Гражданская община древнего мира.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.

Перевороты.

Вот еще один пере­во­рот, вре­мя кото­ро­го невоз­мож­но точ­но обо­зна­чить, но кото­рый без­услов­но изме­нил строй семьи и само­го обще­ства. Древ­няя семья заклю­ча­ла в себе, под вла­стью еди­но­го гла­вы два нерав­ные клас­са людей: с одной сто­ро­ны, млад­шие отрас­ли семьи, т. е. людей есте­ствен­но сво­бод­ных, с дру­гой, слуг или кли­ен­тов, т. е. людей, сто­я­щих гораздо ниже по сво­е­му рож­де­нию, но свя­зан­ных с гла­вою семьи сво­им уча­сти­ем в домаш­нем куль­те. Из этих двух клас­сов пер­вый, как мы уже виде­ли, вышел из сво­его под­чи­нен­но­го состо­я­ния, вто­рой же с ран­них пор начи­нал стре­мить­ся к сво­е­му осво­бож­де­нию. Посте­пен­но он достиг это­го; кли­ент­ство видо­из­ме­ни­лось и, нако­нец, совер­шен­но исчез­ло.

Древ­ние писа­те­ли ниче­го не рас­ска­зы­ва­ют нам об этой гро­мад­ной пере­мене. Точ­но так же, как соста­ви­те­ли хро­ник в сред­ние века не сооб­щи­ли нам ниче­го о том, с.293 каким путем пре­об­ра­зо­ва­лось мало-пома­лу сель­ское насе­ле­ние. В жиз­ни чело­ве­че­ских обществ было очень мно­го пере­во­ротов, вос­по­ми­на­ние о кото­рых не сохра­ни­лось ни в одном писан­ном доку­мен­те. Писа­те­ли не заме­ча­ли их, пото­му что эти пере­во­роты про­ис­хо­ди­ли мед­лен­но и нечув­ст­ви­тель­но, без оче­вид­ной борь­бы; это были глу­бо­кие, но скры­тые пере­во­роты, кото­рые коле­ба­ли самые осно­вы чело­ве­че­ско­го обще­ства, не про­яв­ля­ясь ничем на поверх­но­сти, и те же самые поко­ле­ния, кото­рые работа­ли над ними, не заме­ча­ли их. Исто­рия может заме­тить эти пере­ме­ны лишь дол­го спу­стя после того, как они совер­ши­лись, когда, срав­ни­вая две эпо­хи жиз­ни како­го-нибудь наро­да, она нахо­дит меж­ду ними такие огром­ные раз­ли­чия, что ста­но­вит­ся оче­вид­ным факт гро­мад­ной рево­лю­ции, совер­шив­шей­ся в про­ме­жу­ток меж­ду эти­ми эпо­ха­ми.

Если обра­тить­ся к тому изо­бра­же­нию древ­ней кли­ен­те­лы в Риме, какое нам рису­ют писа­те­ли, то перед нами будет поис­ти­не учреж­де­ние золо­то­го века. Что может быть более гуман­но­го, чело­веч­но­го, чем этот патрон, кото­рый защи­ща­ет сво­его кли­ен­та перед судом, кото­рый помо­га­ет ему сво­и­ми день­га­ми, если он беден, кото­рый забо­тит­ся о вос­пи­та­нии его детей? Что может быть тро­га­тель­нее кли­ен­та, кото­рый, в свою оче­редь, под­дер­жи­ва­ет патро­на, впав­ше­го в нуж­ду, пла­тит его дол­ги и отда­ет все, что име­ет, чтобы запла­тить за него выкуп. Но в зако­нах древ­них нет тако­го оби­лия чувств, а бес­ко­рыст­ная при­вя­зан­ность и пре­дан­ность нико­гда не были уста­нов­ле­ни­я­ми зако­на. Нам нуж­но соста­вить себе дру­гое поня­тие и о кли­ен­те­ле, и о патро­на­те.

Насчет кли­ен­тов мы зна­ем самым досто­вер­ным обра­зом, что кли­ент не мог ни уйти от сво­его патро­на, ни выбрать себе дру­го­го, и что он был наслед­ст­вен­но от отца к сыну при­креп­лен к одной и той же семье. Если бы мы зна­ли толь­ко это, то и это­го было бы доста­точ­но, чтобы соста­вить себе пред­став­ле­ние о поло­же­нии кли­ен­та, кото­рое не мог­ло быть осо­бен­но слад­ким. При­ба­вим еще, что кли­ент не был соб­ст­вен­ни­ком зем­ли; зем­ля при­над­ле­жа­ла патро­ну, кото­рый, как гла­ва домаш­не­го куль­та и так­же как член с.294 граж­дан­ской общи­ны, име­ет один пра­во быть соб­ст­вен­ни­ком зем­ли. Если кли­ент и обра­ба­ты­ва­ет ее, то толь­ко от име­ни сво­его гос­по­ди­на и в его поль­зу. Он не вла­де­ет вполне даже сво­ею дви­жи­мо­стью, сво­и­ми день­га­ми, сво­им иму­ще­ст­вом. Дока­за­тель­ст­вом явля­ет­ся то, что патрон может взять это все у него для упла­ты сво­их соб­ст­вен­ных дол­гов или сво­его выку­па. Таким обра­зом, у кли­ен­та нет ниче­го сво­его. Прав­да, патрон обя­зан забо­тить­ся о его про­пи­та­нии и о про­пи­та­нии его детей, но кли­ент обя­зан работать для патро­на. Нель­зя ска­зать, чтобы он был рабом в точ­ном смыс­ле; но у него есть гос­по­дин, кото­ро­му он при­над­ле­жит и воле кото­ро­го он под­чи­нен реши­тель­но во всем. Всю свою жизнь он оста­ет­ся кли­ен­том, а после него и его сыно­вья.

Есть неко­то­рая ана­ло­гия меж­ду древним кли­ен­том и кре­пост­ным сред­них веков. В сущ­но­сти прин­цип, обя­зы­ваю­щий их к пови­но­ве­нию, не один и тот же. Для кре­пост­но­го этим прин­ци­пом явля­ет­ся пра­во соб­ст­вен­но­сти, осу­ществля­е­мое одно­вре­мен­но и на зем­лю и на чело­ве­ка; для кли­ен­та этот прин­цип лежит в зако­нах домаш­ней рели­гии, с кото­рой он свя­зан под вла­стью патро­на, ее жре­ца. Поми­мо же это­го, как для кли­ен­та, так и для кре­пост­но­го зави­си­мость была одна и та же: один свя­зан со сво­им патро­ном так же, как дру­гой со сво­им гос­по­ди­ном; кли­ент точ­но так же не может поки­нуть род, как кре­пост­ной — свой уча­сток зем­ли. Кли­ент, как и кре­пост­ной, оста­ет­ся со сво­им потом­ст­вом в наслед­ст­вен­ной зави­си­мо­сти от гос­по­ди­на. Одно место у Тита Ливия застав­ля­ет пред­по­ла­гать, что кли­ен­ту было запре­ще­но женить­ся вне рода, точ­но так же, как кре­пост­но­му было запре­ще­но женить­ся вне сво­ей дерев­ни. Но факт вполне досто­вер­ный, что кли­ент не имел пра­ва женить­ся без раз­ре­ше­ния сво­его патро­на. Патрон может ото­брать себе зем­лю, кото­рую обра­ба­ты­ва­ет кли­ент, и взять у него его день­ги, так же, как гос­по­дин име­ет пра­во это сде­лать по отно­ше­нию к сво­е­му кре­пост­но­му. Если кли­ент уми­ра­ет, то все то, чем он с.295 поль­зо­вал­ся, пере­хо­дит по пра­ву к патро­ну так же, как наслед­ство кре­пост­но­го при­над­ле­жит его гос­по­ди­ну.

Патрон не толь­ко гос­по­дин, он в то же вре­мя и судья; он может осудить на смерть кли­ен­та. Более того, он рели­ги­оз­ный гла­ва. Кли­ент скло­ня­ет­ся перед этой двой­ной вла­стью, одно­вре­мен­но и физи­че­ской и духов­ной, кото­рая овла­де­ва­ет его телом и душой. Прав­да, рели­гия пред­пи­сы­ва­ет извест­ные обя­зан­но­сти и патро­ну, но судьей этих обя­зан­но­стей явля­ет­ся един­ст­вен­но он же сам, и кро­ме того эти обя­зан­но­сти ничем не санк­ци­о­ни­ро­ва­ны. Кли­ент ни в чем не видит себе покро­ви­тель­ства; он не явля­ет­ся граж­да­ни­ном сам по себе; если он хочет явить­ся перед судом граж­дан­ской общи­ны, то его дол­жен вести туда патрон и сам дол­жен за него гово­рить. Может ли кли­ент сослать­ся на закон? Но он не зна­ет его свя­щен­ных фор­мул, а если бы и знал, то пер­вый закон для него — нико­гда не свиде­тель­ст­во­вать и не гово­рить про­тив сво­его патро­на. Без патро­на для него нет пра­во­судия; про­тив патро­на — нет защи­ты.

Кли­ен­ты суще­ст­ву­ют не толь­ко в Риме; они суще­ст­ву­ют так­же у саби­нян и у этрус­ков, где они состав­ля­ют часть ma­nus каж­до­го началь­ни­ка. Кли­ен­ты встре­ча­лись в древ­нем эллин­ском роде точ­но так же, как и в роде ита­лий­ском. Прав­да, в дорий­ских граж­дан­ских общи­нах, где родо­вой строй исчез рано и где побеж­ден­ные были при­креп­ле­ны не к семье гос­по­ди­на, а к участ­ку зем­ли, нече­го искать кли­ен­те­лы. В Афи­нах и в граж­дан­ских общи­нах ионий­ских и эолий­ских мы нахо­дим кли­ен­тов под име­нем тетов или пела­тов. Пока гос­под­ст­ву­ет ари­сто­кра­ти­че­ский строй, теты не состав­ля­ют части граж­дан­ской общи­ны; замкну­тый в семье, из кото­рой он не может вый­ти, тет нахо­дит­ся в под­чи­не­нии у эвпат­рида, кото­рый име­ет тот же харак­тер и ту же власть, как и рим­ский патрон.

Мож­но вполне пред­по­ло­жить, что еще с ран­не­го вре­ме­ни меж­ду пат­ри­ци­я­ми и кли­ен­та­ми воз­ник­ла нена­висть. Лег­ко с.296 вооб­ра­зить себе, како­ва была жизнь в семье, где один имел всю власть, а дру­гой ника­ких прав, где пови­но­ве­ние, без­на­деж­ное и без­гра­нич­ное, было бок о бок с ничем не сдер­жи­вае­мым пол­но­вла­сти­ем, где у само­го луч­ше­го гос­по­ди­на явля­лись вспыш­ки горяч­но­сти и капри­зы, и у само­го сдер­жан­но­го слу­ги явля­лась горечь, зло­ба и гнев. Одис­сей — доб­рый гос­по­дин; посмот­ри­те, с какою оте­че­скою неж­но­стью отно­сит­ся он к Эвмею и Филе­тию. Но он же при­ка­зы­ва­ет умерт­вить слу­гу, кото­рый оскор­бил его, не узнав, и пре­дать смер­ти слу­жа­нок, впав­ших в вину, кото­рая яви­лась вслед­ст­вие его же отсут­ст­вия. В смер­ти жени­хов он ответ­ст­вен перед граж­дан­ской общи­ной, но в смер­ти его слуг никто не спра­ши­ва­ет у него отче­та.

В том состо­я­нии обособ­лен­но­сти, в кото­ром дол­гое вре­мя жила семья, кли­ен­те­ла мог­ла сло­жить­ся и дер­жать­ся. Домаш­няя рели­гия была тогда все­мо­гу­ща над душою чело­ве­ка; чело­век, быв­ший жре­цом этой рели­гии по пра­ву насле­до­ва­ния, казал­ся низ­шим клас­сам каким-то свя­щен­ным суще­ст­вом. Он был более, чем чело­век, он был посред­ник меж­ду людь­ми и Богом. Его уста про­из­но­си­ли могу­ще­ст­вен­ные молит­вы, свя­щен­ные фор­му­лы, кото­рым боги не мог­ли про­ти­вить­ся и кото­рые при­вле­ка­ли или бла­го­во­ле­ние, или гнев боже­ства. Перед подоб­ной силой нуж­но было пре­кло­нить­ся; пови­но­ве­ние пред­пи­сы­ва­лось здесь верою и рели­ги­ей. Кро­ме того, каким обра­зом мог­ла явить­ся у кли­ен­та мысль об осво­бож­де­нии? Весь его кру­го­зор замы­кал­ся той семьей, с кото­рой он был свя­зан. В ней одной он нахо­дил спо­кой­ную жизнь, обес­пе­чен­ное суще­ст­во­ва­ние; в ней одной у него был гос­по­дин, но зато в ней же одной он нахо­дил себе и покро­ви­те­ля, в ней одной был для него алтарь, к кото­ро­му он мог при­бли­жать­ся, боги, кото­рым он имел пра­во молить­ся. Поки­нуть эту семью, это зна­чи­ло стать вне вся­кой соци­аль­ной орга­ни­за­ции и вне вся­ко­го пра­ва, это зна­чи­ло поте­рять сво­их богов и отка­зать­ся от пра­ва молит­вы.

Но с тех пор как была осно­ва­на граж­дан­ская общи­на, с.297 кли­ен­ты раз­лич­ных семей мог­ли видеть­ся друг с дру­гом, гово­рить, сооб­щать вза­им­но друг дру­гу свои жела­ния, рас­ска­зы­вать о сво­их обидах, срав­ни­вать раз­лич­ных гос­под и пред­видеть для себя луч­шую участь. Взгляд их затем начал про­ни­кать даль­ше тес­ных гра­ниц семьи; они виде­ли, что и вне ее суще­ст­во­ва­ло обще­ство, пра­ви­ла, зако­ны, алта­ри, хра­мы, боги; вый­ти из семьи не пред­став­ля­лось им более непо­пра­ви­мым несча­сти­ем. Стрем­ле­ние это ста­но­ви­лось с каж­дым днем все силь­нее, поло­же­ние кли­ен­та ста­ло пред­став­лять­ся все более и более тяж­ким бре­ме­нем, и поне­мно­гу пере­ста­ли верить в то, что власть гос­по­ди­на была закон­на и свя­та. Тогда в серд­ца этих людей про­ник­ло горя­чее, страст­ное жела­ние сво­бо­ды.

Без сомне­ния, ни в одной граж­дан­ской общине исто­рия не сохра­ни­ла вос­по­ми­на­ния об общем вос­ста­нии клас­са кли­ен­тов. Если где-нибудь и про­ис­хо­ди­ла борь­ба с ору­жи­ем в руках, то она была замкну­та и скры­та в нед­рах каж­дой семьи. В семье мож­но было видеть в тече­ние несколь­ких поко­ле­ний, с одной сто­ро­ны, энер­гич­ную борь­бу за неза­ви­си­мость, с дру­гой — непре­клон­ное подав­ле­ние этих попы­ток. В каж­дом доме разыг­ры­ва­лась длин­ная дра­ма, кото­рую изо­бра­зить теперь нет воз­мож­но­сти. Одно мож­но толь­ко ска­зать, что уси­лия низ­ше­го клас­са не оста­лись без резуль­та­та; непре­одо­ли­мая необ­хо­ди­мость при­нуди­ла мало-пома­лу гос­под посту­пить­ся кое-чем из сво­его пол­но­вла­стия. После того, как власть пере­ста­ет уже казать­ся спра­вед­ли­вою под­чи­нен­ным, тре­бу­ет­ся еще вре­мя, чтобы она пере­ста­ла казать­ся такою же и вла­сти­те­лям; но это совер­ша­ет­ся посте­пен­но, и тогда гос­по­дин, кото­рый не верит более в закон­ность сво­ей вла­сти, пло­хо ее защи­ща­ет или же в кон­це кон­цов отка­зы­ва­ет­ся от нее. При­бавь­те к это­му, что низ­ший класс был поле­зен, что его рука­ми возде­лы­ва­лась зем­ля и созда­ва­лось, таким обра­зом, богат­ство гос­по­ди­на, и что с ору­жи­ем в руках этот класс состав­лял силу гос­по­ди­на сре­ди вза­им­ных столк­но­ве­ний семей, что поэто­му даже бла­го­ра­зу­мие тре­бо­ва­ло удо­вле­тво­рить его тре­бо­ва­ния, что лич­ный инте­рес с.298 соеди­нял­ся тут с гуман­но­стью и сове­то­вал делать уступ­ки.

Весь­ма веро­ят­но, что поло­же­ние кли­ен­тов улуч­ша­лось посте­пен­но. Вна­ча­ле они жили в доме гос­по­ди­на и обра­ба­ты­ва­ли вме­сте общую соб­ст­вен­ность. Поз­же каж­до­му из них был отведен осо­бый уча­сток зем­ли. Кли­ент дол­жен был чув­ст­во­вать себя счаст­ли­вее от такой пере­ме­ны. Он работал еще, без сомне­ния, в поль­зу гос­по­ди­на; зем­ля не при­над­ле­жа­ла ему, ско­рее он ей при­над­ле­жал. Но все рав­но, он возде­лы­вал ее дол­гие годы под­ряд, и он любил ее. Меж­ду ним и ею уста­но­ви­лась связь, не та связь, какую рели­гия соб­ст­вен­но­сти уста­но­ви­ла меж­ду зем­лею и ее соб­ст­вен­ни­ком, но дру­гая связь, та, кото­рую труд и даже стра­да­ние могут обра­зо­вать меж­ду чело­ве­ком, отдаю­щим свои силы зем­ле, и зем­лею, даю­щею ему свои пло­ды.

Далее насту­па­ет новое улуч­ше­ние. Кли­ент возде­лы­ва­ет зем­лю уже не для гос­по­ди­на, но для себя лич­но. Под усло­ви­ем упла­ты обро­ка, раз­мер кото­ро­го мог быть изме­ня­ем вна­ча­ле, но впо­след­ст­вии сде­лал­ся опре­де­лен­ным, кли­ент стал сам поль­зо­вать­ся жат­вою. Его тяже­лые труды нача­ли, таким обра­зом, до извест­ной сте­пе­ни воз­на­граж­дать­ся, и он почув­ст­во­вал себя более сво­бод­ным и гор­дым. «Гла­вы семей, — гово­рит один древ­ний, — отво­ди­ли участ­ки зем­ли сво­им под­власт­ным, как если бы они были их соб­ст­вен­ны­ми детьми». В Одис­сее чита­ем так­же: «Бла­го­склон­ный гос­по­дин дает сво­е­му слу­ге дом и зем­лю», а Эвмей при­бав­ля­ет: «и желан­ную супру­гу», пото­му что кли­ент не име­ет еще пра­ва женить­ся без воли сво­его гос­по­ди­на, и гос­по­дин выби­ра­ет ему подру­гу жиз­ни.

Но все же поле, где про­те­ка­ла с тех пор его жизнь, где сосре­дото­чи­лись все его труды и все его радо­сти, все же оно не было еще его соб­ст­вен­но­стью, пото­му что кли­ент не имел тех свя­щен­ных прав, того свя­щен­но­го харак­те­ра, в силу кото­ро­го зем­ля мог­ла сде­лать­ся соб­ст­вен­но­стью чело­ве­ка. Заня­тый им уча­сток зем­ли про­дол­жал сохра­нять свя­щен­ный меже­вой знак бога Тер­ма, кото­рый водру­зи­ла с.299 неко­гда семья его гос­по­ди­на. Этот непри­кос­но­вен­ный меже­вой знак свиде­тель­ст­во­вал, что поле при­креп­ле­но к семье гос­по­ди­на свя­щен­ны­ми уза­ми и не может нико­гда стать соб­ст­вен­но­стью осво­бож­ден­но­го кли­ен­та. В Ита­лии поле и дом, кото­рые зани­мал vil­li­cus, кли­ент патро­на, заклю­ча­ли в себе очаг Lar fa­mi­lia­ris; но очаг этот не при­над­ле­жал земле­вла­дель­цу, это был очаг гос­по­ди­на. Это уста­нав­ли­ва­ло одно­вре­мен­но пра­во соб­ст­вен­но­сти патро­на и рели­ги­оз­ную под­чи­нен­ность кли­ен­та, кото­рый, как бы дале­ко ни был от сво­его патро­на, про­дол­жал сле­до­вать его куль­ту.

Кли­ент, полу­чив­ший зем­лю в свое вла­де­ние, стра­дал от того, что он не мог быть ее соб­ст­вен­ни­ком, и стре­мил­ся стать им. Он стал доби­вать­ся все­ми сила­ми, чтобы с это­го поля, кото­рое, каза­лось, долж­но при­над­ле­жать ему по пра­ву труда, исчез свя­щен­ный меже­вой знак, кото­рый делал поле наве­ки соб­ст­вен­но­стью преж­не­го гос­по­ди­на.

Мы ясно видим, что в Гре­ции кли­ен­ты достиг­ли сво­ей цели; каки­ми сред­ства­ми, мы это­го не зна­ем. Сколь­ко пона­до­би­лось для это­го вре­ме­ни и уси­лий, о том мы можем толь­ко дога­ды­вать­ся. Быть может, в древ­но­сти про­изо­шел тот же ряд соци­аль­ных пере­мен, какие про­изо­шли в Евро­пе в сред­ние века, где сель­ские рабы сна­ча­ла сде­ла­лись земель­ны­ми кре­пост­ны­ми, и раз­ме­ры обро­ка назна­ча­лись им про­из­воль­но, затем они сде­ла­лись кре­пост­ны­ми, пла­тя­щи­ми опре­де­лен­ный оброк, и, нако­нец, кре­стья­на­ми-соб­ст­вен­ни­ка­ми.

Тако­го рода пере­во­рот ясно отме­чен в исто­рии Афин. Нис­про­вер­же­ние цар­ской вла­сти пове­ло за собою ожив­ле­ние родо­во­го строя. Семьи сно­ва воз­вра­ти­лись к сво­ей обособ­лен­ной жиз­ни; каж­дая из них нача­ла обра­зо­вы­вать малень­кое государ­ство, гла­вою кото­ро­го являл­ся эвпат­рид, а под­дан­ны­ми тол­па кли­ен­тов или слуг, кото­рые на древ­нем язы­ке назы­ва­лись тета­ми. Этот строй лег, по-види­мо­му, тяже­лым бре­ме­нем на афин­ское насе­ле­ние, пото­му что оно с.300 сохра­ни­ло о нем дур­ную память. Народ счи­тал себя настоль­ко несчаст­ным, что пред­ше­ст­ву­ю­щая эпо­ха каза­лась ему золотым веком; он сожа­лел о царях; он стал пред­став­лять себе, что в пери­од монар­хии он был счаст­лив и сво­бо­ден, что он поль­зо­вал­ся тогда равен­ст­вом, и что толь­ко со вре­ме­ни паде­ния царей нача­лось нера­вен­ство и стра­да­ние.

Во всем этом была иллю­зия, какие часто быва­ют у наро­дов. Народ­ное пре­да­ние отнес­ло нача­ло нера­вен­ства к тому вре­ме­ни, когда народ впер­вые почув­ст­во­вал к нему нена­висть. Кли­ен­те­ла, быв­шая одним из видов раб­ства, была учреж­де­ние столь же древ­нее, как и сама семья, но его при­уро­чи­ли к той эпо­хе, когда люди впер­вые почув­ст­во­ва­ли его тягость и поня­ли его неспра­вед­ли­вость. К тому же извест­но вполне досто­вер­но, что не в седь­мом веке уста­но­ви­ли эвпат­риды суро­вые зако­ны кли­ен­те­лы; они их толь­ко сохра­ни­ли; в этом един­ст­вен­но их вина; они удер­жи­ва­ли зако­ны долее того вре­ме­ни, когда народ при­ни­мал их без жалоб и про­те­ста; они удер­жи­ва­ли их вопре­ки жела­нию людей. Эвпат­риды этой эпо­хи были, быть может, гос­по­да­ми более мяг­ки­ми, чем их пред­ки; тем не менее их нена­виде­ли гораздо силь­нее.

Кажет­ся даже, что под вла­стью этой ари­сто­кра­тии улуч­ши­лись усло­вия суще­ст­во­ва­ния низ­ше­го клас­са, пото­му что тогда имен­но, как это ясно вид­но, он полу­чил во вла­де­ние участ­ки зем­ли под един­ст­вен­ным усло­ви­ем выпла­чи­вать оброк, опре­де­лен­ный в раз­ме­ре шестой части жат­вы. Эти люди были, таким обра­зом, почти осво­бож­де­ны; имея свой дом, не нахо­дясь более на гла­зах у гос­по­ди­на, под его посто­ян­ным над­зо­ром, они мог­ли сво­бод­нее дышать и работать в свою поль­зу.

Но тако­ва уж при­ро­да чело­ве­ка, что эти самые люди, по мере того как улуч­ша­лась их участь, чув­ст­во­ва­ли с боль­шею горе­чью то нера­вен­ство, кото­рое еще над ними тяго­те­ло. Не быть граж­да­ни­ном, не иметь пра­ва участ­во­вать в управ­ле­нии граж­дан­ской общи­ной — все это бес­по­ко­и­ло их, с.301 навер­но, мало; но не иметь пра­ва стать соб­ст­вен­ни­ком той зем­ли, на кото­рой они рож­да­лись и уми­ра­ли, это каса­лось их гораздо чув­ст­ви­тель­нее. При­ба­вим еще и сле­дую­щее: все, что было снос­но­го в их тепе­ре­ш­нем поло­же­нии, все это было непроч­но, пото­му что если они и были дей­ст­ви­тель­ны­ми вла­дель­ца­ми зем­ли, то все же ника­кой опре­де­лен­ный закон не обес­пе­чи­вал им ни это­го вла­де­ния, ни той неза­ви­си­мо­сти, кото­рая отсюда сле­до­ва­ла. У Плу­тар­ха мы видим, что древ­ний патрон мог взять к себе обрат­но сво­его слу­гу, вслед­ст­вие того, что не был упла­чен годич­ный оброк или по какой-нибудь дру­гой при­чине, но эти люди мог­ли попа­дать сно­ва в поло­же­ние, похо­жее на раб­ство.

Важ­ные вопро­сы реша­лись, таким обра­зом, в Афи­нах в тече­ние четы­рех или пяти поко­ле­ний. Явля­лось совер­шен­но невоз­мож­ным, чтобы люди низ­ших клас­сов мог­ли оста­вать­ся в том неустой­чи­вом и неопре­де­лен­ном поло­же­нии, к кото­ро­му при­ве­ло их нечув­ст­ви­тель­но дви­же­ние впе­ред. Долж­но было про­изой­ти одно из двух: или низ­шие клас­сы долж­ны были утра­тить это поло­же­ние и попасть сно­ва в узы суро­вой кли­ен­те­лы, или же новым шагом впе­ред они долж­ны были осво­бо­дить­ся окон­ча­тель­но и под­нять­ся в раз­ряд соб­ст­вен­ни­ков зем­ли и сво­бод­ных людей.

Мож­но себе пред­ста­вить, сколь­ко было сде­ла­но уси­лий со сто­ро­ны земле­вла­дель­цев, преж­них кли­ен­тов, сколь­ко было ока­за­но сопро­тив­ле­ния со сто­ро­ны соб­ст­вен­ни­ков — преж­них патро­нов. Это не была граж­дан­ская вой­на, поэто­му в афин­ских лето­пи­сях и не сохра­ни­лось вос­по­ми­на­ния ни об одном сра­же­нии; это была вой­на домаш­няя, в каж­дом селе­нии, в каж­дом доме, и вой­на эта была наслед­ст­вен­ная.

Борь­ба име­ла раз­лич­ный исход в зави­си­мо­сти от при­род­но­го каче­ства поч­вы раз­лич­ных частей Атти­ки. В рав­нине, где у эвпат­ридов были глав­ные вла­де­ния и где они нахо­ди­лись посто­ян­но сами, власть их сохра­ни­лась почти в пол­ной непри­кос­но­вен­но­сти над неболь­шой груп­пой слуг, быв­ших у них все­гда на гла­зах, и жите­ли рав­нин, педи­еи, ока­за­лись вооб­ще пре­дан­ны­ми преж­не­му строю. Но с.302 те, кто обра­ба­ты­вал с тяж­ким трудом скло­ны гор, диа­крии, люди, жив­шие даль­ше от сво­их гос­под, более при­вык­шие к неза­ви­си­мо­сти, более сме­лые и храб­рые, — те зата­и­ли в глу­бине души глу­бо­кую нена­висть к эвпат­ридам вме­сте с твер­дым жела­ни­ем осво­бо­дить­ся. Имен­но эта часть насе­ле­ния осо­бен­но воз­му­ща­лась тем, что на их полях сто­я­ли «свя­щен­ные меже­вые зна­ки» гос­по­ди­на, что они чув­ст­во­ва­ли свою зем­лю — рабою. Что же каса­ет­ся до жите­лей обла­стей при­мор­ских, пара­ли­ев, то вла­де­ние зем­лей их не осо­бен­но при­вле­ка­ло; перед ними было море, а вме­сте с ним и тор­гов­ля и про­мыш­лен­ность. Неко­то­рые из них раз­бо­га­те­ли, и вме­сте с тем ста­ли почти сво­бод­ны­ми, а пото­му и не разде­ля­ли страст­ных стрем­ле­ний и жела­ний гор­ных жите­лей, диа­кри­ев, и не чув­ст­во­ва­ли осо­бен­ной нена­ви­сти к эвпат­ридам, но в то же вре­мя у них не было и бес­силь­ной покор­но­сти педи­е­ев; они тре­бо­ва­ли боль­шей устой­чи­во­сти в сво­ем поло­же­нии и боль­шей обес­пе­чен­но­сти в пра­вах.

И Солон удо­вле­тво­рил их тре­бо­ва­ни­ям, насколь­ко это пред­став­ля­лось в то вре­мя воз­мож­ным. Есть одна часть тво­ре­ний это­го зако­но­да­те­ля, кото­рая извест­на нам очень мало из древ­них писа­те­лей, но часть эта, как кажет­ся, была самою глав­ною. До Соло­на боль­шая часть жите­лей Атти­ки вла­де­ла зем­лею вре­мен­но, обла­да­ние это было слу­чай­но, непроч­но, и зем­леде­лец мог даже попасть в лич­ное раб­ство. После него этот мно­го­чис­лен­ный класс людей исче­за­ет, мы не видим более ни вре­мен­ных вла­дель­цев, обя­зан­ных пла­тить оброк, ни «зем­ли-рабы­ни», и пра­во соб­ст­вен­но­сти явля­ет­ся для всех доступ­ным. В этом есть гро­мад­ная пере­ме­на, и твор­цом ее мог быть толь­ко Солон.

Прав­да, если мы будем при­дер­жи­вать­ся слов Плу­тар­ха, то все дело Соло­на, ока­жет­ся, состо­я­ло в том, что он смяг­чил зако­ны о дол­гах, отнял с это­го вре­ме­ни у креди­то­ра власть обра­щать в раб­ство несо­сто­я­тель­но­го долж­ни­ка. Но нуж­но вни­ма­тель­но при­смот­реть­ся к тому, что гово­рит нам писа­тель, жив­ший зна­чи­тель­но позд­нее этой эпо­хи, о с.303 тех дол­гах, кото­рые так вол­но­ва­ли афин­скую граж­дан­скую общи­ну, а так­же и дру­гие граж­дан­ские общи­ны Гре­ции и Ита­лии. Труд­но пове­рить, чтобы во вре­мя, пред­ше­ст­во­вав­шее Соло­ну, было уже такое обшир­ное денеж­ное обра­ще­ние, что мог­ло бы ока­зать­ся уже мно­го и долж­ни­ков и заи­мо­дав­цев. Не будем судить об этих вре­ме­нах по той эпо­хе, кото­рая сле­до­ва­ла за ними. Во вре­ме­на до Соло­на тор­гов­ля была раз­ви­та мало, дол­го­вые обя­за­тель­ства были неиз­вест­ны, и зай­мы долж­ны были про­ис­хо­дить доволь­но ред­ко. Под какой залог мог зани­мать чело­век, не вла­де­ю­щий ничем? Ни в каком обще­стве не суще­ст­ву­ет обы­чая давать в долг тем, у кого ниче­го нет. Прав­да, гово­рят, осно­вы­ва­ясь боль­ше на сло­вах пере­вод­чи­ков Плу­тар­ха, чем на самом Плу­тар­хе, что долж­ник закла­ды­вал свою зем­лю. Но, допу­стив даже, что зем­ля эта была его соб­ст­вен­но­стью, он все же не мог бы зало­жить ее, пото­му что в те вре­ме­на залог недви­жи­мо­го иму­ще­ства не был еще изве­стен, и, кро­ме того, он про­ти­во­ре­чил самой при­ро­де пра­ва соб­ст­вен­но­сти. В долж­ни­ках, о кото­рых гово­рит нам Плу­тарх, надо видеть преж­них слуг или кли­ен­тов, в их дол­гах — те годо­вые обро­ки, пода­ти, кото­рые они обя­за­ны были упла­чи­вать сво­им преж­ним гос­по­дам; а в слу­чае, если они их не упла­чи­ва­ли, то сно­ва попа­да­ли в преж­нее состо­я­ние кли­ент­ства; вот как надо пони­мать то раб­ство, о кото­ром гово­рит Плу­тарх.

Солон, быть может, уни­что­жил эти пода­ти или пони­зил их раз­ме­ры настоль­ко, что выкуп зем­ли сде­лал­ся вполне лег­ким; кро­ме того, он доба­вил, что на буду­щее вре­мя неупла­та обро­ка не вле­чет за собою раб­ства долж­ни­ка.

Он сде­лал еще боль­ше. До него древ­ние кли­ен­ты, став­шие вла­дель­ца­ми зем­ли, все-таки не мог­ли сде­лать­ся ее пол­ны­ми соб­ст­вен­ни­ка­ми, так как на их поле про­дол­жал воз­вы­шать­ся свя­щен­ный и непри­кос­но­вен­ный меже­вой знак преж­не­го патро­на. И для того, чтобы осво­бо­дить вполне зем­лю и зем­ледель­ца, надо было уни­что­жить этот знак. Солон нис­про­верг его. У нас есть свиде­тель­ство об этой вели­кой с.304 рефор­ме в несколь­ких сти­хах само­го Соло­на: «Это было дело неждан­ное; я испол­нил его с помо­щью богов, — гово­рит он, — при­зы­ваю в свиде­тель­ни­цы это­го боги­ню-мать, чер­ную Зем­лю, из кото­рой я во мно­гих местах вырвал меже­вые зна­ки, ту Зем­лю, кото­рая была рабы­ней, а теперь ста­ла сво­бод­на». Делая это, Солон про­из­вел круп­ный пере­во­рот. Он устра­нил древ­нюю рели­гию соб­ст­вен­но­сти, кото­рая во имя недвиж­но­го бога Тер­ма удер­жи­ва­ла зем­лю в руках немно­гих лиц. Он вырвал зем­лю из рук рели­гии, чтобы пере­дать ее в руки труда. Вме­сте с уни­что­же­ни­ем вла­сти эвпат­рида на зем­лю он уни­что­жил так­же его власть над чело­ве­ком, и Солон мог ска­зать в сво­их, соб­ст­вен­ных сти­хах: «Я сде­лал сво­бод­ны­ми тех, кто тер­пел жесто­кое раб­ство на этой зем­ле, кто тре­пе­тал перед гос­по­ди­ном».

Это и было, по всей веро­ят­но­сти, то осво­бож­де­ние, кото­рое совре­мен­ни­ки Соло­на назва­ли σει­σαχ­θεία (свер­же­ние бре­ме­ни). После­дую­щие поко­ле­ния, при­вык­шие уже к сво­бо­де, не хоте­ли или не мог­ли верить, что их отцы были кре­пост­ны­ми; они объ­яс­ня­ли это сло­во так, буд­то оно зна­чи­ло толь­ко уни­что­же­ние дол­гов, но в сло­ве этом кро­ет­ся смысл, ука­зы­ваю­щий на важ­ный пере­во­рот. При­ба­вим сюда еще одну фра­зу Ари­сто­те­ля, кото­рый, не сооб­щая подроб­но­стей о деле Соло­на, гово­рит про­сто: «Он уни­что­жил раб­ство наро­да».

Борь­ба меж­ду кли­ен­та­ми и патро­на­ми напол­ни­ла так­же длин­ный пери­од рим­ской исто­рии. Тит Ливий, прав­да, ниче­го об ней не гово­рит, пото­му что он не име­ет при­выч­ки наблюдать в подроб­но­стях изме­не­ния учреж­де­ний; к тому же лето­пи­си жре­цов и ана­ло­гич­ные доку­мен­ты, откуда чер­па­ли свои сведе­ния древ­ние исто­ри­ки, на кото­рых осно­вы­вал­ся и Тит Ливий, не сооб­ща­ют ниче­го об этой домаш­ней семей­ной борь­бе.

Одно, по край­ней мере, досто­вер­но извест­но: при нача­ле с.305 Рима суще­ст­во­ва­ли кли­ен­ты; у нас есть совер­шен­но точ­ное свиде­тель­ство о той зави­си­мо­сти, в кото­рой их дер­жа­ли пат­ри­ции; если же мы ста­нем искать тех же самых кли­ен­тов несколь­ко веков спу­стя, то мы их более не най­дем. Имя про­дол­жа­ет еще суще­ст­во­вать, но самая кли­ен­те­ла уже исчез­ла, и нет двух вещей более раз­лич­ных меж­ду собою, чем кли­ен­ты пер­во­быт­ной эпо­хи и те пле­беи вре­мен Цице­ро­на, кото­рые назы­ва­ли себя кли­ен­та­ми бога­чей для того, чтобы иметь пра­во на подач­ки от них.

Гораздо более под­хо­дит к древ­не­му кли­ен­ту отпу­щен­ник. В кон­це рес­пуб­ли­ки, как и в пер­вые вре­ме­на суще­ст­во­ва­ния Рима, чело­век, выхо­дя из раб­ства, не делал­ся сей­час же непо­сред­ст­вен­но сво­бод­ным и граж­да­ни­ном, он оста­вал­ся еще в под­чи­не­нии у гос­по­ди­на. Неко­гда его зва­ли кли­ен­том, теперь его ста­ли звать отпу­щен­ни­ком; изме­ни­лось толь­ко назва­ние. Что же каса­ет­ся гос­по­ди­на, то имя его не изме­ни­лось; как преж­де его зва­ли патро­ном, так про­дол­жа­ли звать и теперь.

Отпу­щен­ник, как неко­гда кли­ент, оста­ет­ся при­креп­лен­ным к семье; он носит ее имя так же, как носил его преж­де кли­ент. Он в зави­си­мо­сти от сво­его патро­на, он обя­зан ока­зы­вать ему не толь­ко при­зна­тель­ность, но и нести насто­я­щую служ­бу, раз­ме­ры кото­рой опре­де­ля­ет един­ст­вен­но сам гос­по­дин. Патрон име­ет пра­во суда над сво­им отпу­щен­ни­ком, как он имел его рань­ше над сво­им кли­ен­том; за небла­го­дар­ность, являв­шу­ю­ся пре­ступ­ле­ни­ем, он мог обра­тить его сно­ва в раб­ство. Отпу­щен­ник напо­ми­нал собою вполне древ­не­го кли­ен­та. Меж­ду ними одна толь­ко раз­ни­ца: преж­няя кли­ен­те­ла была наслед­ст­вен­ной от отца к сыну, теперь же зави­си­мость отпу­щен­ни­ка пре­кра­ща­лась во вто­ром или, самое боль­шее, в третьем поко­ле­нии. Кли­ен­те­ла, таким обра­зом, еще не исчез­ла, она захва­ты­ва­ет чело­ве­ка в ту мину­ту, когда он осво­бож­да­ет­ся от раб­ства, но толь­ко кли­ен­те­ла эта более не наслед­ст­вен­на. Это одно уже явля­ет­ся весь­ма зна­чи­тель­ной пере­ме­ной; нель­зя толь­ко ска­зать, в какую эпо­ху она совер­ши­лась.

с.306 Мы можем лег­ко раз­ли­чить те смяг­че­ния, кото­рые вво­ди­лись посте­пен­но в поло­же­ние кли­ен­тов, и тот путь, каким они дошли до пра­ва соб­ст­вен­но­сти. Вна­ча­ле гла­ва рода отво­дил кли­ен­ту уча­сток зем­ли для обра­бот­ки. Кли­ент ско­ро сде­лал­ся пожиз­нен­ным вла­дель­цем это­го участ­ка, при усло­вии, что он дол­жен был участ­во­вать во всех рас­хо­дах, кото­рые пада­ли на его преж­не­го гос­по­ди­на. Тяж­кие поста­нов­ле­ния древ­не­го зако­на, кото­рый обя­зы­вал кли­ен­та пла­тить выкуп за патро­на, давать при­да­ное его доче­ри или же упла­чи­вать нало­жен­ные на него судом штра­фы, дока­зы­ва­ют, по мень­шей мере, что в те вре­ме­на, когда был издан этот закон, кли­ен­ты обла­да­ли уже соб­ст­вен­ным иму­ще­ст­вом. Затем кли­ент дела­ет еще шаг впе­ред: он полу­ча­ет пра­во пере­дать все по смер­ти сво­е­му сыну; прав­да, в слу­чае неиме­ния сына его иму­ще­ство пере­хо­дит еще к патро­ну; но вот и даль­ней­ший про­гресс: кли­ент, не име­ю­щий сына, полу­ча­ет пра­во делать духов­ное заве­ща­ние. Здесь обы­чай колеб­лет­ся и меня­ет­ся; ино­гда патрон берет себе поло­ви­ну иму­ще­ства, ино­гда воля заве­ща­те­ля испол­ня­ет­ся все­це­ло: во вся­ком слу­чае заве­ща­ние все­гда име­ет силу. Таким обра­зом, кли­ент, если и не может назвать себя еще соб­ст­вен­ни­ком, все же обла­да­ет, по край­ней мере, пра­вом поль­зо­ва­ния, настоль­ко широ­ким, насколь­ко это воз­мож­но.

Конеч­но, это еще не есть пол­ное осво­бож­де­ние. Но ника­кой доку­мент не дает нам воз­мож­но­сти уста­но­вить точ­но эпо­ху, когда кли­ен­ты окон­ча­тель­но отде­ли­лись от пат­ри­ци­ан­ских семей. У Тита Ливия мы нахо­дим неко­то­рые места, ука­зы­ваю­щие, если мы будем пони­мать их бук­валь­но, что кли­ен­ты, начи­ная уже с пер­вых вре­мен рес­пуб­ли­ки, име­ли пра­ва граж­дан­ства. Очень веро­ят­но, что они полу­чи­ли эти пра­ва уже во вре­ме­на царя Сер­вия Тул­лия; быть может, они пода­ва­ли уже свои голо­са в кури­аль­ных коми­ци­ях с само­го нача­ла Рима; но из это­го все же нель­зя заклю­чить, что они осво­бо­ди­лись с тех самых пор, так как воз­мож­но, что пат­ри­ции нашли выгод­ным для себя дать кли­ен­там поли­ти­че­ские пра­ва и пре­до­ста­вить им голо­со­ва­ние в с.307 коми­ци­ях, не согла­сив­шись все же дать им одно­вре­мен­но с тем и граж­дан­ские пра­ва, т. е. осво­бо­дить их от сво­ей вла­сти.

В Риме, по-види­мо­му, не было тако­го пере­во­рота, кото­рый бы сра­зу осво­бо­дил кли­ен­тов, как это про­изо­шло в Афи­нах. Пере­во­рот этот совер­шал­ся очень мед­лен­но и почти неза­мет­но, и ни один опре­де­лен­ный закон ни разу не освя­тил его собою. Узы кли­ен­те­лы осла­бе­ва­ли посте­пен­но, мало-пома­лу, и кли­ент нечув­ст­ви­тель­но отда­лял­ся от сво­его патро­на.

Царь Сер­вий про­из­вел круп­ную рефор­му в поль­зу кли­ен­тов: он изме­нил орга­ни­за­цию вой­ска. До него вой­ско в похо­де дели­лось на три­бы, курии, роды; это было пат­ри­ци­ан­ское деле­ние: каж­дый родо­на­чаль­ник пред­во­ди­тель­ст­во­вал сво­и­ми кли­ен­та­ми. Сер­вий разде­лил вой­ско на цен­ту­рии, и каж­дый зани­мал в них место по сво­е­му иму­ще­ст­вен­но­му поло­же­нию. В резуль­та­те это­го кли­ент не шел более бок о бок со сво­им патро­ном; послед­ний не был для него вождем во вре­мя сра­же­ния, и кли­ент при­вык к неза­ви­си­мо­сти.

Эта пере­ме­на пове­ла за собою дру­гую, в самом строе коми­ций. Рань­ше собра­ние дели­лось на курии и роды, и кли­ент пода­вал голос в при­сут­ст­вии и под над­зо­ром сво­его гос­по­ди­на. Теперь же в коми­ци­ях, как и в вой­сках, было уста­нов­ле­но деле­ние на цен­ту­рии, и кли­ент не нахо­дил­ся более в одной груп­пе со сво­им патро­ном. Древ­ний закон при­ка­зы­вал ему, прав­да, голо­со­вать оди­на­ко­во со сво­им патро­ном, но как было про­ве­рить, за что он голо­со­вал?

Отде­лить кли­ен­та от патро­на в наи­бо­лее важ­ные мину­ты жиз­ни, в те мину­ты, когда шла борь­ба, когда они оба пода­ва­ли свои голо­са за то или дру­гое ее реше­ние, — зна­чи­ло очень мно­го. Власть пат­ри­ци­ев ока­за­лась силь­но умень­шен­ной, а то, что от нее оста­ва­лось у них, начи­на­ло все более и более оспа­ри­вать­ся; как толь­ко кли­ент узнал, хотя немно­го, сво­бо­ду, он захо­тел полу­чить ее всю. Он начал стре­мить­ся уйти из рода и вой­ти в состав пле­бе­ев, кото­рые были с.308 совер­шен­но сво­бод­ны. И слу­ча­ев пред­став­ля­лось ему для того не мало. При царях он был уве­рен, что най­дет в них себе пособ­ни­ков, так как цари все­це­ло стре­ми­лись к тому, чтобы осла­бить роды; во вре­мя рес­пуб­ли­ки он нахо­дил себе покро­ви­те­лей в самих пле­бе­ях и их три­бу­нах. Очень мно­го кли­ен­тов осво­бо­ди­лось таким обра­зом, и род не мог захва­тить их сно­ва. В 472 г. до Р. Х. чис­ло кли­ен­тов было еще очень зна­чи­тель­но, так как пле­беи даже жало­ва­лись, что кли­ен­ты сво­и­ми голо­са­ми в цен­ту­ри­аль­ных коми­ци­ях дают реши­тель­ный пере­вес пат­ри­ци­ям. Око­ло того же вре­ме­ни, когда пле­беи отка­за­лись всту­пать в ряды вой­ска, пат­ри­ции име­ли воз­мож­ность сфор­ми­ро­вать вой­ско из сво­их кли­ен­тов. Тем не менее, кли­ен­ты эти не были, по-види­мо­му, доста­точ­но мно­го­чис­лен­ны, чтобы одни­ми сво­и­ми сила­ми возде­лы­вать зем­ли пат­ри­ци­ев, и тем при­хо­ди­лось заим­ст­во­вать рабо­чие руки из среды пле­бе­ев. Вполне веро­ят­но, что созда­ние долж­но­сти три­бу­на, обес­пе­чи­вая ушед­шим кли­ен­там покро­ви­тель­ство про­тив их преж­них патро­нов и делая в то же вре­мя поло­же­ние пле­бе­ев более проч­ным и завид­ным, уско­ри­ло про­цесс посте­пен­но­го дви­же­ния к осво­бож­де­нию. В 372 г. не суще­ст­во­ва­ло более кли­ен­тов, и Ман­лий мог ска­зать пле­бе­ям: «Сколь­ко было вас рань­ше кли­ен­та­ми вокруг каж­до­го патро­на, столь­ко ста­ло теперь про­тив­ни­ков про­тив одно­го обще­го вра­га». С тех пор мы не встре­ча­ем более в исто­рии Рима древ­них кли­ен­тов, наслед­ст­вен­но при­креп­лен­ных к роду. Пер­во­быт­ная кли­ен­те­ла усту­пи­ла место кли­ен­те­ле ново­го рода, доб­ро­воль­ным, почти фик­тив­ным узам, кото­рые не влек­ли за собою более тех же обя­за­тельств, что рань­ше. С тех пор мы уже более не видим в Риме трех клас­сов: пат­ри­ци­ев, кли­ен­тов и пле­бе­ев, оста­ют­ся толь­ко два из них; кли­ен­ты сли­лись вполне с пле­бе­я­ми.

Мар­цел­лы были, по-види­мо­му, имен­но такой отрас­лью, отде­лив­ше­ю­ся от рода Клав­ди­ев. Имя их было тоже Клав­дии, но так как они не были пат­ри­ци­я­ми, то, зна­чит, они мог­ли вхо­дить в состав рода толь­ко в каче­стве кли­ен­тов. Они с.309 очень рано осво­бо­ди­лись и раз­бо­га­те­ли; каки­ми сред­ства­ми, это нам неиз­вест­но, они достиг­ли сна­ча­ла пле­бей­ских долж­но­стей, а потом воз­вы­си­лись и до долж­но­стей граж­дан­ской общи­ны. В тече­ние несколь­ких веков род Клав­ди­ев, каза­лось, забыл свои ста­рин­ные пра­ва на них. Но в один пре­крас­ный день, одна­ко, во вре­ме­на Цице­ро­на, он неожи­дан­но о них вспом­нил. Один отпу­щен­ник или кли­ент Мар­цел­лов умер, оста­вив после себя наслед­ство, кото­рое, по зако­ну, долж­но было перей­ти к патро­ну. Клав­дии-пат­ри­ции утвер­жда­ли, что так как сами Мар­цел­лы кли­ен­ты, то они не мог­ли иметь сво­их кли­ен­тов, а пото­му как их отпу­щен­ни­ки, так и наслед­ство этих отпу­щен­ни­ков долж­но пере­хо­дить к гла­ве пат­ри­ци­ан­ско­го рода, кото­рый один имел пра­во патро­на­та. Этот судеб­ный про­цесс весь­ма уди­вил обще­ство и поста­вил в затруд­не­ние юри­стов; сам Цице­рон нахо­дит вопрос тем­ным. Четы­ре века назад вопрос этот не казал­ся бы тем­ным, и Клав­дии выиг­ра­ли бы свою тяж­бу. Но во вре­ме­на Цице­ро­на пра­во, на кото­ром они осно­вы­ва­ли свои при­тя­за­ния, было настоль­ко древне, что его уже поза­бы­ли, и суд нашел воз­мож­ным решить дело в поль­зу Мар­цел­лов. Древ­ней кли­ен­те­лы более не суще­ст­во­ва­ло.