Простые люди древней Италии.

с.153

В древ­ней Ита­лии путе­ше­ст­во­ва­ли мно­го: в поис­ках зара­бот­ка, по тор­го­вым делам или слу­жеб­ным надоб­но­стям, с обра­зо­ва­тель­ны­ми целя­ми или ради отды­ха и удо­воль­ст­вия. Вдоль дорог, осо­бен­но боль­ших, свя­зы­вав­ших ряд горо­дов, и в самих горо­дах, боль­ших и малень­ких, путе­ше­ст­вен­ник все­гда мог най­ти, где ему при­ютить­ся и зано­че­вать. Люди бога­тые стро­и­ли ино­гда для себя по доро­гам неболь­шие заез­жие дво­ры, но боль­шин­ство, поль­зу­ясь мно­же­ст­вом зна­комств и свя­зей, оста­нав­ли­ва­лось у сво­их дру­зей и зна­ко­мых; Цице­рон в пути заез­жал все­гда к кому-либо из сво­их мно­го­чис­лен­ных при­я­те­лей и сам часто при­ни­мал при­ез­жих; один из участ­ни­ков Варро­но­ва диа­ло­га о сель­ском хозяй­стве по доро­ге из Реа­те (в Саби­нии, нынеш­нее Рие­ти) в Рим на ночь «рас­киды­вал свой лагерь» в име­нии тет­ки Варро­на, и Колу­мел­ла даже сове­то­вал стро­ить­ся в сто­роне от боль­шой доро­ги, пото­му что «частые при­е­мы заез­жаю­щих разо­ря­ют хозя­и­на». Слу­ча­лось, одна­ко, что по пути нико­го из зна­ко­мых не ока­зы­ва­лось; Меце­на­ту, послан­но­му Окта­виа­ном в Брун­ди­зий к Анто­нию, чтобы ула­дить с ним воз­ник­шие недо­ра­зу­ме­ния, при­хо­ди­лось не раз оста­нав­ли­вать­ся в гости­ни­цах. Гости­ни­цы быва­ли раз­ные. Были очень хоро­шие: Эпи­к­тет срав­ни­вал чело­ве­ка, кото­рый, увлек­шись рито­ри­кой, не торо­пит­ся перей­ти к заня­ти­ям фило­со­фи­ей, с юно­шей, кото­рый, воз­вра­ща­ясь в отчий дом, заехал в пре­крас­ную гости­ни­цу и не хочет оттуда выби­рать­ся. По боль­шей части, одна­ко, были они пло­хо­ва­ты. Те, где оста­нав­ли­вал­ся Меце­нат со сво­и­ми спут­ни­ка­ми, судя по с.154 отзы­вам Гора­ция (он был в чис­ле сопро­вож­дав­ших Меце­на­та), остав­ля­ли желать мно­го луч­ше­го: в одной они чуть не задох­лись от дыма, в дру­гой едва не сго­ре­ли. Основ­ная кли­ен­те­ла, на кото­рую рас­счи­ты­вал гостин­щик, были люди бед­ные и нетре­бо­ва­тель­ные, и поэто­му он не осо­бен­но и забо­тил­ся о бла­го­устрой­стве сво­его заведе­ния. Неко­то­рое пред­став­ле­ние об ита­лий­ских гости­ни­цах дают раз­ва­ли­ны их, най­ден­ные в самих Пом­пе­ях и в окрест­но­стях горо­да. В 2 км к севе­ру от Пом­пей по доро­ге в Нолу нахо­дил­ся посто­я­лый двор, устро­ен­ный с пони­ма­ни­ем вку­сов и тре­бо­ва­ний непри­хот­ли­во­го про­хо­же­го и про­ез­же­го люда. Длин­ные ска­мьи у вхо­да при­гла­ша­ли при­сесть и отдох­нуть; уста­лый осел тянул­ся к водо­пою, а его хозя­ин мог, не захо­дя в поме­ще­ние, про­пу­стить круж­ку вина с водой — смесь, кото­рую тут же подо­гре­ва­ли на оча­ге под наве­сом, где мож­но было укрыть­ся и от дождя, и от солн­ца. Если про­хо­жий хотел отдох­нуть подоль­ше, он мог зай­ти в дом, помыть­ся, поесть и захва­тить с собой хле­ба в доро­гу: у хозя­и­на была сло­же­на боль­шая хлеб­ная печь, по сосед­ству с кото­рой нахо­ди­лась мель­ни­ца. Для при­е­ма путе­ше­ст­вен­ни­ков пред­на­зна­ча­лась боль­шая ком­на­та. Если бы гость поже­лал про­ве­сти часок-дру­гой на све­жем возду­хе, то к его услу­гам был цвет­ник; тут мож­но было выпить и одно­му, и в ком­па­нии. К дому был при­стро­ен узкий и длин­ный хлев, в углу кото­ро­го нахо­дил­ся боль­шой водо­пой. Сюда ста­ви­ли ослов и мулов; повоз­ки остав­ля­ли во дво­ре перед хле­вом.

В самих Пом­пе­ях неда­ле­ко от город­ских ворот нахо­дил­ся посто­я­лый двор неко­е­го Гер­ме­та. Здесь тоже был хлев, куда заво­ди­ли живот­ных; перед ним сто­я­ло длин­ное коры­то для водо­поя; теле­ги и повоз­ки остав­ля­ли тоже пря­мо во дво­ре под откры­тым небом. По одну сто­ро­ну дво­ра шли кро­хот­ные «номе­ра» для при­ез­жаю­щих; нахо­ди­лись они, веро­ят­но, и во вто­ром эта­же, над­стро­ен­ном над пере­д­ней частью дома. Пря­мо на ули­цу откры­ва­лось два поме­ще­ния, где шла тор­гов­ля вином и съест­ным.

Гости­ни­ца «Слон», кото­рую, как зна­чит­ся в над­пи­си, «вос­ста­но­вил Сит­тий» и в кото­рой была, по сооб­ще­нию той же над­пи­си, «сто­ло­вая с тре­мя кро­ва­тя­ми (древ­ние ели лежа, — М. С.) и все удоб­ства», пред­на­зна­ча­лась для тех, кто путе­ше­ст­во­вал пеш­ком — места для живот­ных и пово­зок у Сит­тия не было, — и для мест­ных жите­лей, кото­рым дома негде было устро­ить­ся, чтобы попи­ро­вать с.155 с при­я­те­ля­ми. Она отчет­ли­во делит­ся на две поло­ви­ны; посе­ти­тель, вой­дя с ули­цы в узень­кий коридор­чик, ока­зы­вал­ся перед при­лав­ком, где ему мог­ли пред­ло­жить и вина, и горя­чей пищи. Это была хар­чев­ня при гости­ни­це. Если посе­ти­тель не хотел есть тут же, зай­дя за при­ла­вок, он мог прой­ти в смеж­ную ком­на­ту — это, веро­ят­но, и была «сто­ло­вая с тре­мя кро­ва­тя­ми». По дру­гую сто­ро­ну коридор­чи­ка нахо­ди­лись ком­на­ты, где мож­но было оста­но­вить­ся и пере­но­че­вать.

От обо­рудо­ва­ния этих ком­нат ниче­го, конеч­но, не оста­лось, и судить о нем при­хо­дит­ся толь­ко по лите­ра­тур­ным источ­ни­кам. В гости­ни­це, где зано­че­вал один из геро­ев Апу­лея, «кро­ва­тиш­ка была коро­тень­кая, хро­мая на одну ногу и гни­лая»; тюфя­ки, по сло­вам Пли­ния, наби­ва­лись камы­шом и соло­мой, и в них было раздо­лье бло­хам и кло­пам. В сти­хотвор­ной дуэ­ли с поэтом Фло­ром импе­ра­тор Адри­ан в шут­ку опи­сы­ва­ет его жизнь:

И еда была скром­ной: на посто­я­лом дво­ре под Пом­пе­я­ми заез­жий чело­век мог полу­чить хлеб, яйца и, воз­мож­но, кусок бара­ни­ны. Трак­тир­щи­ца-сири­ян­ка из сти­хотво­ре­ния, при­пи­сы­вае­мо­го Вер­ги­лию, пред­ла­га­ет гостю све­жий сыр, сли­вы, каш­та­ны, ябло­ки, вино­град, шел­ко­ви­цу, огур­цы, хоро­ший пше­нич­ный хлеб и вино — еда сплошь веге­та­ри­ан­ская. Быва­ли и мяс­ные блюда: кол­ба­са, печен­ка, жар­кое. И бра­ли за все это недо­ро­го. Одна над­пись из Эзер­нии (теперь Изер­ния в Абруц­цах) пере­да­ет кра­соч­ный диа­лог меж­ду хозяй­кой и путе­ше­ст­вен­ни­ком: «Хозяй­ка! Сосчи­та­ем­ся!». — «У тебя был секс­та­рий вина и хле­ба на один асс». — «Так». — «Закус­ки на два». — «Так». — «Сена мулу на два асса». — «Этот мул доведет меня до сумы!». Как видим, еда и ноч­лег обо­шлись пут­ни­ку в одну сестер­цию с ассом (при­мер­но на наши день­ги око­ло 15 коп.).

Каж­дая гости­ни­ца и каж­дый посто­я­лый двор дер­жа­ли, разу­ме­ет­ся, и вино, и съест­ные при­па­сы для про­ез­жих. К услу­гам людей, кото­рые не нуж­да­лись в ноч­ле­ге, а хоте­ли толь­ко поесть и выпить, было мно­же­ство кабач­ков и хар­че­вен. В таком срав­ни­тель­но неболь­шом горо­де, как Пом­пеи, было 20 гости­ниц и 118 хар­че­вен. Их мож­но с.156 сра­зу узнать по их свое­об­раз­но­му устрой­ству. Пря­мо на ули­цу обра­щен при­ла­вок, сло­жен­ный из кам­ня и обли­цо­ван­ный деше­вым сор­том мра­мо­ра; в при­ла­вок вде­ла­ны боль­шие гли­ня­ные горш­ки с раз­ной едой: с мас­ли­на­ми, олив­ко­вым мас­лом, бобо­вой похлеб­кой, суше­ны­ми фрук­та­ми. Тут же под при­лав­ком — малень­кий пере­нос­ной очаг, на кото­ром мож­но подо­греть остыв­шую еду. С одной сто­ро­ны при­лав­ка, при­мы­кая к стене, идут усту­па­ми две-три камен­ных пол­ки для куша­нья и напит­ков. Над вход­ной две­рью — вывес­ка; у Сит­тия это был нари­со­ван­ный крас­ной крас­кой слон, кото­ро­го вел пиг­мей; ино­гда пря­мо на наруж­ной стене рисо­ва­ли амфо­ры с вином и раз­ную вин­ную посу­ду. На одной вывес­ке пом­пей­ская хар­чев­ни­ца веле­ла напи­сать: «Эдоне¹ гово­рит:

Остий­ский трак­тир­щик на сво­ей вывес­ке пишет: «Гость, гово­рит Фор­ту­нат, ты хочешь пить; бери из кра­те­ра», а хар­чев­ник из Лугу­ду­ну­ма (нынеш­ний Лион) объ­яв­ля­ет: «Мер­ку­рий обе­ща­ет здесь при­быль, а Апол­лон здо­ро­вье».

Хозя­е­ва гости­ниц и хар­че­вен — и муж­чи­ны, и жен­щи­ны — поль­зо­ва­лись недоб­рой сла­вой. В боль­шин­стве слу­ча­ев — это при­шель­цы: гре­ки, выход­цы с Восто­ка (евреи, сирий­цы); на сту­пе­нях обще­ст­вен­ной лест­ни­цы сто­ят они низ­ко: чаще все­го — это отпу­щен­ни­ки и люди подо­зри­тель­ные. Зако­но­да­тель­ст­вом запре­ще­но зачис­лять в луч­шие вой­ско­вые части чело­ве­ка, кото­рый содер­жал гости­ни­цу или хар­чев­ню; ребен­ка, при­жи­то­го от хар­чев­ни­цы или ее доче­ри, нель­зя вне­сти в чис­ло закон­ных детей: и та и дру­гая отно­сят­ся к жен­щи­нам «низ­ким и пре­зрен­ным». Объ­яс­ня­ет­ся это тем, что гости­ни­цы и хар­чев­ни часто слу­жи­ли при­то­на­ми раз­вра­та с попу­сти­тель­ства хозя­ев, а то и при их уча­стии. Хар­чев­ни­ца в упо­мя­ну­том сти­хотво­ре­нии Вер­ги­лия не толь­ко пред­ла­га­ет посе­ти­те­лю еду и выпив­ку, но и зовет в свои объ­я­тия. Хозяй­ка гости­ни­цы, где оста­но­вил­ся несчаст­ный Сократ (один из геро­ев Апу­ле­е­ва «Золо­то­го осла»), вела себя с гостем точ­но так же. Содер­жа­те­лей гости­ниц и кабач­ков с.157 поме­ща­ют в одну кате­го­рию с вора­ми, свод­ни­ка­ми, азарт­ны­ми игро­ка­ми. И в их заведе­ни­ях разыг­ры­ва­ют­ся ужа­саю­щие сце­ны. У Цице­ро­на при­веде­ны две исто­рии. Два пут­ни­ка, встре­тив­шись в доро­ге и раз­го­во­рив­шись, реши­ли про­дол­жать путь вме­сте, а шли они на базар, и один был при день­гах. Они завер­ну­ли в хар­чев­ню, пообеда­ли и реши­ли зано­че­вать вме­сте в одной ком­на­те. Хозя­ин, при­ме­тив, у кого есть день­ги, глу­хой ночью, когда оба креп­ко спа­ли, убил того, кто имел при себе день­ги, мечом спут­ни­ка, спря­тал окро­вав­лен­ный меч в нож­ны и сва­лил убий­ство на невин­но­го. Все это откры­лось уже потом, когда хозя­и­на ули­чи­ли в дру­гом пре­ступ­ле­нии. И вто­рая исто­рия такая же страш­ная. Ее люби­ли при­во­дить фило­со­фы-сто­и­ки в дока­за­тель­ство того, что есть вещие сны. Два при­я­те­ля оста­но­ви­лись в пути, один у зна­ко­мых, дру­гой в гости­ни­це. Пер­во­му при­сни­лось, что друг зовет его на помощь, пото­му что хозя­ин соби­ра­ет­ся его убить. Он в испу­ге вско­чил, но потом, решив, что ему при­видел­ся страш­ный сон, лег спать. Во сне ему опять явил­ся его друг и рас­ска­зал, что хозя­ин гости­ни­цы убил его, поло­жил труп в теле­гу и забро­сал наво­зом. Пусть же това­рищ, если не помог ему живо­му, не оста­вит его смерть неото­мщен­ной: пусть с ран­не­го утра станет у город­ских ворот и оста­но­вит теле­гу с наво­зом. При­каз этот был выпол­нен, и пре­ступ­ле­ние рас­кры­то. Гален, со слов людей, заслу­жи­ваю­щих, по его убеж­де­нию, пол­но­го дове­рия, рас­ска­зал, как одна­жды в хар­чевне пода­ли вели­ко­леп­ное куша­нье, кото­рое, как ока­за­лось потом, было при­готов­ле­но из чело­ве­че­ско­го мяса. Хозя­ев позд­нее пой­ма­ли на месте пре­ступ­ле­ния, когда они уже все при­гото­ви­ли, чтобы убить и осве­же­вать сле­дую­щую жерт­ву. Содер­жа­тель­ниц хар­че­вен и гости­ниц счи­та­ли страш­ны­ми кол­ду­нья­ми: у Апу­лея при­веден целый пере­чень чудес, кото­рые может сде­лать такая кол­ду­нья (меж­ду про­чим, соседа-хар­чев­ни­ка она обра­ти­ла в лягуш­ку, а судью, выска­зав­ше­го­ся про­тив нее, — в бара­на). Авгу­стин пишет, что в неко­то­рых местах Ита­лии трак­тир­щи­цы уме­ют пре­вра­щать людей во вьюч­ных живот­ных и застав­ля­ют их возить покла­жу.

Все это, конеч­но, отно­сит­ся к обла­сти вол­шеб­ных ска­зок, а рас­ска­зы Цице­ро­на, несо­мнен­но гре­че­ско­го про­ис­хож­де­ния, при­над­ле­жат к ходо­вым страш­ным рас­ска­зам, но то обсто­я­тель­ство, что в роли зло­де­ев и пре­ступ­ных чаро­де­ек высту­па­ют имен­но хозя­е­ва и хозяй­ки гости­ниц и с.158 хар­че­вен и что и рас­сказ­чик, и слу­ша­те­ли охот­но видят их в этой роли — это пока­за­тель­но. Убий­ства слу­ча­лись здесь, веро­ят­но, доволь­но ред­ко, но что тут соби­рал­ся раз­ный тем­ный люд и тво­ри­лись часто дела подо­зри­тель­ные — это несо­мнен­но; Юве­нал в каче­стве завсе­гда­та­ев хар­че­вен назы­ва­ет раз­бой­ни­ков, воров и бег­лых рабов. Улич­ные жен­щи­ны посто­ян­но здесь тер­лись; люди ино­гда напи­ва­лись до бес­чув­ст­вия, часто слу­ча­лись дра­ки. На одной пом­пей­ской фрес­ке, изо­бра­жаю­щей сцен­ку из жиз­ни хар­чев­ни, вру­ко­паш­ную схва­ти­лось двое; хозя­ин вытал­ки­ва­ет их, при­го­ва­ри­вая: «Пошли вон! Ссорь­тесь на ули­це». Дра­чу­ны заспо­ри­ли за играль­ной дос­кой; игра в кости стро­го и неод­но­крат­но запре­ща­лась зако­ном, но заяд­лые игро­ки счи­та­ли себя хоро­шо укры­ты­ми в сте­нах хар­чев­ни. На дру­гой фрес­ке из той же серии два чело­ве­ка горя­чо спо­рят о коли­че­стве выпав­ших очков: «Уби­рай­ся!». — «Выпа­ло не два, а три!». — Неда­ле­ко и до дра­ки. Что хозя­е­ва этих заведе­ний не отли­ча­лись без­уко­риз­нен­ной чест­но­стью, это несо­мнен­но. «По спра­вед­ли­во­сти все про­ез­жаю­щие нена­видят гостин­щи­ков», — уве­ря­ет один из геро­ев «Золо­то­го осла». Гора­ций честит их «обман­щи­ка­ми» и «злы­ми него­дя­я­ми»; какой-то посе­ти­тель напи­сал на стене одно­го пом­пей­ско­го трак­тир­чи­ка:

Три­маль­хи­он, раз­ви­вая перед гостя­ми свою аст­ро­ло­ги­че­скую муд­рость, сооб­ща­ет, что хар­чев­ни­ки рож­да­ют­ся под зна­ком Водо­лея. Трак­тир­щи­ки раз­бав­ля­ли вино водой боль­ше, чем тре­бо­вал гость (вино, как пра­ви­ло, все­гда раз­бав­ля­лось водой), и этот обман счи­тал­ся настоль­ко обыч­ным в прак­ти­ке любо­го кабат­чи­ка, что в позд­ней латы­ни гла­гол cau­po­na­re (от cau­po, co­po — «трак­тир­щик», «хар­чев­ник», «хозя­ин гости­ни­цы») полу­чил зна­че­ние «фаль­си­фи­ци­ро­вать», «под­де­лы­вать». Вот такое мел­кое плу­тов­ство: силь­но раз­ба­вить вино, обсчи­тать, взять боль­ше, чем сле­ду­ет, может быть, спря­тать кра­де­ное — и созда­ло этим людям проч­ную репу­та­цию мошен­ни­ков. Но надоб­но при­знать, что бед­ный и про­стой люд древ­ней Ита­лии этим «мошен­ни­кам» был мно­гим обя­зан. Преж­де все­го — горя­чей пищей.

с.159 Мы гово­ри­ли уже, что в мно­го­этаж­ных рим­ских инсу­лах кухонь с оча­гом не было, как не было их и в малень­ких пом­пей­ских квар­тир­ках и в ремес­лен­ных мастер­ских. Отведать горя­чей похлеб­ки и поесть све­жих, еще не остыв­ших лепе­шек бед­но­му люду толь­ко и мож­но было, что в хар­чевне. Этим и объ­яс­ня­ет­ся такое коли­че­ство хар­че­вен в Пом­пе­ях, при­чем нахо­дят­ся они глав­ным обра­зом на тех ули­цах, где была сосре­дото­че­на ремес­лен­ная и тор­го­вая жизнь и где жила пре­иму­ще­ст­вен­но бед­но­та: на ули­це Изоби­лия и на Ста­би­е­вой, побли­же к Ста­би­е­вым воротам. В ари­сто­кра­ти­че­ских квар­та­лах горо­да (ул. Мер­ку­рия, ул. Фав­на) их почти нет. Уже одно это опре­де­ля­ет соци­аль­ное лицо посе­ти­те­лей хар­че­вен. Бед­няк не толь­ко мог здесь поесть; его жда­ли и нехит­рые раз­вле­че­ния: он мог послу­шать музы­ку (надо думать, сквер­ную), поглядеть на тан­цы; ино­гда он и сам пус­кал­ся в пляс, как вилик Гора­ция, взды­хав­ший в сабин­ской глу­ши о пре­ле­стях жиз­ни в Риме. Люди, кото­рым негде было пре­кло­нить голо­ву, мог­ли здесь пере­но­че­вать. Хар­чев­ня была местом при­я­тель­ских встреч, весе­лой выпив­ки, дру­же­ской, ничем не стес­ня­е­мой беседы, при­чем беседа эта мог­ла касать­ся не толь­ко недав­них гла­ди­а­тор­ских игр или при­гля­нув­шей­ся кра­сот­ки, но и вопро­сов гораздо более серь­ез­ных. В Пом­пе­ях неда­ле­ко от город­ских ворот нахо­дил­ся посто­я­лый двор с хар­чев­ней и неда­ле­ко от него ока­за­лись над­пи­си, в кото­рых погон­щи­ки мулов выстав­ля­ли в эди­лы Пан­су, а в дуум­ви­ры Юлия Поли­бия. Кан­дида­ту­ра обо­их обсуж­да­лась, види­мо, всем ско­пом погон­щи­ков, а местом обсуж­де­ний был, конеч­но, этот посто­я­лый двор, слу­жив­ший сто­ян­кой людям, зани­мав­шим­ся изво­зом. Хар­чев­ни мог­ли при слу­чае пре­вра­щать­ся, гово­ря совре­мен­ным язы­ком, в поли­ти­че­ские клу­бы. И этим, по всей веро­ят­но­сти, объ­яс­ня­ют­ся те импе­ра­тор­ские эдик­ты, кото­рые огра­ни­чи­ва­ли тор­гов­лю этих заведе­ний.

Запре­ты эти нача­лись с импе­ра­то­ра Тибе­рия, отдав­ше­го эди­лам рас­по­ря­же­ние, чтобы в хар­чев­нях не про­да­ва­ли даже «кон­ди­тер­ских изде­лий», т. е. лепе­шек и блин­чи­ков. Клав­дий, по сооб­ще­нию Дио­на Кас­сия, закрыл кабач­ки, где соби­ра­лись и выпи­ва­ли люди, и запре­тил хар­чев­ни­кам тор­го­вать мяс­ны­ми блюда­ми и про­да­вать горя­чую воду (она была необ­хо­ди­ма для изготов­ле­ния люби­мей­ше­го древ­не­го гро­га — сме­си с вином). Нерон запре­тил тор­го­вать вся­ки­ми куша­нья­ми, кро­ме овощ­ных с.160 (вклю­чая сюда вся­кие виды бобо­вых). По мне­нию Све­то­ния, и Тибе­рий, и Нерон стре­ми­лись обуздать рос­кошь; смеш­но, одна­ко, счи­тать при­ютом рос­ко­ши хар­чев­ни, где пита­лось за гро­ши про­сто­на­ро­дье. При­чи­на была, конеч­но, в дру­гом: импе­ра­то­ры боя­лись, что эти заведе­ния могут стать цен­тра­ми про­ти­во­пра­ви­тель­ст­вен­ной аги­та­ции. В цир­ке, в амфи­те­ат­ре, в тер­мах соби­ра­лась мас­са само­го раз­но­об­раз­но­го наро­да; в кабач­ках и хар­чев­нях схо­ди­лась неболь­шая ком­па­ния, кото­рая мог­ла быст­ро пре­вра­тить­ся в кру­жок дру­зей-еди­но­мыш­лен­ни­ков. Импе­ра­тор­ская власть боя­лась заго­во­ров и гото­ва была подо­зре­вать их всюду — страш­ны ока­за­лись и кабач­ки.

Труд­но пред­по­ла­гать, чтобы все эти запре­ти­тель­ные меры при­во­ди­ли к како­му-нибудь резуль­та­ту, кро­ме недо­воль­ства и озлоб­ле­ния. Самая повтор­ность рас­по­ря­же­ний застав­ля­ет думать, что их вся­че­ски обхо­ди­ли, сво­дя на нет. Сене­ка пишет, что в банях на все лады выкли­ка­ют свой товар: лепеш­ки, пече­нье и кол­ба­сы — «при­служ­ни­ки из хар­че­вен». Если этой едой тор­го­ва­ли враз­нос, то, конеч­но, тай­ком и тиш­ком мож­но было поесть ее и в хар­чевне, засло­нясь мис­кой с боба­ми. Импе­ра­тор­ские рас­по­ря­же­ния ока­за­лись мерт­вой бук­вой: тре­бо­ва­ния жиз­ни были силь­нее вся­ких ука­зов и запре­тов. Для бед­но­го трудо­во­го люда, невзыс­ка­тель­но­го ни в еде, ни в удо­воль­ст­ви­ях, хар­чев­ня была местом, где он ел, отды­хал, раз­вле­кал­ся, шутил, раз­го­ва­ри­вал. Пусть хозя­ин и был плу­том — его заведе­ние все-таки было при­ят­ней­шим местом для утом­лен­но­го пут­ни­ка, для уста­ло­го и про­го­ло­дав­ше­го­ся работ­ни­ка, для задер­ган­но­го, улу­чив­ше­го сво­бод­ную минут­ку раба. Совре­мен­ни­ки поно­си­ли хар­чев­ни­ков; изда­ли вид­нее — сей­час мож­но увидеть, какую доб­рую служ­бу слу­жи­ли они сво­им посе­ти­те­лям, всей трудо­вой и бед­ной Ита­лии.