Частная и общественная жизнь греков.

с.66

Вос­пи­та­ние.

1. Ребе­нок до семи­лет­не­го воз­рас­та.

В Гре­ции суще­ст­во­ва­ло две систе­мы вос­пи­та­ния: спар­тан­ская и афин­ская.

Спар­тан­цы не пеле­на­ли детей в сви­валь­ни­ки; они при­уча­ли их к пере­ме­нам пого­ды, мыли их холод­ной водой и оде­ва­ли лег­ко даже зимой. Афи­няне поль­зо­ва­лись более неж­ны­ми при­е­ма­ми. Им ста­ви­ли в упрек, что они вос­пи­ты­ва­ли свое моло­дое поко­ле­ние, как теперь гово­рит­ся, в вате. Одна­ко, даже в Афи­нах были сто­рон­ни­ки спар­тан­ско­го вос­пи­та­ния — лако­но­ма­ны. Было в обы­чае брать кор­ми­лиц из мест­но­стей, жите­ли кото­рых отли­ча­лись хоро­шим здо­ро­вьем, напри­мер, из Фес­са­лии, Пело­пон­не­са. Но стро­гие люди очень пори­ца­ли этот эго­и­сти­че­ский спо­соб вос­пи­та­ния, бла­го­да­ря кото­ро­му ребе­нок отры­вал­ся от мате­ри и пере­да­вал­ся в наем­ные руки. Фило­со­фы про­по­ве­до­ва­ли необ­хо­ди­мость корм­ле­ния груд­ных детей матерь­ми и сты­ди­ли моло­дых жен­щин за их непоз­во­ли­тель­ное кокет­ство, за их лень; но, по-види­мо­му, боль­шин­ство жен­щин было глу­хо к настав­ле­ни­ям фило­со­фов.

(Pot­tier, в Temps, от 21 декаб­ря 1889 г.).

с.67

Девуш­ки, качаю­щи­е­ся на дос­ке (рис. на вазе).

Маль­чик драз­нит соба­ку (рис. на вазе).

Маль­чик, еду­щий на соба­ках (рис. на вазе).

Лет до шести или семи ребе­нок был все­це­ло погло­щен игра­ми. Рисун­ки на вазах дают нам воз­мож­ность озна­ко­мить­ся с любо­пыт­ны­ми подроб­но­стя­ми. «Мы видим там бегу­щих маль­чу­га­нов, кото­рые тащат за собой неболь­шую двух­ко­лес­ную тележ­ку. Малень­кий маль­чу­ган, лет око­ло трех, сидя на зем­ле, по-види­мо­му, чрез­вы­чай­но погло­щен ока­пы­ва­ни­ем веточ­ки како­го-то рас­те­ния, кото­рая кажет­ся ему, несо­мнен­но, пло­до­вым дере­вом. Дру­гой, менее бла­го­ра­зум­ный ребе­нок, вле­ко­мый инстинк­та­ми лаком­ки, пол­зет на чет­ве­рень­ках к сто­лу, устав­лен­но­му яст­ва­ми и пирож­ны­ми, и готов ста­щить закус­ку сво­его рас­се­ян­но­го това­ри­ща. В этих заба­вах неред­ко участ­ву­ют живот­ные: то запря­га­ют в малень­кую повоз­ку послуш­ную соба­чон­ку, и дети зара­нее охва­че­ны вол­не­ни­я­ми, какие люди испы­ты­ва­ют при состя­за­ни­ях на риста­ли­щах, где кто-нибудь из их взрос­лых бра­тьев полу­чил приз. За неиме­ни­ем лоша­ди дети хва­та­ют ни в чем непо­вин­ную с.68 утку и ста­ра­ют­ся осед­лать ее, чтобы при­спо­со­бить к вер­хо­вой езде. На одной вазе нари­со­ван маль­чиш­ка, со всех ног спа­саю­щий­ся от соба­ки, кото­рая, оска­лив зубы, вот-вот дого­нит его и схва­тит пирог, нахо­дя­щий­ся в руке у бег­ле­ца. Тележ­ка, запря­жен­ная коза­ми, так­же была дет­ским раз­вле­че­ни­ем в Афи­нах».

(Pot­tier. L’Ar­tis­te, 1890, т. I, стр. 107).

2. Отсут­ст­вие пра­ви­тель­ст­вен­ной шко­лы в Афи­нах.

В Афи­нах не было государ­ст­вен­ной орга­ни­за­ции школь­но­го дела. Там гос­под­ст­во­ва­ла пол­ная сво­бо­да обу­че­ния, кото­рое велось обык­но­вен­ны­ми част­ны­ми лица­ми в част­ных поме­ще­ни­ях. Но отно­си­тель­но обя­за­тель­но­сти обу­че­ния суще­ст­во­ва­ли зако­но­да­тель­ные поста­нов­ле­ния. Закон, напри­мер, при­нуж­дал роди­те­лей давать детям обра­зо­ва­ние; впро­чем, уже с ран­них вре­мен нацио­наль­ные нра­вы, есте­ствен­ная наклон­ность афин­ско­го наро­да к умст­вен­но­му раз­ви­тию сде­ла­ли это пред­пи­са­ние почти бес­по­лез­ным; оно пред­о­хра­ня­ло толь­ко от пол­но­го неве­же­ства тех детей, кото­рым бед­ность не дава­ла воз­мож­но­сти про­дол­жать школь­ную жизнь, так как надо при­знать, что если в V и IV веках в Атти­ке было мало негра­мот­ных, то граж­дане ее обла­да­ли дале­ко не оди­на­ко­вым умст­вен­ным раз­ви­ти­ем. Впро­чем, ника­кой про­грам­мы народ­но­го обра­зо­ва­ния, уста­нов­лен­ной зако­но­да­те­лем, не суще­ст­во­ва­ло; послед­ний доволь­ст­во­вал­ся ука­за­ни­ем самых общих рамок, пре­до­став­ляя учи­те­лям напол­нять их содер­жа­ни­ем по сво­е­му усмот­ре­нию. Не было и поста­нов­ле­ний народ­но­го собра­ния, кото­рые вме­ши­ва­ли бы народ в дело вос­пи­та­ния; школь­ные зако­ны, кото­рые извест­ны нам наи­луч­шим обра­зом, пред­став­ля­ют собой ста­рин­ные поли­цей­ские поста­нов­ле­ния, назна­че­ние кото­рых было создать в шко­лах скром­ность и бла­го­при­стой­ность поведе­ния уча­щих­ся. На долж­ност­ных лицах, носив­ших назва­ние софро­ни­стов, лежа­ла обя­зан­ность над­зи­рать за соблюде­ни­ем при­ли­чий во всех собра­ни­ях моло­де­жи. Софро­ни­сты с.69 были под­чи­не­ны Аре­о­па­гу, до поло­ви­ны V века поль­зо­вав­ше­му­ся на юно­ше­ство нрав­ст­вен­ным вли­я­ни­ем, кото­рое выте­ка­ло из при­над­ле­жа­щей ему цен­зор­ской вла­сти. Отнял эту власть у Аре­о­па­га Эфи­альт¹; в IV веке ее воз­вра­ща­ют аре­о­па­гу, кото­рый затем опять утра­чи­ва­ет ее и воз­вра­ща­ет сно­ва лишь в эпо­ху рим­ско­го вла­ды­че­ства². К кон­цу того же века мы видим, что в вос­пи­та­ние детей вме­ши­ва­ют­ся стра­те­ги. (По Gi­rard, l’Edu­ca­tion at­hé­nien­ne, стр. 59—60).

Одна­ко сво­бо­да пре­по­да­ва­ния не пред­по­ла­га­ла сво­бо­ды рас­про­стра­не­ния каких угод­но уче­ний. Учи­тель не дол­жен был забы­вать, что в его руках нахо­ди­лись буду­щие граж­дане, и он не имел пра­ва направ­лять их ум по сво­е­му про­из­во­лу. Он был обя­зан раз­ви­вать в них не толь­ко любовь к оте­че­ству, но и любовь к нацио­наль­ным учреж­де­ни­ям. Учи­тель, про­по­ве­дую­щий при гос­под­стве демо­кра­ти­че­ско­го строя пре­зре­ние к демо­кра­тии, под­вер­гал­ся пре­сле­до­ва­нию. Сократ не имел, соб­ст­вен­но гово­ря, шко­лы и рас­про­стра­нял свои идеи путем бесед. Одна­ко он был обви­нен в раз­вра­ще­нии юно­ше­ства, т. е. во вну­ше­нии ему враж­ды к осно­вам уста­нов­лен­но­го пра­ви­тель­ст­вен­но­го строя, и за это был при­суж­ден к смер­ти.

3. Пра­ви­тель­ст­вен­ная шко­ла в Тео­се и в дру­гих местах.

Одна тео­с­ская над­пись ука­зы­ва­ет нам, что в III веке до Р. Х. в этом горо­де были пра­ви­тель­ст­вен­ные учи­те­ля. Один чело­век, по име­ни Полит­рой, пожерт­во­вал сво­им сограж­да­нам 34000 драхм (око­ло 12600 р.), чтобы ока­зать под­держ­ку в рас­хо­дах по обра­зо­ва­нию всех сво­бод­ных детей, как маль­чи­ков, так и дево­чек. Из про­цен­тов с этой сум­мы долж­но было преж­де с.70 все­го выпла­чи­вать­ся воз­на­граж­де­ние трем учи­те­лям лите­ра­ту­ры, назна­чае­мым еже­год­но народ­ным собра­ни­ем. Один из них, зани­маю­щий место пер­во­го раз­ряда, дол­жен полу­чать 600 драхм (око­ло 220 руб.), учи­тель вто­ро­го раз­ряда — 550 драхм (око­ло 205 руб.), а третье­го — 500 драхм (185 руб.). Затем идут два учи­те­ля гим­на­сти­ки, с жало­ва­ньем по 500 драхм, учи­тель музы­ки, полу­чав­ший 700 драхм (око­ло 260 р.), учи­тель фех­то­ва­ния и учи­тель стрель­бы из лука и мета­нья дро­ти­ков: пер­вый полу­чал 300 драхм (око­ло 110 р.), вто­рой 250 драхм (око­ло 95 р.). Над­пись не ука­зы­ва­ет, име­ли ли учи­те­ля, кро­ме того, пра­во полу­чать пла­ту от уче­ни­ков. Уче­ни­ки дели­лись на три клас­са по воз­рас­ту.

Этот при­мер не един­ст­вен­ный в Гре­ции. Нахо­дят­ся следы обще­ст­вен­ной орга­ни­за­ции шко­лы в Дель­фах во II веке до Р. Х. и в горо­дах Южной Ита­лии в более ран­нюю эпо­ху.

(Dit­ten­ber­ger. Syl­lo­ge inscrip­tio­num grae­ca­rum, 349. Gi­rard. L’Edu­ca­tion at­hé­nien­ne, стр. 20).

4. Лите­ра­тур­ное и музы­каль­ное обра­зо­ва­ние.

Афин­ское обра­зо­ва­ние в V веке заклю­ча­лось в про­хож­де­нии трех групп пред­ме­тов: сло­вес­ных наук, музы­ки и гим­на­сти­ки. Пер­вые пре­по­да­вал грам­ма­тист, вто­рые — кита­рист, третьи — педо­триб.

По-види­мо­му, ребе­нок от семи до две­на­дца­ти или четыр­на­дца­ти лет делил свое вре­мя меж­ду заня­ти­я­ми сло­вес­ны­ми нау­ка­ми и музы­кой, а с четыр­на­дца­ти лет зани­мал­ся глав­ным обра­зом гим­на­сти­кой, не отка­зы­ва­ясь из-за это­го и от умст­вен­ной жиз­ни.

Пер­во­на­чаль­ные сведе­ния, при­об­ре­тае­мые им, состо­я­ли, как и повсюду, из чте­ния, пись­ма и пер­во­на­чаль­но­го сче­та. Затем учи­тель застав­лял уче­ни­ка читать в шко­ле сти­хи, взя­тые у луч­ших поэтов, и учить на память сти­хотво­ре­ния, напол­нен­ные полез­ны­ми сове­та­ми или заклю­чав­шие поучи­тель­ные повест­во­ва­ния, вос­хва­ле­ния вели­ко­душ­ных с.71 людей, кото­рые когда-нибудь совер­ши­ли вели­кие и бла­го­род­ные поступ­ки. Это явля­лось сред­ст­вом не лите­ра­тур­но­го, а нрав­ст­вен­но­го раз­ви­тия. Затем сле­до­ва­ло чте­ние отрыв­ков из эпи­че­ских (глав­ным обра­зом Гоме­ра), лири­че­ских и тра­ги­че­ских поэтов. Эти уро­ки совер­шен­но не похо­жи были на те, кото­рые зада­ют­ся учи­те­лем совре­мен­ной шко­лы в клас­се и выучи­ва­ют­ся детьми дома.

Сце­ны из жиз­ни гре­че­ской шко­лы.

Чтобы запе­чат­леть какой-нибудь текст в памя­ти уче­ни­ков, учи­тель про­из­но­сил его перед ними по частям, с.72 а они повто­ря­ли слы­шан­ное стих за сти­хом или фра­зу за фра­зой. Это была как бы дик­тов­ка, но пред­на­зна­чен­ная не для запи­сы­ва­ния. Уче­ни­ки под­хо­ди­ли к учи­те­лю один за дру­гим или все вме­сте и отве­ча­ли ему урок до тех пор, пока не заучи­ва­ли его вполне твер­до.

Боль­шую роль в вос­пи­та­нии игра­ла музы­ка, кото­рой обу­ча­ли кита­ри­сты. Един­ст­вен­ны­ми употреб­ляв­ши­ми­ся в Гре­ции инстру­мен­та­ми были цит­ра, или лира, и флей­та. Рисун­ки на вазах дают нам поня­тие о при­ме­няв­ших­ся тогда спо­со­бах обу­че­ния. Сна­ча­ла учи­тель испол­нял какую-нибудь арию, а уче­ни­ки повто­ря­ли ее вслед за ним. Дети рас­пе­ва­ли так­же про­из­веде­ния луч­ших лири­ков с акком­па­не­мен­том лиры или без него. Гре­ки при­пи­сы­ва­ли музы­ке спо­соб­ность ока­зы­вать осо­бое вли­я­ние. Пла­тон утвер­жда­ет, напри­мер, что это искус­ство вну­ша­ет чело­ве­ку стрем­ле­ние к доб­ро­де­те­ли, а Дамон³ про­воз­гла­шал, как основ­ное пра­ви­ло, что нель­зя изме­нять музы­каль­ные пра­ви­ла без потря­се­ния государ­ства.

Но в гла­зах гро­мад­но­го боль­шин­ства гре­ков музы­ка пре­сле­до­ва­ла толь­ко одну цель — быть укра­ше­ни­ем чело­ве­ка. Моло­дой афи­ня­нин изу­чал ее пото­му, что эти уро­ки были есте­ствен­ным допол­не­ни­ем его учеб­ных заня­тий, и пото­му, что чело­век бла­го­род­но­го про­ис­хож­де­ния дол­жен для раз­вле­че­ния уметь играть на лире. Но музы­ка игра­ла роль не толь­ко искус­ства для удо­воль­ст­вия: бла­го­род­ство ее мер­ных зву­ков и нераз­рыв­но соеди­нен­ная с нею поэ­зия воз­вы­ша­ла серд­ца и осво­бож­да­ла их от мелоч­ных побуж­де­ний.

(По Gi­rard, l’Edu­ca­tion at­hé­nien­ne, 2 ч., кн. I, гл. 2 и 3).

5. Гим­на­сти­ка.

Гим­на­сти­ка ста­но­ви­лась для юно­ши-гре­ка пред­ме­том серь­ез­ных заня­тий толь­ко с четыр­на­дца­ти­лет­не­го воз­рас­та. Глав­ны­ми упраж­не­ни­я­ми, кото­рым маль­чи­ков с.73 обу­чал педо­триб, были борь­ба, бег, пры­га­нье, мета­нье дис­ка и дро­ти­ка.

Самым ста­рин­ным и наи­бо­лее почи­тае­мым упраж­не­ни­ем была борь­ба, пото­му что она тре­бо­ва­ла одно­вре­мен­но и силы, и лов­ко­сти, и при­сут­ст­вия духа, а кро­ме того она при­во­ди­ла в дей­ст­вие все муску­лы. Борь­ба про­ис­хо­ди­ла в гря­зи или в пыли. Грязь уве­ли­чи­ва­ла ее труд­ность: она пре­пят­ст­во­ва­ла сохра­не­нию рав­но­ве­сия; а так как про­тив­ни­ки ката­лись в ней друг на дру­ге, то тело их, уже скольз­кое от мас­ла, кото­рым их маза­ли, и стру­ив­ше­го­ся пота, было почти невоз­мож­но схва­тить и удер­жать.

Пыль, наобо­рот, при­ли­пая к телу, облег­ча­ла борь­бу; ее умыш­лен­но поды­ма­ли обла­ка­ми, кото­рые оса­жи­ва­лись на про­тив­ни­ка и поз­во­ля­ли схва­тить его так креп­ко, что он не мог выскольз­нуть. Этот мел­кий, при­ли­паю­щий к телу песок пред­о­хра­нял так­же от про­студы: закры­вая поры, он защи­щал бор­ца от поры­вов рез­ко­го вет­ра, кото­рый делал ино­гда кли­мат Атти­ки таким суро­вым. Быва­ло, что по окон­ча­нии борь­бы бор­цы еще раз ката­лись в этой бла­го­де­тель­ной пыли, чтобы осу­шить свои тела; затем они очи­ща­лись с помо­щью бан­ной скреб­ни­цы⁴, мылись в бас­сейне и, конеч­но, сно­ва нати­ра­лись мас­лом, чтобы при­дать суста­вам всю их гиб­кость.

Целью бор­цов было поло­жить сво­его про­тив­ни­ка на спи­ну таким обра­зом, чтобы он кос­нул­ся зем­ли обе­и­ми лопат­ка­ми. Чтобы счи­тать­ся победи­те­лем, надо было три­жды достиг­нуть того же резуль­та­та.

с.74

Воору­же­ние эфе­ба.

Борь­ба, сле­до­ва­тель­но, состо­я­ла в том, чтобы пова­лить на зем­лю, не нано­ся уда­ров. Отсюда — раз­лич­ные хит­ро­сти и насто­я­щее искус­ство, малей­шие оттен­ки кото­ро­го гре­че­ский язык умел пере­дать. Два глав­ных вида это­го состя­за­ния состо­я­ли в борь­бе, при кото­рой или дер­жа­лись на ногах, или ката­лись по зем­ле. В пер­вой ста­ра­лись пова­лить сво­его про­тив­ни­ка, сами оста­ва­ясь на ногах; во вто­рой, часто пред­ше­ст­во­вав­шей пер­вой, оба бор­ца, пере­пле­та­ясь тела­ми с.75 на зем­ле, пыта­лись поло­жить друг дру­га на лопат­ки: бла­го­да­ря это­му бор­цы вер­те­лись и ката­лись по зем­ле, вне­зап­но пере­ме­няя поло­же­ние, и то один, то дру­гой из них нахо­дил­ся навер­ху до того момен­та, когда более силь­ный или более лов­кий не при­тис­ки­вал сво­его това­ри­ща к зем­ле и не застав­лял его при­знать себя побеж­ден­ным.

Бег был так­же одним из самых ста­рин­ных упраж­не­ний: он укреп­лял муску­лы ног и лег­кие. Для уве­ли­че­ния труд­но­сти его, состя­заю­щих­ся застав­ля­ли бежать по пес­ку. Было несколь­ко видов бега: про­стой бег, когда про­бе­га­лась одна ста­дия (185 мет­ров); двой­ной бег, или дол, когда тре­бо­ва­лось про­бе­жать ста­дий и воз­вра­тить­ся к пунк­ту отправ­ле­ния; гип­пи­че­ский бег, когда надо было сде­лать тот же про­бег, что лошадь на иппо­дро­ме, т. е. когда от пунк­та отправ­ле­ния до конеч­но­го пунк­та и обрат­но про­бе­га­ли два­жды, а это состав­ля­ло четы­ре ста­дии. Нако­нец, боль­шой бег, или доли­хон, при кото­ром рас­сто­я­ние про­бе­га было раз­лич­ным и дости­га­ло ино­гда два­дца­ти четы­рех ста­дий (3840 мет­ров). Когда рас­сто­я­ние про­бе­га было неве­ли­ко, более все­го цени­лась ско­рость; при боль­ших рас­сто­я­ни­ях быст­ро­те бега пред­по­чи­та­ли уме­нье сохра­нять все вре­мя оди­на­ко­вый шаг и искус­но сбе­ре­гать силы. По-види­мо­му, педо­триб не обу­чал сво­их уче­ни­ков бегу с ору­жи­ем. Это атле­ти­че­ское упраж­не­ние было слиш­ком тяже­лым для юно­шей. Бег с факе­ла­ми так­же не был в обы­чае на пале­ст­ре⁵: его при­бе­ре­га­ли к извест­ным тор­же­ствам, празд­но­вав­шим­ся отча­сти и ночью; это была не столь­ко гим­на­сти­ка, сколь­ко род зре­ли­ща.

Пры­жок мож­но рас­смат­ри­вать, как один из видов бега­нья. Дети пере­пры­ги­ва­ли более или менее широ­кие рвы, в зави­си­мо­сти от их воз­рас­та; они бра­ли так­же и дру­гие пре­пят­ст­вия. Чтобы уве­ли­чить свой вес и бла­го­да­ря это­му при­об­ре­сти воз­мож­ность употре­бить боль­шее уси­лие, они бра­ли в каж­дую руку по свин­цо­вой гире. Гири не толь­ко уве­ли­чи­ва­ли вес тела: ими поль­зо­ва­лись и для с.76 удли­не­ния скач­ка; в тот момент, когда делал­ся ска­чок, руки с гиря­ми выстав­ля­ли быст­рым дви­же­ни­ем впе­ред; это так­же влек­ло атле­та впе­ред и застав­ля­ло его падать даль­ше, чем если бы он доволь­ст­во­вал­ся толь­ко сво­им соб­ст­вен­ным весом.

Рису­нок на гре­че­ской вазе; верх­няя поло­ви­на — гим­на­сти­че­ские упраж­не­ния эфе­бов.

Обу­че­ние эфе­бов гим­на­сти­ке.

Диск и дро­тик игра­ли важ­ную роль в пале­страх. Пер­вый раз­ви­вал муску­лы рук и пле­чей; вто­рой, укреп­ляя руки, давал упраж­не­ние мет­ко­сти гла­за. Диск пред­став­лял собой сплош­ной брон­зо­вый круг с раз­лич­ным с.77 диа­мет­ром. То уси­лие, кото­рое при­хо­ди­лось делать, чтобы взять и вра­щать этот круг из поли­ро­ван­но­го метал­ла, было пер­вым полез­ным для паль­цев упраж­не­ни­ем. Бро­са­ли диск как пра­вой, так и левой рукой — без­раз­лич­но; было так­же два спо­со­ба бро­сать: в выши­ну или в гори­зон­таль­ном направ­ле­нии. Было так­же упраж­не­ние, состо­я­щее в том, что, бро­сая диск вверх и, может быть, застав­ляя его вра­щать­ся, лови­ли его плаш­мя на ладонь и пере­д­нюю часть руки. При бро­са­нии в гори­зон­таль­ном направ­ле­нии отво­ди­ли руку назад и дава­ли ей раз­мах, а чтобы при­дать бо́льшую силу поле­ту дис­ка, с.78 дела­ли быст­ро несколь­ко шагов впе­ред. Цель, до кото­рой надо было добро­сить диск, не опре­де­ля­лась: когда было несколь­ко состя­заю­щих­ся, тот, диск кото­ро­го упал даль­ше всех, счи­тал­ся победи­те­лем.

Эфеб на коне.

Для мета­нья дро­ти­ка необ­хо­ди­мо было обла­дать силой в такой же мере, как и лов­ко­стью: надо было метить в цель, а чтобы попасть в нее, необ­хо­ди­мо было иметь вер­ность гла­за и пра­виль­ное чув­ство рас­сто­я­ния. Детям осте­ре­га­лись давать в руки воен­ные дро­ти­ки: неосто­рож­ность в этом слу­чае мог­ла быть гибель­ной для них. Им пре­до­став­ля­ли про­сто пал­ки опре­де­лен­ной дли­ны. Чтобы бро­сать эти пал­ки, еще в ста­ри­ну яви­лась мысль при­кре­пить к ним реме­шок, в кото­рый про­де­ва­ли ука­за­тель­ный и сред­ний палец, или про­сто ука­за­тель­ный; это помо­га­ло сра­зу и уве­ли­чить силу бро­са­ния пред­ме­та, и дать ему более пра­виль­ное направ­ле­ние. Но вооб­ще моло­дые люди, по-види­мо­му, мало поль­зо­ва­лись этим при­спо­соб­ле­ни­ем. При мета­нии дро­ти­ка име­ло зна­че­ние, за какое место бра­ли его. Если дер­жа­ли слиш­ком близ­ко к кон­цу, упраж­не­ние ста­но­ви­лось черес­чур лег­ким; кажет­ся, пред­ла­га­лось дер­жать его посредине. Взяв это ору­жие рукой в соот­вет­ст­ву­ю­щем месте, его поды­ма­ли на высоту уха и затем бро­са­ли, быст­ро делая несколь­ко шагов впе­ред.

Учи­тель при­сталь­но следил за эти­ми раз­но­об­раз­ны­ми упраж­не­ни­я­ми: с палоч­кой в руке, он наблюдал за дей­ст­ви­я­ми моло­дых людей, хва­лил их, делал заме­ча­ния, пред­ла­гал вопро­сы и давал объ­яс­не­ния. В слу­чае необ­хо­ди­мо­сти он без коле­ба­ний сни­мал свой плащ и при­ме­ром под­твер­ждал с.79 объ­яс­не­ние. В этих заня­ти­ях ему помо­га­ли сами моло­дые люди. На пале­страх про­ис­хо­ди­ло насто­я­щее вза­им­ное обу­че­ние: дети ста­ра­лись научить друг дру­га и руко­во­дить упраж­не­ни­я­ми сво­их това­ри­щей. Быть может, педо­триб назна­чал более силь­ных из них сво­и­ми помощ­ни­ка­ми.

Поми­мо этих состя­за­ний, были и дру­гие упраж­не­ния, состав­ляв­шие как бы допол­ни­тель­ную гим­на­сти­ку. Так, напри­мер, моло­дые люди для раз­ви­тия гиб­ко­сти дела­ли осо­бые дви­же­ния, кото­рые ста­но­ви­лись более слож­ны­ми, если бра­ли в руки гири.

Суще­ст­во­ва­ли так­же осо­бые упраж­не­ния с обру­чем и игра в мяч. Гре­ки зани­ма­лись и кулач­ны­ми боя­ми; это был вид борь­бы, в кото­рой бор­цы нано­си­ли друг дру­гу уда­ры кула­ком или — раз­но­вид­ность это­го состя­за­ния, когда вме­сте с уда­ра­ми кула­ком ста­ра­лись схва­тить друг дру­га. Кро­ме того, юно­шей обу­ча­ли и воен­но­му искус­ству; учи­ли так­же вер­хо­вой езде, по край­ней мере, маль­чи­ков из бога­тых семей. Что каса­ет­ся тан­цев, то они, по-види­мо­му, не при­над­ле­жа­ли к обыч­ным пред­ме­там пре­по­да­ва­ния.

(P. Gi­rard. L’Edu­ca­tion at­hé­nien­ne, стр. 194—213).

6. Выс­шее обра­зо­ва­ние.

Сверх обыч­ных школь­ных заня­тий суще­ст­во­ва­ли еще такие, кото­рые были как бы пред­ме­том рос­ко­ши; они нико­гда не сде­ла­лись слиш­ком рас­про­стра­нен­ны­ми, но все же раз­ви­ва­лись все боль­ше и боль­ше в кон­це V и в тече­ние все­го IV веков. Пред­ме­ты, пре­по­да­вав­ши­е­ся в пред­ше­ст­ву­ю­щую эпо­ху, пере­ста­ли удо­вле­тво­рять умст­вен­ные запро­сы гре­ков, кото­рые при­ня­лись за изу­че­ние рисо­ва­ния и раз­ных наук, а имен­но — гео­мет­рии, аст­ро­но­мии, гео­гра­фии и, нако­нец, рито­ри­ки и фило­со­фии. Чело­ве­че­ские позна­ния сде­ла­ли в эту эпо­ху боль­шие успе­хи во всех этих отде­лах, а пото­му было вполне есте­ствен­но, что при вос­пи­та­нии юно­ше­ства долж­ны были вос­поль­зо­вать­ся ими. Но нетруд­но дога­дать­ся, что это рас­ши­ре­ние с.80 заня­тий про­ис­хо­ди­ло в силу обсто­я­тельств толь­ко для самых бога­тых и самых интел­ли­гент­ных афин­ских юно­шей; пото­му-то и сре­ди слу­ша­те­лей Сокра­та мож­но встре­тить толь­ко сыно­вей состо­я­тель­ных семей. Край­ние кон­сер­ва­то­ры, как, напри­мер, Ари­сто­фан⁶, мог­ли пори­цать или осме­и­вать это ново­введе­ние, но оно, несмот­ря на это, про­дол­жа­ло суще­ст­во­вать.

Пла­тон⁷ пре­вос­ход­но изо­бра­жа­ет, как вели­ка была пыт­ли­вость ума этих моло­дых людей и какое впе­чат­ле­ние про­из­во­ди­ли на них сло­ва учи­те­ля:

«Юно­ша», гово­рит он, «впер­вые вку­сив­ший из это­го источ­ни­ка, полу­ча­ет такое наслаж­де­ние, как буд­то бы он нашел сокро­ви­ще пре­муд­ро­сти. Он пре­ис­пол­нен наслаж­де­ния. С вос­хи­ще­ни­ем вспо­ми­ная все речи, он то ста­ра­ет­ся све­сти все идеи к един­ству, то, как бы раз­вер­нув перед собой ряд идей, рас­смат­ри­ва­ет каж­дую из них отдель­но; воз­ни­каю­щи­ми при этом вопро­са­ми он ста­вит в боль­шое затруд­не­ние преж­де все­го само­го себя, а затем всех окру­жаю­щих, како­вы бы они ни были — моло­дые, ста­рые, люди его воз­рас­та, не щадя ни отца, ни мате­ри, ни кого дру­го­го, кто его слу­ша­ет».

Быв­ший стра­тег Демо­док при­шел сове­то­вать­ся с Сокра­том о сво­ем сыне Теа­ге: «Неко­то­рые моло­дые люди, гово­рит он, «повто­ря­ют перед ним речи, кото­рые вол­ну­ют его, и он завиду­ет этим юно­шам. Дав­но уже он при­ста­ет ко мне, гово­ря, что я дол­жен поза­бо­тить­ся о нем и нанять софи­ста, кото­рый сде­лал бы его муд­рым. Но я думаю, что он под­верг­нет­ся боль­шой опас­но­сти, если пой­дет к софи­стам. До сих пор я сво­и­ми убеж­де­ни­я­ми удер­жи­вал его, но теперь я боль­ше не в состо­я­нии делать это; поэто­му я думаю, что луч­шим сред­ст­вом будет — усту­пить ему».

На рас­све­те Гип­по­крат гром­ко посту­чал в дверь сво­ей пал­кой. Когда ему отво­ри­ли, он поспеш­но вошел, гово­ря гром­ким голо­сом: «Сократ, проснул­ся с.81 ты или еще спишь?» — Я узнал его голос и отве­чал ему: «Ну, хоро­шо, Гип­по­крат, какие у тебя ново­сти?» — «Толь­ко при­ят­ные». — «Отлич­но! Что же это такое, и поче­му ты при­шел в такое вре­мя?» — «Про­та­гор при­ехал», отве­чал он. — «А тебе что до это­го? Раз­ве Про­та­гор вино­ват в чем-нибудь перед тобой?» — «Да, кля­нусь бога­ми! пото­му что он один — муд­рец и не уде­ля­ет мне сво­ей муд­ро­сти». — «Но, во имя Зев­са! дай ему денег, и ты можешь слу­шать его речи; тогда он сде­ла­ет и тебя муд­ре­цом». — «О, если бы небе­сам было это угод­но! Я не пожа­лел бы ни сво­его иму­ще­ства, ни досто­я­ния сво­их дру­зей. Я, впро­чем, затем и при­шел, чтобы ты ска­зал ему обо мне. Гово­рят, что никто не вла­де­ет луч­ше его искус­ст­вом речи. Мы мог­ли бы отпра­вить­ся к нему, чтобы застать его еще дома. Он живет у Кал­лия».

Алки­ви­ад гово­рил о Сокра­те в сле­дую­щих выра­же­ни­ях: «Когда я слу­шаю его, серд­це мое бьет­ся, я пла­чу и вижу, что мно­гие дру­гие дела­ют то же. Часто он тро­га­ет меня до такой сте­пе­ни, что мой образ жиз­ни кажет­ся мне невы­но­си­мым. И ты, Сократ, не ска­зал бы, что это неправ­да, так как даже теперь я чув­ст­вую, что, если бы я услы­шал тебя, я не имел бы сил усто­ять и был бы тро­нут, как все­гда. Он при­нуж­да­ет меня сознать­ся, что, нуж­да­ясь во мно­гом, я пре­не­бре­гаю самим собой, чтобы зани­мать­ся дела­ми афи­нян. Поэто­му я при­нуж­даю себя бежать от него, как от сире­ны, и заты­каю себе уши, чтобы не соста­рить­ся, сидя око­ло него. Я испы­ты­ваю перед ним то, на что никто не счи­та­ет меня спо­соб­ным, — стыд. Я крас­нею толь­ко перед ним, пото­му что я сам чув­ст­вую, что не могу ниче­го воз­ра­зить ему: я не могу ска­зать ему, что не дол­жен сле­до­вать его сове­там; одна­ко, поки­нув его, я про­ни­ка­юсь жела­ни­ем нра­вить­ся наро­ду. Поэто­му я избе­гаю его, как бег­лый раб, и, когда я вижу его, я крас­нею от мыс­ли, какие при­зна­ния я сде­лал ему. Часто я желаю, чтобы его боль­ше не было на све­те. Но если бы это слу­чи­лось, я был бы огор­чен еще боль­ше; таким обра­зом, я не знаю, что делать с этим чело­ве­ком».

(По Пла­то­ну).

с.82

7. Мод­ный учи­тель.

Из всех учи­те­лей, обра­щав­ших­ся к моло­де­жи, не было нико­го попу­ляр­нее Исо­кра­та. Он и сам хва­лил­ся этим и под конец сво­ей жиз­ни с гор­до­стью вспо­ми­нал, что за его ука­за­ни­я­ми при­хо­ди­ли из дале­ких мест. Он рису­ет скорбь всех этих ино­зем­цев, кото­рые, покидая его, чтобы воз­вра­тить­ся мор­ским путем к себе на роди­ну, рас­ста­ва­лись с ним со сле­за­ми. Афи­няне, по-види­мо­му, не менее горя­чо отно­си­лись к его уро­кам. Он был, оче­вид­но, самым мод­ным рито­ром сво­его вре­ме­ни: уче­ни­ков у него было боль­ше, чем у всех его сопер­ни­ков вме­сте.

Для того, чтобы полу­чить у него обра­зо­ва­ние, надо было посе­щать его уро­ки три или четы­ре года. Его уче­ни­ки по про­ис­хож­де­нию при­над­ле­жа­ли глав­ным обра­зом к состо­я­тель­ным семьям; а пото­му полу­чен­ное ими пред­ше­ст­ву­ю­щее обра­зо­ва­ние и дава­ло им воз­мож­ность вос­при­ни­мать подоб­ные заня­тия; кро­ме того, они не име­ли нуж­ды зара­ба­ты­вать себе сред­ства к жиз­ни. В каче­стве дока­за­тель­ства доста­точ­но про­бе­жать спи­сок его слу­ша­те­лей. Мы нахо­дим сре­ди них мно­го­чис­лен­ные име­на людей, увен­чан­ных золоты­ми вен­ка­ми за услу­ги государ­ству; сле­до­ва­тель­но, они были участ­ни­ка­ми круп­ных собы­тий и при­над­ле­жа­ли к той ари­сто­кра­тии, кото­рая управ­ля­ла Афи­на­ми и дер­жа­ла в сво­их руках воен­ное началь­ст­во­ва­ние, посоль­ства, все вли­я­ние и почет. Моло­дые люди, стре­мив­ши­е­ся к его беседам, при­над­ле­жа­ли к луч­ше­му афин­ско­му обще­ству.

По-види­мо­му, Исо­крат не тре­бо­вал пла­ты от сво­их слу­ша­те­лей-афи­нян, но ино­стран­цы долж­ны были пла­тить по 1000 драхм (око­ло 370 руб.). Эти послед­ние посе­ща­ли его уро­ки в боль­шом коли­че­стве, и их при­вер­жен­но­стью к сво­е­му учи­те­лю объ­яс­ня­ет­ся его боль­шое состо­я­ние. Но это не было одна­ко един­ст­вен­ным источ­ни­ком его богат­ства. Его уче­ни­ки-афи­няне рас­пла­чи­ва­лись с ним вели­ко­леп­ны­ми подар­ка­ми. Так, один из его уче­ни­ков пода­рил ему одна­жды талант (око­ло 2220 руб.). При­ба­вим к с.83 это­му, что цари и тира­ны, с кото­ры­ми он вхо­дил в сно­ше­ния, отправ­ляя им похваль­ные посла­ния, пере­ме­шан­ные с ука­за­ни­я­ми, вели­ко­душ­но воз­на­граж­да­ли его крас­но­ре­чие, так, напри­мер, царь кипр­ский Никокл запла­тил ему око­ло два­дца­ти талан­тов (око­ло 44500 руб.) за состав­лен­ную им для него речь. Понят­но поэто­му, откуда у Исо­кра­та яви­лось гро­мад­ное богат­ство, кото­рое вра­ги его вме­ня­ли ему в такое вели­кое пре­ступ­ле­ние. Это круп­ное состо­я­ние и быв­ший след­ст­ви­ем его пыш­ный образ жиз­ни еще боль­ше уве­ли­чи­ва­ли оба­я­ние учи­те­ля в гла­зах утон­чен­ной и свет­ской моло­де­жи, любив­шей, чтобы нау­ка явля­лась перед ней под изящ­ной внеш­но­стью.

(P. Gi­rard, L’Edu­ca­tion at­hé­nien­ne, стр. 307—309).

8. Вне­школь­ное вос­пи­та­ние ребен­ка.

Шко­ла в Гре­ции не была един­ст­вен­ным местом, где при­об­ре­та­лись зна­ния; самая жизнь в тес­но спло­чен­ной среде, где малей­шее собы­тие сей­час же ста­но­ви­лось обще­ст­вен­ным досто­я­ни­ем и под­вер­га­лось обсуж­де­нию, очень содей­ст­во­ва­ла умст­вен­но­му раз­ви­тию.

Круп­ные поли­ти­че­ские про­цес­сы вызы­ва­ли зна­чи­тель­ное сте­че­ние наро­да; важ­ность при­вле­кав­ших­ся к обсуж­де­нию вопро­сов, талант, извест­ность ора­то­ров соби­ра­ли вокруг судей напря­жен­но-вни­ма­тель­ную тол­пу. Когда пре­ния сто­рон закан­чи­ва­лись, пуб­ли­ка гово­ри­ла о них, и в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни они слу­жи­ли мате­ри­а­лом для раз­го­во­ров. Ребе­нок не оста­вал­ся чуж­дым все­му про­ис­хо­дя­ще­му: шум об этих зна­ме­ни­тых про­цес­сах дохо­дил и до его ушей, и он со стра­стью следил за их ходом.

Вос­пи­та­тель­ное вли­я­ние на ребен­ка име­ли так­же теат­ры, так как нам извест­но, что они были откры­ты для него. Но води­ли ли его на вся­кие пред­став­ле­ния? Он бывал на тра­геди­ях, в этом нет ника­ко­го сомне­ния; как ни стран­но, но, по-види­мо­му, он при­сут­ст­во­вал и на пред­став­ле­ни­ях комедий. Лег­ко дога­дать­ся, насколь­ко полез­ны с.84 были для его умст­вен­но­го раз­ви­тия эти лите­ра­тур­ные празд­не­ства. Кро­ме того, на таких собра­ни­ях он слу­шал, как герольд про­воз­гла­шал награ­ды, при­суж­ден­ные лицам, кото­рых народ хотел почтить; таким обра­зом ребе­нок узна­вал, как оте­че­ство воз­на­граж­да­ет заслу­ги и как про­слав­ля­ют­ся те, кто слу­жат обще­ству. «Раз­ве вам неиз­вест­но», ска­зал Эсхин⁸, закан­чи­вая свою речь про­тив Кте­си­фо­на, «что вос­пи­та­тель­ное дей­ст­вие на моло­дежь ока­зы­ва­ет не столь­ко шко­ла и все те места, где раз­ви­ва­ют их ум, как эти пуб­лич­ные про­воз­гла­ше­ния героль­дов?» Он разу­ме­ет тут те поста­нов­ле­ния, кото­рые чита­лись в теат­ре и кото­рые вклю­ча­ли упо­ми­на­ния о вен­ках и поче­стях, дару­е­мых граж­да­нам за их заслу­ги перед государ­ст­вом. Счи­та­лось, что в Афи­нах эти награ­ды разда­ва­лись стро­же, чем в дру­гих горо­дах.

В обще­стве, где при­мер ока­зы­вал такое силь­ное вли­я­ние и где всем охот­но поль­зо­ва­лись как вос­пи­та­тель­ным сред­ст­вом, как уро­ком для буду­ще­го, подоб­ная спра­вед­ли­вость и тор­же­ст­вен­ность при разда­че наград долж­на была воз­буж­дать юно­ше­ство; для него это была шко­ла граж­дан­ско­го сорев­но­ва­ния.

(P. Gi­rard. L’Edu­ca­tion at­hé­nien­ne, стр. 258—261).

9. Афин­ская девуш­ка.

До бра­ка, в кото­рый афи­нян­ки всту­па­ли чаще все­го око­ло пят­на­дца­ти лет, они жили в глу­бине гине­ке­ев⁹, в уеди­не­нии, куда не дохо­дил извне ника­кой шум, ника­кие вол­не­ния. Для девуш­ки мож­но было, несо­мнен­но, поже­лать более укреп­ля­ю­ще­го вос­пи­та­ния, кото­рое, при­ведя ее в сопри­кос­но­ве­ние с внеш­ним миром, под­гото­ви­ло бы ее этим самым к пред­сто­я­щим ей впо­след­ст­вии обя­зан­но­стям; но ника­кая дру­гая систе­ма не мог­ла с.85 выра­ботать в ней в такой мере скром­ность и неж­ность — каче­ства, кото­рые гре­ки осо­бен­но стре­ми­лись при­вить жен­щине. Они, по-види­мо­му, опа­са­лись, что при ран­нем зна­нии жиз­ни и житей­ских испы­та­ний душа про­иг­ра­ет боль­ше, чем выиг­ра­ет: если она при­об­ре­тет даже боль­ше тон­ко­сти и про­ни­ца­тель­но­сти, то этот опыт будет куп­лен доро­гой ценой. Что сде­ла­лось бы с ясно­стью мыс­ли и внут­рен­ним миром, кото­рым элли­ны при­да­ва­ли такую цену, при преж­девре­мен­ном зна­нии жиз­ни и напол­ня­ю­щих ее бед­ст­вий. Иска­ли они это­го или нет, но во вся­ком слу­чае вос­пи­та­ние, полу­чае­мое девуш­ка­ми, в резуль­та­те под­дер­жи­ва­ло в послед­них такое настро­е­ние духа.

В дет­стве девоч­ки рос­ли, окру­жен­ные тща­тель­ны­ми забота­ми мате­рей или кор­ми­лиц; с воз­рас­том они при­уча­лись к работам над шер­стью и к тка­нью. Сидя под­ле сво­их мате­рей, они учи­лись дости­гать совер­шен­ства в руко­де­ли­ях, кото­рые состав­ля­ли глав­ное заня­тие и честь жен­щин. Ничто не тре­во­жи­ло их в этой мир­ной рабо­те. Дверь внут­рен­не­го поме­ще­ния была для них как бы пре­гра­дой, кото­рую они почти нико­гда не пере­сту­па­ли, и никто посто­рон­ний не про­ни­кал к ним нико­гда.

Поми­наль­ное жерт­во­при­но­ше­ние.

Впро­чем, эта жизнь не была одно­об­раз­ной. Речь ведь идет об Афи­нах, поэто­му любовь к искус­ству нашла доро­гу даже в гине­кей, несмот­ря на его замкну­тость. И к упо­мя­ну­тым чисто прак­ти­че­ским сведе­ни­ям, сооб­щае­мым девуш­кам, при­со­еди­ня­лись неко­то­рые дру­гие, как, напри­мер, чте­ние, пись­мо, музы­ка. Впро­чем, не сле­ду­ет делать ника­ких пре­уве­ли­че­ний: гре­ки нико­гда не при­ла­га­ли заботы об умст­вен­ном раз­ви­тии жен­щи­ны и при­об­ще­нии ее к тем бла­го­род­ным заня­ти­ям, кото­рые воз­вы­ша­ют и укреп­ля­ют душу. Но музы­ка у наро­да с такой с.86 утон­чен­ной и живой впе­чат­ли­тель­но­стью была чем-то бо́льшим, чем про­стое отдох­но­ве­ние: она урав­но­ве­ши­ва­ла дви­же­ния души, вызы­вая в ней извест­ные гар­мо­ни­че­ские впе­чат­ле­ния, кото­рые мед­лен­но и почти неза­мет­но про­ни­ка­ли в ум и вли­я­ли на его склад.

Рели­ги­оз­ная про­цес­сия жен­щин.

Кро­ме того, в ред­ких слу­ча­ях, девуш­ка мог­ла выхо­дить из сво­его убе­жи­ща. Она появ­ля­лась в неко­то­рых рели­ги­оз­ных цере­мо­ни­ях и при­ни­ма­ла уча­стие в хоро­вых тан­цах. Ино­гда на нее падал выбор нести во вре­мя празд­не­ства свя­щен­ные кор­зи­ны; или, если она при­над­ле­жа­ла к ари­сто­кра­ти­че­ской фами­лии, ей дава­ли выши­вать пред­на­зна­чен­ное Афине покры­ва­ло, кото­рое долж­но было тор­же­ст­вен­но про­сле­до­вать в про­цес­сии на Вели­кие Пана­фи­неи¹⁰. Когда девуш­ка затем воз­вра­ща­лась в роди­тель­ский дом, в тече­ние дол­гих часов работы, скло­нив­шись над сво­им стан­ком, она пре­да­ва­лась вос­по­ми­на­ни­ям о празд­ни­ке, на кото­ром она при­сут­ст­во­ва­ла, и ее душа напол­ня­лась пре­крас­ны­ми и гра­ци­оз­ны­ми обра­за­ми.

Пока ее лов­кие паль­цы пере­бра­сы­ва­ли чел­нок, она сно­ва мыс­лен­но виде­ла строй­ный порядок свя­щен­но­го празд­не­ства, дви­же­ния хоров и бла­го­род­ную архи­тек­ту­ру с.87 хра­мов. Когда тече­ние жиз­ни так одно­об­раз­но, то малей­шие собы­тия кажут­ся зна­чи­тель­ны­ми и остав­ля­ют про­дол­жи­тель­ные следы. Рели­гия, давав­шая моло­дой афи­нян­ке воз­мож­ность в ред­ких слу­ча­ях видеть мель­ком внеш­ний мир, и имен­но во вре­мя этих пора­зи­тель­но-изящ­ных празд­неств, была небес­по­лез­на при вос­пи­та­нии ее ума; она не нару­ша­ла тиши­ны гине­кея, но как бы ожив­ля­ла его тща­тель­но хра­ни­мы­ми вос­по­ми­на­ни­я­ми, кото­рые помо­га­ли раз­ви­тию в ее душе чув­ства поряд­ка и гар­мо­нии.

Таким обра­зом, если мы при изу­че­нии заня­тий гре­че­ской девуш­ки и ред­ких раз­вле­че­ний, пре­ры­вав­ших их, отбро­сим все подроб­но­сти, то полу­чим цель­ное впе­чат­ле­ние, — впе­чат­ле­ние чего-то скром­но­го и сдер­жан­но­го: это была жизнь одно­об­раз­ная и мир­ная, зави­си­мая, но не уни­зи­тель­ная: неведе­ние девуш­ки тща­тель­но под­дер­жи­ва­лось, но не для пони­же­ния умст­вен­но­го уров­ня жен­щи­ны, а для сохра­не­ния во всей непри­кос­но­вен­но­сти тон­ко­сти ее души и того цвет­ка цело­муд­рия, кото­рый еще не увял под вли­я­ни­ем зна­ния зла или подо­зре­ния его суще­ст­во­ва­ния.

(Lal­lier. De la con­dit. de la fem­me, стр. 41—44).

10. Эфе­бия

В восем­на­дцать лет афи­ня­нин выхо­дил из юно­ше­ско­го воз­рас­та и вно­сил­ся в общий спи­сок граж­дан. С это­го вре­ме­ни он ста­но­вил­ся граж­дан­ски и поли­ти­че­ски пол­но­прав­ным чело­ве­ком. Тем не менее, в тече­ние двух после­дую­щих лет он под­ле­жал отбы­ва­нию извест­но­го рода иску­са в кор­по­ра­ции эфе­бов; осво­бож­да­лись от это­го толь­ко одни несо­сто­я­тель­ные люди.

Эфе­бия была государ­ст­вен­ным учреж­де­ни­ем: ее устав цели­ком исхо­дил от сена­та или от наро­да; ее глав­ные чинов­ни­ки были город­ски­ми долж­ност­ны­ми лица­ми, а выс­шая власть над нею при­над­ле­жа­ла стра­те­гам.

Очень воз­мож­но, что до македон­ской эпо­хи¹¹ эфе­бам дава­лось толь­ко воен­ное обра­зо­ва­ние. В над­пи­сях с.88 часто повто­ря­ют­ся ука­за­ния, что эфе­бы высту­пи­ли из горо­да в лаге­ри. «Они посе­ля­лись в демах¹² и кре­по­стях, ста­но­ви­лись лаге­рем на гра­ни­цах». «При всех сво­их пере­хо­дах они ува­жа­ли вла­де­ния, через кото­рые про­хо­ди­ли, и заслу­жи­ва­ли толь­ко похва­лу». Одной из целей этих про­гу­лок за пре­де­лы Афин долж­на была быть без­опас­ность дере­вень и над­зор за доро­га­ми; они были как бы подвиж­ной жан­дар­ме­ри­ей, а в то же вре­мя при­уча­лись вла­деть ору­жи­ем и пере­но­сить утом­ле­ние.

Подроб­но­стей мы не зна­ем, но Ксе­но­фонт и Пла­тон дают нам кар­ти­ну этой жиз­ни на чистом возду­хе. «Пусть они рыщут по полям, пусть охотят­ся в горах, пусть при­уча­ют­ся пере­но­сить голод; кто ниче­го не убил, будет есть толь­ко какие-нибудь тра­вы»; спа­ли они там, где их захва­ти­ла ночь, и, завер­нув­шись в плащ, жда­ли вос­хо­да солн­ца.

Эфе­бы на конях.

Пла­тон выска­зы­ва­ет поже­ла­ние, чтобы моло­дые люди обу­ча­лись так­ти­ке, мар­ши­ров­ке, воен­ным пере­дви­же­ни­ям и искус­ству устра­и­вать лаге­ри. Это, конеч­но, и было глав­ной целью таких экс­кур­сий, когда эфе­бы носи­ли наиме­но­ва­ние πε­ρίπο­λοι. Их при­уча­ли обра­щать­ся с с.89 воен­ны­ми маши­на­ми, в част­но­сти с ката­пуль­той¹³, метать дро­тик и поль­зо­вать­ся кест­ром¹⁴. Их отправ­ля­ли на государ­ст­вен­ные кораб­ли и ука­зы­ва­ли им пра­ви­ла мор­ско­го искус­ства.

Воен­ный танец гре­че­ских юно­шей.

Сце­на из гре­че­ской жиз­ни.

Кро­ме кос­ме­та, кото­рый являл­ся началь­ни­ком эфе­бии, в чис­ло учи­те­лей этой кол­ле­гии вхо­ди­ли: педо­триб, ведав­ший все физи­че­ские упраж­не­ния; гопло­мах, или учи­тель с.90 фех­то­ва­ния; акон­тист, обу­чав­ший метать диск; афет, или учи­тель, пре­по­да­вав­ший, как обра­щать­ся с мета­тель­ны­ми маши­на­ми; ток­сот, кото­рый обу­чал стрель­бе из лука. Это про­стое пере­чис­ле­ние свиде­тель­ст­ву­ет в доста­точ­ной сте­пе­ни о воен­ном харак­те­ре кор­по­ра­ции эфе­бов. Одним сло­вом, до тех пор, пока Афи­ны сохра­ня­ли сво­бо­ду, в эфе­бе виде­ли не столь­ко буду­ще­го граж­да­ни­на, сколь­ко буду­ще­го вои­на.

(По Du­mont. Es­sai sur l’ép­hé­bie at­ti­que, I, стр. 146—150, 177 и сл.).

11. Клят­ва эфе­бов.

В пер­вый год пре­бы­ва­ния в эфе­бии, в меся­це Боедро­ми­оне¹⁵ эфе­бы с ору­жи­ем в руках явля­лись в храм Аглав­ры и там в при­сут­ст­вии чле­нов сво­их демов при­но­си­ли такую клят­ву:

«Кля­нусь нико­гда не позо­рить это свя­щен­ное ору­жие, нико­гда не покидать сво­его места в бит­ве. Один ли, со все­ми ли вме­сте я буду сра­жать­ся за сво­их богов и за свой очаг. Я остав­лю после себя свое оте­че­ство не умень­шен­ным, но более могу­ще­ст­вен­ным и более креп­ким. Я буду пови­но­вать­ся при­ка­за­ни­ям, кото­рые про­дик­ту­ет муд­рость долж­ност­ных лиц; я буду под­чи­нять­ся и тем зако­нам, кото­рые нахо­дят­ся в силе в насто­я­щее вре­мя, и тем, кото­рые будут поста­нов­ле­ны наро­дом. Если кто-нибудь захо­чет нис­про­верг­нуть эти зако­ны или не будет пови­но­вать­ся им, я не потерп­лю это­го и буду сра­жать­ся за них один или вме­сте со все­ми. Я буду почи­тать пред­ков мое­го отца. Беру в свиде­те­ли Аглав­ру, Эни­а­лия, Аре­са, Зев­са, Фал­ло, Авк­со и Геге­мо­ну¹⁶».

(Сто­бей. Flo­ri­le­gium, XLIII, 48. Пол­лукс, VIII, 105. Ликург. Речь про­тив Лео­кра­та, 77. Du­mont. L’ép­hé­bie at­ti­que, I, стр. 9—10).

с.91

12. Эфе­бы вне служ­бы.

В V и IV сто­ле­ти­ях эфе­бы не были рас­квар­ти­ро­ва­ны по казар­мам; они мог­ли жить, где им угод­но. Неко­то­рые из них жили в Афи­нах, дру­гие — в окрест­ных демах, не неся обя­за­тель­ства покидать свое жили­ще и соби­ра­ясь вме­сте толь­ко, когда их созы­ва­ли. В про­ме­жут­ках меж­ду эти­ми созы­ва­ми они, как обык­но­вен­ные сол­да­ты, были сво­бод­ны и мог­ли зани­мать­ся сво­и­ми дела­ми и употреб­ля­ли вре­мя по сво­е­му усмот­ре­нию. Вне служ­бы они про­дол­жа­ли вести при­выч­ный им бле­стя­щий образ жиз­ни, деля вре­мя меж­ду уро­ка­ми, за кото­рые они мно­го пла­ти­ли, и доро­го­сто­я­щи­ми раз­вле­че­ни­я­ми. Имен­но их рису­ет нам Исо­крат, когда гово­рит об этих изне­жен­ных юно­шах, охлаж­даю­щих вино в энне­а­крун­ской воде¹⁷, кутя­щих вме­сте по кабач­кам, про­во­дя­щих дни за игрой в кости или весе­ля­щих­ся у флей­ти­сток. Соби­ра­ясь по вре­ме­нам боль­ши­ми ком­па­ни­я­ми на шум­ные пируш­ки, они назы­ва­лись шут­ли­вы­ми про­зви­ща­ми и наво­ди­ли ужас на мир­ных граж­дан сво­и­ми стран­ны­ми выход­ка­ми и пре­зре­ни­ем ко все­му обще­при­ня­то­му. Их встре­ча­ли в судах, на собра­ни­ях, где долж­ны были высту­пать зна­ме­ни­тые ора­то­ры. Мно­гие из них посе­ща­ли так­же гим­на­зии, кото­рые слу­жи­ли в IV веке местом свида­ния изящ­но­го обще­ства. Эсхин вспо­ми­на­ет, что его стар­ший брат Фило­хар, чело­век с.92 неза­у­ряд­ный, любил посе­щать гим­на­зии¹⁸; он и сам хва­лит­ся тем, что про­во­дил там мно­гие часы в беседах с пре­крас­ны­ми юно­ша­ми. Появ­ле­ние в гим­на­зи­ях дока­зы­ва­ло, что чело­ве­ку нече­го было делать, что он не имел нуж­ды зара­ба­ты­вать себе сред­ства к жиз­ни; это свиде­тель­ст­во­ва­ло так­же, что у него были боль­шие свя­зи, пото­му что юно­ши, с кото­ры­ми там встре­ча­лись, были бога­ты и часто знат­ны. Вот поче­му тще­слав­ный у Фео­ф­ра­с­та¹⁹ счи­та­ет сво­им дол­гом появ­лять­ся там. Так обсто­я­ло дело уже в V веке: всад­ни­ки Ари­сто­фа­на²⁰, так гор­до тре­бу­ю­щие пра­ва мир­но про­во­дить вре­мя в гим­на­зи­ях, пред­став­ля­ют собой ари­сто­кра­ти­че­ский слой афин­ской моло­де­жи. Вер­хо­вая езда и гим­на­сти­ка были те два искус­ства, кото­рые шли рука об руку и кото­ры­ми дол­жен был зани­мать­ся вся­кий граж­да­нин извест­но­го поло­же­ния.

Посе­ще­ние гим­на­зий ста­но­ви­лось ари­сто­кра­ти­че­ской при­выч­кой в осо­бен­но­сти бла­го­да­ря тому, что там мож­но было полу­чить фило­соф­ское обра­зо­ва­ние. Но не все име­ли воз­мож­ность вос­поль­зо­вать­ся этим, пото­му что такое обра­зо­ва­ние обхо­ди­лось очень доро­го. Мно­гие уче­ни­ки Сокра­та, как Ари­стипп, не сле­дуя при­ме­ру бес­ко­ры­стия сво­его учи­те­ля, про­да­ва­ли свою муд­рость за золо­то. Хотя Пла­тон не брал пла­ты, все же его слу­ша­те­ли были глав­ным обра­зом моло­дые люди, при­над­ле­жа­щие к луч­шим фами­ли­ям и извест­ные сво­им изя­ще­ст­вом. Один коми­че­ский поэт рису­ет нам их оде­ты­ми в тон­кие тка­ни, с тща­тель­но при­че­сан­ны­ми воло­са­ми и боро­дой, обу­ты­ми в сан­да­лии, рем­ни кото­рых гра­ци­оз­но обви­ва­лись вокруг ноги. По всей види­мо­сти, сре­ди этих с.93 щего­лей было мно­го эфе­бов. Фео­фраст насчи­ты­вал, по сло­вам Дио­ге­на Лаэрт­ско­го, око­ло двух тысяч уче­ни­ков; невоз­мож­но пред­по­ла­гать, чтобы в это чис­ло не вхо­ди­ло извест­ное коли­че­ство эфе­бов. Надо при­ба­вить, что эфе­бы слу­ша­ли так­же уро­ки рито­ров; веро­ят­но, боль­шая часть уче­ни­ков Сокра­та состо­я­ла имен­но из них. Эти заня­тия были недо­ступ­ны для мас­сы моло­дых людей, и толь­ко бога­тые эфе­бы мог­ли пре­да­вать­ся им.

(По Gi­rard, l’Edu­ca­tion at­hé­nien­ne, стр. 298—302).

13. Спар­тан­ское вос­пи­та­ние.

С момен­та появ­ле­ния на свет ребе­нок в Спар­те попа­дал в рас­по­ря­же­ние государ­ства. Вопрос, имел ли он пра­во на суще­ст­во­ва­ние или был обре­чен исчез­нуть, не зави­сел, как в дру­гих местах, от реше­ния отца. Комис­сия, состо­я­щая из самых глу­бо­ких ста­ри­ков рода, выска­зы­ва­ла отно­си­тель­но его уча­сти свое мне­ние. Если он казал­ся сла­бым, боль­ным или дур­но сло­жен­ным, его отправ­ля­ли на Тай­гет²¹, в осо­бо пред­на­зна­чен­ное для это­го место, назы­вае­мое ἀπο­θέται. Если, наобо­рот, он был здо­ро­вым и креп­ким, его остав­ля­ли.

До семи лет ребе­нок жил в роди­тель­ском доме под над­зо­ром жен­щин. В семь лет его пре­про­вож­да­ли к педо­но­му, кото­рый руко­во­дил вос­пи­та­ни­ем всей моло­де­жи. Педо­ном соби­рал детей в раз­лич­ные груп­пы, назы­вае­мые ἶλαι. Соеди­не­ние несколь­ких групп состав­ля­ло класс (βοῦα). Во гла­ве каж­дой груп­пы сто­ял ἰλάρ­χης, во гла­ве клас­са — βου­άγωρ, кото­рые выби­ра­лись из самых стар­ших маль­чи­ков; при этом βου­άγωρ выби­рал­ся, по-види­мо­му, сами­ми детьми. Эти стар­ши­ны были обя­за­ны руко­во­дить игра­ми и гим­на­сти­че­ски­ми упраж­не­ни­я­ми под над­зо­ром педо­но­ма и βί­δεοι с его помощ­ни­ка­ми, масти­го­фо­ра­ми, воору­жен­ны­ми роз­га­ми. Мно­го­чис­лен­ные зри­те­ли с живым инте­ре­сом наблюда­ли зре­ли­ще. Они поль­зо­ва­лись пра­вом побуж­дать детей сде­лать то или иное упраж­не­ние, с.94 вызы­вать меж­ду ними сопер­ни­че­ство, давать им сове­ты, делать выго­во­ры и даже нака­зы­вать.

Физи­че­ские упраж­не­ния рас­пре­де­ля­лись сооб­раз­но воз­рас­ту; но об этом нель­зя ска­зать ниче­го опре­де­лен­но­го; извест­но толь­ко, что раз­ные виды кулач­ных боев были исклю­че­ны из этих упраж­не­ний, пото­му что они при­ли­че­ст­во­ва­ли атле­там, а не вои­нам. Обыч­ные упраж­не­ния состо­я­ли в беге, пры­га­нье, борь­бе, мета­ньи дис­ка и дро­ти­ка; само собой разу­ме­ет­ся, что неко­то­рая часть вре­ме­ни употреб­ля­лась на обу­че­ние вла­деть ору­жи­ем. Сюда при­со­еди­ня­лись неко­то­рые виды тан­цев, осо­бен­но воен­ный (пирри­че­ский) танец.

Юно­ши с две­на­дца­ти лет ходи­ли едва оде­тые, с непо­кры­той голо­вой и босы­ми нога­ми. Они носи­ли все­гда, даже зимой, одну и ту же одеж­ду, кото­рой им долж­но было хва­тить на год. Их воло­сы были корот­ко остри­же­ны; за исклю­че­ни­ем опре­де­лен­ных и ред­ких дней им не доз­во­ля­лось омы­вать­ся и душить­ся. Они спа­ли без оде­я­ла на сене, соло­ме, трост­ни­ке или камы­ше. Пища их отли­ча­лась боль­шой про­стотой и выда­ва­лась им с таким рас­че­том, что насы­тить­ся ею было невоз­мож­но, а пото­му они вынуж­де­ны были воро­вать съест­ные при­па­сы. Если кра­жи совер­ша­ли лов­ко, их толь­ко хва­ли­ли; если же при воров­стве они попа­да­лись, то нес­ли нака­за­ние.

Кро­ме этих повсе­днев­ных упраж­не­ний, для при­уче­ния маль­чи­ков пере­но­сить боль было при­ду­ма­но испы­та­ние посред­ст­вом сече­ния бичом, еже­год­но повто­ряв­ше­е­ся перед алта­рем Арте­ми­ды Орфий­ской. Юно­ши изби­ва­лись до кро­ви, но под стра­хом позо­ра не сме­ли пла­кать или про­сить поща­ды. Про­явив­ший наи­боль­шую твер­дость духа про­воз­гла­шал­ся «победи­те­лем при алта­ре». Слу­ча­лись при­ме­ры, что жерт­вы испус­ка­ли дух под уда­ра­ми.

Умст­вен­ный кру­го­зор спар­тан­цев был очень узок. Исо­крат упре­ка­ет их даже в без­гра­мот­но­сти. Дей­ст­ви­тель­но, чте­ние и пись­мо не вхо­ди­ли в офи­ци­аль­ную про­грам­му обу­че­ния, но боль­шин­ство граж­дан науча­лись им сами. Музы­ка, наобо­рот, вхо­ди­ла в чис­ло пред­ме­тов с.95 обще­ст­вен­но­го пре­по­да­ва­ния, и не толь­ко в каче­стве раз­вле­че­ния, а как эле­мент нрав­ст­вен­но­го раз­ви­тия; дети пели пес­ни, соот­вет­ст­ву­ю­щие народ­но­му духу, и игра­ли на цит­ре и на флей­те.

Их допус­ка­ли на тра­пезы муж­чин, где они слу­ша­ли раз­го­во­ры взрос­лых. Речь тут шла то об обще­ст­вен­ных делах, то о похваль­ных или достой­ных пори­ца­ния поступ­ках пред­ков или совре­мен­ни­ков; то они дела­лись свиде­те­ля­ми весе­лых и едких шуток, свой­ст­вен­ных это­му наро­ду. Они мог­ли при­ни­мать уча­стие в раз­го­во­рах, выра­жать свои соб­ст­вен­ные чув­ства, отве­чать на насмеш­ки и на затруд­ни­тель­ные вопро­сы, про­яв­ляя при­сут­ст­вие духа, живость и скром­ность; осо­бен­но стре­ми­лись при­учить их ска­зать мно­гое в немно­гих сло­вах.

Граж­дане более пожи­ло­го воз­рас­та име­ли пра­во на ува­же­ние моло­дых: их вза­им­ные отно­ше­ния напо­ми­на­ли отно­ше­ния учи­те­ля и уче­ни­ка, началь­ни­ка и под­чи­нен­но­го. Стар­шие мог­ли делать выго­во­ры и даже нака­зы­вать моло­дых; если ребе­нок шел домой жало­вать­ся, отец толь­ко уве­ли­чи­вал нака­за­ние. Дети в такой же мере при­над­ле­жа­ли государ­ству, как и сво­ей семье; все ста­ри­ки почи­та­лись ими наравне с их отцом. Их скром­ность и сдер­жан­ность вызы­ва­ла удив­ле­ние всей Гре­ции; они были мол­ча­ли­вы, как ста­туи, едва под­ни­ма­ли гла­за, име­ли все­гда стро­гий вид и ходи­ли со стро­гим видом, спря­тав руки под плащ.

Достиг­нув восем­на­дца­ти­лет­не­го воз­рас­та, они выхо­ди­ли из раз­ряда юно­шей и при­ни­ма­ли имя μελ­λείρε­νες, или кан­дида­тов. Тогда они нес­ли служ­бу, подоб­ную служ­бе афин­ских эфе­бов. Когда им испол­ня­лось два­дцать лет, они всту­па­ли в регу­ляр­ную армию под име­нем εἴρε­νες или ἴρα­νες. Нако­нец, в трид­цать лет они попа­да­ли в раз­ряд взрос­лых людей и име­ли пра­во при­об­ре­сти свое осо­бое хозяй­ство; впро­чем, часто они жени­лись, не дожи­да­ясь это­го вре­ме­ни.

(Schö­mann. Grie­chi­sche Al­ter­thü­mer, т. I).

с.96

14. Спар­тан­ская девуш­ка.

Девуш­ки в Спар­те обу­ча­лись гим­на­сти­ке и музы­ке; но ниче­го опре­де­лен­но­го отно­си­тель­но спо­со­ба это­го обу­че­ния неиз­вест­но. Для них, веро­ят­но, суще­ст­во­ва­ли пра­ви­ла, подоб­ные тем, какие уста­нав­ли­ва­лись для маль­чи­ков: рас­пре­де­ле­ние детей оди­на­ко­во­го воз­рас­та по раз­рядам и клас­сам, посте­пен­ность в упраж­не­ни­ях, над­зор педо­но­мов и βί­δεοι и т. д. Они обу­ча­лись бега­нью, пры­га­нью, борь­бе, мета­нью дис­ков и дро­ти­ков; к это­му при­со­еди­ня­лось так­же обу­че­ние тан­цам и пению, пото­му что на празд­не­ствах они тан­це­ва­ли хоро­во­дом и пели хором. Им, разу­ме­ет­ся, пре­до­став­ля­лись осо­бые места, куда тол­па не име­ла досту­па. Одна­ко устра­и­ва­лись пуб­лич­ные испы­та­ния, когда маль­чи­ки при­сут­ст­во­ва­ли на играх дево­чек, а девоч­ки — на играх маль­чи­ков; в этих слу­ча­ях, по-види­мо­му, похва­лы или пори­ца­ния дево­чек явля­лись даже для дру­го­го пола могу­ще­ст­вен­ным спо­со­бом воздей­ст­вия.

Эти нра­вы силь­но скан­да­ли­зо­ва­ли дру­гие наро­ды, у кото­рых жен­щи­ны дер­жа­лись совер­шен­но особ­ня­ком от муж­чин, и силь­ная, реши­тель­ная спар­тан­ка по срав­не­нию с хруп­кой и роб­кой афи­нян­кой долж­на была про­из­во­дить впе­чат­ле­ние суще­ства, не име­ю­ще­го пола. Цен­зу­ра осо­бен­но пори­ца­ла их костюм, едва при­кры­вав­ший их; он состо­ял из туни­ки без рука­вов и едва дохо­дя­щей до колен. Впро­чем, нрав­ст­вен­ность, види­мо, не стра­да­ла от таких поряд­ков, а спар­тан­ские жен­щи­ны выиг­ры­ва­ли в том отно­ше­нии, что были самы­ми здо­ро­вы­ми и энер­гич­ны­ми жен­щи­на­ми в Гре­ции.

(Schö­mann. Grie­chi­sche Al­ter­thü­mer, т. I).

15. Обще­ст­вен­ное вос­пи­та­ние на ост­ро­ве Кри­те.

На Кри­те детей води­ли на анд­рии, или общие тра­пезы; там они ели все вме­сте, сидя на зем­ле, оде­тые в пло­хие туни­ки, кото­рые они носи­ли лето и зиму; они сами пода­ва­ли себе куша­нья и в то же вре­мя при­слу­жи­ва­ли с.97 взрос­лым муж­чи­нам. Их часто застав­ля­ли бороть­ся друг с дру­гом.

Сде­лав­шись стар­ше, в сем­на­дцать лет, они все без исклю­че­ния пере­хо­ди­ли в аге­лы; в осно­ва­нии каж­дой аге­лы при­ни­мал уча­стие какой-нибудь юно­ша, при­над­ле­жа­щий к одной из самых знат­ных и вли­я­тель­ных фами­лий. Для этой цели он навер­бо­вы­вал и соби­рал воз­мож­но боль­шее коли­че­ство това­ри­щей. Обык­но­вен­но сфор­ми­ро­ва­ние такой груп­пы и началь­ст­во­ва­ние над нею брал на себя отец юно­ши, осно­вав­ше­го груп­пу; он мог вести ее куда угод­но: на охоту, на ста­дий, и карать по сво­е­му усмот­ре­нию вся­кое непо­ви­но­ве­ние его при­ка­за­ни­ям. Все эти дети полу­ча­ли содер­жа­ние за счет государ­ства. Их учи­ли нача­лам грам­ма­ти­ки, нацио­наль­ным пес­ням и пер­во­на­чаль­ным пра­ви­лам музы­ки. Осо­бен­но упраж­ня­ли их в искус­стве вла­деть ору­жи­ем; их стре­ми­лись сде­лать невос­при­им­чи­вы­ми к уста­ло­сти, к жаре, к холо­ду, к труд­но­стям суро­вой и гори­стой доро­ги, к впе­чат­ле­ни­ям, полу­чае­мым в борь­бе или в при­мер­ных сра­же­ни­ях; они обу­ча­лись еще стрель­бе из лука и воен­но­му или пирри­че­ско­му тан­цу, чтобы даже в играх они нахо­ди­ли полез­ные упраж­не­ния, под­готов­ля­ю­щие их к воен­но­му делу. Несколь­ко раз в год в опре­де­лен­ные сро­ки мож­но было наблюдать, как все эти дети шли на сра­же­ние, аге­ла про­тив аге­лы, мер­ным шагом под зву­ки флей­ты или лиры, что было в обы­чае и у крит­ских сол­дат на войне. Потом начи­на­лась бит­ва, и дети нано­си­ли один дру­го­му жесто­кие уда­ры то кула­ком, то дере­вян­ным ору­жи­ем.

По отбы­ва­нии служ­бы (кото­рая про­дол­жа­лась десять лет) все осво­бож­дав­ши­е­ся моло­дые люди жени­лись в одно и то же вре­мя.

(Эфор по Стра­бо­ну²², кн. X).

с.98

Вид древ­ней­шей части Афин.