В мире античных свитков

с.3

Гла­ва I

В поис­ках фор­мы и мате­ри­а­ла

Кни­га — вели­чай­шее досто­я­ние чело­ве­че­ства: ее мож­но назвать гигант­ской лето­пи­сью циви­ли­за­ции, важ­ней­шим доку­мен­том исто­ри­че­ской жиз­ни наро­дов. В ней отра­же­но все мно­го­об­ра­зие чело­ве­че­ской куль­ту­ры — быт и нра­вы людей самых раз­лич­ных сосло­вий и клас­сов, зарож­даю­ще­е­ся и дости­гаю­щее бли­ста­тель­ных вер­шин искус­ство, науч­ные откры­тия и сам про­цесс позна­ния окру­жаю­ще­го мира, думы и надеж­ды выдаю­щих­ся людей и целых обще­ст­вен­ных груп­пи­ро­вок: она сохра­ня­ет память о собы­ти­ях и людях более проч­но, чем брон­зо­вые мону­мен­ты и испо­лин­ские соору­же­ния. «Где и когда тех­ни­ке уда­лось совер­шить хоть одно чудо, кото­рое пре­взо­шло бы или хоть срав­ни­лось с чудом, явлен­ным нам тыся­чу лет назад в кни­ге? Химия не изо­бре­ла взрыв­ча­то­го веще­ства, кото­рое мог­ло бы так потря­сти мир; нет такой ста­ли, тако­го желе­зо­бе­то­на, кото­рый пре­взо­шел бы дол­го­веч­но­стью эту малень­кую стоп­ку покры­той печат­ны­ми зна­ка­ми бума­ги. Ни одно­му источ­ни­ку энер­гии не уда­лось еще создать тако­го све­та, кото­рый исхо­дит порой от малень­ко­го томи­ка, и нико­гда элек­три­че­ский ток не будет обла­дать такой силой, кото­рой обла­да­ет элек­три­че­ство, зало­жен­ное в печат­ном сло­ве. Неста­ре­ю­щая и несо­кру­ши­мая, непо­д­власт­ная вре­ме­ни, самая кон­цен­три­ро­ван­ная сила, в самой насы­щен­ной и мно­го­об­раз­ной фор­ме — вот что такое кни­га» (Сте­фан Цвейг).

Под натис­ком новых могу­чих средств пере­да­чи инфор­ма­ции, каки­ми ста­ли радио, кино и теле­виде­ние, кни­га обна­ру­жи­ла вели­кую жиз­не­спо­соб­ность, про­дол­жая оста­вать­ся для совре­мен­но­го чело­ве­ка спут­ни­ком созна­тель­ной жиз­ни, от с.4 дет­ских до пре­клон­ных лет. Но кто заду­мы­ва­ет­ся о слож­ном и труд­ном пути, про­де­лан­ном ею до того, как занять веду­щее место в куль­тур­но-исто­ри­че­ском про­цес­се?

По внеш­не­му виду, оформ­ле­нию и шриф­ту мы ино­гда в состо­я­нии опре­де­лить, как меня­ет кни­га свой облик. Когда вхо­дишь в кни­го­хра­ни­ли­ще, где взгляду пред­ста­ют ряды запол­нен­ных стел­ла­жей и шка­фов, сра­зу же бро­са­ют­ся в гла­за изда­ния послед­них лет: они выде­ля­ют­ся сво­и­ми ярки­ми супер­об­лож­ка­ми, брос­ко выпи­сан­ны­ми титу­ла­ми, неволь­но при­вле­каю­щи­ми вни­ма­ние.

Пере­не­сем­ся, одна­ко, на два сто­ле­тия назад, в XVIII век, и обра­тим­ся к тем кни­гам, кото­рые заклю­ча­ют в себе сокро­ви­ща чело­ве­че­ско­го духа, создан­ные в этот век про­све­ти­тель­ства и рас­ту­ще­го сво­бо­до­мыс­лия. Наше вни­ма­ние при­вле­чет зна­ме­ни­тая «Энцик­ло­пе­дия наук, искусств и реме­сел» Дид­ро и Далам­бе­ра, 28 томов кото­рой выхо­ди­ли на про­тя­же­нии 1751—1772 годов. Это огром­ные фоли­ан­ты (от латин­ско­го сло­ва фоли­ум — лист): так назы­ва­ют кни­ги фор­ма­том в поло­ви­ну печат­но­го листа. Этот лист может быть сло­жен в два сги­ба (вчет­ве­ро), и тогда изда­ние назы­ва­ет­ся ин-квар­то, или в три сги­ба, в восемь раз (ин-окта­во: это зна­чит, что на одной сто­роне листа отпе­ча­та­но восемь стра­ниц)¹.

Для XVIII века харак­тер­ны и изда­ния ин-квар­то. Возь­мем науда­чу один из томов, и, обте­рев пыль с кожа­но­го потуск­нев­ше­го пере­пле­та, рас­кро­ем титуль­ный лист. Боль­ши­ми чер­ны­ми и крас­ны­ми лите­ра­ми (неко­то­рые из них дости­га­ют дюй­ма в высоту) на нем отпе­ча­та­ны со все­ми подроб­но­стя­ми загла­вие кни­ги, име­на авто­ра и изда­те­ля, место, где изда­на кни­га, и мно­гие дру­гие выход­ные дан­ные — в том чис­ле и имя санов­но­го покро­ви­те­ля, содей­ст­во­вав­ше­го изда­нию, со все­ми его титу­ла­ми. Это сочи­не­ние Стра­бо­на, зна­ме­ни­то­го древ­не­го гео­гра­фа. Под раз­вер­ну­тым заго­лов­ком мы видим выгра­ви­ро­ван­ный рису­нок, изо­бра­жаю­щий неболь­шой храм, внут­ри кото­ро­го нахо­дит­ся пьеде­стал с горя­щей све­чой. Вокруг на лен­те вьет­ся над­пись на латин­ском язы­ке: aliis in­ser­vien­do con­su­mor («слу­жа дру­гим, сго­раю»). Алле­го­рия застав­ля­ет нас заду­мать­ся. Не сим­во­ли­зи­ру­ет ли горя­щая све­ча подвиг уче­но­го, зажи­гаю­ще­го ценой сво­его труда и самой жиз­ни свет исти­ны для чело­ве­че­ства? Здесь же пред­став­ле­ны раз­лич­ные с.5 фигу­ры — алле­го­ри­че­ские изо­бра­же­ния раз­но­об­раз­ных наук и реме­сел.

Раз­вер­нем дру­гой том. На этот раз он будет заклю­чать в себе сочи­не­ния рим­ско­го исто­ри­ка Таци­та. Гра­вю­ра на титуль­ном листе изо­бра­жа­ет здесь могу­че­го героя гре­че­ских мифов Герак­ла, опи­раю­ще­го­ся на свою дуби­ну. На оги­баю­щей фигу­ру лен­те мы чита­ем девиз — la­bo­re et con­stan­tia, «трудом и посто­ян­ст­вом». Смысл алле­го­рии вполне ясен: исто­рик доби­ва­ет­ся успе­ха толь­ко трудом и посто­ян­ст­вом в дости­же­нии избран­ной цели. Труд этот равен подви­гам Герак­ла, поэто­му-то его фигу­ра и укра­ша­ет титуль­ный лист кни­ги…

…Пере­не­сем­ся еще на три сто­ле­тия назад. XV век — вре­мя вели­ких гео­гра­фи­че­ских откры­тий и самая заря кни­го­пе­ча­та­ния в Евро­пе. Взяв в руки кни­гу в почер­нев­шем от вре­ме­ни пере­пле­те, вы рас­кро­е­те ее, чтобы позна­ко­мить­ся с авто­ром и загла­ви­ем — и с удив­ле­ни­ем обна­ру­жи­те, что ни того, ни дру­го­го на пер­вой стра­ни­це нет. Ока­зы­ва­ет­ся, титуль­ный лист вовсе не был обя­за­те­лен для пер­во­пе­чат­ной кни­ги. Имя авто­ра, загла­вие сочи­не­ния и иные выход­ные дан­ные напе­ча­та­ны здесь в самом кон­це кни­ги, на послед­ней стра­ни­це. Текст, закан­чи­ваю­щий эту стра­ни­цу, сбе­гал тре­уголь­ни­ком вниз, и в этих заклю­чи­тель­ных стро­ках, назы­вае­мых коло­фо­ном, сооб­ща­ют­ся все необ­хо­ди­мые сведе­ния об авто­ре, назва­нии про­из­веде­ния, изда­те­ле, месте изда­ния и т. п. В коло­фоне одной из пер­во­пе­чат­ных книг, обыч­но назы­вае­мых инку­на­бу­ла­ми², — Като­ли­коне («все­об­щем сло­ва­ре») Иоан­на Баль­ба про­слав­ля­ет­ся «гос­подь, откры­ваю­щий малым то, что сокры­то от муд­рых», «город Майнц гер­ман­ской нации», кото­рый был пред­по­чтен дру­гим горо­дам тем, что «его оси­ял такой свет разу­ма», и, нако­нец, типо­граф­ское искус­ство, с помо­щью кото­ро­го «сия выдаю­ща­я­ся кни­га без помо­щи орудий пись­ма, без кала­ма, сти­ля или пера», но «бла­го­да­ря див­но­му соот­вет­ст­вию и соот­но­ше­нию патро­нов и форм» (то есть пун­со­нов и мат­риц) была напе­ча­та­на и изготов­ле­на в 1460 г.³

Кни­го­пе­ча­та­ние было толь­ко что изо­бре­те­но, и в этих сло­вах чув­ст­ву­ют­ся вос­торг и удив­ле­ние, испы­ты­вае­мое масте­ром перед совер­шен­но новым, невидан­ным искус­ст­вом, кото­рое про­из­ве­ло вели­чай­ший пере­во­рот в про­цес­се созда­ния кни­ги.

Чем даль­ше вглубь веков, тем необыч­нее ста­но­вят­ся внеш­ний вид и оформ­ле­ние кни­ги, тем раз­но­об­раз­нее титуль­ные с.6 листы, печа­тав­ши­е­ся с дере­вян­ных досок, укра­шен­ные гра­вю­ра­ми и виньет­ка­ми, тем чаще встре­ча­ют­ся рас­цве­чен­ные ини­ци­а­лы, застав­ки, фрон­тис­пи­сы, тем более отли­ча­ют­ся от совре­мен­но­го рас­по­ло­же­ние тек­ста и при­ме­ча­ний. Послед­ние печа­та­ют­ся не толь­ко вни­зу, но зале­за­ют ино­гда на поля и даже вно­сят­ся внутрь тек­ста, набран­ные кур­си­вом или пети­том. Но ведь это неудоб­но — ска­жут иные, и будут, конеч­но, пра­вы. Здесь ска­за­лась сила мно­го­ве­ко­вой тра­ди­ции. Пер­во­пе­чат­ные изда­ния стре­ми­лись вос­про­из­ве­сти внеш­ний вид руко­пис­ной кни­ги, и это нашло отра­же­ние не толь­ко в фор­ме литер, изготов­ляв­ших­ся с помо­щью руч­но­го сло­во­лит­но­го при­бо­ра. Чита­те­ли руко­пис­ной кни­ги писа­ли свои при­ме­ча­ния всюду, где для них оста­ва­лось место, вни­зу под тек­стом и на полях, при­том более мел­ким почер­ком, гораздо менее раз­бор­чи­вым, чем основ­ной текст, так как при­ме­ча­ния они писа­ли для себя. Поэто­му и пер­во­пе­чат­ная кни­га, копи­руя руко­пис­ную, так­же ста­ла при­ме­нять осо­бые типы шриф­та для при­ме­ча­ний. Даже сокра­ще­ния, при­ня­тые в руко­пис­ной кни­ге, ста­ли при­ме­нять­ся и в пер­во­пе­чат­ных изда­ни­ях, пред­став­ляя сей­час нема­лые труд­но­сти для неис­ку­шен­но­го чита­те­ля. В руко­пис­ной кни­ге сокра­ще­ния были вполне есте­ствен­ны. Писец стре­мил­ся облег­чить себе дли­тель­ный и кро­пот­ли­вый труд по пере­пис­ке кни­ги, и для этой цели при­ме­нял осо­бые зна­ки — лига­ту­ры, соеди­ня­ю­щие в себе очер­та­ния сра­зу несколь­ких букв⁴, обо­зна­чая спе­ци­аль­ны­ми зна­ка­ми наи­бо­лее часто встре­чаю­щи­е­ся при­став­ки и окон­ча­ния, а ино­гда и целые сло­ва, не допи­сы­вая их («сус­пен­зии»), или «сжи­мая» боль­шое сло­во до несколь­ких букв («кон­трак­ции»). В печат­ной кни­ге эти зна­ки толь­ко услож­ня­ли про­из­вод­ство, и от них доволь­но ско­ро отка­за­лись.

Итак, исто­рия кни­ги начи­на­ет­ся с руко­пи­си. От нача­ла руко­пис­ной кни­ги нас отде­ля­ет едва ли не пять тыся­че­ле­тий, тогда как исто­рия печат­ной кни­ги насчи­ты­ва­ет немно­гим более пяти веков. Но коли­че­ство книг, издан­ных за это вре­мя, неиз­ме­ри­мо пре­вос­хо­дит по сво­ей чис­лен­но­сти все, что было созда­но за тыся­че­ле­тия суще­ст­во­ва­ния руко­пис­ной кни­ги. Фло­рен­тий­ский биб­лио­граф Фр. Мару­чел­ли (1625—1703) попы­тал­ся соста­вить пол­ное опи­са­ние всех книг, извест­ных в его вре­мя. Опи­са­ние заня­ло мно­го томов и было назва­но им «маре маг­нум», «вели­кое море». Сколь­ко же было книг в этом с.7 «вели­ком море»? Ока­зы­ва­ет­ся, фло­рен­ти­ец учел око­ло 972 000 назва­ний…

Изо­бре­тен­ное в Евро­пе око­ло середи­ны XV века кни­го­пе­ча­та­ние ста­ло рас­про­стра­нять­ся с необык­но­вен­ной быст­ро­той. Если до 1460 г. мы можем насчи­тать не более 30 изда­ний, то за 40 после­дую­щих лет было выпу­ще­но око­ло 40 000 изда­ний общим тира­жом до 12 мил­ли­о­нов экзем­пля­ров.

Ста­ти­сти­ка уста­но­ви­ла, что начи­ная с 1700 г. общее коли­че­ство книг во всем мире ста­ло уве­ли­чи­вать­ся с необы­чай­ной быст­ро­той. Один из осно­ва­те­лей меж­ду­на­род­но­го биб­лио­гра­фи­че­ско­го инсти­ту­та, Поль Отлэ, утвер­жда­ет, что до 1 янва­ря 1900 г. вышли в свет 12 мил­ли­о­нов загла­вий, из кото­рых 10 мил­ли­о­нов пада­ет на XIX век. В наше вре­мя во всем мире каж­дый год выхо­дит в сред­нем до 320 000 загла­вий. В СССР за 1918—1971 гг. было выпу­ще­но 2441,7 тыся­чи книг и бро­шюр — поис­ти­не «маре маг­нум»!⁵

Одна­ко тех­ни­че­ское пре­вос­ход­ство совре­мен­ной поли­гра­фии, пре­вра­тив­шей­ся в мощ­ную отрасль инду­ст­рии, не долж­но поме­шать высо­кой оцен­ке роли руко­пис­ной кни­ги. В тече­ние несколь­ких тыся­че­ле­тий чело­ве­че­ской исто­рии, начи­ная с древ­не­го мира и на про­тя­же­нии все­го сред­не­ве­ко­вья до середи­ны XV века, она фик­си­ро­ва­ла вели­кие дости­же­ния лите­ра­ту­ры и нау­ки, сохра­няя их для потом­ков. Фор­ма руко­пис­ной кни­ги созда­ва­лась и совер­шен­ст­во­ва­лась века­ми. Бес­ко­неч­ные вой­ны, соци­аль­ные ката­клиз­мы и сти­хий­ные бед­ст­вия погу­би­ли колос­саль­ные книж­ные богат­ства, но даже то немно­гое, что сохра­ни­лось до наших дней, про­дол­жа­ет оста­вать­ся цен­ней­шим фон­дом биб­лио­тек и част­ных собра­ний. Сбе­ре­гае­мые в нацио­наль­ных биб­лио­те­ках ряда стран мира руко­пис­ные кни­ги счи­та­ют­ся ныне цен­ней­шим государ­ст­вен­ным досто­я­ни­ем. Они хра­нят­ся в спе­ци­аль­ных поме­ще­ни­ях с осо­бым тем­пе­ра­тур­ным и све­то­вым режи­мом, тща­тель­но выдер­жи­вае­мой влаж­но­стью возду­ха. Чита­тель не оста­ет­ся с этой кни­гой наедине, и ее выда­ют на огра­ни­чен­ный срок, так как при­кос­но­ве­ние чело­ве­че­ских рук и излу­чае­мое чело­ве­ком теп­ло уко­ра­чи­ва­ет срок ее жиз­ни. С древни­ми руко­пи­ся­ми работа­ют спе­ци­а­ли­сты, все вновь и вновь воз­вра­щаю­щи­е­ся к уже про­чи­тан­ным стро­кам…

Руко­пис­ная кни­га сама по себе явля­ет­ся цен­ней­шим памят­ни­ком искус­ства. Мы не пере­ста­ем вос­хи­щать­ся мастер­ст­вом созда­те­лей этих книг, пис­цов-кал­ли­гра­фов, пере­пи­сы­вав­ших их стро­ка за стро­кой. Это был тяж­кий и кро­пот­ли­вый труд. В изготов­ле­нии руко­пис­ной кни­ги при­ни­ма­ли уча­стие и худож­ни­ки, укра­шав­шие ее виньет­ка­ми, худо­же­ст­вен­но с.8 выпи­сан­ны­ми ини­ци­а­ла­ми. Они при­ме­ня­ли для сво­их рисун­ков-мини­а­тюр (от латин­ско­го сло­ва mi­nium — сурик, гор­ная кино­варь) — соч­ные и яркие крас­ки, не ста­ре­ю­щие века­ми, листо­вое золо­то и сереб­ро. Над неко­то­ры­ми кни­га­ми, при­над­ле­жав­ши­ми титу­ло­ван­ным осо­бам, труди­лись юве­ли­ры, укра­шав­шие пере­плет дра­го­цен­ны­ми и полу­дра­го­цен­ны­ми кам­ня­ми, окла­да­ми ажур­ной работы, выпол­нен­ны­ми из доро­го­сто­я­щих мате­ри­а­лов. «Свя­щен­ные кни­ги» обле­ка­лись в пере­пле­ты из сло­но­вой кости, укра­шен­ные золо­том. «Сре­ди дви­жи­мо­го иму­ще­ства, нахо­див­ше­го­ся во вла­де­нии вся­ко­го учреж­де­ния цер­ков­но­го или мона­стыр­ско­го типа, кни­ги отно­си­лись к той части его, кото­рая хра­ни­лась в сокро­вищ­ни­цах, как осо­бо цен­ное досто­я­ние»⁶.

По мере уда­ле­ния вглубь веков все более ред­ки­ми и цен­ны­ми ока­зы­ва­ют­ся сохра­нив­ши­е­ся экзем­пля­ры руко­пис­ных книг…

Где же зате­ря­лось нача­ло это­го Вели­ко­го Пото­ка Инфор­ма­ции? Кто создал первую кни­гу?

Еще на заре сво­ей исто­рии чело­век искал спо­со­ба пере­дать свою мысль себе подоб­ным, не при­бе­гая к лич­но­му кон­так­ту. Но долж­но было прой­ти мно­го тыся­че­ле­тий, преж­де чем гру­бая рука пер­во­быт­но­го чело­ве­ка, умев­шая изготов­лять лишь самые про­стые орудия из кам­ня и дере­ва, смог­ла начер­тать слож­ный рису­нок на стене пеще­ры или на ска­ле. Мы нахо­дим эти рисун­ки наших пред­ков в сто­ян­ках эпо­хи верх­не­го палео­ли­та. Нас отде­ля­ет от них 400 веков. Пер­во­быт­ный чело­век, изо­бра­жав­ший бизо­нов на потол­ке Аль­та­мир­ской пеще­ры в Испа­нии, под­чер­ки­вал в сво­ем рисун­ке те чер­ты живот­но­го, кото­рые осо­бен­но при­вле­ка­ли его вни­ма­ние. Мы видим необык­но­вен­но мощ­ные тела зве­рей, изо­бра­жен­ных с пора­зи­тель­ным реа­лиз­мом, с точ­но­стью мгно­вен­но схва­чен­ных дви­же­ний. Созда­тель этих кар­тин вели­ко­леп­но знал свою нату­ру, посто­ян­но ее наблюдал и испы­ты­вал к ней инте­рес охот­ни­ка, для кото­ро­го изо­бра­жен­ное живот­ное явля­лось глав­ным источ­ни­ком суще­ст­во­ва­ния. Создан­ный им образ дол­жен был сооб­щить опре­де­лен­ную сум­му инфор­ма­ции дру­гим чле­нам рода или пле­ме­ни. Нам сей­час труд­но решить, в чем же заклю­ча­лась эта инфор­ма­ция: на этот счет выска­зы­ва­лись самые раз­лич­ные пред­по­ло­же­ния. Неко­то­рые утвер­жда­ли, что рисун­ки име­ли маги­че­ское зна­че­ние и долж­ны были, после совер­ше­ния над ними раз­лич­ных маги­че­ских обрядов, обес­пе­чить успех на охо­те. Но как бы то ни было, одно оста­ет­ся несо­мнен­ным: они роди­лись в про­цес­се про­из­вод­ства и были с.9 обу­слов­ле­ны его нуж­да­ми, дей­ст­ви­тель­ны­ми или мни­мы­ми. В эпо­ху верх­не­го палео­ли­та чело­век пере­шел от началь­ных форм охоты и соби­ра­тель­ства к кол­лек­тив­ным фор­мам охоты на круп­но­го зве­ря. Пер­во­быт­ный кол­лек­тив при­об­ре­тал отно­си­тель­ную осед­лость, о чем гово­рят огром­ные скоп­ле­ния костей в сто­ян­ках верх­не­го палео­ли­та. В пеще­рах южной Фран­ции и север­ной Испа­нии откры­то мно­же­ство памят­ни­ков пер­во­быт­но­го искус­ства, рисун­ков и кра­соч­ных изо­бра­же­ний на сте­нах и потол­ках, баре­лье­фов и даже круг­лых скульп­тур. Здесь мы можем про­следить раз­ви­тие пер­во­быт­ных форм искус­ства на про­тя­же­нии мно­гих тыся­че­ле­тий, от ран­не­ори­ньяк­ско­го пери­о­да верх­не­го палео­ли­та до Мад­ле­на. Кро­ме живот­ных, мы видим на этих пер­во­быт­ных фрес­ках тан­цу­ю­щих людей в мас­ках. Неко­то­рые кар­ти­ны поз­во­ля­ют пред­по­ло­жить суще­ст­во­ва­ние у их созда­те­лей осо­бой дра­ма­ти­зи­ро­ван­ной игры. Это пер­во­быт­ное искус­ство было свя­за­но со всей твор­че­ской дея­тель­но­стью чело­ве­ка, с его актив­ной и все более созна­тель­ной борь­бой про­тив сти­хий­ных сил при­ро­ды: оно было спо­со­бом твор­че­ско­го осво­е­ния дей­ст­ви­тель­но­сти, позна­вае­мой в обра­зах.

Из это­го пер­во­быт­но­го искус­ства и роди­лось пись­мо, кото­рое на пер­во­на­чаль­ной ста­дии сво­его раз­ви­тия было рису­ноч­ным: мы назы­ваем пере­да­чу инфор­ма­ции с помо­щью рисун­ков пик­то­гра­фи­ей. Рису­нок как инфор­ма­ци­он­ный знак про­дол­жа­ет при­ме­нять­ся до насто­я­ще­го вре­ме­ни в систе­ме дорож­ных зна­ков, раз­лич­но­го рода ука­за­те­лях, вывес­ках и т. п. Еги­пет­ские и хетт­ские иеро­гли­фы, шуме­рий­ская кли­но­пись, крит­ское и микен­ское линей­ное пись­мо, китай­ская пись­мен­ность — все они про­ис­хо­дят от рисун­ка, слу­жив­ше­го пер­во­на­чаль­ным зна­ком пись­ма⁷. В пик­то­гра­фии тузем­ных оби­та­те­лей Аляс­ки абстракт­ное поня­тие «ниче­го» обо­зна­ча­ет­ся зна­ком, изо­бра­жаю­щим чело­ве­ка с широ­ко раз­веден­ны­ми рука­ми⁸. Пора­зи­тель­но, что эта же идея при­шла в голо­ву и индей­цам майя с Юка­та­на и древним егип­тя­нам, у кото­рых мы нахо­дим точ­но такой же рису­нок иеро­глиф с тем же зна­че­ни­ем. Но, конеч­но, совер­шен­но есте­ствен­но, что для поня­тия «дитя» и в древ­нем Егип­те и в столь уда­лен­ном от него Китае исполь­зо­ва­лось изо­бра­же­ние ребен­ка, сосу­ще­го палец.

Один из древ­ней­ших памят­ни­ков еги­пет­ской пись­мен­но­сти, извест­ных нам, отно­сит­ся при­бли­зи­тель­но к 2850 г. до н. э. и с.10 про­ис­хо­дит из Иера­кон­по­ля⁹. Это так назы­вае­мая «палет­ка Нар­ме­ра», пред­став­ля­ю­щая собой пла­сти­ну из зеле­но­го шифе­ра с рельеф­ны­ми изо­бра­же­ни­я­ми по обе­им сто­ро­нам. На одной сто­роне повест­ву­ет­ся о том, как царь Верх­не­го Егип­та (это вид­но по бутыл­ко­об­раз­ной короне на его голо­ве) поко­рил область Ниж­не­го Егип­та, Дель­ты. Имя царя, поме­щен­ное в самом вер­ху таб­лет­ки, начер­та­но с помо­щью двух иеро­гли­фов, изо­бра­жаю­щих рыбу и бурав. Назва­ние поко­рен­ной стра­ны пере­да­но иеро­гли­фа­ми, изо­бра­жаю­щи­ми гар­пун и озе­ро¹⁰. Выше этих иеро­гли­фов изо­бра­жен сокол (сим­вол бога Хора, покро­ви­те­ля Верх­не­го Егип­та — и одно­вре­мен­но сим­вол само­го фара­о­на), кото­рый дер­жит в ког­тях верев­ку, при­вя­зан­ную к врос­шей в зем­лю чело­ве­че­ской голо­ве. Из зем­ли поды­ма­ют­ся шесть листьев, что ука­зы­ва­ет на шесть тысяч повер­жен­ных вра­гов (иеро­глиф, изо­бра­жаю­щий листок лото­са, слу­жил для обо­зна­че­ния тыся­чи). В ниж­нем ряду фигур мы видим двух вра­гов царя, повер­жен­ных ниц. Над одним из них поме­щен зуб­ча­тый четы­рех­уголь­ник со зна­ком внут­ри (оче­вид­но, назва­ние кре­по­сти, захва­чен­ной фара­о­ном).

Рис. 1. Рису­нок, при­би­тый эски­мо­са­ми Аляс­ки к остав­лен­но­му жили­щу. Край­нее спра­ва изо­бра­же­ние — жили­ще, бли­жай­шая к нему фигу­ра сим­во­ли­зи­ру­ет поня­тие «питать­ся» (рука, протя­ну­тая ко рту). Фигур­ка с широ­ко рас­ки­ну­ты­ми рука­ми обо­зна­ча­ет поня­тие «ниче­го». В целом весь рису­нок сооб­ща­ет, что в остав­лен­ной эски­мо­са­ми хижине нече­го есть. (H. Jen­sen. Die Shrift. B., 1969, S. 36, Abb. 26).

На дру­гой сто­роне таб­лет­ки мы видим фара­о­на уже в короне Ниж­не­го Егип­та побед­но шест­ву­ю­щим по полю бит­вы. Перед ним высту­па­ет визирь с пись­мен­ным при­бо­ром в руках — по-види­мо­му, для того, чтобы реги­ст­ри­ро­вать чис­ло уби­тых вра­гов. На поле лежат уло­жен­ные в ряды обез­глав­лен­ные тру­пы вра­гов. Шест­вие воз­глав­ля­ют четы­ре зна­ме­нос­ца с гер­ба­ми под­чи­нен­ных фара­о­ну номов.

Опи­сан­ные баре­лье­фы пред­став­ля­ют собой насто­я­щую исто­ри­че­скую хро­ни­ку, повест­ву­ю­щую о победе, одер­жан­ной царем Верх­не­го Егип­та. Здесь сохра­ня­ет зна­че­ние пик­то­гра­фи­че­ский спо­соб пере­да­чи инфор­ма­ции — хро­ни­ка начер­та­на с.11 зна­ка­ми, еще близ­ко сто­я­щи­ми к рису­ноч­но­му пись­му. Но тут же мы стал­ки­ва­ем­ся и с достиг­шим опре­де­лен­но­го раз­ви­тия фоне­ти­че­ским пись­мом — иеро­гли­фы, пере­даю­щие соб­ст­вен­ные име­на, явля­ют­ся фоно­грам­ма­ми, фоне­ти­че­ски напи­са­ны сло­ва «визирь», «слу­жить».

В еги­пет­ском иеро­гли­фи­че­ском пись­ме рису­нок-идео­грам­ма (знак, пере­даю­щий поня­тие) стал пре­вра­щать­ся в фоно­грам­му (знак, пере­даю­щий звук или груп­пу зву­ков) очень рано. Пре­вра­ще­ние идео­грам­мы в фоно­грам­му озна­ча­ло, что пред­мет­ное зна­че­ние рисун­ка уже остав­ля­лось без вни­ма­ния, и в зарож­даю­щей­ся систе­ме пись­ма сохра­ня­лась лишь зву­ко­вая сто­ро­на зна­ка (прин­цип «ребус­но­го» напи­са­ния: так, рус­ское сло­во «кол­чан» мож­но пере­дать рисун­ком, изо­бра­жаю­щим этот пред­мет, и тогда перед нами будет идео­грам­ма, но это же сло­во мож­но пере­дать дву­мя рисун­ка­ми, из кото­рых один будет изо­бра­жать кол, а дру­гой — боль­шой сосуд, чан, и тогда оба эти зна­ка будут фоно­грам­ма­ми). В язы­ках семи­то-хамит­ской груп­пы, к кото­рой при­над­ле­жал язык древ­них егип­тян, смыс­ло­вое зна­че­ние сло­ва опре­де­ля­лось преж­де все­го соста­вом соглас­ных, и поэто­му созда­ва­лась воз­мож­ность одной фоно­грам­мой пере­да­вать сло­ва, имев­шие оди­на­ко­вый состав соглас­ных, сле­дую­щих в том же поряд­ке. Поэто­му знак «кор­зи­на» («неб» по-еги­пет­ски) стал обо­зна­чать все сло­ва, имев­шие такой же состав соглас­ных — напри­мер, суще­ст­ви­тель­ное «гос­по­дин», при­ла­га­тель­ное «каж­дый», гла­гол «плыть» и т. д. Но здесь мог­ла воз­ник­нуть дву­смыс­лен­ность, и чтобы ее избе­жать, егип­тяне исполь­зо­ва­ли раз­лич­ные вспо­мо­га­тель­ные зна­ки и детер­ми­на­ти­вы — идео­грам­мы, ука­зы­ваю­щие, к како­му клас­су поня­тий отно­сит­ся сло­во, или же точ­но кон­кре­ти­зи­ру­ю­щие поня­тие, напи­сан­ное с помо­щью фоно­грамм. Кру­жок с точ­кой посредине был идео­грам­мой солн­ца и читал­ся Рэ. Но когда нуж­но было напи­сать имя бога Ра, рядом с этим иеро­гли­фом поме­щал­ся детер­ми­на­тив, изо­бра­же­ние сидя­ще­го боже­ства. Когда идео­грам­ма долж­на была быть употреб­ле­на в «пря­мом» идео­гра­фи­че­ском зна­че­нии, под ней (или рядом) ста­вил­ся диа­кри­ти­че­ский знак, вер­ти­каль­ная чер­та, озна­чаю­щая «так читай!». Фоно­грам­мы еги­пет­ско­го иеро­гли­фи­че­ско­го пись­ма мог­ли обо­зна­чать один, два, три и даже четы­ре соглас­ных зву­ка, при­чем чис­ло зна­ков, обо­зна­чаю­щих один соглас­ный, было доведе­но до 24. Это дава­ло воз­мож­ность созда­ния чисто фоне­ти­че­ско­го (бук­вен­но­го) пись­ма, но этот прин­цип так и не был осу­щест­влен в древ­не­еги­пет­ской пись­мен­но­сти. Созда­те­ля­ми бук­вен­но­го пись­ма обыч­но счи­та­ют­ся с.12 фини­кий­цы, от кото­рых зна­ки пись­ма усво­и­ли гре­ки, и уже от них все осталь­ные наро­ды Евро­пы.

Пре­вра­ще­ние идео­грамм в фоно­грам­мы поз­во­ли­ло напи­сать сло­ва, кото­рые невоз­мож­но было пере­дать с помо­щью рисун­ка — наре­чия, при­ла­га­тель­ные, слу­жеб­ные сло­ва и т. п. Разу­ме­ет­ся, про­цесс пре­вра­ще­ния идео­грам­мы в фоно­грам­му был дли­тель­ным и слож­ным; при этом нема­лую роль игра­ла струк­ту­ра само­го язы­ка¹¹.

В памят­ни­ках еги­пет­ской куль­ту­ры искус­ство и пись­мен­ность ока­за­лись сли­ты­ми воеди­но, и даже в позд­ней­шие эпо­хи еги­пет­ской исто­рии, когда пись­мен­ность достиг­ла уже высо­ко­го раз­ви­тия, длин­ные ряды иеро­гли­фов, начер­тан­ные на фрес­ках гроб­ниц или выре­зан­ные на колон­нах гигант­ских хра­мов Лук­со­ра или Кар­на­ка с непе­ре­да­вае­мым изя­ще­ст­вом и кра­сотой, слу­жи­ли не толь­ко для пере­да­чи инфор­ма­ции, но были одно­вре­мен­но и худо­же­ст­вен­ным орна­мен­том, укра­шав­шим сте­ну, пилон или колон­ну.

Для того, чтобы заро­див­ша­я­ся пись­мен­ность при­ве­ла к воз­ник­но­ве­нию кни­ги, потре­бо­вал­ся ряд усло­вий. Преж­де все­го зарож­даю­ща­я­ся циви­ли­за­ция долж­на была ощу­тить насто­я­тель­ную потреб­ность в состав­ле­нии опре­де­лен­ной систе­мы тек­стов, свя­зан­ных меж­ду собой по како­му-то внут­ренне при­су­ще­му им еди­но­му при­зна­ку¹². Таки­ми тек­ста­ми ста­ли ранее все­го доку­мен­ты хозяй­ст­вен­ной отчет­но­сти, памят­ни­ки пра­ва и собра­ние рели­ги­оз­ных фор­мул и памят­ни­ков («свя­щен­ное писа­ние»). Но, конеч­но, нужен был и мате­ри­аль­ный носи­тель зна­ков пись­ма, кото­рый обла­дал бы доста­точ­ной проч­но­стью, был бы недо­ро­гим и лег­ко доступ­ным, на кото­ром мож­но было без осо­бо­го труда, ясно и отчет­ли­во изо­бра­жать зна­ки пись­ма.

Свое­об­раз­ный пис­чий мате­ри­ал был най­ден древ­ней­ши­ми оби­та­те­ля­ми Дву­ре­чья, жив­ши­ми на самом юге этой стра­ны — шуме­рий­ца­ми. Глав­ным есте­ствен­ным богат­ст­вом это­го рай­о­на была гли­на: мест­ные жите­ли стро­и­ли из нее свои жили­ща, хра­мы богов, изготов­ля­ли из нее посу­ду, све­тиль­ни­ки, гро­бы. Даже чело­век — и тот, соглас­но древ­не­му шуме­рий­ско­му мифу, был сотво­рен из гли­ны. Запа­сы это­го мате­ри­а­ла были прак­ти­че­ски неис­чер­пае­мы. Поэто­му в рай­оне Южно­го Дву­ре­чья мате­ри­аль­ным носи­те­лем зна­ков пись­мен­но­сти ста­ли гли­ня­ные таб­лет­ки, широ­ко употреб­ляв­ши­е­ся здесь уже в нача­ле III тыс. до н. э. Лишь к пер­во­му веку до н. э. гли­ня­ные таб­лет­ки ока­за­лись вытес­нен­ны­ми в этом рай­оне более удоб­ны­ми и пор­та­тив­ны­ми мате­ри­а­ла­ми — папи­ру­сом и пер­га­ме­ном.

В подав­ля­ю­щем боль­шин­стве гли­ня­ные таб­лет­ки име­ли с.13 неболь­шие раз­ме­ры: наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ным был «фор­мат» око­ло 5 × 5 см. Зна­ки нане­сен­но­го на них тек­ста ока­зы­ва­ют­ся ино­гда настоль­ко мел­ки­ми, что их при­хо­дит­ся читать с помо­щью лупы. Систе­му пись­ма шуме­рий­цев и сами зна­ки при­ня­то назы­вать кли­но­пи­сью: она была ори­ги­наль­ным изо­бре­те­ни­ем это­го наро­да. Самые древ­ние памят­ни­ки шуме­рий­ской пись­мен­но­сти состо­ят из линей­ных рисун­ков, нане­сен­ных на поверх­ность сырой гли­ня­ной таб­лет­ки, кото­рая затем обжи­га­лась. Позд­нее пис­цы ста­ли не рисо­вать, а вдав­ли­вать зна­ки (на сырой глине такой спо­соб наи­бо­лее удо­бен). Для этой цели употреб­лял­ся тон­кий трост­ни­ко­вый стер­жень, имев­ший в обре­зе фор­му малень­ко­го тре­уголь­ни­ка. В соче­та­нии с лини­ей он обра­зу­ет на мате­ри­а­ле оттиск, похо­жий на клин. Так воз­ник­ла кли­но­пись — систе­ма пись­ма, в кото­рой зна­ки состав­ля­ют­ся из ком­би­на­ций вер­ти­каль­ных, гори­зон­таль­ных и косых кли­ньев. Ино­гда пара кли­ньев соеди­ня­ет­ся, обра­зуя угол. Зна­ки кли­но­пи­си, кото­рую у шуме­ров пере­ня­ли и широ­ко рас­про­стра­ни­ли на Ближ­нем Восто­ке вави­ло­няне и асси­рий­цы, были пер­во­на­чаль­но идео­грам­ма­ми (это зна­чит, что рисун­ки пере­да­ва­ли целые поня­тия и сло­ва). Затем они ста­ли употреб­лять­ся для фоне­ти­че­ско­го обо­зна­че­ния сло­гов, из кото­рых состав­ля­лось сло­во, уже не свя­зан­ное по смыс­лу с пер­во­на­чаль­ным зна­че­ни­ем рисун­ка, став­ше­го фоне­ти­че­ским зна­ком¹³.

Гли­ня­ные таб­лет­ки ста­ли мате­ри­аль­ной осно­вой высо­ко раз­ви­той пись­мен­но­сти. Во вто­рой поло­вине III тыся­че­ле­тия до н. э. в шуме­рий­ской лите­ра­ту­ре были пред­став­ле­ны самые раз­но­об­раз­ные жан­ры: мифы и эпи­че­ские ска­за­ния в сти­хах, гим­ны богам, поуче­ния, бас­ни о живот­ных, посло­ви­цы и пого­вор­ки. Аме­ри­кан­ско­му шуме­ро­ло­гу Сэмю­е­лу Кра­ме­ру посчаст­ли­ви­лось открыть древ­ней­ший в мире «биб­лио­теч­ный ката­лог», поме­щен­ный на таб­лет­ке в 6,5 см дли­ны и око­ло 3,5 см шири­ны¹⁴. Писец сумел на этой кро­хот­ной таб­лет­ке напи­сать назва­ния 62 лите­ра­тур­ных про­из­веде­ний. «По край­ней мере 24 назва­ния из это­го ката­ло­га отно­сят­ся к про­из­веде­ни­ям, кото­рые частич­но или пол­но­стью дошли до нас», — пишет автор¹⁵. Инте­рес­но отме­тить, что в каче­стве загла­вия лите­ра­тур­но­го про­из­веде­ния шуме­рий­ские пис­цы употреб­ля­ли нача­ло пер­вой стро­ки лите­ра­тур­но­го тек­ста (подоб­но пап­ским бул­лам, кото­рые так­же назы­ва­ют­ся по пер­вым сло­вам).

В древ­нем Дву­ре­чье пис­цы были при­ви­ле­ги­ро­ван­ным сосло­ви­ем и дели­лись по ран­гам — уче­ные шуме­ро­ло­ги раз­ли­ча­ют стар­ших и млад­ших пис­цов, хра­мо­вых, цар­ских и т. д. Неко­то­рые из них зани­ма­ли высо­кие государ­ст­вен­ные посты. с.14 Шко­лы древ­не­го Шуме­ра, в кото­рых искус­ству пись­ма обу­ча­лись юно­ши из гос­под­ст­ву­ю­щих клас­сов, были одно­вре­мен­но и свое­об­раз­ны­ми лите­ра­тур­ны­ми цен­тра­ми.

Так как в шуме­рий­ской кли­но­пи­си одни и те же зна­ки мог­ли иметь раз­лич­ное зна­че­ние и зву­ча­ние, для их пра­виль­но­го про­чте­ния необ­хо­дим был боль­шой опыт. Удер­жать в памя­ти все пра­ви­ла было про­сто невоз­мож­но, и пис­цы поль­зо­ва­лись осо­бы­ми спра­воч­ни­ка­ми и сло­ва­ря­ми. Остат­ки шуме­ро-вави­лон­ских сло­ва­рей и грам­ма­ти­че­ских настав­ле­ний, кото­ры­ми поль­зо­ва­лись пис­цы древ­не­го Дву­ре­чья, най­де­ны в боль­шом коли­че­стве в биб­лио­те­ке асси­рий­ско­го царя Ассур­ба­ни­па­ла (VII в. до н. э.). Этот царь был, по-види­мо­му, боль­шим люби­те­лем книг — он собрал в сво­ей биб­лио­те­ке свы­ше 100 000 гли­ня­ных таб­ле­ток. При­мер­но пятая часть это­го книж­но­го богат­ства была обна­ру­же­на архео­ло­га­ми, про­во­див­ши­ми рас­коп­ки на месте его двор­ца (наход­ки хра­нят­ся в Бри­тан­ском музее).

Вави­лон­ская кли­но­пись в эпо­ху рас­цве­та древ­не­ва­ви­лон­ской куль­ту­ры ста­но­вит­ся меж­ду­на­род­ной систе­мой пись­мен­но­сти, а вави­лон­ский язык — меж­ду­на­род­ным дипло­ма­ти­че­ским язы­ком. Еги­пет­ские фара­о­ны, совре­мен­ни­ки зна­ме­ни­то­го вави­лон­ско­го царя Хам­му­ра­пи (XVIII век до н. э.), пере­пи­сы­ва­ют­ся с пале­стин­ски­ми князь­ка­ми на вави­лон­ском язы­ке. На месте древ­ней сто­ли­цы фара­о­на Амен­хо­те­па IV (Эхна­то­на) были най­де­ны тыся­чи гли­ня­ных таб­ле­ток, испи­сан­ных кли­но­пи­сью (зна­ме­ни­тый архив Телль-эль-Амар­ны, как по-араб­ски назы­ва­ет­ся это место в совре­мен­ном Егип­те).

Одна­ко, егип­тяне не пере­ня­ли шуме­ро-вави­лон­ской систе­мы пись­мен­но­сти и вме­сте с ней — фор­му гли­ня­ной кли­но­пис­ной кни­ги, так как к тому вре­ме­ни, когда кли­но­пись ста­ла широ­ко рас­про­стра­нять­ся, у егип­тян была уже своя соб­ст­вен­ная глу­бо­ко раз­ра­ботан­ная систе­ма пись­ма. До наше­го вре­ме­ни сохра­нил­ся любо­пыт­ный памят­ник еги­пет­ской пись­мен­но­сти, так назы­вае­мое «Поуче­ние Ахтоя, сына Дуа­у­фа», пред­став­ля­ю­щее собой свое­об­раз­ную «сати­ру на ремес­ла». Сре­ди про­чих про­фес­сий, кото­рые вызы­ва­ют пори­ца­ние авто­ра, мы нахо­дим и про­фес­сию курье­ра. Когда он отправ­ля­ет­ся в дале­кий путь за гра­ни­цу, у него «кир­пич за поя­сом». Неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли склон­ны интер­пре­ти­ро­вать это выра­же­ние в том смыс­ле, что курьер дол­жен достав­лять тяж­кий груз гли­ня­ных таб­ле­ток, содер­жа­щих дипло­ма­ти­че­ские доку­мен­ты. Если при­нять это тол­ко­ва­ние, то отсюда так­же выте­ка­ет, что егип­тяне с пре­зре­ни­ем отно­си­лись к пись­мен­но­сти на гли­ня­ных таб­лет­ках.

с.15 Но в то вре­мя как егип­тяне отка­за­лись от систе­мы шуме­ро-вави­лон­ской пись­мен­но­сти и фор­мы гли­ня­ной кни­ги, оби­та­те­ли древ­не­го Кри­та, услов­но назы­вае­мые миной­ца­ми, так­же исполь­зо­ва­ли для пись­ма гли­ня­ные таб­лет­ки, гли­ня­ные дис­ки и ярлы­ки. Артур Эванс, открыв­ший древ­нюю куль­ту­ру на Кри­те, назван­ную им Миной­ской, обна­ру­жил в миной­ских двор­цах тыся­чи гли­ня­ных таб­ле­ток, испи­сан­ных осо­бым линей­ным пись­мом. Появ­ле­ние на Кри­те тако­го рода пись­мен­ных доку­мен­тов Эванс был скло­нен при­пи­сать вли­я­нию Сирии или Малой Азии¹⁶. Эту фор­му пись­мен­но­сти в свою оче­редь заим­ст­во­ва­ли гре­ки Микен­ских государств (XV—XI вв. до н. э.), оста­вив­шие нам ряд таб­ле­ток, испи­сан­ных Микен­ским линей­ным пись­мом Б¹⁷. В южном Пело­пон­не­се у дерев­ни Ано Энгли­а­нос аме­ри­кан­ский уче­ный Карл Бле­ген и гре­че­ский уче­ный Куро­нио­тис откры­ли архив так назы­вае­мо­го «пилос­ско­го двор­ца», состо­яв­ший из 600 гли­ня­ных таб­ле­ток. Тек­сты были про­ца­ра­па­ны на глине, высу­шен­ной на солн­це. Вско­ре после изготов­ле­ния таб­ле­ток дво­рец был сожжен, и эти гли­ня­ные доку­мен­ты, обо­жжен­ные в огне, затвер­де­ли, при­об­ре­тя свой­ство кир­пи­ча — это спо­соб­ст­во­ва­ло их сохра­не­нию.

Микен­ская куль­ту­ра пала на рубе­же XII—XI вв. до н. э. под уда­ра­ми новых заво­е­ва­те­лей, гре­ков дори­че­ско­го пле­ме­ни. Вме­сте с цен­тра­ми микен­ской куль­ту­ры погиб­ла и микен­ская пись­мен­ность. Пере­жи­точ­ные ее фор­мы сохра­ня­лись в исто­ри­че­скую эпо­ху толь­ко на Кип­ре, в виде кипр­ско­го сил­ла­ба­рия — систе­мы пись­ма, при­ме­няв­шей­ся жив­ши­ми на Кип­ре гре­ка­ми еще в V—IV вв. до н. э.

В IX—VII вв. до н. э. веду­щим в куль­тур­ном отно­ше­нии пле­ме­нем гре­ков ста­но­вят­ся ионий­цы. Ионий­ский город Милет высту­па­ет в это вре­мя в каче­стве цен­тра гре­че­ской куль­ту­ры. Миле­тяне про­ни­ка­ют в самые отда­лен­ные рай­о­ны Сре­ди­зем­но­мор­ско­го бас­сей­на. Мно­го­чис­лен­ные коло­нии Миле­та воз­ни­ка­ют по бере­гам Про­пон­ти­ды и Чер­но­го моря (назы­вав­ше­го­ся в древ­но­сти Пон­том). Здесь, в Ионии, были созда­ны поэ­мы Гоме­ра, она же ста­ла роди­ной фило­со­фии и нау­ки; здесь впер­вые заро­ди­лись про­за­и­че­ские жан­ры гре­че­ской лите­ра­ту­ры, кото­рые мог­ли суще­ст­во­вать и раз­ви­вать­ся толь­ко в виде кни­ги.

В древ­ней­ший пери­од в Ионии рас­про­стра­нен­ным пис­чим мате­ри­а­лом были шку­ры коз и овец. Геро­дот сооб­ща­ет об этом сле­дую­щее: «Ионий­цы назы­ва­ют кни­ги кожа­ми, так как неко­гда, в свя­зи с недо­стат­ком папи­ру­са, они исполь­зо­ва­ли кожу овец и коз» (V, 58). Геро­дот употреб­ля­ет в этом месте сво­его с.16 сочи­не­ния тер­мин «диф­те­ра», но этот тер­мин встре­ча­ет­ся и в микен­ских над­пи­сях, обо­зна­чая, по-види­мо­му, долж­ност­ное лицо, свя­зан­ное с достав­кой каких-то пись­мен­ных доку­мен­тов (в фор­ме «диф­те­ра­фо­рос»)¹⁸.

В каче­стве пис­че­го мате­ри­а­ла гре­ки исполь­зо­ва­ли так­же и свин­цо­вые пла­сти­ны. Путе­ше­ст­вен­ник Пав­са­ний упо­ми­на­ет в сво­ем труде «Опи­са­ние Элла­ды» (IX, 31, 4) о поэ­мах Геси­о­да, запи­сан­ных на свин­цо­вых пла­сти­нах. На неболь­ших пла­стин­ках из свин­ца писа­ли пись­ма — одно из таких посла­ний откры­то на ост­ро­ве Бере­зань совсем недав­но¹⁹. Неболь­шие свин­цо­вые пла­стин­ки с тек­ста­ми, содер­жа­щи­ми закли­на­ния, или маги­че­ски­ми фор­му­ла­ми, отпу­ги­ваю­щи­ми злых духов, вкла­ды­ва­лись вме­сте с покой­ни­ком в моги­лу. Сви­нец имел опре­де­лен­ные пре­иму­ще­ства перед дру­ги­ми мате­ри­а­ла­ми — он надол­го сохра­нял нане­сен­ные на него зна­ки пись­ма и мень­ше под­да­вал­ся вли­я­нию внеш­ней среды. Писа­ли по свин­цу ост­рым стерж­нем, метал­ли­че­ским или костя­ным.

Рим­ляне в самую ран­нюю пору сво­ей исто­рии, когда пись­мен­ность толь­ко вхо­ди­ла у них в употреб­ле­ние, писа­ли на дре­вес­ном лыке (li­ber): этим же сло­вом у них ста­ла назы­вать­ся кни­га. Памят­ни­ки рим­ско­го пись­ма на этом мате­ри­а­ле не сохра­ни­лись, но бли­жай­шим ана­ло­гом могут, по-види­мо­му, послу­жить рус­ские бере­стя­ные гра­моты, най­ден­ные в доволь­но боль­шом коли­че­стве Нов­го­род­ской архео­ло­ги­че­ской экс­пе­ди­ци­ей в 1951 и после­дую­щих годах. О том, что бере­ста исполь­зо­ва­лась в древ­ней Руси для пись­ма, име­лись и пись­мен­ные свиде­тель­ства — об этом упо­ми­на­ет Иосиф Волоц­кий в рас­ска­зе об оби­те­ли Сер­гия Радо­неж­ско­го²⁰. Как пока­за­ли наход­ки, текст нано­сил­ся на бере­сту про­ца­ра­пы­ва­ни­ем. Обыч­но исполь­зо­ва­лась для пись­ма внут­рен­няя сто­ро­на бере­сты, более глад­кая. Инстру­мент для пись­ма был най­ден в том же рас­ко­пе, где были обна­ру­же­ны гра­моты: это был заост­рен­ный костя­ной стер­жень с отвер­сти­ем ввер­ху для того, чтобы носить его под­ве­шен­ным к поя­су²¹.

Древ­ние гер­ман­цы писа­ли свои руни­че­ские тек­сты на буко­вых дощеч­ках (Buchen­holz), откуда и сло­во «Buch», кни­га. Зна­ки нано­си­лись про­ца­ра­пы­ва­ни­ем (Wri­tan), откуда и про­ис­хо­дит англий­ский гла­гол wri­te, писать (одно­го кор­ня с немец­ким rit­zen, цара­пать).

Для боль­ших тек­стов древ­ние рим­ляне исполь­зо­ва­ли тка­ни. Древ­ней­шие рели­ги­оз­ные тек­сты, содер­жав­шие, как мож­но пред­по­ла­гать, опи­са­ние обрядов при жерт­во­при­но­ше­нии, назы­ва­лись «либ­ри лин­теи», льня­ные кни­ги. Они хра­ни­лись в с.17 хра­ме Юно­ны Моне­ты. Осо­бо важ­ные доку­мен­ты, рас­счи­тан­ные на дли­тель­ное хра­не­ние, писа­лись в Риме на шку­ре быка. Как сооб­ща­ет Дио­ни­сий Гали­кар­насский в сво­ей кни­ге «Рим­ская архео­ло­гия» (IV, 58), в хра­ме боги­ни Вер­но­сти хра­нил­ся дого­вор, заклю­чен­ный меж­ду Римом и горо­дом Габии. Текст дого­во­ра был начер­тан на бычьей шку­ре, натя­ну­той на дере­вян­ный щит.

Но и гли­ня­ные таб­лет­ки, и сви­нец, и дре­вес­ное лыко, и даже кожа на пер­вых порах не ста­ли мате­ри­аль­ной осно­вой той кни­ги древ­но­сти, кото­рая ока­за­лась пред­ком совре­мен­ной евро­пей­ской. Чтобы стать пра­ро­ди­те­лем вели­чай­ше­го дети­ща циви­ли­за­ции, эта древ­няя кни­га долж­на была обла­дать спо­соб­но­стью рас­про­стра­нять в боль­шом коли­че­стве экзем­пля­ров широ­ко доступ­ную инфор­ма­цию. От мате­ри­а­ла, из кото­ро­го она изготов­ля­лась, тре­бо­ва­лись мак­си­маль­ные удоб­ства для нане­се­ния боль­шо­го коли­че­ства зна­ков пись­ма. Кни­га долж­на была быть удоб­ной для чте­ния, хра­не­ния и транс­пор­ти­ров­ки. Необ­хо­ди­мость в таком мате­ри­а­ле ста­ла осо­бен­но ощу­ти­мой тогда, когда воз­рос­ла потреб­ность обще­ства в запи­си опре­де­лен­но­го рода тек­стов, вошед­ших во все­об­щее употреб­ле­ние, как уже гово­ри­лось выше. Впер­вые в исто­рии чело­ве­че­ства такая воз­рос­шая необ­хо­ди­мость дала себя знать с осо­бой силой в древ­нем Егип­те: имен­но егип­тя­нам при­над­ле­жит изо­бре­те­ние наи­бо­лее удоб­но­го пис­че­го мате­ри­а­ла, папи­ру­са, став­ше­го мате­ри­аль­ной осно­вой еги­пет­ской, а затем и гре­ко-рим­ской кни­ги на про­тя­же­нии дол­гих веков. Сло­во «папи­рус» ста­ло обо­зна­чать бума­гу на мно­гих язы­ках Евро­пы (ср. нем. Pa­pier, франц. pa­pier, англ. pa­per и т. д.). В Егип­те впер­вые полу­чи­ла широ­кое рас­про­стра­не­ние папи­рус­ная кни­га-сви­ток. До нас дошли десят­ки тысяч папи­ру­сов из Егип­та, но это ничтож­ная доля того колос­саль­но­го богат­ства, кото­рое было созда­но древ­не­еги­пет­ской куль­ту­рой на про­тя­же­нии более чем трех тыся­че­ле­тий ее суще­ст­во­ва­ния. Папи­рус стал глав­ным пис­чим мате­ри­а­лом древ­но­сти. Гре­ки и рим­ляне чаще назы­ва­ли его хар­та: тем же тер­ми­ном ста­ли назы­вать­ся и целые свит­ки (от сло­ва хар­та про­ис­хо­дит тер­мин «хар­тия», как назы­ва­ют­ся ино­гда осо­бой важ­но­сти, в основ­ном ста­рин­ные доку­мен­ты).

В Элла­де мощ­ным сти­му­лом к раз­ви­тию книж­но­го дела послу­жи­ло воз­ник­но­ве­ние лите­ра­тур­ной про­зы в кон­це VII — нача­ле VI вв. до н. э. Эпи­че­ские пес­ни и про­из­веде­ния лири­че­ской поэ­зии мог­ли суще­ст­во­вать и без запи­си, пере­да­ва­ясь из уст в уста без осо­бой пор­чи тек­ста, так как стро­гий ритм, с.18 кото­ро­му под­чи­нял­ся стих, затруд­нял под­ме­ну одно­го сло­ва дру­гим (ср. рус­скую пого­вор­ку «из пес­ни сло­ва не выки­нешь»). Хра­ни­тель­ни­цей про­за­и­че­ско­го тек­ста долж­на была стать кни­га, а не живая и пере­мен­чи­вая чело­ве­че­ская память (надол­го сохра­нить в народ­ной памя­ти боль­шое лите­ра­тур­ное про­из­веде­ние, напи­сан­ное про­зой, прак­ти­че­ски невоз­мож­но). Нуж­ный им мате­ри­ал для про­из­вод­ства кни­ги гре­ки взя­ли у егип­тян: как мы увидим ниже, Еги­пет был един­ст­вен­ной стра­ной, про­из­во­див­шей папи­рус.

Употреб­ле­ние пис­че­го мате­ри­а­ла из кожи, назы­вае­мо­го пер­га­ме­ном (по име­ни мало­ази­ат­ско­го горо­да Пер­га­ма, где, соглас­но тра­ди­ции, про­из­вод­ство это­го мате­ри­а­ла было впер­вые широ­ко раз­вер­ну­то), вошло в моду толь­ко со II века до нашей эры²². Дол­гое вре­мя папи­рус и пер­га­мен суще­ст­во­ва­ли рядом, при­чем пре­об­ла­да­ли папи­рус­ные свит­ки. Толь­ко со II века нашей эры кодек­сы из пер­га­ме­на начи­на­ют посте­пен­но вытес­нять папи­рус.

Но преж­де чем мы позна­ко­мим­ся с тем, как изготов­ля­лась и как выгляде­ла антич­ная кни­га, необ­хо­ди­мо ска­зать несколь­ко слов об ори­ги­наль­ном орудии пись­ма в антич­но­сти, нахо­див­шем самое раз­но­об­раз­ное употреб­ле­ние в повсе­днев­ной жиз­ни обра­зо­ван­ных людей гре­ко-рим­ско­го мира — о вос­ко­вых таб­лич­ках. Как мы увидим ниже, они ока­за­ли суще­ст­вен­ное вли­я­ние на раз­ви­тие антич­ной кни­ги, послу­жив про­об­ра­зом кни­ги-кодек­са.