Простые люди древней Италии.

с.5

Пас­тух. (Рельеф с сар­ко­фа­га, Рим). R. Bloch et J. Cou­sin, Ro­me et son des­tin. Pa­ris, 1960, tabl. 10.

Сре­ди рабов, заня­тых в сель­ском хозяй­стве у ита­лий­ско­го рабо­вла­дель­ца, пас­ту­хи зани­ма­ют совер­шен­но осо­бое место. Они долж­ны были рез­ко выде­лять­ся из всей раб­ской семьи — и по внеш­не­му виду, и по внут­рен­не­му скла­ду. Осталь­ные рабы были при­ко­ва­ны к тому месту, куда их забро­си­ла хозяй­ская воля — по рас­че­ту или про­сто из капри­за: для паха­ря, садов­ни­ка или вино­гра­да­ря мир был засло­нен усадь­бой, где они жили, и участ­ком зем­ли, на кото­ром они работа­ли. За его гра­ни­ца­ми начи­на­лась запрет­ная зона — мир, почти такой же дале­кий и недо­ступ­ный, как ска­зоч­ное триде­ся­тое цар­ство. Сазер­на, кото­рый не толь­ко был пре­вос­ход­ным хозя­и­ном-прак­ти­ком, но и мно­го думал о наи­бо­лее рацио­наль­ном исполь­зо­ва­нии раб­ской силы, сове­то­вал хозя­и­ну нико­му не раз­ре­шать отлу­чать­ся из име­ния, кро­ме вили­ка, ключ­ни­ка и одно­го раба, по выбо­ру вили­ка. При­креп­лен­ные к одно­му и тому же месту, изо дня в день обща­ясь с одни­ми и теми же людь­ми, с ран­не­го утра и до позд­не­го вече­ра заня­тые работой, втис­ну­тые в рам­ки жиз­нен­но­го укла­да, в кото­ром один день был как кап­ля воды похож на дру­гой, «гово­ря­щие орудия» ита­лий­ских уса­деб с роко­вой неиз­беж­но­стью тупе­ли, гру­бе­ли и опус­ка­лись. Жизнь их скла­ды­ва­лась из под­не­воль­ной работы — часто ее не столь­ко дела­ли, сколь­ко от нее отде­лы­ва­лись, — из еды и сна. Если уда­ва­лось когда-нибудь вырвать­ся, раб погру­жал­ся в гру­бые удо­воль­ст­вия вро­де тех, о кото­рых гово­рил Гора­цию его раб Дав и кото­рые состав­ля­ли в жиз­ни всю его радость. Чело­ве­ку негде было с.6 раз­вер­нуть­ся, да и сто­и­ло ли раз­во­ра­чи­вать­ся? Надо было обла­дать огром­ным запа­сом энер­гии и внут­рен­ней силы, чтобы сре­ди это­го бес­про­свет­но­го суще­ст­во­ва­ния ни мину­ты не забы­вать о воз­мож­но­сти осво­бож­де­ния и верить в него; выби­вать­ся из сил на чужой рабо­те — и работать для дости­же­ния сво­ей цели, еже­ми­нут­но быть игруш­кой чужой воли — и наде­ять­ся на утвер­жде­ние соб­ст­вен­ной. Боль­шин­ство доволь­но ско­ро погру­жа­лось в рав­но­душ­ную без­на­деж­ность; труд­но толь­ко было ожи­дать от этих людей, чтобы они хоро­шо работа­ли и доб­ро­же­ла­тель­но отно­си­лись к сво­им гос­по­дам, чья воля отня­ла от них все, чем крас­на жизнь. Ита­лий­ские хозя­е­ва и не обо­льща­лись на этот счет: нас доста­точ­но убеж­да­ют в этом жало­бы на раб­скую работу и дис­ци­пли­на, создан­ная для рабов, кото­рая сво­ди­лась в конеч­ном сче­те к мерам пре­до­сто­рож­но­сти про­тив раба: неда­ром же суще­ст­во­ва­ла пого­вор­ка «сколь­ко рабов, столь­ко вра­гов».

Сре­ди это­го отвер­жен­но­го мира пасын­ков судь­бы рез­ко выде­ля­лась одна груп­па, самой жиз­нью постав­лен­ная в совер­шен­но иные усло­вия суще­ст­во­ва­ния: это были пас­ту­хи (я имею в виду толь­ко пас­ту­хов, кото­рые сопро­вож­да­ли коче­вые ста­да, а не пас­ли скот при доме, како­вую обя­зан­ность воз­ла­га­ли обыч­но на под­рост­ков: маль­чи­ков и дево­чек).

Ита­лий­ское ското­вод­ство круп­но­го мас­шта­ба было ското­вод­ст­вом паст­бищ­ным, коче­вым. Эту систе­му ското­вод­ства под­ска­зы­ва­ла сама при­ро­да стра­ны, поз­во­ляв­шая скоту нахо­дить­ся под откры­тым небом круг­лый год, но толь­ко в раз­ных местах. Рав­нин­ные паст­би­ща южной Ита­лии, где летом тра­ва совер­шен­но выго­ра­ла от солн­ца, дава­ли зимой пре­вос­ход­ный корм; на гор­ных паст­би­щах Апен­нин скот нахо­дил летом при­ют от удуш­ли­во­го зноя. Огром­ные ота­ры овец еже­год­но совер­ша­ли регу­ляр­ное путе­ше­ст­вие из Калаб­рии в Брут­тий и из Апу­лии в Сам­ний и Сабин­ский округ. Круп­ный рога­тый скот зимо­вал обыч­но непо­да­ле­ку от моря; летом его уго­ня­ли в горы, в места, зарос­шие лесом. Мулы из Розей­ской рав­ни­ны про­во­ди­ли лето тоже в горах. Лет­ние и зим­ние паст­би­ща часто отсто­я­ли друг от дру­га на рас­сто­я­нии, исчис­ля­е­мом несколь­ки­ми сот­ня­ми миль: Варрон, с при­су­щей ему све­же­стью вооб­ра­же­ния, срав­ни­вал их с кор­зин­ка­ми, вися­щи­ми по кон­цам длин­но­го коро­мыс­ла — доро­ги, кото­рая их соеди­ня­ла. Перей­ти с зим­не­го паст­би­ща на лет­нее — с.7 зна­чи­ло совер­шить мед­лен­ное путе­ше­ст­вие через доб­рую поло­ви­ну стра­ны. Оно было бога­то встре­ча­ми, впе­чат­ле­ни­я­ми — и опас­но­стя­ми тоже: вме­сто надо­ев­ше­го име­ния, лежав­ше­го по воле хозя­и­на в коль­це веч­ной бло­ка­ды, перед пас­ту­хом рас­сти­ла­лась Ита­лия в бога­том мно­го­об­ра­зии сво­его релье­фа, кли­ма­та и при­ро­ды. Чужой край, куда его забро­си­ла злая судь­ба, для пас­ту­ха не ото­жествлял­ся, как для дру­гих чле­нов «сель­ской семьи», с име­ни­ем, куда его купи­ли: он зна­ко­мил­ся со зна­чи­тель­ной частью Ита­лии, зна­ко­мил­ся мед­лен­но, в подроб­но­стях, как мож­но озна­ко­мить­ся толь­ко при путе­ше­ст­ви­ях пеш­ком, и если это был чело­век, ода­рен­ный живым и любо­зна­тель­ным умом, то у него скла­ды­вал­ся бога­тый запас сведе­ний, впе­чат­ле­ний и наблюде­ний, рас­ши­ряв­ших его умст­вен­ный гори­зонт и обо­га­щав­ших его опы­том, раз­но­сто­рон­ним и раз­но­об­раз­ным. Ему при­хо­ди­лось всту­пать в сно­ше­ния с самы­ми раз­лич­ны­ми людь­ми: тут были и свои бра­тья пас­ту­хи, гнав­шие ста­да дру­гих хозя­ев, кре­стьяне дере­вень и хуто­ров, мимо кото­рых про­ле­га­ла доро­га, рабы из сосед­них име­ний, откуп­щи­ки государ­ст­вен­ных паст­бищ и их слу­жа­щие, путе­ше­ст­вен­ни­ки и про­хо­жие, встре­чав­ши­е­ся на пути. Ино­гда это быва­ла шай­ка раз­бой­ни­ков, от кото­рой при­хо­ди­лось отби­вать­ся с ору­жи­ем в руках. Когда пас­ту­хи при­хо­ди­ли на место, в глу­ши зате­рян­но­го дале­ко паст­би­ща начи­на­лась для них обыч­ная одно­об­раз­ная жизнь. Как, одна­ко, не похо­ди­ло это одно­об­ра­зие на одно­об­ра­зие жиз­ни в усадь­бе: пас­тух был само­сто­я­те­лен, был цели­ком пре­до­став­лен сво­им силам, сво­ей смет­ке, догад­ли­во­сти, сво­им зна­ни­ям — и сплошь и рядом сво­е­му муже­ству. Изо дня в день сто­ял он лицом к лицу с при­ро­дой, то лас­ко­вой, то гнев­ной, и каж­дый день зада­ва­ла она ему новые и новые зада­чи, решать кото­рые ему при­хо­ди­лось, рас­счи­ты­вая толь­ко на себя, на свои силы и уме­ние. Чело­век, не побо­яв­ший­ся вырвать овцу из страш­ной вол­чьей пасти, обуздав­ший взбе­сив­ше­го­ся жереб­ца, сумев­ший най­ти тра­вы и лекар­ства, спас­шие от болез­ни целое ста­до, — такой чело­век есте­ствен­но начи­нал чув­ст­во­вать себе цену. Он внут­ренне рас­прям­лял­ся; и это созна­ние сво­его досто­ин­ства, сво­ей силы и зна­чи­мо­сти опре­де­ля­ло его поведе­ние. Как мог­ло оно ужить­ся с раб­ским зва­ни­ем и раб­ской судь­бой? Перед пас­ту­хом лежа­ло два пути: об одном непо­сред­ст­вен­но сооб­ща­ют наши источ­ни­ки, дру­гой путь они доволь­но отчет­ли­во поз­во­ля­ют увидеть. Пер­вый был с.8 путем откры­то­го воз­му­ще­ния: пас­тух ломал наде­тое на него ярмо и пре­вра­щал­ся в неисто­во­го мсти­те­ля, жесто­ко рас­прав­ляв­ше­го­ся со сво­и­ми обид­чи­ка­ми — обще­ст­вом и государ­ст­вом. Пас­ту­хи были дея­тель­ны­ми участ­ни­ка­ми самых страш­ных раб­ских вос­ста­ний, ино­гда — их орга­ни­за­то­ра­ми и зачин­щи­ка­ми. В пер­вом сици­лий­ском вос­ста­нии веду­щая роль при­над­ле­жа­ла пас­ту­хам: один из вождей его, Кле­он Кили­ки­ец, сам был пас­ту­хом-табун­щи­ком. К Спар­та­ку сра­зу же при­со­еди­ни­лось мно­го пас­ту­хов. В нача­ле II в. до н. э. пас­ту­хи были гро­зой всей Апу­лии: пре­то­ру при­шлось высту­пить про­тив них с регу­ляр­ным вой­ском. Когда в прав­ле­ние Тибе­рия какой-то отстав­ной сол­дат-пре­то­ри­а­нец зате­ял под­нять вос­ста­ние, он обра­тил­ся с при­зы­вом преж­де все­го к калаб­рий­ским пас­ту­хам. Пас­ту­шья среда были спя­щим вул­ка­ном, кото­рый каж­дую мину­ту мог проснуть­ся. Пас­ту­хов дела­ло осо­бен­но страш­ны­ми еще то, что в физи­че­ском отно­ше­нии все они были как на под­бор моло­дец к молод­цу: сла­бый чело­век не годил­ся для их суро­вой жиз­ни, тре­бо­вав­шей дли­тель­ных пере­хо­дов, лаза­нья по горам, ноше­нья тяже­стей, быст­ро­го бега. Посто­ян­ная жизнь на воль­ном возду­хе, пери­о­ды дли­тель­но­го отды­ха, пища более здо­ро­вая и пита­тель­ная, чем та, кото­рую полу­ча­ли рабы, жив­шие в усадь­бе, — все это еще укреп­ля­ло их, дела­ло силь­нее и здо­ро­вее. Огром­ная раз­ни­ца в физи­че­ском скла­де долж­на была суще­ст­во­вать меж­ду эти­ми кре­пы­ша­ми и работ­ни­ка­ми из име­ний, надо­рван­ны­ми и иска­ле­чен­ны­ми посто­ян­ной, одно­об­раз­ной работой. Все они были воору­же­ны: без ору­жия как было защи­тить ста­до от дико­го зве­ря или лихо­го чело­ве­ка? Пас­ту­хов сопро­вож­да­ли соба­ки — огром­ные, силь­ные живот­ные, страш­ные для вся­ко­го, на кого бы ни натра­вил их хозя­ин. И эти гроз­ные люди пред­став­ля­ли собой креп­ко спло­чен­ное обще­ство; испы­тан­ное пра­ви­ло рабо­вла­дель­че­ско­го хозяй­ства — все­ми сила­ми под­дер­жи­вать рознь в раб­ской среде — здесь было неосу­ще­ст­ви­мо: зате­рян­ные в гор­ной и лес­ной глу­ши, пас­ту­хи, при­став­лен­ные к одно­му ста­ду, долж­ны были жить в доб­ром согла­сии и пол­ной готов­но­сти еже­ми­нут­но устре­мить­ся на помощь друг к дру­гу. Это­го тре­бо­ва­ли и хозяй­ские инте­ре­сы. И так как кру­гом пас­лись и дру­гие ста­да, так как все пас­ту­хи вели оди­на­ко­вую жизнь, с оди­на­ко­вы­ми печа­ля­ми и радо­стя­ми, оди­на­ко­вы­ми труда­ми и опас­но­стя­ми, и так как неко­му было созна­тель­но страв­ли­вать их меж­ду собой, с.9 то еди­не­ние меж­ду ними есте­ствен­но выхо­ди­ло за пре­де­лы одной раб­ской семьи, захва­ты­вая и под­чи­няя себе всех пас­ту­хов дан­ной мест­но­сти. При огром­ных мас­шта­бах ита­лий­ско­го ското­вод­ства чис­ло пас­ту­хов ока­зы­ва­лось очень боль­шим: в упо­мя­ну­том выше апу­лий­ском вос­ста­нии при­ня­ли уча­стие десят­ки тысяч чело­век. Ливий, не любив­ший пре­уве­ли­чен­ных цифр, сооб­ща­ет, что пре­то­ром было осуж­де­но до семи тысяч чело­век и что мно­гим уда­лось бежать. Если пред­по­ло­жить, что осуж­де­на была на казнь поло­ви­на вос­став­ших, то и тогда чис­ло вос­став­ших ока­жет­ся очень зна­чи­тель­ным — и это в одном толь­ко окру­ге Ита­лии. Сила была вну­ши­тель­ной. И если рабы вооб­ще зада­ва­ли труд­ные зада­чи сво­им хозя­е­вам, то зада­ча, пред­ло­жен­ная пас­ту­ха­ми, при­над­ле­жа­ла к чис­лу самых слож­ных. До извест­ной сте­пе­ни она была раз­ре­ше­на: круп­ное паст­бищ­ное ското­вод­ство в Ита­лии не пре­кра­ща­лось ни при рес­пуб­ли­ке, ни при импе­рии.

Ита­лий­ский рабо­вла­де­лец дав­но ломал себе голо­ву над тем, как повы­сить про­дук­тив­ность раб­ской работы и обес­пе­чить себе рас­по­ло­же­ние раба. Режим, кото­рый Катон (II в. до н. э.) ста­ра­тель­но под­дер­жи­вал у себя в хозяй­стве и кото­рый в основ­ном сво­дил­ся к тому, чтобы дер­жать раба сытым, не остав­лять его ни мину­ты без дела и давать ему как сле­ду­ет высы­пать­ся, не дал хоро­ших резуль­та­тов. Мень­ше чем через сто лет рабо­вла­дель­цу при­шлось при­знать, что раб пред­став­ля­ет собой нечто боль­шее, чем рабо­чая ско­ти­на, кото­рую, чтобы она хоро­шо работа­ла, надо толь­ко дер­жать в теп­ле и в сыто­сти. Ока­за­лось, что раба надо заин­те­ре­со­вать в рабо­те и надо уста­но­вить меж­ду ним и собой неко­то­рые чело­ве­че­ские отно­ше­ния. В I в. н. э. Колу­мел­ла заго­во­рит о том, что надо при­крыть про­пасть, суще­ст­ву­ю­щую меж­ду рабом и хозя­и­ном: он посо­ве­ту­ет дру­же­ски раз­го­ва­ри­вать с рабом и даже шутить — дума­ет­ся, созна­тель­но поправ­ляя Ари­сто­те­ля. Если все эти меры ока­за­лись нуж­ны­ми по отно­ше­нию к рабу, кото­рый жил в усадь­бе в тис­ках веч­но­го над­зо­ра и был толь­ко работ­ни­ком, копав­шим­ся в зем­ле, то как же надо было вести себя с пас­ту­хом, кото­рый ухо­дил очень часто за сот­ни миль от дома, пред­став­лял собой фигу­ру гораздо более гроз­ную, чем уса­деб­ный раб, и кото­ро­му при­хо­ди­лось вве­рять целое состо­я­ние — при этом почти бес­кон­троль­но?

Во-пер­вых, пра­во иметь семью и соб­ст­вен­ность, с.10 кото­рое в име­нии дава­лось наи­бо­лее усерд­ным и ста­ра­тель­ным рабам, в каче­стве награ­ды и поощ­ре­ния, без­услов­но при­зна­ва­лось за все­ми пас­ту­ха­ми. Хозя­ин вер­но рас­счи­тал, что семья свя­жет пас­ту­ха и при­кре­пит его к месту. Жен­щи­ны сопро­вож­да­ли сво­их мужей в их стран­ст­во­ва­ни­ях, нала­жи­ва­ли, по при­хо­де на место, неслож­ное хозяй­ство, помо­га­ли в ухо­де за ста­дом и гото­ви­ли пищу. Жизнь ока­зы­ва­лась для пас­ту­ха неожи­дан­но щед­рой: он мог быть уве­рен, что ни его подру­гу, ни его детей от него не отбе­рут по пер­вой при­хо­ти. Боль­ше, чем кто-либо в раб­ской среде, мог ощу­щать пас­тух пре­лесть домаш­не­го оча­га: «наско­ро сло­жен­ная хижи­на» была для него по-насто­я­ще­му сво­им домом. Раб, жив­ший в сель­ской усадь­бе, обыч­но полу­чал в каче­стве соб­ст­вен­но­сти неко­то­рое коли­че­ство мел­ко­го скота. Полу­чал его и пас­тух, и это сули­ло — с пол­ной реаль­но­стью — сво­бо­ду в неда­ле­ком буду­щем. Несколь­ко штук овец, кото­ры­ми он рас­по­ла­гал, дава­ли вер­ный доход; пас­тух про­да­вал с них шерсть, а при сла­бом кон­тро­ле мог все­гда еще кое-что доба­вить из шер­сти хозяй­ских овец и уве­ли­чить свой доход за счет хозя­и­на. Если хозя­ин желал полу­чить с него очень высо­кий выкуп, то и в таком слу­чае за несколь­ко лет пас­тух мог набрать тре­бу­е­мую сум­му, и надеж­да на сво­бо­ду гаран­ти­ро­ва­ла хозя­и­ну ста­ра­тель­ную служ­бу со сто­ро­ны пас­ту­ха.

Кро­ме этих общих мер, при­ни­мае­мых хозя­и­ном по отно­ше­нию ко всем рабам, были еще спе­ци­фи­че­ские, при­ду­ман­ные толь­ко для пас­ту­хов. Мало было создать усло­вия, при­вя­зы­ваю­щие чело­ве­ка к его месту: надоб­но было еще подо­брать людей, кото­рые удо­вле­тво­рен­но при­ня­ли бы эти усло­вия, а не про­дол­жа­ли бы, невзи­рая на кор­меж­ку, «смот­реть в лес». Нужен был опре­де­лен­ный склад харак­те­ра, и неда­ром из всей раб­ской семьи толь­ко пас­ту­ха оха­рак­те­ри­зо­вал Колу­мел­ла со сто­ро­ны его душев­ных качеств — при­чем сре­ди этих качеств «боль­шая мяг­кость» сто­ит на пер­вом месте. Варрон обро­нил дра­го­цен­ней­шее заме­ча­ние, что «не вся­кая народ­ность дает людей, под­хо­дя­щих к пас­ту­ше­ским заня­ти­ям: басту­лы и тур­ду­лы, напри­мер, в пас­ту­хи не годят­ся, а гал­лы очень хоро­ши, осо­бен­но если дело каса­ет­ся лоша­дей и мулов». Тур­ду­лы выде­ля­лись сре­ди испан­ских пле­мен сво­ей куль­тур­но­стью: Стра­бон писал о них, что «из ибе­ров они самые обра­зо­ван­ные»; он же отме­чал их мяг­кость и ужив­чи­вость; к кон­цу I в. н. э. «им мало­го не хва­та­ет, чтобы стать с.11 совсем рим­ля­на­ми». Зем­ледель­цы и садо­во­ды, обла­да­те­ли боль­ших ове­чьих стад, пас­ших­ся на полях и рав­ни­нах, они, конеч­но, не под­хо­ди­ли для той суро­вой коче­вой жиз­ни, кото­рая ожи­да­ла ита­лий­ско­го пас­ту­ха. Басту­лы — полу­ди­кое гор­ное пле­мя — страш­ны были самой сво­ей дико­стью, а, кро­ме того, как пас­ту­хи име­ли они дело пре­иму­ще­ст­вен­но с коза­ми. Гал­лы были пре­вос­ход­ны­ми кон­ни­ка­ми, страст­но люби­ли лоша­дей и раз­во­ди­ли их боль­ши­ми табу­на­ми. Воен­ные лоша­ди их сла­ви­лись. Галл-пас­тух был дра­го­цен­ным при­об­ре­те­ни­ем для рим­ско­го ското­во­да, а сами усло­вия ита­лий­ско­го ското­вод­ства поз­во­ля­ли сво­бо­до­лю­би­во­му и гор­до­му кель­ту не ощу­щать всей тяже­сти раб­ско­го ярма. Тут на помощь хозя­и­ну при­хо­ди­ло то самое обсто­я­тель­ство, кото­рое, с дру­гой сто­ро­ны, достав­ля­ло ему столь­ко бес­по­кой­ства: это отда­лен­ность пас­ту­ха от усадь­бы и отсут­ст­вие хозяй­ско­го кон­тро­ля. Пас­тух забы­вал о сво­ем раб­ском поло­же­нии, о кото­ром ему почти ничто и не напо­ми­на­ло.

Попро­бу­ем пред­ста­вить себе ту жизнь, кото­рую он ведет: после дол­го­го и уто­ми­тель­но­го путе­ше­ст­вия со вся­ки­ми дорож­ны­ми при­клю­че­ни­я­ми он при­го­нял скот на отведен­ное для него место. Раз­би­ва­ли лагерь: устра­и­ва­ли загон для живот­ных и несколь­ко шала­шей или избу­шек, в кото­рых мож­но было укрыть­ся от непо­го­ды и куда уби­ра­ли при­ве­зен­ные с собой запа­сы еды, неслож­ную утварь и обя­за­тель­но сопро­вож­дав­шую вся­кое ста­до поход­ную апте­ку с меди­ка­мен­та­ми для людей и живот­ных. О том, чтобы регла­мен­ти­ро­вать жизнь пас­ту­ха так, как регла­мен­ти­ро­ва­лась жизнь рабов в име­нии, не мог­ло быть и речи: един­ст­вен­ное, что пред­пи­сы­вал им хозя­ин (и неиз­вест­но еще, как это пред­пи­са­ние выпол­ня­лось) — это пасти ста­до вме­сте, вече­ром соби­рать­ся на общий обед и ноче­вать каж­до­му при сво­ем ста­де. Ста­до — осо­бен­но, если это были овцы или коро­вы, — не зани­ма­ло у пас­ту­ха цели­ком все­го вре­ме­ни, он мог запол­нять свой досуг по жела­нию и склон­но­стям: пес­ней, наблюде­ни­ем и раз­мыш­ле­ни­я­ми, какой-нибудь руч­ной работой. Об этой внут­рен­ней жиз­ни пас­ту­ха, раз­вер­ты­вав­шей­ся на про­сто­ре и без стес­не­ния, мы зна­ем так мало: толь­ко жал­кие обрыв­ки и наме­ки дошли здесь до нас. Пас­ту­хи уме­ли играть на про­стых духо­вых инстру­мен­тах: об этом сооб­ща­ют нам такие точ­ные авто­ры, как Варрон и Поли­бий. Ста­рый Малх, с кото­рым в отро­че­стве был зна­ком бл. Иеро­ним, рас­ска­зы­вал с.12 ему, как в быт­ность свою пас­ту­хом сте­рег он овец, рас­пе­вая псал­мы, вспо­ми­ная о про­шлом, разду­мы­вая над окру­жаю­щим и сво­ей судь­бой. Нари­со­ван­ная им кар­тин­ка мура­вьи­ной жиз­ни — если она дей­ст­ви­тель­но дана им, а не под­прав­ле­на самим бл. Иеро­ни­мом — вели­ко­леп­на по выра­зи­тель­ной силе подо­бран­ных дета­лей и ком­по­зи­ци­он­но­му един­ству. Вер­ги­лий вло­жил в уста сво­их пас­ту­хов пере­во­ды и пере­дел­ки из Фео­кри­та; насто­я­щие пас­ту­хи, конеч­но, пели, и, может быть, тща­тель­ное срав­не­ние Фео­кри­та и Вер­ги­лия вме­сте с изу­че­ни­ем пас­ту­ше­ской пес­ни после­дую­щих вре­мен в Ита­лии даст воз­мож­ность уста­но­вить круг тем и тех­ни­ку этой древ­ней пас­ту­шьей пес­ни.

Сре­ди пас­ту­хов была своя иерар­хия. Ста­до обыч­но раз­би­ва­лось на несколь­ко частей (ове­чье — по 100 штук в каж­дой, так же как и коро­вье, лоша­ди­ный табун — по 50 лоша­дей), и к каж­дой части при­став­лял­ся один (для лоша­дей — два) пас­тух. Все они были под­чи­не­ны стар­ше­му пас­ту­ху, кото­рый назы­вал­ся ma­gis­ter pe­co­ris. Эта фигу­ра заслу­жи­ва­ет того, чтобы на ней оста­но­вить­ся вни­ма­тель­нее.

Преж­де все­го это были не толь­ко гра­мот­ные, а в сво­ей обла­сти про­сто обра­зо­ван­ные люди: живот­но­во­ды-спе­ци­а­ли­сты, ска­за­ли бы мы, гово­ря совре­мен­ным язы­ком. На них лежа­ла орга­ни­за­ция всей жиз­ни ста­да, они долж­ны были поза­бо­тить­ся о том, чтобы снаб­дить людей и живот­ных всем, что им нуж­но на вре­мя путе­ше­ст­вия и по при­хо­де на место; они следи­ли за всей жиз­нью ста­да, за вос­пи­та­ни­ем молод­ня­ка, вели учет дохо­дам со ста­да. Под их руко­вод­ст­вом состо­я­ли пас­ту­хи и под­пас­ки, на прак­ти­ке обу­чав­ши­е­ся у них живот­но­вод­ству. Они же смот­ре­ли за состо­я­ни­ем здо­ро­вья живот­ных и лечи­ли их: ста­рый ското­ле­чеб­ник, пред­став­ляв­ший собой выбор­ку из Маго­на, сопро­вож­дал их во всех путе­ше­ст­ви­ях. Колу­мел­ла опре­де­лял их дея­тель­ность как тре­бу­ю­щую неусып­но­го вни­ма­ния, заботы и зна­ний.

Ни одно­го име­ни этих стар­ших пас­ту­хов не дошло до нас, не гово­ря уже об их био­гра­фи­ях. Мы нико­гда не узна­ем, сколь­ко сде­ла­ли эти люди для живот­но­вод­ства древ­ней Ита­лии и, сле­до­ва­тель­но, для живот­но­вод­ства всей Евро­пы. Меж­ду тем мож­но счи­тать несо­мнен­ным, что как выведе­ни­ем ряда пре­вос­ход­ных фрук­то­вых сор­тов, так и выведе­ни­ем пре­вос­ход­ных пород раз­лич­ных живот­ных — апу­лий­ские и галль­ские овцы, реа­тин­ские мулы, с.13 апу­лий­ские лоша­ди, белые «пекар­ские» сви­ньи — ита­лий­ское хозяй­ство было обя­за­но рабам-спе­ци­а­ли­стам, обла­дав­шим в живот­но­вод­стве пол­нотой тех спе­ци­аль­ных зна­ний, кото­рых, разу­ме­ет­ся, не было у хозя­и­на. Если стар­ший пас­тух был ода­рен­ный и любя­щий свое дело чело­век, то здесь, на рав­ни­нах Апу­лии или в гор­ной глу­ши Сам­ния, вда­ли от надо­ед­ли­вой хозяй­ской слеж­ки, он мог раз­вер­нуть­ся вовсю: ста­до, пору­чен­ное его над­зо­ру, ста­но­ви­лось точ­кой при­ло­же­ния его твор­че­ской работы. Дея­тель­но­сти этих людей обя­за­на была ита­лий­ская вете­ри­на­рия оби­ли­ем и эффек­тив­но­стью сво­их лекарств, из кото­рых неко­то­рые дошли до наше­го вре­ме­ни, а так­же отчет­ли­вой и вни­ма­тель­ной диа­гно­сти­кой; сво­дом пра­вил, обес­пе­чи­ваю­щих наи­луч­шие усло­вия для раз­веде­ния ста­да, под­бо­ром кор­мов. Кни­ги Варро­на и Колу­мел­лы, посвя­щен­ные живот­но­вод­ству, пред­став­ля­ют собой в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни свод­ку веко­во­го пас­ту­ше­ско­го опы­та.