Перевод с последнего французского издания Н. И. Лихаревой
(постраничная нумерация примечаний в электронной публикации заменена на сквозную по главам)
с.489
Войско и флот.
1. Патриотизм.
Слово «отечество» у древних означало землю отцов. Для каждого древнего грека отечеством был участок земли, освященный его домашней или национальной религией, той земли, где лежали кости и обитали души его предков. Малое отечество подразумевало принадлежащий семье огороженный участок с собственными могилой и очагом. Отечеством в большом виде было государство-город с его пританеем и героями, с его священной оградой и территорией, установленной религией. «Священная земля отечества», говорили греки, и это не были пустые слова. Земля была действительно священна для человека того времени, потому что она служила обиталищем его богов. Государство, гражданская община, отечество — эти слова не были только отвлеченным понятием, как у новейших с.490 народов, а действительно выражали совокупность местных божеств с их повседневным культом и с могущественными верованиями в души предков.
Этим объясняется патриотизм древних — то сильное чувство, которое считалось у них высшею добродетелью и к которому сводились все прочие добродетели. С отечеством соединялось все самое дорогое для человека. В нем совмещались его благосостояние, безопасность, права, вера, боги. — Утрачивая его, он терял все. Столкновение частных и общественных интересов было почти невозможно для него. Платон1 говорит: «Отечество порождает нас, питает и воспитывает». Софокл2 же заявляет: «Отечество — вот наша охрана».
При таком понимании отечества оно обозначает не только местожительство человека. Покидая священные стены родины, переходя через священные границы ее пределов, грек уже не находил для себя ни религиозных, ни общественных связей. Везде в другом месте он стоял за пределами правильно установленного обихода и покровительства законов. Повсюду он попадал в приниженное состояние, становился вне устоев нравственной жизни. Его человеческое достоинство и права осуществлялись только в отечестве. Он мог быть счастлив только там.
Он был соединен с отечеством священными узами. Отечество надо было любить, как любят религию; повиноваться ему, как повинуются божеству. Ему надо было отдаваться целиком, посвятить ему все. Досталось ли отечеству на долю блеск или унижение, благоденствие или несчастие, человек должен любить его. Любовь эту следует питать к нему и за его благодеяния, и за тяготы, в особенности надо уметь умирать за него. Греку не свойственно было жертвовать жизнью во имя преданности какому-нибудь другому человеку или во имя своей чести, но с.491 отечеству он обязан отдать свою жизнь: ведь нападение на его отечество было нападением на самую религию. Грек действительно сражался за свои алтари и очаги, потому что, как только враг завладевал городом, он сейчас же ниспровергал алтари, гасил очаги, оскорблял могилы, истреблял богов, уничтожал культ. Благочестие древних состояло в любви к отечеству.
(Fustel de Coulanges. La Cité antique, стр. 233—
2. Обязанность гражданина защищать свое отечество.
В тот момент, когда Афины потерпели поражение при Херонее от македонского царя Филиппа, некто Леократ бежал из Афин и уклонился таким путем от обязанности защищать свое отечество. Когда после довольно долгого отсутствия он явился в Афины, оратор Ликург заставил его предстать пред судом. Вот в каких выражениях Ликург клеймил его поведение·
«Вы должны наказать Леократа во имя Афин, во имя ваших богов. Единогласным постановлением вы должны выразить сегодня ваше отношение к величайшим и позорнейшим преступлениям, публично совершенным Леократом. Они состоят: в измене, потому что, покидая город, он предал его в руки врагов; в оскорблении демократии, потому что он отказался бороться за ее свободу; в нечестии, потому что он предоставил врагам, поскольку это от него зависело, вырубать священные леса и ниспровергать храмы; в оскорблении своих предков, потому что он способствовал разрушению их могил и лишению погребальных почестей, которые был обязан совершить в честь их; наконец, в дезертирстве и неповиновении, потому что он не явился к стратегам, чтобы они отправили его в войско. Кто из вас после всего этого способен оправдать его или оставить безнаказанными столько умышленно совершенных преступлений? Кто из вас будет столь безрассудным, что, спасая этого подлого человека, предоставит свое с.492 собственное спасение людям, способным покинуть вас в опасности? Кто из сожаления к этому человеку пожелает сделаться жертвой неумолимого врага и, оказывая снисхождение изменнику отечества, вызвать таким образом мщение богов?»
(Ликург. Против Леократа, 146—
3. Военная песнь VII века до Р. Х.
| Славно ведь жизнь потерять, средь воинов доблестных павши, Храброму мужу в бою из-за отчизны своей; Град же родной и цветущие нивы покинув, быть нищим — Это, напротив, удел всех тяжелейший других! С матерью милой, с отцом-стариком на чужбине блуждает, С малыми детками трус и с молодою женой. Будет он жить ненавистным средь тех, у кого приютится, Тяжкой гонимый нуждой и роковой нищетой. Род он позорит и вид свой цветущий стыдом покрывает; Беды, бесчестье летят всюду за ним по следам. Если же, вправду, ни теплой заботы не встретит скиталец, Ни уваженья, стыда иль состраданья в нужде, — Будем за родину храбро стоять и, детей защищая, Ляжем костьми, не щадя жизни в отважном бою! Юноши, бейтесь же, стоя рядами, не будьте примером Бегства постыдного иль трусости жалкой другим, Но сохраняйте в груди всегда дух удалой и могучий И не жалейте души, выйдя с врагами на бой! Не покидайте старейших, у коих уж слабы колена, И не бегите, предав старцев на жертву врагам. Страшный позор вам, когда среди воинов первых упавший Старец лежит, впереди юных летами бойцов, Старец с главою уже убеленной, с седой бородою, Полный отваги еще, дух испуская в пыли, Кровью облитые члены руками прикрыть не забывши, — Стыдно и страшно глядеть глазу на этот позор — Без одеянья на теле! А юноше все ведь пристойно, Если он доблестный цвет юности нежной хранит: Видом он — дивен мужам, пока жив, и пленителен женам; Если ж падет средь бойцов, — чудной сияет красой! Пусть же, широко шагнув, стоит каждый на месте, ногами В землю сильней упершись, губы зубами прижав. |
(Тиртей. Перевод В. В. Л.). |
с.493
4. Вооружение в гомеровскую эпоху.
Оборонительное оружие, сделанное из бронзы, состояло из шлема, лат, щита и наколенников, или кнемид. К этому надо прибавить особый металлический пояс, прикреплявшийся к тому месту, где кончались латы, и служивший для защиты живота и поясницы. На верху шлема развевался султан из конских волос, выкрашенный иногда в красный цвет. К шлему были приделаны приспособления для защиты щек, но для защиты носа их не было. Два толстых бронзовых листа, соединявшихся на боках, составляли латы: один из них покрывал грудь, другой — спину. Щит был круглым или овальным. В первом случае у него было две ручки: в одну продевали руку, за другую держались пальцами. Щит продолговатой формы достигал иногда почти размеров человеческого тела; в этом случае его необходимо было держать всей рукой. Благодаря особенному кожаному ремешку щит можно было при ходьбе или беге положить себе на спину.
 Шлемы. |
 Воин. |
Наступательное оружие делалось также из бронзы. О железных наконечниках стрел, железном мече и палице упоминается всего в двух-трех стихах, да и то вставленных, может быть, позднее. Главным оружием был длинный обоюдоострый меч. Деревянная или костяная оправа, прикрепленная золотыми или серебряными гвоздями к рукоятке, давала возможность взять это оружие рукой и крепко держать его. На ножнах с.494 часто были украшения из серебряной и золотой инкрустации. Нередко к ножнам прикрепляли другой, более короткий меч, который пускали в ход, если ломался первый. Ясеневое древко с металлическими остриями на обоих концах составляло копье. Одно острие служило для нападения; другое для втыкания в землю. Копьем этим наносили удары и метали его в неприятеля. Наконечники стрел были трехгранные. Их нельзя было извлечь из тела, так как они делались с особыми зазубринами. Впрочем, стрелки играли в войске только второстепенную роль. Воины, пользующееся известностью, выезжали на сражение в колеснице, которая запрягалась парой лошадей; ими управлял кучер, стоящий рядом с воином. Он придерживал лошадей в то время, как воин, спустившись на землю, сражался со своим противником; а когда борьба заканчивалась, он вез его обратно, победителем или побежденным.
(Perrot. Revue des Deux Mondes, т. LXX (1885), стр. 305).
 Военная колесница. |
5. Битва в гомеровские времена.
| А Мирмидонцы меж тем за Патроклом вождем ополчившись Двигались вместе, пока на врагов не обрушились грозно… Так Мирмидонцы в то время с таким же бестрепетным духом Из кораблей налетели, и крик раздавался немолчный. |
|
| с.495 | Голосом зычным Патрокл воззвал, обращаясь к дружине… И Мирмидоняне все на Троянцев обрушились разом. Грозно суда огласились воинственным кликом Ахеян. Лишь увидали Троянцы Менойтия храброго сына Вместе с товарищем брани, покрытых оружием светлым, Дрогнуло сердце у всех, и фаланги пришли в беспорядок, Ибо они полагали, что сын быстроногий Пелея Долгий свой гнев укротил и с Ахейцами вновь примирился. Каждый, дрожа, озирался, чтоб гибели черной избегнуть. Первый Патрокл блестящим копьем замахнулся и бросил Прямо в средину толпы, где теснилося больше героев, Перед кормой корабля благородного Протезилая, И поразил Пирехмеса; наездников храбрых Пеонян Из Абидоса привел он, где Аксий струится широко. В правое ранил его он плечо, и тот, громко стеная, Навзничь свалился во прах. Отступила дружина в испуге, Ужас в Пеонянах всех возбудил сын Менойтия храбрый, Их полководца убив, кто в кровавом бою отличался… Бой закипел меж вождями, и муж умерщвляем был мужем. Первым Патрокл могучий, Менойтия сын благородный, Ареилика ударил, к нему обращенного тылом, Острою медью в бедро. И насквозь острие проскочило, Кость раздробив, и Троянец на землю лицом повалился. Царь Менелай, сын Атрея воинственный, ранил Фоаса В грудь, неприкрытую круглым щитом, и сковал ему члены. Сын же Филея, заметив Амфикла с подъятым оружьем, Ранее бросил копье и в бедро его с краю ударил, Там, где лежит у людей наиболее крупная мышца. Медь разорвала все жилы, и тьма ему очи покрыла… Сын Оилея Аякс наскочил на бойца Клеобула И овладел им живым, когда тот среди давки споткнулся, Тут же лишил его силы, мечом по затылку ударив. Меч с рукоятью прекрасной весь сделался теплым от крови. Черная смерть и судьба закрыли глаза Клеобулу. Тою порой Пенелей и Ликон друг на друга напали; Оба сперва промахнулись, напрасно пустив свои копья, И налетели с мечами. Ликон Пенелея ударил По верху шлема его густогривого, только сломался За рукояткою меч, и тогда Пенелей его ранил В шею над ухом, и меч весь проник глубоко; уцелела Кожа одна, голова же повисла и члены ослабли… С криками так от судов побежали Троянцы в смятеньи И не в порядке вернулись; чрез ров Приамида в оружьи Вынесли быстрые кони, а войско Троянцев оставил Перед глубоким он рвом, задержанных там поневоле. Резвые кони без счета ломали влекущие дышла |
| с.496 | И покидали во рву колесницы вождей умерщвленных. Храбрый Патрокл, взывая к своим, за бегущими гнался, Горе готовя Троянцам, которые криками бегства Все наполняли дороги, — они врассыпную бежали. Вихрем вздымалася пыль к облакам, когда в Трою обратно Цельнокопытные кони неслись от судов и палаток… |
(Илиада, XVI, 256 и сл. Перев. Минского). |
|
 Павший воин. |
6. Набор войска.
1. Афины. Первоначально в Афинах, как и в других городах, для всех тех, кто принимал участие в общественной жизни, военная служба являлась правом и обязанностью. В героическую эпоху во время битв первая роль несомненно принадлежала царям и вождям, так что сражения «Илиады» напоминают скорее турнир или дуэль. Но воины, составлявшие основную часть войска, которая иногда выстраивалась в ряды для участия в общих действиях, не были ни рабами, ни наемниками. В лагере, который был подобием города, они представляли собою «демос», присутствующей при обсуждении дел на агоре.
с.497 После падения царской власти самое древнее греческое правительство состояло, по словам Аристотеля, из граждан, бывших на войне. Это обстоятельство определенно проявляется и в установленной Солоном системе. Люди последнего класса, носившие наименование фетов, освобождались от военной службы, потому что они не пользовались почти никакими политическими правами. Пока у афинян существовало национальное войско, этот принцип постоянно соблюдался ими.
Официальный список, на основании которого совершался набор войска, назывался ληξιαρχικὸν γραμματεῖον, т. е. указателем гражданского положения разных лиц. Он составлялся демархом в каждом деме, и ежегодно в него включались молодые люди, достигшие 18-летнего возраста. Внесение кого-нибудь в этот список было в Афинах признаком распространения на него прав гражданства. До тех пор он ничего не был обязан делать по отношению к государству и не пользовался гражданскими правами. Из всех этих записей в каждой филе составлялся перечень молодых людей, обязанных нести военную повинность, а собрание этих списков называлось каталогом. Каждый желающий попасть в него должен был удостоверить, что он удовлетворяем требуемым условиям возраста и ценза. Кроме того, необходимо было выдержать известное физическое испытание. В этих списках граждане числились от 18 до 60-летнего возраста.
Условия службы не были одинаковы для всех этих людей. Молодые люди от 18 до 20 лет, эфебы и περίπολοι, не принимали участия ни в каких отдаленных походах. На них лежала охрана территории и портов, защищавших границы Аттики. С другой стороны, люди более пожилые, имевшие свыше 50 лет, по-видимому, в этом отношении стояли наравне с эфебами. Следовательно, для похода за пределами страны в гоплиты набирали только граждан от 20 до 50-летнего возраста. Тот случай, когда все граждане этого разряда призывались одновременно, назывался πανδημεί или πανστρατιᾷ. Таким образом, даже массовый набор касался только с.498 граждан, внесенных в регулярные списки, но к этим лицам в таком случае обыкновенно присоединялись метэки, способные нести службу тяжеловооруженного воина, а также легковооруженные воины. В начале Пелопоннесской войны, по словам Фукидида, число гоплитов, возраст которых был менее 20 или более 50 лет, достигало
В тех случаях, когда постановление Народного Собрания не объявляло общего набора, гоплиты призывались по выбору из имен, указанных в каталоге (ἐκ καταλόγου). Для этих частичных наборов применялись два способа. Иногда народ, по выражению Аристотеля, прямо определял, «начиная от какого и до какого архонта-эпонима следовало сделать кампанию». Это называлось στρατεία ἐν τοῖς ἐπωνύμοις. Изъятия и отсрочки применялись только по отношению к тем, кто был занят какой-нибудь другой общественной службой. Иногда же народ довольствовался только указанием общего числа гоплитов, подлежащих набору. Тогда дело заключалось в том, чтобы забрать лишь часть, а не всех граждан данного разряда (στρατεία ἐν τοῖς μέρεσι). Задача стратегов и таксиархов в этих случаях становится более сложной. Это было, правда, средством составить отборное войско, но вместе с тем теперь представлялся случай оказать покровительство одним гражданам в ущерб другим. Аристофан жалуется на злоупотребления, вытекавшие отсюда и дававшие часто основание для судебных процессов, которые подымались обиженными гражданами. Но до произнесения приговора судей призываемый на службу гоплит обязан был вооружиться и явиться в войско в назначенный день. Таксиарх отмечал имена отсутствующих, которые впоследствии подлежали законной ответственности.
Конница составляла, если не постоянное, то, по крайней мере, избранное войско, которое служило даже в мирное время и созывалось чаще, чем пехота, так как всадники с.499 участвовали в религиозных церемониях и процессиях. Количество всадников было, кроме того, определенным, и обязанностью гиппарха было следить за тем, чтобы наличный состав их был всегда полным. Список всадников составлялся ежегодно заново. Филарх каждой филы выбирал из своего списка известное число молодых людей первого или второго класса деления Солона. Он останавливался на самых богатых и сильных. Но прежде, чем попасть в войско, молодые люди должны были по его требованию выдержать особое испытание перед Советом (δοκιμασία). Для гражданина, становящегося всадником, такое испытание было необходимо, но зато оно давало ему безусловное право на вступление в этот разряд воинов. Если только гражданин был избран гиппархом и получил одобрение Совета, он был уже уверен, что в течение года не переменит рода службы, и ни стратег, ни таксиарх не переместят его в разряд гоплитов.
2. Спарта. В Спарте всякий гражданин отбывал военную службу от 20 до 60-летнего возраста. Согласно утверждению Аристотеля, отец трех сыновей освобождался от нее, но мы не знаем, к какому времени относилось это мероприятие. Набор, как и в Афинах, совершался по способу στρατεία ἐν τοῖς ἐπωνύμοις. Классы, которые должны были выставить определенное количество новобранцев, определялись эфорами. Впрочем, не довольствовались набором воинов из собственно спартиатов, но призывали также такое число периэков, в каком была необходимость. В эпоху персидских войн периэки составляли особые отряды; во время Пелопоннесской войны они смешивались с гражданами.
По сообщению Геродота, Леонид имел при Фермопилах 300 отборных воинов, состоявших из отцов семейств. Фукидид называет их «300 всадниками». Они носили наименование всадников, хотя и не находились на лошадях. Ксенофонт указывает, каким способом производился набор их. Ежегодно эфоры назначали трех молодых людей в расцвете сил, которые, в свою очередь, выбирали по сотне юношей. В военное с.500 время этот отряд из трехсот человек составлял охрану царя и не распускался даже во время мира.
Наряду с могущественной пехотой спартанцев их конница была очень жалка. Она образовалась в довольно позднюю эпоху, около 424 года до Р. Х., и никогда не пользовалась почетом, если правильно утверждение Ксенофонта, что на лошадей, поставлявшихся богатыми гражданами, сажали людей, способных к службе в пехоте.
(Hauvette. Dict. des Antiq. т. II, стр. 206 и сл.).
7. Злоупотребления при наборе войска по свидетельству Аристофана.
Обязанность производить набор войска лежала в Афинах на таксиархах. Они позорно пользовались своею властью. Все их действия были внушены подозрительностью или угодничеством. Они заискивали перед чернью и не останавливались ни перед каким потворством ей. Благодаря этому войско было организовано плохо. Демократия могла объявить войну, но делала все от нее зависящее, чтоб самой не принять в ней участия. Самые бедные граждане, которых нельзя было взять ни в качестве всадников, ни даже, в обычных случаях, в качестве гоплитов, зачислялись на триеры матросами. Пехота состояла из мелкой буржуазии, людей среднего состояния и мирных нравов, добрых демократов, вроде, например, Филоклеона в «Осах». Но между ними попадалось и большое число должностных лиц, много избавленных от службы по праву, как, например, члены Совета. Иные люди сами стремились освободиться от военной службы. Случалось, что среди людей, имена которых были занесены в списки лиц, подлежащих отбыванию воинской повинности, находились люди, чистотой своих демократических чувств вызывавшие расположение таксиархов; тогда последние легко могли освободить их от повинности путем перестановки в порядке имен.
Когда по постановлению Народного Собрания производился частичный набор войск и устанавливалось с.501 определенное число воинов, подлежащих этому набору, таксиархи должны были назначить известное число гоплитов из списков, составляемых ежегодно. По-видимому, они часто забывали одних и вписывали других. «Они поступают недобросовестно, то произвольно внося кого-нибудь в списки, то вычеркивая его по два и по три раза. На завтра назначено выступление, а такой-то не купил еще припасов, потому что не знал, что он должен отправляться в поход. Вдруг, просматривая объявление, он видит свое имя, и он бежит растерянный, с глазами полными слез. Вот как начальники поступают с нами, крестьянами. Горожан они щадят больше». Таким образом, деревня снабжала войско людьми, которых город отказывался поставлять. Поэтому одной из важнейших реформ, которые демос (народ) стремился осуществить, был вопрос о наборе войск. «Отныне никакой гоплит, внесенный в списки, не сможет, пользуясь чьим-либо покровительством, нарушить порядок своего места».
(Couat. Aristophane, стр. 86).
8. Наемники.
После Пелопоннесской войны в Греции, а в особенности в Афинах, замечается постепенный упадок военного духа. Граждане не желают участвовать на войне лично и предпочитают выставлять вместо себя наемные войска. Исократ жалуется на это зло в речи, относящейся к 355 году до Р. Х.
«Как мы отличаемся от наших предков! Они без колебания покидали родину во имя спасения Греции и таким образом одерживали над персами победы и на море и на суше; мы же, наоборот, не хотим подвергаться никакой опасности. Мы стремимся над всеми властвовать, но не желаем взять в руки оружие. Мы объявляем войну, так сказать, всему миру; но вместо того, чтобы самим подготовиться к ведению ее, мы набираем бродяг, перебежчиков и всякого рода негодяев, которые готовы с.502 идти против нас же, если кто-нибудь предложит им бо́льшую плату; и мы питаем к ним такую слабость, что, отказываясь брать на себя ответственность за поступки, совершенные против кого бы то ни было нашими собственными детьми, мы принимаем порицание за разбои, насилия и беззакония этих людей, и не только не приходим в негодование, но даже радуемся, когда слышим, что они совершили злодеяние такого рода. Мы дошли до такого сумасшествия, что, нуждаясь в насущных вещах, мы пожелали содержать наемников, оскорбляем и обираем наших союзников для уплаты жалования этим врагам всех людей… Когда наши предки объявляли кому-нибудь войну, то считали своей обязанностью принимать участие в битве; если даже государственная казна их была полна золота и серебра, они находили нужным обеспечить успех битвы личным своим присутствием; мы же, несмотря на нашу бедность и, вместе с тем, многочисленность нашего населения, поступаем подобно персидскому царю и выставляем наемные войска».
(Исократ. Речь о мире, 43—
9. Войско различных родов оружия.
Греческое войско состояло обыкновенно из трех разрядов: тяжеловооруженных (гоплитов) и легковооруженных пехотинцев и всадников.
1. Гоплиты. — Гоплиты были линейными войсками в собственном смысле слова. Они набирались из граждан и составляли главную часть войска. Они носили полное вооружение, пригодное и для нападения и для защиты. Туника (χιτών) гоплита была красного цвета.
 Гоплиты. |
с.503 Оборонительное оружие было таково: шлем, делавшийся первоначально из недубленой кожи (κυνέη), а потом из меди (κράνος), латы, наколенники (κνημίδες). Наколенники состояли из металлических пластинок, подбитых с внутренней стороны медью или сукном; они закрывали наружную часть ноги до колена. Щит, то круглый, то овальный, делался из положенных одна на другую бычачьих кож, с прибитой к ним сверху гвоздями металлической доской.
 Бой гоплитов. |
 Оружие. |
Наступательным оружием были: во-первых, копье или пика (δόρυ), длиной от 2,04 до 2,33 метров; оно весило около 5 фунтов и было снабжено на конце обоюдоострым наконечником в 14 сантиметров длиной; во-вторых, прямой (ξίφος) или слегка изогнутый (μάχαιρα) меч, носившийся на перевязи; иногда также прямой кинжал (ἐγχειρίδιον) и нож в форме серпа (ξυήλη).
Общий вес этого оружия равнялся приблизительно 2 пуд. 4 фун., но гоплит нес на себе все это только при отступлениях. Во время похода часть оружия складывалась на колесницы, часть несли рабы.
2. Легковооруженные войска. — До персидских войн рабы, сопровождавшие гоплитов, часто принимали участие в битвах, поэтому их можно считать легковооруженными войсками. Особые отряды легкой пехоты стали устраивать лишь после персидских войн, а неотъемлемой частью войска они сделались только в IV в. с.504 Наборы для этих легких войск производились среди племен, отличавшихся специальным искусством в обращении с метательным оружием, как дротик, лук и праща. Из критян составлялись войска стрелков, из родосцев и фессалийцев — войска метателей пращей, из фракийцев — щитоносцы. Воины, искусные в метании дротиков, набирались в Акарнании и Этолии.
 Гоплит. |
Легковооруженные войска (γυμνῆτες, γυμνοί, ψιλοί) не имели защитительного оружия, потому что они сражались издали. Войска эти подразделялись на несколько групп. Метатели дротиков (ἀκοντισταί), были вооружены дротиком или копьем, имевшим в длину 1,45 метра. Копье было снабжено ремнем, через который воин продевал свои пальцы. Стрелки были вооружены луком и колчаном, вмещавшим от 12 до 15 стрел. Пращники вооружались пращей и мешком для метательных снарядов (камней или особых пуль). Щитоносцы (пелтасты) имели маленький щит, дротик и меч.
 Воины. |
с.505 Эти войска, смотря по надобности, расставлялись впереди или сзади главной линии, или же в ее промежутках, а иногда с боков. Часто их выстраивали по прямой линии, но иногда они действовали и рассыпной колонной. На них возлагалась разведочная служба, устройство засад, захват высот, отвлечение приближающегося неприятеля, отражение конницы и преследование побежденных.
 Всадник. |
3. Конница. — Греческая конница в течение долгого времени находилась в зачаточном состоянии. Лошадьми пользовались скорее как средством передвижения, чем нападения. Конница сражалась только с конницей. Она решалась нападать на пехоту только в тех случаях, когда эта последняя приходила в расстройство или обращалась в бегство. В македонском войске роль конницы была совершенно ничтожна; в Афинах она имела более значения, но и здесь она являлась главным образом принадлежностью праздничных парадов. Она действительно могла идти в счет только в Фессалии, Беотии, Фокиде и Локриде. Деятельное участие в сражениях она начала принимать только с Эпаминонда3.
Сбруя лошади состояла из седла или, вернее, из попоны (ἐφίππιον) с подпругой, удил, узды и недоуздка, чтобы привязывать ее при остановках. Греки не умели подковывать лошадей, довольствуясь тем, что путем упражнения достигали известного отвердения копыта. Для защиты лошади на нее надевали налобник, нагрудник и особого рода латы по бокам.
Всадник носил латы, пояс с бахромой из металлических пластинок вокруг живота, бронзовые или медные наручники, набедренник, кожаные наголенники и шлем. Щита и стремян у него не было. Наступательное оружие состояло из прямого меча и длинного и тонкого копья. При всаднике находился конный оруженосец, следовавший вне колонны.
(Pascal. L’Armée grecque, стр. 13 и сл.).
с.506
10. Командование войском в Спарте.
В IV веке спартанское войско разделялось на 6 мор (μόρα), мора делилась на два лоха, лох (λόχος) на две полсотни, полсотня на две эномотии.
Численный состав различных отрядов подвергался изменениям. У древних авторов встречается упоминание о морах в 500, 600, 700, 800, 900 и даже 1000 человек. Наименование начальников зависело от того, каким видом отрядов они командовали. Так, были эномотархи, пентекостеры (или полусотники), лохаги, а для моры — полемархи. В военное время главное начальствование над войском принадлежало обыкновенно одному из царей; однако бывали случаи, что главным начальником назначалось просто частное лицо. Таким был, например, в конце Пелопоннесской войны Лизандр.
Древних греков поражала крепкая организация спартанского войска. Исократ приписывает одному спартанскому царю (Архидаму) такие слова: «Если мы одерживаем над другими греческими народами верх, то потому, что наша республика устроена наподобие военного лагеря, в котором царствует дисциплина и повиновение». Платон говорит почти теми же словами, указывая, что спартанцы напоминают войско, расположившееся лагерем. Без позволения должностных лиц спартанцы не имели права покидать Лаконию. Государство желало иметь возможность постоянно располагать всеми своими воинами. Установившаяся привычка к общественным трапезам развивала в гражданах корпоративный дух, подобно тому, как у нас это делается с помощью казарменной жизни. Спартанцы даже в мирное время занимались военными упражнениями, что для Греции представляло редкое исключение. В обществе с так ярко выраженными аристократическими нравами, с резко выделенными общественными группами, каждый естественно привыкал к дисциплине, и эта черта еще более усиливалась благодаря могущественной организации правительства и строгости закона. с.507 Наконец, все учреждения Спарты, начиная с системы воспитания, имели целью внушить гражданину тот вид приподнятого патриотизма, который увеличивал их военные доблести.
11. Командование войском в Афинах.
Первоначально главой афинского войска был полемарх — один из девяти архонтов, но с V века командование войском перешло в руки десяти стратегов. Если одновременно происходило несколько экспедиций, стратеги становились во главе различных отрядов, каждый отдельно или группами. Иногда одним и тем же войском предводительствовало 7 или 8 стратегов.
Пехота делилась на 10 батальонов (τάξεις), которые соответствовали десяти филам. Каждый батальон находился под начальством таксиарха. Батальон в свою очередь подразделялся на лохи.
Во главе конницы стояли два гиппарха, под начальством которых находилось десять филархов.
Характерной чертой афинского войска была мягкость дисциплины. «Не странно ли», говорит Ксенофонт, «что гоплиты и всадники, которые, по-видимому, являются отборной частью лучшего общества, дисциплинированы менее всех?» Они находились на дружеской ноге со своими начальниками и, сообразно демократическим нравам, не стесняясь, критиковали все их действия.
Плутарх4, говоря о походе Фокиона5, рассказывает следующее: «Все толпятся вокруг полководца, хотят давать ему советы и разыгрывают роль вождей. Один говорит, что надо занять такие-то высоты; другой доказывает, что конницу надо послать в такое-то место; третий намечает пункт, где хорошо было бы раскинуть лагерь. «Великие боги! — восклицает Фокион. — Как много я вижу здесь полководцев и как мало солдат!»
с.508 Афинский военачальник редко принимал меры строгости: он старался повлиять на своих подчиненных большею частью примером и словом. Ксенофонт, бывший опытным воином, делает по этому поводу любопытное признание. Если желают, чтобы всадники прилежно изучали свое дело, «им надо напоминать», говорит он, «что государство несет на себе тяжесть ежегодного расхода около 40 талантов с целью иметь войско всадников на случай войны, и оно делает это, конечно, в расчете найти его готовым в минуту необходимости. Эта мысль повлияет, конечно, возбуждающим образом на рвение воинов: они не пожелают быть застигнутыми врасплох в случае войны, когда им надо будет сражаться за свою родину, честь и жизнь». Далее он прибавляет: «Чтобы заставить солдат повиноваться, очень важно представить им выгоды такого подчинения, на деле показать, сколько преимуществ обеспечивается дисциплиной для тех, кто ее соблюдает, и сколько зла происходит для тех, кто нарушает ее». (Ксенофонт. Начальник всадников, 1).
Одним словом, афиняне возлагали такие же надежды на нравственное влияние военачальников, как и на строгость устава. Это не всегда оказывало действительное влияние, но по отношению к людям, которые делались воинами случайно и которые даже в войске продолжали оставаться гражданами, невозможно было применять других мер, тем более, что начальники войска были выборными и ответственными в своих действиях перед народом, и по возвращении из похода каждый воин имел право выступить против них с обвинением.
12. Начальник наемников.
«Клеарх, по общему признанию всех, имевших с ним сношения, был человек не только знавший военное дело, но и любивший его в высшей степени. Пока продолжалась война лакедемонян с афинянами, он оставался у лакедемонян; когда же наступил мир, он с.509 заявил правительству, что фракийцы притесняют эллинов, настоял перед эфорами на снаряжении флота и выехал воевать с фракийцами, что за Херсонесом и Перинфом. Но когда эфоры, раздумавши почему-то, пожелали воротить его из Истма, когда он был уже вне пределов спартанских, он не послушался и поехал в Геллеспонт. За это он был приговорен спартанскими властями к смертной казни, как ослушник.
Будучи изгнанником, он прибыл к Киру, — чем он расположил к себе Кира, сказано в другом месте, — и Кир дал ему
Я нахожу, что такой образ действий свойствен только человеку, любящему войну, когда он, при возможности пользоваться миром, без всякого унижения и без всяких потерь, предпочитает вести войну; при возможности пользоваться досугом — решается на военные труды, и, при возможности пользоваться спокойно деньгами — предпочитает расходовать их также на войну. Чем тратить на любимцев или на другое удовольствие, он тоже предпочитал тратить на войну. Вот насколько он любил военное дело. А что он знал его, это видно было из того, что он сам искал опасностей, днем и ночью выступая против неприятеля, и всегда умел найтись в затруднительных обстоятельствах, как это подтверждали всегда и все его соучастники. Известно также, что он был способный начальник, насколько это возможно было при таком характере, какой имел Клеарх. Так, например, он более, чем кто другой, умел позаботиться не только о том, чтобы войско имело продовольствие и заготовить его, но и умел внушить присутствующим, что с.510 должно слушаться Клеарха. Достигал он этого тем, что был строг.
Он и на вид был угрюм, с резким голосом, всегда наказывал строго, нередко даже жестоко, так что иногда и сам раскаивался, но наказывал по убеждению; он не признавал никакой пользы от того войска, в котором не существует наказаний. Даже, как передавали, он так выражался, что солдат должен бояться своего начальника более, чем неприятеля, потребуется ли идти на караул, или оставить друзей, или идти беспрекословно против неприятеля. Оттого-то в виду опасностей солдаты жадно его слушали и не выбирали другого начальника. Тогда, говорят, угрюмость на его лице исчезала; и на его строгость смотрели, как на защиту перед неприятелем, так что она оказывалась спасением, а не строгостью. Но когда они были вне опасности и можно было переходить к другим начальникам, многие его оставляли, потому что он не имел привлекательности и всегда оставался строг и суров, так что солдаты относились к нему, как мальчики к учителю, потому-то он никогда не имел лиц, преданных по дружбе или по расположенности, а с теми, которые были у него по назначению от правительства или по нужде или в силу другой какой крайности, он обращался с полной с их стороны покорностью. Но когда воины вместе с ним начинали одолевать неприятеля, тогда много было такого, что заставляло воинов быть отличными: тогда требовалось мужественно держаться перед неприятелем, а страх наказаний делал их хорошими строевыми. Таков он был начальник; но быть под управлением другого он, говорят, решительно не желал. Когда он умер, ему было лет около пятидесяти».
(Ксенофонт. Анабазис, II, 6. Перев. Г. Янчевецкого).
13. Жалование войскам.
Военное жалование устанавливается в Афинах со времен Перикла. Оно было введено потому, что походы с.511 сделались более продолжительными и более отдаленными. Выдавалось оно войскам, разумеется, только в военное время.
Военное жалование у греков состояло из двух частей: собственно жалования воина (μισθός) и его кормовых (σῖτος). И то и другое выдавалось деньгами. Предполагалось, что ежедневная выдача воину не должна была быть менее двух оболов (12 копеек) на прокорм и столько же жалования. Отсюда и поговорка —
В среднем жалование гоплита равнялось от
Так как всадники должны были и в мирное время содержать своих лошадей, то государство предоставляло им на этот предмет известную сумму, которая обозначается иногда в надписях под рубрикою σῖτος ἵπποις. Более того, всякий человек, сделавшийся всадником, получал из казначейства небольшое вспомоществование на обзаведение лошадью. Это называлось κατάστασις.
Богатые или состоятельные граждане вооружались за свой счет; остальные получали оружие от государства.
(Alb. Martin. Les Cavaliers athéniens, стр. 346 и сл.).
14. Порядок похода.
Вот каков был порядок похода, если основываться на «Анабазисе» Ксенофонта7, где находится рассказ о походе
с.512 Как только войска были собраны, приготовления окончены, жертвы принесены, то, если предсказания оказывались благоприятными, выступали в поход. Шли определенными переходами под руководством проводников. По сторонам или впереди войска посылались разведчики, на обязанности которых лежало ознакомление с местностью. Переходы равнялись обыкновенно 27 километрам, но иногда достигали от 38 до 44 километров. Около 10 или 11 часов утра делали привал, закусывали, а затем снова пускались в путь до вечера. После каждого дня пути полагался отдых в один или несколько дней.
При дневных переходах конница и легковооруженные войска находились обыкновенно во главе и в хвосте войска, а гоплиты в центре. Во время же ночных походов гоплиты держались всегда во главе колонны.
Войско могло двигаться при этом или колоннами, или в боевом порядке, или в виде каре. При движении колонной лохи и эномотии, в зависимости от характера местности, шли одни за другими, по два, по четыре и больше человек в ряд. Если неприятель появлялся впереди, то войско останавливалось, лох развертывался влево и выстраивался в линию. Если же враг был в тылу, то колонна делала поворот лицом к неприятелю и развертывалась в линию, то влево, то вправо. При движении в боевом порядке пехота выстраивалась в линию, имея во флангах всадников и легковооруженные отряды. Таким расположением войск пользовались при приближении к неприятелю. Отряд в этом случае был готов к бою и мог не бояться внезапного нападения.
Если движение совершалось в форме каре, то четыре стороны его составляли гоплиты. Легковооруженные войска и обоз находились в центре. Конница же оставалась вне каре. Это был излюбленный порядок греков, которого они придерживались, когда неприятель тревожил беспрерывными нападениями и необходимо было постоянно держаться настороже; но этим построением войска можно было пользоваться только в равнинах.
Ксенофонт отмечает еще один вид построения — с.513 в виде круга. В этом случае воины становились очень близко друг от друга и обращали свои щиты во внешнюю сторону. Таким образом, солдаты арьергарда держали щит на спине, воины правого фланга — на правом плече, воины левого — на левом, как делалось и в обыкновенных случаях. Такая ограда из щитов имела ту выгодную сторону, что она несколько ослабляла силу действия неприятельских стрел.
Обоз (σκευή) греческой армии всегда был велик; греки, выступая в поход, желали сохранить как можно больше жизненных удобств. Поэтому они возили с собою столовую и кухонную утварь, одеяла, одежды и проч. Кроме того, в обозе находились палатки с кольями, провиант, торговцы, а иногда и пленники с военной добычей. Палатки, утварь и съестные припасы нагружали на вьючных животных или на повозки, которые сопровождались особым штатом людей. Сюда также складывали и часть оружия.
Обоз в походе должен был быть защищен от захвата врагов и в то же время находиться под рукой у воинов. Его помещали в хвосте войска, в крыльях или впереди его, в зависимости от того, насколько приходилось опасаться неприятеля. Нередко бывало, что обоз делили на две части: оружие оставляли в непосредственной близости от войска, а провиант и другие предметы помещались несколько позади.
(По Pascal. L’Armée grecque, стр. 44 и сл.).
15. Боевая тактика.
В Гомеровскую эпоху масса войска играла часто только роль свиты своих вождей, причем воины по примеру полководца вступали в единоборство с врагом. Впоследствии главным элементом стали являться гоплиты, двигавшиеся сплошными фалангами. С эпохи персидских войн и до похода
 Бой. |
При приближении неприятеля главнокомандующий назначал боевой порядок, в котором отряд должен был наступать, или выстраиваться. Гоплиты вынимали свои щиты из предохранительных чехлов и старались как можно лучше украсить себя; так, например, в «Анабазисе» лакедемоняне украшают свои головы венками. Затем они выстраивались в сплошные фаланги, т. е. в боевой порядок.
Обычная глубина строя равнялась 8 человекам; но она могла быть, в зависимости от обстоятельств, и большей, а линия фронта — короче. Чтобы крылья неприятеля не могли окружить войска, также можно было уменьшить глубину и вытянуть линию фронта.
Положение первых рядов было таково, что они всегда были готовы к немедленной атаке. Последние ряды, вероятно, держали свои копья отвесно или клали их на с.515 плечи своих передних соседей. Они должны были твердо стоять на одном месте и служить поддержкой передним рядам, когда те подвергались натиску, толкать их вперед и по мере надобности занимать их место.
Фаланга состояла из центра и двух крыльев — правого и левого.
 Бой. |
Легковооруженная пехота помещалась или впереди фаланги, или сзади ее, или у одного из крыльев, иногда же сразу у двух. Конница обыкновенно выстраивалась у крыльев.
 Бой. |
Когда войско было таким образом приведено в боевой порядок, приносили жертвы богам, и вождь обращался к воинам с речью. Затем он запевал пэан, или военную песнь, и все войско подхватывало ее, призывая бога войны Ареса. Ободряя друг друга, воины с.516 двигались сначала шагом и по возможности стараясь сохранить линию равнения. Гоплиты держали наготове копья, пелтасты закручивали ремешки вокруг своих дротиков, стрелки приготовляли луки, а пращники — пращи.
Как только показывался неприятель, трубный звук давал сигнал к бою. Когда раздавались эти резкие звуки и военный клич «ἐλελεῦ и ἀλαλά», воины бросались бегом. Гоплиты опускали копья, некоторые били ими по своим щитам, чтобы испугать неприятельских лошадей; а легковооруженные войска метали стрелы. Если неприятель выдерживал натиск, то гоплиты обоих войск старались пустить в ход копья и прорвать линию врага. В тех случаях, когда копья ломались, начиналась, по выражению поэта Архилоха9, «тягостная работа мечами».
Греческие сражения были похожи скорее на множество одновременно происходящих дуэлей, чем на битву, преследующую взаимное истребление. Главным считалось оставить за собою поле битвы. Поэтому, когда неприятель не выдерживал, беглецов почти никогда не преследовали, по крайней мере против них отправляли только или легковооруженную пехоту или конницу. Иногда отступление совершалось в стройном порядке: потерпевшие поражение отступали шаг за шагом, все время обративши свой фронт к неприятелю. Затем, выйдя за пределы досягаемости, они поворачивались, делали пол-оборота и ускоряли шаг отступления.
Победитель приносил богам благодарственную жертву, после чего на поле битвы воздвигался трофей. Этот трофей мог быть каменным или деревянным. Обыкновенно он состоял из ствола дерева, который одевали в полное военное облачение и у подножия которого клали кучу остатков от военной добычи. Затем делали надпись и, наконец, принимались хоронить мертвых, воздвигая также кенотаф10 в воспоминание о неразысканных воинах.
с.517
16. Битва при Марафоне.
«Когда афиняне выстроились на Марафоне, случилось следующее обстоятельство: боевая линия их равнялась боевой линии мидян, но среднюю часть ее занимало мало рядов, вследствие чего в этом пункте линия была очень слаба, тогда как оба крыла ее были сильны количеством рядов.
Выстроившись таким образом и получивши счастливые жертвенные знамения, афиняне по данному сигналу двинулись с места и беглым маршем устремились на варваров. Расстояние между воюющими было не меньше 8 стадий (1½ километра). При виде бегущего на них врага, персы готовились отразить его, полагая, что афиняне обезумели и идут на верную гибель, если устремляются на них беглым маршем в небольшом числе, без конницы и без стрелков из лука. Так решали о них варвары. Между тем афиняне всем своим войском ударили на варваров и сражались отважно.
Насколько мы знаем, афиняне были первыми из эллинов, нападавшими на врага беглым маршем; они же первые могли выдержать вид мидийской одежды и одетых по-мидийски людей; до того времени одно имя мидян наводило ужас на эллинов.
Сражение на Марафоне было продолжительно. Середину афинской боевой линии, против которой стояли персы и саки, варвары одолели. Одержавши здесь победу и прорвавши ряды, они преследовали афинян в глубь материка; но на флангах победа осталась за афинянами и платеянами.
Оба фланга после победы не преследовали тех неприятелей, которые обращены были в бегство, но сомкнули свои ряды и вступили в бой с теми варварами, которые прорвались через середину их линии, и здесь победа досталась афинянам. Бегущих персов они преследовали и убивали, пока не достигли моря.
В Марафонском сражении пало со стороны варваров около 6400 человек, а со стороны афинян 192».
(Геродот. VI, 111—
с.518
17. Сражение при Мантинее в 418 г.
Левое крыло у лакедемонян занимали скириты. В центре находились сами лакедемоняне, а подле них — аркадяне. На правом крыле были расположены тегеяне с лакедемонянами; конница размещалась на обоих флангах.
У противников правое крыло занимали мантинеяне, в центре были аркадяне и аргивяне; в левом крыле стояли афиняне и при них их собственная конница. В линии лакедемонян насчитывалось с фронта 448 человек, а в глубину 8 человек.
«Последовала схватка. Аргивяне и их союзники наступали стремительно и с яростью, лакедемоняне медленно, в такт военной песни, исполняемой многими флейтистами, которые размещаются между воинами, не ради умилостивления божества, но для того, чтобы все подвигались вперед одинаковым мерным шагом, и чтобы не разрывалась боевая линия, как случается часто с большими войсками в атаке.
Когда завязалось сражение, правое крыло мантинеян принудило к отступлению скиритов и брасидовых воинов; мантинеяне с союзниками и тысяча отборных аргивян пробились на пустое место, где линия была разорвана, избивали лакедемонян, окружили их и гнали до обоза; убили даже несколько старых солдат, поставленных на страже у повозок.
На этой стороне лакедемоняне терпели поражение, но на другой, главным образом в центре, где был царь Агид и с ним так называемые триста всадников, лакедемоняне ударили на ветеранов аргивских и на так называемое пятилохие, также на клеонян и орнеатов и на стоявших подле них афинян и обратили их в бегство. Большая часть неприятелей не дождались даже схватки, но при наступлении лакедемонян тотчас подались назад, причем некоторые из них были смяты своими же, желавшими избежать неприятеля.
Подаваясь в этом месте назад, войско аргивян с.519 и союзников было уже почти разорвано на обоих флангах, а в то же время правое крыло лакедемонян и тегеян, благодаря большой численности, окружало афинян; этим последним грозила двоякая опасность: с одной стороны их окружали, с другой уже побеждали.
Они пострадали бы больше остального войска, если бы не присутствие полезной для них конницы. Вдобавок Агид, увидя, что левое крыло его теснят мантинеяне и тысяча аргивян, скомандовал всему войску идти в ту сторону, которая терпела поражение. Засим, когда лакедемонское войско переменило позицию и удалилось, афиняне, равно как и побежденная часть аргивского войска, спокойно отступили. С этого времени мантинеяне, союзники их и отборные аргивяне не помышляли уже о наступлении на врага; при виде поражения своих и наступления лакедемонян, они обратились в бегство… Однако и бегство, и отступление не были ни стремительны, ни продолжительны, потому что лакедемоняне ведут битву долго и упорно, оставаясь на месте лишь до тех пор, пока противник не подается, но раз неприятель обернул тыл, они преследуют его недолго и недалеко.
Затем лакедемоняне выстроились к бою впереди трупов неприятелей, немедленно водрузили трофей и сняли доспехи убитых врагов, подобрали своих убитых и перенесли их в Тегею, где и предали погребению, а по уговору выдали трупы неприятелей.
Аргивян, орнеатов и клеонейцев пало 700 человек, мантинеян 200, столько же афинян вместе с эгинянами и оба военачальника.
Напротив, союзники лакедемонян не потерпели большой убыли; относительно самих лакедемонян трудно было добиться истины, но, как рассказывали, их пало около трехсот».
(Фукидид. V, 67 — 74, пер. Ф. Мищенка).
18. Укрепления.
Один писатель таким образом описывает мессенские и афинские укрепления.
с.520 1. Мессена. — «Эта крепость была построена в 370 г. до Р. Х. Эпаминондом. Она располагалась на склонах горы Итомы, на вершине которой уже был устроен форт. Он был сохранен и приспособлен для акрополя (цитадели).
 Мессенские укрепления. |
«Существующая еще до сих пор ограда идет по возвышениям, представляемым самой природой. Она отличается большой прочностью, толщина ее около 2½ метров, а вышина 4½ метра от подошвы эскарпа до верха зубцов. Такой незначительной вышиной довольствовались потому, что это давало возможность защитникам с.521 пользоваться против нападающих копьями. На верх стены поднимались по каменным лестницам, шедшим с внутренней стороны.
По бокам ограды возвышались четырехугольные башни в три или четыре этажа. Крыша этих башен была только с одним скатом, от внешней стороны к внутренней. Крыша служила также помостом для защитников крепости, о чем свидетельствуют зубцы вверху, а склон крыши защищал воинов от метательных снарядов, бросаемых на них извне. Во втором этаже были проделаны амбразуры, которые суживались к внешней стороне таким образом, чтобы в них не мог пролезть человек. Третий же этаж, если только он существовал, освещался довольно широкими окнами, которые можно было запирать внутренними ставнями.
В среднем расстояние между башнями равнялось 100 метрам, причем они выступали за стену на 6 или 7 метров. Нижний этаж башен был построен очень прочно, начиная же со второго этажа стены состояли из одного ряда тесанного камня в 60 сант. толщины. Все выступавшие части ограды были укреплены массивными башнями, которые с внешней стороны были круглыми, а с внутренней плоскими.
Чтобы установить постоянное сообщение вдоль стены, в каждой башне были проделаны по две двери.
Две четырехугольные башни в три этажа находились по бокам главных ворот, называвшихся Мегалополисскими. Ворота эти вели в круглый передний двор; с противоположной стороны их были другие ворота, шедшие в город. В случае, если бы нападающие овладели первыми воротами, осажденные могли держаться на стене, окружавшей передний двор.
Все каменные части были сделаны из великолепно обтесанного камня, расположенного горизонтальными слоями.
От главной ограды шла отдельная стена, спускавшаяся до дна оврага, где протекал ручей. Она, вероятно, служила защитой для людей, ходивших за водой».
с.522
 Мегалополисские ворота в Мессене. |
с.523 2. Афины. — «Афинские укрепления состояли из нескольких частей. Во-первых, из очень древнего Акрополя, расположенного на возвышенном месте. Во-вторых, из городской стены, перестроенной вновь Фемистоклом в V веке и имевшей в окружности около 8 километров. В-третьих, из особой ограды для полуострова Пирея, который соединялся с городом двумя параллельными стенами длиною в 5,5 километров. Другая стена, в 7 километров, шла от Афин до Фалерской гавани. Таким образом, у афинян всегда сохранялся свободный выход к морю, даже в том случае, когда одна из внешних стен попадала в руки неприятеля.
Следы городской ограды найдены в нескольких местах. На них ясно можно различить три четырехугольные башни, соединенные особой куртиной в 70 футов. Эти башни, находившиеся с внешней стороны стены, должны были иметь по фасаду 40 метров, с боков по 28, стены же их были толщиной, по-видимому, от 2 до 3 метров.
Эта стена имела прежде всего фундамент из песчаника, возвышавшийся над почвой на 2 фута. На фундаменте располагался ряд громадных камней; сверху была выстроена сплошная кирпичная стена, толщиною в 6 метров; кругом нее на высоте шести метров шла дорога, защищенная с внешней стороны зубчатым парапетом».
(De Rochas d’Aiglun. Principes de la fortification antique, стр. 65 и 81).
19. Осада Платеи (428—421).
«Спартанский царь Архидам прежде всего окружил город частоколом из срубленных деревьев, чтобы никто больше не выходил из города; затем насыпал подле города земляной вал… Лакедемоняне нарубили брусьев и крестообразно приладили их вместо стен с обеих сторон к насыпи, чтобы насыпанная земля не расползалась далеко. На насыпь сносили с.524 хворост, камни, землю, нагромождали все, что могло быть пригодно для этой цели. Пелопоннесцы насыпали землю в течение семидесяти дней и ночей без перерыва, распределивши между собою работу по сменам…
Видя, как насыпь поднимается, платеяне сколотили леса и поставили их на городское укрепление в том месте, у которого сделана была насыпь, заделывая промежутки в лесах кирпичом, который брали из срытых соседних домов…
Стена поднималась до значительной высоты, но с не меньшею ревностью возводилась и насыпь против нее. Тогда платеяне придумали следующую хитрость: разобрали стену в том месте, к которому примыкал вал, и таскали землю в город.
Со своей стороны пелопоннесцы, заметивши это, набросали в отверстие стены глины, набитой в тростниковые плетенки, чтобы она не могла обвалиться, как земля, и уноситься в город.
Встретивши здесь преграду, платеяне остановили свою работу, но провели из города подземный ход, направили его по соображению под окоп и снова таскали землю к себе. Долгое время стоявшее за городом войско не замечало ничего, так что, чем больше они насыпали земли, тем меньше подвигались к концу, потому что снизу насыпь постепенно убывала и садилась в том месте, где сделаны были ямы.
Платеяне … придумали еще следующее: от низкой стены по обеим сторонам деревянного сооружения возвели стену внутрь города в виде полумесяца с тою целью, чтобы держаться за этой стеной, если высокая стена будет взята, и заставить врагов снова возводить валы против нового укрепления.
Между тем пелопоннесцы вместе с насыпью придвигали к городу боевые машины. Одна из них, придвинутая по насыпи, потрясла значительную часть высокого с.525 сооружения и навела ужас на платеян. Другие машины поставлены были против других частей стены. Однако платеяне накидывали на них петли и таким образом отклоняли удары. Кроме того, они повесили огромные брусья обоими концами на длинных железных цепях, укрепили их на двух других балках, положенных на стене и выступающих вперед, и тянули брусья вверх наискось к стене. Каждый раз, когда где-либо грозил удар тарана, платеяне не удерживали более бревна и опускали его на ослабнувших цепях; бревно падало с силою и отсекало голову тарана.
Когда боевые машины оказались бесполезными, а против окопов возведено было
Тогда осаждающие решили взять город блокадой. Они окружили его двумя кольцеобразными стенами. Одна стена была со стороны платеян, другая на случай нападения снаружи, из Афин, причем расстояние между стенами было около 16 футов (5 метров). Промежуточное пространство занято было строениями, распределенными между стражей. Строения шли непрерывно в ряд, благодаря чему все казалось одной толстой стеной с зубцами по обеим сторонам. Через каждые десять зубцов следовали огромные башни такой же толщины, как и стена, так что они доходили до внутреннего и наружного фасада стены… По ночам в дождливую погоду воины покидали зубцы и сторожили из башен».
с.526 Фукидид рассказывает, как благодаря бурной ночи 212 платейцам удалось при помощи лестниц пробраться через неприятельские укрепления. Те, которые вернулись в город, вскоре убедились, что съестные припасы и силы истощены. Они сдались, и все мужчины были перебиты, а женщины обращены в рабство.
Осада продолжалась более года.
(Фукидид. II, 75—
20. Триера.
Триера была одновременно и парусным и гребным судном. Она получила свое название от трех рядов весел, расположенных по одной стороне один над другим. Мы не будем здесь подробно описывать все ее части и рассказывать, каким образом она строилась. Достаточно указать ее главные черты.
 |
 Триера. |
с.527 «Триера отличалась легкостью и хорошим ходом. Известно, что она могла сделать от 9 до 10 миль в час (от 16 до 18 километров), а это хорошая скорость и для современных пароходов. Она очень возвышалась над водой и, быть может, была менее устойчива, чем современные суда. Но для греков этот недостаток был менее важен, чем для нас. В Греции навигация начиналась весной и заканчивалась осенью. Зимою же пускались в море только в виде исключения и в случае какой-нибудь крайней необходимости. А в течение летнего сезона Средиземное море было обыкновенно совершенно спокойным. Триера не предназначалась, как наши пароходы, для плавания в почти постоянно волнующемся океане, и ей не приходилось бороться с его опасностями. Она скользила по тихим волнам Архипелага, усеянного гаванями и различными убежищами. Мы, впрочем, знаем, какие опустошения производила буря в древнем флоте: достаточно было внезапно налетевшего урагана, чтобы уничтожить его целиком. В эпоху персидских войн, например, греки одержали победу над персидской эскадрой в такой же мере благодаря скверной погоде, как и своей доблести.
 Передняя часть триеры. |
Как боевое судно, триера совмещала редко встречающиеся вместе качества. Вся ее сила сосредоточивалась, по-видимому, в носовой части; удар носом, хотя и не отличался такой мощью, как в наших кораблях, был, однако, губителен, если триера, с.528 приводившаяся в движение всеми веслами, наносила его в бок вражеского корабля. Но нос корабля был так прекрасно приспособлен не только для нападения, а обладал также и оборонительными средствами. Широкие эпотиды11, которые поддерживались прочными подпорками, могли выдержать столкновение без вреда для себя. Серьезной защитой был также и столос12. Наконец, с вышины мачты часто бросались тяжелые железные или свинцовые снаряды, которые могли проломить палубу вражеского корабля и даже потопить его. Кроме того, триера была под защитой стрелков и воинов, которые находили на ней много удобных мест, приспособленных как для нападения, так и для защиты».
(Cartault. La trière athénienne, стр. 253 и сл.).
21. Экипаж корабля.
На каждой триере было 174 гребца и десятка два матросов, в ведении которых были мачты и паруса. И те и другие набирались обыкновенно среди метэков и самых бедных граждан.
Гребцами командовал так называемый келевст (κελευστής). Главною обязанностью келевста было управлять греблей при помощи флейтиста, намечавшего такт. Кроме того, он раздавал съестные припасы и наблюдал за поддержанием дисциплины. Что касается матросов, то они, вероятно, находились под начальством его помощников-офицеров, наименования которых мы не знаем.
Капитан корабля назывался триерарх. У него был помощник, κυβερνήτης, на которого он возлагал всю техническую часть своих обязанностей, тем более, что сам он не всегда был сведущ в этом отношении. Все значение роли этого помощника капитана явствует из с.529 следующего места сочинения Демосфена: «Ошибка матроса влечет за собой только небольшой вред, но если ошибается помощник капитана, то это ведет всех находящихся на корабле к общей гибели». Проревс, «сидя или стоя на носу, бросал взоры вперед, вниз и вокруг себя, наблюдал, нет ли признаков шквала, старался избегать подводных камней, приказывал бросать лот, когда боялся наткнуться на мель, криками или сигналами сообщался с рулевым и доставлял ему все указания, необходимые для того, чтобы управлять кораблем, всегда соображаясь с обстоятельствами. Он был также посредником в передаче приказаний помощника капитана остальному экипажу». (Cartault, стр. 231—
По обычаю на триеру брали известное число гоплитов, обыкновенно около десятка, «чтобы они при абордаже могли помериться с неприятелем силами, или же, бросая в него стрелы, не подпускать его близко, а при случае — сойти на берег, с целью произвести пожар или опустошение». (Cartault, стр. 236). То были так называемые ἐπιβάται.
В общем экипаж триеры состоял, включая сюда офицеров, несколько более, чем из 200 человек.
22. Триерархия.
Триерархия была литургией, и кроме того литургией самой древней. Бесполезно было бы сообщать довольно сложные, многократно изменявшиеся правила, сообразно которым эта повинность распределялась между гражданами. Достаточно сказать, что она исключительно падала на самых богатых людей.
Во второй половине четвертого столетия триерарх получал от государства оснащенный и снабженный парусами корабль. Кроме того, ему предоставлялся экипаж и деньги для уплаты жалованья экипажу и для расходов по содержанию его. Он обязан был всю материальную часть в конце года сдать или своему преемнику, если кампания не была окончена, или особому с.530 должностному лицу, ведавшему морские дела. Он сам должен был нести случайные расходы, которые вызывались в течение года необходимостью поддерживать корабль, ремонтировать его и, наконец, пополнять то, что было потеряно или погибло по его вине. Эти расходы и убытки исчислялись от 40 до 60 мин (от 1480 до 2220 рублей) для каждой триерархии. Если корабль или его снасти подверглись порче или гибели, то все это должно было возмещаться триерархом государству деньгами или натурой. Сумма, подлежащая внесению, определялась особым каталогом, где была указана установленная законом стоимость всего материального состава.
Некоторые обстоятельства, как, например, буря или морское сражение, в котором могли погибнуть корабль и его снасти, считались независящими от воли человека и освобождали триерарха от уплаты государству убытков. Но это освобождение должно было утверждаться судом. Сведущие должностные лица определяли величину долга. Если стоимость корабля не была внесена триерархом в течение года, то она могла быть удвоена по требованию совета.
Нередко бывало, что триерарх брал на себя добавочные расходы и дарил государству триеру и ее снасти. Иногда же он нес необязательные для него расходы.
(Dürrbach. L’orateur Lycurgue, стр. 62).
23. Триерарх на своем корабле.
Приказы относительно выступления в поход и начала битвы, несомненно, отдавались стратегом, ответственным главнокомандующим эскадры; триерархи обязаны были повиноваться этим приказам. Стратег руководил также общим ходом дела. Таким образом, движения военного флота управлялись всегда единой волей. Но несомненно также, что каждый триерарх на своем корабле был полным господином. Если бы стратег пожелал отдавать на триере непосредственные и частные приказания, то из-за этого могли бы происходить столкновения, в которых победителем не всегда выходил бы стратег.
с.531 Интересный пример такого столкновения рассказан в речи Демосфена против Поликла.
Когда афинский флот имел стоянку в Фазосе, стратег Тимомах посылает триерарху Аполлодору приказ сняться с якоря для неизвестного назначения. Руководство этой экспедицией он поручает своему уполномоченному Каллипу. «Он отправляется на корабль и приказывает кормчему держать путь в Македонию». Таким образом, Каллип сейчас же вступает в управление кораблем, не встречая препятствий со стороны Аполлодора. Но в пути Аполлодор узнает, что триера идет в Мефону за Каллистратом, родственником стратега, дважды присужденным афинским народом к смертной казни. Между тем, формально запрещалось перевозить изгнанников на триерах республики. Поэтому между Каллипом и Аполлодором происходит пререкание, в результате которого Аполлодор берет в свои руки командование кораблем. «Я говорю кормчему, чтобы он держал путь к Фазосу; Каллип противится этому и велит направить корабль в Македонию, согласно приказаниям стратега. Кормчий отвечает ему, что так как я триерарх корабля и ответствен за его действия, и так как от меня он получает жалование, то он повернет к Фазосу». Таким образом, в этом столкновении двух властей власть триерарха взяла верх. По прибытии на Фазос Аполлодора потребовали к стратегу. Он не решился отправиться к нему, боясь, что его закуют в цепи. После этого его оставили в покое.
Из всех этих фактов можно сделать заключение, что триерарх был обязан повиновением стратегу, как своему высшему начальнику. Вместе с тем, триерарх был ответствен перед народом в своем поведении и вообще во всем происходящем на его корабле; а поэтому во всех особых случаях, подобно вышеописанному, где происходило нарушение закона, он мог за свой страх и риск отказаться исполнять приказания стратега. Мы видели, что в данном примере стратег не хотел или не мог применить имевшиеся в его с.532 распоряжении принудительные средства для, того, чтобы добиться повиновения со стороны Аполлодора. Во всяком случае он не вымещал своего гнева на низших офицерах, которые стали в этом столкновении на сторону своего начальника.
Из этих слов Демосфена можно видеть, что триерарх являлся действительным командиром своего корабля. Следовательно, триерархия не была только простым налогом, падавшим на состояние богатых граждан; в последнем случае достаточно было бы вносить при снаряжении корабля часть расходов, от которых желало освободиться государство. С другой стороны, триерарх не являлся простым доверенным лицом, ответственным за сохранение порученных ему корабля и снастей, которые представляли большую ценность, а также денег, получаемых им от стратега для уплаты жалованья экипажу. Кроме этого, на нем лежали обязанности, выполняемые у нас капитанами кораблей. Он исполнял эти обязанности с большим знанием дела, так как обыкновенно сам был судохозяином и прекрасно понимал все то, что относилось к мореплаванию. Триерархия выполнялась также достаточно часто для того, чтобы выработать опытность у людей, не имевших ее. Однако, не следует забывать, что триерарх не был моряк по ремеслу, и на эту должность могли попасть люди совершенно неопытные. Поэтому для них являлось необходимым, чтобы на борту корабля был помощник, знакомый с делом и способный руководить неопытным командиром. Этот помощник был κυβερνήτης.
(Cartault. La Trière athénienne, стр. 224—
24. Пирей и афинский флот.
Пирей был центром морского могущества афинян. В нем было три порта, специально предназначавшихся для военного флота: порт Кантар в Пирейской бухте, порт Зея и порт Мунихия.
с.533 Они были защищены целой системой очень прочных укреплений; укрепления эти охватывали весь полуостров, на котором находились порты, и соединялись с афинскими стенами. Во всех трех гаванях устраивались по окружности их особые сооружения (νεώσοικοι) для причаливания кораблей. У каждой триеры было свое особое место. Около 330 года до Р. Х. этих помещений было 82 в Мунихии, 196 — в Зее и 94 в Кантаре, следовательно, всего 372. Кроме того, в Пирее находились корабельные верфи и арсенал, точных размеров которых мы не знаем. Это было прямоугольное здание в 25 метров длиной и 17 метров шириной.
Наличный состав афинского флота в различное время менялся. Согласно Фукидиду, Афины во время Перикла имели 30 военных судов. В следующем столетии их было 400.
25. Саламинская битва.
| Вестник персов. «…Из войска афинян Пришел какой-то эллин к нам и Ксерксу. Сказал, что только ночи мрак настанет, Как эллины, за весла ухватившись, Спасая жизнь, все в бегство устремятся И тайно все разъедутся оттуда. А он, едва услыша эту речь, Коварства эллина не заподозрив, О зависти богов совсем забыв, Такой приказ начальникам дает: Как перестанет солнце землю жечь, Небесное ж пространство мгла обнимет, То пусть суда поставят в три ряда Стеречь проходы и пути морские. Другими ж окружат Аякса остров13. Коль эллины злой участи избегнут, Нашедши путь для бегства на судах, То все вожди должны лишиться жизни! Сказал он так, в душе надежды полный, Не зная, что ему судили боги… Безропотно приказу повинуясь, Вожди судов устраивали ужин, |
|
| с.534 | Гребцы же весла к кольям прикрепляли. Но вот угас последний солнца луч, И ночи мрак настал: тогда гребцы С солдатами взошли на корабли. И с строем строй судов перекликался… Плывут они, храня порядок свой. Всю ночь вожди в порядок расставляли Войска на мореходных кораблях. Кончалась ночь, а эллинское войско Нигде тайком бежать и не пыталось; И едущий на белых лошадях Уж ясный день объял собой всю землю, — Вдруг шумный крик от эллинов пронесся, Как песни звук, — и громко в то же время Им эхо скал откликнулось в ответ. И страх тогда всех варваров объял, В надежде обманувшихся: не к бегству Готовясь, пели эллины пэан Священный, но стремясь отважно в бой. И дружно вдруг они морские волны Ударом весел вспенили своих, И скоро всех их видеть мы могли. Их правое крыло шло впереди, Порядок соблюдая, а за ним Весь флот спешил, и слышен в то же время Был громкий крик: «Вперед, сыны Эллады, Спасайте родину, спасайте жен, Детей своих, богов отцовских храмы, Гробницы предков: бой теперь — за все!» Навстречу им неслись и персов крики, И медлить дольше было невозможно: Один корабль ударил медным носом В другой, и начал эллинский корабль Сраженье, сбивши с судна финикийцев Все украшенья… Всюду бой кипел. Сперва стояло твердо войско персов; Дать помощи друг другу не могли И медными носами поражали Своих же — все тогда они погибли, А эллины искусно поражали Кругом их… И тонули корабли, И под обломками судов разбитых, Под кровью мертвых — скрылась гладь морская. Покрылись трупами убитых скалы И берега, и варварское войско В нестройном бегстве все отплыть спешило. |
| с.535 | И как тунцов или другую рыбу Их эллины остатками снастей, Обломками от весел били; стон С рыданьями стоял над гладью моря, Пока всего не кончил мрак ночной». |
(Эсхил. Персы, 355— |
|
26. Почести, воздававшиеся гражданам, погибшим за отечество.
«Афиняне, согласно обычаю предков, следующим образом совершали на государственный счет погребение первых воинов, павших в этой войне: за три дня до похорон соорудили подмостки и там выставили останки павших воинов; каждый желающий афинянин делал приношения своим родственникам. В погребальном шествии колесницы двигались с кипарисными гробами, по одному на филу; кости каждого находились в гробу той филы, к которой принадлежал покойник. Несли еще одно пустое приготовленное ложе для погибших без вести, останков которых не могли отыскать и убрать. В процессии участвовали все желающие, граждане и иноземцы; у могилы присутствовали и женщины, родственницы покойников, с рыданиями. Затем гробы поставлены были на государственное кладбище, находившееся в красивейшем городском предместье (Керамике); на нем всегда хоронят павших в войне, кроме марафонских воинов: так как доблесть этих последних признана была чрезвычайною, то их похоронили на месте сражения. Когда останки засыпаны, выбранное государством лицо, такое, которое, по общему мнению, обладает выдающимся умом и занимает высокое положение, произносит подобающее похвальное слово. После этого расходятся». (Фукидид, II, 34, в пер. Ф. Мищенка).
До нас дошло много списков, перечисляющих граждан, которым был оказан такой почет. В одном из документов, хранящихся в Луврском музее, читаем:
«Граждане, имена которых перечислены ниже и которые все принадлежали к филе Эрехтеиде, погибли в течение с.536 одного года на войне на о. Кипре, в Египте, Финикии, Галиасе, Эгине и Мегаре». (Corp. inscr. Attic., I, 433).
Кроме того, благодаря Фукидиду у нас имеется, если не текст, то главное содержание надгробной речи, которая была произнесена Периклом в первый год Пелопоннесской войны. Две трети речи наполнены великими похвалами учреждениям, нравам и мужеству всех афинян вообще. После этого оратор переходит к умершим. Он превозносит их доблести и указывает на них, как на пример для живых:
«Столь достойными государства были эти воины. Оставшимся в живых следует молить богов о даровании более спокойного отношения к врагам, но они должны решиться проявлять не меньшую отвагу в борьбе. Не довольствуйтесь тем, что слушаете речи о выгодах мужества… Напротив, вы обязаны ежедневно в трудах ваших взирать на могущество государства и через то полюбить его, и если оно кажется вам великим, помните, что его стяжали люди отвагою, уменьем принимать надлежащие меры, люди, руководившиеся в сражениях чувством чести. Если в каком-нибудь предприятии они потерпели неудачу, то не считали для себя позволительным лишать город своих доблестей и приносили в жертву ему прекраснейший дар: они отдавали за него жизнь, и за то каждый стяжал себе неувядающую славу и почетнейшую могилу, не столько эту, в которой покоятся их останки, сколько ту, в которой слава их остается незабвенною, именно в каждом слове, в каждом действии потомков. Могилою людей знаменитых служит вся земля, и о них свидетельствуют не только надписи на надгробных столбах в родной стране. Не столько о самых подвигах, сколько о мужестве воспоминание незаписанное вечно живет в каждом человеке и в чужих землях. Соревнуйте им, почитайте счастьем свободу, а свободою мужество и потому не отступайте перед военными опасностями…» (Фукидид, II, 43, в пер. Ф. Мищенка).
ПРИМЕЧАНИЯ
