Жизнь древнего Рима.

с.57

Лет 50 назад счи­та­лось, что пом­пей­ский дом дает вер­ное пред­став­ле­ние о доме боль­ших ита­лий­ских горо­дов, о рим­ском в первую оче­редь. От этой мыс­ли заста­ви­ли отка­зать­ся рас­коп­ки в Остии. Теперь извест­но, что было два типа ита­лий­ско­го дома: дом-особ­няк, do­mus, и хижи­на, ta­ber­na — жилье бед­ня­ка. И родо­слов­ная этих домов, и харак­тер их очень раз­лич­ны. Ита­лий­ский город­ской особ­няк, где живет чело­век знат­ный и состо­я­тель­ный, раз­вил­ся из дере­вен­ской усадь­бы про­сто­го пер­во­на­чаль­но­го типа, кото­рый в основ­ном сохра­нил­ся даже в позд­ней­ших vil­lae rus­ti­cae, рас­ко­пан­ных под Пом­пе­я­ми.

Эта дере­вен­ская усадь­ба пред­став­ля­ет собой пря­мо­уголь­ник, окру­жен­ный со всех сто­рон построй­ка­ми, кото­рые тес­но при­мы­ка­ют одна к дру­гой, обра­зуя вокруг дво­ра сплош­ную сте­ну, пре­рван­ную толь­ко там, где был вход и въезд. Это место, есте­ствен­но, долж­но нахо­дить­ся под осо­бым и посто­ян­ным над­зо­ром: на него пря­мо и смот­рит жилье, где все­гда есть кто-либо из хозя­ев, чаще все­го, конеч­но, заня­тая хло­пота­ми по дому хозяй­ка.

В каж­дом хозяй­стве есть вещи, кото­рые хоро­шо иметь под рука­ми, кото­рые не сто­ят того, чтобы их дер­жать под зам­ком, но за кото­ры­ми все же надо при­гляды­вать хозяй­ским гла­зом. В ста­ром дво­ре укра­ин­ско­го кре­стья­ни­на местом для таких вещей был трех­стен­ный, с чет­вер­той сто­ро­ны совер­шен­но откры­тый, сарай — поветь. У ита­лий­ско­го хозя­и­на таких пове­тей было две и устра­и­вал он их рядом с соб­ст­вен­ной гор­ни­цей, чтобы непо­вад­но было брать что не сле­ду­ет и кому не сле­ду­ет. Над все­ми стро­е­ни­я­ми — над жильем, над хле­ва­ми и сара­я­ми — шел, по обы­чаю южных с.58 стран, навес, опи­рав­ший­ся на стол­бы: этот при­ми­тив­ный пор­тик защи­щал и людей, и живот­ных, и самые сте­ны от непо­сред­ст­вен­но­го воздей­ст­вия дождя и солн­ца.

Сель­ский житель, пере­се­лив­шись в город, при­нес туда и при­выч­ную пла­ни­ров­ку жилья, но город предъ­явил ему и свои тре­бо­ва­ния. Он преж­де все­го был скуп на место; лепясь обыч­но на какой-нибудь воз­вы­шен­но­сти, сжа­тый тес­ным поя­сом стен, город берег каж­дый кло­чок зем­ли. Ново­му горо­жа­ни­ну при­хо­ди­лось счи­тать­ся с этой ску­по­стью: если он хотел сохра­нить в сво­ем новом оби­та­ли­ще хотя бы малень­кое про­стран­ство под цвет­ник — ита­лий­цу труд­но было жить без цве­тов и зеле­ни, — он дол­жен был эко­но­мить на жилой пло­ща­ди, и тут весь­ма кста­ти ока­за­лось то обсто­я­тель­ство, что боль­шой двор в горо­де вовсе не нужен; пре­вра­тить его в жилое поме­ще­ние было и разум­но, и прак­тич­но. Над дво­ром наве­ли кры­шу, в кото­рой оста­ви­ли боль­шой про­ем: вновь создан­ная ком­на­та (атрий) долж­на была оста­вать­ся для осталь­но­го жилья тем же, чем был для сель­ской усадь­бы двор — све­то­вым колод­цем. Ста­рая хозяй­ская гор­ни­ца ока­за­лась как бы сво­его рода глу­бо­кой нишей, смот­рев­шей на атрий: тут оста­лись хозяй­ское ложе — lec­tus ad­ver­sus («ложе про­тив две­рей»), назван­ное так по месту, где оно сто­я­ло, и ткац­кий ста­нок, кото­рый вско­ре, одна­ко, по недо­стат­ку све­та в этой ком­на­те, пере­дви­ну­ли подаль­ше в самый атрий. Рядом с обе­их сто­рон оста­лись откры­тые поме­ще­ния — преж­ние пове­ти, полу­чив­шие, а может быть, сохра­нив­шие ста­рое назва­ние «кры­льев» (alae), а за ними, по осталь­ным трем сто­ро­нам атрия, рас­по­ло­жи­лись, как было и рань­ше, ком­на­ты раз­но­го назна­че­ния¹.

Зна­ком­ство с Гре­ци­ей и ее куль­ту­рой име­ло глу­бо­чай­шее вли­я­ние на всю жизнь рим­лян. Ока­за­лось, что быть без­упреч­ным слу­гой государ­ства и пре­вос­ход­ным хозя­и­ном, умно и забот­ли­во при­умно­жаю­щим свои сред­ства, мало: надо еще читать фило­со­фов, инте­ре­со­вать­ся вопро­са­ми нау­ки и лите­ра­ту­ры и обсуж­дать их в кру­гу семьи и дру­зей в часы досу­га. Доста­точ­но взгля­нуть на ста­рый ита­лий­ский дом, чтобы увидеть, как мало он при­спо­соб­лен для этой лич­ной и домаш­ней жиз­ни: он весь, если мож­но так выра­зить­ся, на людях. Если его хозя­ин зани­ма­ет вид­ное место, если он маги­ст­рат или про­сто дело­вой чело­век, то он будет целый день на виду и в люд­ской суто­ло­ке. Ни ему, ни его домаш­ним с.59 негде скрыть­ся в сво­ем доме, некуда спря­тать­ся от гула голо­сов и шар­ка­нья подошв. И когда в созна­нии вла­дель­ца это­го дома проч­но уко­ре­ня­ет­ся убеж­де­ние в том, что он име­ет пра­во на жизнь для себя, он сра­зу же берет­ся за пере­дел­ку сво­его жили­ща.

Сло­во «пере­дел­ка», прав­да, в дан­ном слу­чае не совсем под­хо­дит; ста­рый дом оста­ет­ся в пол­ной непри­кос­но­вен­но­сти, к нему толь­ко при­бав­ля­ет­ся новая поло­ви­на, заим­ст­во­ван­ная у элли­ни­сти­че­ско­го дома: ком­на­ты этой поло­ви­ны выхо­дят в пор­ти­ки, кото­рые с двух или с трех сто­рон окру­жа­ют садик, обя­за­тель­но с фон­та­ном и со мно­же­ст­вом цве­тов. Здесь сре­дото­чие домаш­ней, семей­ной жиз­ни; здесь обыч­но про­во­дят вре­мя жен­щи­ны; сюда допус­ка­ют­ся толь­ко самые близ­кие дру­зья, и хозя­ин, покон­чив со все­ми офи­ци­аль­ны­ми обя­зан­но­стя­ми и дела­ми, пре­да­ет­ся здесь тому дея­тель­но­му досу­гу (oti­um), кото­рым так доро­жи­ли рим­ляне и кото­рый они так уме­ли ценить.

Оста­но­вим­ся немно­го на исто­рии отдель­ных ком­нат.

В дере­вен­ском дво­ре долж­на быть обя­за­тель­но вода: источ­ник, коло­дезь, цистер­на с дож­де­вой водой; поить скот, мыть­ся, гото­вить пищу — для всех пер­во­сте­пен­ных надоб­но­стей, житей­ских и хозяй­ских, ее нуж­но иметь тут же под рукой. В теп­лое вре­мя года (оно про­дол­жа­ет­ся в Ита­лии дол­го) пищу гото­ви­ли во дво­ре, где побли­зо­сти от воды скла­ды­ва­ли очаг или ста­ви­ли пере­нос­ную жаров­ню. Око­ло оча­га ско­ла­чи­ва­ли стол, на кото­ром лежа­ли про­дук­ты, сто­я­ла посуда и за кото­рым, по всей веро­ят­но­сти, и обеда­ли.

Атрий, пря­мой наслед­ник дво­ра, в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни сохра­нял все это обо­рудо­ва­ние. Под про­емом в кры­ше (он назы­вал­ся ком­плю­ви­ем) устро­ен был неглу­бо­кий водо­ем (имплю­вий), куда с четы­рех обра­щен­ных внутрь ска­тов про­ема сбе­га­ла дож­де­вая вода. Ею очень доро­жи­ли: вспом­ним, что водо­про­во­дов еще не было, копать колод­цы было делом труд­ным, ходить к реке или источ­ни­ку не все­гда было лег­ко и удоб­но. Дож­де­вая вода сама дава­лась в руки, сле­до­ва­ло толь­ко собрать и сбе­речь эту дра­го­цен­ную вла­гу². Из имплю­вия вода по тру­бам посту­па­ла в цистер­ну, устро­ен­ную под полом; ее чер­па­ли оттуда через отвер­стие, кото­рое обде­лы­ва­ли в виде невы­со­ко­го круг­ло­го коло­д­ца. Имел­ся еще сток: через него спус­ка­ли на ули­цу гряз­ную и засто­яв­шу­ю­ся воду. За имплю­ви­ем, несколь­ко поодаль, скла­ды­ва­ли очаг с таким рас­че­том, чтобы огонь не зали­ва­ло дож­де­вой водой, а дым с.60 вытя­ги­ва­ло нару­жу. И стол, кото­рый мы уже виде­ли во дво­ре, остал­ся и в атрии.

Атрий — тоже по наслед­ству ста­ро­го дво­ра — неиз­мен­но удер­жи­вал преж­ний боль­шой раз­мер. В «ита­лий­ской» поло­вине дома это самая боль­шая ком­на­та, кото­рая в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни оста­ва­лась местом, куда схо­ди­лась вся семья обедать, зани­мать­ся домаш­ней работой, посидеть на досу­ге; здесь при­но­си­ли жерт­ву Ларам, здесь дер­жа­ли ящик с день­га­ми. Ткац­кий ста­нок сто­ял в атрии в ста­ро­за­вет­ных семьях до кон­ца рес­пуб­ли­ки³. Если дом был вооб­ще цар­ст­вом хозяй­ки, то атрий стал тем местом, откуда она им пра­ви­ла, за всем следя, ниче­го не упус­кая из виду, соби­рая вокруг всю семью. Здесь она работа­ла вме­сте со сво­и­ми дочерь­ми и слу­жан­ка­ми, зани­ма­ясь пря­жей, тка­ньем и про­чим жен­ским руко­де­ли­ем. Здесь заста­ли за вере­те­ном Лукре­цию ее муж и его дру­зья, неожи­дан­но при­ска­кав­шие в Рим из-под оса­жден­ной Ардеи, чтоб про­ве­рить, чем в их отсут­ст­вие зани­ма­ют­ся их жены. Образ хозяй­ки, кото­рая у оча­га вме­сте со сво­и­ми помощ­ни­ца­ми «заня­та шер­стью», навсе­гда остал­ся в серд­це ита­лий­ца как сим­вол домаш­не­го мира, доволь­ства и уюта.

Вре­мя шло, меня­лись нра­вы, изме­нил­ся весь облик дома и назна­че­ние его отдель­ных частей. Ни одной ком­на­ты эти изме­не­ния не кос­ну­лись так силь­но, как атрия. Когда к дому при­стро­и­ли пери­стиль, а по сто­ро­нам его воз­ник ряд ком­нат, жизнь семьи сосре­дото­чи­лась в этой поло­вине. Для при­готов­ле­ния пищи отве­ли осо­бое место — кух­ню, туда пере­нес­ли очаг, и часто там же устра­и­ва­ли нишу для Ларов. Ткац­кий ста­нок совсем убра­ли: «заня­тие шер­стью» пере­ста­ло быть обя­за­тель­ным для хозяй­ки. Атрий уже в I в. до н. э. пре­вра­тил­ся в самую парад­ную и офи­ци­аль­ную ком­на­ту. Раз­ме­ры атрия ино­гда уве­ли­чи­ва­ют настоль­ко, что для под­держ­ки кры­ши ста­вят колон­ны, или четы­ре, по одной в каж­дом углу ком­плю­вия (at­rium tet­ras­ty­lum — «четы­рех­ко­лон­ный атрий»), или даже боль­ше: в доме Эпидия Руфа в Пом­пе­ях сто­я­ло 16 колонн. Такие мно­го­ко­лон­ные атрии назы­ва­лись поче­му-то «коринф­ски­ми». Атрии, в кото­рых раз­ме­ры ком­плю­вия очень сокра­ща­ли, пре­вра­щая его ино­гда в узкую щель и делая кры­шу так, чтобы дож­де­вая вода сте­ка­ла с нее нару­жу, назы­ва­лись at­ria displu­via­ta.

В атрии при­ни­ма­ют тех посе­ти­те­лей, кото­рых не хотят вве­сти с.61 в круг сво­ей семьи; тут ведут дело­вые раз­го­во­ры и бесе­ду­ют по обя­зан­но­сти. Здесь соби­ра­ют­ся кли­ен­ты, кото­рым поло­же­но каж­дое утро являть­ся к патро­ну, чтобы засвиде­тель­ст­во­вать ему свое почте­ние. Эпи­те­ты «гор­дый», «над­мен­ный» ста­но­вят­ся теперь обыч­ны­ми для атрия. От обста­нов­ки ста­ро­го атрия остал­ся толь­ко денеж­ный ящик, и еще дол­гое вре­мя здесь сто­ял стол, име­но­вав­ший­ся кар­ти­бу­лом, — Варрон в дет­стве пом­нил его во мно­гих рим­ских домах.

Глу­бо­кая ниша в атрии, заме­нив­шая хозяй­скую спаль­ню, счи­та­ясь частью атрия, дол­гое вре­мя не име­ла осо­бо­го назва­ния. С тече­ни­ем вре­ме­ни хозя­е­ва пере­бра­лись из этой ниши в отдель­ные спаль­ни; ниша полу­чи­ла назва­ние таб­ли­на (tab­li­num) и пре­вра­ти­лась в кабинет хозя­и­на, где он хра­нил дело­вые бума­ги, семей­ный архив, офи­ци­аль­ные доку­мен­ты⁴. Память о том, что когда-то это была ком­на­та, откуда хозяй­ка дер­жа­ла под наблюде­ни­ем весь дом, проч­но сохра­ни­лась: в таб­лине, как пра­ви­ло, нет две­рей: его отде­ля­ет от атрия либо зана­вес­ка, кото­рую мож­но задер­ги­вать и отдер­ги­вать, либо низень­кий пара­пет.

До какой сте­пе­ни ита­лий­ский дом берег наслед­ство дере­вен­ско­го дво­ра, об этом осо­бен­но ясно свиде­тель­ст­ву­ют «кры­лья» — быв­шие пове­ти, очень удоб­ные в оби­хо­де дере­вен­ско­го хозяй­ства, ник­чем­ные в город­ском быту и тем не менее сохра­ня­е­мые. В ари­сто­кра­ти­че­ских рим­ских домах здесь ста­ви­ли изо­бра­же­ния пред­ков, но если изо­бра­же­ний не было, то хозя­е­ва реши­тель­но не зна­ли, что делать с эти­ми откры­ты­ми ком­на­та­ми. В Пом­пе­ях сюда ино­гда ста­вят шкаф, ино­гда пре­вра­ща­ют «кры­ло» в кла­до­вуш­ку, вде­лы­вая пол­ки в сте­ны, ино­гда устра­и­ва­ют здесь часо­вен­ку для Ларов, ино­гда про­бу­ют занять под спаль­ню или сто­ло­вую, но две­рей почти нико­гда не ста­вят.

Люби­мой частью дома, после того как он «удво­ил­ся», стал пери­стиль — внут­рен­ний двор вытя­ну­той пря­мо­уголь­ной фор­мы (Вит­ру­вий счи­тал, что дли­на пери­сти­ля долж­на быть на одну треть боль­ше его шири­ны). Вокруг него с трех, ино­гда с двух сто­рон шла кры­тая колон­на­да. Про­стран­ство, оста­вав­ше­е­ся откры­тым, было пре­вра­ще­но в садик и цвет­ник, кото­рые и в Пом­пе­ях, и, конеч­но, в дру­гих ита­лий­ских город­ках были радо­стью и гор­до­стью их хозя­ев. О пери­сти­лях про­вин­ци­аль­ных (в нашем смыс­ле) горо­дов мы можем судить по тому, что рас­ска­зы­ва­ют с.62 Пом­пеи. Рас­кра­шен­ные или покры­тые шту­ка­тур­кой под мра­мор колон­ны, фон­та­ны, ниши, выло­жен­ные моза­и­кой или рако­ви­на­ми, мра­мор­ные, брон­зо­вые и терра­ко­то­вые ста­ту­эт­ки — все это укра­ша­ло малень­кий бла­го­ухан­ный садик, куда не про­ни­кал нескром­ный взгляд непро­ше­но­го посе­ти­те­ля и где хозя­ин чув­ст­во­вал себя по-насто­я­ще­му дома; неда­ром же Ларов так часто поме­ща­ли в пери­сти­ле. Ита­ли­ец очень любил цве­ты, и в жиз­ни древ­них они игра­ли роль гораздо более зна­чи­тель­ную, чем у нас; без вен­ков, цве­тов и гир­лянд не обхо­дил­ся ни один язы­че­ский празд­ник, обще­ст­вен­ный или семей­ный. Цве­ты сажа­ли в клум­бах, в ящи­ках и горш­ках; ино­гда ввер­ху низень­кой балю­ст­ра­ды, соеди­няв­шей колон­ны пери­сти­ля, про­де­лы­ва­ли широ­кое углуб­ле­ние, кото­рое засы­па­ли зем­лей: полу­ча­лась узень­кая грядоч­ка для цве­тов. Мы зна­ем, что из деко­ра­тив­ных рас­те­ний в Пом­пе­ях сажа­ли «мяг­кий аканф», алое, плющ, тама­риск, мирт, трост­ник и папи­рус, а из цве­тов сея­ли мар­га­рит­ки, крас­ный поле­вой мак, а так­же снотвор­ный, про­стой и мах­ро­вый; сажа­ли лилии, шпаж­ник, нар­цис­сы, ири­сы, што­кро­зы и так назы­вае­мые «дамас­ские розы». Веро­ят­но, этот ассор­ти­мент был наи­бо­лее при­ня­тым в Сред­ней и Южной Ита­лии.

Самым пре­крас­ным в при­ро­де для антич­но­го чело­ве­ка было соеди­не­ние воды и зеле­ни: без этих двух эле­мен­тов не обхо­дит­ся ни лите­ра­тур­ный, ни живо­пис­ный пей­заж. Без воды пери­стиль немыс­лим: она бьет фон­та­на­ми, течет в кана­лах, кас­ка­дом ска­ты­ва­ет­ся с лест­ни­чек, нароч­но устро­ен­ных для малень­ких искус­ст­вен­ных водо­па­дов. Дела­ют несколь­ко фон­та­нов, при­чем очень часто водо­про­вод­ные тру­бы скры­ва­ют в ста­ту­ях. Пре­вос­ход­но вос­ста­нов­лен­ный пери­стиль в доме Вет­ти­ев дает хоро­шее пред­став­ле­ние о том, чем были пери­сти­ли у более или менее бога­то­го оби­та­те­ля тех неболь­ших город­ков, кото­рых в Ита­лии было мно­го.

План город­ско­го ита­лий­ско­го особ­ня­ка, «дома с атри­ем», пре­вос­ход­но сохра­нил­ся в одном из древ­ней­ших пом­пей­ских домов, так назы­вае­мом Доме Хирур­га, постро­ен­ном око­ло 400 г. до н. э. По обе сто­ро­ны узко­го коридо­ра нахо­дят­ся две лав­ки или мастер­ские; тут они свя­за­ны с жильем хозя­и­на, но могут быть и совер­шен­но само­сто­я­тель­ны­ми поме­ще­ни­я­ми, кото­рые откры­ва­лись толь­ко на ули­цу. Коридор ведет в атрий, посредине кото­ро­го нахо­дит­ся имплю­вий; на атрий откры­ты четы­ре ком­на­ты, по две с с.63 каж­дой сто­ро­ны. За ними «кры­лья». На одной оси с атри­ем нахо­дил­ся таб­лин, по сто­ро­нам его — две ком­на­ты. Мы видим, что в особ­ня­ке ком­на­ты рас­по­ла­га­ют­ся вокруг атрия, а позд­нее еще и вокруг пери­сти­ля; ино­гда их мно­го, но, кро­ме парад­ных зал, ком­на­ты эти неве­ли­ки: для спа­лен, напри­мер, 9 м² — обыч­ная нор­ма.

Пом­пеи и Гер­ку­ла­нум дают наи­бо­лее яркое пред­став­ле­ние о домах-особ­ня­ках: по их раз­ва­ли­нам и пла­нам мы можем судить о жилье состо­я­тель­но­го чело­ве­ка в про­вин­ци­аль­ных горо­дах Ита­лии. Что каса­ет­ся Рима, то пере­строй­ки, пожа­ры, вся­че­ские ката­стро­фы, а глав­ное, непре­рыв­но про­дол­жав­ша­я­ся жизнь горо­да до такой сте­пе­ни иска­зи­ли, а то и стер­ли следы ста­рых особ­ня­ков, что до нас дошли толь­ко «обрыв­ки», ино­гда, прав­да, доволь­но крас­но­ре­чи­вые. Хоро­шо сохра­нил­ся так назы­вае­мый Дом Ливии на Пала­тине, выстро­ен­ный в самом кон­це I в. до н. э. и бла­го­го­вей­но сохра­ня­е­мый и в позд­ней­шее вре­мя. Это клас­си­че­ский обра­зец рим­ско­го особ­ня­ка нача­ла импе­рии: атрий (13×10 м), на кото­рый выхо­дят таб­лин (7×4 м) и два «кры­ла» (7×3 м каж­дое); спра­ва от атрия — три­кли­ний (8×4 м). За этой офи­ци­аль­ной частью дома идет «семей­ная» поло­ви­на, наглу­хо отде­лен­ная от пер­вой; чтобы попасть туда, надо было прой­ти по коридо­ру, кото­рый шел меж­ду три­кли­ни­ем и пра­вым «кры­лом». В этой поло­вине вокруг пря­мо­уголь­но­го пери­сти­ля рас­по­ло­же­но было 12 ком­нат (самая боль­шая из них 16 м²). Весь дом зани­мал пло­щадь 850 м². Ряд дру­гих извест­ных нам рим­ских особ­ня­ков пред­став­лен бук­валь­но клоч­ка­ми боль­ших или мень­ших раз­ме­ров: от одно­го сохра­нил­ся пери­стиль с колон­на­ми серо­го мра­мо­ра и коридо­ры, от дру­го­го — одна при­хо­жая, от третье­го — ком­на­та с коро­бо­вым сво­дом. Остат­ки ста­рин­но­го пла­на дают нам, одна­ко, воз­мож­ность судить о раз­ме­рах этих особ­ня­ков: одни из них зани­ма­ют пло­щадь око­ло 400 м², дру­гие — 700 или око­ло 900 м², но есть и такие, кото­рые рас­ки­ну­лись на 1500 м², а то и боль­ше. В один из таких особ­ня­ков Мар­ци­ал посы­лал с утрен­ним при­ве­том вме­сто себя свою кни­гу (I. 70): «Сту­пай… в пре­крас­ный дом Про­ку­ла… тебе надо вой­ти в атрий высо­ко­го особ­ня­ка… не бой­ся пере­сту­пить порог это­го рос­кош­но­го и гор­до­го жили­ща». На окра­и­нах горо­да эти «гор­дые жили­ща» захва­ты­ва­ют боль­шие про­стран­ства. Ведий Пол­ли­он, сын отпу­щен­ни­ка, тот самый, кото­рый бро­сал в пруд к муре­нам про­ви­нив­ших­ся рабов, заве­щал Авгу­сту свой особ­няк на с.64 Эскви­лине; импе­ра­тор велел сне­сти его и постро­ил на этом месте пор­тик, кото­рый назвал име­нем сво­ей жены Ливии. Уцелев­ший план это­го пор­ти­ка поз­во­лил вычис­лить пло­щадь, кото­рую зани­мал особ­няк Ведия: это 11500 м², т. е. в 14 раз боль­ше, чем дом Ливии. Объ­яс­няя Спар­су, поче­му он так часто уез­жа­ет в свою малень­кую вил­лу под Римом («в Риме бед­ня­ку невоз­мож­но ни думать, ни спать»), Мар­ци­ал пишет: «Ты, Спарс, это­го не зна­ешь и не можешь знать, наслаж­да­ясь жиз­нью во двор­це, плос­кая кры­ша кото­ро­го выше окру­жаю­щих хол­мов. У тебя в Риме дерев­ня, живет в Риме твой вино­гра­дарь, и на Фалерн­ской горе уро­жай вино­гра­да не быва­ет боль­ше. Ты можешь про­ка­тить­ся на лоша­дях по сво­ей усадь­бе. Ты спишь в глу­бине сво­его жилья; ничья бол­тов­ня не нару­ша­ет тво­е­го покоя; ты про­буж­да­ешь­ся от днев­но­го све­та тогда, когда поже­ла­ешь его впу­стить» (XII. 57). Сене­ка поми­на­ет дома, кото­рые «зани­ма­ют про­стран­ство, пре­вос­хо­дя­щее пло­щадь боль­ших горо­дов» (de ben. VII. 10. 5).

Таких рос­кош­ных особ­ня­ков было, конеч­но, в Риме мало, но и вооб­ще особ­ня­ков срав­ни­тель­но с общим коли­че­ст­вом домов было немно­го; по ста­ти­сти­че­ским дан­ным, от эпо­хи Кон­стан­ти­на Вели­ко­го их име­лось во всех четыр­на­дца­ти рай­о­нах сто­ли­цы толь­ко 1790, тогда как инсул было 46602⁵.

Инсу­лой назы­ва­ет­ся мно­го­этаж­ный дом, в кото­ром нахо­дит­ся ряд квар­тир, сдаю­щих­ся вна­ем. В нем нет ни атрия, ни пери­сти­ля; ста­рый особ­няк уве­ли­чи­ва­ет свою пло­щадь по гори­зон­та­ли, инсу­ла рас­тет вверх по вер­ти­ка­ли; в особ­ня­ке место атрия, таб­ли­на, пери­сти­ля стро­го опре­де­ле­но и неиз­мен­но, в инсу­ле ком­на­ты могут менять свое рас­по­ло­же­ние по замыс­лу архи­тек­то­ра или хозя­и­на и свое назна­че­ние по про­из­во­лу съем­щи­ка. Где же искать родо­на­чаль­ни­ка этих гро­ма­дин, столь отлич­ных от «домов с атри­ем» и так похо­жих на наши совре­мен­ные мно­го­этаж­ные дома?

Бед­ный кре­стья­нин, конеч­но, не обза­во­дил­ся такой усадь­бой, как его зажи­точ­ный сосед. Для него и его семьи хва­та­ло хижи­ны, более или менее про­стор­ной; для теле­ги и небо­га­то­го набо­ра сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных орудий, для оди­но­кой сви­ньи и нетре­бо­ва­тель­но­го осла доста­точ­но было неболь­шой при­строй­ки. В такой хижине жил Симил, в такой хижине Филе­мон и Бав­кида при­ни­ма­ли сво­их боже­ст­вен­ных гостей (Ov. met. VIII. 629—643 и 699). В Пом­пе­ях по север­ной сто­роне Нолан­ской ули­цы най­де­ны были с.65 остат­ки кро­хот­ных доми­шек, постро­ен­ных еще в IV в. до н. э. и слу­жив­ших хозя­и­ну и квар­ти­рой, и мастер­ской, и лав­кой; ино­гда в зад­ней части тако­го доми­ка отго­ра­жи­ва­лась осо­бая камор­ка для жилья. В Вей­ях рас­ко­па­но было несколь­ко поме­ще­ний в одну-две ком­нат­ки. Для построй­ки этих убо­гих жилищ поль­зо­ва­лись, конеч­но, тем мате­ри­а­лом, кото­рый имел­ся побли­зо­сти и сто­ил поде­шев­ле, — обыч­но это было дере­во. Иси­дор Севиль­ский, объ­яс­няя сло­во ta­ber­na, пишет: «Бед­ные и про­стые доми­ки пле­бе­ев в город­ских квар­та­лах назы­ва­лись табер­на­ми пото­му, что их стро­и­ли из досок (ta­bu­lae) и бре­вен. Они удер­жи­ва­ют ста­рин­ное назва­ние, хотя и утра­ти­ли преж­ний вид» (XV. 2. 43). Нече­го, конеч­но, ожи­дать, чтобы до наше­го вре­ме­ни сохра­ни­лись остат­ки таких дере­вян­ных лачуг, но нали­чие их в Риме имен­но как мастер­ских и лавок неод­но­крат­но засвиде­тель­ст­во­ва­но Ливи­ем: отец, спа­сая Вир­ги­нию от позо­ра, кото­рым гро­зи­ли ей пре­сле­до­ва­ния влю­бив­ше­го­ся в нее Аппия Клав­дия, убил дочь на Фору­ме око­ло лав­ки мяс­ни­ка (Liv. III. 48. 5); победи­те­ли сам­ни­тов в 308 г. отда­ли захва­чен­ные щиты для пере­дел­ки юве­ли­рам, мастер­ские кото­рых нахо­ди­лись у Фору­ма (IX. 40. 16); в 210 г. сго­ре­ли мастер­ские и лав­ки, рас­по­ло­жен­ные вдоль Фору­ма, и от них заня­лись и дома, нахо­див­ши­е­ся за ними (XXVI. 27. 2). Фест дает такое объ­яс­не­ние сло­ву ad­ti­ber­na­lis: «Это оби­та­тель табер­ны, смеж­ной с дру­ги­ми; это был древ­ней­ший вид жилья у рим­лян» (11). Такие «смеж­ные табер­ны» упо­ми­на­ет и Ливий: Тибе­рий Сем­п­ро­ний (отец Грак­хов) в 169 г. ску­пил их и на их месте воз­двиг бази­ли­ку, полу­чив­шую наиме­но­ва­ние Сем­п­ро­ни­е­вой (XLIV. 16. 10). Пред­ста­вим себе две-три таких смеж­ных табер­ны со вто­рым эта­жом над ними — вот заро­дыш инсу­лы. Око­ло 100 г. до н. э. даже в малень­ких горо­дах, вро­де Пом­пеи и вовсе уж нетор­го­вом тихом Пре­не­сте, архео­ло­ги нашли остат­ки домов без атри­ев, с ряда­ми смеж­ных лавок и мастер­ских и лест­ни­ца­ми в верх­ние эта­жи.

В Риме, с его посто­ян­ным при­ли­вом насе­ле­ния, с ростом тор­гов­ли и про­мыш­лен­но­сти, рас­тет и нуж­да в жилых поме­ще­ни­ях, и удо­вле­тво­рить эту нуж­ду ста­рин­ный особ­няк не в силах. Рост дома по вер­ти­ка­ли ста­но­вит­ся насущ­ной потреб­но­стью. Ливий, пере­чис­ляя зна­ме­ния, слу­чив­ши­е­ся в Риме в 218 г., в пер­вые годы Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны, рас­ска­зы­ва­ет, как на Коро­вьем рын­ке, т. е. почти в цен­тре горо­да, вол взо­брал­ся по лест­ни­це на тре­тий этаж с.66 (XXI. 62. 3); Цице­рон в 63 г. гово­рил, что «Рим… под­нял­ся квер­ху и повис в возду­хе» («Ro­mam… ce­na­cu­lis sub­la­tam at­que sus­pen­sam», — de leg. agr. II. 35. 96); он же рас­ска­зы­ва­ет, как авгу­ры потре­бо­ва­ли от домо­хо­зя­и­на, чтобы он снес верх­ний этаж сво­его дома, пото­му что он заго­ра­жи­ва­ет им гори­зонт (de off. III. 16. 65); Цице­рон был совре­мен­ни­ком это­го слу­чая. Вит­ру­вий, жив­ший при Цеза­ре и Авгу­сте, писал, что огром­ная чис­лен­ность людей, живу­щих в Риме, тре­бу­ет гро­мад­но­го коли­че­ства жилищ, и так как пло­щадь горо­да, взя­тая по гори­зон­та­ли, не может вме­стить эту тол­пу, то «сами обсто­я­тель­ства заста­ви­ли искать помо­щи в воз­веде­нии верх­них эта­жей» (II. 8. 17). Элий Ари­стид (II в. н. э.) пола­гал, что если бы всех жите­лей Рима раз­ме­стить в пер­вых эта­жах, то при­шлось бы застро­ить Ита­лию вплоть до Адри­а­ти­че­ско­го моря (Похва­ла Риму, I. 8—9). Кро­ме боль­шо­го и все воз­рас­тав­ше­го наро­до­на­се­ле­ния, мно­го­этаж­но­го стро­и­тель­ства тре­бо­ва­ли и дру­гие спе­ци­фи­че­ские усло­вия антич­ной город­ской жиз­ни вооб­ще и рим­ской в част­но­сти. Рабо­чее и дело­вое насе­ле­ние сто­ли­цы — ремес­лен­ни­ки, тор­гов­цы, слу­жа­щие — не мог­ло жить за горо­дом: нет транс­пор­та и с наступ­ле­ни­ем дня нель­зя ездить по ули­цам. Толь­ко знат­ные и бога­тые (и то лишь неза­ня­тые на государ­ст­вен­ной служ­бе или в сво­их тор­го­вых и про­мыш­лен­ных пред­при­я­ти­ях) мог­ли поз­во­лить себе рос­кошь жить на окра­и­нах горо­да; осталь­ное насе­ле­ние сби­ва­ет­ся в цен­тре и побли­же к цен­тру. А сколь­ко места, год­но­го для застрой­ки, как раз в цен­тре горо­да отби­ра­ли импе­ра­тор­ские двор­цы, фору­мы, тер­мы, цир­ки и теат­ры⁶. «Ваши аллеи, рас­ки­нув­ши­е­ся на неиз­ме­ри­мое про­стран­ство, ваши дома, зани­маю­щие пло­ща­ди, доста­точ­ные для цело­го горо­да, почти выго­ня­ют нас из Рима, — упре­ка­ет бед­няк бога­ча, сжег­ше­го пла­тан, — он заме­нял мне пар­ки бога­тых людей» (Sen. contr. V. 5). Все это чрез­вы­чай­но повы­ша­ло цену на город­скую зем­лю: буду­щий домо­хо­зя­ин стре­мил­ся купить земель­ный уча­сток помень­ше и выстро­ить на нем дом повы­ше.

В Риме от этих мно­го­этаж­ных и мно­го­квар­тир­ных домов сохра­ни­лись толь­ко жал­кие остат­ки⁷; пред­став­ле­ние о рим­ской инсу­ле мы полу­чи­ли совсем недав­но — по рас­коп­кам в Остии, про­ис­хо­див­шим глав­ным обра­зом во вто­рой чет­вер­ти нынеш­не­го сто­ле­тия. Остий­ская инсу­ла — копия рим­ской: прин­ци­пы кон­струк­ции в одной и дру­гой и раз­рез их оди­на­ко­вы, судить об этом и с.67 срав­ни­вать поз­во­ля­ют уцелев­шие кус­ки рим­ских инсул и Мра­мор­ный План Рима. Остия при­об­ре­ла осо­бен­ное зна­че­ние после того, как Клав­дий соорудил в 4 км от нее гавань, еще рас­ши­рен­ную впо­след­ст­вии Тра­я­ном. При­ем­кой, хра­не­ни­ем и отправ­кой в Рим това­ров и про­дук­тов, шед­ших пре­иму­ще­ст­вен­но из Афри­ки и с Восто­ка, веда­ет Остия; орга­ни­за­ция тако­го важ­но­го дела, как снаб­же­ние сто­ли­цы, сосре­дото­че­но здесь. Насе­ле­ние уве­ли­чи­ва­ет­ся; ста­рые особ­ня­ки рес­пуб­ли­кан­ско­го вре­ме­ни исче­за­ют; на их месте вырас­та­ют инсу­лы. С кон­ца I в. н. э. начи­на­ет­ся энер­гич­ное стро­и­тель­ство, руко­во­ди­мое архи­тек­то­ра­ми, кото­рые и виде­ли «новый город» Неро­на, и участ­во­ва­ли в его созида­нии: они стро­ят в Остии, как стро­и­ли в Риме. Какой же вид име­ет инсу­ла и како­вы ее харак­тер­ные при­зна­ки?

Во-пер­вых, нали­чие несколь­ких эта­жей: в Риме их быва­ло и четы­ре, и пять (в неко­то­рых слу­ча­ях и боль­ше); в Остии нали­чие трех эта­жей бес­спор­но; ино­гда стро­и­ли в четы­ре эта­жа. Верх­ние эта­жи не явля­ют­ся какой-то слу­чай­ной добав­кой, как в пом­пей­ских особ­ня­ках, — они вхо­дят в план дома как его орга­ни­че­ская часть; в каж­дый этаж пря­мо с ули­цы ведет своя лест­ни­ца, широ­кая и проч­ная, со сту­пень­ка­ми из кир­пи­ча или тра­вер­ти­на. Особ­няк повер­нут к ули­це спи­ной; в инсу­ле каж­дый этаж рядом окон смот­рит на ули­цу или во внут­рен­ний двор: стро­и­тель очень оза­бо­чен тем, чтобы в квар­ти­рах было свет­ло. Внеш­ний вид инсу­лы прост и строг: ника­ких лиш­них укра­ше­ний, наруж­ные сте­ны даже не ошту­ка­ту­ре­ны, кир­пич­ная клад­ка вся на виду. Толь­ко в инсу­лах с квар­ти­ра­ми более доро­ги­ми вход обрам­ля­ют колон­ны или пиляст­ры, сло­жен­ные тоже из кир­пи­ча. Одно­об­ра­зие стен ожив­ля­ет­ся лишь ряда­ми окон и лини­ей бал­ко­нов; перед рядом лавок, нахо­дя­щих­ся в пер­вом эта­же, часто идет пор­тик. Сте­ны сло­же­ны проч­но из надеж­но­го мате­ри­а­ла; они доста­точ­но тол­сты, чтобы выдер­жать тяжесть и чет­вер­то­го и пято­го эта­жей; при рас­коп­ках почти не обна­ру­же­но сле­дов тако­го ремон­та, кото­рый сле­до­ва­ло пред­при­нять, чтобы укре­пить сте­ны⁸.

Позна­ко­мим­ся бли­же с неко­то­ры­ми из Остий­ских инсул. Сле­ду­ет пом­нить, что оди­на­ко­вые по основ­ным сво­им чер­там инсу­лы и по сво­е­му пла­ну, и по сво­ей вели­чине были очень раз­но­об­раз­ны и пред­на­зна­ча­лись для жиль­цов раз­но­го обще­ст­вен­но­го поло­же­ния и состо­я­ния. Были дома, выстро­ен­ные с рас­че­том на бога­тых с.68 съем­щи­ков. Тако­вы, напри­мер Дом с Три­кли­ни­я­ми, боль­шой откры­тый двор кото­ро­го (12.10×7.15 м), окру­жен­ный пор­ти­ком, напо­ми­на­ет пери­стиль; Дом Муз с квар­ти­рой в две­на­дцать ком­нат в пер­вом эта­же, с фрес­ка­ми и моза­и­ка­ми, кото­рые выпол­не­ны пер­во­класс­ны­ми масте­ра­ми; Дом Дио­с­ку­ров, одна из самых боль­ших и кра­си­вых Остий­ских инсул, един­ст­вен­ная из досе­ле рас­ко­пан­ных, в кото­рой есть своя баня. В том же рай­оне, тихом уда­лен­ном от дело­во­го шума и тор­го­вой сует­ни, в середине боль­шо­го сада, рас­по­ло­же­ны два длин­ных жилых мас­си­ва, разде­лен­ных узким сквоз­ным про­хо­дом. В каж­дом из трех эта­жей (лавок и мастер­ских в ниж­нем не было) нахо­ди­лось по две квар­ти­ры, обра­щен­ных в про­ти­во­по­лож­ные сто­ро­ны и рас­пла­ни­ро­ван­ных совер­шен­но оди­на­ко­во: в каж­дой име­лось по две боль­ших ком­на­ты, в про­ти­во­по­лож­ных кон­цах квар­ти­ры, по три мень­ших (одна совсем малень­кая — 9 м²) и длин­ный, доволь­но про­стор­ный коридор. Пло­щадь всей квар­ти­ры око­ло 200 м². Если жиль­цы этих квар­тир были и побед­нее оби­та­те­лей Дома Дио­с­ку­ров, то людь­ми состо­я­тель­ны­ми они, конеч­но, были. Скром­нее квар­ти­ры в Доме с Жел­ты­ми Сте­на­ми и в Доме с Граф­фи­то: они зани­ма­ют пло­щадь око­ло 160 м² и име­ют толь­ко по четы­ре ком­на­ты. Инте­ре­сен жилой мас­сив, в состав кото­ро­го вхо­дят три дома: Дом Малют­ки Вак­ха, Дом с Кар­ти­на­ми и Дом Юпи­те­ра и Гани­меда. Стро­и­тель рас­по­ла­гал боль­шой пло­ща­дью (70×27 м), но так как с восточ­ной и север­ной сто­рон его построй­ку засло­ня­ли дру­гие дома, то он рас­по­ло­жил свою инсу­лу в виде опро­ки­ну­той бук­вы «Г», а про­стран­ство, остав­ше­е­ся сво­бод­ным, исполь­зо­вал под сад. Пла­ни­ров­ка квар­тир в Доме Малют­ки Вак­ха и в Доме с Кар­ти­на­ми иная, чем в домах, кото­рые мы толь­ко что рас­смат­ри­ва­ли: каж­дая квар­ти­ра смот­рит здесь не на одну сто­ро­ну, а на две — на ули­цу и в сад — и состо­ит из шести ком­нат, кух­ни и малень­ко­го коридор­чи­ка (вся пло­щадь 170 м²). В Доме Юпи­те­ра и Гани­меда (угло­вом) по фаса­ду идут лав­ки, а за ними нахо­дит­ся жилое поме­ще­ние из трех ком­нат с кух­ней; све­то­вым колод­цем слу­жит для него двор. Это поме­ще­ние уже никак не назо­вешь рос­кош­ным: и пло­щадь его мень­ше (око­ло 100 м²), и оно тем­но­ва­то. Двух­сто­рон­ни­ми были квар­ти­ры в Доме с Рас­пис­ны­ми Сво­да­ми, инте­рес­ные по сво­ей «коридор­ной систе­ме»: с одной сто­ро­ны рас­по­ло­же­ны ком­на­ты, непро­ход­ные, с выхо­дом толь­ко в коридор, с дру­гой — тоже с.69 непро­ход­ные, цели­ком откры­тые на дру­гой коридор, с тре­мя выхо­да­ми и окна­ми на пер­вый.

В инсу­лах обыч­но мож­но отчет­ли­во выде­лить отдель­ные квар­ти­ры, но быва­ет так, что квар­ти­ра зани­ма­ет не толь­ко один этаж, но и часть сле­дую­ще­го, как напри­мер в Доме с Рас­пис­ны­ми Сво­да­ми.

Квар­ти­ры в инсу­лах мож­но было пере­де­лы­вать с целью уве­ли­че­ния или умень­ше­ния их. В Доме с Рас­пис­ным Потол­ком квар­ти­ра в пер­вом эта­же (типа «одно­сто­рон­ней» квар­ти­ры) рас­по­ла­га­ла по пер­во­на­чаль­но­му пла­ну пятью ком­на­та­ми вни­зу и еще сколь­ки­ми-то ком­на­та­ми навер­ху, с кото­ры­ми ее соеди­ня­ла внут­рен­няя лест­ни­ца. Потом эту лест­ни­цу сло­ма­ли и разде­ли­ли ниж­нюю квар­ти­ру глу­хой сте­ной на две части: полу­чи­лось два поме­ще­ния скром­ных раз­ме­ров (по тогдаш­ним поня­ти­ям) — 90 и 60 м². В Доме Юпи­те­ра и Гани­меда, наобо­рот, квар­ти­ра, зани­мав­шая пер­во­на­чаль­но толь­ко пер­вый этаж, была затем соеди­не­на внут­рен­ней лест­ни­цей с каки­ми-то ком­на­та­ми во вто­ром эта­же.

Так как мебе­ли ни в одной ком­на­те не сохра­ни­лось, то судить о назна­че­нии каж­дой из них невоз­мож­но. Ясно толь­ко одно: в каж­дой квар­ти­ре были одна или две парад­ных ком­на­ты, кото­рые мож­но сра­зу же опре­де­лить и не толь­ко по их раз­ме­рам (в Доме Юпи­те­ра и Гани­меда, напри­мер, такая ком­на­та нахо­ди­лась в севе­ро-восточ­ном углу; она рав­на по вели­чине двум осталь­ным — 6.8×8.3 м). Часто они выше осталь­ных, очень свет­лы, фрес­ки и моза­и­ки в них луч­ше, чем в дру­гих. Мы виде­ли уже эти ком­на­ты в квар­ти­рах жило­го мас­си­ва, нахо­дя­ще­го­ся в саду. В Доме с Рас­пис­ным Потол­ком квар­ти­ра по пер­во­на­чаль­но­му пла­ну рас­по­ла­га­ла дву­мя таки­ми парад­ны­ми поме­ще­ни­я­ми. В квар­ти­рах одно­сто­рон­них этот план мож­но счи­тать почти стан­дарт­ным: две боль­ших ком­на­ты в про­ти­во­по­лож­ных кон­цах квар­ти­ры (если парад­ная ком­на­та одна, то она все­гда подаль­ше от вхо­да), осве­щен­ных пря­мо с ули­цы или со дво­ра; коридор, ино­гда широ­кий (4 м), ино­гда уже (3 м), очень свет­лый, обра­щен­ный, как и парад­ные ком­на­ты, пря­мо на ули­цу или во двор, и три или две ком­на­ты, кото­рые в этот коридор выхо­дят и осве­ща­ют­ся от него. В квар­ти­рах двух­сто­рон­них этот план тоже встре­ча­ет­ся, но реже.

Эти квар­ти­ры, боль­шие, мно­го­ком­нат­ные, с высо­ки­ми потол­ка­ми (3.5 м — обыч­ная высота), зали­тые све­том, часто с пре­крас­ной с.70 отдел­кой, пред­на­зна­ча­лись, конеч­но, для людей более или менее состо­я­тель­ных. Люди побед­нее жили в квар­ти­рах попро­ще.

В кон­це I в. н. э. целый квар­тал был застро­ен дома­ми, кото­рые италь­ян­ские архео­ло­ги назва­ли «доми­ка­ми». Это малень­кие одно­этаж­ные двух­квар­тир­ные кот­те­джи­ки с мезо­ни­на­ми. Квар­ти­ры в них совер­шен­но одно­тип­ны и устро­е­ны по одно­му, уже зна­ко­мо­му нам пла­ну: парад­ная ком­на­та в одном кон­це (30 м²), в про­ти­во­по­лож­ном — дру­гая, зна­чи­тель­но мень­шая (око­ло 12 м²), коридор (шири­ной око­ло 3 м), две малень­ких ком­нат­ки, кото­рые на него выхо­дят, и кух­ня с убор­ной. Вся квар­ти­ра зани­ма­ет пло­щадь око­ло 90 м². Об отдел­ке здесь не бес­по­ко­и­лись; наруж­ные сте­ны сло­же­ны хоро­шо, внут­рен­ние небреж­но обли­цо­ва­ны кусоч­ка­ми туфа непра­виль­ной фор­мы (opus in­cer­tum). Наверх ведут дере­вян­ные лест­ни­цы. Доми­ки эти, по мне­нию Бек­ка­ти, были засе­ле­ны людь­ми небо­га­ты­ми, но у кото­рых все же хва­та­ло средств, чтобы иметь отдель­ную квар­ти­ру, а не жить на антре­со­лях в сво­ей мастер­ской или лав­ке; тут сели­лись отпу­щен­ни­ки, зани­мав­шие малень­кие маги­ст­ра­ту­ры, тор­гов­цы сред­ней руки, ремес­лен­ни­ки побо­га­че⁹.

Если от этих архео­ло­ги­че­ских дан­ных мы обра­тим­ся к лите­ра­тур­ным источ­ни­кам, к авто­рам, у кото­рых име­ют­ся сведе­ния о рим­ских инсу­лах и о том, как там жилось, мы будем пора­же­ны кри­ча­щим несоот­вет­ст­ви­ем. Обва­лы, пожа­ры, холод, тем­нота — есть и дело­вое кон­ста­ти­ро­ва­ние этих фак­тов, есть и эмо­цио­наль­ные жало­бы, кото­рые сып­лют­ся гра­дом. В Риме, пишет Стра­бон (235), «стро­ят­ся непре­рыв­но по при­чине обва­лов, пожа­ров и пере­про­даж, кото­рые про­ис­хо­дят тоже непре­рыв­но. Эти пере­про­да­жи явля­ют­ся сво­его рода обва­ла­ми, вызван­ны­ми по доб­рой воле: дома по жела­нию раз­ру­ша­ют и стро­ят нано­во». Как о чем-то совер­шен­но есте­ствен­ном, он сооб­ща­ет, что пери­па­те­тик Афи­ней погиб ночью при обва­ле дома, где нахо­ди­лась его квар­ти­ра (670). Цице­рон пишет Атти­ку (XIV. 9), что две его табер­ны обва­ли­ва­ют­ся и оттуда сбе­жа­ли не толь­ко люди, но и мыши; Плу­тарх (Crass. 2) назы­ва­ет пожа­ры и обва­лы «сожи­те­ля­ми Рима». Для Сене­ки болезнь и пожар явле­ния есте­ствен­ные и неиз­беж­ные. «Что здесь неожи­дан­но­го? — спра­ши­ва­ет он себя и про­дол­жа­ет. — Часто разда­ет­ся гро­хот обва­ли­ваю­ще­го­ся зда­ния» (de tranq. ani­mi, XI. 7); «мы совер­шен­но спо­кой­но смот­рим на поко­сив­ши­е­ся сте­ны инсу­лы в дырах и тре­щи­нах», — пишет он в дру­гом месте (de ira, III. 35. 5); «какое бла­го­де­я­ние с.71 ока­зы­ва­ет нам тот, кто под­пи­ра­ет наше пошат­нув­ше­е­ся жили­ще и с искус­ст­вом неве­ро­ят­ным удер­жи­ва­ет от паде­ния инсу­лу, дав­шую тре­щи­ны с само­го низу!» (de be­nef. VI. 15. 7). Юве­на­ла это искус­ство в вос­торг не при­во­ди­ло: «Кто в про­хлад­ном Пре­не­сте, в Воль­си­ни­ях, лежа­щих сре­ди леси­стых гор, в захо­луст­ных Габи­ях или в Тибу­ре, сто­я­щем на кру­той ска­ле, боит­ся или боял­ся, что дом у него рухнет? А мы живем в горо­де, боль­шая часть кото­ро­го дер­жит­ся на под­пор­ках. Дом накло­ня­ет­ся; управ­ля­ю­щий заде­лы­ва­ет ста­рую зия­ю­щую тре­щи­ну и сове­ту­ет спо­кой­но спать, хотя дом вот-вот рухнет» (111. 190—196). Свиде­тель­ства эти так еди­но­глас­ны, что не дове­рять им нет осно­ва­ния. Воз­мож­но ли их при­ми­рить с дан­ны­ми архео­ло­гии?

Оста­но­вим­ся вкрат­це на стро­и­тель­ной тех­ни­ке рим­лян. Сте­ны усадь­бы, кото­рую стро­ил себе Катон (14), были выведе­ны из щеб­ня (cae­me­ta), зали­то­го для свя­зи рас­т­во­ром из обо­жжен­ной изве­сти и пес­ку. Этот спо­соб строй­ки назы­вал­ся «буто­вой клад­кой» — opus cae­men­ti­cium. Обли­цов­ка стен в раз­ное вре­мя была раз­ной: во II в. до н. э. для нее бра­ли неболь­шие кам­ни непра­виль­ной фор­мы, чаще все­го туфо­вые, и укла­ды­ва­ли их без вся­ко­го поряд­ка в шту­ка­тур­ке — поэто­му и назы­ва­лась такая обли­цов­ка «неточ­ной» (opus in­cer­tum). С середи­ны I в. до н. э. она «сет­ча­тая»: в шту­ка­тур­ный рас­т­вор укла­ды­ва­ют пра­виль­ны­ми ряда­ми неболь­шие обте­сан­ные куби­ки так, что сте­на про­из­во­дит впе­чат­ле­ние туго натя­ну­той сети. С импе­ра­тор­ско­го вре­ме­ни на обли­цов­ку идет обыч­но кир­пич.

Буто­вая клад­ка дава­ла воз­мож­ность стро­ить и быст­ро, и деше­во (мел­кий щебень, битый кир­пич, гли­ня­ные череп­ки, оскол­ки мра­мо­ра — все шло в дело, а рабо­чих высо­кой ква­ли­фи­ка­ции не тре­бо­ва­лось). В самом кон­це III в. до н. э. най­ден был сек­рет цемен­та, кото­рый, по сло­вам Пли­ния, «сли­вал кам­ни в одну несо­кру­ши­мую мас­су, ста­но­вив­шу­ю­ся креп­че с каж­дым днем»: в известь вме­сто про­сто­го пес­ку ста­ли класть «путе­о­лан­скую пыль», осо­бый вул­ка­ни­че­ский песок (пуц­цо­ла­на). С этим цемен­том зда­ния из бута мог­ли сто­ять века и века. Тре­бо­ва­лось толь­ко соблюдать неко­то­рые пра­ви­ла, кото­рые в Риме, с его лихо­ра­доч­ным стро­и­тель­ст­вом, пре­сле­до­вав­шим сплошь и рядом цели гру­бо спе­ку­ля­тив­ные, слиш­ком часто нару­ша­лись. Фун­да­мент закла­ды­ва­ли неглу­бо­ко, а дом выво­ди­ли в 5—6 эта­жей, не заботясь о с.72 соот­вет­ст­вии высоты и пло­ща­ди, зани­мае­мой зда­ни­ем по ширине. Август запре­тил стро­ить дома выше 20.6 м, но запре­ще­ние это отно­си­лось толь­ко к домам, выхо­див­шим на ули­цу; дом, сто­яв­ший во дво­ре, мог быть и выше. Для цемен­та мож­но было взять не крас­ную пуц­цо­ла­ну, даю­щую самый креп­кий цемент, а тем­но-серую, лежа­щую близ­ко к поверх­но­сти, более деше­вую, но не такую креп­кую, и даже ее поло­жить в мень­шей, чем тре­бо­ва­лось, про­пор­ции; вме­сто камен­ных или кир­пич­ных сто­ек, кото­рые поме­ща­ли для проч­но­сти меж­ду «бло­ка­ми» зали­то­го цемен­том бута, взять дере­вян­ные; внут­рен­ние пере­го­род­ки спле­сти из хво­ро­ста. После страш­но­го пожа­ра 64 г. Нерон издал ряд очень разум­ных рас­по­ря­же­ний, касаю­щих­ся стро­и­тель­ства: запре­тил употреб­ле­ние дере­ва в сте­нах, «сокра­тил высоту зда­ний» (неиз­вест­но, насколь­ко по срав­не­нию с нор­мой Авгу­ста), велел обво­дить дома по фаса­ду пор­ти­ка­ми, дома стро­ить на неко­то­ром рас­сто­я­нии один от дру­го­го и делать про­стор­ные дво­ры; рас­ши­рил ули­цы. «Эти полез­ные меры при­да­ли и кра­соты ново­му горо­ду» (Tac. ann. XV. 43). Мож­но не сомне­вать­ся, что в этом «новом горо­де» после страш­ных уро­ков пожа­ра ста­ли отстра­и­вать­ся ина­че, чем рань­ше. Дома на via Bi­be­ra­ti­ca (за фору­мом Тра­я­на) уце­ле­ли в зна­чи­тель­ной части до сих пор. До сих пор сто­ит инсу­ла, выстро­ен­ная во II в. н. э. у запад­ной сто­ро­ны Капи­то­лия. Но несо­мнен­но так­же, что насто­я­тель­ная потреб­ность в жилье и пого­ня за нажи­вой застав­ля­ли, в обход всех ука­зов Неро­на, поль­зо­вать­ся при строй­ке и дере­вом, и необо­жжен­ным кир­пи­чом, брать для шту­ка­тур­ки гли­ну с соло­мой, а для свя­зу­ю­ще­го рас­т­во­ра пло­хой сла­бый цемент. В Риме были хоро­шие инсу­лы, но были и пло­хие, и эти пло­хие не пред­став­ля­ли собой еди­ниц. Мож­но отмах­нуть­ся от Юве­на­ла — что делать сати­ри­ку, как не вор­чать и не выис­ки­вать худое, — но от ука­за Тра­я­на, как от рито­ри­че­ско­го бреда, не отмах­нешь­ся. По ука­зу это­му высота домов сни­жа­лась до 17.7 м, и мера эта моти­ви­ро­ва­лась тем, что дома «лег­ко обва­ли­ва­ют­ся».

Боль­шим бед­ст­ви­ем Рима были пожа­ры. «Сле­ду­ет жить там, где нет ника­ких пожа­ров и ноч­ных стра­хов. Уже Ука­ле­гон пере­но­сит свой жал­кий скарб, уже дымит­ся тре­тий этаж, а ты ниче­го и не подо­зре­ва­ешь. В ниж­них эта­жах тре­во­га, но послед­ним заго­рит­ся тот, кото­рый защи­щен от дождя толь­ко чере­пич­ной кров­лей, где несут­ся неж­ные голуб­ки» (Iuv. III. 197—202). «Пожа­ры — с.73 нака­за­ние за рос­кошь», — нра­во­учи­тель­но заме­ча­ет Пли­ний, закан­чи­вая рас­сказ о «глы­бах мра­мо­ра, про­из­веде­ни­ях худож­ни­ков и цар­ских издерж­ках», кото­рых тре­бу­ют двор­цы его совре­мен­ни­ков (XXXVI. 110). Огонь не щадил ни этих вели­ко­леп­ных постро­ек, ни бед­ных инсул: пожа­ром 64 г. были уни­что­же­ны и те и дру­гие (Suet. Ne­ro, 38. 2). Пищу огню дава­ло дере­во, широ­ко при­ме­ня­е­мое в стро­и­тель­стве: две­ри, окна, бал­ко­ны, потол­ки, нако­нец, мебель. О пере­го­род­ках, спле­тен­ных из вет­вей, Вит­ру­вий пишет: «Луч­ше бы их и не при­ду­мы­ва­ли! они сбе­ре­га­ют место и вре­мя…, но при пожа­ре это гото­вые факе­лы» (II. 2. 20). И тут мы под­хо­дим к двум суще­ст­вен­ным недо­стат­кам всех ита­лий­ских инсул: к отсут­ст­вию воды и отсут­ст­вию отоп­ле­ния.

Рим­ляне зна­ли отоп­ле­ние горя­чим возду­хом, но устра­и­ва­ли его толь­ко в банях, в отдель­ных ком­на­тах сво­их уса­деб и, во вся­ком слу­чае, про­во­ди­ли его не выше пер­во­го эта­жа¹⁰. Жиль­цы осталь­ных эта­жей обо­гре­ва­ли свои ком­на­ты ото­пи­тель­ны­ми при­бо­ра­ми, несколь­ко напо­ми­наю­щи­ми огром­ные само­ва­ры (тем более, что в них кипя­ти­лась и вода), или про­сты­ми жаров­ня­ми вро­де кав­каз­ских ман­га­лов, брон­зо­вы­ми или мед­ны­ми, часто очень кра­си­вы­ми, но импе­ра­тор Юли­ан, одна­ко, чуть не умер в Люте­ции, уго­рев от такой жаров­ни. Осве­ща­лись ком­на­ты све­тиль­ни­ка­ми и све­ча­ми. Доста­точ­но было неосто­рож­но­го дви­же­ния, толч­ка, рез­ко­го жеста — и дере­во зани­ма­лось от про­сы­пав­ших­ся углей, от раз­лив­ше­го­ся и вспых­нув­ше­го мас­ла, горев­ше­го в све­тиль­ни­ке. И поту­шить его было нечем: воды в доме не было.

Мы при­вык­ли счи­тать древ­ний Рим горо­дом, где вода име­лась в избыт­ке. Это вер­но: в кон­це I в. н. э. в Риме было 11 водо­про­во­дов и око­ло 600 фон­та­нов. Толь­ко три из 14 рим­ских рай­о­нов поль­зу­ют­ся водой из трех водо­про­во­дов; в рас­по­ря­же­нии осталь­ных име­ет­ся по пять и по шесть. Вода течет ночью и днем, но ad usum po­pu­li, а не для част­но­го поль­зо­ва­ния. Чтобы про­ве­сти воду к себе в дом, тре­бо­ва­лось спе­ци­аль­ное раз­ре­ше­ние импе­ра­то­ра, кото­рое дава­лось опре­де­лен­но­му лицу¹¹ и пожиз­нен­но: на наслед­ни­ков это раз­ре­ше­ние не рас­про­стра­ня­лось. Домо­вла­де­лец, полу­чив­ший такое раз­ре­ше­ние, про­во­дил воду к себе во двор, а если он жил в пер­вом эта­же, то и в свою квар­ти­ру. Жиль­цы осталь­ных эта­жей долж­ны были или поку­пать воду у водо­но­сов, или ходить за ней во двор, к бли­жай­ше­му фон­та­ну или колод­цу. Мар­ци­ал, с.74 жив­ший в третьем эта­же, сбе­гал за водой вниз; в Доме Диа­ны в Остии жиль­цы бра­ли воду из боль­шой цистер­ны, нахо­див­шей­ся во дво­ре; квар­ти­ран­тов из Домов в Саду снаб­жа­ли водой фон­та­ны, бив­шие в этих садах. Зако­но­да­тель­ным актом пред­пи­сы­ва­лось каж­до­му жиль­цу иметь в сво­ем поме­ще­нии воду: мно­го ли, одна­ко, мож­но было ее запа­сти?¹² При ску­чен­но­сти домов, при чрез­вы­чай­ной узо­сти улиц и при отсут­ст­вии эффек­тив­ных про­ти­во­по­жар­ных средств огонь рас­про­стра­нял­ся с чрез­вы­чай­ной быст­ро­той. Авл Гел­лий (XV. 1) рас­ска­зы­ва­ет, как одна­жды на его гла­зах пожар, охва­тив­ший мно­го­этаж­ную инсу­лу, тут же пере­бро­сил­ся на сосед­ние дома¹³. С отсут­ст­ви­ем воды было свя­за­но и отсут­ст­вие убор­ных в рим­ских инсу­лах (в Остий­ских были): оби­та­те­ли их долж­ны были поль­зо­вать­ся обще­ст­вен­ны­ми убор­ны­ми или выно­сить весь мусор на сосед­нюю навоз­ную кучу, а то про­сто выбра­сы­вать его из окош­ка на ули­цу. Юве­нал вспо­ми­нал о несчаст­ных слу­ча­ях, кото­рые под­сте­ре­га­ют про­хо­же­го, иду­ще­го мимо «окон, где бодр­ст­ву­ют: свер­ху летит битая посуда; хоро­шо, если толь­ко выплес­нут объ­е­ми­стую лохан­ку» (III. 269—277). В Диге­стах (IX. 3. 5. 2) раз­би­ра­ет­ся вопрос о том, кто ответ­ст­вен за ущерб, при­чи­нен­ный выбро­шен­ным пред­ме­том чело­ве­ку, про­хо­див­ше­му по ули­це.

Были в ита­лий­ской инсу­ле и дру­гие недо­стат­ки. Солн­це зали­ва­ло про­стор­ные ком­на­ты бар­ских квар­тир; боль­шой мет­раж, оби­лие све­та и возду­ха дела­ло их очень при­вле­ка­тель­ны­ми в хоро­шую пого­ду. В нена­стье, когда начи­на­лись осен­ние лив­ни или зим­ние холо­да, в этих пре­крас­но отде­лан­ных поме­ще­ни­ях ста­но­ви­лось весь­ма неуют­но; от дождя и моро­за защи­ты нет, пото­му что нет сте­кол в окнах, — стек­ло доро­го, и поль­зу­ют­ся им ред­ко, пре­иму­ще­ст­вен­но в бан­ных поме­ще­ни­ях. В рамы встав­ля­ют или слюду, кото­рая про­пус­ка­ет свет пло­хо, а гораздо чаще снаб­жа­ют окна про­сто дере­вян­ны­ми став­ня­ми с про­ре­зя­ми. Бога­то­му патро­ну и его нище­му кли­ен­ту оди­на­ко­во пре­до­став­ля­лось на выбор или ежить­ся око­ло чадя­щей угар­ной жаров­ни и смот­реть, как пото­ки дож­де­вой воды хле­щут в его ком­на­ту, или плот­но задви­нуть окна став­ня­ми и сидеть при дро­жа­щем огонь­ке коп­тя­ще­го све­тиль­ни­ка.

Эти общие всем инсу­лам недо­стат­ки бед­ный оби­та­тель пло­хо­го дома дол­жен был чув­ст­во­вать осо­бен­но ост­ро. Мар­ци­ал с.75 жало­вал­ся, что в его ком­на­те не согла­сит­ся жить сам Борей, пото­му что в ней нель­зя плот­но закрыть окош­ко (VIII. 14. 5—6). Дро­ва в Риме сто­и­ли неде­ше­во, а при­готов­лен­ные так, чтобы не давать дыма¹⁴, доступ­ны были толь­ко состо­я­тель­но­му чело­ве­ку. Ремес­лен­ник жил обыч­но со сво­ей семьей на антре­со­лях в той же мастер­ской, где работал; поме­ще­ние это было, конеч­но, и низ­ким, и тем­но­ва­тым. Не луч­ше были и квар­ти­ры «под чере­пи­цей», в самом верх­нем эта­же: Мар­ци­ал вспо­ми­на­ет о таких, где нель­зя было выпря­мить­ся во весь рост (II. 53. 8) и где сто­ял полу­мрак (III. 30. 3); по сло­вам Юве­на­ла, бед­няк сни­ма­ет для жилья «потем­ки» (III. 225). А пла­тить за эти «потем­ки» при­хо­ди­лось доро­го, и най­ти их было не так лег­ко. Пто­ле­мей Фило­ме­тор, изгнан­ный из Егип­та род­ным бра­том, бежал в Рим искать заступ­ни­че­ства. Коше­лек у него был, прав­да, тощий, и най­ти поме­ще­ние по сред­ствам он не смог; царю Егип­та при­шлось при­ютить­ся у зна­ко­мо­го худож­ни­ка-пей­за­жи­ста в ман­сар­де (Diod. XXXI). Юве­нал уве­ря­ет, что в Соре, Фаб­ра­те­рии или Фру­зи­ноне мож­но купить домик с сади­ком за те самые день­ги, кото­рые в Риме при­хо­дит­ся пла­тить за тем­ную кону­ру (III. 223—227)¹⁵. Жилья не хва­та­ло: «…посмот­ри на это мно­же­ство людей, кото­рое едва вме­ща­ет­ся в бес­чис­лен­ных домах горо­да!» (Sen. ad. Helv. 6).

Доро­го­виз­на рим­ских квар­тир объ­яс­ня­ет­ся, конеч­но, боль­шим спро­сом, но зна­чи­тель­ную роль игра­ла здесь и спе­ку­ля­ция. И тут перед нами вста­ет фигу­ра домо­хо­зя­и­на. Это чело­век бога­тый и любя­щий богат­ство, но не про­сто стя­жа­тель и среб­ро­лю­бец: это делец и пред­при­ни­ма­тель с широ­ким раз­ма­хом. Трез­вая рас­чет­ли­вость дело­во­го чело­ве­ка, кото­рый умно учи­ты­ва­ет тре­бо­ва­ния сего­дняш­не­го дня и уме­ло их исполь­зу­ет, соче­та­ет­ся в нем с любо­вью к рис­ку, к опас­но­сти, с азарт­но­стью игро­ка, ста­вя­ще­го на кар­ту все в надеж­де на выиг­рыш. Он очень оза­бо­чен тем, чтобы поско­рее вер­нуть день­ги, вло­жен­ные в построй­ку, и вер­нуть их, конеч­но, с при­бы­лью; ему нуж­но, чтобы его инсу­ла вырас­та­ла как мож­но ско­рее, и его боль­ше бес­по­ко­ят цены на мате­ри­ал, чем его каче­ства. Домо­хо­зя­и­ну в Риме гро­зи­ли опас­но­сти весь­ма реаль­ные: слу­ча­лись зем­ле­тря­се­ния, Тибр раз­ли­вал­ся и зали­вал низи­ны, пожа­ры были явле­ни­ем обы­ден­ным. Ожи­дать, пока съем­щи­ки въедут, пока они вне­сут квар­тир­ную пла­ту (она упла­чи­ва­лась по полу­го­ди­ям), — это было слиш­ком дол­го. Хозя­ин сда­ет новый с.76 дом цели­ком одно­му чело­ве­ку, кото­рый уже от себя будет сда­вать отдель­ные квар­ти­ры (это заня­тие име­ло офи­ци­аль­ное обо­зна­че­ние: ce­na­cu­la­riam exer­ce­re), а сам, раз­го­ря­чен­ный полу­чен­ной при­бы­лью, увле­кае­мый пер­спек­ти­вой при­ли­ваю­ще­го богат­ства, кида­ет­ся в новые стро­и­тель­ные спе­ку­ля­ции. Он одер­жим бесом лихой пред­при­им­чи­во­сти: сно­сит постро­ен­ный дом, рас­про­да­ет стро­и­тель­ные мате­ри­а­лы с несо­мнен­ной для себя выго­дой¹⁶; пой­мав слу­хи о вче­раш­нем пожа­ре, отправ­ля­ет­ся к хозя­и­ну-пого­рель­цу и, если тот пал духом и заре­ка­ет­ся стро­ить в Риме, по сход­ной цене поку­па­ет у него уча­сток (по сло­вам Плу­тар­ха, Красс таким обра­зом при­брал к рукам око­ло поло­ви­ны земель­ной пло­ща­ди в Риме). Он стро­ит, пере­про­да­ет, поку­па­ет, пред­при­ни­ма­ет капи­таль­ный ремонт под пред­ло­гом, что дом гро­зит обва­лом; делит его на две поло­ви­ны глу­хой сте­ной — мысль о жиль­цах и об их удоб­ствах его не толь­ко не бес­по­ко­ит, а про­сто не при­хо­дит ему в голо­ву: для него это не люди, это источ­ник дохо­да. Он и не видит их; к дому у него при­став­лен дове­рен­ный раб — in­su­la­rius¹⁷, он следит и за жиль­ца­ми, и за глав­ным арен­да­то­ром, блюдет хозяй­ские инте­ре­сы и докла­ды­ва­ет хозя­и­ну о всех непо­лад­ках и непо­ряд­ках в доме. Это он уго­ва­ри­ва­ет у Юве­на­ла жиль­цов дома, кото­рый еле дер­жит­ся на тон­ких под­пор­ках, не вол­но­вать­ся и спо­кой­но спать.

Глав­ный арен­да­тор — это чело­век ино­го скла­да и харак­те­ра. Этот не пой­дет на риск и боит­ся его: он ищет нажи­вы вер­ной, идет теми дорож­ка­ми, где над ним не висит ника­ких серь­ез­ных непри­ят­но­стей. Диге­сты при­во­дят в каче­стве при­ме­ра, т. е. как нечто обыч­ное, арен­да­то­ра, кото­рый снял дом за 30 тыс. сестер­ций и, сдав все квар­ти­ры по отдель­но­сти, собрал со всех 40 тысяч. (Dig. XIX. 2. 30), ины­ми сло­ва­ми, нажил на этом деле 33 % — кусок жир­ный! Полу­чен он был, конеч­но, не без хло­пот и бес­по­кой­ства: при­хо­ди­лось креп­ко следить, чтоб жилец не сбе­жал, не запла­тив за квар­ти­ру, — нужен был глаз да глаз; при­хо­ди­лось тер­пе­ли­во выслу­ши­вать жало­бы этих самых жиль­цов, лив­ши­е­ся пото­ка­ми по самым раз­но­об­раз­ным пово­дам; непри­ят­но­сти, конеч­но, были, но и доход был хоро­ший и вер­ный. Хуже быва­ло, если хозя­ин, кото­ро­му не было уго­мо­на, решал ломать дом, чтобы выстро­ить более доход­ный. И тут, одна­ко, арен­да­тор не оста­вал­ся в убыт­ке: по зако­ну хозя­ин обя­зан был вер­нуть ему с.77 вне­сен­ную им арен­ду и доба­вить к ней день­ги, кото­рые арен­да­тор рас­счи­ты­вал полу­чить за квар­ти­ры и кото­рых лишил­ся с выездом жиль­цов. По это­му послед­не­му пунк­ту, веро­ят­но, не все про­хо­ди­ло глад­ко, но боль­шо­го ущер­ба, надо думать, «опто­вик» не тер­пел: ce­na­cu­la­riam exer­ce­re ста­ло заня­ти­ем, креп­ко врос­шим в жизнь древ­не­го Рима.

Эле­мен­том, кото­рый дей­ст­ви­тель­но стра­дал от всей этой дело­вой и часто совер­шен­но бес­со­вест­ной воз­ни, были жиль­цы. Хозя­и­ну при­хо­ди­ло в голо­ву занять дом для себя и для соб­ст­вен­ных нужд — жиль­цы обя­за­ны высе­лить­ся; дом про­дан — новый вла­де­лец име­ет пра­во высе­лить жиль­цов. Пусть они будут при этом как-то воз­на­граж­де­ны денеж­но, но это не изба­вит их от бегот­ни по Риму в поис­ках ново­го жилья, хло­пот­ли­вых и труд­ных допол­ни­тель­ных рас­хо­дов, уста­ло­сти.

Вещи жиль­ца, въе­хав­ше­го в квар­ти­ру, «вве­зен­ное и вне­сен­ное», счи­та­ют­ся отдан­ны­ми хозя­и­ну в залог, обес­пе­чи­ваю­щий акку­рат­ное вне­се­ние квар­тир­ной пла­ты. В слу­чае неупла­ты хозя­ин име­ет пра­во забрать те из них, кото­рые сто­ят в квар­ти­ре посто­ян­но, а не ока­за­лись там слу­чай­но или вре­мен­но. Но вот квар­ти­рант доб­ро­со­вест­но рас­пла­тил­ся, срок его дого­во­ра истек, он хочет съез­жать, а хозя­ин захва­тил его иму­ще­ство и его не выпус­ка­ет. Основ­ной арен­да­тор никак не может рас­счи­тать­ся с хозя­и­ном — в отве­те быть жиль­цам: вла­де­лец дома накла­ды­ва­ет руку на их соб­ст­вен­ность, пра­виль­но рас­счи­ты­вая, что глав­ный съем­щик пото­ро­пит­ся рас­пла­тить­ся с ним, хозя­и­ном, пото­му что, пока эта рас­пла­та не будет про­из­веде­на, жиль­цы не вне­сут ему ни сестер­ция. Хозя­ин мог «бло­ки­ро­вать» жиль­ца: если в его квар­ти­ру вела отдель­ная лест­ни­ца (в мастер­ских с антре­со­ля­ми это было неиз­мен­но), дере­вян­ные сту­пень­ки ее выни­ма­лись, и жилец ока­зы­вал­ся отре­зан­ным от внеш­не­го мира — это назы­ва­лось perclu­de­re in­qui­li­num. «Бло­ка­да» сни­ма­лась, когда несчаст­ный жилец вся­ки­ми прав­да­ми и неправ­да­ми раздо­бы­вал день­ги в упла­ту сво­его квар­тир­но­го дол­га.

Мы виде­ли, какой лиш­ней тяготой ложит­ся на чело­ве­ка не очень обес­пе­чен­но­го то обсто­я­тель­ство, что он сни­ма­ет квар­ти­ру не пря­мо от домо­хо­зя­и­на, а через арен­да­то­ра, сняв­ше­го дом цели­ком. Арен­да­тор зара­ба­ты­ва­ет на сво­ем съем­щи­ке; съем­щик реша­ет потес­нить­ся и, сда­вая отдель­ные ком­на­ты от себя, с.78 зара­ба­ты­ва­ет на сво­их жиль­цах: полу­ча­ет­ся какая-то цепь спе­ку­ля­ции, осо­бен­но тес­но сжи­мав­шей наи­бо­лее бед­ных и бес­силь­ных.

Чело­век, у кото­ро­го мало денег, заби­ра­ет­ся повы­ше, живет в самом верх­нем эта­же «под чере­пи­цей». Там жил Орби­лий, «щед­рый на уда­ры» учи­тель Гора­ция; Юве­нал посе­лил там сво­его нище­го Код­ра (III. 204). В эти бед­ные квар­ти­ры наби­ва­лось мно­го людей: ино­гда квар­ти­ру сни­ма­ли два-три семей­ства; ино­гда хозя­ин пус­кал жиль­цов. Мож­но пред­ста­вить себе, каким анти­са­ни­тар­ным было такое жилье, в кото­ром при отсут­ст­вии воды — потас­кай­те-ка ее на пятый этаж! — нель­зя было про­из­во­дить частой и осно­ва­тель­ной убор­ки и в кото­ром оседа­ла копоть, чад и угар от жаро­вен и све­тиль­ни­ков.

Была еще кате­го­рия людей, для кото­рых и квар­ти­ра «под чере­пи­цей» оста­ва­лась недо­ступ­ной. Одна рим­ская над­пись (CIL. VI. 29791) упо­ми­на­ет поме­ще­ния под лест­ни­ца­ми: о под­ва­лах, крип­тах, гово­рит­ся и в Диге­стах (XIII. 17. 3. 7). Эти гряз­ные, сырые, полу­тем­ные под­зе­ме­лья слу­жи­ли жильем для без­дом­но­го, нище­го, бро­дя­че­го насе­ле­ния сто­ли­цы, кото­ро­му досту­пен был толь­ко такой при­ют.