История Рима.

Книга третья
От объединения Италии до покорения Карфагена и греческих государств.

с.537

Эллин­ский Восток

Дело, кото­рое было нача­то царем Алек­сан­дром Македон­ским за сто лет до того вре­ме­ни, когда рим­ляне при­об­ре­ли пер­вый кло­чок зем­ли, в тех стра­нах, кото­рые он счи­тал сво­ею соб­ст­вен­но­стью, — это дело впо­след­ст­вии не укло­ня­лось от сво­ей основ­ной цели элли­ни­зи­ро­вать Восток, но с тече­ни­ем вре­ме­ни изме­ни­лось и раз­рос­лось в созда­ние осо­бой систе­мы эллин­ско-ази­ат­ских государств. Непре­одо­ли­мое вле­че­ние гре­че­ской нации к пере­се­ле­ни­ям и осно­ва­нию коло­ний, когда-то зама­нив­шее ее тор­гов­цев в Мас­са­лию и Кире­ну, на бере­га Нила и Чер­но­го моря, креп­ко дер­жа­ло теперь в ее руках то, что было при­об­ре­те­но вели­ким царем. Гре­че­ская циви­ли­за­ция мир­но водво­ря­лась в ста­рин­ном цар­стве Ахе­ме­нидов под охра­ной македон­ско­го ору­жия. Вое­на­чаль­ни­ки, насле­до­вав­шие вели­ко­му пол­ко­вод­цу, ста­ли мало-пома­лу ужи­вать­ся друг с дру­гом, и меж­ду ними уста­но­ви­лась систе­ма рав­но­ве­сия, обна­ру­жив­шая неко­то­рую регу­ляр­ность даже в сво­их коле­ба­ни­ях.

Круп­ные государ­ства. Македо­ния

Из вхо­див­ших в эту систе­му трех важ­ней­ших государств — македон­ско­го, ази­ат­ско­го и еги­пет­ско­го — Македо­ния была при Филип­пе V (всту­пив­шем на пре­стол в 534 г. [220 г.]), по край­ней мере с внеш­ней сто­ро­ны, тем же, чем она была при отце Алек­сандра Филип­пе II, — хоро­шо округ­лен­ным воен­ным государ­ст­вом с нахо­див­ши­ми­ся в поряд­ке финан­са­ми. На север­ной гра­ни­це было вос­ста­нов­ле­но преж­нее поло­же­ние дел, после того как оттуда ска­ти­лись вол­ны галль­ско­го навод­не­ния; погра­нич­ная стра­жа без боль­шо­го труда, по край­ней мере в обыч­ное вре­мя, сдер­жи­ва­ла илли­рий­ских вар­ва­ров. На юге Гре­ция не толь­ко нахо­ди­лась в зави­си­мо­сти от Македо­нии, но боль­шею частью вхо­ди­ла в ее состав: вся Фес­са­лия в самом обшир­ном смыс­ле это­го назва­ния, от Олим­па до Спер­хия и до полу­ост­ро­ва Маг­не­зии, боль­шой и важ­ный ост­ров Эвбея, Лок­рида, Дорида и Фокида, нако­нец, Атти­ка и несколь­ко отдель­ных пунк­тов в Пело­пон­не­се, как напри­мер мыс Суний, Коринф, Орхо­мен, Герея, Три­фи­лий­ская область, а в осо­бен­но­сти «трой­ные око­вы элли­нов» — три важ­ные кре­по­сти: Демет­ри­а­да в Маг­не­зии, Хал­кида на Эвбее и Коринф, — все эти стра­ны и горо­да нахо­ди­лись в насто­я­щей под­дан­ни­че­ской зави­си­мо­сти от Македо­нии и были заня­ты македон­ски­ми гар­ни­зо­на­ми. Но глав­ной опо­рой для могу­ще­ства это­го государ­ства слу­жи­ла корен­ная македон­ская зем­ля. Прав­да, насе­ле­ние этой обшир­ной стра­ны было крайне немно­го­чис­лен­но; при напря­же­нии всех сво­их сил Македо­ния едва была в состо­я­нии набрать столь­ко сол­дат, сколь­ко их с.538 насчи­ты­ва­лось в двух леги­о­нах, состав­ляв­ших обык­но­вен­ную кон­суль­скую армию, и не под­ле­жит ника­ко­му сомне­нию, что в то вре­мя стра­на еще не успе­ла вос­пол­нить убыль насе­ле­ния, кото­рая была послед­ст­ви­ем похо­дов Алек­сандра и галль­ско­го наше­ст­вия. Но в соб­ст­вен­но Гре­ции нрав­ст­вен­ные и поли­ти­че­ские силы нации были над­лом­ле­ны, народ уже кон­чил свое суще­ст­во­ва­ние, и ничто не при­вя­зы­ва­ло его к жиз­ни; даже луч­шие люди про­во­ди­ли вре­мя или за чашей вина, или с рапи­рой в руках, или за уче­ны­ми заня­ти­я­ми. На Восто­ке и в Алек­сан­дрии гре­ки сея­ли бла­готвор­ные нача­ла сре­ди густо­го мест­но­го насе­ле­ния и вво­ди­ли там свой язык и свое крас­но­бай­ство, свою нау­ку и свою лже­уче­ность, но они были столь немно­го­чис­лен­ны, что мог­ли с трудом постав­лять мест­но­му насе­ле­нию офи­це­ров, государ­ст­вен­ных людей и школь­ных настав­ни­ков и не были в состо­я­нии обра­зо­вать сред­ний класс чисто гре­че­ско­го типа хотя бы толь­ко в горо­дах. Наобо­рот, в север­ной Гре­ции еще уце­ле­ла в зна­чи­тель­ной мере та здо­ро­вая народ­ная сила, кото­рая поро­ди­ла мара­фон­ских геро­ев. Этим объ­яс­ня­ет­ся, поче­му македо­няне, это­лий­цы и акар­нан­цы так само­уве­рен­но выда­ва­ли себя повсюду, где они появ­ля­лись на Восто­ке, за людей выс­ше­го зака­ла и поче­му их дей­ст­ви­тель­но при­ни­ма­ли там за тако­вых, вслед­ст­вие чего они игра­ли выдаю­щу­ю­ся роль при дво­рах Алек­сан­дрии и Антио­хии. Харак­те­рен рас­сказ о том алек­сан­дрий­це, кото­рый дол­го жил в Македо­нии, усво­ил там мест­ные нра­вы и мест­ную мане­ру оде­вать­ся и по воз­вра­ще­нии на роди­ну счи­тал само­го себя чело­ве­ком, а алек­сан­дрий­цев раба­ми. Эта жиз­нен­ная кре­пость и этот неосла­бе­ваю­щий нацио­наль­ный дух были осо­бен­но на поль­зу македон­ско­му государ­ству как само­му могу­ще­ст­вен­но­му и само­му бла­го­устро­ен­но­му из всех север­ных гре­че­ских государств. Конеч­но, и там абсо­лю­тизм взял верх над ста­рин­ным, до неко­то­рой сте­пе­ни сослов­ным устрой­ст­вом; но отно­ше­ния меж­ду вла­сти­те­лем и под­дан­ным были нисколь­ко не похо­жи на те, какие суще­ст­во­ва­ли в Азии и Егип­те, и народ еще чув­ст­во­вал себя само­сто­я­тель­ным и сво­бод­ным. Из всех древ­них наро­дов ни один не сто­ял так близ­ко к рим­ля­нам, как македо­няне, и по упор­ству, с кото­рым они боро­лись про­тив вся­ко­го внеш­не­го вра­га, кто бы он ни был, и по непо­ко­ле­би­мой вер­но­сти к родине и к наслед­ст­вен­но­му пра­ви­те­лю, и по муже­ст­вен­ной стой­ко­сти во вре­ме­на самых тяже­лых бед­ст­вий; пора­зи­тель­но же быст­рое воз­рож­де­ние государ­ства после галль­ско­го наше­ст­вия покры­ло веч­но сла­вой как пра­ви­те­лей, так и народ, кото­рым они управ­ля­ли.

Ази­ат­ское цар­ство

Вто­рое из трех вели­ких государств — ази­ат­ское — было не чем иным, как поверх­ност­но пре­об­ра­зо­ван­ной и элли­ни­зи­ро­ван­ной Пер­си­ей, цар­ст­вом «царя царей» — как обык­но­вен­но назы­вал себя его вла­сти­тель, вер­но выра­жав­ший в этом назва­нии как свое высо­ко­ме­рие, так и свое бес­си­лие, — с таки­ми же при­тя­за­ни­я­ми на вла­ды­че­ство от Гел­лес­пон­та до Пен­джа­ба и с таким же лишен­ным вся­ко­го проч­но­го един­ства внут­рен­ним устрой­ст­вом, собра­ни­ем более или менее зави­си­мых государств, непо­кор­ных сатра­пий и полу­сво­бод­ных гре­че­ских горо­дов. В Малой Азии, номи­наль­но при­чис­ляв­шей­ся к цар­ству Селев­кидов, все север­ное побе­ре­жье и боль­шая часть восточ­но­го внут­рен­не­го мате­ри­ка были фак­ти­че­ски во вла­сти тузем­ных дина­стий или про­ник­ших туда из Евро­пы кельт­ских орд; зна­чи­тель­ная часть запад­ных стран нахо­ди­лась во вла­сти пер­гам­ских царей, а ост­ро­ва и при­мор­ские горо­да частью при­над­ле­жа­ли егип­тя­нам, частью были сво­бод­ны, так что у вели­ко­го царя там оста­ва­лось немно­го боль­ше, чем внут­рен­ние Кили­кия, Фри­гия и Лидия, и с.539 огром­ное чис­ло недей­ст­ви­тель­ных титу­лов на вла­де­ния воль­ны­ми горо­да­ми и цар­ства­ми — совер­шен­но ана­ло­гич­но той вла­сти, какой когда-то обле­че­ны были гер­ман­ские импе­ра­то­ры за пре­де­ла­ми их наслед­ст­вен­ных вла­де­ний. Это цар­ство исто­ща­ло свои силы в тщет­ных попыт­ках вытес­нить егип­тян из при­бреж­ных стран, в погра­нич­ных рас­прях с восточ­ны­ми наро­да­ми, пар­фя­на­ми и бак­трий­ца­ми, в ссо­рах с посе­лив­ши­ми­ся в Малой Азии на ее беду кель­та­ми, в непре­стан­ных уси­ли­ях сдер­жи­вать стрем­ле­ния восточ­ных сатра­пов и мало­ази­ат­ских гре­ков к неза­ви­си­мо­сти и в семей­ных раздо­рах или вос­ста­ни­ях пре­тен­ден­тов; хотя ни одно из осно­ван­ных Диа­до­ха­ми царств не избе­жа­ло ни таких вос­ста­ний, ни вооб­ще тех ужа­сов, к кото­рым обык­но­вен­но при­во­дит абсо­лют­ная монар­хи­че­ская власть в эпо­ху сво­его упад­ка, но бед­ст­вия это­го рода были в ази­ат­ском цар­стве более пагуб­ны, чем где-либо, пото­му что при непроч­но­сти внут­рен­ней государ­ст­вен­ной свя­зи они обык­но­вен­но име­ли послед­ст­ви­ем отпа­де­ние неко­то­рых про­вин­ций на более или менее про­дол­жи­тель­ное вре­мя.

Еги­пет

В про­ти­во­по­лож­ность Азии Еги­пет был проч­но спло­чен­ным еди­ным государ­ст­вом, в кото­ром государ­ст­вен­ная муд­рость пер­вых Лагидов, искус­но вос­поль­зо­вав­ша­я­ся древни­ми нацио­наль­ны­ми и рели­ги­оз­ны­ми пре­да­ни­я­ми, созда­ла вполне абсо­лют­ную монар­хи­че­скую власть и где даже самые воз­му­ти­тель­ные зло­употреб­ле­ния пра­ви­те­лей нико­гда не вызы­ва­ли стрем­ле­ний ни к эман­си­па­ции, ни к отпа­де­нию. Этот абсо­лю­тизм не имел ниче­го обще­го с нацио­наль­ным роя­лиз­мом македо­нян, кото­рый был осно­ван на чув­стве соб­ст­вен­но­го досто­ин­ства и слу­жил для него поли­ти­че­ским выра­же­ни­ем. В Егип­те насе­ле­ние было совер­шен­но пас­сив­но: там все сосре­дото­чи­ва­лось в сто­ли­це, а эта сто­ли­ца цели­ком зави­се­ла от цар­ско­го дво­ра; поэто­му вялость и леность пра­ви­те­лей пара­ли­зо­ва­ли там жизнь государ­ства еще более, чем в Македо­нии и в Азии; и наобо­рот, эта государ­ст­вен­ная маши­на ока­зы­ва­лась в выс­шей сте­пе­ни полез­ной в руках таких людей, как Пто­ле­мей I и Пто­ле­мей Эвер­гет. Еги­пет обла­дал тем пре­иму­ще­ст­вом перед сво­и­ми дву­мя вели­ки­ми сопер­ни­ка­ми, что еги­пет­ская поли­ти­ка не гоня­лась за при­зра­ка­ми, а пре­сле­до­ва­ла ясные и дости­жи­мые цели. Македо­ния, роди­на Алек­сандра, и Азия — стра­на, где Алек­сандр воз­двиг свой трон, — не пере­ста­ва­ли счи­тать себя наслед­ни­ца­ми осно­ван­ной Алек­сан­дром монар­хии и более или менее настой­чи­во заяв­ля­ли при­тя­за­ния если не на ее вос­ста­нов­ле­ние, то по край­ней мере на то, чтобы быть ее пред­ста­ви­тель­ни­ца­ми. Лагиды нико­гда не пыта­лись осно­вать все­мир­ную монар­хию и не меч­та­ли о заво­е­ва­нии Индии, но зато они пере­тя­ну­ли из фини­кий­ских пор­то­вых горо­дов в Алек­сан­дрию всю тор­гов­лю, какая велась меж­ду Инди­ей и Сре­ди­зем­ным морем; они сде­ла­ли Еги­пет пер­вой тор­го­вой и мор­ской дер­жа­вой той эпо­хи и вла­ды­кой над восточ­ным бас­сей­ном Сре­ди­зем­но­го моря вме­сте с его бере­га­ми и ост­ро­ва­ми. Пока­за­тель, что Пто­ле­мей III Эвер­гет доб­ро­воль­но воз­вра­тил Селев­ку Кал­ли­ни­ку все свои заво­е­ва­ния вплоть до пор­то­во­го горо­да Антио­хии. Отча­сти бла­го­да­ря такой поли­ти­ке, отча­сти бла­го­да­ря выгод­но­му гео­гра­фи­че­ско­му поло­же­нию Еги­пет занял по отно­ше­нию к обе­им кон­ти­нен­таль­ным дер­жа­вам такую вре­мен­ную пози­цию, кото­рая была чрез­вы­чай­но удоб­на и для обо­ро­ны и для напа­де­ния. В то вре­мя как враг и после удач­ных воен­ных дей­ст­вий едва ли был в состо­я­нии серь­ез­но угро­жать Егип­ту, кото­рый был со всех сто­рон почти недо­сту­пен для сухо­пут­ных армий, егип­тяне, напа­дав­шие с моря, смог­ли утвер­дить­ся не толь­ко в Кирене, но и на Кип­ре и на с.540 Цик­ла­дах, на бере­гах Фини­кии и Сирии, вдоль все­го южно­го и запад­но­го побе­ре­жья Малой Азии и даже в Евро­пе в Хер­со­не­се Фра­кий­ском. Алек­сан­дрий­ское пра­ви­тель­ство посто­ян­но име­ло пере­вес над сво­и­ми про­тив­ни­ка­ми как дер­жа­ва, рас­по­ла­гав­шая боль­ши­ми денеж­ны­ми сред­ства­ми бла­го­да­ря тому, что оно экс­плу­а­ти­ро­ва­ло пло­до­нос­ную доли­ну Нила в непо­сред­ст­вен­ную поль­зу государ­ст­вен­ной каз­ны и вве­ло у себя такое финан­со­вое хозяй­ство, кото­рое уме­ло искус­но извле­кать мате­ри­аль­ные выго­ды и было столь же бес­по­щад­но, сколь и пред­у­смот­ри­тель­но. Нако­нец Лагиды с разум­ной щед­ро­стью под­дер­жи­ва­ли стрем­ле­ния того вре­ме­ни к серь­ез­ным иссле­до­ва­ни­ям во всех сфе­рах зна­ния и мыш­ле­ния, а эти иссле­до­ва­ния уме­ли сдер­жи­вать в таких пре­де­лах, что они не стал­ки­ва­лись с основ­ны­ми прин­ци­па­ми абсо­лют­ной монар­хии и даже соот­вет­ст­во­ва­ли ее инте­ре­сам; этим Лагиды не толь­ко при­но­си­ли непо­сред­ст­вен­ную поль­зу государ­ству, в кото­ром стро­и­тель­ство кораб­лей и машин носи­ло на себе следы бла­готвор­но­го вли­я­ния алек­сан­дрий­ских мате­ма­ти­ков, но и обра­ща­ли в слу­жан­ку алек­сан­дрий­ско­го дво­ра эту новую духов­ную силу, самую зна­чи­тель­ную и самую воз­вы­шен­ную из тех, кото­рые сохра­ни­ла в себе эллин­ская нация после сво­его поли­ти­че­ско­го раз­дроб­ле­ния, — конеч­но в той мере, в какой эта сила согла­ша­лась при­слу­жи­вать­ся. Если бы цар­ство Алек­сандра не раз­ру­ши­лось, гре­че­ское искус­ство и гре­че­ская нау­ка нашли бы в нем такое государ­ство, кото­рое было бы достой­но и спо­соб­но при­ютить их у себя; но теперь, когда нация пре­вра­ти­лась в гру­ду облом­ков, в ней буй­но раз­вил­ся уче­ный кос­мо­по­ли­тизм, для кото­ро­го ско­ро сде­ла­лась маг­ни­том Алек­сан­дрия, где науч­ные сред­ства и кол­лек­ции были неис­чер­пае­мы, где цари сочи­ня­ли тра­гедии, к кото­рым мини­ст­ры писа­ли ком­мен­та­рии, и где про­цве­та­ли учеб­ные заведе­ния и ака­де­мии. Из все­го ска­зан­но­го вид­но, како­вы были вза­и­моот­но­ше­ния трех вели­ких дер­жав. После того как мор­ская дер­жа­ва, гос­под­ст­во­вав­шая над бере­га­ми и моно­по­ли­зи­ро­вав­шая море, достиг­ла пер­во­го важ­но­го успе­ха — поли­ти­че­ско­го отде­ле­ния евро­пей­ско­го кон­ти­нен­та от ази­ат­ско­го, она долж­на была стре­мить­ся к ослаб­ле­нию обо­их вели­ких кон­ти­нен­таль­ных царств и к охране всех мел­ких государств, меж­ду тем как Македо­ния и Азия, несмот­ря на свое вза­им­ное сопер­ни­че­ство, виде­ли в Егип­те обще­го вра­га и пото­му дей­ст­во­ва­ли или по край­ней мере долж­ны были бы дей­ст­во­вать про­тив него общи­ми сила­ми.

Мало­ази­ат­ские цар­ства

На сно­ше­ния Восто­ка с Запа­дом име­ли лишь кос­вен­ное вли­я­ние те вто­ро­сте­пен­ные государ­ства, ряд кото­рых тянул­ся от южной око­неч­но­сти Кас­пий­ско­го моря до Гел­лес­пон­та, зани­мая внут­рен­ние стра­ны Малой Азии и ее север­ные бере­га, а имен­но: Атро­па­те­на (в тепе­ре­ш­нем Азер­бай­джане, к юго-запа­ду от Кас­пий­ско­го моря), Арме­ния, Кап­па­до­кия внут­ри мало­ази­ат­ско­го мате­ри­ка, Понт на юго-восточ­ном и Вифи­ния на юго-запад­ном побе­ре­жье Чер­но­го моря. Все это были оскол­ки вели­ко­го пер­сид­ско­го цар­ства, где власт­во­ва­ли восточ­ные, боль­шей частью ста­ро­пер­сид­ские дина­стии; осо­бен­но отда­лен­ная гори­стая Атро­па­те­на слу­жи­ла насто­я­щим убе­жи­щем для ста­рин­ной пер­сид­ской нацио­наль­но­сти, над кото­рым бес­след­но про­нес­лась даже гро­за алек­сан­дров­ско­го наше­ст­вия; все эти государ­ства нахо­ди­лись в оди­на­ко­во непроч­ной внеш­ней зави­си­мо­сти от той гре­че­ской дина­стии, кото­рая заме­ни­ла или жела­ла заме­нить вели­ких царей.

Мало­ази­ат­ские кель­ты

Более важ­ное вли­я­ние на общее поло­же­ние дел име­ло кельт­ское государ­ство, обра­зо­вав­ше­е­ся внут­ри Малой Азии. Там, меж­ду Вифи­ни­ей, Пафла­го­ни­ей, Кап­па­до­ки­ей и с.541 Фри­ги­ей, посе­ли­лись три кельт­ских пле­ме­ни — толи­сто­аги, тек­то­са­ги и трок­мы, одна­ко в свя­зи с этим не отка­зав­ши­е­ся ни от сво­его род­но­го язы­ка, ни от сво­их обы­ча­ев, ни от сво­его государ­ст­вен­но­го строя, ни от при­выч­ки зани­мать­ся раз­бо­я­ми. Две­на­дцать тет­рар­хов, каж­дый из коих сто­ял во гла­ве одно­го из четы­рех кан­то­нов, на кото­рые дели­лись вла­де­ния каж­до­го из трех пле­мен, состав­ля­ли вме­сте с сове­том из трех­сот чле­нов выс­шую нацио­наль­ную власть и соби­ра­лись на «свя­щен­ном месте» (Dru­ne­me­tum), глав­ным обра­зом для того, чтобы поста­нов­лять смерт­ные при­го­во­ры. Ази­а­там каза­лись стран­ны­ми эти кельт­ские окруж­ные учреж­де­ния и отва­га и наем­но-сол­дат­ские нра­вы север­ных при­шель­цев, кото­рые то достав­ля­ли сво­им нево­ин­ст­вен­ным соседям наем­ни­ков, то на соб­ст­вен­ный счет гра­би­ли или опу­сто­ша­ли окрест­ные стра­ны. Эти дикие, но силь­ные вар­ва­ры наво­ди­ли все­об­щий страх не толь­ко на жив­шие вокруг них изне­жен­ные наро­ды, но даже на ази­ат­ских вели­ких царей, кото­рые нако­нец согла­си­лись пла­тить им дань, после того как несколь­ко ази­ат­ских армий было уни­что­же­но кель­та­ми, а царь Антиох I Сотер пал в бою, сра­жа­ясь с ними (493) [261 г.].

Пер­гам

Один бога­тый пер­гам­ский граж­да­нин по име­ни Аттал был обя­зан отваж­ной и успеш­ной борь­бе с эти­ми галль­ски­ми орда­ми тем, что полу­чил от сво­его род­но­го горо­да цар­ский титул, кото­рый мог пере­дать по наслед­ству сво­им потом­кам. Этот новый двор был в малом мас­шта­бе тем же, чем в боль­шем был алек­сан­дрий­ский; здесь так­же обра­ща­ли глав­ное вни­ма­ние на извле­че­ние мате­ри­аль­ных выгод и ока­зы­ва­ли покро­ви­тель­ство искус­ствам и лите­ра­ту­ре, а пра­ви­тель­ство дер­жа­лось осмот­ри­тель­ной и трез­вой каби­нет­ной поли­ти­ки, стре­мив­шей­ся частью к ослаб­ле­нию обо­их опас­ных кон­ти­нен­таль­ных соседей, частью к осно­ва­нию в запад­ной части Малой Азии само­сто­я­тель­но­го гре­че­ско­го государ­ства. Пол­ная государ­ст­вен­ная каз­на мно­го спо­соб­ст­во­ва­ла росту зна­че­ния этих пер­гам­ских вла­сти­те­лей; они дава­ли сирий­ским царям взай­мы зна­чи­тель­ные сум­мы, упла­та кото­рых впо­след­ст­вии сыг­ра­ла неко­то­рую роль в чис­ле постав­лен­ных Римом мир­ных усло­вий; этим спо­со­бом при­об­ре­та­лись даже новые вла­де­ния; так, напри­мер, Атта­лу была про­да­на за 30 талан­тов (51 тыс. тале­ров) Эги­на, кото­рая была отня­та в послед­нюю вой­ну соеди­нен­ны­ми сила­ми рим­лян и это­лий­цев у союз­ни­ков Филип­па — ахей­цев — и по дого­во­ру доста­лась это­лий­цам. Одна­ко, несмот­ря на блеск дво­ра и на цар­ский титул пра­ви­те­ля, пер­гам­ская общи­на посто­ян­но носи­ла на себе какой-то город­ской харак­тер, да и в сво­ей поли­ти­ке обык­но­вен­но дей­ст­во­ва­ла заод­но с воль­ны­ми горо­да­ми. Сам Аттал — этот Лорен­цо Меди­чи древ­но­сти — оста­вал­ся в тече­ние всей сво­ей жиз­ни бога­тым граж­да­ни­ном, и семей­ная жизнь Атта­лидов, в кото­рой и после при­ня­тия цар­ско­го титу­ла по-преж­не­му цари­ли еди­но­ду­шие и искрен­ность, рез­ко отли­ча­лась от бес­пут­но­го и позор­но­го обра­за жиз­ни дру­гих более родо­ви­тых дина­стий.

Гре­ция

В евро­пей­ской Гре­ции кро­ме рим­ских вла­де­ний на восточ­ном побе­ре­жье, из кото­рых в самых зна­чи­тель­ных, как напри­мер в Кер­ки­ре, как буд­то бы име­ли посто­ян­ное место­пре­бы­ва­ние рим­ские долж­ност­ные лица, и кро­ме соб­ст­вен­но Македон­ской обла­сти свою соб­ст­вен­ную поли­ти­ку были более или менее в состо­я­нии еще про­во­дить: в север­ной Гре­ции эпи­роты, акар­нан­цы и это­лий­цы, в сред­ней Гре­ции бео­тий­цы и афи­няне, в Пело­пон­не­се ахей­цы, лакеде­мо­няне, мес­сен­цы и элей­цы.

Эпи­роты, акар­нан­цы и бео­тий­цы

Из этих пле­мен эпи­роты, акар­нан­цы и бео­тий­цы были во мно­гих отно­ше­ни­ях свя­за­ны с Македо­ни­ей, в осо­бен­но­сти акар­нан­цы, пото­му что толь­ко покро­ви­тель­ство македо­нян мог­ло с.542 изба­вить их от угне­те­ния, кото­рым им гро­зи­ли это­лий­цы; но ни одно из них не име­ло боль­шо­го зна­че­ния. Внут­рен­нее устрой­ство было повсюду раз­лич­но; при­ме­ром тому, что там отча­сти тво­ри­лось, может слу­жить хотя бы то, что у бео­тий­цев, кото­рые, впро­чем, более всех стра­да­ли в этом отно­ше­нии, вошло в обы­чай заве­щать ассо­ци­а­ци­ям обще­ст­вен­ных тра­пез вся­кую соб­ст­вен­ность, на кото­рую не было наслед­ни­ков по пря­мой нис­хо­дя­щей линии, а со вся­ко­го, кто желал быть выбран­ным на государ­ст­вен­ную долж­ность, в тече­ние мно­гих деся­ти­ле­тий бра­ли обя­за­тель­ство, что он не доз­во­лит ника­ко­му креди­то­ру и по мень­шей мере креди­то­ру-ино­стран­цу взыс­ки­вать долж­ные ему день­ги.

Афи­няне

Афи­няне нахо­ди­ли в Алек­сан­дрии защи­ту про­тив Македо­нии и жили в тес­ном сою­зе с это­лий­ца­ми; они так­же были совер­шен­но бес­силь­ны, и толь­ко оре­ол атти­че­ско­го искус­ства и поэ­зии воз­вы­шал этих недо­стой­ных наслед­ни­ков бле­стя­ще­го про­шло­го над рядом мел­ких горо­дов тако­го же типа.

Это­лий­цы

Более проч­но было могу­ще­ство это­лий­ско­го сою­за; севе­ро­гре­че­ская народ­ность еще не утра­ти­ла там сво­ей силы, но зара­зи­лась нрав­ст­вен­ной рас­пу­щен­но­стью и свое­во­ли­ем; там суще­ст­во­вал государ­ст­вен­ный закон, по кото­ро­му это­ли­ец мог слу­жить наем­ни­ком про­тив вся­ко­го дру­го­го государ­ства, даже про­тив тако­го, кото­рое нахо­ди­лось в сою­зе с Это­ли­ей; и когда осталь­ные гре­ки насто­я­тель­но про­си­ли отме­нить такое без­образ­ное поста­нов­ле­ние, это­лий­ский совет отве­чал им, что ско­рее мож­но выжить это­лий­цев из Это­лии, чем исклю­чить это поста­нов­ле­ние из мест­но­го зако­но­да­тель­ства. Это­лий­цы мог­ли бы при­не­сти мно­го поль­зы гре­че­ской нации, если бы не при­чи­ня­ли ей боль­шо­го вреда этим орга­ни­зо­ван­ным раз­бой­ни­чьим про­мыс­лом, сво­ей упор­ной враж­дой с ахей­ским сою­зом и сво­ей пагуб­ной оппо­зи­ци­ей про­тив вели­кой македон­ской дер­жа­вы.

Ахей­цы

В Пело­пон­не­се ахей­ский союз соеди­нил луч­шие эле­мен­ты соб­ст­вен­но Гре­ции в один Союз, для кото­ро­го слу­жи­ли осно­ва­ми циви­ли­за­ции, нацио­наль­но­сти и миро­лю­би­вая готов­ность к борь­бе. Но цве­ту­щее состо­я­ние и в осо­бен­но­сти обо­ро­но­спо­соб­ность сою­за, несмот­ря на его рас­ши­ре­ние, были подо­рва­ны дипло­ма­ти­че­ским эго­из­мом Ара­та, кото­рый втя­нул ахей­ский союз в пагуб­ные ссо­ры со Спар­той и при­чи­нил ему еще более вреда тем, что вызвал вме­ша­тель­ство македо­нян в дела Пело­пон­не­са; этим путем Арат совер­шен­но под­чи­нил ахей­ский союз вер­хов­ной вла­сти македо­нян, так что с тех пор в глав­ных ахей­ских кре­по­стях сто­я­ли македон­ские гар­ни­зо­ны и там еже­год­но при­но­си­лась при­ся­га в вер­но­сти Филип­пу.

Спар­та, Элида, Мес­се­на

Более сла­бые пело­пон­нес­ские государ­ства — Элида, Мес­се­на и Спар­та — руко­вод­ст­во­ва­лись в сво­ей поли­ти­ке ста­рин­ной враж­дой к ахей­ско­му сою­зу, кото­рая пита­лась раздо­ра­ми из-за гра­ниц; они дер­жа­ли сто­ро­ну это­лий­цев про­тив македо­нян, пото­му что ахей­цы были в сою­зе с Филип­пом. Меж­ду эти­ми государ­ства­ми при­об­ре­ло неко­то­рое зна­че­ние толь­ко спар­тан­ское сол­дат­ское цар­ство, пере­шед­шее после смер­ти Маха­нида в руки неко­е­го Наби­са; этот Набис с посто­ян­но воз­рас­тав­шей дер­зо­стью искал опо­ры в бро­дя­гах и стран­ст­ву­ю­щих наем­ни­ках, кото­рым разда­вал не толь­ко дома и поля, но даже жен и детей спар­тан­ских граж­дан; он ста­ра­тель­но под­дер­жи­вал эти свя­зи и, вла­дея несколь­ки­ми местеч­ка­ми на ост­ро­ве Кри­те, всту­пил в союз с этим глав­ным при­то­ном наем­ни­ков и пира­тов, для того чтобы сооб­ща зани­мать­ся мор­ски­ми раз­бо­я­ми. Его хищ­ни­че­ские набе­ги на суше и его кораб­ли, зани­мав­ши­е­ся мор­ски­ми раз­бо­я­ми под­ле мыса Малеи, наво­ди­ли страх на все окрест­ные стра­ны; его само­го нена­виде­ли с.543 за низость и жесто­кость; но его вла­ды­че­ство рас­ши­ря­лось, и око­ло того вре­ме­ни, когда про­ис­хо­ди­ла бит­ва при Заме, ему даже уда­лось завла­деть Мес­се­ной.

Союз гре­че­ских горо­дов

Нако­нец из всех вто­ро­сте­пен­ных государств самы­ми неза­ви­си­мы­ми были воль­ные гре­че­ские тор­го­вые горо­да, раз­бро­сан­ные по евро­пей­ским бере­гам Про­пон­ти­ды, по все­му мало­ази­ат­ско­му побе­ре­жью и по ост­ро­вам Эгей­ско­го моря; они пред­став­ля­ют самую свет­лую сто­ро­ну в этом смут­ном раз­но­об­ра­зии эллин­ской государ­ст­вен­ной систе­мы, в осо­бен­но­сти те три горо­да, кото­рые сно­ва ста­ли поль­зо­вать­ся пол­ной сво­бо­дой после смер­ти Алек­сандра и бла­го­да­ря ожив­лен­ной мор­ской тор­гов­ле достиг­ли нема­ло­важ­но­го поли­ти­че­ско­го зна­че­ния и даже зна­чи­тель­но­го рас­ши­ре­ния сво­их вла­де­ний; цари­ца Бос­фо­ра Визан­тия, обя­зан­ная сво­им богат­ст­вом и могу­ще­ст­вом тран­зит­ным пошли­нам и обшир­ной тор­гов­ле хле­бом, кото­рую она вела на бере­гах Чер­но­го Моря, Кизик на ази­ат­ском бере­гу Про­пон­ти­ды, коло­ния и наслед­ник Миле­та, нахо­див­ший­ся в самой тес­ной свя­зи с пер­гам­ским дво­ром, и нако­нец преж­де все­го Родос.

Родос

Тот­час после смер­ти Алек­сандра родо­с­цы изгна­ли сто­яв­ший у них македон­ский гар­ни­зон и бла­го­да­ря их выгод­но­му для тор­гов­ли и море­пла­ва­ния поло­же­нию пре­вра­ти­лись в посред­ни­ков тор­го­вых сно­ше­ний во всем восточ­ном бас­сейне Сре­ди­зем­но­го моря; их пре­вос­ход­ный флот и муже­ство их граж­дан, бли­ста­тель­но дока­зан­ное зна­ме­ни­той оса­дой в 450 г. [304 г.], дали им воз­мож­ность сде­лать­ся не толь­ко осмот­ри­тель­ны­ми и энер­гич­ны­ми пред­ста­ви­те­ля­ми ней­траль­ной тор­го­вой поли­ти­ки, но и ее защит­ни­ка­ми в ту эпо­ху непре­кра­щав­шей­ся вза­им­ной враж­ды; так напри­мер, они силой ору­жия заста­ви­ли Визан­тию про­пус­кать их кораб­ли через Бос­фор без взыс­ка­ния пошлин и не доз­во­ли­ли пер­гам­ским дина­стам запе­реть вход в Чер­ное море. С дру­гой сто­ро­ны, они по мере воз­мож­но­сти ста­ра­лись избе­гать сухо­пут­ных войн, хотя и при­об­ре­ли доволь­но зна­чи­тель­ные вла­де­ния на про­ти­во­по­лож­ном карий­ском бере­гу, а если им это не уда­ва­лось, то вели их с помо­щью наем­ных сол­дат. Они повсюду заво­ди­ли дру­же­ские сно­ше­ния — в Сира­ку­зах, в Македо­нии, в Сирии и осо­бен­но в Егип­те — и поль­зо­ва­лись боль­шим ува­же­ни­ем при ино­стран­ных дво­рах, так что во вре­мя войн меж­ду вели­ки­ми дер­жа­ва­ми неред­ко слу­ча­лось, что эти послед­ние при­бе­га­ли к их посред­ни­че­ству. Совер­шен­но осо­бым одна­ко рас­по­ло­же­ни­ем их поль­зо­ва­лись гре­че­ские при­мор­ские горо­да, раз­бро­сан­ные в огром­ном чис­ле по бере­гам пон­тий­ско­го, вифин­ско­го и пер­гам­ско­го царств и так­же на отня­тых Егип­том у Селев­кидов мало­ази­ат­ских бере­гах и ост­ро­вах, как напри­мер Синоп, Герак­лея Пон­тий­ская, Киос, Ламп­сак, Абидос, Мити­ле­на, Хиос, Смир­на, Самос, Гали­кар­насс и мно­гие дру­гие. Все эти горо­да были в сущ­но­сти сво­бод­ны, так как их зави­си­мость от вер­хов­ных вла­сти­те­лей стра­ны выра­жа­лась толь­ко в испра­ши­ва­нии под­твер­жде­ния их при­ви­ле­гий и самое боль­шее в упла­те уме­рен­ной дани, и, если со сто­ро­ны дина­стов предъ­яв­ля­лись какие-нибудь неуме­рен­ные при­тя­за­ния, они отста­и­ва­ли свои пра­ва или хит­рой уступ­чи­во­стью, или силой. В этих слу­ча­ях их глав­ны­ми защит­ни­ка­ми были родо­с­цы, кото­рые, напри­мер, ока­за­ли энер­гич­ную под­держ­ку Сино­пу про­тив Мит­ри­да­та Пон­тий­ско­го. В какой мере воль­но­сти этих мало­ази­ат­ских горо­дов упро­чи­лись сре­ди раздо­ров и бла­го­да­ря имен­но рас­прям меж­ду монар­ха­ми, вид­но, напри­мер, из того фак­та, что несколь­ко лет спу­стя меж­ду Антиохом и рим­ля­на­ми шел спор не о том, долж­ны ли эти горо­да поль­зо­вать­ся сво­бо­дой, а о том, долж­ны ли они испра­ши­вать у царя под­твер­жде­ния сво­их хар­тий. с.544 Как по сво­им свое­об­раз­ным отно­ше­ни­ям к мест­ным вер­хов­ным вла­сти­те­лям, так и по все­му осталь­но­му этот союз горо­дов был насто­я­щей Ган­зой, во гла­ве кото­рой сто­ял Родос, всту­пав­ший с дру­ги­ми государ­ства­ми в пере­го­во­ры и заклю­чав­ший с ними усло­вия как за себя, так и за сво­их союз­ни­ков. Там отста­и­ва­лись город­ские воль­но­сти от монар­хи­че­ских при­тя­за­ний, и, в то вре­мя как вокруг город­ских стен буше­ва­ли вой­ны, там бла­го­да­ря срав­ни­тель­но более обес­пе­чен­но­му внут­рен­не­му спо­кой­ст­вию под­дер­жи­вал­ся граж­дан­ский дух, раз­ви­ва­лось граж­дан­ское бла­го­со­сто­я­ние и про­цве­та­ли искус­ства и нау­ки, кото­рые не чув­ст­во­ва­ли на себе гне­та свое­воль­ной сол­дат­чи­ны и не зара­жа­лись тле­твор­ной при­двор­ной атмо­сфе­рой.

Царь Филипп Македон­ский

Так обсто­я­ло дело на Восто­ке в то вре­мя, когда рух­ну­ла пре­гра­да, отде­ляв­шая его от Запа­да и когда восточ­ным дер­жа­вам, и преж­де всех дру­гих Филип­пу Македон­ско­му, при­шлось вме­шать­ся в запад­ные дела. Как это слу­чи­лось и как велась пер­вая македон­ская вой­на (540—549) [214—205 гг.], уже отча­сти было рас­ска­за­но ранее; вме­сте с тем нами уже было ука­за­но, что мог бы сде­лать Филипп, если бы при­нял уча­стие в ган­ни­ба­лов­ской войне, и как мало сбы­лось из все­го того, чего был впра­ве ожи­дать и на что был впра­ве рас­счи­ты­вать Ган­ни­бал. Тогда еще раз под­твер­ди­лось на деле, что абсо­лют­ная наслед­ст­вен­ная монар­хия — самая пагуб­ная из всех азарт­ных игр. Филипп не был тем чело­ве­ком, какой был в то вре­мя нужен для Македо­нии, но он не был и пол­ным ничто­же­ст­вом. Это был насто­я­щий царь и в луч­шем и в худ­шем смыс­ле это­го сло­ва. Основ­ной при­су­щей ему чер­той было стрем­ле­ние к неогра­ни­чен­ной и нераздель­ной вла­сти; он гор­дил­ся сво­ей пор­фи­рой, но гор­дил­ся и имел пра­во гор­дить­ся не ею одной. Он выка­зы­вал не толь­ко храб­рость сол­да­та и смет­ли­вость пол­ко­во­д­ца, но и высо­кий ум в управ­ле­нии государ­ст­вен­ны­ми дела­ми вся­кий раз, как была заде­та честь Македо­нии. Щед­ро ода­рен­ный и здра­вым смыс­лом и ост­ро­уми­ем, он рас­по­ла­гал к себе вся­ко­го, кого хотел, и осо­бен­но самых даро­ви­тых и обра­зо­ван­ных людей, как напри­мер Фла­ми­ни­на и Сци­пи­о­на; он был при­ят­ным собе­сед­ни­ком за куб­ком вина и был опа­сен для жен­щин не одним толь­ко высо­ким саном. Но вме­сте с тем это был один из самых кич­ли­вых и самых нече­сти­вых людей, каких поро­дил его наг­лый век. Он имел обык­но­ве­ние гово­рить, что нико­го не боит­ся кро­ме богов, но давал повод думать, что это были те же боги, кото­рым посто­ян­но при­но­сил жерт­вы началь­ник его флота Дике­арх, — без­бо­жие (Ase­beia) и без­за­ко­ние (Pa­ra­no­mia). Для него не была свя­щен­ной жизнь его совет­ни­ков и тех, кто помо­гал ему при­во­дить в испол­не­ние его замыс­лы, а свою зло­бу на афи­нян и на Атта­ла он удо­вле­тво­рил уни­что­же­ни­ем заме­ча­тель­ных памят­ни­ков и зна­ме­ни­тых про­из­веде­ний искус­ства; ему при­пи­сы­ва­ет­ся поли­ти­че­ское пра­ви­ло, что умерт­вив­ший отца дол­жен умерт­вить и его сыно­вей. Он, быть может, и не нахо­дил наслаж­де­ния в жесто­ко­сти, но был совер­шен­но рав­но­ду­шен к чужой жиз­ни и к чужим стра­да­ни­ям, и в его непре­клон­ном и черст­вом серд­це не было места для той непо­сле­до­ва­тель­но­сти, кото­рая одна толь­ко дела­ет людей тер­пи­мы­ми. Он так реши­тель­но и так рез­ко объ­явил во все­услы­ша­ние, что неогра­ни­чен­но­го монар­ха не могут свя­зы­вать ника­кие обе­ща­ния и ника­кие тре­бо­ва­ния нрав­ст­вен­но­сти, что имен­но этим создал для сво­их замыс­лов самые непре­одо­ли­мые пре­пят­ст­вия. Ему нель­зя отка­зать ни в про­ни­ца­тель­но­сти, ни в энер­гии, но с эти­ми каче­ства­ми стран­ным обра­зом соеди­ня­лись нере­ши­тель­ность и бес­печ­ность; это объ­яс­ня­ет­ся отча­сти тем, что он был с.545 при­зван к неогра­ни­чен­ной вла­сти, когда ему было толь­ко сем­на­дцать лет, и что его неисто­вые выход­ки про­тив вся­ко­го, кто пре­пят­ст­во­вал его само­вла­стию воз­ра­же­ни­я­ми или непри­ят­ны­ми сове­та­ми, оттолк­ну­ли от него всех само­сто­я­тель­ных совет­ни­ков. Труд­но решить, что тво­ри­лось в его душе, когда он так вяло и так бес­слав­но вел первую македон­скую вой­ну, — было ли то от бес­печ­но­сти, про­ис­хо­дя­щей от высо­ко­ме­рия, кото­рое напря­га­ет все свои силы лишь ввиду неми­ну­е­мой опас­но­сти, или же от рав­но­ду­шия к не им самим заду­ман­но­му пла­ну воен­ных дей­ст­вий и зави­сти к сла­ве Ган­ни­ба­ла, помра­чав­шей его соб­ст­вен­ную. Конеч­но, по тому, как он дей­ст­во­вал впо­след­ст­вии, в нем уже нель­зя было узнать того само­го Филип­па, чья мед­ли­тель­ность раз­ру­ши­ла план Ган­ни­ба­ла.

Македо­ния и Азия про­тив Егип­та

Филипп заклю­чил в 548/549 г. [206/205 г.] мир­ный дого­вор с это­лий­ца­ми и рим­ля­на­ми с серь­ез­ным наме­ре­ни­ем жить в мире с Римом и посвя­тить себя исклю­чи­тель­но восточ­ным делам. Не под­ле­жит сомне­нию, что он был недо­во­лен столь быст­рым пора­же­ни­ем Кар­фа­ге­на; нет ниче­го невоз­мож­но­го и в том, что Ган­ни­бал рас­счи­ты­вал на вто­рич­ное объ­яв­ле­ние Македо­ни­ей вой­ны и что Филипп тай­ком уси­лил послед­нюю кар­фа­ген­скую армию, при­слав ей наем­ни­ков. Но слож­ней­шие ком­би­на­ции, в кото­рые Филипп тем вре­ме­нем впу­тал­ся на Восто­ке, так же как и спо­соб при­сыл­ки Кар­фа­ге­ну под­креп­ле­ний и в осо­бен­но­сти пол­ное мол­ча­ние рим­лян об этом нару­ше­нии мир­но­го дого­во­ра, в то вре­мя как они иска­ли пово­дов для вой­ны, — все это ясно дока­зы­ва­ет, что Филипп вовсе не имел наме­ре­ния навер­стать в 551 г. [203 г.] то, что ему сле­до­ва­ло сде­лать деся­тью года­ми ранее. Он устре­мил свои взо­ры в совер­шен­но дру­гую сто­ро­ну. Еги­пет­ский царь Пто­ле­мей Фило­па­тор умер в 549 г. [205 г.]. Про­тив его пре­ем­ни­ка, пяти­лет­не­го Пто­ле­мея Эпи­фа­на, объ­еди­ни­лись царь Македо­нии Филипп и царь Азии Антиох с наме­ре­ни­ем вполне насы­тить ста­рин­ную нена­висть кон­ти­нен­таль­ных монар­хий к мор­ской дер­жа­ве. Пред­по­ла­га­лось раз­дро­бить еги­пет­ское государ­ство: Еги­пет и Кипр долж­ны были достать­ся Антио­ху, а Кире­на, Иония и Цик­ла­ды — Филип­пу. Совер­шен­но в мане­ре Филип­па, пре­не­бре­гав­ше­го вся­ки­ми при­ли­чи­я­ми, цари нача­ли вой­ну не толь­ко без вся­ко­го к ней пово­да, но даже без вся­ко­го бла­го­вид­но­го пред­ло­га, «совер­шен­но так, как боль­шие рыбы пожи­ра­ют малень­ких». Впро­чем, рас­чет союз­ни­ков и в осо­бен­но­сти Филип­па был верен. Еги­пет был настоль­ко занят обо­ро­ной про­тив сво­его бли­жай­ше­го соседа в Сирии, что его мало­ази­ат­ские вла­де­ния и Цик­ла­ды оста­ва­лись совер­шен­но без­за­щит­ны­ми, когда Филипп напал на них как на свою долю общей добы­чи. В том самом году, когда Кар­фа­ген заклю­чил с Римом мир (553) [201 г.], Филипп поса­дил десант­ные вой­ска на соору­жен­ные под­власт­ны­ми ему горо­да­ми кораб­ли и при­ка­зал этим кораб­лям напра­вить­ся вдоль фра­кий­ско­го побе­ре­жья. Там была отня­та у это­лий­ско­го гар­ни­зо­на Лиси­ма­хия и был занят Перинф, нахо­див­ший­ся под про­тек­то­ра­том Визан­тии. Этим Филипп нару­шил мир с визан­тий­ца­ми и во вся­ком слу­чае испор­тил доб­рые отно­ше­ния с это­лий­ца­ми, толь­ко что заклю­чив­ши­ми с ним мир­ный дого­вор. Мор­ской пере­езд в Азию был совер­шен без вся­ких затруд­не­ний, пото­му что царь Вифи­нии Пру­зий нахо­дил­ся в сою­зе с Македо­ни­ей; в награ­ду за это Филипп помог Пру­зию овла­деть нахо­див­ши­ми­ся на его терри­то­рии гре­че­ски­ми тор­го­вы­ми горо­да­ми. Кал­хедон доб­ро­воль­но поко­рил­ся. Киос ока­зал сопро­тив­ле­ние, но был взят при­сту­пом и раз­ру­шен до осно­ва­ния, а его жите­ли были обра­ще­ны в раб­ство; это была бес­цель­ная жесто­кость, о кото­рой с.546 сожа­лел сам Пру­зий, желав­ший полу­чить этот город в цело­сти, и кото­рая воз­буди­ла глу­бо­кое него­до­ва­ние во всем эллин­ском мире.

Родос­ская Ган­за и Пер­гам в борь­бе с Филип­пом

Всех более были оскорб­ле­ны это­лий­цы, чей стра­тег коман­до­вал в Кио­се, и родо­с­цы, чьи пред­ло­же­ния посред­ни­че­ства были веро­лом­но и пре­зри­тель­но отверг­ну­ты царем. Но и неза­ви­си­мо от это­го инте­ре­сы всех гре­че­ских тор­го­вых горо­дов ока­за­лись постав­лен­ны­ми на кар­ту. Они не мог­ли при­ми­рить­ся с мыс­лью, что сла­бые и почти толь­ко номи­наль­ные узы еги­пет­ско­го вла­ды­че­ства будут заме­не­ны македон­ским дес­по­тиз­мом, с кото­рым никак не мог­ли бы ужить­ся ни город­ское само­управ­ле­ние, ни сво­бо­да тор­го­вых сно­ше­ний; а страш­ная участь, постиг­шая жите­лей Киоса, свиде­тель­ст­во­ва­ла о том, что дело шло уже не о пра­ве утвер­ждать город­ские хар­тии, а о жиз­ни или смер­ти для каж­до­го и для всех. Ламп­сак уже пал, а с Фасо­сом было поступ­ле­но так же, как и с Кио­с­ом; поэто­му сле­до­ва­ло торо­пить­ся. Храб­рый родос­ский стра­тег Фео­фи­лиск стал убеж­дать сво­их сограж­дан защи­щать­ся общи­ми сила­ми от общей опас­но­сти и не допус­кать, чтобы горо­да и ост­ро­ва ста­но­ви­лись пооди­ноч­ке добы­чей вра­га. Родос решил после­до­вать это­му сове­ту и объ­явил Филип­пу вой­ну. К нему при­со­еди­ни­лась Визан­тия; то же сде­лал лич­ный и поли­ти­че­ский враг Филип­па, пре­ста­ре­лый пер­гам­ский царь Аттал. В то вре­мя как флот союз­ни­ков соби­рал­ся у бере­гов Эолии, Филипп отрядил часть сво­их кораб­лей для овла­де­ния Хио­сом и Само­сом. С осталь­ны­ми кораб­ля­ми он сам появил­ся перед Пер­га­мом и без­ре­зуль­тат­но бло­ки­ро­вал этот город; ему при­шлось удо­воль­ст­во­вать­ся тем, что ничто не меша­ло ему рыс­кать по рав­нине и раз­ру­шать хра­мы в дока­за­тель­ство македон­ской храб­ро­сти. Он вне­зап­но поки­нул эту стра­ну и отплыл с наме­ре­ни­ем соеди­нить­ся со сво­ей эскад­рой, сто­яв­шей под­ле Само­са. Но родос­ско-пер­гам­ский флот пошел вслед за ним и при­нудил его при­нять сра­же­ние в Хиос­ском про­ли­ве. Македон­ские палуб­ные суда были менее мно­го­чис­лен­ны, чем непри­я­тель­ские, но их откры­тые лод­ки вос­пол­ня­ли это нера­вен­ство, а сол­да­ты Филип­па дра­лись с боль­шим муже­ст­вом; тем не менее он был побеж­ден. Почти поло­ви­на его палуб­ных судов, а имен­но два­дцать четы­ре, была частью потоп­ле­на, частью взя­та непри­я­те­лем; 6 тысяч македон­ских мат­ро­сов и 3 тыся­чи сол­дат погиб­ли вме­сте с адми­ра­лом Демо­кра­том, 2 тыся­чи были взя­ты в плен. Союз­ни­кам эта победа сто­и­ла не более 800 чело­век и 6 парус­ных судов. Но из союз­ных пред­во­ди­те­лей Аттал был отре­зан от сво­его флота и при­нуж­ден поса­дить свой адми­раль­ский корабль на мель под­ле Эритры, а Фео­фи­лиск Родос­ский, кото­рый сво­им граж­дан­ским муже­ст­вом воз­будил вой­ну и сво­ею храб­ро­стью доста­вил союз­ни­кам победу, умер на дру­гой день от ран. Затем флот Атта­ла воз­вра­тил­ся домой, а родос­ский флот остал­ся на неко­то­рое вре­мя под­ле Хиоса; поэто­му Филипп, оши­боч­но при­пи­сы­вав­ший себе победу, мог про­дол­жать свой путь и напра­вить­ся к Само­су с целью завла­деть карий­ски­ми горо­да­ми. У карий­ских бере­гов, под­ле неболь­шо­го ост­ро­ва Лады, перед милет­ской гава­нью, родо­с­цы, на этот раз уже без под­держ­ки со сто­ро­ны Атта­ла, сно­ва всту­пи­ли в бой с македон­ским фло­том, нахо­див­шим­ся под коман­дой Герак­лида. Победа, кото­рую опять при­пи­сы­ва­ли себе обе сто­ро­ны, была, по-види­мо­му, одер­жа­на македо­ня­на­ми, так как родо­с­цы отсту­пи­ли к Мин­до­су и оттуда к Косу, меж­ду тем как македо­няне заня­ли Милет, а македон­ская эскад­ра, нахо­див­ша­я­ся под началь­ст­вом это­лий­ца Дике­ар­ха, завла­де­ла Цик­ла­да­ми. Тем вре­ме­нем Филипп был занят заво­е­ва­ни­ем родос­ских вла­де­ний и гре­че­ских горо­дов на карий­ском мате­ри­ке; если бы он с.547 поже­лал напасть на само­го Пто­ле­мея и не пред­по­чел огра­ни­чить­ся захва­том сво­ей доли добы­чи, то он уже мог бы помыш­лять в то вре­мя о похо­де на Еги­пет. Хотя в Карии македо­няне не нашли ника­кой непри­я­тель­ской армии и Филипп мог бес­пре­пят­ст­вен­но прой­ти из Маг­не­зии в Мила­су, но там каж­дый город был кре­по­стью, и осад­ная вой­на затя­ну­лась, не при­но­ся и не обе­щая зна­чи­тель­ных резуль­та­тов. Лидий­ский сатрап Зевк­сис под­дер­жи­вал союз­ни­ков сво­его госуда­ря так же сла­бо, как сла­бо всту­пал­ся Филипп за инте­ре­сы сирий­ско­го царя, а гре­че­ские горо­да ока­зы­ва­ли содей­ст­вие толь­ко из стра­ха или по при­нуж­де­нию. Снаб­же­ние армии про­до­воль­ст­ви­ем ста­но­ви­лось все более и более затруд­ни­тель­ным; Филип­пу при­хо­ди­лось гра­бить тех, кто преж­де доб­ро­воль­но достав­лял ему про­ви­ант, и затем сно­ва обра­щать­ся к ним с прось­ба­ми, а это было вовсе не в его харак­те­ре. Так про­шло хоро­шее вре­мя года, а тем вре­ме­нем родо­с­цы уси­ли­ли свой флот, к кото­ро­му сно­ва при­со­еди­нил­ся флот Атта­ла, так что на их сто­роне ока­зал­ся реши­тель­ный пере­вес мор­ских сил. Они, по-види­мо­му, уже были в состо­я­нии отре­зать царю отступ­ле­ние и при­нудить его остать­ся на зим­них квар­ти­рах в Карии, меж­ду тем как его воз­вра­ще­ния в Македо­нию насто­я­тель­но тре­бо­ва­ли домаш­ние дела и в осо­бен­но­сти опас­ность вме­ша­тель­ства со сто­ро­ны это­лий­цев и рим­лян. Филипп понял опас­ность сво­его поло­же­ния; он оста­вил гар­ни­зо­ны — в общей слож­но­сти до 3 тысяч чело­век — частью в Мирине с целью угро­жать Пер­га­му, частью в неболь­ших город­ках вокруг Мила­сы — в Яссе, Бар­ги­лии, Эвро­ме, Педа­зе — с целью обес­пе­чить обла­да­ние пре­вос­ход­ной гава­нью и местом высад­ки в Карии; бла­го­да­ря небреж­но­сти, с кото­рой союз­ни­ки сте­рег­ли море, ему уда­лось достиг­нуть с фло­том бере­гов Фра­кии и еще до наступ­ле­ния зимы 553/554 г. [201/200 г.] воз­вра­тить­ся домой.

Дипло­ма­ти­че­ское вме­ша­тель­ство рим­лян

Дей­ст­ви­тель­но, на Запа­де соби­ра­лась про­тив Филип­па гро­за, кото­рая не дава­ла ему воз­мож­но­сти про­дол­жать ограб­ле­ние без­за­щит­но­го Егип­та. Сму­ты на Восто­ке нача­ли бес­по­ко­ить рим­лян, заклю­чив­ших в том же году мир с Кар­фа­ге­ном на про­дик­то­ван­ных ими сами­ми усло­ви­ях. Не раз утвер­жда­лось, буд­то немед­лен­но после заво­е­ва­ния Запа­да ими было при­ступ­ле­но к заво­е­ва­нию Восто­ка; но зре­лое обсуж­де­ние долж­но при­ве­сти нас к более обос­но­ван­ным выво­дам. Лишь тупо­ум­ная недоб­ро­со­вест­ность в состо­я­нии не при­знать, что в то вре­мя Рим вовсе не стре­мил­ся к вла­ды­че­ству над государ­ства­ми Сре­ди­зем­но­го моря и желал толь­ко одно­го — иметь в Афри­ке и Гре­ции без­опас­ных соседей; а Македо­ния сама по себе вовсе не была опас­ной для Рима. Ее силы, конеч­но, не были незна­чи­тель­ны, и вполне оче­вид­но, что рим­ский сенат неохот­но согла­сил­ся в 548/549 г. [206/205 г.] на заклю­че­ние мир­но­го дого­во­ра, остав­ляв­ше­го за ней все ее преж­ние вла­де­ния. Но до какой сте­пе­ни были ничтож­ны опа­се­ния, кото­рые Македо­ния вну­ша­ла или была в состо­я­нии вну­шить Риму, все­го яснее вид­но по незна­чи­тель­но­му чис­лу войск, с кото­ры­ми Рим вел сле­дую­щую вой­ну и кото­рым, одна­ко, нико­гда не при­хо­ди­лось иметь дела с более мно­го­чис­лен­ной непри­я­тель­ской арми­ей. Сенат конеч­но охот­но уни­зил бы Македо­нию, но он нахо­дил, что это уни­же­ние было бы куп­ле­но слиш­ком доро­гой ценой, если бы из-за него рим­ским вой­скам при­шлось вести в Македо­нии сухо­пут­ную вой­ну; поэто­му немед­лен­но вслед за уда­ле­ни­ем это­лий­цев он доб­ро­воль­но заклю­чил мир на осно­ва­нии sta­tus quo. Сле­до­ва­тель­но, нет ника­ко­го осно­ва­ния утвер­ждать, буд­то рим­ское пра­ви­тель­ство заклю­чи­ло этот мир с твер­дым наме­ре­ни­ем воз­об­но­вить вой­ну при удоб­ном слу­чае, и не под­ле­жит с.548 ника­ко­му сомне­нию, что в то вре­мя вой­на с Македо­ни­ей была бы в выс­шей сте­пе­ни неудоб­на для рим­лян, так как силы государ­ства были доведе­ны до край­не­го исто­ще­ния, и рим­ское граж­дан­ство с край­ней неохотой согла­си­лось бы на вто­рую замор­скую вой­ну. Но этой вой­ны уже нель­зя было избег­нуть. Еще мож­но было бы ужить­ся с таким сосе­дом, каким было македон­ское государ­ство в 549 г. [205 г.], но нель­зя было допу­стить, чтобы оно при­со­еди­ни­ло к сво­им вла­де­ни­ям луч­шую часть мало­ази­ат­ской Гре­ции и важ­ный город Кире­ну и угне­та­ло ней­траль­ные тор­го­вые государ­ства, удва­и­вая этим свои силы. К тому же паде­ние Егип­та и уни­же­ние, а может быть, и заво­е­ва­ние Родо­са нанес­ли бы тяже­лые раны тор­гов­ле как сици­лий­ской, так и ита­лий­ской, да и вооб­ще раз­ве мож­но было спо­кой­но смот­реть, как ита­лий­ская тор­гов­ля с Восто­ком ста­ви­лась в зави­си­мость от двух боль­ших кон­ти­нен­таль­ных дер­жав? Сверх того, долг чести обя­зы­вал рим­лян всту­пить­ся за их вер­но­го союз­ни­ка в пер­вой македон­ской войне Атта­ла и не допус­кать, чтобы Филипп, уже пред­при­няв­ший оса­ду его сто­ли­цы, отнял у него и его вла­де­ния и его под­дан­ных. Нако­нец при­тя­за­ния Рима на роль покро­ви­те­ля всех элли­нов не были пустой фра­зой: жите­ли Неа­по­ля, Реги­о­на, Мас­са­лии и Эмпо­рий мог­ли засвиде­тель­ст­во­вать, что это покро­ви­тель­ство осу­ществля­лось на деле, и нет ника­ких сомне­ний в том, что в то вре­мя рим­ляне нахо­ди­лись с гре­ка­ми в более тес­ной свя­зи, чем какая-либо дру­гая нация, и лишь в немно­го менее тес­ной, чем элли­ни­зи­ро­ван­ные македо­няне. Было бы стран­но оспа­ри­вать у рим­лян пра­во чув­ст­во­вать себя оскорб­лен­ны­ми как в их чело­ве­че­ских, так и в их эллин­ских сим­па­ти­ях теми зло­дей­ства­ми, кото­рые были совер­ше­ны над жите­ля­ми Киоса и Фасо­са. Таким обра­зом, все побуди­тель­ные при­чи­ны, и поли­ти­че­ские, и тор­го­вые, и мораль­ные, застав­ля­ли рим­лян вто­рич­но пред­при­нять вой­ну с Филип­пом, кото­рая была одной из самых спра­вед­ли­вых войн, когда-либо веден­ных Римом. Сена­ту дела­ет боль­шую честь то, что он немед­лен­но при­нял окон­ча­тель­ное реше­ние и при­сту­пил к нуж­ным при­готов­ле­ни­ям, не обра­щая вни­ма­ния ни на исто­ще­ние государ­ства, ни на непо­пу­ляр­ность тако­го объ­яв­ле­ния вой­ны. Еще в 553 г. [201 г.] появил­ся в восточ­ных водах про­пре­тор Марк Вале­рий Левин с сици­лий­ским фло­том, состо­яв­шим из 38 парус­ных судов. Одна­ко пра­ви­тель­ство затруд­ня­лось при­ис­ка­ни­ем бла­го­вид­но­го пред­ло­га для вой­ны, кото­рый был ему нужен, для того чтобы оправ­дать его образ дей­ст­вий во мне­нии наро­да, хотя оно, быть может, и не при­да­ва­ло, как и Филипп, боль­шой важ­но­сти закон­но­му моти­ви­ро­ва­нию воен­ных дей­ст­вий. Что Филипп посы­лал под­креп­ле­ния кар­фа­ге­ня­нам, после того как заклю­чил мир с Римом, оче­вид­но не мог­ло быть несо­мнен­но дока­за­но. Но жив­шие в Илли­рии рим­ские под­дан­ные уже дав­но жало­ва­лись на захва­ты со сто­ро­ны македо­нян. Еще в 551 г. [203 г.] рим­ский посол во гла­ве илли­рий­ско­го опол­че­ния выгнал вой­ска Филип­па из Илли­рий­ской обла­сти, а сенат по это­му слу­чаю объ­явил в 552 г. [202 г.] цар­ским послам, что если Филипп ищет пово­да для вой­ны, то най­дет его ранее, чем это ему жела­тель­но. Одна­ко эти захва­ты были лишь послед­ст­ви­ем той дерз­кой бес­це­ре­мон­но­сти, с кото­рой Филипп обык­но­вен­но обхо­дил­ся со сво­и­ми соседя­ми; если бы рим­ляне заве­ли по это­му пово­ду пере­го­во­ры, то все кон­чи­лось бы уни­жен­ны­ми изви­не­ни­я­ми и пред­ло­же­ни­ем удо­вле­тво­ре­ния, а не объ­яв­ле­ни­ем вой­ны. Со все­ми участ­во­вав­ши­ми в восточ­ной войне государ­ства­ми рим­ская общи­на была в номи­наль­ной друж­бе и мог­ла бы защи­тить их от сде­лан­но­го с.549 на них напа­де­ния. Но Родос и Пер­гам, конеч­но не замед­лив­шие обра­тить­ся к рим­ля­нам за помо­щью, были фор­маль­но напа­даю­щей сто­ро­ной, а Еги­пет, хотя и отпра­вил к рим­ско­му сена­ту послов из Алек­сан­дрии с прось­бой при­нять под свою опе­ку мало­лет­не­го царя, одна­ко, по-види­мо­му, не торо­пил­ся вызвать непо­сред­ст­вен­ное вме­ша­тель­ство рим­лян, кото­рое выве­ло бы его из тогдаш­не­го затруд­ни­тель­но­го поло­же­ния, но вме­сте с тем и про­ло­жи­ло бы вели­кой запад­ной дер­жа­ве путь в восточ­ное море; важ­нее же все­го было то, что помощь Егип­ту сле­до­ва­ло ока­зать преж­де все­го в Сирии; это втя­ну­ло бы Рим в одно­вре­мен­ную вой­ну и с Ази­ей и с Македо­ни­ей, а это­го, есте­ствен­но, ста­ра­лись избе­жать, тем более что рим­ское пра­ви­тель­ство при­ня­ло твер­дое реше­ние не вме­ши­вать­ся во вся­ком слу­чае в ази­ат­ское дела. Не оста­ва­лось ниче­го дру­го­го, как пока отпра­вить на Восток посоль­ство частью с целью добить­ся от Егип­та того, что было нетруд­но при тогдаш­нем поло­же­нии дел — изъ­яв­ле­ния согла­сия на вме­ша­тель­ство рим­лян в гре­че­ские дела, — частью с целью устра­нить от уча­стия в войне Антио­ха, пожерт­во­вав ему Сири­ей, частью с целью уско­рить раз­рыв с Филип­пом и обра­зо­вать про­тив него коа­ли­цию мел­ких мало­ази­ат­ских государств (в кон­це 553 г.) [201 г.]. В Алек­сан­дрии послы без труда достиг­ли того, чего жела­ли: еги­пет­ско­му дво­ру не пред­став­ля­лось ника­ко­го дру­го­го выбо­ра, и пото­му он был вынуж­ден с бла­го­дар­но­стью при­нять Мар­ка Эми­лия Лепида, кото­рый был при­слан сена­том с пору­че­ни­ем отста­и­вать в каче­стве «цар­ско­го опе­ку­на» инте­ре­сы мало­лет­не­го монар­ха, насколь­ко это было воз­мож­но без поло­жи­тель­но­го вме­ша­тель­ства в дела управ­ле­ния. Что же каса­ет­ся Антио­ха, то он не отка­зал­ся от сою­за с Филип­пом и не дал рим­ля­нам тех успо­ко­и­тель­ных обе­ща­ний, каких он жела­ли; но вслед­ст­вие ли соб­ст­вен­ной пас­сив­но­сти или вслед­ст­вие заяв­ле­ния рим­лян о неже­ла­нии вме­ши­вать­ся в сирий­ские дела он про­дол­жал пре­сле­до­вать в этой стране свои цели, а от уча­стия в том, что дела­лось в Гре­ции и в Малой Азии, устра­нил­ся.

Воз­об­нов­ле­ние вой­ны

Меж­ду тем насту­пи­ла вес­на 554 г. [200 г.], и вой­на воз­об­но­ви­лась. Филипп устре­мил­ся преж­де все­го сно­ва во Фра­кию и завла­дел там все­ми при­мор­ски­ми горо­да­ми — Маро­не­ей, Эно­сом, Эле­осом и Сесто­сом; он ста­рал­ся пред­о­хра­нить свои евро­пей­ские вла­де­ния от высад­ки рим­лян. Затем он напал на ази­ат­ском бере­гу на Абидос, при­об­ре­те­ние кото­ро­го име­ло для него осо­бую важ­ность, так как, вла­дея и Сесто­сом и Абидо­сом, он мог бы вой­ти в более близ­кие сно­ше­ния со сво­им союз­ни­ком Антиохом и уже не имел бы осно­ва­ния опа­сать­ся, что флот союз­ни­ков пре­гра­дит ему путь в Малую Азию или из Малой Азии. Этот флот стал гос­под­ст­во­вать в Эгей­ском море, с тех пор как оттуда уда­ли­лась более сла­бая македон­ская эскад­ра; Филипп огра­ни­чил свои воен­ные дей­ст­вия на море тем, что под­дер­жи­вал сооб­ще­ния с гар­ни­зо­на­ми, остав­лен­ны­ми на трех Цик­лад­ских ост­ро­вах — Анд­ро­се, Киф­но­се и Паро­се, и стал стро­ить капер­ские суда. Родо­с­цы напра­ви­лись к Хио­су, а оттуда к Тенедо­су, где к ним при­со­еди­нил­ся со сво­ей эскад­рой Аттал, про­сто­яв­ший в тече­ние всей зимы под­ле Эги­ны и про­во­див­ший свое вре­мя в том, что слу­шал декла­ма­цию афи­нян. Союз­ни­ки, конеч­но, мог­ли бы прий­ти на помощь к герой­ски обо­ро­няв­шим­ся абидос­цам, но они не дви­ну­лись с места, и город, после того как все спо­соб­ные носить ору­жие люди пали в борь­бе под сте­на­ми горо­да и мно­гие из жите­лей сами лиши­ли себя жиз­ни после капи­ту­ля­ции, нако­нец был вынуж­ден сдать­ся на милость победи­те­ля. А эта милость заклю­ча­лась в том, с.550 что абидос­цам был дан трех­днев­ный срок на то, чтобы они сами лиши­ли себя жиз­ни. В лаге­ре под Абидо­сом заста­ло царя рим­ское посоль­ство, кото­рое после окон­ча­ния сво­их дел в Сирии и Егип­те объ­е­ха­ло мел­кие гре­че­ские государ­ства и под­гото­ви­ло их к испол­не­нию заду­ман­но­го пла­на; оно испол­ни­ло воз­ло­жен­ное на него сена­том пору­че­ние объ­явить царю, что он впредь не дол­жен напа­дать ни на одно из гре­че­ских государств, дол­жен воз­вра­тить отня­тые у Пто­ле­мея вла­де­ния и под­чи­нить­ся реше­нию тре­тей­ско­го суда отно­си­тель­но воз­ме­ще­ния убыт­ков, при­чи­нен­ных им жите­лям Пер­га­ма и Родо­са. Но сенат не достиг сво­ей цели — при­нудить царя к фор­маль­но­му объ­яв­ле­нию вой­ны; рим­ский посол Марк Эми­лий не добил­ся от Филип­па ниче­го кро­ме хит­ро­го отве­та, что он про­ща­ет все ска­зан­ное моло­до­му и кра­си­во­му рим­ля­ни­ну за эти его три каче­ства. Тем вре­ме­нем повод для вой­ны, кото­ро­го так жда­ли рим­ляне, явил­ся с совсем дру­гой сто­ро­ны. В сво­ем без­рас­суд­ном и бес­че­ло­веч­ном тще­сла­вии афи­няне пре­да­ли смерт­ной каз­ни двух несчаст­ных акар­нан­цев, кото­рые, сбив­шись с пути, неча­ян­но попа­ли на их мисте­рии. Когда акар­нан­цы в сво­ем понят­ном раз­дра­же­нии обра­ти­лись к Филип­пу с тре­бо­ва­ни­ем доста­вить им удо­вле­тво­ре­ние, он не мог отка­зать самым вер­ным из сво­их союз­ни­ков в таком спра­вед­ли­вом тре­бо­ва­нии; он поз­во­лил им набрать в Македо­нии сол­дат и, при­со­еди­нив этих ново­бран­цев к их соб­ст­вен­но­му вой­ску, вторг­нуть­ся в Атти­ку без пред­ва­ри­тель­но­го объ­яв­ле­ния вой­ны. В сущ­но­сти это не было насто­я­щей вой­ной, и пред­во­ди­тель македон­ских сол­дат Ника­нор даже повер­нул свои вой­ска назад, лишь толь­ко к нему обра­ти­лись с угро­зой рим­ские послы, нахо­див­ши­е­ся в то вре­мя в Афи­нах (в кон­це 553 г.) [201 г.]. Но уже было позд­но. Из Афин было отправ­ле­но в Рим посоль­ство с изве­сти­ем о напа­де­нии Филип­па на ста­рин­ных рим­ских союз­ни­ков, а из того, как было при­ня­то это посоль­ство сена­том, Филипп понял, что его ожи­да­ло; поэто­му он еще вес­ной 554 г. [200 г.] при­ка­зал сво­е­му глав­но­ко­ман­дую­ще­му в Гре­ции Филокле­ту опу­сто­шить Атти­ку и как мож­но тес­нее обло­жить Афи­ны.

Рим объ­яв­ля­ет вой­ну Македо­нии

Теперь у сена­та было то, что было ему нуж­но, и он мог вне­сти летом 554 г. [200 г.] в народ­ное собра­ние пред­ло­же­ние об объ­яв­ле­нии Македо­нии вой­ны «за напа­де­ние на государ­ство, нахо­див­ше­е­ся в сою­зе с Римом». Это пред­ло­же­ние было в пер­вый раз отверг­ну­то почти еди­но­глас­но; без­рас­суд­ные или упря­мые народ­ные три­бу­ны жало­ва­лись на то, что сенат не дает покоя граж­да­нам; но вой­на была необ­хо­ди­ма и в сущ­но­сти уже нача­лась, так что сенат уже не мог отсту­пить. Путем убеж­де­ний и усту­пок доби­лись от граж­дан­ства согла­сия; заме­ча­тель­но, что эти уступ­ки были сде­ла­ны в основ­ном за счет союз­ни­ков. Напе­ре­кор преж­ним пра­ви­лам рим­ско­го пра­ви­тель­ства из нахо­див­ших­ся на дей­ст­ви­тель­ной служ­бе союз­ных кон­тин­ген­тов были взя­ты 20 тысяч чело­век для содер­жа­ния гар­ни­зо­на в Гал­лии, Ниж­ней Ита­лии, Сици­лии и Сар­ди­нии, а все граж­дан­ские вой­ска, состо­яв­шие на служ­бе со вре­ме­ни ган­ни­ба­лов­ской вой­ны, были рас­пу­ще­ны; из этих войск долж­ны были при­нять уча­стие в македон­ской войне толь­ко доб­ро­воль­цы, кото­рые, как ока­за­лось впо­след­ст­вии, шли на вой­ну боль­шей частью поне­во­ле, что и вызва­ло осе­нью 555 г. [199 г.] опас­ный воен­ный бунт в лаге­ре под­ле Апол­ло­нии. Из вновь при­зван­ных к воен­ной служ­бе людей было сфор­ми­ро­ва­но шесть леги­о­нов; по два леги­о­на было остав­ле­но в Риме и Этру­рии и толь­ко два были пере­прав­ле­ны из Брун­ди­зия в Македо­нию под началь­ст­вом кон­су­ла Пуб­лия Суль­пи­ция Галь­бы. с.551 Таким обра­зом, еще раз нагляд­но под­твер­ди­лось, что для слож­ных и затруд­ни­тель­ных меж­ду­на­род­ных сно­ше­ний, в кото­рые был вовле­чен Рим сво­и­ми победа­ми, уже не годи­лось собра­ния само­дер­жав­но­го граж­дан­ства с их недаль­но­вид­ны­ми и зави­сев­ши­ми от слу­чай­но­стей поста­нов­ле­ни­я­ми и что бес­тол­ко­вое вме­ша­тель­ство этих собра­ний в дела государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния вело к опас­ным изме­не­ни­ям необ­хо­ди­мых воен­ных меро­при­я­тий и к еще более опас­но­му оскорб­ле­нию латин­ских союз­ни­ков.

Рим­ская коа­ли­ция

Поло­же­ние Филип­па было очень затруд­ни­тель­но. Те восточ­ные государ­ства, кото­рые долж­ны были бы соеди­нен­ны­ми сила­ми вос­про­ти­вить­ся вся­ко­му вме­ша­тель­ству рим­лян в их дела и кото­рые при дру­гих обсто­я­тель­ствах, быть может, дей­ст­ви­тель­но ста­ли бы дей­ст­во­вать сооб­ща, до такой сте­пе­ни пере­ссо­ри­лись меж­ду собой, глав­ным обра­зом по вине Филип­па, что или вовсе не были рас­по­ло­же­ны про­ти­вить­ся рим­ско­му наше­ст­вию или даже были гото­вы помо­гать рим­ля­нам. Азия, есте­ствен­ная и глав­ная союз­ни­ца Филип­па, была остав­ле­на им в пре­не­бре­же­нии; сверх того, ее дея­тель­но­му вме­ша­тель­ству пре­пят­ст­во­ва­ли ее рас­при с Егип­том и сирий­ская вой­на. Инте­ре­сы Егип­та насто­я­тель­но тре­бо­ва­ли, чтобы рим­ский флот не про­ни­кал в восточ­ные моря; нахо­див­ше­е­ся в Риме еги­пет­ское посоль­ство даже в то вре­мя очень ясно наме­ка­ло на то, что алек­сан­дрий­ский двор очень охот­но изба­вил бы рим­лян от труда вме­ши­вать­ся в дела Атти­ки. Но заклю­чен­ный меж­ду Ази­ей и Македо­ни­ей дого­вор о разде­ле Егип­та заста­вил это важ­ное государ­ство отдать­ся в руки рим­лян и фор­маль­но заявить, что оно будет вме­ши­вать­ся в дела евро­пей­ской Гре­ции не ина­че, как с одоб­ре­ния рим­лян. В таком же, но еще более стес­нен­ном поло­же­нии нахо­ди­лись гре­че­ские тор­го­вые горо­да, во гла­ве кото­рых сто­я­ли Родос, Пер­гам и Визан­тия; при дру­гих обсто­я­тель­ствах они, без сомне­ния, сде­ла­ли бы все, что мог­ли, чтобы не допу­стить рим­лян в Восточ­ное море; но жесто­кая и раз­ру­ши­тель­ная заво­е­ва­тель­ная поли­ти­ка Филип­па при­нуди­ла их к нерав­ной борь­бе, в кото­рую они долж­ны были из само­со­хра­не­ния все­ми сила­ми ста­рать­ся вовлечь и ита­лий­скую дер­жа­ву. Рим­ские послы, кото­рым было пору­че­но орга­ни­зо­вать в соб­ст­вен­но Гре­ции новую коа­ли­цию про­тив Филип­па, нашли, что стра­на уже зна­чи­тель­но к это­му под­готов­ле­на самим непри­я­те­лем. Из при­над­ле­жав­ших к анти­ма­кедон­ской пар­тии спар­тан­цев, элей­цев, афи­нян и это­лий­цев Филипп, быть может, и успел бы при­влечь послед­них на свою сто­ро­ну, так как мир 548 г. [206 г.] обра­зо­вал глу­бо­кую и еще ничем не заде­лан­ную тре­щи­ну в их дру­же­ст­вен­ном сою­зе с Римом; но поми­мо ста­рин­ных про­ти­во­ре­чий меж­ду эти­ми дву­мя государ­ства­ми, вызван­ных тем, что Македо­ния отня­ла у это­лий­ско­го сою­за фес­са­лий­ские горо­да Эхин, Лариссу, Кре­ма­сту, Фар­сал и фтио­тий­ский город Фивы, это­лий­цы были озлоб­ле­ны про­тив Филип­па за изгна­ние это­лий­ских гар­ни­зо­нов из Лиси­ма­хии и Киоса. Если же они дол­го не реша­лись при­мкнуть к состав­ляв­шей­ся про­тив Филип­па коа­ли­ции, то при­чи­ной это­го были глав­ным обра­зом их раз­но­гла­сия с Римом. Еще более опас­но было для Филип­па то, что из гре­че­ских государств, инте­ре­сы кото­рых были тес­но свя­за­ны с инте­ре­са­ми Македо­нии, т. е. сре­ди эпи­ротов, акар­нан­цев, бео­тий­цев и ахей­цев, за Филип­па непо­ко­ле­би­мо сто­я­ли толь­ко акар­нан­цы и бео­тий­цы. С эпи­рота­ми рим­ские послы вели пере­го­во­ры не без успе­ха; так, напри­мер, царь афа­ма­нов Ами­нандр проч­но при­мкнул к Риму. Даже сре­ди ахей­цев Филипп мно­гих оттолк­нул от себя умерщ­вле­ни­ем Ара­та и вооб­ще сно­ва дал про­стор с.552 более сво­бод­но­му раз­ви­тию Ахей­ско­го сою­за; он пре­об­ра­зо­вал свою армию под руко­вод­ст­вом Фило­пе­ме­на (502—571 [252—183 гг.], впер­вые назна­чен­но­го стра­те­гом в 546 г. [208 г.]); удач­ные вой­ны со Спар­той сно­ва вну­ши­ли ему веру в соб­ст­вен­ные силы, и он уже не под­чи­нял­ся со сле­пым дове­ри­ем тре­бо­ва­ни­ям македон­ской поли­ти­ки, как во вре­ме­на Ара­та. Во всей Элла­де толь­ко ахей­ский союз смот­рел на эту вой­ну с бес­при­страст­ной и нацио­наль­но-эллин­ской точ­ки зре­ния, так как не ожи­дал от стрем­ле­ний Филип­па к заво­е­ва­ни­ям ни поль­зы, ни непо­сред­ст­вен­но­го вреда; он пони­мал то, что вовсе нетруд­но было понять — что эллин­ская нация сама отда­ва­ла себя таким обра­зом в руки рим­лян даже преж­де, чем они это­го поже­ла­ли; поэто­му он попы­тал­ся взять на себя роль посред­ни­ка меж­ду Филип­пом и родос­ца­ми, но было уже позд­но. Тот нацио­наль­ный пат­рио­тизм, кото­рый когда-то пре­кра­тил вой­ну меж­ду союз­ни­ка­ми, и был глав­ной при­чи­ной пер­вой вой­ны меж­ду Македо­ни­ей и Римом, уже угас; посред­ни­че­ство ахей­цев не име­ло успе­ха, и Филипп напрас­но объ­ез­жал горо­да и ост­ро­ва, ста­ра­ясь сно­ва вооду­ше­вить нацию, — то было воз­мезди­ем за Киос и Абидос. Ахей­цы, кото­рые не име­ли воз­мож­но­сти что-либо изме­нить и не были в состо­я­нии чем-либо помочь, оста­лись ней­траль­ны­ми.

Высад­ка рим­лян в Македо­нии

Осе­нью 554 г. [200 г.] кон­сул Пуб­лий Суль­пи­ций Галь­ба выса­дил­ся про­тив Апол­ло­нии с сво­и­ми дву­мя леги­о­на­ми и 1000 нуми­дий­ских всад­ни­ков; он при­вез с собою даже сло­нов, кото­рые при­над­ле­жа­ли к захва­чен­ной у кар­фа­ге­нян добы­че; узнав об этом, царь поспеш­но вер­нул­ся от бере­гов Гел­лес­пон­та в Фес­са­лию. Одна­ко частью по при­чине позд­не­го вре­ме­ни года, частью по при­чине болез­ни рим­ско­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го в тече­ние того года не было ниче­го пред­при­ня­то на суше кро­ме уси­лен­ной реко­гнос­ци­ров­ки, во вре­мя кото­рой были заня­ты окрест­ные местеч­ки и меж­ду про­чим македон­ская коло­ния Анти­па­трия. На сле­дую­щий год было под­готов­ле­но напа­де­ние на Македо­нию при содей­ст­вии север­ных вар­ва­ров — тогдаш­не­го вла­де­те­ля Ско­д­ры Плев­ра­та и дар­дан­ско­го вла­де­те­ля Бато­на, кото­рые, понят­но, поспе­ши­ли вос­поль­зо­вать­ся таким удоб­ным слу­ча­ем. Более зна­чи­тель­ны были опе­ра­ции, пред­при­ня­тые рим­ским фло­том, состо­яв­шим из 100 палуб­ных и 80 лег­ких судов. В то вре­мя как осталь­ные кораб­ли оста­ва­лись на зим­ней сто­ян­ке под­ле Кер­ки­ры, одна часть флота отпра­ви­лась под коман­дой Гая Клав­дия Цен­то­на в Пирей с целью помочь афи­ня­нам. Най­дя терри­то­рию Атти­ки уже доста­точ­но защи­щен­ной от выла­зок коринф­ско­го гар­ни­зо­на и от македон­ских кор­са­ров, Цен­тон отпра­вил­ся далее и вне­зап­но появил­ся перед эвбей­ской Хал­кидой, глав­ным плац­дар­мом Филип­па в Гре­ции, где нахо­ди­лись его скла­ды и запа­сы ору­жия и содер­жа­лись воен­но­плен­ные, а мест­ный комен­дант Сопа­тер все­го менее ожи­дал напа­де­ния рим­лян. Неза­щи­щен­ные город­ские сте­ны пере­шли в руки напа­даю­щих, гар­ни­зон был пере­бит, плен­ни­кам была дана сво­бо­да, а запа­сы были сожже­ны; но у Цен­то­на было так мало войск, что он не был в состо­я­нии удер­жать за собой эту важ­ную пози­цию. Изве­стие об этом напа­де­нии при­ве­ло Филип­па в бешен­ство; он немед­лен­но высту­пил из фес­са­лий­ско­го горо­да Демет­ри­а­ды в Хал­киду и, не най­дя там ника­ких дру­гих сле­дов непри­я­те­ля кро­ме пожа­ри­ща, пошел далее на Афи­ны с целью отпла­тить злом на зло. Но попыт­ка овла­деть горо­дом врас­плох не уда­лась; при­ступ так­же не имел успе­ха, хотя царь и под­вер­гал опас­но­сти свою соб­ст­вен­ную жизнь; при­бли­же­ние Гая Клав­дия из Пирея и Атта­ла из Эги­ны при­нуди­ло Филип­па уда­лить­ся. Одна­ко с.553 Филипп еще оста­вал­ся несколь­ко вре­ме­ни в Гре­ции, но его успе­хи и поли­ти­че­ские и воен­ные были оди­на­ко­во незна­чи­тель­ны. Он тщет­но убеж­дал ахей­цев взять­ся за ору­жие, чтобы ока­зать ему содей­ст­вие; так­же без­успеш­ны были его напа­де­ния на Элев­сис и на Пирей и вто­рич­ное напа­де­ние на Афи­ны. Ему не оста­ва­лось ниче­го дру­го­го, как удо­вле­тво­рить свою зло­бу позор­ным опу­сто­ше­ни­ем края и истреб­ле­ни­ем дере­вьев Ака­де­мии и затем воз­вра­тить­ся на север. Так про­шла зима.

Попыт­ка рим­лян вторг­нуть­ся в Македо­нию

Вес­ной 555 г. [199 г.] про­кон­сул Пуб­лий Суль­пи­ций поки­нул свой зим­ний лагерь в наме­ре­нии пове­сти свои леги­о­ны из Апол­ло­нии крат­чай­шим путем в соб­ст­вен­но Македо­нию. Это­му глав­но­му наступ­ле­нию с запа­да долж­но было содей­ст­во­вать вспо­мо­га­тель­ное наступ­ле­ние с трех сто­рон: с севе­ра — втор­же­ние дар­да­нов и илли­рий­цев, с восто­ка — напа­де­ние соеди­нен­но­го рим­ско­го флота и флота союз­ни­ков, собрав­ше­го­ся у Эги­ны, и, нако­нец, с юга — втор­же­ние афа­ма­нов и это­лий­цев, если бы уда­лось скло­нить этих послед­них к уча­стию в войне. Галь­ба пере­шел через горы, кото­рые пере­се­ка­ет река Апсос (тепе­ре­ш­няя Бера­ти­но), про­шел по пло­до­род­ной дас­са­рет­ской рав­нине, достиг гор­ной цепи, отде­ля­ю­щей Илли­рию от Македо­нии, и, перей­дя через эти горы, всту­пил на терри­то­рию соб­ст­вен­но Македо­нии. Филипп высту­пил навстре­чу; одна­ко на обшир­ной и сла­бо засе­лен­ной македон­ской терри­то­рии про­тив­ни­ки несколь­ко вре­ме­ни тщет­но иска­ли друг дру­га; нако­нец они сошлись в лин­кестий­ской про­вин­ции, на пло­до­род­ной, но боло­ти­стой рав­нине, неда­ле­ко от севе­ро-запад­ной македон­ской гра­ни­цы, и ста­ли лаге­рем на рас­сто­я­нии не более 1000 шагов один от дру­го­го. После того как Филипп стя­нул к себе отряды, отправ­лен­ные для защи­ты север­ных гор­ных про­хо­дов, его армия насчи­ты­ва­ла при­бли­зи­тель­но 20 тысяч пехо­тин­цев и 2 тыся­чи всад­ни­ков; рим­ская армия почти рав­ня­лась с ней по чис­лен­но­сти. Но на сто­роне македо­нян было то важ­ное пре­иму­ще­ство, что они были у себя дома, хоро­шо зна­ли все пути и тро­пин­ки, без боль­шо­го труда полу­ча­ли про­ви­ант и ста­ли лаге­рем так близ­ко от рим­лян, что эти послед­ние не осме­ли­ва­лись пред­при­ни­мать фура­жи­ров­ки на даль­нем рас­сто­я­нии. Кон­сул неод­но­крат­но пытал­ся всту­пить в реши­тель­ное сра­же­ние, но царь упор­но укло­нял­ся от бит­вы, а стыч­ки меж­ду лег­ки­ми отряда­ми хотя ино­гда и кон­ча­лись в поль­зу рим­лян, но ниче­го не изме­ня­ли в поло­же­нии дел. Галь­ба был вынуж­ден поки­нуть свою лагер­ную сто­ян­ку и занять новую, под­ле Окто­ло­фа, в полу­то­ра милях далее, наде­ясь, что там ему будет не так труд­но добы­вать про­ви­ант. Но и там отряды, посы­лав­ши­е­ся для фура­жи­ров­ки, уни­что­жа­лись лег­ки­ми вой­ска­ми и кон­ни­цей македо­нян; леги­о­ны были при­нуж­де­ны выхо­дить к ним на помощь и одна­жды про­гна­ли назад в лагерь зашед­ший слиш­ком дале­ко впе­ред македон­ский аван­гард, кото­рый понес при этом зна­чи­тель­ные поте­ри; в этом сра­же­нии сам царь был сбит с лоша­ди и спас­ся толь­ко бла­го­да­ря доб­лест­но­му самоот­вер­же­нию одно­го из всад­ни­ков. Из это­го опас­но­го поло­же­ния рим­ляне были выведе­ны более успеш­ным напа­де­ни­ем, пред­при­ня­тым союз­ни­ка­ми по насто­я­нию Галь­бы, или, вер­нее, сла­бо­стью македон­ской армии. Хотя Филипп набрал в сво­их вла­де­ни­ях столь­ко рекру­тов, сколь­ко мог, и хотя он при­ни­мал к себе на служ­бу рим­ских дезер­ти­ров и раз­ных наем­ни­ков, он все-таки не был в состо­я­нии набрать ника­кой дру­гой армии кро­ме той, какую сам при­вел про­тив рим­лян (не счи­тая гар­ни­зо­нов, сто­яв­ших в Малой Азии и во Фра­кии), да и для того, чтобы орга­ни­зо­вать ту армию, ему при­шлось оста­вить неза­щи­щен­ны­ми с.554 север­ные гор­ные про­хо­ды и Пела­гон­скую область. Для защи­ты восточ­но­го побе­ре­жья он рас­счи­ты­вал частью на орга­ни­зо­ван­ное им опу­сто­ше­ние ост­ро­вов Скиа­фа и Пепа­ре­фа, кото­рые мог­ли бы слу­жить при­ста­ни­щем для непри­я­тель­ско­го флота, частью на заня­тие Фасо­са и побе­ре­жья и на флот, сто­яв­ший под­ле Демет­ри­а­ды под коман­дой Герак­лида. Для защи­ты южной гра­ни­цы ему при­шлось поне­во­ле пола­гать­ся на более чем сомни­тель­ный ней­тра­ли­тет это­лий­цев. Но это­лий­цы вне­зап­но при­со­еди­ни­лись к состав­лен­ной про­тив Македо­нии коа­ли­ции и немед­лен­но вторг­лись вме­сте с афа­ма­на­ми в Фес­са­лию; в то же вре­мя дар­да­ны и илли­рий­цы навод­ни­ли север­ные про­вин­ции, а рим­ский флот, высту­пив­ший из Кер­ки­ры под началь­ст­вом Луция Апу­стия, появил­ся в восточ­ных водах, где к нему при­со­еди­ни­лись кораб­ли Атта­ла, родо­с­цев и ист­рий­цев. Тогда Филипп доб­ро­воль­но поки­нул свою пози­цию и отсту­пил в восточ­ном направ­ле­нии; но труд­но решить, поче­му он так посту­пил — пото­му ли, что нуж­но было отра­зить, по всей веро­ят­но­сти, неожи­дан­ное втор­же­ние это­лий­цев, пото­му ли, что он наде­ял­ся увлечь вслед за собой и погу­бить рим­скую армию, или же пото­му, что он наме­ре­вал­ся выбрать одну из этих двух целей, смот­ря по обсто­я­тель­ствам. Он совер­шил свое отступ­ле­ние так искус­но, что Галь­ба, отваж­но решив­ший­ся пре­сле­до­вать его, поте­рял его след; Филипп успел достиг­нуть околь­ны­ми путя­ми уще­лья, отде­ля­ю­ще­го Лин­кестий­скую область от Эор­дей­ской, и занял его с наме­ре­ни­ем ожи­дать там при­бы­тия рим­лян и при­гото­вить им жар­кую встре­чу. Но длин­ные македон­ские копья ока­за­лись негод­ны­ми к употреб­ле­нию в леси­стой и неров­ной мест­но­сти; македо­няне были частью обой­де­ны рим­ля­на­ми, частью раз­би­ты и понес­ли боль­шие поте­ри людь­ми.

Обрат­ное дви­же­ние рим­лян

Впро­чем, несмот­ря на то, что армия Филип­па уже не была в состо­я­нии после это­го неудач­но­го сра­же­ния вос­про­ти­вить­ся даль­ней­ше­му наступ­ле­нию рим­лян, эти послед­ние сами не захо­те­ли под­вер­гать себя новым неиз­вест­ным опас­но­стям в непро­хо­ди­мой непри­я­тель­ской стране и воз­вра­ти­лись в Апол­ло­нию, пред­ва­ри­тель­но опу­сто­шив пло­до­род­ные стра­ны Верх­ней Македо­нии — Эор­дею, Эли­мею, Оре­стию, — завла­дев самым зна­чи­тель­ным из горо­дов Оре­стии Келе­тро­ном (тепе­ре­ш­ней Касто­ри­ей на полу­ост­ро­ве озе­ра, нося­ще­го такое же назва­ние), кото­рый доб­ро­воль­но отдал­ся в их руки; это был един­ст­вен­ный из македон­ских горо­дов, отво­рив­ший свои ворота перед рим­ля­на­ми. В Илли­рий­ской обла­сти, у верх­них при­то­ков Апсо­са, рим­ляне взя­ли при­сту­пом город дас­са­ре­тов Пели­он и оста­ви­ли в нем силь­ный гар­ни­зон с целью сде­лать из него опор­ный пункт на слу­чай ново­го втор­же­ния в Македо­нию. Филипп не пре­пят­ст­во­вал отступ­ле­нию рим­ской армии, а дви­нул­ся фор­си­ро­ван­ным мар­шем про­тив это­лий­цев и афа­ма­нов, кото­рые в уве­рен­но­сти, что царь занят борь­бой с леги­о­на­ми, вос­поль­зо­ва­лись этим вре­ме­нем, чтобы бес­по­щад­но опу­сто­шать бога­тую доли­ну Пенея; он нанес им пол­ное пора­же­ние, и те из них, кото­рые не лег­ли на поле сра­же­ния, были при­нуж­де­ны спа­сать­ся врас­сып­ную по хоро­шо им зна­ко­мым гор­ным тро­пин­кам. Бое­вые силы союз­ни­ков очень умень­ши­лись как вслед­ст­вие это­го пора­же­ния, так и вслед­ст­вие того, что еги­пет­ское пра­ви­тель­ство дея­тель­но наби­ра­ло для себя рекру­тов в Это­лии. Дар­да­ны были без боль­шо­го труда и со зна­чи­тель­ны­ми поте­ря­ми про­гна­ны назад за горы началь­ни­ком лег­ких македон­ских отрядов Афе­на­го­ром. Рим­ский флот так­же не достиг ника­ких зна­чи­тель­ных резуль­та­тов; он выгнал македон­ский гар­ни­зон из Анд­ро­са, захо­дил на Эвбею и на Скиаф и попы­тал­ся завла­деть Хал­кид­ским с.555 полу­ост­ро­вом, но это напа­де­ние было отра­же­но македон­ским гар­ни­зо­ном при Мен­де. Осталь­ная часть лета была употреб­ле­на на то, чтобы завла­деть Орео­сом на Эвбее, но взя­тие это­го горо­да очень замед­ли­лось вслед­ст­вие энер­гич­но­го сопро­тив­ле­ния македон­ско­го гар­ни­зо­на. Сла­бый македон­ский флот сто­ял под коман­дой Герак­лида в без­дей­ст­вии под­ле Герак­леи и не осме­ли­вал­ся оспа­ри­вать у непри­я­те­лей вла­ды­че­ства на море. Эти послед­ние рано отпра­ви­лись на свои зим­ние сто­ян­ки — рим­ляне в Пирей и Кер­ки­ру, а родо­с­цы и пер­гам­цы к себе домой. В общем ито­ге Филипп мог быть дово­лен исхо­дом этой кам­па­нии. После крайне труд­но­го похо­да рим­ские вой­ска сто­я­ли осе­нью на том самом месте, откуда они высту­пи­ли вес­ной; если бы это­лий­цы не пред­при­ня­ли вовре­мя сво­его втор­же­ния в Македо­нию и если бы рим­ляне не одер­жа­ли неожи­дан­ной победы близ уще­лья Эор­деи, быть может, ни один рим­ский сол­дат не воз­вра­тил­ся бы на роди­ну. Наступ­ле­ние, пред­при­ня­тое с четы­рех сто­рон, нигде не достиг­ло сво­ей цели, и не толь­ко вла­де­ния Филип­па были совер­шен­но очи­ще­ны осе­нью от непри­я­те­ля, но Филипп даже был в состо­я­нии напасть, хотя и без­успеш­но, на при­над­ле­жав­ший это­лий­цам укреп­лен­ный город Фау­ма­ка­ми, рас­по­ло­жен­ный на гра­ни­це Это­лии и Фес­са­лии и гос­под­ст­во­вав­ший над пеней­ской рав­ни­ной. Если бы Антиох, о при­бы­тии кото­ро­го Филипп тщет­но молил богов, при­со­еди­нил­ся к нему для сле­дую­щей кам­па­нии, то он мог бы ожи­дать боль­ших успе­хов. На корот­кий миг пока­за­лось, что Антиох готов испол­нить это жела­ние: его армия появи­лась в Малой Азии и заня­ла несколь­ко месте­чек во вла­де­ни­ях царя Атта­ла, кото­рый стал про­сить рим­лян о помо­щи. Но рим­ляне поспе­ши­ли устра­нить вся­кий повод для раз­ры­ва с вели­ким царем; они отпра­ви­ли к нему послов, кото­рые убеди­ли его очи­стить терри­то­рию Атта­ла. С этой сто­ро­ны Филип­пу не на что было наде­ять­ся. Удач­ный исход послед­ней кам­па­нии до такой сте­пе­ни уси­лил отва­гу и само­уве­рен­ность Филип­па, что вес­ной сле­дую­ще­го (556) [198 г.] года он сам стал дей­ст­во­вать насту­па­тель­но, пред­ва­ри­тель­но упро­чив ней­тра­ли­тет ахей­цев и пре­дан­ность македо­нян тем, что пожерт­во­вал несколь­ки­ми укреп­лен­ны­ми пунк­та­ми и нена­вист­ным адми­ра­лом Герак­лидом;

Филипп сто­ит лаге­рем на Аоосе

он вторг­ся во вла­де­ния атин­та­нов с наме­ре­ни­ем устро­ить хоро­шо укреп­лен­ный лагерь в той узкой тес­нине, где река Аоос (Vio­sa) изви­ва­ет­ся меж­ду гора­ми Эро­по­сом и Асма­осом. Про­тив него ста­ла лаге­рем уси­лен­ная вновь при­слан­ны­ми под­креп­ле­ни­я­ми рим­ская армия, нахо­див­ша­я­ся сна­ча­ла под началь­ст­вом про­шло­год­не­го кон­су­ла Пуб­лия Вил­лия,

Фла­ми­нин

а с лета 556 г. [198 г.] под началь­ст­вом выбран­но­го на этот год кон­су­лом Тита Квинк­ция Фла­ми­ни­на. Этот послед­ний был очень даро­ви­тый чело­век, толь­ко что достиг­ший трид­ца­ти­лет­не­го воз­рас­та; он при­над­ле­жал к моло­до­му поко­ле­нию, кото­рое начи­на­ло отбра­сы­вать вме­сте с обы­ча­я­ми пра­дедов и их уста­ре­лый пат­рио­тизм и кото­рое хотя еще не пере­ста­ло забо­тить­ся о сво­ем оте­че­стве, но было еще более заня­то самим собою и элли­низ­мом. Искус­ный вое­на­чаль­ник и еще более искус­ный дипло­мат, он во мно­гих отно­ше­ни­ях отлич­но под­хо­дил для реше­ния слож­ных гре­че­ских вопро­сов; одна­ко, быть может, и для Рима и для Гре­ции было бы луч­ше, если бы выбор пал на чело­ве­ка, менее про­ник­ну­то­го эллин­ски­ми сим­па­ти­я­ми, и если бы туда был послан такой глав­но­ко­ман­дую­щий, кото­ро­го нель­зя было бы ни под­ку­пить хит­рою лестью, ни оскор­бить язви­тель­ны­ми насмеш­ка­ми, кото­ро­го лите­ра­тур­ные и худо­же­ст­вен­ные реми­нис­цен­ции не застав­ля­ли бы забы­вать об убо­же­стве эллин­ско­го государ­ст­вен­но­го строя и кото­рый с.556 обхо­дил­ся бы с Элла­дой так, как она того сто­и­ла, а рим­лян изба­вил бы от пого­ни за неосу­ще­ст­ви­мы­ми иде­а­ла­ми. Немед­лен­но вслед за сво­им при­бы­ти­ем на место новый глав­но­ко­ман­дую­щий имел с царем лич­ное свида­ние, во вре­мя кото­ро­го две армии сто­я­ли в без­дей­ст­вии одна про­тив дру­гой. Филипп пред­ло­жил заклю­чить мир; он согла­шал­ся воз­вра­тить все, что было им заво­е­ва­но, а отно­си­тель­но убыт­ков, при­чи­нен­ных им гре­че­ским горо­дам, изъ­явил готов­ность под­чи­нить­ся спра­вед­ли­во­му тре­тей­ско­му при­го­во­ру; но пере­го­во­ры были пре­рва­ны вслед­ст­вие его отка­за усту­пить ста­рин­ные македон­ские вла­де­ния, в осо­бен­но­сти Фес­са­лию. В тече­ние соро­ка дней сто­я­ли обе армии в тес­нине Аооса: Филипп не отсту­пал, а Фла­ми­нин не решал­ся ни вести свои вой­ска на при­ступ, ни оста­вить царя на его креп­кой пози­ции и пустить­ся в такую же экс­пе­ди­цию, какая была пред­при­ня­та в пред­ше­ст­во­вав­шем году. Рим­ско­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го выве­ла тогда из затруд­не­ния изме­на несколь­ких знат­ных эпи­ротов, в осо­бен­но­сти Харо­п­са, до того вре­ме­ни посто­ян­но дер­жав­ших сто­ро­ну македо­нян. Они при­ве­ли по гор­ным тро­пин­кам рим­ский отряд из 4 тысяч пехо­тин­цев и 300 всад­ни­ков на высоты, гос­под­ст­во­вав­шие над македон­ским лаге­рем, а когда кон­сул напал вслед за тем на непри­я­тель­скую армию с фрон­та, этот отряд спу­стил­ся с высот и сво­им неожи­дан­ным напа­де­ни­ем решил исход сра­же­ния.

Филипп оттес­нен к Тем­пе­ям. Гре­ция во вла­сти рим­лян

Филипп был при­нуж­ден поки­нуть лагерь и око­пы и лишил­ся почти 2 тысяч чело­век; он поспеш­но отсту­пил к Тем­пей­ско­му уще­лью, через кото­рое шел путь в соб­ст­вен­но Македо­нию. Он отка­зал­ся от всех сво­их вла­де­ний кро­ме кре­по­стей и сам стал раз­ру­шать фес­са­лий­ские горо­да, кото­рых не был в состо­я­нии защи­щать; толь­ко Феры запер­ли перед ним ворота и тем избе­жа­ли гибе­ли. Частью вслед­ст­вие этих успе­хов рим­ско­го ору­жия, частью под вли­я­ни­ем дипло­ма­ти­че­ской обхо­ди­тель­но­сти Фла­ми­ни­на эпи­роты преж­де всех отка­за­лись от сою­за с Македо­ни­ей. При пер­вом изве­стии о победе рим­лян афа­ма­ны и это­лий­цы вторг­лись в Фес­са­лию, а вслед за ними ско­ро всту­пи­ли туда и рим­ляне; ничем не защи­щен­ные рав­ни­ны были без боль­шо­го труда заня­ты непри­я­те­лем; но укреп­лен­ные горо­да, кото­рые были пре­да­ны Македо­нии и полу­чи­ли от Филип­па под­креп­ле­ния, сда­ва­лись лишь после упор­но­го сопро­тив­ле­ния, и неко­то­рые даже усто­я­ли про­тив более силь­но­го про­тив­ни­ка; к чис­лу этих послед­них при­над­ле­жал Атракс, на левом бере­гу Пенея, где в про­би­той непри­я­те­лем бре­ши вза­мен сте­ны сто­я­ла фалан­га. За исклю­че­ни­ем этих фес­са­лий­ских кре­по­стей и терри­то­рии вер­ных акар­нан­цев вся север­ная Гре­ция была в руках коа­ли­ции. Напро­тив того, юг в основ­ной сво­ей части был еще во вла­сти македо­нян бла­го­да­ря кре­по­стям Хал­киде и Корин­фу, под­дер­жи­вав­шим меж­ду собою сооб­ще­ние через терри­то­рию пре­дан­ных Македо­нии бео­тий­цев, и ней­тра­ли­те­ту Ахайи. Так как в этом году было уже позд­но для втор­же­ния в Македо­нию, то Фла­ми­нин решил­ся напра­вить свое сухо­пут­ное вой­ско и свой флот про­тив Корин­фа и ахей­цев. Рим­ский флот, к кото­ро­му сно­ва при­со­еди­ни­лись родос­ские и пер­гам­ские кораб­ли, зани­мал­ся до того вре­ме­ни заво­е­ва­ни­ем двух малень­ких город­ков Эвбеи — Эре­трии и Кари­ста — в надеж­де най­ти там хоро­шую добы­чу, но как оба эти горо­да, так и Ореос были поки­ну­ты рим­ля­на­ми и сно­ва заня­ты македон­ским комен­дан­том Хал­киды Филокле­сом. Союз­ный флот напра­вил­ся оттуда к восточ­ной гава­ни Корин­фа Кен­хре­ям с целью угро­жать этой силь­ной кре­по­сти. С дру­гой сто­ро­ны, Фла­ми­нин всту­пил в Фокиду и завла­дел всей стра­ной, в кото­рой толь­ко Эла­тея выдер­жа­ла доволь­но с.557 про­дол­жи­тель­ную оса­ду; там и осо­бен­но в Анти­ки­ре у Коринф­ско­го зали­ва были выбра­ны места для зим­ней сто­ян­ки.

Ахей­цы всту­па­ют в союз с Римом

Когда ахей­цы увиде­ли с одной сто­ро­ны при­бли­жав­ши­е­ся к их вла­де­ни­ям рим­ские леги­о­ны, а с дру­гой сто­ро­ны уже подо­шед­ший к их бере­гам рим­ский флот, они отка­за­лись от сво­его, делав­ше­го им честь в мораль­ном отно­ше­нии, но поли­ти­че­ски уже став­ше­го невоз­мож­ным ней­тра­ли­те­та; после того как послы от самых пре­дан­ных Македо­нии горо­дов — от Диме, Мега­ло­по­ля и Аргоса — уда­ли­лись с мест­но­го собра­ния, послед­нее реши­ло при­со­еди­нить­ся к состав­лен­ной про­тив Филип­па коа­ли­ции. Кик­ли­ад и вме­сте с ним дру­гие вожди македон­ской пар­тии поки­ну­ли свое оте­че­ство; вой­ска ахей­цев немед­лен­но объ­еди­ни­лись с рим­ским фло­том и поспе­ши­ли обло­жить с суши Коринф, кото­рый слу­жил опло­том вла­ды­че­ству Филип­па над ахей­ца­ми и был обе­щан рим­ля­на­ми этим послед­ним в награ­ду за их при­со­еди­не­ние к коа­ли­ции. Одна­ко македон­ский гар­ни­зон, в кото­ром было 1300 чело­век и кото­рый состо­ял боль­шей частью из ита­лий­ских пере­беж­чи­ков, упор­но защи­щал почти непри­ступ­ный город; кро­ме того, туда при­был из Хал­киды Филоклес с отрядом в 1500 сол­дат; он не толь­ко осво­бо­дил Коринф от оса­ды, но даже про­ник во вла­де­ния ахей­цев и при содей­ст­вии пре­дан­ных Македо­нии граж­дан завла­дел Арго­сом. Одна­ко награ­дой за такую пре­дан­ность было то, что царь под­чи­нил вер­ных аргос­цев жесто­ко­му режи­му спар­тан­ца Наби­са. Филипп наде­ял­ся, что после вступ­ле­ния ахей­цев в рим­скую коа­ли­цию ему удаст­ся при­влечь на свою сто­ро­ну Наби­са, кото­рый был до того вре­ме­ни союз­ни­ком рим­лян. Этот послед­ний толь­ко пото­му был в сою­зе с рим­ля­на­ми, что был вра­гом ахей­цев и даже вел с ними в 550 г. [204 г.] вой­ну. Но дела Филип­па были в таком отча­ян­ном поло­же­нии, что уже никто не обна­ру­жи­вал наме­ре­ния брать его сто­ро­ну. Хотя Набис и при­нял от Филип­па Аргос, но изме­нил измен­ни­ку и остал­ся в сою­зе с Фла­ми­ни­ном, кото­рый ввиду неудоб­ства иметь союз­ни­ка­ми два вою­ю­щих меж­ду собою государ­ства сумел пока что скло­нить спар­тан­цев и ахей­цев к заклю­че­нию пере­ми­рия на четы­ре меся­ца.

Без­успеш­ные мир­ные попыт­ки

Нако­нец насту­пи­ла зима. Филипп сно­ва вос­поль­зо­вал­ся этим вре­ме­нем года, для того чтобы добить­ся не слиш­ком обре­ме­ни­тель­ных мир­ных усло­вий. На кон­фе­рен­цию, про­ис­хо­див­шую в Никее у Малий­ско­го зали­ва, царь явил­ся лич­но и поста­рал­ся прий­ти с Фла­ми­ни­ном к согла­ше­нию: он гор­до и искус­но откло­нил дерз­кие тре­бо­ва­ния мел­ких вла­де­те­лей, стре­мясь добить­ся снос­ных усло­вий от рим­лян, к кото­рым отно­сил­ся с под­черк­ну­тым ува­же­ни­ем как к един­ст­вен­ным про­тив­ни­кам, рав­ным ему по досто­ин­ству. Фла­ми­нин был доста­точ­но обра­зо­ван, для того чтобы оце­нить все, что было для него лест­но­го в веж­ли­во­сти побеж­ден­но­го про­тив­ни­ка к нему само­му и в высо­ко­мер­ном обхож­де­нии Филип­па с рим­ски­ми союз­ни­ка­ми, кото­рых рим­ляне научи­лись пре­зи­рать не менее царя; но пол­но­мо­чия Фла­ми­ни­на не про­сти­ра­лись настоль­ко, чтобы он мог испол­нить жела­ние царя; он согла­сил­ся на двух­ме­сяч­ное пере­ми­рие в воз­на­граж­де­ние за уступ­ку Фокиды и Лок­риды, а отно­си­тель­но глав­ных пунк­тов пре­до­ста­вил Филип­пу обра­тить­ся к рим­ско­му пра­ви­тель­ству. Рим­ские сена­то­ры уже дав­но сошлись в убеж­де­нии, что от Македо­нии сле­ду­ет тре­бо­вать уступ­ки всех ее внеш­них вла­де­ний; поэто­му, когда в Рим при­бы­ли послы Филип­па, им был пред­ло­жен толь­ко один вопрос: упол­но­мо­че­ны ли они отка­зать­ся от всей Гре­ции и в осо­бен­но­сти от Корин­фа, Хал­киды и Демет­ри­а­ды; а когда они отве­ти­ли на это отри­ца­тель­но, то с.558 пере­го­во­ры были немед­лен­но пре­рва­ны и было реше­но про­дол­жать вой­ну с неосла­бе­ваю­щей энер­ги­ей. При содей­ст­вии народ­ных три­бу­нов сена­то­рам уда­лось откло­нить свя­зан­ную со столь боль­ши­ми неудоб­ства­ми пере­ме­ну глав­но­ко­ман­дую­ще­го и про­дол­жить срок служ­бы Фла­ми­ни­на; ему были посла­ны зна­чи­тель­ные под­креп­ле­ния, а двум преж­ним глав­но­ко­ман­дую­щим, Пуб­лию Галь­бе и Пуб­лию Вил­лию, было при­ка­за­но состо­ять в его рас­по­ря­же­нии. Филипп так­же решил еще раз попы­тать сча­стья на поле сра­же­ния. Чтобы обес­пе­чить себя со сто­ро­ны Гре­ции, где про­тив него вос­ста­ли все государ­ства, кро­ме акар­нан­цев и бео­тий­цев, он довел коринф­ский гар­ни­зон до 6 тысяч чело­век, а сам, напря­гая послед­ние силы исто­щен­ной Македо­нии и наби­рая в фалан­гу маль­чи­ков и ста­ри­ков, соста­вил таким обра­зом армию, в кото­рой было 26 тысяч чело­век, в том чис­ле 16 тысяч македон­ских фалан­ги­тов. Так нача­лась чет­вер­тая кам­па­ния 557 г. [197 г.]. Фла­ми­нин отпра­вил часть сво­его флота про­тив акар­нан­цев, кото­рые были оса­жде­ны в Лев­ка­дии; в соб­ст­вен­но Гре­ции он хит­ро­стью завла­дел глав­ным горо­дом Бео­тии Фива­ми и этим при­нудил бео­тий­цев, хотя бы номи­наль­но, при­мкнуть к сою­зу про­тив Македо­нии. Доволь­ст­ву­ясь тем, что ему уда­лось пре­рвать сооб­ще­ние меж­ду Корин­фом и Хал­кидой, он дви­нул­ся на север, где толь­ко и мож­но было дове­сти вой­ну до кон­ца. Чтобы устра­нить серь­ез­ные затруд­не­ния, с кото­ры­ми было сопря­же­но снаб­же­ние армии про­до­воль­ст­ви­ем в непри­я­тель­ской и боль­шей частью пустын­ной стране и кото­рые уже не раз пре­пят­ст­во­ва­ли про­дол­же­нию воен­ных дей­ст­вий, рим­ско­му флоту было при­ка­за­но сопро­вож­дать армию вдоль бере­гов и под­во­зить ей съест­ные при­па­сы, достав­ляв­ши­е­ся из Афри­ки, Сици­лии и Сар­ди­нии. Впро­чем, раз­вяз­ка насту­пи­ла ранее, чем мог пред­по­ла­гать Фла­ми­нин.

Филипп идет в Фес­са­лию

Нетер­пе­ли­вый и само­на­де­ян­ный Филипп не стал выжидать при­бли­же­ния непри­я­те­ля к македон­ской гра­ни­це; он собрал свою армию под­ле Дио­на, дви­нул ее через тем­пей­ские тес­ни­ны в Фес­са­лию и встре­тил­ся в окрест­но­стях Скотус­сы с шед­шей навстре­чу непри­я­тель­ской арми­ей.

Бит­ва при Кинос­ке­фа­лах

Обе армии, македон­ская и рим­ская, из кото­рых послед­няя была уси­ле­на вспо­мо­га­тель­ны­ми вой­ска­ми апол­ло­ни­а­тов и афа­ма­нов, при­слан­ны­ми от Наби­са кри­тя­на­ми и осо­бен­но мно­го­чис­лен­ны­ми отряда­ми это­лий­цев, были почти рав­ны по сво­е­му чис­лен­но­му соста­ву; в каж­дой из них насчи­ты­ва­лось до 26 тысяч чело­век; но у рим­лян была более мно­го­чис­лен­ная кон­ни­ца, чем у македо­нян. Перед Скотус­сой на нагор­ной рав­нине Кара­да­га в один пас­мур­ный дожд­ли­вый день рим­ский аван­гард неожи­дан­но столк­нул­ся с непри­я­тель­ским аван­гар­дом, кото­рый зани­мал воз­вы­шав­ший­ся меж­ду дву­мя лаге­ря­ми высо­кий и кру­той холм, назы­вав­ший­ся Кинос­ке­фа­ла­ми. Рим­ляне были сна­ча­ла при­нуж­де­ны отсту­пить на рав­ни­ну; но, полу­чив из лаге­ря в под­креп­ле­ние лег­кие вой­ска и пре­вос­ход­ный отряд это­лий­ской кон­ни­цы, они в свою оче­редь оттес­ни­ли македон­ский аван­гард и заста­ви­ли его отсту­пить за гору. Но там македо­нян под­дер­жа­ли вся их кон­ни­ца и бо́льшая часть лег­кой пехоты; неосто­рож­но зашед­ших слиш­ком дале­ко впе­ред рим­лян они пре­сле­до­ва­ли почти до само­го лаге­ря, так что те понес­ли боль­шие поте­ри и обра­ти­лись бы в насто­я­щее бег­ство, если бы это­лий­ская кон­ни­ца не под­дер­жи­ва­ла на рав­нине бой до той мину­ты, когда Фла­ми­нин при­был с наско­ро постро­ив­ши­ми­ся леги­о­на­ми. Царь усту­пил жела­нию сво­их победо­нос­ных войск, неот­ступ­но тре­бо­вав­ших про­дол­же­ния бит­вы, и спеш­но дви­нул свои тяже­ло­во­ору­жен­ные вой­ска в бой, кото­ро­го не ожи­да­ли в этот день ни сами с.559 глав­но­ко­ман­дую­щие, ни их сол­да­ты. Ему важ­но было занять холм, на кото­ром в то вре­мя вовсе не было войск. Пра­вое кры­ло фалан­ги при­бы­ло туда под пред­во­ди­тель­ст­вом само­го царя доста­точ­но рано, чтобы успеть бес­пре­пят­ст­вен­но постро­ить­ся на воз­вы­ше­нии в бое­вом поряд­ке; но левое кры­ло было еще поза­ди, когда лег­кие македон­ские вой­ска, обра­щен­ные в бег­ство леги­о­на­ми, устре­ми­лись вверх на холм. Филипп быст­ро ото­дви­нул бегу­щих мимо фалан­ги в центр сво­ей армии и, не дожи­да­ясь при­бы­тия на левый фланг Ника­но­ра с дру­гой мед­лен­но при­бли­жав­шей­ся поло­ви­ной фалан­ги, при­ка­зал сто­яв­шей на пра­вом флан­ге фалан­ге спу­стить­ся с хол­ма с опу­щен­ны­ми копья­ми на леги­о­ны и в то же вре­мя вновь постро­ив­шей­ся лег­кой пехо­те обой­ти леги­о­ны и напасть на них с флан­га. Ата­ка, про­из­веден­ная фалан­гой с удоб­но­го места, опро­ки­ну­ла рим­скую пехоту, и левое кры­ло рим­лян было совер­шен­но раз­би­то. На дру­гом флан­ге Ника­нор, увидев, что царь идет в ата­ку, при­ка­зал сво­ей поло­вине фалан­ги спе­шить вслед за ним; в резуль­та­те она при­шла в рас­строй­ство, и, в то вре­мя как ее пере­д­ние ряды поспеш­но сбе­га­ли с горы вслед за победо­нос­ным пра­вым кры­лом, еще более преж­не­го при­хо­дя в рас­строй­ство вслед­ст­вие неров­но­стей мест­но­сти, ее зад­ние ряды толь­ко взби­ра­лись на гору. При таких обсто­я­тель­ствах пра­вое кры­ло рим­лян лег­ко спра­ви­лось с левым непри­я­тель­ским кры­лом; одних сло­нов, сто­яв­ших на этом пра­вом кры­ле, было доста­точ­но для того, чтобы про­из­ве­сти опу­сто­ше­ние сре­ди бес­по­рядоч­ных толп македо­нян. Пока там про­ис­хо­ди­ло страш­ное кро­во­про­ли­тие, один отваж­ный рим­ский офи­цер собрал два­дцать рот и устре­мил­ся с ними на победо­нос­ное македон­ское кры­ло, кото­рое, пре­сле­дуя рим­ское левое кры­ло, зашло так дале­ко впе­ред, что рим­ское пра­вое ока­за­лось у него в тылу. Фалан­га не была в состо­я­нии обо­ро­нять­ся про­тив напа­де­ния с тыла, кото­рое и реши­ло исход сра­же­ния. Так как обе фалан­ги были при­веде­ны в пол­ное рас­строй­ство, то неуди­ви­тель­но, что македо­няне поте­ря­ли 13 тысяч чело­век частью взя­ты­ми в плен, частью уби­ты­ми; впро­чем, чис­ло уби­тых было более зна­чи­тель­но пото­му, что рим­ским сол­да­там не был зна­ком македон­ский знак сда­чи в плен — под­ня­тие вверх копья; поте­ри победи­те­лей были незна­чи­тель­ны. Филипп спас­ся бег­ст­вом в Лариссу, сжег все свои бума­ги, чтобы нико­го не ком­про­ме­ти­ро­вать, очи­стил Фес­са­лию и воз­вра­тил­ся на роди­ну. Одно­вре­мен­но с этим реши­тель­ным пора­же­ни­ем македо­няне тер­пе­ли неуда­чи всюду, где еще оста­ва­лись их гар­ни­зо­ны; родос­ские наем­ни­ки раз­би­ли сто­яв­ший в Карии кор­пус и при­нуди­ли его запе­реть­ся в Стра­то­ни­кее; сто­яв­ший в Корин­фе гар­ни­зон был раз­бит Нико­ст­ра­том и его ахей­ца­ми и понес боль­шие поте­ри; акар­нан­ская Лев­ка­дия была взя­та при­сту­пом после герой­ско­го сопро­тив­ле­ния. Филипп был окон­ча­тель­но побеж­ден; его послед­ние союз­ни­ки, акар­нан­цы, поко­ри­лись рим­ля­нам, когда узна­ли о бит­ве при Кинос­ке­фа­лах.

Пред­ва­ри­тель­ные мир­ные усло­вия

Уста­нов­ле­ние мир­ных усло­вий вполне зави­се­ло от про­из­во­ла рим­лян; они вос­поль­зо­ва­лись сво­ей вла­стью, не зло­употреб­ляя ею. Мож­но было совер­шен­но уни­что­жить быв­шее цар­ство Алек­сандра; такое поже­ла­ние было настой­чи­во выска­за­но это­лий­ца­ми на кон­фе­рен­ции союз­ни­ков. Но раз­ве тогда не была бы раз­ру­ше­на пре­гра­да, защи­щав­шая эллин­скую циви­ли­за­цию от фра­кий­цев и кель­тов? Раз­ве во вре­мя толь­ко что окон­чив­шей­ся вой­ны не был совер­шен­но раз­ру­шен фра­кий­ца­ми цве­ту­щий город фра­кий­ско­го Хер­со­не­са Лиси­ма­хия? Это было серь­ез­ным пре­до­сте­ре­же­ни­ем для буду­ще­го. с.560 Фла­ми­нин, близ­ко зна­ко­мый с отвра­ти­тель­ны­ми рас­пря­ми гре­че­ских государств, не мог согла­сить­ся на то, чтобы рим­ская вели­кая дер­жа­ва взя­ла на себя роль пала­ча для удо­вле­тво­ре­ния гне­ва это­лий­ско­го сою­за, — даже если бы его эллин­ские сим­па­тии не гово­ри­ли в поль­зу тон­ко­го и рыцар­ст­вен­но­го царя, а его нацио­наль­ная гор­дость не была оскорб­ле­на хва­стов­ст­вом это­лий­цев, назы­вав­ших себя «победи­те­ля­ми при Кинос­ке­фа­лах». Он отве­чал это­лий­цам, что не в обы­ча­ях рим­лян уни­что­жать побеж­ден­ных, но что это­лий­цы — пол­ные хозя­е­ва сво­их дей­ст­вий и им никто не меша­ет покон­чить с Македо­ни­ей, если у них на это хва­тит сил. С царем рим­ляне обхо­ди­лись самым веж­ли­вым обра­зом, а когда Филипп объ­явил готов­ность под­чи­нить­ся ранее предъ­яв­лен­ным ему тре­бо­ва­ни­ям, то Фла­ми­нин согла­сил­ся заклю­чить про­дол­жи­тель­ное пере­ми­рие, с тем чтобы ему была упла­че­на неко­то­рая сум­ма денег и выда­ны залож­ни­ки, в чис­ле кото­рых дол­жен был нахо­дить­ся и сын Филип­па Димит­рий; заклю­че­ние это­го пере­ми­рия было крайне необ­хо­ди­мо для Филип­па, чтобы изгнать из Македо­нии дар­да­нов.

Мир с Македо­ни­ей

Окон­ча­тель­ное при­веде­ние в порядок запу­тан­ных гре­че­ских дел было воз­ло­же­но сена­том на комис­сию из деся­ти лиц, голо­вою и душою кото­рой был все тот же Фла­ми­нин. Она про­дик­то­ва­ла Филип­пу такие же усло­вия, какие были про­дик­то­ва­ны рань­ше Кар­фа­ге­ну. Царь лишил­ся всех сво­их внеш­них вла­де­ний в Малой Азии, Фра­кии, Гре­ции и на ост­ро­вах Эгей­ско­го моря; но соб­ст­вен­но Македо­ния оста­лась нетро­ну­той, за исклю­че­ни­ем неболь­ших погра­нич­ных земель­ных участ­ков и окру­га Оре­стов, кото­рый был объ­яв­лен воль­ным; такое исклю­че­ние было крайне неже­ла­тель­но для Филип­па, но рим­ляне были при­нуж­де­ны это потре­бо­вать, пото­му что ввиду мсти­тель­но­сти Филип­па нель­зя было остав­лять на его про­из­вол отло­жив­ших­ся от него преж­них под­дан­ных. Сверх того, Македо­ния обя­за­лась не заклю­чать ника­ких внеш­них сою­зов без ведо­ма Рима, не отправ­лять ника­ких гар­ни­зо­нов за пре­де­лы сво­их вла­де­ний, не пред­при­ни­мать ника­ких войн вне Македо­нии с циви­ли­зо­ван­ны­ми государ­ства­ми и вооб­ще с рим­ски­ми союз­ни­ка­ми, содер­жать не более пяти­ты­сяч­ной армии, вовсе не содер­жать сло­нов и доволь­ст­во­вать­ся пятью палуб­ны­ми кораб­ля­ми, а осталь­ные отдать рим­ля­нам. Нако­нец Филипп всту­пил с рим­ля­на­ми в союз, кото­рый обя­зы­вал его достав­лять по тре­бо­ва­нию рим­ско­го пра­ви­тель­ства вспо­мо­га­тель­ные вой­ска, — и дей­ст­ви­тель­но, вслед за тем македон­ские вой­ска ста­ли сра­жать­ся вме­сте с леги­о­на­ми. Кро­ме того, Филипп упла­тил кон­три­бу­цию в 1000 талан­тов (1700 тыс. тале­ров). После того как Македо­ния было доведе­на до совер­шен­но­го поли­ти­че­ско­го ничто­же­ства и ей была уде­ле­на толь­ко такая доля ее преж­не­го могу­ще­ства, какая была необ­хо­ди­ма, рим­ляне заня­лись устрой­ст­вом тех вла­де­ний, кото­рые были им уступ­ле­ны царем. Как раз в то вре­мя они толь­ко что узна­ли на опы­те в Испа­нии, что при­об­ре­те­ние замор­ских про­вин­ций пред­став­ля­ет весь­ма сомни­тель­ные выго­ды, и так как они нача­ли эту вой­ну вовсе не с целью при­об­ре­сти новые вла­де­ния, то они ниче­го не взя­ли из воен­ной добы­чи и этим заста­ви­ли сво­их союз­ни­ков быть уме­рен­ны­ми в их тре­бо­ва­ни­ях.

Гре­ция сво­бод­на

Они реши­ли объ­явить сво­бод­ны­ми все гре­че­ские государ­ства, до тех пор нахо­див­ши­е­ся под вла­стью Филип­па, и Фла­ми­ни­ну было пору­че­но про­честь состав­лен­ный в этом смыс­ле декрет перед собрав­ши­ми­ся на ист­мий­ских играх гре­ка­ми (558) [196 г.], Серь­ез­ные люди, конеч­но, мог­ли бы спро­сить: раз­ве сво­бо­да — такое бла­го, кото­рое мож­но дарить, и раз­ве она име­ет какую-нибудь цену без един­ства с.561 и еди­не­ния всей нации? Тем не менее радость была вели­ка и искрен­на, как и наме­ре­ние сена­та даро­вать сво­бо­ду¹.

Ско­д­ра

Исклю­че­ние соста­ви­ли толь­ко илли­рий­ские зем­ли к восто­ку от Эпидам­на; они доста­лись вла­де­те­лю Ско­д­ры Плев­ра­ту, вслед­ст­вие чего это малень­кое государ­ство, нака­зан­ное в пред­ше­ст­во­вав­шем поко­ле­нии рим­ля­на­ми за раз­бои на суше и на море, сно­ва сде­ла­лось одним из самых могу­ще­ст­вен­ных в тех кра­ях; кро­ме того, были исклю­че­ны неко­то­рые окру­га запад­ной Фес­са­лии, кото­рые были заня­ты вой­ска­ми Ами­нанд­ра и остав­ле­ны в его вла­сти, а так­же три ост­ро­ва — Парос, Ски­рос и Имброс, — отдан­ные афи­ня­нам в награ­ду за все выне­сен­ные ими бес­чис­лен­ные беды и за еще более мно­го­чис­лен­ные бла­годар­ст­вен­ные посла­ния и вся­ко­го рода про­яв­ле­ния учти­во­сти. Что родо­с­цы сохра­ни­ли свои вла­де­ния в Карии и что Эги­на была остав­ле­на во вла­сти пер­гам­цев, понят­но само собой. Дру­гие союз­ни­ки были награж­де­ны лишь кос­вен­но вступ­ле­ни­ем вновь осво­бо­див­ших­ся горо­дов в раз­лич­ные сою­зы.

Ахей­ский союз рас­ши­рен

Все­го луч­ше обо­шел­ся Рим с ахей­ца­ми, хотя они и поз­же всех при­со­еди­ни­лись к коа­ли­ции про­тив Филип­па; при­чи­ной это­го, по-види­мо­му, было то вполне понят­ное сооб­ра­же­ние, что это союз­ное государ­ство было наи­бо­лее орга­ни­зо­ван­ным и наи­бо­лее достой­ным ува­же­ния из всех гре­че­ских государств. В ахей­ский союз были вклю­че­ны все преж­ние вла­де­ния Филип­па в Пело­пон­не­се и на Коринф­ском пере­шей­ке и, ста­ло быть, сам Коринф.

Это­лий­цы

С это­лий­ца­ми же Рим не очень цере­мо­нил­ся; они были при­нуж­де­ны при­нять в свою сим­ма­хию фокид­ские и лок­рид­ские горо­да, но их наме­ре­ние вклю­чить туда же Акар­на­нию и Фес­са­лию было частью реши­тель­но откло­не­но, частью отло­же­но на неопре­де­лен­ное вре­мя, а из фес­са­лий­ских горо­дов были орга­ни­зо­ва­ны четы­ре неболь­ших само­сто­я­тель­ных сою­за. Родос­ско­му сою­зу горо­дов было на поль­зу осво­бож­де­ние ост­ро­вов Фасо­са и Лем­но­са и фра­кий­ских и мало­ази­ат­ских горо­дов. Труд­нее было при­ве­сти в порядок внут­рен­ние дела Гре­ции, т. е. уре­гу­ли­ро­вать вза­им­ные отно­ше­ния гре­че­ских государств и поло­же­ние каж­до­го из этих государств в отдель­но­сти.

Вой­на со спар­тан­цем Наби­сом

Преж­де все­го было необ­хо­ди­мо поло­жить конец войне меж­ду спар­тан­ца­ми и ахей­ца­ми, кото­рая не пре­кра­ща­лась с 550 г. [204 г.] и в кото­рой рим­ляне есте­ствен­но при­ня­ли на себя роль посред­ни­ков. Но неод­но­крат­ные попыт­ки скло­нить Наби­са к уступ­чи­во­сти и глав­ным обра­зом к воз­вра­ту отдан­но­го ему Филип­пом ахей­ско­го союз­но­го горо­да Аргоса оста­лись без­успеш­ны­ми; этот свое­воль­ный малень­кий хищ­ник, рас­счи­ты­вав­ший на озлоб­ле­ние это­лий­цев про­тив рим­лян и на втор­же­ние Антио­ха в Евро­пу, упор­но отка­зы­вал­ся от уступ­ки Аргоса; тогда Фла­ми­ни­ну не оста­лось ниче­го дру­го­го, как объ­явить ему на собрав­шем­ся в Корин­фе сове­те от име­ни всех элли­нов вой­ну и напасть на Пело­пон­нес (559) [195 г.] с фло­том и с арми­ей из рим­лян и союз­ни­ков, в состав кото­рой так­же вхо­ди­ли при­слан­ные Филип­пом вспо­мо­га­тель­ные вой­ска и отряд лакеде­мон­ских эми­гран­тов, нахо­див­ший­ся под началь­ст­вом закон­но­го спар­тан­ско­го царя Аге­зи­по­ля. С целью немед­лен­но одо­леть про­тив­ни­ка гро­мад­ным чис­лен­ным пере­ве­сом воен­ных сил рим­ляне дви­ну­ли про­тив него не менее 50 тысяч чело­век и, минуя все дру­гие горо­да, при­сту­пи­ли пря­мо к оса­де сто­ли­цы; тем не менее они не достиг­ли желае­мых резуль­та­тов. Набис собрал зна­чи­тель­ную армию до 15 тысяч чело­век, вклю­чая 5 тысяч наем­ни­ков, и упро­чил свое вла­ды­че­ство с.562 систе­мой терро­ра, пре­да­вая смерт­ной каз­ни всех подо­зри­тель­ных ему офи­це­ров и мест­ных жите­лей. Даже когда он сам после пер­вых успеш­ных дей­ст­вий рим­ской армии и рим­ско­го флота решил­ся усту­пить и изъ­явил согла­сие при­нять постав­лен­ные Фла­ми­ни­ном срав­ни­тель­но выгод­ные усло­вия, то пред­ло­жен­ный рим­ским глав­но­ко­ман­дую­щим мир был отверг­нут «наро­дом», т. е. сбро­дом тех бан­ди­тов, кото­рых Набис посе­лил в Спар­те и кото­рые не без осно­ва­ния опа­са­лись, что им при­дет­ся отве­чать перед рим­ля­на­ми за их про­шлое, и сверх того, были введе­ны в заблуж­де­ние лож­ны­ми слу­ха­ми о харак­те­ре мир­ных усло­вий и о при­бли­же­нии это­лий­цев и ази­а­тов; тогда вой­на воз­об­но­ви­лась. Дело дошло до бит­вы под сте­на­ми сто­ли­цы, во вре­мя кото­рой рим­ляне пошли на при­ступ; они уже взо­бра­лись на город­ские сте­ны, когда их при­нудил отсту­пить пожар, охва­тив­ший заня­тые ими ули­цы.

Устрой­ство дел в Спар­те

Но в кон­це кон­цов это без­рас­суд­ное сопро­тив­ле­ние пре­кра­ти­лось. Спар­та сохра­ни­ла свою неза­ви­си­мость; ее не заста­ви­ли ни при­нять назад эми­гран­тов, ни при­мкнуть к ахей­ско­му сою­зу; даже суще­ст­во­вав­шая там монар­хи­че­ская систе­ма управ­ле­ния и сам Набис оста­лись непри­кос­но­вен­ны­ми. Зато Набис был при­нуж­ден отка­зать­ся от всех сво­их внеш­них вла­де­ний — от Аргоса, от Мес­се­ны, от крит­ских горо­дов и от все­го побе­ре­жья; он обя­зал­ся не заклю­чать сою­зов и не вести войн с дру­ги­ми государ­ства­ми, не содер­жать ника­ких дру­гих кораб­лей кро­ме двух откры­тых лодок, воз­вра­тить всю награб­лен­ную добы­чу, выдать рим­ля­нам залож­ни­ков и упла­тить воен­ную кон­три­бу­цию. Спар­тан­ским эми­гран­там были отда­ны горо­да на бере­гах Лако­нии, и этой новой народ­ной общине, назвав­шей­ся общи­ной «воль­ных лакон­цев» в про­ти­во­по­лож­ность монар­хи­че­ски управ­ляв­шим­ся спар­тан­цам, было при­ка­за­но всту­пить в ахей­ский союз. Эми­гран­ты не полу­чи­ли обрат­но сво­его иму­ще­ства, так как воз­на­граж­де­ни­ем за него счи­та­лась отведен­ная им терри­то­рия; но было поста­нов­ле­но, чтобы жены и дети не удер­жи­ва­лись насиль­но в Спар­те. Хотя ахей­цы при­об­ре­ли в резуль­та­те все­го это­го кро­ме Аргоса и «воль­ных лакон­цев», они все-таки оста­лись недо­воль­ны; они ожи­да­ли устра­не­ния страш­но­го и нена­вист­но­го Наби­са, воз­вра­ще­ния эми­гран­тов и рас­про­стра­не­ния ахей­ской сим­ма­хии на весь Пело­пон­нес. Одна­ко вся­кий бес­при­страст­ный чело­век не может не согла­сить­ся, что Фла­ми­нин ула­дил эти труд­ные дела настоль­ко разум­но и спра­вед­ли­во, насколь­ко это было воз­мож­но там, где стал­ки­ва­лись инте­ре­сы двух поли­ти­че­ских пар­тий, предъ­яв­ляв­ших нера­зум­ные и неспра­вед­ли­вые тре­бо­ва­ния. При ста­рой, глу­бо­ко уко­ре­нив­шей­ся враж­де меж­ду спар­тан­ца­ми и ахей­ца­ми вклю­чить Спар­ту в ахей­ский союз зна­чи­ло бы под­чи­нить Спар­ту ахей­цам, а это было бы и неспра­вед­ли­во и небла­го­ра­зум­но. Воз­вра­ще­ние эми­гран­тов и пол­ное вос­ста­нов­ле­ние режи­ма, упразд­нен­но­го еще за два­дцать лет перед тем, лишь заме­ни­ли бы одну систе­му терро­ра дру­гою; при­ня­тое Фла­ми­ни­ном реше­ние было спра­вед­ли­во имен­но пото­му, что оно не удо­вле­тво­ря­ло ни одну из двух край­них пар­тий. Нако­нец он как буд­то бы доста­точ­но поза­бо­тил­ся о том, чтобы спар­тан­цы пре­кра­ти­ли раз­бои на море и на суше и чтобы их систе­ма управ­ле­ния, како­ва бы они ни была, не мог­ла при­чи­нять вреда нико­му кро­ме них самих. Фла­ми­нин, кото­рый хоро­шо знал Наби­са и кото­ро­му, конеч­но, было небезыз­вест­но, как было бы полез­но устра­нить это­го чело­ве­ка, не сде­лал это­го, воз­мож­но, пото­му, что хотел ско­рее дове­сти дело до кон­ца и не желал омра­чать свой бле­стя­щий успех новы­ми ослож­не­ни­я­ми, кон­ца кото­рым нель­зя с.563 было бы пред­видеть; нет ниче­го невоз­мож­но­го и в том, что он кро­ме того наде­ял­ся най­ти в Спар­те про­ти­во­вес могу­ще­ству ахей­ско­го сою­за в Пело­пон­не­се. Впро­чем, пер­вое пред­по­ло­же­ние каса­ет­ся пред­ме­та вто­ро­сте­пен­ной важ­но­сти, а про­тив вто­ро­го мож­но воз­ра­зить, что рим­ляне едва ли мог­ли дой­ти до того, чтобы стра­шить­ся могу­ще­ства ахей­цев. Таким обра­зом, меж­ду мел­ки­ми гре­че­ски­ми государ­ства­ми был вос­ста­нов­лен мир хотя бы внешне.

Окон­ча­тель­ное устрой­ство Гре­ции

Но и внут­рен­нее устрой­ство отдель­ных общин при­чи­ни­ло рим­ско­му посред­ни­ку нема­ло хло­пот. Бео­тий­цы откры­то выска­зы­ва­ли свои сим­па­тии к Македо­нии даже после того, как македо­няне были совер­шен­но вытес­не­ны из Гре­ции; когда Фла­ми­нин раз­ре­шил по их прось­бе воз­вра­тить­ся их сооте­че­ст­вен­ни­кам, кото­рые состо­я­ли на служ­бе у Филип­па, они выбра­ли гла­вою бео­тий­ско­го сою­за само­го энер­гич­но­го из сто­рон­ни­ков Македо­нии, Бра­хил­ла, и кро­ме того вся­ки­ми спо­со­ба­ми раз­дра­жа­ли Фла­ми­ни­на. Он все выно­сил с бес­при­мер­ным тер­пе­ни­ем; одна­ко пре­дан­ные рим­ля­нам бео­тий­цы хоро­шо зна­ли, что их ожи­да­ет после уда­ле­ния рим­лян, поэто­му они реши­ли лишить жиз­ни Бра­хил­ла, и Фла­ми­нин, к кото­ро­му они сочли сво­им дол­гом обра­тить­ся за раз­ре­ше­ни­ем, не отве­тил отка­зом. Поэто­му Бра­хилл был умерщ­влен; в отмще­ние за это бео­тий­цы не удо­воль­ст­во­ва­лись пре­сле­до­ва­ни­ем убийц, а ста­ли пооди­ноч­ке уби­вать про­хо­див­ших по их вла­де­ни­ям рим­ских сол­дат и таким обра­зом пере­би­ли их до 500. Это нако­нец выве­ло Фла­ми­ни­на из тер­пе­ния, он нало­жил на бео­тий­цев пеню в один талант за каж­до­го уби­то­го сол­да­та и, так как они не упла­ти­ли этих денег, собрал сто­яв­шие побли­зо­сти вой­ска и оса­дил Коро­нею (558) [196 г.]. Тогда бео­тий­цы ста­ли молить о поща­де, и Фла­ми­нин, вняв­ший прось­бам ахей­цев и афи­нян, про­стил винов­ных, удо­воль­ст­во­вав­шись упла­той незна­чи­тель­ной пени; и после того при­вер­жен­цы македо­нян про­дол­жа­ли оста­вать­ся в этом малень­ком государ­стве во гла­ве управ­ле­ния, но к их ребя­че­ской оппо­зи­ции рим­ляне отно­си­лись с дол­го­тер­пе­ни­ем людей, сознаю­щих свое могу­ще­ство. И в осталь­ной Гре­ции Фла­ми­нин огра­ни­чил­ся тем, что ста­рал­ся вли­ять на внут­рен­нее устрой­ство вновь осво­бо­див­ших­ся общин, насколь­ко это было воз­мож­но, без насиль­ст­вен­ных мер: он пре­до­став­лял места в выс­шем сове­те и в суде бога­тым, ста­вил во гла­ве управ­ле­ния людей, при­над­ле­жав­ших к анти­ма­кедон­ской пар­тии, и вовле­кал город­ские общи­ны в инте­ре­сы Рима тем, что обра­щал в обще­ст­вен­ную город­скую соб­ст­вен­ность все, что по пра­ву заво­е­ва­ния долж­но было перей­ти в соб­ст­вен­ность рим­лян. Вес­ной 560 г. [194 г.] эта работа была окон­че­на: Фла­ми­нин еще раз собрал в Корин­фе пред­ста­ви­те­лей от всех гре­че­ских общин, убеж­дал их разум­но и уме­рен­но поль­зо­вать­ся даро­ван­ной им сво­бо­дой и про­сил у них един­ст­вен­но­го воз­на­граж­де­ния для рим­лян — при­сыл­ки в трид­ца­ти­днев­ный срок тех ита­лий­ских плен­ни­ков, кото­рые были про­да­ны в Гре­цию в раб­ство во вре­мя вой­ны с Ган­ни­ба­лом. Вслед за тем он очи­стил послед­ние кре­по­сти, в кото­рых еще сто­я­ли рим­ские гар­ни­зо­ны, — Демет­ри­а­ду, Хал­киду вме­сте с зави­сев­ши­ми от нее неболь­ши­ми фор­та­ми на Эвбее и Акро­ко­ринф, — и таким обра­зом опро­верг на деле лож­ное утвер­жде­ние это­лий­цев, буд­то Рим уна­сле­до­вал от Филип­па око­вы Гре­ции; он воз­вра­тил­ся в свое оте­че­ство со все­ми рим­ски­ми вой­ска­ми и осво­бож­ден­ны­ми плен­ни­ка­ми.

Резуль­та­ты

Толь­ко при достой­ной вся­че­ско­го пре­зре­ния недоб­ро­со­вест­ной и вялой сен­ти­мен­таль­но­сти мож­но отри­цать то, что рим­ляне вполне серь­ез­но жела­ли осво­бож­де­ния Гре­ции и что гран­ди­оз­но заду­ман­ный с.564 план при­вел к соору­же­нию столь жал­ко­го зда­ния толь­ко пото­му, что эллин­ская нация дошла до пол­но­го нрав­ст­вен­но­го и поли­ти­че­ско­го раз­ло­же­ния. То, что могу­ще­ст­вен­ная нация вне­зап­но даро­ва­ла пол­ную сво­бо­ду стране, кото­рую при­вык­ла счи­тать сво­ей пер­во­на­чаль­ной роди­ной и свя­ти­ли­щем сво­их духов­ных и выс­ших стрем­ле­ний, и, осво­бо­див каж­дую из ее общин от обя­зан­но­сти пла­тить ино­зем­цам дань и содер­жать ино­зем­ные армии, доста­ви­ла им пол­ную само­сто­я­тель­ность, было нема­ло­важ­ной заслу­гой; толь­ко сла­бо­умие может усмат­ри­вать в этом обра­зе дей­ст­вий не что иное, как поли­ти­че­ский рас­чет. Рас­чет тако­го рода не пре­пят­ст­во­вал рим­ля­нам при­сту­пить к осво­бож­де­нию Гре­ции, но совер­ши­лось оно бла­го­да­ря тем эллин­ским сим­па­ти­ям, кото­ры­ми имен­но в то вре­мя чрез­вы­чай­но силь­но увле­кал­ся Рим и в осо­бен­но­сти сам Фла­ми­нин. Если рим­лян и мож­но в чем-либо упрек­нуть, то имен­но в том, что всем им и в осо­бен­но­сти Фла­ми­ни­ну, сумев­ше­му заглу­шить вполне осно­ва­тель­ные опа­се­ния сена­та, оча­ро­ва­ние эллин­ско­го име­ни меша­ло созна­вать все жал­кое ничто­же­ство тогдаш­не­го гре­че­ско­го государ­ст­вен­но­го строя, вслед­ст­вие чего они не изме­ни­ли преж­них поряд­ков в гре­че­ских общи­нах, кото­рые и в сво­их внут­рен­них делах и в сво­их сно­ше­ни­ях с соседя­ми посто­ян­но увле­ка­лись силь­ны­ми анти­па­ти­я­ми и пото­му не уме­ли ни дей­ст­во­вать, ни жить спо­кой­но. При тогдаш­нем поло­же­нии дел сле­до­ва­ло раз навсе­гда поло­жить конец этой столь же жал­кой, сколь и вред­ной сво­бо­де; сла­бо­душ­ная поли­ти­ка чувств, несмот­ря на кажу­щу­ю­ся гуман­ность, при­чи­ни­ла гораздо более вреда, чем мож­но было бы ожи­дать от самой стро­гой окку­па­ции. Так, напри­мер, в Бео­тии рим­ля­нам при­шлось если не поощ­рить, то допу­стить поли­ти­че­ское убий­ство, пото­му что, решив­шись выве­сти свои вой­ска из Гре­ции, рим­ляне уже не мог­ли удер­жи­вать пре­дан­ных Риму гре­ков от того само­управ­ства, кото­рое было в обы­ча­ях их роди­ны. Но и сам Рим постра­дал от послед­ст­вий таких полу­мер. Ему не при­шлось бы вести вой­ну с Антиохом, если бы он не сде­лал поли­ти­че­ской ошиб­ки, осво­бо­див Гре­цию, а эта вой­на не была бы для него опас­ной, если бы он не сде­лал воен­ной ошиб­ки, выведя свои гар­ни­зо­ны из глав­ных кре­по­стей на евро­пей­ской гра­ни­це. У исто­рии есть своя Неме­зида для вся­ко­го заблуж­де­ния — и для бес­силь­но­го стрем­ле­ния к сво­бо­де и для небла­го­ра­зум­но­го вели­ко­ду­шия.