соеди­нив­шись, пехота и кава­ле­рия фла­виан­цев про­рва­ли строй леги­о­нов. Кре­мо­на была рядом. Леги­о­не­ры пони­ма­ли, что за ее сте­на­ми лег­ко скрыть­ся от пора­же­ния, и не очень ста­ра­лись отра­зить ата­ку вра­га. Анто­ний тоже не стал дви­гать­ся даль­ше: в тече­ние это­го дня, в кон­це кон­цов все-таки при­нес­ше­го победу фла­виан­цам, бое­вое сча­стье столь­ко раз обма­ны­ва­ло их, что теперь они были ослаб­ле­ны поте­ря­ми и изму­че­ны уста­ло­стью.

19. (1) Под вечер при­бы­ли основ­ные силы фла­виан­ской армии. Увидав горы тру­пов и следы толь­ко что разыг­рав­ше­го­ся сра­же­ния, сол­да­ты реши­ли, буд­то вой­на кон­че­на, и ста­ли тре­бо­вать, чтобы их вели на Кре­мо­ну — при­ни­мать капи­ту­ля­цию про­тив­ни­ка или брать город штур­мом. Все вме­сте они повто­ря­ли эти кра­си­вые сло­ва, про себя же каж­дый думал совсем дру­гое: «Коло­ния лежит на рав­нине, и захва­тить ее вне­зап­ным нале­том нетруд­но. (2) Что днем, что ночью — муже­ство от нас потре­бу­ет­ся то же, а гра­бить в тем­но­те сво­бод­нее. Если дождать­ся дня, пой­дут моль­бы и прось­бы, раз­го­во­ры о мире, за все труды, за всю кровь нам доста­нут­ся толь­ко пустая сла­ва и ник­чем­ная репу­та­ция вели­ко­душ­ных вои­нов, а богат­ства Кре­мо­ны при­кар­ма­нят пре­фек­ты да лега­ты. Каж­дый ведь зна­ет, что если город взят, добы­ча при­над­ле­жит сол­да­там, если он сдал­ся — коман­ди­рам». Сол­да­ты не дава­ли гово­рить цен­ту­ри­о­нам и три­бу­нам, заглу­ша­ли их сло­ва зво­ном ору­жия, потря­са­ли меча­ми и копья­ми, угро­жая под­нять бунт, если их не пове­дут на Кре­мо­ну.

20. (1) Тогда Анто­ний вошел в гущу тол­пы. Вид его и почти­тель­ный страх, кото­рый он все­гда вызы­вал, заста­ви­ли сол­дат затих­нуть. «Я не хочу лишать вас ни поче­стей, ни добы­чи, столь вами заслу­жен­ных, — начал он. — Но суще­ст­ву­ет разде­ле­ние обя­зан­но­стей: дело вои­нов — стре­мить­ся к бою, дело коман­ди­ров — не торо­пить­ся, слу­жить армии не пыл­ко­стью, а про­ни­ца­тель­но­стью и зре­лым раз­мыш­ле­ни­ем. (2) Как про­стой сол­дат, с ору­жи­ем в руках, я внес свой вклад в нашу сего­дняш­нюю победу; теперь я дол­жен помочь ей, как подо­ба­ет пол­ко­вод­цу, — умом и зна­ни­я­ми. Кру­гом ночь, рас­по­ло­же­ние горо­да нам неиз­вест­но, враг укрыт за сте­на­ми, на каж­дом шагу нас под­сте­ре­га­ют ловуш­ки, — не ясно ли, что нас ждет, если мы сей­час дви­нем­ся на Кре­мо­ну? Даже сре­ди бела дня, даже если бы ворота Кре­мо­ны сто­я­ли рас­пах­ну­тые, и тогда нель­зя было бы вхо­дить в город, не выяс­нив все зара­нее. Раз­ве мож­но идти на штурм, не зная усло­вий мест­но­сти, высоты стен, не решив, доста­точ­но ли будет одних бал­лист и стрел или при­дет­ся стро­ить наве­сы и осад­ные маши­ны?». (3) Анто­ний обра­щал­ся то к одно­му, то к дру­го­му сол­да­ту и спра­ши­вал, взя­ли ли они топо­ры, захва­ти­ли ли лопа­ты, есть ли у них с собой все про­чие орудия, необ­хо­ди­мые для осад­ных работ; слы­ша ото­всюду отри­ца­тель­ные отве­ты, он про­дол­жал: «Вы что же, соби­ра­е­тесь под­ка­пы­вать сте­ны меча­ми и дол­бить их дрота­ми? А если пона­до­бит­ся насы­пать валы, пле­сти щиты и фаши­ны, чтобы было где скрыть­ся? Если мы ниче­го не пред­у­смот­рим, нам оста­нет­ся толь­ко сто­ять тол­пой под сте­на­ми вра­же­ско­го горо­да и бес­смыс­лен­но гла­зеть на его баш­ни и укреп­ле­ния. Раз­ве не луч­ше выждать одну ночь, но зато явить­ся туда с маши­на­ми и осад­ны­ми оруди­я­ми, уве­рен­ны­ми в сво­их силах и в пред­сто­я­щей победе?». Он тут же послал в Бед­ри­ак за про­до­воль­ст­ви­ем и необ­хо­ди­мым сна­ря­же­ни­ем обоз­ных слуг и тех кон­ни­ков, что были мень­ше дру­гих утом­ле­ны днев­ным сра­же­ни­ем.

21. (1) Вся­кая отсроч­ка каза­лась сол­да­там невы­но­си­мой, и в армии готов был вспых­нуть бунт, но тут всад­ни­ки, выехав­шие под сте­ны горо­да, захва­ти­ли несколь­ких слу­чай­но там ока­зав­ших­ся жите­лей Кре­мо­ны. Жите­ли эти рас­ска­за­ли, что шесть вител­ли­ан­ских леги­о­нов и осталь­ные вой­ска, сто­яв­шие в Гости­лии⁴⁴, совер­ши­ли за один день пере­ход в трид­цать миль; толь­ко что узна­ли о поне­сен­ном пора­же­нии, нача­ли гото­вить­ся к бою и вот-вот долж­ны появить­ся. Эта страш­ная весть убеди­ла сол­дат послу­шать­ся сво­его пол­ко­во­д­ца. (2) Анто­ний при­ка­зал три­на­дца­то­му леги­о­ну остать­ся на насы­пи Посту­ми­е­вой доро­ги, сле­ва, вплот­ную к ней, в откры­том поле, рас­по­ло­жил седь­мой Галь­бан­ский и еще левее, исполь­зо­вав в каче­стве есте­ствен­но­го при­кры­тия про­хо­див­шую здесь кана­ву, — седь­мой Клав­ди­ев. Спра­ва от доро­ги, с неза­щи­щен­ной сто­ро­ны, встал вось­мой леги­он, за ним в рощи­це — тре­тий. В таком поряд­ке рас­по­ла­га­лись толь­ко орлы леги­о­нов и знач­ки когорт; сол­да­ты в тем­но­те не мог­ли най­ти свои леги­о­ны и ста­но­ви­лись в ряды той части, кото­рая ока­зы­ва­лась побли­зо­сти. Отряд пре­то­ри­ан­цев⁴⁵ поме­стил­ся воз­ле третье­го леги­о­на, вспо­мо­га­тель­ные когор­ты — на флан­гах, кон­ни­ца при­кры­ва­ла армию с боков и с тыла; перед стро­ем пере­дви­га­лись отбор­ные бой­цы из свеб­ско­го опол­че­ния во гла­ве со сво­и­ми вождя­ми — Сидо­ном и Ита­ли­ком.

22. (1) Вме­сто того чтобы, как то под­ска­зы­вал здра­вый смысл, пере­но­че­вать в Кре­моне, вос­ста­но­вить свои силы сном и едой, а наут­ро раз­гро­мить голод­но­го и про­мерз­ше­го про­тив­ни­ка, вител­ли­ан­ская армия, лишен­ная руко­вод­ства⁴⁶, не имев­шая ника­ко­го пла­на дей­ст­вий, в третьем часу ночи⁴⁷ обру­ши­лась на фла­виан­цев, в бое­вом строю ожи­дав­ших напа­де­ния. (2) В тем­но­те взвол­но­ван­ные и раз­дра­жен­ные сол­да­ты сби­ли строй леги­о­нов, и я не берусь опи­сать, в каком поряд­ке рас­по­ла­га­лись части вител­ли­ан­ской армии. Неко­то­рые, прав­да, рас­ска­зы­ва­ют, буд­то на пра­вом флан­ге нахо­дил­ся чет­вер­тый Македон­ский леги­он, в цен­тре — пятый и пят­на­дца­тый с при­дан­ны­ми им отдель­ны­ми под­разде­ле­ни­я­ми бри­тан­ских леги­о­нов — девя­то­го, вто­ро­го и два­дца­то­го, на левом флан­ге — шест­на­дца­тый, два­дцать вто­рой и пер­вый. Сол­да­ты Стре­ми­тель­но­го и Ита­лий­ско­го леги­о­нов раз­бре­лись по чужим мани­пу­лам⁴⁸, кон­ные отряды и вспо­мо­га­тель­ные когор­ты вста­ли туда, куда им забла­го­рас­суди­лось. (3) Всю ночь кипел жесто­кий бой, всю ночь то одной, то дру­гой армии гро­зи­ла гибель, то в ту, то в дру­гую сто­ро­ну кло­ни­лось ковар­ное, пере­мен­чи­вое воен­ное сча­стье. Ни доб­лест­ный дух, ни могу­чая рука, ни ост­рый глаз, ясно видев­ший при­бли­жаю­щу­ю­ся опас­ность, — ничто не спа­са­ло от неми­ну­е­мой смер­ти: воору­же­ние сол­дат — оди­на­ко­вое у сво­их и у вра­гов, пароль обе­их армий изве­стен каж­до­му, столь­ко раз при­хо­ди­лось его спра­ши­вать и кри­чать в ответ; вым­пе­лы, кото­рые про­тив­ни­ки без кон­ца отби­ва­ли друг у дру­га, пере­ме­ша­лись. (4) Хуже все­го при­шлось недав­но создан­но­му Галь­бой седь­мо­му леги­о­ну. Здесь было уби­то шесте­ро пер­вых цен­ту­ри­о­нов, захва­че­ны знач­ки несколь­ких когорт, даже орел леги­о­на едва не попал в руки вра­га. Его спас цен­ту­ри­он пер­вой пилы Ати­лий Вер⁴⁹, нагро­моздив­ший вокруг себя гру­ду вра­же­ских тру­пов и под конец погиб­ший сам.

23. (1) Чтобы под­дер­жать колеб­лю­щий­ся строй сво­их леги­о­нов, Анто­ний вызвал пре­то­ри­ан­цев. Они отвлек­ли на себя основ­ные силы про­тив­ни­ка и обра­ти­ли его в бег­ство, но вско­ре сами были отбро­ше­ны. Дело в том, что вител­ли­ан­цы сосре­дото­чи­ли на дорож­ной насы­пи мета­тель­ные орудия и теперь в упор рас­стре­ли­ва­ли вра­гов; преж­де их орудия сто­я­ли в раз­ных местах и стре­ля­ли по зарос­лям, в кото­рых про­тив­ни­ка не было. (2) Невидан­ных раз­ме­ров бал­ли­ста шест­на­дца­то­го леги­о­на извер­га­ла огром­ные кам­ни, про­ры­вав­шие брешь в рядах про­тив­ни­ков. Она погу­би­ла бы еще боль­ше наро­ду, если бы не слав­ный подвиг, на кото­рый отва­жи­лись двое сол­дат: подо­брав щиты мерт­вых вител­ли­ан­цев, они про­кра­лись, никем не узнан­ные, к самой бал­ли­сте и пере­ру­би­ли скру­чен­ные тяжи и кана­ты⁵⁰. Оба были тут же уби­ты, и име­на их до нас не дошли, но того, что они сде­ла­ли, не отри­ца­ет никто. (3) Позд­ней ночью взо­шла луна и оза­ри­ла сво­им обман­чи­вым све­том ряды сра­жаю­щих­ся, а исход бит­вы все еще не был ясен. К сча­стью для фла­виан­цев, луна вста­ва­ла у них за спи­ной, от коней и бой­цов ложи­лись длин­ные тени, и в эти-то тени, при­ни­мая их за людей, мета­ли вра­ги свои дроты и стре­лы. Вител­ли­ан­цам же луна све­ти­ла в лицо, и они были хоро­шо вид­ны про­тив­ни­ку, пора­жав­ше­му их из тем­ноты.

24. (1) В лун­ном све­те Анто­ний увидел свои леги­о­ны, и леги­о­ны увиде­ли его. Он обра­тил­ся к вой­скам, пори­цая и сты­дя одних, хва­ля и обо­д­ряя дру­гих, вну­шая надеж­ду и разда­вая обе­ща­ния всем. Сол­дат пан­нон­ской армии он спра­ши­вал, зачем они взя­лись за ору­жие, напо­ми­нал, что толь­ко здесь, на этих полях, могут они смыть с себя позор⁵¹ и вер­нуть свою былую сла­ву. (2) «Вы зачин­щи­ки вой­ны, — гово­рил он мёзий­ским вой­скам⁵². — Зачем вы угро­жа­ли вител­ли­ан­цам, оскорб­ля­ли их, вызы­ва­ли на бой, если теперь не толь­ко не име­е­те сил выдер­жать их натиск, но дро­жи­те при одном взгляде на них?». Так обра­щал­ся Анто­ний к каж­до­му леги­о­ну. Доль­ше всех гово­рил он с сол­да­та­ми третье­го, гово­рил о подви­гах былых вре­мен, о недав­них победах, напо­ми­ная, как под води­тель­ст­вом Мар­ка Анто­ния⁵³ они раз­гро­ми­ли пар­фян⁵⁴, как вме­сте с Кор­бу­ло­ном нанес­ли пора­же­ние армя­нам⁵⁵, как толь­ко что раз­би­ли сар­ма­тов. (3) Еще более суро­вой и гроз­ной была его речь к пре­то­ри­ан­цам: «Упу­сти­те победу сей­час, и нико­гда боль­ше вам не видать Рима. Какой импе­ра­тор возь­мет вас на служ­бу? Какой лагерь откро­ет вам свои ворота? Вот ваши зна­ме­на, вот ваше ору­жие. Поте­ря­е­те вы их — и одна толь­ко смерть оста­нет­ся вам, ибо позор вы уже испи­ли до дна»⁵⁶. В это вре­мя поле загре­ме­ло от кри­ка: сол­да­ты третье­го леги­о­на по обы­чаю, усво­ен­но­му ими в Сирии, при­вет­ст­во­ва­ли вос­хо­дя­щее солн­це⁵⁷.

25. (1) Мно­гие, одна­ко, реши­ли, что то при­бы­ли вой­ска Муци­а­на и что при­вет­ст­вен­ные кли­ки отно­си­лись к ним; может быть, сам Анто­ний нароч­но рас­пу­стил этот слух. Сол­да­ты рину­лись в бой, буд­то и в самом деле полу­чи­ли под­креп­ле­ние. Вител­ли­ан­цы к это­му вре­ме­ни уже понес­ли тяже­лые поте­ри: коман­дую­ще­го у них не было, и каж­дый дей­ст­во­вал на свой лад — люди муже­ст­вен­ные тес­нее спла­чи­ва­ли ряды, тру­сы раз­бе­га­лись. Почув­ст­во­вав, что вител­ли­ан­цы дрог­ну­ли, Анто­ний бро­сил на них свои сомкну­тым стро­ем дви­гав­ши­е­ся когор­ты. Ряды вител­ли­ан­цев ока­за­лись про­рван­ны­ми, сол­да­ты, не в силах вос­ста­но­вить их, мета­лись сре­ди пово­зок и машин. Увле­чен­ные пре­сле­до­ва­ни­ем победи­те­ли устре­ми­лись впе­ред по обо­чи­нам доро­ги. (2) Нача­лась рез­ня, кото­рая до сих пор памят­на мно­гим, — один из вои­нов погиб в ней от руки соб­ст­вен­но­го сына. Я пере­даю эту исто­рию и име­на дей­ст­во­вав­ших в ней лиц так, как опи­сал ее Вип­стан Мес­са­ла. Юлий Ман­су­эт, родом из Испа­нии, был при­зван и про­хо­дил служ­бу в рядах Стре­ми­тель­но­го. Дома он оста­вил мало­лет­не­го сына, кото­рый вско­ре под­рос, был моби­ли­зо­ван Галь­бой в сфор­ми­ро­ван­ный им седь­мой леги­он и теперь, слу­чай­но встре­тив Ман­су­эта на поле боя, смер­тель­но его ранил: обша­ри­вая рас­про­стер­тое тело, он узнал отца, и отец узнал сына. Обняв уми­раю­ще­го, жалоб­ным голо­сом стал он молить отцов­ских манов не счи­тать его отце­убий­цей, не отво­ра­чи­вать­ся от него. «Все, а не я, — взы­вал он, — повин­ны в этом зло­де­я­нии. Что может сде­лать один сол­дат, ничтож­ная части­ца бушу­ю­щей повсюду граж­дан­ской вой­ны?». (3) Он тут же выко­пал яму, на руках пере­нес к ней тело и воздал отцу послед­ние поче­сти. Это сна­ча­ла при­влек­ло вни­ма­ние тех, кто нахо­дил­ся побли­зо­сти, потом осталь­ных. Вско­ре по всей армии толь­ко и слы­ша­лись воз­гла­сы удив­ле­ния и ужа­са, все про­кли­на­ли без­жа­лост­ную вой­ну, но каж­дый с преж­ним остер­ве­не­ни­ем уби­вал и гра­бил близ­ких, род­ных и бра­тьев, повто­рял, что это пре­ступ­ле­ние, — и сно­ва совер­шал его.

26. (1) Под Кре­мо­ной насту­паю­щих жда­ли новые, едва одо­ли­мые пре­пят­ст­вия. Еще во вре­мя ото­ни­ан­ской вой­ны⁵⁸ сол­да­ты гер­ман­ской армии окру­жи­ли сте­ны горо­да сво­и­ми лаге­ря­ми, обнес­ли их вала­ми, а на валах воз­ве­ли еще допол­ни­тель­ные укреп­ле­ния. Увидев эти обо­ро­ни­тель­ные соору­же­ния, вои­ны-победи­те­ли зако­ле­ба­лись, коман­ди­ры не зна­ли, что им при­ка­зы­вать. (2) Начи­нать оса­ду было едва ли по силам вой­ску, утом­лен­но­му днев­ным мар­шем и ноч­ным боем, да и успех ее пред­став­лял­ся сомни­тель­ным, так как ника­ких резер­вов под рука­ми не было; воз­вра­щать­ся в Бед­ри­ак — зна­чи­ло не толь­ко обречь армию на мучи­тель­ный бес­ко­неч­ный пере­ход, но и оста­вить нере­шен­ным исход сра­же­ния; соору­жать лагерь в непо­сред­ст­вен­ной бли­зо­сти от вител­ли­ан­цев было рис­ко­ван­но: вра­ги мог­ли вне­зап­но напасть на рас­се­ян­ных по рав­нине и заня­тых работой леги­о­не­ров. (3) Боль­ше все­го, одна­ко, бес­по­ко­и­ло коман­ди­ров настро­е­ние сол­дат: они гото­вы были выне­сти любые опас­но­сти, но не допус­ка­ли и мыс­ли о про­мед­ле­нии, вся­кая мера пре­до­сто­рож­но­сти вызы­ва­ла у них раз­дра­же­ние, толь­ко без­рас­суд­ная дер­зость сули­ла надеж­ду, алч­ность и страсть к добы­че застав­ля­ли забы­вать о смер­ти, ранах и кро­ви.

27. (1) Анто­ний не стал спо­рить с сол­да­та­ми и при­ка­зал охва­тить полу­кру­гом валы лаге­ря. Сна­ча­ла бой шел на рас­сто­я­нии, обе армии осы­па­ли друг дру­га кам­ня­ми и стре­ла­ми, к вели­ко­му уро­ну для фла­виан­цев, кото­рые сто­я­ли вни­зу под вала­ми и пото­му пред­став­ля­ли для про­тив­ни­ка отлич­ную мишень. Тогда Анто­ний рас­пре­де­лил участ­ки вала и лагер­ные ворота меж­ду отдель­ны­ми леги­о­на­ми; он рас­счи­ты­вал, что сопер­ни­че­ство заста­вит сол­дат сра­жать­ся еще луч­ше, а ему так будет вид­нее, кто ведет себя муже­ст­вен­но и кто тру­сит. (2) Тре­тий и седь­мой леги­он взя­ли на себя ту часть вала, что при­мы­ка­ла к бед­ри­ак­ской доро­ге, вось­мой и седь­мой Клав­ди­ев вста­ли пра­вее, три­на­дца­тый устре­мил­ся к Брик­сий­ским воротам⁵⁹. Насту­пи­ло корот­кое зати­шье: сол­да­ты сво­зи­ли с сосед­них полей моты­ги и засту­пы, тащи­ли лест­ни­цы и длин­ные шесты с укреп­лен­ны­ми на кон­цах желез­ны­ми крю­чья­ми. Но вот бой­цы выстро­и­лись тес­ны­ми ряда­ми вплот­ную друг к дру­гу, взмет­ну­лись над голо­ва­ми щиты, и чере­па­ха⁶⁰ дви­ну­лась к валу. (3) Одна­ко обе сто­ро­ны вла­де­ли рим­ским искус­ст­вом веде­ния боя: вител­ли­ан­цы обру­ши­ли на насту­пав­ших огром­ные кам­ни, пан­цирь чере­па­хи зака­чал­ся, изо­гнул­ся и трес­нул, вител­ли­ан­цы ста­ли вон­зать в щели дроты и копья: кры­ша из щитов рас­па­лась, и груды рас­тер­зан­ных тру­пов покры­ли зем­лю. И сно­ва насту­пи­ло зати­шье. Ни при­ка­зы, ни под­бад­ри­ва­нья не дей­ст­во­ва­ли боль­ше на обес­си­лен­ных сол­дат. Тогда пол­ко­вод­цы ука­за­ли сол­да­там на Кре­мо­ну и пообе­ща­ли отдать им город на раз­граб­ле­ние.

28. Прав ли Мес­са­ла, утвер­ждаю­щий, буд­то план этот при­ду­мал Горм⁶¹, или сле­ду­ет боль­ше пола­гать­ся на сло­ва Гая Пли­ния⁶², кото­рый обви­ня­ет во всем Анто­ния, — решить нелег­ко; и Горм, и Анто­ний дав­но забы­ли, что такое порядоч­ность и честь, и оба были гото­вы на самые ужас­ные пре­ступ­ле­ния. Ни кровь, ни раны не мог­ли боль­ше удер­жать сол­дат. Они под­ка­пы­ва­ют валы, тара­нят ворота, сно­ва стро­ят чере­па­ху и по щитам, обра­зу­ю­щим ее пан­цирь, по спи­нам това­ри­щей устрем­ля­ют­ся на вител­ли­ан­цев, выры­ва­ют у них ору­жие, хва­та­ют их за руки. Мерт­вые ска­ты­ва­ют­ся во рвы, увле­кая живых, исте­каю­щие кро­вью цеп­ля­ют­ся за ране­ных и стас­ки­ва­ют их за собой. Мно­го­ли­кая смерть обра­ща­ет к гиб­ну­щим то одно, то дру­гое свое лицо.

29. (1) Глав­ную тяжесть боя, сорев­ну­ясь в храб­ро­сти, при­ня­ли на себя тре­тий и седь­мой леги­о­ны. Анто­ний со вспо­мо­га­тель­ны­ми вой­ска­ми устре­мил­ся им на помощь. Вител­ли­ан­цы не выдер­жа­ли столь упор­но­го натис­ка; видя, что их дроты отска­ки­ва­ют от пан­ци­ря чере­па­хи, они обру­ши­ли на напа­даю­щих бал­ли­сту. Маши­на разда­ви­ла мно­же­ство сол­дат и на мгно­ве­нье рас­стро­и­ла их ряды, но, падая, увлек­ла за собой верх­нюю пло­щад­ку вала и зуб­цы, ее при­кры­вав­шие. Одно­вре­мен­но под гра­дом кам­ней осе­ла сто­яв­шая рядом баш­ня. В обра­зо­вав­шу­ю­ся брешь устре­ми­лись, постро­ив­шись кли­нья­ми, сол­да­ты седь­мо­го леги­о­на. В это же вре­мя тре­тий леги­он топо­ра­ми и меча­ми раз­бил ворота. (2) Пер­вым ворвал­ся в лагерь, как утвер­жда­ют в один голос все авто­ры, сол­дат третье­го леги­о­на Гай Волу­зий. Раз­бро­сав тех, кто еще сопро­тив­лял­ся, он взбе­жал на вал и, встав­ши там на виду у всех, объ­явил, что лагерь взят. За ним, в то вре­мя как охва­чен­ные пани­кой вител­ли­ан­цы ска­ты­ва­лись с вала, после­до­ва­ли осталь­ные. На всем про­стран­стве меж­ду лаге­рем и сте­на­ми Кре­мо­ны шла кро­во­про­лит­ная рез­ня.

30. (1) И сно­ва сра­же­ние изме­ни­ло свой облик. Перед насту­паю­щи­ми вырос­ли высо­кие сте­ны горо­да, камен­ные баш­ни, ворота, запер­тые око­ван­ны­ми желе­зом бру­сья­ми. На сте­нах сто­я­ли сол­да­ты и потря­са­ли дрота­ми. Мно­го­чис­лен­ные жите­ли Кре­мо­ны все были пре­дан­ны Вител­лию; в эти дни там к тому же была ярмар­ка, на кото­рую съе­хал­ся народ почти со всей Ита­лии, — защит­ни­ки горо­да счи­та­ли при­ез­жих сво­им резер­вом, и это пита­ло их веру в победу, напа­даю­щие виде­ли в них свою добы­чу и еще ярост­нее рва­лись к гра­бе­жу. (2) Анто­ний при­ка­зал захва­тить и под­жечь луч­шие зда­ния, рас­по­ло­жен­ные вне горо­да, так как наде­ял­ся, что кре­мон­цы, опа­са­ясь за свое иму­ще­ство, перей­дут на его сто­ро­ну. На кры­шах домов, рас­по­ло­жен­ных побли­зо­сти от город­ских стен и воз­вы­шав­ших­ся над ними, он раз­ме­стил во мно­же­стве луч­ших сво­их сол­дат. Они бро­са­ли в вител­ли­ан­цев брев­на, чере­пи­цу, зажжен­ные факе­лы, ста­ра­ясь про­гнать защит­ни­ков Кре­мо­ны со стен.

31. (1) Леги­о­ны уже стро­и­ли чере­па­ху, а сол­да­ты вспо­мо­га­тель­ных войск мета­ли в про­тив­ни­ка дроты и кам­ни. Муже­ство вител­ли­ан­цев мало-пома­лу нача­ло сла­беть. Пер­вы­ми отка­за­лись от сопро­тив­ле­ния коман­ди­ры: они пони­ма­ли, что после взя­тия горо­да у них не оста­нет­ся надежд на про­ще­ние и что вся ярость победи­те­лей обра­тит­ся не на бед­ня­ков сол­дат, а на три­бу­нов и цен­ту­ри­о­нов, у кото­рых есть чем пожи­вить­ся. (2) Рядо­вые были настро­е­ны более реши­тель­но: как люди под­не­воль­ные, они не под­вер­га­лись осо­бой опас­но­сти, а буду­щее их не забо­ти­ло. Одна­ко и они дав­но раз­бре­лись по ули­цам Кре­мо­ны, отси­жи­ва­лись в домах обы­ва­те­лей; мира они не про­си­ли, но вое­вать по сути дела пере­ста­ли. Пре­фек­ты лаге­рей попря­та­ли изо­бра­же­ния Вител­лия и ста­ра­лись не упо­ми­нать его име­ни. С Цеци­ны, кото­ро­го до сих пор дер­жа­ли в кан­да­лах, сня­ли око­вы, и коман­ди­ры ста­ли про­сить его засту­пить­ся за них перед фла­виан­ца­ми. Цеци­на отка­зы­вал­ся, чва­нил­ся, они при­ня­лись пла­кать и умо­лять его. Что может быть отвра­ти­тель­нее тако­го зре­ли­ща — тол­па доб­лест­ных вои­нов молит пре­да­те­ля о защи­те? Вско­ре на сте­нах пока­за­лись обви­тые лен­та­ми мас­лич­ные вет­ви, замель­ка­ли свя­щен­ные голов­ные повяз­ки. (3) Анто­ний при­ка­зал опу­стить дроты; из горо­да вынес­ли орлов леги­о­нов и знач­ки когорт; сле­дом, опу­стив голо­вы и глядя в зем­лю, шли удру­чен­ные без­оруж­ные сол­да­ты. Победи­те­ли окру­жи­ли их, посы­па­лись про­кля­тья, угро­зы. Побеж­ден­ные, забыв о былой занос­чи­во­сти, мол­ча, покор­но выслу­ши­ва­ли оскорб­ле­ния. Видя это, фла­виан­цы вспом­ни­ли, что перед ними те самые люди, кото­рые совсем недав­но одер­жа­ли победу у Бед­ри­а­ка и про­яви­ли столь­ко уме­рен­но­сти и снис­хо­ди­тель­но­сти. (4) Но в ту же мину­ту ярость и воз­му­ще­ние сно­ва охва­ти­ли их: в воротах горо­да пока­зал­ся Цеци­на, со зна­ка­ми кон­суль­ско­го досто­ин­ства — в пре­тек­сте⁶³, окру­жен­ный лик­то­ра­ми, раз­го­няв­ши­ми тол­пу. Обви­не­ния в высо­ко­ме­рии, жесто­ко­сти и даже — такую лютую нена­висть вызы­ва­ют у людей измен­ни­ки — в пре­да­тель­стве поле­те­ли со всех сто­рон. Анто­ний при­ка­зал сол­да­там мол­чать и под кон­во­ем отпра­вил Цеци­ну к Вес­па­си­а­ну.

32. (1) Меж­ду тем жите­ли Кре­мо­ны в ужа­се мета­лись по ули­цам, навод­нен­ным воору­жен­ны­ми вои­на­ми. Рез­ня чуть было не нача­лась, но коман­ди­рам уда­лось уго­во­рить сол­дат сжа­лить­ся. Анто­ний собрал вой­ска на сход­ку и обра­тил­ся к ним с речью, в кото­рой воздал хва­лу победи­те­лям, мило­сти­во ото­звал­ся о побеж­ден­ных и не ска­зал ниче­го опре­де­лен­но­го о жите­лях горо­да. Сол­да­ты, одна­ко, были дви­жи­мы не толь­ко обыч­ной жаж­дой гра­бе­жа, — леги­о­не­ры издав­на нена­виде­ли жите­лей Кре­мо­ны и рва­лись пере­бить их всех. (2) Счи­та­лось, что еще во вре­мя ото­ни­ан­ской вой­ны они под­дер­жи­ва­ли Вител­лия; сол­да­ты три­на­дца­то­го леги­о­на, остав­лен­ные в свое вре­мя в горо­де для соору­же­ния амфи­те­ат­ра⁶⁴, не забы­ли шуток и оскорб­ле­ний, кото­рых им при­шлось тогда наслу­шать­ся от рас­пу­щен­ной как все­гда город­ской чер­ни; фла­виан­цев воз­му­ща­ло, что здесь, в Кре­моне, Цеци­на устра­и­вал свои гла­ди­а­тор­ские бои⁶⁵; они при­хо­ди­ли в ярость при вос­по­ми­на­нии о том, что имен­но тут два­жды про­ис­хо­ди­ли кро­во­про­лит­ные сра­же­ния, жите­ли выно­си­ли пищу сра­жаю­щим­ся вител­ли­ан­цам и даже кре­мон­ские жен­щи­ны при­ни­ма­ли уча­стие в бит­ве, — до того вели­ка была их пре­дан­ность Вител­лию. Сыг­ра­ла свою роль и про­ис­хо­див­шая в горо­де ярмар­ка: бла­го­да­ря ей коло­ния, и без того зажи­точ­ная, выгляде­ла ска­зоч­но бога­той. (3) Поз­же вино­ва­тым за все здесь слу­чив­ше­е­ся ока­зал­ся в гла­зах людей один Анто­ний, осталь­ные пол­ко­вод­цы суме­ли остать­ся в тени. Сра­зу же после боя Анто­ний поспе­шил в баню, чтобы смыть покры­вав­шую его кровь; вода ока­за­лась недо­ста­точ­но теп­лой, он рас­сер­дил­ся, кто-то крик­нул: «Сей­час под­да­дим огня!». Сло­ва эти, при­над­ле­жав­шие одно­му из домаш­них рабов, при­пи­са­ли Анто­нию, истол­ко­вав их так, буд­то он при­ка­зал под­жечь Кре­мо­ну, и общая нена­висть обра­ти­лась на него; на самом же деле, когда он нахо­дил­ся в бане, коло­ния уже пыла­ла.

33. (1) Сорок тысяч воору­жен­ных сол­дат вло­ми­лись в город, за ними — обоз­ные рабы и мар­ки­тан­ты, еще более мно­го­чис­лен­ные, еще более рас­пу­щен­ные. Ни поло­же­ние, ни воз­раст не мог­ли огра­дить от наси­лия, спа­сти от смер­ти. Седых стар­цев, пожи­лых жен­щин, у кото­рых нече­го было отнять, волок­ли на поте­ху сол­датне. Взрос­лых деву­шек и кра­си­вых юно­шей рва­ли на части, и над тела­ми их воз­ни­ка­ли дра­ки, кон­чав­ши­е­ся поно­жов­щи­ной и убий­ства­ми. Сол­да­ты тащи­ли день­ги и сокро­ви­ща хра­мов, дру­гие, более силь­ные, напа­да­ли на них и отни­ма­ли добы­чу. (2) Неко­то­рые не доволь­ст­во­ва­лись богат­ства­ми, быв­ши­ми у всех на виду, — в поис­ках спря­тан­ных кла­дов они рыли зем­лю, изби­ва­ли и пыта­ли людей. В руках у всех пыла­ли факе­лы, и, кон­чив гра­беж, леги­о­не­ры кида­ли их, поте­хи ради, в пустые дома и разо­рен­ные хра­мы. Ниче­го не было запрет­но­го для мно­го­язы­кой мно­го­пле­мен­ной армии, где пере­ме­ша­лись граж­дане, союз­ни­ки и чуже­зем­цы⁶⁶, где у каж­до­го были свои жела­ния и своя вера. Гра­беж про­дол­жал­ся четы­ре дня. Когда все иму­ще­ство людей и досто­я­ние богов сго­ре­ло дотла, перед сте­на­ми горо­да про­дол­жал высить­ся один лишь храм Мефи­тис⁶⁷, сохра­нив­ший­ся бла­го­да­ря сво­е­му место­по­ло­же­нию или заступ­ни­че­ству боги­ни.

34. (1) Так, на две­сти восемь­де­сят шестом году сво­его суще­ст­во­ва­ния, погиб­ла Кре­мо­на. Ее осно­ва­ли в те вре­ме­на, когда в Ита­лию вторг­ся Ган­ни­бал, при кон­су­лах Тибе­рии Сем­п­ро­нии и Пуб­лии Кор­не­лии⁶⁸, как пере­до­вую кре­пость, выдви­ну­тую про­тив транс­па­дан­ских гал­лов и дру­гих наро­дов, кото­рые мог­ли нахлы­нуть из-за Альп. Впо­след­ст­вии бла­го­да­ря при­то­ку коло­ни­стов, удач­но­му рас­по­ло­же­нию на вод­ных путях, пло­до­ро­дию поч­вы, мир­ным отно­ше­ни­ям и род­ст­вен­ным свя­зям с окру­жаю­щи­ми пле­ме­на­ми город окреп и рас­цвел. Внеш­ние вой­ны его не кос­ну­лись, граж­дан­ские же при­нес­ли горе­сти и беды⁶⁹. (2) Анто­ний, сты­дясь пре­ступ­ле­ний, кото­рым он потвор­ст­во­вал, чув­ст­вуя, что нена­висть к нему все рас­тет, издал при­каз, запре­щаю­щий кому бы то ни было дер­жать в нево­ле жите­лей Кре­мо­ны. Плен­ные эти ока­за­лись для сол­дат невы­год­ной добы­чей, так как вся Ита­лия еди­но­душ­но и с отвра­ще­ни­ем отка­зы­ва­лась поку­пать рабов, захва­чен­ных таким обра­зом. Сол­да­ты ста­ли их уби­вать; про­слы­шав об этом, род­ные и дру­зья нача­ли тай­ком выку­пать сво­их близ­ких. Вско­ре потя­ну­лись на преж­ние места уцелев­шие жите­ли, вновь зашу­ме­ли рын­ки, отстра­и­ва­лись раз­ру­шен­ные хра­мы. Щед­рую помощь ока­зы­ва­ли Кре­моне сосед­ние муни­ци­пии, и Вес­па­си­ан со сво­ей сто­ро­ны поощ­рял жите­лей вос­ста­нав­ли­вать город.

35. (1) Пока что, одна­ко, вокруг победи­те­лей рас­сти­ла­лась дыша­щая миаз­ма­ми зем­ля⁷⁰, и дол­го оста­вать­ся в погре­бен­ном под раз­ва­ли­на­ми горо­де было невоз­мож­но. Встав лаге­рем воз­ле третье­го кам­ня от Кре­мо­ны, сол­да­ты лови­ли раз­бред­ших­ся по всей окру­ге пере­пу­ган­ных вител­ли­ан­цев и воз­вра­ща­ли каж­до­го в его когор­ту. В усло­ви­ях про­дол­жаю­щей­ся граж­дан­ской вой­ны эти раз­би­тые леги­о­ны мог­ли вновь стать опас­ны­ми, и поэто­му их раз­бро­са­ли по все­му Илли­ри­ку. (2) Фла­виан­цы реши­ли, что не одни гон­цы, но и мол­ва доне­сут весть о победе до испан­ских про­вин­ций, а затем и до Бри­та­нии; в Гал­лию был послан три­бун Юлий Кален, в Гер­ма­нию — пре­фект когор­ты Аль­пи­ний Мон­тан. Вест­ни­ков выби­ра­ли с рас­че­том про­из­ве­сти вящее впе­чат­ле­ние на жите­лей этих про­вин­ций: Кален был эдуй, Мон­тан — тре­вир, и оба в про­шлом — вител­ли­ан­цы. В аль­пий­ских про­хо­дах рас­по­ло­жи­лись сто­ро­же­вые заста­вы, дабы из Гер­ма­нии никто не мог прий­ти на помощь Вител­лию.

36. (1) Меж­ду тем Вител­лий через несколь­ко дней после отъ­езда Цеци­ны сумел выпро­во­дить из Рима на театр воен­ных дей­ст­вий и Фабия Вален­та, и теперь, ста­ра­ясь забыть обру­шив­ши­е­ся на него беды, пре­да­вал­ся рос­ко­ши и раз­вле­че­ни­ям. Он даже не помыш­лял о том, чтобы обес­пе­чить себя ору­жи­ем, зака­лить армию перед пред­сто­я­щи­ми боя­ми, обра­тить­ся к сол­да­там с речью, пока­зать­ся наро­ду. Укрыв­шись в тени сво­их садов, подоб­ный бес­смыс­лен­ным живот­ным, кото­рые, едва насы­тят­ся, погру­жа­ют­ся в оце­пе­не­ние, Вител­лий не забо­тил­ся ни о про­шлом, ни о насто­я­щем, ни о буду­щем. (2) Вялый, непо­движ­ный, сидел он в Ари­ций­ской роще⁷¹, когда при­шла весть о пре­да­тель­стве Луци­лия Бас­са и пере­хо­де Равенн­ско­го флота на сто­ро­ну Вес­па­си­а­на. Через неко­то­рое вре­мя ему доло­жи­ли о том, что слу­чи­лось с Цеци­ной⁷². Это изве­стие одно­вре­мен­но и огор­чи­ло, и обра­до­ва­ло Вител­лия: его удру­ча­ло, что Цеци­на ему изме­нил, но рас­сказ о том, что сол­да­ты зако­ва­ли Цеци­ну в кан­да­лы, доста­вил ему удо­воль­ст­вие. В этой ничтож­ной душе при­ят­ные впе­чат­ле­ния все­гда засло­ня­ли серь­ез­ные. С вели­ким лико­ва­ни­ем Вител­лий воз­вра­тил­ся в Рим и на мно­го­люд­ном собра­нии граж­дан воздал сол­да­там хва­лу за про­яв­лен­ную ими вер­ность, при­ка­зал зато­чить в тюрь­му пре­фек­та пре­то­рия Пуб­ли­лия Саби­на⁷³, кото­рый был дру­жен с Цеци­ной, и назна­чил на его место Алфе­на Вара⁷⁴.

37. (1) Неко­то­рое вре­мя спу­стя он высту­пил в сена­те с тща­тель­но состав­лен­ной пыш­ной речью, и сена­то­ры осы­па­ли его выра­же­ни­я­ми самой льсти­вой пре­дан­но­сти. На Цеци­ну обру­ши­лись все, пер­вым — Луций Вител­лий⁷⁵, за ним осталь­ные. Ста­ра­тель­но разыг­ры­вая воз­му­ще­ние, они клей­ми­ли кон­су­ла, пре­дав­ше­го рес­пуб­ли­ку, пол­ко­во­д­ца, изме­нив­ше­го сво­е­му импе­ра­то­ру, пре­да­те­ля, обма­нув­ше­го дру­га, кото­рый осы­пал его богат­ства­ми и поче­стя­ми. Каж­дый сето­вал на обиды, нане­сен­ные Вител­лию, но в глу­бине души думал лишь о себе. (2) Никто из высту­пав­ших не поз­во­лил себе ника­ких рез­ко­стей по адре­су Вес­па­си­а­на, гово­ри­ли о заблуж­де­нии, в кото­рое впа­ли сол­да­ты, о неосмот­ри­тель­но­сти, ими про­яв­лен­ной, и тща­тель­но избе­га­ли упо­ми­нать имя, быв­шее у всех на уме. Срок кон­суль­ства Цеци­ны исте­кал через день; нашел­ся чело­век, упро­сив­ший Вител­лия раз­ре­шить ему занять эту долж­ность на остав­ши­е­ся сут­ки; прось­ба была удо­вле­тво­ре­на, что вызва­ло мно­же­ство насме­шек и над тем, кто ока­зал подоб­ное бла­го­де­я­ние, и над тем, кто его при­нял. В тече­ние одно­го дня — нака­нуне ноябрь­ских календ — Росий Регул и при­нял кон­суль­ские пол­но­мо­чия, и сло­жил их с себя⁷⁶. Впер­вые, как гово­ри­ли све­ду­щие в этих делах люди, новый маги­ст­рат был назна­чен без пред­ва­ри­тель­но при­ня­то­го закон­но­го реше­ния о сня­тии обя­зан­но­стей с чело­ве­ка, рань­ше зани­мав­ше­го эту долж­ность. Кон­су­лы одно­го дня были извест­ны и преж­де. Так, дик­та­тор Гай Цезарь, торо­пясь воз­на­гра­дить Кани­ния Реби­ла за услу­ги, ока­зан­ные во вре­мя граж­дан­ской вой­ны, назна­чил его кон­су­лом при таких же обсто­я­тель­ствах⁷⁷.

38. (1) В эти же дни умер Юний Блез⁷⁸, смерть его при­влек­ла к себе все­об­щее вни­ма­ние и вызва­ла мно­го раз­го­во­ров. Вот что мне уда­лось о ней узнать. Тяже­ло заболев­ший Вител­лий ноче­вал в Сер­ви­ли­е­вых садах⁷⁹; вдруг он заме­тил, что один из рас­по­ло­жен­ных побли­зо­сти двор­цов ярко осве­щен. Вител­лий послал узнать, в чем дело; ему доло­жи­ли, что Цеци­на Туск⁸⁰ устро­ил мно­го­люд­ное пир­ше­ство в честь Юния Бле­за, и со вся­че­ски­ми пре­уве­ли­че­ни­я­ми опи­са­ли пыш­ность пира и рас­пу­щен­ность, яко­бы там царя­щую. Тут же нашлись люди, вме­нив­шие в пре­ступ­ле­ние Тус­ку, его гостям и в первую оче­редь Бле­зу, что они весе­лят­ся, когда прин­цепс болен. (2) При­двор­ные, кото­рые все­гда толь­ко и ждут, на кого бы натра­вить импе­ра­то­ра, видя, что на Вител­лия дей­ст­ву­ют их раз­го­во­ры и таким обра­зом откры­ва­ет­ся воз­мож­ность погу­бить Бле­за, уго­во­ри­ли Луция Вител­лия высту­пить в роли обви­ни­те­ля. Запят­нан­ный все­ми поро­ка­ми, он издав­на завидо­вал без­упреч­ной репу­та­ции Бле­за и нена­видел его. Явив­шись в ком­на­ту прин­цеп­са, Луций Вител­лий бро­сил­ся на коле­ни, а потом при­нял­ся горя­чо обни­мать и при­жи­мать к груди сына Вител­лия. (3) На вопрос, в чем дело, Луций отве­чал, что боит­ся не за себя, что при­шел слез­но умо­лять бра­та защи­тить лишь свою жизнь и огра­дить от опас­но­сти детей. «Не Вес­па­си­а­на надо боять­ся, — гово­рил он, — меж­ду ним и нами гер­ман­ские леги­о­ны, вер­ные сво­е­му дол­гу про­вин­ции, бес­край­ние моря и зем­ли. Дру­го­го вра­га нам сле­ду­ет опа­сать­ся — того, кто здесь, в Риме, у нас на гла­зах, хва­ста­ет­ся сво­и­ми пред­ка­ми — Юни­я­ми и Анто­ни­я­ми⁸¹, кичит­ся сво­им про­ис­хож­де­ни­ем из импе­ра­тор­ско­го рода⁸² и выстав­ля­ет напо­каз перед сол­да­та­ми свою доб­роту и щед­рость⁸³. Он при­влек к себе все серд­ца, он браж­ни­ча­ет, спо­кой­но взи­рая на муки и стра­да­ния прин­цеп­са. (4) Не разо­брав, где враг и где друг, ты при­грел на сво­ей груди сопер­ни­ка. Надо нака­зать это­го чело­ве­ка за неумест­ное весе­лье, пусть эта ночь станет для него ночью ужа­са и скор­би. Пусть зна­ет, что Вител­лий жив, что он пра­вит, и у него есть сын, кото­рый в слу­чае роко­вой необ­хо­ди­мо­сти заме­нит его».

39. (1) Вител­лий тре­пе­тал от стра­ха, но не мог решить­ся на пре­ступ­ле­ние. Он боял­ся, что, сохра­няя Бле­зу жизнь, под­вер­га­ет себя смер­тель­ной опас­но­сти, но в то же вре­мя знал, что, при­ка­зав убить его, рис­ку­ет вызвать к себе все­об­щую лютую нена­висть. Поэто­му он счел за луч­шее отра­вить его. Радость, кото­рую он не сумел скрыть при виде мерт­во­го тела Бле­за, еще раз пока­за­ла всем, кто пови­нен в этом зло­де­я­нии. Пере­да­ва­ли ска­зан­ные им мерз­кие сло­ва (я при­во­жу их совер­шен­но точ­но), буд­то видом мерт­во­го вра­га он насы­ща­ет свой взор. (2) Блез был чело­век не толь­ко знат­ный и отлич­но вос­пи­тан­ный, но и на ред­кость вер­ный сво­е­му дол­гу. Вител­лию еще ничто не угро­жа­ло, когда Цеци­на и дру­гие гла­ва­ри вител­ли­ан­ской пар­тии уже разо­ча­ро­ва­лись в нем и ста­ли вся­че­ски обха­жи­вать Бле­за: одна­ко Блез упор­но отвер­гал все их домо­га­тель­ства. Он был чист душой, дер­жал­ся в сто­роне от интриг, не стре­мил­ся ни к неза­слу­жен­ным поче­стям, ни к прин­цеп­ской вла­сти, кото­рой его едва не сочли достой­ным.

40. (1) Меж­ду тем Фабий Валент дви­гал­ся к теат­ру воен­ных дей­ст­вий во гла­ве целой армии изне­жен­ных налож­ниц и евну­хов, и дале­ко не так поспеш­но, как подо­ба­ет пол­ко­вод­цу. Когда ему сроч­ной эста­фе­той доста­ви­ли сведе­ния об измене Луци­лия Бас­са и пере­хо­де Равенн­ско­го флота на сто­ро­ну Вес­па­си­а­на⁸⁴, он еще мог фор­си­ро­ван­ным мар­шем опе­ре­дить коле­бав­ше­го­ся Цеци­ну или при­со­еди­нить­ся к леги­о­нам до того, как над ними навис­ла опас­ность раз­гро­ма. Одни из его при­бли­жен­ных сове­то­ва­ли свер­нуть с глав­ной доро­ги и с груп­пой вер­ных людей, околь­ны­ми тро­па­ми, в обход Равен­ны, поспе­шить к Гости­лии или Кре­моне, (2) дру­гие наста­и­ва­ли на том, чтобы вызвать из Рима пре­то­ри­ан­ские когор­ты и, собрав доста­точ­но сил, про­рвать фронт вра­га⁸⁵. Валент мед­лил и вме­сто того, чтобы дей­ст­во­вать, про­во­дил вре­мя в бес­по­лез­ных раз­го­во­рах. В кон­це кон­цов он отверг оба пла­на и, не обла­дая ни под­лин­ной сме­ло­стью, ни муд­рой пред­у­смот­ри­тель­но­стью, выбрал самое худ­шее, что может быть в таком поло­же­нии, — сред­нюю линию.

41. (1) Валент напи­сал Вител­лию, про­ся под­креп­ле­ний. Ему при­сла­ли три когор­ты⁸⁶ и бри­тан­скую кон­ни­цу; для скры­то­го манев­ра, рас­счи­тан­но­го на обман вра­га, это было слиш­ком мно­го, для откры­то­го про­ры­ва — слиш­ком мало. Валент и в этих кри­ти­че­ских обсто­я­тель­ствах не хотел отка­зы­вать­ся от сво­их под­лых при­вы­чек: ходи­ли слу­хи об извра­щен­ных наслаж­де­ни­ях, кото­рым он пре­да­ет­ся, о пре­лю­бо­де­я­ни­ях и пре­ступ­ле­ни­ях, тво­ри­мых им в домах, где он оста­нав­ли­вал­ся. Силы и день­ги у него еще были, но он видел, что звезда его зака­ты­ва­ет­ся, и стре­мил­ся нате­шить­ся напо­сле­док. (2) Как толь­ко к Вален­ту при­бы­ли вызван­ные им из Рима пехот­ные и кон­ные под­разде­ле­ния, неле­пость его пла­на ста­ла оче­вид­на всем: с таки­ми огра­ни­чен­ны­ми сила­ми нече­го было и думать высту­пать про­тив вра­га, даже если бы при­быв­шие сол­да­ты и были гото­вы до кон­ца сто­ять за Вител­лия, а они подоб­ной пре­дан­но­стью не отли­ча­лись. Свои под­лин­ные настро­е­ния они про­яви­ли не сра­зу, пона­ча­лу стыд и почте­ние, кото­рое обыч­но вну­ша­ет при­сут­ст­вие коман­дую­ще­го, удер­жи­ва­ли их. Одна­ко люди, кото­рые опас­но­стей стра­шат­ся, а позо­ра нет, не надол­го под­да­ют­ся подоб­ным чув­ствам. (3) Валент хоро­шо пони­мал это и, отпра­вив пешие когор­ты к Ари­ми­ну⁸⁷, а кава­ле­рии пору­чив обо­ро­ну тыла, в сопро­вож­де­нии немно­гих сол­дат, сохра­нив­ших ему былую вер­ность, свер­нул в Умбрию, а оттуда в Тос­ка­ну, где его заста­ло изве­стие об исхо­де бит­вы под Кре­мо­ной. Тогда-то у него и воз­ник новый план, не лишен­ный дер­зо­сти, а в слу­чае уда­чи гро­зив­ший ужас­ны­ми послед­ст­ви­я­ми: добрать­ся морем до Нар­бонн­ской про­вин­ции и оттуда под­нять Гал­лию, рим­ские армии и гер­ман­ские пле­ме­на на новую вой­ну.

42. (1) Когор­ты, остав­лен­ные Вален­том в Ари­мине, после отъ­езда коман­дую­ще­го совсем пали духом. Кор­не­лий Фуск под­тя­нул про­тив них свои вой­ска, при­ка­зал быст­ро­ход­ным судам кур­си­ро­вать вдоль бере­гов и таким обра­зом запер вител­ли­ан­цев с суши и с моря. Теперь доли­ны Умбрии и омы­вае­мая Адри­а­ти­че­ским морем часть Пице­на ока­за­лись заня­ты⁸⁸; меж­ду Ита­ли­ей Вес­па­си­а­на и Ита­ли­ей Вител­лия един­ст­вен­ной пре­гра­дой остал­ся Апен­нин­ский хре­бет. (2) Валент тем вре­ме­нем вышел на кораб­лях из Пизан­ско­го зали­ва, но штиль или встреч­ные вет­ры заста­ви­ли его при­стать в пор­ту Гер­ку­ле­са Моной­кий­ско­го⁸⁹, непо­да­ле­ку от кото­ро­го дей­ст­во­вал про­ку­ра­тор При­мор­ских Альп Марий Матур⁹⁰, пока еще по-преж­не­му сохра­няв­ший вер­ность Вител­лию, хотя все кру­гом уже пере­шли на сто­ро­ну его вра­гов. Марий Матур хоро­шо при­нял Вален­та и отго­во­рил его от без­рас­суд­ной поезд­ки в Нар­бонн­скую Гал­лию. Дово­ды Мату­ра наве­ли на Вален­та ужас, а вско­ре и сол­дат его страх заста­вил забыть о дол­ге и при­ся­ге.

43. (1) Рас­по­ло­жен­ные побли­зо­сти горо­да пере­шли на сто­ро­ну Вес­па­си­а­на. При­нудил их к это­му про­ку­ра­тор⁹¹ Вале­рий Пау­лин, опыт­ный вое­на­чаль­ник, свя­зан­ный с Вес­па­си­а­ном уза­ми ста­рин­ной друж­бы, начав­шей­ся еще до того, как судь­ба воз­нес­ла буду­ще­го прин­цеп­са. Пау­лин собрал людей, уво­лен­ных Вител­ли­ем из армии и жаж­дав­ших при­нять уча­стие в войне⁹², и занял коло­нию Форум Юлия⁹³, кон­тро­ли­ро­вав­шую выход к морю. Власть Пау­ли­на была тем более вели­ка, что сам он про­ис­хо­дил из этой коло­нии; пре­то­ри­ан­цы его под­дер­жи­ва­ли, пото­му что он неко­гда был у них три­бу­ном; даже кре­стьяне из окрест­ных дере­вень помо­га­ли ему, стре­мясь заво­е­вать рас­по­ло­же­ние город­ских вла­стей и рас­счи­ты­вая на под­держ­ку со сто­ро­ны Пау­ли­на в буду­щем. (2) Когда слух об его успе­хах, и без того зна­чи­тель­ных, да еще при­укра­шен­ных мол­вой, рас­про­стра­нил­ся сре­ди коле­бав­ших­ся, неуве­рен­ных в себе вител­ли­ан­цев, Фабий Валент поспе­шил вер­нуть­ся на свои кораб­ли. За ним после­до­ва­ли чет­ве­ро орди­нар­цев, трое дру­зей и три цен­ту­ри­о­на; Матур и осталь­ные реши­ли остать­ся и при­сяг­нуть Вес­па­си­а­ну. Валент хоро­шо пони­мал, откуда ему гро­зит опас­ность, гораздо хуже он пред­став­лял себе, на кого ему мож­но было бы опе­реть­ся; буду­щее каза­лось смут­ным, и в море он чув­ст­во­вал себя уве­рен­нее, чем на бере­гу или в горо­дах. Непо­го­дой кораб­ли его отнес­ло к Стой­хадам — ост­ро­вам, нахо­див­шим­ся под вла­стью горо­да Мас­си­лии⁹⁴. Здесь его и схва­ти­ли моря­ки быст­ро­ход­ных либурн­ских кораб­лей, кото­рые Пау­лин еще рань­ше выслал к Стой­хадам.

44. После аре­ста Вален­та дела Вес­па­си­а­на повсюду пошли на лад. К нему при­со­еди­ни­лись сна­ча­ла Испа­ния, где пер­вый Вспо­мо­га­тель­ный леги­он, вер­ный памя­ти Ото­на и пото­му враж­деб­ный Вител­лию, увлек за собой деся­тый и шестой, затем — галль­ские про­вин­ции и, нако­нец, Бри­та­ния. Сол­да­ты рас­по­ло­жен­но­го здесь вто­ро­го леги­о­на люби­ли Вес­па­си­а­на, кото­рый при Клав­дии коман­до­вал ими и хоро­шо про­явил себя в боях. Они суме­ли пере­тя­нуть на свою сто­ро­ну и осталь­ные вой­ска, прав­да, не без сопро­тив­ле­ния и спо­ров: боль­шин­ство цен­ту­ри­о­нов и сол­дат полу­чи­ли от Вител­лия повы­ше­ния по служ­бе и очень неохот­но отка­зы­ва­лись от прин­цеп­са, дока­зав­ше­го им на деле свою бла­го­склон­ность⁹⁵.

45. (1) Все эти рас­при и непре­рыв­но дохо­див­шие слу­хи о меж­до­усо­би­ях в Риме вдох­ну­ли новые силы в серд­ца бри­тан­цев. Боль­ше всех под­стре­кал их к вос­ста­нию Вену­ций⁹⁶, чело­век неукро­ти­мый, лютый враг рим­лян и к тому же имев­ший свои при­чи­ны нена­видеть цари­цу Кар­ти­ман­дую. Эта цари­ца, про­ис­хо­див­шая из ста­ро­го знат­но­го рода, пра­ви­ла пле­ме­нем бри­ган­тов. Могу­ще­ство ее силь­но воз­рос­ло после того, как она, обма­ном захва­тив царя Кар­ата­ка, как бы сво­и­ми рука­ми устро­и­ла три­умф Клав­дия Цеза­ря⁹⁷. Вме­сте с богат­ст­вом и уда­чей при­шли, как обыч­но, рос­кошь и раз­врат. Кар­ти­ман­дуя отверг­ла сво­его мужа Вену­ция и разде­ли­ла ложе и власть с его ору­же­нос­цем Вел­ло­ка­том. (2) Это пре­ступ­ле­ние вызва­ло целую бурю: на сто­ро­ну Вену­ция ста­ло все государ­ство, на сто­ро­ну Вел­ло­ка­та — цари­ца, ослеп­лен­ная стра­стью и гото­вая на любую жесто­кость. Вену­ций сумел собрать силы, бри­тан­цы изме­ни­ли Кар­ти­ман­дуе, и, доведен­ная до послед­ней край­но­сти, она обра­ти­лась за помо­щью к рим­ля­нам. После несколь­ких сра­же­ний, кон­чав­ших­ся победой то одной, то дру­гой сто­ро­ны, рим­ские когор­ты и кон­ные отряды спас­ли цари­цу от навис­шей над ней опас­но­сти. Победа оста­лась за нами, цар­ство — за Вену­ци­ем.

46. (1) В эти же дни вспых­ну­ли вол­не­ния в Гер­ма­нии. Здесь гос­под­ство рим­лян едва не было уни­что­же­но из-за сла­бо­сти пол­ко­вод­цев, рас­пу­щен­но­сти леги­о­нов, ковар­ства союз­ных пле­мен и оби­лия сил, кото­ры­ми рас­по­ла­га­ли вар­ва­ры. О при­чи­нах и ходе этой надол­го затя­нув­шей­ся вой­ны я вско­ре рас­ска­жу осо­бо.

(2) Воз­му­ще­ние захва­ти­ло так­же и пле­мя даков⁹⁸; они нико­гда не были по-насто­я­ще­му вер­ны Риму, а после ухо­да войск из Мёзии реши­ли, что теперь им уж совсем нече­го боять­ся. Спер­ва они хра­ни­ли спо­кой­ст­вие и толь­ко наблюда­ли за про­ис­хо­дя­щим, когда же вой­на запо­лы­ха­ла по всей Ита­лии и армии одна за дру­гой ста­ли втя­ги­вать­ся в борь­бу, даки захва­ти­ли зим­ние лаге­ря пеших когорт и кон­ных отрядов, овла­де­ли обо­и­ми бере­га­ми Дуная и уже соби­ра­лись напасть на лаге­ря леги­о­нов, но Муци­ан, полу­чив­ший тем вре­ме­нем сведе­ния о победе под Кре­мо­ной и пони­мав­ший, что если даки и гер­ман­цы с раз­ных сто­рон вторг­нут­ся в пре­де­лы импе­рии, то ему при­дет­ся иметь дело с вдвое более гроз­ным про­тив­ни­ком, дви­нул про­тив даков шестой леги­он⁹⁹. (3) Опять, как во мно­гих дру­гих слу­ча­ях, сама судь­ба поза­бо­ти­лась о рим­ском наро­де: Муци­ан с восточ­ны­ми арми­я­ми вовре­мя ока­зал­ся на месте¹⁰⁰, а Кре­мо­ну мы тем вре­ме­нем окон­ча­тель­но закре­пи­ли за собой. Во гла­ве Мёзии был постав­лен Фон­тей Агрип­па¹⁰¹, пере­веден­ный из Азии, кото­рой он в тече­ние года управ­лял в каче­стве про­кон­су­ла. В помощь ему дали армию, набран­ную из быв­ших вител­ли­ан­цев, — и здра­вый смысл, и инте­ре­сы мира тре­бо­ва­ли рас­сре­дото­чить их по про­вин­ци­ям и занять вой­ной с про­тив­ни­ком, угро­жав­шим Риму извне.

47. (1) Неспо­кой­ны были и дру­гие пле­ме­на. В Пон­те¹⁰² неожи­дан­но взял­ся за ору­жие раб, вар­вар, неко­гда коман­до­вав­ший цар­ским фло­том, — отпу­щен­ник Поле­мо­на Ани­кет. Преж­де он поль­зо­вал­ся боль­шой вла­стью в этой стране; когда же она сде­ла­лась рим­ской про­вин­ци­ей, при­нял­ся с нетер­пе­ни­ем ожи­дать пере­во­рота. (2) Име­нем Вител­лия он при­влек на свою сто­ро­ну погра­нич­ные с Пон­том пле­ме­на, пообе­щал самым нуж­даю­щим­ся дать воз­мож­ность погра­бить и во гла­ве зна­чи­тель­ных сил неожи­дан­но ворвал­ся в Тра­пезунд, слав­ный древ­ний город, осно­ван­ный гре­ка­ми в самой отда­лен­ной части Пон­тий­ско­го побе­ре­жья¹⁰³. Рас­по­ло­жен­ная здесь когор­та¹⁰⁴, состав­ляв­шая в про­шлом цар­ский гар­ни­зон, была пере­би­та: хотя этим сол­да­там недав­но дали рим­ское граж­дан­стве, знач­ки и ору­жие, при­ня­тые в нашей армии, они по сути дела оста­лись преж­ни­ми лени­вы­ми, рас­пу­щен­ны­ми гре­ка­ми. (3) Ани­кет сжег рим­ские суда, забро­сав их горя­щи­ми факе­ла­ми, и стал пол­но­власт­ным хозя­и­ном на море, так как луч­шие либурн­ские гале­ры и всех сол­дат Муци­ан еще преж­де увел отсюда в Бизан­тий¹⁰⁵. Вар­ва­ры с уди­ви­тель­ной быст­ро­той пона­стро­и­ли себе кораб­лей и без­на­ка­зан­но борозди­ли море. Кораб­ли эти назы­ва­ют­ся у них кама­ры¹⁰⁶, бор­та их рас­по­ло­же­ны близ­ко друг к дру­гу, а ниже бор­тов кор­пус рас­ши­ря­ет­ся; вар­ва­ры не поль­зу­ют­ся при построй­ке кораб­лей ни мед­ны­ми, ни желез­ны­ми скре­па­ми; когда море бур­но и вол­ны высо­ки, поверх бор­тов накла­ды­ва­ют дос­ки, обра­зу­ю­щие что-то вро­де кры­ши, и защи­щен­ные таким обра­зом бар­ки лег­ко манев­ри­ру­ют. Гре­сти на них мож­но в любую сто­ро­ну, эти суда кон­ча­ют­ся ост­рым носом и спе­ре­ди, и сза­ди, так что могут с пол­ной без­опас­но­стью при­ча­ли­вать к бере­гу и одним, и дру­гим кон­цом.

48. (1) Мятеж Ани­ке­та при­влек вни­ма­ние Вес­па­си­а­на, и он выслал про­тив повстан­цев отдель­ные под­разде­ле­ния леги­о­нов во гла­ве с опыт­ным вое­на­чаль­ни­ком Вир­ди­ем Геми­ном. Напав на заня­тых гра­бе­жом, раз­бред­ших­ся по всей окру­ге вар­ва­ров, он при­нудил их вер­нуть­ся на кораб­ли. Поспеш­но выстро­ив несколь­ко быст­ро­ход­ных галер, Гемин погнал­ся на них за Ани­ке­том и настиг его в устье реки Хоб¹⁰⁷, где тот чув­ст­во­вал себя в без­опас­но­сти, так как успел день­га­ми и подар­ка­ми при­влечь на свою сто­ро­ну мест­но­го царя Седо­хе­за¹⁰⁸ и теперь рас­счи­ты­вал на его под­держ­ку. (2) Царь сна­ча­ла дей­ст­ви­тель­но ока­зы­вал покро­ви­тель­ство сво­е­му гостю, умо­ляв­ше­му его о помо­щи, и даже гро­зил рим­ля­нам ору­жи­ем. Вско­ре, одна­ко, Гемин дал ему понять, что, пре­дав повстан­цев, он может полу­чить день­ги, про­дол­жая же защи­щать Ани­ке­та, рис­ку­ет под­верг­нуть свою стра­ну напа­де­нию рим­ских войск. Непо­сто­ян­ный, как все вар­ва­ры, царь решил­ся погу­бить Ани­ке­та и выдал рим­ля­нам тех, кто искал у него спа­се­ния. На том и кон­чи­лась эта вой­на с раба­ми.

(3) Все жела­ния Вес­па­си­а­на сбы­ва­лись, и испол­не­ние каж­до­го его замыс­ла при­но­си­ло еще боль­ше уда­чи, неже­ли он рас­счи­ты­вал: не успел он нара­до­вать­ся победе над Ани­ке­том, как к нему в Еги­пет при­шла весть о бит­ве под Кре­мо­ной. Тем быст­рее устре­мил­ся Вес­па­си­ан к Алек­сан­дрии, чтобы теперь, когда вой­ска Вител­лия были раз­гром­ле­ны, закрыть под­воз при­па­сов в Рим и голо­дом при­нудить к сда­че сто­ли­цу, веч­но нуж­дав­шу­ю­ся в про­до­воль­ст­вии. С этой целью он соби­рал­ся вторг­нуть­ся с моря и суши в рас­по­ло­жен­ную по сосед­ству про­вин­цию Афри­ка и, при­оста­но­вив постав­ки хле­ба, вызвать в стане вра­га смя­те­ние и голод.

49. (1) В резуль­та­те этих охва­тив­ших весь мир потря­се­ний по-ново­му нача­ли скла­ды­вать­ся судь­бы импе­рии; дале­ко не так как преж­де стал дей­ст­во­вать после победы под Кре­мо­ной и Прим. Анто­ний. То ли он решил, что хва­тит с него воин­ских подви­гов и теперь мож­но ни о чем не забо­тить­ся, то ли уда­ча обна­жи­ла при­су­щие ему жад­ность, высо­ко­ме­рие и про­чие поро­ки, кото­рые он преж­де тща­тель­но скры­вал, но он повел себя в Ита­лии как в заво­е­ван­ной стране, а с леги­о­на­ми начал обра­щать­ся так, буд­то то было его соб­ст­вен­ное вой­ско. Теперь в каж­дом его сло­ве, в каж­дом поступ­ке ска­зы­ва­лось жела­ние любой ценой про­ло­жить себе путь к вла­сти. (2) Чтобы под­дер­жать мятеж­ные настро­е­ния сол­дат, он раз­ре­шил им самим выбрать себе цен­ту­ри­о­нов на место погиб­ших; в резуль­та­те избран­ны­ми ока­за­лись отъ­яв­лен­ные сму­тья­ны. Теперь уже не сол­да­ты под­чи­ня­лись коман­ди­рам, а коман­ди­ры зави­се­ли от про­из­во­ла сол­дат. Вско­ре Анто­ний попы­тал­ся исполь­зо­вать раз­ло­же­ние армии и упа­док дис­ци­пли­ны в сво­их инте­ре­сах. Он не поду­мал о том, что Муци­ан уже близ­ко, а меж­ду тем встать на пути это­го чело­ве­ка было гораздо опас­нее, чем оскор­бить само­го Вес­па­си­а­на.

50. (1) При­бли­жа­лась зима, сырость ложи­лась на поля в пой­ме Пада, когда армия налег­ке, без покла­жи и обо­зов, высту­пи­ла в поход. Знач­ки и орлы леги­о­нов, ране­ных, пре­ста­ре­лых, а с ними и мно­гих здо­ро­вых сол­дат победи­те­ли оста­ви­ли в Вероне. Они счи­та­ли, что конец вой­ны уже не за гора­ми и мож­но спра­вить­ся с помо­щью кон­ных отрядов, отдель­ных когорт и набран­ных по леги­о­нам доб­ро­воль­цев. (2) Один­на­дца­тый леги­он¹⁰⁹, кото­рый в нача­ле вой­ны мед­лил и выжидал, теперь, после победы фла­виан­цев, испу­гав­шись, что мож­но опоздать к деле­жу добы­чи, при­со­еди­нил­ся к победи­те­лям. С ним шли шесть тысяч ново­бран­цев — дал­ма­тов¹¹⁰. Коман­до­вал им кон­су­ля­рий Пом­пей Силь­ван¹¹¹, на самом же деле все воен­ные пла­ны раз­ра­ба­ты­вал легат леги­о­на Анний Басс. Делая вид, буд­то он пол­но­стью под­чи­ня­ет­ся сво­е­му коман­ди­ру, Басс спо­кой­но и энер­гич­но руко­во­дил леги­о­ном и фак­ти­че­ски направ­лял все поступ­ки Силь­ва­на, кото­рый был неопы­тен в воен­ном искус­стве и вме­сто того, чтобы дей­ст­во­вать, про­из­но­сил речи. (3) Моря­ки Равенн­ско­го флота тре­бо­ва­ли, чтобы их пере­ве­ли в чис­ло леги­о­не­ров¹¹²; из них выбра­ли луч­ших, вклю­чи­ли в состав армии, а на их место поста­ви­ли дал­ма­тов. В Фанум Фор­тунэ¹¹³ армия и пол­ко­вод­цы оста­но­ви­лись и ста­ли решать, что делать даль­ше: ходи­ли слу­хи, буд­то пре­то­ри­ан­ские когор­ты высту­пи­ли из Рима; про­хо­ды в Апен­ни­нах, по всей веро­ят­но­сти, охра­ня­лись сто­ро­же­вы­ми заста­ва­ми; мест­ность, где оста­но­ви­лись вой­ска, была разо­ре­на вой­ной; коман­ди­ры боя­лись сол­дат, буй­но тре­бо­вав­ших выпла­ты кла­ва­рия¹¹⁴. Никто в свое вре­мя не поза­бо­тил­ся ни о попол­не­нии каз­ны, ни о запа­сах пищи. Алч­ность и нетер­пе­ли­вость сол­дат дела­ли поло­же­ние еще более труд­ным: они гра­би­ли насе­ле­ние и отни­ма­ли у жите­лей про­до­воль­ст­вие, кото­рое те гото­вы были отдать даром.

51. (1) В сочи­не­ни­ях самых про­слав­лен­ных исто­ри­ков я нахо­жу фак­ты, пока­зы­ваю­щие, сколь бес­со­вест­но пре­сту­па­ли победи­те­ли все запо­веди богов. Один рядо­вой кон­ник при­шел к коман­ди­рам, заявил, что убил в послед­нем сра­же­нии сво­его бра­та, и потре­бо­вал за это воз­на­граж­де­ния. Поло­же­ние в вой­ске сло­жи­лось такое, что нака­зать его было невоз­мож­но, награж­дать же — бес­че­ло­веч­но и неза­кон­но. Коман­ди­ры отве­ти­ли, что совер­шен­ный им подвиг заслу­жи­ва­ет поче­стей, воздать кото­рые в поход­ных усло­ви­ях невоз­мож­но, поэто­му луч­ше отло­жить дело до дру­го­го вре­ме­ни. Поз­же об этом слу­чае уже не вспо­ми­на­ли. Подоб­ные пре­ступ­ле­ния слу­ча­лись в исто­рии граж­дан­ских войн и рань­ше. (2) В бит­ве с Цин­ной у Яни­куль­ско­го хол­ма¹¹⁵ один из вои­нов-пом­пе­ян­цев, как рас­ска­зы­ва­ет Сисен­на¹¹⁶, убил, не узнав его, сво­его род­но­го бра­та, а поняв, что про­изо­шло, тут же покон­чил с собой: вот насколь­ко пре­вос­хо­ди­ли нас наши пред­ки, — и воз­на­граж­дая доб­лесть, и карая пре­ступ­ле­ние. Подоб­ные при­ме­ры из про­шло­го, если толь­ко они к месту, я и впредь буду при­во­дить вся­кий раз, когда нуж­но про­сла­вить доб­лесть или най­ти уте­ше­ние в беде.

52. (1) Анто­ний и пол­ко­вод­цы его армии реши­ли выслать впе­ред кон­ни­ков, дабы, обсле­до­вав всю Умбрию, най­ти самые удоб­ные доро­ги, веду­щие к Апен­ни­нам. Они дого­во­ри­лись так­же стя­нуть в одно место леги­о­ны, само­сто­я­тель­но дей­ст­во­вав­шие когор­ты и остав­ших­ся в Вероне сол­дат, а транс­пор­ты с покла­жей и про­до­воль­ст­ви­ем отпра­вить по реке Пад и морем. Кое-кто из пол­ко­вод­цев нароч­но мешал осу­щест­вле­нию этих пла­нов: они теперь уже не нуж­да­лись в Анто­нии и рас­счи­ты­ва­ли боль­ше выга­дать, помо­гая Муци­а­ну. (2) Дело в том, что Муци­ан был обес­по­ко­ен мол­ние­нос­ны­ми успе­ха­ми Анто­ния, он опа­сал­ся, как бы Анто­ний не дви­нул­ся на Рим один и не лишил его тем самым сла­вы победи­те­ля. Он бес­пре­рыв­но писал При­му и Вару пись­ма, в кото­рых то наста­и­вал на необ­хо­ди­мо­сти спеш­но завер­шить нача­тое дело, то рас­суж­дал о пре­иму­ще­ствах муд­рой мед­ли­тель­но­сти. Пись­ма были состав­ле­ны так, что в слу­чае неуда­чи Муци­ан мог бы от все­го отпе­реть­ся, в слу­чае же победы — при­пи­сать ее сво­им попе­че­ни­ям. (3) С Пло­ти­ем Гри­пом, кото­ро­го Вес­па­си­ан недав­но воз­вел в сена­тор­ское досто­ин­ство и назна­чил коман­до­вать леги­о­ном, и с дру­ги­ми сво­и­ми сто­рон­ни­ка­ми Муци­ан был откро­вен­нее и побуж­дал их про­ти­во­дей­ст­во­вать Анто­нию. В ответ­ных пись­мах они ста­ра­лись рас­по­ло­жить Муци­а­на к себе и в самом небла­го­вид­ном све­те изо­бра­жа­ли при­чи­ны, застав­ляв­шие При­ма и Вара торо­пить­ся. Муци­ан пере­сы­лал эти пись­ма Вес­па­си­а­ну и добил­ся того, что импе­ра­тор стал отно­сить­ся к поступ­кам и замыс­лам Анто­ния совсем не так, как тот рас­счи­ты­вал.

53. (1) Все это с каж­дым днем силь­нее раз­дра­жа­ло Анто­ния, и он решил, не дожи­да­ясь, пока интри­ги Муци­а­на све­дут на нет стра­да­ния и опас­но­сти, им пере­не­сен­ные, сам бро­сить вызов сопер­ни­ку. Невоз­держ­ный на язык, не при­вык­ший кому-либо под­чи­нять­ся, Анто­ний не слиш­ком щадил Муци­а­на в раз­го­во­рах с окру­жаю­щи­ми. Он соста­вил пись­мо Вес­па­си­а­ну, напи­сан­ное с само­уве­рен­но­стью, недо­пу­сти­мой при обра­ще­нии к прин­цеп­су, и содер­жав­шее скры­тые напад­ки на Муци­а­на. Анто­ний писал там о сво­их заслу­гах, гово­рил, что это он под­нял пан­нон­ские леги­о­ны, он увлек пра­ви­те­лей Мёзии, он фор­си­ро­вал Аль­пы¹¹⁷, занял Ита­лию, пре­гра­дил путь гер­ман­цам и ретам, состав­ляв­шим резер­вы Вител­лия. (2) А бит­ва, нача­тая ата­кой кон­ни­цы про­тив рас­се­ян­ных бес­по­рядоч­ных леги­о­нов вител­ли­ан­цев и завер­шен­ная наступ­ле­ни­ем пехоты, в тече­ние суток гро­мив­шей раз­би­то­го про­тив­ни­ка? Раз­ве это не бле­стя­щая воен­ная опе­ра­ция, и раз­ве не он, Анто­ний, про­вел ее? Что каса­ет­ся зло­счаст­ной исто­рии с Кре­мо­ной, так на то и вой­на; граж­дан­ские рас­при былых вре­мен, при­нес­шие гибель не одно­му, а мно­гим горо­дам, обхо­ди­лись государ­ству гораздо доро­же. (3) Бое­вы­ми дела­ми, а не доне­се­ни­я­ми и пись­ма­ми слу­жит он сво­е­му импе­ра­то­ру. При этом он вовсе не хочет ума­лять заслу­ги людей, наво­див­ших тем вре­ме­нем порядок в Дакии¹¹⁸, — их дело было охра­нять мир в этой про­вин­ции, его — обес­пе­чи­вать спа­се­ние и без­опас­ность Ита­лии. Кто, как не он, убедил галль­ские и испан­ские про­вин­ции, эти луч­шие зем­ли импе­рии, перей­ти на сто­ро­ну Вес­па­си­а­на? Неуже­ли теперь пло­да­ми всех его трудов вос­поль­зу­ют­ся люди, не при­ни­мав­шие в них ника­ко­го уча­стия, а Анто­ний оста­нет­ся ни при чем?

Муци­ан хоро­шо пони­мал, чем гро­зит ему это пись­мо. Оно поро­ди­ло нена­висть, кото­рую Анто­ний выска­зы­вал откры­то, а Муци­ан, хит­рый и без­жа­лост­ный, — леле­ял в глу­бине души.

54. (1) Пора­же­ние под Кре­мо­ной раз­ру­ши­ло все пла­ны Вител­лия. Он ста­рал­ся скрыть, что про­изо­шло, но эта неле­пая поли­ти­ка не столь­ко пре­се­ка­ла зло, сколь­ко меша­ла най­ти сред­ства борь­бы с ним. В самом деле: если бы Вител­лий все откро­вен­но рас­ска­зал и попро­сил бы сове­та, у него нашлись бы еще и надеж­ды, и силы; он же, наобо­рот, ста­рал­ся пред­ста­вить все в радуж­ном све­те и тем лишь ухуд­шал свое поло­же­ние. Уди­ви­тель­ное мол­ча­ние обо всем, свя­зан­ном с вой­ной, окру­жа­ло его; в горо­де было при­ка­за­но не раз­го­ва­ри­вать на эту тему, и пото­му толь­ко ее повсюду и обсуж­да­ли. Если б подоб­ные раз­го­во­ры не запре­ща­лись, люди вели бы речь о дей­ст­ви­тель­но про­изо­шед­ших собы­ти­ях, теперь же, когда гово­ри­ли тай­но, по горо­ду рас­пол­за­лись слу­хи, один ужас­нее дру­го­го. (2) Пол­ко­вод­цы фла­виан­ской пар­тии вся­че­ски содей­ст­во­ва­ли рас­про­стра­не­нию этих слу­хов. Захва­чен­ных в плен раз­вед­чи­ков Вител­лия води­ли по все­му лаге­рю фла­виан­цев, дава­ли им воочию убедить­ся в силе победо­нос­ной армии, после чего отпус­ка­ли на волю. Всех их Вител­лий тай­но допра­ши­вал, а потом каз­нил. Заме­ча­тель­ный геро­изм про­явил в эту пору цен­ту­ри­он Юлий Агрест. Он не раз гово­рил с Вител­ли­ем, тщет­но пыта­ясь воз­будить его муже­ство, и, нако­нец, испро­сил раз­ре­ше­ния отпра­вить­ся в армию про­тив­ни­ка, дабы выяс­нить, что про­изо­шло под Кре­мо­ной, и посмот­реть, каки­ми сила­ми рас­по­ла­га­ют фла­виан­цы. Явив­шись к Анто­нию, он не пытал­ся обма­нуть его и выпол­нить свою мис­сию тай­но, а откро­вен­но рас­ска­зал о воз­ло­жен­ном на него пору­че­нии, о сво­их наме­ре­ни­ях и потре­бо­вал, чтобы его позна­ко­ми­ли с поло­же­ни­ем. Анто­ний отрядил людей, кото­рые пока­за­ли Агре­сту место сра­же­ния, раз­ва­ли­ны Кре­мо­ны, захва­чен­ные в плен леги­о­ны вител­ли­ан­цев. Агрест вер­нул­ся к Вител­лию, но тот отка­зал­ся верить при­не­сен­ным сведе­ни­ям и даже обви­нил его в измене. (3) На это Агрест отве­тил: «Если тебе нуж­но бес­спор­ное свиде­тель­ство моей пре­дан­но­сти и ника­кой дру­гой поль­зы ни жиз­нью сво­ей, ни смер­тью я при­не­сти не могу, то ты полу­чишь дока­за­тель­ство, кото­ро­му пове­ришь». И вый­дя от прин­цеп­са, он нало­жил на себя руки, доб­ро­воль­ною смер­тью скре­пив исти­ну сво­их слов. Неко­то­рые гово­рят, что его уби­ли по при­ка­зу Вител­лия, но все в один голос при­зна­ют его вер­ность и муже­ство.

55. (1) Вител­лий как бы очнул­ся от сна; он при­ка­зал Юлию При­с­ку и Алфе­ну Вару¹¹⁹ взять четыр­на­дцать когорт пре­то­рия, всю налич­ную кон­ни­цу и встать заста­вой в Апен­ни­нах; вслед им отпра­ви­ли еще леги­он мор­ской пехоты¹²⁰. Будь во гла­ве столь­ких тысяч отбор­ных пехо­тин­цев и кон­ни­ков дру­гой коман­дую­щий, сил этих мог­ло бы хва­тить даже для контр­на­ступ­ле­ния. (2) Коман­до­вать осталь­ны­ми когор­та­ми¹²¹ и обес­пе­чить с их помо­щью без­опас­ность сто­ли­цы Вител­лий пору­чил сво­е­му бра­ту Луцию. Сам же он и не поду­мал отка­зать­ся от посто­ян­но окру­жав­шей его рос­ко­ши и раз­вра­та. Под­го­ня­е­мый созна­ни­ем непроч­но­сти сво­ей вла­сти, он поспеш­но собрал коми­ции, где назна­чил кон­су­лов на мно­го лет впе­ред¹²², с бес­смыс­лен­ной щед­ро­стью роздал союз­ни­кам пра­ва феде­ра­тов¹²³, ино­стран­цам — латин­ское граж­дан­ство¹²⁴, одним отло­жил взнос нало­гов, дру­гих осво­бо­дил от повин­но­стей и, нако­нец, нима­ло не заботясь о буду­щих поко­ле­ни­ях, при­нял­ся разда­ри­вать государ­ст­вен­ное иму­ще­ство. Чернь толь­ко диву дава­лась, глядя на этот поток бла­го­де­я­ний; глуп­цы ста­ра­лись добить­ся их за день­ги, люди умные не при­да­ва­ли им ника­кой цены, пони­мая, что при нор­маль­ном поло­же­нии дел никто не стал бы ни ока­зы­вать подоб­ные мило­сти, ни при­ни­мать их. (3) Армия меж­ду тем заня­ла Мева­нию¹²⁵ и тре­бо­ва­ла, чтобы Вител­лий при­со­еди­нил­ся к ней. Сопро­вож­дае­мый тол­пой сена­то­ров, из кото­рых одних при­ве­ло сюда жела­ние выслу­жить­ся, а боль­шин­ство — страх, он при­был в лагерь, рас­те­рян­ный, гото­вый послу­шать­ся любо­го ковар­но­го сове­та.

56. (1) Когда Вител­лий про­во­дил сол­дат­скую сход­ку, над его голо­вой, — див­но ска­зать, — закру­жи­лись какие-то отвра­ти­тель­ные кры­ла­тые суще­ства, и было их столь­ко, что они как туча затми­ли день¹²⁶. К это­му при­ба­ви­лось недоб­рое пред­зна­ме­но­ва­ние: бык раз­бро­сал свя­щен­ную утварь, убе­жал от алта­ря и был убит дале­ко от того места, где обыч­но совер­ша­ют жерт­во­при­но­ше­ния. (2) Но наи­бо­лее мрач­ное зре­ли­ще являл собой сам Вител­лий. Неве­же­ст­вен­ный в воен­ном деле, неспо­соб­ный что-либо пред­видеть и рас­счи­тать, он не умел ни постро­ить вой­ско, ни собрать нуж­ные сведе­ния, ни уско­рить или замед­лить ход воен­ных дей­ст­вий. Он обо всем спра­ши­вал сове­та у окру­жаю­щих, при каж­дом новом изве­стии ужа­сал­ся, дро­жал, а потом напи­вал­ся. Нако­нец, лагер­ная жизнь ему надо­е­ла. Полу­чив сведе­ния о пере­хо­де Мизен­ско­го флота на сто­ро­ну про­тив­ни­ка¹²⁷, он поспе­шил в Рим, оза­бо­чен­ный лишь послед­ни­ми собы­ти­я­ми и вовсе не думая об угро­жаю­щей ему гибе­ли. (3) Каж­дый пони­мал, что сле­до­ва­ло пере­ве­сти через Апен­ни­ны всю армию и со све­жи­ми вой­ска­ми обру­шить­ся на осла­бев­ше­го от голо­да и холо­да про­тив­ни­ка, но Вител­лий дро­бил свои силы и посы­лал на вер­ную смерть или плен луч­ших сол­дат, гото­вых идти за него в огонь и воду. Даже цен­ту­ри­о­ны, из тех, что боль­ше дру­гих пони­ма­ли дело, не одоб­ря­ли эту так­ти­ку и рас­кры­ли бы Вител­лию гла­за, если б он посо­ве­то­вал­ся с ними. Но бли­жай­шие дру­зья Вител­лия не дава­ли цен­ту­ри­о­нам выска­зать свое мне­ние, а уши импе­ра­то­ра были устро­е­ны так, что он оста­вал­ся глух ко все­му, что мог­ло его спа­сти, и выслу­ши­вал лишь при­ят­ные, но гибель­ные сове­ты.

57. (1) Во вре­ме­на граж­дан­ских неурядиц даже один чело­век может сде­лать мно­гое, если он дер­зок и реши­те­лен: цен­ту­ри­он Клав­дий Фавен­тин, кото­ро­го Галь­ба неко­гда оскор­бил, уво­лив из армии, сумел скло­нить к измене весь Мизен­ский флот; он пока­зы­вал моря­кам под­лож­ные пись­ма Вес­па­си­а­на, в кото­рых тот яко­бы обе­щал им награ­ду, если они пре­да­дут Вител­лия. Коман­до­вав­ший этим фло­том Клав­дий Апол­ли­на­рий не был ни настоль­ко муже­ст­вен­ным, чтобы остать­ся вер­ным при­ся­ге, ни настоль­ко често­лю­би­вым, чтобы изме­нить ей. Во гла­ве мятеж­ни­ков стал толь­ко что отслу­жив­ший пре­ту­ру Апи­ний Тирон, кото­рый в это вре­мя слу­чай­но ока­зал­ся в Мин­турне¹²⁸. Под вли­я­ни­ем вос­став­ших нача­лось бро­же­ние так­же в муни­ци­пи­ях и коло­ни­ях; к враж­де меж­ду вител­ли­ан­ца­ми и фла­виан­ца­ми здесь добав­ля­лось сопер­ни­че­ство горо­дов друг с дру­гом: жите­ли Путе­ол¹²⁹ горя­чо под­дер­жа­ли Вес­па­си­а­на, капу­ан­цы напе­ре­кор им реши­ли хра­нить вер­ность Вител­лию. (2) Чтобы вер­нуть себе рас­по­ло­же­ние сол­дат, Вител­лий отпра­вил к ним Клав­дия Юли­а­на¹³⁰; Юли­ан неза­дол­го перед тем руко­во­дил Мизен­ским фло­том и про­явил себя как мяг­кий, гуман­ный коман­дир. Ему в помощь дали когор­ту сол­дат город­ской стра­жи и гла­ди­а­то­ров, кото­ры­ми он ведал. Они раз­би­ли лагерь рядом с лаге­рем мятеж­ни­ков, и Юли­ан, недол­го поко­ле­бав­шись, пере­шел на сто­ро­ну Тиро­на, после чего все вме­сте отпра­ви­лись в Тарра­ци­ну¹³¹, — здесь они мог­ли счи­тать себя в без­опас­но­сти, пола­га­ясь, прав­да, не столь­ко на соб­ст­вен­ное муже­ство, сколь­ко на сте­ны горо­да и его непри­ступ­ное место­по­ло­же­ние.

58. (1) Узнав об этих собы­ти­ях, Вител­лий оста­вил в Нар­нии¹³² пре­фек­тов пре­то­рия с частью войск, а бра­та сво­его Луция отпра­вил с шестью когор­та­ми и пятью­ста­ми всад­ни­ка­ми в Кам­па­нию, чтобы пре­гра­дить путь войне, надви­гав­шей­ся на него отсюда. Мрач­ное настро­е­ние его нача­ло рас­се­и­вать­ся: сол­да­ты выра­жа­ли ему свою пре­дан­ность, народ гром­ки­ми кри­ка­ми тре­бо­вал ору­жия, и он уже стал назы­вать эту тол­пу, не спо­соб­ную ни на что, кро­ме бес­смыс­лен­ной бол­тов­ни, новой арми­ей и новы­ми леги­о­на­ми. (2) По сове­ту сво­их воль­ноот­пу­щен­ни­ков (он пред­по­чи­тал их дру­зьям, кото­рым дове­рял тем мень­ше, чем более достой­ные люди сре­ди них встре­ча­лись) Вител­лий при­ка­зы­ва­ет созвать три­бы¹³³. Сна­ча­ла он сам при­ни­ма­ет при­ся­гу у доб­ро­воль­цев, но, видя, что тол­па жаж­ду­щих запи­сать­ся все рас­тет, пору­ча­ет отбор их кон­су­лам. Он уста­нав­ли­ва­ет, сколь­ко рабов и какую сум­му денег дол­жен вне­сти каж­дый сена­тор; рим­ские всад­ни­ки напе­ре­бой пред­ла­га­ют свою помощь и свои сбе­ре­же­ния; даже воль­ноот­пу­щен­ни­кам, наста­и­ваю­щим, чтобы и им дали воз­мож­ность при­нять уча­стие в общем деле, раз­ре­ша­ют при­нять на себя такие же обя­за­тель­ства. Все это порож­ден­ное стра­хом вооду­шев­ле­ние посте­пен­но пере­рас­та­ло в состра­да­ние и жалость. Боль­шин­ство, одна­ко, скор­бе­ло не о Вител­лии, а о прин­ци­па­те, над кото­рым навис­ла угро­за. (3) Вител­лий стре­мил­ся вызвать к себе сочув­ст­вие печаль­ным выра­же­ни­ем лица, жалоб­ным голо­сом и сле­за­ми; он разда­вал напра­во и нале­во явно невы­пол­ни­мые обе­ща­ния, как это обыч­но быва­ет с людь­ми, дро­жа­щи­ми от стра­ха. Преж­де он отвер­гал зва­ние Цеза­ря, теперь же поже­лал назы­вать­ся этим име­нем, отча­сти воз­ла­гая на него суе­вер­ные надеж­ды, а отча­сти и пото­му, что, когда чело­век в опас­но­сти, пере­суды тол­пы зна­чат для него столь­ко же, сколь­ко голос бла­го­ра­зу­мия. (4) Впро­чем, как все­гда быва­ет при вне­зап­но воз­ни­каю­щих без­рас­суд­ных поры­вах, кото­рые силь­ны на пер­вых порах, а со вре­ме­нем осты­ва­ют, вооду­шев­ле­ние сена­то­ров и всад­ни­ков нача­ло посте­пен­но спа­дать. Они ста­ли отхо­дить от Вител­лия, спер­ва вти­хо­мол­ку, поль­зу­ясь его отсут­ст­ви­ем, потом, уве­ро­вав в соб­ст­вен­ную без­на­ка­зан­ность, с откро­вен­ным пре­не­бре­же­ни­ем. Нако­нец, видя, что из всей затеи ниче­го не полу­ча­ет­ся, Вител­лий, мучи­мый сты­дом, решил не брать у сена­то­ров и всад­ни­ков того, что они все рав­но ему не дава­ли.

59. (1) Захват Мева­нии пора­зил ужа­сом всю Ита­лию; каза­лось, вой­на начи­на­ет­ся зано­во; одна­ко трус­ли­вое бег­ство Вител­лия вновь изме­ни­ло поло­же­ние и еще более укре­пи­ло попу­ляр­ность фла­виан­ской пар­тии. Сам­ни­ты, пелиг­ны, мар­сы¹³⁴, уязв­лен­ные тем, что жите­ли Кам­па­нии опе­ре­ди­ли их¹³⁵, под­ня­лись в свой черед и рев­ност­но, как подо­ба­ет новым под­дан­ным, выпол­ня­ли обя­зан­но­сти, воз­ло­жен­ные на них в свя­зи с вой­ной. (2) Армия тем вре­ме­нем, изне­мо­гая в борь­бе со сне­га­ми и холо­дом¹³⁶, с трудом про­кла­ды­ва­ла себе путь через Апен­ни­ны. Даже во вре­мя это­го мир­но­го пере­хо­да у людей едва хва­та­ло сил выбрать­ся из сне­гов; теперь сол­да­там ста­ло ясно, какие бы их жда­ли опас­но­сти, если бы судь­ба, при­хо­див­шая на помощь фла­виан­ским пол­ко­во­д­цам не реже, чем их воен­ные талан­ты, не вер­ну­ла Вител­лия в Рим. В пути фла­виан­цы неожи­дан­но встре­ти­ли Пети­лия Цери­а­ла¹³⁷; хоро­шее зна­ние мест­но­сти и кре­стьян­ская одеж­да помог­ли ему ускольз­нуть от при­став­лен­ной Вител­ли­ем стра­жи. Цери­ал был близ­ким род­ст­вен­ни­ком Вес­па­си­а­на, слыл опыт­ным коман­ди­ром и тут же вошел в чис­ло руко­во­ди­те­лей армии. (3) Мно­гие авто­ры утвер­жда­ют, буд­то у Фла­вия Саби­на и Доми­ци­а­на¹³⁸ тоже была пол­ная воз­мож­ность скрыть­ся; лазут­чи­ки Анто­ния вся­ки­ми прав­да­ми и неправ­да­ми суме­ли про­брать­ся к ним и убеж­да­ли их бежать, обе­щая про­во­дить под креп­кой охра­ной в надеж­ное место. Сабин отка­зал­ся, гово­ря, что сла­бое здо­ро­вье не поз­во­ля­ет ему отва­жить­ся на побег, сопря­жен­ный с труд­но­стя­ми и риском. Доми­ци­ан обла­дал нуж­ной реши­тель­но­стью, но Вител­лий при­ста­вил к нему сто­ро­жей, кото­рые, хотя и гово­ри­ли, буд­то гото­вы содей­ст­во­вать побе­гу, вну­ша­ли ему опа­се­ния. Впро­чем, Вител­лий не соби­рал­ся тро­гать Доми­ци­а­на и по сооб­ра­же­ни­ям соб­ст­вен­ной выго­ды.

60. (1) Дой­дя до Кар­сул¹³⁹, пол­ко­вод­цы фла­виан­ской пар­тии оста­но­ви­лись на несколь­ко дней, чтобы отдох­нуть и дать вре­мя осталь­ным леги­о­нам при­со­еди­нить­ся к ним. Место для лаге­ря ока­за­лось очень удач­ным: его окру­жа­ли откры­тые поля, где все было вид­но на боль­шое рас­сто­я­ние, доро­ги, по кото­рым под­во­зи­лось про­до­воль­ст­вие, были без­опас­ны, в тылу лежа­ли цве­ту­щие мно­го­люд­ные горо­да. Вител­ли­ан­цы сто­я­ли в деся­ти милях; это облег­ча­ло веде­ние пере­го­во­ров, вну­ша­ло надеж­ду, что их удаст­ся пере­тя­нуть на сто­ро­ну Вес­па­си­а­на. Сол­дат такая пер­спек­ти­ва не радо­ва­ла. Они стре­ми­лись не к пере­ми­рию, а к победе и не хоте­ли ждать при­хо­да осталь­ных леги­о­нов, видя в них ско­рей сопер­ни­ков в деле­же добы­чи, чем това­ри­щей в борь­бе. (2) Анто­ний собрал сход­ку. Он заго­во­рил о том, что Вител­лий раз­бит еще не до кон­ца, что мож­но всту­пить в пере­го­во­ры и скло­нить его вой­ска к измене, но, если дове­сти вител­ли­ан­цев до край­но­сти, у них еще хва­тит сил ока­зать оже­сто­чен­ное сопро­тив­ле­ние. В граж­дан­ской войне, утвер­ждал он, на пер­вых порах все зави­сит от уда­чи, но окон­ча­тель­ной победы мож­но добить­ся, лишь дей­ст­вуя муд­ро и осмот­ри­тель­но. Анто­ний напом­нил, что Мизен­ский флот и цве­ту­щая, омы­вае­мая морем Кам­па­ния уже отвер­ну­лись от Вител­лия, что из всей миро­вой импе­рии у него оста­лась лишь полос­ка зем­ли меж­ду Тарра­ци­ной и Нар­ни­ей. (3) «Бит­ва под Кре­мо­ной при­нес­ла вам доволь­но сла­вы, — про­дол­жал он, — но еще боль­ше нена­ви­сти к вам вызва­ла гибель это­го горо­да. Теперь, когда Рим перед вами, сле­ду­ет думать не о том, как им овла­деть, а о том, как огра­дить его от бед. Не луч­шая ли награ­да и не выс­шая ли честь, не про­лив ни кап­ли кро­ви, отсто­ять без­опас­ность сена­та и рим­ско­го наро­да?». Эти­ми и подоб­ны­ми дово­да­ми Анто­ний сумел успо­ко­ить сол­дат.

61. (1) Неко­то­рое вре­мя спу­стя подо­шли отстав­шие леги­о­ны, и фла­виан­ская армия ста­ла еще более мно­го­чис­лен­ной. Слу­хи об этом рас­про­стра­ни­лись сре­ди про­тив­ни­ков и посе­я­ли пани­ку в их рядах; вител­ли­ан­цы зако­ле­ба­лись; никто здесь не при­зы­вал сол­дат про­дол­жать борь­бу; напро­тив, все убеж­да­ло их в том, что луч­ше перей­ти на сто­ро­ну вра­га; коман­ди­ры напе­ре­бой сда­ва­лись фла­виан­цам, при­но­ся в дар победи­те­лям свои кон­ные отряды и цен­ту­рии, в надеж­де, что это зачтет­ся им в буду­щем. От них ста­ло извест­но, что рас­по­ло­жен­ный непо­да­ле­ку на рав­нине город Инте­рам­на¹⁴⁰ охра­ня­ет­ся гар­ни­зо­ном в четы­ре­ста всад­ни­ков. (2) Про­тив них немед­лен­но высла­ли лету­чий отряд во гла­ве с Варом. Немно­гие, ока­зав­шие сопро­тив­ле­ние, были пере­би­ты, дру­гие побро­са­ли ору­жие и сда­лись, кое-кто бежал в лагерь¹⁴¹. Чтобы как-то оправ­дать­ся и объ­яс­нить, поче­му они изме­ни­ли сво­е­му дол­гу, бег­ле­цы вся­че­ски пре­уве­ли­чи­ва­ли доб­лесть и чис­лен­ность про­тив­ни­ка, и слу­хи о гро­зя­щей опас­но­сти тут же охва­ти­ли весь лагерь. (3) Тру­сов вител­ли­ан­цы не нака­зы­ва­ли; измен­ни­ки были явно не вна­кла­де, и это окон­ча­тель­но под­ры­ва­ло дух армии; осталь­ные состя­за­лись в под­ло­сти и ковар­стве. Три­бу­ны и цен­ту­ри­о­ны все чаще пере­бе­га­ли на сто­ро­ну вра­га, хотя рядо­вые сол­да­ты упор­но хра­ни­ли вер­ность Вител­лию. Нако­нец, Приск и Алфен бро­си­ли лагерь на про­из­вол судь­бы и вер­ну­лись к Вител­лию, тем самым зара­нее отпу­стив вину всем осталь­ным.

62. (1) В эти же дни в Урбине¹⁴² в тюрь­ме был убит Фабий Валент. Голо­ву его выста­ви­ли на обо­зре­ние вител­ли­ан­цам, дабы лишить их вся­ких надежд на буду­щее: до сих пор они вери­ли, буд­то Валент бежал в Гер­ма­нию, спла­чи­ва­ет там свои ста­рые вой­ска и наби­ра­ет новые¹⁴³. Видя, что пол­ко­во­дец их убит, вител­ли­ан­цы впа­ли в отча­я­ние; фла­виан­цы же лико­ва­ли и реши­ли, что смерть Вален­та озна­ча­ет конец вой­ны.

(2) Валент родил­ся в Ана­гнии¹⁴⁴, во всад­ни­че­ской семье. Раз­врат­ный и неглу­пый, он пре­дал­ся рас­пут­ству, дабы про­слыть свет­ским чело­ве­ком. При Нероне, во вре­мя Юве­на­ло­вых игр¹⁴⁵, он неод­но­крат­но высту­пал в каче­стве мима, сна­ча­ла делая вид, буд­то его к это­му вынуж­да­ют, потом — не скры­вая, что высту­па­ет по соб­ст­вен­ной охо­те; игра на сцене при­нес­ла ему репу­та­цию ско­рее уме­ло­го акте­ра, чем порядоч­но­го чело­ве­ка. В быт­ность свою лега­том леги­о­на он под­дер­жи­вал Вер­ги­ния и его же окле­ве­тал, убил Фон­тея Капи­то­на, скло­нив его рань­ше к измене, а может быть, имен­но пото­му, что тот не согла­шал­ся на изме­ну, пре­дал Галь­бу. Он сохра­нил вер­ность Вител­лию, когда дру­гие ему изме­ня­ли, и это при­нес­ло ему сла­ву.

63. (1) Видя, что все их надеж­ды пошли пра­хом, сол­да­ты вител­ли­ан­ской армии тоже реши­ли перей­ти на сто­ро­ну про­тив­ной пар­тии, но поза­бо­ти­лись о том, чтобы их капи­ту­ля­ция выгляде­ла достой­но. С раз­вер­ну­ты­ми вым­пе­ла­ми и под­ня­ты­ми знач­ка­ми они спу­сти­лись на лежав­шие ниже Нар­нии поля. Фла­виан­ское вой­ско, изготов­лен­ное к бою, в парад­ном воору­же­нии выстро­и­лось сомкну­ты­ми ряда­ми по обе­им сто­ро­нам доро­ги. Вител­ли­ан­цы вошли в обра­зо­вав­ший­ся про­ход, их немед­лен­но окру­жи­ли, и Анто­ний обра­тил­ся к ним с при­вет­ли­вой речью; часть их оста­ви­ли в Нар­нии, часть раз­ме­сти­ли в Инте­рамне. Тут же рас­по­ло­жи­ли и несколь­ко леги­о­нов из армии победи­те­лей: они не тро­га­ли вител­ли­ан­цев, пока те вели себя спо­кой­но, но в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти гото­вы были пода­вить любые вол­не­ния. (2) В эти дни Прим и Вар несколь­ко раз писа­ли Вител­лию, гаран­ти­руя ему жизнь, пред­ла­гая день­ги и тай­ное убе­жи­ще в Кам­па­нии, если он согла­сит­ся сло­жить ору­жие и сдаст­ся вме­сте с детьми на милость Вес­па­си­а­на. О том же самом писал ему и Муци­ан. Вител­лию все чаще при­хо­ди­ла в голо­ву мысль согла­сить­ся на эти пред­ло­же­ния. Он уже начал пого­ва­ри­вать о том, сколь­ко рабов он с собой возь­мет и какое место на побе­ре­жье его бы боль­ше все­го устро­и­ло. Пол­ное без­раз­ли­чие овла­де­ло им. Если бы дру­гие не пом­ни­ли, что он прин­цепс, сам он дав­но бы забыл об этом.

64. (1) Самые вид­ные люди в государ­стве втайне уго­ва­ри­ва­ли пре­фек­та сто­ли­цы Фла­вия Саби­на при­нять уча­стие в победо­нос­ном завер­ше­нии вой­ны, обес­пе­чить себе свою долю сла­вы и не усту­пать ее цели­ком Анто­нию и Вару. Они напо­ми­на­ли ему о нахо­дя­щих­ся в его рас­по­ря­же­нии рас­по­ло­жен­ных в сто­ли­це когор­тах, о сол­да­тах город­ской стра­жи, кото­рые, конеч­но, тоже под­дер­жат его, о том, что собы­тия сами все­гда скла­ды­ва­ют­ся в поль­зу победи­те­лей, обе­ща­ли свою помощь, при­зы­ва­ли пре­фек­та поду­мать о судь­бе фла­виан­ской пар­тии. (2) «У Вител­лия, — гово­ри­ли они, — сол­дат мало, да и те удру­че­ны сып­лю­щи­ми­ся на них со всех сто­рон мрач­ны­ми вестя­ми. Народ непо­сто­я­нен в сво­их при­вя­зан­но­стях; если ты объ­явишь себя их вождем, они ста­нут так же рабо­леп­ст­во­вать пред Вес­па­си­а­ном. Вител­лий и при бла­го­при­ят­ных обсто­я­тель­ствах не умел быть насто­я­щим прин­цеп­сом, а теперь, когда все кру­гом идет пра­хом, и вовсе впал в ничто­же­ство. Честь завер­шить вой­ну выпа­дет на долю чело­ве­ка, кото­рый овла­де­ет Римом. Есте­ствен­ней все­го имен­но тебе из рук в руки пере­дать власть Вес­па­си­а­ну, ему же будет при­ят­но ока­зать­ся обя­зан­ным в первую оче­редь бра­ту и лишь затем всем осталь­ным».

65. (1) Сабин был стар¹⁴⁶, стра­сти в его душе дав­но утих­ли, и он неохот­но выслу­ши­вал подоб­ные речи. Нахо­ди­лись люди, тай­но рас­про­стра­няв­шие оскор­би­тель­ные для Саби­на слу­хи, буд­то он нена­видит бра­та и из зави­сти не хочет помочь ему. Дело в том, что Сабин был стар­ше Вес­па­си­а­на и, пока они оба оста­ва­лись част­ны­ми лица­ми, пре­вос­хо­дил его так­же богат­ст­вом и поль­зо­вал­ся боль­шим ува­же­ни­ем в обще­стве. Рас­ска­зы­ва­ли, буд­то в труд­ную для Вес­па­си­а­на мину­ту, когда кредит его пошат­нул­ся, Сабин ссудил ему весь­ма уме­рен­ную сум­му, забрав в обес­пе­че­ние дол­га его дом и зем­ли. С тех пор оба бра­та втайне осте­ре­га­лись друг дру­га, хотя внешне сохра­ня­ли хоро­шие отно­ше­ния. (2) Гораздо веро­ят­нее, одна­ко, дру­гое объ­яс­не­ние. Сабин был чело­век мяг­кий, кро­во­про­ли­тие и убий­ства вну­ша­ли ему отвра­ще­ние, поэто­му он не раз убеж­дал Вител­лия заклю­чить пере­ми­рие и дого­во­рить­ся об усло­ви­ях, на кото­рых мож­но будет пре­кра­тить воору­жен­ную борь­бу. Они обсуж­да­ли эти вопро­сы сна­ча­ла дома, потом в хра­ме Апол­ло­на¹⁴⁷, где, как уве­ря­ла в то вре­мя мол­ва, в кон­це кон­цов и при­шли к согла­ше­нию. Голо­са обо­их собе­сед­ни­ков и сло­ва, ими про­из­но­си­мые, слы­ша­ли толь­ко два чело­ве­ка — Клу­вий Руф и Силий Ита­лик¹⁴⁸, осталь­ные мог­ли лишь изда­ли наблюдать за обо­и­ми собе­сед­ни­ка­ми. Вител­лий выглядел уны­лым и жал­ким, лицо Саби­на выра­жа­ло не столь­ко высо­ко­ме­рие, сколь­ко состра­да­ние.

66. (1) Если бы Вител­лию уда­лось с такой же лег­ко­стью убедить сво­их при­бли­жен­ных согла­сить­ся на пере­ми­рие, с какой при­нял эту мысль он сам, вой­ска Вес­па­си­а­на всту­пи­ли бы в Рим, не про­лив ни кап­ли кро­ви. Но в том-то и беда, что все близ­кие Вител­лию люди и слу­шать не хоте­ли о пре­кра­ще­нии вой­ны на каких бы то ни было усло­ви­ях: пере­ми­рие, по их мне­нию, поста­ви­ло бы вител­ли­ан­цев в пол­ную зави­си­мость от любо­го капри­за победи­те­ля и не при­нес­ло бы им ниче­го, кро­ме опас­но­стей и позо­ра. (2) Вес­па­си­ан, утвер­жда­ли люди, окру­жав­шие Вител­лия, не настоль­ко тще­сла­вен, чтобы при­нять быв­ше­го импе­ра­то­ра в чис­ло сво­их под­дан­ных, побеж­ден­ные тоже не сми­рят­ся с этим, так что само мило­сер­дие ново­го прин­цеп­са обер­нет­ся для Вител­лия еще худ­шей опас­но­стью. Вител­лий, гово­ри­ли они, про­жил дол­гую жизнь, изведал радость и горе и теперь утом­лен и тем и дру­гим; но пусть он поду­ма­ет о слав­ном име­ни сво­его рода, об уча­сти, ожи­даю­щей его сына Гер­ма­ни­ка. «Сей­час тебе пред­ла­га­ют день­ги, обе­ща­ют сохра­нить жизнь чле­нам семьи, сулят без­мя­теж­ный отдых в Кам­па­нии на бере­гу одной из ее пре­лест­ных бухт. Но когда Вес­па­си­ан станет пол­но­власт­ным хозя­и­ном, ни он сам, ни дру­зья его, ни сол­да­ты не смо­гут чув­ст­во­вать себя спо­кой­но, пока не уни­что­жат сопер­ни­ка. (3) Даже Фабий Валент, ско­ван­ный по рукам и ногам, сохра­ня­е­мый как залож­ник на слу­чай воз­мож­ных ослож­не­ний, и тот пока­зал­ся им слиш­ком опас­ным. Так что же еще мог при­ка­зать Вес­па­си­ан Муци­а­ну и беру­щим с него при­мер При­му и Фус­ку, как не убить Вител­лия? Цезарь не поща­дил Пом­пея, Август Анто­ния; мож­но ли ожи­дать боль­ше­го вели­ко­ду­шия от Вес­па­си­а­на, быв­ше­го кли­ен­том одно­го из Вител­ли­ев в те вре­ме­на, когда послед­ний вме­сте с Клав­ди­ем управ­лял импе­ри­ей?¹⁴⁹ (4) Вспом­ни же, что твой отец был цен­зо­ром и три­жды кон­су­лом, вспом­ни о поче­те, окру­жаю­щем ваш слав­ный дом, и пусть овла­дев­шее тобой отча­я­ние отсту­пит перед муже­ст­вен­ной реши­тель­но­стью. По-преж­не­му вер­ны тебе твои сол­да­ты, по-преж­не­му любят тебя граж­дане, и те, и дру­гие гото­вы на все. Ниче­го хуже того, к чему мы сами стре­мим­ся, с нами про­изой­ти не может. Смерть ждет нас, если мы сда­дим­ся вра­гам, и смерть настигнет нас, если мы потер­пим пора­же­ние. Нам оста­ет­ся один выбор — или погиб­нуть в бою, как подо­ба­ет муж­чи­нам, или уме­реть под гра­дом насме­шек и оскорб­ле­ний».

67. (1) Вител­лий оста­вал­ся глух к сове­там, про­дик­то­ван­ным доб­ле­стью. Он жалел само­го себя, боял­ся, что раз­дра­жен­ный затя­нув­шим­ся сопро­тив­ле­ни­ем про­тив­ник не поща­дит его жену и детей, и все эти мыс­ли сокру­ша­ли его душу. Думал он и о сво­ей пре­ста­ре­лой мате­ри; судь­ба, прав­да, сжа­ли­лась над ней — она скон­ча­лась за несколь­ко дней до гибе­ли всех сво­их род­ных; прин­ци­пат сына не при­нес ей ниче­го, кро­ме горя и обще­го ува­же­ния¹⁵⁰.

(2) В пят­на­дца­тый день перед январ­ски­ми кален­да­ми¹⁵¹ Вител­лий полу­чил сооб­ще­ние о том, что оста­вав­ший­ся в Нар­нии леги­он вме­сте с при­дан­ны­ми ему когор­та­ми изме­нил сво­е­му дол­гу и сдал­ся вра­гу¹⁵². Обла­чен­ный в чер­ные одеж­ды, окру­жен­ный пла­чу­щи­ми род­ны­ми, кли­ен­та­ми и раба­ми, спу­стил­ся он с Пала­ти­на¹⁵³. За ним, как на похо­ро­нах, нес­ли в носил­ках его малень­ко­го сына. Стран­но зву­ча­ли льсти­вые при­вет­ст­вия, кото­ры­ми его встре­тил народ. Сол­да­ты хра­ни­ли мрач­ное мол­ча­ние.

68. (1) Не было ни одно­го, даже само­го бес­чув­ст­вен­но­го чело­ве­ка, кото­ро­го не потряс­ла бы эта кар­ти­на: рим­ский прин­цепс, еще так недав­но повеле­вав­ший миром, покидал свою рези­ден­цию и шел по ули­цам горо­да, сквозь запол­нив­шую их тол­пу, шел, дабы сло­жить с себя вер­хов­ную власть. Никто еще не видел тако­го зре­ли­ща, никто не слы­шал ни о чем подоб­ном. Дик­та­тор Цезарь пал жерт­вой вне­зап­но­го напа­де­ния, Гая¹⁵⁴ унес тай­ный заго­вор, толь­ко ночь да без­вест­ная дерев­ня виде­ли бег­ство Неро­на¹⁵⁵, Пизон и Галь­ба погиб­ли как бой­цы на поле боя. (2) Один лишь Вител­лий ухо­дил от вла­сти сре­ди сво­их же сол­дат, сре­ди наро­да, кото­рый он сам же еще так недав­но созы­вал здесь¹⁵⁶ на сход­ку, ухо­дил, не сты­дясь при­сут­ст­вия жен­щин. В несколь­ких крат­ких, при­ли­че­ст­ву­ю­щих обсто­я­тель­ствам сло­вах он объ­явил, что отка­зы­ва­ет­ся от вла­сти в инте­ре­сах мира и государ­ства, про­сит сохра­нить память о нем и бра­те и сжа­лить­ся над его женой и невин­ны­ми детьми. Про­тя­ги­вая ребен­ка окру­жав­шей тол­пе, он обра­щал­ся то к одно­му, то к дру­го­му, то ко всем вме­сте, рыда­ния души­ли его. Нако­нец, он отстег­нул от поя­са кин­жал и подал его сто­яв­ше­му рядом кон­су­лу Цеци­лию Сим­плек­су¹⁵⁷, как бы пере­да­вая ему власть над жиз­нью и смер­тью сограж­дан. (3) Кон­сул отка­зал­ся при­нять кин­жал; тол­па шум­но про­те­сто­ва­ла; Вител­лий дви­нул­ся к хра­му Согла­сия¹⁵⁸ с наме­ре­ни­ем там сло­жить с себя зна­ки вер­хов­ной вла­сти и затем укрыть­ся в доме бра­та¹⁵⁹. Вокруг кри­ча­ли еще гром­че, тре­буя, чтобы он отка­зал­ся от мыс­ли посе­лить­ся в част­ном доме и вер­нул­ся на Пала­тин. Прой­ти по ули­цам, заби­тым наро­дом, ока­за­лось невоз­мож­но; сво­бод­на была толь­ко Свя­щен­ная доро­га¹⁶⁰. Вител­лий поко­ле­бал­ся и вер­нул­ся во дво­рец.

69. (1) Слух, буд­то Вител­лий отрек­ся от вла­сти, опе­ре­жая собы­тия, пополз по горо­ду; Фла­вий Сабин отдал три­бу­нам когорт¹⁶¹ пись­мен­ное рас­по­ря­же­ние при­нять меры про­тив воз­мож­ных выступ­ле­ний сол­дат. Каза­лось, вся импе­рия цели­ком отда­ла себя в руки Вес­па­си­а­на; вид­ные сена­то­ры, мно­гие всад­ни­ки, все сол­да­ты из гар­ни­зо­на и когорт город­ской стра­жи запол­ни­ли дом Фла­вия Саби­на. Вско­ре, одна­ко, здесь ста­ло извест­но, что город­ской плебс при­нял сто­ро­ну Вител­лия, а гер­ман­ские когор­ты¹⁶² гро­зят уни­что­жить вся­ко­го, кто высту­пит про­тив прин­цеп­са. (2) Сабин зашел уже слиш­ком дале­ко и отсту­пать было позд­но; тол­пив­ши­е­ся у него в доме люди не реша­лись разой­тись, опа­са­ясь, как бы вител­ли­ан­цы не пере­би­ли их пооди­ноч­ке; поэто­му каж­дый, дро­жа за свою жизнь, уго­ва­ри­вал Саби­на не коле­бать­ся долее и взять­ся за ору­жие. Как обыч­но быва­ет в подоб­ных слу­ча­ях, все напе­ре­бой дава­ли сове­ты и почти никто не хотел рис­ко­вать сво­ей жиз­нью. Когда Сабин в сопро­вож­де­нии успев­ших к тому вре­ме­ни воору­жить­ся сто­рон­ни­ков Вес­па­си­а­на спус­кал­ся с хол­ма, воз­ле Фун­да­ни­е­ва бас­сей­на на него напа­ли опе­ре­див­шие сво­их това­ри­щей вител­ли­ан­цы. В мимо­лет­ной стыч­ке, кото­рая нача­лась неожи­дан­но для одних и дру­гих, вител­ли­ан­цы одер­жа­ли верх. (3) Поло­же­ние было кри­ти­че­ское, Сабин пред­по­чел не рис­ко­вать и запер­ся в кре­по­сти на Капи­то­лии¹⁶³. За ним после­до­ва­ли сол­да­ты, кое-кто из сена­то­ров и всад­ни­ков; пере­чис­лить их по име­нам затруд­ни­тель­но, — слиш­ком уж мно­гие после победы Вес­па­си­а­на хва­ста­лись уча­сти­ем в этой обо­роне. Сре­ди оса­жден­ных ока­за­лись и жен­щи­ны, самая извест­ная из них — Веру­ла­на Гра­тил­ла¹⁶⁴, поки­нув­шая сво­их детей и близ­ких ради тре­вог и опас­но­стей вой­ны. (4) Вител­ли­ан­цы обло­жи­ли кре­пость, но охра­ня­ли под­сту­пы к ней настоль­ко небреж­но, что Сабин в первую же ночь сумел про­ве­сти на Капи­то­лий сво­их детей и пле­мян­ни­ка Доми­ци­а­на¹⁶⁵. Были ворота, воз­ле кото­рых оса­ждаю­щие и вовсе забы­ли поста­вить кара­ул, и Сабин, вос­поль­зо­вав­шись этим, отпра­вил гон­ца к пол­ко­во­д­цам фла­виан­ской армии. Он писал, что нахо­дит­ся в оса­де и что поло­же­ние его, если толь­ко ему не при­дут на помощь, ско­ро станет без­вы­ход­ным. Ночь про­шла так спо­кой­но, что Сабин, если бы захо­тел, мог неза­ме­чен­ным уйти с Капи­то­лия. Вител­ли­ан­ские сол­да­ты, такие муже­ст­вен­ные перед лицом опас­но­сти, не были спо­соб­ны к дли­тель­но­му уси­лию и не уме­ли нести кара­уль­ную служ­бу; к тому же вне­зап­но хлы­нув­ший зим­ний ливень мешал им что-либо рас­слы­шать или рас­смот­реть.

70. (1) На заре сле­дую­ще­го дня Сабин, не дожи­да­ясь воз­об­нов­ле­ния воен­ных дей­ст­вий, отпра­вил к Вител­лию при­ми­пи­ля­рия Кор­не­лия Мар­ци­а­ла, пору­чив ему спро­сить, на каком осно­ва­нии Вител­лий нару­ша­ет заклю­чен­ное меж­ду ними согла­ше­ние¹⁶⁶. Неуже­ли отказ от вла­сти был лишь комеди­ей и при­твор­ст­вом, рас­счи­тан­ным на обман столь­ких достой­ней­ших людей? В самом деле, поче­му Вител­лий пытал­ся скрыть­ся в доме бра­та, воз­вы­шаю­щем­ся над Фору­мом и при­вле­каю­щем все­об­щее вни­ма­ние, а не захо­тел уда­лить­ся на Авен­тин¹⁶⁷, в дом жены, кото­рый сто­ит поодаль от осталь­ных и, каза­лось бы, гораздо боль­ше под­хо­дит чело­ве­ку, соби­раю­ще­му­ся жить как част­ное лицо и избе­гать малей­ше­го напо­ми­на­ния о вла­сти прин­цеп­са? (2) Вме­сто это­го Вител­лий воз­вра­ща­ет­ся на Пала­тин, эту твер­ды­ню импе­ра­тор­ской вла­сти, высы­ла­ет оттуда воору­жен­ных сол­дат, обаг­ря­ю­щих кро­вью невин­ных самые мно­го­люд­ные квар­та­лы горо­да, пося­га­ет на свя­ты­ню Капи­то­лия, в то вре­мя как брат Вес­па­си­а­на, сена­тор и граж­да­нин Рима, глядя на кро­ва­вые столк­но­ве­ния леги­о­нов, на захва­чен­ные горо­да, на сдаю­щи­е­ся про­тив­ни­ку когор­ты, спо­кой­но ждет исхо­да борь­бы меж­ду Вес­па­си­а­ном и Вител­ли­ем, оста­ет­ся, несмот­ря на отпа­де­ние испан­ских и гер­ман­ских про­вин­ций, несмот­ря на изме­ну Бри­та­нии, вер­ным сво­е­му дол­гу и согла­ша­ет­ся вести пере­го­во­ры. (3) Вос­ста­нов­ле­ние мира и согла­сия необ­хо­ди­мо не толь­ко побеж­ден­ным, оно укра­ша­ет так­же и победи­те­лей. Если уж Вител­лий решил отсту­пить­ся от заклю­чен­но­го согла­ше­ния, то нече­го про­бо­вать свои силы в борь­бе с захва­чен­ным врас­плох про­тив­ни­ком и с едва вышед­шим из отро­че­ских лет сыном Вес­па­си­а­на¹⁶⁸, — какую поль­зу при­не­сет ему убий­ство одно­го ста­ри­ка и одно­го под­рост­ка? Пусть идет навстре­чу вра­же­ским леги­о­нам и с ними всту­па­ет в реши­тель­ный бой. Если исход сра­же­ния будет для него бла­го­при­я­тен, все осталь­ное устро­ит­ся само собой. (4) Пере­пу­ган­ный, дви­жи­мый одним лишь жела­ни­ем оправ­дать­ся, Вител­лий отве­чал очень крат­ко; он воз­ло­жил всю вину на сол­дат, чей пыл, по его сло­вам, не имел ниче­го обще­го с его соб­ст­вен­ным сми­ре­ни­ем перед обсто­я­тель­ства­ми. Он уго­во­рил Мар­ци­а­ла вый­ти из дома неза­мет­но, через зад­ние ком­на­ты, так как сол­да­ты уби­ли бы его, если б узна­ли, что он явил­ся для заклю­че­ния нена­вист­но­го им пере­ми­рия; сам Вител­лий уже ниче­го не мог ни при­ка­зать, ни запре­тить. Он не был боль­ше импе­ра­то­ром, он был лишь пово­дом для раздо­ров.

71. (1) Едва Мар­ци­ал успел вер­нуть­ся на Капи­то­лий, как к кре­по­сти устре­ми­лись разъ­ярен­ные вител­ли­ан­ские сол­да­ты. Никто ими не коман­до­вал, каж­дый дей­ст­во­вал на свой страх и риск. Быст­ро мино­вав Форум и воз­вы­шаю­щи­е­ся здесь хра­мы¹⁶⁹, они сомкну­ты­ми ряда­ми устре­ми­лись вверх по хол­му к пер­вым воротам капи­то­лий­ской кре­по­сти¹⁷⁰. Оса­жден­ные выбра­лись на кры­ши древ­них пор­ти­ков, иду­щих по пра­вой сто­роне ули­цы, и оттуда осы­па­ли вител­ли­ан­цев кам­ня­ми и чере­пи­ца­ми. (2) Насту­паю­щие были воору­же­ны одни­ми меча­ми, сво­бод­ных людей у них не было, под­во­зить же осад­ные и мета­тель­ные маши­ны пока­за­лось им слиш­ком дол­гим. Они забро­са­ли факе­ла­ми край­ний пор­тик и дви­ну­лись вверх сле­дом за огнем. Вот уже запы­ла­ли ворота, еще мину­та — и вител­ли­ан­цам уда­лось бы про­бить­ся на Капи­то­лий, но Сабин велел зава­лить про­ход ста­ту­я­ми, кото­рые были рас­став­ле­ны здесь повсюду для про­слав­ле­ния пред­ков. (3) Тогда вител­ли­ан­цы реши­ли про­ник­нуть на Капи­то­лий с двух дру­гих сто­рон — от рощи Убе­жи­ща и по ста сту­пе­ням, веду­щим на Тар­пей­скую ска­лу. Обе ата­ки яви­лись для оса­жден­ных совер­шен­но неожи­дан­ны­ми, но осо­бен­но угро­жаю­щей была та, что нача­лась из рощи Убе­жи­ща, — путь этот коро­че дру­гих, и вител­ли­ан­цы сра­жа­лись здесь с осо­бен­ной яро­стью. Дома на этом склоне хол­ма стро­и­лись в ту пору, когда никто не думал о воз­мож­но­сти вой­ны; они сто­я­ли вплот­ную друг к дру­гу, и кры­ши их как бы обра­зо­вы­ва­ли лест­ни­цу, вед­шую пря­мо на Капи­то­лий; по этой-то лест­ни­це сол­да­ты и бро­си­лись наверх. (4) До сих пор неяс­но, кто под­жег кры­ши этих домов, — напа­даю­щие или оса­жден­ные, стре­мив­ши­е­ся таким спо­со­бом отбро­сить про­рвав­ших­ся впе­ред вител­ли­ан­цев; послед­нее мне­ние при­хо­дит­ся слы­шать чаще. Огонь пере­ки­нул­ся на пор­ти­ки, окру­жав­шие храм, и вско­ре запы­ла­ли дере­вян­ные орлы, под­дер­жи­вав­шие ска­ты кров­ли. Кос­нув­шись ста­ро­го дере­ва, пла­мя вспых­ну­ло еще ярче и устре­ми­лось впе­ред. Так сго­рел Капи­то­лий, сго­рел при запер­тых воротах, уже никем не защи­щае­мый, но еще никем не захва­чен­ный.

72. (1) Со вре­ме­ни осно­ва­ния горо­да рес­пуб­ли­ка наро­да рим­ско­го не виде­ла столь тяж­ко­го и отвра­ти­тель­но­го зло­де­я­ния. Свя­ты­ня Юпи­те­ра Силь­ней­ше­го и Вели­чай­ше­го пере­ста­ла суще­ст­во­вать, когда мир царил на гра­ни­цах и боги, насколь­ко то допус­ка­ли наши нра­вы, были к нам мило­сти­вы. Создан­ный пред­ка­ми по ука­за­нию богов залог рим­ско­го могу­ще­ства¹⁷¹, на кото­рый не осме­ли­лись под­нять руку ни Пор­сен­на, когда город ему сдал­ся¹⁷², ни гал­лы, когда они взя­ли его силой¹⁷³, погу­би­ли ярост­ные рас­при прин­цеп­сов. Пожа­ры слу­ча­лись в хра­ме и рань­ше, в пору граж­дан­ских войн, но тогда под­жи­га­те­ли дей­ст­во­ва­ли пооди­ноч­ке, тай­но, теперь же он под­верг­ся оса­де и был пре­дан огню на виду у все­го горо­да. Зачем был зате­ян этот бой? Ради чего совер­ше­но такое зло­де­я­ние? Пока мы вели вой­ны в инте­ре­сах роди­ны, храм сто­ял неру­ши­мо¹⁷⁴.

(2) Капи­то­лий­ский храм был осно­ван по обе­ту, дан­но­му во вре­мя вой­ны с саби­ня­на­ми царем Тарк­ви­ни­ем Древним¹⁷⁵. Зало­жил он его, сооб­ра­зу­ясь боль­ше со сво­и­ми надеж­да­ми на буду­щее, чем со скром­ным поло­же­ни­ем, кото­рое зани­мал в ту пору рим­ский народ. Поз­же Сер­вий Тул­лий с помо­щью союз­ни­ков, а затем и Тарк­ви­ний Гор­дый, исполь­зо­вав­ший для стро­и­тель­ства богат­ства, захва­чен­ные при взя­тии Свес­сы Поме­ции, про­дол­жа­ли воз­веде­ние хра­ма¹⁷⁶. Честь завер­шить работу выпа­ла на долю уже сво­бод­но­го Рима: после изгна­ния царей Гора­ций Пуль­вилл во вре­мя сво­его вто­ро­го кон­суль­ства освя­тил храм¹⁷⁷, столь вели­ко­леп­ный, что огром­ные богат­ства, достав­ши­е­ся рим­ско­му наро­ду поз­же, исполь­зо­ва­лись чаще на додел­ки и укра­ше­ния, чем на рас­ши­ре­ние зда­ния; (3) Капи­то­лий­ский храм, про­сто­яв четы­ре­ста пять­де­сят лет, сго­рел в кон­суль­ство Луция Сци­пи­о­на и Гая Нор­ба­на¹⁷⁸ и был затем воз­веден на преж­нем месте. Вос­ста­нов­ле­ние его взял на себя Сул­ла, уже после того как добил­ся окон­ча­тель­ной победы. Одна­ко освя­тить новый храм суж­де­но было не Сул­ле, в этом одном отка­за­ли ему боги¹⁷⁹, а Лута­цию Кату­лу¹⁸⁰. Несмот­ря на все, что сде­ла­ли для Капи­то­лия Цеза­ри, новое зда­ние вплоть до прин­ци­па­та Вител­лия назы­ва­ли име­нем Кату­ла. Вот какой храм поги­бал теперь в огне.

73. (1) Пожар Капи­то­лия испу­гал оса­жден­ных боль­ше, чем оса­ждаю­щих. В труд­ную мину­ту вител­ли­ан­цы суме­ли про­явить лов­кость и муже­ство; совсем по-дру­го­му вели себя фла­виан­цы. Сол­да­ты тре­пе­та­ли от стра­ха; бес­по­мощ­ный, как бы впав­ший в оце­пе­не­ние вождь не был в состо­я­нии ни гово­рить, ни слу­шать, ни коман­до­вать сам, ни сле­до­вать сове­там дру­гих; он пово­ра­чи­вал­ся то в одну, то в дру­гую сто­ро­ну, при­слу­ши­ва­ясь к кри­кам вра­гов, запре­щал то, что рань­ше при­ка­зы­вал, и при­ка­зы­вал то, что рань­ше запре­щал. Как часто быва­ет в мину­ты смер­тель­ной опас­но­сти, все коман­до­ва­ли, и никто не выпол­нял рас­по­ря­же­ний. Нако­нец, оса­жден­ные побро­са­ли ору­жие и заме­та­лись по кре­по­сти в поис­ках средств обма­нуть про­тив­ни­ка и скрыть­ся. (2) Вител­ли­ан­цы вры­ва­ют­ся на Капи­то­лий. Повсюду бушу­ет пла­мя, свер­ка­ют мечи, льет­ся кровь. Немно­гие насто­я­щие вои­ны, сре­ди кото­рых самые извест­ные — Кор­не­лий Мар­ци­ал, Эми­лий Паценз¹⁸¹, Кас­пе­рий Нигер, Дидий Сце­ва — всту­па­ют в бой, но тут же пада­ют мерт­вы­ми. Победи­те­ли окру­жа­ют без­оруж­но­го, не ока­зы­ваю­ще­го ника­ко­го сопро­тив­ле­ния Фла­вия Саби­на и кон­су­ла Квин­ция Атти­ка, кото­рый еще так недав­но, дви­жи­мый тще­сла­ви­ем и жела­ни­ем пока­зать свою при­зрач­ную власть, обра­щал­ся к наро­ду с воз­зва­ни­я­ми, про­слав­ляя Вес­па­си­а­на и поно­ся Вител­лия. (3) Осталь­ные теми или дру­ги­ми спо­со­ба­ми ухит­ри­лись бежать; одни пере­оде­лись раба­ми, дру­гих вынес­ли, спря­тав под воро­ха­ми вещей, вер­ные кли­ен­ты. Были люди, кото­рых соб­ст­вен­ная дер­зость защи­ти­ла надеж­нее, неже­ли любое тай­ное убе­жи­ще: под­слу­шав пароль, по кото­ро­му вител­ли­ан­цы узна­ва­ли друг дру­га, они вос­поль­зо­ва­лись им и даже сами тре­бо­ва­ли отзы­ва у встреч­ных.

74. (1) Еще когда пер­вые вител­ли­ан­цы ворва­лись на Капи­то­лий, Доми­ци­ан спря­тал­ся у сто­ро­жа хра­ма. Вско­ре один из воль­ноот­пу­щен­ни­ков сумел лов­ко выве­сти его оттуда: заку­тав­шись в полот­ня­ный плащ, Доми­ци­ан сме­шал­ся с тол­пой жре­цов¹⁸² и, никем не узнан­ный, добрал­ся до Велаб­ра¹⁸³, где его при­ютил кли­ент отца Кор­не­лий Прим. После при­хо­да к вла­сти Вес­па­си­а­на Доми­ци­ан снес домик сто­ро­жа, где когда-то пря­тал­ся, и отстро­ил на его месте неболь­шой храм Юпи­те­ру Хра­ни­те­лю¹⁸⁴, а в хра­ме — мра­мор­ный алтарь с изо­бра­же­ни­ем собы­тий, с ним здесь слу­чив­ших­ся. Сде­лав­шись вско­ре импе­ра­то­ром, он воз­двиг Юпи­те­ру Стра­жу огром­ный храм¹⁸⁵, после чего освя­тил и храм, и ста­тую, изо­бра­жав­шую его само­го в объ­я­ти­ях бога. (2) Саби­на и Атти­ка зако­ва­ли в цепи и при­ве­ли к Вител­лию, кото­рый встре­тил их спо­кой­но, без вся­ких угроз и оскорб­ле­ний, несмот­ря на ярость сол­дат, кри­чав­ших, что они име­ют пра­во рас­по­ря­жать­ся жиз­нью побеж­ден­ных, и тре­бо­вав­ших награ­ды за ока­зан­ные Вител­лию услу­ги. Тол­па при­со­еди­ни­лась к ним, самая под­лая часть чер­ни то угро­за­ми, то лестью доби­ва­лась от Вител­лия при­ка­за каз­нить Саби­на. Вител­лий, стоя на сту­пе­нях Пала­ти­на, соби­рал­ся вымо­лить у тол­пы жизнь плен­ных, но при­бли­жен­ные убеди­ли его уйти во дво­рец. Едва Вител­лий уда­лил­ся, Сабин пал под уда­ра­ми сол­дат. Ему отру­би­ли голо­ву, а рас­тер­зан­ное тело сво­лок­ли в Гемо­нии¹⁸⁶.

75. (1) Таков был конец это­го доволь­но при­ме­ча­тель­но­го чело­ве­ка. Трид­цать пять раз участ­во­вал он в похо­дах, про­сла­вив свое имя и на воен­ном, и на граж­дан­ском попри­ще. Его чест­ность и спра­вед­ли­вость неоспо­ри­мы. Семь лет пра­вил он Мёзи­ей, две­на­дцать лет был пре­фек­том Рима, и един­ст­вен­ное, что мог­ли ста­вить ему в вину, — это излиш­нюю говор­ли­вость. Неко­то­рые счи­та­ли, буд­то под конец жиз­ни он сде­лал­ся чело­ве­ком сла­бым, боль­шин­ство же объ­яс­ня­ло его поведе­ние в ту пору уме­рен­но­стью и неже­ла­ни­ем про­ли­вать кровь сограж­дан. Все соглас­ны в том, что до вос­ше­ст­вия Вес­па­си­а­на на пре­стол имен­но Сабин поль­зо­вал­ся в этой семье наи­боль­шим вли­я­ни­ем и поче­том. (2) Муци­ан, как уве­ря­ют, вос­при­нял весть о его гибе­ли с боль­шой радо­стью. Мно­гие даже утвер­жда­ли, что смерть эта изба­ви­ла нас от новых граж­дан­ских войн: один был бра­том импе­ра­то­ра, дру­гой счи­тал себя его сопра­ви­те­лем, и толь­ко гибель Саби­на пред­от­вра­ти­ла новые меж­до­усо­бия. (3) Аттик при­знал себя винов­ным в под­жо­ге Капи­то­лия. Может быть, с его сто­ро­ны это был толь­ко лов­кий ход: он при­нял на себя всю нена­висть, кото­рую вызва­ло это зло­де­я­ние, и тем самым сумел отве­сти ее от вител­ли­ан­ской пар­тии; поэто­му, когда народ стал тре­бо­вать каз­ни кон­су­ла, Вител­лий счел себя обя­зан­ным воздать за услу­гу услу­гой и сумел отсто­ять его.

76. (1) Тем вре­ме­нем Луций Вител­лий раз­бил лагерь у Феро­нии¹⁸⁷ и угро­жал Тарра­цине, Запер­ши­е­ся в кре­по­сти гла­ди­а­то­ры и греб­цы¹⁸⁸ не реша­лись ни на вылаз­ку, ни на откры­тое сра­же­ние. Как я уже гово­рил, гла­ди­а­то­ра­ми коман­до­вал Юли­ан, греб­ца­ми Апол­ли­на­рий, оба сами боль­ше похо­жие на гла­ди­а­то­ров, чем на пол­ко­вод­цев. (2) Они не выстав­ля­ли кара­у­лов, не чини­ли обвет­ша­лые сте­ны. Дни и ночи огла­ша­ли они самые оча­ро­ва­тель­ные угол­ки побе­ре­жья сво­и­ми раз­гуль­ны­ми кри­ка­ми, рас­сы­ла­ли сол­дат на поис­ки новых мест для раз­вле­че­ний и вспо­ми­на­ли о войне толь­ко во вре­мя попо­ек. Апи­ний Тирон¹⁸⁹ несколь­ки­ми дня­ми рань­ше вышел из горо­да и теперь самы­ми кру­ты­ми мера­ми выжи­мал из муни­ци­пи­ев день­ги и подар­ки, что не столь­ко умно­жа­ло его силы, сколь­ко воз­буж­да­ло к нему нена­висть.

77. (1) К Луцию Вител­лию явил­ся пере­беж­чик — раб Вер­ги­лия Капи­то­на¹⁹⁰ — и пообе­щал без боя пере­дать город вител­ли­ан­цам, если они обес­пе­чат ему воору­жен­ную охра­ну. Глу­бо­кой ночью он вывел в горы лег­ко­во­ору­жен­ные когор­ты и рас­по­ло­жил их над голо­вой у про­тив­ни­ка. Оттуда сол­да­ты устре­ми­лись вниз, — не для бит­вы, а для рез­ни, — толь­ко что очнув­ши­е­ся ото сна люди, не имев­шие ору­жия или едва успев­шие за него схва­тить­ся, пада­ли под их меча­ми; тем­нота, страх, рев бое­вых труб, кри­ки насту­паю­щих уве­ли­чи­ва­ли пани­ку. (2) Несколь­ко гла­ди­а­то­ров ока­за­ли отпор вра­гу и доро­го про­да­ли свою жизнь, осталь­ные устре­ми­лись к кораб­лям, где их жда­ла та же гибель: они попа­ли здесь в тол­пу мест­ных жите­лей, кото­рых вител­ли­ан­цы уби­ва­ли, не встре­чая ника­ко­го сопро­тив­ле­ния. Шесть быст­ро­ход­ных галер — на одной из них нахо­дил­ся пре­фект флота Апол­ли­на­рий — вышли в море еще в самом нача­ле сра­же­ния, про­чие были захва­че­ны на сто­ян­ке либо пото­ну­ли под тяже­стью обле­пив­ших их людей. (3) Юли­а­на при­ве­ли к Луцию Вител­лию и заре­за­ли у него на гла­зах, сна­ча­ла звер­ски избив плетьми. Неко­то­рые рас­ска­зы­ва­ли, буд­то жена Луция Вител­лия Три­а­рия, наг­ло опо­я­сав­шись сол­дат­ским мечом, тво­ри­ла жесто­ко­сти на зава­лен­ных тру­па­ми ули­цах повер­жен­но­го, погру­жен­но­го в отча­я­ние горо­да. Муж ее в знак одер­жан­ной победы отпра­вил бра­ту лав­ро­вый венок и спра­ши­вал, что ему над­ле­жит делать даль­ше, — немед­лен­но воз­вра­щать­ся, раз он и так уже слиш­ком задер­жал­ся, или остать­ся в Кам­па­нии для пол­но­го поко­ре­ния края. (4) Сомне­ния Луция Вител­лия ока­за­лись спа­си­тель­ны­ми не толь­ко для пар­тии Вес­па­си­а­на, но и для все­го государ­ства: если бы сол­да­ты, и преж­де фана­ти­че­ски пре­дан­ные Вител­лию, а теперь еще обод­рен­ные победой, успе­ли вер­нуть­ся в Рим, сра­же­ние здесь было бы тяже­лым и сама сто­ли­ца мог­ла бы погиб­нуть. При всей сво­ей под­ло­сти Луций Вител­лий был чело­век дея­тель­ный и пред­став­лял серь­ез­ную угро­зу, если не бла­го­да­ря сво­им досто­ин­ствам, как быва­ет у людей доб­лест­ных, то, как это быва­ет у него­дя­ев, — бла­го­да­ря сво­им поро­кам.

78. (1) Пока в стане вител­ли­ан­цев про­ис­хо­ди­ли опи­сан­ные собы­тия, вой­ско Вес­па­си­а­на оста­ви­ло Нар­нию¹⁹¹ и, оста­но­вив­шись в Окри­ку­ле¹⁹², спо­кой­но празд­но­ва­ло сатур­на­лии¹⁹³. Пыта­ясь хоть как-то оправ­дать столь стран­ную нето­роп­ли­вость, при­бли­жен­ные Анто­ния гово­ри­ли, что надо подо­ждать Муци­а­на. Прав­да, нахо­ди­лись люди, утвер­ждав­шие, буд­то Анто­ний мед­лит неспро­ста; буд­то Вител­лий при­слал ему пись­мо, в кото­ром пред­ла­гал изме­нить Вес­па­си­а­ну, обе­щая за это долж­ность кон­су­ла, руку доче­ри и огром­ное при­да­ное. (2) Дру­гие отве­ча­ли, что все это выдум­ки, сочи­нен­ные в уго­ду Муци­а­ну. Суще­ст­во­ва­ла, нако­нец, и третья вер­сия, соглас­но кото­рой пол­ко­вод­цы Вес­па­си­а­на усло­ви­лись меж­ду собой дер­жать Рим под угро­зой, но не дово­дить дело до штур­ма, а дождать­ся, пока Вител­лий, поки­ну­тый сво­и­ми вер­ны­ми когор­та­ми и лишен­ный вся­кой опо­ры, сам отка­жет­ся от вла­сти; план этот яко­бы не уда­лось осу­ще­ст­вить по вине Саби­на, кото­рый сна­ча­ла вел себя без­рас­суд­но, а потом стру­сил: опро­мет­чи­во было с его сто­ро­ны брать­ся за ору­жие, и толь­ко тру­со­стью мож­но объ­яс­нить, что он не сумел отсто­ять от каких-то трех когорт¹⁹⁴ непри­ступ­ную Капи­то­лий­скую кре­пость¹⁹⁵, спо­соб­ную выдер­жать напа­де­ние боль­шой армии. (3) Нелег­ко, вид­но, воз­ло­жить на кого-нибудь одно­го ответ­ст­вен­ность за ошиб­ки, в кото­рых повин­ны все. В самом деле, Муци­ан сво­и­ми дву­смыс­лен­ны­ми пись­ма­ми тор­мо­зил про­дви­же­ние победо­нос­ных войск; Анто­ний был вино­ват в том, что неожи­дан­но начал при­слу­ши­вать­ся к его сове­там, ско­рее все­го стре­мясь пере­ло­жить на Муци­а­на ответ­ст­вен­ность за затяж­ку кам­па­нии; дру­гие пол­ко­вод­цы счи­та­ли, что вой­на выиг­ра­на, и дума­ли лишь о том, как бы под конец отли­чить­ся. Даже Пети­лий Цери­ал, кото­ро­му было пору­че­но про­ве­сти тыся­чу всад­ни­ков через Сабин­ское поле и всту­пить в Рим по Соля­ной доро­ге, откуда вител­ли­ан­цы их мень­ше все­го ожи­да­ли¹⁹⁶, и тот не торо­пил­ся выпол­нить воз­ло­жен­ную на него мис­сию. Весть об оса­де Капи­то­лия поло­жи­ла конец всем этим коле­ба­ни­ям.

79. (1) Анто­ний дви­гал­ся к Риму по Фла­ми­ни­е­вой доро­ге. Глу­бо­кой ночью дошел он до Крас­ных кам­ней¹⁹⁷ и тут понял, что опоздал: его жда­ли вести о страш­ных собы­ти­ях в сто­ли­це — убит Сабин, Капи­то­лий горит, в горо­де пани­ка. Гово­ри­ли так­же, что народ и рабы воору­жа­ют­ся, дабы высту­пить на защи­ту Вител­лия. Потер­пел пора­же­ние со сво­и­ми кон­ни­ка­ми и Пети­лий Цери­ал. Счи­тая, что враг уже раз­бит, он стре­мил­ся впе­ред, не соблюдая ника­кой осто­рож­но­сти, и вдруг наткнул­ся на заса­ду из всад­ни­ков и пехо­тин­цев. (2) Бит­ва раз­вер­ну­лась под самым Римом, сре­ди садов и стро­е­ний, на кри­вых изви­ли­стых ули­цах, хоро­шо зна­ко­мых вител­ли­ан­цам, но вну­шав­ших страх кон­ни­кам Цери­а­ла. Послед­ние к тому же дале­ко не все сра­жа­лись с оди­на­ко­вым пылом: сре­ди них было нема­ло сол­дат, совсем недав­но, под Нар­ни­ей, пере­шед­ших на сто­ро­ну фла­виан­цев, и теперь они ста­ра­лись уга­дать, какая пар­тия возь­мет верх. В этой бит­ве пре­фект кон­ни­цы Юлий Фла­виан был захва­чен в плен; осталь­ные в бес­по­ряд­ке бежа­ли; победи­те­ли пре­сле­до­ва­ли их толь­ко до Фиден¹⁹⁸.

80. (1) Этот успех еще уси­лил энту­зи­азм наро­да. Город­ская чернь взя­лась за ору­жие. Мало у кого были насто­я­щие бое­вые щиты, боль­шин­ство воору­жи­лось чем попа­ло, тол­па раз­ма­хи­ва­ла дрота­ми — тре­бо­ва­ла сиг­на­ла к нача­лу бит­вы. Вител­лий побла­го­да­рил их и при­ка­зал дви­гать­ся на защи­ту горо­да. Собрав­ший­ся тут же сенат назна­чил лега­тов, кото­рые отпра­ви­лись в вой­ско про­тив­ни­ка, чтобы убедить его, яко­бы ради инте­ре­сов государ­ства, согла­сить­ся на мир и пре­кра­ще­ние воен­ных дей­ст­вий. Судь­ба этих лега­тов сло­жи­лась по-раз­но­му. (2) Явив­ши­е­ся к сол­да­там Пети­лия Цери­а­ла, кото­рые и слы­шать не хоте­ли о пере­ми­рии, едва не погиб­ли. Ранен был пре­тор Ару­лен Рустик¹⁹⁹: ярость сол­дат вызва­ло не толь­ко зва­ние посла и пре­то­ра, над кото­рым они над­ру­га­лись, но и гор­де­ли­вое досто­ин­ство, отли­чав­шее это­го мужа. Сви­ту его разо­гна­ли, пер­вый лик­тор²⁰⁰, осме­лив­ший­ся рас­чи­щать в тол­пе доро­гу пре­то­ру, был убит. Охва­чен­ные беше­ной нена­ви­стью к сво­им же сограж­да­нам, забыв о непри­кос­но­вен­но­сти послов, кото­рую чтят даже чуже­зем­ные пле­ме­на, они уби­ли бы лега­тов под самы­ми сте­на­ми род­но­го горо­да, если бы Цери­ал не при­ка­зал окру­жить при­быв­ших охра­ной. Несколь­ко луч­ший при­ем встре­ти­ли послан­цы сена­та, явив­ши­е­ся к Анто­нию, — не пото­му, что сол­да­ты здесь были дис­ци­пли­ни­ро­ван­нее, а пото­му, что коман­дую­щий креп­че дер­жал их в руках.

81. (1) В чис­ло лега­тов заме­шал­ся всад­ник Музо­ний Руф, рев­ност­ный после­до­ва­тель фило­со­фов и поклон­ник сто­и­циз­ма²⁰¹. Попав в армию вител­ли­ан­цев, он при­нял­ся тол­ко­вать окру­жав­шим его воору­жен­ным сол­да­там о бла­гах мира и ужа­сах вой­ны. Неко­то­рые сме­я­лись, боль­шин­ству было про­тив­но. Его бы, навер­ное, изби­ли и выгна­ли, но он вовре­мя послу­шал­ся людей, убеж­дав­ших его по-хоро­ше­му, и, испу­гав­шись сыпав­ших­ся на него со всех сто­рон угроз, пре­кра­тил свои неумест­ные поуче­ния. (2) Навстре­чу армии вышли так­же девы-вестал­ки, нес­шие Анто­нию пись­мо Вител­лия. Он про­сил отло­жить решаю­щее сра­же­ние на один день и уве­рял, что бла­го­да­ря этой отсроч­ке лег­че удаст­ся все ула­дить. Анто­ний с поче­том отпу­стил веста­лок, Вител­лию же напи­сал, что после убий­ства Саби­на и пожа­ра Капи­то­лия ни о каких пере­го­во­рах не может быть и речи.

82. (1) Все же Анто­ний, собрав вой­ска на сход­ку, пытал­ся уго­во­рить их раз­бить лагерь воз­ле Муль­ви­е­ва моста и отло­жить вступ­ле­ние в город до сле­дую­ще­го дня. Он стре­мил­ся добить­ся этой отсроч­ки, ибо опа­сал­ся, что раз­го­ря­чен­ные бит­вой сол­да­ты не поща­дят ни народ, ни сенат, ни даже хра­мы и свя­ти­ли­ща богов. Но сол­да­ты были уве­ре­ны, что любое про­мед­ле­ние толь­ко на руку вра­гу. К тому же они виде­ли вым­пе­лы, раз­ве­вав­ши­е­ся на окру­жаю­щих хол­мах: хотя под эти­ми вым­пе­ла­ми сто­я­ли все­го-навсе­го мир­ные граж­дане²⁰², сол­да­там каза­лось, что там их ждет гото­вая к бою вра­же­ская армия. (2) Вой­ско разде­ли­лось на три колон­ны: одна оста­лась на Фла­ми­ни­е­вой доро­ге, дру­гая пошла в наступ­ле­ние бере­гом Тиб­ра, третья дви­га­лась по Соля­ной доро­ге к Кол­лин­ским воротам²⁰³. Одной кава­ле­рий­ской ата­ки ока­за­лось доста­точ­но, чтобы разо­гнать чернь, и насту­пав­шие столк­ну­лись с вой­ска­ми вител­ли­ан­цев, тоже разде­лен­ны­ми на три колон­ны. Бит­ва на под­сту­пах к горо­ду шла во мно­гих местах и с пере­мен­ным успе­хом, но в боль­шин­стве слу­ча­ев все же победа оста­ва­лась за фла­виан­ца­ми, у кото­рых были луч­ше коман­ди­ры. (3) Тяже­ло при­шлось тем фла­виан­цам, кото­рые, всту­пив в город, свер­ну­ли нале­во²⁰⁴ и ока­за­лись в узких, скольз­ких ули­цах, при­мы­каю­щих к Сал­лю­сти­е­вым садам²⁰⁵. Вител­ли­ан­цы, взо­брав­шись на сте­ны садов, забра­сы­ва­ли насту­пав­ших кам­ня­ми и дрота­ми и до самых суме­рек не дава­ли им про­дви­нуть­ся впе­ред, пока, нако­нец, их самих не окру­жи­ли кон­ни­ки, про­рвав­ши­е­ся в город через Кол­лин­ские ворота. Местом бит­вы ста­ло и Мар­со­во поле²⁰⁶. Уда­ча сопут­ст­во­ва­ла фла­виан­цам, кото­рых окры­ля­ла память о мно­же­стве преж­них побед, вител­ли­ан­цам же при­да­ва­ло силы одно лишь отча­я­ние; их обра­ща­ли в бег­ство, но они сно­ва и сно­ва соби­ра­лись то в одной, то в дру­гой части горо­да.

83. (1) Жите­ли, наблюдав­шие за этой борь­бой, вели себя как в цир­ке — кри­ча­ли, апло­ди­ро­ва­ли, поощ­ря­ли то тех, то этих. Если одни бра­ли верх и про­тив­ни­ки их пря­та­лись в лав­ках или домах²⁰⁷, чернь тре­бо­ва­ла, чтобы укрыв­ших­ся выво­ла­ки­ва­ли из убе­жи­ща и уби­ва­ли; при этом ей доста­ва­лась бо́льшая часть добы­чи: погло­щен­ные убий­ст­вом и борь­бой, сол­да­ты пре­до­став­ля­ли тол­пе рас­хва­ты­вать награб­лен­ное. (2) Охва­чен­ный жесто­ко­стью, город был неузна­ва­ем и без­обра­зен. Бушу­ет бит­ва, пада­ют ране­ные, а рядом люди при­ни­ма­ют ван­ны или пьян­ст­ву­ют; сре­ди пото­ков кро­ви и валя­ю­щих­ся мерт­вых тел раз­гу­ли­ва­ют улич­ные жен­щи­ны и муж­чи­ны, подоб­ные им²⁰⁸; рос­кошь и рас­пут­ство мир­но­го вре­ме­ни, а рядом — жесто­ко­сти и пре­ступ­ле­ния, как в горо­де, захва­чен­ном вра­гом; безум­ная ярость и лени­вый раз­врат вла­де­ют сто­ли­цей. (3) Столк­но­ве­ния воору­жен­ных войск быва­ли в Риме и рань­ше, два­жды при­но­си­ли они победу Луцию Сул­ле²⁰⁹, один раз Цинне²¹⁰; и в ту пору тоже совер­ша­лось не мень­ше жесто­ко­стей. Но толь­ко теперь появи­лось это чудо­вищ­ное рав­но­ду­шие. Нико­му и в голо­ву не при­шло хоть на мину­ту отка­зать­ся от обыч­ных раз­вле­че­ний; собы­тия, разыг­ры­вав­ши­е­ся на ули­цах горо­да, каза­лось, при­да­ва­ли празд­ни­ку еще боль­ше блес­ка. Все лико­ва­ли, все захле­бы­ва­лись от вос­тор­га — и не отто­го, что сочув­ст­во­ва­ли какой-либо из пар­тий, а отто­го, что радо­ва­лись несча­стьям сво­его государ­ства.

84. (1) Труд­нее все­го ока­за­лось взять лагерь²¹¹, послед­нюю опо­ру еще остав­шей­ся в живых горст­ки смель­ча­ков. Сопро­тив­ле­ние их еще боль­ше раз­за­до­ри­ло фла­виан­цев, осо­бен­но бой­цов ста­рых когорт²¹². Строй чере­па­хой, осад­ные маши­ны, зажи­га­тель­ные сна­ряды, насы­пи — все при­е­мы, исполь­зу­е­мые при оса­де укреп­лен­ных горо­дов, были пуще­ны в ход разом. «Толь­ко, если возь­мем лагерь, — кри­ча­ли напа­даю­щие, — име­ет смысл все, что нам при­шлось выне­сти, — сра­же­ния, бед­ст­вия, труды. (2) Город при­над­ле­жит сена­ту и рим­ско­му наро­ду, хра­мы — богам, но честь сол­да­та — в лаге­ре: там его роди­на, там его дом. Если не удаст­ся захва­тить лагерь сей­час, будем сра­жать­ся всю ночь, а сво­его добьем­ся!». Вител­ли­ан­цы усту­па­ли про­тив­ни­ку чис­лом, уда­ча поки­ну­ла их, и они выбра­ли един­ст­вен­ное, что оста­ет­ся в уте­ше­ние побеж­ден­ным, — затя­ги­вать борь­бу, про­ти­вить­ся наступ­ле­нию мира, обаг­рять кро­вью дома и алта­ри. (3) На пло­щад­ках башен и на валах испус­ка­ли дух уми­раю­щие. Нако­нец, ворота рух­ну­ли, но остав­ши­е­ся в живых вител­ли­ан­цы сби­лись в кучу и отве­ча­ли уда­ром на каж­дый удар вра­га. Они погиб­ли все до еди­но­го, но пада­ли толь­ко лицом к про­тив­ни­ку и, даже рас­ста­ва­ясь с жиз­нью, дума­ли лишь о том, чтобы уме­реть со сла­вой.

(4) Когда город был взят, Вител­лий вышел через зад­ние ком­на­ты двор­ца, сел в носил­ки и при­ка­зал отне­сти себя на Авен­тин, в дом жены. Он рас­счи­ты­вал неза­ме­чен­ным пере­ждать здесь день, а затем про­брать­ся в Тарра­ци­ну, к бра­ту и его когор­там. Вител­лий отли­чал­ся ред­ким непо­сто­ян­ст­вом мыс­лей; к тому же, когда чело­век испу­ган, ему все­гда самым нена­деж­ным пред­став­ля­ет­ся имен­но то поло­же­ние, в кото­ром он сей­час нахо­дит­ся; Вител­лий поко­ле­бал­ся и вер­нул­ся на Пала­тин. Дво­рец сто­ял пустой и без­люд­ный. Даже самые ничтож­ные рабы раз­бе­жа­лись или пря­та­лись, едва завидев при­бли­жаю­ще­го­ся прин­цеп­са. Тиши­на и оди­но­че­ство наво­ди­ли жуть. Вител­лий откры­вал одну дверь за дру­гой и отша­ты­вал­ся в ужа­се: покои были пусты. Устав ски­тать­ся по двор­цу, он было спря­тал­ся в постыд­ное место²¹³, но три­бун когор­ты Юлий Пла­цид выта­щил его оттуда. (5) Со скру­чен­ны­ми за спи­ной рука­ми, в разо­дран­ной одеж­де его пове­ли по горо­ду. Зре­ли­ще было отвра­ти­тель­ное, мно­гие выкри­ки­ва­ли руга­тель­ства и оскорб­ле­ния, не пла­кал никто: когда смерть так позор­на, состра­да­нию нет места. Какой-то сол­дат из гер­ман­ской армии попал­ся им навстре­чу и неожи­дан­но с неисто­вой зло­бой набро­сил­ся на Вител­лия. Так и оста­лось непо­нят­ным, чего он хотел, — излить свою ярость на прин­цеп­са, изба­вить его от изде­ва­тельств или убить три­бу­на. Он успел отру­бить три­бу­ну ухо и тут же пал под уда­ра­ми сол­дат.

85. Под­тал­ки­вае­мый со всех сто­рон ост­ри­я­ми мечей и копий, Вител­лий вынуж­ден был высо­ко под­ни­мать голо­ву; уда­ры и плев­ки попа­да­ли ему пря­мо в лицо, он видел, как валят­ся с пьеде­ста­лов его ста­туи, видел рост­раль­ные три­бу­ны, узнал место, где был убит Галь­ба. Нако­нец, его пово­лок­ли к Гемо­ни­ям, куда еще так недав­но бро­си­ли тело Фла­вия Саби­на²¹⁴. Глу­мив­ше­му­ся над ним три­бу­ну он ска­зал: «Ведь я был тво­им импе­ра­то­ром», — то были един­ст­вен­ные достой­ные сло­ва, кото­рые при­шлось от него услы­шать. Про­из­не­ся их, он тут же упал, покры­тый бес­чис­лен­ны­ми рана­ми, и чернь над­ру­га­лась над мерт­вым так же под­ло, как она пре­смы­ка­лась перед живым.

86. (1) Вител­лий был родом из Луце­рии²¹⁵. Смерть застиг­ла его, когда он завер­шал пять­де­сят седь­мой год сво­ей жиз­ни. Кон­суль­ские и жре­че­ские долж­но­сти, слав­ное имя, место сре­ди пер­вых людей государ­ства — все доста­лось ему без вся­ких заслуг, лишь бла­го­да­ря сла­ве отца²¹⁶. Люди, вру­чив­шие ему прин­ци­пат, тол­ком его не зна­ли. Мало кому уда­ва­лось, дей­ст­вуя чест­но и бла­го­род­но, добить­ся такой пре­дан­но­сти сол­дат, какую Вител­лий заво­е­вал сво­ей глу­по­стью и бес­по­мощ­но­стью. (2) Были в нем, прав­да, и про­сто­ду­шие, и широта, но ведь это свой­ства, кото­рые, если не управ­лять ими, обра­ща­ют­ся на поги­бель чело­ве­ку. Он искренне думал, что друж­бу при­об­ре­та­ют не вер­но­стью, а бога­ты­ми подар­ка­ми, и поэто­му окру­жа­ли его не столь­ко дру­зья, сколь­ко наем­ни­ки. Свер­же­ние Вител­лия было, бес­спор­но, на поль­зу государ­ству, но людям, поки­нув­шим его ради Вес­па­си­а­на, не сто­ит изо­бра­жать свое пре­да­тель­ство как заслу­гу: немно­гим ранее они так же изме­ни­ли Галь­бе.

(3) День кло­нил­ся к вече­ру. Маги­ст­ра­ты и сена­то­ры либо бежа­ли из горо­да, либо пря­та­лись у сво­их кли­ен­тов, так что созвать заседа­ние сена­та ока­за­лось невоз­мож­ным. Убедив­шись, что ему боль­ше не гро­зит ника­кая опас­ность, Доми­ци­ан явил­ся к пол­ко­во­д­цам фла­виан­ской армии и тут же был про­воз­гла­шен Цеза­рем²¹⁷. Сол­да­ты как были после боя, уве­шан­ные ору­жи­ем, тол­пой про­во­ди­ли его в дом отца.