Фрагмент «Боттиейской Политии» Аристотеля

с.490 Инте­ре­су­ю­щий нас фраг­мент поме­щен в пер­вом изда­нии фраг­мен­тов Ари­сто­те­ля (Вален­ти­на Розе) под № 102 (439)¹, во вто­ром — под № 443², в послед­нем — под № 485³.

Этот отры­вок из «Бот­ти­ей­ской Поли­тии» Ари­сто­те­ля сохра­нил­ся в пере­ска­зе Плу­тар­ха в 16-й гла­ве био­гра­фии Тезея. Минос, рас­ска­зы­ва­ет Плу­тарх в 15-й гла­ве, совер­шил поход в Атти­ку, чтобы нака­зать афи­нян, кото­рых он обви­нял в смер­ти сво­его сына Анд­ро­гея; одно­вре­мен­но с этим афи­нян постиг­ли неуро­жай, болез­ни и навод­не­ние; по при­ка­за­нию бога афи­няне при­ми­ри­лись с Мино­сом, согла­сив­шись посы­лать на Крит в каче­стве дани через извест­ные про­ме­жут­ки вре­ме­ни юно­шей и деву­шек. О том, что было даль­ше, мне­ния, по сло­вам Плу­тар­ха, рас­хо­дят­ся. Одни счи­та­ют, что моло­дые афи­няне поги­ба­ли от Мино­тав­ра или уми­ра­ли в Лаби­рин­те, не будучи в состо­я­нии най­ти выход. Фило­хор же (это уже нача­ло 16-й гла­вы) пере­да­ет, что кри­тяне не соглас­ны с этим и пред­став­ля­ют дело в ином виде: Минос устра­и­вал состя­за­ния в честь Анд­ро­гея и в каче­стве награ­ды отда­вал победи­те­лям при­слан­ных к нему афи­нян; победи­те­лем на пер­вых состя­за­ни­ях был пол­ко­во­дец Тавр, кото­рый очень суро­во обра­щал­ся с доста­вав­ши­ми­ся ему юно­ша­ми и девуш­ка­ми. (Здесь — рацио­на­ли­сти­че­ская пере­ра­бот­ка мифа: послед­няя подроб­ность явно име­ла целью объ­яс­нить, откуда мог воз­ник­нуть рас­сказ о пожи­ра­нии моло­дых афи­нян Мино­тав­ром.)

Даль­ше идет фраг­мент Ари­сто­те­ля:

«Так­же и Ари­сто­тель в “Бот­ти­ей­ской Поли­тии” явно счи­та­ет, что моло­дые люди не были уби­вае­мы Мино­сом, но что они дожи­ва­ли до ста­ро­сти на Кри­те на поло­же­нии поден­щи­ков. Одна­жды кри­тяне, выпол­няя древ­ний обет, посы­ла­ли в Дель­фы моло­дежь. При­ме­шав­шись к высы­лав­шим­ся, потом­ки тех (афи­нян) отпра­ви­лись вме­сте с ними. Так как, одна­ко, они были не в состо­я­нии про­кор­мить себя там, то они сна­ча­ла пере­еха­ли в Ита­лию и там посе­ли­лись в Япи­гии, а оттуда пере­пра­ви­лись во Фра­кию и были назва­ны бот­ти­е­я­ми; вот поче­му бот­ти­ей­ские девуш­ки, совер­шая некое жерт­во­при­но­ше­ние, поют — пой­дем­те в Афи­ны».

Име­ет­ся у того же Плу­тар­ха и парал­лель­ный текст — Quaes­tio­nes grae­cae, 35. Основ­ным свиде­тель­ст­вом, на кото­рое мы будет опи­рать­ся, явля­ет­ся все же сооб­ще­ние в био­гра­фии Тезея. В поль­зу боль­шей бли­зо­сти это­го сооб­ще­ния к источ­ни­ку (каков бы он ни был) гово­рит уже то, что толь­ко в био­гра­фии име­ет­ся пря­мая ссыл­ка на «Бот­ти­ей­скую Поли­тию» Ари­сто­те­ля — Ἀρισ­το­τέλης ἐν τῇ Βοτ­τιαίω πο­λιτείᾳ. Кро­ме того, толь­ко здесь есть ука­за­ние на то, что бот­ти­еи полу­чи­ли свое назва­ние по пере­се­ле­нии во Фра­кию — εἰς Θρᾴκην κο­μισ­θῆ­ναι καὶ κλη­θῇναι Βοτ­τιαίους.

с.491 Преж­де чем занять­ся раз­бо­ром сооб­ще­ния Плу­тар­ха, необ­хо­ди­мо оста­но­вить­ся на одном вопро­се: пере­да­ет ли Плу­тарх рас­сказ Ари­сто­те­ля с доста­точ­ной пол­нотой? За исклю­че­ни­ем двух отме­чен­ных подроб­но­стей, сооб­ще­ния Плу­тар­ха в био­гра­фии и в Quaes­tio­nes дают в суще­ст­вен­ных чер­тах одно и то же. Отсюда мож­но сде­лать вывод, что он заин­те­ре­со­вал­ся дета­ля­ми рас­ска­за и доро­жил ими. По-види­мо­му, Плу­тарх более или менее пол­но отра­зил то, что давал ему источ­ник.

Одна­ко, как мы зна­ем, нет воз­мож­но­сти при­пи­сы­вать Плу­тар­ху непо­сред­ст­вен­ное зна­ком­ство с «Поли­ти­я­ми» Ари­сто­те­ля. Он вооб­ще поль­зо­вал­ся пре­иму­ще­ст­вен­но более позд­ни­ми источ­ни­ка­ми⁴, не читал даже «Афин­ской Поли­тии»⁵ и уж, конеч­но, не знал гораздо менее рас­про­стра­нен­ной «Бот­ти­ей­ской Поли­тии». Меж­ду ней и Плу­тар­хом был посред­ник или посред­ни­ки (в даль­ней­шем мы для про­стоты будем гово­рить о посред­ни­ке в един­ст­вен­ном чис­ле). Рас­сказ Ари­сто­те­ля совер­шил по мень­шей мере двой­ной пере­ход: от Ари­сто­те­ля к неиз­вест­но­му авто­ру и от послед­не­го к Плу­тар­ху. Если есть осно­ва­ние думать, что Плу­тарх хоро­шо сохра­нил то, что нашел в сво­ем источ­ни­ке, то ничто не гаран­ти­ру­ет нам пол­ноты пере­да­чи рас­ска­за Ари­сто­те­ля у того авто­ра, из кото­ро­го чер­пал Плу­тарх. Ско­рее все­го этот про­ме­жу­точ­ный автор давал сокра­щен­ное изло­же­ние повест­во­ва­ния Ари­сто­те­ля. Дока­за­тель­ст­вом могут слу­жить сло­ва Плу­тар­ха о том, что бот­ти­еи пере­шли из Ита­лии во Фра­кию и там осе­ли — εἰς Θρᾴκην κο­μισθᾗναι (био­гра­фия); τῇς Θρᾴκης τοῦ­τον τὸν τό­πον κα­τοικεῖν (Quaes­tio­nes), где под «этим местом» может разу­меть­ся толь­ко то место, где в клас­си­че­скую пору и поз­же оби­та­ли бот­ти­еи. Здесь про­пу­ще­на оста­нов­ка это­го пле­ме­ни в Македо­нии.

Исто­рия заста­ет бот­ти­е­ев на Хал­киди­ке, по сосед­ству с Олин­фом, в обла­сти, назы­вав­шей­ся Βοτ­τι­κῇ⁶. Сюда они при­шли из Македо­нии. Из Фукидида мы узна­ем о том, что «нынеш­нюю при­мор­скую Македо­нию пер­вы­ми при­об­ре­ли Алек­сандр, отец Пер­дик­ки, и его пред­ки… и воца­ри­лись, изгнав после бит­вы из Пие­рии пиеров… а из так назы­вае­мой Бот­тии бот­ти­е­ев, кото­рые теперь живут по сосед­ству с хал­кидя­на­ми» (II, 99, 3). О том же гово­рит при­во­ди­мый ниже отры­вок Стра­бо­на.

Мог ли Ари­сто­тель не знать и не гово­рить о пре­бы­ва­нии бот­ти­е­ев в Македо­нии? Сто­ли­ца македон­ско­го государ­ства Пел­ла, где Ари­сто­тель про­вел несколь­ко лет в каче­стве вос­пи­та­те­ля Алек­сандра, нахо­ди­лась в обла­сти, носив­шей назва­ние Βοτ­τία, Βοτ­τιαία, Βοτ­τιαιίς⁷, хотя бот­ти­е­ев в ней уже не было. Живу­честь ста­ро­го назва­ния хоро­шо засвиде­тель­ст­во­ва­на для V в., кро­ме Фукидида (l. с.), Геро­до­том (VII, 127), для рим­ско­го вре­ме­ни Стра­бо­ном (VII, fr. 20), Ливи­ем (XXVI, 25, 5), нумиз­ма­ти­че­ски­ми дан­ны­ми⁸. Для эпо­хи Ари­сто­те­ля име­ет­ся важ­ное кос­вен­ное свиде­тель­ство: одно из македон­ских посе­ле­ний, с.492 осно­ван­ных на том месте, где впо­след­ст­вии нахо­ди­лась Антио­хия на Орон­те, носи­ло назва­ние Βοτ­τία⁹. Труд­но пред­ста­вить себе, чтобы Ари­сто­тель в спе­ци­аль­ном сочи­не­нии, посвя­щен­ном исто­рии бот­ти­е­ев, како­вой была «Бот­ти­ей­ская Поли­тия», не упо­мя­нул о пре­бы­ва­нии бот­ти­е­ев в хоро­шо извест­ных ему местах, сохра­няв­ших в сво­ем назва­нии следы это­го пре­бы­ва­ния.

Что пред­став­лял собой тот пара­граф «Бот­ти­ей­ской Поли­тии», кото­рый с неко­то­ры­ми сокра­ще­ни­я­ми пере­дан Плу­тар­хом? Ари­сто­тель не зани­мал­ся подроб­ным пере­ска­зом мифа, не опро­вер­гал его, не вно­сил попра­вок к нему. Он осно­вы­вал­ся на рацио­на­ли­сти­че­ской пере­ра­бот­ке мифа как на чем-то не под­ле­жав­шем сомне­нию и давал исто­ри­че­скую тео­рию о про­ис­хож­де­нии и пере­се­ле­ни­ях бот­ти­ей­ско­го наро­да Как пока­за­ло изу­че­ние «Афин­ской Поли­тии», при­вле­че­ние абсо­лют­но ново­го мате­ри­а­ла, уста­нов­ле­ние новых фак­тов не вхо­ди­ло в зада­чу Ари­сто­те­ля даже там, где речь шла об исто­рии государ­ст­вен­но­го устрой­ства — глав­ной теме «Поли­тии»¹⁰. Еще менее мож­но ожи­дать каких-либо само­сто­я­тель­ных иссле­до­ва­нии в обла­сти вто­ро­сте­пен­ных ввод­ных вопро­сов, како­вым явля­ет­ся вопрос о мигра­ци­ях пле­мен. Ари­сто­тель, несо­мнен­но, повто­ря­ет здесь чужую тео­рию Чтобы иметь мате­ри­ал для суж­де­ния о замыс­ле ее авто­ра и о вре­ме­ни, когда этот автор жил, необ­хо­ди­мо про­следить, насколь­ко это ока­жет­ся воз­мож­ным, исто­рию этой тео­рии и уяс­нить себе спе­ци­фи­че­скую осо­бен­ность той ее фор­мы, в какой тео­рия отра­зи­лась у Ари­сто­те­ля.

В рас­ска­зе Ари­сто­те­ля лег­ко выде­лить сле­дую­щие момен­ты 1) отправ­ка кри­тя­на­ми людей в Дель­фы и пере­се­ле­ние оттуда этих высе­лен­ных кри­тян в Южную Ита­лию (путь из Кри­та в Ита­лию); 2) про­дол­же­ние это­го — их пере­ход из Южной Ита­лии во Фра­кию, 3) подроб­ность — сре­ди отправ­лен­ных были потом­ки афи­нян, про­жи­вав­шие на Кри­те.

Если пере­смот­реть парал­лель­ные места у дру­гих авто­ров, то мож­но убедить­ся, что каж­дый из выде­лен­ных момен­тов харак­те­ри­зу­ет собой опре­де­лен­ную ста­дию в раз­ви­тии рас­смат­ри­вае­мой нами исто­ри­че­ской тео­рии, воз­ник­шей на осно­ве ста­рин­но­го мифа¹¹. Сна­ча­ла свя­зы­ва­ли Крит с Южной Ита­ли­ей, затем при­со­еди­ни­ли сле­дую­щее зве­но — Македо­нию и Фра­кию, в какой-то момент сде­ла­ли добав­ле­ние об афи­ня­нах.

Пер­вая ста­дия пред­став­ле­на для нас глав­ным обра­зом Геро­до­том (VII, 170):

«Гово­рят, что Минос, в поис­ках за Деда­лом при­быв в Сика­нию, ныне назы­вае­мую Сици­ли­ей, умер насиль­ст­вен­ной смер­тью. По исте­че­нии неко­то­ро­го вре­ме­ни кри­тяне, побуж­дае­мые богом, все, кро­ме полих­ни­тов и пре­сий­цев, при­быв боль­шим похо­дом в Сика­нию, оса­жда­ли в тече­ние пяти лет город Камик, кото­рым в мое вре­мя вла­де­ли акра­ган­тин­цы. Нако­нец, не будучи в состо­я­нии ни взять его, ни оста­вать­ся в живых, мучи­мые голо­дом, они оста­ви­ли его и уда­ли­лись. с.493 Когда они во вре­мя пла­ва­ния ока­за­лись у Япи­гии, их застиг­ла боль­шая буря и выбро­си­ла на зем­лю. Вслед­ст­вие того, что кораб­ли были раз­би­ты — ведь у них не было уже ника­кой воз­мож­но­сти пере­пра­вить­ся на Крит, — они, осно­вав город Гирию, оста­лись и, изме­нив­шись, вме­сто кри­тян ста­ли япи­га­ми мес­са­пий­ца­ми, а вме­сто ост­ро­ви­тян — мате­ри­ко­вы­ми жите­ля­ми».

Бот­ти­еи у Геро­до­та (VII, 185; VIII, 127) не ста­вят­ся в связь ни с Кри­том, ни с Ита­ли­ей. Уже в том виде, в каком тео­рия изло­же­на у Геро­до­та, она не пред­став­ля­ет собой чего-нибудь очень про­сто­го. Кри­тяне дости­га­ют Япи­гии после неудач­но­го похо­да в Сици­лию. В осно­ве тако­го постро­е­ния лежит дру­гое, более про­стое, соглас­но кото­ро­му кри­тяне посе­ли­лись в Сици­лии. Оно изло­же­но Дио­до­ром (IV, 79, 5):

«После смер­ти Мино­са меж­ду кри­тя­на­ми в Сици­лии, вслед­ст­вие без­вла­стия, нача­лись раздо­ры. Вслед­ст­вие того, что кораб­ли были сожже­ны сика­на­ми, под­чи­нен­ны­ми Кока­лу, они отка­за­лись от воз­вра­ще­ния в свои род­ные места, решив посе­лить­ся в Сици­лии».

Вто­рую ста­дию (с новым зве­ном — бот­ти­е­я­ми) дают Стра­бон и Конон.

Стра­бон рас­ска­зы­ва­ет, со слов Антио­ха Сира­куз­ско­го, об осно­ва­нии Тарен­та: пар­фе­нии появи­лись в Ита­лии (VI, 3, 2, С. 279), «и при­ня­ли их вар­ва­ры и кри­тяне, заняв­шие еще рань­ше эту мест­ность. Гово­рят, что это были те, кто с Мино­сом поплыл в Сици­лию, а после его смер­ти, слу­чив­шей­ся в Ками­ках у Кока­ла, отпра­вив­шись из Сици­лии, были при­би­ты сюда; неко­то­рые из них впо­след­ст­вии, обой­дя пеш­ком Адри­а­ти­че­ское море до Македо­нии, были про­зва­ны бот­ти­е­я­ми».

В дру­гом месте тот же Стра­бон, повто­рив свиде­тель­ство Геро­до­та с пря­мой ссыл­кой на послед­не­го, про­дол­жа­ет (VI, 3, 6, С. 282):

«Брун­ди­зий, гово­рят, насе­ли­ли кри­тяне, при­быв­шие из Кнос­са с Тезе­ем или отпра­вив­ши­е­ся из Сици­лии вме­сте с Япи­гом (гово­рят ведь дво­я­ко); они, как рас­ска­зы­ва­ют, не оста­лись здесь, но ушли в Бот­ти­ею».

Третье место из Стра­бо­на (VII, fr. 11, С. 329):

«Эту стра­ну (Эма­тию, впо­след­ст­вии назы­вав­шу­ю­ся Македо­ни­ей) зани­ма­ли неко­то­рые из эпи­ротов и илли­рий­цев, а боль­шую ее часть — бот­ти­еи и фра­кий­цы; пер­вые, как гово­рят, родом из Кри­та, име­ли пред­во­ди­те­лем Бот­то­на».

Сюда же отно­сит­ся и место из Коно­на, Nar­ra­tio­nes, 25; из Биб­лио­те­ки Фотия:

«Минос, сын Зев­са и Евро­пы, цар­ст­во­вав­ший над Кри­том, в поис­ках за Деда­лом поплыв похо­дом в Сика­нию (нынеш­няя Сици­лия), лиша­ет­ся жиз­ни дочерь­ми Кока­ла (послед­ний цар­ст­во­вал над сике­ла­ми). И крит­ское пле­мя вою­ет с сике­ла­ми за царя и тер­пит пора­же­ние. При воз­вра­ще­нии они были выбро­ше­ны бурей к япи­гам и тогда там обос­но­ва­лись, став из кри­тян япи­га­ми. (2) Спу­стя неко­то­рое вре­мя часть их, изгнан­ная из стра­ны во вре­мя раздо­ров, полу­чи­ла ора­кул: где им пред­ло­жат зем­лю и воду, там и посе­лить­ся. И они посе­ли­лись в Бот­тиее и т. д. И вот бот­ти­еи, в тре­тий раз пере­ме­нив свое пле­мя, — начи­ная с кри­тян, явля­ют­ся теперь частью македо­нян».

Ни один из назван­ных писа­те­лей не дает нам ука­за­ний о про­ис­хож­де­нии пере­да­вае­мых ими рас­ска­зов. Ссыл­ки Геро­до­та и Стра­бо­на на источ­ни­ки неопре­де­лен­ны (Геро­дот, VII, 170 — λέ­γεται; Стра­бон, VI, 3, 2 — φα­σι; VI, 3, 6 — λέ­γον­ται, φα­σιν). Ана­лиз с.494 рас­ска­зов Коно­на пока­зал, что он зави­сит от Эфо­ра¹², но загля­нуть даль­ше мы не можем.

Оста­ет­ся един­ст­вен­ный путь: раз­бор про­шед­ших перед наши­ми гла­за­ми тек­стов, глав­ным обра­зом фраг­мен­та «Бот­ти­ей­ской Поли­тии» Ари­сто­те­ля, так как в нем отра­жен конеч­ный пункт раз­ви­тия инте­ре­су­ю­щей нас тео­рии.

Преж­де все­го ясно, что суб­стра­том всех при­веден­ных выше рас­ска­зов явля­ет­ся тра­ди­ция о крит­ском про­ис­хож­де­нии и япи­гов и бот­ти­е­ев. При всем раз­но­гла­сии меж­ду собой раз­ных вер­сий все они схо­дят­ся в суще­ст­вен­ном: кри­тяне яви­лись в Южную Ита­лию и здесь осе­ли; затем часть их (τι­νας — Стра­бон, VI, 3, 2, С 279; (μοῖρά τις — Конон) пере­шла на Бал­кан­ский полу­ост­ров и ста­ла бот­ти­е­я­ми. Осно­ва­ни­ем для воз­веде­ния япи­гов и бот­ти­ев к кри­тя­нам было, по-види­мо­му, сход­ство неко­то­рых гео­гра­фи­че­ских назва­ний на Кри­те, в Япи­гии и в Бот­тии¹³. Дело в том, что, како­вы бы ни были чисто фольк­лор­ные, мифо­ло­ги­че­ские ком­по­нен­ты рас­ска­зов о мигра­ци­ях бот­ти­е­ев, мы не впра­ве закры­вать гла­за на эле­мен­ты уче­ной тео­рии, кото­рым этот рас­сказ в целом обя­зан сво­им суще­ст­во­ва­ни­ем. Ведь фольк­лор­ный рас­сказ обыч­но не обла­да­ет широ­ки­ми гео­гра­фи­че­ски­ми гори­зон­та­ми, а если нечто подоб­ное в нем есть, то эти ска­зоч­ные дали отнюдь не напо­ми­на­ют объ­еди­не­ние трех вполне реаль­ных и столь отда­лен­ных одна от дру­гой мест­но­стей, какие мы име­ем в нашем слу­чае. Здесь несо­мнен­но дей­ст­во­ва­ла рука уче­но­го ком­би­на­то­ра.

Эта крит­ская (не по месту сво­его про­ис­хож­де­ния) тео­рия была вос­при­ня­та источ­ни­ком Ари­сто­те­ля, но с одной поправ­кой: часть пере­се­лен­цев в дей­ст­ви­тель­но­сти были афи­ня­на­ми и толь­ко счи­та­лись кри­тя­на­ми — νο­μιζό­μανοι Κρῇες — Quaes­tio­nes (в био­гра­фии Тезея это же под­ра­зу­ме­ва­ет­ся). Стре­мясь не отсту­пать от основ­но­го поло­же­ния пере­дан­ной ему тео­рии (бот­ти­еи-кри­тяне), источ­ник Ари­сто­те­ля вынуж­ден был все же про­из­ве­сти неко­то­рые изме­не­ния в тра­ди­ци­он­ных рас­ска­зах, имен­но в той части, кото­рая каса­лась при­чин пере­се­ле­ния в Ита­лию.

О появ­ле­нии кри­тян в Япи­гии рас­ска­зы­ва­ли по-раз­но­му. Соглас­но одной вер­сии, кри­тяне посе­ли­лись в Ита­лии после похо­да Мино­са в Сици­лию. Эта вер­сия сохра­ни­лась в двух вари­ан­тах: по одно­му из них, кри­тяне, став­шие позд­нее япи­га­ми, были спут­ни­ка­ми Мино­са (Стра­бон, VI, 3, 2 и VI, 3, 6; Дио­дор, цит. место; Конон, цит. место), по дру­го­му, они при­бы­ли в Сици­лию после гибе­ли Мино­са (Геро­дот, цит. место). Соглас­но вто­рой вер­сии, это были «кри­тяне, при­быв­шие с Тезе­ем из Кнос­са» (Стра­бон, VI, 3, 6).

Эти ста­рые вер­сии были несов­ме­сти­мы с вне­сен­ной поправ­кой и долж­ны были усту­пить свое место новой вер­сии. Поход в Сици­лию мог быть совер­шен лишь крит­ски­ми вои­на­ми, с кото­ры­ми труд­но было бы сме­шать уцелев­ших афи­нян, зани­мав­ших на Кри­те под­чи­нен­ное с.495 поло­же­ние (υητεὺον­τας — био­гра­фия Тезея; λατ­ρεὺον­τας — Quaes­tio­nes), а замы­сел авто­ра тре­бо­вал, чтобы потом­ки афи­нян пере­се­ли­лись в Япи­гию (и даль­ше) под видом кри­тян, так как крит­ское про­ис­хож­де­ние япи­гов и бот­ти­е­ев счи­та­лось фак­том, не под­ле­жа­щим сомне­нию¹⁴. Не мог автор вос­поль­зо­вать­ся для сво­ей цели и вто­рой вер­си­ей — в Ита­лии посе­ли­лись кри­тяне, при­быв­шие с Тезе­ем из Кнос­са: ведь потом­ки афи­нян, если бы они поки­ну­ли Кносс с Тезе­ем и неко­то­ры­ми кри­тя­на­ми, сде­ла­ли бы это в каче­стве афи­нян, осво­бож­ден­ных Тезе­ем, меж­ду тем как по ука­зан­ной выше при­чине сле­до­ва­ло пред­ста­вить дело так, что афи­няне уже успе­ли сме­шать­ся с кри­тя­на­ми.

Воз­мож­но, еще одно сооб­ра­же­ние тре­бо­ва­ло устра­не­ния этой вер­сии. Позд­ней­шие авто­ры насчи­ты­ва­ют самое боль­шее три отправ­ки чело­ве­че­ской дани из Афин на Крит, а про­ме­жу­ток вре­ме­ни меж­ду отправ­ка­ми счи­та­ют самое боль­шее по девя­ти лет¹⁵. От пер­вой до третьей отправ­ки мог­ло прой­ти, таким обра­зом, не более восем­на­дца­ти лет — срок слиш­ком малень­кий, чтобы мож­но было гово­рить об асси­ми­ля­ции афи­нян с мест­ны­ми жите­ля­ми.

Пусть эти точ­ные рас­че­ты — дело рук более позд­них авто­ров, но эти послед­ние исхо­ди­ли, ско­рее все­го, из обще­рас­про­стра­нен­ных пред­став­ле­ний о неболь­шом чис­ле посы­лок дани и непро­дол­жи­тель­ных про­ме­жут­ках меж­ду ними (все собы­тия уме­ща­лись в цар­ст­во­ва­ние Эгея). Во вся­ком слу­чае у Ари­сто­те­ля нет речи о Тезее как о пред­во­ди­те­ле пере­се­лен­цев¹⁶.

Отверг­нув рас­ска­зы сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков, источ­ник Ари­сто­те­ля оста­но­вил­ся на той вер­сии, кото­рая извест­на нам по пере­ска­зу Плу­тар­ха и про­ис­хож­де­ние кото­рой нет воз­мож­но­сти про­следить. Во вся­ком слу­чае заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния упо­ми­на­ние о вре­мен­ном пре­бы­ва­нии пере­се­лен­цев в Дель­фах, направ­ля­ю­щая роль кото­рых в исто­рии гре­че­ской коло­ни­за­ции доста­точ­но хоро­шо извест­на.

В ито­ге пока сле­дую­щее: в источ­ни­ке, кото­рым поль­зо­вал­ся Ари­сто­тель, было остав­ле­но без изме­не­ния ядро тео­рии «бот­ти­еи-кри­тяне»; при­вне­се­на была суще­ст­вен­ная поправ­ка о том, что сре­ди кри­тян, быв­ших пред­ка­ми бот­ти­е­ев, ока­за­лись и афи­няне, кото­рых при­ни­ма­ли за кри­тян. Эта поправ­ка потре­бо­ва­ла неко­то­рой пере­ра­бот­ки тра­ди­ци­он­но­го мате­ри­а­ла: часть его была заме­не­на новым. Пол­ной сла­жен­но­сти в рас­ска­зе о про­ис­хож­де­нии бот­ти­е­ев все же не полу­чи­лось. Афи­нян уже не отли­ча­ли от кри­тян, пото­му их и отпра­ви­ли в Дель­фы, но их отда­лен­ные потом­ки, бот­ти­еи, все еще сохра­ня­ют какие-то вос­по­ми­на­ния о сво­ем афин­ском про­ис­хож­де­нии. Что же каса­ет­ся един­ст­вен­но­го дока­за­тель­ства, при­веден­но­го для обос­но­ва­ния поправ­ки, а имен­но — обрядо­вой пес­ни бот­ти­ей­ских деву­шек, в кото­рой встре­ча­лись сло­ва ἲωμεν εἰς Ἀθή­νας (ямб), то у нас нет уве­рен­но­сти в том, что эти сло­ва в бот­ти­ей­ском язы­ке, бли­зость кото­ро­го к с.496 гре­че­ско­му вполне веро­ят­на¹⁷, зву­ча­ли имен­но так, как пере­да­ют их гре­че­ские писа­те­ли¹⁸. Ἀθῆ­ναι — в таком пред­по­ло­же­нии нет ниче­го недо­пу­сти­мо­го — ско­рее все­го пред­став­ля­ет собой осмыс­ле­ние како­го-то непо­нят­но­го, арха­и­че­ско­го сло­ва, сохра­нив­ше­го­ся в обрядо­вом или даже сакраль­ном тек­сте: ведь пес­ня испол­ня­лась во вре­мя жерт­во­при­но­ше­ния (θυ­σίαν τι­νὰ θε­λοὺσας — био­гра­фия Тезея) на празд­не­ствах (ἐν ταῖς ἑορ­ταῖς — Quaes­tio­nes). Воз­мож­но, что и самая заме­на арха­и­че­ско­го сло­ва соб­ст­вен­ным име­нем, понят­ным всем, была сде­ла­на спе­ци­аль­но для дан­но­го слу­чая.

Несмот­ря на внут­рен­нее про­ти­во­ре­чие и шат­кость обос­но­ва­ния, неиз­вест­ный автор все же внес в кано­ни­че­скую тео­рию допол­не­ние, потре­бо­вав­шее в свою оче­редь неко­то­рой пере­строй­ки тра­ди­ци­он­но­го рас­ска­за. Это наво­дит на мысль, что перед нами постро­е­ние, обя­зан­ное сво­им воз­ник­но­ве­ни­ем опре­де­лен­ной тен­ден­ции, тен­ден­ции поли­ти­че­ской: закре­пить близ­кие отно­ше­ния меж­ду бот­ти­е­я­ми и афи­ня­на­ми, воз­ведя нача­ло этих отно­ше­ний к мифи­че­ской древ­но­сти.

Зада­ча теперь в том, чтобы най­ти ту исто­ри­че­скую эпо­ху, к кото­рой есте­ствен­нее все­го было бы отне­сти появ­ле­ние тео­рии о род­ст­вен­ных свя­зях меж­ду афин­ским наро­дом и незна­чи­тель­ной, захо­луст­ной бот­ти­ей­ской народ­но­стью.

Если обра­тить­ся к VI в., то здесь мож­но обна­ру­жить нача­ло актив­но­го отно­ше­ния Афин к делам на Хал­киди­ке. Писи­страт во вре­мя сво­его вто­ро­го изгна­ния жил сна­ча­ла в Рай­ке­ле на Хал­киди­ке¹⁹ (Ἀθ. π. 15, 1). Послед­няя, таким обра­зом, как и Пан­гей­ские руд­ни­ки, Хер­со­нес фра­кий­ский, Сигей, начи­на­ет вхо­дить в сфе­ру афин­ских инте­ре­сов задол­го до осно­ва­ния пер­во­го мор­ско­го сою­за. Когда Эсхин в сво­ей речи о недоб­ро­со­вест­ном посоль­стве (§ 31) упо­ми­на­ет о том, что Ака­мант, сын Тезея, полу­чил в при­да­ное за женой мест­ность, назы­вав­шу­ю­ся Ἐν­νέα ὁδοί (впо­след­ст­вии там был осно­ван Амфи­поль), то нет необ­хо­ди­мо­сти видеть в этом выдум­ку V в.: она мог­ла бы воз­ник­нуть уже в VI в. Одна­ко все­го это­го мало, чтобы заста­вить нас свя­зать с обсто­я­тель­ства­ми VI в. и рас­сказ Ари­сто­те­ля о про­ис­хож­де­нии бот­ти­е­ев от афи­нян. Ведь в этом рас­ска­зе афи­няне, преж­де чем попасть на север, оста­нав­ли­ва­ют­ся в Южной Ита­лии. В VI в. Афи­ны, по нашим сведе­ни­ям, еще не инте­ре­су­ют­ся Ита­ли­ей с поли­ти­че­ской сто­ро­ны, и уже это­го одно­го, дума­ет­ся, доста­точ­но для того, чтобы не при­пи­сы­вать рас­ска­зу о бот­ти­е­ях-афи­ня­нах столь ран­не­го про­ис­хож­де­ния.

Эпо­ха пер­во­го мор­ско­го сою­за, осо­бен­но ран­няя его пора, харак­те­ри­зу­ет­ся, меж­ду про­чим, уси­лен­ны­ми поис­ка­ми кров­ных свя­зей меж­ду афи­ня­на­ми и раз­ны­ми чле­на­ми сою­за. Обще­из­вест­ный факт — ожив­ле­ние вос­по­ми­на­ний об искон­ном един­стве ионий­ско­го пле­ме­ни. с.497 Напо­ми­на­ния о род­стве, о про­ис­хож­де­нии от афи­нян ста­ли, по-види­мо­му, обыч­ны­ми в офи­ци­аль­ных доку­мен­тах.

Одна­ко во вре­мя пер­во­го мор­ско­го сою­за гово­ри­ли и писа­ли не толь­ко о кров­ной свя­зи афи­нян с их высе­лив­ши­ми­ся сограж­да­на­ми и с ионий­ца­ми вооб­ще. Име­ют­ся пря­мые дока­за­тель­ства того, что в поли­ти­че­ских целях стро­и­лись на осно­ве мифо­ло­ги­че­ско­го мате­ри­а­ла тео­рии об афин­ском про­ис­хож­де­нии даже таких пле­мен и наро­дов, кото­рые не были гре­че­ски­ми. Так, у Геро­до­та (I, 173 и VII, 92) нахо­дим тео­рию о про­ис­хож­де­нии ликий­цев от афи­нян: «Ликий­цы издрев­ле про­ис­хо­дят из Кри­та (ведь в ста­ри­ну всем Кри­том вла­де­ли вар­ва­ры)… так как Лик, сын Пан­ди­о­на, так­же изгнан­ный бра­том Эге­ем, при­был из Афин в область тер­ми­лов к Сар­пе­до­ну, то они со вре­ме­нем были назва­ны ликий­ца­ми от име­ни Лика».

«Ликий­цы, про­ис­хо­див­шие из Кри­та, назы­ва­лись тер­ми­ла­ми; при Лике, сыне Пан­ди­о­на, афи­ня­нине, они полу­чи­ли свое (нынеш­нее) назва­ние».

Ликий­цев, как и бот­ти­е­ев, гре­ки выво­ди­ли из Кри­та, ликий­цы были не гре­ка­ми, а потом­ка­ми тех «вар­ва­ров», кото­рые, по сло­вам Геро­до­та, зани­ма­ли когда-то весь ост­ров Крит, но они были вовле­че­ны в круг афин­ских инте­ре­сов и состо­я­ли чле­на­ми пер­во­го мор­ско­го сою­за²⁰. Поэто­му исто­рио­гра­фия, вос­при­няв­шая опре­де­лен­ные поли­ти­че­ские тен­ден­ции, не отри­цая крит­ско­го про­ис­хож­де­ния ликий­цев, поста­ра­лась так или ина­че пока­зать, что они в извест­ной мере явля­ют­ся выхо­д­ца­ми из Афин.

Пол­ную ана­ло­гию с этой тео­ри­ей пред­став­ля­ет разо­бран­ная выше тео­рия о про­ис­хож­де­нии бот­ти­е­ев из Афин с той лишь раз­ни­цей, что во вто­ром слу­чае потре­бо­ва­лось боль­ше про­ме­жу­точ­ных зве­ньев меж­ду афи­ня­на­ми и их отда­лен­ны­ми потом­ка­ми. Бот­ти­еи были участ­ни­ка­ми пер­во­го мор­ско­го сою­за. Они как пле­мен­ная еди­ни­ца упо­мя­ну­ты в спис­ке дани 446/5 г. (JG, I², № 199, 19), отдель­ные горо­да их (Спар­тол и дру­гие) — в ряде спис­ков.

С 30-х годов V в. отно­ше­ния меж­ду бот­ти­е­я­ми и Афи­на­ми начи­на­ют пор­тить­ся. Нака­нуне Пело­пон­нес­ской вой­ны бот­ти­еи отпа­да­ют от Афин вме­сте с Поти­де­ей (Фукидид, I, 57, 5; 58, 1; 65, 3). Прав­да, в про­ме­жут­ке вре­ме­ни меж­ду 422 и 416 гг. часть бот­ти­ей­ских горо­дов вновь всту­па­ет в союз с Афи­на­ми²¹, но глав­ный город — Спар­тол не воз­об­нов­ля­ет сво­его сою­за с Афи­на­ми²².

В IV в. основ­ной поли­ти­че­ской силой на Хал­киди­ке был союз хал­кид­ских горо­дов, воз­глав­ляв­ший­ся Олин­фом²³. Союз этот участ­ву­ет в так назы­вае­мой Коринф­ской войне (395—387 гг.) на сто­роне про­тив­ни­ков Спар­ты, т. е. дей­ст­ву­ет заод­но с Афи­на­ми, Бео­ти­ей, Корин­фом, Арго­сом и дру­ги­ми государ­ства­ми, при­чем нет речи о гла­вен­стве Афин (Дио­дор, XIV, 82, 3). Через несколь­ко лет после Антал­кидо­ва мира с.498 Хал­кид­ский союз сно­ва стал­ки­ва­ет­ся со Спар­той. Олинф, оса­жден­ный спар­тан­ца­ми, сда­ет­ся в 379 г. и вынуж­ден всту­пить в сим­ма­хию со Спар­той. Потре­бо­ва­ли ли победи­те­ли роспус­ка Хал­кид­ско­го сою­за или же поз­во­ли­ли ему суще­ст­во­вать при усло­вии отка­за от само­сто­я­тель­ной поли­ти­ки, ска­зать труд­но. Пря­мых дан­ных по это­му вопро­су не име­ет­ся, а апри­ор­ные сооб­ра­же­ния при­во­дят иссле­до­ва­те­лей к раз­ным выво­дам²⁴. В 378—377 гг. воз­рож­да­ет­ся мор­ской союз под гла­вен­ст­вом Афин. В союз­ном дого­во­ре сре­ди афин­ских союз­ни­ков зна­чат­ся на полях, т. е. в чис­ле при­со­еди­нив­ших­ся позд­нее, [Χαλ­κι]δῆς ἀπὸ [Θράικης] (II², № 43; Dttb., Syll.³, № 147, 101—102). Тол­ко­ва­ние это­го обо­зна­че­ния вызва­ло раз­но­гла­сия. Хал­кидяне фра­кий­ские, упо­ми­нае­мые в дого­во­ре, пони­ма­ют­ся либо как граж­дане горо­да Хал­киды у Афо­на, о кото­ром гово­рит в соот­вет­ст­ву­ю­щем месте Сте­фан Визан­тий­ский²⁵, либо как чле­ны Хал­кид­ско­го сою­за, про­дол­жав­ше­го суще­ст­во­вать и после 379 г. и имев­ше­го воз­мож­ность при­со­еди­нить­ся к афин­ско­му мор­ско­му сою­зу око­ло 375 г.²⁶. Одна­ко уже в 368—358 гг. Олинф нахо­дит­ся в дли­тель­ном кон­флик­те с Афи­на­ми из-за Амфи­по­ля. Толь­ко при­бли­зи­тель­но с 353 г. олинф­ские руко­во­дя­щие кру­ги, осо­знав опас­ность, гро­зив­шую со сто­ро­ны Македо­нии, начи­на­ют искать сбли­же­ния с Афи­на­ми. Со сто­ро­ны Афин ярым побор­ни­ком сою­за с Олин­фом явля­ет­ся Демо­сфен. Уси­лия Демо­сфе­на увен­ча­лись, нако­нец, успе­хом, но это было почти нака­нуне ката­стро­фы²⁷; помощь, при­шед­шая из Афин, не спас­ла обре­чен­ных, и в 348 г. Олинф был взят и раз­ру­шен Филип­пом.

Состо­я­ли ли бот­ти­еи в сою­зе хал­кид­ских горо­дов? В соста­ве насе­ле­ния само­го Олин­фа еще в IV в. были и бот­ти­еи²⁸, но это обсто­я­тель­ство не пред­опре­де­ля­ло собой пози­цию тех бот­ти­е­ев, кото­рые жили за пре­де­ла­ми Олин­фа. В этом лег­ко убедить­ся, если вспом­нить, что в извест­ном дого­во­ре Амин­ты Македон­ско­го с хал­кид­ски­ми горо­да­ми (Dttb., Syll.³, № 135) дого­ва­ри­ваю­щи­е­ся сто­ро­ны обя­зу­ют­ся не заклю­чать сепа­рат­но­го дого­во­ра о друж­бе с Амфи­по­лем, бот­ти­е­я­ми, Акан­фом и Мен­дой. Бот­ти­еи, сле­до­ва­тель­но, не вхо­ди­ли в Хал­кид­ский союз. Дати­ров­ка это­го дого­во­ра спор­ная. Его отно­сят к 394—392, 390—388, 380, 376, 375 гг.²⁹. Луч­ше обсто­ит дело с хро­но­ло­ги­ей с.499 дру­гих извест­ных нам собы­тий из исто­рии бот­ти­е­ев. Часть хал­кид­ские горо­дов, и сре­ди них бот­ти­ей­ский Спар­тол, высту­пи­ла про­тив Олин­фа (Ксе­но­фонт, Гел­ле­ни­ка, V, 2, 11 сл.; 3, 6), но отда­лась под покро­ви­тель­ство не Афин, а Спар­ты. Это было в 383 г. Нако­нец, когда афи­няне в 349 г. посы­ла­ют свое вой­ско на помощь Олин­фу, афин­ский пол­ко­во­дец Харидем, по свиде­тель­ству Фило­хо­ра (fr. 132, Mül­ler)³⁰, опу­сто­ша­ет Пал­ле­ну и область бот­ти­е­ев — бот­ти­еи, оче­вид­но, уже под вла­стью Филип­па.

Из ска­зан­но­го вид­но, что для IV в. нет осно­ва­ния пред­по­ла­гать суще­ст­во­ва­ние дли­тель­ных дру­же­ст­вен­ных отно­ше­ний меж­ду Афи­на­ми и бот­ти­е­я­ми как в те пери­о­ды, когда послед­ние мог­ли быть чле­на­ми Хал­кид­ско­го сою­за, так и в ту пору, когда они к это­му сою­зу бес­спор­но не при­над­ле­жа­ли, так что IV век не мог быть свиде­те­лем зарож­де­ния и оформ­ле­ния мыс­ли об афин­ской кро­ви, кото­рая буд­то бы тек­ла в жилах бот­ти­ей­ской народ­но­сти. Все это дает лиш­нее дока­за­тель­ство для наше­го заклю­че­ния о том, что тео­рия бот­ти­еи-афи­няне заро­ди­лась в V в. и ско­рее все­го в те годы, когда скла­ды­вал­ся пер­вый мор­ской союз.

В заклю­че­ние нам пред­сто­ит занять­ся еще одним тек­стом. По сло­вам Фукидида, афин­ские пол­ко­вод­цы Демо­сфен и Эври­медонт на сво­ем пути в Сици­лию в 413 г. полу­чи­ли от япи­гий­ско­го царь­ка Арта (Ἄρ­τας) япи­гий­ских и мес­са­пий­ских стрел­ков и воз­об­но­ви­ли с ним некую древ­нюю друж­бу — ἀνα­νεωσά­μενοι τι­να πα­λαιάν φι­λίαν (VII, 33, 4). Вто­рой из наших свиде­те­лей об этом собы­тии — Афи­ней (III, 108 f sq.) не упо­ми­на­ет о преж­ней друж­бе, так что наши сооб­ра­же­ния при­хо­дит­ся осно­вы­вать исклю­чи­тель­но на Фукидиде. Сло­во употреб­ле­ние исто­ри­ка в этом отрыв­ке долж­но задер­жать на себе наше вни­ма­ние.

Ἀνα­νεωσά­μενοι φι­λίαν — афи­няне и япи­гий­ский царек воз­об­но­ви­ли древ­нюю друж­бу. Конеч­но, если бы перед нами было соб­ст­вен­ное заклю­че­ние Фукидида, то он не пре­ми­нул бы дать более точ­ные ука­за­ния, о воз­об­нов­ле­нии каких имен­но дру­же­ских отно­ше­ний шла речь. Наи­бо­лее про­стое реше­ние вопро­са: Фукидиду, жив­ше­му в то вре­мя вда­ли от Афин, был достав­лен в копии текст дого­во­ра о друж­бе или этот текст был непо­сред­ст­вен­но зна­ком тому лицу, от кото­ро­го полу­чил свои сведе­ния исто­рик. Гла­гол, употреб­лен­ный Фукидидом, типи­чен для доку­мен­тов опре­де­лен­но­го содер­жа­ния. Не менее типич­но для них и суще­ст­ви­тель­ное φι­λία.

Отно­ся­щий­ся к кон­цу IV в. до н. э. эфес­ский декрет в честь Ника­но­ра Родос­ско­го, посла царей Демет­рия и Селев­ка, содер­жит ту же фор­му­лу τῂμ φι­λίαν ἀνε­νεώσα­το (Dttb., Or. gr. inssr. sel., № 10). О воз­об­нов­ле­нии друж­бы меж­ду Тео­сом и Это­ли­ей гово­рит­ся в доку­мен­те кон­ца III в. до н. э. (Dttb., Syll.³, № 563, 3—4). О том же ска­за­но в поста­нов­ле­нии, выне­сен­ном в середине II в. до н. э. миле­тя­на­ми, высту­пав­ши­ми в каче­стве тре­тей­ских судей меж­ду лакеде­мо­ня­на­ми и мес­се­ня­на­ми (Dttb., Syll., № 683, 5, 16). Середи­ной же II в. до с.500 н. э. дати­ру­ет­ся сена­тус­кон­сульт с реше­ни­ем спо­ра меж­ду дву­мя фес­са­лий­ски­ми общи­на­ми, содер­жа­щий одну из раз­но­вид­но­стей той же фор­му­лы: χα­ριτα [φι­λίαν σ]υμ­μα­χίαν ᾿ανε­νεωσαν­το (Dttb., Syll.³, № 674, 19). Эту же раз­но­вид­ность встре­ча­ем в сена­тус­кон­суль­те 45 г. до н. э. о мити­ле­ня­нах (Dttb., Syll.³, № 764, 4, 7) Еще одну парал­лель нахо­дим в доку­мен­те II в. до н. э., по кото­ро­му воз­об­нов­ля­лась друж­ба меж­ду Гер­ми­о­ной и Аси­ной (в Мес­се­нии; — Dttb., Syll.³, № 1051, 5). Ни в одном из пере­чис­лен­ных доку­мен­тов не встре­ча­ет­ся при­ла­га­тель­ное πα­λαιος, употреб­лен­ное Фукидидом. Одна­ко в мега­ло­поль­ском декре­те 207—206 гг. в честь граж­дан Маг­не­зии на Меандре чита­ем: τῶν δε Μαγ­νη­των τῶν ἀπὸ Μαιάνδρου εκ πα­λαιῶν μεν χρο­νων εχον­τες (вме­сто ἐχον­των) εὐνοως πρὸς ἀμμε (Dttb, Syll.³, № 559, 20) Таким обра­зом, Фукидид ори­ен­ти­ру­ет­ся на тер­ми­но­ло­гию доку­мен­тов, и это дает нам новое под­твер­жде­ние для выска­зан­но­го выше пред­по­ло­же­ния, что сооб­ще­ние Фукидида опи­ра­ет­ся в конеч­ном сче­те на текст дого­во­ра меж­ду афи­ня­на­ми и Арт­ом.

Какая древ­няя друж­ба име­лась в виду? Фукидид остав­ля­ет этот вопрос без отве­та. Они воз­об­но­ви­ли какую-то (τι­να) древ­нюю друж­бу (ср. V, 1 — κα­τα πα­λαιαν τι­να αἰτιαν οὐ κα­θαρους ὀν­τας). В ряде доку­мен­тов из чис­ла упо­мя­ну­тых выше речь идет не толь­ко о друж­бе, но и о род­стве.

Мы не име­ем пра­ва кате­го­ри­че­ски отри­цать воз­мож­ность упо­ми­на­ния о таком род­стве в дого­во­ре Афин с япи­гий­ским царь­ком. Ведь Фукидид явно не имел наме­ре­ния вхо­дить в подроб­но­сти дела, так что ручать­ся за пол­ноту пере­да­чи соот­вет­ст­ву­ю­ще­го места дого­во­ра нель­зя.

Поли­ти­че­ские свя­зи меж­ду Афи­на­ми и Япи­ги­ей мог­ли бы вос­хо­дить и к более древ­не­му вре­ме­ни. Вспом­ним не толь­ко осно­ва­ние Фурий, но и пла­ны Феми­сток­ла, кото­рый даже дал сво­им доче­рям име­на Ита­лия и Сиба­рис (Плу­тарх, Феми­стокл, 32)³¹. Исто­ри­че­ские свиде­тель­ства и здесь при­во­дят нас к афин­ской поли­ти­ке V в, общие тен­ден­ции кото­рой и отра­жа­ет пере­дан­ный Ари­сто­те­лем рас­сказ о про­ис­хож­де­нии бот­ти­ей­ской народ­но­сти.