В мире античных свитков

с.205

Гла­ва XI

Заклю­че­ние

Вели­кая циви­ли­за­ция антич­но­го мира не пере­ста­ет зани­мать и удив­лять нас, людей XX века. Вос­тор­га­ясь мастер­ст­вом, необык­но­вен­ным вку­сом и чув­ст­вом изящ­но­го, кото­рые отли­ча­ют ее твор­цов — худож­ни­ков, писа­те­лей, поэтов — мы не долж­ны забы­вать, что эти выдаю­щи­е­ся дости­же­ния были бы немыс­ли­мы без высо­ко­го рас­цве­та книж­ной куль­ту­ры. Извест­ный англий­ский иссле­до­ва­тель В. Тарн в сво­ей кни­ге «Элли­ни­сти­че­ская циви­ли­за­ция» как-то заме­тил, что элли­низм пред­став­лял собой мир, «лишен­ный машин и пол­ный рабов». Он мог бы при этом доба­вить — «и пол­ный книг». Их ста­но­ви­лось все боль­ше и боль­ше по мере про­дви­же­ния гре­ко-рим­ской куль­ту­ры в новые обла­сти и стра­ны, на Запад и на Восток. Когда в резуль­та­те неудач­но­го похо­да про­тив пар­фян погиб рим­ский пол­ко­во­дец Красс, его окро­вав­лен­ная голо­ва была достав­ле­на ко дво­ру пар­фян­ско­го вла­ды­ки. В момент при­бы­тия гон­ца, доста­вив­ше­го кро­ва­вый тро­фей, пар­фян­ский царь вме­сте со сво­и­ми при­бли­жен­ны­ми и всем дво­ром смот­рел пье­су Эври­пида «Вак­хан­ки». Актер, играв­ший Ага­ву, схва­тил голо­ву Крас­са и тор­же­ст­ву­ю­ще потря­сая ею в возду­хе, запел арию Ага­вы: «Мы несем с собой из дале­ких гор слав­ную добы­чу, кро­ва­вую дичь…». Нас пора­жа­ет в этом эпи­зо­де, рас­ска­зан­ном Плу­тар­хом в био­гра­фии Крас­са, не столь­ко тра­гич­ность собы­тий, сколь­ко то, что искус­ство тра­гедии к это­му вре­ме­ни уже успе­ло про­ник­нуть в дале­кую Пар­фию. Поста­вить тра­гедию мож­но было, разу­ме­ет­ся, толь­ко обла­дая ее тек­стом.

Впер­вые в исто­рии чело­ве­че­ства антич­ный мир создал с.206 лите­ра­ту­ру в совре­мен­ном смыс­ле это­го сло­ва, с необы­чай­но раз­но­об­раз­ны­ми жан­ра­ми поэ­зии и про­зы, богат­ст­вом изо­бра­зи­тель­ных средств не усту­паю­щую, а ино­гда в извест­ном смыс­ле и пре­вос­хо­дя­щую совре­мен­ную, сохра­ня­ю­щую для нас, по сло­вам Марк­са, «зна­че­ние нор­мы и в извест­ном смыс­ле — недо­ся­гае­мо­го образ­ца».

В Афи­нах клас­си­че­ской эпо­хи мы впер­вые встре­ча­ем­ся с широ­ки­ми кру­га­ми чита­те­лей, их вку­са­ми и запро­са­ми, пред­став­ле­ние о кото­рых мы можем полу­чить из комедии Ари­сто­фа­на «Лягуш­ки». В это вре­мя, а еще боль­ше в элли­ни­сти­че­скую и рим­скую эпо­хи, кни­га ста­но­вит­ся широ­ко доступ­ным и все более при­вле­каю­щим людей пред­ме­том куль­тур­но­го оби­хо­да — в отли­чие от сред­них веков, когда кни­ги ста­но­вят­ся очень доро­ги­ми и ред­ки­ми. Заня­тие лите­ра­тур­ным трудом ста­но­вит­ся в антич­но­сти про­фес­си­ей, поз­во­ля­ю­щей занять опре­де­лен­ное поло­же­ние в обще­стве. Рас­цвет лите­ра­ту­ры при­во­дит в даль­ней­шем к воз­ник­но­ве­нию лите­ра­тур­ной кри­ти­ки и нау­ки о лите­ра­ту­ре и язы­ке — фило­ло­гии, зани­маю­щей­ся раз­лич­ны­ми сто­ро­на­ми лите­ра­тур­но­го про­из­веде­ния — его содер­жа­ни­ем и фор­мой, язы­ком и сти­лем, худо­же­ст­вен­ны­ми осо­бен­но­стя­ми и т. д. Раз­ви­тие кни­го­из­да­тель­ско­го и кни­го­тор­го­во­го дела потре­бо­ва­ло от древ­них редак­то­ров зна­чи­тель­но­го труда по уста­нов­ле­нию под­лин­но­го автор­ско­го тек­ста, что при­ве­ло к воз­ник­но­ве­нию тек­сто­ло­гии, имев­шей ясно выра­жен­ные прак­ти­че­ские дели.

В это вре­мя появ­ля­ют­ся кри­ти­че­ские направ­ле­ния и шко­лы, часто враж­дую­щие меж­ду собой, лите­ра­тур­но-худо­же­ст­вен­ные «сало­ны» или круж­ки, где поэты впер­вые высту­па­ют со сво­и­ми про­из­веде­ни­я­ми перед пуб­ли­кой, под­вер­гая испы­та­нию силу их худо­же­ст­вен­но­го воздей­ст­вия. Дво­ры элли­ни­сти­че­ских царей и позд­нее — рим­ских импе­ра­то­ров ста­но­вят­ся свое­об­раз­ны­ми лите­ра­тур­ны­ми цен­тра­ми, вли­я­ю­щи­ми на вку­сы чита­те­лей.

Высо­кий уро­вень куль­ту­ры при­во­дит к тому, что кни­ги вхо­дят в моду; все бога­тые и про­сто зажи­точ­ные люди стре­мят­ся обза­ве­стись биб­лио­те­кой. Вит­ру­вий в трак­та­те «Об архи­тек­ту­ре» пред­у­смат­ри­ва­ет для нее место в «типо­вом про­ек­те» вил­лы (выра­жа­ясь совре­мен­ным язы­ком): «Спаль­ни и биб­лио­те­ки долж­ны быть обра­ще­ны на восток, ибо их назна­че­ние тре­бу­ет утрен­не­го све­та. К тому же в биб­лио­те­ках свит­ки не будут в таком слу­чае плес­не­веть. Ибо в тех из них, кото­рые обра­ще­ны на юг или на запад, свит­ки повреж­да­ют­ся от чер­вей и сыро­сти, так как влаж­ные вет­ры, про­ни­кая в поме­ще­ние, про­из­во­дят и с.207 пита­ют чер­вей, а так­же рас­про­стра­ня­ют сырые испа­ре­ния, покры­ваю­щие папи­рус пле­се­нью» (VI, 4).

Рис. 31. Фило­соф, читаю­щий и ком­мен­ти­ру­ю­щий кни­гу. Мра­мор­ный сар­ко­фаг III века нашей эры. Рим, Вати­кан­ский музей.

Эти биб­лио­те­ки пред­став­ля­ли собой высо­кие залы, пол кото­рых был выло­жен мра­мор­ны­ми пли­та­ми зеле­но­ва­тых оттен­ков (рим­ляне зна­ли, что цвет этот бла­готвор­но дей­ст­ву­ет на зре­ние). По сте­нам и в цен­тре сто­я­ли шка­фы с «гнезда­ми» для свит­ков. Удоб­ные крес­ла были пред­на­зна­че­ны для хозя­ев и их гостей, а ста­туи Муз и порт­рет­ные бюсты зна­ме­ни­тых писа­те­лей созда­ва­ли атмо­сфе­ру под­лин­но­го хра­ма наук и спо­соб­ст­во­ва­ли осо­бой при­под­ня­то­сти мыс­ли¹. Биб­лио­те­ки ста­но­вят­ся местом встреч и бесед уче­ных мужей, лите­ра­то­ров и почи­та­те­лей их талан­та (один из диа­ло­гов Цице­ро­на про­ис­хо­дит в биб­лио­те­ке заго­род­ной вил­лы рим­ско­го ари­сто­кра­та Лукул­ла). с.208 Сици­лий­ский тиран Гиерон снаб­дил биб­лио­те­кой даже свою зна­ме­ни­тую гале­ру. Этот корабль был вна­ча­ле пред­на­зна­чен для пере­воз­ки зер­на, но так как его гигант­ские раз­ме­ры не поз­во­ля­ли тогдаш­ним гре­че­ским пор­там при­ни­мать его, суд­но было пода­ре­но еги­пет­ско­му царю Пто­ле­мею и ста­ло исполь­зо­вать­ся в уве­се­ли­тель­ных целях².

Рис. 32. Антич­ная биб­лио­те­ка. Живо­пись рим­ской эпо­хи.

Все то, что мы зна­ем о рим­ских пуб­лич­ных биб­лио­те­ках, поз­во­ля­ет пред­по­ла­гать, что они чаще все­го состо­я­ли из двух частей: кни­го­хра­ни­ли­ща и читаль­но­го зала обыч­но в виде гале­реи с колон­на­ми (пор­ти­ка). Пол в читаль­ных залах был устлан пли­та­ми из тем­ных пород мра­мо­ра, а потол­ки — лише­ны позо­лоты, чтобы яркие цве­та не раз­дра­жа­ли глаз чита­те­ля.

Мир антич­ной кни­ги был уди­ви­тель­но похож на совре­мен­ный. Он так­же знал пери­о­ды рас­цве­та и упад­ка, блес­ка гени­аль­ных откро­ве­ний и убо­го­го эпи­гон­ства, мелоч­но­го и скру­пу­лез­но­го ком­мен­та­тор­ства, про­цве­тав­ше­го в элли­ни­сти­че­скую эпо­ху. От бога­тых меце­на­тов мог­ла зави­сеть судь­ба с.209 пре­крас­ных про­из­веде­ний искус­ства, но они же покро­ви­тель­ст­во­ва­ли мел­ким и ничтож­ным гра­фо­ма­нам, име­на кото­рых дошли до нас лишь в слу­чай­ных упо­ми­на­ни­ях их лите­ра­тур­ных про­тив­ни­ков. Вре­мя ока­за­лось самым бес­при­страст­ным судьей их про­из­веде­ний.

Сход­ство с совре­мен­но­стью обна­ру­жи­ва­ет­ся и в раз­но­об­ра­зии типов кни­ги. Из рас­се­ян­ных упо­ми­на­ний тра­ди­ции мы узна­ем о рос­кош­ных изда­ни­ях и одно­вре­мен­но — о деше­вых, рас­счи­тан­ных на небо­га­то­го чита­те­ля, кни­гах; о кни­гах гигант­ско­го объ­е­ма и фор­ма­та — и о кни­гах-малют­ках; о кни­гах, бога­то иллю­ст­ри­ро­ван­ных и снаб­жен­ных уче­ны­ми ком­мен­та­ри­я­ми, — и о кни­гах повсе­днев­ных, бед­ных копи­ях или даже опи­сто­гра­фах, напи­сан­ных на обрат­ной сто­роне уже одна­жды исполь­зо­ван­но­го папи­ру­са…

Та выдаю­ща­я­ся роль, кото­рую кни­га игра­ла в жиз­ни антич­но­го обще­ства, дает нам пра­во утвер­ждать, что в этом отно­ше­нии оно сто­я­ло к совре­мен­но­му обще­ству гораздо бли­же, чем при­шед­ший на сме­ну антич­но­сти фео­да­лизм. В элли­ни­сти­че­скую и рим­скую эпо­ху кни­га ста­но­вит­ся пред­ме­том домаш­не­го оби­хо­да, едва ли не каж­до­го гра­мот­но­го чело­ве­ка. Нема­ло спо­соб­ст­во­ва­ло это­му и обра­зо­ва­ние государ­ства Пто­ле­ме­ев в Егип­те, в резуль­та­те чего про­из­вод­ство папи­ру­са, этой мате­ри­аль­ной осно­вы антич­ной кни­ги, ока­за­лось под кон­тро­лем гре­ков Алек­сан­дрии, точ­нее гре­ко-македон­ской вер­хуш­ки заво­е­ван­но­го Егип­та. Опыт­ные уче­ные тек­сто­ло­ги Алек­сан­дрии, а затем и Пер­га­ма, а так­же дру­гих цен­тров куль­ту­ры элли­ни­сти­че­ско­го мира осу­ществля­ли изда­ния памят­ни­ков лите­ра­ту­ры и нау­ки в широ­ких, невидан­ных до это­го мас­шта­бах.

Лите­ра­тур­ные и изда­тель­ские тра­ди­ции, сло­жив­ши­е­ся в древ­ней Алек­сан­дрии на про­тя­же­нии несколь­ких веков, не пре­тер­пе­ли суще­ст­вен­ных изме­не­ний и тогда, когда появи­лась новая хри­сти­ан­ская лите­ра­ту­ра и воз­ник­ли хри­сти­ан­ские тео­ло­ги­че­ские шко­лы. Пер­вые дея­те­ли хри­сти­ан­ской куль­ту­ры на Восто­ке были глу­бо­ки­ми зна­то­ка­ми «язы­че­ско­го» лите­ра­тур­но­го наследия.

Поми­мо Алек­сан­дрии, о куль­тур­ной роли кото­рой подроб­но гово­ри­лось выше, воз­ни­ка­ют мно­го­чис­лен­ные новые цен­тры, в кото­рых рас­цве­та­ют нау­ки и искус­ства — на ост­ро­вах Родо­се и Косе, в дале­ком Тар­се, рас­по­ло­жен­ном на юге Малой Азии, в Кили­кии. О Тар­се Стра­бон пишет с непод­дель­ным вос­тор­гом (XIV, 673): «Люди здесь ока­за­лись захва­че­ны такой стра­стью к фило­со­фии и вооб­ще ко всей сово­куп­но­сти наук с.210 (παι­δεία ἐγκύκ­λιος — от это­го гре­че­ско­го тер­ми­на ведет свое нача­ло сло­во энцик­ло­пе­дия. — В. Б.), что они оста­ви­ли дале­ко поза­ди себя и Афи­ны, и Алек­сан­дрию, и любой дру­гой город, кото­рый мож­но толь­ко назвать, в кото­ром име­ют­ся учеб­ные заведе­ния и фило­соф­ские шко­лы. Город отли­ча­ет­ся осо­бен­но тем, что все, зани­маю­щи­е­ся здесь нау­ка­ми и лите­ра­ту­рой, явля­ют­ся мест­ны­ми жите­ля­ми, и чуже­стран­цы пере­се­ля­ют­ся сюда неохот­но. Сами жите­ли Тар­са не все вре­мя оста­ют­ся у себя на родине, но отправ­ля­ют­ся на чуж­би­ну для усо­вер­шен­ст­во­ва­ния сво­их зна­ний, и усо­вер­шен­ст­во­вав­шись, охот­но посе­ща­ют чужие государ­ства; толь­ко немно­гие после это­го воз­вра­ща­ют­ся обрат­но домой». Из этих слов Стра­бо­на ясно вид­но, что важ­ней­шим послед­ст­ви­ем заво­е­ва­ний Алек­сандра и обра­зо­ва­ния элли­ни­сти­че­ских государств было так­же и воз­ник­но­ве­ние интер­на­цио­наль­ной, если так мож­но выра­зить­ся (то есть не полис­ной, не свя­зан­ной с мест­ны­ми тра­ди­ци­я­ми обособ­лен­но­го горо­да-государ­ства) интел­ли­ген­ции, усво­ив­шей обще­гре­че­скую куль­ту­ру и обще­гре­че­ский язык (в осно­ву кото­рых были поло­же­ны язык и куль­ту­ра древ­них Афин). Этот обще­гре­че­ский язык, кой­нэ, ста­но­вит­ся язы­ком лите­ра­ту­ры и нау­ки, на него пере­во­дят­ся памят­ни­ки восточ­ной лите­ра­ту­ры (клас­си­че­ским при­ме­ром слу­жит пере­вод: Биб­лии на гре­че­ский язык, так назы­вае­мая Сеп­ту­а­гин­та, назван­ная так пото­му, что соглас­но хри­сти­ан­ской рели­ги­оз­ной тра­ди­ции этот пере­вод был выпол­нен 72 «тол­ков­ни­ка­ми» по пове­ле­нию Пто­ле­мея II Фила­дель­фа. В осно­ве этой леген­ды лежит тот несо­мнен­ный факт, что веру­ю­щее иудей­ское насе­ле­ние Алек­сан­дрии пере­ста­ло пони­мать язык Биб­лии, на кото­ром гово­ри­ли пред­ки).

Как уже гово­ри­лось выше, обра­зо­ва­ние и куль­ту­ра, раз­но­си­мые стран­ст­ву­ю­щи­ми учи­те­ля­ми, про­фес­со­ра­ми крас­но­ре­чия, лите­ра­то­ра­ми и фило­со­фа­ми, посте­пен­но про­ни­ка­ли во все слои обще­ства, даже самые низ­шие: негра­мот­ные (ἀγράμ­μα­τοι) встре­ча­ют­ся в элли­ни­сти­че­ских горо­дах доволь­но ред­ко. Но вме­сте с тем, как мет­ко заме­тил Тарн в уже цити­ро­ван­ной здесь кни­ге, созда­ют­ся два обще­ства: «…Одно обще­ство — людей высо­ко­об­ра­зо­ван­ных, и дру­гое, более широ­кое, кото­рое име­ло доста­точ­но обра­зо­ва­ния, чтобы читать жад­но, но недо­ста­точ­но, чтобы читать серь­ез­но». Для нужд это­го послед­не­го слоя обще­ства созда­ет­ся своя осо­бая лите­ра­ту­ра. Появ­ля­ют­ся мно­го­чис­лен­ные писа­те­ли, созда­вав­шие для широ­ких масс чита­те­лей про­из­веде­ния попу­ляр­но­го с.211 жан­ра, раз­лич­ные раз­вле­ка­тель­но­го харак­те­ра кни­ги, собра­ния анек­дотов из жиз­ни выдаю­щих­ся людей, уче­ных, поэтов и государ­ст­вен­ных дея­те­лей. Вели­кие про­из­веде­ния лите­ра­ту­ры про­шлых веков теперь дале­ко не все в состо­я­нии одо­леть, поэто­му на книж­ном рын­ке появ­ля­ет­ся целая «лите­ра­ту­ра отрыв­ков», раз­но­об­раз­ные ком­пен­ди­у­мы и анто­ло­гии, а так­же про­из­веде­ния узко ути­ли­тар­но­го харак­те­ра, затра­ги­ваю­щие самые раз­лич­ные сто­ро­ны чело­ве­че­ской жиз­ни и дея­тель­но­сти, воен­ное дело, охоту, рыб­ную лов­лю, ското­вод­ство, сель­ское хозяй­ство, пче­ло­вод­ство, посвя­щен­ные теат­раль­но­му делу, орга­ни­за­ции пир­шеств, и даже тол­ко­ва­нию снов. До нас дошла кни­га неко­го Арте­ми­до­ра «Оней­ро­кри­ти­ка» — «Истол­ко­ва­ние снов», к кото­рой автор при­со­во­ку­пил прак­ти­че­ское при­ло­же­ние, состо­яв­шее из при­ме­ров снов, кото­рые испол­ни­лись. Сочи­не­ние изла­га­ет целую строй­ную тео­рию… Не сле­ду­ет при этом забы­вать, что этот жанр сохра­нял свою попу­ляр­ность в тече­ние мно­гих веков, и подоб­ные «сон­ни­ки» были в боль­шом ходу еще в нача­ле XIX века, во вре­ме­на, когда жила геро­и­ня рома­на А. С. Пуш­ки­на, Татья­на Лари­на.

Боль­шую попу­ляр­ность при­об­ре­ла раз­но­об­раз­ная лите­ра­ту­ра типа мему­ар­ной и осо­бен­но пись­ма зна­ме­ни­тых людей — из таких в боль­шин­стве сво­ем под­лож­ных писем соста­ви­лась целая лите­ра­ту­ра. Одну такую фаль­шив­ку — собра­ние писем тира­на Фала­ри­са, жив­ше­го в VI веке до н. э., раз­об­ла­чил в XVIII веке круп­ней­ший англий­ский фило­лог Бент­ли в сво­ей «Дис­сер­та­ции о пись­мах Фала­ри­са, Феми­сток­ла, Сокра­та, Эври­пида и о бас­нях Эзопа». Работа Бент­ли соста­ви­ла эпо­ху в исто­рии евро­пей­ской нау­ки об антич­но­сти.

Опи­ра­ясь на мно­го­ве­ко­вой опыт и бога­тую тра­ди­цию, гре­че­ский язык и гре­че­ская лите­ра­ту­ра при­об­ре­ли такой колос­саль­ный запас проч­но­сти и жиз­не­спо­соб­но­сти, что даже язык победив­ше­го в поли­ти­че­ской обла­сти Рима не смог сколь­ко-нибудь серь­ез­но пошат­нуть эти пози­ции. Соот­вет­ст­вен­но это­му и гре­че­ская кни­га в новых поли­ти­че­ских усло­ви­ях про­дол­жа­ет жить и раз­ви­вать­ся. Ее под­дер­жи­ва­ет сама систе­ма рим­ско­го обра­зо­ва­ния.

Если «низ­шее» и «сред­нее» обра­зо­ва­ние в Риме все­це­ло нахо­ди­лось в руках домо­ро­щен­ных учи­те­лей (зача­стую выход­цев из низов рим­ско­го обще­ства, каким был учи­тель Гора­ция, «драч­ли­вый» Орби­лий, быв­ший кава­ле­рист³, или галл с.212 Анто­ний Гни­фон — воль­ноот­пу­щен­ник, став­ший затем учи­те­лем Гая Юлия Цеза­ря), то «выс­шая» шко­ла, где гоно­ра­ры были зна­чи­тель­ны­ми и сосло­вие про­фес­со­ров ува­жае­мым, ком­плек­то­ва­лась вна­ча­ле почти исклю­чи­тель­но из гре­че­ских учи­те­лей. Импе­ра­то­ры, начи­ная с Авгу­ста, сде­ла­ли при­гла­ше­ние зна­ме­ни­тых и луч­ших про­фес­со­ров модой, кото­рой сле­до­ва­ло все выс­шее сосло­вие рим­ско­го обще­ства. Выс­шее обра­зо­ва­ние осно­вы­ва­лось на обу­че­нии ора­тор­ско­му искус­ству, и в шко­лах рито­ров рим­ская моло­дежь при­об­ре­та­ла ту систе­му энцик­ло­пе­ди­че­ских зна­ний, кото­рая к кон­цу антич­но­сти офор­ми­лась в рам­ках «семи сво­бод­ных искусств». Излюб­лен­ным упраж­не­ни­ем в ора­тор­ских шко­лах было состав­ле­ние раз­но­об­раз­ных речей, пред­ме­том кото­рых ока­зы­ва­лись наду­ман­ные ситу­а­ции, где уче­ни­ки высту­па­ли в роли защит­ни­ков или обви­ни­те­лей (если раз­би­рал­ся какой-нибудь фик­тив­ный судеб­ный про­цесс). Сре­ди тем, пред­ла­гав­ших­ся уче­ни­кам, мы нахо­дим, напри­мер, речь любов­ни­ка, застиг­ну­то­го мужем на месте пре­ступ­ле­ния, или похваль­ную речь мухе. Осо­бое место в этих школь­ных упраж­не­ни­ях зани­ма­ли суа­зо­рии (уве­ще­ва­тель­ные, убеж­даю­щие речи) и кон­тро­вер­зы (про­ти­во­по­лож­ные по содер­жа­нию речи, посвя­щен­ные одно­му и тому же пред­ме­ту). Обле­чен­ные в рим­скую фор­му, эти речи не смог­ли устра­нить сле­дов сво­его гре­че­ско­го про­ис­хож­де­ния. Содер­жа­ние в них отсту­па­ло на зад­ний план, глав­ным была фор­ма. Необыч­ные выра­же­ния, арха­из­мы, неожи­дан­ные обо­роты, изыс­кан­ные обра­зы и мыс­ли, блеск анти­тез, отто­чен­ная и часто бес­пред­мет­ная игра слов, пре­уве­ли­чен­ные выра­же­ния чувств, звон­кие пери­о­ды и бью­щие в лоб сен­тен­ции, пого­ня за внеш­ним эффек­том — тако­вы были цели, кото­рые пре­сле­до­ва­лись эти­ми реча­ми. Сочи­ня­лись изыс­кан­ные сти­хи — так, рим­ский школь­ник 13 лет, Люций Вале­рий Пудент, был увен­чан на Капи­то­лии лав­ро­вым вен­ком за искус­ную импро­ви­за­цию гре­че­ских гекза­мет­ров. Горо­да Гал­лии, Испа­нии, Север­ной Афри­ки при­гла­ша­ли и высо­ко опла­чи­ва­ли наи­бо­лее выдаю­щих­ся рито­ров и грам­ма­ти­ков.

Поми­мо новых цен­тров куль­ту­ры, каким был, напри­мер, Тарс (к нему сле­ду­ет при­со­еди­нить и такие горо­да, как Эфес, Эги, Антио­хию, Тир и мно­гие дру­гие), про­цве­та­ли в эпо­ху импе­рии и ста­рые цен­тры — сре­ди них преж­де все­го Алек­сан­дрия. Август про­явил осо­бое вни­ма­ние к это­му выдаю­ще­му­ся цен­тру, постро­ив там свой храм, Себастей­он, кото­рый, по рас­ска­зу Фило­на (Leg. ad Cai­um, VI, p. 151), был обо­рудо­ван зала­ми для уче­ных, биб­лио­те­ка­ми и ауди­то­ри­я­ми для с.213 слу­ша­те­лей. Импе­ра­тор Клав­дий, отли­чав­ший­ся осо­бым при­стра­сти­ем к нау­ке, соорудил там даже вто­рой Музей, так назы­вае­мый Клав­ди­ум, и назна­чил осо­бые дни, в кото­рые долж­ны были изу­чать­ся в одном Музее — его исто­рия этрус­ков, а в дру­гом Музее — его кар­фа­ген­ская исто­рия (как сооб­ща­ет Све­то­ний в био­гра­фии Клав­дия). Во вто­ром и после­дую­щих веках в Алек­сан­дрий­ском Музее про­дол­жа­ют про­цве­тать фило­ло­ги­че­ские и грам­ма­ти­че­ские нау­ки, есте­ствен­ные нау­ки, мате­ма­ти­ка и осо­бен­но меди­ци­на: для вра­ча свиде­тель­ство об обу­че­нии в Алек­сан­дрии было луч­шей реко­мен­да­ци­ей.

На про­тя­же­нии всей исто­рии позд­ней рим­ской импе­рии гре­че­ский язык про­дол­жал оста­вать­ся ее вто­рым офи­ци­аль­ным язы­ком. Рим­ский импе­ра­тор Марк Авре­лий (годы прав­ле­ния 161—180 н. э.), «фило­соф на троне», напи­сал свое сочи­не­ние «К само­му себе» на гре­че­ском язы­ке. Это свое­об­раз­ная запис­ная книж­ка, кото­рой импе­ра­тор поведал свои мыс­ли и впе­чат­ле­ния от внеш­не­го мира, дав эти­че­скую оцен­ку фак­там сво­ей био­гра­фии. Но отсюда ясно, что он не толь­ко писал по-гре­че­ски, но и мыс­лил на этом язы­ке… Явле­ние это носи­ло повсе­мест­ный и все­об­щий харак­тер. Оно было обу­слов­ле­но повсе­мест­ным рас­про­стра­не­ни­ем гре­че­ско­го язы­ка и куль­ту­ры, носи­те­лем кото­рой была кни­га.

Изу­че­ние исто­рии антич­ной кни­ги поз­во­ля­ет нам глуб­же про­ник­нуть в мир, во мно­гом похо­жий, но в то же вре­мя столь отлич­ный от совре­мен­но­го. Кни­га — одно из вели­ких заво­е­ва­ний чару­ю­щей нас непре­хо­дя­щей пре­ле­стью циви­ли­за­ции, кото­рое часто усколь­за­ет от наше­го вни­ма­ния, но кото­рое тем не менее игра­ет важ­ную роль при опре­де­ле­нии доли антич­но­го наследия в жиз­ни совре­мен­но­го мира, его куль­ту­ры.