Гражданская община древнего мира.

КНИГА ПЕРВАЯ.

Древние верования.

В доме вся­ко­го гре­ка или рим­ля­ни­на нахо­дил­ся алтарь, а на этом алта­ре было посто­ян­но немно­го пеп­ла и горя­чих углей. И хозя­и­ну каж­до­го дома вме­ня­лось в свя­щен­ней­шую обя­зан­ность под­дер­жи­вать день и ночь этот огонь. Горе было тому дому, где он уга­сал! Вся­кий вечер угли покры­ва­лись золой, чтобы вос­пре­пят­ст­во­вать им окон­ча­тель­но сго­реть; утром, про­будясь, пер­вой заботой было ожи­вить этот огонь новым топ­ли­вом, под­ло­жить в него несколь­ко веток. Огонь на алта­ре пере­ста­вал гореть лишь тогда, когда поги­ба­ла вся семья; угас­ший очаг, угас­шая семья — эти выра­же­ния были сино­ни­ма­ми у древ­них.

Оче­вид­но, что обы­чай под­дер­жи­вать неуга­сае­мый огонь на алта­ре отно­сил­ся к како­му-нибудь древ­не­му веро­ва­нию. с.21 Пра­ви­ла и обряды, кото­рые соблюда­лись в этом отно­ше­нии, пока­зы­ва­ют, что это был не пустой обы­чай. Не вся­ким дере­вом раз­ре­ша­лось под­дер­жи­вать огонь; рели­гия раз­ли­ча­ла меж­ду поро­да­ми дере­вьев те из них, кото­рые мог­ли быть употреб­ля­е­мы для назван­ной цели, и те, употреб­лять кото­рые счи­та­лось нече­сти­ем. Рели­гия пред­пи­сы­ва­ла так­же, чтобы огонь оста­вал­ся все­гда чистым; в бук­валь­ном смыс­ле это озна­ча­ло, что ника­кой гряз­ной вещи нель­зя бро­сать в этот огонь; а в пере­нос­ном, что ника­кое пре­ступ­ное дея­ние не долж­но было совер­шать­ся перед лицом его. У рим­лян был в году один день — 1-ое мар­та, когда вся­кая семья долж­на была пога­сить свой свя­щен­ный огонь, чтобы тот­час же воз­жечь новый. Но чтобы полу­чить этот новый огонь, суще­ст­во­ва­ли извест­ные обряды, кото­рые нуж­но было выпол­нять самым тща­тель­ным обра­зом. Осо­бен­но сле­до­ва­ло осте­ре­гать­ся употреб­лять в дело кре­мень, уда­ряя по нем желе­зом. Един­ст­вен­ны­ми доз­во­лен­ны­ми спо­со­ба­ми добы­ва­ния огня были — либо соби­ра­ние в одну точ­ку сол­неч­ных лучей, либо добы­ва­ние искры огня при помо­щи тре­ния опре­де­лен­ным обра­зом двух кус­ков дере­ва один о дру­гой. Эти раз­лич­ные пра­ви­ла дока­зы­ва­ют доста­точ­но ясно, что по поня­ти­ям древ­них дело заклю­ча­лось не в том толь­ко, чтобы добыть или сохра­нить огонь, как полез­ный и при­ят­ный эле­мент; люди древ­но­сти виде­ли нечто дру­гое в огне, горев­шем на их алта­рях.

Огонь этот являл­ся чем-то свя­щен­ным, его обо­готво­ря­ли, ему возда­ва­ли истин­ное покло­не­ние; ему при­но­си­ли в жерт­ву все, что мог­ло счи­тать­ся при­ят­ным богу: цве­ты, пло­ды, аро­ма­ты, вино. У него про­си­ли покро­ви­тель­ства, его счи­та­ли могу­ще­ст­вен­ным; к нему обра­ща­лись с горя­чи­ми молит­ва­ми, про­ся о нис­по­сла­нии того, чего веч­но жаж­дет чело­ве­че­ство, — здо­ро­вья, богат­ства, сча­стья. До нас дошла в орфе­ев­ских гим­нах одна из этих молитв; в ней гово­рит­ся сле­дую­щее: «Сде­лай нас все­гда цве­ту­щи­ми, все­гда счаст­ли­вы­ми, о огонь, о ты, кото­рый веч­но пре­кра­сен, все­гда юн, ты, кото­рый пита­ешь, ты, бога­тый, при­ми мило­сти­во с.22 наши при­но­ше­ния и дай нам за это сча­стье и столь при­ят­ное для чело­ве­ка здо­ро­вье». В огне, таким обра­зом, виде­ли бла­го­де­тель­но­го бога, кото­рый под­дер­жи­вал жизнь чело­ве­ка, бога изоби­лия, кото­рый питал его сво­и­ми дара­ми, бога силь­но­го, кото­рый охра­нял дом и семью. В слу­чае опас­но­сти близ него иска­ли убе­жи­ща. Когда вра­ги овла­де­ли двор­цом При­а­ма, Геку­ба увле­ка­ет ста­ро­го царя к алта­рю. «Твое ору­жие не защи­тит тебя, — гово­рит она, — но этот алтарь будет нам всем охра­ной».

Посмот­ри­те, что дела­ет, уми­рая, Аль­це­ста, когда она жерт­ву­ет сво­ей жиз­нью для спа­се­ния мужа. Она под­хо­дит к алта­рю и взы­ва­ет к нему в таких выра­же­ни­ях: «О боже­ство, вла­ды­ко это­го дома, в послед­ний раз пре­кло­ня­юсь я перед тобой, в послед­ний раз обра­ща­юсь к тебе с молит­ва­ми, пото­му что я ско­ро сой­ду туда, где живут умер­шие. Блюди моих детей, у кото­рых не будет более мате­ри; дай мое­му сыну неж­ную жену, дай моей доче­ри бла­го­род­но­го супру­га. Дай, чтобы они не умер­ли преж­девре­мен­но, как я; но пусть про­ве­дут они в сча­стии дол­гую жизнь». Огонь же и обо­га­щал семью. Плавт в одной из сво­их комедий изо­бра­жа­ет его сораз­ме­ря­ю­щим свои дары с тем почи­та­ни­ем, кото­рое ему возда­ют. Гре­ки назы­ва­ли его богом изоби­лия, богат­ства, κτή­σιος. Отец при­зы­вал его на сво­их детей и про­сил дать им здо­ро­вья и вся­ких зем­ных благ. В несча­стии чело­век роп­тал на свой очаг и обра­щал­ся к нему с упре­ка­ми, в сча­стии он возда­вал ему бла­го­дар­ность. Воин, воз­вра­тив­ший­ся с поля бра­ни, бла­го­да­рил его за избав­ле­ние от опас­но­стей. Эсхил изо­бра­жа­ет нам, как воз­вра­ща­ет­ся Ага­мем­нон после Тро­ян­ской вой­ны, счаст­ли­вый, покры­тый сла­вою; но не Зев­са идет он воз­бла­го­да­рить за это, не в храм богов несет он свою радость и бла­го­дар­ность, он спе­шит при­не­сти бла­годар­ст­вен­ную жерт­ву соб­ст­вен­но­му оча­гу, огню, горя­ще­му на алта­ре его дома. Чело­век нико­гда не выхо­дил из сво­его дома, не помо­лив­шись перед ухо­дом оча­гу; по воз­вра­ще­нии, рань­ше чем увидать­ся с с.23 женой, обнять детей, он дол­жен был пре­кло­нить­ся с молит­вою перед огнем, горя­щим на алта­ре.

Огонь оча­га был, сле­до­ва­тель­но, про­виде­ни­ем семьи. Культ этот был очень прост; пер­вое и глав­ней­шее пра­ви­ло заклю­ча­лось в том, что на алта­ре долж­ны были посто­ян­но нахо­дить­ся горя­щие уго­лья; если уга­сал огонь, то вме­сте с ним уга­сал и бог. В опре­де­лен­ные часы дня на очаг воз­ла­га­лись дро­ва и сухие тра­вы; и бог являл тогда свое бытие в ярком пла­ме­ни. Ему при­но­си­лись жерт­вы, но важ­ней­шей сущ­но­стью всех жерт­во­при­но­ше­ний было под­дер­жи­ва­ние и ожив­ле­ние свя­щен­но­го огня, самое глав­ное было питать и раз­ви­вать суще­ство бога. Вот поче­му преж­де все­го ему при­но­си­ли в жерт­ву дере­во, затем воз­ли­ва­ли вос­пла­ме­ня­ю­ще­е­ся вино Гре­ции, олив­ко­вое мас­ло, аро­ма­ты, жир жерт­вен­ных живот­ных. Бог при­ни­мал и пожи­рал эти жерт­вы; убла­готво­рен­ный и све­то­зар­ный, взды­мал­ся он вверх на алта­ре, осве­щая сво­и­ми луча­ми покло­ня­ю­щих­ся ему. В этот имен­но момент нуж­но было обра­щать­ся к нему с молит­вой, и молит­вен­ный гимн выли­вал­ся из серд­ца чело­ве­ка.

При­ня­тие пищи было делом рели­ги­оз­ным по пре­иму­ще­ству. Сам бог зани­мал тут пер­вое место. Ведь он пек хлеб и варил пищу, поэто­му к нему нуж­но было обра­щать­ся с молит­вой при нача­ле и окон­ча­нии еды. Рань­ше чем при­сту­пить к еде, на алтарь воз­ла­га­ли пер­вые кус­ки пищи, рань­ше чем начать пить, на алтарь воз­ли­ва­ли вино. Это была доля бога. Никто не сомне­вал­ся в том, что он при­сут­ст­ву­ет здесь, ест и пьет; и в самом деле, раз­ве не было для всех види­мо, как воз­рас­та­ло его пла­мя, как бы питае­мое пред­ло­жен­ной пищей? Тра­пе­за, таким обра­зом, разде­ля­лась меж­ду чело­ве­ком и богом; это был свя­щен­ный обряд, при помо­щи кото­ро­го они вхо­ди­ли во вза­им­ное обще­ние. Эти древ­ние веро­ва­ния исчез­ли из созна­ния людей с тече­ни­ем вре­ме­ни, но создан­ные ими обы­чаи, обряды, фор­мы речи суще­ст­во­ва­ли еще очень дол­го, и даже неве­ру­ю­щий чело­век не мог без них обой­тись. Гора­ций, с.24 Овидий, Юве­нал ужи­на­ли еще перед сво­им оча­гом и совер­ша­ли воз­ли­я­ния и молит­вы.

Культ свя­щен­но­го огня не являл­ся исклю­чи­тель­ной осо­бен­но­стью наро­дов Гре­ции и Ита­лии. Мы нахо­дим его и на Восто­ке. Зако­ны Ману, в той редак­ции, в кото­рой они дошли до нас, пред­став­ля­ют нам культ Бра­мы уже окон­ча­тель­но сло­жив­шим­ся и кло­ня­щим­ся даже к упад­ку, но тем не менее они сохра­ни­ли следы и остат­ки дру­гой более древ­ней рели­гии, рели­гии оча­га, кото­рую культ Бра­мы низ­вел на вто­рую сте­пень, но уни­что­жить все-таки не мог. У бра­ми­на свой очаг, и он дол­жен день и ночь под­дер­жи­вать на нем неуга­си­мый огонь. Вся­кое утро и вся­кий вечер он дает ему в пищу дере­во; но, как и у гре­ков, для это­го мог­ли употреб­лять­ся толь­ко извест­ные опре­де­лен­ные сор­та дере­ва, ука­зан­ные рели­ги­ей. Подоб­но тому как гре­ки и ита­лий­цы при­но­си­ли в жерт­ву огню вино, точ­но так же и индус воз­ли­ва­ет пере­бро­див­ший напи­ток, назы­вае­мый сома. При­ня­тие пищи и здесь опять-таки явля­ет­ся свя­щен­но­дей­ст­ви­ем, и обряды его тща­тель­но опи­са­ны в зако­нах Ману. К огню обра­ща­лись с молит­ва­ми, как и в Гре­ции; ему пред­ла­га­ли начат­ки вся­кой пищи: рис, мас­ло, мед. Ска­за­но: «бра­мин не дол­жен вку­шать рису от новой жат­вы, пока не при­не­сет спер­ва часть его в жерт­ву оча­гу. Пото­му что свя­щен­ный огонь алчет зер­на; если же оча­гу не возда­дут почи­та­ния, то он погу­бит жизнь нера­ди­во­го бра­ми­на». Инду­сы, подоб­но гре­кам и рим­ля­нам, пред­став­ля­ли себе, что боги алчут не толь­ко поче­стей и ува­же­ния, но так­же и пищи и пития. Чело­век счи­тал себя обя­зан­ным уто­лять их голод и жаж­ду, если хотел избе­жать их гне­ва.

У инду­сов боже­ство огня назы­ва­ет­ся часто Ag­ni, Агни. Риг-Веды содер­жит боль­шое коли­че­ство посвя­щен­ных ему гим­нов. В одном из них гово­рит­ся: «О, Агни, ты жизнь, ты покро­ви­тель чело­ве­ка… За наши хва­ле­нья дай умо­ля­ю­ще­му тебя отцу семьи сла­ву и богат­ство… Агни, ты муд­рый защит­ник и отец: тебе обя­за­ны мы жиз­нью, мы — твоя с.25 семья». Таким обра­зом, огонь оча­га у инду­сов, как и в Гре­ции, есть сила охра­ня­ю­щая, обе­ре­гаю­щая. У него испра­ши­ва­ет чело­век изоби­лия: «сде­лай зем­лю все­гда щед­рой для нас». У него про­сят здо­ро­вья: «Дай мне дол­го наслаж­дать­ся све­том и пусть я при­бли­жусь к ста­ро­сти, как солн­це к сво­е­му зака­ту». У него же про­сит он и муд­ро­сти: «О, Агни, ты постав­ля­ешь на истин­ный путь чело­ве­ка, укло­нив­ше­го­ся на пути непра­вые… Если мы совер­шим грех, если мы уда­лим­ся от тебя, про­сти нас». Этот огонь оча­га был, как и в Гре­ции, обя­за­тель­но чистым; бра­ми­ну было стро­го запре­ще­но бро­сать в него что-либо гряз­ное и даже греть на нем ноги. Как и в Гре­ции, винов­ный чело­век не смел под­хо­дить к сво­е­му оча­гу, рань­ше чем не очи­стит­ся от вины.

Важ­ным дока­за­тель­ст­вом древ­но­сти этих веро­ва­ний и обрядов явля­ет­ся тот факт, что они встре­ча­ют­ся одно­вре­мен­но у наро­дов, жив­ших по бере­гам Сре­ди­зем­но­го моря, и у пле­мен полу­ост­ро­ва Индо­ста­на. Без сомне­ния, ни гре­ки не заим­ст­во­ва­ли этой рели­гии у инду­сов, ни инду­сы у гре­ков. Но гре­ки, ита­лий­цы и инду­сы при­над­ле­жа­ли к одной и той же расе, их пред­ки в весь­ма отда­лен­ную эпо­ху жили вме­сте в цен­траль­ной Азии. Там сре­ди них заро­ди­лись преж­де все­го эти веро­ва­ния и воз­ник­ли отно­ся­щи­е­ся к ним обряды. Рели­гия свя­щен­но­го огня коре­нит­ся в эпо­хе весь­ма отда­лен­ной и покры­той мра­ком, когда еще не суще­ст­во­ва­ло ни гре­ков, ни ита­лий­цев, ни инду­сов, когда были толь­ко арий­цы. Когда же пле­ме­на отде­ли­лись друг от дру­га, они унес­ли с собою и этот культ, одни на бере­га Ган­га, дру­гие на бере­га Сре­ди­зем­но­го моря. Пле­ме­на, разде­лив­шись, не име­ли более сно­ше­ний друг с дру­гом, и с тече­ни­ем вре­ме­ни одни ста­ли обо­жать Бра­му, дру­гие Зев­са, третьи Яну­са; каж­дая груп­па созда­ла себе соб­ст­вен­ных богов, но все они сохра­ни­ли, как древ­нее наследие, пер­во­быт­ную рели­гию, кото­рая неко­гда заро­ди­лась сре­ди них и кото­рую они испо­веды­ва­ли в общей колы­бе­ли их расы.

Если бы суще­ст­во­ва­ние это­го куль­та у всех с.26 индо­ев­ро­пей­ских наро­дов не явля­лось доста­точ­ным дока­за­тель­ст­вом его глу­бо­кой древ­но­сти, то мож­но най­ти это­му еще и дру­гие дока­за­тель­ства в рели­ги­оз­ных обрядах гре­ков и рим­лян. При всех жерт­во­при­но­ше­ни­ях, даже тех, кото­рые совер­ша­лись в честь Зев­са или Афи­ны, к оча­гу обра­ща­лись с пер­вым молит­вен­ным воз­зва­ни­ем. Вся­кое моле­ние како­му бы то ни было богу долж­но было начи­нать­ся и окан­чи­вать­ся молит­вой к оча­гу. В Олим­пии пер­вое жерт­во­при­но­ше­ние от всей Гре­ции совер­ша­лось оча­гу, вто­рое Зев­су, подоб­но тому, как в Риме преж­де все­го возда­ва­лось покло­не­ние Весте, кото­рая была не что иное как очаг; Овидий гово­рит об этом боже­стве, что оно зани­ма­ет пер­вое место в рели­ги­оз­ных обрядах людей. Точ­но так же и в гим­нах Риг-Вед мы чита­ем: «Рань­ше всех дру­гих богов мы долж­ны при­зы­вать Агни. Его досто­хваль­ное имя мы про­из­не­сем рань­ше имен всех про­чих бес­смерт­ных. О Агни, како­му бы богу мы ни возда­ва­ли почи­та­ние при­не­се­ни­ем жерт­вы, все­со­жже­ние все­гда отно­сит­ся к тебе». Таким обра­зом, досто­вер­но извест­но, что в Риме во вре­ме­на Овидия и в Индии во вре­ме­на бра­ми­нов огонь оча­га нахо­дил­ся еще впе­ре­ди всех про­чих богов; хотя Юпи­тер и Бра­ма при­об­ре­ли гораздо боль­шее зна­че­ние в рели­гии, но память людей про­дол­жа­ла хра­нить созна­ние, что огонь оча­га на мно­го пред­ше­ст­во­вал этим богам. Он зани­мал в тече­ние мно­гих веков пер­вое место в куль­те, и новые, хотя и более зна­чи­тель­ные, боги не, мог­ли его вытес­нить с это­го места.

Сим­во­лы этой рели­гии видо­из­ме­ня­лись с века­ми. Когда у наро­дов Гре­ции и Ита­лии вошло в при­выч­ку пред­став­лять себе богов как лич­но­сти, при­да­вать им чело­ве­че­ский образ и давать вся­ко­му из них соб­ст­вен­ное имя, тогда и древ­ний культ оча­га под­пал под вли­я­ние того обще­го зако­на, кото­ро­му чело­ве­че­ский разум в те вре­ме­на под­чи­нял вся­кую рели­гию. Алтарь свя­щен­но­го огня полу­чил свое вопло­ще­ние и его назва­ли ἑϲτια, Ves­ta (Веста): имя было одно и то же на гре­че­ском и «латин­ском язы­ках, и сло­во это озна­ча­ло в с.27 сущ­но­сти не что иное, как назва­ние алта­ря на пер­во­быт­ном общем язы­ке. Путем доволь­но обыч­ным из име­ни нари­ца­тель­но­го сде­ла­ли имя соб­ст­вен­ное. Мало-пома­лу сло­жи­лась и леген­да; самое боже­ство ста­ли пред­став­лять себе в виде жен­щи­ны, пото­му что сло­во, озна­чаю­щее алтарь, было жен­ско­го рода. Дошли, нако­нец, и до изо­бра­же­ния боги­ни в виде ста­туи; но тем не менее нико­гда не мог изгла­дить­ся след пер­во­быт­но­го веро­ва­ния, по кото­ро­му это боже­ство было про­сто огнем, горев­шим на алта­ре; сам Овидий при­нуж­ден, сознать­ся, что Веста не что иное, как «живое пла­мя».

Если мы сопо­ста­вим культ свя­щен­но­го огня с куль­том умер­ших, о кото­ром мы толь­ко что гово­ри­ли, то меж­ду обо­и­ми обна­ру­жит­ся тес­ная связь.

Заме­тим преж­де все­го, что огонь, под­дер­жи­вае­мый на алта­ре, не был в пред­став­ле­нии людей веще­ст­вен­ным по сво­ей при­ро­де. В нем виде­ли не чисто физи­че­скую сти­хию, кото­рая гре­ет или сжи­га­ет, видо­из­ме­ня­ет тела, пла­вит метал­лы и дела­ет­ся могу­ще­ст­вен­ным оруди­ем чело­ве­че­ско­го про­из­вод­ства. Огонь алта­ря был по при­ро­де нечто совер­шен­но дру­гое. Это огонь чистый, он мог быть полу­чен толь­ко при помо­щи извест­ных обрядов, и под­дер­жи­вать его раз­ре­ша­лось толь­ко опре­де­лен­ны­ми сор­та­ми дере­ва. Это огонь цело­муд­рен­ный; сово­куп­ле­ние полов долж­но быть уда­ле­но от него. У него про­сят не толь­ко богат­ства и здо­ро­вья, у него испра­ши­ва­ет­ся так­же чистота серд­ца, уме­рен­ность, муд­рость. «Сде­лай нас бога­ты­ми и цве­ту­щи­ми, — гово­рит­ся в одном из орфе­ев­ских гим­нов, — сде­лай нас так­же муд­ры­ми и цело­муд­рен­ны­ми». Огонь оча­га есть, сле­до­ва­тель­но, нечто вро­де нрав­ст­вен­но­го суще­ства. Прав­да, он све­тит, согре­ва­ет и варит свя­щен­ную пищу, но в то же вре­мя у него есть мысль, созна­ние; он созда­ет обя­зан­но­сти и блюдет за их испол­не­ни­ем. Его мож­но было бы назвать чело­ве­ком, пото­му что у него, как у чело­ве­ка, двой­ст­вен­ная при­ро­да: физи­че­ски — он све­тит, дви­жет­ся, живет, при­но­сит изоби­лие, гото­вит куша­нья, пита­ет тело; нрав­ст­вен­но — он чув­ст­ву­ет и любит, он дает чело­ве­ку нрав­ст­вен­ную чистоту, он с.28 управ­ля­ет доб­ром и кра­сотой, пита­ет душу. Мож­но ска­зать, что он под­дер­жи­ва­ет чело­ве­че­скую жизнь в двой­ном ряду сво­их про­яв­ле­ний. Он явля­ет­ся одно­вре­мен­но источ­ни­ком богат­ства, здо­ро­вья и доб­ро­де­те­ли. Это поис­ти­не бог чело­ве­че­ской при­ро­ды. Поз­же, когда этот культ был ото­дви­нут на вто­рой план Бра­мой и Зев­сом, огонь оча­га остал­ся тем, что было для чело­ве­ка наи­бо­лее доступ­ным, понят­ным в боже­ст­вен­ном: он стал посред­ни­ком меж­ду чело­ве­ком и бога­ми физи­че­ской при­ро­ды; на него была воз­ло­же­на обя­зан­ность воз­но­сить к небе­сам молит­вы и жерт­вы людей и при­но­сить им свы­ше боже­ские мило­сти. Еще позд­нее, когда из мифа о свя­щен­ном огне созда­лась вели­кая Веста, Веста ста­ла боги­ней-дев­ст­вен­ни­цей; она не явля­ла собою в мире ни пло­до­ро­дия, ни могу­ще­ства; она была поряд­ком, но не стро­гим, отвле­чен­ным поряд­ком, мате­ма­ти­че­ским зако­ном, не пове­ли­тель­ной и роко­вою ἀνάγ­κη (необ­хо­ди­мость), кото­рую чело­ве­че­ство под­ме­ти­ло с ран­них пор сре­ди явле­ний при­ро­ды. Веста пред­став­ля­ла порядок нрав­ст­вен­ный. Ее пред­став­ля­ли себе чем-то вро­де миро­вой души, кото­рая при­во­дит в гар­мо­нию дви­же­ния раз­лич­ных миров, подоб­но тому, как чело­ве­че­ская душа управ­ля­ет наши­ми орга­на­ми.

Здесь скво­зит, таким обра­зом, мысль пер­во­быт­ных поко­ле­ний. Осно­ва это­го куль­та лежит вне физи­че­ской при­ро­ды и нахо­дит­ся в том таин­ст­вен­ном мире, кото­рый состав­ля­ет чело­ве­ка.

Ска­зан­ное при­во­дит нас к куль­ту мерт­вых. Оба куль­та оди­на­ко­во древ­ни и оба были столь тес­но свя­за­ны, что вера пер­во­быт­ных наро­дов сде­ла­ла из них одну рели­гию. Очаг, демо­ны, герои, боги, Лары — все это было пере­ме­ша­но. Из двух отрыв­ков Плав­та и Колу­ме­лы вид­но, что в повсе­днев­ной речи гово­ри­ли без­раз­лич­но — очаг или домаш­ний Лар, из отрыв­ка же Цице­ро­на вид­но, что не было раз­ли­чия ни меж­ду оча­гом и Пена­та­ми, ни меж­ду Пена­та­ми и бога­ми Лара­ми. У Сер­вия мы чита­ем: «Под оча­гом древ­ние разу­ме­ли богов Ларов; ина­че раз­ве мог бы Вер­ги­лий ста­вить без­раз­лич­но то очаг вме­сто Пена­тов, то Пена­тов с.29 вме­сто оча­га». В одном зна­ме­ни­том месте «Эне­иды» Гек­тор гово­рит Энею, что он пере­даст ему тро­ян­ских Пена­тов и пере­даст ему огонь оча­га. В дру­гом месте Эней, при­зы­вая тех же самых богов, назы­ва­ет их одно­вре­мен­но Пена­та­ми, Лара­ми и Вестой.

А мы уже виде­ли, что те, кого древ­ние зва­ли Лара­ми и Геро­я­ми, были не что иное, как души умер­ших, кото­рым чело­век при­пи­сы­вал сверх­че­ло­ве­че­ское могу­ще­ство и боже­ст­вен­ность. Вос­по­ми­на­ние о каком-либо из этих свя­щен­ных мерт­ве­цов было все­гда свя­за­но с оча­гом. Покло­ня­ясь одно­му, нель­зя было забыть дру­го­го. Оба они были соеди­не­ны в почи­та­нии людей и в их молит­вах. Потом­ки, гово­ря об оча­ге, охот­но упо­ми­на­ли при этом имя пред­ка: «Покинь это место, — гово­рит Орест Елене, — и подой­ди выслу­шать мои сло­ва к древ­не­му оча­гу Пелоп­са»! Так­же и Эней, гово­ря об оча­ге, кото­рый он пере­во­зил с собою через моря, назы­ва­ет его име­нем Лара Асса­ра­ка, как бы видя в этом оча­ге душу сво­его пред­ка.

Грам­ма­тик Сер­вий, обла­дав­ший весь­ма боль­ши­ми зна­ни­я­ми по части гре­че­ских и рим­ских древ­но­стей (в его вре­мя они изу­ча­лись гораздо боль­ше, чем во вре­ме­на Цице­ро­на), гово­рит, что в глу­бо­кой древ­но­сти суще­ст­во­вал обы­чай погре­бать умер­ших в домах, и затем добав­ля­ет: «Вслед­ст­вие это­го обы­чая в домах имен­но и возда­ва­лось покло­не­ние Ларам и Пена­там». Эта фра­за ясно вос­ста­нов­ля­ет древ­нее соот­но­ше­ние меж­ду куль­том мерт­вых и оча­гом. Мож­но, сле­до­ва­тель­но, думать, что домаш­ний очаг был вна­ча­ле лишь сим­во­лом куль­та мерт­вых, что под кам­нем это­го оча­га поко­ил­ся какой-либо пред­ок, и огонь воз­жен был в его честь: огонь этот как буд­то под­дер­жи­вал его жизнь или пред­став­лял собою его веч­но бодр­ст­ву­ю­щую душу.

Это не более как догад­ка, и у нас нет доста­точ­ных дан­ных для ее под­твер­жде­ния. Одно лишь досто­вер­но — это что древ­ние пле­ме­на той расы, из кото­рой вышли гре­ки и рим­ляне, испо­веды­ва­ли культ мерт­вых и оча­га, древ­нюю с.30 рели­гию, взяв­шую сво­их богов не из физи­че­ской при­ро­ды, но изнут­ри само­го чело­ве­ка, пред­ме­том покло­не­ния кото­рой было суще­ство невиди­мое, нахо­дя­ще­е­ся в нас, сила духов­ная и разум­ная, кото­рая ожив­ля­ет наше тело и управ­ля­ет им.

Не все­гда оди­на­ко­во силь­на была могу­ще­ст­вен­ная власть этой рели­гии над чело­ве­че­ской душой; она осла­бе­ва­ет мало-пома­лу, но не исче­за­ет совер­шен­но. Совре­мен­ни­ца пер­вых веков арий­ской расы, она уко­ре­ни­лась так глу­бо­ко и силь­но в ее нед­рах, что бле­стя­щая рели­гия гре­че­ско­го Олим­па была не в силах иско­ре­нить ее, и для это­го долж­но было явить­ся хри­сти­ан­ство.

Мы ско­ро увидим, какое могу­ще­ст­вен­ное вли­я­ние ока­за­ла эта рели­гия на домаш­ние и обще­ст­вен­ные учреж­де­ния древ­них. Она воз­ник­ла и уста­но­ви­лась в ту отда­лен­ную эпо­ху, когда индо­ев­ро­пей­ская раса выра­ба­ты­ва­ла свои учреж­де­ния, и она опре­де­ли­ла путь, по кото­ро­му затем пошли наро­ды.