Жизнь древнего Рима.

с.215

Гла­ди­а­тор­ские игры воз­ник­ли из триз­ны, кото­рую устра­и­ва­ли по умер­ше­му в убеж­де­нии, что он будет радо­вать­ся кро­ва­во­му поедин­ку. У этрус­ков такой поеди­нок был высо­кой честью, кото­рую возда­ва­ли знат­но­му покой­ни­ку; от них этот обы­чай пере­шел и к рим­ля­нам. Заим­ст­во­ва­ли они его позд­но, и пер­вые гла­ди­а­тор­ские игры были очень скром­ны: в 264 г. до н. э. на помин­ках по Бру­ту Пере, кото­рые устро­и­ли его сыно­вья, билось три пары гла­ди­а­то­ров; аре­ной для них послу­жил Коро­вий рынок. Вто­рич­но о гла­ди­а­тор­ских играх мы услы­шим толь­ко пол­ве­ка спу­стя, в 215 г. до н. э. «в память М. Эми­лия Лепида, два­жды кон­су­ла и авгу­ра, трое сыно­вей его дали на Фору­ме погре­баль­ные игры (lu­di fu­neb­res); они про­дол­жа­лись три дня и высту­па­ло на них два­дцать две пары гла­ди­а­то­ров» (Liv. XXIII. 30. 15). Это назва­ние «погре­баль­ные игры» опре­де­ля­ет пер­во­на­чаль­ный харак­тер гла­ди­а­тор­ских боев (так же как и дру­гое назва­ние их: mi­nus — «долг», «обя­зан­ность»): они часть поми­нок; устра­и­ва­ют их в память о доро­гом умер­шем люди к нему близ­кие. Толь­ко в 105 г. до н. э. они введе­ны в чис­ло пуб­лич­ных зре­лищ, об устро­е­нии кото­рых обя­за­ны были забо­тить­ся маги­ст­ры. Это не исклю­ча­ло, одна­ко, пра­ва част­ных лиц устра­и­вать их в каче­стве триз­ны. Цезарь дал их в память сво­его отца в 65 г. до н. э. и сво­ей доче­ри Юлии — в 45 г. (такая честь жен­щине ока­за­на была впер­вые), Август в 6 г. до н. э. — в память сво­его зятя и одно­го из луч­ших сво­их помощ­ни­ков, Агрип­пы.

Зре­ли­ще при­шлось по вку­су; Терен­ций вспо­ми­нал, как на пер­вом пред­став­ле­нии его «Све­к­ро­ви», когда про­шел слух, что будут с.216 гла­ди­а­то­ры, то «народ поле­тел, кри­ча, тол­ка­ясь, дерясь за места» (Pro­log. 31—33). В кон­це рес­пуб­ли­ки дать бле­стя­щие гла­ди­а­тор­ские игры — зна­чи­ло при­влечь к себе все серд­ца и обес­пе­чить голо­са на выбо­рах. В 63 г. до н. э. в кон­суль­ство Цице­ро­на и по его пред­ло­же­нию был про­веден закон, запре­щав­ший кан­дида­ту, искав­ше­му зва­ния маги­ст­ра­та, давать эти бои в тече­ние двух лет, пред­ше­ст­ву­ю­щих избра­нию (Cic. in Vat. 15. 37). Закон этот на маги­ст­ра­тов, уже избран­ных, не рас­про­стра­нял­ся: Цезарь, будучи эди­лом, вывел 320 пар гла­ди­а­то­ров (Plut. Caes. 5), но, по сло­вам Све­то­ния, он хотел дать зре­ли­ще более гран­ди­оз­ное, но ему поме­ша­ли: «…вра­ги его пере­пу­га­лись при виде тако­го коли­че­ства, набран­но­го ото­всюду, поэто­му было изда­но поста­нов­ле­ние, опре­де­ляв­шее чис­ло гла­ди­а­то­ров, пре­вы­шать кото­рое нико­му в Риме не раз­ре­ша­лось» (Caes. 10. 2). Импе­ра­то­ры косо смот­ре­ли на пра­во маги­ст­ра­тов устра­и­вать эти рос­кош­ные зре­ли­ща и пото­ро­пи­лись его огра­ни­чить: Август в 22 г. раз­ре­шил давать их толь­ко пре­то­рам два­жды в год, при­чем выпус­кать на аре­ну не боль­ше 120 чело­век (Dio Cass. LIV. 2); Тибе­рий либо под­твер­дил этот указ, либо еще уре­зал коли­че­ство гла­ди­а­то­ров (Suet. Tib. 34. 1). Клав­дий ото­брал от пре­то­ров это пра­во и дал его толь­ко кве­сто­рам, за кото­ры­ми оно и было закреп­ле­но Доми­ци­а­ном (Suet. Dom. 4. 1). Отныне кве­сто­ры обя­за­ны были еже­год­но в декаб­ре устра­и­вать в тече­ние деся­ти дней гла­ди­а­тор­ские бои; ино­гда по прось­бе наро­да Доми­ци­ан выпус­кал на аре­ну еще две пары бой­цов из сво­ей гла­ди­а­тор­ской шко­лы; они высту­па­ли послед­ни­ми в рос­кош­ных доспе­хах. Каж­дый рим­ский граж­да­нин (в том чис­ле и маги­ст­рат, но в каче­стве част­но­го лица) мог устро­ить гла­ди­а­тор­ские игры, при­чем каж­дый раз он обя­зан был испра­ши­вать спе­ци­аль­ное раз­ре­ше­ние, кото­рое дава­лось сенат­ским поста­нов­ле­ни­ем; чис­ло гла­ди­а­то­ров и коли­че­ство дней для игр регла­мен­ти­ро­ва­лось. Все это не рас­про­стра­ня­лось, разу­ме­ет­ся, на импе­ра­то­ров, и тут в устрой­стве этих страш­ных зре­лищ меры не было. Август, пере­чис­ляя свои дея­ния, наряду с победа­ми и заво­е­ва­ни­я­ми упо­ми­на­ет, что он восемь раз давал гла­ди­а­тор­ские игры, в кото­рых участ­во­ва­ло око­ло 10 тыс. чело­век (Mon. An­cyr. IV. 31; CIL. III. 2, part. 780). На празд­не­ствах, устро­ен­ных Тра­я­ном в 107 г. после победы над дака­ми и длив­ших­ся четы­ре меся­ца, высту­па­ло 10 тыс. гла­ди­а­то­ров, т. е. столь­ко же, сколь­ко за все цар­ст­во­ва­ние Авгу­ста. Обыч­ны­ми с.217 пово­да­ми для устрой­ства игр были какие-нибудь зна­ме­на­тель­ные годов­щи­ны в импе­ра­тор­ском доме или откры­тие како­го-либо обще­ст­вен­но­го соору­же­ния. Устрой­ст­вом их веда­ли или импе­ра­тор­ские отпу­щен­ни­ки, полу­чав­шие это спе­ци­аль­ное зада­ние, или осо­бые «кура­то­ры игр» (cu­ra­to­res mu­ne­rum), обыч­но всад­ни­ки, кото­рым и пору­ча­лась орга­ни­за­ция все­го зре­ли­ща.

Мож­но было устра­и­вать гла­ди­а­тор­ские игры и ради дохо­да. В 27 г. н. э. отпу­щен­ник Ати­лий постро­ил в Фиде­нах дере­вян­ный амфи­те­атр, «пред­при­няв это дело ради гряз­ной нажи­вы»: он рас­счи­ты­вал, что на гла­ди­а­тор­ские бои в этом город­ке собе­рет­ся нема­лое чис­ло рим­ских жите­лей, кото­рых Тибе­рий этим зре­ли­щем не бало­вал (Фиде­ны отсто­ят от Рима кило­мет­рах в семи). Дей­ст­ви­тель­но, в пер­вый же раз собра­лась огром­ная тол­па; наспех, кое-как ско­ло­чен­ные ряды сиде­ний рух­ну­ли, и 50 тыс. чело­век были уби­ты и пере­ка­ле­че­ны (Tac. ann. IV. 52—53). После это­го несча­стья сенат­ским поста­нов­ле­ни­ем запре­ще­но было устра­и­вать гла­ди­а­тор­ские бои тем, кто не имел всад­ни­че­ско­го цен­за (400 тыс. сестер­ций), и стро­ить амфи­те­ат­ры без пред­ва­ри­тель­но­го обсле­до­ва­ния, «проч­на ли поч­ва». Вряд ли, одна­ко, это поста­нов­ле­ние соблюда­лось по всей стро­го­сти; Вител­лий про­дал сво­его любим­ца Ази­а­ти­ка «бро­дя­че­му лани­сте», т. е. вла­дель­цу гла­ди­а­то­ров, кото­рый со сво­и­ми гла­ди­а­то­ра­ми пере­хо­дил из одно­го местеч­ка в дру­гое (Suet. Vit. 12) и, конеч­но, боль­ши­ми сред­ства­ми не обла­дал. Поэто­му мож­но думать, что тре­бо­ва­ние высо­ко­го цен­за рас­про­стра­ня­лось толь­ко на людей, кото­рые соби­ра­лись стро­ить амфи­те­атр, и не каса­лось тех, кто поль­зо­вал­ся уже выстро­ен­ным и был занят устрой­ст­вом толь­ко игр, а не места для них (это тем более веро­ят­но, что для гла­ди­а­тор­ско­го поедин­ка не тре­бо­вал­ся обя­за­тель­но амфи­те­атр: он мог состо­ять­ся на город­ской пло­ща­ди, а то и где-нибудь на город­ской окра­ине, было бы толь­ко ров­ное место).

Во вре­ме­на рес­пуб­ли­ки мно­гие бога­тые и знат­ные люди фор­ми­ро­ва­ли из сво­их рабов гла­ди­а­тор­ские отряды: удоб­но было иметь в сво­ем рас­по­ря­же­нии (осо­бен­но в послед­ний век рес­пуб­ли­ки) эту воору­жен­ную охра­ну. Если хозя­ин хотел устро­ить игры, у него ока­зы­ва­лись под рукой свои гла­ди­а­то­ры; их мож­но было и пре­до­ста­вить како­му-нибудь устро­и­те­лю игр, полу­чив с него за это день­ги. Самая ста­рая из извест­ных нам гла­ди­а­тор­ских школ нахо­ди­лась в Капуе и при­над­ле­жа­ла Авре­лию Скав­ру с.218 (кон­су­лу 108 г. до н. э.). Там же нахо­ди­лась шко­ла Лен­ту­ла Бати­а­та, из кото­рой в 73 г. до н. э. бежа­ло 200 рабов со Спар­та­ком во гла­ве. Аттик купил отряд хоро­шо обу­чен­ных гла­ди­а­то­ров; Цице­рон писал ему, что если он даст их по най­му для боя, то после двух пред­став­ле­ний он вернет свои день­ги (ad Att. IV. 4a. 2). Сул­ла дер­жал гла­ди­а­то­ров (Cic. pro Sull. 19. 54); у Цеза­ря была гла­ди­а­тор­ская шко­ла в Капуе (b. c. I. 14. 4), и за несколь­ко часов до пере­хо­да через Руби­кон он рас­смат­ри­вал план дру­гой шко­лы, кото­рую соби­рал­ся постро­ить в Равен­не (Suet. Caes. 31. 1). По-види­мо­му, Фла­вии запре­ти­ли дер­жать кому бы то ни было гла­ди­а­то­ров в Риме, но на осталь­ную Ита­лию этот запрет не рас­про­стра­нял­ся. Суще­ст­во­ва­ла целая кате­го­рия людей, для кото­рых содер­жа­ние и обу­че­ние гла­ди­а­то­ров было про­фес­си­ей — их назы­ва­ли лани­ста­ми. Атти­ка его ком­мер­че­ские опе­ра­ции с гла­ди­а­то­ра­ми ничуть не позо­ри­ли, но лани­ста, так же как и свод­ник, счи­тал­ся чело­ве­ком запят­нан­ным, а заня­тие его — зазор­ным. Обой­тись без его услуг не мог, одна­ко, ни маги­ст­рат, ни част­ный чело­век, давав­ший игры. Лани­ста поку­пал и опыт­ных гла­ди­а­то­ров, и рабов, кото­рые у него обу­ча­лись гла­ди­а­тор­ско­му искус­ству, про­да­вал их и отда­вал вна­ем устро­и­те­лям игр. Ино­гда тако­му лани­сте отда­ва­ли в нау­ку сво­их рабов несколь­ко хозя­ев; у неко­е­го Саль­вия Капи­то­на их обу­ча­лось 19 чело­век, и толь­ко один был его соб­ст­вен­но­стью; осталь­ные при­над­ле­жа­ли раз­ным хозя­е­вам (CIL. IX. 465—466).

Состав гла­ди­а­то­ров был пест­рый и по соци­аль­но­му соста­ву (рабы, сво­бод­ные от рож­де­ния, отпу­щен­ни­ки), и по нрав­ст­вен­ной окрас­ке (были сре­ди них люди порядоч­ные, были и пре­ступ­ни­ки). К гла­ди­а­тор­ско­му зва­нию мож­но было при­судить, как при­суж­да­ли к каторж­ным работам в руд­ни­ках; толь­ко смерт­ная казнь была страш­нее. Осуж­ден­но­го отправ­ля­ли в гла­ди­а­тор­скую шко­лу, где он обу­чал­ся обра­ще­нию с ору­жи­ем, после чего выхо­дил на аре­ну. Если по про­ше­ст­вии трех лет он оста­вал­ся жив, его осво­бож­да­ли от выступ­ле­ний в амфи­те­ат­ре, но он дол­жен был еще два года про­жить в шко­ле, после чего полу­чал уже пол­ное осво­бож­де­ние. Бить­ся на аре­ну часто посы­ла­ли воен­но­плен­ных; после взя­тия Иеру­са­ли­ма Тит отпра­вил часть евре­ев в еги­пет­ские каме­но­лом­ни, а часть рас­пре­де­лил меж­ду амфи­те­ат­ра­ми.

Хозя­ин мог отпра­вить раба в гла­ди­а­тор­скую шко­лу и за вину и без вины — воля его была тут пол­ной. Адри­ан огра­ни­чил этот с.219 про­из­вол¹: с это­го вре­ме­ни нель­зя было сде­лать раба гла­ди­а­то­ром без его согла­сия; оно не тре­бо­ва­лось толь­ко, если раб совер­шил пре­ступ­ле­ние, за кото­рое хозя­ин нака­зы­вал его гла­ди­а­тор­ской шко­лой.

Были сре­ди гла­ди­а­то­ров и люди сво­бод­ные. Уче­ни­ки ритор­ских школ часто писа­ли сочи­не­ния на тему о бла­го­род­ном юно­ше, кото­рый, жерт­вуя честью и доб­рым име­нем, нани­мал­ся в гла­ди­а­то­ры, чтобы помочь дру­гу или пре­дать отцов­ский прах чест­но­му погре­бе­нию. Подоб­ные слу­чаи в дей­ст­ви­тель­но­сти встре­ча­лись крайне ред­ко; сво­бод­ный чело­век ста­но­вил­ся гла­ди­а­то­ром обыч­но по сооб­ра­же­ни­ям житей­ским, по рас­че­ту чисто мате­ри­аль­но­му. Бед­ня­ка, кото­ро­му негде было пре­кло­нить голо­ву, гла­ди­а­тор­ская шко­ла соблаз­ня­ла даро­вым кро­вом и гото­вой едой, мани­ла надеж­дой на уда­чу, на обо­га­ще­ние, на сытую жизнь в буду­щем. Удаль­цы, в кото­рых кипел избы­ток сил и кото­рые не нахо­ди­ли им чест­но­го при­ме­не­ния, меч­та­ли о бле­стя­щих победах и опья­ня­ю­щей сла­ве, жду­щей их на арене. Гла­ди­а­тор, суще­ство пре­зи­рае­мое, зачис­лен­ное в раз­ряд in­fa­mes — «опо­зо­рен­ных»: он не может стать всад­ни­ком, быть деку­ри­о­ном в муни­ци­пии, высту­пать в суде защит­ни­ком или давать пока­за­ния по уго­лов­но­му делу; ему отка­за­но, как само­убий­це, в почет­ном погре­бе­нии. И в то же вре­мя он ока­зы­вал­ся пред­ме­том вос­хи­ще­ния и зави­сти: о гла­ди­а­то­рах гово­рят на рыноч­ных пло­ща­дях и во двор­цах; ими инте­ре­су­ет­ся весь Рим — от улич­ных маль­чи­шек до Гора­ция и Меце­на­та; юно­ши из знат­ных семейств при­хо­дят учить­ся у них фех­то­ва­нию; сами импе­ра­то­ры посе­ща­ют гла­ди­а­тор­ские шко­лы. Худож­ни­ки укра­ша­ют памят­ни­ки, двор­цы и хра­мы кар­ти­на­ми и моза­и­ка­ми, уве­ко­ве­чи­ваю­щи­ми гла­ди­а­то­ров; на пред­ме­тах повсе­днев­но­го оби­хо­да, на блюдах, куб­ках, све­тиль­ни­ках, печат­ках изо­бра­жа­ют гла­ди­а­то­ров и сце­ны из их жиз­ни. Бога­тые подар­ки, кото­ры­ми осы­па­ют победи­те­ля, сулят ему по бла­го­по­луч­ном окон­ча­нии гла­ди­а­тор­ской карье­ры обес­пе­чен­ное суще­ст­во­ва­ние. Все это при­вле­ка­ло, застав­ля­ло забы­вать о тем­ных и страш­ных сто­ро­нах гла­ди­а­тор­ско­го суще­ст­во­ва­ния. Зако­но­да­тель­ство поэто­му ста­ви­ло перед чело­ве­ком, по сво­ей воле и сво­е­му выбо­ру обра­тив­ше­му­ся к лани­сте, ряд засло­нов, кото­рые заста­ви­ли бы его оду­мать­ся и оста­но­вить­ся. Доб­ро­во­лец дол­жен объ­явить народ­но­му три­бу­ну свое имя, воз­раст и полу­чае­мую от лани­сты сум­му; три­бун мог не согла­сить­ся на с.220 заклю­че­ние усло­вия, если счи­тал доб­ро­воль­ца негод­ным для гла­ди­а­тор­ско­го ремес­ла по воз­рас­ту или по физи­че­ско­му скла­ду и состо­я­нию здо­ро­вья (Iuv. 11. 5—8 и схо­лия к этим сти­хам). При заклю­че­нии усло­вия ново­бра­нец полу­чал день­ги ничтож­ные: не боль­ше 2 тыс. сестер­ций по зако­ну. За эту жал­кую сум­му чело­век про­да­вал свою жизнь и свою сво­бо­ду — было о чем поду­мать! И надо было еще про­из­не­сти перед маги­ст­ра­том клят­ву, кото­рой ново­бра­нец фор­маль­но отре­кал­ся от прав сво­бод­но­го чело­ве­ка, вру­чая сво­е­му ново­му хозя­и­ну пра­во «жечь его, свя­зы­вать, бить, уби­вать желе­зом».

Если лани­ста и не поль­зо­вал­ся этим пра­вом, — фор­му­ла, его утвер­ждав­шая, име­ла ско­рее сим­во­ли­че­ское, чем реаль­ное содер­жа­ние: уби­вать и кале­чить людей, достав­ляв­ших ему зара­боток, лани­сте было, конеч­но, невы­год­но, но во вся­ком слу­чае дис­ци­пли­на у них была жесто­кой. С них не спус­ка­ли глаз; импе­ра­тор­ские шко­лы охра­нял воен­ный кара­ул; в кар­це­ре пом­пей­ской гла­ди­а­тор­ской шко­лы были най­де­ны колод­ки — орудие нака­за­ния страш­ное: это дере­вян­ная дос­ка с наби­той на нее желез­ной поло­сой, к кото­рой при­креп­ле­ны вер­ти­каль­но сто­я­щие коль­ца; сквозь них про­пус­ка­лась желез­ная штан­га, наглу­хо закреп­ляв­ша­я­ся с обе­их сто­рон зам­ком. Ноги нака­зы­вае­мо­го кла­ли меж­ду коль­ца­ми, про­де­ва­ли через все коль­ца штан­гу и запи­ра­ли зам­ки: чело­век мог толь­ко лежать или сидеть и то лишь в одном поло­же­нии; это была насто­я­щая пыт­ка.

Лани­ста был оза­бо­чен и тем, чтобы дер­жать свою «фами­лию» в стро­гом пови­но­ве­нии, и тем, чтобы она была здо­ро­ва и силь­на. Гла­ди­а­то­ров кор­ми­ли сыт­но (боль­шое место в пище­вом раци­оне зани­ма­ли бобо­вые), после упраж­не­ний их мас­си­ро­ва­ли и нати­ра­ли мас­лом, ране­но­го гла­ди­а­то­ра усерд­но лечи­ли. Зна­ме­ни­тый Гален был очень дово­лен, когда его еще моло­дым чело­ве­ком при­гла­си­ли вра­чом при гла­ди­а­тор­ской шко­ле.

Мы можем пред­ста­вить себе план и внеш­ний вид гла­ди­а­тор­ской шко­лы по остат­кам в Пом­пе­ях: боль­шой пря­мо­уголь­ник дво­ра окру­жен пор­ти­ком (55 м дли­ной, 44 м шири­ной); в пор­тик выхо­дят ком­нат­ки двух­этаж­но­го зда­ния, откры­ваю­щи­е­ся во двор (ком­нат­ки верх­не­го эта­жа выхо­ди­ли на гале­рею, обра­щен­ную тоже в сто­ро­ну дво­ра) и без окон. Камор­ки в 4 м²; общее чис­ло их в обо­их эта­жах, воз­мож­но, рав­ня­лось 66, и в край­нем слу­чае в с.221 каж­дой камор­ке мож­но было поме­стить на ночь по два чело­ве­ка. Боль­шой откры­тый двор слу­жил местом для упраж­не­ний; име­лись боль­шая кух­ня, откры­тая ком­на­та (эксед­ра), откуда мож­но было следить за тем, что дела­ет­ся во дво­ре (люби­те­лей поглядеть, как упраж­ня­ют­ся гла­ди­а­то­ры, было нема­ло), боль­шая сто­ло­вая рядом с кух­ней. Широ­кая лест­ни­ца вела во вто­рой этаж, веро­ят­но, в поме­ще­ние лани­сты и его помощ­ни­ков. Пред­по­ло­же­ние А. Мау, что зда­ние было выстро­е­но для вре­мен­но­го раз­ме­ще­ния гла­ди­а­то­ров, кото­рых нани­ма­ли устро­и­те­ли игр, вполне веро­ят­но². Не исклю­че­на, одна­ко, воз­мож­ность посто­ян­но­го пре­бы­ва­ния в горо­де гла­ди­а­тор­ско­го отряда; в Пре­не­сте такая шко­ла была выстро­е­на для горо­да одним из его граж­дан (CIL. XIV. 3014), и то обсто­я­тель­ство, что в 67 г. н. э.^[1] гла­ди­а­то­ры попы­та­лись оттуда бежать (Tac. ann. XV. 46), а некий Фило­муз заве­щал горо­ду десять пар гла­ди­а­то­ров (CLL. XIV. 3015), поз­во­ля­ет думать, что в неко­то­рых ита­лий­ских горо­дах были свои гла­ди­а­то­ры, кото­рые и жили в этих спе­ци­аль­ных казар­мах.

В Риме было четы­ре импе­ра­тор­ских шко­лы. В Утрен­ней шко­ле (lu­dus Ma­tu­ti­nus) обу­ча­лись гла­ди­а­то­ры, кото­рые долж­ны были сра­жать­ся со зве­ря­ми. Шко­ла назы­ва­лась так пото­му, что зве­ри­ные трав­ли про­ис­хо­ди­ли по утрам. Око­ло Коли­зея нахо­ди­лась Боль­шая шко­ла (lu­dus Mag­nus). Мра­мор­ный План поз­во­ля­ет доволь­но отчет­ли­во пред­ста­вить себе это зда­ние. План его очень напо­ми­на­ет план пом­пей­ской шко­лы: тоже внут­рен­ний двор, окру­жен­ный колон­на­дой, на кото­рую выхо­дят ком­нат­ки гла­ди­а­то­ров. Толь­ко во дво­ре устро­е­на аре­на, в мини­а­тю­ре пред­став­ля­ю­щая аре­ну Коли­зея: гла­ди­а­то­ра обу­чав­ше­го­ся здесь, Коли­зей не дол­жен был испу­гать сво­им непри­выч­ным видом. Побли­зо­сти нахо­ди­лись: spo­lia­rium, куда при­но­си­ли с аре­ны уби­тых, и sa­mia­rium — мастер­ская, где изготов­ля­ли и чини­ли орудие и доспе­хи (в одной над­пи­си упо­ми­на­ет­ся ma­ni­ca­rius — мастер, работав­ший здесь над изготов­ле­ни­ем желез­ных нару­кав­ни­ков).

Все гла­ди­а­тор­ское ору­жие хра­ни­лось в осо­бом арсе­на­ле (ar­ma­men­ta­rium), откуда и выда­ва­лось толь­ко в дни игр. Ведал арсе­на­лом импе­ра­тор­ский отпу­щен­ник — prae­po­si­tus (такой «заве­дую­щий» арсе­на­лом «Боль­шой шко­лы» упо­мя­нут в CIL. VI. 10164). Во гла­ве шко­лы сто­ял про­ку­ра­тор, имев­ший при себе помощ­ни­ка (sub­pro­cu­ra­tor); оба при­над­ле­жа­ли к сосло­вию с.222 всад­ни­ков. Кро­ме них, над­пи­си упо­ми­на­ют «зав­хо­за» (dis­pen­sa­tor) Ним­фо­до­та, «раба Цеза­ря наше­го», и курье­ра — «бегу­на Тиг­ра» (CIL. VI. 10166 и 10165).

Гла­ди­а­то­ры из импе­ра­тор­ских школ высту­па­ли не толь­ко на играх, устра­и­вае­мых импе­ра­то­ром. Он мог любез­но пре­до­ста­вить несколь­ко чело­век маги­ст­ра­ту, устро­и­те­лю игр, мог через сво­их упол­но­мо­чен­ных про­да­вать их или отда­вать вна­ем устро­и­те­лям игр в дру­гих горо­дах. В Пом­пе­ях в одной над­пи­си мур­мил­лон Мурран назы­ва­ет­ся «Неро­ни­а­но­вым», а фра­ки­ец Аттик — «Юли­а­но­вым»: послед­ний обу­чал­ся, по-види­мо­му, в Капуе, в шко­ле, при­над­ле­жав­шей рань­ше Юлию Цеза­рю; пер­вый вышел из какой-то шко­лы, устро­ен­ной Неро­ном. Гла­ди­а­тор­ские шко­лы в Риме и в Ита­лии, при­над­ле­жав­шие импе­ра­то­рам, были, конеч­но, обстав­ле­ны и орга­ни­зо­ва­ны луч­ше, чем шко­ла како­го-нибудь даже бога­то­го лани­сты; под­би­ра­ли туда моло­д­ца к молод­цу, обу­ча­ли их тща­тель­но, и, есте­ствен­но, тем, кто устра­и­вал игры, хоте­лось запо­лу­чить оттуда хоть несколь­ко бой­цов. Гла­ди­а­тор­ские шко­лы были хоро­шим источ­ни­ком дохо­да для импе­ра­тор­ской каз­ны.

Нови­чок, при­шед­ший в гла­ди­а­тор­скую шко­лу, пер­во­на­чаль­но обу­чал­ся фех­то­ва­нию и обра­ще­нию с ору­жи­ем раз­но­го вида: не все были воору­же­ны оди­на­ко­во, и «тех­ни­ка боя» не для всех была оди­на­ко­вой. Гла­ди­а­то­ры дели­лись по сво­е­му воору­же­нию на несколь­ко групп; по мере того как рас­ши­ря­лось зна­ком­ство рим­лян с дру­ги­ми стра­на­ми и наро­да­ми, на арене появ­ля­лись и гла­ди­а­то­ры с воору­же­ни­ем этих наро­дов, рань­ше всех с сам­нит­ским.

В 310 г. до н. э. рим­ляне нанес­ли сам­ни­там страш­ное пора­же­ние; кам­пан­цы, союз­ни­ки рим­лян, «из гор­до­сти и нена­ви­сти к сам­ни­там воору­жи­ли гла­ди­а­то­ров сам­нит­ским убо­ром и назва­ли их “сам­ни­та­ми”» (Liv. IX. 40. 17). «Убор» состо­ял из боль­шо­го про­дол­го­ва­то­го щита, поно­жи на левой ноге и шле­ма с высо­ким греб­нем и сул­та­ном из перьев. После Авгу­ста сам­ни­ты исче­за­ют; вме­сто них появ­ля­ют­ся секу­то­ры и гопло­ма­хи³.

Имя секу­то­ра встре­ча­ет­ся впер­вые при Кали­гу­ле (Suet. Cal. 30. 3), у него воору­же­ние сам­ни­та, и про­тив­ни­ком его явля­ет­ся обыч­но рети­а­рий, толь­ко шлем у него более плос­кий, без сул­та­на и без широ­ко­го обо­да, кото­рые дава­ли бы воз­мож­ность рети­а­рию с.223 лег­ко заце­пить секу­то­ра сетью. Гопло­мах воору­жен так же, как сам­нит, толь­ко щит у него боль­ше.

Рети­а­рий полу­чил свое имя от глав­но­го сво­его ору­жия — сети (re­te), кото­рую он набра­сы­вал на про­тив­ни­ка, стре­мясь его опу­тать, лишить сво­бо­ды дви­же­ния и затем пова­лить. У него нет ни щита, ни шле­ма, на левой руке надет кожа­ный рукав и осо­бой фор­мы наплеч­ник, кото­рый защи­ща­ет руку до лок­тя и высо­ко под­ни­ма­ет­ся над пле­чом, так что может слу­жить защи­той и для голо­вы. Кро­ме сети, рети­а­рию дают трезу­бец (ино­гда копье) и кин­жал.

Во вре­мя войн Сул­лы на Восто­ке в пле­ну ока­за­лось мно­го фра­кий­цев, слу­жив­ших в вой­ске Мит­ри­да­та, и устро­и­те­лям игр при­шла мысль выпу­стить гла­ди­а­то­ров-«фра­кий­цев». У них был малень­кий щит, ино­гда круг­лый, чаще квад­рат­ный, неболь­шая саб­ля с лез­ви­ем, изги­бав­шим­ся под тупым, а ино­гда и под пря­мым углом, желез­ный нару­кав­ник на пра­вой руке, поно­жи на обе­их ногах, а ино­гда еще и рем­ни, защи­щав­шие ногу выше коле­на. Шлем носи­ли они очень раз­ной фор­мы: ино­гда это про­сто метал­ли­че­ская шапоч­ка с обо­дом, но без забра­ла, ино­гда забра­ло закры­ва­ло все лицо, и чтобы мож­но было видеть, в нем про­би­ва­ли мно­же­ство отвер­стий.

«Фра­ки­ец» борол­ся обыч­но с гопло­ма­хом или с «гал­лом», дру­гим назва­ни­ем кото­ро­го ста­ло впо­след­ст­вии «мур­мил­лон». По мне­нию одних, «гал­лы» появи­лись на арене после заво­е­ва­ния Гал­лии Цеза­рем; по мне­нию дру­гих, — зна­чи­тель­но рань­ше, со вре­ме­ни зна­ком­ства с циз­аль­пин­ски­ми гал­ла­ми. Пер­во­на­чаль­но меж­ду их воору­же­ни­ем и воору­же­ни­ем мур­мил­ло­на была какая-то неиз­вест­ная нам раз­ни­ца, воз­мож­но, столь незна­чи­тель­ная, что оба назва­ния уже в I в. н. э. ста­ли сино­ни­ма­ми. Сло­во «мур­мил­лон» про­ис­хо­дит от име­ни мор­ской рыбы (mur­ma, mor­my­ros, mor­myl­los), кото­рая изо­бра­жа­лась на их шле­ме. Про­тив­ни­ка­ми мур­мил­ло­нов часто были рети­а­рии. «Не тебя лов­лю, а рыбу; убе­га­ешь зачем, галл?» — поет рети­а­рий вслед увер­нув­ше­му­ся от его сети мур­мил­ло­ну: кро­ва­вая схват­ка пред­став­ля­лась в виде мир­ной рыб­ной лов­ли.

Сле­ду­ет назвать еще пег­ни­а­ри­ев (от гре­че­ско­го paig­nion — «игра»). Эти люди не боро­лись насмерть: ору­жие у них было невин­ное — пал­ка или кнут; после поедин­ка оба про­тив­ни­ка с.224 ухо­ди­ли, конеч­но, в синя­ках и сса­ди­нах, но без тяже­лых ран». Пег­ни­а­рий из Боль­шой шко­лы дожил до 90 лет — слу­чай для насто­я­щих гла­ди­а­то­ров неслы­хан­ный (CIL. VI. 10168). Костюм у пег­ни­а­ри­ев, судя по моза­и­ке из Нен­ни­га (око­ло Три­ра), был очень свое­об­раз­ный: или длин­ные шта­ны, при­хва­чен­ные ниже колен обмот­ка­ми, или нечто вро­де совре­мен­но­го ком­би­не­зо­на, пере­хва­чен­но­го поя­сом. В левой руке у них был про­дол­го­ва­тый посох, в дру­гой — пал­ка или кнут. Выпус­ка­ли пег­ни­а­ри­ев на аре­ну обыч­но в пол­день; их поеди­нок был как бы интер­меди­ей меж­ду дву­мя бой­ня­ми: охотой, кото­рая про­ис­хо­ди­ла в амфи­те­ат­ре утром, и гла­ди­а­тор­ски­ми боя­ми во вто­рой поло­вине дня⁴.

Сра­жа­лись на арене всад­ни­ки и колес­нич­ни­ки (es­se­da­rii); бои на колес­ни­цах вошли в оби­ход амфи­те­ат­ра после похо­да Цеза­ря в Бри­та­нию.

Доспе­хи гла­ди­а­то­ров состо­я­ли, как мы виде­ли, из нару­чей, поно­жей, шле­ма, ремен­ных обмоток; ни у кого из них нет пан­ци­ря, спи­на и грудь совер­шен­но обна­же­ны, живот при­крыт толь­ко матер­ча­ты­ми тру­са­ми, пере­хва­чен­ны­ми широ­ким поя­сом, на кото­ром часто име­ют­ся желез­ные пла­стин­ки. Гла­ди­а­тор мог закрыть­ся толь­ко щитом, и если он не сумел или не смог это­го сде­лать, то все кон­че­но, — жиз­нью гла­ди­а­то­ра не доро­жи­ли, как жиз­нью сол­да­та, и его смерть для зри­те­лей — толь­ко источ­ник раз­вле­че­ния.

Юно­ша, посту­пив­ший в гла­ди­а­тор­скую шко­лу, про­хо­дил курс обу­че­ния, спе­ци­аль­ный для каж­до­го вида ору­жия; рети­а­рия обу­ча­ли ина­че, чем фра­кий­ца или мур­мил­ло­на. В над­пи­сях упо­ми­на­ют­ся учи­те­ля («док­то­ра») секу­то­ров, мур­мил­ло­нов, гопло­ма­хов и фра­кий­цев (CIL. VI. 4333, 10174, 10175, 10181, 10192), кото­рые, по всей веро­ят­но­сти, были сами рань­ше гла­ди­а­то­ра­ми. Под их руко­вод­ст­вом нови­чок обу­чал­ся фех­то­ва­нию: ему дава­ли дере­вян­ный меч и щит, спле­тен­ный из вет­вей ивы; мише­нью слу­жил дере­вян­ный кол высотой 6 футов (рим­ский фут — 29.57 см), креп­ко вби­тый в зем­лю. Уче­ник дол­жен был выучить­ся, во-пер­вых, тому, чтобы никак не рас­кры­вать­ся, а во-вто­рых, уме­нию точ­но и быст­ро нано­сить уда­ры в те места кола, на кото­рых были отме­че­ны голо­ва и грудь про­тив­ни­ка. Ино­гда для этих упраж­не­ний выда­ва­лось ору­жие более тяже­лое, чем то, кото­рым ему при­дет­ся дей­ст­во­вать на арене: пусть укреп­ля­ет свои муску­лы. Насто­я­щее, с.225 желез­ное, ост­рое ору­жие гла­ди­а­то­ры полу­ча­ли толь­ко перед выступ­ле­ни­ем на арене.

Гла­ди­а­тор­ские игры начи­на­лись парад­ным шест­ви­ем гла­ди­а­то­ров по арене; затем часто разыг­ры­вал­ся мни­мый поеди­нок, в кото­ром сра­жаю­щи­е­ся пока­зы­ва­ли толь­ко свою лов­кость и уме­ние фех­то­вать, так как бились «игру­шеч­ным оруди­ем» (дере­вян­ным — ar­ma lu­so­ria); затем на аре­ну вно­си­ли насто­я­щее ору­жие, и тот, кто давал игры, про­ве­рял его каче­ство. Один из застоль­ни­ков Три­маль­хи­о­на с вос­тор­гом ожи­да­ет игр, кото­рые будут длить­ся на празд­ни­ках три дня: «…наш Тит… ору­жие даст пре­вос­ход­ное; убе­жать — это шалишь — бей­ся насмерть; пусть весь амфи­те­атр видит» (Petr. 45). Разда­вал­ся звук тру­бы или рога, и сра­же­ние начи­на­лось. Гла­ди­а­то­ры бились чаще все­го один на один, но быва­ло и так, что один отряд выхо­дил про­тив дру­го­го. Зри­те­лей эта бой­ня захва­ты­ва­ла; на оро­бев­ше­го гла­ди­а­то­ра обру­ши­ва­лась буря него­до­ва­ния: «…народ в гне­ве, ибо счи­та­ет для себя обидой, что чело­ве­ку не хочет­ся гиб­нуть» (Sen. de ira, I. 2. 4); роб­ких гна­ли в бой огнем и бича­ми. «Бей его! Жги! Поче­му так тру­сит он мечей? Поче­му не хочет храб­ро уби­вать? Поче­му не уми­ра­ет с охотой?» (Sen. epist. 7. 5).

Если гла­ди­а­тор не падал мерт­вым на арене, но был ранен так тяже­ло, что сра­жать­ся даль­ше уже не чув­ст­во­вал сил, то он мог, бро­сив ору­жие, под­нять квер­ху палец левой руки или всю руку, это был жест, кото­рым он про­сил о поща­де («отпу­стить» — mit­te­re). Теперь жизнь его зави­се­ла от устро­и­те­ля игр и еще боль­ше — от рас­по­ло­же­ния зри­те­лей. Если он понра­вил­ся тол­пе, воз­будил ее состра­да­ние, амфи­те­атр огла­шал­ся кри­ком «mis­sum!»; люди маха­ли плат­ка­ми или под­ни­ма­ли квер­ху паль­цы. Гла­ди­а­то­ра, не уго­див­ше­го тол­пе, она при­ка­зы­ва­ла добить, обра­щая боль­шой палец кни­зу (pol­li­cem ver­te­re) с кри­ком «iugu­la!» («добей!»); победи­тель вса­жи­вал нож в гор­ло побеж­ден­но­го.

Слу­ча­лось и так, что про­тив­ни­ки ока­зы­ва­лись рав­ны в силе и лов­ко­сти; поеди­нок длил­ся, а победа не при­хо­ди­ла ни к одной сто­роне. Тут опять мог­ли вме­шать­ся зри­те­ли и потре­бо­вать, чтобы оба бор­ца были «отпу­ще­ны». О них гово­ри­лось, что они stan­tes mis­si, т. е. избав­ле­ны от смер­ти тогда, когда еще, «сто­я­ли на ногах» и мог­ли про­дол­жать бой. Это было мень­ше, чем победа, но здесь не было и позо­ра пора­же­ния. с.226 Победи­те­лю вру­ча­ли паль­мо­вую вет­ку, с кото­рой он обхо­дил аре­ну; на памят­ни­ке «фра­кий­ца» Анто­ния Экс­о­ха изо­бра­же­но несколь­ко таких вет­вей (CIL. VI. 10194). Кро­ме этой офи­ци­аль­ной награ­ды, он полу­чал зна­чи­тель­ные денеж­ные подар­ки; ино­гда его осы­па­ли золоты­ми моне­та­ми, и зри­те­ли гром­ко счи­та­ли, сколь­ко монет упа­ло (Suet. Claud. 21. 5), а ино­гда под­но­си­ли день­ги на доро­гих под­но­сах, кото­рые тоже шли в дар победи­те­лю (Mart. spect. 29. 5—6). Нерон ода­рил мур­мил­ло­на Спи­ку­ла дома­ми и зем­ля­ми (Suet. Ner. 30. 2).

Сколь­ко вре­ме­ни оста­вал­ся гла­ди­а­тор в рас­по­ря­же­нии лани­сты, мы ска­зать не можем: по всей веро­ят­но­сти, это опре­де­ля­лось усло­ви­ем, по кото­ро­му он всту­пал в шко­лу. Раб или выку­пал­ся на сво­бо­ду, или полу­чал ее по тре­бо­ва­нию зри­те­лей. Мог­ло слу­чить­ся и так, что он осво­бож­дал­ся от обя­зан­но­сти высту­пать в амфи­те­ат­ре, но про­дол­жал жить в шко­ле, чаще все­го на поло­же­нии учи­те­ля фех­то­ва­ния. В знак его ново­го поло­же­ния ему дава­ли дере­вян­ный тон­кий меч (ru­dis), вро­де того, с кото­рым упраж­ня­лись гла­ди­а­то­ры.

Кро­ме гла­ди­а­тор­ских боев, в амфи­те­ат­ре устра­и­ва­лись и зве­ри­ные трав­ли. Впер­вые в 186 г. до н. э. «устро­е­на была охота на львов и пан­тер» М. Фуль­ви­ем Ноби­ли­о­ром; Ливий пишет, что по оби­лию зве­рей и раз­но­об­ра­зию зре­лищ она почти не усту­па­ла тем, кото­рые устра­и­ва­лись в его вре­мя (XXXIX. 22. 1). При импе­рии эти трав­ли достиг­ли гран­ди­оз­ных раз­ме­ров; на тех, кото­рые давал Август, одних львов и пан­тер было уби­то око­ло трех с поло­ви­ною тысяч, на играх, устро­ен­ных Тра­я­ном в 107 г., — 11 тысяч. В Риме одна из импе­ра­тор­ских гла­ди­а­тор­ских школ — «Утрен­няя» — гото­ви­ла спе­ци­а­ли­стов-охот­ни­ков. Ино­гда на рас­тер­за­ние зве­рям бро­са­ли пре­ступ­ни­ков; жесто­кость этой каз­ни еще усу­губ­ля­лась неким теат­раль­ным ее оформ­ле­ни­ем. Стра­бон, напри­мер, рас­ска­зы­ва­ет, как был каз­нен на его гла­зах в Риме пред­во­ди­тель вос­став­ших рабов Селур, кото­ро­го назы­ва­ли «сыном Этны»: был соору­жен высо­кий помост, на кото­рый, буд­то на Этну, взве­ли Селу­ра; помост вдруг рух­нул и раз­ва­лил­ся, и несчаст­ный упал пря­мо в клет­ку с дики­ми зве­ря­ми, постав­лен­ную под помо­стом (273). Раз­бой­ни­ка Лавре­о­ла рас­пя­ли на кре­сте и напу­сти­ли на него мед­ведя; «с живых рас­тер­зан­ных чле­нов кус­ка­ми пада­ло мясо» (Mart. spect. 7. 5—6); дру­го­го заста­ви­ли с.227 играть роль Муция Сце­во­лы и поло­жить руку на пылаю­щий очаг (Mart. X. 25. 1—2).

Глав­ной постав­щи­цей диких зве­рей была Афри­ка, и при­во­зи­ли их оттуда во мно­же­стве. Суще­ст­во­ва­ло какое-то ста­рин­ное сенат­ское поста­нов­ле­ние, нала­гав­шее запрет на этот ввоз, но для трав­ли (кото­рую до построй­ки амфи­те­ат­ра устра­и­ва­ли в цир­ке) сде­ла­но было исклю­че­ние. М. Эми­лий Скавр, будучи куруль­ным эди­лом (58 г. до н. э.), «вывел» 150 пан­тер или лео­пар­дов, Пом­пей — 410, а Август — 420 (Pl. VIII. 64). Сул­ла выпу­стил 120 «львов с гри­ва­ми», т. е. сам­цов (VIII. 53); они не были свя­за­ны, и охот­ни­ки, кото­рых Сул­ле при­слал мав­ри­тан­ский царь Бокх, устро­и­ли на них насто­я­щую охоту (Sen. de brev. vi­tae, 13. 6). Лов­лей этих живот­ных заня­то было мно­же­ство людей, пере­воз­ка их была делом труд­ным; тре­бо­ва­лись проч­ные желез­ные клет­ки, под­хо­дя­щий транс­порт, кор­ма в коли­че­стве огром­ном — тыся­чи пудов мяса: львов и пан­тер свек­лой и сала­том не накор­мишь. К сожа­ле­нию, авто­ры наши этих вопро­сов почти совсем не каса­ют­ся; из позд­не­го источ­ни­ка (Cod. Theod. XV; tit. XI. 1—2) мы узна­ли толь­ко, что горо­да, через кото­рые про­ез­жал транс­порт зве­рей, пред­на­зна­чен­ных для игр, устра­и­вае­мых импе­ра­то­ром, долж­ны были достав­лять этим зве­рям корм, и задер­жи­вать­ся транс­пор­ту в горо­де боль­ше неде­ли не пола­га­лось.

О гла­ди­а­тор­ских играх сооб­ща­лось зара­нее в «афи­шах» — над­пи­сях на сте­нах домов и обще­ст­вен­ных зда­ний. Вот образ­цы таких над­пи­сей (они хоро­шо сохра­ни­лись в Пом­пе­ях): «Гла­ди­а­то­ры Н. Попидия Руфа будут бить­ся с 12-го дня до май­ских календ; будет зве­ри­ная трав­ля» (CIL. IV. 1186) или «Гла­ди­а­то­ры эди­ла А. Суе­тия Цер­та будут драть­ся нака­нуне июнь­ских календ» (CIL. IV. 1189).

Гла­ди­а­тор­ские игры дава­лись не толь­ко в Риме, но и в целом ряде ита­лий­ских горо­дов, в кото­рых име­лись свои амфи­те­ат­ры: в Лации их было по край­ней мере 14, в Кам­па­нии — 9. Луч­шим сред­ст­вом при­об­ре­сти попу­ляр­ность в каком-нибудь город­ке Ита­лии было устрой­ство гла­ди­а­тор­ских игр. Их часто дают в бла­го­дар­ность за избра­ние, из жела­ния закре­пить за собой доб­рое рас­по­ло­же­ние горо­жан. В Пом­пе­ях их устра­и­ва­ли квин­квен­нал Нигидий Май, эдил Сует­тий Церт, фла­мин Децим Валент. Луци­лий Гама­ла, член одной из самых вид­ных Остий­ских семей, «дал с.228 гла­ди­а­тор­ские игры» (CIL. XIV. 375). В Фастах горо­да упо­ми­на­ют­ся и зве­ри­ные трав­ли, и гла­ди­а­тор­ские бои. В малень­ком Лану­вии эдил Марк Вале­рий (тот самый, кото­рый отре­мон­ти­ро­вал муж­ские и жен­ские бани) «дал гла­ди­а­то­ров» (CIL. XIV. 2121); в Габи­ях жри­ца Агу­сия Прис­цил­ла «устро­и­ла изряд­ное зре­ли­ще игр о здра­вии импе­ра­то­ра Анто­ни­на Пия, отца оте­че­ства, и детей его» (CIL. XIV. 2804).

Гла­ди­а­тор­ские бои про­ис­хо­ди­ли обыч­но в амфи­те­ат­рах. Раз­ва­ли­ны одно­го из самых ста­рых амфи­те­ат­ров, пом­пей­ско­го, сохра­ни­лись до наше­го вре­ме­ни. Он был постро­ен в пер­вой чет­вер­ти I в. до н. э. Квинк­ти­ем Вал­гом и Мар­ком Пор­ци­ем на соб­ст­вен­ные сред­ства в бла­го­дар­ность за избра­ние их в квин­квен­на­лы. Рас­счи­тан он на 20 тыс. зри­те­лей; это амфи­те­атр сред­ней вели­чи­ны. Боль­шая ось все­го зда­ния рав­на 135.7 м, малая — 104 м; боль­шая ось аре­ны — 66.7 м, малая — 35 м. Сна­ру­жи он име­ет обыч­ную для амфи­те­ат­ра фор­му эллип­са и кажет­ся скром­ным и при­зе­ми­стым, пото­му что аре­на и ряд сиде­ний рас­по­ло­же­ны ниже уров­ня зем­ли. Во избе­жа­ние рас­хо­дов на слиш­ком высо­кую сте­ну была выко­па­на яма в фор­ме очень боль­шой глу­бо­кой мис­ки; дно ее слу­жи­ло аре­ной, а скло­ны — местом, где устро­и­ли сиде­нья. Круг­лая камен­ная сте­на, под­дер­жи­вае­мая сна­ру­жи рядом аркад, слу­жи­ла опо­рой толь­ко для третье­го и отча­сти для вто­ро­го яру­са.

При устрой­стве амфи­те­ат­ра надо было поду­мать, как избе­жать тол­кот­ни и дав­ки при вхо­де и выхо­де, и стро­и­те­ли раз­ре­ши­ли зада­чу, ост­ро­ум­но исполь­зуя внут­рен­ние коридо­ры и наруж­ные лест­ни­цы. Вхо­дов было шесть; два из них (каж­дый шири­ной 5 м) вели на аре­ну; через них, кро­ме зри­те­лей, вхо­ди­ли гла­ди­а­то­ры и через них выпус­ка­ли зве­рей. С той сто­ро­ны, с кото­рой амфи­те­атр под­хо­дил слиш­ком близ­ко к город­ской стене (с запад­ной), вход сде­ла­ли не пря­мо на аре­ну, а повер­ну­ли его под пря­мым углом в сто­ро­ну. Парал­лель­но это­му коле­ну в той же сто­роне про­де­ла­ли два узких про­хо­да, кото­рые вели в коридор, иду­щий вокруг все­го зда­ния и про­де­лан­ный под ниж­ни­ми ряда­ми вто­ро­го яру­са; два таких же про­хо­да устро­и­ли с про­ти­во­по­лож­ной, восточ­ной сто­ро­ны. Коридор этот не был сквоз­ным: про­тив середи­ны боль­шой оси с обе­их сто­рон его пере­го­ро­ди­ли глу­хой сте­ной. Те, кто сидел на запад­ной сто­роне сле­ва, мог­ли поль­зо­вать­ся толь­ко 1-м и 3-м с.229 про­хо­да­ми, сидев­шие спра­ва — 4-м и 2-м; тол­па, таким обра­зом, раз­би­ва­лась на два пото­ка: влив­шись в коридор, она рас­хо­ди­лась по местам пер­во­го и вто­ро­го яру­сов, куда из коридо­ра («тай­ни­ка», как назы­ва­ли его антич­ные архи­тек­то­ры) вели лест­ни­цы. В тре­тий ярус мож­но было под­нять­ся из вто­ро­го по лест­ни­цам, деля­щим яру­сы на отдель­ные отсе­ки, «кли­нья», но гораздо удоб­нее было спус­кать­ся сюда с верх­ней терра­сы, откуда вниз шли лест­ни­цы: две двой­ных и две про­стых. Был еще один вход, узкий и тем­ный, пря­мо с аре­ны нару­жу: это «смерт­ная дверь», через кото­рую выно­си­ли тела пав­ших гла­ди­а­то­ров. Кры­ши над амфи­те­ат­ром не было; ее заме­нял тент, кото­рый натя­ги­ва­ли в жару или в дождь и о кото­ром осо­бо сооб­ща­лось в объ­яв­ле­ни­ях об играх: «будет тент» (ve­la erunt).

Самым боль­шим из ита­лий­ских амфи­те­ат­ров был Коли­зей, одно из самых заме­ча­тель­ных зда­ний во всем мире; его пер­во­на­чаль­но назы­ва­ли «Фла­ви­е­вым» по име­ни стро­и­те­лей; назва­ние Коли­зея, пра­виль­нее — Колос­сея, полу­чил он не рань­ше XI в. или за свои огром­ные раз­ме­ры, или пото­му, что рядом сто­ял колосс Неро­на. Он был постро­ен в лож­бине меж­ду Вели­ей, Эскви­ли­ном и Цели­ем, в том месте, где рань­ше нахо­дил­ся пруд, устро­ен­ный при Золо­том Доме Неро­на. Построй­ку его начал Вес­па­си­ан; Тит доба­вил тре­тий и чет­вер­тый эта­жи и отпразд­но­вал откры­тие амфи­те­ат­ра гла­ди­а­тор­ски­ми игра­ми и зве­ри­ной трав­лей, кото­рые тяну­лись сто дней (Suet. Tit. 7. 3; Dio Cass. LXVI. 25). Окруж­ность Коли­зея рав­на 524 м, боль­шая ось — 187.77 м, малая — 155.64 м; боль­шая ось аре­ны — 85.75 м, малая — 53.62; высота стен — от 48 до 50 м. Он постро­ен из круп­ных тра­вер­ти­но­вых бло­ков, соеди­нен­ных желез­ны­ми скре­па­ми: для внут­рен­ней отдел­ки бра­ли туф и кир­пич. Сна­ру­жи зда­ние пред­став­ля­ет три яру­са аркад; к пиляст­рам, на кото­рые опи­ра­ют­ся арки, при­мкну­ты полу­ко­лон­ны, в ниж­нем яру­се — дори­че­ско­го орде­ра, в сред­нем — иони­че­ско­го и в верх­нем — коринф­ско­го. Над послед­ним аркад­ным яру­сом под­ни­ма­лась сплош­ная сте­на чет­вер­то­го эта­жа, рас­чле­нен­ная коринф­ски­ми колон­на­ми на ком­пар­ти­мен­ты; в середине каж­до­го ком­пар­ти­мен­та было по неболь­шо­му четы­рех­уголь­но­му окну. Зри­те­ли вхо­ди­ли из-под арок ниж­не­го эта­жа, поме­чен­ных циф­ра­ми от I до LXXVI, и под­ни­ма­лись к сво­им местам по лест­ни­цам, кото­рых было тоже 76.

с.230 Вокруг всей аре­ны шел, в защи­ту от зве­рей, забор; за ним был узкий про­ход, вымо­щен­ный мра­мо­ром. Над этим про­хо­дом нахо­дил­ся подий (po­dium) — широ­кая плат­фор­ма, под­ни­мав­ша­я­ся на 4 м над аре­ной; здесь сто­я­ли мра­мор­ные крес­ла для наи­бо­лее почет­ных зри­те­лей. Даль­ше шли ряды камен­ных ска­мей, обли­цо­ван­ных мра­мо­ром; их было три яру­са (mae­nia­na), и они отде­ля­лись один от дру­го­го низ­ким пара­пе­том и узким коридо­ром, кото­рый шел за пара­пе­том. Самые верх­ние места отведе­ны были для жен­щин.

Пол аре­ны, дере­вян­ный, лежал на высо­кой суб­струк­ции, сте­ны кото­рой шли: одни парал­лель­но боль­шой оси, а дру­гие — по кри­вой эллип­са; высота их была от 5.5 до 6.08 м. Вхо­ди­ли сюда под­зем­ны­ми хода­ми, рас­по­ло­жен­ны­ми на линии осей. Здесь сто­я­ли клет­ки для зве­рей и раз­ные меха­низ­мы, с помо­щью кото­рых на аре­ну выдви­га­ли живот­ных, людей и раз­ные деко­ра­ции.

Утвер­жде­ние реги­о­на­ри­ев, что в Коли­зее мог­ло раз­ме­стить­ся 87 тыс., ока­за­лось силь­но пре­уве­ли­чен­ным. Гюль­зен (Bull. comm., 1894. С. 318) выме­рял сидя­чие места; про­стран­ство, ими зани­мае­мое, рав­но 68750 рим­ским футам (око­ло 23 тыс. м). Сидеть мог­ло не боль­ше, чем 40—45 тыс. чело­век; в пор­ти­ке верх­не­го эта­жа мог­ло сто­ять 5 тысяч⁵.