Легенда о римских царях, ее происхождение и развитие

с.20

Про­ис­хож­де­ние и раз­ви­тие леген­ды о близ­не­цах, кото­рым при­пи­сы­ва­лось осно­ва­ние Рима, до сих пор долж­но счи­тать откры­тым вопро­сом, несмот­ря на то, что на реше­ние это­го вопро­са потра­че­но нема­ло уче­но­го труда. Иссле­до­ва­те­ли вопро­са обра­ща­лись к услу­гам раз­лич­ных отрас­лей нау­ки, наде­ясь, что из них про­льет­ся свет на тем­ное осно­ва­ние леген­ды. Раз­би­ра­лась она с точ­ки зре­ния срав­ни­тель­ной мифо­ло­гии Швар­цем, гре­че­ской поэ­зии — Зелин­ским и Три­бе­ром, архео­ло­гии — Кула­ков­ским, тео­рии государ­ст­вен­но­го пра­ва — Момм­зе­ном. Каж­дый из них разъ­яс­нил ту или дру­гую чер­ту леген­ды, но общее про­ис­хож­де­ние ее оста­лось по-преж­не­му тем­ным. Не най­де­но тако­го исход­но­го пунк­та, из кото­ро­го мог­ли раз­вить­ся все глав­ные чер­ты леген­ды. Искать его в сто­роне вполне бес­по­лез­но; не сле­до­ва­ло остав­лять доро­гу Швег­ле­ра, имев­ше­го в виду не один или два отдель­ных пунк­та, а всю леген­ду. По его при­ме­ру мы счи­та­ем необ­хо­ди­мым разо­брать всю леген­ду по частям и опре­де­лить, какие из них могут быть при­зна­ны древ­ней­ши­ми. В нашем введе­нии упо­мя­ну­то было об одном заме­ча­нии Швег­ле­ра, достой­ном, по наше­му мне­нию, тем боль­ше­го вни­ма­ния, что автор сам не выво­дил из него окон­ча­тель­но­го заклю­че­ния. Мысль Швег­ле­ра (R. G. I 425) такая. В обра­зе Рому­ла, каким его изо­бра­жа­ет лето­пис­ная тра­ди­ция, необ­хо­ди­мо раз­ли­чать два эле­мен­та. Одна часть пре­да­ния обра­зо­ва­лась из отвле­чен­но­го поня­тия осно­ва­те­ля-эпо­ни­ма горо­да Рима. Он стро­ит город по всем необ­хо­ди­мым пра­ви­лам. Потом он уста­нав­ли­ва­ет все поли­ти­че­ские и воен­ные осно­вы государ­ства, ведет пер­вые вой­ны с сосед­ни­ми наро­да­ми, празд­ну­ет пер­вый три­умф, добы­ва­ет пер­вые с.21 spo­lia opi­ma и тому подоб­ное. Все эти фак­ты извле­че­ны из поня­тия вооб­ра­жае­мо­го осно­ва­те­ля воин­ст­вен­но­го рим­ско­го государ­ства. От это­го отвле­чен­но­го эле­мен­та зна­чи­тель­но раз­нит­ся вто­рая, мифо­ло­ги­че­ская часть леген­ды; у нее совер­шен­но дру­гой харак­тер, а сле­до­ва­тель­но и дру­гое про­ис­хож­де­ние. Вол­чи­ца-кор­ми­ли­ца, грот Лупер­ков, руми­наль­ская смо­ков­ни­ца, Фав­стул, Акка Ларен­ция, разди­ра­ние Рому­ла у козье­го болота в день No­nae Cap­ro­ti­nae — все эти эле­мен­ты ска­за­ния не про­изо­шли из толь­ко что упо­мя­ну­то­го отвле­чен­но­го поня­тия, но из мифо­ло­гии. «Они, без сомне­ния, — заклю­ча­ет Швег­лер, — заим­ст­во­ва­ны из кру­га идей, свя­зан­ных с куль­том Фав­на-Лупер­ка».

Из двух сло­ев пре­да­ния, отме­чен­ных Швег­ле­ром, вто­рой, в кото­ром Ромул изо­бра­жа­ет­ся осно­ва­те­лем рим­ско­го государ­ства, более позд­не­го про­ис­хож­де­ния. Он не тре­бу­ет даль­ней­ше­го раз­бо­ра, в виду сде­лан­но­го уже Швег­ле­ром. О пер­вом же слое, назван­ном у него мифо­ло­ги­че­ским, Швег­лер не выска­зал­ся опре­де­лен­но и не довел раз­бо­ра его до какой-нибудь точ­но отме­чен­ной цели. Поэто­му мы и счи­та­ем бли­жай­шей обя­зан­но­стью сво­ей оста­но­вить­ся на этой части вопро­са, зада­ва­ясь рас­смот­ре­ни­ем тех отно­ше­ний, в кото­рых нахо­дит­ся ска­за­ние о близ­не­цах к куль­ту бога Лупер­ка, празд­не­ству Лупер­ка­лий и духов­ной кол­ле­гии бра­тьев Лупер­ков.

Начи­на­ем с бога Лупер­ка, в честь кото­ро­го празд­но­ва­лись Лупер­ка­лии. Ему посвя­ще­на одна заме­ча­тель­ная ста­тья Унге­ра (Rhein. Mus. т. 36, стр. 50 сл.), резуль­та­ты кото­рой мы поз­во­ля­ем себе повто­рить в крат­ких сло­вах. Культ Лупер­ка был сосре­дото­чен в одном свя­щен­ном гро­те (Lu­per­cal), лежав­шем на склоне пала­тин­ско­го хол­ма. Об име­ни бога древ­ние авто­ры доволь­но стран­но рас­хо­дят­ся. Назы­ва­ли его Lu­per­cus, то есть, по вер­ной догад­ке Унге­ра, бере­гу­щий от пор­чи (lues (lua) пор­ча, уни­что­же­ние, и par­co = coer­ceo)¹. Дру­гие авто­ры его назы­ва­ют Фав­ном, а гре­че­ские с.22 Паном. Это сбли­же­ние, веро­ят­но, объ­яс­ня­ет­ся тем, что жре­цы бога, лупер­ки, носи­ли мехо­вое обла­че­ние, похо­жее на пас­ту­ше­ский костюм. Гре­че­ские уче­ные пере­нес­ли этот костюм и на само­го бога Лупер­ка, сбли­жая его затем с богом-пас­ту­хом Паном, соот­вет­ст­ву­ю­щим опять ита­лий­ско­му Фав­ну. В совер­шен­но дру­гом све­те тот же бог явля­ет­ся в уче­ном пока­за­нии Вер­ги­лия (Aen. 8, 630 fe­ce­rat et vi­ri­di fe­tam Ma­vor­tis in antro pro­cu­buis­se lu­pam), если в нем Ma­vor­tis отно­сит­ся к antro, а не к lu­pam. Ото­жест­вле­ние Лупер­ка с Мар­сом дока­зы­ва­ет воин­ст­вен­ный харак­тер мни­мо­го Пана-Фав­на. Пока­за­ние Вер­ги­лия тем заме­ча­тель­нее, что, по сооб­ще­нию ком­мен­та­то­ра Сер­вия, весь эпи­зод у Вер­ги­лия есть под­ра­жа­ние Эннию. Сер­вий ссы­ла­ет­ся еще на дру­гих авто­ров, соглас­ных с Вер­ги­ли­ем или Энни­ем отно­си­тель­но воин­ст­вен­но­го харак­те­ра бога (Ad. Aen. 8, 443 al­li deum bel­li­co­sis­si­mum). Дру­гие, нако­нец, назы­ва­ют его Inu­us. Таин­ст­вен­ность мно­го­имен­но­го бога Унге­ром объ­яс­ня­ет­ся тем, что он счи­тал­ся осо­бен­ным защит­ни­ком пала­тин­ской кре­по­сти от напа­де­ний непри­я­те­лей. Насто­я­щее имя тако­го бога-защит­ни­ка дер­жа­лось в тайне, чтобы непри­я­те­ли не мог­ли выма­нить его из кре­по­сти и при­влечь на свою сто­ро­ну, как, напри­мер, сде­ла­ли сами рим­ляне во вре­мя оса­ды Вей, при­нудив Юно­ну Реги­ну перей­ти на свою сто­ро­ну. Когда ста­рая пала­тин­ская кре­пость (Var­ro de l. l. 6, 34 an­ti­quom op­pi­dum Pa­la­ti­num) дав­но поте­ря­ла свое зна­че­ние или пере­ста­ла суще­ст­во­вать, тогда, по мне­нию Унге­ра, более не скры­ва­ли име­ни бога Inu­us (Liv. 1, 5, 2). Об этом боге извест­но, что он счи­тал­ся защит­ни­ком так­же и дру­гих кре­по­стей, где его тоже упо­доб­ля­ли Фав­ну-Пану. Так, поэт Рути­лий Нама­ци­ан (I, 231) опи­сы­ва­ет изо­бра­же­ние Инуя с рож­ка­ми на голо­ве и в костю­ме пас­ту­ха, сто­яв­шее перед ворота­ми ста­рой раз­ру­шен­ной кре­по­сти в южной Этру­рии, Castrum Inui. Дру­гой Castrum Inui лежал близ Ардеи. У ворот воз­дви­га­ли ста­тую бога, по вер­но­му заме­ча­нию Унге­ра, пото­му, что там ему все­го луч­ше было испол­нять роль защит­ни­ка горо­да или кре­по­сти (prae­si­dium ur­bis, castri). Это­му имен­но богу, дума­ет Унгер, покло­ня­лись рим­ляне, упо­вая на него как на защит­ни­ка пала­тин­ской кре­по­сти от непри­я­те­лей, поче­му свя­той грот его и нахо­дил­ся близ ста­рин­ной свя­ты­ни Вик­то­рии, где одна тро­пин­ка (cli­vus Vic­to­ria) поз­во­ля­ла непри­я­те­лям под­ни­мать­ся на вер­ши­ну хол­ма. Зна­че­нию бога долж­но было соот­вет­ст­во­вать и зна­че­ние его име­ни. Мы, несо­глас­но Унге­ру, про­из­во­дим сло­во Inu­us от осно­вы i-, «идти», с суф­фик­сом насто­я­ще­го с.23 вре­ме­ни, и отъ­и­мен­ной при­ме­той u (v) (ср. сан­скр. in inv застав­лять кого-нибудь ходить, при­во­дить в ход, гнать). На бога-защит­ни­ка кре­по­сти, зна­чит, воз­ла­га­ли осо­бен­ную обя­зан­ность — отго­нять насту­паю­щих непри­я­те­лей, застав­лять их ухо­дить или отсту­пать. По мне­нию Унге­ра, пала­тин­ский бог-защит­ник близ­ко схо­дил­ся с капи­то­лий­ским Ve­dio­vis. Ему как и Лупер­ку, и нико­му дру­го­му, при­но­си­ли в жерт­ву коз, hu­ma­no ri­tu, в заме­ну чело­ве­че­ских жертв. Ведио­вис так­же счи­тал­ся устра­ши­те­лем непри­я­те­лей, что выхо­дит из фор­му­лы закли­на­ния, сооб­щае­мой Мак­ро­би­ем². Моли­лись ему, чтобы он все­лил в непри­я­те­лей «бег­ство, страх и ужас». Кро­ме Капи­то­лия, у него была еще вто­рая свя­ты­ня на ост­ро­ве на Тиб­ре, куда мог­ло пере­пра­вить­ся непри­я­тель­ское вой­ско. Впо­след­ст­вии к нему там при­со­еди­ни­ли Аскле­пия; оче­вид­но, от него ожи­да­ли защи­ты не толь­ко от вра­гов, но и от дру­гих наваж­де­ний и болез­ней. Эта вто­рая сто­ро­на зна­че­ния повто­ря­ет­ся и у пала­тин­ско­го бога, как вид­но из дру­го­го име­ни его Lu­per­cus и из обрядов, совер­шае­мых его жре­ца­ми, лупер­ка­ми.

Обряды Лупер­ка­лий, о кото­рых при­хо­дит­ся при­ба­вить несколь­ко слов, извест­ны нам в том виде, в каком они совер­ша­лись к кон­цу рес­пуб­ли­ки и в пер­вом сто­ле­тии пери­о­да импе­ра­то­ров. Соимен­ные с богом жре­цы, lu­per­ci, ger­ma­ni Lu­per­ci, дели­лись на два отряда: Fa­bii, Fa­via­ni (Paul. p. 88) и Quincti­lii, Quin­ti­lia­ni. Еже­год­но в меся­це фев­ра­ле они соби­ра­лись для справ­ле­ния празд­не­ства в гро­те Лупер­ка, где и при­но­си­ли в жерт­ву коз и соба­ку. Затем они при­во­ди­ли двух отро­ков и при­кла­ды­ва­ли к их лбам кро­ва­вый жерт­вен­ный нож, после чего кровь сти­ра­лась очи­сти­тель­ной шер­стью, смо­чен­ной в моло­ке, а отро­ки долж­ны были при этом сме­ять­ся. При­кла­ды­ва­ние кро­ва­во­го ножа, без сомне­ния, слу­жи­ло заме­ной при­не­се­нию их в жерт­ву, на самом деле, может быть, совер­шав­шей­ся в преж­ние вре­ме­на. Улыб­кой жерт­вы выра­жа­ли, что не сер­дят­ся за то, что их уби­ва­ют. После это­го жерт­во­при­но­ше­ния лупер­ки съе­да­ли жерт­вен­ное мясо и, раздев­шись, опо­я­сы­ва­лись козьи­ми шку­ра­ми, бра­ли рем­ни, выкро­ен­ные из шку­ры, и бега­ли кру­гом поме­рия, древ­ней пре­дель­ной чер­ты пала­тин­ской кре­по­сти. При этом они рем­ня­ми били встреч­ных людей, осо­бен­но с.24 жен­щин, а уда­ры эти, по веро­ва­нию рим­лян, очи­ща­ли от вся­кой пор­чи, а в осо­бен­но­сти избав­ля­ли жен­щин от непло­д­ли­во­сти или облег­ча­ли им роды. Кро­ме бега вокруг поме­рия, бега­ли и по «свя­щен­ной доро­ге» до фору­ма и обрат­но. Вся цель обряда сво­ди­лась, по пока­за­нию Варро­на, к очи­ще­нию древ­ней­ше­го пала­тин­ско­го горо­да, и конеч­но и жите­лей его (De l. l. 6, 34 lu­per­cis nu­dis feb­rua­tur po­pu­lus, id est lustra­tur an­ti­quom op­pi­dum Pa­la­ti­num, gre­gi­bus hu­ma­nis (?) cinctum)³. Очи­ще­ние про­из­во­ди­лось козьи­ми шку­ра­ми, поэто­му и носив­ши­ми обрядо­вое назва­ние feb­rua. Бегая с ними вокруг горо­да, лупер­ки сооб­ща­ли очи­ще­ние все­му обе­гае­мо­му про­стран­ству. Кро­ме того уда­ра­ми очи­ща­лись и отдель­ные обы­ва­те­ли, желав­шие осо­бен­но зару­чить­ся спа­са­тель­ной силой. Очи­сти­тель­ные обряды — та часть празд­не­ства, кото­рая осо­бен­но под­чер­ки­ва­ет­ся в нашем пре­да­нии. Они поль­зо­ва­лись боль­шой попу­ляр­но­стью и дер­жа­лись дол­го даже после введе­ния хри­сти­ан­ства, пока не запре­тил их око­ло 500 г. Р. Хр. папа Гела­сий. К ним и отно­си­лись име­на бога Lu­per­cus, жре­цов Lu­per­ci и само­го празд­не­ства Lu­per­ca­lia. Мы одна­ко виде­ли, что у это­го deus bel­li­co­sis­si­mus были и дру­гое имя и дру­гая обя­зан­ность, защи­та пала­тин­ской кре­по­сти от непри­я­те­лей. Как отра­жа­лась в куль­те и обрядах эта сто­ро­на бога, об этом в нашем пре­да­нии почти нет ника­ких сведе­ний. Мы откла­ды­ва­ем попыт­ку на осно­ва­нии неко­то­рых остав­ших­ся сле­дов и ана­ло­гий вос­пол­нить этот про­бел и, по при­ме­ру Швег­ле­ра, ста­вим вопрос: какие отно­ше­ния близ­не­цов к куль­ту Лупер­ка? В осо­бен­но­сти спра­ши­ва­ем, не объ­яс­ня­ют­ся ли неко­то­рые части леген­ды о близ­не­цах из име­ю­щих­ся нали­цо обрядов и при­над­леж­но­стей свя­щен­но­дей­ст­вия кол­ле­гии Лупер­ков, учреж­де­ние кото­рой почти еди­но­глас­но при­пи­сы­ва­ет­ся в пре­да­нии Рому­лу и Рему. Пунк­ты сопри­кос­но­ве­ния обрядо­вой сто­ро­ны Лупер­ка­лий с леген­дой для нагляд­но­сти рас­смот­рим каж­дый в отдель­но­сти.

1) Смо­ков­ни­ца Руми­ны (fi­cus Ru­mi­na­lis), боги­ни-покро­ви­тель­ни­цы корм­ле­ния, нахо­ди­лась неда­ле­ко от грота Лупер­ка, под­ле малень­кой свя­ты­ни боги­ни. Под смо­ков­ни­цей пас­ту­ха­ми при­но­си­лось в жерт­ву моло­ко за бла­го­по­лу­чие живот­ных-сосун­ков⁴. Веч­но зеле­не­ю­щее с.25 дере­во, из кото­ро­го выде­ля­ет­ся сок, похо­жий на моло­ко, мог­ло слу­жить самым под­хо­дя­щим сим­во­лом достат­ка в моло­ке. При­но­си­лось в жерт­ву моло­ко, чтобы его с излиш­ком доста­ва­лось сосун­кам. Подоб­ный обряд справ­лял­ся еще на Мар­со­вом поле, у козье­го болота, под смо­ков­ни­ца­ми, назы­вае­мы­ми «козьи­ми» (cap­ri­fi­cus), в день No­nae Cap­ro­ti­nae. На жерт­ву употреб­ля­ли пря­мо сок смо­ков­ниц. Под дере­вья при этом сажа­ли слу­жа­нок, оде­тых в пла­тья гос­пож, то есть пред­став­ляв­ших послед­них. Цель обряда, оче­вид­но, состо­я­ла в том, чтобы обес­пе­чить рим­ским мат­ро­нам во вре­мя корм­ле­ния посто­ян­ное и обиль­ное при­бы­ва­ние моло­ка. Кро­ме того, в том же месте в этот день справ­ля­ли так назы­вае­мые Pop­li­fu­gia, очи­ще­ние рим­ско­го наро­да как вой­ска, для чего при­но­си­лась в жерт­ву коза, — отто­го это место на Мар­со­вом поле и полу­чи­ло назва­ние cap­rae pa­lus, — а разди­рае­мые на кус­ки чле­ны козы слу­жи­ли сред­ст­вом очи­сти­тель­ным, подоб­но сди­рае­мым с коз шку­рам на Лупер­ка­ли­ях. Об обрядах этих Pop­li­fu­gia нам еще при­дет­ся гово­рить по пово­ду леген­ды о смер­ти Рому­ла. Мы кос­ну­лись их здесь пото­му, чтобы из ана­ло­гии трех дей­ст­вий, справ­ля­е­мых в No­nae Cap­ro­ti­nae, люст­ра­ции, при­но­ше­ния в жерт­ву козы, очи­ще­ния все­го наро­да и осо­бен­но очи­ще­ния мат­рон-кор­ми­лиц под смо­ков­ни­ца­ми, уста­но­вить внут­рен­нюю связь совер­шае­мой под смо­ков­ни­цей Руми­ны жерт­вы pro lac­ten­ti­bus с общим очи­ще­ни­ем Лупер­ка­лий. По пока­за­нию Варро­на, жерт­ва под смо­ков­ни­цей Руми­ны при­но­си­лась за сосун­ков живот­ных; мы пола­га­ем одна­ко, что этим не исклю­ча­лись и жерт­во­при­но­ше­ния за груд­ных мла­ден­цев⁵. Во вся­ком слу­чае смо­ков­ни­ца Руми­ны нахо­ди­лась в сосед­стве грота Лупер­ка, отче­го и веро­ят­но, что она при­над­ле­жа­ла к спе­ци­аль­ной обста­нов­ке куль­та это­го бога и его празд­не­ства⁶. Древ­нее пре­да­ние соеди­ня­ет эту смо­ков­ни­цу с леген­дой о двух осно­ва­те­лях кол­ле­гии Лупер­ков и справ­ля­е­мо­го ею празд­не­ства. Свя­тость дере­ва объ­яс­ня­лась в этио­ло­ги­че­ском мифе тем, что пер­вы­ми кор­ми­лись под ним близ­не­цы Ромул и Рем. Неко­то­рые из древ­них уче­ных про­из­во­ди­ли имя Ro­mu­lus от ru­ma, жен­ская грудь, так как в про­сто­на­род­ном про­из­но­ше­нии часто с.26 сме­ши­ва­лись зву­ки ū и ō⁷. Швег­лер (R. G. I 420) поэто­му пред­по­ла­га­ет, что тол­ко­ва­ние име­ни Ro­mu­lus в смыс­ле «груд­ной мла­де­нец» было пря­мым пово­дом к обра­зо­ва­нию леген­ды о корм­ле­нии близ­не­цов. Это одна­ко не совсем веро­ят­но, пото­му что не один Ромул, но и Рем по пре­да­нию был корм­лен под смо­ков­ни­цей Руми­ны. Из пред­по­ла­гае­мой Швег­ле­ром эти­мо­ло­гии древ­ние мог­ли выве­сти толь­ко тот факт, что Ромул мла­ден­цем был корм­лен, если этот факт нуж­дал­ся в дока­за­тель­стве, а не корм­лен под смо­ков­ни­цей Руми­ны. Так как и свя­ты­ня, и смо­ков­ни­ца Руми­ны нахо­ди­лись у грота Лупер­ка, а устрой­ство Лупер­ка­лий при­пи­сы­ва­лось близ­не­цам, то, во-пер­вых, жерт­во­при­но­ше­ние моло­ком pro lac­ten­ti­bus ста­ли при­пи­сы­вать тем же близ­не­цам. Рому­лу и Рему при­пи­сы­ва­ли пер­вое устрой­ство это­го жерт­во­при­но­ше­ния (см. Плин. Hist. nat. 14, 14, 88 Ro­mu­lum lac­te, non vi­no li­bas­se, in­di­cio sunt sac­ra ab eo insti­tu­ta, quae ho­die cus­to­diunt mo­rem). Во-вто­рых, зада­лись вопро­сом, по како­му пово­ду, за каких мла­ден­цев близ­не­цы при­нес­ли первую такую жерт­ву богине корм­ле­ния, на что был один ответ: в память того, что они сами мла­ден­ца­ми была корм­ле­ны под смо­ков­ни­цей боги­ни. Этим, конеч­но, не исклю­ча­ет­ся, что потом в созву­чии Ro­mu­lus и ru­ma нахо­ди­ли извест­ное под­креп­ле­ние вер­но­сти этио­ло­ги­че­ско­го ска­за­ния о корм­ле­нии.

2) К леген­де о корм­ле­нии близ­не­цов под смо­ков­ни­цей Руми­ны при­ба­вил­ся дру­гой эле­мент — вол­чи­ца-кор­ми­ли­ца. Из боль­шо­го чис­ла объ­яс­не­ний это­го мифо­ло­ги­че­ско­го фак­та, нам кажет­ся, самое про­стое и веро­ят­ное объ­яс­не­ние, най­ден­ное Г. Иор­да­ном⁸. Lu­per­cus на вид с.27 такое же умень­ши­тель­ное сло­во от lu­pus, как nov-er­ca от no­va. В lu­per­ci поэто­му усмат­ри­ва­ли «вол­чат» (Wölflin­ge, по пере­во­ду Иор­да­на). По какой при­чине, спра­ши­ва­лось, пер­вых бра­тьев Лупер­ков, Рому­ла и Рема, назва­ли вол­ча­та­ми? Насто­я­щи­ми дете­ны­ша­ми вол­чи­цы они по здра­во­му разу­му не мог­ли быть, сле­до­ва­тель­но, были при­ем­ны­ми. Их под свя­щен­ной смо­ков­ни­цей Пала­ти­на кор­ми­ла при­ем­ная мать, вол­чи­ца. Леген­да эта, как извест­но, не моло­да; она вполне при­ня­та была уже в 286 г. до Р. Хр., когда эди­лы Гней и Квинт Огуль­нии воз­двиг­ли под смо­ков­ни­цей брон­зо­вый памят­ник вол­чи­це с близ­не­ца­ми. Таким обра­зом, одна важ­ная чер­та леген­ды лег­ко объ­яс­ня­ет­ся из это­го тол­ко­ва­ния име­ни жре­цов-лупер­ков.

3) Лупер­ки носи­ли офи­ци­аль­ное назва­ние ger­ma­ni Lu­per­ci. Кро­ме них из чле­нов рим­ских духов­ных кол­ле­гий при­зна­ва­лись бра­тья­ми толь­ко frat­res Ar­va­les. О послед­них у позд­них авто­ров упо­ми­на­ет­ся леген­да, что пер­вы­ми чле­на­ми были Ромул с один­на­дца­тью бра­тья­ми, сыно­вья­ми Акки Ларен­ции, кото­рой сам Ромул при­хо­дил­ся нерод­ным сыном. Для объ­яс­не­ния при­чи­ны назва­ния frat­res таким обра­зом был сочи­нен миф о две­на­дца­ти родо­на­чаль­ни­ках кол­ле­гии, при­хо­див­ших­ся друг дру­гу, хотя и не род­ны­ми, бра­тья­ми. Родо­на­чаль­ни­ков бра­тии Лупер­ков выда­ва­ли за двух кров­ных бра­тьев-близ­не­цов, frat­res ger­ma­nos duo ge­mi­nos, una mat­re na­tos et pat­re uno uno die, гово­ря сло­ва­ми Плав­та о близ­не­цах Менех­мах. При­чи­ну, поче­му два учреди­те­ля кол­ле­гии изо­бра­жа­лись имен­но близ­не­ца­ми, мы усмат­ри­ва­ем в этио­ло­гии титу­ла ger­ma­ni. Эта при­чи­на будет, кажет­ся, гораздо про­ще, чем выдви­ну­тое для объ­яс­не­ния Момм­зе­ном двое­вла­стие кон­су­лов.

4) Лупер­ки дели­лись на два отде­ле­ния или отряда, Fa­bii и Quincti­lii. При­чи­ну деле­ния иска­ли в том, что каж­дый из двух близ­не­цов набрал себе това­ри­щей и началь­ст­во­вал над ними. Дуа­лиз­му чле­нов кол­ле­гии таким обра­зом отве­чал дуа­лизм пер­вых мифи­че­ских пред­во­ди­те­лей или учреди­те­лей. Пре­да­ние у Овидия (Fas­ti 2. 359—378), вполне, так ска­зать, про­пи­тан­ное этио­ло­ги­че­ски­ми моти­ва­ми, Фаби­ев отво­дит Рему, Квинк­ти­ли­ев Рому­лу. Но остал­ся след дру­го­го пре­да­ния у Иеро­ни­ма (Chr. p. 329 Re­mus с.28 rut­ro pas­to­ra­li a Fa­bio Ro­mu­li du­ce oc­ci­sus est): Фабии тут наобо­рот това­ри­щи Рому­ла, а не Рема. Мы потом подроб­нее оста­но­вим­ся на отно­ше­нии двух бра­тьев к под­чи­нен­ным отрядам лупер­ков. Пока огра­ни­чим­ся ука­за­ни­ем, что при­чи­на удво­е­ния осно­ва­те­лей кол­ле­гии дана была в двой­ст­вен­но­сти кол­ле­гии. Ромул и Рем мог­ли бы быть и не бра­тья­ми или близ­не­ца­ми, если это не потре­бо­ва­лось бы титу­лом ger­ma­ni. Для объ­яс­не­ния име­ни двух отрядов, напри­мер, обра­зо­вал­ся вто­рой этио­ло­ги­че­ский миф (Pau­li exc. p. 88 Fa­via­ni et Quin­ti­lia­ni ap­pel­la­ban­tur lu­per­ci, a Fa­vio et Quin­ti­lio prae­po­si­tis suis). Тут бра­тья Ромул и Рем заме­ня­ют­ся дву­мя пред­во­ди­те­ля­ми, кото­рые не бра­тья.

5) Ромул и Рем со сво­и­ми това­ри­ща­ми до осно­ва­ния горо­да вели пас­ту­ше­скую жизнь. Обрядо­вый костюм лупер­ков, опо­я­сы­ва­ние меха­ми, напо­ми­нал собой пас­ту­ше­ский костюм. Кро­ме того, под смо­ков­ни­цей Руми­ны у грота Лупер­ка при­но­си­лись, по сло­вам Варро­на, осо­бые жерт­вы рим­ски­ми пас­ту­ха­ми. Устрой­ство этих жертв, а далее и всех дру­гих пас­ту­ше­ских празд­неств, напри­мер Пали­лий, при­пи­сы­ва­лось близ­не­цам, в осо­бен­но­сти Рому­лу. Обрядо­вая обста­нов­ка Лупер­ка­лий таким обра­зом явля­ет­ся пер­вым источ­ни­ком и этой чер­ты леген­ды.

6) Заро­ды­шем горо­да Рима вполне спра­вед­ли­во счи­тал­ся an­ti­quom op­pi­dum Pa­la­ti­num. Досто­вер­ность это­го пре­да­ния или убеж­де­ния не ума­ли­лась бы даже в том слу­чае, если во вре­мя Цице­ро­на, напри­мер, не оста­лось бы ника­ких остат­ков пала­тин­ских стен или если най­ден­ные в 60-х годах наше­го сто­ле­тия на Пала­тине гро­мад­ные кам­ни не ока­за­лись бы остат­ка­ми той сте­ны, како­вы­ми счи­та­ет их боль­шин­ство архео­ло­гов. Для рим­лян, как и для нас, суще­ст­во­ва­ние пала­тин­ско­го укреп­лен­но­го город­ка доста­точ­но уста­нов­ле­но тем, что до вре­мен импе­ра­то­ров в духов­ной тра­ди­ции име­лись вес­кие дан­ные о про­тя­же­нии пала­тин­ско­го поме­рия. Память об этой пре­дель­ной чер­те древ­ней­ших укреп­ле­ний долж­на была дер­жать­ся, пото­му что по ней еже­год­но совер­шал­ся бег лупер­ков. Чер­та поме­рия отме­че­на была кам­ня­ми, а жре­цы следи­ли за тем, чтобы эти межи не сдви­га­лись со ста­ро­го места. Все, что зна­ли о древ­ней­ших укреп­ле­ни­ях Рима, таким обра­зом с дав­них пор сосре­дото­чи­ва­лось в беге лупер­ков. Поме­рий пре­вра­тил­ся в обрядо­вую при­над­леж­ность Лупер­ка­лий. Кто, сле­до­ва­тель­но, зада­вал­ся вопро­сом, кем был очер­чен древ­ней­ший поме­рий Рима, тому есте­ствен­но было выве­сти заклю­че­ние, что это было сде­ла­но тем же самым лицом, кто с.29 пер­вый устро­ил бег лупер­ков вокруг поме­рия. Если при­знать пре­да­ние, что кол­ле­гия лупер­ков была учреж­де­на дву­мя лица­ми, пред­во­ди­те­ля­ми двух отрядов, соутроб­ни­ка­ми (ger­ma­ni), то этим же двум учреди­те­лям Лупер­ка­лий при­шлось бы при­пи­сать очер­че­ние древ­ней­ше­го поме­рия, а так как po-moe­rium без сте­ны (moi­rus, mu­rus) вещь невоз­мож­ная, то ему же при­над­ле­жа­ла и построй­ка древ­ней­шей город­ской сте­ны, осно­ва­ние древ­ней­ше­го Рима. Миф об осно­ва­нии Рима не нуж­да­ет­ся ни в каком дру­гом объ­яс­не­нии, кро­ме того, кото­рое выте­ка­ет из обста­нов­ки свя­щен­но­дей­ст­вия лупер­ков и этио­ло­ги­че­ско­го ее объ­яс­не­ния.

Под­ведем ито­ги наше­му раз­бо­ру. Если Ромул и Рем, как мы пред­по­ла­га­ем, в пер­вом виде пре­да­ния пред­став­ля­лись пер­вы­ми учреди­те­ля­ми и образ­ца­ми духов­ной кол­ле­гии лупер­ков, то из объ­яс­ни­тель­ных рас­ска­зов, отно­ся­щих­ся к обста­нов­ке этой кол­ле­гии, мог­ло сло­жить­ся при­бли­зи­тель­но такое ска­за­ние. Два бра­та роди­лись близ­не­ца­ми. Поки­ну­тые после рож­де­ния, они очу­ти­лись под смо­ков­ни­цей, рос­шей на склоне пала­тин­ско­го хол­ма. Тут нашла их вол­чи­ца, слу­чай­но выбе­жав­шая из леса, сжа­ли­лась над мла­ден­ца­ми без отца, без мате­ри, и ста­ла кор­мить их и уха­жи­вать за ними, как за сво­и­ми вол­ча­та­ми. Малют­ки вырос­ли сре­ди пас­ту­хов, сами сде­ла­лась пас­ту­ха­ми, и жили на пала­тин­ском хол­ме. Впо­след­ст­вии они заду­ма­ли постро­ить на том месте город, а по осно­ва­нии горо­да в память преж­ней сво­ей жиз­ни устро­и­ли бег вокруг город­ской сте­ны. Как бега­ли два бра­та, каж­дый во гла­ве сво­их това­ри­щей-пас­ту­хов, так лупер­ки повто­ря­ют еже­год­но этот бег в двух отрядах, в костю­ме пас­ту­хов, вокруг пала­тин­ско­го поме­рия. К ска­за­нию тако­го при­бли­зи­тель­но содер­жа­ния потом уже мог­ла при­стать та часть леген­ды, в кото­рой рисо­вал­ся, по выра­же­нию Швег­ле­ра, отвле­чен­ный образ осно­ва­те­ля рим­ско­го государ­ства. Мы, одна­ко, при­зна­ем, что в леген­де о близ­не­цах и о цар­ст­во­ва­нии Рому­ла нема­ло таких эле­мен­тов, кото­рые, по-види­мо­му, не выте­ка­ют ни из того, ни из дру­го­го гене­ти­че­ско­го нача­ла, а поэто­му и тре­бу­ют осо­бо­го объ­яс­не­ния. Из них осо­бен­но важ­ны: гене­а­ло­гия близ­не­цов, про­ис­хож­де­ние их из Аль­бы Лон­ги, смерть Рема, име­на Рому­ла и Рема, устрой­ство Рому­лом рыси­стых бегов, отно­ше­ние его к Мар­су Кви­ри­ну, смерть и обо­готво­ре­ние его. Эти эле­мен­ты отча­сти, веро­ят­но, при­над­ле­жа­ли к древ­ней­ше­му соста­ву леген­ды — немыс­ли­мо, напри­мер, чтобы герои ее не были с само­го нача­ла назва­ны опре­де­лен­ны­ми име­на­ми, — а отча­сти при­ба­ви­лись к ней в обра­бот­ке более с.30 позд­не­го вре­ме­ни. Таки­ми срав­ни­тель­но моло­ды­ми эле­мен­та­ми, напри­мер, все­ми при­зна­ют­ся при­со­еди­не­ние близ­не­цов к албан­ской цар­ской дина­стии и ото­жест­вле­ние Рому­ла с Мар­сом Кви­ри­ном. Отно­си­тель­но пер­вой кате­го­рии мы дума­ем, что про­ис­хож­де­ние неко­то­рых из этих эле­мен­тов для нас покры­то мра­ком отто­го, что мы не зна­ем, какой вид в ста­рые вре­ме­на име­ли бег лупер­ков и дру­гие свя­зан­ные с ним обряды. Все наши изве­стия не древ­нее Варро­на и Веррия Флак­ка, то есть не мно­гим древ­нее вре­ме­ни Авгу­ста. Празд­не­ство это, меж­ду тем, одно из древ­ней­ших рим­ских празд­неств. Несмот­ря на стро­гую кон­сер­ва­тив­ность рим­лян отно­си­тель­но сво­их ста­рин­ных рели­ги­оз­ных обрядов, все-таки мог­ли быть забы­ты и упразд­не­ны неко­то­рые обряды, не соот­вет­ст­во­вав­шие более куль­тур­но­му духу вре­ме­ни (напри­мер, мно­го­чис­лен­ные чело­ве­че­ские жерт­вы древ­ней­ших веков), или поте­ряв­шие реаль­ную свою под­клад­ку. Хоро­шим при­ме­ром подоб­но­го сокра­ще­ния ста­рин­ных обрядов может слу­жить свя­щен­но­дей­ст­вие поле­вой бра­тии (frat­res ar­va­les). Извест­но, какое важ­ное зна­че­ние в рели­гии древ­них наро­дов Ита­лии при­да­ва­лось обне­се­нию очи­сти­тель­ных жертв вокруг извест­но­го про­стран­ства или извест­ной груп­пы людей. Ни один дом, ни одно поле, ни одно селе­ние, ни один, конеч­но, город не мог­ли быть без тако­го еже­год­но справ­ля­е­мо­го обхо­да или обе­га­ния и очи­ще­ния пре­де­лов. Подоб­ным обе­га­ни­ем древ­ней­ших город­ских пре­де­лов и явля­ют­ся Lu­per­ca­lia. Вто­рые пре­де­лы горо­да, когда он рас­про­стра­нил­ся уже на четы­ре части (re­gio­nes), обхо­ди­лись 15-го мая про­цес­си­ей с так назы­вае­мы­ми Ar­gei. Третье празд­не­ство, Am­bar­via или Am­bar­va­lia, пер­во­на­чаль­но состо­я­ло из очи­сти­тель­но­го обхо­да полей (ar­va), всей поле­вой терри­то­рии, при­ле­жав­шей в ста­рые вре­ме­на к горо­ду Риму. Оно справ­ля­лось отдель­ной жре­че­ской кол­ле­ги­ей, поле­вой бра­ти­ей, frat­res Ar­va­les, то есть ru­ra­les, в про­ти­во­по­лож­ность, веро­ят­но, город­ской бра­тии лупер­ков. Стра­бо­ну еще было извест­но, что при Амбар­ви­ях обхо­ди­ли всю гра­ни­цу древ­ней­шей рим­ской обла­сти, при­чем жре­цы во мно­гих местах оста­нав­ли­ва­лись для при­но­ше­ния жертв. Око­ло двух сто­ле­тий спу­стя после Стра­бо­на мы из актов кол­ле­гии поле­вой бра­тии узна­ем, что ста­рый обход гра­ни­цы пре­кра­тил­ся: оста­лось одно жерт­во­при­но­ше­ние в роще боги­ни Dea Dia. Знат­ные люди, из кото­рых изби­ра­лись чле­ны бра­тии со вре­мен Авгу­ста, по мет­ко­му заме­ча­нию Иор­да­на⁹, с.31 нахо­ди­ли неудоб­ным совер­шать весь обход и сокра­ти­ли его. Самая суще­ст­вен­ная часть празд­не­ства, обход гра­ни­цы, утра­ти­лась. Она, впро­чем, и без того дав­но поте­ря­ла вся­кое зна­че­ние и есте­ствен­ную под­клад­ку, с тех пор как меже­вые кам­ни рим­ской обла­сти нахо­ди­лись уже не на пятой-шестой миле от горо­да, а у пре­де­лов древ­не­го мира. Подоб­ным изме­не­ни­ям и сокра­ще­ни­ям мог­ли, дума­ем, под­верг­нуть­ся и обряды очи­ще­ния пала­тин­ской кре­по­сти. В чис­ле тем­ных частей леген­ды о близ­не­цах могут ока­зать­ся объ­яс­ни­тель­ные рас­ска­зы, кото­рые отно­си­лись к таким забы­тым обрядам. Един­ст­вен­ная воз­мож­ность добрать­ся до их этио­ло­ги­че­ско­го смыс­ла зави­сит от того, удаст­ся ли нам на осно­ва­нии ана­ло­гий раз­га­дать, в чем при­бли­зи­тель­но заклю­ча­лись вышед­шие из употреб­ле­ния обряды. В допол­не­нии осо­бен­но нуж­да­ет­ся одна сто­ро­на куль­та Лупер­ка. Мы виде­ли, что у это­го пала­тин­ско­го бога были два име­ни, кото­рые соот­вет­ст­во­ва­ли двум раз­ным обя­зан­но­стям боже­ства. С одной сто­ро­ны, ему покло­ня­лись как спа­са­те­лю от болез­ней, непло­дия и дру­гой пор­чи (Lu­per­cus), с дру­гой же, он под име­нем Inu­us (гони­тель) счи­тал­ся защит­ни­ком кре­по­сти от непри­я­тель­ских напа­де­ний. Эта вто­рая, воин­ст­вен­ная сто­ро­на его, почти вовсе не отра­жа­ет­ся в обрядах празд­не­ства, по дошед­шим до нас изве­сти­ям Варро­на и его совре­мен­ни­ков. Эта-то воин­ст­вен­ная часть куль­та все­го лег­че мог­ла сокра­тить­ся до пол­но­го забве­ния. Пала­тин­ская кре­пость с очень дав­них вре­мен поте­ря­ла свое преж­нее зна­че­ние. Сте­ны ее, веро­ят­но, дав­но исчез­ли, так что забо­тить­ся о ее без­опас­но­сти име­ло мало смыс­ла. Направ­лен­ные к этой цели рели­ги­оз­ные обряды, дол­го, может быть, еще дер­жав­ши­е­ся по ста­рин­но­му обы­чаю, нако­нец, пре­кра­ти­лись. Инуй был пре­дан без­де­я­тель­но­сти. Наша попыт­ка допол­не­ния, поэто­му, долж­на быть направ­ле­на пре­иму­ще­ст­вен­но на воин­ст­вен­ную сто­ро­ну кре­пост­ной люст­ра­ции.

Для допол­не­ния общей кар­ти­ны люст­ра­ции пала­тин­ской кре­по­сти, дума­ем, пра­виль­но будет обра­тить­ся за помо­щью к изве­сти­ям о подоб­ных же люст­ра­ци­ях горо­дов у дру­гих наро­дов Ита­лии. В нашем рас­по­ря­же­нии доку­мен­таль­ное опи­са­ние люст­ра­ции кре­по­сти, горо­да и наро­да умбрий­ской общи­ны Игу­вия. Так назы­вае­мые ta­bu­lae Igu­vi­nae, как извест­но, были най­де­ны в 1444 году и изда­ны в послед­ний раз Бюхе­ле­ром (Umbri­ca, Bon­nae 1887), с пре­крас­ным уче­ным ком­мен­та­ри­ем. Бюхе­лер с осо­бен­ным вни­ма­ни­ем следит за ана­ло­ги­я­ми, ино­гда очень пора­зи­тель­ны­ми, с.32 отдель­ных обрядов умбрий­ской люст­ра­ции с обряда­ми рим­ски­ми. Для нас, глав­ным обра­зом, важ­на общая кар­ти­на люст­ра­ции, и мы, поэто­му, на ней несколь­ко оста­но­вим­ся. Игу­вин­ская люст­ра­ция делит­ся на два глав­ных дей­ст­вия. Сна­ча­ла совер­ша­ет­ся люст­ра­ция кре­по­сти, вслед за ней люст­ра­ция народ­но­го вой­ска, рас­став­лен­но­го на коми­ции по отрядам. Игу­вий­цы соеди­ни­ли в одно свя­щен­но­дей­ст­вие две древ­ней­шие люст­ра­ции, при­пи­сы­вае­мые Рому­лу: лупер­ка­лии, или люст­ра­цию кре­по­сти, и попли­фу­гии, люст­ра­цию вой­ска на Мар­со­вом поле. Этим под­твер­жда­ет­ся внут­рен­няя связь меж­ду обо­и­ми рим­ски­ми празд­не­ства­ми, дока­зы­вае­мая и мифом, и сход­ством обрядов. Игу­вий­ская люст­ра­ция кре­по­сти состо­ит из очи­ще­ния трех кре­пост­ных ворот, о чем не оста­лось ника­ких сле­дов ни в обряде рим­ском, ни в мифе, если не счи­тать при­пи­сы­вае­мой Рому­лу построй­ки свя­ты­ни Юпи­те­ра Ста­то­ра перед пала­тин­ской Por­ta Mu­co­nia. Зато во вто­ром дей­ст­вии, в люст­ра­ции игу­вий­ско­го наро­да и горо­да, мно­го напо­ми­наю­ще­го рим­ский миф. Игу­вий­ский жре­че­ский маги­ст­рат дело люст­ра­ции начи­на­ет с ауспи­ция. Он одет в авгур­ский костюм, при опи­са­нии кото­ро­го мы вспо­ми­на­ем об авгур­стве Рому­ла вооб­ще и в осо­бен­но­сти о введен­ном им, по пре­да­нию, костю­ме cinctus Ga­bi­nus. Маги­ст­рат сопро­вож­да­ет­ся дву­мя гла­ша­та­я­ми (pri­no­va­ti, по Бюхе­ле­ру prae­no­va­to­res). Не сле­ду­ет ли с этим фак­том сопо­ста­вить участ­ву­ю­ще­го в люст­ра­ции Рому­ла у козье­го болота воз­ве­сти­те­ля Pro­cu­lus Iuli­us (pro­co­los, от pro­ca­la­re, προ­καλεῖν)? С гла­ша­та­я­ми вме­сте маги­ст­рат отправ­ля­ет­ся сна­ча­ла к север­но­му кон­цу город­ско­го поме­рия и, пере­счи­тав все сосед­ние враж­деб­ные наро­ды (Тади­на­ты, Тус­ки, Нар­ки, Япуды), всем ино­стран­цам при­ка­зы­ва­ет уда­лить­ся. Затем он рас­став­ля­ет народ по отрядам, обхо­дит его с живот­ны­ми, назна­чен­ны­ми к жерт­ве, и про­из­но­сит молит­ву: Церф Мар­сов, Пре­стота Цер­фа Мар­со­ва, Тур­са Цер­фия Цер­фа Мар­со­ва, наведи­те на Тади­на­тов, Тус­ков и т. д., на их пер­вен­ст­ву­ю­щих, опо­я­сан­ных и неопо­я­сан­ных, на их вои­нов, нося­щих копья и не нося­щих оных, наведи­те на всех страх и тре­пет, бег­ство и ужас; снег и ливень, треск и буй­ство, дрях­лость и раб­ство (In­terpr. Buech.: comple­to ti­mo­re tre­mo­re, fu­ga for­mi­di­ne, ni­ve nim­bo, fra­go­re fu­ro­re, se­nio ser­vi­tio); Церф Мар­сов, Пре­стота, Тур­са, будь­те бла­го­склон­ны и даруй­те мир наро­ду Игу­вий­ско­му, горо­ду Игу­вию, пер­вен­ст­ву­ю­щим его, опо­я­сан­ным» и т. д. После этой молит­вы маги­ст­рат воз­гла­ша­ет: «Впе­ред, Игу­вий­цы!» Потом он, повто­рив обход все­го наро­да с.33 с жерт­ва­ми, воз­вра­ща­ет­ся к тер­ми­ну, и так посту­па­ет три­жды; затем сле­ду­ет при­но­ше­ние жертв, от име­ни наро­да, Цер­фу Мар­со­ву, у одно­го источ­ни­ка. К это­му Бюхе­лер при­во­дит ана­ло­гию, что и Ромул во вре­мя люст­ра­ции наро­да при­но­сил жерт­вы у воды козье­го болота. В дру­гом месте при­но­сит­ся жерт­ва Пре­сто­те с молит­вой: «Обра­ти вся­кое зло на город Тади­на­тов и т. д., будь бла­го­склон­на и т. д. наро­ду Игу­вий­ско­му, пред­от­вра­ти вся­кое повреж­де­ние от его пер­вен­ст­ву­ю­щих, учреж­де­ний, людей, скота, полей, отвра­ти вся­кое зло от наро­да Игу­вий­ско­го». Очи­стив таким же обра­зом и все отдель­ные отряды наро­да, жрец при­но­сит в жерт­ву Тур­се три телен­ка, а гла­ша­таи с пепе­ли­ща жерт­вен­ни­ка чита­ют тихую молит­ву, в кото­рой вто­рич­но про­сят Тур­су напу­стить на непри­я­те­лей страх и т. д., и быть бла­го­склон­ной Игу­вий­цам. Все дей­ст­вие кон­ча­ет­ся одним стран­ным обрядом. Жре­цы, спуг­нув­ши две­на­дцать телят, гонят­ся за ними по фору­му. Три телен­ка пой­ман­ные пер­вы­ми при­но­сят­ся в жерт­ву Тур­се от все­го наро­да.

Какую, спра­ши­ва­ет­ся, поль­зу мы можем извлечь из это­го опи­са­ния для объ­яс­не­ния леген­ды о Рому­ле? Пер­вый вывод наш каса­ет­ся тех мифо­ло­ги­че­ских лич­но­стей, к кото­рым Игу­вий­цы обра­ща­лись с жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми и молит­ва­ми. Бюхе­лер ука­зы­ва­ет на оче­вид­ное сход­ство боги­ни Praes­to­ta Çer­fia Çer­fier Mar­tier (лат. Praes­ta­ta Cer­sia Cer­si Mar­tii) с боги­ней Praes­ta­na Qui­ri­ni, свя­ты­ня кото­рой на Пала­тине, по пре­да­нию, была осно­ва­на Рому­лом. Вто­рое боже­ство Çer­fo Mar­tio Бюхе­лер сопо­став­ля­ет с латин­ским богом, к кото­ро­му отно­сит­ся над­пись Ker(r)i po­co­lom (CIL. 1. 46). Оттуда неда­ле­ко до Quir(r)inus (Ker(r)inos?) Mar­tis f., с кото­рым слил­ся сам Ромул. Третье боже­ство умбрий­ской люст­ра­ции Tur­sa Çer­fia Çer­fier Mar­tier. Его Бюхе­лер срав­ни­ва­ет с рим­ски­ми бога­ми Pa­vor et Pal­lor. Tur­sa про­из­во­дит­ся от умбрий­ской гла­голь­ной осно­вы turs, лат. ters, ter­reo. К «устра­ши­тель­ни­це» Тур­се обра­ща­ют­ся с осо­бен­ной прось­бой при­ве­сти непри­я­те­лей в страх и тре­пет, ужас и бег­ство и т. д. Молит­ва Тур­се очень напо­ми­на­ет молит­ву рим­ско­му Ведио­ви­су, кото­ро­го сле­до­ва­ло Бюхе­ле­ру при­со­еди­нить к Пал­ло­ру и Паво­ру. Тур­се при­да­ет­ся эпи­тет Iovia, что едва ли име­ет отно­ше­ние к Юпи­те­ру; как Çer­fia Çer­fier Mar­tier она ведь не может одно­вре­мен­но при­над­ле­жать и к кру­гу Юпи­те­ра. Может быть, Iovia про­из­во­дит­ся от той осно­вы, кото­рая име­ет­ся в сло­ве Ve-dio­vis Ve-iovis (ср. гр. δίω διω-κω, сан­скр. dyu dyau­ti). Культ это­го «пре­сле­до­ва­те­ля», по пре­да­нию, опять устро­ен Рому­лом. Ему по зна­че­нию с.34 соот­вет­ст­во­вал, как выше ска­за­но, Inu­us, «гони­тель» пала­тин­ской кре­по­сти. Мы видим, что Рому­лу при­пи­сы­ва­ет­ся устрой­ство куль­та неко­то­рых божеств, или по име­ни, или по глав­ной обя­зан­но­сти близ­ким к тем боже­ствам, кото­рым в Игу­вии при совер­ше­нии люст­ра­ции горо­да при­но­си­ли жерт­вы и моли­лись о защи­те горо­да и наро­да и об обра­ще­нии в бег­ство непри­я­те­лей. При­чи­ну при­уро­че­ния этих куль­тов к Рому­лу, осно­ва­те­лю Лупер­ка­лий, мы усмат­ри­ва­ем в том, что молит­вы и жерт­во­при­но­ше­ния этим боже­ствам когда-то так­же состав­ля­ли при­над­леж­ность люст­ра­ции пала­тин­ско­го горо­да, подоб­но тому, как они при­над­ле­жа­ли к люст­ра­ции Игу­вия.

Воз­вра­ща­ем­ся еще раз к послед­не­му дей­ст­вию, кото­рым окан­чи­ва­лась люст­ра­ция Игу­вия. После послед­не­го воз­зва­ния к устра­ши­тель­ни­це Тур­се, напу­гать непри­я­те­лей и пре­дать их в раб­ство Игу­вий­цам, жре­че­ский маги­ст­рат со сво­и­ми помощ­ни­ка­ми напу­ги­ва­ет две­на­дцать телят, пус­ка­ет­ся в пого­ню за ними, ловит трех отстав­ших и при­но­сит их в жерт­ву той же Тур­се. Этот обряд тол­ку­ет­ся Бюхе­ле­ром очень ост­ро­ум­но. Молит­ва Тур­се при­во­дит­ся в испол­не­ние, теля­та пред­став­ля­ют собой непри­я­те­лей, они при­во­дят­ся в страх и бег­ство, в при­мер вра­гам, кото­рых Тур­са при­ведет в страх и бег­ство. Ловят трех пред­ста­ви­те­лей вра­гов и уби­ва­ют их в при­мер дру­гим. Меж­ду обряда­ми рим­ской люст­ра­ции Лупер­ка­лий мы так­же встре­ча­ем подо­бие чело­ве­че­ской жерт­вы, мни­мое уби­е­ние двух отро­ков. По пово­ду это­го обряда Дильс (Si­byl­li­nis­he Blät­ter стр. 53) напо­ми­на­ет о рим­ском обы­чае перед нача­лом вой­ны пре­да­вать смер­ти двух пред­ста­ви­те­лей непри­я­тель­ско­го наро­да (Gal­lus Gal­la, Grae­cus Grae­ca), в при­мер все­му наро­ду. Плу­тарх (Ромул 21), един­ст­вен­ный для нас источ­ник, све­ду­щий об этом обряде, пишет, что «при­сы­ла­ли отро­ков хоро­ших семейств». Он не счел нуж­ным сооб­щить, как и каким спо­со­бом они выби­ра­лись, да в сущ­но­сти это в то вре­мя име­ло мало зна­че­ния, так как самый обряд уже дав­но пре­вра­тил­ся в пустую фор­маль­ность. Мож­но спро­сить, не соблюда­лось ли извест­ное пра­ви­ло для опре­де­ле­ния жерт­вы, в те вре­ме­на, когда еще при­да­ва­лась это­му жерт­во­при­но­ше­нию такая важ­ность, как, напри­мер, в Игу­вии жерт­во­при­но­ше­нию телят, пред­став­ля­ю­щих собой непри­я­те­лей. Здесь лови­ли и уби­ва­ли трех отста­вав­ших от дру­гих. Жерт­вы, таким обра­зом, как бы сами реша­ли свою судь­бу. Этот самый про­стой и без­обид­ный спо­соб опре­де­ле­ния жерт­вы еще более с.35 реко­мен­до­вал­ся для насто­я­щих чело­ве­че­ских жертв. Зна­ме­ни­тый зна­ток гер­ман­ских быто­вых древ­но­стей, К. Вейн­гольд, в этюде о зна­че­нии бега в народ­ных обрядах Гер­ма­нии¹⁰ при­хо­дит к заклю­че­нию, что народ­ные бега, справ­ля­е­мые в южной Гер­ма­нии в Тро­и­цу, слу­жат или слу­жи­ли самым рас­про­стра­нен­ным спо­со­бом опре­де­ле­ния чело­ве­че­ской жерт­вы. Кто послед­ним дости­га­ет назна­чен­ной цели, тот при­но­сит­ся в жерт­ву, а кто пер­вый добе­жит, тому дает­ся приз, но это пра­ви­ло уста­но­ви­лось позд­нее пер­во­го. И. В. Нету­шил (Фил. Обо­зр. III стр. 60) сло­вам блаж. Авгу­сти­на (Civ. Dei 18, 12: lu­per­co­rum per sac­ram viam as­cen­sus at­que des­cen­sus) при­да­ет такой смысл, что два отряда лупер­ков бега­ли впе­ре­гон­ку. Сна­ча­ла они бега­ли вокруг Пала­ти­на, отправ­ля­ясь от Лупер­ка­ла в раз­ные сто­ро­ны (Ов. Фаст. 2, 371 di­ver­sis exit uter­que pat­ri­bus), потом, выбе­гая с двух сто­рон на Свя­щен­ную доро­гу, бежа­ли по ней до фору­ма и назад (отто­го as­cen­sus и des­cen­sus) к Пала­ти­ну. В этио­ло­ги­че­ском мифе Овидия, в кото­ром, веро­ят­но, каж­дая чер­та осно­ва­на на каком-нибудь фак­ти­че­ском обряде, рас­ска­за­но, что Ромул и Рем с сво­и­ми това­ри­ща­ми-пас­ту­ха­ми одна­жды при­нес­ли жерт­ву Лупер­ку. Жерт­вен­ное мясо жари­лось, но, ожи­дая обед, они вдруг узна­ли, что раз­бой­ни­ки уго­ня­ют ста­до. Тот­час они бро­си­лись в пого­ню, каж­дый брат с одной дру­жи­ной, Ромул с Квинк­ти­ли­я­ми, Рем с Фаби­я­ми, оба в раз­ные сто­ро­ны. Фабии догна­ли раз­бой­ни­ков, отня­ли добы­чу и затем бегом вер­ну­лись к остав­лен­но­му жар­ко­му, кото­рое в это вре­мя дожа­ри­лось. Немед­лен­но они сня­ли его и съе­ли, награж­дая себя, таким обра­зом, за победу. Когда при­бе­жа­ли Квинк­ти­лии, то от мяса оста­лись одни кости. Тогда Ромул

Этот рас­сказ похо­дит на миф о Поти­ци­ях и Пина­ри­ях, двух отде­ле­ни­ях жре­цов Гер­ку­ле­са Вик­то­ра. И тут опоздав­шие Пина­рии оста­ют­ся без жерт­вен­но­го мяса. Ara ma­xi­ma, центр куль­та с.36 Гер­ку­ле­са Победи­те­ля, нахо­ди­лась у вхо­да в цирк, пото­му что пер­во­на­чаль­ная роль рим­ско­го Гер­ку­ле­са, по всей веро­ят­но­сти, заклю­ча­лась в покро­ви­тель­стве пеше­му и кон­но­му риста­нию, в даро­ва­нии счаст­ли­во­го исхо­да на играх¹¹. В ста­рое вре­мя, может быть, к куль­ту Гер­ку­ле­са Вик­то­ра при­над­ле­жал обрядо­вый бег жре­цов. Бега­ли дву­мя отряда­ми, как и лупер­ки, при­чем жерт­вен­ное мясо слу­жи­ло при­зом победи­те­лям. Отряд, полу­чив­ший приз, назы­вал­ся Po­ti­tii, то есть po­ti­ti, опоздав­ший, остав­ший­ся без мяса — Pi­na­rii «голод­ные» (Pei­na­rii, ср. pēnu­ria лише­ние, недо­ста­ток, голод¹², гр. πεῖ­να, от осн. pei-, ср. pei-or pēssi­mus). Име­на эти, веро­ят­но, народ­ные про­зви­ща, став­шие со вре­ме­нем обще­употре­би­тель­ны­ми и даже офи­ци­аль­ны­ми, вро­де Sa­lii — «ска­ку­ны» и др. Инте­рес тол­пы зри­те­лей, понят­но, сосре­дото­чи­вал­ся на исхо­де зре­ли­ща и на вопро­се, кому доста­нет­ся мясо и кому быть голод­ным. Едва ли полу­че­ние при­за состав­ля­ло един­ст­вен­ную цель пред­по­ла­гае­мо­го нами бега. Сооб­ще­ние древ­них авто­ров, что Поти­ции были стар­ши­ми жре­ца­ми, а Пина­рии их помощ­ни­ка­ми, поз­во­ля­ет дога­ды­вать­ся, что и этот вопрос, кому быть стар­шим, кому при­служ­ни­ком, решал­ся риста­ни­ем. Так и в нынеш­них народ­ных игри­щах победи­тель назна­ча­ет­ся коро­лем, бояри­ном и т. п., а не победив­шие обя­за­ны ему слу­жить на всех сход­ках, в тече­ние цело­го года, до воз­об­нов­ле­ния игры. Не будет неумест­ным ука­зать и на дру­гой при­мер назна­че­ния стар­ше­го жре­ца посред­ст­вом игри­ща, на зна­ме­ни­то­го rex Ne­mo­ren­sis. Этот жрец-пра­ви­тель (rēx от re­ge­re, пра­вить) с.37 назна­чал­ся не ина­че, как после обрядо­во­го поедин­ка, из кото­ро­го он дол­жен был вый­ти победи­те­лем.

Воз­вра­ща­ем­ся к бегу лупер­ков. Этио­ло­ги­че­ский миф Овидия постро­ен на том осно­ва­нии, что побеж­даю­ще­му отряду доста­ва­лось жерт­вен­ное мясо. Этим, веро­ят­но, не огра­ни­чи­ва­лось пре­иму­ще­ство одно­го отряда жре­цов перед дру­гим. Деле­ния их, дума­ем, выхо­ди­ло из того же нача­ла, как деле­ние жре­цов Гер­ку­ле­са. Одна часть, Fa­vii, была выше дру­гой саном. Бег впе­ре­гон­ку слу­жил сред­ст­вом для реше­ния, кому быть стар­ши­ми жре­ца­ми, кому млад­ши­ми. Деле­ние на se­nio­res и iunio­res суще­ст­во­ва­ло еще во вре­мя Цеза­ря¹³, но в то вре­мя состав чле­нов двух отде­ле­ний, веро­ят­но, не изме­нял­ся, что и дока­зы­ва­ет­ся над­гроб­ны­ми над­пи­ся­ми Лупер­ков Fa­bia­ni и Quincti­lia­ni вре­мен импе­ра­то­ров. В преж­ние вре­ме­на, долж­но быть, роль каж­до­го отде­ле­ния мог­ла изме­нять­ся с каж­дым новым риста­ни­ем. Лупер­ка­лии при­над­ле­жа­ли к самым попу­ляр­ным зре­ли­щам Рима; исход риста­ния, без сомне­ния, воз­буж­дал осо­бен­ное любо­пыт­ство наро­да. Неуди­ви­тель­но, что поэто­му и обра­зо­ва­лись назва­ния двух бегу­щих впе­ре­гон­ку отрядов. Успе­ваю­щее отде­ле­ние зва­ли Fa­bii, а по дру­го­му напи­са­ние Fa­vii (Pau­li exc. p.  62. Fa­via­ni et Quin­ti­lia­ni ap­pel­la­ban­tur lu­per­ci, a Fa­vio et Quin­ti­lio prae­po­si­tis suis). Пер­вым пред­во­ди­те­лем это­го отде­ле­ния счи­тал­ся Ромул. Фор­ма Fa­vius хоро­шо подо­шла бы к име­нам при­ем­ных его роди­те­лей, Fa­vo­la (Акка Ларен­ция) и Faus­tu­lus; она так­же под­хо­дит и к сущ­но­сти дела. Fa­vo­la и Faus­tu­lus невоз­мож­но не сопо­став­лять с fa­veo — бла­го­при­ят­ст­вую, спо­спе­ше­ст­вую, fa­vor, faus­tus, счаст­ли­вый, успеш­ный, удач­ный. В таком слу­чае fa­vii назы­ва­лись бы успе­ваю­щие лупер­ки. Если напи­са­ние Fa­bii, засвиде­тель­ст­во­ван­ное руко­пис­ным пре­да­ни­ем у Овидия и Про­пер­ция, вер­нее, то при­дет­ся это сло­во, а веро­ят­но и имя рода Fa­bii, при­со­еди­нить к сло­вам fa­ber, fab­re, af­fab­re — искус­но, лов­ко. Тогда народ успе­ваю­щих име­но­вал бы «лов­ки­ми». Не успе­ваю­щее отде­ле­ние назва­но Quincti­lii, или, по догад­ке Момм­зе­на, Quinctii, что, по наше­му мне­нию, толь­ко дру­гое напи­са­ние, при­спо­соб­лен­ное к име­нам извест­ных рим­ских родов, вме­сто cunctii, cuncti­lii (см. in­qui­li­nus вме­сто in­cu­li­nus, от in­co­la, in­qui­na­re вме­сто in­cu­na­re от cu­ni­re, Equir­ria и Ecur­ria у с.38 Варро­на L. L. 6. 13), от cuncta­ri. Сле­до­ва­тель­но, отста­вав­шие лупер­ки, тише бегаю­щие, име­но­ва­лись «меш­кот­ны­ми»¹⁴.

Мы наде­ем­ся, что из дога­док наших отно­си­тель­но древ­не­го вида бега, еже­год­но совер­шае­мо­го лупер­ка­ми, может про­лить­ся немно­го све­та на реаль­ную под­клад­ку мифа о двух леген­дар­ных пред­ста­ви­те­лях двух отде­ле­ний лупер­ков. При этом име­ем осо­бен­но в виду ска­за­ние о смер­ти Рема, один из самых тем­ных пунк­тов леген­ды. Швег­лер (R. G. 1, 438) объ­яс­ня­ет эту леген­ду таким обра­зом: одно ста­рин­ное поста­нов­ле­ние рим­ско­го пра­ва угро­жа­ло смер­тью каж­до­му, кто посме­ет осквер­нить свя­тость город­ской сте­ны. Это пра­ви­ло хоте­ли под­кре­пить каким-нибудь с.39 вну­ши­тель­ным при­ме­ром. Поэто­му рас­ска­зы­ва­ли, что осно­ва­тель горо­да даже не оста­но­вил­ся пред убий­ст­вом сво­его род­но­го бра­та, нару­шив­ше­го этот закон, с тем чтобы и впредь всех нару­шаю­щих его пости­га­ло то же нака­за­ние. Швег­лер затем ищет объ­яс­не­ния име­ни Рема, но без резуль­та­та. Имя это, гово­рит он, оста­ет­ся нере­шен­ной загад­кой. С реше­ни­ем ее одна­ко свя­зан и вер­ный взгляд на образ Рема. Рим­ские эти­мо­ло­ги (см. Швег­лер 1, 438) сбли­жа­ли Re­mus с re­mo­ra­ri — отста­вать, меш­кать, оста­нав­ли­вать­ся или оста­нав­ли­вать, задер­жи­вать; re­mo­ra — задерж­ка и re­mo­res aves (Fest. p. 276 r. a. in aus­pi­cio di­cun­tur quae ac­tu­rum ali­quid re­mo­ra­ri com­pel­lunt.). Авен­тин­ская гора и выле­таю­щие с ее сто­ро­ны пти­цы счи­та­лись авгу­ра­ми поче­му-то зло­ве­щи­ми. Одно место горы назы­ва­лось Re­mo­ria, и оттуда, по пре­да­нию, Рем наблюдал несчаст­ные свои ауспи­ции; нако­нец, его и похо­ро­ни­ли на этом же месте. У Псев­до-Авре­лия Вик­то­ра (De orig. gen­tis Rom. 21, 4) встре­ча­ет­ся такое объ­яс­не­ние: Re­mus dic­tus a tar­di­ta­te, quip­pe ta­lis na­tu­rae ho­mi­nes ab an­ti­quis re­mo­res dic­ti [Рем назы­ва­ет­ся от мед­ли­тель­но­сти, посколь­ку люди подоб­ной при­ро­ды древни­ми назы­ва­лись re­mo­res]. Меш­кот­ный, мед­ли­тель­ный пред­во­ди­тель был бы очень под­стать отстаю­ще­му отряду Квинк­ти­ли­ев, но про­из­во­дит­ся ли сло­во Re­mus (род. падеж Re­mi) от ro­mo­ra­ri или re­mo­ris, очень сомни­тель­но или даже невоз­мож­но, как бы в нем ни были уве­ре­ны рим­ские уче­ные. Осно­ва rem- в Re­mus вполне отлич­на от re­mor- (mor-). Из латин­ско­го язы­ка к осно­ве rem- подо­брать мож­но одно толь­ко сло­во re­mu­res (откуда Re­mu­ria) или, по дру­го­му, веро­ят­но народ­но­му, про­из­но­ше­нию, le­mu­res, Le­mu­ria¹⁵. Сло­во re­mu­res — почти­тель­ное назва­ние мерт­вых как si­len­tes, ta­ci­ti, quie­ti. Корен­ное зна­че­ние под­хо­дит к нашим выра­же­ни­ям «покой­ный, покой­ни­ки», как вид­но из срав­не­ния со сло­ва­ми греч. ἠρέ­μα — спо­кой­но, тихо, ἠρε­μαῖος, гот. ri­mis — покой, лит. rimstu rim­ti — быть спо­кой­ным, тихим, отды­хать, сан­скр. ram — пере­ход. оста­но­вить, задер­жать, непе­ре­ход. оста­но­вить­ся, быть спо­кой­ным¹⁶. На осно­ва­нии этих с.40 дан­ных мы не сомне­ва­ем­ся, что re­mus — ста­рин­ное имя при­ла­га­тель­ное со зна­че­ни­ем спо­кой­ный, тихий. Тихий пред­во­ди­тель опазды­ваю­щих Квинк­ти­ли­ев уби­ва­ет­ся, по одно­му рас­про­стра­нен­но­му вари­ан­ту пре­да­ния, Целе­ром, «ско­рым», а по дру­го­му Фаби­ем, пред­ста­ви­те­лем дру­го­го отде­ле­ния лупер­ков; по третье­му же вари­ан­ту, поль­зу­ю­ще­му­ся наи­боль­шим авто­ри­те­том, род­ным бра­том Рому­лом. Коле­ба­ние тра­ди­ции обык­но­вен­но, в том чис­ле и Швег­ле­ром (R. G. 1, 389), тол­ку­ет­ся в том смыс­ле, что рим­ляне, желая облег­чить вину бра­то­убий­ства, сва­ли­ли ее на Целе­ра. Но откуда же взял­ся этот Целер? Его обык­но­вен­но выда­ют за эпо­ни­ма и мифи­че­ско­го пред­ста­ви­те­ля рим­ской кон­ни­цы, так как в ста­рые вре­ме­на всад­ни­ки назы­ва­лись ce­le­res. Но какая там мог­ла быть кон­ни­ца до осно­ва­ния горо­да? Все дей­ст­вие про­ис­хо­дит сре­ди пас­ту­хов, поэто­му и Фабий, напри­мер, Рема уби­ва­ет rut­ro pas­to­ra­li. Если тре­бо­ва­лось под­ста­вить толь­ко на место Рому­ла како­го-нибудь дру­го­го пас­ту­ха, то поче­му же при­ду­ма­ли для него имя Целе­ра, а не какое-нибудь дру­гое? Мы дума­ем пото­му, что имя при­ла­га­тель­ное ce­ler одно­го зна­че­ния со сло­вом ro­mu­lus. Послед­нее обра­зу­ет­ся из суф­фик­са mu­lus, как ae-mu­lus, sti(g)-mu­lus, cu-mu­lus и т. п., и осно­вы rōs, кото­рая встре­ча­ет­ся так­же в греч. ῥώομαι быст­ро дви­гать­ся, мчать­ся, стре­мить­ся, бегать (аор. стр. зал. ἐρ-ρώσ-θην, ср. ἀρ-ρωσ-τός, ῥωσ-τήρ, ῥωσ-τι­κός, ῥω(σ)-ρός σφοδ­ρός) др.-в.-н. rōsc, rōsci, be­hen­de, has­tig, fri­sch. Из слов латин­ских сюда, веро­ят­но, долж­но отне­сти ro­ra­rii, как в ста­ри­ну зва­ли лег­ко­во­ору­жен­ных, пото­му что они быст­рым набе­гом сво­им на непри­я­те­ля откры­ва­ли бит­ву (см. ve­li­tes, ve­lox, от ve­hi). Шипя­щее s в ros-mu­lus исчез­ло перед m, как напри­мер в сло­вах omen (др. лат. os­men у Варро­на de l. l. 6, 76. 7, 97), vo­mer (из vos­mer), и т. д. Мы не отри­ца­ем, что глав­ной при­чи­ной пред­по­чте­ния, давав­ше­го­ся рим­ски­ми исто­ри­ка­ми име­ни Целе­ра перед име­нем Рому­ла, было жела­ние изба­вить осно­ва­те­ля горо­да от бра­то­убий­ства, но воз­мож­ность заме­ны одно­го име­ни дру­гим была дана оди­на­ко­вым смыс­лом того и дру­го­го. Пер­во­му авто­ру вари­ан­та, долж­но быть, еще было небезыз­вест­но зна­че­ние нари­ца­тель­но­го име­ни ro­mu­lus.

Если при­нять во вни­ма­ние три вари­ан­та тра­ди­ции об убий­це Рема, то они сво­дят­ся к тому пре­да­нию, что Рема, то есть тихо­го, слу­жив­ше­го при­ме­ром пер­во­го Квинк­ти­лия, чле­на отряда отстаю­ще­го при беге лупер­ков, убил «ско­рый» или поспе­ваю­щий пер­вым Фавий. Мы пола­га­ем, что фак­ти­че­ская под­клад­ка это­го этио­ло­ги­че­ско­го рас­ска­за состо­я­ла в обы­чае уби­вать одно­го из отряда с.41 Квин­ти­ли­ев, веро­ят­но того, кто бегал всех тише и послед­ний при­хо­дил к цели. Так это было, как мы виде­ли, в игу­вий­ском люст­ра­ци­он­ном обряде, где при­но­си­ли в жерт­ву трех отста­вав­ших от дру­гих телят, кото­рые заме­ни­ли собой чело­ве­че­ские жерт­вы. Такой же спо­соб опре­де­ле­ния жерт­вы суще­ст­ву­ет поныне в народ­ных празд­не­ствах Южной Гер­ма­нии, где, по ста­рин­но­му обы­чаю, посред­ст­вом бега впе­ре­гон­ку назна­ча­ют того из участ­ни­ков игри­ща, кото­рый под­ле­жит при­но­ше­нию в жерт­ву. Уби­ва­ли ли при этом в Риме чело­ве­ка в древ­ней­шее вре­мя или заме­ня­ли уби­е­ние сим­во­ли­че­ским обрядом, это для цели наше­го объ­яс­не­ния без­раз­лич­но. В том и дру­гом слу­чае для объ­яс­не­ния обряда вымыш­лен рас­сказ, что уби­е­ние лупер­ка совер­ша­ет­ся в под­ра­жа­ние уби­е­нию одно­го род­но­го бра­та дру­гим, одно­го ger­ma­nus Lu­per­cus дру­гим.

Очи­сти­тель­ная или иску­пи­тель­ная жерт­ва (κά­θαρ­σις, lustra­tio), как извест­но, зани­ма­ет очень вид­ное место в рели­гии древ­них наро­дов. Каж­дое бед­ст­вие посла­но каким-нибудь боже­ст­вом, кото­рое раз­гне­ва­лось на отдель­ных людей или на какое-нибудь чело­ве­че­ское обще­ство. Раз­гне­ван­ное боже­ство не при­ми­рит­ся, пока не выда­дут, не при­не­сут в жерт­ву ему винов­но­го.

Но вина послед­не­го может иску­пить­ся так­же и смер­тью или кро­вью дру­го­го чело­ве­ка или живот­но­го, кото­рые тогда берут на себя вину или на кото­рых она пере­но­сит­ся. Эта заме­на осо­бен­но необ­хо­ди­ма, если про­ви­ни­лось целое обще­ство. Или винов­ный не уби­ва­ет­ся, уби­е­ние заме­ня­ет­ся обли­ва­ни­ем кро­вью, или кровь заме­ня­ет­ся чем-нибудь похо­жим, крас­ною мате­ри­ей, крас­ным вином и т. п. Нако­нец, запят­нав­ший себя виною чело­век очи­ща­ет­ся лав­ром, шку­ра­ми, шер­стью, водою или дру­ги­ми мно­го­чис­лен­ны­ми очи­щаю­щи­ми сред­ства­ми. В извест­ные сро­ки про­из­во­дит­ся очи­ще­ние всей общи­ны, все­го горо­да или наро­да. Народ, очи­щая себя от всей вины и избав­ля­ясь от вся­кой беды, молит богов, чтобы они при­зна­ли винов­ны­ми и кара­ли нис­по­сла­ни­ем беды не его, а чужих. Берут пред­ста­ви­те­лей чужо­го наро­да, на них пере­но­сят всю свою вину и выда­ют их как повин­ную жерт­ву богам. Осо­бен­но важ­но это во вре­мя вой­ны или перед нача­лом вой­ны; боги нака­зы­ва­ют винов­ный народ пора­же­ни­ем, неви­нов­ный, чистый награж­да­ют победою. Мы виде­ли, как про­сто и ясно выра­жа­лась эта идея в молит­вах и обрядах игу­вий­ской люст­ра­ции. В люст­ра­ции пала­тин­ско­го горо­да и его общи­ны это очи­ще­ние от воз­мож­ной с.42 неуда­чи в слу­чае вой­ны, веро­ят­но, не отсут­ст­во­ва­ло. Дильс (Si­byl­li­ni­sche Blät­ter, стр. 53) чело­ве­че­скую жерт­ву Лупер­ка­лий сопо­став­ля­ет с обы­ча­ем, неод­но­крат­но при­ме­няв­шим­ся в Риме во вре­мя вой­ны или перед вой­ной, при­но­сить жерт­ву и зары­вать в зем­лю двух пред­ста­ви­те­лей ино­стран­но­го наро­да (Grae­cus Grae­ca, Gal­lus Gal­la). Этим Дильс объ­яс­ня­ет и чис­ло двух жертв Лупер­ка­лий: как в ионий­ской люст­ра­ции Θαρ­γή­λια, при­но­си­ли в жерт­ву и там δύο ἄνδρας, ἕνα μὲν ὑπὲρ τῶν ἀνδρῶν, ἕνα δὲ ὑπὲρ γυ­ναικῶν [двух муж­чин, одно­го за муж­чин, а дру­го­го за жен­щин]. Заме­на жен­щин муж­чи­на­ми, дума­ем, объ­яс­ня­лась бы теми же тре­бо­ва­ни­я­ми при­ли­чия, как и испол­не­ние жен­ских ролей в теат­ре муж­чи­на­ми. Таким обра­зом, соглас­но пред­по­ло­же­нию Диль­са и ана­ло­гии игу­вий­ско­го обряда, в празд­не­стве Лупер­ка­лий две или одна чело­ве­че­ская жерт­ва пред­став­ля­ла непри­я­тель­ский народ, на кото­рый рим­ляне пере­но­си­ли свою вину, а вслед­ст­вие это­го, и воз­мож­ную неуда­чу вой­ны. Неуда­ча мог­ла быть дво­я­кою: или рим­ское вой­ско мог­ло тер­петь пора­же­ния на поле сра­же­ния, или город мог под­вер­гать­ся оса­дам. Те же две воз­мож­но­сти пред­у­смот­ре­ны в игу­вий­ском цере­мо­ни­а­ле: сна­ча­ла освя­ща­лись трое ворот кре­по­сти, в кото­рые мог­ли вторг­нуть­ся непри­я­те­ли, потом очи­щал­ся народ, постав­лен­ный в строй. Ста­рая Рому­ло­ва lustra­tio exer­ci­tus совер­ша­лась в празд­не­ство Pop­li­fu­gia на Мар­со­вом поле, откуда высту­па­ло вой­ско на вой­ну. Люст­ра­ция Лупер­ка­лий отно­си­лась к пала­тин­ской кре­по­сти; тут вполне было на сво­ем месте освя­ще­ние ворот или кре­пост­ной сте­ны, кото­рое долж­но было обес­пе­чить их от втор­же­ния непри­я­те­ля. Миф об уби­е­нии Рема, по наше­му пред­по­ло­же­нию, воз­ник ради этио­ло­ги­че­ско­го объ­яс­не­ния при­но­ше­ния в жерт­ву чело­ве­ка жре­ца­ми-лупер­ка­ми. При этом, жерт­ва пред­став­ля­ла непри­я­те­ля. Вся тра­ди­ция соглас­но гово­рит, что Рем убит по той при­чине, что он не ува­жал постро­ен­ных Рому­лом укреп­ле­ний. По одним, он пере­ско­чил через ров, по дру­гим, через сте­ну, изде­ва­ясь, таким обра­зом, над ничтож­но­стью кре­по­сти. Два самых авто­ри­тет­ных для нас пред­ста­ви­те­ля пре­да­ния, Энний и Ливий, наме­ка­ют на дру­гую при­чи­ну. У пер­во­го (Ann. v. 100 Mülller) Ромул, уби­вая бра­та, про­из­но­сит: «Ни один смерт­ный это­го впредь не будет делать без­на­ка­зан­но, и не ты, ибо за это в нака­за­ние мне отдашь свою теп­лую кровь». У Ливия (1, 7, 3) Ромул гово­рит: «Так будет поступ­ле­но с каж­дым, кто пере­ско­чит через мою сте­ну». Итак, в лице Рема пре­да­ет­ся смер­ти каж­дый непри­я­тель, кто посме­ет забрать­ся за кре­пост­ную сте­ну. с.43 Уби­е­ни­ем Рема довер­ша­ет­ся укреп­ле­ние Рима, cae­so moe­nia fir­ma Re­mo (Про­пер­ций 3, 9, 50). На самом деле не по при­ме­ру Рема уби­ва­ли непри­я­те­ля, пося­гаю­ще­го на без­опас­ность кре­по­сти, а наобо­рот, уби­е­ние Рема при­ду­ма­но для пер­во­го при­ме­ра уби­е­ния непри­я­те­ля или пред­став­ля­ю­ще­го непри­я­те­ля чело­ве­ка в обрядах Лупер­ка­лий. Уби­е­ние совер­ша­ет­ся Рому­лом пото­му, что он мифи­че­ский обра­зец пер­во­го началь­ни­ка Фаби­ев, стар­ших лупер­ков, а сле­до­ва­тель­но всей кол­ле­гии. Веро­ят­но, обрядо­вое уби­е­ние чело­ве­че­ской жерт­вы на самом деле при­над­ле­жа­ло к обя­зан­но­стям началь­ни­ка Фаби­ев; поэто­му в дру­гом вари­ан­те убий­цей явля­ет­ся Fa­bius dux, prae­po­si­tus Fa­bio­rum¹⁷.

Обсуж­дая воз­мож­ность объ­яс­не­ния неко­то­рых пунк­тов мифа о близ­не­цах из таких дан­ных обрядо­вой сто­ро­ны лупер­ка­лий, кото­рые не име­ют­ся нали­цо в наших непол­ных и срав­ни­тель­но позд­них изве­сти­ях, но име­лись, по всей веро­ят­но­сти, во вре­мя воз­ник­но­ве­ния мифа, мы по догад­ке при­бав­ля­ем еще сле­дую­щие пунк­ты сопри­кос­но­ве­ния меж­ду обряда­ми и леген­дой:

7) При люст­ра­ции пала­тин­ской кре­по­сти, Lu­per­ca­lia, в ста­ри­ну чита­лись молит­вы боже­ствам Иную (пала­тин­ско­му Ведио­ви­су) и с.44 Пре­стане. Про­си­ли их взять под свою защи­ту насе­ле­ние кре­по­сти и наве­сти на непри­я­те­лей страх и бег­ство. Покло­не­ние Ведий­о­ви­су и Пре­стане, по пре­да­нию, уста­нов­ле­но было Рому­лом, осно­ва­те­лем кол­ле­гии лупер­ков и Лупер­ка­лий.

8) На Лупер­ка­ли­ях два отде­ле­ния лупер­ков состя­за­лись в беге. Победи­те­ли полу­ча­ли жерт­вен­ное мясо. Леген­да гово­рит, что в пер­вый раз, по слу­чай­ной при­чине, Ромул и Рем, каж­дый со сво­и­ми това­ри­ща­ми-пас­ту­ха­ми, побе­жа­ли от Лупер­ка­ла. Одна часть пас­ту­хов — фабии — пер­вые при­бе­жа­ли обрат­но и взя­ли себе, как победи­те­ли, жерт­вен­ное мясо; дру­гая часть пас­ту­хов опозда­ла и оста­лась без мяса.

9) Бежав­шие в двух отрядах лупер­ки полу­чи­ли свои име­на от ско­ро­сти бега. Ско­рее добе­гаю­щих до цели зва­ли fa­bii (лов­кие), тише бегаю­щих — cuncti­lii, quincti­lii (меш­кот­ные, мед­ли­тель­ные). Мифи­че­ским пред­во­ди­те­лям доста­лись име­на соот­вет­ст­ву­ю­щие: началь­ни­ка лов­ких наиме­но­ва­ли Fa­bius (лов­кий) или Ro­mu­lus (быст­рый) или Ce­ler (ско­рый), началь­ни­ка тише бегаю­щих, «мед­ли­те­лей» — Re­mus (тихий).

10) Одно отде­ле­ние лупер­ков было выше саном дру­го­го. Состя­за­ни­ем реша­лось, кому быть выше. Поспев­шее к цели отде­ле­ние (fa­bii) полу­ча­ло пре­иму­ще­ство перед побеж­ден­ны­ми. Мифи­че­ский пред­во­ди­тель фаби­ев, Ромул, изо­бра­жа­ет­ся в пре­да­нии бра­том, более важ­ным, чем Рем, пред­во­ди­тель опазды­ваю­щих.

11) На Лупер­ка­ли­ях при­но­сил­ся в жерт­ву один чело­век, впо­след­ст­вии при­ба­вил­ся вто­рой, пред­ста­ви­тель жен­ско­го пола. В ста­ри­ну эта чело­ве­че­ская жерт­ва изби­ра­лась из чис­ла лупер­ков. Состя­за­ние в беге счи­та­лось самым спра­вед­ли­вым сред­ст­вом опре­де­ле­ния жерт­вы. Жерт­вой счи­тал­ся наи­бо­лее отста­вав­ший из квинк­ти­ли­ев, или пред­во­ди­тель отста­вав­ше­го отде­ле­ния. Уби­вал или при­тво­рял­ся, что уби­вал жерт­ву началь­ник победи­те­лей, стар­ше­го отде­ле­ния жре­цов. В леген­де Рем (тихий), пред­ста­ви­тель квинк­ти­ли­ев (мед­ли­те­лей), уби­ва­ет­ся быст­рым (Ce­ler, Ro­mu­lus) или началь­ни­ком фаби­ев (Fa­vius, prae­po­si­tus Fa­via­no­rum).

12) Чело­ве­че­ская жерт­ва Лупер­ка­лий совер­ша­лась с целью доста­вить общее бла­го­по­лу­чие рим­ля­нам и горо­ду Риму. Бла­го­по­лу­чие горо­да, глав­ным обра­зом, зави­се­ло от недо­ступ­но­сти укреп­ле­ний. При­но­си­мый в жерт­ву пред­став­лял собой непри­я­те­ля, на кото­ро­го сва­ли­ва­ли всю беду и неуда­чу в слу­чае оса­ды Рима. Рем изо­бра­жа­ет­ся в леген­де про­тив­ни­ком постро­ен­но­го бра­том горо­да. Он с.45 через сте­ну втор­га­ет­ся в город. Ромул его уби­ва­ет в при­мер непри­я­те­лям, угро­жаю­щим недо­ступ­но­сти кре­пост­ной сте­ны.

Итак, две­на­дцать пунк­тов леген­ды о близ­не­цах более и менее явно отно­сят­ся к лупер­кам и справ­ля­е­мо­му ими празд­не­ству.

Из две­на­дца­ти дан­ных пунк­тов мог уже сло­жить­ся связ­ный исто­ри­че­ски рас­сказ, кото­рый по объ­е­му мало отли­чал­ся от дошед­шей до нас исто­рии близ­не­цов. Недо­ста­ва­ло, глав­ным обра­зом, толь­ко нача­ла, исто­рии рож­де­ния бра­тьев, и кон­ца, смер­ти Рому­ла. Все ска­за­ние созда­но из этио­ло­гии; оно име­ет пояс­ни­тель­ный харак­тер. Автор леген­ды не зада­вал­ся целью или, по край­ней мере, не глав­ной целью его было раз­га­дать осно­ва­ние Рима; зада­ча его опре­де­ля­лась жела­ни­ем пред­ста­вить в виде ска­за­ния про­ис­хож­де­ние кол­ле­гии лупер­ков и их свя­щен­но­дей­ст­вия. По сво­е­му духу это ска­за­ние очень похо­же на ска­за­ние о Фер­то­ре Резии, тоже состав­лен­ное из этио­ло­ги­че­ских момен­тов жре­че­ской исто­рии. Нача­ло всех состав­ных частей куль­та пере­но­си­лось полу­на­уч­ной фан­та­зи­ей авто­ра в жизнь двух леген­дар­ных пер­вых пра­ви­те­лей лупер­ков и обу­слов­ли­ва­лось лич­ны­ми их при­клю­че­ни­я­ми. Мы не сомне­ва­ем­ся, что эта основ­ная леген­да обра­зо­ва­лась сре­ди самих лупер­ков, это свя­щен­ное пре­да­ние бра­тии о сво­их нача­лах.

Наша гене­ти­че­ская тео­рия сов­па­да­ет с тео­ри­ей Швег­ле­ра в том, что и он исход­ным пунк­том древ­ней­ше­го соста­ва леген­ды счи­тал культ Фав­на Лупер­ка. Швег­лер опре­де­лил и вто­рой слой, в кото­ром раз­ви­ва­лась подроб­ная кар­ти­на цар­ской дея­тель­но­сти Рому­ла, как осно­ва­те­ля и пер­во­го царя Рима. Ника­кая пол­ная исто­рия Рима не мог­ла обой­тись без этой исто­рии его цар­ст­во­ва­ния. Необ­хо­ди­мо поэто­му пред­по­ло­жить, что эта исто­ри­че­ская обра­бот­ка обра­за леген­дар­но­го пра­ви­те­ля лупер­ков в общих чер­тах была сде­ла­на уже пер­вым соста­ви­те­лем лето­пис­ной исто­рии, кото­рый в пер­вый раз к ней при­ба­вил древ­ней­шую неле­то­пис­ную исто­рию царей. Он оста­вил нетро­ну­той древ­нюю леген­ду, сли­вая ее в одно целое с новым исто­ри­че­ским обра­зом царя, им же выра­ботан­ным. На каком осно­ва­нии он пер­вым царем назна­чил имен­но Рому­ла, нами уже было ука­за­но. Глав­ным пово­дом, дума­ем, слу­жи­ло пре­да­ние лупер­ков, что мифи­че­ским пер­вым пра­ви­те­лем кол­ле­гии был про­веден поме­рий, по кото­ро­му бега­ли лупер­ки. Поме­рий без город­ской сте­ны немыс­лим; поэто­му реши­ли, что и сте­на была постро­е­на тем же Рому­лом. До нас дошла, как извест­но, еще вто­рая леген­да об осно­ва­нии Лупер­ка­лий, с.46 сочи­нен­ная каким-то гре­че­ским авто­ром — ска­за­ние об Еван­дре; хотя оно совер­шен­но неза­ви­си­мо от леген­ды лупер­ков, но и это­му мифо­ло­ги­че­ско­му осно­ва­те­лю Лупер­ка­лий в то же вре­мя при­пи­са­но осно­ва­ние пер­во­го горо­да на пала­тин­ском хол­ме. Сов­па­де­ни­ем двух легенд дока­зы­ва­ет­ся, что то и дру­гое собы­тие поне­во­ле долж­но при­пи­сать одно­му и тому же дея­те­лю. При­ба­вим, нако­нец, что и для леген­ды об уби­е­нии Рема суще­ст­во­ва­ние город­ской сте­ны слу­жит необ­хо­ди­мым усло­ви­ем.

Отно­си­тель­но леген­ды о смер­ти Рому­ла труд­но будет что-нибудь новое при­ба­вить к пре­вос­ход­но­му раз­бо­ру Швег­ле­ра (R. G. 1, 532—537). Мы поз­во­ля­ем себе при­ве­сти в пере­во­де одно рас­суж­де­ние его, кото­рое осо­бен­но инте­рес­но в отно­ше­нии мето­ди­ки наше­го вопро­са (стр.  534). «Спра­ши­ва­ет­ся, отче­го в мифе кон­чи­на Рому­ла при­хо­дит­ся на празд­не­ство Попли­фу­гий или No­nae Cap­ro­ti­nae? Какая связь меж­ду име­нем или суще­ст­вен­ным зна­че­ни­ем Рому­ла и этим празд­не­ством? К сожа­ле­нию, на этот вопрос нель­зя дать удо­вле­тво­ри­тель­но­го отве­та, в виду пол­но­го мра­ка, кото­рым покрыт для нас древ­ней­ший вид рим­ской рели­гии. Мож­но толь­ко ска­зать одно то, что Ромул свя­зан с празд­не­ством Cap­ro­ti­nae no­nae на том же самом осно­ва­нии, на кото­ром он свя­зан так­же с куль­том Лупер­ка­лий, одно­род­ным с Нона­ми празд­не­ством. Невоз­мож­но отри­цать, что некий Ru­mus или Ro­mu­lus, каким бы он ни был в дру­гих отно­ше­ни­ях, ста­рин­ное суще­ство рим­ской рели­гии, кото­рое толь­ко воз­мож­но познать из извест­ных сакраль­ных древ­но­стей». Швег­лер убедил­ся, что миф о кон­чине Рому­ла осно­ван на этио­ло­гии рели­ги­оз­ных обрядов, кото­рые впо­след­ст­вии или были упразд­не­ны, или сде­ла­лись непо­нят­ны­ми.

Из этих обрядов состо­я­ло празд­не­ство Pop­li­fu­gia или No­nae Cap­ro­ti­nae, справ­ля­е­мое в ноны меся­ца Квинк­ти­ла. Цель празд­не­ства заклю­ча­лась в рели­ги­оз­ном очи­ще­нии рим­ско­го наро­да (lustra­tio po­pu­li Ro­ma­ni), а пото­му оно близ­ко схо­ди­лось с Лупер­ка­ли­я­ми¹⁸. И там и здесь встре­ча­ет­ся при­не­се­ние в жерт­ву козы, откуда полу­чи­лись и назва­ния празд­не­ства No­nae Cap­ro­ti­nae, места при­но­ше­ния жерт­вы — ad cap­rae pa­lu­dem, свя­щен­ная смо­ков­ни­ца — cap­ri­fi­cus. На совер­ше­ние сим­во­ли­че­ско­го бега ука­зы­ва­ет имя Pop­li­fu­gia, дав­шее повод к мифу, что народ раз­бе­жал­ся при смер­ти Рому­ла. Ноны Cap­ro­ti­nae и Лупер­ка­лии при­над­ле­жа­ли к одно­му цик­лу люст­ра­ций, к с.47 кото­ро­му, веро­ят­но, как мы увидим, мож­но при­чис­лить и риста­ние Кон­су­лий¹⁹. Эта парал­лель­ность была при­чи­ной, что про­ис­хож­де­ние попли­фу­гий в духов­ной тра­ди­ции свя­за­лось с Рому­лом, мифи­че­ским осно­ва­те­лем Лупер­ка­лий²⁰. Отче­го же к это­му празд­не­ству была отне­се­на имен­но смерть Рому­ла, это один из тех пунк­тов, кото­рые, по вер­но­му мне­нию Швег­ле­ра, для нас сде­ла­лись необъ­яс­ни­мы­ми за неиме­ни­ем подроб­ных сведе­ний о ста­рин­ных обрядах празд­не­ства. К тому же и самое этио­ло­ги­че­ское пре­да­ние о кон­чине царя затем­ни­лось вслед­ст­вие заме­ны его новым мифом. В новом вари­ан­те повест­во­ва­лось, что Ромул исчез во вре­мя празд­не­ства, воз­нес­ся на небо и пре­вра­тил­ся в бога Кви­ри­на. Идея обо­готво­ре­ния, гово­рит Швег­лер (R. G. 1, 531), чуж­да ита­лий­ских рели­гий. Она заим­ст­во­ва­на от гре­ков, под вли­я­ни­ем кото­рых, может быть, Энни­ем сочи­нен этот миф. Мы дума­ем, что авто­ру элли­ни­сти­че­ско­го мифа для упо­доб­ле­ния Рому­ла с богом Mars Qui­ri­nus или про­сто Qui­ri­nus при­шел на помощь тот факт, что Рому­ла наравне с богом Мар­сом поче­му-то дру­гим име­нем зва­ли Кви­ри­ном (qui­ri­nus). Обо­готво­рен­ный поэта­ми Ромул-Кви­рин таким обра­зом соеди­нил­ся с богом Мар­сом-Кви­ри­ном²¹.

с.48 О смер­ти Рому­ла, одна­ко, име­лось еще дру­гое пре­да­ние, кото­рое, несмот­ря на рацио­на­ли­сти­че­скую окрас­ку, несо­мнен­но, древ­не­го про­ис­хож­де­ния. Рому­ла разди­ра­ли на кус­ки, а окро­вав­лен­ные чле­ны его уно­си­ли по частям и зары­ва­ли на полях и дво­рах. Сце­на эта, пред­по­ла­га­ем, по под­лин­но­му пре­да­нию, про­изо­шла на Мар­со­вом поле, у козье­го болота, во вре­мя люст­ра­ции наро­да в том же месте, где и про­изо­шло, по дру­го­му пре­да­нию, исчез­но­ве­ние царя. В дошед­шей до нас лето­пис­ной обра­бот­ке сце­на разди­ра­ния на кус­ки пере­не­се­на в сенат. Убий­цы — сена­то­ры, кото­рые буд­то бы оже­сто­чи­лись дес­по­тиз­мом Рому­ла в послед­ние годы цар­ст­во­ва­ния. Раз­нес­ли они окро­вав­лен­ные чле­ны домой, спря­тав их в сво­ей одеж­де, а потом тай­ком зары­ли. В этой пере­дел­ке тра­ди­ции зву­чит пле­бей­ская нена­висть к сена­ту и тен­ден­ция очер­нить это бла­го­род­ное собра­ние. Следы пле­бей­ско­го духа замет­ны и в дру­гих чер­тах исто­ри­че­ской обра­бот­ки пре­да­ния о царях. Соглас­но Швег­ле­ру (R. G. 1, 535) мы пола­га­ем, что в осно­ва­нии леген­ды лежал ста­рин­ный жерт­вен­ный обряд, справ­ля­е­мый на празд­не­стве No­nae Cap­ro­ti­nae. Жерт­вою, как и на Лупер­ка­ли­ях, слу­жи­ла коза; она зака­лы­ва­лась ri­tu hu­ma­no в заме­ну чело­ве­ка, для искуп­ле­ния рим­ско­го наро­да. Чтобы зару­чить­ся очи­сти­тель­ной или спа­са­тель­ной силой жерт­вы, каж­дый из при­сут­ст­во­вав­ших ста­рал­ся полу­чить часть жерт­вы, и, уне­ся домой, зары­вал ее у себя на поле и дво­ре. Для это­го, веро­ят­но, разди­ра­ли на кус­ки жерт­вен­ное мясо, что, как извест­но, дела­лось так­же в Гре­ции, в куль­те Дио­ни­са. Как все празд­не­ство, так и этот обряд полу­чил свое нача­ло от Рому­ла. Объ­яс­не­ние при­чи­ны, поче­му разди­ра­ли на кус­ки жерт­ву, пред­став­ля­ю­щую собой чело­ве­ка, после­до­ва­тель­но иска­ли в одном собы­тии жиз­ни Рому­ла, в разди­ра­нии само­го царя. Этим пред­став­ля­лось воз­мож­ным дове­сти до опре­де­лен­но­го кон­ца жиз­не­опи­са­ние героя.

Из тра­ди­ции еще мож­но выде­лить одну груп­пу изве­стий, в кото­рых Ромул изо­бра­жа­ет­ся учреди­те­лем древ­ней­ших кон­ных риста­ний Рима. Эта груп­па заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния, тем более, что про­ис­хож­де­ние этих изве­стий у Швег­ле­ра выяс­не­но не совсем удо­вле­тво­ри­тель­но. Кро­ме того, из резуль­та­тов ново­го раз­бо­ра, мож­но наде­ять­ся, про­льет­ся свет и на неко­то­рые необъ­яс­нен­ные до сих пор лич­но­сти, при­бли­жен­ные в леген­де к наше­му герою. По како­му пово­ду, спра­ши­ва­ет­ся, при­пи­са­но Рому­лу учреж­де­ние двух ста­рин­ных рыси­стых бегов, Кон­су­а­лий и Экв­иррий? В связ­ном рас­ска­зе об исто­рии Рому­ла пер­вое справ­ле­ние Кон­су­а­лий явля­ет­ся эпи­зо­дом с.49 в ска­за­нии о похи­ще­нии саби­нок. Автор нуж­дал­ся в бла­го­вид­ном пово­де, по кото­ро­му мог­ли бы съе­хать­ся в новый город сосед­ние саби­ны со сво­и­ми семей­ства­ми. Откры­тие инте­рес­ных новых игр ему, веро­ят­но, очень при­го­ди­лось, тем более, что таким обра­зом и объ­яс­ня­лось непо­нят­ное невни­ма­ние роди­те­лей. Саби­ны все пре­да­ва­лись любо­пыт­но­му зре­ли­щу и не дума­ли сте­речь сво­их доче­рей. Вдруг Ромул со сво­и­ми дру­жин­ни­ка­ми бро­си­лись на девиц и увез­ли их. Искус­ст­вен­ный праг­ма­тизм при­цеп­ле­ния пер­во­го пред­став­ле­ния Кон­су­а­лий к уво­зу девиц настоль­ко скрыл­ся от вни­ма­ния зор­ко­го Швег­ле­ра, что он решил­ся пред­по­ло­жить какую-то внут­рен­нюю связь меж­ду тем и дру­гим мифо­ло­ги­че­ским собы­ти­ем. Кон­су­а­лии, рас­суж­да­ет он (R. G. 1, 473 сл.), празд­но­ва­лись в честь бога Кон­са (Con­sus, оттуда Con­su-alia, потом, с пере­хо­дом во 2-ое скло­не­ние, Con­sus, Con­si). Этот бог покро­ви­тель­ст­во­вал рож­де­нию пло­дов и детей. Поэто­му пред­по­ла­га­ли, что пер­вые рим­ские бра­ки состо­я­лись в его празд­ник. Отно­си­тель­но харак­те­ра бога Швег­лер при­во­дит два дово­да. Конс, во-пер­вых, боже­ство под­зем­ное; это вид­но из того, что его жерт­вен­ник (ara Con­si) был зарыт в зем­лю, и откры­вал­ся толь­ко раз в год, к Кон­су­а­ли­ям. Кро­ме того, рим­ляне устра­и­ва­ли игры имен­но под­зем­ным, хто­ни­че­ским боже­ствам в слу­чае поваль­ных болез­ней или недо­ро­да хле­ба с целью усми­ре­ния их гне­ва. Во вто­рых, имя con­sus про­из­во­дит­ся от осно­вы su, ge­ne­ra­re, pa­re­re. Мы совер­шен­но соглас­ны, что празд­не­ство Кон­су­а­лий на себе носит все при­зна­ки иску­пи­тель­но­го обряда. Иску­пи­тель­ные жерт­вы по ста­ро­му стро­го­му пра­ви­лу зары­ва­лись в зем­лю; так, напри­мер, зары­ва­ли про­ви­нив­ших­ся веста­лок или чело­ве­че­ские жерт­вы Gal­lus Gal­la, Grae­cus Grae­ca. Этим и объ­яс­ня­ет­ся устрой­ство под­зем­ных жерт­вен­ни­ков в куль­те несколь­ких богов, меж­ду про­чим и Кон­са. Сама по себе эта обрядо­вая чер­та ника­ко­го осо­бен­но­го отно­ше­ния к пло­дам зем­ли или бра­кам не име­ет. Под­черк­ну­тое Швег­ле­ром про­из­вод­ство сло­ва Con­sus так­же сомни­тель­но. Con­suus Con­sus (из Con- so­vus) сбли­жа­ем или с сан­скр. sa­va sa­vi­tar, воз­буди­тель, ожи­ви­тель, или с лат. dēsivāre (из de­se­va­re), de­si­ne­re, греч. (σ)ἐϝάω (Фик, Vergl. Wör­terb. 4-е изд. 1, 563) пустить, отпус­кать. Кон­су­а­лии счи­та­лись празд­ни­ком лоша­дей, мулов и ослов, а Кон­са чти­ли в цир­ке. Под­зем­ный жерт­вен­ник его нахо­дил­ся в кон­це цир­ка близ пово­рот­ных стол­бов (me­tae). Мы име­ем пол­ное осно­ва­ние думать, что основ­ная роль бога и отно­си­лась исклю­чи­тель­но к лоша­дям и скач­кам. Поэто­му гре­ки с.50 его и срав­ни­ва­ли со сво­им ска­ко­вым богом Πο­σειδῶν ῞Ιπ­πιος, Nep­tu­nus Eques­ter. При пово­ро­те в цир­ке часто быва­ли несчаст­ные слу­чаи с лошадь­ми и воз­ни­ца­ми, чем, может быть, и объ­яс­ня­ет­ся место­по­ло­же­ние жерт­вен­ни­ка Кон­са. Его гне­ву, может быть, при­пи­сы­ва­лись как эти, так и дру­гие несчаст­ные слу­чаи с лошадь­ми, неожи­дан­ный испуг и бешен­ство лоша­дей. К тако­му харак­те­ру бога хоро­шо подо­шло бы пер­вое из пред­ла­гае­мых нами тол­ко­ва­ний име­ни con­sus — сан­скр. sa­va, воз­буди­тель. Неожи­дан­ное воз­буж­де­ние лоша­дей гре­ки при­пи­сы­ва­ли сво­е­му Τα­ράξιπ­πος, кото­ро­му, подоб­но рим­ско­му Кон­су, устро­ен был жерт­вен­ник на олим­пий­ском ста­дии, где часто пуга­лись и сви­ре­пе­ли участ­ву­ю­щие в бегах лоша­ди. Кро­ме того и его, подоб­но Кон­су, отож­дествля­ли с Посидо­ном ῞Ιπ­πιος. Сле­до­ва­тель­но, Con­sus не был богом рож­де­ния и бра­ков, каким его счи­тал Швег­лер, а про­сто воз­буди­те­лем бешен­ства лоша­дей. Так как все празд­не­ство Con­sua­lia справ­ля­лось в его честь, а име­ло харак­тер люст­ра­ции, то необ­хо­ди­мо заклю­чить, что глав­ная цель была очи­ще­ние лоша­дей для пред­от­вра­ще­ния бешен­ства. У древ­них авто­ров, сколь­ко нам извест­но, не ска­за­но, какая жерт­ва при­но­си­лась это­му богу. В духе рим­ских очи­сти­тель­ных обрядов самой под­хо­дя­щей жерт­вой было при­но­ше­ние одной лоша­ди за всех дру­гих. На голо­ву ее мож­но было сва­лить вину всех и усми­рить гнев Кон­са выда­чей ему винов­ной. Такая жерт­ва дей­ст­ви­тель­но засвиде­тель­ст­во­ва­на: мы име­ем в виду коня, при­но­си­мо­го 15-го октяб­ря в жерт­ву Мар­су. Перед этим на Мар­со­вом поле устра­и­ва­ли скач­ки; на них и опре­де­ля­ли жерт­ву, корен­ную лошадь колес­ни­цы пер­вой при­хо­див­шей к цели. Мы не име­ем пра­ва утвер­ждать, что октябрь­ско­го коня при­но­си­ли в жерт­ву — как пред­ста­ви­те­ля дру­гих, может быть, бое­вых коней. Фест утвер­жда­ет, что это дела­лось ob fru­gum even­tum (Paul. p. 220), пото­му что шею жерт­вы обве­ши­ва­ли хле­ба­ми. Одна­ко, смысл послед­не­го обряда, может быть, совсем не тот. И очи­сти­тель­ную жерт­ву (φαρ­μα­κοί) на Фар­ги­ли­ях обве­ши­ва­ли едой и винов­ным вестал­кам дава­ли хлеб, чтобы не оста­вать­ся вино­ва­ты­ми перед жерт­вою. Мы дума­ем, что и для Кон­су­а­лий скач­ки пер­во­на­чаль­но име­ли вто­ро­сте­пен­ное зна­че­ние, они слу­жи­ли сред­ст­вом для опре­де­ле­ния иску­пи­тель­ной жерт­вы. Рели­ги­оз­ный харак­тер древ­ней­ших ска­чек Кон­су­а­лий и Экв­иррий осо­бен­но под­черк­нут Момм­зе­ном²². При­во­дим мет­кое заме­ча­ние: «лоша­ди, с.51 бегаю­щие на этих скач­ках, испол­ня­ли обрядо­вое дей­ст­вие». В сущ­но­сти и все ста­рые состя­за­ния антич­ных наро­дов име­ли рели­ги­оз­ное осно­ва­ние, кото­рое в боль­шин­стве слу­ча­ев еще не выяс­не­но в точ­но­сти. Кста­ти, иссле­до­ва­ние это­го вопро­са мифо­ло­гии, так ска­зать, игр, то есть обрядо­вой сто­ро­ны гре­че­ских и рим­ских игр, мог­ло бы слу­жить инте­рес­ной и бла­го­дар­ной зада­чей для одно­го из наших моло­дых уче­ных.

Воз­вра­ща­ем­ся к вопро­су: какое отно­ше­ние Ромул имел к скач­кам — Кон­су­а­лий и Экв­иррий? Мы виде­ли, что цель этих двух празд­неств, веро­ят­но, заклю­ча­лась в рели­ги­оз­ном очи­ще­нии лоша­дей посред­ст­вом при­но­ше­ния в жерт­ву одной из них для искуп­ле­ния осталь­ных. Эта жерт­ва самая основ­ная часть обряда; бега, может быть, пер­во­на­чаль­но слу­жи­ли толь­ко для опре­де­ле­ния жерт­вы. Ромул был учреди­те­лем двух важ­ных и ста­рин­ных люст­ра­ций, Лупер­ка­лий и Попли­фу­гий. По пока­за­нию Дио­ни­сия (1, 33), Кон­су­а­лии были устро­е­ны Еван­дром, гре­че­ским осно­ва­те­лем Лупер­ка­лий. Если это не пустое уче­ное заклю­че­ние из неко­то­ро­го сход­ства меж­ду рим­ски­ми Кон­су­а­ли­я­ми и аркад­ски­ми Гип­по­кра­ти­я­ми (Ἱπ­ποκ­ρά­τεια), на кото­рые ука­зы­ва­ет­ся Дио­ни­си­ем, то Лупер­ка­ли­ям и Кон­су­а­ли­ям при­да­ва­ли одно общее нача­ло, как в гре­че­ской леген­де, так и в рим­ской. Это сов­па­де­ние не мог­ло быть слу­чай­ным; оно объ­яс­ня­лось бы толь­ко тем, что меж­ду обо­и­ми празд­не­ства­ми в ста­ри­ну име­лась какая-то тес­ная связь. Отно­си­тель­но это­го мы поз­во­ля­ем себе одну догад­ку. Кро­ме коз на Лупер­ка­ли­ях при­но­си­ли в жерт­ву еще соба­ку. При­не­се­ние в жерт­ву собак, доволь­но часто встре­чаю­ще­е­ся в гре­че­ских куль­тах, име­ло тот смысл, что уби­е­ни­ем одной соба­ки избав­ля­лись все дру­гие от вли­я­ния нечи­стой силы, от бешен­ства. От нечи­стой силы и бешен­ства избав­ля­лись и лоша­ди на Кон­су­а­ли­ях. Не пред­по­ло­жить ли, сле­до­ва­тель­но, что или Кон­су­а­лии в ста­рые вре­ме­на состав­ля­ли часть люст­ра­ции горо­да, или в про­грам­му Лупер­ка­лий когда-то вхо­ди­ло закла­ние лоша­ди с под­хо­дя­щи­ми бега­ми? Напом­ним, что фла­мин Юпи­те­ра, иде­ал рели­ги­оз­ной чистоты, не смел при­кос­нуть­ся к трем живот­ным: козам, соба­кам и лоша­дям. Из этих нечи­стых живот­ных при­но­си­лись в жерт­ву на Лупер­ка­ли­ях козы и соба­ки, отсут­ст­ву­ют толь­ко лоша­ди. А если уже на город­ской люст­ра­ции зани­ма­лись очи­ще­ни­ем нечи­стых домаш­них живот­ных, то, дума­ем, стран­но было бы исклю­чать лоша­дей. Очи­ще­ние лоша­дей, Кон­су­а­лии, мог­ли отде­лить­ся от Лупер­ка­лий и сде­лать­ся неза­ви­си­мым празд­не­ством с тех пор, с.52 когда постро­ен был Cir­cus ma­xi­mus для капи­то­лий­ских игр. Кон­су­а­лии поме­ща­лись там удоб­нее, чем на откры­том поле. Точ­но так­же Экв­иррии, до построй­ки цир­ка Фла­ми­ния справ­ля­лись на откры­том Мар­со­вом поле. Они, веро­ят­но, чем-нибудь сопри­ка­са­лись с Кон­су­а­ли­я­ми, подоб­но тому, как город­ские Лупер­ка­лии име­ли отно­ше­ние к заго­род­ным Попли­фу­ги­ям. Из того, что они справ­ля­лись в честь Мар­са, поз­во­ле­но будет пред­по­ло­жить, что очи­ща­лись на них спе­ци­аль­но бое­вые кони.

Ромул мог счи­тать­ся осно­ва­те­лем ска­чек еще по дру­гой при­чине, по сво­е­му име­ни. Кому все­го более подо­ба­ло устро­ить скач­ки, чем «быст­ро­му», «ско­ро­му?» Какое бы ни было зве­но, соеди­няв­шее про­ис­хож­де­ние Лупер­ка­лий с про­ис­хож­де­ни­ем древ­них кон­ных риста­ний, мы пола­га­ем, что око­ло послед­не­го раз­вил­ся осо­бый цикл мифов, потом при­со­еди­нив­ший­ся к мифи­че­ско­му обра­зу Рому­ла. Из это­го цик­ла про­ис­хо­дит и его гене­а­ло­гия. Ста­рый миф Лупер­ков не забо­тил­ся о том, кто были роди­те­ли близ­не­цов. Для запол­не­ния это­го про­бе­ла теперь пред­став­ля­лось несколь­ко лич­но­стей из мифо­ло­ги­че­ско­го цик­ла двух ска­ко­вых празд­неств. Так мы дума­ем теперь объ­яс­нить двой­ную гене­а­ло­гию наших геро­ев. Пер­вые соста­ви­те­ли лето­пи­си име­ли пред собою две пары роди­те­лей и спра­ви­лись с ними так, что одних выста­ви­ли насто­я­щи­ми, дру­гих при­ем­ны­ми. Послед­ние Фав­стул со сво­ей женой Фаво­лой или Аккой Ларен­ци­ей — Faus­tu­lus и Fa­vo­la, «спо­спе­ше­ст­ву­ю­щий» и «спо­спе­ше­ст­ву­ю­щая», взя­ты из мифо­ло­ги­че­ско­го цик­ла бегов. Это, веро­ят­но, мифо­ло­ги­че­ские или полу­бо­же­ст­вен­ные лич­но­сти, даро­вав­шие бла­го­по­луч­ный и счаст­ли­вый исход состя­заю­щим­ся. Харак­тер боги­ни ясно выде­ля­ет­ся у Акки Ларен­ции. Ей назна­чи­ли осо­бен­ное празд­не­ство — La­ren­ta­lia или La­ren­ti­na­lia. Жерт­ва при­но­си­лась фла­ми­ном Кви­ри­на и пон­ти­фек­са­ми, и почи­та­ли при этом еще Юпи­те­ра, веро­ят­но как отца Гер­ку­ле­са. Свя­ты­ня или свя­тая моги­ла Акки Ларен­ции нахо­ди­лась на Велаб­ре, у подош­вы пала­тин­ско­го хол­ма, extra ur­bem an­ti­quam non lon­ge a por­ta Ro­ma­nu­la (Варрон 6, 24), за ворота­ми ста­рой кре­по­сти. Неда­ле­ко нахо­ди­лась и ara ma­xi­ma, жерт­вен­ник Гер­ку­ле­са Победи­те­ля. С этим богом-покро­ви­те­лем победи­те­лей на играх, Акка Ларен­ция как-то была свя­за­на, как надо думать, по сход­ству обо­юд­ных обя­зан­но­стей — покро­ви­тель­ства победи­те­лям. Зна­че­ние древ­не­рим­ской боги­ни отзы­ва­ет­ся как в име­ни Fa­vo­la Fau­la или Fau­na, так и в дру­гом назва­нии La­ren­tia или La­ren­ti­na (ср. La­ren­ti­na­lia). Осно­ва las встре­ча­ет­ся в име­нах La­res, La­ra, La­run­da и в с.53 сло­ве las­ci­vus. Из них La­run­da име­ет вид ста­ро­го при­ча­стия от глаг. осно­вы las, а из при­ча­стия насто­я­ще­го вре­ме­ни la­sent-la­rent обра­зо­ва­лось, по-види­мо­му, La­ren­tia, La­ren­ti­na, как из lu­bent — Li­ben­tia Li­ben­ti­na. Осно­ва las — име­ет­ся в гр. λάω λι­λαίομαι — желать, быть при­хот­ли­вым, сан­скр. lash — того же зна­че­ния, в готск. lus­tus — при­хоть. Сла­вян­ские сло­ва лас­ка, лас­ка­ти, лас­ко­вый дока­зы­ва­ют, что насто­я­щее зна­че­ние осно­вы сво­дит­ся к поня­тию «быть при­вет­ли­вым», а затем и «заис­ки­вать при­вет­ли­во­стью, хотеть, при­охо­чи­вать­ся, быть при­хот­ли­вым, жад­ным» и т. д. Дур­ной отте­нок основ­но­го поня­тия пере­да­ет лат. las-ci­vus, а так­же напри­мер гр. λάσ­τη = πόρ­νη и λάσ-ταυ­ρος = κί­ναιδος. Из того же оттен­ка вышел рас­сказ, что Акка Ларен­ция была me­ret­rix и любов­ни­ца Гер­ку­ле­са. Нуж­но одна­ко думать, что на самом деле La­ren­tia, La­ren­ti­na (как и La­res, La­run­da) ука­зы­ва­ло на при­вет­ли­вый, бла­го­склон­ный харак­тер боги­ни, что и выра­жа­лось дру­гим име­нем fa­vo­la, то есть fa­vens. Леген­да о ней сли­лась с леген­дой о неко­ей Ta­ru­cia или Tu­ra­cia. У Акки, кро­ме любов­ни­ка Гер­ку­ле­са и мужа Фав­сту­ла, еще вто­рой любов­ник и муж Ta­ru­tius, Tar­ru­cius. Насто­я­щей фор­мой мы счи­та­ем Ter­ru­cius, Ter­ru­cia, а фор­му Tar­ru­cius при­спо­соб­лен­ной к име­ни рода Ta­ru­tius²³. При­вет­ли­вая Ларен­ция мог­ла и отка­зы­вать­ся от бла­го­склон­но­сти; к этой про­ти­во­по­лож­ной сто­роне отно­сил­ся эпи­тет ter­ru­cia, «устра­шаю­щая», чем она и муж ее Ter­ru­cius сбли­жа­ют­ся с Кон­сом, рим­ским Τα­ράξιπ­πος. К этой сто­роне ее харак­те­ра, веро­ят­но, отно­си­лось и жерт­во­при­но­ше­ние 15-го декаб­ря. Уми­ло­сти­ви­тель­ная жерт­ва, кото­рая выли­ва­лась в под­зем­ную яму, с.54 похо­жую, веро­ят­но, на яму Кон­са, напо­ми­на­ла уми­ло­сти­ви­тель­ную же жерт­ву покой­ни­це (pa­ren­ta­tio). Неда­ле­ко от мни­мой моги­лы Ларен­ции нахо­ди­лась еще так назы­вае­мая cu­ria Ac­cu­leia, в кото­рой чти­ли двух богинь, Волу­пию и Анге­ро­ну (см. Прел­ле­ра, R. M. 2, 36). В них повто­ря­ют­ся две сто­ро­ны Акки: Vo­lu­pia — обра­ды­ваю­щая боги­ня, а An­ge­ro­na (от an­ge­re) — устра­шаю­щая, дума­ем, лоша­дей. На ста­рое назна­че­ние это­го свя­щен­но­го дома (cu­ria) про­ли­ва­ет­ся свет от име­ни ac­cu­leia. Напо­ми­на­ем древ­не­ла­тин­ские глос­сы у Пла­ци­да (acu pe­dum, ve­lo­ci­ta­te pe­dum, и acu­pe­dius, от осн. ac — быть ско­рым). Сюда навер­ное отно­сит­ся и имя Ac-ca, при­ла­га­тель­ное с суф­фик­сом — co (см. cas-cus, spur-cus, pau-cus, par-cus и т. п.), «ско­рая». Ac­cu­lei­us посред­ст­вом суф­фик­са eius или ejus (см. Pom­pei­us, Sau­fei­us, Atei­us) про­из­веде­но от ac-cu­lus или ac-cu­la. Может быть, этот свя­щен­ный дом про­сто древ­няя свя­ты­ня Акки. Мы все эти остат­ки почи­та­ния ска­ко­вых божеств счи­та­ем следа­ми того, что имен­но в этом месте, до построй­ки может быть цир­ка, справ­ля­лись скач­ки пала­тин­ских граж­дан. Место как раз под­хо­дит к необ­хо­ди­мым усло­ви­ям. Оно нахо­ди­лось когда-то за ворота­ми, por­ta Ro­ma­nu­la или Ro­ma­na, кото­рые, может быть, обя­за­ны сво­им стран­ным име­нем этим бегам (ср. lu­di Ro­ma­ni, и ro­mu­lus ско­рый, ro­ma бег?). Оттуда вела доро­га (cli­vus Vic­to­riae) на пала­тин­скую гору до свя­ты­ни Вик­то­рии, нахо­дя­щей­ся опять совсем неда­ле­ко от Лупер­ка­ла. Как бы то ни было, мы пола­га­ем, что одна мать Рому­ла доста­лась ему из куль­та, свя­зан­но­го со ста­ры­ми скач­ка­ми Велаб­ра, кото­рые по все­му веро­ят­но заме­ня­ли Кон­су­а­лии. Ста­рой полу­за­бы­той богине ска­чек справ­ля­ли pa­ren­ta­tio, при­чем поми­на­ли, веро­ят­но, и мужа ее Фав­сту­ла. Устрой­ство этой жерт­вы, как и всей обста­нов­ки ска­чек, при­пи­сы­ва­лось Рому­лу. Мы счи­та­ем веро­ят­ным, что при­чи­ну, поче­му он устро­ил pa­ren­ta­tio Акке и Фав­сту­лу, нахо­ди­ли в том, что они были его роди­те­ля­ми (pa­ren­tes).

Вто­рые роди­те­ли близ­не­цов — Марс и Рея или Илия. Эта мать счи­та­лась албан­кой. Мы при­хо­дим к одно­му из самых тем­ных пунк­тов леген­ды. Как объ­яс­нить албан­ское про­ис­хож­де­ние близ­не­цов? Если поло­жить­ся на гос­под­ст­ву­ю­щую тео­рию, то нет ника­ких осо­бен­ных затруд­не­ний. Совре­мен­ные кри­ти­ки согла­си­лись усмат­ри­вать в пре­да­нии об албан­ской родине про­дукт поли­ти­че­ской тен­ден­ции. Аль­ба Лон­га счи­та­лась быв­шей сто­ли­цей или гла­вой латин­ско­го сою­за. Рим со вре­ме­нем занял подоб­ное поло­же­ние в Лаци­у­ме. Желая при­дать при­тя­за­ни­ям Рима более закон­ный с.55 вид, пер­вый лето­пи­сец или кто бы то ни был выду­мал, что Рим албан­ская коло­ния, а осно­ва­те­ли и пер­вый царь его был род­ст­вен­ни­ком и наслед­ни­ком аль­бан­ских царей. Но если автор лже­и­сто­ри­че­ско­го рас­ска­за дей­ст­ви­тель­но поста­вил себе ту зада­чу, кото­рую ему при­пи­сы­ва­ют, то, долж­но при­знать­ся, он выпол­нил зада­чу хуже, чем мож­но было бы ожи­дать. В уста­но­вив­шем­ся уже у Фабия Пик­то­ра рас­ска­зе, со дня осно­ва­ния Рима не обра­ща­ет­ся ни малей­ше­го вни­ма­ния на Аль­бу Лон­гу. Ни сло­ва нет о дру­же­ских и союз­ни­че­ских отно­ше­ни­ях меж­ду дву­мя горо­да­ми, кото­ры­ми под­твер­жда­лось бы, что Рим вто­рая Аль­ба Лон­га. Албан­ская цар­ская дина­стия выми­ра­ет с Нуми­то­ром, Ромул, закон­ный наслед­ник — ничем не заяв­ля­ет о сво­их пра­вах. Толь­ко позд­ней­ше­му авто­ру, Плу­тар­ху (Ромул 27), нако­нец при­хо­дит в голо­ву мысль о пра­вах наслед­ства; он пер­вый сооб­ща­ет, что Ромул сам отка­зал­ся от наслед­ства. Меж­ду Аль­бой и Римом не суще­ст­ву­ет даже con­nu­bium, ина­че Ромул и рим­ляне не похи­ти­ли бы девиц. Рим­ская лето­пись воз­вра­ща­ет­ся к Аль­бе толь­ко по слу­чаю цар­ст­во­ва­ния третье­го царя. Этот царь начи­на­ет вой­ну, заво­е­вы­ва­ет и раз­ру­ша­ет Аль­бу Лон­гу, а жите­лей пере­се­ля­ет в Рим на целий­скую гору. Дав­но заме­че­но, что этот рас­сказ вполне опро­вер­га­ет исто­рию про­ис­хож­де­ния Рому­ла и Рема из Аль­бы, или наобо­рот. Раз­ру­ше­ние мет­ро­по­лии коло­ни­ей неслы­хан­ное и невоз­мож­ное дело. Автор цар­ской исто­рии, без сомне­ния, про­сто так ска­зать зара­пор­то­вал­ся, из чего и вид­но, что он по отно­ше­нию к Аль­бе Лон­ге не руко­во­дил­ся ника­ким осо­бен­ным умыс­лом. Если он хотел бы выста­вить Рим наслед­ни­ком прав Аль­бы Лон­ги, он оста­но­вил­ся бы или на пра­вах наслед­ства — Рим в каче­стве коло­нии наслед­ник сво­ей мет­ро­по­лии, или Ромул наслед­ник сво­его деда, послед­не­го царя албан­ско­го — или же на пра­вах заво­е­ва­ния. Но он ни о пер­вом, как мы виде­ли, ни о дру­гом не думал. Аль­ба после раз­ру­ше­ния, по дан­ным лето­пи­си, даже не при­со­еди­ня­ет­ся к вла­де­ни­ям рим­лян, а оста­ет­ся в руках лати­нов (pris­ci La­ti­ni); автор лето­пи­си сле­до­ва­тель­но отнес­ся рав­но­душ­но и к пра­вам заво­е­ва­ния. Итак, или автор исто­рии царей в ска­за­нии о про­ис­хож­де­нии Рому­ла и Рема вооду­ше­вил­ся мыс­лью пред­ста­вить их и осно­ван­ный ими город наслед­ни­ка­ми Аль­бы, но скры­вал эту мысль, или совре­мен­ные кри­ти­ки, про­сто-напро­сто, под­со­вы­ва­ют ему умное наме­ре­ние, кото­ро­го нико­гда у него не было. Аль­ба Лон­га игра­ет в сущ­но­сти очень неваж­ную роль в исто­рии бра­тьев. с.56 Леген­да о них цели­ком состав­ле­на из этио­ло­ги­че­ских моти­вов, при­мы­каю­щих к фак­ти­че­ским рим­ским учреж­де­ни­ям; в каж­дой чер­те она носит на себе отпе­ча­ток узких мест­ных инте­ре­сов. Рож­де­ние близ­не­цов в Аль­бе Лон­ге до такой сте­пе­ни чуж­дая чер­та, что про­из­во­дит впе­чат­ле­ние како­го-то недо­ра­зу­ме­ния. Ниже мы бли­же позна­ко­мим­ся с при­чи­на­ми недо­ра­зу­ме­ния, кото­рым вызва­ны албан­ские эпи­зо­ды цар­ской исто­рии. Здесь мы огра­ни­чим­ся несколь­ки­ми сло­ва­ми. Рас­сказ о раз­ру­ше­нии Аль­бы и пере­се­ле­нии албан­цев на целий­скую гору, как и почти все части цар­ской исто­рии, этио­ло­ги­че­ское, пояс­ни­тель­ное ска­за­ние. Пояс­ня­е­мое таким рас­ска­зом дан­ное все­гда какой-нибудь имев­ший­ся нали­цо мест­ный факт. В этом слу­чае таким фак­том нуж­но при­знать житель­ство албан­цев на целий­ском хол­ме. Насе­ле­ние это­го хол­ма при­над­ле­жа­ло к три­бе люце­ров и назы­ва­лось тоже Al­ba­ni. Когда воз­ник вопрос, как эти Al­ba­ni мог­ли попасть в Рим, то реши­ли, что они потом­ки быв­ших жите­лей извест­ной Аль­бы Лон­ги. На месте Аль­бы горо­да не было, веро­ят­но пото­му, что это нико­гда не был город, а свя­щен­ный округ, вро­де Олим­пии. Автор исто­ри­че­ской обра­бот­ки цар­ской леген­ды отсут­ст­вие горо­да объ­яс­нил раз­ру­ше­ни­ем. Тогда и объ­яс­ня­лась при­чи­на житель­ства албан­цев в Риме. Оста­но­вим­ся на дан­ном фак­те, засвиде­тель­ст­во­ван­ном луч­шим вос­про­из­веде­ни­ем лето­пи­си, рас­ска­зом Ливия (1, 30), на фак­те, что жите­ли Целия счи­та­лись албан­ца­ми. Тогда совер­шен­но пра­виль­но будет задать­ся вопро­сом, не отно­си­лось ли ска­за­ние об албан­ском про­ис­хож­де­нии Рому­ла к албан­цам, жите­лям Целия. Одна гене­а­ло­гия Рому­ла выведе­на из этио­ло­гии празд­не­ства Кон­су­а­лий и при­над­ле­жав­ше­го к нему куль­та Акки Ларен­ции. Не выведе­на ли гене­а­ло­гия, кон­ку­ри­ру­ю­щая с пер­вой, так­же из этио­ло­гии албан­ских то есть целий­ских ска­чек? Рому­лу ведь при­пи­сы­ва­лось осно­ва­ние еще дру­гих ска­чек, Экв­иррий. Об этом празд­не­стве у нас очень мало изве­стий. Справ­ля­лось оно в два сро­ка, в нача­ле вес­ны, 27-го фев­ра­ля, и 14-го мар­та, в честь Мар­са, за горо­дом, на боль­шом Мар­со­вом поле (Cam­pus Mar­tius). В слу­чае навод­не­ний это­го поля, Экв­иррии пере­но­си­лись на малое Мар­со­во поле (Mar­tia­lis cam­pus, cam­pus mi­nor) нахо­див­ше­е­ся на целий­ском хол­ме²⁴. Целий в с.57 древ­ние вре­ме­на так­же лежал за горо­дом; Мар­со­во поле его отно­си­лось к древ­ней­ше­му пала­тин­ско­му горо­ду, как позд­нее Мар­со­во поле на Тиб­ре к рас­ши­рен­но­му горо­ду Сер­вия Тул­лия. Празд­но­ва­ние Экв­иррий на целий­ском поле, в осо­бен­ных слу­ча­ях, веро­ят­но сохра­ни­лось от тех вре­мен, когда эти скач­ки посто­ян­но на нем совер­ша­лись. Обрядо­вая обста­нов­ка это­го празд­не­ства целий­ских албан­цев, по нашей догад­ке, пода­ла повод к воз­ник­но­ве­нию вто­рой, албан­ской гене­а­ло­гии близ­не­цов; кон­ку­ри­ро­вав­шей с той гене­а­ло­ги­ей, кото­рая извле­че­на была из куль­то­вой сто­ро­ны дру­гих, пала­тин­ских ска­чек. Албан­ская мать Рому­ла любов­ни­ца Мар­са, чти­мо­го на Экв­ирри­ях как и двой­ник ее, Акка Ларен­ция, любов­ни­ца дру­го­го бога ска­чек, Гер­ку­ле­са. Любов­ни­ца Мар­са назы­ва­ет­ся Ilia, что невер­но про­из­во­ди­лось от Ili­um, вслед­ст­вие чего и свя­за­ли про­ис­хож­де­ние мни­мой албан­ской дина­стии с тро­ян­цем Эне­ем. На самом деле это сло­во, надо пола­гать, древ­не­ла­тин­ское. Зна­че­ние его выяс­нит­ся из срав­не­ния срод­ных слов дру­гих язы­ков: древ­не­нем. īlan eilen спе­шить, гр. ἰλύ­μενον = ἐρχό­μενον (Иси­хий). Дру­гое назва­ние той же боги­ни Rēa, из reia, сбли­жа­ем с сан­скр. rī бегать, застав­лять бежать, давать сво­бо­ду бегать. От той же осно­вы rei (бегать, течь, уте­кать)²⁵, веро­ят­но, про­из­во­дят­ся ri­vus и rēus, «φεύγων». Два име­ни боги­ни выра­жа­ют сино­ни­мич­ные поня­тия; послед­ние состав­ле­ны по тому же прин­ци­пу, как напри­мер Aius Lo­cu­tius или Vi­ca Po­ta, An­na Pe­ren­na и т. п. Мы не сомне­ва­ем­ся, что Илия или Рея²⁶ была совер­шен­но такая же боги­ня-покро­ви­тель­ни­ца бегов и ска­чек, как и Акка Ларен­ция. Как этой богине, так, веро­ят­но, и Илии при­но­си­лись роди­тель­ские жерт­вы (pa­ren­ta­lia), учреж­де­ние кото­рых при­пи­сы­ва­лось Рому­лу. Вслед­ст­вие это­го жите­ли Целия ее счи­та­ли мате­рью Рому­ла, а отцом его Мар­са, кото­ро­го чти­ли на Экв­ирри­ях, как покро­ви­те­ля бое­вых коней (equ­us bel­la­tor).

с.58 Кро­ме роди­те­лей, род­ных и при­ем­ных, Рому­лу из мифо­ло­ги­че­ско­го цик­ла, свя­зан­но­го с древ­ней­ши­ми свя­щен­ны­ми скач­ка­ми, доста­лась, может быть, еще супру­га, Гер­си­лия. Мы виде­ли, что рядом с Аккой Ларен­ци­ей или Фаво­лой, бла­го­при­ят­ст­ву­ю­щей успе­ху на скач­ках, при­зна­ва­лась еще вто­рая боги­ня Анге­ро­на, устра­шаю­щая стре­мив­ших­ся к цели лоша­дей. То же поня­тие, кажет­ся, выра­жа­лось и сло­вом her­si­lia, если его сопо­ста­вить с hor­reo (вме­сто hor­seo, ср. сан­крит. harsh, воз­буж­дать­ся, harshu­la, воз­буж­даю­щий).