От прав гражданства к праву колоната.
Формирование крепостного права в поздней Римской империи.
Вологда: Изд-во «Ардвисура», 1995, 264 с.
с.100
Глава 3
СЕЛЬСКИЕ ПАТРОЦИНИИ И ИМПЕРАТОРСКАЯ ПОЛИТИКА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ IV — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ VI ВВ.
Одной из особенностей позднеантичной эпохи считается распространение сельских патроциниев. Зачастую они рассматриваются исключительно как специфический компонент аграрных отношений IV—
Судя по надписям и другим источникам, институт патроната был не только юридической формой, но и живым, распространенным явлением римской общественной жизни. Поэтому прослеживаемая в императорском законодательстве IV—
3. 1. Сельские патроцинии в законодательстве второй половины IV — первой половины V вв.
Диссонанс в рисуемой источниками картине позднеантичных патроциниев проявляется не только по отношению к обществу
Некоторые объясняют отсутствие сведений о патроциниях над селами в юридических источниках
Среди источников особое значение имеет речь Либания «О патронатах», непосредственно посвященная функционированию этого института в Сирии (Or. 47). Некоторые исследователи, правда, проявляют своего рода скептицизм по отношению к сведениям, сообщаемым антиохийским ритором. Его данные существенно расходятся с представлениями о сельских магнатах в роли патронов, стремившихся увеличить свои владения и число работников в них за счет окрестного крестьянства. В числе патронов, докучавших как крестьянам, так и землевладельцам, у Либания выступают то адвокат (Or. 39, 10—
По данным Августина, Либания, Клавдиана и других авторов римские воины часто выступали на стороне землевладельцев и доставляли неприятности крестьянам19. Поэтому некоторые исследователи не считают описанную Либанием их помощь колонам патронатом. Неясным кажется механизм оказания судебной поддержки колонов офицерами и характер зависимости от них земледельцев. Ведь даже высокопоставленные офицеры как будто не имели власти повлиять на финансовые органы. А различия в характере патроциния военных и гражданских лиц, судя по всему, не существовало20. Однако в литературе последнего времени принято считать, что в сочинении Либания отразилось растущее богатство военной аристократии и прогрессировавшая бедность куриалов21. Военные могли стать землевладельцами (CTh. I, 14, 1 — 386) и распространять далее свое значение в области отношений собственности22. Однако и оставаясь офицерами, они имели достаточно возможностей оказывать влияние на земледельцев. Расположенные в провинциях легионы были тесно связаны с окружавшим их населением посредством его налоговых поставок и повинностей в пользу армии. Кроме того, набор в легионы давал определенные налоговые льготы семьям новобранцев (напр. CTh. VII, 13, 6 — 370). Все это предоставляло командирам орудие, с помощью которого они могли оказывать существенное влияние на улучшение или ухудшение положения крестьян-налогоплательщиков. Патронат офицеров давал наибольшую устойчивость их клиентам23.
Данные Кодекса Феодосия о патроциниях над селами кажутся столь успешно вписывающимися в общую картину представлений об упадке аграрного строя поздней империи, что в их рассмотрении в контексте самого источника просто не возникало нужды. Между тем титул «О патроциниях сел» даже частично не вошел в Кодекс Юстиниана. Это указывает на его функциональное, то есть важное именно для общественной ситуации предшествующего 429—
Фрагмент второй конституции титула, датированный 368 или 370 гг., имел в виду патроцинии над земледельцами (agricolae) имений, а не селами. Краткость текста не позволяет определенно сказать, следует ли в земледельцах видеть владельцев этих имений или колонов, населявших чужие имения. Включенная в Кодекс часть текста этой конституции посвящена лишь наказанию как за поиски, так и за оказание патроциния. Последнее устанавливалось в виде штрафа в 25 фунтов золота за каждое взятое под покровительство хозяйство (per singulos fundos). Последнее вкупе с указанием на то, что земледельцы сами стремились отыскать патронат (talia sibimet adiumenta conmentis audacibus conquisierint), сближает этот и предыдущий тексты: «Пусть земледельцы будут удержаны от патроциниев страхом наказания, если дерзкими уловками они станут повсюду разыскивать такую помощь». В литературе, однако, однозначно считается, что конституция вела речь о крестьянах, а не о беглых колонах. Такое понимание текста подкрепляется чтением его последней фразы: et non quantum patroni suscipere consuerant, sed dimidium eius fiscus adsumat. С целью стимулировать крестьян к выходу из-под патроциниев правительство обещало уменьшить для них тяжесть налогового обложения до суммы, вдвое меньшей, чем оброк, который они платили патрону: «Те, однако, которые щедро распространяют собственные патроцинии, будут должны дать 25 фунтов золота за каждое имение, сколько бы ни было их обнаружено, и пусть фиск приобретает не сколько патроны имели обыкновение получать, но половину этого».
Лишь третья конституция этого титула, адресованная комиту Египта Гераклеану и датированная 395 г., прямо относится к патроциниям над селами (vici): «Те из твоего ведомства либо из какого-либо сословия людей, которые будут уличены в том, что принимают села в свой патроциний, пусть понесут установленное наказание. Посессоры же, соответствующим образом приведенные к повиновению, пусть даже против воли будут принуждены повиноваться императорским постановлениям и выполнять государственные повинности. Следует, чтобы какие бы то ни были села, которые, как станет известно, либо полагаясь на могущество защиты (defensionis potentia), либо на свою многочисленность, сопротивляются государственным повинностям, подверглись наказанию, которое предпишет сам разум»28. Патроциний над селом определяется здесь как его «защита» (defensio) от государственных повинностей (muneribus publicis). Возможный вариант такой защиты подробно описан Либанием (Or. 47, 4—
В литературе обычно обращают внимание на повышение размера штрафа по сравнению с 368 г. К тому же датированная маем 399 г. для того же адресата конституция, фрагмент которой вошел в титул о патроциниях под пятым номером, как будто еще более ужесточала наказание: «Пусть узнает твое превосходительство, что к тем законам, которые были изданы от имени других принцепсов о запрещении патроциниев, мы добавили более строгое наказание, а именно чтобы, если кто-нибудь будет уличен в предоставлении патроциния земледельцам или жителям сел, владеющим собственностью, пусть будет лишен собственного имущества, а те земледельцы, которые станут прибегать к патроцинию по собственной инициативе, пусть будут наказаны утратой своих земель». Складывается впечатление, что повышение размера штрафа фигурировало и в других, несохранившихся конституциях, но оказалось неэффективным средством в борьбе с патроциниями. И тогда штраф был заменен конфискацией имущества у патрона и лишением земли земледельцев29. Однако «замена» штрафа на конфискацию для 399 г. представляется кажущейся. В более позднем постановлении 468 г. штраф продолжал сохраняться по отношению к патронам, которые принадлежали к категории nobiliores, а конфискация применялась для патронов mediocris fortunae. Вероятно, фрагмент, датированный мартом 399 г., имел в виду первую категорию патронов, а фрагмент, датированный маем, — вторую. Авторы последнего фрагмента, заявляя, что «к тем законам, которые были изданы от имени других принцепсов о запрещении патроциниев, мы добавили более строгое наказание», как бы забывают, что всего два месяца назад они сами ввели «более строгое наказание». Это наводит на мысль, что оба фрагмента были частями одной конституции 399 г. префекту претория Евтихиану, подвергшейся редакции при включении в Кодекс Феодосия. Редактирование изменило акценты оригинала. В нем, как и в конституции 468 г., шла речь о двух категориях патронов, по отношению к которым ужесточалось наказание.
Некоторую неясность представляет и словоупотребление конституции. В последнем фрагменте говорилось о «земледельцах и (или) жителях сел, владеющих собственностью» (agricolis vel vicanis propria possidentes). Из этого
Текст последней из конституций, вошедших в титул Кодекса Феодосия «Патроцинии на селами», представлен в наиболее полном виде. Изданная самим Феодосием в 415 г., эта конституция задавала тон всему титулу Кодекса и, видимо, определила его название. Одни исследователи оценивают это постановление как капитуляцию правительства перед патроциниями после активной полувековой борьбы с ними32. Другие видят в ней успех государственной антипатронатной кампании33. Во вводной части сохранившегося текста конституции 415 г. ведется речь об имениях, которыми некоторые лица владеют под патроциниями (possessiones sub patrocinio possidere): «Пусть прекратится расследование Валерия, Феодора и Фарсадия с тем, чтобы суду Августалиана были отданы только те, которые начали владеть имениями под патроцинием с консулата Цезаря и Аттика. Мы устанавливаем, чтобы все они все же подчинялись государственным обязанностям, что устранит домогательство утратившего законную силу наименования патронов. Имения же, до сих пор находящиеся в прежнем положении, пусть сохраняются у прежних владельцев, если они признают в соответствии со старым цензом и без колебаний государственные обязанности и литургии, которые, как выяснится, предоставляют местные колоны…»34 По общему мнению, здесь шла речь о землях, переданных клиентами своим патронам35. Считается, что патроны, установившие патроцинии до 397 г., превращались в собственников земли своих клиентов при условии, что они возьмут на себя выполнение государственных повинностей и литургий в соответствии со старым цензом. Указом 415 г. они как будто получали права на «владения, приобретенные путем патроната». Ставшие патронами после 397/8 гг., то есть при Гонории и Аркадии продолжали подвергаться судебным преследованиям. Однако И. Хан высказал, как кажется, более обоснованную мысль, что possessiones sub patrocinio были владениями клиентов под покровительством, которые они не передавали патронам36. Контекст конституции показывает, что лица, подлежавшие судебному расследованию и освобождавшиеся от него по праву давности, были не патронами, а земледельцами на своей земле, которые искали покровительства. Они именуются посессорами, что вполне согласуется с нормами римского права37. Некоторая неуклюжесть выражения possessiones sub patrocinio possidere coeperunt тем не менее исключала какие-либо сомнения в отношении его смысла. Посессоры и прежде владели своими имениями, но в какой-то период отдались под патронат и, таким образом, «стали владеть имениями под патроцинием». Тавтология «владеть владениями = имениями (possessiones …possidere) «потребовалась, чтобы подчеркнуть, что, несмотря на патроциний, правовое отношение крестьянин к земле не изменилось. Они оставались владельцами (посессорами), а не держателями (колонами). Те из них, которые отдались под патроциний до 397 г., видимо, сохранили свою связь с выбранными ими патронами. Их имения остались под покровительством, хотя вряд ли в этой связи следует говорить об особой форме владения, будто бы установившейся для части крестьян — possessio sub patrocinio38. Нашедшие себе патронов после 397 г., вероятно, должны были лишиться связи с ними. Владения части посессоров к моменту издания конституции находились с.107 в независимом положении (athuc in suo statu constitutae) от каких-либо патронов. Однако они, вероятно, пытались уклониться от повинностей и литургий. Подразумевающаяся в конституции угроза лишить их владений, если они не признают своих обязанностей по цензу, указывает на то, что они, как и отдавшиеся под патроциний, были посессорами императорской или государственной земли. Это объясняет отмеченное в литературе отличие конституции 415 г. от предшествующих ей постановлений из титула о патроциниях. Видимо, никакого резкого поворота в репрессивной политике государства в отношении патроциниев по крайней мере в 415 г. не произошло. Глубинный смысл вводной части текста конституции состоял в том, что на патроцинии, установленные до 397 г., как бы стал действовать некий срок давности в 20 лет. Эта идея явно перекликается с поворотом в правовом подходе правительства по отношению к колонам, пришедшемся на 400—
Таким образом, подчеркивая, что некоторые «владения, до сих пор находятся в прежнем положении» (possessiones athuc in suo statu constitutae), авторы конституции этим самым противопоставляют их упомянутым в предшествующей фразе «владениям, оказавшимся под патроцинием» (possessiones sub patrocinio possidere coeperunt). Поэтому ни о каком владении патронов здесь нет и речи. Имеются в виду два типа посессоров: оказавшиеся под патроцинием и сохранившие независимость от каких-либо патронов. Причем и те, и другие должны нести государственные обязанности. Применительно к последним разъясняется, что такие обязанности и литургии несут колоны местного происхождения — homologi coloni. Употребленное здесь редкое выражение homologi coloni породило целое ответвление в литературе о колонате, направленное на поиски адекватного ему объяснения39. Представляется близким к контексту мнение тех исследователей, которые видят в выражении homologi coloni местный грецизированный эквивалент латинскому coloni originales. По отношению к государству посессоры и колоны несли одинаковые повинности, размер которых зависел не от их статуса, а от количества и качества обрабатывавшейся ими земли40. Как указывалось, фигурирующие в конституции земледельцы жили на государственной земле: одни имели право владения (possessio), а другие были держателями (coloni). Хозяйственно они ничем не отличались друг от друга. Экономически колоны уступали крестьянам-посессорам настолько, сколько они были вынуждены ежегодно уплачивать за право держания (аренды) земли. Хотя на практике это, вероятно, компенсировалось тем, что посессоры несли литургии в пользу общества. Реформа Диоклетиана в области налогового обложения предусматривала две издавна сложившиеся категории земли: считавшуюся по местному праву частной (idiotike) и государственную (basilike kai demosia). Они различались размером их обложения: с государственной земли он был выше. Это различие привело исследователей к мысли, что с частных земель взимался поземельный налог, а с государственных — рента-налог41. В свою очередь, это означало, что лица, владевшие государственной землей считались с точки зрения государственных правовых норм арендаторами или держателями. Теоретически собственником земли оставалось государство42. По данным папирусов, многие земледельцы владели как «частной», так и «царской» землей. Поэтому с точки зрения римского права они могли считаться как посессорами, так и колонами.
Самостоятельные крестьяне, колоны и более крупные посессоры могли пользоваться землей одного села или метрокомии. Такая ситуация проявляется в прошении александрийца Аврелия Гориона, сохранившемся в папирусе из Оксиринха: с.108 «Некоторые села Оксиринхского нома, о человеколюбивейшие императоры, в которых я и мои сыновья владели землями, сильно разорены, притесняемые ежегодными литургиями фиска и местного гарнизона, и существует опасность, что они и для казны погибнут и бросят вашу землю необработанной. Поэтому я, руководствуясь человеколюбием и пользой дела, хочу для их поддержки учредить некий небольшой фонд в каждом селении на прикупку земли, доходы с коего будут предназначены для прокорма и на издержки тех, кто будет в соответствующий год выполнять литургии»43. В данном случае Горион выступал в роли типичного патрона селения, нормой поведения которого было не угнетение своих соседей-клиентов, а их поддержка44. Его прошение было удовлетворено Септимием Севером и Каракаллой. Императоры не имели ничего против такого положения вещей. Очевидно, земли Гориона и его сыновей обрабатывали те земледельцы села, которые именовались колонами. И эти колоны, и другие односельчане Гориона, вероятно, не только испытывали давление богатого и авторитетного соседа, но и имели определенную выгоду от такого соседства, кроме упомянутой45. Такие богатые соседи из числа общинников играли большую роль и в общинах Малой Азии. В надписях они именовались «эвергетами», «благодетелями», «протокометами»46. Их влиянию часто подчинялась вся округа — иногда три, четыре и больше деревень (MAMA, I, 11; 429; 430). В тех же общинах имелось некоторое количество арендаторов. Часть их, вероятно, обрабатывало земли протокометов. В надписях они именовались мистотами (MAMA IV, 113)47. Отношения аренды (misthoosis) были обычны и в египетских папирусах (P. Cairo Isidor. 76). В византийском законодательстве
Упомянутые в конституции 415 г. села (как, видимо, и села, в которых был посессором Горион) находились in publico iure: «… (1) Метрокомии же пусть целиком (integro) останутся в государственном праве, чтобы никто не пытался овладеть ими либо чем-нибудь в них, если только не начал, вне сомнения, владеть до указанного консулата, за исключением односельчан, которые не могут отрицать обязанности уплаты податей из-за характера [своего] положения. (2) И те, кто будут владеть в самих селах против обыкновения плодородными землишками, пусть отвергают негодную землю и взносы с нее и повинности, предлагаемые пропорционально их владению. (3) Однако те, которые покинули села, к которым были приписаны, и которые в соответствии со свойством происхождения именуются местными, [но] перешли в другие либо села, либо к господам, пусть схваченные укрывающими их будут принуждены возвратиться к месту жительства в оставленной деревне. Но если промедлят с их розыском, пусть они будут удержаны прикреплением к их обязанностям и возместят господам то, что окажется выплачено за них. (4) И вместо тех метрокомий, которые бег времени или опустошил, или лишил мужчин, пусть будут предложены другие из процветающих…» In publico iure, видимо, следует понимать как независимость от какого-либо землевладельца. При наличии частного собственника земли этих сел могло быть сказано in privato iure, in alieno iure49. Вероятно, это были общины на городской или государственной земле. Законодатели запретили признавать законность купли-продажи владений внутри метрокомий, произведенных после 397 г.50 Только односельчане (convicani) могли продавать друг другу землю. Предполагают, что эта мера должна была способствовать сохранению независимости метрокомии от патроната посторонних лиц51. По контексту запрет чужакам покупать земли на территории метрокомии был связан с тем, что они, видимо, отказывались вносить платежи (pensitanda), связанные с владением с.109 землей на территории комы. Односельчане же, постоянно проживая на территории метрокомии или будучи хорошо известны соседям, такие платежи не могли отрицать вследствие своего положения (pro fortunae condicione). С точки зрения собственности метрокомия приобретала характер квазиполисной (муниципальной) организации, что было нередко и в других провинциях. Правительство, видимо, поощряло этот путь. Тогда как скупка земли метрокомии могла привести к превращению ее в квазидомениальную организацию, подконтрольную собственнику.
Не совсем ясна ситуация с припиской бесплодной земли тем, кто имел исправное хозяйство. Судя по даваемым переводам этого раздела, исследователи видят в нем подтверждение практики эпиболе52. Однако в контексте предложения отсутствует отрицание перед глаголом recusent. Это заставляет читать его как «пусть отвергают [бесплодную землю, взнос с нее и повинности]». Может быть, императоры запретили использовать эпиболе в отношении имений жителей села. Такие запреты имели место и прежде53. Их причиной могло выступать то, что государственные чиновники использовали этот институт в качестве инструмента давления на членов общины с целью ее подчинения своему патронату. Судя по цитировавшейся петиции Исидора, так же могли поступать и представители внутриобщинной администрации. Но скорее приписываемая земледельцам плохая земля была той, которую бросили бежавшие из села и которую некому было обрабатывать, так как купить ее никто из чужих не мог, а свои не хотели и даром. Общинная администрация, видимо, пыталась распределить брошенную беглецами землю, а также (что и важно) налоги и повинности с нее среди тех односельчан, которые находились в несколько лучшем, чем другие, положении благодаря качеству своей земли. Правительство, вмешиваясь во внутриобщинные дела, защищало частновладельческий принцип. Оно предлагало свой вариант выхода из положения, которым, вероятно, всегда несколько пренебрегали в Египте, предпочитая обходиться теми возможностями, которые представлялись на месте. Покинувшие свои села, по мнению правительства, должны были быть найдены и возвращены с тем, чтобы продолжали выполнять свои обязанности. В литературе эти покинувшие села считаются колонами, зависевшими от определенного землевладельца54. О них ведь сказано, что «они приписаны к этим селам» (ii sane, qui vicis quibus adscribti sunt derelictis), и что «в соответствии со свойством происхождения именуются местными» (qui homologi more gentilicio nuncupantur). Последнее как будто перекликается с упоминавшимся прежде выражением homologi coloni. Однако такой формальный анализ далек от понимания содержания текста55. Хотя бежавшие в другие села или имения могли становиться там колонами, на родине, где они были местными (homologi), их статус конституцией точно не определен. Определение homologi, так же как латинское originales, само по себе имело достаточно нейтральное значение «местные» и могло быть применено к любым местным жителям: колонам, плебеям, куриалам. Поэтому употребление этого определения без определяемого слова отнюдь не означало, что оно подразумевало колонов, только на том основании, что фразой раньше встречается выражение homologi coloni. Лишь контекст может определить, кто же были «те, кого в соответствии со свойством происхождения считали местными». Так же и adscribtio указывало только на цензовые обязанности, которым подлежали и колоны, и крестьяне. Бежать могли и те, и другие. Но колоны обычно были adscribti в цензовые списки имений, а здесь говорится о vicis quibus adscribti sunt. Указание на плохую землю и тяжесть литургий, как причину бегства, более применимо к самостоятельным крестьянам, чем к колонам (если только здесь не имелась в виду распространенная в Египте принудительная аренда). Уход земледельцев из своих ком от бремени налогов и бесплодия земли был обычным явлением для Египта. В одной из петиций жителей Теадельфии префекту Египта Флавию Гигину они просили вернуть в кому сбежавших односельчан, которых с.110 обнаружили в Оксиринхском и Кинопольском номах, чтобы облегчить положение оставшихся в коме (P. Thead. 17)56. Но часто, когда местопребывание беглецов было неизвестно, общинная администрация была вынуждена прибегать к разверстке повинностей, лежавших на беглецах, среди оставшихся односельчан.
Только срок давности мог позволить беглецам остаться в чужом имении или селе. Срок давности прямо не назван в этой конституции, но ее контекст явно апеллирует к нему словами «если промедлят с розыском, пусть они будут удержаны прикреплением к их обязанностям и возместят господам уплаченное за них»57. Беглые крестьяне становились колонами в чужих имениях. Таким образом, постановление из раздела о патроциниях смыкается с законодательством начала
Таким образом, из всего титула собственно патроцинии над селами упоминаются лишь в одной конституции (395 г.), да в одной (415 г.) явно подразумеваются. В остальных шла речь о сельских патроциниях над колонами и независимыми крестьянами. Это делает логичным предположение о названии титула De patrociniis vicanorum вместо vicorum61. Если это так, то известный спор о том, были ли патроцинии над селами на Западе или только на Востоке, в значительной мере утрачивает смысл.
Постановления против патроциниев периодически принимались и после издания Кодекса Феодосия, специальный титул которого как бы оформлял всеобъемлющий закон по поводу этого явления. Сохранился целый ряд упоминаний патроциниев до эпохи Юстиниана, иногда с негативным оттенком (illicito patrocinii)62. Но лишь одна конституция 468 г., разбросанная в трех фрагментах в Кодексе Юстиниана (X, 19, 8; XI, 54, 1; 56, 1), дает некоторое представления о судьбе этого института во второй половине
По общему мнению, в результате такого рода сделок становившиеся клиентами земледельцы передавали свою землю патрону и превращались в его колонов на основе прекарного держания64. Правда, в результате такого рода сделок возникали бы не отношения покровительства в духе предшествующей эпохи, а отношения господства хозяев земли над своими земледельцами, фактически казалось бы ставших адскриптициями. Поэтому суть патроциния оказывается скрыта в этом отрывке. То ли здесь представлена другая его форма по сравнению с патроцинием
Второй фрагмент конституции 468 г. как будто рассматривает частный случай приобретения кем-либо чужой земли, когда она входила в состав метрокомии: «Не следует обитателям метрокомии передавать свое имение чужому [лицу, поскольку] наша гуманность поневоле задумала такое добавление, чтобы никому чужому не давалось с.112 позволения владеть там на этом основании. Но если кто-нибудь у этих сельских жителей пожелает отчуждать имение в свое право, если он не приписан к жителям этой же метрокомии, не следует посредством какого бы то ни было контракта передавать ему собственность и владение на свои земли. Пусть чужое лицо знает, что если вопреки запрету попытается вмешаться в это дело или владеть этим, какой бы контракт ни был начат, пусть он не имеет силы, и при расторжении контракта, если что-то было предоставлено, пусть только это будет возвращено» (CJ. XI, 56, 1). Содержание этого текста совпадает по смыслу с конституцией 415 г. Вероятно, утвердившееся этой конституцией на конец
В полном тексте конституции 468 г. запрет продажи земли метрокомий не был связан с установлением патроциниев над ними. Патроцинии устанавливались над селами, не входившими ни в какую фискально-административную организацию типа метрокомии или городской общины, или над отдельными крестьянскими хозяйствами (либо их группами) в этих селах. В ней подчеркивалось, что к патроциниям прибегали с целью обмануть фиск и нанести ущерб общественным обязанностям68. «Незаконные» патроны «против государственной пользы принимают в свою клиентелу налогоплательщиков» (contra publicam utilitatem in clientelam suam suscepisse collatores detectae fuerint). Видимо, выгода крестьян от наличия у них патрона состояла в облегчении налогового бремени. Механизм обмана государства каким-то образом был связан с продажей или иной формой передачи земли ее владельцем могущественному лицу. Судя по содержанию конституции, покупая землю, патрон не принимал на себя обязанностей, связанных с нею по отношению к государству69. Следовательно, эти обязанности оставались за продавцами земли. Эти крестьяне юридически, то есть формально, отделялись от обрабатывавшейся ими земли, но фактически вполне могли оставаться на ней в ином, чем посессоры, юридическом качестве (например, прекаристы, фруктуарии или колоны). В результате сделки как будто соблюдалась требуемая правовая форма: имелась земля и ее собственник и имелись повинности и ответственные за них лица. Фокус состоял, видимо, в том, что земля и повинности оказывались разделены. Ситуации такого рода имели место и раньше и правительство всегда с.113 стремилось пресечь, как оно выражалось, «насмешку над законом» (legis illusio), состоявшую в том, что при соблюдении формальной стороны извращалась суть правовой нормы. Достигалось это, например, продажей не всей земли, а ее небольшой части, с которой передавались все повинности поместья, в то время как большая часть земли оказывалась полностью свободной от них (CJ. XI, 48, 7 — 371). Вероятно, на такое же нарушение указывала конституция 468 г., обвинявшая продажных нотариусов в том, что они шли на прямой подлог, заключая формально правильные, но юридические незаконные сделки. Й. Краузе указывает на целый ряд папирусов, свидетельствующих, что в поздней античности при заключении договора продажи или дарения земли специально оговаривалось, что новый собственник принимает на себя налоговые поставки и осуществление повинностей, связанных с землей70. В таком случае, «продажные нотариусы», видимо, фиксировали договоры без такой оговорки71.
В рассматриваемом случае сомнительным кажется положение продававших землю крестьян. Ведь формально ответственность за обязанности перед государством оставалась на них. Поэтому только большая нужда могла заставить их пойти на такую продажу. Августин в русле раннехристианской традиции обличения богатых рассказывал каким образом удовлетворялась алчность богатых (avaritia dives)72. Она обращалась прежде всего на их соседей. Но если они были богаты, имели почет и силу, то захватить их владения не было никакой надежды. Иное дело, если соседи были бедны и тем более в состоянии нужды, да к тому же притесняемы кредиторами. Они обращались к своим богатым соседям, которых и прежде должны были покорно приветствовать, и просили у них взаймы. Богатые объясняли, что в данный момент не имеют в распоряжении никаких денежных средств. Но если бедный сосед хотел продать свое имение, богатый вдруг находил деньги. Чуть иначе освещал механизм приобретения земли бедняков богатыми Цезарий Арелатский73. По его словам, богатые науськивали на бедного соседа экзакторов, способствовали повышению их налоговой ставки, выдвигали бедняков на должности общинного самоуправления, связанные с большими расходами. Оказавшись в долгах, бедные обращались к соседям с просьбой о нескольких солидах. Но, как и у Августина, богатый сосед отвечал, что свободных денег у него нет. Однако когда доведенный до отчаяния бедняк начинал искать покупателя своей земле, богатый сосед вдруг находил деньги и покупал его имение чуть ли не за половину цены. Такие примеры показывают, что земледельцы по крайней мере иногда были вынуждены обстоятельствами идти на невыгодную для них продажу. Подчас могущественные лица оказывали давление на крестьян. Сидоний Аполлинарий в письме Экцидию рассказывал о Серонате, использовавшем свою высокую должность для грабежа под видом законности, предпочитая покупать, но не платить (Ep. 2, 1, 3). Целый ряд императорских постановлений был посвящен запретам на имущественные сделки, совершенные под давлением могущественных лиц74. В Кодексе Юстиниана целый титул посвящен тем, кто вел дела под страхом насилия75.
Таким образом, в крайних обстоятельствах крестьяне могли пойти на сомнительную продажу своей земли, тем более, если она сулила еще и выгоду в виде освобождения от тягот фиска, хотя бы и достигаемую незаконным способом. При этом, чтобы их положение не выглядело заведомо проигрышным, реальные отношения между патроном, крестьянином и фиском должны были отличаться от юридических. Патрон должен был иметь некий способ или способы освободить своих клиентов от налогов. И этот способ был прямо связан с тем обстоятельством, что земля переставала быть собственностью или владением клиента. Продав землю, крестьянин утрачивал свою фискальную связь с ней. Податное ведомство больше не фиксировало его на этой земле, а его гражданские обязанности (для
Крестьяне, оказавшиеся в положении своего рода прекаристов bona fide, за такое покровительство уплачивали, видимо, определенную сумму и оказывали услуги своему благодетелю. Очевидно, в сумме они были значительно меньше выплат и трат на литургии в пользу государства. Однако такое благоденствие держалось, что называется, «на честном слове». Практически они были в полной зависимости от патрона. По определению Ульпиана, «прекарий — это то, что по просьбе просящего уступлено в пользование ему на такой срок, на который допускает тот, кто уступил […] тот, кто уступает прекарно, дает так, чтобы получить это обратно, когда ему будет угодно прекратить прекарий» (Ulp. fr. 1, 1). Однако положение крестьянина лишь формально походило на прекарное. Поскольку их отношения не регулировались третьей стороной, то фактически зависимость таких земледельцев была похожа на добровольное рабство. Землевладелец мог безнаказанно повысить ставку платежей, а мог и изгнать земледельца. Патроциний такого рода скрывал земледельцев от государственного регулирования, то есть делал их более бесправными, чем самые зависимые колоны. Со временем их отношения с патроном превращались в традиционные, базировавшиеся на все укреплявшемся обычае. Таким образом, известная часть аграрных отношений высвобождалась из сферы действия римского права и, следовательно, контроля позднеантичного государства. По-видимому, в восточных провинциях, где роль обычного права по отношению к официальному римскому играло право эллинистическое, такие неформальные отношения между землевладельцем и земледельцем облекались в форму распространенной в прежнее время парикии. Это способствовало неожиданной регенерации института парикии в
Отношения, зафиксированные конституцией 468 г. для восточных провинций (фракийский, восточный, понтийский, азиатский и египетский диоцезы), очень напоминают ситуацию, описанную Сальвианом Марсельским (De gub. Dei V, 8—
Дети клиентов-прекаристов, оказавшиеся инквилинами в родном доме, формально не имели отношения ни к земле, ни к ее хозяину. Поэтому они вполне могли быть изгнаны из имения и превратиться в адвен других поместий. Такие адвены фигурируют в новелле Валентиниана III (31—
Сравнение ситуаций, скрывавшихся за юридическим текстом конституции 468 г. и обличительной речью Сальвиана, подводит к несколько иным выводам, чем распространенные в современной литературе. Сальвиан в своем описании сельской реальности
Однако в V—
Имеющиеся в нашем распоряжении источники о патроциниях не позволяют со всей определенностью решить, было ли два типа сельских патроциниев (с утратой и без утраты крестьянином права владения землей) или мы имеем дело с эволюцией самого патроциния от приносящего выгоду покровительства авторитетных лиц во второй половине
Были ли patrocinia vicorum в западных провинциях? Применительно к источникам, с.119 на материале которых обсуждается этот вопрос, он соотносится с другим: случайно ли то обстоятельство, что все конституции титула о патроциниях над селами адресованы в восточные провинции? Прямо и однозначно ответить на него практически невозможно. Однако в контексте Кодекса Феодосия это обстоятельство могло и не иметь какого-либо определяющего значения. В Кодекс вошли отнюдь не все конституции по этому вопросу. Их подбор мог зависеть и от случайных обстоятельств. Ведь титулы формировались на основе тех постановлений, которые были под рукой. Но, возможно, набор этих постановлений определялся их реальным происхождением только из восточных провинций. В таком случае, что же было причиной различия между патроциниями Востока и Запада? Исследователи, настаивающие на этом различии, видят его корни в разном положении крестьян восточных и западных провинций. Хотя точнее сказать, само по себе это различие должно было бы определяться провинциальной и областной спецификой, а не делением на восток и запад империи. Общинная организация восточных провинций кажется исследователям более прочной, что и дало ей возможность столь долго сопротивляться патроциниям в отличие от западных. На Западе индивидуальный характер патроциниев уже в
3. 2. Дефенсоры цивитатес и сельское население на городских землях.
Структурообразующим элементом античного общественного строя была городская гражданская община. В обоих Кодексах имеются титулы «О дефенсорах городских общин». По общему мнению, должность дефенсоров была учреждена сначала только для городов Иллирийского диоцеза в правление Валентиниана I81. Затем она, видимо, была распространена во всех провинциях империи (CJ. I, 55, 4 — 385)82. Большинство исследователей видят связь законодательства о сельских патроциниях с законодательством о дефенсорах83. Лишь немногие либо отрицают эту связь, либо не придают ей значения84. В качестве традиционной датировки первого постановления Валентиниана о дефенсорах О. Зееком был принят 364 г. Но оно было адресовано префекту претория Пробу, относительно которого Т. Моммзен указывал, что он не занимал этой должности до 368 г.85. Эта дата была принята А. Хепфнером. По мнению Хепфнера, должность дефенсора была введена в 368 г. как раз в то время, когда на Востоке был принят один из важных законов о сельских патроциниях (CTh. XI, 24, 2)86. Оба мероприятия дополняли друг друга. В Кодексах, однако, имеются постановления и более ранней датировки, чем 368 г., в которых упоминаются дефенсоры87. К тому же известно, что в Египте дефенсоры существовали и в первой половине
Основной задачей дефенсоров было предупреждение нарушений принятых норм общественной жизни в тех случаях, когда это можно было сделать не обращаясь к суду91. Особенно обращалось внимание дефенсоров на защиту плебеев, поэтому иногда эту должность называли «дефенсор плебса»92. В числе их обязанностей на этом поприще в конституциях фигурирует борьба с патроциниями могущественных лиц и защита сельчан и посессоров от чрезмерного незаконного отягощения сборщиками налогов. В этом материал о патроциниях над селами смыкается с данными конституций о гражданских дефенсорах. Дефенсор городской общины выступал как бы официально признанным патроном всего сельского плебса на городских землях93. Он выполнял ту самую функцию, которую, как следует из юридических источников, пытались узурпировать применительно к отдельным имениям патроны из должностных лиц, с которыми государство вело борьбу. Вероятно, поэтому в первых конституциях о дефенсорах охотнее употреблялся термин patronus, чем defensor, лишь к концу
Теоретически, видимо, предполагалось, что патроном колонов должен быть владелец обрабатываемой ими земли (Liban. Or. 47, 19). Но было ли это общим правилом на практике? Источники дают разноречивые данные на этот счет. Иероним и Иоанн Хрисостом говорили о патронате (patroni/prostasia) над своими колонами, а Симмах, подобно Либанию, неоднократно упоминал патрона своих колонов и даже обращался к нему95. Государство, видимо, ориентировалось на поддержку у землевладельцев функции патронов над их колонами. При этом оно исходило из установки на ситуацию, проявлявшуюся в большинстве случаев, когда личные и экономические связи между землевладельцем и колонами складывались в течение многих поколений связанных с одной и той же землей предков обеих сторон. Но когда колоны жили на обрабатываемой с.121 земле поколениями, а ее собственники или владельцы хотя бы изредка менялись, такого рода личные и экономические связи нарушались. Колоны городских или государственных земель могли и не рассматривать в качестве своего патрона их нового посессора. Тем более, если, подобно Симмаху, такой землевладелец жил вдалеке и на него было мало надежды в местных делах. Их интерес и забота (равно как интерес и забота государства) состояли в сохранении своей origo на обрабатываемой земле и уплате податей, а также несении связанных с местом жительства повинностей. Землевладелец не всегда оказывался нужным звеном в системе социально-экономических связей колона с землей и обществом, представлявшимся государственной организацией. В одних случаях он был нужен государству в качестве его представителя — оружия функционирования административной системы. Тогда государство юридически поддерживало его полномочия. В других случаях патрон-посредник был нужен крестьянам, и они либо отдавали ему контроль над своими делами, либо переселялись на его землю (беглые колоны). Прочность позиций имперского господствующего класса по отношению к крестьянству в качестве землевладельцев и патронов зависела от давности (традиционности) их связи с землей и крестьянами и реального общественного веса и авторитета. Судя по законодательству о беглых колонах и незаконных патроциниях, эти условия далеко не всегда имели место. Государство было вынуждено силой, используя судебные и полицейские функции, укреплять декларируемый на основе позднеантичных принципов общественный порядок: поддерживать законных собственников, посессоров и патронов и бороться с незаконными. Позднеантичный общественный порядок исключал несанкционированный сверху подбор в господствующий класс и, особенно важно, активное участие в его формировании представителей подчиненного класса.
Предоставление имениям автопрагии положило начало формированию личной ответственности хозяев поместий за государственные обязанности земледельцев этих имений. Это повело к превращению в общественно-значимые личные связи между землевладельцем и колоном, в противовес поземельным. В целях обеспечения налоговых поставок и повинностей государство было вынуждено поддерживать и укреплять такого рода личную зависимость колонов от их хозяев. Однако такая перемена в отношениях столкнулась с нормами предшествующей эпохи, когда отношения колонов с землевладельцами фиксировались на муниципальном уровне как поземельные, а личными были связи с патроном села, пага или городской общины. Поддерживая землевладельца, правительство было вынуждено вступить на путь вытеснения прежнего патроната. При этом функции патронов над колонами естественно переходили к получавшим автопрагию хозяевам поместий. Патронат над самостоятельными земледельцами логично было поручить специальным чиновникам, которые вместо привычных патронов осуществляли бы защиту интересов сельского плебса96. Такими своего рода чиновниками, вероятно, и были дефенсоры плебса. Постановления о дефенсорах городских общин концентрируются во временном промежутке с 364—
Первая по времени сохранившаяся в Кодексе Феодосия (I, 29, 1 — 364) конституция была обращена в Иллирийский диоцез. Она предписывала всем ведомствам Иллирика (omnis officiis Illyrici) защищать плебс «против несправедливостей могущественных патронов» (patronorum contra potentium defendatur iniurias). Для этого префекту претория Пробу предлагалось в каждой городской общине диоцеза выбрать достойных людей (aliquos idoneis moribus quorumque vita anteacta laudatur… ad hoc eligere… officium). Предполагалось, что они будут из числа бывших руководителей провинций или отставных военных или служащих дворцового ведомства. Нежелательны для этой с.122 функции были декурионы, а также те, кто на момент избрания находился на службе в ведомстве префекта претория или ректоров провинций. В Кодексах сохранился ряд указаний на злоупотребления, которые осуществляли пользовавшиеся своим положением служащие по отношению к сельским жителям99. В случае безнаказанности укреплявшаяся со временем их власть над сельчанами могла послужить основой для подобной патронату, но незаконной, зависимости. Непосредственно к тексту первой конституции титула по смыслу примыкают еще два фрагмента, фигурирующие в титуле в качестве самостоятельных постановлений100. В свое время А. Хепфнер объединил третью и первую конституции из титула Кодекса Феодосия и по этой причине датировал направленную в Иллирию конституцию 368 г. Поэтому он и полагал, что должность дефенсоров была создана в 368, а не в 364 г. В последнее время Й. Краузе выдвинул ряд аргументов против датировки и выводов А. Хепфнера. Он стремится доказать, что распространение на всю империю должности дефенсора не имело ничего общего с законодательством против сельских патроциниев101. Однако его аргументы не выглядят достаточно убедительными. Как это часто принято в специальных исследованиях, Й. Краузе слишком большое значение придает формальной стороне, буквально следуя за источником. Поступающие так исследователи априори исходят из ошибочного мнения, что источник сам представляет имевшие место факты. Тогда как на самом деле источник всегда сообщает по своему систематизированные сведения о фактах. Отказ от трактовки источника в контексте его связей с действительностью ведет к подмене анализа собственным здравым смыслом. Между тем, содержание рассматриваемых текстов говорит в пользу мнения А. Хепфнера. Более того, три фрагмента, как кажется, являлись частями одного постановления 368 г., направленного префекту претория Пробу. За это говорит их общий адресат, близки даже общепринятые датировки, сходно содержание, в центре внимания всех трех фигурирующий в качестве патрона плебса дефенсор.
Второй фрагмент, включенный также и в Кодекс Юстиниана, подчеркивает, что «достойные дефенсоры» (defensores indoneos) даются в интересах плебса (pro plebe). Авторы конституции объясняли, что хотя для плебеев правительством было сделано немало, все их мероприятия имели небольшой эффект. Поэтому, видимо, для контроля за соблюдением интересов плебса вводилась должность дефенсора102. Возможно, это была обычная для завершающей части императорских конституций риторика. Ее использование могло бы объяснить вызвавшее интерес кодификаторов повторение запрета избирать в дефенсоры декурионов и перечисление бывших должностных лиц, которым отдавалось предпочтение: консуляры, президы, служащие дворцового ведомства и ведомства префекта претория, викарии и риторы.
В третьем фрагменте разъясняется ситуация, когда выбранными захотят стать служащие ведомства префекта претория. В принципе им это не возбранялось и они могли становиться «патронами плебса различных городов» (diversarum urbium plebibus constituantur patroni). Однако при этом должно было соблюдаться условие, в соответствии с которым они освобождались от своих должностных обязанностей, когда принимали на себя эту заботу (tutela mandetur). Иными словами, авторы возвращались к первой части постановления, в которой служащим ведомства префекта претория запрещалось становиться дефенсорами103. Но только пока они сохраняли свою должность и подчиненность начальству. Особое внимание обращает на себя обозначение «патрон плебса» в качестве дефенсора. Это указывает на явную связь между появлением института дефенсоров и обострением внимания законодательства к патронатной проблематике. Й. Краузе, правда, оспаривает связь института дефенсоров именно с сельскими патроциниями. При этом он ссылается на почти синонимичность терминов patrocinium и defensio. Поэтому в принципе дефенсор мог именоваться с.123 патроном безотносительно к сельскому патронату. Ведь в законодательстве о сельских патроциниях употреблялось понятие defensio вне какой-либо связи с дефенсорами городских общин104. Формально Й. Краузе точен. Однако в начале правления Валентиниана I законодательство занялось именно сельскими патроциниями и именно дефенсорами городских общин, а не просто патронатом-защитой. Случайно ли это совпадение? Аргументация Й. Краузе в пользу случайности и отсутствия связи между этими институтами проясняет лишь, что интуиция по-иному считающих исследователей нуждается в более тщательном подтверждении105. Это подтверждение далеко искать не приходится. Уже следующая конституция в рассматриваемом титуле Кодекса Феодосия своей стилистикой и словоупотреблением, как кажется, отводит возражения Й. Краузе. Ее начальная фраза, сохранившаяся в обоих Кодексах, подтверждает и то, что в качестве объекта заботы дефенсора имелся в виду и сельский плебс, и то, что должность дефенсора противопоставлялась патроциниям: «Полезным правилом предусмотрено, чтобы безобидная и спокойная деревенщина пользовалась благодеянием пожалованного патроциния и не доводилась до разорения потрясаемая обманами судебных тяжб…»106. «Деревенщина» (rusticitas) в качестве объекта заботы дефенсоров, очевидно, совпадает с основным контингентом клиентелы «незаконных» патроциниев. Более того, забота дефенсоров о крестьянах названа здесь «благодеянием пожалованного патроциния» (peculiaris patrocinii beneficio). Можно было бы подумать, что здесь речь идет не о дефенсорах, а о патронах. Ведь слово «дефенсор» вообще не упомянуто в вошедшем в Кодекс Феодосия фрагменте этой конституции. Однако во фрагменте, вошедшем в Кодекс Юстиниана, специально разъясняется: «…то есть местных дефенсоров»107. Составители обоих Кодексов, включая этот текст в титул о дефенсорах городских общин, очевидно, не сомневались, что в данном контексте имелись в виду именно дефенсоры. То обстоятельство, что должность дефенсора названа «пожалованным патроцинием», может быть истолковано как попытка рассматривать дефенсора в качестве законного патрона сельских жителей городских земель в противовес «незаконным» патронам. Поэтому, видимо, прав А. Хепфнер, видевший в начальных словах конституции 368 г. программное заявление Валентиниана I: «Мы весьма полезно устраиваем, чтобы плебс всеми ведомствами Иллирика был защищен против беззаконий могущественных патронов»108. Й. Краузе подчеркивает, что защита слабых перед могущественными в качестве задачи дефенсоров не должна переоцениваться. В источниках как ранней, так и поздней империи такая обязанность выступала общим местом в декларациях государственных должностных лиц, даже наместников, а не только дефенсоров109. Однако в данном случае речь идет не о защите абстрактных «вдов и сирот». Адресат заботы дефенсоров вполне конкретен: это плебс в целом и его сельская часть (rustici).
В конституции раскрывается и причина, вызвавшая к жизни институт законных патронов. С точки зрения правительства, крестьянство особенно страдало от судебных издержек: «простотой» и «безобидностью» сельских жителей пользовались и корыстные адвокаты, и местные принцепсы, и писцы, и судебные исполнители. Вероятно, количественные перемены в отношениях собственности и владения при Валентиниане и Валенте резко увеличили масштаб такого рода злоупотреблений. Дефенсор выполнял роль защитника плебеев, помогая соблюдению законности, справедливому функционированию судебных органов либо подчас заменяя их собой. Для крестьян его роль была подобна роли патрона, дарованного от государства. Не совсем ясны слова обращения авторов конституции к сенаторам, которым «достоинство не должно было позволять делать это» (hoc fieri dignitas non patitur senatoris). Можно понять, что сенаторы не должны были принимать на себя функции таких «пожалованных патронов» или дефенсоров. Возможно, здесь содержится намек, что они делали это, используя с.124 патроцинии в своих интересах. Но, быть может, смысл фрагмента противоположный: наличие у сенаторов достоинства (dignitas) делало их как раз уместными претендентами на роль дефенсоров. Можно понять и так, что достоинство сенаторов противопоставлялось корыстолюбию адвокатов, притеснениям местных принцепсов, жадности писцов и судебных исполнителей.
Две из посвященных дефенсорам конституций 365 и 385 гг. являются фрагментами императорских разъяснений дефенсорам Сенеке и Феодору110. Оба посвящены полномочиям дефенсоров. В первом постановлении дефенсору поручалась роль третейского судьи в спорных случаях, когда речь шла о возвращении долга или беглого раба, либо в случае взимания налога сверх податной нормы и т. п.111. Но полномочия дефенсора были ограничены незначительными делами (in minoribus causis), не превышавшими суммы в 20 солидов. Более крупные судебные иски должны были решаться обычным судебным порядком, в котором дефенсор не должен был подменять адвоката. Видимо, помощь дефенсора была ориентирована на сравнительно малоимущих плебеев, которым было сложно отстоять свои права в обычном судебном процессе. Помещенная в Кодексе Феодосия (XI, 7, 12) независимо от титула «О дефенсорах городских общин» конституция 383 г. поясняет, что дефенсор должен был побуждать к фискальным платежам «мелких землевладельцев» (minores possessores)112. Эта функция дефенсора явно перекликается с возлагавшейся в конституции 366 (371) г. на собственников имений обязанностью побуждать к уплате податей и выполнению повинностей постоянно проживавших на их земле колонов (CTh. XI, 1, 14 = CJ. XI, 48, 4). Дефенсор выступал таким же патроном независимых крестьян (minores possessores), как землевладелец — своих потомственных колонов (colonos originarios).
К 385 г. статус дефенсоров стал одинаковым во всех провинциях, срок их полномочий определялся в пять лет113. В первую очередь дефенсор должен был «подобно отцу поддерживать силу плебса» (in primis parentis vicem plebi exhibeas). При этом в его обязанность вменялось следить за нерушимостью податных городских и сельских описей (descriptionibus rusticos urbanosque non patiaris affligi). Очевидно, забота о плебсе выражалась в охране его от притеснений должностных лиц фискального ведомства. Препятствуя росту притязаний должностных лиц и судей, дефенсор должен был сохранять уважение к их достоинству. Иногда ему разрешалось самому выступать в роли судьи, защищая интересы тех, кто не мог взыскать долг, или с кого требовали подати сверх обычного податного обложения. Дефенсор выступал защитником и покровителем слабых (tenuiores) от несправедливого гнета тех лиц, которые в юридических источниках часто фигурируют в качестве «могущественных» (potentiores)114. Несмотря на то, что эти могущественные лица в позднеантичную эпоху были объектом пристального внимания законодательства и обличения христианских «отцов церкви», точной социальной идентификации этого слоя не существует115. Могущественными были, видимо, все лица, обладавшие реальными возможностям оказать покровительство другому или нанести ему ущерб, не рискуя быть осужденными по суду. Судя по упомянутой конституции 383 г., могущественными могли быть землевладельцы, которые по своему богатству и статусу стояли выше не только плебеев, но и куриалов. В «лоно могущественных домов» укрывались от своих обязанностей колоны и куриалы (CTh. XII, 1, 6 — 319). Возможно, категория «могущественных» охватывала лиц сенаторского достоинства, в которых многие исследователи видят соперника императорской власти116. Дефенсоры тоже избирались из числа могущественных, иначе вряд ли они справлялись бы со своими задачами, не имея в руках средств принуждения. Вошедший в Кодекс Феодосия (I, 29, 6) фрагмент из постановления 387 г. поясняет, что дефенсорами должны становиться лишь те из могущественных лиц (hi potissimum constituantur defensores), кого выберут городские общины в с.125 соответствии с декретом. Те же, кто станет домогаться места дефенсора в обход этого правила (quis ad locum defensionis ambitione pervenerit), должны изгоняться префектом претория и присуждаться к штрафу в пять фунтов золота.
Два фрагмента постановлений датированы 392 г. Одно из них было адресовано префекту августалов Потамию (CTh. I, 29, 7 — CJ. I, 55, 5). В сохранившейся его части специально подчеркивается, что дефенсоры должны осуществлять свои функции только своим авторитетом, не присваивая себе неподобающих полномочий. Причем, говоря о неподобающих полномочиях, которые не следует присваивать дефенсорам, авторы конституции указывают «против обыкновения» (nihil sibi insolenter, nihil indebitum vindicantes). Видимо, обычно дефенсоры выходили за рамки отведенных им полномочий. В конституции говорилось, что дефенсорам не следует налагать штрафов и заниматься слишком серьезными делами (nullas infligant mulctas, saeviores non fungantur officio). Иными словами, они зачастую подменяли собой провинциальных судей. Авторы постановления настойчиво подчеркивали: «пусть защищают плебс и декурионов от заносчивости и безрассудства всех своевольных, [но] чтобы не прекращали только того, что им предписано» (plebem vel decuriones ab omni improborum insolentia et temeritate tueantur, ut id tantum, quod esse dicuntur, esse non desinant). Как отмечает Ф. Фиттингоф, защита декурионов первоначально не входила в функции дефенсоров. И только с 392 г., когда они были включены в круг «защищаемых», дефенсоры из защитников плебса фактически превратились в defensores civitatis. В этом ранге они и вошли в Кодексы117.
Видимо, часто реальная обстановка требовала от дефенсоров проявления решительности, которая граничила с выходом за пределы своих полномочий118. Вторая конституция 392 г. была направлена префекту претория Татиану (CTh. I, 29, 8 = CJ. I, 55, 6). В центре ее внимания регионы, в которых из-за распространения разбоев был нарушен устоявшийся порядок жизни. Авторы конституции предлагают заняться восстановлением порядка не кому иному, как дефенсорам, которые уже зарекомендовали себя как «испытаннейшие и решительнейшие». На дефенсоров возлагались обязанности следить за тем, чтобы куриалы и члены коллегий не покидали своего положения (CTh. XII, 19, 3 — 400). Как известно, основным местом, куда устремлялись беглые куриалы и члены городских коллегий, были поместья могущественных лиц. Фактически дефенсорам отводилась роль полномочных представителей императора. Не случайно, видимо, и прежде лица, избранные дефенсорами, поименно представлялись императору (CTh. I, 29, 1 — 364 (368). Мероприятия, которые авторами конституции предлагалось осуществить дефенсорам с целью восстановления порядка, в вошедшем в Кодекс тексте опущены. За исключением одного: дефенсоры должны были «устранить патроцинии, которые благоприятствуя обвиняемым и оказывая помощь преступникам, вели к вызреванию преступлений»119. Если здесь хотя бы частично имелись в виду сельские патроцинии (а рассмотренный материал позволяет это предполагать), то перед нами рельефное выражение противостояния двух сил: представлявших интересы государства дефенсоров и выражавших потребности граждан «незаконных» патронов. С точки зрения государства «незаконные» патроны чинили насилия и притесняли сельских жителей. Но в то же время законодательство о патроциниях показывает, что те сами стремились в клиентелу могущественных патронов. Чьи же интересы выражали патроцинии: только могущественных лиц или общества в целом? В литературе преобладает представление о разрушающем воздействии патроциниев на позднеантичное общественное устройство. Они как будто предвосхищали феодальные порядки средневековья, основанные на вертикальной иерархии господства и подчинения. Поэтому соблазнительно видеть в незаконных патронах крупных землевладельцев, расширявших свои владения посредством патроциниев, а в их клиентах будущих зависимых крестьян, похожих на римских с.126 колонов. Однако до времени издания Кодекса Феодосия нет доказательств того, что патроны становились собственниками земли крестьян, хотя некоторая часть из них была землевладельцами. Поэтому роль дефенсора была шире, нежели противостояние крупным землевладельцам. Согласно имеющимся источникам, дефенсор противостоял адвокатам, служащим судебного ведомства, сборщикам податей, декурионам и т. п. лицам, имевшим административный вес над крестьянином.
Логичным выглядит стремление Й. Краузе увидеть в распространении в империи должности дефенсора попытку улучшения управления, ускорения централизации и бюрократизации, неоднократно предпринимавшуюся предшественниками Валентиниана I120. Административная система империи в позднеантичную эпоху представляла собой сложное сочетание развивавшейся иерархии государственных должностных лиц и выборных литургических должностей, связанных с общинно-городским (полисным, муниципальным) устройством. Одной из государственных должностей, тесно связанной с городским самоуправлением, была должность куратора городской общины (curator rei publicae)121. В отечественной литературе иногда отождествляют функции кураторов и дефенсоров, разделяя их только по времени существования. Между тем, постоянное ограничение полномочий дефенсора в императорских конституциях только небольшими делами и интересами плебса, имело видимо, целью разграничить сферу полномочий этих совершенно разных должностей. Кураторы продолжали существовать в эпоху поздней античности, занимаясь делами городской общины в целом и ее верхнего слоя, связанного с государственным управлением122. В то же время античные традиции способствовали сохранению в обществе архаических институтов, генетически связанных с принципом самоуправления и самоорганизации граждан. Новые потребности позднеантичного общества зачастую отливались в эти старые формы. Патронат был одним из таких институтов. На определенном этапе в условиях второй половины
В патронатном законодательстве мы имеем дело с отголоском тех сдвигов в общественной структуре, которые начались в империи после издания эдикта Каракаллы. Патронат был широко распространенной составной частью общественной жизни ранней империи. Жителям сельских общин, пагов, сел и других сельских сообществ он заменял в какой-то степени полное обладание римским гражданством. Представительство патронов перед императорской администрацией в защиту интересов своих клиентов было обычной практикой. Авторитет патрона был продолжением власти pater familias, а его клиентела мыслилась подобием домочадцев. Изменение статуса провинциалов с начала
Покупка земли у клиентов давала формальное основание быть их патронами. Таким образом, патронат V—
В контексте сказанного поставленная
с.129 В восточных провинциях община не нуждалась в признании римского права. Она уже была признана имевшим хождение в этом регионе эллинистическим правом на греческой основе. Римская администрация была вынуждена принять эту реальность. Императорское законодательство включило ее в правовые отношения (или по крайней мере частично допустило). Но в реальной действительности сельская организация, видимо, все же занимала более значительное место, чем в официальном римском праве. В то же время основная ячейка общественной жизни римлян — муниципий — далеко не всегда занимал в восточных провинциях то ведущее место, которое было присуще ему на Западе и которое отводилось гражданским правом. В Египте, например, как отмечалось, муниципальная организация имела неглубокие корни. Видимо, не случайно значительная часть конституций из титула, посвященного патроциниям над селами, относится к Египту128. В провинциальной действительности таких восточных областей как Сирия и Египет сельская община была такой же общественной реальностью как и город. Поэтому здесь не возникало двойственности в правовой трактовке статуса местного населения. Патроны села, видимо, часто стояли вне городской организации. Во многих случаях роль этой последней играла метрокомия. Поэтому муниципальная организация восточных провинций далеко не во всех случаях могла контролировать патронат над селами. В то время как избранные сельчанами западных провинций патроны так или иначе были связаны с муниципальной организацией города, к которому относилась земля села. Поэтому патронат на Востоке во второй половине
Либаний утверждал, что распространение патроната позволяет земледельческому населению ускользать из распоряжения государственной власти как в фискальном, так и в военном отношении, а это вело к ослаблению империи (Liban. Or. 47, 7—
Титул Кодекса Юстиниана о дефенсорах городских общин по сравнению с титулом с.130 Кодекса Феодосия дополнен тремя фрагментами, вероятно, одной и той же конституции 409 г., адресованной префекту претория Цецилиану (CJ. I, 55, 7—
Завершается титул Кодекса Юстиниана запретом дефенсорам самовольно слагать с себя полномочия, рассматривающиеся в качестве повинности в пользу общества (CJ. I, 55, 10 — 441). Видимо, далеко не всегда их деятельность была успешна и приносила выгоду и авторитет. С одной стороны, этому могли способствовать государственные претензии к обеспечению дефенсорами порядка во вверенных им общинах. С другой стороны, к середине
В западной части империи ослабление контроля за городами со стороны центральной администрации предоставляло дефенсоров самим себе. Это, вероятно, уменьшало их значение по сравнению с земельными магнатами, расширявшими свои патроцинии. Комплекс мероприятий императора Майориана, направленных на восстановление позднеантичного общественного устройства, включал в себя и попытку возродить былой авторитет дефенсоров. В сборнике его новелл сохранилось, хотя, видимо, все же в с.131 сокращении, специальное постановление «О дефенсорах городских общин»: «Чтобы устранить отсутствие наших указаний для задумывающихся о положении городских общин из-за их редкости во всех провинциях, которыми беглые инколы лишены помощи дефенсоров, имевших обыкновение стремлением к древнему порядку оберегать каждый город от неумеренных дерзостей… для устранения установившегося пренебрежения всеми древними обычаями мы постановляем: чтобы мужи, отличающиеся нравственностью, честью… предусмотрительностью, выбранные в судебную корпорацию, принимали власть для охраны в своих городах плебса и, какую бы общественную пользу они ни преследовали, наделенные законами привилегией достоинства пусть имеют власть или наказывать, или обращаться к нашей милости. Ведь может происходить таким образом, что усердно занимающиеся более значительными заботами в части наших провинций мы не обратим внимания на совершенные ими по неопытности ошибки, какой бы случайностью они не объяснялись, [тогда] пусть мы будем снабжены их предложениями об исправлении и те, которые из-за беззакония сборщиков податей устремляются в сельские обиталища и уединение, пусть будут возвращены в домашнее место жительства для проживания под опекой дефенсоров публично и под присмотром городских наблюдателей. Поэтому на основе достоверного содержания нашего предписания мы предостерегли муниципалов, гоноратов и плебс всех городских общин, которые, будучи населены многочисленными жителями, находятся в твоей судебной власти. Пусть они, последовав разъяснению и совету, выберут себе дефенсора и исполнят повеление направлять пожелания отдельных городов в адрес нашей милости [только] в такой форме, поскольку мы не потерпим появления самих провинциалов ко двору из-за расходов и дорожных работ. Пусть доказательства предоставляются лицами, известными своими нравами, а также такими, которых мы оценили бы как неспособных на злоупотребления, достойных такой службы и почести, благородных дефенсоров» (Nov. Maior. 3 — 458). После падения западной Римской империи институт дефенсоров сохранился как часть позднеантичного городского устройства. Посвященный дефенсорам титул был включен в Бревиарий Алариха. В вошедших в него постановлениях из Кодекса Феодосия (I, 29, 6; 7; 8) был зафиксирован выборный характер дефенсоров, ограниченность их полномочий защитой плебеев и декурионов, обязанность поддерживать порядок и руководить городской жизнью, борясь со своеволием и патроциниями. Городские дефенсоры известны и из других западных источников
Материал о дефенсорах может рассматриваться в пользу того, что разорение земледельцам империи в большей степени доставлял не сам по себе сбор налогов, а злоупотребления, которые имели место со стороны сборщиков. Основой для этих злоупотреблений могла быть недостаточная бюрократизация империи, следствием чего был слабый контроль за деятельностью аппарата. Поэтому земледельцам было выгоднее либо найти защитника от притеснений должностных лиц — патрона, либо платить подати не экзакторам, а определенному патрону, став его колонами. Вследствие этого, земледельцы были ориентированы на поиски защитников-патронов. А поскольку паги, села и общины издавна имели патронов, то обращались прежде всего к ним, а также частным порядком подыскивали подобных им лиц, способных стать патронами общины или отдельных лиц. До эпохи Валентиниана I на организацию сельского населения империи преобладающее влияние оказывал муниципальный строй. Сбор налогов с земледельцев был внутренним делом городских общин. Распродажа земли в частные руки и предоставление автопрагии собственникам имений имели последствия и в этой области. Во-первых, они повысили удельный вес экзакторов и других должностных лиц по сбору податей и, следовательно, объем злоупотреблений. Во-вторых, они указали путь избавления от их притеснений — переход под патронат или с.132 в колоны крупных землевладельцев, имевших автопрагию. Однако такой переход под патроциний имел негативную сторону для государства, поскольку, избавляя крестьян от злоупотреблений чиновников, лишал и государство части его доходов. Чтобы нейтрализовать такие патроцинии, государство, вероятно, и распространило в империи институт дефенсоров городских общин, которые формально не были магистратами, но фактически имели все атрибуты выборной магистратуры. Подконтрольностью государству дефенсоры отличались от прежних патронов, патроциний которых имел частный характер. Несмотря на сохранение своей специфики на протяжении всей позднеантичной эпохи, институт дефенсоров постепенно эволюционировал в сторону уподобления магистратуре. Это кажется особенно очевидным из последнего постановления по этой проблеме, вошедшего в Новеллы к Кодексу Юстиниана130.
ПРИМЕЧАНИЯ