КОМИ́ЦИИ (Comītia). Это сло­во состо­ит из co, cum или con, и ire; сле­до­ва­тель­но, коми­ций (co­mi­tium) — это место собра­ния, а коми­ции (co­mi­tia) — само собра­ние или собрав­ший­ся народ. В рим­ской кон­сти­ту­ции коми­ци­я­ми назы­ва­лись про­во­ди­мые в обыч­ном поряд­ке, закон­ные собра­ния наро­да, в отли­чие от схо­док (con­cio­nes и con­ci­lia); или, соглас­но еще более стро­го­му опре­де­ле­нию Мес­са­лы (ap. Gell. XIII. 15), коми­ции — это такие собра­ния, кото­рые созы­ва­ют­ся маги­ст­ра­та­ми с целью поста­вить какой-либо вопрос на их голо­со­ва­ние. Впро­чем, это опре­де­ле­ние не охва­ты­ва­ет все раз­но­вид­но­сти коми­ций, ибо в калат­ных коми­ци­ях (co­mi­tia ca­la­ta) ника­кие вопро­сы не ста­ви­лись на народ­ное голо­со­ва­ние; в них лишь огла­ша­лись опре­де­лен­ные объ­яв­ле­ния или свиде­тель­ст­во­ва­лись опре­де­лен­ные офи­ци­аль­ные дей­ст­вия; но с этим един­ст­вен­ным исклю­че­ни­ем дан­ное опре­де­ле­ние явля­ет­ся удо­вле­тво­ри­тель­ным. Гре­че­ские авто­ры, пишу­щие о рим­ских делах, назы­ва­ют коми­ции αἱ ἀρχαι­ρεσίαι, τὰ ἀρχαι­ρέσια, ἐκκλη­σία и ψη­φοφο­ρία.

Все пра­ви­тель­ст­вен­ные пол­но­мо­чия в Риме были разде­ле­ны меж­ду сена­том, маги­ст­ра­та­ми и народ­ны­ми собра­ни­я­ми. Соб­ст­вен­но гово­ря, толь­ко народ (po­pu­lus) являл­ся дей­ст­ви­тель­ным суве­ре­ном, кото­рый деле­ги­ро­вал власть маги­ст­ра­там и сена­ту; в част­но­сти, маги­ст­ра­ты не мог­ли совер­шить ни одно­го офи­ци­аль­но­го с.331 дей­ст­вия, не будучи упол­но­мо­че­ны сена­том и наро­дом. Суве­рен­ный народ, или po­pu­lus, одна­ко, не оста­вал­ся все­гда одним и тем же. В древ­ней­шие вре­ме­на po­pu­lus в Риме состо­ял толь­ко из пат­ри­ци­ев (или «отцов»), а плебс и кли­ен­ты не явля­лись частью po­pu­lus и нахо­ди­лись за рам­ка­ми государ­ства. Пер­во­на­чаль­ный po­pu­lus делил­ся на трид­цать курий (cu­riae), и, таким обра­зом, собра­ние этих курий, или кури­ат­ные коми­ции (co­mi­tia cu­ria­ta), было един­ст­вен­ным собра­ни­ем, пред­став­ляв­шим po­pu­lus. Впо­след­ст­вии сво­его рода соеди­не­ние пат­ри­ци­ев и плеб­са воз­ник­ло в коми­ци­ях по цен­ту­ри­ям, учреж­ден­ных царем Сер­ви­ем Тул­ли­ем, и с это­го вре­ме­ни тер­мин po­pu­lus стал обо­зна­чать пат­ри­ци­ев и пле­бе­ев вме­сте, собран­ных в цен­ту­ри­ат­ных коми­ци­ях (co­mi­tia cen­tu­ria­ta). Но Сер­вий так­же осу­ще­ст­вил терри­то­ри­аль­ное разде­ле­ние всей рим­ской терри­то­рии на трид­цать триб, и их собра­ния ста­ли назы­вать­ся три­бут­ны­ми коми­ци­я­ми (co­mi­tia tri­bu­ta), кото­рые посте­пен­но при­об­ре­ли харак­тер народ­ных собра­ний, так что люди, соби­рав­ши­е­ся таким обра­зом, тоже ста­ли обо­зна­чать­ся тер­ми­ном po­pu­lus. Рас­смот­рим после­до­ва­тель­но харак­тер, власть и сфе­ры ответ­ст­вен­но­сти этих раз­лич­ных коми­ций.

I. КАЛАТНЫЕ КОМИЦИИ (COMI­TIA CA­LA­TA). Они и кури­ат­ные коми­ции были един­ст­вен­ны­ми собра­ни­я­ми, про­во­див­ши­ми­ся и при­зна­вав­ши­ми­ся в Риме до Сер­вия Тул­лия; посколь­ку po­pu­lus, из кото­ро­го они состо­я­ли, был тем же самым po­pu­lus, что и в кури­ат­ных коми­ци­ях, — калат­ные коми­ции мог­ли так­же назы­вать кури­ат­ны­ми; одна­ко у них были раз­лич­ные цели, руко­во­ди­те­ли и места про­веде­ния. Калат­ные коми­ции про­во­ди­лись под руко­вод­ст­вом кол­ле­гии пон­ти­фи­ков (Gel­lius, XV. 27), кото­рая их и созы­ва­ла. Их назва­ние «калат­ные» (от ca­la­re, т. е. vo­ca­re, созы­вать) объ­яс­ня­ет­ся тем, что помощ­ни­ки или слу­жи­те­ли пон­ти­фи­ков, кото­рых исполь­зо­ва­ли для созы­ва собра­ний, назы­ва­лись ca­la­to­res (Serv. ad Virg. Georg. I. 268). Веро­ят­но, собра­ния все­гда про­во­ди­лись на Капи­то­лии, перед Калаб­рий­ской кури­ей, кото­рая, по-види­мо­му, явля­лась офи­ци­аль­ным зда­ни­ем пон­ти­фи­ков и пред­на­зна­ча­лась для этой цели (Paul. Diac. p. 49, ed Mül­ler; Var­ro, De Ling. Lat. v. 1 p. 24). Отно­си­тель­но функ­ций калат­ных коми­ций все авто­ры соглас­ны в том, что соби­рав­ший­ся народ играл лишь пас­сив­ную роль, что он схо­дил­ся лишь для того, чтобы заслу­шать объ­яв­ле­ния и засвиде­тель­ст­во­вать совер­шае­мые дей­ст­вия. В част­но­сти, в кален­ды каж­до­го меся­ца в этих коми­ци­ях наро­ду объ­яв­ля­ли, на какой день насту­паю­ще­го меся­ца при­хо­дят­ся ноны, а веро­ят­но, так­же и иды, и харак­тер всех осталь­ных дней — а имен­но, явля­ют­ся ли они при­сут­ст­вен­ны­ми или непри­сут­ст­вен­ны­ми (fas­ti или ne­fas­ti), коми­ци­аль­ны­ми (co­mi­tia­les), празд­нич­ны­ми (fe­riae) и т. д. — ибо все эти сведе­ния в древ­ние вре­ме­на были извест­ны толь­ко пон­ти­фи­кам (Liv. IX. 46; Mac­rob. Sat. I. 15; Serv. ad Aen. VIII. 654; Var­ro, De Ling. Lat. VI. 4). Еще одной функ­ци­ей калат­ных коми­ций была инав­гу­ра­ция фла­ми­нов, а после изгна­ния царей — так­же царя свя­щен­но­дей­ст­вий (Gel­lius, l. c.). Третьим делом, осу­ществляв­шим­ся в них, было tes­ta­men­ti fac­tio, или состав­ле­ние заве­ща­ния. Целью это­го, по-види­мо­му, было пред­от­вра­ще­ние после смер­ти заве­ща­те­ля спо­ра отно­си­тель­но его воли, свиде­те­ля­ми кото­рой ста­но­ви­лось все народ­ное собра­ние; и вполне веро­ят­но, что, посколь­ку искус­ство пись­ма в те вре­ме­на еще не было доста­точ­но извест­но, счи­та­лось важ­ным, чтобы весь народ засвиде­тель­ст­во­вал этот акт, состо­яв­ший, воз­мож­но, в уст­ной декла­ра­ции. Таким обра­зом, народ не голо­со­вал по вопро­су о дей­ст­ви­тель­но­сти или недей­ст­ви­тель­но­сти заве­ща­ния, а толь­ко испол­нял роль свиде­те­ля (Gel­lius, XV. 27; Theo­phil. II. 10). В древ­ней­шие вре­ме­на собра­ния, спе­ци­аль­ной целью кото­рых было засвиде­тель­ст­во­ва­ние заве­ща­ний наро­дом, про­во­ди­лись два­жды в год (Gai­us, II § 101); но посте­пен­но этот обы­чай вышел из употреб­ле­ния (Gai­us, II § 103). Чет­вер­той функ­ци­ей калат­ных коми­ций было de­tes­ta­tio sac­ro­rum — веро­ят­но, акт, свя­зан­ный с tes­ta­men­ti fac­tio, то есть, тор­же­ст­вен­ное заяв­ле­ние, пред­пи­сы­ваю­щее наслед­ни­ку взять на себя част­ные свя­щен­но­дей­ст­вия (sac­ra pri­va­ta) заве­ща­те­ля при полу­че­нии его иму­ще­ства (Gel­lius, XV. 27, ср. VII. 12). Уже упо­ми­на­лось о том, что пер­во­на­чаль­но кури­ат­ные коми­ции состо­я­ли толь­ко из чле­нов курий, так что в этом отно­ше­нии они были подоб­ны кури­ат­ным коми­ци­ям; одна­ко из слов Гел­лия (eorum autem alia es­se cu­ria­ta, alia cen­tu­ria­ta) ясно, что после Сер­вия Тул­лия долж­но было суще­ст­во­вать два вида калат­ных коми­ций: один из них созы­вал­ся лик­то­ром по кури­ям, а вто­рой — гор­ни­стом по цен­ту­ри­ям. О функ­ци­ях этих послед­них коми­ций нет совер­шен­но ника­кой инфор­ма­ции, хотя вполне воз­мож­но, что пон­ти­фи­ки дела­ли в них все объ­яв­ле­ния, свя­зан­ные с кален­да­рем, ибо эти вопро­сы каса­лись все­го насе­ле­ния, а не толь­ко po­pu­lus (Mac­rob. и Serv. ll. cc.); кро­ме того, воз­мож­но, в калат­ных цен­ту­ри­ат­ных коми­ци­ях собрав­ше­му­ся наро­ду пред­став­ля­лись заве­ща­ния пле­бе­ев, подоб­но тому, как в кури­ат­ных коми­ци­ях заве­ща­ния пред­став­ля­лись собрав­шим­ся кури­ям.

II. КУРИАТНЫЕ КОМИЦИИ (COMI­TIA CU­RIA­TA) (ἐκκλη­σία φρατ­ρι­κή или φατ­ριακή) име­ли гораздо боль­шее зна­че­ние, чем калат­ные, ибо здесь народ не про­сто при­сут­ст­во­вал в пас­сив­ной роли, но дол­жен был голо­со­ва­ни­ем решать, сле­ду­ет ли при­нять или отверг­нуть пред­став­лен­ную ему меру. Посколь­ку po­pu­lus сна­ча­ла пред­став­лял собой лишь сово­куп­ность дей­ст­ви­тель­ных граж­дан, то есть, пат­ри­ци­ев или тех, кто вхо­дил в курии, — никто, кро­ме чле­нов курий (то есть, пат­ри­ци­ев) не имел пра­ва участ­во­вать в этих собра­ни­ях. Вопрос о том, име­ли ли кли­ен­ты пат­ри­ци­ев пра­во голо­са в кури­ат­ных коми­ци­ях, явля­ет­ся спор­ным; но весь­ма веро­ят­но, что, когда они появ­ля­лись на этих собра­ни­ях, то мог­ли высту­пать толь­ко в роли слу­ша­те­лей и зри­те­лей. В цар­ский пери­од кури­ат­ные коми­ции созы­вал сам царь или его три­бун целе­ров, а в отсут­ст­вие царя — пре­фект горо­да (Liv. I. 59). После смер­ти царя коми­ции про­во­дил интеррекс. В рес­пуб­ли­кан­ский пери­од их руко­во­ди­те­лем все­гда был один из выс­ших пат­ри­ци­ан­ских маги­ст­ра­тов, то есть, кон­сул, пре­тор или дик­та­тор (Cic. De Leg. Agr. II. 11, 12; Liv. IX. 38). Коми­ции созы­ва­лись лик­то­ра­ми или гла­ша­та­я­ми (Gel­lius, XV. 27; Dio­nys. II. 7). Голо­са пода­ва­лись по кури­ям, каж­дая курия име­ла один кол­лек­тив­ный голос, но внут­ри курии каж­дый при­над­ле­жа­щий к ней граж­да­нин имел неза­ви­си­мый голос, и боль­шин­ство чле­нов курии опре­де­ля­ло реше­ние курии в целом (Gell. l. c.; Liv. I. 43; Dio­nys. II. 14, IV. 20, 84, V. 6). А так как курий было трид­цать, при­нять реше­ние отно­си­тель­ным боль­шин­ст­вом было невоз­мож­но, и боль­шин­ство все­гда долж­но было состав­лять 16 курий. Как решал­ся вопрос в слу­чае, если 15 курий голо­со­ва­ли за, а 15 про­тив — с.332 неяс­но; тот факт, что для собра­ния было выбра­но или сохра­не­но неудоб­ное чис­ло 30, мож­но объ­яс­нить толь­ко тем, что чис­ло три и его крат­ные име­ли опре­де­лен­ное сакраль­ное зна­че­ние во всех вопро­сах, свя­зан­ных с кон­сти­ту­ци­ей. Порядок голо­со­ва­ния курий не был уста­нов­лен ника­ким регла­мен­том, но, по-види­мо­му, курия, голо­со­вав­шая пер­вой и назы­вав­ша­я­ся prin­ci­pium, опре­де­ля­лась жре­би­ем (Liv. IX. 38). Про­чие дета­ли, свя­зан­ные со спо­со­бом голо­со­ва­ния, неиз­вест­ны. Кури­ат­ны­ми коми­ци­я­ми все­гда руко­во­ди­ло то лицо, кото­рое их созва­ло, — то есть, в цар­ский пери­од сам царь или тот, кто дей­ст­во­вал в каче­стве его намест­ни­ка, — и собра­ние все­гда про­ис­хо­ди­ло в коми­ции.

Гово­ря о пол­но­мо­чи­ях и функ­ци­ях кури­ат­ных коми­ций, сле­ду­ет преж­де все­го иметь в виду, что в древ­но­сти ника­кие коми­ции не име­ли пра­ва ини­ции­ро­вать какую-либо меру, вно­сить поправ­ки или обсуж­дать досто­ин­ства и недо­стат­ки пред­став­лен­ных им пред­ло­же­ний. Все, что они мог­ли — это при­нять или отверг­нуть любую пред­став­лен­ную им меру, так что все пред­ло­же­ния в сущ­но­сти явля­лись все­го лишь рога­ци­я­ми (po­pu­lus ro­ga­tur), кото­рые народ при­ни­мал, исполь­зуя фор­му­лу uti ro­gas (как пред­ла­га­ешь), или откло­нял, исполь­зуя фор­му­лу an­ti­quo (по-ста­ро­му). То, что при­ни­ма­лось таким обра­зом, ста­но­ви­лось зако­ном для царя и сена­та не в мень­шей сте­пе­ни, чем для наро­да. Глав­ны­ми вопро­са­ми, кото­рые решал народ, было избра­ние маги­ст­ра­тов, вклю­чая самих царей, при­ня­тие зако­нов, объ­яв­ле­ние вой­ны и мира, смерт­ная казнь рим­ских граж­дан (Dio­nys. II. 14, IV. 20, IX. 41) и, нако­нец, неко­то­рые дела курий и родов. В цар­ский пери­од един­ст­вен­ным маги­ст­ра­том, в чьем лице соеди­ня­лись пол­но­мо­чия всех рес­пуб­ли­кан­ских долж­ност­ных лиц, был сам царь. Он назна­чал всех про­чих долж­ност­ных лиц, за исклю­че­ни­ем кве­сто­ров, изби­рав­ших­ся наро­дом (Ul­pian, Dig. II. 13; но ср. Tac. Ann. XI. 22; QUAES­TOR). Что каса­ет­ся выбо­ров царя, то, как и в дру­гих вопро­сах, собра­ние было огра­ни­че­но теми кан­дида­ту­ра­ми, кото­рые от име­ни сена­та пред­ла­гал руко­во­ди­тель собра­ния; то есть, после того, как сенат при­ни­мал поста­нов­ле­ние о выбо­рах, интеррек­сы опре­де­ля­ли кан­дида­тов, из кото­рых дол­жен был быть выбран царь, и затем пред­став­ля­ли их кури­ям (Dio­nys. IV. 34, 40, 80, II. 58, 60; III. 36; Liv. I. 17; Cic. De Re Publ. II. 13; ср. INTER­REX и REX). Жре­цов, таких, как кури­о­ны и кури­аль­ные фла­ми­ны, так­же изби­ра­ли или, во вся­ком слу­чае, инав­гу­ри­ро­ва­ли курии (Dio­nys. II. 22; Gell. l. c.), до тех пор, пока позд­нее, в 104 г. до н. э. Доми­ци­ев закон не пере­дал назна­че­ние всех жре­че­ских кол­ле­гий три­бут­ным коми­ци­ям. Зако­но­да­тель­ные пред­ло­же­ния вно­сил в курии царь или сенат, и курии мог­ли либо при­нять их, дав им силу зако­на, либо отверг­нуть. Такие зако­ны, отно­ся­щи­е­ся к цар­ско­му пери­о­ду, назы­ва­лись цар­ски­ми зако­на­ми (le­ges re­giae); их чис­ло не мог­ло быть боль­шим, посколь­ку основ­ные пра­ви­ла поведе­ния были освя­ще­ны и твер­до уста­нов­ле­ны обы­ча­я­ми и рели­ги­ей, и не было ника­кой необ­хо­ди­мо­сти в при­ня­тии фор­маль­ных зако­нов. Пра­во при­ня­тия окон­ча­тель­но­го реше­ния о жиз­ни рим­ских граж­дан (judi­cia de ca­pi­te ci­vis Ro­ma­ni), как сооб­ща­ет­ся, пере­дал наро­ду царь Тулл Гости­лий (Liv. I. 26, VIII. 33; Dio­nys. III. 22); и до кон­сти­ту­ции Сер­вия Тул­лия эта при­ви­ле­гия, конеч­но, при­над­ле­жа­ла толь­ко пат­ри­ци­ям, для кото­рых она пред­став­ля­ла собой не что иное как пра­во апел­ля­ции к собра­нию рав­ных себе на при­го­вор царя или судьи. Когда Вале­рий Пуб­ли­ко­ла воз­об­но­вил этот закон, он дол­жен был рас­про­стра­нить­ся так­же и на пле­бе­ев. Чет­вер­тым пра­вом народ­но­го собра­ния было пра­во при­ня­тия реше­ний о войне и мире, но вновь реше­ние мог­ло быть при­ня­то толь­ко по пред­ло­же­нию царя. В том, что каса­ет­ся объ­яв­ле­ния вой­ны, нет ника­ких сомне­ний (Liv. I. 32; Gel­lius, XVI. 4; Dio­nys. VIII. 91, IX. 69); но нет ника­ких упо­ми­на­ний о том, что po­pu­lus когда-либо имел какое-либо отно­ше­ние к заклю­че­нию мир­ных дого­во­ров; ника­ких при­зна­ков это­го не наблюда­ет­ся еще дол­гое вре­мя после осно­ва­ния рес­пуб­ли­ки, поэто­му спра­вед­ли­во будет пред­по­ло­жить, что в древ­ней­шие вре­ме­на заклю­че­ние мира было пре­до­став­ле­но царю (или кон­су­лам) и сена­ту и что Дио­ни­сий, как и во мно­гих дру­гих слу­ча­ях, пере­нес более позд­ний обы­чай на ран­ние вре­ме­на. Поми­мо этих наи­бо­лее важ­ных функ­ций курии, несо­мнен­но, име­ли мно­же­ство дру­гих, свя­зан­ных с соб­ст­вен­ным внут­рен­ним управ­ле­ни­ем; сре­ди них мож­но назвать сле­дую­щее: ни один новый член не мог быть при­нят в курию (ни путем кооп­та­ции (coop­ta­tio) ино­зем­цев, ни путем зачис­ле­ния (ad­lec­tio) пле­бе­ев) без согла­сия собра­ния курий; и ни одно усы­нов­ле­ние (ar­ro­ga­tio) не мог­ло состо­ять­ся без уча­стия курий, собрав­ших­ся под пред­седа­тель­ст­вом пон­ти­фи­ков. Согла­сие курий в таких слу­ча­ях обо­зна­ча­лось тер­ми­ном «кури­ат­ский закон» (lex cu­ria­ta) (Gel­lius, V. 19; Tac. Hist. I. 15). Сле­ду­ет так­же отме­тить, что после избра­ния маги­ст­ра­та, пред­ло­жен­но­го собра­нию (напри­мер, царя), po­pu­lus про­во­дил еще одно собра­ние, на кото­ром его офи­ци­аль­но вво­ди­ли в новую долж­ность. Эта фор­маль­ность назы­ва­лась «кури­ат­ский закон об импе­рии» (lex cu­ria­ta de im­pe­rio), а так­же о пра­ве созы­вать коми­ции (Liv. V. 52; Dion Cass. XXXIX. 19, XLI. 43; Cic. De Leg. Agr. II. 12). Толь­ко после тор­же­ст­вен­но­го введе­ния маги­ст­ра­та в долж­ность он ста­но­вил­ся ma­gistra­tus op­ti­ma le­ge или op­ti­mo jure, то есть, пол­но­стью при­об­ре­тал все пра­ва и при­ви­ле­гии сво­ей долж­но­сти.

До вре­мен Сер­вия Тул­лия кури­ат­ные коми­ции были един­ст­вен­ным народ­ным собра­ни­ем в Риме и, конеч­но, без­раздель­но поль­зо­ва­лись все­ми выше­пе­ре­чис­лен­ны­ми пра­ва­ми; но кон­сти­ту­ция это­го царя вызва­ла зна­чи­тель­ные изме­не­ния, пере­дав ново­му народ­но­му собра­нию — цен­ту­ри­ат­ным коми­ци­ям — основ­ные пра­ва, ранее при­над­ле­жав­шие кури­ям. Пра­во избра­ния маги­ст­ра­тов, реше­ния вопро­са о войне, при­ня­тия зако­нов и обжа­ло­ва­ния при­го­во­ров, касаю­щих­ся жиз­ни и смер­ти рим­ских граж­дан, таким обра­зом, пере­шло к цен­ту­ри­ат­ным коми­ци­ям. Но посколь­ку пат­ри­ци­ям при­шлось разде­лить свои пра­ва с пле­бе­я­ми, они оста­ви­ли за собой весь­ма важ­ное пра­во одоб­ре­ния или откло­не­ния любо­го реше­ния, при­ня­то­го цен­ту­ри­я­ми. Даже поми­мо их пра­ва при­ни­мать окон­ча­тель­ное реше­ние по этим вопро­сам, кури­ат­ные коми­ции, по-види­мо­му, обла­да­ли зна­чи­тель­ной вла­стью в неко­то­рых обла­стях управ­ле­ния (по край­ней мере — какое-то вре­мя); так, сооб­ща­ет­ся, что реше­ние об отмене цар­ской вла­сти и осно­ва­нии рес­пуб­ли­ки было при­ня­то кури­я­ми (Dio­nys. IV. 75, 84); так­же они реша­ли вопрос об иму­ще­стве послед­не­го царя (Dio­nys. V. 6) и о награ­дах лицам, сооб­щив­шим инфор­ма­цию о заго­во­ре (V. 57). Утвер­жде­ние реше­ний, при­ня­тых цен­ту­ри­я­ми, часто обо­зна­ча­ет­ся выра­же­ни­ем «отцы одоб­ря­ют» (pat­res auc­to­res fiunt), и до вре­ме­ни с.333 Пуб­ли­ли­е­ва зако­на ни одно поста­нов­ле­ние цен­ту­рий не мог­ло стать зако­ном без тако­го одоб­ре­ния. Вряд ли необ­хо­ди­мо упо­ми­нать о том, что до кон­ца сво­его суще­ст­во­ва­ния курии сохра­ня­ли за собой те пра­ва, кото­рые каса­лись бла­го­со­сто­я­ния самих этих сооб­ществ и свя­зан­ных с ними рели­ги­оз­ных обрядов. Ниже сле­ду­ет пере­чень пол­но­мо­чий и функ­ций, кото­рые курии про­дол­жа­ли осу­ществлять до кон­ца рес­пуб­ли­ки.

1. Они пере­да­ва­ли избран­ным маги­ст­ра­там импе­рий и пра­во осу­щест­вле­ния ауспи­ций; это дела­лось с помо­щью кури­ат­ско­го зако­на об импе­рии. Одна­ко с тече­ни­ем вре­ме­ни это пра­во долж­но было пре­вра­тить­ся в про­стую фор­маль­ность, и во вре­ме­на Цице­ро­на (ad Att. IV. 18, ad Fam. XIII. 1) люди даже мог­ли пла­ни­ро­вать при­влечь на свою сто­ро­ну трех авгу­ров, чтобы заявить, что они при­сут­ст­во­ва­ли в кури­ат­ных коми­ци­ях, пере­дав­ших импе­рий, хотя в дей­ст­ви­тель­но­сти такие коми­ции вооб­ще не про­во­ди­лись. Этот факт свиде­тель­ст­ву­ет о том, что в то вре­мя очень немно­гие обра­ща­ли вни­ма­ние на эти коми­ции и пере­да­чу импе­рия в них (если вооб­ще кто-то их заме­чал). (ср. Cic. ad Fam. I. 9, ad Q. Fratr. III. 2).

2. Инав­гу­ра­ция опре­де­лен­ных жре­цов, таких как фла­ми­ны и царь свя­щен­но­дей­ст­вий, хотя это про­ис­хо­ди­ло в тех кури­ат­ных коми­ци­ях, кото­рые назы­ва­лись калат­ны­ми. По всей веро­ят­но­сти, вер­хов­ный кури­он всту­пал в долж­ность, если не изби­рал­ся, в кури­ат­ных коми­ци­ях (Liv. XXVII. 8).

3. Внут­рен­ние дела самих курий и свя­зан­ных с ними семей; но боль­шин­ство из них рас­смат­ри­ва­лись толь­ко в калат­ных коми­ци­ях (см. выше). Соб­ст­вен­но кури­ат­ные коми­ции пре­вра­ти­лись в про­стую фор­маль­ность уже ко вре­ме­ни Пуни­че­ских войн, и древ­нее разде­ле­ние на курии при­хо­ди­ло в забве­ние по мере того, как посте­пен­но теря­ло свою зна­чи­мость: место пат­ри­ци­ев заня­ли ноби­ли или опти­ма­ты, а коми­ции пат­ри­ци­ев ста­ли все­го лишь пустой види­мо­стью (Cic. De Leg. Agr. II. 12), и вме­сто трид­ца­ти курий, само­сто­я­тель­но осу­ществляв­ших голо­со­ва­ние, эта цере­мо­ния про­во­ди­лась трид­ца­тью лик­то­ра­ми. Пат­ри­ци­ан­ские калат­ные коми­ции про­су­ще­ст­во­ва­ли гораздо доль­ше, осо­бен­но ради усы­нов­ле­ний, кото­рые в пери­од импе­рии ста­ли делом опре­де­лен­ной важ­но­сти [ADOP­TIO].

III. ЦЕНТУРИАТНЫЕ КОМИЦИИ (COMI­TIA CEN­TU­RIA­TA, ἡ λο­χῖτις ἐκκλη­σία). Целью зако­но­да­тель­ства Сер­вия Тул­лия было объ­еди­не­ние раз­лич­ных эле­мен­тов, из кото­рых состо­ял рим­ский народ, в еди­ное поли­ти­че­ское целое, где власть и вли­я­ние опре­де­ля­лись бы иму­ще­ст­вом и воз­рас­том. С этой целью в ходе сво­его цен­за он разде­лил всю сово­куп­ность рим­ских граж­дан на шесть иму­ще­ст­вен­ных клас­сов и 193 цен­ту­рии (λό­χοι) или голо­су­ю­щих еди­ни­цы, от кото­рых собра­ния, где граж­дане голо­со­ва­ли, полу­чи­ли назва­ние «цен­ту­ри­ат­ные коми­ции» [CEN­SUS]. Таким спо­со­бом Сер­вий осу­ще­ст­вил сли­я­ние тимо­кра­тии и ари­сто­кра­тии; а бед­ные граж­дане, хотя и вза­и­мо­дей­ст­во­ва­ли со сво­и­ми более состо­я­тель­ны­ми собра­тья­ми на усло­ви­ях равен­ства, но не име­ли воз­мож­но­сти ока­зы­вать сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ное вли­я­ние на обще­ст­вен­ные дела, ибо более бога­тые клас­сы голо­со­ва­ли пер­вы­ми, и если дого­ва­ри­ва­лись меж­ду собой, то фор­ми­ро­ва­ли боль­шин­ство преж­де, чем более бед­ные клас­сы вооб­ще мог­ли при­сту­пить к голо­со­ва­нию. Чтобы сде­лать эти общие наблюде­ния более понят­ны­ми, необ­хо­ди­мо дать неко­то­рое пред­став­ле­ние о цен­зе, учреж­ден­ном Сер­ви­ем Тул­ли­ем и о спо­со­бе рас­пре­де­ле­ния голо­сов меж­ду несколь­ки­ми под­разде­ле­ни­я­ми людей. Народ в целом рас­смат­ри­вал­ся как армия (exer­ci­tus, или, в соот­вет­ст­вии с более древним тер­ми­ном, clas­sis) и, сле­до­ва­тель­но, был разде­лен на две части: кон­ни­ца (equi­tes) и пехота (pe­di­tes), хотя ни в коем слу­чае не обя­за­тель­но счи­тать, что эти люди соби­ра­лись воору­жен­ны­ми. Пехота под­разде­ля­лась на пять клас­сов или, как пишет Дио­ни­сий, на шесть клас­сов, ибо он счи­та­ет шестым клас­сом всю сово­куп­ность людей, чье иму­ще­ство не дости­га­ет цен­за пято­го клас­са. От клас­са, к кото­ро­му при­над­ле­жал граж­да­нин, зави­се­ло то, какой три­бут (tri­bu­tum), или воен­ный налог, он дол­жен пла­тить, какой род служ­бы он дол­жен нести в армии и с каким воору­же­ни­ем он дол­жен слу­жить. Но для голо­со­ва­ния в коми­ци­ях каж­дый класс под­разде­лял­ся на несколь­ко цен­ту­рий (cen­tu­riae, веро­ят­но, так как счи­та­лось, что каж­дая вклю­ча­ет 100 чело­век, хотя цен­ту­рии мог­ли зна­чи­тель­но раз­ли­чать­ся по коли­че­ству людей в них), поло­ви­на из кото­рых состо­я­ла из стар­ших, а вто­рая поло­ви­на — из млад­ших. Далее, каж­дая цен­ту­рия обла­да­ла одним голо­сом, так что класс имел столь­ко голо­сов, сколь­ко в нем было цен­ту­рий. Подоб­ным же обра­зом всад­ни­ки были разде­ле­ны на несколь­ко цен­ту­рий или голо­су­ю­щих еди­ниц. Два основ­ных источ­ни­ка по это­му разде­ле­нию — Ливий (I. 43) и Дио­ни­сий (IV. 16, &c., VII. 59); в при­ла­гае­мой таб­ли­це при­во­дит­ся ценз, а так­же коли­че­ство цен­ту­рий или голо­сов, уста­нов­лен­ное для каж­до­го клас­са, и порядок их голо­со­ва­ния.

По Ливию		По Дио­ни­сию
I класс	Ценз: 100000 ассов.	I класс	Ценз: 100 мин.
	40 стар­ших цен­ту­рий.		40 стар­ших цен­ту­рий.
	40 млад­ших цен­ту­рий.		40 млад­ших цен­ту­рий.
	2 цен­ту­рии масте­ров.
II класс	Ценз: 75000 ассов.	II класс	Ценз: 75 мин.
	10 стар­ших цен­ту­рий.		10 стар­ших цен­ту­рий.
	10 млад­ших цен­ту­рий.		10 млад­ших цен­ту­рий.
			2 цен­ту­рии масте­ров (одна голо­со­ва­ла со стар­ши­ми, вто­рая с млад­ши­ми).
III класс	Ценз: 50000 ассов.	III класс	Ценз: 50 мин.
	10 стар­ших цен­ту­рий.		10 стар­ших цен­ту­рий.
	10 млад­ших цен­ту­рий.		10 млад­ших цен­ту­рий.
IV класс	Ценз: 25000 ассов.	IV класс	Ценз: 25 мин.
	10 стар­ших цен­ту­рий.		10 стар­ших цен­ту­рий.
	10 млад­ших цен­ту­рий.		10 млад­ших цен­ту­рий.
			2 цен­ту­рии гор­ни­стов и тру­ба­чей (одна голо­со­ва­ла со стар­ши­ми, вто­рая с млад­ши­ми).
с.334
V класс	Ценз: 11000 ассов.	V класс	Ценз: 121/2 мин.
	15 стар­ших цен­ту­рий.		15 стар­ших цен­ту­рий.
	15 стар­ших цен­ту­рий.		15 стар­ших цен­ту­рий.
	3 цен­ту­рии запас­ных, гор­ни­стов, тру­ба­чей.	VI класс	Ценз: ниже 121/2 мин.
	1 цен­ту­рия учи­ты­вае­мых пер­со­наль­но (ca­pi­te cen­so­rum).		1 цен­ту­рия учи­ты­вае­мых пер­со­наль­но (ca­pi­te cen­so­rum).

Соглас­но как Ливию, так и Дио­ни­сию, восем­на­дцать цен­ту­рий всад­ни­ков голо­со­ва­ли перед стар­ши­ми цен­ту­ри­я­ми пер­во­го клас­са; таким обра­зом, все­го было 194 (по Ливию) или 193 (по Дио­ни­сию) голо­су­ю­щих цен­ту­рии. Чет­ное чис­ло цен­ту­рий у Ливия — 194 — дела­ло бы невоз­мож­ным обя­за­тель­ное дости­же­ние боль­шин­ства в коми­ци­ях, поэто­му было сде­ла­но пред­по­ло­же­ние, что он ошиб­ся с тре­мя цен­ту­ри­я­ми запас­ных, гор­ни­стов и тру­ба­чей, кото­рые он добав­ля­ет к пято­му клас­су. По-види­мо­му, Дио­ни­сий пред­став­ля­ет этот вопрос в пра­виль­ном све­те, что под­твер­жда­ет­ся Цице­ро­ном (De Re Publ. II. 22), опи­сы­ваю­щим девя­но­сто шесть цен­ту­рий как мень­шин­ство; одна­ко в дру­гих вопро­сах Цице­ро­на невоз­мож­но согла­со­вать как с Ливи­ем, так и с Дио­ни­си­ем; эта про­бле­ма, веро­ят­но, нико­гда не будет удо­вле­тво­ри­тель­но реше­на, посколь­ку текст испор­чен. Про­чие рас­хож­де­ния меж­ду Ливи­ем и Дио­ни­си­ем не име­ют боль­шо­го зна­че­ния. Они заклю­ча­ют­ся в том, какое место зани­ма­ли две цен­ту­рии масте­ров и две цен­ту­рии гор­ни­стов и тру­ба­чей, и в том, каков был ценз пято­го клас­са. В послед­нем вопро­се гра­да­ция Дио­ни­сия, по край­ней мере, более после­до­ва­тель­на, и поэто­му его сле­ду­ет пред­по­честь Ливию. Что каса­ет­ся мест, отво­ди­мых четы­рем цен­ту­ри­ям, то невоз­мож­но опре­де­лить, кто прав: Ливий или Дио­ни­сий, — и мы лишь можем ска­зать, что Цице­рон не согла­ша­ет­ся ни с одним из них, при­пи­сы­вая к пер­во­му клас­су толь­ко одну цен­ту­рию плот­ни­ков.

Таким обра­зом, все рим­ские граж­дане, как пат­ри­ции, так и пле­беи, вла­дев­шие опре­де­лен­ной соб­ст­вен­но­стью, полу­чи­ли пра­во участ­во­вать и голо­со­вать в цен­ту­ри­ат­ных коми­ци­ях, и никто не был исклю­чен, кро­ме рабов, ино­зем­цев, жен­щин и эра­ри­ев. Млад­ши­ми были муж­чи­ны в воз­расте от 17 до 46 лет, а стар­ши­ми — все муж­чи­ны стар­ше 46 лет. Порядок голо­со­ва­ния был опре­де­лен так, что если 18 цен­ту­рий всад­ни­ков и 80 цен­ту­рий пер­во­го клас­са при­ни­ма­ли пред­ло­же­ние, то вопрос сра­зу ока­зы­вал­ся решен­ным и не было необ­хо­ди­мо­сти в голо­со­ва­нии про­чих клас­сов. Таким обра­зом, хотя все рим­ские граж­дане явля­лись в эти коми­ции на рав­ных осно­ва­ни­ях, но, несо­мнен­но, бо́льшая власть нахо­ди­лась в руках бога­тых.

Что каса­ет­ся функ­ций цен­ту­ри­ат­ных коми­ций, то в целом сле­ду­ет отме­тить, что Сер­вий пере­дал цен­ту­ри­ат­ным коми­ци­ям все дела, ранее при­над­ле­жав­шие кури­ат­ным коми­ци­ям; то есть, они полу­чи­ли пра­во избра­ния выс­ших маги­ст­ра­тов, при­ня­тия зако­нов, объ­яв­ле­ния вой­ны, а впо­след­ст­вии так­же заклю­че­ния мира с ино­зем­ны­ми наро­да­ми.

(a) Избра­ние маги­ст­ра­тов. Посо­ве­то­вав­шись с сена­том по пово­ду выдви­ну­тых кан­дида­тур, руко­во­дя­щий маги­ст­рат ста­вил их на голо­со­ва­ние. Цен­ту­рии изби­ра­ли сле­дую­щих маги­ст­ра­тов: кон­су­лов (в этом слу­чае коми­ции назы­ва­лись кон­суль­ски­ми, co­mi­tia con­su­la­ria, Liv. I. 60, X. 11), пре­то­ров (отсюда пре­тор­ские коми­ции, co­mi­tia prae­to­ria, Liv. VII. 1, X. 22), воен­ных три­бу­нов с кон­суль­ской вла­стью (Liv. V. 52), цен­зо­ров (Liv. VII. 22, XL. 45) и децем­ви­ров (Liv. III. 33, 35). Извест­ны так­же при­ме­ры избра­ния цен­ту­ри­я­ми про­кон­су­лов, но это про­ис­хо­ди­ло лишь в чрез­вы­чай­ных слу­ча­ях (Liv. XXXIII. 30, XXXIV. 18).

(b) Зако­но­да­тель­ная дея­тель­ность. Пер­во­на­чаль­но зако­но­да­тель­ные пол­но­мо­чия цен­ту­рий состо­я­ли в при­ня­тии или откло­не­нии пред­ло­же­ний, вно­си­мых руко­во­дя­щим маги­ст­ра­том в фор­ме сенат­ско­го поста­нов­ле­ния, так что собра­ние не име­ло зако­но­да­тель­ной ини­ци­а­ти­вы, а лишь голо­со­ва­ло по тем мерам, кото­рые пред­став­ля­лись ему по реше­нию сена­та. Когда цен­ту­рии при­ни­ма­ли пред­ло­же­ние, оно ста­но­ви­лось зако­ном (lex). Пер­вым при­ня­тым цен­ту­ри­я­ми зако­ном, о кото­ром сооб­ща­ет­ся в источ­ни­ках, был lex Va­le­ria de pro­vo­ca­tio­ne (Cic. De Re Publ. II. 31); зако­ны 12 таб­лиц так­же были одоб­ре­ны цен­ту­ри­я­ми.

(c) Реше­ние о войне, на осно­ва­нии поста­нов­ле­ния сена­та, так­же при­ни­ма­лось цен­ту­ри­я­ми и часто упо­ми­на­ет­ся. Обыч­но счи­та­ет­ся, что они так­же при­ни­ма­ли реше­ния о заклю­че­нии мира и дого­во­ров, но Руби­но (Ueber Röm. Staatsverf. p. 259, &c.) убеди­тель­но дока­зал, что в ран­ней рес­пуб­ли­ке и, веро­ят­но, до Кав­дин­ско­го мира, это было не так; мир заклю­чал­ся путем обыч­но­го поста­нов­ле­ния сена­та, без вся­ко­го уча­стия наро­да.

(d) Выс­шая поли­ти­че­ская власть. Преж­де все­го, цен­ту­ри­ат­ные коми­ции были выс­шим апел­ля­ци­он­ным судом (Dion Cass. XXXIX. 27, &c.; ср. APPEL­LA­TIO), во-вто­рых, они долж­ны были рас­смат­ри­вать все пре­ступ­ле­ния про­тив государ­ства; таким обра­зом, ни одно дело об измене (per­duel­lio) и оскорб­ле­нии вели­че­ства рим­ско­го наро­да (majes­tas) и ни одно дело, затра­ги­ваю­щее жизнь рим­ско­го граж­да­ни­на, не мог­ло быть реше­но иным судом (Cic. p. Sext. 30, 34, De Re Publ. II. 36, De Leg. III. 4; Po­lyb. VI. 4, 14). Это послед­нее пра­во воз­об­но­вил или уста­но­вил Вале­ри­ев закон (Plut. Publ. 11), и Спу­рий Кас­сий был осуж­ден цен­ту­ри­ат­ны­ми коми­ци­я­ми. Нет при­чин счи­тать, что зако­ны 12 таб­лиц в этом отно­ше­нии уве­ли­чи­ли власть цен­ту­рий; по-види­мо­му, Сер­вий Тул­лий, в соот­вет­ст­вии со сво­и­ми прин­ци­па­ми, дол­жен был сде­лать свое народ­ное собра­ние одно­вре­мен­но выс­шим судеб­ным орга­ном.

После осу­щест­вле­ния всех выше­на­зван­ных пол­но­мо­чий цен­ту­рий тре­бо­ва­лось их одоб­ре­ние кури­я­ми; лишь при нали­чии этой санк­ции их реше­ния всту­па­ли в силу и ста­но­ви­лись обя­за­тель­ны­ми. Избра­ние маги­ст­ра­та или при­ня­тие зако­на тре­бо­ва­ло одоб­ре­ния курий, хотя и совер­ша­лось на осно­ве поста­нов­ле­ния сена­та. Но с тече­ни­ем вре­ме­ни собра­ние изба­ви­лось от вла­сти курий, кото­рая пре­вра­ти­лась в про­стую фор­маль­ность и, нако­нец, курии ста­ли обя­за­ны зара­нее давать свое согла­сие на любое реше­ние, кото­рое при­мут цен­ту­рии. Это было уста­нов­ле­но Пуб­ли­ли­е­вым зако­ном в 337 г. до н. э. (Liv. VIII. 12). Став доста­точ­но силь­ны­ми, чтобы обхо­дить­ся без санк­ции курий, цен­ту­рии при­об­ре­ли так­же пра­во обсуж­де­ния и реше­ния вопро­сов, кото­рые не были постав­ле­ны с.335 перед ними в фор­ме поста­нов­ле­ния сена­та; то есть, они полу­чи­ли воз­мож­ность ини­ции­ро­вать зако­но­про­ек­ты. При избра­нии маги­ст­ра­тов коми­ции пер­во­на­чаль­но не име­ли пра­ва выбрать кого-либо, кро­ме тех, кто был пред­ло­жен руко­во­дя­щим маги­ст­ра­том (кото­рый сам пол­но­стью пови­но­вал­ся поста­нов­ле­нию сена­та), но с тече­ни­ем вре­ме­ни народ упро­чил свои пра­ва настоль­ко, что обя­зал руко­во­дя­ще­го маги­ст­ра­та без пред­ва­ри­тель­ной санк­ции сена­та пред­ла­гать любо­го кан­дида­та, кото­рый мог выдви­нуть себя сам. Это изме­не­ние про­изо­шло око­ло 482 г. до н. э. При при­ня­тии зако­нов сенат­ское поста­нов­ле­ние пред­став­ля­лось наро­ду кон­су­лом или сена­то­ром, ини­ции­ро­вав­шим пред­ло­же­ние, при­чем за 17 дней до это­го оно долж­но было быть обна­ро­до­ва­но, чтобы народ имел воз­мож­ность озна­ко­мить­ся с харак­те­ром пред­ла­гае­мо­го зако­на (Ap­pian, de Bell. Civ. I. 59; Cic. p. Sext. 51, in Pi­son. 15). Неяс­но, тре­бо­ва­лось ли коми­ци­ям сенат­ское поста­нов­ле­ние в тех слу­ча­ях, когда они дей­ст­во­ва­ли как вер­хов­ный суд; по край­ней мере, нет ника­ких упо­ми­на­ний о поста­нов­ле­ни­ях сена­та в подоб­ных слу­ча­ях.

Цен­ту­ри­ат­ные коми­ции мож­но было про­во­дить толь­ко в коми­ци­аль­ные или при­сут­ст­вен­ные дни, в кото­рые доз­во­ля­лось вести дела с наро­дом, и коли­че­ство таких дней в году было око­ло 190 (Var­ro, de L. L. VI. 29; Fes­tus, s. v. Co­mi­tia­les dies; Mac­rob. Sat. I. 16); но в непри­сут­ст­вен­ные дни (то есть в дни, посвя­щен­ные богам (dies fes­ti), празд­нич­ные (fe­ria­ti); ср. DIES) и, пер­во­на­чаль­но, так­же в нун­ди­ны, коми­ции не мог­ли соби­рать­ся, до тех пор, пока в 287 г. до н. э. Гор­тен­зи­ев закон не поста­но­вил счи­тать нун­ди­ны при­сут­ст­вен­ны­ми дня­ми (Mac­rob. Sat. I. 16), так что с тех пор коми­ции раз­ре­ше­но было созы­вать и в нун­ди­ны, хотя это слу­ча­лось ред­ко (Cic. ad Att. I. 14). Коми­ции для при­ня­тия зако­нов мог­ли про­во­дить­ся даже не во все при­сут­ст­вен­ные дни (Cic. de prov. Con­s. 19). Коми­ции для выбо­ров маги­ст­ра­тов про­ис­хо­ди­ли каж­дый год в опре­де­лен­ный пери­од, хотя от сена­та и кон­су­лов зави­се­ло, захотят ли они, чтобы выбо­ры состо­я­лись рань­ше или поз­же обыч­но­го. (Cic. p. Mil. 9, ad Fam. VIII. 4, p. Mu­ren. 25).

Местом сбо­ра цен­ту­рий было Мар­со­во поле (Cic. ad Q. Frat. II. 2; Dio­nys. IV. 84, VII. 59), где нахо­ди­лась сеп­та для голо­су­ю­щих, шатер (ta­ber­na­cu­lum) для руко­во­ди­те­ля собра­ния и обще­ст­вен­ное зда­ние (vil­la pub­li­ca) для авгу­ров (Cic. p. Rab. Perd. 4; Gel­lius, XIV. 7; Var­ro, de Ling. Lat. VI. 87). Коми­ци­я­ми руко­во­дил тот же маги­ст­рат, кото­рый их созы­вал, и это пра­во было при­ви­ле­ги­ей кон­су­лов, а в их отсут­ст­вие — пре­то­ров (Cic. ad Fam. X. 12). Созы­вать коми­ции и руко­во­дить ими так­же мог­ли интеррекс и дик­та­тор или его пред­ста­ви­тель — началь­ник кон­ни­цы (Liv. VIII. 23, XXV. 2; Cic. De Leg. II. 4). В нача­ле рес­пуб­ли­ки коми­ции для избра­ния пер­вых кон­су­лов созы­вал пре­фект горо­да (Liv. I. 60); а цен­зо­ры соби­ра­ли народ толь­ко ради цен­за и люст­ра (Var­ro, De L. L. VI. 86). В слу­ча­ях, когда собра­ние созы­ва­лось как вер­хов­ный суд, им так­же мог­ли руко­во­дить низ­шие маги­ст­ра­ты с раз­ре­ше­ния кон­су­лов (Liv. XXVI. 3). Одной из глав­ных обя­зан­но­стей руко­во­ди­те­ля коми­ций, кото­рую он дол­жен был выпол­нить до про­веде­ния коми­ций, было осу­щест­вле­ние ауспи­ций (aus­pi­ca­ri). С этой целью маги­ст­рат в сопро­вож­де­нии авгу­ра рано утром выхо­дил из горо­да и выби­рал место для ауспи­ций (ta­ber­na­cu­lum или templum). Там авгур начи­нал свои наблюде­ния и выска­зы­вал мне­ние о том, мож­но ли про­во­дить коми­ции или же их сле­ду­ет отло­жить на дру­гой день. Это заяв­ле­ние сооб­ща­лось маги­ст­ра­ту, и если ауспи­ции были бла­го­при­ят­ны­ми, то созы­вал­ся народ; это совер­ша­лось с помо­щью трех после­до­ва­тель­ных и само­сто­я­тель­ных актов: пер­вым было общее при­гла­ше­ние прий­ти на собра­ние (in­li­cium, Var­ro, De L. L. VI. 94, ср. 86, 88). В то же вре­мя, когда это при­гла­ше­ние про­воз­гла­ша­лось вокруг стен (cir­cum moe­ros) или со стен (de moe­ris), зву­чал сиг­нал гор­на; посколь­ку этот сиг­нал был более слы­ши­мым, неко­то­рые авто­ры упо­ми­на­ют толь­ко его, без in­li­cium (Gel­lius, XV. 27; Var­ro, De L. L. V. 91). Когда по это­му сиг­на­лу народ соби­рал­ся в бес­по­рядоч­ную тол­пу, сле­до­вал вто­рой при­зыв акцен­за, или при­зыв ad con­cio­nem или con­ven­tio­nem; то есть, к пра­виль­но­му собра­нию; после это­го тол­па разде­ля­лась, груп­пи­ру­ясь по клас­сам и воз­рас­там (Var­ro, De L. L. VI. 88). Затем появ­лял­ся кон­сул, при­ка­зы­вал людям явить­ся на цен­ту­ри­ат­ные коми­ции и выво­дил всю армию (exer­ci­tus) — ибо в этих коми­ци­ях рим­ский народ все­гда рас­смат­ри­вал­ся как exer­ci­tus — из горо­да, на Мар­со­во поле (Var­ro, l. c.; Liv. XXXIX. 15). С древ­ней­ших вре­мен было при­ня­то, что в то вре­мя, когда народ соби­рал­ся на Мар­со­вом поле, воору­жен­ный отряд зани­мал Яни­кул, чтобы защи­тить город от вне­зап­но­го напа­де­ния сосед­них наро­дов, и все вре­мя, пока про­дол­жа­лось собра­ние, на Яни­ку­ле был под­нят флаг. Этот обы­чай про­дол­жал соблюдать­ся даже в то вре­мя, когда Рим мог боль­ше не боять­ся сосед­них наро­дов (Liv. l. c.; Gell. XV. 27; Mac­rob. Sat. I. 16; Dion Cass. XXXVII. 27, &c.; Serv. ad Aen. VIII. 1). После того, как в соот­вет­ст­вии с пра­ви­ла­ми народ соби­рал­ся, собра­ние начи­на­лось с тор­же­ст­вен­но­го жерт­во­при­но­ше­ния и молит­вы руко­во­ди­те­ля, кото­рый затем зани­мал свое место на три­бу­на­ле (Dio­nys. VII. 59, X. 32; Liv. XXXI. 7, XXXIX. 15; Cic. p. Mu­ren. 1; Liv. XXVI. 2). После это­го руко­во­ди­тель откры­вал собра­ние, пред­став­ляя граж­да­нам тре­бу­ю­щий реше­ния вопрос, ради кото­ро­го они были созва­ны, и завер­шал это пред­став­ле­ние сло­ва­ми: «Поста­но­ви­те и одоб­ри­те, кви­ри­ты…» (ve­li­tis, jubea­tis Qui­ri­tes…), напри­мер, «…объ­яв­ле­ние вой­ны» (…bel­lum in­di­ci), или «…лише­ние М. Тул­лия огня и воды» (…ut M. Tul­lio aqua ig­ni in­ter­dic­tum sit), или какой-то иной вопрос. Эта фор­му­ла была неиз­мен­ной во всех коми­ци­ях, и все пред­став­ле­ние пред­седа­тель­ст­ву­ю­ще­го маги­ст­ра­та в целом назы­ва­лось рога­ци­ей (ro­ga­tio) (Liv. IV. 5, VI. 40, XXI. 17, XXII. 10, XXX. 43; Cic. De Fin. II. 16, in Pi­son. 29, p. Dom. 17, 30; Gell. V. 19). Когда коми­ции соби­ра­лись для выбо­ров, руко­во­дя­щий маги­ст­рат дол­жен был зачи­тать име­на кан­дида­тов и мог исполь­зо­вать свое вли­я­ние для реко­мен­да­ции того из них, кого счи­тал наи­бо­лее под­хо­дя­щим для дан­ной долж­но­сти (Liv. X. 22, XXII. 35). Одна­ко он не был обя­зан назы­вать всех тех, кто выдви­нул свои кан­дида­ту­ры; напри­мер, если кан­дидат не достиг закон­но­го воз­рас­та, или если он доби­вал­ся какой-то долж­но­сти, не зани­мая перед этим преды­ду­щих долж­но­стей, кото­рые по зако­ну дол­жен был прой­ти, или если суще­ст­во­ва­ло еще какое-то закон­ное пре­пят­ст­вие; более того, пред­седа­тель мог заявить, что в слу­чае избра­ния того лица, про­тив кото­ро­го он пред­ста­вил воз­ра­же­ние, он не при­зна́ет закон­ность этих выбо­ров (Liv. III. 21, XXIV. 7; Val. Max. III. 8 § 3). Если собра­ние созы­ва­лось для при­ня­тия зако­на, то руко­во­ди­тель обыч­но реко­мен­до­вал пред­ло­же­ние или с.336 мог пре­до­ста­вить сло­во дру­гим лицам, по их жела­нию, чтобы они высту­пи­ли за этот закон или про­тив него (Con­cio­nem da­re, Liv. III. 71 XXXI. 6, &c., XLII. 34; Ap­pian, De B. C. I. 11; Dion Cass. XXXVIII. 4; Quin­til. II. 4 § 3). В этом слу­чае обыч­но част­ные лица гово­ри­ли преж­де маги­ст­ра­тов; до вре­ме­ни Грак­ха высту­паю­щие ора­то­ры обра­ща­лись лицом к коми­цию и зда­нию сена­та (Dion Cass. XXXIX. 35; Cic. Lael. 25; Plut. C. Gracch. 5, Tib. Gracch. 14). Когда коми­ции дей­ст­во­ва­ли в каче­стве вер­хов­но­го суда, руко­во­дя­щий маги­ст­рат объ­яв­лял пре­ступ­ле­ние, пред­ла­гал назна­чить пре­ступ­ни­ку нака­за­ние и затем поз­во­лял дру­гим лицам высту­пать в защи­ту обви­ня­е­мо­го или про­тив него.

После того, как пред­став­лен­ный собра­нию вопрос был в доста­точ­ной мере обсуж­ден, пред­седа­тель­ст­ву­ю­щий маги­ст­рат при­зы­вал народ при­гото­вить­ся к голо­со­ва­нию сло­ва­ми: «Иди­те же, да сопут­ст­ву­ют вам боги, голо­суй­те» (ite in suffra­gium, be­ne juvan­ti­bus diis) (Liv. XXXI. 7). Затем он пере­хо­дил ручей Пет­ро­ния и вхо­дил в сеп­ту. Если чис­ло граж­дан, при­сут­ст­во­вав­ших на собра­нии, оце­ни­ва­лось как слиш­ком малень­кое, то реше­ние мог­ло быть отло­же­но на дру­гой день, но это про­ис­хо­ди­ло ред­ко, и обыч­но вопрос ста­вил­ся на голо­со­ва­ние, если каж­дая цен­ту­рия была пред­став­ле­на хотя бы несколь­ки­ми граж­да­на­ми (Liv. VII. 18; Cic. p. Sext. 51, de Leg. Agr. II. 9; Plut. Tib. Gracch. 16; Dion Cass. XXXIX. 30). По вопро­су о том, как про­ис­хо­ди­ло голо­со­ва­ние в древ­ней­шие вре­ме­на, мне­ния разде­ли­лись: неко­то­рые счи­та­ют, что голо­са отда­ва­лись уст­но (vi­va vo­ce), а дру­гие — что с помо­щью камеш­ков (cal­cu­li) или обо­и­ми спо­со­ба­ми, хотя пред­став­ля­ет­ся более веро­ят­ны­ми, что исполь­зо­ва­лись камеш­ки. Зако­ны о голо­со­ва­нии таб­лич­ка­ми (Le­ges ta­bel­la­riae) изме­ни­ли этот порядок и уста­но­ви­ли, что голо­са долж­ны пода­вать­ся пись­мен­но [LEGES TA­BEL­LA­RIAE]. Но до при­ня­тия le­ges ta­bel­la­riae у вхо­да в сеп­ту сто­я­ли сбор­щи­ки голо­сов (ro­ga­to­res), кото­рые спра­ши­ва­ли каж­до­го граж­да­ни­на о его выбо­ре, запи­сы­ва­ли ответ и исполь­зо­ва­ли его для опре­де­ле­ния выбо­ра каж­дой цен­ту­рии; впо­след­ст­вии они соби­ра­ли голо­са, подан­ные пись­мен­но (Dio­nys. VII. 64). В зако­но­да­тель­ных собра­ни­ях, веро­ят­но, с древ­ней­ших вре­мен голо­су­ю­щий обо­зна­чал свое несо­гла­сие сло­вом an­ti­quo («по-ста­ро­му»), а согла­сие — uti ro­gas («как пред­ла­га­ешь») (Liv. VI. 38, X. 8, XXX. 43, XXXI. 8, XXXIII. 25; Cic. de Leg. II. 10). Во вре­мя выбо­ров сбор­щи­ку голо­сов назы­ва­ли имя выбран­но­го кан­дида­та, а тот отме­чал голо­са «за» точ­ка­ми напро­тив его име­ни; отсюда «puncta fer­re» — выиг­рать выбо­ры (Liv. X. 13, 22, XXIX. 22). Обы­чай голо­со­ва­ния на выбо­рах таб­лич­ка­ми с напи­сан­ны­ми име­на­ми кан­дида­тов был уста­нов­лен в 139 г. до н. э. зако­ном Габи­ния о голо­со­ва­нии таб­лич­ка­ми (Cic. de Leg. III. 16); через два года Л. Кас­сий уста­но­вил такой же порядок для тех слу­ча­ев, когда коми­ции дей­ст­во­ва­ли как вер­хов­ный суд (Cic. Brut. 27), а впо­след­ст­вии он был введен так­же и в зако­но­да­тель­ных собра­ни­ях и в тех слу­ча­ях, когда коми­ции суди­ли граж­дан за изме­ну (per­duel­lio) [LEGES TA­BEL­LA­RIAE]. Для голо­со­ва­ния по зако­но­да­тель­ным пред­ло­же­ни­ям каж­дый чело­век полу­чал две таб­лич­ки, одна из кото­рых была поме­че­на U, а вто­рая — A (uti ro­gas и an­ti­quo, Cic. ad Att. I. 14). На выбо­рах граж­дане полу­ча­ли чистые таб­лич­ки, на кото­рых мог­ли напи­сать имя выбран­но­го кан­дида­та (Cic. Phil. XI. 8; Plut. C. Gracch. 5, Cat. Min. 46; Plin. Epist. IV. 25). На судеб­ных собра­ни­ях каж­дый граж­да­нин полу­чал две таб­лич­ки, поме­чен­ные A (ab­sol­vo, оправ­ды­ваю) и C (con­dem­no, осуж­даю), а так­же, веро­ят­но, третью таб­лич­ку с бук­ва­ми N. L. (non li­quet, не ясно), хотя этот вопрос не вполне опре­де­лен. На Мар­со­вом поле нахо­ди­лась сеп­та или ого­ро­жен­ное про­стран­ство (неиз­вест­но, суще­ст­во­ва­ло ли оно с древ­ней­ших вре­мен), куда при­гла­ша­ли для голо­со­ва­ния один класс за дру­гим. Пер­вы­ми вхо­ди­ли восем­на­дцать цен­ту­рий всад­ни­ков, за ними пер­вый класс и т. д. Низ­ший класс при­зы­ва­ли к голо­со­ва­нию крайне ред­ко, так как это было необ­хо­ди­мо лишь в тех слу­ча­ях, когда пер­вый класс не согла­шал­ся со всад­ни­ка­ми (Dio­nys. IV. 20, VII. 59, VIII. 82, X. 17; Liv. I. 43). После того, как цен­ту­ри­ат­ные коми­ции были соеди­не­ны с три­бут­ны­ми, перед каж­дым собра­ни­ем вокруг обще­ст­вен­но­го зда­ния ого­ра­жи­ва­лось более широ­кое про­стран­ство, раз­гра­ни­чен­ное на отде­ле­ния для несколь­ких триб. Все это ого­ро­жен­ное про­стран­ство назы­ва­лось ovi­le, sep­ta, car­ce­res или can­cel­li; позд­нее было воз­веде­но камен­ное зда­ние, вме­щаю­щее весь народ; оно раз­гра­ни­чи­ва­лось на отде­ле­ния для клас­сов, а так­же для триб и цен­ту­рий; попасть в эти отде­ле­ния мож­но было по узким про­хо­дам, назы­вав­шим­ся мосты (pon­tes) или мост­ки (pon­ti­cu­li). Вхо­дя, граж­дане полу­ча­ли таб­лич­ки (Cic. ad Att. I. 14, de Leg. III. 17, in Pis. 15, p. Planc. 6); посо­ве­щав­шись внут­ри огра­ды, они вновь выхо­ди­ли из них по мост­кам, на кото­рых бро­са­ли свои таб­лич­ки в ящик (cis­ta) под наблюде­ни­ем сбор­щи­ков голо­сов. Затем сбор­щи­ки голо­сов соби­ра­ли таб­лич­ки и пере­да­ва­ли их счет­чи­ка­ми (di­ri­bi­to­res), кото­рые рас­пре­де­ля­ли и под­счи­ты­ва­ли голо­са и затем отда­ва­ли их наблюда­те­лям (cus­to­des), еще раз отме­чав­шим их точ­ка­ми на таб­лич­ке (ср. Cic. in Pis. 15 — «vos ro­ga­to­res, vos di­ri­bi­to­res, vos cus­to­des ta­bel­la­rum»). Порядок голо­со­ва­ния цен­ту­рий, уста­нов­лен­ный Сер­ви­е­вой кон­сти­ту­ци­ей, опи­сан выше, но после объ­еди­не­ния цен­ту­рий и триб порядок стал опре­де­лять­ся по жре­бию, и это был нема­ло­важ­ный вопрос, ибо часто слу­ча­лось, что голо­со­ва­ние пер­вых опре­де­ля­ло реше­ние после­дую­щих. Голо­со­ва­ние, конеч­но, про­дол­жа­лось до тех пор, пока не будет достиг­ну­то боль­шин­ство. В ходе выбо­ров победив­ше­го кан­дида­та объ­яв­ля­ли два­жды — пер­вый раз гла­ша­тай, вто­рой раз — руко­во­дя­щий выбо­ра­ми маги­ст­рат, и без тако­го изве­ще­ния (re­nun­tia­tio) выбо­ры не счи­та­лись состо­яв­ши­ми­ся. После окон­ча­ния собра­ния руко­во­ди­тель про­из­но­сил молит­ву (Cic. p. Planc. 6, p. Mu­ren. 1) и рас­пус­кал собра­ние сло­ва­ми «рас­хо­ди­тесь» (dis­ce­di­te).

Часто упо­ми­на­ют­ся слу­чаи, когда про­цеду­ре собра­ния что-то пре­пят­ст­во­ва­ло, так что необ­хо­ди­мо было пере­не­сти его на дру­гой день. Это слу­ча­лось:

1. когда выяс­ня­лось, что ауспи­ции небла­го­при­ят­ны, или боги дождем, гро­мом или мол­нией обна­ру­жи­ва­ли свое недо­воль­ство;

2. когда народ­ный три­бун нала­гал запрет (Liv. XLV. 21; Dio­nys. VI. 89; Cic. in Vat. 2);

3. когда солн­це захо­ди­ло рань­ше, чем закан­чи­ва­лось собра­ние, — ибо счи­та­лось, что ауспи­ции дей­ст­ви­тель­ны лишь в тече­ние одно­го дня, с вос­хо­да до зака­та (Var­ro, De L. L. VII. 51; Dion Cass. XXXIX. 65; Liv. X. 22, XLI. 17; Dio­nys. IX. 41);

4. когда имел место mor­bus co­mi­tia­lis, т. е., когда с одним из при­сут­ст­во­вав­ших граж­дан слу­чал­ся эпи­леп­ти­че­ский при­па­док (Dion Cass. XLVI. 33; Gel­lius, XIX. 2; Mac­rob. Sat. II. 8);

5. когда на Яни­ку­ле спус­ка­ли флаг, что слу­жи­ло сиг­на­лом, кото­ро­му с.337 долж­ны были пови­но­вать­ся все граж­дане (Liv. XXXIX. 15; Dion Cass. XXXVII. 27; Mac­rob. Sat. I. 16);

6. когда в горо­де вспы­хи­вал мятеж или вос­ста­ние, что посто­ян­но слу­ча­лось в кон­це рес­пуб­ли­ки (Cic. p. Sext. 36).

Во всех этих слу­ча­ях собра­ние долж­но было про­дол­жить свое дело в какой-то дру­гой день, ино­гда уже назав­тра. Един­ст­вен­ным исклю­че­ни­ем, по-види­мо­му, были выбо­ры цен­зо­ров; ибо если обо­их цен­зо­ров не уда­ва­лось избрать в один день, то выбо­ры необ­хо­ди­мо было начи­нать зано­во, а если избран было толь­ко один цен­зор, то его выбо­ры счи­та­лись недей­ст­ви­тель­ны­ми (Liv. IX. 34).

IV. ТРИБУТНЫЕ КОМИЦИИ (COMI­TIA TRI­BU­TA, ἐκκλη­σία φυ­λετι­κή). Эти собра­ния так­же были учреж­де­ны кон­сти­ту­ци­ей Сер­вия Тул­лия, кото­рый разде­лил рим­скую терри­то­рию на трид­цать терри­то­ри­аль­ных триб. Ввиду того, что пер­во­на­чаль­но эти под­разде­ле­ния по сво­е­му харак­те­ру были чисто топо­гра­фи­че­ски­ми, они име­ли мало зна­че­ния для государ­ства, или даже совсем ника­ко­го; но с тече­ни­ем вре­ме­ни эти терри­то­ри­аль­ные под­разде­ле­ния обра­зо­ва­ли поли­ти­че­ский союз, и собра­ния по три­бам ста­ли самы­ми гроз­ны­ми про­тив­ни­ка­ми собра­ний по цен­ту­ри­ям. Ответ на вопрос о том, какая часть насе­ле­ния Рима име­ла пра­во участ­во­вать в три­бут­ных коми­ци­ях, зави­сит от того, были ли три­бы учреж­де­ны как терри­то­ри­аль­ные орга­ни­за­ции все­го наро­да (пат­ри­ци­ев и пле­бе­ев) или же они были пред­на­зна­че­ны толь­ко для пле­бе­ев. Боль­шин­ство совре­мен­ных авто­ров при­ня­ли мне­ние Нибу­ра о том, что пат­ри­ции не счи­та­лись чле­на­ми триб и, соот­вет­ст­вен­но, не име­ли пра­во участ­во­вать в их собра­ни­ях до вре­мен зако­но­да­тель­ства децем­ви­ров. Этот вопрос не может быть решен с помо­щью убеди­тель­ных свиде­тельств; но, во вся­ком слу­чае, пока еще не было при­веде­но аргу­мен­тов, доста­точ­ных для опро­вер­же­ния мне­ния Нибу­ра; ибо тот факт, что пат­ри­ции и их кли­ен­ты при­сут­ст­во­ва­ли на месте собра­ния (Liv. II. 56) с целью устро­ить бес­по­ряд­ки в три­бут­ных коми­ци­ях и поме­шать им при­нять реше­ние, не дока­зы­ва­ет, что они име­ли пра­во голо­са. После децем­ви­ра­та пат­ри­ции име­ли пра­во голо­са в собра­ни­ях по три­бам, кото­рые тогда тоже созы­ва­лись выс­ши­ми маги­ст­ра­та­ми (Liv. III. 71; ср. TRI­BUS).

Пер­во­на­чаль­но собра­ния по три­бам име­ли лишь мест­ную власть; они пред­на­зна­ча­лись для сбо­ра три­бу­та и обес­пе­че­ния набо­ра в армию (Dio­nys. IV. 14, &c.); кро­ме того, они мог­ли обсуж­дать внут­рен­ние дела каж­дой три­бы, такие как стро­и­тель­ство или под­дер­жа­ние в поряд­ке дорог, водо­е­мов и т. п. Но их вли­я­ние посте­пен­но уве­ли­чи­ва­лось, ибо плебс ста­но­вил­ся более мно­го­чис­лен­ным, чем пат­ри­ции, нахо­дил­ся на ста­дии роста и раз­ви­тия и воз­глав­лял­ся актив­ны­ми и энер­гич­ны­ми три­бу­на­ми; так что внут­рен­нее управ­ле­ние триб посте­пен­но при­об­ре­та­ло харак­тер управ­ле­ния внут­рен­ни­ми дела­ми рес­пуб­ли­ки, тогда как цен­ту­ри­ат­ные коми­ции были рас­счи­та­ны ско­рее на то, чтобы пред­став­лять государ­ство в его вза­и­моот­но­ше­ни­ях с дру­ги­ми стра­на­ми. По мере уси­ле­ния плеб­са он пре­тен­до­вал на боль­шее; каж­дая победа все силь­нее вооду­шев­ля­ла его, и таким обра­зом три­бут­ные коми­ции посте­пен­но при­об­ре­ли сле­дую­щие пол­но­мо­чия:

1. Выбо­ры низ­ших маги­ст­ра­тов, обя­зан­но­сти кото­рых состо­я­ли в защи­те плеб­са или над­зо­ре за дела­ми триб. В 471 г. до н. э. Пуб­ли­ли­ев закон дал три­бут­ным коми­ци­ям пра­во изби­рать народ­ных три­бу­нов (Liv. II. 56; Dio­nys. IX. 49). Так­же они выби­ра­ли эди­лов, хотя куруль­ные эди­лы изби­ра­лись в иное вре­мя, чем пле­бей­ские и под руко­вод­ст­вом кон­су­ла (Gell. XIII. 15, VI. 9; Cic. p. Planc. 4, 20, 22, ad Att. IV. 3, ad Fam. VIII. 4; Liv. IX. 46, XXV. 2). Еще позд­нее собра­ния по три­бам ста­ли назна­чать кве­сто­ров и воен­ных три­бу­нов, кото­рые преж­де назна­ча­лись кон­су­ла­ми (Cic. ad Fam. VII. 30, in Vat. 5; Liv. IV. 54, VII. 5, IX. 30; Sall. Jug. 63). В позд­ние вре­ме­на три­бы так­же при­ни­ма­ли реше­ния о направ­ле­нии про­кон­су­лов в про­вин­ции и про­дле­нии импе­рия маги­ст­ра­тов, уже нахо­дя­щих­ся в про­вин­ции (Liv. VIII. 23, 26, IX. 42, X. 22, XXVII. 22, XXIX. 13, XXX. 27, XXXI. 50). Низ­ши­ми маги­ст­ра­та­ми, изби­рае­мы­ми три­ба­ми, были три­ум­ви­ры по уго­лов­ным делам (tri­um­vi­ri ca­pi­ta­les), три­ум­ви­ры моне­та­рии (tri­um­vi­ri mo­ne­ta­les), кура­то­ры дорог (cu­ra­to­res via­rum), децем­ви­ры по раз­ре­ше­нию тяжб (de­cem­vi­ri li­ti­bus judi­can­dis), эрар­ные три­бу­ны (tri­bu­ni aera­rii), началь­ни­ки город­ских и сель­ских окру­гов (ma­gistri vi­co­rum et pa­go­rum), пре­фек­ты про­до­воль­ст­вия (prae­fec­ti an­no­nae), мор­ские дуум­ви­ры (duum­vi­ri na­va­les), квин­кве­ви­ры по вос­ста­нов­ле­нию стен и башен (quin­que­vi­ri mu­ris tur­ri­bus­que re­fi­cien­dis), три­ум­ви­ры по выведе­нию коло­ний (tri­um­vi­ri co­lo­niae de­du­cen­dae), три­ум­ви­ры (tri­um­vi­ri), ква­ту­о­рви­ры (qua­tuor­vi­ri) и т. д., мен­са­рии (men­sa­rii), и нако­нец, после Доми­ци­е­ва зако­на 104 г. до н. э., так­же чле­ны жре­че­ских кол­ле­гий. Вер­хов­ный пон­ти­фик изби­рал­ся наро­дом в еще более ран­ние вре­ме­на (Liv. XXV. 5; Cic. de Leg. Agr. II. 7).

2. Зако­но­да­тель­ная власть три­бут­ных коми­ций спер­ва была весь­ма незна­чи­тель­на, ибо они мог­ли толь­ко при­ни­мать реше­ния и уста­нав­ли­вать пра­ви­ла, касаю­щи­е­ся мест­ных дел триб, но никак не вли­я­ли на государ­ство в целом. Но после того, как три­бы ста­ли насто­я­щи­ми пред­ста­ви­те­ля­ми наро­да, три­бу­ны нача­ли ста­вить перед ними и вопро­сы, касаю­щи­е­ся все­го государ­ства, кото­рые состав­ля­лись в фор­ме резо­лю­ций и пред­ва­ри­тель­но рас­смат­ри­ва­лись сена­том, где мог­ли быть при­ня­ты или отверг­ну­ты. Такая прак­ти­ка три­бут­ных коми­ций посте­пен­но дала им пра­во зако­но­да­тель­ной ини­ци­а­ти­вы, и в 449 г. до н. э. это пра­во было при­зна­но и утвер­жде­но зако­ном Л. Вале­рия Пуб­ли­ко­лы и М. Гора­ция Бар­ба­та (Liv. III. 55, 67; Dio­nys. XI. 45). Этот закон давал поста­нов­ле­ни­ям триб силу насто­я­ще­го зако­на, обя­за­тель­но­го для все­го наро­да, при усло­вии утвер­жде­ния сена­том и po­pu­lus, то есть, наро­дом, собрав­шим­ся в кури­ат­ных или цен­ту­ри­ат­ных коми­ци­ях (Dio­nys. X. 4, 32). Сна­ча­ла три­бы вели себя весь­ма уме­рен­но и скром­но, обсуж­дая толь­ко вопро­сы, касав­ши­е­ся их соб­ст­вен­но­го сосло­вия или отдель­ных пле­бе­ев, — такие как амни­стия после сецес­сии, пле­бей­ские маги­ст­ра­ты, ростов­щи­че­ство и т. п. В 339 г. Пуб­ли­ли­ев закон уста­но­вил, что ut ple­bis­ci­ta om­nes Qui­ri­tes te­ne­rent (поста­нов­ле­ния, при­ня­тые голо­со­ва­ни­ем пле­бе­ев, обя­за­тель­ны для все­го наро­да кви­ри­тов) (Liv. VIII. 12). Он либо воз­об­нов­лял закон, при­ня­тый в 449 г. до н. э., либо содер­жал более подроб­ное опи­са­ние слу­ча­ев, в кото­рых пле­бис­ци­ты явля­ют­ся обя­за­тель­ны­ми для все­го наро­да, либо, нако­нец, сде­лал их дей­ст­ви­тель­ны­ми неза­ви­си­мы­ми от одоб­ре­ния иных коми­ций, так что, кро­ме согла­сия сена­та, боль­ше ниче­го не тре­бо­ва­лось. В 287 г. был при­нят Гор­тен­зи­ев закон, кото­рый, по-види­мо­му, являл­ся лишь воз­об­нов­ле­ни­ем и под­твер­жде­ни­ем двух преды­ду­щих, ибо был сфор­му­ли­ро­ван почти теми же сло­ва­ми (Plin. H. N. XVI. 10; Gell. XV. 27; Gai­us, I. 3); но воз­мож­но так­же, что Гор­тен­зи­ев закон сде­лал пле­бис­ци­ты неза­ви­си­мы­ми от санк­ции сена­та, так что с этих пор зако­но­да­тель­ная дея­тель­ность три­бут­ных коми­ций ста­ла с.338 вполне само­сто­я­тель­ной. Хотя и после это­го вре­ме­ни поста­нов­ле­ния сена­та во мно­гих слу­ча­ях пред­ше­ст­во­ва­ли пле­бис­ци­ту, но отсюда не сле­ду­ет, что для каж­до­го пле­бис­ци­та необ­хо­ди­мо было поста­нов­ле­ние сена­та (Dio­nys. IX. 41), ибо сле­ду­ет раз­ли­чать пле­бис­ци­ты, касаю­щи­е­ся прав наро­да, и пле­бис­ци­ты, затра­ги­ваю­щие управ­ле­ние государ­ст­вом; пер­вые посто­ян­но упо­ми­на­ют­ся без поста­нов­ле­ния сена­та, а вто­рые — нико­гда [PLE­BIS­CI­TUM].

3. Судеб­ная власть три­бут­ных коми­ций была гораздо более огра­ни­че­на по срав­не­нию с цен­ту­ри­ат­ны­ми коми­ци­я­ми, посколь­ку им были под­суд­ны толь­ко пре­ступ­ле­ния про­тив вели­чия наро­да, тогда как все пре­ступ­ле­ния про­тив государ­ства выно­си­лись на суд цен­ту­рий. Даже пат­ри­ци­ев, оскор­бив­ших общи­ну или ее чле­нов, суди­ли и штра­фо­ва­ли три­бы. В этом состо­ит еще одно раз­ли­чие меж­ду судеб­ной вла­стью цен­ту­рий и триб, ибо пер­вые мог­ли назна­чать смерт­ную казнь, а вто­рые — толь­ко штраф. Впро­чем, упо­ми­на­ют­ся слу­чаи, в кото­рых, как может пока­зать­ся, три­бы при­го­ва­ри­ва­ли людей к изгна­нию; одна­ко это изгна­ние было не резуль­та­том реаль­но­го вер­дик­та, а лишь мерой, при­ни­мае­мой про­тив лица, ушед­ше­го в доб­ро­воль­ное изгна­ние во вре­мя про­цес­са; это изгна­ние мог­ло пре­вра­тить­ся в при­нуди­тель­ное в слу­чае при­ня­тия in­ter­dic­tio aquae et ig­nis (лише­ние огня и воды) (Liv. XXV. 3, XXVI. 3; Cic. Orat. p. Dom. 16, &c.). Неяс­но, когда три­бы полу­чи­ли это пра­во, но из выра­же­ний, употреб­лен­ных в источ­ни­ках, ясно, что изна­чаль­но оно им не при­над­ле­жа­ло. Три­бы мог­ли судить людей за такие пре­ступ­ле­ния, как дур­ное поведе­ние маги­ст­ра­та при испол­не­нии обя­зан­но­стей, пре­не­бре­же­ние обя­зан­но­стя­ми, неудач­ное веде­ние вой­ны, хище­ние казен­ных денег и мно­же­ство про­ступ­ков част­ных лиц, таких, как нару­ше­ние обще­ст­вен­но­го спо­кой­ст­вия, ростов­щи­че­ство, пре­лю­бо­де­я­ние и т. п. Три­бут­ные коми­ции так­же дей­ст­во­ва­ли как апел­ля­ци­он­ный суд, когда чело­век про­те­сто­вал про­тив штра­фа, нало­жен­но­го маги­ст­ра­том (Dio­nys. VII. 17; Cic. De Leg. III. 3; Liv. XL. 42; Zo­nar. VII. 17). Функ­ции обви­ни­те­лей в три­бут­ных коми­ци­ях выпол­ня­ли три­бу­ны и эди­лы.

Вре­мя, в кото­рое эти коми­ции созы­ва­лись или мог­ли быть созва­ны, опре­де­ля­лось теми же пра­ви­ла­ми, что и для цен­ту­ри­ат­ных коми­ций. Они мог­ли соби­рать­ся как внут­ри, так и вне горо­да, но на рас­сто­я­нии не далее 1000 шагов, ибо даль­ше власть три­бу­нов не рас­про­стра­ня­лась. Для выбо­ров обыч­но исполь­зо­ва­лось Мар­со­во поле (Cic. ad Att. IV. 3, ad Fam. VII. 30; Plut. C. Gracch. 3), но ино­гда так­же форум, Капи­то­лий или цирк Фла­ми­ния (Cic. ad Att. I. 16; Liv. XXXIII. 10, XXVII. 21). Руко­во­ди­ли коми­ци­я­ми обыч­но три­бу­ны, помощ­ни­ка­ми кото­рых были эди­лы, и ни один вопрос не мог быть пред­став­лен три­бам без ведо­ма и согла­сия три­бу­нов (Liv. XXVII. 22, XXX. 41; Cic. de Leg. Agr. II. 8); даже эди­лы не мог­ли вне­сти в них пред­ло­же­ние без раз­ре­ше­ния три­бу­нов (Gell. IV. 4; Dio­nys. VI. 90). Один из них изби­рал­ся по жре­бию или обще­му согла­сию для испол­не­ния роли пред­седа­тель­ст­ву­ю­ще­го (Liv. II. 56, III. 64, IV. 57, V. 17); но его кол­ле­ги обыч­но долж­ны были под­пи­сать пред­ло­же­ние, выдви­гае­мое перед плеб­сом (Cic. p. Sext. 33, de Leg. Agr. II. 9). Одна­ко по мере того, как три­бут­ные коми­ции все более при­об­ре­та­ли харак­тер обще­на­род­но­го собра­ния, выс­шие маги­ст­ра­ты ста­ли вре­мя от вре­ме­ни выпол­нять роль их руко­во­ди­те­лей, хотя, веро­ят­но, толь­ко с пред­ва­ри­тель­но­го раз­ре­ше­ния три­бу­нов. Извест­но лишь несколь­ко слу­ча­ев, когда выс­шие маги­ст­ра­ты пред­седа­тель­ст­во­ва­ли в три­бут­ных коми­ци­ях, собрав­ших­ся для при­ня­тия зако­нов (Plin. H. N. XVI. 15; Cic. p. Balb. 24; Dion Cass. XXXVIII. 6, XXXIX. 65; Ap­pian, De Bell. Civ. III. 7, 27); одна­ко кон­су­лы и пре­то­ры часто руко­во­ди­ли выбо­ра­ми три­бу­нов, эди­лов и кве­сто­ров (Liv. III. 55, 64; Dio­nys. IX. 41, 43, 49; Ap­pian, De Bell. Civ. I. 14; Cic. p. Planc. 20, ad Att. IV. 3, in Vat. 5, ad Fam. VII. 30), а так­же три­бут­ны­ми коми­ци­я­ми, собрав­ши­ми­ся для выпол­не­ния судеб­ных функ­ций (Liv. XXV. 4; Ap­pian, De Bell. Civ. I. 31; Dion Cass. XXVIII. 17).

При­готов­ле­ния к три­бут­ным коми­ци­ям были менее фор­маль­ны и тор­же­ст­вен­ны, чем к цен­ту­ри­ат­ным. В слу­чае выбо­ров кан­дида­ты долж­ны были подать свои име­на, а пред­седа­тель­ст­ву­ю­щий маги­ст­рат сооб­щал их наро­ду (Liv. III. 64; Ap­pian, De Bell. Civ. I. 14). Если собра­нию пред­ла­гал­ся зако­но­про­ект, то три­бун (ини­ци­а­тор зако­но­про­ек­та назы­вал­ся ro­ga­tor, а все про­чие — adscrip­to­res) дол­жен был на сход­ках озна­ко­мить с ним народ за три нун­ди­ны. Такой же была про­цеду­ра и для тех слу­ча­ев, когда народ соби­рал­ся для испол­не­ния судеб­ных функ­ций. Для три­бут­ных коми­ций ауспи­ции не осу­ществля­лись и доста­точ­но было толь­ко наблюде­ния (spec­tio), а три­бу­ны име­ли пра­во обнун­ци­а­ции (ob­nun­tia­tio). Созыв этих собра­ний так­же был менее тор­же­ст­вен­ным, чем в слу­чае цен­ту­ри­ат­ных коми­ций, ибо три­бун, выбран­ный для руко­вод­ства выбо­ра­ми или вне­се­ния зако­но­про­ек­та, про­сто при­гла­шал граж­дан при помо­щи сво­их посыль­ных, отправ­ляв­ших­ся в раз­лич­ные части стра­ны, чтобы при­гла­сить людей, живу­щих в отда­ле­нии (Ap­pian, De Bell. Civ. I. 29). Во вре­мя само­го собра­ния он вос­седал на три­бу­на­ле в окру­же­нии сво­их кол­лег (Liv. XXV. 3; Dion Cass. XXXIX. 65) и пред­став­лял наро­ду свой зако­но­про­ект, или назы­вал имя кан­дида­та, или инфор­ми­ро­вал народ о суще­стве пре­ступ­ле­ния, о кото­ром им пред­сто­я­ло выне­сти при­го­вор, завер­шая свою речь сло­ва­ми: «Поста­но­ви­те и одоб­ри­те, кви­ри­ты» (ve­li­tis, jubea­tis Qui­ri­tes). Зако­но­про­ект нико­гда не зачи­ты­вал сам три­бун, но толь­ко гла­ша­тай (prae­co); затем начи­на­лись деба­ты, в ходе кото­рых высту­паю­щие мог­ли вос­про­ти­вить­ся пред­ло­же­нию или под­дер­жать его, хотя част­ные лица долж­ны были полу­чать раз­ре­ше­ние на выступ­ле­ние у три­бу­нов. После окон­ча­ния дис­кус­сии пред­седа­тель при­зы­вал народ при­сту­пить к голо­со­ва­нию (ite in suffra­gium), как в цен­ту­ри­ат­ных коми­ци­ях. Затем люди груп­пи­ро­ва­лись по три­бам, кото­рые, подоб­но цен­ту­ри­ям, пода­ва­ли свои голо­са внут­ри ограж­де­ния (сеп­ты). Вопрос о том, какая из триб будет голо­со­вать пер­вой, решал­ся жре­би­ем, и эта три­ба назы­ва­лась prae­ro­ga­ti­va или prin­ci­pium (а про­чие назы­ва­лись jure vo­ca­tae). Голос пер­вой три­бы пода­вал­ся неким ува­жае­мым граж­да­ни­ном, имя кото­ро­го упо­ми­на­лось в пле­бис­ци­те, если он имел зако­но­да­тель­ный харак­тер. Под­счет голо­сов про­из­во­дил­ся, в целом, так же, как и в цен­ту­ри­ат­ных коми­ци­ях. Объ­яв­ле­ние резуль­та­тов голо­со­ва­ния назы­ва­лось re­nun­tia­tio. В слу­чае, если два кан­дида­та наби­ра­ли рав­ное коли­че­ство голо­сов, вопрос решал­ся жре­би­ем. Собра­ние мог­ло быть пре­рва­но и отло­же­но на дру­гой день по тем же при­чи­на­ми, что и цен­ту­ри­ат­ные коми­ции. Одна­ко при рас­смот­ре­нии судеб­но­го дела пре­ры­ва­ние собра­ния для обви­ня­е­мо­го было рав­но­знач­но оправ­да­нию (Cic. p. Dom. 17). Если с.339 по окон­ча­нии коми­ций авгу­ры реша­ли, что какая-то фор­маль­ность не была соблюде­на, то реше­ние собра­ния ста­но­ви­лось недей­ст­ви­тель­ным, а лица, избран­ные на долж­ность, обя­за­ны были сло­жить с себя пол­но­мо­чия.

V. Цен­ту­ри­ат­ные коми­ции, соеди­нен­ные с три­бут­ны­ми. — Сер­ви­е­ва кон­сти­ту­ция оста­ва­лась неиз­мен­ной до тех пор, пока в рес­пуб­ли­ке не про­ис­хо­ди­ло боль­ших пере­мен; но когда изме­ни­лась монет­ная систе­ма и иму­ще­ст­вен­ный стан­дарт, когда орга­ни­за­ция армии была постав­ле­на на иное осно­ва­ние и, преж­де все­го, когда пле­бе­ев нача­ли при­зна­вать важ­ным и необ­хо­ди­мым эле­мен­том рим­ско­го государ­ства, — ста­ло уже неудоб­но сохра­нять столь огром­ное пре­иму­ще­ство всад­ни­ков и пер­во­го клас­са в цен­ту­ри­ат­ных коми­ци­ях, и воз­ник­ла необ­хо­ди­мость пре­до­ста­вить боль­ше вла­сти и вли­я­ния демо­кра­ти­че­ским эле­мен­там, сила кото­рых вырос­ла и все про­дол­жа­ла рас­ти. Воз­мож­но, суще­ст­во­ва­ло наме­ре­ние объ­еди­нить цен­ту­ри­ат­ные коми­ции с три­бут­ны­ми так, чтобы сде­лать из них одно собра­ние, но это не было выпол­не­но. Тем не менее, изме­не­ние про­изо­шло, хотя никто из антич­ных авто­ров не сооб­ща­ет ни о вре­ме­ни его про­веде­ния, ни о том, в чем оно состо­я­ло, так что нам оста­ет­ся состав­лять свое мне­ние из слу­чай­ных упо­ми­на­ний. Во-пер­вых, вре­мя рефор­мы. Из тек­ста Ливия (I. 43) и Дио­ни­сия (IV. 21) может пока­зать­ся, что изме­не­ние про­изо­шло не ранее, чем были окон­ча­тель­но сфор­ми­ро­ва­ны 35 триб, т. е., после 241 г. до н. э. Поэто­му неко­то­рые совре­мен­ные авто­ры отно­сят рефор­му к цен­зу­ре Г. Фла­ми­ния в 220 г. до н. э., кото­рый, как сооб­ща­ет­ся, сде­лал кон­сти­ту­цию более демо­кра­тич­ной; тогда как Нибур и дру­гие дати­ру­ют пере­ме­ну цен­зу­рой Кв. Фабия и П. Деция в 304 г. до н. э. Одна­ко суще­ст­ву­ет свиде­тель­ство, застав­ля­ю­щее отне­сти рефор­му к еще более ран­ней дате, ибо уже в 396 г. до н. э. (три­ба) prae­ro­ga­ti­va упо­ми­на­ет­ся во вре­мя выбо­ров кон­су­ляр­ных три­бу­нов (Liv. V. 18), где речь не может идти о чистых три­бут­ных коми­ци­ях, а цен­ту­рия prae­ro­ga­ti­va — явле­ние неиз­вест­ное.

Вопрос о том, каким спо­со­бом было осу­щест­вле­но объ­еди­не­ние двух видов коми­ций, под­вер­гал­ся еще бо́льшим спо­рам и сомне­ни­ям, чем вопрос о вре­ме­ни его осу­щест­вле­ния. Наи­бо­лее прав­до­по­доб­ное из мно­го­чис­лен­ных мне­ний, выдви­ну­тых по это­му вопро­су, выска­зал О. Пан­та­гат (Fulv. Ur­si­nus, ad Liv. I. 43); оно было очень тща­тель­но раз­ра­бота­но Гёт­лин­гом (Ge­sch. d. Röm. Staatsverf. pp. 380, &c., 506, &c.). Пан­та­гат счи­та­ет, что граж­дан каж­дой три­бы разде­ли­ли на пять иму­ще­ст­вен­ных клас­сов, каж­дый из кото­рых состо­ял из стар­ших и млад­ших, так что каж­дая из 35 триб содер­жа­ла 10 цен­ту­рий, а все три­бы вме­сте — 350 цен­ту­рий, чис­ло, соот­вет­ст­ву­ю­щее коли­че­ству дней в рим­ском лун­ном году. Соглас­но ново­му устрой­ству, пять древ­них клас­сов, разде­лен­ных на стар­ших и млад­ших, про­дол­жа­ли суще­ст­во­вать, как и ранее (Liv. XLIII. 16; Cic. Phil. II. 33, p. Flacc. 7, de Re Publ. IV. 2, Aca­dem. II. 33; Sall. Jug. 86), но с этих пор они ста­ли более тес­но свя­за­ны с три­ба­ми, кото­рые ранее явля­лись чисто терри­то­ри­аль­ны­ми под­разде­ле­ни­я­ми, совер­шен­но неза­ви­си­мы­ми от соб­ст­вен­но­сти. Про­из­веден­ное теперь изме­не­ние при­ве­ло к тому, что клас­сы ста­ли под­разде­ле­ни­я­ми триб, а цен­ту­рии, соот­вет­ст­вен­но, появи­лись как в клас­сах, так и в три­бах (Cic. p. Planc. 20, de Leg. Agr. II. 2). Каж­дая три­ба содер­жа­ла 10 цен­ту­рий, две пер­во­го клас­са (стар­шая и млад­шая), две вто­ро­го (тоже стар­шая и млад­шая), две третье­го, две чет­вер­то­го и две пято­го клас­са. Всад­ни­ки так­же были разде­ле­ны на три­бы и цен­ту­рии (Dio­nys. VI. 13, VII. 72) и, по-види­мо­му, голо­со­ва­ли вме­сте с пер­вым клас­сом и фак­ти­че­ски вклю­ча­лись в него, так что их даже назы­ва­ли цен­ту­ри­я­ми пер­во­го клас­са (Cic. Phil. II. 33, Liv. XLIII. 16; Aurel. Vict. de Vir. Il­lustr. 57; Val. Max. VI. 5 § 3). Цен­ту­рии гор­ни­стов, тру­ба­чей и масте­ров, более не упо­ми­наю­щи­е­ся, веро­ят­но, пере­ста­ли суще­ст­во­вать как отдель­ные цен­ту­рии (ср. Cic. de Re Publ. II. 22). По вопро­су о поряд­ке голо­со­ва­ния суще­ст­ву­ет два мне­ния: соглас­но пер­во­му, с помо­щью жре­бия выби­ра­лась целая три­ба (10 цен­ту­рий), голо­су­ю­щая пер­вой; соглас­но вто­ро­му, жре­бий опре­де­лял лишь одну цен­ту­рию пер­во­го клас­са. Если при­нять пер­вое мне­ние, то полу­чит­ся, что десять цен­ту­рий, состав­ля­ю­щих три­бу, отда­ва­ли свои голо­са одна за дру­гой, и их боль­шин­ство, шесть, долж­но было опре­де­лить голо­со­ва­ние три­бы в целом. Посколь­ку 18 из 35 триб состав­ля­ли боль­шин­ство, то оче­вид­но, что 108 цен­ту­рий долж­ны были соста­вить боль­шин­ство про­тив остав­ших­ся 242. Невоз­мож­но пред­ста­вить себе, чтобы рим­ляне были винов­ны в подоб­ном абсур­де. Таким обра­зом, голо­со­ва­ние по три­бам нель­зя счесть рацио­наль­ным, за исклю­че­ни­ем тех слу­ча­ев, когда 10 цен­ту­рий каж­дой три­бы были еди­но­душ­ны; это мог­ло про­ис­хо­дить очень часто, и в этих слу­ча­ях три­ба prae­ro­ga­ti­va, несо­мнен­но, была три­бой, изби­рае­мой по жре­бию, чтобы пер­вой подать свой еди­но­душ­ный голос. Но если меж­ду цен­ту­ри­я­ми, состав­ля­ю­щи­ми три­бу, суще­ст­во­ва­ло раз­но­гла­сие, то истин­ное боль­шин­ство мож­но было полу­чить, толь­ко опре­де­лив по жре­бию, из какой три­бы выбрать две цен­ту­рии пер­во­го клас­са, кото­рые пода­дут голо­са пер­вы­ми (Отсюда мно­же­ст­вен­ные prae­ro­ga­ti­vae, Pseud. As­con. ad Cic. in Verr. p. 139; Liv. X. 22). Кро­ме того, сама та три­ба, к кото­рой при­над­ле­жа­ли цен­ту­рии, голо­су­ю­щие пер­вы­ми, тоже назы­ва­лась три­ба prae­ro­ga­ti­va. Из этих двух цен­ту­рий стар­шая голо­со­ва­ла преж­де млад­шей, и в доку­мен­тах они обе назы­ва­ют­ся по назва­нию сво­ей три­бы, напри­мер, Ga­le­ria junio­rum (Liv. XXVII. 6; т. е., млад­шая цен­ту­рия пер­во­го клас­са три­бы Гале­рии), Anien­sis junio­rum (Liv. XXIV. 7), Ve­tu­ria junio­rum (Liv. XXVI. 22; cf. Cic. p. Planc. 20, Phil. II. 33, de Div. II. 35). После голо­со­ва­ния prae­ro­ga­ti­va про­ис­хо­ди­ло объ­яв­ле­ние (re­nun­tia­tio), и затем осталь­ные цен­ту­рии сове­ща­лись о том, сле­ду­ет ли им голо­со­вать так же или нет. Затем цен­ту­рии пер­вой три­бы при­сту­па­ли к голо­со­ва­нию одно­вре­мен­но (Dio­nys. IV. 21), ибо не было вре­ме­ни ждать, чтобы 350 цен­ту­рий про­го­ло­со­ва­ли одна за дру­гой, как это про­ис­хо­ди­ло с 193 цен­ту­ри­я­ми в цен­ту­ри­ат­ных коми­ци­ях (Cic. p. Planc. 20, in Verr. V. 15, p. Red. in Se­nat. 11, ad Quir. 7; Liv. X. 9, 22, XXIV. 7, XXVI. 22, XXVII. 24; Suet. Caes. 19).

Эти цен­ту­ри­ат­ные коми­ции, объ­еди­нен­ные с три­бут­ны­ми, были гораздо более демо­кра­тич­ны­ми, чем цен­ту­ри­ат­ные коми­ции; они про­дол­жа­ли про­во­дить­ся и сохра­ня­ли свою власть наряду с три­бут­ны­ми коми­ци­я­ми, даже после того, как послед­ние при­об­ре­ли в рес­пуб­ли­ке глав­ное зна­че­ние. Во вре­ме­на мораль­но­го и поли­ти­че­ско­го упад­ка рим­лян три­бут­ны­ми коми­ци­я­ми руко­во­ди­ли глав­ным обра­зом три­бу­ны, а более состо­я­тель­ные и с.340 почтен­ные граж­дане име­ли в них мало вли­я­ния. После того, как воль­ноот­пу­щен­ни­ки и все ита­ли­ки были вклю­че­ны в ста­рые 35 триб и поли­ти­че­ская корруп­ция достиг­ла сво­его пика, не оста­лось ни следа от того спо­кой­но­го и уме­рен­но­го харак­те­ра, кото­рым три­бут­ные коми­ции отли­ча­лись в преж­ние вре­ме­на (Sall. Cat. 37; Suet. Caes. 41; Cic. ad Att. I. 16). Наси­лие и взят­ки вошли в обы­чай, а нуж­даю­щи­е­ся мас­сы охот­но при­слу­ши­ва­лись к любым под­стре­ка­тель­ствам, исхо­див­шим от бога­тых взят­ко­да­те­лей и три­бу­нов, кото­рые были не более чем дема­го­га­ми. Сул­ла на какое-то вре­мя покон­чил с эти­ми отвра­ти­тель­ны­ми явле­ни­я­ми, ибо, соглас­но одним источ­ни­кам, вооб­ще отме­нил три­бут­ные коми­ции, а соглас­но дру­гим — лишил их пра­ва избра­ния жре­цов и всех зако­но­да­тель­ных и судеб­ных пол­но­мо­чий (Cic. in Verr. I. 13, 15, de Legg. III. 9; Liv. Epit. 89; Ap­pian, de Bell. Civ. I. 59, 98; ср. TRI­BU­NUS). Но после смер­ти Сул­лы Пом­пей и дру­гие вос­ста­но­ви­ли в преж­нем виде кон­сти­ту­цию, суще­ст­во­вав­шую до него, за исклю­че­ни­ем судеб­ной вла­сти, кото­рую зако­но­да­тель­ство Сул­лы навсе­гда отня­ло у наро­да. Еще одну поте­рю народ пре­тер­пел во вре­мя дик­та­ту­ры Юлия Цеза­ря, кото­рый лич­но решал вопро­сы о войне и мире сов­мест­но с сена­том (Dion Cass. XLII. 20). Он так­же взял в свои руки всю зако­но­да­тель­ную дея­тель­ность, исполь­зуя свое вли­я­ние на маги­ст­ра­тов и три­бу­нов. Таким обра­зом, народ не сохра­нил за собой ниче­го, кро­ме избра­ния маги­ст­ра­тов; но даже эти пол­но­мо­чия были силь­но огра­ни­че­ны, так как Цезарь имел пра­во назна­чать поло­ви­ну маги­ст­ра­тов, за исклю­че­ни­ем кон­су­лов (Suet. Caes. 41; Cic. Phi­lip. VII. 6; Dion Cass. XLIII. 51) и, кро­ме того, реко­мен­до­вал наро­ду тех кан­дида­тов, кото­рых желал видеть избран­ны­ми — и кто мог вос­про­ти­вить­ся его жела­нию? (Dion Cass. XLIII. 47; Ap­pian, de Bell. Civ. II. 18) После смер­ти Цеза­ря коми­ции про­дол­жа­ли соби­рать­ся, но все­гда явля­лись более или менее послуш­ным инстру­мен­том в руках пра­ви­те­лей и даже при­зна­ли и утвер­ди­ли их неогра­ни­чен­ный пол­но­мо­чия (Ap­pian, de Bell. Civ. IV. 7; Dion Cass. XLVI. 55, XLII. 2). При Авгу­сте коми­ции все еще утвер­жда­ли новые зако­ны и изби­ра­ли маги­ст­ра­тов, но вся их дея­тель­ность была не более чем фар­сом, ибо они не осме­ли­ва­лись избрать кого-либо поми­мо лиц, реко­мен­до­ван­ных импе­ра­то­ром (Suet. Aug. 40, &c.; Dion Cass. LIII. 2, 21, LV. 34, LVI. 40). Тибе­рий лишил народ даже этой тени преж­ней вла­сти и пере­дал пра­во избра­ния маги­ст­ра­тов сена­ту (Ta­cit. Ann. I. 15, 81, II. 36, 51; Vell. Pat. II. 126). После про­веде­ния выбо­ров в сена­те их резуль­та­ты объ­яв­ля­лись наро­ду, собран­но­му в цен­ту­ри­ат­ные или три­бут­ные коми­ции (Dion Cass. LVIII. 20). Коми­ции были пол­но­стью лише­ны зако­но­да­тель­ной вла­сти, кото­рая пере­шла к сена­ту и импе­ра­то­ру. Кали­гу­ла вновь вер­нул коми­ци­ям то поло­же­ние, кото­рое они зани­ма­ли при Авгу­сте (Dion Cass. LIX. 9; Suet. Cal. 16); но от это­го поряд­ка вско­ре отка­за­лись и вер­ну­лись к тому, что было уста­нов­ле­но Тибе­ри­ем (Dion Cass. LIX. 20). Мож­но ска­зать, что с это­го вре­ме­ни коми­ции пре­кра­ти­ли свое суще­ст­во­ва­ние, ибо lex re­gia пере­дал импе­ра­то­ру всю вер­хов­ную власть, ранее при­над­ле­жав­шую наро­ду [LEX REGIA]. Народ лишь соби­рал­ся на Мар­со­вом поле, чтобы полу­чить инфор­ма­цию о том, кто избран или назна­чен его маги­ст­ра­та­ми, до тех пор, пока и эти объ­яв­ле­ния (re­nun­tia­tio), по-види­мо­му, не пре­кра­ти­лись.

В допол­не­ние к работам по рим­ской исто­рии в целом, чита­тель может обра­тить­ся к Un­ter­holzner, De Mu­ta­ta Cen­tu­ria­to­rum Co­mit. a Ser­vio Tul­lio Re­ge Insti­tu­to­rum Ra­tio­ne, Bres­lau, 1835; G. C. Th. Fran­cke, De Tri­buum, de Cu­ria­rum at­que Cen­tu­ria­rum Ra­tio­ne, Schleswig, 1824; Hu­schke, Die Ver­fas­sung des Ser­vius Tul­lius, 1838; Hüllmann, Rö­mi­sche Grundver­fas­sung; Ru­bi­no, Un­ter­su­chun­gen über die Röm. Ver­fas­sung, 1839; Zumpt, Ueber die Abstim­mung des Röm. Vol­kes in Cen­tu­ria­co­mi­tien.