«Республиканская монархия»:
метаморфозы идеологии и политики императора Августа
Москва—Калуга, 1994 г. Изд-во КГПУ, 1994 г. 442 с.
13 января 27 г. до н. э. Император Цезарь, сын божественного Юлия (он же Октавиан), вступая в свое седьмое консульство, торжественно заявил о возвращении республики сенату и народу Рима. Этот акт символизировал завершение периода братоубийственных гражданских войн, в результате которых он захватил единоличную власть. «Возвращение», или «восстановление» республики было воспринято с радостью сбывшейся надежды, сенат даровал императору имя «Август» (Augustus — «Возвеличенный богами») и ряд других почестей1.
Сам Август, его сторонники и правительственная пропаганда утверждали, что новый порядок есть «восстановленная республика» (respublica restituta). Однако уже в античной историографии возобладала точка зрения, что на самом деле Август установил монархию. В новое время указанные события обычно рассматриваются как начало нового этапа развития Римского государства — монархии в форме принципата (I—
Две тысячи лет, прошедшие от начала эпохи Империи, не с.7 только отделяют нас от времени ее основателя Августа3, но и связывают с казалось бы условной, но оказавшейся наполненной глубоким смыслом точкой на историческом календаре, от которой ведется счет «нашей», «новой», или «христианской» эры. Не пытаясь сопоставлять события, происходившие не только в разных регионах (Палестина, Рим), но и в разных измерениях общественной жизни Средиземноморья: возникновение христианства и установление монархического режима, — невозможно отрицать их связь4. Более того, лишь вместе они смогли образовать некий водораздел времен, от которого стали отсчитываться не безликие цифры лет, но история современной европейской цивилизации5.
Время Августа оказалось центральным («осевым») для эпохи, когда образовалось единое государство, в рамках которого не только унифицировалось управление и общественные отношения, осуществлялся обмен результатами материального производства. Становились общим достоянием традиции, идеи, настроения, выработанные разными этносами и культурами, которые соединялись в качественно новое единство. Иными словами, в рассматриваемое время возникла собственно Империя, в рамках которой осуществился синтез достижений народов Средиземноморья, имевший всемирно-историческое значение. Христианство стало одним из важных компонентов и в то же время результатом сформировавшегося таким с.8 образом единства. Как набирающая силу река, многочисленные притоки которой брали начало на вершинах различных цивилизаций, оно впитало тысячелетний опыт Востока и пронзительные откровения иудейских пророков, прозрения эллинских философов и римское стремление к экспансии.
На фоне обозначенной «глобальной» проблемы интересующая нас тематика представляется на первый взгляд узкой и частной. Однако было бы заблуждением ограничиться рассмотрением политической системы, установленной Августом, как одного из условий указанных интеграционных процессов. В образовавшемся едином культурно-историческом потоке не только невозможно, но и совершенно бесполезно противопоставлять причины и следствия, здесь все было одновременно или поочередно тем и другим. Принципат Августа нельзя рассматривать только как государственно-правовой институт. В этом феномене своеобразно интегрировались римские жизненные ценности и политические традиции с новыми условиями средиземноморской империи в самых различных ее измерениях, как социально-экономических, так и духовных. Не случайно Августов принципат до сих пор оказывается для историков фокусом разнообразных интересов, но и камнем преткновения, с которого политические бури и литературные поветрия каждый раз сметают пыль уходящих веков, открывая и шлифуя все новые грани «вечной» темы.
Одна из таких граней, бросающих свет на некоторые современные идеологические контроверзы — «реставрационно-патриотическая» идеология принципата. Августово «восстановление республики» было попыткой (независимо от реальных результатов) политического и социального урегулирования на основе возрождения традиционных жизненных ценностей, «древних» обычаев, нравственных и религиозных устоев. Ему предшествовали равно разрушительные в этом отношении безудержная имперская экспансия и кровопролитные гражданские войны. Сами римляне осознали это в терминах известной концепции «упадка нравов»6. В этом идеологическом с.9 контексте «реставрационная» идеология принципата Августа оказалась позитивной программой «национального возрождения», противостоявшей открытому монархизму и другим чуждым римскому духу тенденциям, шедшим с Востока7.
Сущность «восстановленной республики» Августа может быть обнаружена и адекватно понята лишь при рассмотрении ее как сложного, многопланового феномена, имевшего в каждый момент своего развития немалое число аспектов: социальные, политические, государственно-правовые, психологические, моральные, эстетические и др. Речь идет о целом клубке взаимосвязанных и переплетающихся вопросов. Лишь отвечая последовательно на каждый из них и не теряя при этом из виду остальные, можно надеяться проследить нить, ведущую к удовлетворительному решению.
Одним из аспектов, упустив который можно сразу оказаться на неверном пути, является семантика важнейших политических терминов. Известно, что часто слова, одинаково или сходно звучащие в разных языках, имеют совершенно различные значения (феномен «ложных друзей переводчика»). Этот эффект порой подводит дилетантов, берущихся сравнивать чрезвычайно далекие друг от друга языки, но не меньшие неприятности могут подстерегать и в случае явного заимствования из одного языка в другой, в частности, из древнего в новый. Это относится и к политической лексике, где слова, казалось бы, совершенно одинаково звучащие и относящиеся к одному кругу понятий, вследствие принадлежности к различным социумам, политическим структурам и ментальностям, имеют качественно различную семантику. В качестве примера можно с.10 привести лингвистический ряд: libertas (лат.) — liberte (франц.) — liberty (англ.), который соответствует русскому «свобода». Конкретно-историческое значение слова претерпело даже в течение римской истории, не говоря уже о европейской в целом, такие смысловые превращения, что дословный перевод совершенно не проясняет дело, и не случайно толкование термина породило целую литературу8.
Не менее осторожного обращения с собой требует термин «империя». В современном русском, как и во многих европейских языках, он в числе других имеет значение монархического государства, главой которого является император. Латинское слово imperium (мн. ч. — imperia) означало «власть», «владычество», «господство», «государство» и т. д. Говоря об «империи Римского народа», римляне имели в виду прежде всего результаты захватнической («имперской», «империалистской» — в современном понимании) политики, начало которой было положено за много веков до Августа, в эпоху Республики9. Также древнее, республиканское, происхождение имеет термин «император». Во всяком случае, в период установления единовластия Августа эти слова не имели специфически монархического смысла10. Разумеется, нельзя сводить суть проблемы к лингвистическим ее аспектам, однако уже эти беглые замечания должны предостеречь от слишком простых, с.11 прямолинейных решений.
Еще сложнее обстоит дело с семантикой ключевого для нашей темы латинского термина «res publica». В современном государственно-правовом словаре слово «республика» означает определенную форму правления, в которой высшие органы государственной власти либо избираются, либо формируются общенациональными представительными учреждениями. Однако это значение стало основным лишь со времени Великой французской революции 1789 г.
Первоначальный смысл термина res publica не воспроизводится созвучными словами современных языков, поскольку он сформировался в условиях античной гражданской общины (лат.: civitas), принципиально отличной от государств нового времени11—
Целью данной работы является проследить генезис и раскрыть характер «республиканизма» принципата Августа как одной из основ его идеологии и политики. Автор не заблуждается относительно того, что это лишь одно из измерений большой комплексной проблемы социально-политической сущности принципата. И все же необходимость исследования данного аспекта диктуется не только недостаточной изученностью и запутанностью проблемы в литературе, в т. ч. отечественной, но в первую очередь тем фактом, что «республиканизм» был не поверхностным камуфляжем истинного положения вещей — за этим идеологическим феноменом скрываются некие ускользающие от наблюдения органичные основы, на которых вырос новый режим. Разгадку тайн принципата следует искать в процессах, которые происходили в умонастроениях, системе жизненных ценностей, идеологии — всем том, что объединяется емким и несколько неопределенным словом «менталитет». Именно в силу невидимых превращений, происходящих в этой области, далекие казалось бы от жизни идеи обретали совершенно новые качества, используясь политиками и производя подчас существенные изменения в общественной жизни. Показать метаморфозы идеи «республики» в связи с социально-политической эволюцией римского общества в течение нескольких десятилетий: от смерти Юлия Цезаря (44 г. до н. э.) до смерти Августа (14 г. н. э.) — значит раскрыть внутренние пружины, содержание и подоплеку развития Августова принципата.
Состав источников определяется, с одной стороны, «продуктивностью» изучаемой эпохи, и в этом отношении интересующий нас период выгодно отличается от многих других16. Как раз на время Августа приходится появление множества блестящих произведений высокой литературы (которые всегда составляют малую долю литературной продукции в целом), энергичная строительная деятельность, расцвет изобразительного искусства. С другой стороны, круг изучаемых памятников во много раз сузился в результате гибели рукописей и других памятников античной культуры в течение прошедших двух тысячелетий. Направление стихийного отбора, с позиций источниковедения, в минимальной мере отвечало требованиям репрезентативности. Так, из латинских сочинений сохранились главным образом те, что использовались учителями школ Поздней Империи и затем заинтересовали ученых монахов с.14 средневековья17. К примеру, утрачены почти все исторические повествования об интересующих нас событиях, написанные их участниками и современниками. Дело заключается не только в количественных потерях информации: та, что сохранилась, по необходимости берется из вторых и третьих рук. В последнее время, благодаря исследованиям в областях культурологии, исторической и сравнительной психологии, стоящие за этим проблемы приобретают все более внушительные очертания. Речь идет не просто об информированности автора в традиционном смысле слова, но и об искажениях в передаче информации, неизбежно происходивших в ходе ее трансляции из одной ментальности в другую, даже отстоящую на небольшой исторической дистанции в одно-два поколения. Это искажение может быть скорректировано, но и усугублено процедурой переноса значений в современную культурную среду. Понятно, что указанная проблема особенно остро ставит задачу «вхождения» исследователя в изучаемую эпоху, и в первую очередь это относится к изучению концепций, мыслей, чувств, которые будут в центре нашего внимания. Необходимым условием адекватных подходов к источникам является выявление ментальностей, которым они принадлежали и которые отразили, а первым шагом к этому — дифференциация по принципу временной удаленности от запечатленных в них событий и явлений.
Время Августа очень скоро заняло особое место в историческом сознании римлян, и к нему в связи с различными сюжетами обращались многие авторы времени раннего принципата: знаменитый писатель, философ-моралист и крупный политический деятель Анней с.15 Сенека (ок 4 г. до н. э. — 65 г. н. э.)18, ученый-энциклопедист и крупный императорский чиновник Плиний Старший (23—
Из поздних латинских писателей наиболее важно жизнеописание Августа, составленное Гаем Светонием Транквиллом (ок. 70 — ок. 140 гг.). Он был чиновником при Траяне, а при Адриане возглавлял императорскую канцелярию. Биографии первых двенадцати «Цезарей» основаны поэтому не только на сообщениях современников, но и на с.16 архивных документах. Добротная информация систематизирована по рубрикам, представляя как апологетическую, так и враждебную императорам традиции21.
В жанре биографической литературы работал также известный греческий философ-моралист Плутарх из Херонеи (ок. 46 — после 119 гг.). В его «Параллельных жизнеописаниях» особый интерес для нас представляют биографии М. Юния Брута, Антония и Цицерона. В них противоречиво соединяются промонархическая и республиканская оценки событий после смерти Цезаря, берущие начало в различных первоисточниках22. Одним из важнейших сохранившихся повествований об этом периоде является «История Рима» в 24 книгах греческого историка (и крупного императорского чиновника) из Александрии Аппиана (ок. 100—
Наиболее полное из сохранившихся повествований о времени Августа содержится в «Римской истории» в 80 кн. греческого писателя Диона Кассия Коккеяна (ок. 160—
Наибольшие трудности при использовании поздних источников обусловлены тем, что возникает необходимость вычленения дошедшей в них достоверной информации из повествования, в котором она подвергнута искажениям. Здесь сказалась не столько умышленная фальсификация, которой еще больше грешили современники, сколько неизбежное переосмысление материала с позиций иной эпохи. Это требует, и особенно настоятельно там, где речь идет о трактовке и оценке событий, проверки поздних сообщений с помощью пусть фрагментарных и скудных, но синхронных первоисточников.
Первостепенное значение для изучения событий после смерти Юлия Цезаря имеют сочинения Марка Туллия Цицерона (106—
Остается лишь сожалеть об утрате большей части других литературных первоисточников. Это различные «Записки» (Commentarii) мемуарного характера, в том числе принадлежавшее Октавиану повествование о Кантабрийской войне (ок. 25 г. до н. э.), а также сочинение, в котором молодой Цезарь защищался от нападок Антония (De vita sua)26, самоапология Антония (De ebrietate sua), памфлеты, сочиненные триумвирами и их сторонниками. Трудно даже предполагать, насколько ценными оказались бы, к примеру, мемуары Кв. Деллия, который поочередно поддерживал Долабеллу, Кассия, Антония, был посредником между последним и Клеопатрой, а затем дезертировал на сторону Октавиана (Plut. Ant. 29, comp. 25 etc.). Среди несохранившихся исторических сочинений современников и участников событий следует назвать «Истории» Азиния с.19 Поллиона (75 г. до н. э. — 4 г. н. э.), который описал события с 60 г. до н. э. до битвы при Филиппах (42 г.) или до поражения Секста Помпея (36 г. до н. э.). Из его труда многое заимствовал Аппиан27.
Из сохранившихся сочинений этого времени необходимо упомянуть небольшую по размерам биографию Т. Помпония Аттика, известного корреспондента Цицерона, друга Варрона, имевшего личные связи с Антонием и Октавианом и многими другими политическими деятелями. Книга была написана Корнелием Непотом. Из содержания ясно, что она была начата до смерти Аттика в конце марта 32 года, а завершена до 27 г. до н. э., когда Октавиан получил имя «Август». Исключительное значение данного источника состоит не только в том, что это единственная биография римского всадника. Аттик представляет тип тех представителей высшего сословия, которые принципиально не хотели участвовать в гражданских усобицах, сознательно отказались от политической карьеры и достигли личного благополучия28. Вместе с Овидием, Аннеем Мелой и рядом с.20 других известных лиц Аттик в изображении Корнелия Непота оказывается важным персонажем картины разложения полисной системы жизненных ценностей — процесса, который определял направление эволюции идеологии принципата и, в конечном счете, — судьбы Города и Империи.
Сочинение Корнелия Непота примыкает к чрезвычайно важному и популярному тогда направлению исторических штудий, к сожалению, почти не сохранившихся. Это антикварная (и антикварно-биографическая) литература, появление и расцвет которой был связан, с одной стороны, со стремлением римских «нобилей» обосновать свои права на исключительное положение в государстве, а с другой — с ностальгией по «старым добрым временам» и нравам. На этом поприще одно время подвизался упомянутый уже Аттик. Самым выдающимся представителем «антикварии» был Марк Теренций Варрон (116—
Самым выдающимся историком — современником Августа был Тит Ливий (59 г. до н. э. — 17 г. н. э. или 64 г. до н. э. — ок. 12 с.21 г. н. э.)30, автор римской истории «От основания Города» в 142 кн. Уроженец Патавия на севере Италии, он стал первым из римских историков, не имевшим опыта политической деятельности. Тем не менее Ливий был близок императору. Его грандиозный труд был призван обосновать «реставрационную» идеологию нового режима, который представляли итогом и кульминацией достижений героев «древней» Республики. К сожалению, большая часть сочинения Ливия, и в том числе книги CXVI—
Когда Тацит писал, что «не было недостатка в блестящих дарованиях и для повествования о времени Августа» (TA. I. 1), он несомненно имел в виду также историков, которые только начинали свой творческий путь в период первого принципата. Их сочинения по большей части не сохранились. Это относится к «Истории» Аннея Сенеки (Старшего), охватывавшей время гражданских войн и доведенной до к.
А. Кремуций Корд зачитывал свои «Анналы», повествовавшие о гражданских войнах и первых годах нового режима, самому Августу. Но это не помешало клевретам Сеяна в 25 г. обвинить историка за содержавшиеся в его труде похвалы Бруту и Кассию. Корд покончил с собой, а его труд был приговорен к сожжению. К сожалению, он не дошел до нас, хотя дочь историка Марция спасла тогда экземпляр «Истории»32. Автором еще одного несохранившегося исторического повествования, охватывавшего период от смерти Цицерона до 31 (возможно, до 47) г. н. э., был Ауфидий Басс. Среди других не дошедших до нас трудов о временах смуты и годах правления Августа были книги будущего императора Клавдия33.
Одно из немногих сохранившихся исторических сочинений — «Римская история» Веллея Патеркула, который родился в 20 г. до н. э. и завершил весьма успешную военную карьеру при Тиберии. В труде, посвященном вступлению в должность консула 31 г. н. э. Виниция, предстает преданный солдат Тиберия и искренний приверженец нового порядка, типичный представитель италийского среднего класса34. Явная лесть по отношению к Августу содержится в с.23 «Памятных деяниях и изречениях» Валерия Максима, который в 31 г. посвятил свой труд Тиберию.
Из сохранившихся трудов греческих авторов представляет значительный интерес «География» Страбона из Амазии (ок. 40 г. до н. э. — 25 г. н. э.), который провел большую часть жизни в Риме и был также автором несохранившегося исторического труда. «География», впервые опубликованная в 6 г. до н. э., а затем, в доработанном виде, переизданная в конце жизни автора, содержит не только ценную информацию об Империи, но и общий взгляд на принципат с позиций образованного грека. Сохранились фрагменты панегирического описания Октавиана, принадлежащего перу Николая Дамасского (2-я пол. I в. до н. э.). Они относятся к юности и началу политической карьеры основателя принципата35. Враждебная Августу традиция во многом обязана памфлетам и «Историям» Тимогена, проживавшего в Риме с 50 г. до н. э., вначале в доме Августа, а после их ссоры — у Азиния Поллиона.
Почти полная утрата исторических сочинений, принадлежавших участникам и современникам событий, вызывает серьезные трудности, особенно при попытках восстановить происходившие в интересующий нас период изменения в общественно-политических настроениях и взглядах. Но, с другой стороны, не обязательно ограничиваться историографией. Достоверность информации определяется не жанром, а принадлежностью автора к данной ментальности. Необходимо привлечение максимально широкого круга источников, современных рассматриваемой эпохе, являющихся ее непосредственным отражением. Среди них — творения великих поэтов и безыскусные надгробные надписи, запечатленные на камне официальные документы и сочинения юристов, монеты и памятники архитектуры.
Вместе с сочинениями, появившимися в последние десятилетия Республики, поэзия и проза времени принципата Августа составляют славу «золотого века» римской литературы. Но наступившая эпоха придала художественному творчеству новое качество. Впрочем, и ранее наблюдалось стремление употребить литературу в борьбе за власть. С установлением почти безраздельного влияния Августа использовавшаяся для этого традиционная форма покровительства людям творческих профессий, имевшим в Риме невысокий общественный статус, приобрела особый характер. В изложениях литературы «века Августа» непременно всплывает имя Г. Цильния Мецената (ум. в 8 г. до н. э.), одного из ближайших сподвижников принцепса, сгруппировавшего вокруг себя ряд выдающихся людей. Мецената и членов его «кружка» связывала не только любовь к искусству (сам Меценат, как впрочем и Август, также версифицировал, правда бездарно), но и узы патроната-клиентелы. Существенная материальная помощь поэтам предполагала их лояльность по отношению к режиму.
Впрочем, взаимоотношения литераторов (это относится не только к поэтам, но и к представителям других жанров, например, Титу Ливию) с принципатом никак не укладываются в понятия «подкуп», «давление», «лесть» и т. п., предполагающие сознательное искажение истины в интересах целенаправленной лживой «пропаганды». Влияние на сограждан (как, в конечном итоге, и почетное место в истории мировой литературы) было обусловлено тем, что великие римские поэты выразили сложнейшую гамму настроений и мыслей, которые они разделяли со своими современниками. В противном случае следовало бы подозревать в неискренности едва ли не все общество, оказавшееся на счастливом мирном распутье между буйством честолюбивых амбиций в конце Республики и подавлением гражданских свобод в эпоху Империи.
Расцвет культуры, поэзии в том числе, определялся не только появлением гениев, но и общим уровнем образованности, общественным интересом, наличием слушающей и читающей аудитории. В качестве любителей и покровителей литературы известны люди, вполне независимые от правительства. Такие патроны, как крупный полководец и оратор М. Валерий Мессала Корвин (в «кружок» с.25 которого входил в частности Тибулл), а также государственный деятель, оратор и историк Азиний Поллион, придерживались особой политической ориентации. И все же величайшие из римских поэтов, в первую очередь Вергилий и Гораций, были близки к Меценату и к Августу, что едва ли случайно36.
Публий Вергилий Марон (ок. 70—
Квинт Гораций Флакк (65—
К младшему поколению поэтов «золотого века»принадлежал Публий Овидий Назон (43 г. до н. э. — 18 г. н. э.), который в полной мере смог испытать блага Августова «мира». Отказавшись от с.26 политической карьеры, он окунулся в удовольствия столичной жизни. В книгах стихов Овидия: «Любовные элегии», «Героиды» и особенно «Искусство любви» и «Лекарства от любви», отразились новые ценности римского «света», утратившего общественные идеалы и стремившегося лишь к праздному досугу. Стихи легкомысленного любимца муз слишком диссонировали с усилиями Августа, направленными на возрождение старинных добродетелей. Вместе с некоей загадочной «виной» они послужили причиной ссылки Овидия в городок Томы на западном побережье Понта Эвксинского (с 8 г. н. э.). Оттуда в Рим доходили стихи, в которых можно встретить неумеренные славословия в адрес принцепсов (книги «Скорбные элегии» и «Письма с Понта»).
При том, что большинство авторов вообще кануло в Лету, известно не менее 50 имен поэтов, от которых по большей части не дошло ни строчки. Почти ничего не сохранилось, например, от стихов Г. Корнелия Галла, несомненно обладавшего незаурядным дарованием. Он был первым правителем Египта, назначенным Августом, но не сумевшим умерить свои амбиции в соответствии с новым порядком вещей. Галл потерял расположение принцепса и покончил с собой37.
Большое количество кратких и пространных, частных и официальных надписей — одна из особенностей античной цивилизации. В современной литературе в связи с этим ставятся вопросы о предназначении надписей на твердых предметах (прежде всего на камне), их «эффективности». В самом деле, многие ли могли читать тексты, записанные в «лапидарном» стиле, с помощью особой графики? Да и кто испытывал желание изучать предписания декретов, выстроившихся на городской площади неизвестно с каких времен, или кладбищенские эпитафии? Что может дать исследование таких с.27 памятников? Однако сколько бы подобных и еще более коварных вопросов ни изобретали скептики, гиперкритический подход исключается уже тем, что надписи, стоившие достаточно дорого, все же изготавливались. Соответственно необходимость использования этих источников не может ставиться под сомнение, при том, что документальность и синхронность изучаемым событиям сообщает им особую ценность. Речь должна идти о выяснении специфики памятников и выработке методов их адекватной интерпретации38.
Эпиграфический материал времени Августа весьма обширен39. Сохранились эпитафии и посвящения, постановления муниципальных и провинциальных органов власти, декреты сената и самого принцепса. Многочисленные надгробные надписи позволяют проследить карьеры сенаторов и всадников, чиновников и офицеров, некоторых других категорий населения, выявить социальную мобильность, которая во многом определяла эволюцию режима40. С другой стороны, внимание, уделяемое в частных надписях cursus honorum, свидетельствует о жизненности традиционной, полисной с.28 системы ценностей. Хотя это массовый материал, необходимо помнить, что надписи на камне стоили немалых денег, а потому были недоступны беднякам. Не случайно большая их часть принадлежит сенаторам, всадникам, членам императорской семьи, в т. ч. рабам и отпущенникам. Что касается идеологического содержания, то надписи «оппозиционной» направленности неизвестны, и это молчание дает пищу для размышлений41.
Среди наиболее известных частных надписей — т. н. «Laudatio Turiae»42, похвальное слово мужа покойной жене, которая, как становится ясно из содержания, спасла его от проскрипций триумвиров. Рассказывается о том, как после всех бедствий установился долгожданный мир. Обнаруживаемый в тексте образ мыслей бесспорно отразил настроения широких кругов населения Италии после 27 г. до н. э.43.
Важные сведения можно почерпнуть из фаст (записей наиболее примечательных событий), которые продолжали вести в различных городах Италии, в частности, Пренесте, Кумах, Остии44. Большой материал по Империи в целом, в частности рассказывающий о некоторых аспектах генезиса и эволюции императорской власти, имеется в многочисленных надписях из различных провинций, как Западных, так и Восточных. Среди публикуемых в последние годы с.29 документов из Афродисия наибольший интерес представляют письма и решения, исходившие как лично от Октавиана, так и совместно от него и Антония, как коллег по триумвирату. Они бесспорно выполняли функции государственных документов, причем характер ряда надписей обнаруживает преобладание Октавиана на территории, формально контролировавшейся Антонием, а главное автократическую власть молодого Цезаря, действовавшего помимо традиционной политической структуры45. С другой стороны, из документов ясно, что сохранились многие прежние конституционные формы, а ряд надписей показывает «в деле» весь механизм республиканской процедуры46.
Ценнейшие сведения о политической карьере Августа в его собственной интерпретации содержатся в уникальном памятнике «Деяния божественного Августа» (Res gestae divi Augusti — далее: RGDA, RG). Первая копия, на латинском языке с греческим переводом, была обнаружена еще в 1555 г. в Анкаре (римский город Анкира в провинции Галатия, М. Азия). Она была высечена на плитах, вмурованных в стену храма Августа. Позднее фрагменты греческого алфавита были еще найдены в Аполлонии (также Галатия), а латинского — в Антиохии (область Писидия, также в М. Азии)47. Принцепс обращался к «Деяниям» до последних лет своей жизни; в окончательном варианте, оригинал которого предназначался для мавзолея Августа в Риме, прослеживаются следы предшествующих версий, предположительно относящихся к 28, 23, 8 и 2 гг. до н. э. Сочинение носит характер самоапологии, что отнюдь не лишает его ценности как первоисточника, содержащего достоверный фактический материал и официальную оценку событий, данную самим создателем режима. Принимается или нет его трактовка как достоверная, важен уже тот факт, явствующий из RGDA, с.30 что сам Август стремился представить себя восстановителем «республики»48.
Краткие надписи на глиняных черепках (остраконах) и папирусах, которые находят в основном в Египте, содержат гораздо меньше интересующей нас информации. В частности, папирусы сообщают некоторые сведения об организации армии, о провинциальном управлении и взаимоотношении местной администрации с центром.
Благодаря усилиям ряда выдающихся специалистов по римской нумизматике: Г. Маттингли, Э. Сайденхэма, К. Сазерлэнда, М. Гранта и др. — монеты уже немало рассказали о политике и идеологии времени триумвирата и принципата Августа49. Значение этого вида источников, по мнению некоторых исследователей, обусловлено тем, что монеты с их изображениями и легендами играли в античном мире ту же роль, что и современные средства массовой информации, доходя до самых глухих уголков ойкумены. Впрочем, значение и достоверность данных, извлекаемых из монет, не остаются вне критики. При использовании данных нумизматики нелишне поставить некоторые вопросы. Неясно, в частности, какие надежды возлагало правительство на «монетную пропаганду» и соответственно, насколько серьезно оно подходило к созданию новых чеканов. От этого зависит, в свою очередь, оценка значимости извлекаемых из них сведений. Возникают также вопросы об адресатах «монетной пропаганды» (если таковая имела место) и ее эффективности, о создателях чеканов и адекватности содержания последних общественным настроениям. Все это, разумеется, относится к легендам типа «IMP CAESAR COS VI LIBERTAS RP VINDEX» или «RESPUBLICA RESTITUTA», к стилистике изображений портретов принцепсов и членов их семей, к символам вроде лаврового венка или предметов жреческого обихода.
с.31 Во всяком случае, уже тот факт, что изображения и легенды менялись с переходом власти от одного правителя к другому и даже в соответствии с поворотами политики в рамках одного принципата (причем без изменения номинала), свидетельствует, что правительство возлагало на монеты не только финансовые, но и определенные идеологические функции50.
При рассмотрении идеологической политики под особым углом зрения должны рассматриваться и некоторые археологические памятники, в первую очередь крупные общественные постройки в столице. Такие сооружения всегда были элементом политики в античном мире, где карьера и даже судьба государственного деятеля зависели от престижа в гражданском коллективе. Все крупные римские политики, начиная с первых царей, стремились заслужить расположение и авторитет посредством сооружения водопроводов и канализации, крепостных стен и дорог, амфитеатров и храмов. Театр Помпея и форум Юлия (хоть и недостроенный при жизни диктатора) были свежими примерами, демонстрировавшими значение «монументальной пропаганды», и помогли основателю Империи сформулировать задачу превращения Рима кирпичного в Рим мраморный (SA 28. 3).
Масштабная строительная политика должна была не только продемонстрировать блага Августова «мира». Вырабатывался особый язык «образной пропаганды». Здания, алтари, скульптуры, надписи и прочие формы должны были служить обозначением определенных идей, напоминать о конкретных акциях, подчеркивать заслуги императора, его выдающиеся личные качества или сообщать образу правителя необходимую «харизму». Наиболее масштабные задачи с.32 возлагались на грандиозные архитектурные комплексы, первым из которых стал форум Августа, — уникальное сооружение, представлявшее собой замкнутое архитектурное пространство с храмами, портиками, скульптурами, снабженными соответствующими надписями. Язык зрительных образов выражал идеологическую программу принципата и был рассчитан на определенный психологический, а в конечном счете — политический эффект51.
Сложнейшей задачей является интерпретация постоянно менявшихся знаковых языков, характерных для каждого из видов памятников. Необходимо знать, к кому были обращены те или иные средства пропагандистского давления или идеологического взаимодействия правительства и народа. В отличие от монет, без которых не обходились представители всех сословий в разных уголках Империи (но которые, по мнению некоторых исследователей, чаще всего чеканились для выплаты солдатам), памятники архитектуры предназначались прежде всего для столичных жителей, официальные надписи — для представителей администрации и имеющих досуг привилегированных слоев населения крупных городов, а поэзия и историография были рассчитаны на интеллектуальную элиту, которую стремились расположить к себе все разумные правители. Для прочтения информации, заключенной в словах и художественных средствах, еще важнее учитывать, что каждый предмет и знак, который часто по необходимости рассматривается изолированно от создавшей его среды, был предназначен для восприятия в определенном контексте, в котором он только и получал свое истинное освещение, звучание, смысл. Восстановить это изначальное значение источников — первейшая задача исторического исследования.
ПРИМЕЧАНИЯ