Гражданская община древнего мира.

КНИГА ТРЕТЬЯ.

Гражданская община.

Выше мы виде­ли, что глав­ным обрядом домаш­не­го куль­та была тра­пе­за, кото­рая назы­ва­лась жерт­во­при­но­ше­ни­ем. Вку­шать пищу, при­готов­лен­ную на алта­ре, — вот, по всей види­мо­сти, та пер­вая фор­ма, кото­рую при­дал чело­век рели­ги­оз­но­му акту. Потреб­ность уста­но­вить обще­ние меж­ду собою и боже­ст­вом удо­вле­тво­ря­лась этой тра­пе­зой, на кото­рую при­зы­ва­лось это боже­ство и где оно полу­ча­ло свою долю.

Глав­ной цере­мо­ни­ей куль­та граж­дан­ской общи­ны была тоже подоб­но­го рода тра­пе­за; ее долж­ны были совер­шать вме­сте все граж­дане в честь сво­их богов-покро­ви­те­лей. Обы­чай обще­ст­вен­ных сто­лов был все­об­щий в Гре­ции: вери­ли, что бла­го­со­сто­я­ние горо­да, граж­дан­ской общи­ны зави­сит от его испол­не­ния.

Одис­сея дает нам опи­са­ние одной из таких свя­щен­ных тра­пез: девять длин­ных сто­лов постав­ле­ны для наро­да Пило­са; за каж­дым из них сидит пять­сот граж­дан, и каж­дая груп­па при­но­сит по девя­ти быков в жерт­ву богам. Тра­пе­за эта назы­ва­лась тра­пе­зою богов; она начи­на­лась и окан­чи­ва­лась воз­ли­я­ни­я­ми и молит­ва­ми. Древ­ний обы­чай обще­ст­вен­ных сто­лов упо­ми­на­ет­ся так­же в самых ста­рин­ных афин­ских пре­да­ни­ях: рас­ска­зы­ва­ют, что Орест, убий­ца сво­ей мате­ри, при­был в Афи­ны в тот момент, когда вся граж­дан­ская общи­на, собрав­шись вокруг сво­его царя, гото­ви­лась при­сту­пить к свя­щен­но­дей­ст­вию. Общие сто­лы встре­ча­ют­ся еще и во вре­ме­на Ксе­но­фон­та: в с.169 извест­ные дни года город при­но­сил мно­го­чис­лен­ные жерт­вы, и народ делил меж­ду собою их мясо. Те же самые обы­чаи суще­ст­во­ва­ли повсюду.

Кро­ме этих огром­ных пир­шеств, на кото­рые соби­ра­лись все граж­дане и кото­рые мог­ли иметь место толь­ко во вре­мя тор­же­ст­вен­ных празд­ни­ков, рели­гия пред­пи­сы­ва­ла еже­днев­ное совер­ше­ние свя­щен­ной тра­пезы. Для этой цели граж­дан­ская общи­на изби­ра­ла несколь­ко чело­век, кото­рые и долж­ны были от ее име­ни вку­шать сооб­ща пищу в огра­де при­та­нея, перед лицом оча­га и богов покро­ви­те­лей. Гре­ки были убеж­де­ны, что если бы подоб­ная тра­пе­за была про­пу­ще­на один толь­ко день, то все­му государ­ству угро­жа­ла бы опас­ность поте­рять бла­го­во­ле­ние богов.

У афи­нян по жре­бию выби­ра­лись лица, кото­рые долж­ны были участ­во­вать в обще­ст­вен­ных обедах, и закон стро­го нака­зы­вал тех, кто отка­зы­вал­ся испол­нять этот долг. Граж­дане, садив­ши­е­ся за свя­щен­ный стол, при­ни­ма­ли тот­час же харак­тер жре­цов; их назы­ва­ли пара­зи­та­ми (сотра­пез­ни­ка­ми); сло­во это, став­шее впо­след­ст­вии пре­зри­тель­ной клич­кой, было вна­ча­ле свя­щен­ным наиме­но­ва­ни­ем.

Во вре­ме­на Демо­сфе­на пара­зи­ты уже исчез­ли, но при­та­ны обя­за­ны были вку­шать вме­сте в при­та­нее. Во всех горо­дах суще­ст­во­ва­ло поме­ще­ние, пред­на­зна­чен­ное для общих обедов.

По тем обы­ча­ям, кото­рые соблюда­лись во вре­мя этих обедов, в них ясно вид­на рели­ги­оз­ная цере­мо­ния. У каж­до­го участ­ни­ка на голо­ве был венок; таков был дей­ст­ви­тель­но древ­ний обы­чай наде­вать каж­дый раз при совер­ше­нии тор­же­ст­вен­ных рели­ги­оз­ных актов венок из листьев или цве­тов: «Чем более укра­шен чело­век цве­та­ми, — гово­ри­лось, — тем более он уве­рен, что понра­вит­ся богам; но если ты при­но­сишь жерт­ву без вен­ка на голо­ве, то боги от тебя отвер­нут­ся». «Венок, — гово­ри­лось еще, — вест­ник счаст­ли­во­го пред­ска­за­ния, кото­рое молит­ва посы­ла­ет перед собою к богам». На том же осно­ва­нии все сотра­пез­ни­ки были в белых одеж­дах: белый цвет был с.170 свя­щен­ным у древ­них: он был тем цве­том, кото­рый нра­вил­ся богам.

Обед начи­нал­ся неиз­мен­но молит­вою и воз­ли­я­ни­я­ми; пелись гим­ны. Род куша­ний и сорт вина, кото­рые долж­ны были пода­вать­ся, опре­де­лял­ся риту­а­лом каж­дой граж­дан­ской общи­ны. Укло­нить­ся в чем бы то ни было от обы­ча­ев пред­ков, подать новое куша­нье или изме­нить ритм свя­щен­ных гим­нов было боль­шим нече­сти­ем, за кото­рое ответ­ст­во­ва­ла вся граж­дан­ская общи­на перед сво­и­ми бога­ми. Рели­гия опре­де­ля­ла даже, какие сосуды долж­ны были употреб­лять­ся как для при­готов­ле­ния пищи, так и за сто­лом. В одном горо­де хлеб нуж­но было класть в мед­ные кор­зи­ны, в дру­гом сле­до­ва­ло употреб­лять толь­ко гли­ня­ные сосуды. Даже самая фор­ма хле­бов была неиз­мен­но опре­де­ле­на. Эти древ­ние рели­ги­оз­ные пра­ви­ла не пере­ста­ва­ли стро­го соблюдать­ся, и свя­щен­ные тра­пезы навсе­гда сохра­ни­ли свою пер­во­быт­ную про­стоту. Веро­ва­ния, нра­вы, соци­аль­ный строй — все изме­ни­лось; тра­пезы же оста­лись неиз­мен­ны, пото­му что гре­ки были все­гда стро­ги­ми испол­ни­те­ля­ми сво­ей нацио­наль­ной рели­гии.

Не лиш­нее будет доба­вить, что сотра­пез­ни­ки, удо­вле­тво­рив рели­ги­оз­ным тре­бо­ва­ни­ям вку­ше­ни­ем уста­нов­лен­ной пищи, мог­ли непо­сред­ст­вен­но вслед за этим при­сту­пить к дру­го­му обеду, более рос­кош­но­му и более отве­чаю­ще­му их вку­сам. Это было доволь­но обыч­но в Спар­те.

Обы­чай обще­ст­вен­ных сто­лов был настоль­ко же рас­про­стра­нен в Ита­лии, как и в Гре­ции. Ари­сто­тель гово­рил, что в древ­но­сти он суще­ст­во­вал у наро­дов, назы­вав­ших­ся энотра­ми, оска­ми и авзо­на­ми. Вер­ги­лий упо­ми­на­ет его два­жды в сво­ей «Эне­иде»; пре­ста­ре­лый Латин при­ни­мал послов Энея не в сво­ем жили­ще, но в хра­ме, освя­щен­ном рели­ги­ей пред­ков; там про­ис­хо­дят свя­щен­ные пир­ше­ства после закла­ния жерт­вы; там все родо­на­чаль­ни­ки вос­седа­ют вме­сте за длин­ны­ми сто­ла­ми. Далее, когда Эней явля­ет­ся к Эван­д­ру, то он заста­ет его празд­ну­ю­щим жерт­во­при­но­ше­ние. Царь нахо­дит­ся сре­ди сво­его наро­да; все с.171 укра­ше­ны вен­ка­ми из цве­тов, все сидят за одним сто­лом и поют хва­леб­ный гимн боже­ству сво­ей общи­ны.

Этот обы­чай был уве­ко­ве­чен в Риме. Там суще­ст­во­ва­ло все­гда зда­ние, где пред­ста­ви­те­ли курий совер­ша­ли общую тра­пе­зу. Сенат в извест­ные дни совер­шал общую тра­пе­зу в Капи­то­лии. В вели­кие празд­ни­ки сто­лы уста­нав­ли­ва­лись на ули­це, и весь народ садил­ся за них. Вна­ча­ле вер­хов­ные жре­цы рас­по­ря­жа­лись эти­ми празд­ни­ка­ми, но впо­след­ст­вии эта обя­зан­ность была пере­да­на спе­ци­аль­ным жре­цам, назы­вав­шим­ся epu­lo­nes.

Эти древ­ние обы­чаи дают нам поня­тие о той тес­ной свя­зи, кото­рая суще­ст­во­ва­ла меж­ду чле­на­ми одной граж­дан­ской общи­ны. Сооб­ще­ство людей было рели­ги­ей; сим­во­лом этой рели­гии была обще­ст­вен­ная тра­пе­за. Нуж­но толь­ко пред­ста­вить себе одно из малень­ких пер­во­быт­ных обществ, собрав­ше­е­ся цели­ком, но край­ней мере в лице глав­ных пред­ста­ви­те­лей семейств, за одним сто­лом, все в белых одеж­дах, с вен­ка­ми на голо­ве; все совер­ша­ют вме­сте воз­ли­я­ния, чита­ют те же молит­вы, поют те же гим­ны, едят ту же пищу, при­готов­лен­ную на одном и том же алта­ре: сре­ди них при­сут­ст­ву­ют пред­ки, боги-покро­ви­те­ли разде­ля­ют их тра­пе­зу. Отсюда выте­ка­ет глу­бо­кое внут­рен­нее еди­не­ние чле­нов граж­дан­ской общи­ны. Насту­пит ли вой­на, люди вспом­нят, по выра­же­нию одно­го древ­не­го, что «нель­зя покидать сво­его това­ри­ща—соседа, с кото­рым при­но­сил одни и те же жерт­вы, совер­шал те же воз­ли­я­ния, с кем разде­лял свя­щен­ную тра­пе­зу». Этих людей свя­зы­ва­ло дей­ст­ви­тель­но нечто, что силь­нее выго­ды, дого­во­ра, при­выч­ки: их свя­зы­ва­ло свя­щен­ное обще­ние, кото­рое совер­ша­лось бла­го­че­сти­во перед лицом богов всей общи­ны.

Во все вре­ме­на и во всех обще­ствах чело­век стре­мил­ся чест­во­вать богов празд­ни­ка­ми; он уста­но­вил извест­ные дни, в кото­рые рели­ги­оз­ное чув­ство долж­но с.172 исклю­чи­тель­но царить в его душе, не раз­вле­кае­мой зем­ны­ми мыс­ля­ми и труда­ми. Из чис­ла дней, кото­рые были ему суж­де­ны, он уде­лял часть богам.

Каж­дый город был осно­ван с соблюде­ни­ем свя­щен­ных обрядов, кото­рые име­ли, по мне­нию древ­них, силу посе­лить внут­ри его чер­ты народ­ных богов. Сила этих обрядов долж­на была воз­об­нов­лять­ся еже­год­но новы­ми рели­ги­оз­ны­ми цере­мо­ни­я­ми; такое тор­же­ство назы­ва­лось днем рож­де­ния, и все граж­дане долж­ны были его празд­но­вать.

Все, что было свя­щен­ным, дава­ло место празд­ни­кам. Суще­ст­во­вал празд­ник город­ской огра­ды, am­bor­ba­lia, празд­ник област­ных гра­ниц, am­bor­va­lia. В этот день граж­дане тор­же­ст­вен­ным шест­ви­ем, в белых одеж­дах с вен­ка­ми на голо­вах обхо­ди­ли кру­гом горо­да или кру­гом обла­сти с пени­ем молитв: во гла­ве шли жре­цы, веду­щие жерт­вен­ных живот­ных, кото­рых при­но­си­ли в кон­це цере­мо­нии в жерт­ву.

Далее насту­пал празд­ник в честь осно­ва­те­ля. Затем каж­дый из геро­ев граж­дан­ской общи­ны, каж­дая душа, кото­рую люди при­зы­ва­ли, как бога покро­ви­те­ля, тре­бо­ва­ла сво­его куль­та. Подоб­ный культ был у Рому­ла, у Сер­вия Тул­лия и у мно­гих дру­гих, вплоть до кор­ми­ли­цы Рому­ла и мате­ри Эванд­ра. У афи­нян были точ­но так­же празд­ни­ки Кек­ро­п­са, Эври­сфея и Тезея, кро­ме того они празд­но­ва­ли каж­до­го героя стра­ны — вос­пи­та­те­ля Тезея и Эври­сфея и Анд­ро­гея и мно­же­ство дру­гих.

В Гре­ции, как и в Ита­лии, вся­кий акт жиз­ни зем­ледель­ца сопро­вож­дал­ся жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми, а работы совер­ша­лись с пени­ем свя­щен­ных гим­нов. В Риме жре­цы назна­ча­ли еже­год­но день, когда дол­жен был начать­ся сбор вино­гра­да, и день, когда раз­ре­ша­лось начи­нать новое вино. Все было уста­нов­ле­но рели­ги­ей: рели­гия даже при­ка­зы­ва­ла под­ре­зать вино­град­ник, пото­му что, гово­ри­ла она людям, нече­сти­во совер­шать богам воз­ли­я­ния вина из непод­ре­зан­но­го вино­град­ни­ка.

У каж­дой граж­дан­ской общи­ны были празд­ни­ки в честь с.173 каж­до­го боже­ства, кото­рое она при­ни­ма­ла как сво­его бога-покро­ви­те­ля: богов же таких быва­ло часто очень мно­го. По мере того, как в граж­дан­ской общине вво­дил­ся культ ново­го боже­ства, надо было най­ти какой-нибудь день в году, чтобы посвя­тить его это­му ново­му богу. Глав­ное отли­чие празд­ни­ков состо­я­ло в том, что запре­ща­лось работать; дни эти нуж­но было про­во­дить обя­за­тель­но в весе­лии, в пении, в обще­ст­вен­ных играх. Рели­гия добав­ля­ла: осте­ре­гай­тесь в эти дни вредить друг дру­гу.

Кален­дарь был не что иное как после­до­ва­тель­ность рели­ги­оз­ных празд­ни­ков. Поэто­му он и уста­нав­ли­вал­ся жре­ца­ми. В Риме его дол­гое вре­мя не запи­сы­ва­ли; в пер­вый день меся­ца глав­ный жрец, после совер­ше­ния жерт­во­при­но­ше­ния, созы­вал народ и объ­яв­лял, какие празд­ни­ки при­хо­ди­лись в тече­ние меся­ца. Это созы­ва­ние носи­ло имя ca­la­tio, откуда про­изо­шло и самое назва­ние дан­но­го дня — ca­len­dae.

Кален­дарь не уста­нав­ли­вал­ся ни по дви­же­нию луны, ни по види­мо­му дви­же­нию солн­ца; его уста­нав­ли­ва­ли таин­ст­вен­ные зако­ны рели­гии, кото­рые были извест­ны лишь одним жре­цам. И ино­гда рели­гия при­ка­зы­ва­ла сокра­тить год, в дру­гой раз удли­нить его. Мож­но соста­вить себе поня­тие о пер­во­быт­ном кален­да­ре, если мы при­пом­ним, что у аль­бан­цев май имел 22 дня, а в мар­те их было трид­цать шесть.

Понят­но, что кален­дарь одно­го горо­да не мог ни в чем похо­дить на кален­дарь дру­го­го; так как рели­гия у горо­дов была неоди­на­ко­вая, то и празд­ни­ки, как и боги, были у них раз­лич­ны. Год был неоди­на­ко­вой дли­ны в раз­ных горо­дах, меся­цы назы­ва­лись раз­лич­но: в Афи­нах они назы­ва­лись не так, как в Фивах, а в Риме совер­шен­но ина­че, чем в Лави­ни­у­ме. Про­ис­хо­ди­ло это пото­му, что назва­ние меся­ца при­ни­ма­лось обык­но­вен­но от глав­но­го празд­ни­ка, кото­рый при­хо­дил­ся в этом меся­це; празд­ни­ки же были не одни и те же повсюду. Граж­дан­ские общи­ны не вхо­ди­ли меж­ду собою в согла­ше­ние, чтобы начи­нать год в одно и то же вре­мя или чтобы начи­нать вести счет годам, начи­ная с одной и той же эпо­хи. В Гре­ции Олим­пий­ские с.174 игры сде­ла­лись в кон­це кон­цов общим лето­счис­ле­ни­ем, что не меша­ло, одна­ко, иметь каж­до­му горо­ду свой осо­бый год. Каж­дый город в Ита­лии вел свое лето­счис­ле­ние начи­ная со дня сво­его осно­ва­ния.

Меж­ду наи­бо­лее важ­ны­ми рели­ги­оз­ны­ми обряда­ми граж­дан­ской общи­ны был один, назы­вав­ший­ся очи­ще­ни­ем. В Афи­нах оно совер­ша­лось еже­год­но; в Риме толь­ко раз в четы­ре года. Весь соблюдае­мый при этом риту­ал, как и самое назва­ние, ука­зы­ва­ет, что цере­мо­ния эта долж­на была иметь силу загла­жи­вать все гре­хи, совер­шен­ные граж­да­на­ми про­тив куль­та. В самом деле, эта столь слож­ная рели­гия была источ­ни­ком посто­ян­но­го стра­ха для древ­них; так как вера и чистота наме­ре­ний зна­чи­ли мало, и вся рели­гия состо­я­ла из мелоч­но­го испол­не­ния бес­чис­лен­ных пред­пи­са­ний, то чело­век дол­жен был веч­но опа­сать­ся, что он был в чем-нибудь небре­жен, что-нибудь про­пу­стил, совер­шил какую-нибудь ошиб­ку. Он нико­гда не мог быть уве­рен, что над ним не тяго­те­ет гнев или месть како­го-нибудь бога. Поэто­му для успо­ко­е­ния чело­ве­че­ско­го серд­ца нуж­на была иску­пи­тель­ная жерт­ва. Долж­ност­ное лицо, на обя­зан­но­сти кото­ро­го лежа­ло при­но­сить ее (в Риме это был цен­зор, рань­ше цен­зо­ра кон­сул, а еще рань­ше — царь), преж­де все­го удо­сто­ве­ря­лось при помо­щи гада­ний в том, что боги при­мут весь обряд бла­го­склон­но. Затем испол­ни­тель обряда созы­вал народ через посред­ство осо­бых вест­ни­ков, кото­рые употреб­ля­ли для таких слу­ча­ев осо­бую свя­щен­ную фор­му­лу. Все граж­дане соби­ра­лись в назна­чен­ный день вне город­ских стен; там при глу­бо­ком мол­ча­нии долж­ност­ное лицо, совер­шаю­щее обряд, обхо­ди­ло три­жды все собра­ние, гоня перед собою трех жерт­вен­ных живот­ных: бара­на, сви­нью и быка; соеди­не­ние этих трех живот­ных состав­ля­ло у гре­ков, как и у рим­лян, иску­пи­тель­ную жерт­ву. Жре­цы и при­служ­ни­цы сопро­вож­да­ли шест­вие; когда тре­тий круг был с.175 совер­шен, долж­ност­ное лицо про­из­но­си­ло свя­щен­ные молит­вы и совер­ша­ло жерт­во­при­но­ше­ние. С этой мину­ты вся­кая сквер­на очи­ща­лась, вся­кий грех про­тив куль­та был загла­жен, и граж­дан­ская общи­на нахо­ди­лась в мире со сво­и­ми бога­ми.

Для выпол­не­ния тако­го важ­но­го акта необ­хо­ди­мо было соблюде­ние двух усло­вий: пер­вое, чтобы ни один посто­рон­ний не про­ник в среду граж­дан, так как это нару­ши­ло бы и уни­что­жи­ло все зна­че­ние рели­ги­оз­ной цере­мо­нии; вто­рое, чтобы при совер­ше­нии обряда при­сут­ст­во­ва­ли все граж­дане, без чего на граж­дан­ской общине мог­ла остать­ся какая-нибудь нечи­стота. Поэто­му упо­мя­ну­той цере­мо­нии долж­на была пред­ше­ст­во­вать пере­пись наро­да. В Риме и в Афи­нах под­счет совер­шал­ся чрез­вы­чай­но тща­тель­но; очень веро­ят­но, что в свя­щен­ной молит­ве упо­ми­на­лось и чис­ло граж­дан, подоб­но тому как оно вно­си­лось впо­след­ст­вии в отчет, состав­ля­е­мый цен­зо­ром о совер­шен­ном обряде.

Чело­век, не внес­ший себя в спис­ки, нака­зы­вал­ся тем, что терял пра­во граж­дан­ства. Стро­гость такая лег­ко объ­яс­ни­ма. Чело­век, кото­рый не при­нял уча­стия в рели­ги­оз­ном акте, над кото­рым не был совер­шен обряд очи­ще­ния, за кото­ро­го не были про­из­не­се­ны молит­вы, не было совер­ше­но жерт­во­при­но­ше­ния, — не мог оста­вать­ся более чле­ном граж­дан­ской общи­ны. Перед лицом бога, при­сут­ст­во­вав­ше­го при этом обряде, — он не был более граж­да­ни­ном.

О важ­но­сти все­го свя­щен­но­дей­ст­вия мож­но судить по той чрез­вы­чай­ной вла­сти, кото­рая при­сва­и­ва­лась лицу, его совер­шав­ше­му. Цен­зор, преж­де чем при­сту­пить к жерт­во­при­но­ше­нию, рас­став­лял народ в извест­ном поряд­ке: здесь сена­то­ры, там всад­ни­ки, далее три­бы. Пол­но­власт­ный рас­по­ряди­тель на этот день, он ука­зы­вал каж­до­му чело­ве­ку его место в раз­лич­ных кате­го­ри­ях. Затем, когда весь народ был раз­ме­щен по его ука­за­ни­ям, он при­сту­пал уже к само­му свя­щен­но­дей­ст­вию. Послед­ст­ви­ем было то, что, начи­ная с это­го дня и до сле­дую­ще­го дня очи­ще­ния, каж­дый чело­век сохра­нял в граж­дан­ской общине то место, кото­рое ука­зал ему в этот день цен­зор. Он был сена­то­ром, если с.176 нахо­дил­ся тогда меж­ду сена­то­ра­ми, всад­ни­ком, если был меж­ду всад­ни­ка­ми. Про­стой граж­да­нин состав­лял часть три­бы, в ряды кото­рой его в тот день поме­сти­ли. Если же цен­зор отка­зы­вал­ся допу­стить кого-либо к уча­стию в рели­ги­оз­ной цере­мо­нии, то он пере­ста­вал быть граж­да­ни­ном. Таким обра­зом, место, кото­рое зани­мал каж­дый в рели­ги­оз­ном свя­щен­но­дей­ст­вии, где виде­ли его боги, он про­дол­жал зани­мать все четы­ре года в граж­дан­ской общине. Отсюда и выте­ка­ла гро­мад­ная власть цен­зо­ра.

При этой цере­мо­нии при­сут­ст­во­ва­ли толь­ко граж­дане, но их жены, дети, рабы, иму­ще­ство дви­жи­мое и недви­жи­мое — все это неко­то­рым обра­зом очи­ща­лось в лице гла­вы семьи; вот поче­му перед жерт­во­при­но­ше­ни­ем каж­дый дол­жен был пере­дать цен­зо­ру спи­сок нахо­дя­щих­ся в его вла­сти лиц и вещей.

Очи­ще­ние совер­ша­лось во вре­ме­на Авгу­ста с той же тща­тель­но­стью и соблюде­ни­ем всех обрядов, как и во вре­ме­на самой глу­бо­кой древ­но­сти. Жре­цы про­дол­жа­ли счи­тать его актом рели­ги­оз­ным, государ­ст­вен­ные люди виде­ли в нем пре­вос­ход­ную адми­ни­ст­ра­тив­ную меру.

Не было ни одно­го акта обще­ст­вен­ной жиз­ни, в кото­ром боги не при­ни­ма­ли бы уча­стия. А так как люди нахо­ди­лись под вла­стью того веро­ва­ния, что боги явля­ют­ся по оче­реди то самы­ми луч­ши­ми покро­ви­те­ля­ми, то наи­бо­лее жесто­ки­ми вра­га­ми, — то чело­век не дер­зал нико­гда дей­ст­во­вать, не убедив­шись пред­ва­ри­тель­но, что боги к нему бла­го­склон­ны.

Народ схо­дил­ся на собра­ния толь­ко в те дни, когда это раз­ре­ша­лось рели­ги­ей. При­по­ми­на­лось, что в такой-то день с горо­дом слу­чи­лось несча­стие; это про­изо­шло, без сомне­ния, от того, что в этот день боги были раз­гне­ва­ны или отсут­ст­во­ва­ли; без сомне­ния, и каж­дый год в этот день долж­но быть то же самое по при­чи­нам неиз­вест­ным для с.177 смерт­но­го. Этот день был, сле­до­ва­тель­но, навсе­гда несчаст­ным; в этот день не соби­ра­лись народ­ные собра­ния, не было суда, — обще­ст­вен­ная жизнь пре­кра­ща­лась.

В Риме, преж­де чем открыть собра­ние, авгу­ры долж­ны были удо­сто­ве­рить, что боги бла­го­склон­ны. Собра­ние начи­на­лось молит­вой, кото­рую про­из­но­сил авгур, а кон­сул повто­рял за ним.

То же самое было и в Афи­нах: собра­ние начи­на­лось все­гда рели­ги­оз­ным актом. Жре­цы при­но­си­ли жерт­вы, затем очер­чи­вал­ся боль­шой круг воз­ли­я­ни­ем на зем­лю очи­сти­тель­ной воды, и уже в этом свя­щен­ном кру­гу соби­ра­лись граж­дане. Преж­де чем какой-либо ора­тор всхо­дил на кафед­ру, про­из­но­си­лась перед без­молв­ным наро­дом молит­ва. Справ­ля­лись так­же с пред­зна­ме­но­ва­ни­я­ми, и если на небе пока­зы­вал­ся какой-нибудь дур­ной знак, то собра­ние сей­час же рас­хо­ди­лось.

Три­бу­на была свя­щен­ным местом, ора­тор всхо­дил на нее не ина­че, как увен­чан­ный вен­ком, и в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни обы­чай тре­бо­вал, чтобы он начи­нал свою речь обра­ще­ни­ем к богам.

Местом собра­ния рим­ско­го сена­та был все­гда храм. Если бы собра­ние про­ис­хо­ди­ло в дру­гом месте, а не в этом свя­щен­ном зда­нии, то все при­ня­тые им поста­нов­ле­ния счи­та­лись бы недей­ст­ви­тель­ны­ми, т. к. боги при них не при­сут­ст­во­ва­ли. Преж­де чем при­сту­пить к обсуж­де­нию вопро­сов, пред­седа­тель совер­шал жерт­во­при­но­ше­ние и про­из­но­сил молит­ву. В зале собра­ний нахо­дил­ся алтарь, на кото­ром каж­дый сена­тор, вхо­дя, совер­шал воз­ли­я­ние, при­зы­вая богов.

Афин­ский сенат похо­дил в этом отно­ше­нии на рим­ский. В зале собра­ний был так­же алтарь, очаг. При нача­ле вся­ко­го заседа­ния совер­ша­лись свя­щен­но­дей­ст­вия, каж­дый сена­тор, вхо­дя, при­бли­жал­ся к алта­рю и про­из­но­сил молит­ву.

Пра­во­судие отправ­ля­лось как в Риме, так и в Афи­нах толь­ко в те дни, на кото­рые ука­зы­ва­ла рели­гия, как с.178 на под­хо­дя­щие. В Афи­нах заседа­ния суди­ли­ща про­ис­хо­ди­ли близ алта­ря и начи­на­лись жерт­во­при­но­ше­ни­ем. Во вре­ме­на Гоме­ра судьи соби­ра­лись «в свя­щен­ном кру­гу».

Фест гово­рит, что в этрус­ском сбор­ни­ке рели­ги­оз­ных обрядов были ука­за­ния на то, как надо осно­вы­вать город, освя­щать хра­мы, рас­пре­де­лять курии и три­бы в народ­ных собра­ни­ях, уста­нав­ли­вать вой­ска к бит­ве. Все это было отме­че­но в сбор­ни­ке обрядов, пото­му что все это каса­лось рели­гии.

Во вре­мя вой­ны рели­гия была по мень­шей мере столь же могу­ще­ст­вен­на, как во вре­мя мира. В ита­лий­ских горо­дах были кол­ле­гии жре­цов, назы­вав­ших­ся феци­а­ла­ми, кото­рые, как и гре­че­ские вест­ни­ки, были руко­во­ди­те­ля­ми при всех свя­щен­ных цере­мо­ни­ях, воз­ни­кав­ших по пово­ду меж­ду­на­род­ных отно­ше­ний. Такой феци­ал с покры­ва­лом из шер­стя­ной мате­рии на голо­ве, как того тре­бо­ва­ли обряды, при­звав бога в свиде­те­ли, объ­яв­лял в сло­вах свя­щен­ной фор­му­лы вой­ну. В то же вре­мя кон­сул в свя­щен­ных одеж­дах жре­ца тор­же­ст­вен­но откры­вал две­ри хра­ма наи­бо­лее древ­не­го и почи­тае­мо­го в Ита­лии боже­ства — бога Яну­са. Преж­де чем высту­пить в поход, пол­ко­во­дец про­из­но­сил перед собрав­шим­ся вой­ском молит­вы и при­но­сил жерт­ву. Совер­шен­но так же было и в Спар­те, и в Афи­нах.

Вой­ско в похо­де пред­став­ля­ло собою подо­бие граж­дан­ской общи­ны; его рели­гия была с ним нераз­луч­на. Гре­ки бра­ли с собою ста­туи сво­их богов; каж­дое гре­че­ское и рим­ское вой­ско име­ло при себе очаг, на кото­ром день и ночь под­дер­жи­вал­ся неуга­си­мый свя­щен­ный огонь. Авгу­ры и пул­ла­рии (гада­те­ли по кле­ва­нию зерен цып­ля­та­ми) сопро­вож­да­ли рим­скую армию, и при вся­кой гре­че­ской армии был про­ри­ца­тель.

Взгля­нем на рим­ское вой­ско в ту мину­ту, когда оно гото­вит­ся к бит­ве. Кон­сул при­ка­зы­ва­ет при­ве­сти жерт­ву и пора­жа­ет ее секи­рой; жерт­ва пада­ет: ее внут­рен­но­сти долж­ны ука­зать волю богов. Гада­тель иссле­ду­ет их, и если пред­ска­за­ния бла­го­при­ят­ны, то кон­сул дает знак к с.179 бит­ве. Самые удач­ные рас­по­ря­же­ния, самые счаст­ли­вые обсто­я­тель­ства ничем не помо­гут, если боги не раз­ре­ши­ли бит­вы. Осно­вой воен­но­го искус­ства рим­лян было — нико­гда не ста­вить себя в такое поло­же­ние, чтобы быть вынуж­ден­ны­ми при­нять бит­ву поне­во­ле и вопре­ки реше­нию богов. Вот поче­му они дела­ли еже­днев­но из сво­его лаге­ря нечто вро­де кре­по­сти.

Посмот­рим теперь на гре­че­скую армию и возь­мем для при­ме­ра бит­ву при Пла­тее. Спар­тан­цы постро­и­лись в ряды каж­дый на сво­ем месте; у всех у них на голо­вах вен­ки, флейт­щи­ки игра­ют свя­щен­ные гим­ны. Царь немно­го поза­ди рядов вой­ска зака­лы­ва­ет жерт­ву, но внут­рен­но­сти ее не дают счаст­ли­вых пред­зна­ме­но­ва­ний, и надо сно­ва начи­нать жерт­во­при­но­ше­ние. Вто­рая, третья, чет­вер­тая жерт­ва закла­ны по оче­реди. В это вре­мя при­бли­жа­ет­ся пер­сид­ская кон­ни­ца и осы­па­ет спар­тан­цев стре­ла­ми, мно­гие уби­ты; но спар­тан­цы сто­ят непо­движ­но, у ног их щиты, они даже не защи­ща­ют­ся про­тив непри­я­те­ля. Они ждут зна­ка богов. Нако­нец, жерт­ва дает счаст­ли­вые пред­зна­ме­но­ва­ния: тогда спар­тан­цы под­ни­ма­ют щиты, берут в руки мечи, идут в бой и побеж­да­ют.

После каж­дой победы совер­ша­лось жерт­во­при­но­ше­ние; вот нача­ло три­ум­фа, столь извест­но­го у рим­лян и не менее обыч­но­го у гре­ков. Три­умф явил­ся как след­ст­вие того веро­ва­ния, кото­рое при­пи­сы­ва­ло победу богам граж­дан­ской общи­ны. Перед сра­же­ни­ем вой­ско обра­ща­лось к ним с молит­вою вро­де той, кото­рую мы чита­ем у Эсхи­ла: «Боги, оби­та­те­ли и вла­ды­ки нашей зем­ли, если наше вой­ско будет счаст­ли­во, если наш город будет спа­сен, то я обе­щаю вам оро­сить ваши алта­ри кро­вью овец, при­не­сти вам в жерт­ву быков и поста­вить в ваших свя­щен­ных хра­мах тро­феи, заво­е­ван­ные ору­жи­ем. В силу это­го обе­ща­ния победи­тель дол­жен был при­не­сти жерт­ву. Вой­ско воз­вра­ща­лось в город для совер­ше­ния ее; тор­же­ст­вен­ным шест­ви­ем шло оно к хра­му с пени­ем свя­щен­но­го гим­на, θρίαμ­βος.

В Риме цере­мо­ния была при­бли­зи­тель­но та же. Вой­ско с.180 направ­ля­лось про­цес­си­ей к глав­но­му хра­му в горо­де: во гла­ве шест­вия шли жре­цы и вели жерт­вен­ных живот­ных. По при­бы­тии в храм пол­ко­во­дец при­но­сил богам жерт­вы. Во вре­мя пути все вои­ны шли укра­шен­ные вен­ка­ми, как подо­ба­ло при совер­ше­нии рели­ги­оз­но­го обряда, и с пени­ем свя­щен­ных гим­нов, как и в Гре­ции. Прав­да, наста­ло вре­мя, когда сол­да­ты не постес­ня­лись заме­нить гим­ны казар­мен­ны­ми пес­ня­ми или ост­ро­та­ми на сво­его пред­во­ди­те­ля. Но они сохра­ни­ли, по край­ней мере, обы­чай повто­рять от вре­ме­ни до вре­ме­ни древ­ний при­пев — Jo tri­um­phe. От это­го свя­щен­но­го при­пе­ва полу­чи­ла свое назва­ние и вся цере­мо­ния.

Итак, во вре­мя мира, рав­но как и во вре­мя вой­ны, рели­гия вхо­ди­ла во все про­яв­ле­ния чело­ве­че­ской жиз­ни; она при­сут­ст­во­ва­ла всюду, она окру­жа­ла чело­ве­ка со всех сто­рон. Душа, тело, жизнь част­ная, жизнь обще­ст­вен­ная, обеды, празд­ни­ки, народ­ные собра­ния, суды, сра­же­ния — все это было под­власт­но рели­гии граж­дан­ской общи­ны. Она руко­во­ди­ла все­ми дей­ст­ви­я­ми чело­ве­ка, рас­по­ря­жа­лась вся­кой мину­той его жиз­ни, опре­де­ля­ла все его при­выч­ки. Она управ­ля­ла чело­ве­ком с такой без­гра­нич­ной вла­стью, что не остав­ля­ла ниче­го нахо­дя­ще­го­ся вне ее.

Пред­по­ло­жить, что древ­няя рели­гия была обма­ном, комеди­ей, так ска­зать, — зна­чит иметь пре­врат­ное поня­тие о при­ро­де чело­ве­ка. Мон­те­с­кье утвер­жда­ет, что рим­ляне созда­ли свой культ толь­ко для того, чтобы дер­жать народ в узде. Рели­гия нико­гда не выте­ка­ла из тако­го источ­ни­ка, и вся­кая рели­гия, кото­рая дохо­ди­ла до того, что дер­жа­лась толь­ко ради обще­ст­вен­ной поль­зы, не мог­ла дол­го суще­ст­во­вать. Мон­те­с­кье гово­рит еще, что рим­ляне под­чи­ни­ли рели­гию государ­ству. Про­ти­во­по­лож­ное — вер­нее; нель­зя про­честь несколь­ких стра­ниц Тита Ливия, чтобы не пора­зить­ся той пол­ней­шей зави­си­мо­стью, в какой нахо­ди­лись люди от сво­их богов. Ни рим­ляне, ни гре­ки не зна­ли тех печаль­ных столк­но­ве­ний меж­ду цер­ко­вью и государ­ст­вом, кото­рые были так обыч­ны в дру­гих обще­ствах. Но это было един­ст­вен­но пото­му, что в Риме, как и в Спар­те и в Афи­нах, государ­ство было с.181 под­чи­не­но рели­гии. Это не зна­чит, чтобы там суще­ст­во­ва­ло когда-нибудь сосло­вие жре­цов, под­чи­нив­ших все сво­е­му вла­ды­че­ству. Древ­нее государ­ство под­чи­ня­лось не жре­цам сво­им, оно под­чи­ня­лось сво­ей рели­гии. И государ­ство, и рели­гия были так все­це­ло сли­ты вме­сте, что не толь­ко невоз­мож­на была мысль об их столк­но­ве­нии, но их невоз­мож­но было даже раз­ли­чить одно от дру­го­го.