История Рима.

Книга третья
От объединения Италии до покорения Карфагена и греческих государств.

с.611

Обра­зо­ва­ние новых пар­тий

Отто­го, что у юнкер­ства была отня­та власть, рим­ская общи­на нисколь­ко не утра­ти­ла сво­его ари­сто­кра­ти­че­ско­го харак­те­ра. Уже ранее было заме­че­но, что на харак­те­ре пле­бей­ской пар­тии с само­го нача­ла лежал не менее, а в неко­то­рых отно­ше­ни­ях даже более, рез­кий ари­сто­кра­ти­че­ский отпе­ча­ток, чем на харак­те­ре пат­ри­ци­а­та; если в среде ста­рин­но­го граж­дан­ства и суще­ст­во­ва­ло без­услов­ное равен­ство в пра­вах, то новый строй в самой осно­ве сво­ей исхо­дил из про­ти­во­по­став­ле­ния при­ви­ле­ги­ро­ван­ных как в отно­ше­нии граж­дан­ских прав, так и в отно­ше­нии поль­зо­ва­ния обще­ст­вен­ны­ми уго­дья­ми сена­тор­ских семей и мас­сы осталь­ных граж­дан. Поэто­му немед­лен­но вслед за устра­не­ни­ем юнкер­ства от вла­сти и вслед за фор­маль­ным утвер­жде­ни­ем граж­дан­ско­го равен­ства обра­зо­ва­лись новая ари­сто­кра­тия и соот­вет­ст­ву­ю­щая ей оппо­зи­ция; а ранее мы уже рас­ска­за­ли, как пер­вая как бы сли­лась с низ­верг­ну­тым юнкер­ст­вом, вслед­ст­вие чего пер­во­на­чаль­ная дея­тель­ность новой пар­тии про­грес­са спле­лась с послед­ни­ми выступ­ле­ни­я­ми ста­рин­ной сослов­ной оппо­зи­ции. Поэто­му нача­ло обра­зо­ва­ния этих пар­тий сле­ду­ет отне­сти к V в. [ок. 350—250 гг.], а свой опре­де­лен­ный отпе­ча­ток они полу­чи­ли лишь в сле­дую­щем веке. Одна­ко это внут­рен­нее явле­ние не толь­ко было, так ска­зать, заглу­ше­но бря­ца­ни­ем ору­жия вели­ких войн и побед, но и в про­цес­се сво­его раз­ви­тия оно усколь­за­ет от наше­го наблюде­ния гораздо более, чем все дру­гие явле­ния рим­ской исто­рии. Как ледя­ной покров неза­мет­но обра­зу­ет­ся поверх реки и неза­мет­но все более сужи­ва­ет ее, так воз­ни­ка­ет и новая рим­ская ари­сто­кра­тия; и так­же неза­мет­но высту­па­ет про­тив этой ари­сто­кра­тии новая пар­тия про­грес­са подоб­но скры­то­му в глу­бине и мед­лен­но сно­ва рас­ши­ря­ю­ще­му­ся тече­нию. Труд­но дать одну общую исто­ри­че­скую оцен­ку всем отры­воч­ным и самим по себе незна­чи­тель­ным следам этих двух про­ти­во­по­лож­ных дви­же­ний, общий исто­ри­че­ский итог кото­рых пока еще не пред­став­лял­ся нашим взо­рам в виде какой-нибудь опре­де­лен­ной тра­ги­че­ской ката­стро­фы. Но к этой эпо­хе при­над­ле­жат и уни­что­же­ние преж­ней общин­ной сво­бо­ды и зало­же­ние основ для буду­щих рево­лю­ций; а опи­са­ние как того вре­ме­ни, так и вооб­ще раз­ви­тия Рима было бы непол­ным, если бы нам не уда­лось нагляд­но изо­бра­зить силу это­го ледя­но­го покро­ва и не дать почув­ст­во­вать по его страш­но­му трес­ку и гро­хоту раз­ме­ров гряду­ще­го взры­ва.

Обра­зо­ва­ние ноби­ли­те­та в среде пат­ри­ци­ев

Рим­ский ноби­ли­тет был свя­зан со ста­рин­ны­ми учреж­де­ни­я­ми вре­мен пат­ри­ци­а­та толь­ко фор­маль­но. Само собой понят­но, что с.612 лица, сло­жив­шие с себя какую-либо из выс­ших обще­ст­вен­ных долж­но­стей, издав­на поль­зо­ва­лись не толь­ко боль­шим поче­том, но и неко­то­ры­ми почет­ны­ми при­ви­ле­ги­я­ми. Самая ста­рин­ная из этих при­ви­ле­гий заклю­ча­лась в том, что потом­кам этих долж­ност­ных лиц доз­во­ля­лось выстав­лять вос­ко­вые изо­бра­же­ния их умер­ших пред­ков в фамиль­ном зале у той сте­ны, где была напи­са­на родо­слов­ная, и в слу­чае смер­ти кого-либо из семьи носить эти изо­бра­же­ния напо­каз в похо­рон­ных про­цес­си­ях; при этом не сле­ду­ет забы­вать, что покло­не­ние изо­бра­же­ни­ям по ита­лий­ско-эллин­ско­му воз­зре­нию счи­та­лось анти­рес­пуб­ли­кан­ским, вслед­ст­вие чего рим­ская государ­ст­вен­ная поли­ция нигде не раз­ре­ша­ла выстав­лять изо­бра­же­ния живых людей, а за выстав­кой изо­бра­же­ний умер­ших стро­го наблюда­ла. К это­му сле­ду­ет при­ба­вить раз­лич­ные внеш­ние отли­чия, кото­рые были пре­до­став­ле­ны зако­на­ми или обы­ча­я­ми таким долж­ност­ным лицам и их потом­кам — золо­той пер­стень у муж­чин, отде­лан­ная сереб­ром кон­ская сбруя у юно­шей, пур­пу­ро­вая обшив­ка на верх­нем пла­тье и золотая ладан­ка у маль­чи­ков¹.

Пат­ри­ци­ан­ско-пле­бей­ский ноби­ли­тет

Все это мело­чи, но мело­чи име­ли важ­ное зна­че­ние в такой общине, где граж­дан­ское равен­ство стро­го соблюда­лось даже во внеш­ней обста­нов­ке и где еще во вре­мя вой­ны с Ган­ни­ба­лом один граж­да­нин был аре­сто­ван и содер­жал­ся в тече­ние мно­гих лет в тюрем­ном заклю­че­нии за то, что недоз­во­лен­ным обра­зом появил­ся в пуб­лич­ном месте с вен­ком из роз на голо­ве². Отли­чия это­го рода, быть может, суще­ст­во­ва­ли еще во вре­ме­на гос­под­ства пат­ри­ци­ев и пока в среде само­го пат­ри­ци­а­та еще суще­ст­во­ва­ло раз­ли­чие меж­ду семья­ми знат­ны­ми и незнат­ны­ми. Этим внеш­ним спо­со­бом, веро­ят­но, отли­ча­лись пер­вые от послед­них; но поли­ти­че­скую важ­ность эти отли­чия при­об­ре­ли лишь с пре­об­ра­зо­ва­ни­ем государ­ст­вен­но­го устрой­ства в 387 г. [367 г.]; тогда наравне с семья­ми пат­ри­ци­ев, кото­рые в то вре­мя уже конеч­но все без исклю­че­ния име­ли пра­во выстав­лять изо­бра­же­ния пред­ков, ста­ли поль­зо­вать­ся тем же пра­вом и семьи пле­бе­ев, достиг­ших кон­суль­ско­го зва­ния. Тогда же уста­но­ви­лось пра­ви­ло, что в чис­ло общин­ных долж­но­стей, с кото­ры­ми свя­за­но поль­зо­ва­ние эти­ми наслед­ст­вен­ны­ми почет­ны­ми при­ви­ле­ги­я­ми, не вхо­дят ни с.613 низ­шие долж­но­сти, ни экс­тра­ор­ди­нар­ные, ни пред­ста­ви­тель­ство пле­бе­ев, а вхо­дят толь­ко кон­суль­ство, постав­лен­ная наравне с кон­суль­ст­вом пре­ту­ра и участ­ву­ю­щее в отправ­ле­нии общин­но­го пра­во­судия, а ста­ло быть и в поль­зо­ва­нии общин­ной вер­хов­ной вла­стью, куруль­ное эдиль­ство³. Хотя этот пле­бей­ский ноби­ли­тет в стро­гом смыс­ле сло­ва мог обра­зо­вать­ся толь­ко с тех пор, как пле­бе­ям был открыт доступ к куруль­ным долж­но­стям, тем не менее он очень ско­ро, чтобы не ска­зать с пер­во­го момен­та сво­его воз­ник­но­ве­ния, ста­но­вит­ся до извест­ной сте­пе­ни замкну­тым сосло­ви­ем без сомне­ния пото­му, что заро­ды­ши этой зна­ти уже задол­го до того вре­ме­ни суще­ст­во­ва­ли в семьях ста­рин­ных пле­бей­ских сена­то­ров. Поэто­му резуль­та­ты Лици­ни­е­вых зако­нов в сущ­но­сти сво­дят­ся при­бли­зи­тель­но к тому же, что в наше вре­мя назва­ли бы выдви­же­ни­ем в пэры. Когда же обла­го­ро­жен­ные сво­и­ми куруль­ны­ми пред­ка­ми пле­бей­ские семьи соеди­ни­лись в одну кор­по­ра­цию с пат­ри­ци­ан­ски­ми семья­ми и, заняв в рес­пуб­ли­ке осо­бое поло­же­ние, при­об­ре­ли в ней пре­об­ла­даю­щее вли­я­ние, рим­ляне опять вер­ну­лись к сво­е­му исход­но­му пунк­ту; тогда у них сно­ва появи­лись не толь­ко пра­вя­щая ари­сто­кра­тия и наслед­ст­вен­ная знать, кото­рые в сущ­но­сти нико­гда и не исче­за­ли, но так­же и пра­вя­щая наслед­ст­вен­ная знать, отче­го неиз­беж­но долж­на была воз­об­но­вить­ся борь­ба меж­ду рода­ми, в руках кото­рых нахо­ди­лась пра­ви­тель­ст­вен­ная власть, и чле­на­ми общи­ны, не желав­ши­ми под­чи­нять­ся этим родам. Дей­ст­ви­тель­но, очень ско­ро так и слу­чи­лось. Ноби­ли­тет не доволь­ст­во­вал­ся сво­и­ми ни к чему не веду­щи­ми почет­ны­ми пра­ва­ми; он стал стре­мить­ся к нераздель­но­му и неогра­ни­чен­но­му поли­ти­че­ско­му вла­ды­че­ству и поста­рал­ся пре­вра­тить самые важ­ные государ­ст­вен­ные учреж­де­ния — сенат и всад­ни­че­ство — из орудий рес­пуб­ли­ки в орудия ста­рой и новой ари­сто­кра­тии.

Сенат в руках ноби­ли­те­та

Пра­во­вая зави­си­мость рим­ско­го сена­та вре­мен рес­пуб­ли­ки и осо­бен­но позд­ней­ше­го сена­та, состо­яв­ше­го и из пат­ри­ци­ев и из пле­бе­ев, от маги­ст­ра­ту­ры быст­ро осла­бе­ла и даже пре­вра­ти­лась в нечто совер­шен­но про­ти­во­по­лож­ное. Уста­нов­лен­ное рево­лю­ци­ей 244 г. [510 г.] под­чи­не­ние общин­ных долж­ност­ных лиц общин­но­му сове­ту, пере­не­се­ние с кон­су­лов на цен­зо­ров пра­ва при­зы­вать в этот совет и, нако­нец, глав­ным обра­зом при­знан­ное зако­ном пра­во быв­ших куруль­ных долж­ност­ных лиц заседать и пода­вать голос в сена­те — все это при­ве­ло к тому, что сенат, кото­рый преж­де созы­вал­ся долж­ност­ны­ми лица­ми и был во мно­гих отно­ше­ни­ях зави­си­мым от них сове­ща­тель­ным собра­ни­ем, пре­вра­тил­ся в почти совер­шен­но неза­ви­си­мую пра­ви­тель­ст­вен­ную кол­ле­гию, кото­рая в неко­то­ром смыс­ле попол­ня­лась сама собой; дело в том, что оба пути, кото­ры­ми дости­га­лось сена­тор­ское зва­ние — избра­ние на одну из куруль­ных долж­но­стей и при­гла­ше­ние от цен­зо­ра, — в сущ­но­сти нахо­ди­лись в руках у самой же пра­ви­тель­ст­вен­ной вла­сти. Прав­да, в то вре­мя граж­дан­ство еще было доста­точ­но само­сто­я­тель­но, чтобы не допу­стить пол­но­го исклю­че­ния незнат­ных людей из сена­та, и сама с.614 знать еще была доста­точ­но бла­го­ра­зум­на, чтобы к это­му не стре­мить­ся; но в самом сена­те суще­ст­во­ва­ло стро­го ари­сто­кра­ти­че­ское разде­ле­ние его чле­нов по сте­пе­ням; быв­шие куруль­ные долж­ност­ные лица дели­лись на три раз­ряда — на быв­ших кон­су­лов, быв­ших пре­то­ров и быв­ших эди­лов, а те лица, кото­рые попа­да­ли в сенат не пото­му, что зани­ма­ли одну из куруль­ных долж­но­стей, были лише­ны пра­ва участ­во­вать в пре­ни­ях; поэто­му, хотя чис­ло незнат­ных сена­то­ров и было доволь­но зна­чи­тель­но, но они были низ­веде­ны до поло­же­ния чле­нов, лишен­ных почти вся­ко­го вли­я­ния, и сенат в сущ­но­сти сде­лал­ся пред­ста­ви­те­лем ноби­ли­те­та.

Всад­ни­че­ские цен­ту­рии в руках ноби­ли­те­та

Дру­гим, хотя и менее важ­ным, но все-таки не лишен­ным зна­че­ния, орга­ном ноби­ли­те­та был инсти­тут всад­ни­че­ства. Так как новая наслед­ст­вен­ная знать не была доста­точ­но могу­ще­ст­вен­на, для того чтобы под­чи­нить коми­ции сво­ей нераздель­ной вла­сти, то ей было очень жела­тель­но по край­ней мере при­об­ре­сти само­сто­я­тель­ное поло­же­ние в среде общин­но­го пред­ста­ви­тель­ства. В собра­ни­ях по квар­та­лам она не нахо­ди­ла ника­ко­го к тому пово­да; напро­тив того, введен­ные Сер­ви­е­вой кон­сти­ту­ци­ей всад­ни­че­ские цен­ту­рии были как буд­то спе­ци­аль­но при­спо­соб­ле­ны к такой цели. Те тыся­ча восемь­сот коней, кото­рые постав­ля­лись общи­ной⁴, так­же рас­пре­де­ля­лись по с.615 зако­ну цен­зо­ра­ми. Послед­ние, прав­да, при выбо­ре всад­ни­ков долж­ны были руко­вод­ст­во­вать­ся воен­ны­ми сооб­ра­же­ни­я­ми и на смот­рах отби­рать казен­ных коней у тех, кто по ста­ро­сти, неспо­соб­но­сти или вооб­ще по негод­но­сти не мог нести служ­бу всад­ни­ков; но самый харак­тер учреж­де­ния вел к зачис­ле­нию в кон­ни­цу пре­иму­ще­ст­вен­но людей состо­я­тель­ных; да и вооб­ще нелег­ко было запре­тить цен­зо­рам пред­по­чи­тать лич­ным спо­соб­но­стям знат­ность про­ис­хож­де­ния и остав­лять коней долее назна­чен­но­го вре­ме­ни у при­ня­тых во всад­ни­че­ское сосло­вие вли­я­тель­ных людей и в осо­бен­но­сти у сена­то­ров. Воз­мож­но даже, что пра­во сена­то­ра остав­лять коня за собой, пока ему это было жела­тель­но, уста­нав­ли­ва­лось закон­ным путем. Так, напри­мер, по край­ней мере на прак­ти­ке сде­ла­лось пра­ви­лом, что сена­то­ры пода­ва­ли голо­са в восем­на­дца­ти всад­ни­че­ских цен­ту­ри­ях, а осталь­ные места в этих цен­ту­ри­ях доста­ва­лись пре­иму­ще­ст­вен­но моло­дым людям из ноби­ли­те­та. Понят­но, что от это­го стра­да­ло воен­ное дело, не столь­ко вслед­ст­вие непри­год­но­сти нема­ло­важ­ной части леги­он­ной кон­ни­цы, сколь­ко вслед­ст­вие про­ис­те­кав­ше­го отсюда уни­что­же­ния воен­но­го равен­ства, так как знат­ная моло­дежь все более и более избе­га­ла служ­бы в пехо­те. Замкну­тый ари­сто­кра­ти­че­ский кор­пус соб­ст­вен­но всад­ни­че­ства как бы зада­вал тон всей леги­он­ной кон­ни­це, состав­ляв­шей­ся из наи­бо­лее знат­ных и состо­я­тель­ных граж­дан. Отсюда понят­но, поче­му еще во вре­мя сици­лий­ской вой­ны всад­ни­ки отка­за­лись испол­нять при­ка­за­ние кон­су­ла Гая Авре­лия Кот­ты, когда он потре­бо­вал, чтобы они воз­во­ди­ли око­пы вме­сте с леги­он­ны­ми сол­да­та­ми (502) [252 г.], и поче­му Катон в быт­ность глав­но­ко­ман­дую­щим испан­ской армии нашел нуж­ным обра­тить­ся к сво­ей кон­ни­це со стро­ги­ми пори­ца­ни­я­ми. Но это пре­вра­ще­ние граж­дан­ской кон­ни­цы в ари­сто­кра­ти­че­скую кон­ную гвар­дию послу­жи­ло не столь­ко во вред рес­пуб­ли­ке, сколь­ко в поль­зу ноби­ли­те­та, кото­рый при­об­рел в восем­на­дца­ти всад­ни­че­ских цен­ту­ри­ях не толь­ко пра­во голо­со­ва­ния, но и пре­об­ла­даю­щее вли­я­ние.

Разде­ле­ние сосло­вий в теат­ре

В свя­зи с этим состо­я­лось фор­маль­ное отде­ле­ние сена­тор­ских мест от тех, на кото­рых вся осталь­ная тол­па при­сут­ст­во­ва­ла при народ­ных празд­не­ствах. Оно было введе­но вели­ким Сци­пи­о­ном в то вре­мя, когда он вто­рич­но зани­мал долж­ность кон­су­ла (560) [194 г.]. Народ­ные празд­не­ства были таки­ми же народ­ны­ми собра­ни­я­ми, как и соби­рав­ши­е­ся для пода­чи голо­сов цен­ту­рии, и тот факт, что пер­вое из этих сбо­рищ не име­ло целью выно­сить какие-либо реше­ния, еще более под­чер­ки­вал офи­ци­аль­ное отде­ле­ние власт­ву­ю­ще­го сосло­вия от раз­ряда людей под­власт­ных.

Цен­зу­ра — опо­ра ноби­ли­те­та

Это ново­введе­ние неод­но­крат­но вызы­ва­ло пори­ца­ния со сто­ро­ны пра­ви­тель­ства, так как оно вну­ша­ло лишь нена­висть, не при­но­ся ника­кой поль­зы, и явно про­ти­во­ре­чи­ло ста­ра­ни­ям более бла­го­ра­зум­ной части ари­сто­кра­тии при­кры­вать ее исклю­чи­тель­ное вла­ды­че­ство внеш­ни­ми фор­ма­ми граж­дан­ско­го равен­ства. Отсюда понят­но, поче­му цен­зу­ра сде­ла­лась глав­ным опло­том позд­ней­ше­го рес­пуб­ли­кан­ско­го строя, поче­му эта долж­ность, пер­во­на­чаль­но вовсе не при­над­ле­жав­шая к чис­лу выс­ших, была мало-пома­лу окру­же­на непо­до­баю­щим ей внеш­ним поче­том и крайне свое­об­раз­ным ари­сто­кра­ти­че­ски-рес­пуб­ли­кан­ским блес­ком и ста­ла счи­тать­ся выс­шей целью и завер­ше­ни­ем успеш­но прой­ден­но­го обще­ст­вен­но­го попри­ща; поче­му пра­ви­тель­ство счи­та­ло поку­ше­ни­ем на свое суще­ст­во­ва­ние вся­кую попыт­ку оппо­зи­ции про­ве­сти на эту долж­ность сво­их кан­дида­тов или толь­ко при­влечь цен­зо­ра к ответ­ст­вен­но­сти перед наро­дом во вре­мя заня­тия им этой долж­но­сти или после того и поче­му все чле­ны это­го пра­ви­тель­ства с.616 в пол­ном еди­но­ду­шии вос­ста­ва­ли про­тив вся­кой подоб­ной попыт­ки; в этом отно­ше­нии доста­точ­но будет напом­нить о буре, кото­рая была вызва­на кан­дида­ту­рой Като­на на долж­ность цен­зо­ра, и о тех крайне бес­це­ре­мон­ных и нару­шав­ших уста­нов­лен­ные фор­мы мерах, кото­рые были при­ня­ты сена­том с целью не допу­стить судеб­но­го пре­сле­до­ва­ния двух непо­пу­ляр­ных кон­су­лов 550 г. [204 г.]. С этим стрем­ле­ни­ем как мож­но более воз­вы­сить цен­зор­ское зва­ние соеди­ня­лось харак­тер­ное недо­ве­рие пра­ви­тель­ства к это­му само­му важ­но­му и имен­но пото­му само­му опас­но­му из его орга­нов. Оно созна­ва­ло необ­хо­ди­мость пре­до­ста­вить цен­зо­рам без­услов­ный кон­троль над лич­ным соста­вом сена­та и всад­ни­че­ства, так как нель­зя было отде­лить пра­во исклю­че­ния чле­нов от пра­ва их при­зва­ния, а без пер­во­го из этих прав нель­зя было обой­тись не столь­ко для того, чтобы не допус­кать в сенат даро­ви­тых пред­ста­ви­те­лей оппо­зи­ции (чего пред­у­смот­ри­тель­но избе­га­ла тогдаш­няя дей­ст­во­вав­шая испод­тиш­ка систе­ма управ­ле­ния), сколь­ко для того, чтобы не лишить ари­сто­кра­тию того нрав­ст­вен­но­го оре­о­ла, без кото­ро­го она ско­ро сде­ла­лась бы добы­чей оппо­зи­ции. Пра­во исклю­чать чле­нов было сохра­не­но; а так как все­го более был нужен блеск холод­но­го ору­жия, то вну­шав­шее страх ост­рие его поста­ра­лись при­ту­пить. Пра­ва цен­зо­ра сами по себе были огра­ни­че­ны уже тем, что он мог пере­смат­ри­вать спис­ки чле­нов ари­сто­кра­ти­че­ских кор­по­ра­ций толь­ко через каж­дые пять лет, а так­же пре­до­став­лен­ным его кол­ле­ге пра­вом интер­цес­сии и при­над­ле­жав­шим его пре­ем­ни­ку пра­вом кас­са­ции; к этим огра­ни­че­ни­ям при­ба­ви­ли новое и очень стес­ни­тель­ное: обы­ча­ем, имев­шим закон­ную силу, цен­зор обя­зы­вал­ся не исклю­чать из спис­ков ни одно­го сена­то­ра и ни одно­го всад­ни­ка без пись­мен­но­го изло­же­ния моти­вов тако­го реше­ния и вооб­ще без такой пред­ва­ри­тель­ной про­цеду­ры, кото­рая име­ла неко­то­рое сход­ство с судеб­ным раз­би­ра­тель­ст­вом.

Пре­об­ра­зо­ва­ние государ­ст­вен­ной кон­сти­ту­ции в духе ноби­ли­те­та. Недо­ста­точ­ность чис­ла долж­ност­ных лиц

Заняв такое поли­ти­че­ское поло­же­ние, глав­ной опо­рой кото­ро­му слу­жи­ли сенат, всад­ни­че­ство и цен­зу­ра, ноби­ли­тет не толь­ко захва­тил в свои руки бразды прав­ле­ния, но и при­дал все­му государ­ст­вен­но­му строю соот­вет­ст­во­вав­шую его духу внеш­нюю фор­му. Сюда отно­сит­ся уже тот факт, что из жела­ния под­нять зна­че­ние общин­ных долж­но­стей ноби­ли­тет уве­ли­чи­вал их чис­ло крайне ску­по и дале­ко не в таком раз­ме­ре, како­го тре­бо­ва­ли рас­ши­ре­ние государ­ст­вен­ных гра­ниц и уве­ли­че­ние чис­ла дел. Удо­вле­тво­ряя толь­ко самые насто­я­тель­ные нуж­ды под дав­ле­ни­ем необ­хо­ди­мо­сти, он разде­лил до тех пор лежав­шие на одном пре­то­ре судеб­ные обя­зан­но­сти меж­ду дву­мя судья­ми, из кото­рых один стал раз­би­рать дела меж­ду рим­ски­ми граж­да­на­ми, а дру­гой меж­ду неграж­да­на­ми или меж­ду граж­да­на­ми и неграж­да­на­ми (511) [243 г.]; сверх того, были назна­че­ны четы­ре доба­воч­ных кон­су­ла на четы­ре замор­ские долж­но­сти — в Сици­лию (527) [227 г.], в Сар­ди­нию и Кор­си­ку (527) [227 г.], в Ближ­нюю Испа­нию и в Даль­нюю (557) [197 г.]. До край­но­сти сокра­щен­ный порядок рим­ско­го судо­про­из­вод­ства и воз­рас­тав­шее вли­я­ние кан­це­ляр­ско­го пер­со­на­ла конеч­но были в основ­ном послед­ст­ви­ем чис­лен­ной недо­ста­точ­но­сти рим­ских долж­ност­ных лиц. Сре­ди ново­введе­ний, ини­ци­а­ти­ва кото­рых при­над­ле­жа­ла пра­ви­тель­ству и кото­рые не пере­ста­ют быть тако­вы­ми от того, что почти исклю­чи­тель­но изме­ня­ли не бук­ву, а прак­ти­ку суще­ст­ву­ю­ще­го строя, осо­бен­но выде­ля­ют­ся меры, ста­вив­шие назна­че­ние на офи­цер­ские и граж­дан­ские долж­но­сти в зави­си­мость не столь­ко от заслуг и дель­но­сти, как это допус­ка­ла бук­ва зако­на и тре­бо­вал его смысл, сколь­ко от знат­но­сти с.617 про­ис­хож­де­ния.

Выбо­ры офи­це­ров в коми­ци­ях

При назна­че­нии штаб-офи­це­ров это не дела­лось фор­маль­ным обра­зом, но тем в боль­шей сте­пе­ни так выхо­ди­ло по суще­ству. Еще в тече­ние пред­ше­ст­ву­ю­ще­го пери­о­да эти назна­че­ния в основ­ной части пере­шли от глав­но­ко­ман­дую­щих к граж­дан­ству; а теперь дело дошло до того, что в собра­ни­ях по квар­та­лам ста­ли выби­рать всех штаб-офи­це­ров регу­ляр­но­го годо­во­го при­зы­ва, т. е. всех два­дца­ти четы­рех воен­ных три­бу­нов для четы­рех кад­ро­вых леги­о­нов. Таким обра­зом, ста­но­ви­лась все более непре­одо­ли­мой та пре­гра­да, кото­рая отде­ля­ла суб­ал­терн-офи­це­ров, дости­гав­ших сво­его зва­ния храб­ро­стью и исправ­ной служ­бой, от штаб­ных, добив­ших­ся при­ви­ле­ги­ро­ван­но­го поло­же­ния бла­го­да­ря тому, что вели интри­ги сре­ди граж­дан­ства. Толь­ко во избе­жа­ние самых воз­му­ти­тель­ных зло­употреб­ле­ний и для того чтобы устра­нить от заня­тия этих важ­ных долж­но­стей совер­шен­но неопыт­ных юно­шей, при­шлось стес­нить разда­чу штаб-офи­цер­ских мест тем, что ста­ли тре­бо­вать дока­за­тель­ства неко­то­ро­го слу­жеб­но­го ста­жа. Тем не менее, с тех пор как воен­ный три­бу­нат — этот кра­е­уголь­ный камень рим­ской воен­ной орга­ни­за­ции — сде­лал­ся для знат­ных юно­шей пер­вою сту­пе­нью на их поли­ти­че­ском попри­ще, очень часто ста­ли обхо­дить тре­бо­ва­ние ста­жа, и выбор офи­це­ров стал зави­сеть от демо­кра­ти­че­ско­го обык­но­ве­ния выпра­ши­вать места и от ари­сто­кра­ти­че­ско­го стрем­ле­ния юнкер­ства устра­нять всех дру­гих от заня­тия этих мест.

Огра­ни­че­ние кон­суль­ских и цен­зор­ских выбо­ров

То, что во вре­мя серь­ез­ных войн (напри­мер, в 583 г.) [171 г.] при­зна­ва­лось необ­хо­ди­мым пре­кра­щать такие демо­кра­ти­че­ские выбо­ры офи­це­ров и сно­ва пре­до­став­лять назна­че­ние шта­ба на усмот­ре­ние глав­но­ко­ман­дую­ще­го, яви­лось рез­кой кри­ти­кой новых поряд­ков. Что каса­ет­ся граж­дан­ских долж­но­стей, то преж­де все­го и глав­ным обра­зом было огра­ни­че­но вто­рич­ное избра­ние на выс­шие общин­ные долж­но­сти. Это было необ­хо­ди­мо постоль­ку, посколь­ку было неже­ла­тель­но, чтобы годо­вая цар­ст­вен­ная власть обра­ти­лась в пустое сло­во, и еще в пред­ше­ст­во­вав­шем пери­о­де вто­рич­ное избра­ние в кон­су­лы допус­ка­лось лишь по про­ше­ст­вии деся­ти лет, а вто­рич­ное избра­ние в цен­зо­ры было совер­шен­но вос­пре­ще­но. Зако­но­да­тель­ным путем в ту эпо­ху в этом направ­ле­нии не было сде­ла­но ника­ких даль­ней­ших шагов. Одна­ко стро­гость уси­ли­ва­лась, как это вид­но из того фак­та, что хотя закон о деся­ти­лет­нем про­ме­жут­ке меж­ду дву­мя избра­ни­я­ми и был отме­нен в 537 г. [217 г.] на все вре­мя вой­ны в Ита­лии, но после того от него уже не дела­лось отступ­ле­ний, и повтор­ные избра­ния были вооб­ще ред­ки в кон­це это­го пери­о­да. Кро­ме того, в кон­це это­го пери­о­да (574) [180 г.] состо­я­лось общин­ное поста­нов­ле­ние, обя­зы­вав­шее кан­дида­тов на общин­ные долж­но­сти зани­мать их в уста­нов­лен­ной посте­пен­но­сти с соблюде­ни­ем извест­ных про­ме­жут­ков вре­ме­ни и извест­ных пре­де­лов в отно­ше­нии воз­рас­та. Конеч­но, все это уже дав­но было уста­нов­ле­но обы­ча­ем; тем не менее, это было ощу­ти­тель­ным стес­не­ни­ем сво­бо­ды выбо­ров, так как обыч­ные усло­вия пра­во­спо­соб­но­сти были пре­вра­ще­ны в легаль­ные и изби­ра­те­ли лиши­лись пра­ва не соблюдать этих тре­бо­ва­ний в исклю­чи­тель­ных слу­ча­ях. Доступ в сенат был открыт для всех чле­нов пра­вя­щих семейств без вся­ко­го раз­ли­чия в отно­ше­нии их спо­соб­но­стей, меж­ду тем как не толь­ко бед­ным и низ­шим сло­ям насе­ле­ния был совер­шен­но закрыт доступ в выс­шие пра­ви­тель­ст­вен­ные сфе­ры, но и все не при­над­ле­жав­шие к наслед­ст­вен­ной ари­сто­кра­тии рим­ские граж­дане были не то чтобы совер­шен­но устра­не­ны от курий, но фак­ти­че­ски лише­ны воз­мож­но­сти достичь обе­их выс­ших общин­ных долж­но­стей — кон­суль­ской и цен­зор­ской. После Мания Курия и Гая с.618 Фаб­ри­ция, сколь­ко нам извест­но, не было ни одно­го кон­су­ла, кото­рый не при­над­ле­жал бы к соци­аль­ной ари­сто­кра­тии, да по всей веро­ят­но­сти и не было ни одно­го слу­чая подоб­но­го назна­че­ния. Но даже чис­ло знат­ных родов, впер­вые появив­ших­ся в спис­ках кон­су­ля­ров и цен­зо­ров в тече­ние полу­сто­ле­тия от нача­ла вой­ны с Ган­ни­ба­лом до окон­ча­ния вой­ны с Пер­се­ем, было крайне незна­чи­тель­но, и боль­шин­ство из них, напри­мер роды Фла­ми­ни­ев, Терен­ци­ев, Пор­ци­ев, Аци­ли­ев, Лели­ев, были обя­за­ны сво­им воз­вы­ше­ни­ем или тому, что на них пал выбор оппо­зи­ции, или тому, что они поль­зо­ва­лись ари­сто­кра­ти­че­ски­ми свя­зя­ми; так, напри­мер, Гай Лелий, оче­вид­но, был обя­зан Сци­пи­о­нам сво­им избра­ни­ем в 564 г. [190 г.]. Устра­не­ние бед­ных людей от управ­ле­ния дик­то­ва­лось, конеч­но, усло­ви­я­ми того вре­ме­ни. С тех пор как Рим пере­стал быть чисто ита­лий­ским государ­ст­вом и усво­ил эллин­скую обра­зо­ван­ность, уже нель­зя было ста­вить во гла­ве общи­ны мел­ко­го зем­ледель­ца, толь­ко что отло­жив­ше­го в сто­ро­ну свой плуг. Одна­ко не было ни край­ней необ­хо­ди­мо­сти, ни поль­зы в том, что выбо­ры про­из­во­ди­лись почти исклю­чи­тель­но в узком кру­гу куруль­ных семейств и что «новый чело­век» мог про­ник­нуть в этот круг не ина­че, как при­бег­нув к чему-то вро­де неза­кон­но­го захва­та⁵. Впро­чем, неко­то­рая доля наслед­ст­вен­но­сти лежа­ла не толь­ко в осно­ве сена­тор­ско­го инсти­ту­та, так как он воз­ник из пред­ста­ви­тель­ства родов, но и в самой при­ро­де ари­сто­кра­тии, так как государ­ст­вен­ная муд­рость и государ­ст­вен­ный с.619 опыт пере­хо­дят по наслед­ству от спо­соб­но­го отца к спо­соб­но­му сыну, и вея­ние духа слав­ных пред­ков быст­рее и силь­нее пре­вра­ща­ет в яркое пла­мя малей­шие искры доб­ле­сти. В этом зна­че­нии рим­ская ари­сто­кра­тия была во все вре­ме­на наслед­ст­вен­ной и даже с боль­шой наив­но­стью выстав­ля­ла эту наслед­ст­вен­ность напо­каз в ста­рин­ном обы­чае сена­то­ров при­во­дить с собой на заседа­ние сена­та сыно­вей и в обы­чае общин­ных долж­ност­ных лиц укра­шать сво­их сыно­вей внеш­ни­ми отли­чи­я­ми выс­ше­го поче­та — пур­пу­ро­вой кай­мой кон­су­лов и золо­той ладан­кой три­ум­фа­то­ров. Но если в ста­рые вре­ме­на наслед­ст­вен­ность внеш­них почет­ных отли­чий до неко­то­рой сте­пе­ни обу­слов­ли­ва­лась насле­до­ва­ни­ем внут­рен­них досто­инств и сенат­ская ари­сто­кра­тия пра­ви­ла государ­ст­вом не столь­ко в силу сво­их наслед­ст­вен­ных прав, сколь­ко в силу само­го выс­ше­го из всех прав на народ­ное пред­ста­ви­тель­ство — пра­ва луч­ших людей сто­ять выше людей зауряд­ных, то в опи­сы­вае­мую нами эпо­ху и осо­бен­но после окон­ча­ния ган­ни­ба­лов­ской вой­ны она быст­ро сни­зо­шла со сво­его преж­не­го высо­ко­го поло­же­ния и из рас­сад­ни­ка самых опыт­ных в сове­те и в деле людей пре­вра­ти­лась в сосло­вие зна­ти, попол­няв­ше­е­ся путем насле­до­ва­ния и кол­ле­ги­аль­но употреб­ляв­шее во зло свою власть.

Фамиль­ное управ­ле­ние

Дело дошло в то вре­мя даже до того, что из зол, порож­дае­мых оли­гар­хи­ей, раз­ви­лось еще более пагуб­ное зло — захват вла­сти отдель­ны­ми семей­ства­ми. Мы уже гово­ри­ли об отвра­ти­тель­ной семей­ной поли­ти­ке победи­те­ля при Заме и о его, к сожа­ле­нию, успеш­ном стрем­ле­нии при­кры­вать сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми лав­ра­ми без­дар­ность и ничто­же­ство бра­та; а непо­тизм Фла­ми­ни­на носил еще более наг­лый и воз­му­ти­тель­ный харак­тер, чем непо­тизм Сци­пи­о­нов. На деле ока­за­лось, что неогра­ни­чен­ная сво­бо­да выбо­ров была гораздо более полез­на для таких клик, чем для изби­ра­те­лей. Что Марк Вале­рий Корв два­дца­ти трех лет достиг кон­суль­ства, без сомне­ния, послу­жи­ло к поль­зе общи­ны; но когда Сци­пи­он попал два­дца­ти трех лет в эди­лы и трид­ца­ти лет в кон­су­лы, а Фла­ми­нин, еще не достиг­ший трид­ца­ти лет, воз­вы­сил­ся от квес­тор­ско­го зва­ния до кон­суль­ско­го, то в этом заклю­ча­лась серь­ез­ная опас­ность для рес­пуб­ли­ки. Рим­ляне уже дошли до того, что были при­нуж­де­ны счи­тать стро­го оли­гар­хи­че­скую систе­му прав­ле­ния за един­ст­вен­ный оплот про­тив гос­под­ства отдель­ных семейств и про­тив его послед­ст­вий; вот поче­му даже та пар­тия, кото­рая обык­но­вен­но сто­я­ла в оппо­зи­ции к оли­гар­хии, содей­ст­во­ва­ла огра­ни­че­нию сво­бо­ды выбо­ров.

Прав­ле­ние ноби­ли­те­та

Этот мало-пома­лу изме­няв­ший­ся харак­тер пра­ви­те­лей нало­жил свой отпе­ча­ток и на систе­му управ­ле­ния. Прав­да, во внеш­ней поли­ти­ке еще пре­об­ла­да­ли в то вре­мя та же после­до­ва­тель­ность и та же энер­гия, бла­го­да­ря кото­рым рим­ская общи­на утвер­ди­ла свое вла­ды­че­ство над Ита­ли­ей. В годы тяже­лых испы­та­ний, когда велась вой­на из-за обла­да­ния Сици­ли­ей, рим­ская ари­сто­кра­тия мало-пома­лу под­ня­лась на высоту сво­его ново­го поло­же­ния; хотя она и про­ти­во­за­кон­но при­сво­и­ла общин­но­му сове­ту пра­ви­тель­ст­вен­ную власть, кото­рую по зако­ну долж­ны были делить меж­ду собой общин­ные долж­ност­ные лица и общин­ное собра­ние, но она оправ­да­ла этот захват тем, что если и не гени­аль­но, то зор­ко и твер­до управ­ля­ла кор­ми­лом государ­ства во вре­мя под­ня­той Ган­ни­ба­лом бури и вызван­ных ею даль­ней­ших ослож­не­ний; в то вре­мя она дока­за­ла все­му миру, что власт­во­вать над обшир­ной сфе­рой ита­лий­ско-эллин­ских государств спо­со­бен толь­ко рим­ский сенат и что во мно­гих отно­ше­ни­ях толь­ко он один того досто­ин.

Внут­рен­нее управ­ле­ние

Но за столь с.620 бле­стя­щей и увен­чан­ной столь бле­стя­щи­ми резуль­та­та­ми дея­тель­но­стью рим­ско­го общин­но­го сове­та в борь­бе с внеш­ним вра­гом не сле­ду­ет упус­кать из виду, что в менее выдаю­щем­ся, но зато гораздо более важ­ном и труд­ном управ­ле­нии внут­рен­ни­ми дела­ми государ­ства как в под­дер­жа­нии ста­рых, так и в созда­нии новых учреж­де­ний про­яв­ля­ет­ся совер­шен­но про­ти­во­по­лож­ный дух или, вер­нее ска­зать, здесь уже полу­ча­ет пере­вес про­ти­во­по­лож­ное направ­ле­ние.

Упа­док адми­ни­ст­ра­ции

Преж­де все­го по отно­ше­нию к каж­до­му граж­да­ни­ну пра­ви­тель­ство уже не было тем, чем было преж­де. Долж­ност­ны­ми лица­ми назы­ва­ют­ся те люди, кото­рые постав­ле­ны выше дру­гих, и если они счи­та­ют­ся слу­жи­те­ля­ми общи­ны, то имен­но пото­му дела­ют­ся гос­по­да­ми над каж­дым из граж­дан. Но теперь, види­мо, это пра­ви­ло стро­го не соблюда­лось. Там, где вер­бов­ка сто­рон­ни­ков и выпра­ши­ва­ние долж­но­стей про­цве­та­ют так, как они про­цве­та­ли в то вре­мя в Риме, долж­ност­ные лица воз­дер­жи­ва­ют­ся от вся­кой стро­го­сти и от неуклон­но­го испол­не­ния сво­их слу­жеб­ных обя­зан­но­стей из опа­се­ния лишить­ся услуг от тех, кто при­над­ле­жит к их сосло­вию, и из стра­ха утра­тить рас­по­ло­же­ние народ­ной тол­пы. Если ино­гда и встре­ча­лись долж­ност­ные лица со ста­рин­ным рве­ни­ем и со ста­рин­ной взыс­ка­тель­но­стью, то это все были новые люди, не при­над­ле­жав­шие к среде власт­во­вав­ше­го сосло­вия, как напри­мер Кот­та (502) [252 г.] и Катон. Нуж­но было нема­ло муже­ства, чтобы, как Павел при назна­че­нии его глав­но­ко­ман­дую­щим в войне с Пер­се­ем, не обра­тить­ся к граж­дан­ству с обыч­ны­ми изъ­яв­ле­ни­я­ми бла­го­дар­но­сти, а заявить ему, что он пола­га­ет себя избран­ным им вслед­ст­вие того, что оно при­зна­ло его самым спо­соб­ным к коман­до­ва­нию, и пото­му про­сит не помо­гать ему в испол­не­нии его обя­зан­но­стей, а мол­чать и пови­но­вать­ся.

Упа­док воен­ной дис­ци­пли­ны и пра­во­судия

Вер­хов­ная власть и геге­мо­ния Рима над сре­ди­зем­но­мор­ски­ми государ­ства­ми и опи­ра­лась в зна­чи­тель­ной мере на стро­гость его воен­ной дис­ци­пли­ны и пра­во­судия. В общем в то вре­мя он еще сто­ял в этом отно­ше­нии несрав­нен­но выше всех глу­бо­ко рас­стро­ен­ных государств — эллин­ских, фини­кий­ских и восточ­ных; одна­ко и в Риме тво­ри­лись воз­му­ти­тель­ные дела. Мы уже рас­ска­за­ли, как во вре­мя третьей македон­ской вой­ны инте­ре­сы государ­ства были постав­ле­ны в зави­си­мость от совер­шен­но неспо­соб­ных глав­но­ко­ман­дую­щих и не от таких выбран­ных оппо­зи­ци­ей дема­го­гов, каки­ми были Гай Фла­ми­ний и Гай Варрон, а от чисто­кров­ных ари­сто­кра­тов. А о том, как ино­гда отправ­ля­лось пра­во­судие, дает нам поня­тие сле­дую­щее про­ис­ше­ст­вие, слу­чив­ше­е­ся в лаге­ре кон­су­ла Луция Квинк­ция Фла­ми­ни­на под Пла­цен­ци­ей (562) [192 г.]: желая воз­на­гра­дить одно­го моло­до­го любим­ца, в уго­ду ему не поехав­ше­го в сто­ли­цу на гла­ди­а­тор­ские игры, этот пред­ста­ви­тель выс­шей зна­ти при­ка­зал при­ве­сти одно­го знат­но­го бойя, укрыв­ше­го­ся в рим­ском лаге­ре, и на пиру соб­ст­вен­но­руч­но зако­лол его. Но еще воз­му­ти­тель­нее само­го фак­та, наряду с кото­рым мож­но было бы поста­вить нема­ло дру­гих, было то, что пре­ступ­ник не был пре­дан суду, а после того, как цен­зор Катон вычерк­нул его из спис­ка сена­то­ров, пред­ста­ви­те­ли его сосло­вия обра­ти­лись к нему в теат­ре с при­гла­ше­ни­ем сно­ва занять свое место в сена­те; впро­чем, это был брат осво­бо­ди­те­ля гре­ков и вождь одной из самых вли­я­тель­ных в сена­те клик.

Упа­док финан­со­во­го хозяй­ства

И финан­со­вое хозяй­ство рим­ской общи­ны в эту эпо­ху ско­рее ухуд­ши­лось, чем улуч­ши­лось. Одна­ко государ­ст­вен­ные дохо­ды замет­ным обра­зом уве­ли­чи­лись. Кос­вен­ные нало­ги (пря­мых вовсе не было в Риме) воз­рас­та­ли вслед­ст­вие рас­ши­ре­ния рим­ских вла­де­ний, с.621 что вызва­ло, напри­мер, необ­хо­ди­мость учреж­де­ния в 555 и 575 гг. [199, 179 гг.] новых тамо­жен на кам­пан­ском и брет­тий­ском побе­ре­жьях, в Путео­ли, Каст­ре (Squil­la­ce) и неко­то­рых дру­гих местах. Этим же рас­ши­ре­ни­ем вла­де­ний объ­яс­ня­ет­ся введе­ние с 550 г. [204 г.] ново­го соля­но­го тари­фа, уста­но­вив­ше­го для раз­лич­ных мест­но­стей Ита­лии раз­лич­ные, посте­пен­но пони­жав­ши­е­ся цены на соль. Это было сде­ла­но пото­му, что уже нель­зя было про­да­вать соль по одной и той же цене рас­се­яв­шим­ся по всей Ита­лии рим­ским граж­да­нам; но так как рим­ское пра­ви­тель­ство про­да­ва­ло граж­да­нам соль, по всей веро­ят­но­сти, по цене себе­сто­и­мо­сти, если даже не дешев­ле, то эта финан­со­вая мера не дала государ­ству ника­кой при­бы­ли. Еще зна­чи­тель­нее уве­ли­чи­лись дохо­ды с государ­ст­вен­ных иму­ществ. Прав­да, позе­мель­ный налог, кото­рый по зако­ну дол­жен был посту­пать в государ­ст­вен­ную каз­ну с ита­лий­ских государ­ст­вен­ных земель, отда­вав­ших­ся во вла­де­ние част­ным лицам, боль­шей частью и не взыс­ки­вал­ся и не упла­чи­вал­ся. Зато в каз­ну по-преж­не­му посту­пал паст­бищ­ный сбор, а вновь при­об­ре­тен­ные в резуль­та­те ган­ни­ба­лов­ской вой­ны казен­ные зем­ли, в осо­бен­но­сти бо́льшая часть капу­ан­ской и леон­тин­ской терри­то­рии, не были отда­ны под окку­па­цию, а были разде­ле­ны на мел­кие участ­ки и розда­ны на сро­ки мел­ким арен­да­то­рам; вооб­ще пра­ви­тель­ство про­ти­ви­лось там попыт­кам окку­па­ции с необыч­ным упор­ст­вом, вслед­ст­вие это­го государ­ство при­об­ре­ло обиль­ный и вер­ный источ­ник дохо­дов. Так­же и из при­над­ле­жав­ших государ­ству гор­ных раз­ра­боток, осо­бен­но из бога­тых руд­ни­ков, кото­рые нахо­ди­лись в Испа­нии, дохо­ды извле­ка­лись путем отда­чи на откуп. Нако­нец к государ­ст­вен­ным дохо­дам при­ба­ви­лись пода­ти замор­ских под­дан­ных. В тече­ние этой эпо­хи посту­па­ли в государ­ст­вен­ную каз­ну очень зна­чи­тель­ные сум­мы экс­тра­ор­ди­нар­ным путем; так, напри­мер, добы­ча от вой­ны с Антиохом соста­ви­ла 200 млн. сестер­ци­ев (14 500 тыс. тале­ров), добы­ча от вой­ны с Пер­се­ем — 210 млн. сестер­ци­ев (15 млн. тале­ров). Эта послед­няя сум­ма была самой боль­шой из всех, когда-либо разом посту­пав­ших в рим­скую каз­ну. Одна­ко это уве­ли­че­ние дохо­дов ком­пен­си­ро­ва­лось посто­ян­ным уве­ли­че­ни­ем рас­хо­дов. Про­вин­ции, за исклю­че­ни­ем раз­ве толь­ко одной Сици­лии, сто­и­ли почти столь­ко же, сколь­ко дава­ли; рас­хо­ды на про­веде­ние боль­ших дорог и дру­гие соору­же­ния уве­ли­чи­ва­лись по мере рас­ши­ре­ния терри­то­рии, да и пога­ше­ние заи­мо­об­раз­ной пода­ти (tri­bu­ta), кото­рой были обло­же­ны осед­лые граж­дане в тяже­лые воен­ные вре­ме­на, еще в тече­ние мно­гих лет после того лежа­ло тяже­лым бре­ме­нем на рим­ской государ­ст­вен­ной казне. К это­му сле­ду­ет доба­вить зна­чи­тель­ные убыт­ки, про­ис­хо­див­шие от непра­виль­но­го веде­ния финан­со­во­го хозяй­ства и от сла­бо­го над­зо­ра со сто­ро­ны выс­ших долж­ност­ных лиц. О поведе­нии долж­ност­ных лиц в про­вин­ци­ях и об их рос­кош­ном обра­зе жиз­ни за счет обще­ст­вен­ных сумм, о рас­хи­ще­нии казен­ных денег и осо­бен­но воен­ной добы­чи и о зарож­дав­шей­ся систе­ме под­ку­пов и вымо­га­тельств мы будем гово­рить ниже. О том, какую при­быль при­но­си­ла государ­ству отда­ча дохо­дов на откуп и к чему вели его дого­во­ры о постав­ках и о построй­ках, мож­но соста­вить себе при­бли­зи­тель­ное поня­тие из того фак­та, что в 587 г. [167 г.] сенат решил пре­кра­тить раз­ра­бот­ку достав­ших­ся Риму македон­ских руд­ни­ков на том осно­ва­нии, что арен­да­то­ры при­ис­ков гра­би­ли рим­ских под­дан­ных или обкра­ды­ва­ли каз­ну, что было, конеч­но, очень наив­ным свиде­тель­ст­вом о неспо­соб­но­сти, кото­рое выда­ла сама себе кон­тро­ли­ру­ю­щая власть. Не толь­ко, как уже было ранее заме­че­но, с.622 пере­ста­ли взыс­ки­вать налог с отдан­ных под окку­па­цию государ­ст­вен­ных земель, но даже доз­во­ля­ли при воз­веде­нии част­ных постро­ек в сто­ли­це и в дру­гих местах захва­ты­вать обще­ст­вен­ную зем­лю и отво­дить из обще­ст­вен­ных водо­про­во­дов воду для част­ных целей; мно­гие были крайне воз­му­ще­ны, когда один из цен­зо­ров серь­ез­но вос­стал про­тив таких захва­тов и при­нудил винов­ных отка­зать­ся от исклю­чи­тель­но­го поль­зо­ва­ния обще­ст­вен­ной соб­ст­вен­но­стью или упла­тить уста­нов­лен­ные зако­ном земель­ные и водо­про­вод­ные пошли­ны. Когда дело шло о денеж­ных инте­ре­сах общи­ны, щепе­тиль­ность рим­лян, дохо­див­шая до край­но­сти во всех иных слу­ча­ях, при­об­ре­та­ла уди­ви­тель­ную эла­стич­ность. «Кто обкра­ды­ва­ет кого-либо из граж­дан, — гово­рит Катон, — тот кон­ча­ет свою жизнь в око­вах и в нево­ле, а кто обкра­ды­ва­ет общи­ну, — в золо­те и в пур­пу­ре». Несмот­ря на то, что обще­ст­вен­ная соб­ст­вен­ность рим­ской общи­ны без­на­ка­зан­но и без­бо­яз­нен­но рас­хи­ща­лась долж­ност­ны­ми лица­ми и спе­ку­лян­та­ми, еще Поли­бий ука­зы­вал на то, что в Риме ред­ко слу­ча­ют­ся под­ло­ги, меж­ду тем как в Гре­ции с трудом мож­но встре­тить такое долж­ност­ное лицо, кото­рое не запус­ка­ло бы рук в обще­ст­вен­ную кас­су; рим­ские комис­са­ры и долж­ност­ные лица чест­но бере­гут дове­рен­ные им на сло­во гро­мад­ные сум­мы, меж­ду тем как в Гре­ции из-за малей­шей денеж­ной сум­мы при­кла­ды­ва­ют­ся печа­ти к деся­ти пись­мам и при­зы­ва­ют два десят­ка свиде­те­лей и все-таки все мошен­ни­ча­ют; но из это­го ясно толь­ко то, что соци­аль­ная и эко­но­ми­че­ская демо­ра­ли­за­ция достиг­ла в Гре­ции гораздо более высо­кой сте­пе­ни, чем в Риме, и что в этом горо­де еще не про­цве­та­ло такое же пря­мое и явное каз­но­крад­ство, как в Гре­ции. Общий финан­со­вый резуль­тат выра­жа­ет­ся для нас все­го яснее в поло­же­нии обще­ст­вен­ных постро­ек и в налич­но­сти государ­ст­вен­ной каз­ны. Мы нахо­дим, что на обще­ст­вен­ные соору­же­ния уде­ля­лась в мир­ное вре­мя одна пятая государ­ст­вен­ных дохо­дов, а в воен­ное вре­мя одна деся­тая, что при обсто­я­тель­ствах того вре­ме­ни, по-види­мо­му, было вовсе не мно­го. На эти день­ги, рав­но как на денеж­ные пени, не пря­мо посту­пав­шие в государ­ст­вен­ную каз­ну, было нема­ло сде­ла­но по части моще­ния дорог внут­ри и под­ле сто­ли­цы, шос­си­ро­ва­ния боль­ших ита­лий­ских дорог⁶ и соору­же­ния обще­ст­вен­ных зда­ний. Самой зна­чи­тель­ной из всех извест­ных нам обще­ст­вен­ных работ это­го пери­о­да было пред­при­ня­тое (веро­ят­но, в 570 г.) [184 г.] через посред­ство под­ряд­чи­ков исправ­ле­ние и рас­ши­ре­ние сети сто­лич­ных кло­ак; на это было еди­новре­мен­но ассиг­но­ва­но 24 млн. сестер­ци­ев (1 700 тыс. тале­ров), и, по всей веро­ят­но­сти, имен­но к тому вре­ме­ни при­над­ле­жит все то, что до сих пор уце­ле­ло от этих кло­ак. Но если даже при­нять в сооб­ра­же­ние тяже­лые воен­ные вре­ме­на, то все же ока­жет­ся, что в деле обще­ст­вен­ных соору­же­ний этот пери­од отстал от кон­ца ему пред­ше­ст­во­вав­ше­го; в про­ме­жу­ток вре­ме­ни меж­ду 482 и 607 гг. [272—147 гг.] в Риме не было устро­е­но ни одно­го ново­го водо­про­во­да. Прав­да, налич­ность государ­ст­вен­ной каз­ны уве­ли­чи­лась: послед­ний запас­ный капи­тал состав­лял в 545 г. [209 г.], когда были вынуж­де­ны его тро­нуть, все­го толь­ко 1 140 тыс. тале­ров (4 тыс. фун­тов золота), а вско­ре после окон­ча­ния это­го пери­о­да (597) [157 г.] в государ­ст­вен­ной кас­се име­лось в запа­се око­ло 6 млн. тале­ров в бла­го­род­ных метал­лах. Одна­ко нас долж­на будет уди­вить не с.623 вели­чи­на, а незна­чи­тель­ность этой послед­ней сум­мы, если мы при­мем во вни­ма­ние гро­мад­ность экс­тра­ор­ди­нар­ных сумм, сте­кав­ших­ся в рим­скую государ­ст­вен­ную каз­ну на про­тя­же­нии цело­го поко­ле­ния после окон­ча­ния ган­ни­ба­лов­ской вой­ны. Посколь­ку име­ю­щи­е­ся у нас более неже­ли скуд­ные дан­ные поз­во­ля­ют нам сде­лать общие выво­ды, мы долж­ны при­знать, что, хотя рим­ские государ­ст­вен­ные финан­сы и обна­ру­жи­ва­ли пере­вес при­хо­дов над рас­хо­да­ми, они все-таки нахо­ди­лись дале­ко не в бле­стя­щем поло­же­нии.

Ита­лий­ские под­дан­ные

Изме­нив­ший­ся харак­тер пра­ви­тель­ства все­го яснее про­яв­ля­ет­ся в отно­ше­нии к ита­лий­ским и вне­ита­лий­ским под­дан­ным рим­ской общи­ны. До того вре­ме­ни в Ита­лии раз­ли­ча­ли обык­но­вен­ные и латин­ские союз­ни­че­ские общи­ны, рим­ских пас­сив­ных граж­дан и пол­но­прав­ных.

Пас­сив­ные граж­дане

Из этих четы­рех раз­рядов тре­тий почти совер­шен­но исчез в тече­ние это­го пери­о­да: то, что было ранее сде­ла­но для общин пас­сив­ных граж­дан в Лаци­у­ме и Сабине, было теперь сде­ла­но и для быв­шей терри­то­рии воль­сков; нахо­дя­щи­е­ся там общи­ны мало-пома­лу полу­чи­ли пол­ные пра­ва, и веро­ят­но после всех полу­чи­ли эти пра­ва в 566 г. [188 г.] Арпин, Фун­ди и Фор­мии. В Кам­па­нии капу­ан­ская общи­на была упразд­не­на вме­сте с несколь­ки­ми из сосед­них более мел­ких общин вслед­ст­вие сво­его отпа­де­ния от Рима во вре­мя ган­ни­ба­лов­ской вой­ны. Хотя немно­гие общи­ны, как напри­мер Велит­ры на терри­то­рии воль­сков, Теан и Кумы в Кам­па­нии, и сохра­ни­ли свое преж­нее пра­во­вое поло­же­ние, одна­ко в общем ито­ге эти граж­дан­ские пра­ва вто­ро­го раз­ряда мож­но счи­тать упразд­нен­ны­ми.

Под­власт­ные

Зато при­ба­вил­ся новый, низ­ший класс людей, кото­рые были лише­ны общин­ных воль­но­стей и пра­ва носить ору­жие и к кото­рым отно­си­лись почти так же, как к общин­ным рабам (pe­re­gri­ni de­di­ti­cii); сюда при­над­ле­жа­ли глав­ным обра­зом преж­ние кам­пан­ские, южно-пицент­ские и брет­тий­ские общи­ны, состо­яв­шие в сою­зе с Ган­ни­ба­лом. Сюда же вхо­ди­ли кельт­ские пле­ме­на, кото­рым раз­ре­ша­лось жить по сию сто­ро­ну Альп; об их поло­же­нии в ита­лий­ском сою­зе мы име­ем лишь непол­ные сведе­ния, но что оно было низ­ко, вид­но из того вклю­чен­но­го в их союз­ный дого­вор с Римом усло­вия, что ни один член этих общин нико­гда не мог рас­счи­ты­вать на при­об­ре­те­ние прав рим­ско­го граж­дан­ства.

Союз­ни­ки

Поло­же­ние нела­тин­ских союз­ни­ков, как уже ранее было заме­че­но, очень изме­ни­лось к худ­ше­му в резуль­та­те ган­ни­ба­лов­ской вой­ны. Толь­ко немно­гие из общин этой кате­го­рии, как напри­мер Неа­поль, Нола, Реги­он, Герак­лея, неиз­мен­но дер­жа­ли сто­ро­ну Рима, несмот­ря на все пре­врат­но­сти воен­но­го сча­стья, и пото­му сохра­ни­ли в цело­сти свои преж­ние союз­ные пра­ва, но бо́льшая их часть под­верг­лась невы­год­но­му пере­смот­ру преж­них союз­ных дого­во­ров за пере­ход на сто­ро­ну вра­га. Об угне­тен­ном поло­же­нии нела­тин­ских союз­ни­ков свиде­тель­ст­ву­ет пере­се­ле­ние их из их соб­ст­вен­ных общин в латин­ские; когда сам­ни­ты и пелиг­ны обра­ти­лись в 577 г. [177 г.] к сена­ту с прось­бой об умень­ше­нии раз­ме­ра их кон­тин­ген­тов, они моти­ви­ро­ва­ли ее тем, что 4 тыся­чи сам­нит­ских и пелигн­ских семейств пере­се­ли­лись в тече­ние послед­них лет в латин­скую коло­нию Фре­гел­лы.

Лати­ны

Отсюда уже само собой сле­ду­ет, что в более выгод­ном поло­же­нии нахо­ди­лись лати­ны, т. е. немно­гие, еще не вошед­шие в рим­ский граж­дан­ский союз горо­да Лаци­у­ма, как напри­мер Тибур и Пре­не­сте, так же как и урав­нен­ные с ними в пра­вах союз­ные горо­да, напри­мер неко­то­рые горо­да гер­ни­ков и раз­бро­сан­ные по всей Ита­лии латин­ские коло­нии; но и их поло­же­ние ухуд­ши­лось едва ли в мень­шей сте­пе­ни. Лежав­шие на них повин­но­сти были неспра­вед­ли­во уве­ли­че­ны, и как на них, с.624 так и на дру­гих ита­лий­ских союз­ни­ков все более и более пере­кла­ды­ва­лось лежав­шее на граж­дан­стве бре­мя воен­ной служ­бы. Так, напри­мер, в 536 г. [218 г.] было при­зва­но к воен­ной служ­бе вдвое более союз­ни­ков, чем граж­дан; по окон­ча­нии ган­ни­ба­лов­ской вой­ны граж­дане были все рас­пу­ще­ны, а союз­ни­ки не все; этих послед­них исполь­зо­ва­ли пре­иму­ще­ст­вен­но для служ­бы в гар­ни­зо­нах и в нена­вист­ной Испа­нии; при разда­че в 577 г. [177 г.] подар­ков по слу­чаю три­ум­фа союз­ни­ки уже не поль­зо­ва­лись преж­ним поче­том наравне с граж­да­на­ми, а полу­чи­ли вдвое мень­ше, вслед­ст­вие чего сре­ди необуздан­но­го весе­лья это­го сол­дат­ско­го кар­на­ва­ла оби­жен­ные отряды войск мол­ча шли за побед­ной колес­ни­цей; при разда­че земель в север­ной Ита­лии граж­дане полу­чи­ли по деся­ти мор­ге­нов пахот­ной зем­ли, а неграж­дане по три мор­ге­на. У латин­ских общин уже была ранее отня­та неогра­ни­чен­ная сво­бо­да пере­се­ле­ния (486) [268 г.], а пере­се­лять­ся в Рим раз­ре­ша­лось толь­ко в тех слу­ча­ях, если пере­се­лен­цы остав­ля­ли в сво­ей род­ной общине детей и часть сво­ей соб­ст­вен­но­сти. Одна­ко эти стес­ни­тель­ные тре­бо­ва­ния или обхо­ди­лись раз­лич­ны­ми путя­ми, или вовсе не соблюда­лись, и рим­ское пра­ви­тель­ство ока­за­лось вынуж­ден­ным высы­лать мас­сы людей из сто­ли­цы через посред­ство поли­ции вслед­ст­вие гро­мад­но­го наплы­ва граж­дан из латин­ских горо­дов и вслед­ст­вие жалоб мест­ных вла­стей на силь­ное умень­ше­ние насе­ле­ния в горо­дах и на невоз­мож­ность достав­лять кон­тин­гент в услов­лен­ном раз­ме­ре (567, 577) [187, 177 г.]. Быть может, эта мера и была неиз­беж­но необ­хо­ди­ма, но тем не менее она была очень обре­ме­ни­тель­на. Кро­ме того, горо­да, кото­рые осно­вы­вал Рим внут­ри Ита­лии, ста­ли полу­чать в кон­це это­го пери­о­да вме­сто прав латин­ско­го граж­дан­ства пол­ные граж­дан­ские пра­ва, кото­рые до того вре­ме­ни пре­до­став­ля­лись толь­ко при­мор­ским коло­ни­ям, вме­сте с чем совер­шен­но пре­кра­ти­лось до того почти посто­ян­ное уве­ли­че­ние чис­ла латин­ских горо­дов новы­ми общи­на­ми. Осно­ван­ная в 571 г. [183 г.] Акви­лея была послед­ней из рим­ских ита­лий­ских коло­ний, кото­рые были наде­ле­ны латин­ским пра­вом граж­дан­ства; осно­ван­ным почти в то же вре­мя коло­ни­ям Потен­ции, Пизав­ру, Мутине, Пар­ме, Луне (570—577) [184—177 гг.] уже были пре­до­став­ле­ны пол­ные граж­дан­ские пра­ва. При­чи­ной это­му, оче­вид­но, был упа­док латин­ско­го пра­ва граж­дан­ства в срав­не­нии с рим­ским. Коло­ни­сты, кото­рых посе­ля­ли во вновь осно­ван­ных горо­дах, и преж­де выби­ра­лись пре­иму­ще­ст­вен­но из рим­ских граж­дан, а теперь пра­ви­тель­ство ста­ло дер­жать­ся это­го пра­ви­ла еще упор­нее, чем рань­ше, и даже меж­ду самы­ми бед­ны­ми из тех пере­се­лен­цев никто не согла­сил­ся бы про­ме­нять свое граж­дан­ское пра­во на латин­ское, хотя бы это мог­ло доста­вить ему зна­чи­тель­ные мате­ри­аль­ные выго­ды.

Затруд­не­ния в при­об­ре­те­нии прав рим­ско­го граж­дан­ства

Нако­нец доступ в рим­ское граж­дан­ство был почти совер­шен­но закрыт для неграж­дан, как для целых общин, так и для отдель­ных лиц. Ста­рин­ный обы­чай вклю­чать поко­рен­ные общи­ны в рим­скую был упразд­нен око­ло 400 г. [ок. 350 г.], с тем чтобы поме­шать слиш­ком боль­шой децен­тра­ли­за­ции рим­ских общин вслед­ст­вие чрез­мер­но­го рас­ши­ре­ния, для чего ста­ли учреж­дать­ся полу­граж­дан­ские общи­ны. Теперь же отка­за­лись от цен­тра­ли­за­ции общи­ны, так как частью ста­ли давать пол­ные граж­дан­ские пра­ва полу­граж­дан­ским общи­нам, частью ста­ли вклю­чать в рим­скую общи­ну мно­го­чис­лен­ные, более отда­лен­ные граж­дан­ские коло­нии, но к преж­ней систе­ме инкор­по­ра­ции союз­ных общин не вер­ну­лись. Нет ника­ких ука­за­ний на то, чтобы после окон­ча­тель­но­го поко­ре­ния Ита­лии хотя бы одна из ита­лий­ских общин обме­ня­ла свое союз­ное пра­во на пра­во рим­ско­го граж­дан­ства — веро­ят­но, ни одна из них с.625 и не полу­ча­ла его. Так­же и пере­ход отдель­ных ита­ли­ков в рим­ское граж­дан­ство допус­кал­ся почти исклю­чи­тель­но толь­ко для латин­ских долж­ност­ных лиц и для тех, кто по осо­бой мило­сти вхо­дил в граж­дан­скую коло­нию при ее осно­ва­нии⁷. Этим фак­ти­че­ским и юриди­че­ским пере­ме­нам в поло­же­нии ита­лий­ских под­дан­ных по край­ней мере нель­зя отка­зать во внут­рен­ней свя­зи и после­до­ва­тель­но­сти. Поло­же­ние раз­лич­ных клас­сов под­дан­ных вооб­ще ухуд­ши­лось по срав­не­нию с преж­ним разде­ле­ни­ем по сте­пе­ням, так как пра­ви­тель­ство, преж­де ста­рав­ше­е­ся смяг­чать про­ти­во­ре­чия и соеди­нять их меж­ду собой посте­пен­ны­ми пере­хо­да­ми, теперь, напро­тив того, ста­ло повсюду уни­что­жать про­ме­жу­точ­ные сту­пе­ни и раз­ру­шать соеди­ни­тель­ные мосты. Как в среде рим­ско­го граж­дан­ства власт­во­вав­шее сосло­вие отде­ли­лось от наро­да, сбро­си­ло с себя бре­мя обще­ст­вен­ных повин­но­стей и при­сво­и­ло себе все поче­сти и все пре­иму­ще­ства, так и само граж­дан­ство ста­ло точ­но таким же обра­зом отно­сить­ся к ита­лий­ским союз­ни­кам, ста­ло все более и более устра­нять их от соуча­стия в управ­ле­нии, в то же вре­мя воз­ла­гая на них обще­ст­вен­ные повин­но­сти в двой­ном и трой­ном раз­ме­ре. Как ноби­ли­тет стал по отно­ше­нию к пле­бе­ям в такое же замкну­тое поло­же­ние, в каком когда-то нахо­дил­ся при­шед­ший в упа­док пат­ри­ци­ат, так и граж­дан­ство заня­ло точ­но такое же поло­же­ние по отно­ше­нию к неграж­да­нам; пле­беи, воз­вы­сив­ши­е­ся бла­го­да­ря либе­ра­лиз­му сво­их учреж­де­ний, теперь сами себя зако­ва­ли в око­че­не­лые прин­ци­пы юнкер­ства. Упразд­не­ние пас­сив­но­го граж­дан­ства само по себе не может вызы­вать пори­ца­ния и по сво­им моти­вам, веро­ят­но, нахо­дит­ся в свя­зи с дру­ги­ми обще­ст­вен­ны­ми явле­ни­я­ми, о кото­рых будет идти речь далее, одна­ко бла­го­да­ря это­му уже была утра­че­на одна из про­ме­жу­точ­ных сту­пе­ней. Гораздо более пагуб­ным было уни­что­же­ние раз­ли­чия меж­ду латин­ски­ми и осталь­ны­ми ита­лий­ски­ми общи­на­ми. Опо­рой рим­ско­го могу­ще­ства было при­ви­ле­ги­ро­ван­ное поло­же­ние латин­ской нации внут­ри Ита­лии; эта опо­ра исчез­ла из-под ног, с тех пор как латин­ские горо­да ста­ли созна­вать, что они уже не избран­ные соучаст­ни­ки во вла­ды­че­стве могу­ще­ст­вен­ной сопле­мен­ной общи­ны, а в сущ­но­сти сто­ят наравне со все­ми осталь­ны­ми рим­ски­ми под­дан­ны­ми, и с тех пор как все ита­ли­ки ста­ли нахо­дить свое поло­же­ние оди­на­ко­во невы­но­си­мым. Конеч­но, и в среде под­дан­ных еще суще­ст­во­ва­ли раз­ли­чия по сте­пе­ням; так, напри­мер, с брет­ти­я­ми и с их това­ри­ща­ми по несча­стью рим­ляне обхо­ди­лись совер­шен­но как с раба­ми, да и сами брет­тии вели себя, как рабы, при вся­ком удоб­ном слу­чае дезер­ти­ро­ва­ли с флота, на кото­ром слу­жи­ли греб­ца­ми, и охот­но посту­па­ли на служ­бу про­тив рим­лян; на кель­тов же и осо­бен­но на замор­ских под­дан­ных, нахо­див­ших­ся в еще более тяже­лом поло­же­нии, пра­ви­тель­ство созна­тель­но навле­ка­ло пре­зре­ние и при­тес­не­ния со сто­ро­ны ита­ли­ков. Все это, конеч­но, не мог­ло доста­точ­ным с.626 обра­зом ком­пен­си­ро­вать преж­нее раз­ли­чие меж­ду еди­но­пле­мен­ны­ми и ино­пле­мен­ны­ми ита­лий­ски­ми под­дан­ны­ми. Глу­бо­кое уны­ние овла­де­ло всем ита­лий­ским сою­зом, и толь­ко страх мешал ему гром­ко выска­зы­вать­ся. Вне­сен­ное в сенат после бит­вы при Кан­нах пред­ло­же­ние пре­до­ста­вить двум лицам из каж­дой латин­ской общи­ны пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства и места в сена­те, конеч­но, было несвоевре­мен­но и было с пол­ным пра­вом отверг­ну­то, но оно дока­зы­ва­ет, что гос­под­ст­во­вав­шая общи­на уже в то вре­мя была оза­бо­че­на отно­ше­ни­я­ми меж­ду Лаци­у­мом и Римом. Если бы новый Ган­ни­бал начал теперь вой­ну в пре­де­лах Ита­лии, то еще сомни­тель­но, раз­би­лось ли бы его пред­при­я­тие о непо­ко­ле­би­мое сопро­тив­ле­ние латин­ской нации про­тив вла­ды­че­ства ино­зем­цев.

Управ­ле­ние про­вин­ций

Но самым важ­ным из учреж­де­ний, введен­ных в тече­ние этой эпо­хи в рим­ское управ­ле­ние и вме­сте с тем пред­став­ляв­ших реши­тель­ное и пагуб­ное укло­не­ние от преж­ней систе­мы, были новые намест­ни­че­ства. Преж­нее рим­ское государ­ст­вен­ное пра­во не зна­ло обло­жен­ных пода­тя­ми под­дан­ных: жите­ли поко­рен­ных общин или про­да­ва­лись в раб­ство, или сли­ва­лись с рим­ским граж­дан­ст­вом, или же при­ни­ма­лись в союз, кото­рый обес­пе­чи­вал им по край­ней мере общин­ную само­сто­я­тель­ность и сво­бо­ду от пода­тей. Но кар­фа­ген­ские вла­де­ния в Сици­лии, Сар­ди­нии и Испа­нии, так же как и вла­де­ния Гиеро­на, упла­чи­ва­ли сво­им вла­сти­те­лям пода­ти и обро­ки; а когда Рим поже­лал удер­жать эти вла­де­ния за собой, то, по мне­нию недаль­но­вид­ных людей, было все­го бла­го­ра­зум­нее и бес­спор­но все­го удоб­нее управ­лять вновь при­об­ре­тен­ны­ми стра­на­ми по преж­ним нор­мам. Поэто­му введен­ное кар­фа­ге­ня­на­ми и Гиеро­ном про­вин­ци­аль­ное устрой­ство было остав­ле­но без изме­не­ний, а по его образ­цу было орга­ни­зо­ва­но и управ­ле­ние тех стран, кото­рые были отня­ты у вар­ва­ров, как напри­мер Ближ­няя Испа­ния. Это была уна­сле­до­ван­ная от вра­гов одеж­да Нес­са. Сна­ча­ла рим­ское пра­ви­тель­ство, без сомне­ния, не име­ло наме­ре­ний обо­га­щать­ся нало­га­ми на под­дан­ных и жела­ло лишь покры­вать эти­ми нало­га­ми рас­хо­ды по управ­ле­нию и по обо­роне, но рим­ляне уже укло­ни­лись от этой цели, когда нало­жи­ли дань на Македо­нию и Илли­рию, не при­няв на себя ни мест­но­го управ­ле­ния, ни охра­ны гра­ниц. В этом слу­чае важ­но было не то, что при обло­же­нии нало­га­ми еще соблюда­лась неко­то­рая уме­рен­ность, а то, что вла­ды­че­ство пре­вра­ща­лось в пра­во извле­кать дохо­ды; гре­хо­па­де­ние оди­на­ко­во и в том слу­чае, если сорва­но толь­ко одно ябло­ко, и в том, если обо­бра­но все дере­во. За непра­вым делом немед­лен­но после­до­ва­ло и нака­за­ние.

Поло­же­ние намест­ни­ков

Для ново­го про­вин­ци­аль­но­го управ­ле­ния потре­бо­ва­лось назна­че­ние намест­ни­ков, поло­же­ние кото­рых было несов­ме­сти­мо не толь­ко с бла­го­со­сто­я­ни­ем управ­ля­е­мых про­вин­ций, но и вооб­ще с рим­ски­ми государ­ст­вен­ны­ми учреж­де­ни­я­ми. Как рим­ская общи­на заме­ни­ла в про­вин­ции преж­них вла­де­те­лей, так и ее намест­ни­ки заме­ни­ли там преж­них царей; так, напри­мер, пре­тор Сици­лии жил в Сира­ку­зах во двор­це Гиеро­на. Конеч­но, закон все-таки обя­зы­вал намест­ни­ка испол­нять его слу­жеб­ные обя­зан­но­сти с рес­пуб­ли­кан­ской чест­но­стью и береж­ли­во­стью. В каче­стве намест­ни­ка Сар­ди­нии Катон появ­лял­ся в под­власт­ных ему горо­дах пеш­ком и в сопро­вож­де­нии толь­ко одно­го слу­ги, кото­рый нес вслед за ним плащ и жерт­вен­ную чашу, а когда он воз­вра­щал­ся домой из сво­его испан­ско­го намест­ни­че­ства, он про­дал сво­его бое­во­го коня, пото­му что не счи­тал себя впра­ве обре­ме­нять государ­ство рас­хо­дом на его пере­воз­ку. Хотя, конеч­но, лишь очень немно­гие из рим­ских намест­ни­ков дохо­ди­ли в сво­ей с.627 доб­ро­со­вест­но­сти подоб­но Като­ну до скряж­ни­че­ства и до смеш­но­го, но они боль­шей частью уме­ли вну­шать ува­же­ние сво­им под­дан­ным и в осо­бен­но­сти лег­ко­мыс­лен­ным и не при­вык­шим к сдер­жан­но­сти гре­кам сво­им заим­ст­во­ван­ным от пред­ков бла­го­че­сти­ем, сте­пен­но­стью и тиши­ной, царив­ши­ми за тра­пе­за­ми, срав­ни­тель­ной чест­но­стью при испол­не­нии слу­жеб­ных обя­зан­но­стей и при отправ­ле­нии пра­во­судия, осо­бен­но же спра­вед­ли­вой стро­го­стью к самым вред­ным кро­во­пий­цам про­вин­ци­аль­но­го насе­ле­ния — к рим­ским откуп­щи­кам пода­тей и бан­ки­рам — и вооб­ще важ­но­стью и досто­ин­ст­вом в обхож­де­нии. Поэто­му про­вин­ци­аль­но­му насе­ле­нию жилось под их управ­ле­ни­ем доволь­но снос­но. Оно не было изба­ло­ва­но кар­фа­ген­ски­ми намест­ни­ка­ми и сира­куз­ски­ми вла­сте­ли­на­ми, и ему вско­ре пред­ста­вил­ся слу­чай вспо­ми­нать с бла­го­дар­но­стью о тепе­реш­них бичах, срав­ни­вая их с после­дую­щи­ми скор­пи­о­на­ми: отсюда нетруд­но понять, поче­му VI век от осно­ва­ния Рима [ок. 250—150 гг.] впо­след­ст­вии счи­тал­ся золотым веком про­вин­ци­аль­но­го управ­ле­ния. Но дол­го соеди­нять в сво­ем лице и зва­ние рес­пуб­ли­кан­ца и зва­ние царя ока­за­лось невоз­мож­ным. Игра в намест­ни­ки очень быст­ро демо­ра­ли­зо­ва­ла рим­ское гос­под­ст­ву­ю­щее сосло­вие. Над­мен­ность и занос­чи­вость в обхож­де­нии с про­вин­ци­а­ла­ми до такой сте­пе­ни были в харак­те­ре намест­ни­че­ской роли, что едва ли мож­но ста­вить их в упрек тому или дру­го­му долж­ност­но­му лицу. Но уже ред­ко слу­ча­лось, чтобы намест­ник воз­вра­щал­ся из про­вин­ции с совер­шен­но чисты­ми рука­ми, осо­бен­но пото­му, что пра­ви­тель­ство стро­го дер­жа­лось ста­ро­го пра­ви­ла не назна­чать общин­ным долж­ност­ным лицам ника­ко­го жало­ва­нья; в то вре­мя ука­зы­ва­ли как на нечто необы­чай­ное на то, что победи­тель при Пидне Павел не брал ника­ких денег. Дур­ной обы­чай под­но­сить долж­ност­ным лицам «почет­ное вино» и дру­гие «доб­ро­воль­ные» при­но­ше­ния, кажет­ся, был так же стар, как и само про­вин­ци­аль­ное устрой­ство, и, веро­ят­но, при­над­ле­жал к достав­ше­му­ся от Кар­фа­ге­на наслед­ству; еще Катон во вре­мя управ­ле­ния Сар­ди­ни­ей (556) [198 г.] был при­нуж­ден огра­ни­чить­ся уре­гу­ли­ро­ва­ни­ем этих побо­ров и низ­веде­ни­ем их до более скром­ных раз­ме­ров. Пра­во долж­ност­ных лиц и вооб­ще всех ездив­ших по казен­ной надоб­но­сти на даро­вое поме­ще­ние и на бес­плат­ный про­езд уже слу­жи­ло пово­дом для вымо­га­тельств. Более важ­ное пра­во долж­ност­ных лиц тре­бо­вать от насе­ле­ния их про­вин­ций за уме­рен­ную цену достав­ки хле­ба частью для соб­ст­вен­но­го про­до­воль­ст­вия и для про­до­воль­ст­вия сво­их домаш­них (in cel­lam), частью для про­до­воль­ст­вия армии в воен­ное вре­мя и в дру­гих осо­бых слу­ча­ях послу­жи­ло пово­дом для таких злост­ных зло­употреб­ле­ний, что по жало­бе испан­цев сенат был вынуж­ден в 583 г. [171 г.] отнять у долж­ност­ных лиц пра­во назна­чать цены по постав­кам того и дру­го­го рода. Под­дан­ных ста­ли обла­гать побо­ра­ми даже для устрой­ства народ­ных празд­неств в Риме; эдил Тибе­рий Сем­п­ро­ний Гракх, устра­и­вая такое празд­не­ство, под­верг и ита­лий­ские и вне­ита­лий­ские общи­ны таким без­мер­ным вымо­га­тель­ствам, что при­нудил сенат офи­ци­аль­но всту­пить­ся за угне­тен­ных (572) [182 г.]. Как обхо­ди­лись рим­ские долж­ност­ные лица в кон­це это­го пери­о­да не толь­ко с несчаст­ны­ми под­дан­ны­ми, но даже с зави­си­мы­ми сво­бод­ны­ми рес­пуб­ли­ка­ми и монар­хи­я­ми, мож­но соста­вить себе поня­тие по хищ­ни­че­ским экс­пе­ди­ци­ям Гнея Воль­со­на в Малой Азии и осо­бен­но по тем бес­чест­ным про­дел­кам, кото­рые совер­ша­лись в Гре­ции во вре­мя вой­ны с Пер­се­ем. Пра­ви­тель­ство не име­ло ника­ко­го пра­ва этим воз­му­щать­ся, так как оно не воз­дви­га­ло ника­ких серь­ез­ных пре­град про­тив зло­употреб­ле­ний воен­но­го с.628 дес­по­тиз­ма.

Кон­троль над намест­ни­ка­ми

Одна­ко ответ­ст­вен­ность перед судом не была вполне упразд­не­на. Хотя рим­ский намест­ник мог быть при­вле­чен к отве­ту лишь после того, как зло уже было совер­ше­но, — в силу того обще­го и более чем вред­но­го прин­ци­па, что жало­бы, пода­вае­мые на глав­но­ко­ман­дую­ще­го, не под­ле­жат рас­смот­ре­нию во вре­мя его пре­бы­ва­ния в долж­но­сти, — тем не менее, его мож­но было пре­сле­до­вать как в уго­лов­ном, так и в граж­дан­ском поряд­ке. Уго­лов­ное пре­сле­до­ва­ние мог воз­будить народ­ный три­бун в силу пре­до­став­лен­ной ему судеб­ной вла­сти; он так­же мог вно­сить обви­не­ние на рас­смот­ре­ние народ­но­го суда; граж­дан­ские иски предъ­яв­лял заве­до­вав­ший мест­ной пре­ту­рой сена­тор в осо­бый суд при­сяж­ных, кото­рые по судеб­ной орга­ни­за­ции того вре­ме­ни выби­ра­лись из среды сена­то­ров. Ста­ло быть, и в том и в дру­гом слу­чае кон­троль нахо­дил­ся в руках гос­под­ст­ву­ю­ще­го сосло­вия; прав­да, это сосло­вие еще было настоль­ко спра­вед­ли­во и чест­но, что не откла­ды­ва­ло в сто­ро­ну обос­но­ван­ных жалоб, и даже быва­ли слу­чаи, что сенат по прось­бе оби­жен­ных сам начи­нал граж­дан­ский про­цесс; тем не менее, жало­бы незнат­ных и ино­зем­цев на вли­я­тель­ных чле­нов пра­вя­щей ари­сто­кра­тии мог­ли иметь успех перед дале­ки­ми при­сяж­ны­ми и судья­ми, если даже и не совер­шав­ши­ми таких же пре­ступ­ле­ний, то при­над­ле­жав­ши­ми к тому же сосло­вию, толь­ко в том слу­чае, если вина была оче­вид­ной и вопи­ю­щей; жало­вать­ся же без­успеш­но зна­чи­ло почти то же, что обре­кать себя на вер­ную гибель. Оби­жен­ные, прав­да, нахо­ди­ли неко­то­рую опо­ру в том, что под­власт­ные рим­ля­нам горо­да и обла­сти посту­па­ли в каче­стве кли­ен­тов под защи­ту сво­их заво­е­ва­те­лей и дру­гих рим­лян, с кото­ры­ми им при­хо­ди­лось всту­пать в более близ­кие отно­ше­ния. Испан­ские намест­ни­ки убеди­лись по соб­ст­вен­но­му опы­ту, что нель­зя было без­на­ка­зан­но оби­жать кли­ен­тов Като­на; а когда пред­ста­ви­те­ли от трех побеж­ден­ных Пав­лом наро­дов, от испан­цев, лигу­ров и македо­нян, не захо­те­ли нико­му усту­пить чести нести его прах на костер, это было самой луч­шей похо­рон­ной пес­ней для это­го бла­го­род­но­го чело­ве­ка. Одна­ко такое покро­ви­тель­ство доста­ви­ло гре­кам слу­чай выка­зать в Риме все их уме­нье уни­жать­ся перед пове­ли­те­ля­ми и даже раз­вра­тить этих пове­ли­те­лей таким услуж­ли­вым рабо­ле­пи­ем. Поста­нов­ле­ния сира­ку­зян в честь Мар­цел­ла, кото­рый разо­рил и раз­гра­бил их город и на кото­ро­го они без­успеш­но жало­ва­лись сена­ту, состав­ля­ют одну из самых позор­ных стра­ниц в дале­ко не слав­ных лето­пи­сях Сира­куз. Но, с дру­гой сто­ро­ны, при суще­ст­во­вав­шем тогда опас­ном обык­но­ве­нии при­дер­жи­вать­ся семей­ной поли­ти­ки этот фамиль­ный патро­нат ока­зы­вал­ся вред­ным и в поли­ти­че­ском отно­ше­нии. Все-таки в резуль­та­те выхо­ди­ло, что рим­ские долж­ност­ные лица до неко­то­рой сте­пе­ни боя­лись богов и сена­та и боль­шей частью соблюда­ли в воров­стве меру, одна­ко красть не пере­ста­ва­ли и кра­ли без­на­ка­зан­но, если толь­ко не захо­ди­ли за пре­де­лы уме­рен­но­сти. Тогда уста­но­ви­лось пагуб­ное пра­ви­ло, что рим­ское долж­ност­ное лицо, винов­ное лишь в неболь­ших вымо­га­тель­ствах и уме­рен­ных наси­ли­ях, дей­ст­ву­ет как бы в пре­де­лах сво­ей ком­пе­тен­ции и по зако­ну не под­ле­жит ника­ко­му нака­за­нию и, ста­ло быть, оби­жен­ные долж­ны мол­чать; в даль­ней­шем это при­ве­ло к самым пагуб­ным послед­ст­ви­ям. Впро­чем, если бы суды и были в такой же мере стро­ги, в какой они были в дей­ст­ви­тель­но­сти снис­хо­ди­тель­ны, то и тогда ответ­ст­вен­ность перед ними смог­ла бы пред­от­вра­щать лишь самые воз­му­ти­тель­ные зло­употреб­ле­ния.

Над­зор сена­та за намест­ни­че­ст­вом и намест­ни­ка­ми

Насто­я­щей гаран­ти­ей хоро­ше­го управ­ле­ния слу­жит стро­гий и пра­виль­ный над­зор со сто­ро­ны выс­шей с.629 пра­ви­тель­ст­вен­ной вла­сти, меж­ду тем как сенат ока­зал­ся совер­шен­но к это­му неспо­соб­ным. Вялость и непо­во­рот­ли­вость кол­ле­ги­аль­но­го управ­ле­ния обна­ру­жи­лись здесь рань­ше, чем где бы то ни было. Намест­ни­ков сле­до­ва­ло под­чи­нить более стро­го­му спе­ци­аль­но­му кон­тро­лю, чем тот, каким мог­ли доволь­ст­во­вать­ся ита­лий­ские муни­ци­паль­ные управ­ле­ния, а с тех пор как в состав государ­ства вошли обшир­ные замор­ские вла­де­ния, сле­до­ва­ло уси­лить состав тех учреж­де­ний, посред­ст­вом кото­рых пра­ви­тель­ство наблюда­ло за все­ми сво­и­ми орга­на­ми. Но и в том и в дру­гом слу­чае посту­пи­ли как раз наобо­рот. Намест­ни­ки власт­во­ва­ли, как насто­я­щие монар­хи, а самый важ­ный из тех инсти­ту­тов, при помо­щи кото­рых был бы воз­мо­жен над ними кон­троль — государ­ст­вен­ный ценз, — за исклю­че­ни­ем Сици­лии не был введен ни в одной из поз­же при­об­ре­тен­ных про­вин­ций. Такая эман­си­па­ция выс­шей адми­ни­ст­ра­тив­ной вла­сти от цен­траль­ной вла­сти была более чем опас­на. Рим­ский намест­ник сто­ял во гла­ве государ­ст­вен­ной армии и имел в сво­ем рас­по­ря­же­нии зна­чи­тель­ные денеж­ные сред­ства, при этом он нахо­дил­ся под сла­бым судеб­ным кон­тро­лем и был фак­ти­че­ски неза­ви­сим от вер­хов­ной вла­сти; нако­нец он был постав­лен до неко­то­рой сте­пе­ни в необ­хо­ди­мость отде­лять и свои соб­ст­вен­ные инте­ре­сы и инте­ре­сы под­власт­но­го ему насе­ле­ния от инте­ре­сов рим­ской общи­ны и дей­ст­во­вать напе­ре­кор этим послед­ним; поэто­му он упо­доб­лял­ся ско­рее пер­сид­ским сатра­пам, чем тем упол­но­мо­чен­ным, кото­рые дей­ст­во­ва­ли от име­ни сена­та во вре­мя сам­нит­ских войн; да и труд­но себе пред­ста­вить, чтобы чело­век, толь­ко что поль­зо­вав­ший­ся в чужих кра­ях всей широтой воен­ной вла­сти на закон­ном осно­ва­нии, мог сно­ва сде­лать­ся чле­ном тако­го граж­дан­ско­го обще­ства, в кото­ром суще­ст­во­ва­ло раз­ли­чие меж­ду повеле­ваю­щи­ми и пови­ну­ю­щи­ми­ся, но не было раз­ли­чия меж­ду гос­по­да­ми и раба­ми. И само пра­ви­тель­ство созна­ва­ло, что из его рук начи­на­ли усколь­зать два основ­ных его прин­ци­па — равен­ство в среде ари­сто­кра­тии и под­чи­не­ние долж­ност­ных лиц сенат­ской кол­ле­гии. Из того, что пра­ви­тель­ство избе­га­ло учреж­де­ния новых намест­ни­честв и вооб­ще обна­ру­жи­ва­ло нерас­по­ло­же­ние ко всей систе­ме намест­ни­че­ско­го управ­ле­ния, что оно учреди­ло долж­но­сти про­вин­ци­аль­ных кве­сто­ров, кото­рые долж­ны были отнять у намест­ни­ков по мень­шей мере финан­со­вое управ­ле­ние, что оно отме­ни­ло само по себе столь целе­со­об­раз­ное назна­че­ние намест­ни­ков на более дол­гие сро­ки, ясно вид­но, до какой сте­пе­ни даль­но­вид­ные рим­ские поли­ти­ки были оза­бо­че­ны даль­ней­ши­ми послед­ст­ви­я­ми таких поряд­ков. Но диа­гноз еще не исце­ле­ние. Уста­но­вив­ши­е­ся в среде ноби­ли­те­та поряд­ки раз­ви­ва­лись далее в при­ня­том одна­жды направ­ле­нии, а упа­док адми­ни­ст­ра­тив­ной вла­сти и финан­сов, слу­жив­ший под­готов­кой для буду­щих рево­лю­ций и захва­тов вла­сти, хотя и уси­ли­вал­ся замет­ным обра­зом, одна­ко не встре­чал ника­ко­го про­ти­во­дей­ст­вия.

Оппо­зи­ция

Поло­же­ние новой зна­ти не было столь же опре­де­лен­ным, каким было поло­же­ние ста­рой родо­вой ари­сто­кра­тии; в то вре­мя как эта послед­няя устра­ня­ла осталь­ных граж­дан от сов­мест­но­го поль­зо­ва­ния поли­ти­че­ски­ми пра­ва­ми юриди­че­ски, пер­вая дела­ла то же лишь фак­ти­че­ски; но имен­но по этой при­чине во вто­ром слу­чае было и труд­нее выно­сить подоб­ное ума­ле­ние прав и труд­нее с ним бороть­ся, чем в пер­вом. В попыт­ках достиг­нуть послед­ней цели, конеч­но, не было недо­стат­ка. Оппо­зи­ция опи­ра­лась на общин­ные собра­ния точ­но так же, как ноби­ли­тет опи­рал­ся на сенат, но, чтобы понять эту оппо­зи­цию, необ­хо­ди­мо преж­де озна­ко­мить­ся с харак­те­ром рим­ско­го с.630 граж­дан­ства того вре­ме­ни и с поло­же­ни­ем, кото­рое оно тогда зани­ма­ло в рес­пуб­ли­ке.

Харак­тер рим­ско­го граж­дан­ства

Все, чего мож­но было бы тре­бо­вать от тако­го граж­дан­ства, каким было рим­ское, кото­рое было не при­во­дя­щим все в дви­же­ние махо­вым коле­сом, а непо­движ­ным фун­да­мен­том цело­го, рим­ская общи­на воз­нес­ла на такую высоту, что вся­кий раз, как мы обо­зре­ва­ем ее дея­тель­ность в целом, наше почти­тель­ное удив­ле­ние застав­ля­ет умолк­нуть все, что может ее поро­чить; в этой общине мы нахо­дим и вер­ное пони­ма­ние общей поль­зы, и бла­го­ра­зум­ную готов­ность пови­но­вать­ся закон­но­му началь­ни­ку, и непо­ко­ле­би­мую твер­дость как в сча­стье, так и в несча­стье, и глав­ным обра­зом спо­соб­ность жерт­во­вать част­но­стя­ми для цело­го, бла­гом насто­я­ще­го — для сча­стья буду­ще­го. В то вре­мя, о кото­ром здесь идет речь, в этой общине еще пре­об­ла­дал вер­ный здра­вый смысл. Все поведе­ние граж­дан­ства в его отно­ше­ни­ях как к пра­ви­тель­ству, так и к оппо­зи­ции дока­зы­ва­ет совер­шен­но ясно, что в рим­ских коми­ци­ях решаю­щим был тот же могу­чий граж­дан­ский дух, перед кото­рым ока­зал­ся бес­силь­ным даже гений Ган­ни­ба­ла; прав­да, граж­дан­ство неред­ко впа­да­ло в заблуж­де­ния, но эти заблуж­де­ния не были коз­ня­ми неве­же­ст­вен­ной чер­ни, а лишь огра­ни­чен­но­стью мещан и кре­стьян. Тем не менее, тот меха­низм, с помо­щью кото­ро­го граж­дан­ство вли­я­ло на ход обще­ст­вен­ных дел, ста­но­вил­ся все менее удоб­ным на прак­ти­ке, и в резуль­та­те совер­шен­ных этим граж­дан­ст­вом вели­ких подви­гов ока­за­лось, что оно уже не было в состо­я­нии справ­лять­ся с новы­ми усло­ви­я­ми обще­ст­вен­ной жиз­ни. Мы уже гово­ри­ли, что в тече­ние этой эпо­хи боль­шин­ство пас­сив­ных граж­дан­ских общин и мно­гие из вновь осно­ван­ных коло­ний полу­чи­ли пра­ва пол­но­го рим­ско­го граж­дан­ства. В кон­це этой эпо­хи рим­ское граж­дан­ство зани­ма­ло почти сплошь Лаци­ум в самом широ­ком зна­че­нии это­го назва­ния, Саби­ну и часть Кам­па­нии, рас­про­стра­нив­шись таким обра­зом на запад­ном побе­ре­жье к севе­ру вплоть до Цере и к югу до Кум; внут­ри этой терри­то­рии в состав его не вхо­ди­ли лишь немно­гие горо­да, как то: Тибур, Пре­не­сте, Сиг­ния, Нор­ба, Ферен­тин. Сюда же при­над­ле­жа­ли осно­ван­ные на бере­гах Ита­лии при­мор­ские коло­нии, кото­рым обык­но­вен­но пре­до­став­ля­лись пра­ва пол­но­го рим­ско­го граж­дан­ства, осно­ван­ные позд­нее пицен­ские и заапен­нин­ские коло­нии, кото­рым поне­во­ле при­шлось пре­до­ста­вить граж­дан­ские пра­ва, и зна­чи­тель­ное чис­ло тех рим­ских граж­дан, кото­рые не состав­ля­ли осо­бых общин, а были рас­се­я­ны по всей Ита­лии по раз­ным местеч­кам и дерев­ням (fo­ra et con­ci­lia­bu­la). Так как орга­ни­зо­ван­ной таким обра­зом город­ской общине было крайне затруд­ни­тель­но зани­мать­ся отправ­ле­ни­ем пра­во­судия⁸ и управ­ле­ни­ем, то это­му злу ста­ра­лись помочь частью тем, что ста­ли назна­чать осо­бых деле­га­тов для отправ­ле­ния пра­во­судия, частью тем, что в при­мор­ских коло­ни­ях и в коло­ни­ях, вновь осно­ван­ных в Пицене по ту сто­ро­ну Апен­нин, были поло­же­ны осно­вы для позд­ней­шей орга­ни­за­ции внут­ри боль­шой рим­ской город­ской общи­ны мел­ких город­ских общин. Тем не менее пра­во с.631 поста­нов­лять реше­ния по всем поли­ти­че­ским вопро­сам оста­лось при­над­леж­но­стью того пер­вич­но­го народ­но­го собра­ния, кото­рое соби­ра­лось на рим­ской пло­ща­ди; понят­но, что это собра­ние как по сво­е­му соста­ву, так и по сво­ей дея­тель­но­сти уже было не таким, каким было в то вре­мя, когда все имев­шие в нем пра­во голо­са мог­ли испол­нять свои обя­зан­но­сти, при­хо­дя со сво­их хуто­ров утром и воз­вра­ща­ясь домой в тот же день вече­ром. К тому же пра­ви­тель­ство — труд­но решить, по нера­зу­ме­нию ли, по небреж­но­сти ли, или со злым умыс­лом — не вклю­ча­ло всту­пав­шие с 513 г. [241 г.] в граж­дан­ский союз общи­ны по-преж­не­му во вновь орга­ни­зо­ван­ные изби­ра­тель­ные окру­га, а при­пи­сы­ва­ло их к ста­рым изби­ра­тель­ным окру­гам; таким обра­зом каж­дый округ мало-пома­лу соста­вил­ся из мест­но­стей, рас­се­ян­ных по всей рим­ской терри­то­рии. Такие изби­ра­тель­ные окру­га, состо­яв­шие сред­ним чис­лом из 8 тысяч лиц, имев­ших пра­во голо­са (чис­ло таких лиц в город­ских окру­гах, конеч­но, было более зна­чи­тель­но, а в сель­ских менее), и лишен­ные как мест­ной свя­зи, так и внут­рен­не­го един­ства, были недо­ступ­ны для како­го-нибудь опре­де­лен­но­го руко­вод­ства и не мог­ли быть под­готов­ле­ны к выбо­рам путем пред­ва­ри­тель­ных сове­ща­ний; эти недо­стат­ки уси­ли­ва­лись еще тем, что пода­че голо­сов не пред­ше­ст­во­ва­ли ника­кие сво­бод­ные пре­ния. Далее, хотя граж­дан­ство и было вполне спо­соб­но пони­мать свои общин­ные инте­ре­сы, но в тех выс­ших и крайне труд­ных вопро­сах, кото­рые под­ле­жа­ли раз­ре­ше­нию вла­ды­че­ст­во­вав­шей над всем миром дер­жа­вы, было без­рас­суд­но и поис­ти­не смеш­но пре­до­став­лять послед­нее сло­во слу­чай­но собрав­шей­ся, хотя и бла­го­мыс­ля­щей куч­ке ита­лий­ских кре­стьян, а в том, что каса­лось выбо­ра глав­но­ко­ман­дую­щих и заклю­че­ния государ­ст­вен­ных дого­во­ров, пре­до­став­лять реше­ние в послед­ней инстан­ции таким людям, кото­рые не мог­ли взве­ши­вать ни осно­ва­ний, ни послед­ст­вий сво­их реше­ний. Поэто­му вся­кий раз, как дело шло о пред­ме­тах, не вхо­див­ших в сфе­ру исклю­чи­тель­но общин­ных инте­ре­сов, эти ста­рин­ные собра­ния игра­ли ребя­че­скую и даже глу­пую роль. Обыч­но эти собра­ния на все отве­ча­ли утвер­ди­тель­но, если же им слу­ча­лось в виде исклю­че­ния ска­зать по соб­ст­вен­ной ини­ци­а­ти­ве «нет», как это, напри­мер, слу­чи­лось при объ­яв­ле­нии в 554 г. [200 г.] вой­ны про­тив Македо­нии, то эта узкая поли­ти­ка, исхо­див­шая из инте­ре­сов сво­ей коло­коль­ни, всту­па­ла в бес­силь­ную оппо­зи­цию про­тив государ­ст­вен­ной поли­ти­ки и, конеч­но, нико­гда не име­ла успе­ха.

Зарож­де­ние город­ской чер­ни

Нако­нец наряду с неза­ви­си­мым сосло­ви­ем граж­дан появи­лась чернь кли­ен­тов, фор­маль­но имев­шая оди­на­ко­вые с ним пра­ва, а на самом деле неред­ко брав­шая над ним пере­вес. Инсти­ту­ты, из кото­рых она воз­ник­ла, вос­хо­дят к глу­бо­кой ста­рине. Знат­ный рим­ля­нин с неза­па­мят­ных вре­мен поль­зо­вал­ся чем-то вро­де пра­ви­тель­ст­вен­ной вла­сти над сво­и­ми воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми и под­за­щит­ны­ми людь­ми, кото­рые обра­ща­лись к нему за сове­том во всех сво­их важ­ных делах; так, напри­мер, эти кли­ен­ты неохот­но согла­ша­лись на вступ­ле­ние сво­их детей в брак, если на это не изъ­явил сво­его согла­сия их патрон, кото­рый неред­ко сам и устра­и­вал эти бра­ки. Но когда ари­сто­кра­тия сде­ла­лась насто­я­щим гос­под­ст­ву­ю­щим сосло­ви­ем, соеди­няв­шим в сво­их руках не толь­ко власть, но и богат­ства, тогда под­за­щит­ные люди ста­ли играть роль или фаво­ри­тов, или выпра­ши­ва­те­лей раз­ных мило­стей, и эта новая двор­ня бога­тых людей ста­ла под­ка­пы­вать­ся извне и изнут­ри под сосло­вие граж­дан. Ари­сто­кра­тия не толь­ко допус­ка­ла суще­ст­во­ва­ние таких кли­ен­тов, но и экс­плу­а­ти­ро­ва­ла их и в финан­со­вом и в поли­ти­че­ском отно­ше­нии. Так, напри­мер, в ста­ри­ну с.632 суще­ст­во­ва­ло обык­но­ве­ние соби­рать копе­еч­ные пожерт­во­ва­ния, кото­рые обык­но­вен­но употреб­ля­лись толь­ко для каких-нибудь рели­ги­оз­ных целей или на похо­ро­ны заслу­жен­ных людей, а теперь знат­ные люди ста­ли поль­зо­вать­ся этим обы­ча­ем, для того чтобы в чрез­вы­чай­ных слу­ча­ях соби­рать с пуб­ли­ки пода­я­ния; впер­вые к это­му при­бег­нул в 568 г. [186 г.] Луций Сци­пи­он по пово­ду народ­но­го празд­не­ства, кото­рое он наме­ре­вал­ся устро­ить. Раз­мер под­но­ше­ний был огра­ни­чен зако­ном (550) [204 г.] глав­ным обра­зом пото­му, что сена­то­ры ста­ли под этим назва­ни­ем соби­рать со сво­их кли­ен­тов регу­ляр­ную дань. Но для гос­под­ст­во­вав­ше­го сосло­вия эта челядь была полез­на глав­ным обра­зом тем, что обес­пе­чи­ва­ла ему власть над коми­ци­я­ми; резуль­та­ты выбо­ров ясно дока­зы­ва­ют, как была силь­на кон­ку­рен­ция, кото­рую в то вре­мя встре­ча­ло само­сто­я­тель­ное сред­нее сосло­вие со сто­ро­ны зави­си­мой чер­ни. Отсюда уже мож­но заклю­чить, что эта чернь быст­ро уве­ли­чи­ва­лась, осо­бен­но в сто­ли­це; о том же свиде­тель­ст­ву­ют и неко­то­рые дру­гие фак­ты. Что чис­ло и зна­че­ние воль­ноот­пу­щен­ни­ков посто­ян­но воз­рас­та­ли, вид­но из того, что очень серь­ез­ные спо­ры об их пра­ве голо­са на общин­ных сход­ках воз­ник­ли еще в пред­ше­ст­во­вав­шем сто­ле­тии и про­дол­жа­лись в тече­ние рас­смат­ри­вае­мо­го сто­ле­тия; это же вид­но и из поста­нов­лен­но­го сена­том во вре­мя ган­ни­ба­лов­ской вой­ны заме­ча­тель­но­го реше­ния допус­кать поль­зо­вав­ших­ся общим ува­же­ни­ем воль­ноот­пу­щен­ных жен­щин к уча­стию в сбо­ре пуб­лич­ных пожерт­во­ва­ний и доз­во­лять закон­ным детям воль­ноот­пу­щен­ных отцов носить такие же зна­ки отли­чия, какие преж­де носи­ли толь­ко дети сво­бод­но­рож­ден­ных. Едва ли мно­гим луч­ше, чем воль­ноот­пу­щен­ни­ки, было боль­шин­ство пере­се­ляв­ших­ся в Рим элли­нов и восточ­ных уро­жен­цев, чья врож­ден­ная склон­ность к рабо­ле­пию была так же неис­ко­ре­ни­ма, как и та, кото­рая воз­ник­ла из пра­во­во­го обще­ст­вен­но­го поло­же­ния воль­ноот­пу­щен­ни­ков.

Систе­ма­ти­че­ское раз­вра­ще­ние наро­да

Одна­ко нель­зя ска­зать, чтобы толь­ко эти есте­ствен­ные при­чи­ны содей­ст­во­ва­ли воз­ник­но­ве­нию сто­лич­ной чер­ни: и ноби­ли­тет и дема­го­ги винов­ны в том, что они систе­ма­ти­че­ски воз­ве­ли­чи­ва­ли эту чернь и заглу­ша­ли в ней, насколь­ко мог­ли, дух ста­рин­но­го граж­дан­ства, осы­пая народ лестью и при­бе­гая к иным, еще более пре­до­суди­тель­ным сред­ствам. Класс изби­ра­те­лей еще был слиш­ком честен, чтобы допус­кать совер­шать пря­мые под­ку­пы на выбо­рах в боль­ших раз­ме­рах, но кос­вен­ным обра­зом уже ста­ли при­бе­гать к самым низ­ким сред­ствам, чтобы при­об­ре­тать рас­по­ло­же­ние изби­ра­те­лей. Ста­рин­ная обя­зан­ность долж­ност­ных лиц и глав­ным обра­зом эди­лов забо­тить­ся о том, чтобы цены на хлеб были уме­рен­ны, и наблюдать за устрой­ст­вом пуб­лич­ных игр нача­ла вырож­дать­ся в то, из чего в кон­це кон­цов воз­ник при импе­ра­то­рах этот гроз­ный пароль сто­лич­ной чер­ни: даро­вой хлеб и нескон­чае­мые народ­ные празд­ни­ки.

Разда­ча хле­ба

С поло­ви­ны VI века [ок. 200 г.] эди­лы мог­ли про­да­вать граж­дан­ско­му насе­ле­нию сто­ли­цы хлеб за бес­це­нок, бла­го­да­ря тому что хлеб достав­лял­ся в огром­ном коли­че­стве в рас­по­ря­же­ние рим­ской рыноч­ной адми­ни­ст­ра­ции или про­вин­ци­аль­ны­ми намест­ни­ка­ми, или без­воз­мезд­но сами­ми про­вин­ци­я­ми, ста­рав­ши­ми­ся снис­кать этим путем рас­по­ло­же­ние того или дру­го­го из рим­ских долж­ност­ных лиц. «В том нет, — гово­рит Катон, — ниче­го уди­ви­тель­но­го, что граж­дан­ство не вни­ма­ет доб­рым сове­там — ведь у брю­ха нет ушей».

Народ­ные уве­се­ле­ния

Народ­ные уве­се­ле­ния раз­рос­лись ужа­саю­щим обра­зом. В тече­ние пяти­сот лет рим­ская общи­на доволь­ст­во­ва­лась одним народ­ным празд­ни­ком в год и одним цир­ком; пер­вый рим­ский дема­гог по про­фес­сии, Гай Фла­ми­ний, при­ба­вил вто­рое народ­ное празд­не­ство с.633 и вто­рой цирк (534) [220 г.]⁹, и эти­ми ново­введе­ни­я­ми, тен­ден­ция кото­рых доста­точ­но ясно обна­ру­жи­ва­ет­ся в самом назва­нии ново­го празд­не­ства — «пле­бей­ские игры», он, веро­ят­но, купил поз­во­ле­ние дать бит­ву при Тра­зи­мен­ском озе­ре. По это­му раз про­ло­жен­но­му пути пошли далее быст­ры­ми шага­ми. Празд­не­ство в честь Цере­ры, кото­рая была боги­ней-покро­ви­тель­ни­цей пле­бе­ев, если и было учреж­де­но позд­нее пле­бей­ских игр, то лишь не намно­го. К это­му под вли­я­ни­ем Мар­ци­ев и про­ро­че­ских пред­ска­за­ний Сибил­лы были добав­ле­ны еще в 542 г. [212 г.] чет­вер­тый народ­ный празд­ник в честь Апол­ло­на и в 550 г. [204 г.] пятый — в честь пере­се­лив­шей­ся из Фри­гии в Рим «вели­кой мате­ри». То были тяже­лые годы вой­ны с Ган­ни­ба­лом — слу­чи­лось даже так, что во вре­мя пер­во­го празд­но­ва­ния апол­ло­нов­ских игр граж­дане были при­зва­ны к ору­жию пря­мо из цир­ка; в то вре­мя с необы­чай­ной силой про­буди­лась свое­об­раз­ная склон­ность ита­ли­ков во всем видеть волю богов, и не было недо­стат­ка в таких людях, кото­рые поль­зо­ва­лись этой склон­но­стью, для того чтобы пус­кать в ход раз­лич­ные пред­ска­за­ния Сибил­лы и дру­гих про­ри­ца­те­лей и этим спо­со­бом при­об­ре­тать рас­по­ло­же­ние тол­пы, а пра­ви­тель­ство едва ли мож­но пори­цать за то, что оно пота­ка­ло в этих слу­ча­ях граж­дан­ству, от кото­ро­го было вынуж­де­но тре­бо­вать столь­ких жертв. Но то, что было раз доз­во­ле­но, оста­ва­лось навсе­гда; даже в более спо­кой­ные вре­ме­на (581) [173 г.] был при­бав­лен еще один менее важ­ный народ­ный празд­ник — игры в честь Фло­ры. Рас­хо­ды по этим новым празд­не­ствам покры­ва­лись из соб­ст­вен­ных средств теми долж­ност­ны­ми лица­ми, на кото­рых было воз­ло­же­но их устрой­ство; так, напри­мер, куруль­ные эди­лы устра­и­ва­ли на свой счет кро­ме ста­рин­но­го народ­но­го празд­ни­ка так­же празд­ни­ки в честь «мате­ри богов» и в честь Фло­ры, пле­бей­ские эди­лы — пле­бей­ский празд­ник и празд­ник в честь Цере­ры, город­ские пре­фек­ты — игры в честь Апол­ло­на. Люди, учреж­дав­шие эти новые празд­не­ства, мог­ли оправ­ды­вать себя в соб­ст­вен­ном мне­нии тем, что они по край­ней мере не обре­ме­ня­ли обще­ст­вен­ной каз­ны; но в дей­ст­ви­тель­но­сти было бы менее вред­но обре­ме­нить общин­ный бюд­жет несколь­ки­ми напрас­ны­ми рас­хо­да­ми, чем допус­кать, чтобы устрой­ство народ­ных уве­се­ле­ний дела­лось фак­ти­че­ски неиз­беж­ным усло­ви­ем для заня­тия выс­шей долж­но­сти в общине. Кан­дида­ты на кон­суль­ское зва­ние ста­ли сопер­ни­чать друг с дру­гом раз­ме­ром издер­жан­ных на эти игры сумм и тем воз­вы­си­ли эти рас­хо­ды до неве­ро­ят­ных раз­ме­ров; они конеч­но нисколь­ко не вреди­ли успе­ху сво­ей кан­дида­ту­ры, если к этим, так ска­зать, обя­за­тель­ным рас­хо­дам при­бав­ля­ли доб­ро­воль­ные пожерт­во­ва­ния (mu­nus) в виде, напри­мер, устрой­ства на свой счет боя гла­ди­а­то­ров. Вели­ко­ле­пие этих игр мало-пома­лу сде­ла­лось мери­лом, с помо­щью кото­ро­го изби­ра­те­ли опре­де­ля­ли год­ность кан­дида­тов. Ноби­ли­те­ту, прав­да, при­хо­ди­лось издер­жи­вать боль­шие сум­мы денег — при­лич­ный бой гла­ди­а­то­ров сто­ил 750 тыс. сестер­ци­ев (50 тыс. тале­ров), но он пла­тил охот­но, так как этим спо­со­бом закры­вал поли­ти­че­ское попри­ще для небо­га­тых.

Разда­ча воен­ной добы­чи

Но под­куп не огра­ни­чил­ся пуб­лич­ной пло­ща­дью, а про­ник и в воен­ный лагерь. Ста­рин­ное граж­дан­ское опол­че­ние счи­та­ло за сча­стье, если с.634 полу­ча­ло какое-нибудь воз­на­граж­де­ние за свои воен­ные труды, и в самых бла­го­при­ят­ных слу­ча­ях при­но­си­ло домой какой-нибудь неболь­шой дар победы; а новые глав­но­ко­ман­дую­щие со Сци­пи­о­ном Афри­кан­ским во гла­ве осы­па­ли сол­дат и рим­ски­ми день­га­ми и теми, кото­рые были добы­ты вой­ной, — имен­но это и было при­чи­ной ссо­ры Като­на со Сци­пи­о­ном во вре­мя послед­ней кам­па­нии про­тив Ган­ни­ба­ла в Афри­ке. Уже все вете­ра­ны, участ­во­вав­шие во вто­рой македон­ской войне и в мало­ази­ат­ской кам­па­нии, вер­ну­лись домой зажи­точ­ны­ми людь­ми; даже луч­шие из рим­лян ста­ли осы­пать похва­ла­ми тех глав­но­ко­ман­дую­щих, кото­рые не удер­жи­ва­ли дары про­вин­ци­аль­ных жите­лей и воен­ную добы­чу в свою лич­ную поль­зу и в поль­зу сво­их при­бли­жен­ных и из лаге­ря кото­рых воз­вра­ща­лось нема­ло людей с кар­ма­на­ми, наби­ты­ми золо­том, и мно­го с кар­ма­на­ми, наби­ты­ми сереб­ром; в то вре­мя уже начи­на­ли забы­вать, что и дви­жи­мая воен­ная добы­ча при­над­ле­жит государ­ству. За то, что Луций Павел рас­по­рядил­ся такой дви­жи­мой добы­чей по-ста­ро­му, его соб­ст­вен­ные сол­да­ты и в осо­бен­но­сти мно­го­чис­лен­ные доб­ро­воль­цы, при­вле­чен­ные к уча­стию в войне пер­спек­ти­вой бога­той добы­чи, едва не лиши­ли победи­те­ля при Пидне путем народ­но­го при­го­во­ра поче­стей три­ум­фа, кото­рые уже рас­то­ча­лись вся­ко­му, кто успел заво­е­вать хотя бы толь­ко три лигу­рий­ские дерев­ни.

Упа­док воин­ско­го духа

До какой сте­пе­ни и на воен­ную дис­ци­пли­ну и на воин­ский дух армии вред­но вли­я­ло такое пре­вра­ще­ние воен­но­го ремес­ла в ремес­ло хищ­ни­ков, под­твер­жда­ют похо­ды про­тив Пер­сея; а до какой сте­пе­ни воз­рос­ла тру­сость, обна­ру­жи­лось доволь­но скан­даль­ным обра­зом во вре­мя незна­чи­тель­ной вой­ны в Ист­рии (576) [178 г.], когда по слу­чаю незна­чи­тель­ной стыч­ки, пре­уве­ли­чен­ной слу­ха­ми до гро­мад­ных раз­ме­ров, ста­ли искать спа­се­ния в бег­стве сухо­пут­ные и мор­ские вой­ска рим­лян и даже сами ита­ли­ки, так что Катон счел нуж­ным обра­тить­ся к сво­им сооте­че­ст­вен­ни­кам со стро­гим выго­во­ром за их тру­сость. И в этом слу­чае знат­ная моло­дежь всем пода­ва­ла при­мер. Еще во вре­мя вой­ны с Ган­ни­ба­лом (545) [209 г.] цен­зо­ры были вынуж­де­ны под­вер­гать стро­гим взыс­ка­ни­ям тех, кто, будучи вне­сен в спис­ки всад­ни­ков, укло­нял­ся от испол­не­ния сво­их воен­ных обя­зан­но­стей. В кон­це это­го пери­о­да (574?) [180 г.] состо­я­лось поста­нов­ле­ние граж­дан­ства, что для заня­тия какой-либо общин­ной долж­но­сти необ­хо­ди­мо пред­ва­ри­тель­но про­быть десять лет на воен­ной служ­бе; это было сде­ла­но с целью при­нудить сыно­вей ноби­лей всту­пать на служ­бу в армию.

Пого­ня за титу­ла­ми

Но, конеч­но, ничто не свиде­тель­ст­во­ва­ло так ясно об упад­ке лич­но­го досто­ин­ства и чув­ства чести и сре­ди знат­ных и сре­ди незнат­ных, как пого­ня за почет­ны­ми отли­чи­я­ми и титу­ла­ми, кото­рая про­яв­ля­лась в раз­лич­ных сосло­ви­ях и кате­го­ри­ях насе­ле­ния в раз­лич­ных фор­мах, но оста­ва­лась все той же по суще­ству. Поче­стей три­ум­фа доби­ва­лись с такой жад­но­стью, что лишь с трудом уда­ва­лось соблюдать ста­рин­ное пра­ви­ло, кото­рое пре­до­став­ля­ло эти поче­сти толь­ко дей­ст­ви­тель­но выс­шим долж­ност­ным лицам, воз­вы­сив­шим могу­ще­ство общи­ны победой на поле сра­же­ния, и пото­му неред­ко устра­ня­ло от этих поче­стей насто­я­щих винов­ни­ков самых важ­ных заво­е­ва­ний. При­хо­ди­лось снис­хо­ди­тель­но смот­реть на то, как глав­но­ко­ман­дую­щие, тщет­но доби­вав­ши­е­ся или утра­тив­шие надеж­ду добить­ся от сена­та или от граж­дан­ства поче­стей три­ум­фа, само­воль­но всхо­ди­ли с три­ум­фом хотя бы толь­ко на Аль­бан­скую гору (в пер­вый раз в 523 г. [231 г.]). Уже ника­кое сра­же­ние с куч­кой лигу­ров или кор­си­кан­цев не счи­та­лось настоль­ко незна­чи­тель­ным, чтобы не давать пра­ва на испра­ши­ва­ние три­ум­фа. Чтобы поло­жить конец появ­ле­нию таких с.635 мир­ных три­ум­фа­то­ров, каки­ми были, напри­мер, кон­су­лы 570 г. [184 г.], было поста­нов­ле­но, чтобы поче­стей три­ум­фа удо­ста­и­вал­ся толь­ко тот, кто одер­жал победу на поле сра­же­ния, сто­ив­шую непри­я­те­лю по мень­шей мере 5 тысяч чело­век уби­ты­ми; но и это тре­бо­ва­ние неред­ко обхо­ди­ли при помо­щи фаль­ши­вых бюл­ле­те­ней о чис­ле уби­тых, а в домах зна­ти неред­ко кра­со­ва­лись непри­я­тель­ские доспе­хи, кото­рые были достав­ле­ны туда вовсе не с поля сра­же­ния. Если в преж­нее вре­мя назна­чав­ший­ся на один год глав­но­ко­ман­дую­щий счи­тал за честь посту­пить в сле­дую­щем году в штаб сво­его пре­ем­ни­ка, то теперь вступ­ле­ние кон­су­ля­ра Като­на в зва­ние воен­но­го три­бу­на под коман­ду Тибе­рия Сем­п­ро­ния Лон­га (560) [194 г.] и поступ­ле­ние Мания Глаб­ри­о­на на такую же долж­ность (563) [191 г.] были уже как бы демон­стра­ци­я­ми про­тив ново­мод­ной спе­си. Преж­де выра­жен­ная толь­ко один раз при­зна­тель­ность общи­ны слу­жи­ла доста­точ­ной награ­дой за ока­зан­ную услу­гу, а теперь каж­дая заслу­га как буд­то дава­ла пра­во на посто­ян­ные внеш­ние отли­чия. Одер­жав­ший победу при Милах (494) [260 г.] Гай Дуи­лий добил­ся того, что когда он про­хо­дил вече­ром по рим­ским ули­цам, впе­ре­ди него шли факель­щик и флей­тист. Ста­туи и памят­ни­ки, воз­дви­гав­ши­е­ся очень часто на соб­ст­вен­ный счет тех, в честь кого воз­дви­га­лись, сде­ла­лись таким обык­но­вен­ным явле­ни­ем, что мож­но было бы в шут­ку счи­тать за отли­чие, если кто-нибудь обхо­дил­ся и без них. Но таких носив­ших чисто слу­чай­ный харак­тер поче­стей ско­ро ока­за­лось недо­ста­точ­но. По слу­чаю одер­жан­ных побед ста­ли давать посто­ян­ные про­зви­ща и победи­те­лю и его потом­кам; это обык­но­ве­ние было введе­но глав­ным обра­зом победи­те­лем при Заме, кото­рый сам стал носить про­зви­ще Афри­кан­ско­го, а сво­е­му бра­ту и двою­род­но­му бра­ту доста­вил про­зви­ща — пер­во­му Ази­ат­ско­го, а вто­ро­му — Испан­ско­го¹⁰. При­ме­ру высо­ко­по­став­лен­ных лиц сле­до­ва­ли и незнат­ные. Если гос­под­ст­во­вав­шее сосло­вие не брез­го­ва­ло уста­нав­ли­вать раз­ли­чия в ран­гах при похо­ро­нах и декре­ти­ро­ва­ло быв­ше­му цен­зо­ру пур­пу­ро­вый саван, то нель­зя было пори­цать воль­ноот­пу­щен­ни­ков за жела­ние укра­шать их сыно­вей пур­пу­ро­вой кай­мой, воз­буж­дав­шей столь силь­ную зависть. Туни­ка, пер­стень и ладан­ка ста­ли слу­жить отли­чи­ем не толь­ко граж­да­ни­на и граж­дан­ки от ино­зем­цев и рабов, но и сво­бод­но­рож­ден­ных от быв­ших рабов, сыно­вей сво­бод­но­рож­ден­ных роди­те­лей от сыно­вей воль­ноот­пу­щен­ни­ков, сыно­вей всад­ни­че­ских и сена­тор­ских от обык­но­вен­ных граж­дан, потом­ков куруль­ных родов от обык­но­вен­ных сена­то­ров — и все это в той самой общине, где все хоро­шее и вели­кое было делом граж­дан­ско­го равен­ства!

Сре­ди оппо­зи­ции повто­рял­ся такой же раз­лад, какой суще­ст­во­вал в общине. Пат­риоты, опи­ра­ясь на кре­стьян­ство, гром­ко тре­бу­ют рефор­мы; дема­го­ги, опи­ра­ясь на сто­лич­ную чернь, начи­на­ют свою работу. Хотя эти два тече­ния не могут быть совер­шен­но отде­ле­ны одно от дру­го­го и неред­ко сли­ва­ют­ся одно с дру­гим, но, рас­смат­ри­вая их, мы долж­ны гово­рить о каж­дом из них порознь.

Пар­тия рефор­мы. Катон

Пар­тия рефор­мы пред­став­ля­ет­ся нам как бы вопло­тив­шей­ся в лице Мар­ка Пор­ция Като­на (520—605) [234—149 гг.]. Так как Катон был послед­ним выдаю­щим­ся государ­ст­вен­ным чело­ве­ком, кото­рый еще с.636 при­дер­жи­вал­ся систе­мы, огра­ни­чи­вав­шей­ся вла­ды­че­ст­вом над Ита­ли­ей и отка­зы­вав­шей­ся от все­мир­но­го вла­ды­че­ства, то впо­след­ст­вии его счи­та­ли образ­цом насто­я­ще­го рим­ля­ни­на ста­ро­го зака­ла; было бы еще более пра­виль­но счи­тать его пред­ста­ви­те­лем оппо­зи­ции рим­ско­го сред­не­го сосло­вия, про­ти­во­сто­яв­шим ново­му эллин­ско-кос­мо­по­ли­ти­че­ско­му ноби­ли­те­ту. Он родил­ся и вырос паха­рем, но был при­вле­чен к поли­ти­че­ско­му попри­щу сво­им сосе­дом по име­нию, одним из тех немно­гих знат­ных лиц, кото­рые не сочув­ст­во­ва­ли тен­ден­ци­ям сво­его вре­ме­ни, — Луци­ем Вале­ри­ем Флак­ком: чест­ный пат­ри­ций видел в этом суро­вом сабин­ском паха­ре имен­но тако­го чело­ве­ка, кото­рый был нужен, для того чтобы про­ти­во­дей­ст­во­вать духу того вре­ме­ни, и не обма­нул­ся в нем. Под покро­ви­тель­ст­вом Флак­ка и по обы­чаю доб­ро­го ста­ро­го вре­ме­ни Катон стал слу­жить сове­том и делом сво­им сограж­да­нам и рес­пуб­ли­ке и достиг кон­суль­ства, три­ум­фа и даже цен­зор­ско­го зва­ния. Всту­пив в граж­дан­ское опол­че­ние на сем­на­дца­том году от роду, он про­де­лал всю ган­ни­ба­лов­скую вой­ну, от бит­вы при Тра­зи­мен­ском озе­ре до бит­вы при Заме, слу­жил под началь­ст­вом Мар­цел­ла и Фабия, Неро­на и Сци­пи­о­на, сра­жал­ся под Тарен­том и под Сеной, в Афри­ке, в Сар­ди­нии, в Испа­нии и в Македо­нии и про­явил оди­на­ко­вые спо­соб­но­сти и как сол­дат, и как штаб-офи­цер, и как глав­но­ко­ман­дую­щий. На рыноч­ной пло­ща­ди он оста­вал­ся тем же, чем и на полях сра­же­ния. Его бес­страш­ная и бой­кая речь, его гру­бое и мет­кое кре­стьян­ское ост­ро­умие, его зна­ние рим­ско­го пра­ва и поло­же­ния рим­ских обще­ст­вен­ных дел, его неве­ро­ят­ная подвиж­ность и его желез­ная нату­ра сна­ча­ла доста­ви­ли ему извест­ность в сосед­них горо­дах, а потом, когда он высту­пил на более широ­кое попри­ще — на сто­лич­ной пло­ща­ди и в сто­лич­ной курии, он сде­лал­ся самым вли­я­тель­ным адво­ка­том и поли­ти­че­ским ора­то­ром сво­его вре­ме­ни. Он стал дей­ст­во­вать в том же духе, в каком впер­вые стал дей­ст­во­вать Маний Курий, кото­рый был в его гла­зах иде­а­лом рим­ско­го государ­ст­вен­но­го чело­ве­ка; в тече­ние всей сво­ей дол­гой жиз­ни он чест­но и как умел борол­ся с про­ры­вав­ше­ю­ся со всех сто­рон нрав­ст­вен­ной испор­чен­но­стью и даже на восемь­де­сят пятом году жиз­ни еще рато­вал на город­ской пло­ща­ди про­тив ново­го духа вре­мен. Он был вовсе не кра­сив: по сло­вам его вра­гов, у него были зеле­ные гла­за и рыжие воло­сы; он вовсе не был вели­ким чело­ве­ком и все­го менее мог счи­тать­ся даль­но­вид­ным поли­ти­ком. Будучи чело­ве­ком по при­ро­де огра­ни­чен­ным как в поли­ти­че­ском отно­ше­нии, так и в нрав­ст­вен­ном и имея посто­ян­но на уме и на язы­ке иде­ал доб­ро­го ста­ро­го вре­ме­ни, он упря­мо пре­зи­рал все новое. Стро­го­стью к само­му себе он оправ­ды­вал перед собой свою бес­по­щад­ную взыс­ка­тель­ность и стро­гость ко все­му и ко всем; спра­вед­ли­вый и чест­ный, он не был спо­со­бен пони­мать ника­ких обя­зан­но­стей, выхо­див­ших за пре­де­лы поли­цей­ско­го бла­го­устрой­ства и купе­че­ской чест­но­сти; враг как вся­ко­го плу­тов­ства и вся­кой низо­сти, так и вся­кой изыс­кан­но­сти и гени­аль­но­сти и преж­де все­го враг сво­их вра­гов, он нико­гда не пытал­ся уни­что­жить источ­ник зла и в тече­ние всей сво­ей жиз­ни борол­ся толь­ко с симп­то­ма­ми это­го зла и осо­бен­но с отдель­ны­ми лица­ми. Сто­яв­шая во гла­ве управ­ле­ния знать смот­ре­ла свы­со­ка на кри­ку­на, у кото­ро­го не было зна­ме­ни­тых пред­ков, и не без осно­ва­ния счи­та­ла себя гораздо более даль­но­зор­кой. Но при­кры­вав­ша­я­ся внеш­ни­ми фор­ма­ми изя­ще­ства нрав­ст­вен­ная испор­чен­ность, кото­рая раз­ви­лась и внут­ри и вне сена­та, втайне дро­жа­ла от стра­ха перед ста­рым блю­сти­те­лем нра­вов, обхо­див­шим­ся со все­ми с.637 с гор­до­стью рес­пуб­ли­кан­ца, — перед покры­тым руб­ца­ми от ран вете­ра­ном ган­ни­ба­лов­ской вой­ны, перед высо­ковли­я­тель­ным сена­то­ром и идо­лом рим­ских зем­ле­паш­цев. Каж­до­му из сво­их знат­ных сото­ва­ри­щей Катон пооче­ред­но и пуб­лич­но предъ­яв­лял спи­сок его пре­гре­ше­ний, впро­чем не осо­бен­но гоня­ясь за дока­за­тель­ства­ми сво­их обви­не­ний и нахо­дя осо­бое наслаж­де­ние, если это каса­лось людей, чем-нибудь ему насо­лив­ших или его обидев­ших. Так же бес­страш­но ули­чал и пори­цал он пуб­лич­но граж­дан­ство за вся­кую новую неспра­вед­ли­вость, за вся­кое новое бес­чин­ство. Его про­пи­тан­ные жел­чью напад­ки доста­ви­ли ему бес­чис­лен­ных вра­гов, а с тогдаш­ни­ми самы­ми могу­ще­ст­вен­ны­ми кли­ка­ми зна­ти, осо­бен­но со Сци­пи­о­на­ми и Фла­ми­ни­на­ми, он жил в откры­той непри­ми­ри­мой враж­де; сорок четы­ре раза он под­вер­гал­ся пуб­лич­ным обви­не­ни­ям. Но при пода­че голо­сов кре­стьян­ство все­гда отста­и­ва­ло это­го бес­по­щад­но­го побор­ни­ка реформ, из чего ясно вид­но, как еще был в то вре­мя силен в рим­ском сред­нем сосло­вии тот дух, кото­рый помог рим­ля­нам пере­не­сти пора­же­ние при Кан­нах; а когда Катон и его знат­ный еди­но­мыш­лен­ник Луций Флакк высту­пи­ли в 570 г. [184 г.] кан­дида­та­ми на зва­ние цен­зо­ра и зара­нее заяви­ли, что наме­ре­ва­ют­ся, состоя в этой долж­но­сти, ради­каль­но очи­стить состав граж­дан­ства, начи­ная с тех, кто сто­ит в его гла­ве, то эти оба, вну­шав­ших столь­ко стра­ха, кан­дида­та были выбра­ны граж­дан­ст­вом, несмот­ря на про­ти­во­дей­ст­вие зна­ти; эта знать даже не была в состо­я­нии вос­пре­пят­ст­во­вать, чтобы вели­кий празд­ник очи­ще­ния дей­ст­ви­тель­но состо­ял­ся; тогда были, меж­ду про­чим, исклю­че­ны брат Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го из спис­ка всад­ни­ков и брат осво­бо­ди­те­ля гре­ков из спис­ка сена­то­ров.

Поли­цей­ская рефор­ма

Эта борь­ба с отдель­ны­ми лица­ми и мно­го­раз­лич­ные попыт­ки обуздать дух вре­ме­ни посред­ст­вом судеб­ных и поли­цей­ских мер были достой­ны ува­же­ния по тому чув­ству, кото­рым были вну­ше­ны; но они смог­ли лишь на корот­кое вре­мя сдер­жать поток нрав­ст­вен­ной испор­чен­но­сти. Если достой­но вни­ма­ния то, что несмот­ря на уси­ле­ние без­нрав­ст­вен­но­сти или, вер­нее, бла­го­да­ря ему, Катон мог разыг­ры­вать свою поли­ти­че­скую роль, то не менее достой­но вни­ма­ния и то, что ста­ра­ния Като­на устра­нить кори­фе­ев про­тив­ной пар­тии были так же неудач­ны, как и ста­ра­ние устра­нить его само­го. Судеб­ные пре­сле­до­ва­ния за непра­виль­ную отчет­ность, кото­рые воз­буж­да­лись и им самим и его еди­но­мыш­лен­ни­ка­ми, оста­ва­лись, по мень­шей мере в поли­ти­че­ских слу­ча­ях, столь же без­успеш­ны­ми, как и направ­лен­ные про­тив Като­на пуб­лич­ные обви­не­ния. Немно­го более успе­ха име­ли и те поли­цей­ские поста­нов­ле­ния, кото­рые изда­ва­лись в тече­ние этой эпо­хи в чрез­вы­чай­ном мно­же­стве с целью умень­шить рос­кошь и вве­сти береж­ли­вость и порядок в домаш­нем хозяй­стве и о кото­рых нам еще при­дет­ся упо­ми­нать, когда будет идти речь о сель­ском хозяй­стве.

Разда­ча пахот­ных земель

Гораздо более прак­тич­ны и полез­ны были попыт­ки про­ти­во­дей­ст­во­вать нрав­ст­вен­но­му упад­ку кос­вен­ным путем; бес­спор­но пер­вое место меж­ду попыт­ка­ми это­го рода зани­ма­ют разда­чи пахот­ных участ­ков из государ­ст­вен­ных земель. Эти разда­чи про­из­во­ди­лись в боль­шом чис­ле и в широ­ком мас­шта­бе в про­ме­жу­ток вре­ме­ни меж­ду пер­вой и вто­рой вой­на­ми с Кар­фа­ге­ном и сно­ва после окон­ча­ния этой послед­ней вой­ны и до кон­ца рас­смат­ри­вае­мо­го пери­о­да; самы­ми зна­чи­тель­ны­ми из них были: разда­ча пицен­ских вла­де­ний Гаем Фла­ми­ни­ем в 522 г. [232 г.], осно­ва­ние вось­ми новых при­мор­ских коло­ний в 560 г. [194 г.] и глав­ным обра­зом обшир­ная коло­ни­за­ция мест­но­сти меж­ду Апен­ни­на­ми и По путем осно­ва­ния латин­ских коло­ни­аль­ных горо­дов с.638 Пла­цен­ции, Кре­мо­ны, Боно­нии и Акви­леи и граж­дан­ских коло­ний Потен­ции, Пизав­ра, Мути­ны, Пар­мы и Луны в 536 и 565—577 гг. [218, 189—177 гг.] Эти бла­готвор­ные меры долж­ны быть в основ­ной части при­пи­са­ны дея­тель­но­сти пар­тии рефор­мы. Они были при­ня­ты по тре­бо­ва­нию Като­на и его еди­но­мыш­лен­ни­ков, ука­зы­вав­ших, с одной сто­ро­ны, на опу­сто­ше­ние, про­из­веден­ное в Ита­лии вой­ной с Ган­ни­ба­лом, и на страш­ное умень­ше­ние зем­ледель­че­ских участ­ков и вооб­ще сво­бод­но­го ита­лий­ско­го насе­ле­ния, а с дру­гой сто­ро­ны — на обшир­ные зем­ли, кото­ры­ми знать вла­де­ла как сво­ей соб­ст­вен­но­стью в циз­аль­пин­ской Гал­лии, Сам­нии, Апу­лии и брет­тий­ской стране; хотя рим­ское пра­ви­тель­ство, по всей веро­ят­но­сти, не выпол­ни­ло этих тре­бо­ва­ний в той мере, в какой мог­ло и долж­но было бы выпол­нить, все-таки оно не оста­ви­ло без вни­ма­ния пре­до­сте­ре­же­ние это­го бла­го­ра­зум­но­го чело­ве­ка.

Рефор­мы воен­ной служ­бы

В том же духе было вне­сен­ное Като­ном в сенат пред­ло­же­ние про­ти­во­дей­ст­во­вать упад­ку граж­дан­ской кон­ни­цы посред­ст­вом учреж­де­ния четы­рех­сот новых всад­ни­че­ских долж­но­стей. В государ­ст­вен­ной казне не было недо­стат­ка в нуж­ных для того денеж­ных сред­ствах; но это пред­ло­же­ние не име­ло успе­ха, оче­вид­но, вслед­ст­вие стрем­ле­ний зна­ти к исклю­чи­тель­но­му вла­ды­че­ству и вслед­ст­вие ее ста­ра­ния не допус­кать в граж­дан­скую кон­ни­цу тех, кото­рые были толь­ко кава­ле­ри­ста­ми, но не при­над­ле­жа­ли к сосло­вию всад­ни­ков. Зато тяже­лые тре­бо­ва­ния воен­но­го вре­ме­ни, побудив­шие рим­ское пра­ви­тель­ство сде­лать (к сча­стью неудав­шу­ю­ся) попыт­ку наби­рать в армию сол­дат, по восточ­но­му обык­но­ве­нию, на неволь­ни­чьем рын­ке, заста­ви­ли его смяг­чить преж­ние тре­бо­ва­ния для при­е­ма в граж­дан­скую армию — пони­зить низ­ший раз­мер цен­за в 11 тысяч ассов (300 тале­ров) и не тре­бо­вать дока­за­тельств сво­бод­но­го про­ис­хож­де­ния. Не толь­ко сво­бод­но­рож­ден­ные, зна­чив­ши­е­ся по цен­зу меж­ду 4 тыся­ча­ми (115 тале­ров) и 1 500 (43 тале­ра) асса­ми, а так­же и все воль­ноот­пу­щен­ни­ки были при­вле­че­ны к служ­бе во фло­те; и для леги­о­не­ров низ­ший раз­мер цен­за был умень­шен до 4 тысяч ассов (115 тале­ров), и в край­них слу­ча­ях ста­ли при­ни­мать в граж­дан­скую пехоту как людей, обя­зан­ных слу­жить во фло­те, так и тех, кото­рые были зане­се­ны в ценз меж­ду 1 500 (43 тале­ра) и 375 (11 тале­ров) асса­ми. Эти ново­введе­ния, отно­ся­щи­е­ся, по всей веро­ят­но­сти, к кон­цу пред­ше­ст­во­вав­шей или нача­лу рас­смат­ри­вае­мой эпо­хи, точ­но так же как и Сер­ви­е­ва воен­ная рефор­ма, не были вызва­ны домо­га­тель­ства­ми какой-либо пар­тии, но тем не менее они были очень выгод­ны для демо­кра­ти­че­ской пар­тии, так как с граж­дан­ски­ми повин­но­стя­ми неиз­беж­но при­хо­дят в рав­но­ве­сие сна­ча­ла граж­дан­ские при­тя­за­ния, а затем и граж­дан­ские пра­ва.

Рефор­ма цен­ту­рий

Бед­ня­ки и воль­ноот­пу­щен­ни­ки при­об­ре­ли неко­то­рое зна­че­ние в рес­пуб­ли­ке с тех пор, как ста­ли ей слу­жить, и глав­ным обра­зом отсюда про­изо­шла одна из самых важ­ных реформ того вре­ме­ни — пре­об­ра­зо­ва­ние цен­ту­ри­аль­ных коми­ций, имев­шее место, по всей веро­ят­но­сти, не ранее того года, в кото­ром окон­чи­лась вой­на из-за обла­да­ния Сици­ли­ей (513) [241 г.]. По преж­не­му поряд­ку в цен­ту­ри­аль­ных коми­ци­ях хотя голо­со­ва­ли уже не одни осед­лые жите­ли, как то было до рефор­мы Аппия Клав­дия, одна­ко пре­об­ла­да­ли в них все еще зажи­точ­ные люди: сна­ча­ла голо­со­ва­ли всад­ни­ки, т. е. пат­ри­ци­ан­ско-пле­бей­ская знать, потом те, кото­рые зна­чи­лись выше всех по цен­зу, т. е. те, кото­рые предъ­яви­ли цен­зо­ру соб­ст­вен­ность¹¹ по с.639 мень­шей мере в 100 тысяч ассов (2 900 тале­ров); а когда эти два раз­ряда людей дей­ст­во­ва­ли заод­но, этим решал­ся резуль­тат вся­ко­го голо­со­ва­ния. Пра­во сле­дую­щих четы­рех подат­ных раз­рядов на уча­стие в голо­со­ва­нии име­ло сомни­тель­ный вес: пра­во тех, кото­рые сто­я­ли по цен­зу ниже низ­ше­го раз­ряда в 11 тысяч ассов (300 тале­ров), было в сущ­но­сти при­зрач­ным. При новых поряд­ках хотя всад­ни­че­ство и сохра­ни­ло свои осо­бые раз­ряды, но пра­во пода­чи голо­сов в пер­вой оче­реди было у него отня­то и пере­да­но осо­бо­му раз­ряду, выбран­но­му по жре­бию из среды пер­во­го клас­са. Пра­во зна­ти пода­вать голо­са в пер­вой оче­реди име­ло гро­мад­ное зна­че­ние, в осо­бен­но­сти в ту эпо­ху, когда ее вли­я­ние на граж­дан­ство фак­ти­че­ски неуклон­но воз­рас­та­ло. Дей­ст­ви­тель­но, мы видим, что юнкер­ство еще было в то вре­мя так силь­но, что мог­ло заме­щать исклю­чи­тель­но сво­и­ми людь­ми долж­ность вто­ро­го кон­су­ла вплоть до кон­ца это­го пери­о­да (до 582 г.) [172 г.] и долж­ность вто­ро­го цен­зо­ра даже при сле­дую­щем поко­ле­нии (до 623 г.) [131 г.], несмот­ря на то, что к заня­тию этих долж­но­стей закон допус­кал как пат­ри­ци­ев, так и пле­бе­ев; а в самую опас­ную мину­ту из всех, какие при­хо­ди­лось пере­жи­вать рим­ской рес­пуб­ли­ке, во вре­мя кри­зи­са, вызван­но­го пора­же­ни­ем при Кан­нах, это юнкер­ство было в состо­я­нии анну­ли­ро­вать вполне закон­ный выбор счи­тав­ше­го­ся самым спо­соб­ным из пол­ко­вод­цев пле­бея Мар­цел­ла на место кон­су­ла, осво­бо­див­ше­е­ся вслед­ст­вие смер­ти пат­ри­ция Пав­ла, — и посту­пи­ло оно так толь­ко пото­му, что Мар­целл был пле­бей. При этом, конеч­но, хоро­шо харак­те­ри­зу­ют сущ­ность рефор­мы те фак­ты, что пра­во пода­чи голо­сов в пер­вой оче­реди было отня­то толь­ко у зна­ти, а не у лиц выс­ше­го окла­да и что, будучи отня­то толь­ко у всад­ни­че­ских цен­ту­рий, оно пере­шло не к изби­ра­те­лям, избран­ным по жре­бию из все­го граж­дан­ства, а исклю­чи­тель­но к пер­во­му раз­ряду. Этот послед­ний, как и вооб­ще пять раз­рядов, остал­ся без изме­не­ния, толь­ко гра­ни­ца меж­ду ними веро­ят­но пере­дви­ну­лась кни­зу в том смыс­ле, что низ­ший ценз как для служ­бы в леги­оне, так и для пра­ва голо­со­ва­ния в цен­ту­ри­ях был пони­жен с 11 тысяч до 4 тысяч ассов. Сверх того, в фор­маль­ном сохра­не­нии преж­них раз­ме­ров цен­за при общем повы­ше­нии иму­ще­ст­вен­но­го уров­ня заклю­ча­лось извест­ное рас­ши­ре­ние пра­ва голо­со­ва­ния в демо­кра­ти­че­ском направ­ле­нии. Общее чис­ло отде­ле­ний так­же оста­лось без изме­не­ния; но если ранее, как было ска­за­но, с.640 в 193 голо­су­ю­щих цен­ту­ри­ях боль­шин­ство при­над­ле­жа­ло одним толь­ко 18 всад­ни­че­ским цен­ту­ри­ям и 80 цен­ту­ри­ям пер­во­го раз­ряда, то после рефор­мы чис­ло голо­сов пер­во­го раз­ряда было пони­же­но до 70, в резуль­та­те чего по край­ней мере вто­рой раз­ряд полу­чил воз­мож­ность голо­со­вать при любых обсто­я­тель­ствах. Еще более важ­ное зна­че­ние име­ла связь, кото­рая была уста­нов­ле­на меж­ду изби­ра­тель­ны­ми отде­ле­ни­я­ми и поряд­ком триб и кото­рая фак­ти­че­ски яви­лась цен­тром тяже­сти новой рефор­мы. Цен­ту­рии с дав­них пор вели свое нача­ло от триб в том смыс­ле, что при­над­ле­жав­ший к какой-нибудь три­бе дол­жен был быть пере­пи­сан цен­зо­ром к какой-нибудь из цен­ту­рий. С тех пор как к три­бам нача­ли при­пи­сы­вать и неко­рен­ных граж­дан, они тоже ста­ли попа­дать в цен­ту­рии, и, в то вре­мя как на собра­ни­ях по три­бам они огра­ни­чи­ва­лись четырь­мя город­ски­ми квар­та­ла­ми, на собра­ни­ях по цен­ту­ри­ям они были фор­маль­но урав­не­ны с корен­ны­ми граж­да­на­ми, хотя в состав цен­ту­рий, по всей веро­ят­но­сти, и вме­ши­вал­ся цен­зор­ский про­из­вол, обес­пе­чи­вав­ший так­же и на собра­ни­ях по цен­ту­ри­ям пере­вес за граж­да­на­ми, при­пи­сан­ны­ми к сель­ским три­бам. При рефор­ми­ро­ван­ном поряд­ке этот пере­вес был утвер­жден закон­ным обра­зом в том смыс­ле, что из 70 цен­ту­рий пер­во­го раз­ряда каж­дой три­бе было пре­до­став­ле­но две цен­ту­рии и, сле­до­ва­тель­но, неко­рен­ные граж­дане полу­чи­ли все­го толь­ко восемь; ана­ло­гич­ным обра­зом и в про­чих четы­рех раз­рядах пере­вес обес­пе­чи­вал­ся за корен­ны­ми граж­да­на­ми. В том же смыс­ле было отме­не­но и суще­ст­во­вав­шее до того урав­не­ние в пра­вах голо­со­ва­ния меж­ду воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми и сво­бод­но­рож­ден­ны­ми, при­чем воль­ноот­пу­щен­ни­ки — корен­ные жите­ли — были при­чис­ле­ны к четы­рем город­ским три­бам. Это было сде­ла­но в 534 г. [220 г.] одним из зна­ме­ни­тей­ших при­вер­жен­цев пар­тии рефор­мы, цен­зо­ром Гаем Фла­ми­ни­ем, и спу­стя 50 лет (585) [169 г.] под­твер­жде­но и уси­ле­но отцом обо­их ини­ци­а­то­ров рим­ской рево­лю­ции, цен­зо­ром Тибе­ри­ем Сем­п­ро­ни­ем Грак­хом. Эта рефор­ма цен­ту­рий, быть может во всей сво­ей сово­куп­но­сти так­же исхо­див­шая от Фла­ми­ния, яви­лась пер­вым важ­ным изме­не­ни­ем кон­сти­ту­ции, кото­ро­го новая оппо­зи­ция доби­лась от ноби­ли­те­та пер­вой победой насто­я­щей демо­кра­тии. Сущ­ность этой рефор­мы заклю­ча­ет­ся частью в огра­ни­че­нии цен­зор­ско­го про­из­во­ла, частью в огра­ни­че­нии вли­я­ния, с одной сто­ро­ны, ноби­ли­те­та, а с дру­гой — неко­рен­ных граж­дан и воль­ноот­пу­щен­ни­ков, т. е. в пре­об­ра­зо­ва­нии цен­ту­ри­аль­ных коми­ций соглас­но с тем прин­ци­пом, кото­рый уже пре­об­ла­дал в коми­ци­ях по три­бам; это было целе­со­об­раз­но уже пото­му, что выбо­ры, рас­смот­ре­ние зако­но­про­ек­тов, уго­лов­ные пре­сле­до­ва­ния и вооб­ще все дела, тре­бо­вав­шие содей­ст­вия граж­дан­ства, про­из­во­ди­лись в коми­ци­ях по три­бам, а непо­во­рот­ли­вые цен­ту­рии созы­ва­лись боль­шей частью толь­ко тогда, когда это­го обя­за­тель­но тре­бо­ва­ли зако­ны или уста­но­вив­ши­е­ся обы­чаи — для выбо­ра цен­зо­ров, кон­су­лов и пре­то­ров и для объ­яв­ле­ния насту­па­тель­ной вой­ны. Отсюда вид­но, что эта рефор­ма не внес­ла в государ­ст­вен­ную кон­сти­ту­цию ника­ко­го ново­го прин­ци­па, а толь­ко дала более широ­кое при­ме­не­ние прин­ци­пу, уже дав­но полу­чив­ше­му решаю­щее зна­че­ние на тех собра­ни­ях граж­дан, кото­рые все­го чаще соби­ра­лись и име­ли самое важ­ное зна­че­ние. Ее демо­кра­ти­че­ские, но вовсе не дема­го­ги­че­ские тен­ден­ции ясно обна­ру­жи­ва­ют­ся в той пози­ции, какую она заня­ла по отно­ше­нию к под­лин­ным опо­рам вся­кой дей­ст­ви­тель­но рево­лю­ци­он­ной пар­тии — про­ле­та­ри­а­ту и воль­ноот­пу­щен­ни­кам. Поэто­му и не сле­ду­ет при­да­вать слиш­ком боль­шо­го прак­ти­че­ско­го зна­че­ния с.641 этой пере­мене в поряд­ке пода­чи голо­сов на пер­во­на­чаль­ных народ­ных собра­ни­ях. Новый изби­ра­тель­ный закон не поме­шал одно­вре­мен­но­му воз­ник­но­ве­нию ново­го поли­ти­че­ски при­ви­ле­ги­ро­ван­но­го сосло­вия и в сущ­но­сти едва ли даже затруд­нил его. В том, что мы не в состо­я­нии ни в чем под­ме­тить фак­ти­че­ско­го вли­я­ния этой зна­ме­ни­той рефор­мы на ход поли­ти­че­ских дел, вино­ва­та конеч­но не одна толь­ко скудость дошед­ших до нас пре­да­ний. Впро­чем, с этой рефор­мой сто­ят в тес­ной свя­зи и ранее упо­мя­ну­тое упразд­не­ние тех рим­ских граж­дан­ских общин, кото­рые были лише­ны пра­ва голо­са, и их посте­пен­ное сли­я­ние с общи­ной пол­но­прав­ных граж­дан. Ниве­ли­ру­ю­щий дух пар­тии про­грес­са есте­ствен­но стре­мил­ся к устра­не­нию вся­ких раз­ли­чий в сред­нем сосло­вии, а про­пасть, отде­ляв­шая граж­дан от неграж­дан, в то же вре­мя ста­но­ви­лась все более и более широ­кой и глу­бо­кой.

Резуль­тат стрем­ле­ний к рефор­мам

Под­во­дя итог все­му, чего жела­ла и чего достиг­ла пар­тия рефор­мы того вре­ме­ни, мы най­дем, что она с несо­мнен­ны­ми пат­рио­тиз­мом и энер­ги­ей ста­ра­лась про­ти­во­дей­ст­во­вать и до извест­ной сте­пе­ни про­ти­во­дей­ст­во­ва­ла уси­ли­вав­ше­му­ся упад­ку нации, осо­бен­но исчез­но­ве­нию кре­стьян­ско­го сосло­вия и ста­рин­ной стро­гой нрав­ст­вен­но­сти и береж­ли­во­сти и вме­сте с тем чрез­мер­но­му поли­ти­че­ско­му пре­об­ла­да­нию ново­го ноби­ли­те­та. Но в ее дея­тель­но­сти не вид­но ника­кой выс­шей поли­ти­че­ской цели. В этой оппо­зи­ции, конеч­но, нахо­ди­ли для себя вер­ное и силь­ное выра­же­ние и недо­воль­ство тол­пы и нрав­ст­вен­ное него­до­ва­ние луч­ших людей, но мы не видим у нее ни ясно­го пони­ма­ния при­чин зла, ни твер­до обду­ман­но­го пла­на улуч­ше­ния в целом. Как ни достой­ны ува­же­ния все ее стрем­ле­ния, в них про­гляды­ва­ет какая-то необ­ду­ман­ность; чисто обо­ро­ни­тель­ное поло­же­ние ее при­вер­жен­цев не пред­ве­ща­ет хоро­ших резуль­та­тов. Труд­но решить, мог ли чело­ве­че­ский ум вооб­ще исце­лить неду­ги, но сами рим­ские рефор­ма­то­ры того вре­ме­ни, как нам кажет­ся, были ско­рее хоро­ши­ми граж­да­на­ми, чем хоро­ши­ми поли­ти­ка­ми, и вели­кую борь­бу ста­ро­го граж­дан­ства с новым кос­мо­по­ли­тиз­мом вели как-то неуме­ло и по-мещан­ски.

Дема­го­гия

Но как рядом с граж­дан­ст­вом появи­лась в то вре­мя чернь, так и рядом с достой­ной ува­же­ния и полез­ной оппо­зи­ци­ей появи­лась льстя­щая народ­ной тол­пе дема­го­гия. Уже Като­ну было зна­ко­мо ремес­ло людей, в кото­рых болез­нен­ная наклон­ность к крас­но­бай­ству так же силь­на, как у иных быва­ет силь­на болез­нен­ная наклон­ность к пьян­ству и спяч­ке; когда эти люди не нахо­дят доб­ро­воль­ных слу­ша­те­лей, они запа­са­ют­ся наем­ны­ми; им вни­ма­ют, как рыноч­ным шар­ла­та­нам, не вслу­ши­ва­ясь в их сло­ва, но на них, конеч­но, не пола­га­ет­ся тот, кому нуж­на помощь. Сво­им обыч­ным рез­ким тоном пре­ста­ре­лый Катон опи­сы­ва­ет этих вышко­лен­ных по образ­цу гре­че­ских рыноч­ных крас­но­ба­ев, отпус­каю­щих шуточ­ки и ост­ро­ты, пою­щих и пля­шу­щих и все­гда на все гото­вых молод­чи­ков; по его мне­нию, такие люди все­го более год­ны для того, чтобы разыг­ры­вать на пуб­лич­ных про­цес­си­ях роль пая­цев и бол­тать с пуб­ли­кой; за кусок хле­ба они гото­вы делать все, что им при­ка­жут, — и гово­рить и мол­чать. Дей­ст­ви­тель­но, дема­го­ги это­го рода были худ­ши­ми из вра­гов рефор­мы. В то вре­мя как при­вер­жен­цы послед­ней стре­ми­лись глав­ным обра­зом повсюду к улуч­ше­нию нра­вов, дема­го­гия сто­я­ла лишь за огра­ни­че­ние пра­ви­тель­ст­вен­ной вла­сти и рас­ши­ре­ние прав граж­дан­ства.

Отме­на дик­та­ту­ры

В пер­вом отно­ше­нии самым важ­ным ново­введе­ни­ем была фак­ти­че­ская отме­на дик­та­ту­ры. Кри­зис, вызван­ный в 537 г. [217 г.] Квин­том Фаби­ем и его попу­ляр­ным про­тив­ни­ком, нанес с.642 смер­тель­ный удар это­му иско­ни непо­пу­ляр­но­му учреж­де­нию. Хотя пра­ви­тель­ство еще раз после того (538) [216 г.], а имен­но под непо­сред­ст­вен­ным впе­чат­ле­ни­ем бит­вы при Кан­нах, назна­чи­ло дик­та­то­ра для коман­до­ва­ния арми­ей, одна­ко в мир­ное вре­мя оно уже не осме­ли­ва­лось при­бе­гать к такой мере, и, после того как дик­та­то­ры еще назна­ча­лись несколь­ко раз (в послед­ний раз в 552 г. [202 г.]) по пред­ва­ри­тель­но­му ука­за­нию самих граж­дан для заве­до­ва­ния город­ски­ми дела­ми, эта долж­ность без фор­маль­но­го упразд­не­ния фак­ти­че­ски вышла из употреб­ле­ния. Соеди­нен­ная в одно целое искус­ст­вен­ным путем, систе­ма рим­ско­го государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния утра­ти­ла вслед­ст­вие это­го очень полез­ное сред­ство вос­пол­нять недо­стат­ки ее свое­об­раз­ной кол­ле­ги­аль­ной маги­ст­ра­ту­ры, а пра­ви­тель­ство, от кото­ро­го зави­се­ло назна­че­ние дик­та­то­ра, т. е. вре­мен­ное отре­ше­ние кон­су­лов от долж­но­сти и вме­сте с тем ука­за­ние лица, кото­рое долж­но быть выбра­но в дик­та­то­ры, лиши­лось одно­го из сво­их глав­ных орудий управ­ле­ния. Эта утра­та была крайне неудо­вле­тво­ри­тель­но вос­пол­не­на тем, что в чрез­вы­чай­ных слу­ча­ях, глав­ным обра­зом если вне­зап­но вспы­хи­ва­ли вос­ста­ние или вой­на, сенат стал обле­кать назна­чен­ных на срок долж­ност­ных лиц чем-то вро­де дик­та­тор­ской вла­сти, пору­чая им при­ни­мать по их усмот­ре­нию меры для обще­го бла­га, в резуль­та­те чего созда­ва­лось нечто похо­жее на то, что мы назы­ваем теперь воен­ным поло­же­ни­ем. Вме­сте с тем угро­жаю­щим обра­зом уси­ли­лось вли­я­ние наро­да как на избра­ние долж­ност­ных лиц, так и на государ­ст­вен­ные дела и на вопро­сы управ­ле­ния и финан­сов.

Выбор свя­щен­но­слу­жи­те­лей общи­ны

Жре­че­ские кол­ле­гии и осо­бен­но самые важ­ные в поли­ти­че­ском отно­ше­нии кол­ле­гии све­ду­щих людей попол­ня­лись по ста­ро­му обы­чаю сами собой и сами назна­ча­ли стар­шин, если они пола­га­лись; дей­ст­ви­тель­но, в этих кор­по­ра­ци­ях, пред­на­зна­чав­ших­ся для пере­да­чи из рода в род зна­ния боже­ст­вен­ных вещей, самой под­хо­дя­щей фор­мой избра­ния была кооп­та­ция. Но в то вре­мя (ранее 542 г.) [212 г.] пере­шло от кол­ле­гий к общине хотя еще не пра­во выби­рать чле­нов этих кол­ле­гий, но пра­во выби­рать из среды этих кор­по­ра­ций стар­шин кури­о­нов и пон­ти­фи­ков; это ново­введе­ние не име­ло боль­шой поли­ти­че­ской важ­но­сти, но свиде­тель­ст­во­ва­ло о начи­нав­шей­ся дез­ор­га­ни­за­ции рес­пуб­ли­кан­ских поряд­ков. Одна­ко из свой­ст­вен­но­го рим­ля­нам внеш­не­го ува­же­ния к богам и из опа­се­ния сде­лать какой-нибудь про­мах избра­ние пре­до­став­ля­лось в этих слу­ча­ях неболь­шо­му чис­лу изби­ра­тель­ных окру­гов и, ста­ло быть, не все­му «наро­ду».

Вме­ша­тель­ство общи­ны в дела воен­ные и адми­ни­ст­ра­тив­ные

Более важ­ны были послед­ст­вия уси­ли­вав­ше­го­ся вме­ша­тель­ства граж­дан­ства в лич­ные и дело­вые вопро­сы, касав­ши­е­ся воен­но­го управ­ле­ния и внеш­ней поли­ти­ки. Сюда отно­сят­ся фак­ты, уже упо­мя­ну­тые ранее: пере­ход назна­че­ния орди­нар­ных штаб-офи­це­ров из рук глав­но­ко­ман­дую­ще­го в руки граж­дан­ства; избра­ние вождей оппо­зи­ции в глав­но­ко­ман­дую­щие для вой­ны с Ган­ни­ба­лом; состо­яв­ше­е­ся в 537 г. [217 г.] про­ти­во­за­кон­ное и без­рас­суд­ное поста­нов­ле­ние граж­дан, в силу кото­ро­го выс­шее коман­до­ва­ние арми­ей было разде­ле­но меж­ду непо­пу­ляр­ным гене­ра­лис­си­му­сом и его попу­ляр­ным под­чи­нен­ным, дей­ст­во­вав­шим во всем ему напе­ре­кор и в воен­ном лаге­ре и в сто­ли­це; обви­не­ния, кото­рые были воз­веде­ны три­бу­на­ми на тако­го спо­соб­но­го офи­це­ра, как Мар­целл, за нера­зум­ное и недоб­ро­со­вест­ное веде­ние вой­ны (545) [209 г.] и кото­рые заста­ви­ли, одна­ко, Мар­цел­ла при­ехать из лаге­ря в сто­ли­цу, чтобы удо­сто­ве­рить перед сто­лич­ной пуб­ли­кой свои воен­ные даро­ва­ния; еще более скан­даль­ная попыт­ка путем народ­но­го при­го­во­ра отнять у победи­те­ля при Пидне пра­во на три­умф; с.643 обле­че­ние част­но­го чело­ве­ка экс­тра­ор­ди­нар­ной кон­суль­ской вла­стью, впро­чем состо­яв­ше­е­ся по ини­ци­а­ти­ве сена­та (544) [210 г.]; опас­ная угро­за Сци­пи­о­на, что в слу­чае отка­за сена­та он добьет­ся назна­че­ния его глав­но­ко­ман­дую­щим в Афри­ку путем обра­ще­ния к граж­дан­ству (549) [205 г.]; попыт­ка почти оду­рев­ше­го от често­лю­бия чело­ве­ка скло­нить народ напе­ре­кор пра­ви­тель­ству к объ­яв­ле­нию родос­цам вой­ны, кото­рую нель­зя было оправ­дать ни в каком отно­ше­нии (587) [167 г.]; новая акси­о­ма государ­ст­вен­но­го пра­ва, что вся­кий государ­ст­вен­ный дого­вор всту­па­ет в силу толь­ко после того, как он утвер­жден общи­ной.

Вме­ша­тель­ство общи­ны в финан­со­вое управ­ле­ние

Такое уча­стие граж­дан­ства в делах управ­ле­ния и в назна­че­нии глав­но­ко­ман­дую­щих было чрез­вы­чай­но опас­но; но еще более опас­но было его вме­ша­тель­ство в управ­ле­ние финан­са­ми не толь­ко пото­му, что нару­шать древ­ней­шее и важ­ней­шее из прав пра­ви­тель­ства — пра­во исклю­чи­тель­но заве­до­вать иму­ще­ст­вом общи­ны — зна­чи­ло под­ка­пы­вать­ся под самый корень сенат­ской вла­сти, но и пото­му, что при­сво­ен­ное пер­вич­ны­ми собра­ни­я­ми пра­во раз­ре­шать самый важ­ный из вхо­див­ших в эту сфе­ру вопро­сов — вопрос о разда­че казен­ных земель — гото­ви­ло рес­пуб­ли­ке неиз­беж­ную гибель. Доз­во­лить участ­ни­кам пер­вич­ных собра­ний изда­вать декре­ты о пере­хо­де обще­ст­вен­но­го досто­я­ния в их соб­ст­вен­ный кар­ман было не толь­ко без­рас­суд­ст­вом, но и нача­лом кон­ца; этим спо­со­бом демо­ра­ли­зу­ет­ся самое бла­го­на­ме­рен­ное граж­дан­ство, а тем, кто пред­ла­га­ет такие декре­ты, пре­до­став­ля­ет­ся власть, несов­ме­сти­мая ни с какой сво­бод­ной общи­ной. Как ни была бла­готвор­на разда­ча казен­ных земель и как ни досто­ин был сенат упре­ка вдвойне за то, что путем доб­ро­воль­ной разда­чи отдан­ных под окку­па­цию земель не поло­жил конец само­му опас­но­му сред­ству аги­та­ции, все же одна­ко Гай Фла­ми­ний, обра­тив­ший­ся в 522 г. [232 г.] к граж­дан­ству с пред­ло­же­ни­ем раздать государ­ст­вен­ные зем­ли в Пицен­ском окру­ге, не доста­вил рес­пуб­ли­ке сво­и­ми бла­ги­ми наме­ре­ни­я­ми столь­ко же поль­зы, сколь­ко при­чи­нил ей вреда тем спо­со­бом, к кото­ро­му при­бег­нул. Прав­да, за две­сти пять­де­сят лет до это­го Спу­рий Кас­сий сде­лал такое же пред­ло­же­ние; но как ни похо­жи эти две меры по сво­е­му бук­валь­но­му смыс­лу, меж­ду ними все же лежит глу­бо­кое раз­ли­чие в том отно­ше­нии, что Кас­сий обра­щал­ся по общин­но­му делу к пол­ной жиз­ни и еще само­управ­ляв­шей­ся общине, а Фла­ми­ний — по государ­ст­вен­но­му делу к пер­вич­но­му собра­нию обшир­но­го государ­ства.

Ничто­же­ство коми­ций

Не толь­ко пра­ви­тель­ст­вен­ная пар­тия, но и пар­тия рефор­мы с пол­ным пра­вом счи­та­ла воен­ное, адми­ни­ст­ра­тив­ное и финан­со­вое управ­ле­ние закон­ной сфе­рой дея­тель­но­сти сена­та и ста­ра­лась избе­гать поль­зо­вать­ся фор­маль­ной вла­стью пер­вич­ных собра­ний (уже всту­пив­ших в пери­од непредот­вра­ти­мо­го упад­ка), а тем более ее уси­ли­вать. Даже в самых огра­ни­чен­ных монар­хи­ях ни одно­му монар­ху еще нико­гда не при­хо­ди­лось играть такой ничтож­ной роли, какая выпа­ла на долю само­дер­жав­но­го рим­ско­го наро­да; это было достой­но сожа­ле­ния во мно­гих отно­ше­ни­ях; но при тогдаш­нем поло­же­нии коми­ций это было неиз­беж­но даже по мне­нию при­вер­жен­цев рефор­мы. Отто­го-то Катон и его еди­но­мыш­лен­ни­ки нико­гда не обра­ща­лись к граж­дан­ству с таки­ми пред­ло­же­ни­я­ми, кото­рые были бы втор­же­ни­ем в соб­ст­вен­ную сфе­ру пра­ви­тель­ства; отто­го-то они нико­гда не при­бе­га­ли ни пря­мым, ни околь­ным путем к при­го­во­рам граж­дан­ства, для того чтобы вынудить от сена­та согла­сие на желае­мые ими поли­ти­че­ские и финан­со­вые меры, как, напри­мер, на объ­яв­ле­ние вой­ны Кар­фа­ге­ну или на разда­чу земель­ных участ­ков. Сенат­ское с.644 прав­ле­ние пожа­луй и было пло­хо, но пер­вич­ные собра­ния вовсе не были в состо­я­нии управ­лять. Нель­зя ска­зать, чтобы в них пре­об­ла­да­ло небла­го­на­ме­рен­ное боль­шин­ство; напро­тив того, сло­ва ува­жае­мо­го чело­ве­ка, гром­кие тре­бо­ва­ния чести и еще более гром­кие тре­бо­ва­ния необ­хо­ди­мо­сти еще нахо­ди­ли отклик в коми­ци­ях и пред­о­хра­ня­ли их от пагуб­ных и постыд­ных реше­ний: граж­дан­ство, перед кото­рым оправ­ды­вал­ся Мар­целл, покры­ло позо­ром обви­ни­те­ля, а обви­ня­е­мо­го выбра­ло на сле­дую­щий год в кон­су­лы; оно вня­ло убеж­де­ни­ям, что вой­на с Филип­пом необ­хо­ди­ма; оно покон­чи­ло вой­ну с Пер­се­ем, выбрав Пав­ла в глав­но­ко­ман­дую­щие, и оно же почти­ло Пав­ла вполне заслу­жен­ным три­ум­фом. Но для таких избра­ний и для таких реше­ний уже тре­бо­вал­ся какой-то осо­бый подъ­ем, меж­ду тем как в боль­шин­стве слу­ча­ев мас­са сле­по под­чи­ня­лась пер­во­му импуль­су и все реша­ла без­рас­суд­но и слу­чай­но.

Рас­строй­ство систе­мы управ­ле­ния

В государ­стве, как и во вся­ком орга­низ­ме, пере­став­ший дей­ст­во­вать орган ста­но­вит­ся вред­ным, поэто­му ничто­же­ство вер­хов­но­го народ­но­го собра­ния таи­ло в себе нема­лые опас­но­сти. Вся­кое сена­тор­ское мень­шин­ство име­ло закон­ное пра­во апел­ли­ро­вать к коми­ци­ям на реше­ния боль­шин­ства. Для вся­ко­го, кто обла­дал нетруд­ным искус­ст­вом ора­тор­ст­во­вать перед непро­све­щен­ны­ми людь­ми и даже толь­ко был в состо­я­нии сорить день­га­ми, откры­вал­ся путь к дости­же­нию долж­но­стей или к испра­ши­ва­нию в свою поль­зу народ­ных поста­нов­ле­ний, кото­рым были обя­за­ны под­чи­нять­ся и долж­ност­ные лица и пра­ви­тель­ство. Этим объ­яс­ня­ют­ся и назна­че­ния тех штат­ских глав­но­ко­ман­дую­щих, кото­рые име­ли обык­но­ве­ние чер­тить свои пла­ны сра­же­ний на сто­ле в питей­ном доме и с высоты сво­его врож­ден­но­го стра­те­ги­че­ско­го гения с пре­не­бре­же­ни­ем взи­ра­ли на воен­ную шаги­сти­ку, и назна­че­ния тех штаб­ных офи­це­ров, кото­рые доби­ва­лись сво­их мест путем заис­ки­ва­ний у сто­лич­но­го насе­ле­ния и кото­рых при­хо­ди­лось мас­са­ми уволь­нять, как толь­ко дело дохо­ди­ло до вой­ны, и пора­же­ния при Тра­зи­мен­ском озе­ре и при Кан­нах, так же как и позор­ное веде­ние вой­ны про­тив Пер­сея. Такие непред­виден­ные поста­нов­ле­ния граж­дан­ства созда­ва­ли для пра­ви­тель­ства на каж­дом шагу поме­хи и сби­ва­ли его с тол­ку, чаще все­го имен­но тогда, когда пра­ви­тель­ство дей­ст­во­ва­ло пра­виль­но. Но бес­си­лие пра­ви­тель­ства и самой общи­ны было еще самым незна­чи­тель­ным из тех зол, кото­рые порож­да­ла дема­го­гия. Под эгидой кон­сти­ту­ци­он­ных прав сила отдель­ных често­люб­цев ста­ла нахо­дить себе более пря­мой выход нару­жу. То, что с фор­маль­ной сто­ро­ны выда­ва­лось за реше­ние выс­шей пра­ви­тель­ст­вен­ной вла­сти, в сущ­но­сти неред­ко быва­ло выра­же­ни­ем лич­ной воли того, кто вно­сил про­ект реше­ния; но во что же долж­на была пре­вра­тить­ся рес­пуб­ли­ка, в кото­рой вой­на и мир, назна­че­ние и уволь­не­ние глав­но­ко­ман­дую­щих и офи­це­ров, обще­ст­вен­ная каз­на и обще­ст­вен­ное досто­я­ние зави­се­ли от при­хо­тей народ­ной тол­пы и ее слу­чай­ных вожа­ков? Гро­за еще не раз­ра­зи­лась; но тучи все более и более надви­га­лись, и в душ­ной атмо­сфе­ре уже по вре­ме­нам разда­ва­лись рас­ка­ты гро­ма. Поло­же­ние ста­но­ви­лось вдвойне опас­ным, пото­му что тен­ден­ции, с виду про­ти­во­по­лож­ные, схо­ди­лись в сво­их край­но­стях как отно­си­тель­но целей, так и отно­си­тель­но средств. Семей­ная поли­ти­ка и дема­го­гия оди­на­ко­вым обра­зом и с оди­на­ко­вой опас­но­стью для обще­ства сопер­ни­ча­ли меж­ду собой в покро­ви­тель­стве чер­ни и в пре­кло­не­нии перед ней. По мне­нию государ­ст­вен­ных людей сле­дую­ще­го поко­ле­ния, Гай Фла­ми­ний пер­вым всту­пил на тот путь, кото­рый при­вел к рефор­мам Грак­хов и — можем мы доба­вить — в с.645 более отда­лен­ном буду­щем к демо­кра­ти­че­ски-монар­хи­че­ской рево­лю­ции. Даже Пуб­лий Сци­пи­он, зада­вав­ший тон сво­им высо­ко­ме­ри­ем, сво­ей пого­ней за титу­ла­ми и сво­им уме­ньем наби­рать кли­ен­тов сре­ди ноби­лей, в сво­ей лич­ной и почти дина­сти­че­ской поли­ти­ке искал опо­ры про­тив сена­та в народ­ной тол­пе, кото­рую не толь­ко оча­ро­вы­вал блес­ком сво­ей лич­но­сти, но и под­ку­пал так­же достав­ка­ми хле­ба, в леги­о­нах, рас­по­ло­же­ния кото­рых ста­рал­ся снис­кать вся­ки­ми чест­ны­ми и нечест­ны­ми спо­со­ба­ми, и глав­ным обра­зом в лич­но пре­дан­ных ему кли­ен­тах выс­ше­го и низ­ше­го раз­ряда. Толь­ко спо­соб­ность увле­кать­ся неяс­ны­ми меч­та­ми, состав­ляв­шая как при­вле­ка­тель­ную, так и сла­бую сто­ро­ну это­го заме­ча­тель­но­го чело­ве­ка, меша­ла ему осво­бо­дить­ся от веры в то, что он про­сто пер­вый граж­да­нин Рима и ничем иным и быть не жела­ет. Утвер­ждать, что рефор­ма была воз­мож­на, было бы так же опро­мет­чи­во, как утвер­ждать про­тив­ное; но не под­ле­жит сомне­нию, что государ­ство свер­ху дони­зу насто­я­тель­но нуж­да­лось в ради­каль­ных улуч­ше­ни­ях и что ни с чьей сто­ро­ны не было сде­ла­но серь­ез­ной попыт­ки в этом направ­ле­нии. Впро­чем, по неко­то­рым отдель­ным пунк­там кое-что было сде­ла­но и сена­том и оппо­зи­ци­ей граж­дан­ства. И в сена­те и в оппо­зи­ции боль­шин­ство еще состо­я­ло из бла­го­на­ме­рен­ных людей, кото­рые еще неред­ко про­тя­ги­ва­ли друг дру­гу руки над разде­ляв­шей пар­тии про­па­стью, для того чтобы общи­ми сила­ми устра­нить худ­шее из зол. Но так как источ­ник зол оста­вал­ся неза­кры­тым, то немно­го было поль­зы от того, что луч­шие люди забот­ли­во при­слу­ши­ва­лись к глу­хо­му буше­ва­нию взду­вав­ше­го­ся пото­ка и труди­лись над устрой­ст­вом пло­тин и насы­пей. Огра­ни­чи­ва­ясь одни­ми пал­ли­а­тив­ны­ми мера­ми и к тому же к самым важ­ным из них, как напри­мер к улуч­ше­нию юсти­ции и к разда­че казен­ных земель, при­бе­гая несвоевре­мен­но и в недо­ста­точ­но широ­ких раз­ме­рах, они тоже под­готов­ля­ли для потом­ства горь­кую будущ­ность. Отто­го, что они про­пу­сти­ли вре­мя пере­па­хать поле, они тем самым дали вырас­ти сор­ной тра­ве, хотя ее и не сея­ли. Пере­жи­вав­шим рево­лю­ци­он­ные бури позд­ней­шим поко­ле­ни­ям каза­лась золотым веком Рима эпо­ха после ган­ни­ба­лов­ской вой­ны, а Катон — образ­цом рим­ско­го государ­ст­вен­но­го мужа. Но ско­рее это было зати­шьем перед гро­зой и эпо­хой поли­ти­че­ских посред­ст­вен­но­стей, чем-то вро­де эпо­хи валь­полев­ско­го управ­ле­ния в Англии; одна­ко в Риме не нашлось Чата­ма, кото­рый сно­ва при­вел бы в дви­же­ние засто­яв­шу­ю­ся в жилах нации кровь. Куда ни посмот­ришь, всюду видишь в ста­ром зда­нии тре­щи­ны и щели и в то же вре­мя работ­ни­ков, кото­рые то заде­лы­ва­ют их, то рас­ши­ря­ют; но нигде не замет­но и при­зна­ков под­готов­ки к серь­ез­ной пере­строй­ке зано­во, и воз­ни­ка­ет вопрос уже не о том, долж­но ли рух­нуть это зда­ние, а о том, когда оно рухнет. Ни в какую дру­гую эпо­ху рим­ское государ­ст­вен­ное устрой­ство не было фор­маль­но столь устой­чи­вым, как в про­ме­жу­ток вре­ме­ни от сици­лий­ской вой­ны до третьей македон­ской и даже при сле­дую­щем поко­ле­нии; но устой­чи­вость государ­ст­вен­но­го устрой­ства была там, как и повсюду, не при­зна­ком здо­ро­во­го состо­я­ния государ­ства, а при­зна­ком начи­нав­ше­го­ся заболе­ва­ния и пред­вест­ни­цей рево­лю­ции.