Гражданская община древнего мира.

КНИГА ПЕРВАЯ.

Древние верования.

Мы не долж­ны думать, что эта древ­няя рели­гия была похо­жа на те, кото­рые воз­ник­ли поз­же на более высо­ких сту­пе­нях чело­ве­че­ской куль­ту­ры. Мно­гие века чело­ве­че­ской исто­рии пока­за­ли, что чело­ве­че­ство может при­нять какое-либо рели­ги­оз­ное уче­ние толь­ко при налич­но­сти двух усло­вий: пер­вое — уче­ние это долж­но воз­ве­щать еди­но­го бога, вто­рое — оно долж­но обра­щать­ся ко всем людям, всем быть доступ­ным, не отвер­гать ни одно­го клас­са, ни одно­го наро­да. Пер­во­быт­ная же рели­гия не выпол­ня­ла ни одно­го из этих усло­вий. Она не толь­ко не дава­ла людям покло­не­ния еди­но­му богу, но и сами ее боги не при­ни­ма­ли покло­не­ния от всех людей. Они не явля­лись бога­ми все­го чело­ве­че­ско­го рода; они не были похо­жи на Бра­му, кото­рый был по край­ней мере богом целой боль­шой касты, ни на все­эл­лин­ско­го Зев­са, кото­рый с.31 являл­ся богом целой нации. В этой пер­во­быт­ной рели­гии вся­кий бог мог чтить­ся толь­ко в одной семье. Рели­гия была исклю­чи­тель­но и чисто семей­ная, домаш­няя.

Нуж­но уяс­нить себе вполне этот важ­ный пункт, ина­че труд­но будет понять весь­ма тес­ную связь, обра­зо­вав­шу­ю­ся меж­ду древни­ми веро­ва­ни­я­ми и стро­ем гре­че­ской и рим­ской семьи.

Культ мерт­вых нико­им обра­зом не похо­дил на то почи­та­ние, кото­рое хри­сти­ане возда­ют свя­тым. Одним из пер­вых пра­вил это­го куль­та было то, что вся­кая семья мог­ла возда­вать покло­не­ние исклю­чи­тель­но толь­ко мерт­ве­цам, род­ст­вен­ным ей по кро­ви. Толь­ко лишь бли­жай­ший род­ст­вен­ник покой­но­го мог совер­шить погре­бе­ние соглас­но тре­бо­ва­ни­ям рели­гии. Что же каса­ет­ся могиль­ной тра­пезы, кото­рая совер­ша­лась потом в опре­де­лен­ные сро­ки, то при­сут­ст­во­вать при ней име­ла пра­во лишь семья умер­ше­го, вся­кий посто­рон­ний стро­го исклю­чал­ся. Вери­ли, что покой­ник при­ни­ма­ет при­но­ше­ния толь­ко из рук род­ст­вен­ни­ков и жела­ет покло­не­ния толь­ко от сво­их потом­ков. При­сут­ст­вие чело­ве­ка посто­рон­не­го, не чле­на семьи, тре­во­жи­ло покой манов. Поэто­му закон вос­пре­щал посто­рон­ним при­бли­жать­ся к моги­ле. Кос­нуть­ся ногою моги­лы, хотя бы неча­ян­но, счи­та­лось поступ­ком нече­сти­вым, за кото­рый нуж­но было уми­ло­стив­лять покой­ни­ка и очи­щать­ся само­му. Мно­го­зна­чи­тель­но то сло­во, кото­рым древ­ние обо­зна­ча­ли культ мерт­вых; гре­ки назы­ва­ли это πατ­ριάζειν, лати­ны pa­ren­ta­re. Это зна­чит, что молит­вы и при­но­ше­ния возда­ва­лись каж­дым чело­ве­ком толь­ко сво­им отцам. Культ мерт­вых был в сущ­но­сти куль­том пред­ков. Луки­ан, осме­и­вая взгляды про­сто­на­ро­дья, объ­яс­ня­ет нам их в то же вре­мя совер­шен­но ясно; он гово­рит: «Покой­ник, не оста­вив­ший после себя сына, не полу­ча­ет при­но­ше­ний и обре­чен поэто­му на посто­ян­ное голо­да­ние».

В Индии, как и в Гре­ции, при­но­ше­ния мерт­во­му мог­ли делать­ся толь­ко его пря­мы­ми потом­ка­ми. Закон инду­сов, как и закон афи­нян, запре­щал допус­кать к могиль­ной с.32 тра­пе­зе посто­рон­не­го, хотя бы то был даже друг. До такой сте­пе­ни было необ­хо­ди­мо, чтобы при­но­ше­ния умер­шим совер­ша­лись их кров­ны­ми потом­ка­ми, а не посто­рон­ни­ми, что суще­ст­во­ва­ло даже пред­по­ло­же­ние, буд­то маны в месте сво­его пре­бы­ва­ния часто выска­зы­ва­ют сле­дую­щее поже­ла­ние: «Пусть родят­ся чере­дой из наше­го поко­ле­ния сыно­вья, кото­рые во все вре­ме­на будут совер­шать нам при­но­ше­ния из риса, варе­но­го в моло­ке, меду и рас­топ­лен­но­го мас­ла!»

Из это­го сле­до­ва­ло, что в Гре­ции и в Риме, как и в Индии, на сыне лежал долг совер­шать воз­ли­я­ния и при­но­сить жерт­вы манам сво­его отца и всех сво­их пред­ков. Пре­не­бречь этим дол­гом счи­та­лось наи­боль­шим и самым тяж­ким нече­сти­ем, какое толь­ко мог совер­шить чело­век, так как пере­рыв это­го куль­та вредил цело­му ряду умер­ших пред­ков и уни­что­жал их бла­жен­ство. Такое нера­де­ние было насто­я­щим отце­убий­ст­вом, повто­рен­ным столь­ко раз, сколь­ко было в семье пред­ков.

Если же, наобо­рот, жерт­вы при­но­си­лись все­гда с пол­ным соблюде­ни­ем уста­нов­лен­но­го риту­а­ла, если пища все­гда в назна­чен­ные дни при­но­си­лась на моги­лу, тогда пред­ок ста­но­вил­ся богом-покро­ви­те­лем. Враж­деб­ный всем, кто толь­ко не был из его семьи, его потом­ком, оттал­ки­вая их от сво­ей моги­лы, пора­жая болез­ня­ми, если они толь­ко при­бли­жа­лись, к сво­им он был добр и готов все­гда прий­ти на помощь.

Меж­ду живы­ми и мерт­вы­ми каж­дой семьи про­ис­хо­дил посто­ян­ный обмен вза­им­ных услуг. Пред­ок полу­чал от сво­их потом­ков ряд погре­баль­ных при­но­ше­ний, т. е. един­ст­вен­ных наслаж­де­ний, кото­рые были доступ­ны ему в его загроб­ной жиз­ни; пото­мок полу­чал от пред­ка помощь и силу, в кото­рых он нуж­дал­ся в этой зем­ной жиз­ни. Живые не мог­ли обой­тись без умер­ших, умер­шие — без живых. Таким обра­зом, меж­ду все­ми поко­ле­ни­я­ми одной и той же семьи уста­нав­ли­ва­лась могу­чая связь, кото­рая дела­ла их одним, на веки неразде­ли­мым целым.

Каж­дая семья име­ла общую усы­паль­ни­цу, куда один с.33 вслед за дру­гим схо­ди­ли на покой ее умер­шие и здесь поко­и­лись они все­гда вме­сте. В семей­ной усы­паль­ни­це мог­ли погре­бать­ся толь­ко кров­ные род­ст­вен­ни­ки, и ни один чело­век из посто­рон­ней семьи не мог здесь лежать. Здесь справ­ля­лись рели­ги­оз­ные обряды и годов­щи­ны; каж­дая семья вери­ла, что здесь она видит сво­их свя­щен­ных пред­ков. Во вре­ме­на очень древ­ние моги­ла нахо­ди­лась даже внут­ри вла­де­ний семьи, посреди жили­ща и неда­ле­ко от две­ри, «затем, — гово­рит антич­ный чело­век, — чтобы сыно­вья, вхо­дя и выхо­дя из сво­его дома, вся­кий раз встре­ча­ли сво­их отцов и обра­ща­лись к ним вся­кий раз с молит­вен­ным при­зы­ва­ни­ем». Таким обра­зом, пред­ок все­гда про­дол­жал жить сре­ди сво­их, все­гда невиди­мо при­сут­ст­во­вал и после смер­ти все же оста­вал­ся чле­ном семьи, ее отцом. Бес­смерт­ный, бла­жен­ный, боже­ст­вен­ный, он при­ни­мал уча­стие в делах остав­ших­ся на зем­ле смерт­ных. Он знал нуж­ды живых и под­дер­жи­вал их в мину­ты бес­си­лия. А тот, кто жил еще, кто трудил­ся, кто, по древ­не­му выра­же­нию, не выпол­нил еще сво­его суще­ст­во­ва­ния, тот имел все­гда близ себя руко­во­ди­те­лей и помощ­ни­ков; это были его отцы. Сре­ди затруд­не­ний он при­зы­вал их древ­нюю муд­рость, в горе­стях он про­сил у них уте­ше­ния, в опас­но­сти — под­держ­ки, совер­шив грех — про­ще­ния.

Конеч­но, нам, в насто­я­щее вре­мя, крайне труд­но понять, как мог чело­век покло­нять­ся сво­е­му отцу или сво­е­му пред­ку. Нам пред­став­ля­ет­ся совер­шен­но про­тив­ным рели­гии делать из чело­ве­ка — бога. Нам почти так же труд­но понять древ­ние веро­ва­ния людей, как было бы им труд­но пред­ста­вить себе наши. Но при­мем во вни­ма­ние, что у древ­них не было идеи тво­ре­нья; от это­го для них таин­ство рож­де­ния было тем же, чем теперь для нас может быть таин­ство тво­ре­нья. Родо­на­чаль­ник казал­ся им суще­ст­вом боже­ст­вен­ным, и они покло­ня­лись сво­е­му пред­ку. Такое чув­ство долж­но было, без­услов­но, быть вполне есте­ствен­ным и чрез­вы­чай­но силь­ным, пото­му что оно явля­ет­ся осно­вой рели­гии при нача­ле почти всех чело­ве­че­ских обществ: мы с.34 нахо­дим его у китай­цев так же, как и у древ­них готов и ски­фов, у наро­дов Афри­ки так же, как и у наро­дов Ново­го Све­та.

Свя­щен­ный огонь, кото­рый был так тес­но свя­зан с куль­том мерт­вых, отли­чал­ся тем суще­ст­вен­ным свой­ст­вом, что при­над­ле­жал как соб­ст­вен­ность толь­ко одной отдель­ной семье. Он пред­став­лял собою пред­ков, был про­виде­ни­ем семьи и не имел ниче­го обще­го с огнем дру­гой сосед­ней семьи, кото­рый, в свою оче­редь, являл­ся про­виде­ни­ем для нее. Каж­дый очаг покро­ви­тель­ст­во­вал сво­им.

Вся эта рели­гия заклю­ча­лась в нед­рах дома. Не было пуб­лич­но­го отправ­ле­ния рели­ги­оз­ных обрядов; наобо­рот, все рели­ги­оз­ные цере­мо­нии совер­ша­лись толь­ко в тес­ном кру­гу семьи. Очаг нико­гда не поме­щал­ся вне дома, ни даже у наруж­ной две­ри, где посто­рон­ний мог его слиш­ком лег­ко видеть. Гре­ки поме­ща­ли его все­гда в огра­де, защи­щав­шем огонь от сопри­кос­но­ве­ния и даже от взо­ров посто­рон­них. Рим­ляне скры­ва­ли его во внут­рен­ней части дома. Все эти боги, Очаг, Лары, Маны — назы­ва­лись бога­ми сокро­вен­ны­ми или бога­ми внут­рен­ни­ми. Для всех обрядов этой рели­гии тре­бо­ва­лась тай­на, sac­ri­fi­cia oc­cul­ta, гово­рит Цице­рон; если рели­ги­оз­ная цере­мо­ния быва­ла заме­че­на посто­рон­ним, то от одно­го его взгляда она счи­та­лась нару­шен­ной и осквер­нен­ной.

Для этой домаш­ней рели­гии не суще­ст­во­ва­ло ни еди­но­об­раз­ных пра­вил, ни обще­го риту­а­ла. Каж­дая семья поль­зо­ва­лась в этой обла­сти пол­ней­шей неза­ви­си­мо­стью. Ника­кая внеш­няя сила не име­ла пра­ва уста­нав­ли­вать его культ или веро­ва­нья. Отец был един­ст­вен­ным жре­цом и, как жрец, он не знал ника­кой иерар­хии. Пон­ти­фекс в Риме или Архонт в Афи­нах мог­ли наблюдать, совер­ша­ет ли отец семьи все рели­ги­оз­ные обряды, но они не име­ли пра­ва пред­пи­сы­вать ему ни малей­ше­го в них изме­не­ния. Suo quis­que ri­tu sac­ri­fi­cium fa­ciat — тако­во было абсо­лют­ное пра­ви­ло. У вся­кой семьи были свои рели­ги­оз­ные обряды, ей одной при­над­ле­жа­щие, свои осо­бен­ные молит­вы и гим­ны. Отец, с.35 един­ст­вен­ный истол­ко­ва­тель сво­ей рели­гии и един­ст­вен­ный вер­хов­ный жрец сво­ей семьи, имел власть обу­чать ей, и он мог обу­чать ей толь­ко сво­его сына. Обряды, сло­ва молит­вы, гим­ны, состав­ляв­шие суще­ст­вен­ную часть домаш­ней рели­гии, — все это было родо­вым наследи­ем, свя­щен­ной соб­ст­вен­но­стью семьи, и соб­ст­вен­но­стью этой ни с кем нель­зя было делить­ся, стро­го вос­пре­ща­лось откры­вать что-либо из это­го посто­рон­ним. Так было и в Индии: «я силен про­тив моих вра­гов, — гово­рит бра­мин, — гим­на­ми, кото­рые доста­лись мне от моей семьи и кото­рые отец мой мне пере­дал».

Таким обра­зом, рели­ги­оз­ны­ми цен­тра­ми были не хра­мы, а жили­ща; вся­кий дом имел сво­их богов; вся­кий бог покро­ви­тель­ст­во­вал толь­ко одной семье и был богом толь­ко в одном доме. Нет доста­точ­но­го осно­ва­ния пред­по­ла­гать, буд­то рели­гия тако­го рода мог­ла быть откры­та людям могу­чим вооб­ра­же­ни­ем одно­го из них или мог­ла быть вну­ше­на кастою жре­цов. Она заро­ди­лась само­про­из­воль­но в умах людей, и колы­бе­лью ее была семья; вся­кая семья созда­ла себе сво­их богов.

Такая рели­гия мог­ла рас­про­стра­нять­ся лишь с раз­мно­же­ни­ем семьи. Отец, давая жизнь сыну, пере­да­вал ему в то же вре­мя свою веру, свой культ, пра­во под­дер­жи­вать свя­щен­ный огонь, совер­шать погре­баль­ные при­но­ше­ния, про­из­но­сить уста­нов­лен­ные молит­вы. Рож­де­ние уста­нав­ли­ва­ло таин­ст­вен­ную связь меж­ду рож­даю­щим­ся к жиз­ни ребен­ком и бога­ми семьи. Сами боги были его семьей, θϵοὶ εγ­γε­νεῖς; это была его кровь, θϵοὶ σύ­ναιμοι. Ребе­нок, рож­да­ясь, при­но­сил уже с собой свое пра­во покло­нять­ся им и при­но­сить жерт­вы: точ­но так же, как позд­нее, когда смерть дела­ла его само­го боже­ст­вом, живые долж­ны были его сопри­чис­лить к сон­му тех же богов семьи.

Здесь нуж­но обра­тить вни­ма­ние на ту осо­бен­ность, что домаш­няя рели­гия рас­про­стра­ня­лась толь­ко от муж­чи­ны к муж­чине; это зави­се­ло, без сомне­ния, от суще­ст­во­вав­ше­го у людей пред­став­ле­ния о зарож­де­нии. То веро­ва­ние с.36 древ­ней­ших веков, кото­рое мы встре­ча­ем в Ведах и следы кото­ро­го вид­ны во всем гре­че­ском и рим­ском пра­ве, состо­ит в том, что про­из­во­ди­тель­ная сила, по мне­нию древ­них, при­над­ле­жа­ла исклю­чи­тель­но толь­ко отцу. Один лишь отец обла­дал таин­ст­вен­ным нача­лом бытия и мог пере­дать искру жиз­ни. Из это­го взгляда, как след­ст­вие, выте­ка­ло то пра­ви­ло, что домаш­ний культ пере­хо­дил все­гда от муж­чи­ны к муж­чине, и жен­щи­на мог­ла при­ни­мать в нем уча­стие толь­ко через посред­ство отца или мужа, и, нако­нец, после смер­ти жен­щи­на не име­ла рав­ной части с муж­чи­ной в куль­те и могиль­ных при­но­ше­ни­ях. Отсюда про­изо­шли и дру­гие весь­ма важ­ные послед­ст­вия, кото­рые мы увидим ниже, в част­ном пра­ве и в самом строе семьи.