История Рима.

Книга четвертая
Революция.

с.180 140

Гай Марий родил­ся в 599 г. [155 г.] в семье бед­но­го поден­щи­ка близ горо­да Арпи­на в селе­нии, назы­вав­шем­ся тогда Цере­а­ты и впо­след­ст­вии полу­чив­шем город­ские пра­ва под назва­ни­ем Ce­rea­tae Ma­ria­nae. До сих пор это место назы­ва­ет­ся «роди­ной Мария» — Ca­sa­ma­re. Марий вырос за плу­гом и в столь боль­шой нуж­де, что ему, по-види­мо­му, был закрыт доступ даже к обще­ст­вен­ным долж­но­стям Арпи­на. С дет­ства он при­вык спать на голой зем­ле и пере­но­сить голод и жаж­ду, зной и сту­жу; будучи глав­но­ко­ман­дую­щим, он сохра­нил эти при­выч­ки. В армию он посту­пил как толь­ко достиг необ­хо­ди­мо­го для это­го воз­рас­та; в суро­вой шко­ле испан­ской вой­ны он быст­ро выдви­нул­ся и полу­чил офи­цер­ское зва­ние. В нуман­тин­ской войне под началь­ст­вом Сци­пи­о­на Марий, тогда 23-лет­ний юно­ша, обра­тил на себя вни­ма­ние это­го стро­го­го пол­ко­во­д­ца тща­тель­ным ухо­дом за конем и ору­жи­ем, а так­же сво­ей отва­гой в бою и достой­ным поведе­ни­ем в лаге­ре. Воз­вра­тив­шись на роди­ну с руб­ца­ми от почет­ных ран и с воен­ны­ми отли­чи­я­ми, он твер­до решил создать себе имя на слав­но нача­том попри­ще. Одна­ко в тогдаш­них усло­ви­ях самый заслу­жен­ный чело­век, но без состо­я­ния и свя­зей, не мог рас­счи­ты­вать на те поли­ти­че­ские долж­но­сти, кото­рые одни откры­ва­ли доступ к выс­шим воен­ным постам. Состо­я­ние и свя­зи доста­лись моло­до­му офи­це­ру в резуль­та­те счаст­ли­вых тор­го­вых спе­ку­ля­ций и бра­ка с девуш­кой из ста­ро­го знат­но­го рода Юли­ев. С боль­шим трудом и после ряда неудач он был избран в 639 г. [115 г.] пре­то­ром. В каче­стве намест­ни­ка Даль­ней Испа­нии он сно­ва выка­зал свои воин­ские даро­ва­ния. Мы уже рас­ска­за­ли о том, как он затем напе­ре­кор ари­сто­кра­тии добил­ся кон­суль­ства в 647 г. [107 г.] и в каче­стве про­кон­су­ла (648—649) [106—105 гг.] закон­чил афри­кан­скую вой­ну; как после несчаст­ной бит­вы при Ара­у­си­оне Марий был назна­чен глав­но­ко­ман­дую­щим в войне с.181 про­тив гер­ман­цев, и, нако­нец, с 650 до 653 г. [104—101 гг.], в тече­ние сво­его бес­при­мер­но­го в лето­пи­сях рес­пуб­ли­ки четы­рех­лет­не­го кон­суль­ства, раз­бил и истре­бил ким­вров и тев­то­нов, вторг­ших­ся в Ита­лию. В сво­ей воен­ной долж­но­сти он про­явил себя как чест­ный и спра­вед­ли­вый чело­век, бес­при­страст­но судил и взыс­ки­вал за про­ступ­ки, с ред­кой чест­но­стью и бес­ко­ры­сти­ем рас­по­ря­жал­ся добы­чей и был совер­шен­но недо­сту­пен под­ку­пу. Искус­ный 141 орга­ни­за­тор, он сде­лал заржа­вев­шую маши­ну рим­ской воен­ной орга­ни­за­ции опять при­год­ной для употреб­ле­ния.

Даро­ви­тый пол­ко­во­дец, он умел сохра­нять сре­ди сол­дат стро­гую дис­ци­пли­ну и вме­сте с тем под­дер­жи­вать в них бод­рость; он заво­е­вал их любовь това­ри­ще­ским обра­ще­ни­ем. Он бес­страш­но встре­чал вра­га лицом к лицу и искус­но выби­рал удоб­ный момент для бит­вы. Насколь­ко мы можем судить, он не был воен­ным гени­ем. Но и тех, весь­ма зна­чи­тель­ных досто­инств, кото­ры­ми он обла­дал, было в тогдаш­них усло­ви­ях вполне доста­точ­но, чтобы обес­пе­чить ему репу­та­цию гени­аль­но­го пол­ко­во­д­ца. Опи­ра­ясь на нее, он с небы­ва­лым поче­том всту­пил в ряды кон­су­ля­ров и три­ум­фа­то­ров. Одна­ко он все же не под­хо­дил к бле­стя­ще­му выс­ше­му обще­ству. Его голос оста­вал­ся гру­бым и рез­ким, взгляд суро­вым, как буд­то перед ним все еще были ливий­цы и ким­вры, а не бла­го­вос­пи­тан­ные и наду­шен­ные кол­ле­ги. Он был суе­ве­рен, как насто­я­щий сол­дат. Свою первую кан­дида­ту­ру на долж­ность кон­су­ла он решил­ся выста­вить не сле­дуя вле­че­нию сво­его талан­та, а на осно­ва­нии пред­ска­за­ния этрус­ско­го гада­те­ля по внут­рен­но­стям живот­ных. Во вре­мя похо­да про­тив тев­то­нов в воен­ном сове­те вид­ную роль игра­ли пред­ска­за­ния сирий­ской про­ро­чи­цы Мар­фы. В подоб­ных суе­ве­ри­ях еще не было ниче­го неа­ри­сто­кра­ти­че­ско­го. В ту пору, как, впро­чем и во все вре­ме­на, в тако­го рода вещах схо­ди­лись выс­шие и низ­шие слои обще­ства. Но Марию не мог­ли про­стить недо­стат­ка поли­ти­че­ско­го вос­пи­та­ния. Конеч­но, с его сто­ро­ны было очень похваль­но раз­бить вар­ва­ров; но что мож­но думать о кон­су­ле, кото­рый до такой сте­пе­ни незна­ком с кон­сти­ту­ци­он­ным эти­ке­том, что появ­ля­ет­ся в сена­те в оде­я­нии три­ум­фа­то­ра! Да и в дру­гих отно­ше­ни­ях на нем лежал отпе­ча­ток его низ­ко­го про­ис­хож­де­ния. Он не толь­ко был, по ари­сто­кра­ти­че­ской тер­ми­но­ло­гии, бед­ня­ком, но что еще хуже, он был отъ­яв­лен­ным вра­гом вся­ких под­ку­пов и плут­ней, а сам умел доволь­ст­во­вать­ся малым. Он был по-сол­дат­ски непри­хот­лив, но любил вино, осо­бен­но в зре­лые годы. Он не умел устра­и­вать пиры и дер­жал пло­хо­го пова­ра. Нехо­ро­шо было так­же, что кон­су­ляр знал толь­ко латин­ский язык и про­сил не раз­го­ва­ри­вать при нем по-гре­че­ски. Что он ску­чал на гре­че­ских пред­став­ле­ни­ях, было еще с пол­беды; веро­ят­но, он не один с.182 ску­чал на них, но откры­то при­зна­вать­ся в этом было наив­но. Так, в тече­ние всей сво­ей жиз­ни он оста­вал­ся в среде ари­сто­кра­тии мужи­ком. Он стра­дал от язви­тель­ных насме­шек ари­сто­кра­тов и еще боль­ше от их язви­тель­но­го сочув­ст­вия, кото­рое он никак не мог научить­ся пре­зи­рать так же, как он пре­зи­рал самих ари­сто­кра­тов.

Марий сто­ял не толь­ко вне ари­сто­кра­ти­че­ско­го обще­ства, он сто­ял так­же вне пар­тий. Будучи три­бу­ном в 635 г. [119 г.], он про­вел несколь­ко меро­при­я­тий в целях борь­бы со зло­употреб­ле­ни­я­ми при голо­со­ва­нии: улуч­шил кон­троль над пода­чей изби­ра­тель­ных доще­чек и про­вел запрет вно­сить пред­ло­же­ния о чрез­мер­ных тра­тах в поль­зу наро­да. Эти меро­при­я­тия не носят штем­пе­ля какой-либо пар­тии и мень­ше все­го — пар­тии демо­кра­ти­че­ской. Они лишь дока­зы­ва­ют, что Марий нена­видел без­за­ко­ния и без­рас­суд­ство. Да и мог ли такой чело­век, как Марий, кре­стья­нин по рож­де­нию и сол­дат по при­зва­нию, быть с само­го нача­ла рево­лю­ци­о­не­ром? Впо­след­ст­вии враж­да ари­сто­кра­тов толк­ну­ла его в лагерь вра­гов пра­ви­тель­ства. Оппо­зи­ция быст­ро выдви­ну­ла его сна­ча­ла в роли пол­ко­во­д­ца и, воз­мож­но, наме­ча­ла его в даль­ней­шем для более важ­ных задач. Одна­ко все это было не столь­ко резуль­та­том его соб­ст­вен­ных уси­лий, 142 сколь­ко выте­ка­ло неиз­беж­но из сло­жив­ших­ся обсто­я­тельств и из край­ней необ­хо­ди­мо­сти для оппо­зи­ции най­ти вождя. Ведь со вре­ме­ни отъ­езда в Афри­ку в 647/648 г. [107—106 гг.] Марий был в сто­ли­це лишь самое корот­кое вре­мя, про­ездом в Гал­лию. Лишь во вто­рой поло­вине 653 г. [101 г.] после победы над ким­вра­ми и тев­то­на­ми он вер­нул­ся в Рим отпразд­но­вать отло­жен­ный три­умф, ныне двой­ной. Он был тогда, несо­мнен­но, пер­вым чело­ве­ком в Риме и все-таки нович­ком в поли­ти­ке. Все неоспо­ри­мо при­зна­ва­ли, что он спас Рим, даже что он был един­ст­вен­ным чело­ве­ком, спо­соб­ным совер­шить этот подвиг. Его имя было у всех на устах. Ари­сто­кра­ты при­зна­ва­ли его заслу­ги, в наро­де он был попу­ля­рен, как никто до него и после него.

Этой попу­ляр­но­стью он был обя­зан столь­ко же сво­им досто­ин­ствам, сколь­ко и недо­стат­кам: сво­е­му неа­ри­сто­кра­ти­че­ско­му бес­ко­ры­стию и сво­ей мужиц­кой гру­бо­сти. Тол­па назва­ла его третьим Рому­лом и вто­рым Камил­лом; в его честь, наравне с бога­ми, совер­ша­лись жерт­вен­ные воз­ли­я­ния. Не уди­ви­тель­но, что у это­го кре­стьян­ско­го сына ино­гда мог­ла вскру­жить­ся голо­ва от таких поче­стей и что свой пере­езд из Афри­ки в Гал­лию он срав­ни­вал с побед­ным шест­ви­ем Дио­ни­са из одной части све­та в дру­гую и зака­зал себе осо­бый кубок — и не малых раз­ме­ров — напо­до­бие вак­хи­че­ско­го. В окру­жав­шем его народ­ном энту­зи­аз­ме ска­зы­ва­лась не толь­ко бла­го­дар­ность за избав­ле­ние от вар­ва­ров, но так­же надеж­да на буду­щее. Энту­зи­азм этот мог вве­сти в заблуж­де­ние и более хлад­но­кров­ных и поли­ти­че­ски более зре­лых людей, с.183 чем Марий. Поклон­ни­ки Мария не счи­та­ли его мис­сию выпол­нен­ной. Из рук вон пло­хое пра­ви­тель­ство было для стра­ны худ­шим бед­ст­ви­ем, чем вар­ва­ры. Марию, пер­во­му чело­ве­ку в Риме, любим­цу наро­да, гла­ве оппо­зи­ции, над­ле­жа­ло вто­рич­но спа­сти Рим. Но ему, кре­стья­ни­ну и сол­да­ту, были чуж­ды и про­тив­ны сто­лич­ные поли­ти­че­ские интри­ги. Он умел коман­до­вать арми­ей, но не умел высту­пать как ора­тор; перед вра­же­ски­ми копья­ми и меча­ми он обна­ру­жи­вал боль­ше само­об­ла­да­ния, чем перед апло­ди­ру­ю­щей или шикаю­щей тол­пой. Но его лич­ные склон­но­сти не игра­ли роли. Надеж­ды обя­зы­ва­ют. Воен­ное и поли­ти­че­ское поло­же­ние Мария обя­зы­ва­ло его устра­нить без­обра­зия в обще­ст­вен­ном управ­ле­нии и поло­жить конец прав­ле­нию рестав­ра­ции. Если бы он укло­нил­ся от этой зада­чи, он порвал бы со сво­им слав­ным про­шлым, обма­нул бы ожи­да­ния сво­ей пар­тии и все­го наро­да и пошел бы враз­рез с веле­ни­я­ми сво­ей соб­ст­вен­ной сове­сти. Если он обла­дал каче­ства­ми, необ­хо­ди­мы­ми для гла­вы государ­ства, он мог обой­тись без недо­ста­вав­ших ему качеств народ­но­го вождя.

В руках Мария было гроз­ное орудие — реор­га­ни­зо­ван­ная армия. Уже до него были допу­ще­ны неко­то­рые отступ­ле­ния от основ­но­го прин­ци­па Сер­ви­е­ва воен­но­го уста­ва, по кото­ро­му армия наби­ра­лась исклю­чи­тель­но из зажи­точ­ных граж­дан и послед­ние рас­пре­де­ля­лись по раз­лич­ным родам ору­жия в соот­вет­ст­вии с иму­ще­ст­вен­ным цен­зом (I, 87). Эти отступ­ле­ния сво­ди­лись к сле­дую­ще­му: мини­маль­ный ценз, при кото­ром граж­да­нин обя­зан был всту­пить в армию, был пони­жен с 11000 ассов до 4000 ассов (I, 773); преж­ние шесть раз­рядов иму­ще­ст­вен­но­го цен­за в раз­лич­ных родах ору­жия были сведе­ны к трем; при этом кон­ни­ца по-преж­не­му состав­ля­лась соглас­но Сер­ви­е­ву уста­ву из наи­бо­лее зажи­точ­ных, а лег­ко воору­жен­ные части — из самых бед­ных воен­но­обя­зан­ных; но сред­ний раз­ряд, состав­ляв­ший ядро армии, — линей­ная пехота в тес­ном смыс­ле, 143 — под­разде­лял­ся не по иму­ще­ству, а по стар­шин­ству служ­бы на три строя: гаста­тов, прин­цеп­сов и три­а­ри­ев. Далее, ита­лий­ские союз­ни­ки дав­но уже в весь­ма широ­ком раз­ме­ре при­вле­ка­лись к несе­нию воен­ной служ­бы, при­чем послед­няя и здесь, как и у рим­ских граж­дан, ложи­лась пре­иму­ще­ст­вен­но на иму­щие клас­сы. Тем не менее рим­ская воен­ная орга­ни­за­ция в целом стро­и­лась до вре­ме­ни Мария на древ­ней осно­ве граж­дан­ско­го опол­че­ния. Но эта систе­ма уже не годи­лась в изме­нив­ших­ся усло­ви­ях. Выс­шие клас­сы обще­ства все более и более укло­ня­лись от воен­ной служ­бы, рим­ское и ита­лий­ское сред­нее сосло­вие вооб­ще разо­ря­лось и исче­за­ло. Зато име­лись в рас­по­ря­же­нии круп­ные воен­ные силы вне­ита­лий­ских союз­ни­ков и под­дан­ных; а в самой Ита­лии мас­сы про­ле­та­ри­а­та при пра­виль­ном исполь­зо­ва­нии мог­ли доста­вить по край­ней с.184 мере очень недур­ной воен­ный мате­ри­ал. Граж­дан­ская кон­ни­ца (I, 742), кото­рую по зако­ну над­ле­жа­ло наби­рать из самых зажи­точ­ных граж­дан, уже до Мария фак­ти­че­ски пере­ста­ла участ­во­вать в похо­дах. В послед­ний раз она упо­ми­на­ет­ся в каче­стве дей­ст­ви­тель­ной части армии в испан­ской войне в 614 г. [140 г.]. Она при­во­ди­ла тогда глав­но­ко­ман­дую­ще­го в отча­я­ние сво­им высо­ко­ме­ри­ем и непо­слу­ша­ни­ем; в кон­це кон­цов меж­ду ними раз­го­рел­ся кон­фликт, в кото­ром обе сто­ро­ны — глав­но­ко­ман­дую­щий и всад­ни­ки — дей­ст­во­ва­ли оди­на­ко­во недоб­ро­со­вест­но. В войне с Югур­той эта кон­ни­ца явля­ет­ся еще чем-то вро­де почет­ной охра­ны при глав­но­ко­ман­дую­щем и при ино­стран­ных прин­цах. С тех пор этот вид вой­ска совер­шен­но исче­за­ет. Попол­не­ние леги­о­нов воен­но­обя­зан­ны­ми с над­ле­жа­щим иму­ще­ст­вен­ным цен­зом тоже натал­ки­ва­лось на труд­но­сти даже в нор­маль­ных усло­ви­ях, так что чрез­вы­чай­ные попол­не­ния, кото­рые ока­за­лись необ­хо­ди­мы­ми после бит­вы при Ара­у­си­оне, фак­ти­че­ски нель­зя было бы про­ве­сти при соблюде­нии суще­ст­ву­ю­щих пра­вил. С дру­гой сто­ро­ны, еще до Мария в рим­ской армии, осо­бен­но в кава­ле­рии и лег­кой пехо­те, ста­ли появ­лять­ся и вне­ита­лий­ские под­дан­ные, тяже­ло воору­жен­ная фра­кий­ская и лег­кая афри­кан­ская кон­ни­ца, пре­вос­ход­ная лег­кая пехота про­вор­ных лигу­рий­цев, пращ­ни­ки с Бале­ар­ских ост­ро­вов. Они слу­жи­ли в рим­ских вой­сках так­же вне пре­де­лов сво­их про­вин­ций, и чис­лен­ность их посто­ян­но воз­рас­та­ла. В то же вре­мя, при недо­стат­ке воен­но­обя­зан­ных граж­дан с над­ле­жа­щим иму­ще­ст­вен­ным цен­зом, в Риме было мно­го бед­ных граж­дан, доб­ро­воль­но стре­мив­ших­ся на воен­ную служ­бу. При нали­чии в Риме мас­сы без­ра­бот­ных и празд­но­ша­таю­ще­го­ся сбро­да и при зна­чи­тель­ных мате­ри­аль­ных выго­дах, свя­зан­ных со служ­бой в рим­ском вой­ске, попол­не­ние армии путем вер­бов­ки доб­ро­воль­цев, конеч­но, не мог­ло встре­тить затруд­не­ний. Итак, пере­ход рим­ской воен­ной орга­ни­за­ции от систе­мы граж­дан­ско­го опол­че­ния к систе­ме доб­ро­воль­ной вер­бов­ки с исполь­зо­ва­ни­ем вспо­мо­га­тель­ных кон­тин­ген­тов из про­вин­ций был лишь необ­хо­ди­мым след­ст­ви­ем поли­ти­че­ских и соци­аль­ных сдви­гов в государ­стве. Лег­кую пехоту и кон­ни­цу ста­ли вер­бо­вать пре­иму­ще­ст­вен­но из кон­тин­ген­тов рим­ских под­дан­ных; так напри­мер, для похо­да про­тив ким­вров были затре­бо­ва­ны вой­ска даже из Вифи­нии. Для линей­ной пехоты сохра­нен был ста­рый порядок, но допу­ще­на так­же доб­ро­воль­ная вер­бов­ка всех сво­бод­но­рож­ден­ных рим­ских граж­дан. Эта послед­няя мера была впер­вые про­веде­на Мари­ем в 647 г. [107 г.]. Им же были отме­не­ны и под­разде­ле­ния по иму­ще­ст­вен­но­му цен­зу в соста­ве линей­ной пехоты. До сих пор во внут­рен­ней орга­ни­за­ции леги­о­нов пре­об­ла­да­ла ста­рая ари­сто­кра­ти­че­ская систе­ма. Четы­ре строя — лег­ко­во­ору­жен­ные, гаста­ты, прин­цеп­сы и 144 три­а­рии, или аван­гард, три с.185 линии — пер­вая, вто­рая, третья — до сих пор отли­ча­лись меж­ду собой по иму­ще­ст­вен­но­му цен­зу и по стар­шин­ству сро­ка служ­бы, а в боль­шин­стве слу­ча­ев так­же по воору­же­нию. Каж­дый из этих раз­рядов зани­мал опре­де­лен­ное, раз навсе­гда уста­нов­лен­ное место в бое­вом строю, имел свой осо­бый воен­ный ранг и осо­бые воен­ные знач­ки. Все эти раз­ли­чия были теперь отме­не­ны. Вся­кий, при­ня­тый на служ­бу в леги­он, уже не нуж­дал­ся ни в каком цен­зе, чтобы попасть в тот или иной раз­ряд. Места в строю опре­де­ля­лись исклю­чи­тель­но по усмот­ре­нию офи­це­ров. Все раз­ли­чия в воору­же­нии отпа­ли и соот­вет­ст­вен­но с этим всех рекру­тов ста­ли обу­чать оди­на­ко­во. С этим, несо­мнен­но, свя­за­ны и мно­го­чис­лен­ные улуч­ше­ния в воору­же­нии, в ноше­нии кла­ди и т. п.; они введе­ны Мари­ем и свиде­тель­ст­ву­ют об его пони­ма­нии прак­ти­че­ских дета­лей воен­но­го ремес­ла и об его забот­ли­во­сти о сол­да­тах. Осо­бен­но важ­ное зна­че­ние име­ли в этом отно­ше­нии новые пра­ви­ла воен­но­го обу­че­ния, состав­лен­ные това­ри­щем Мария по афри­кан­ской войне, Пуб­ли­ем Рути­ли­ем Руфом (кон­сул 649 г. [105 г.]). Харак­тер­но, что эти пра­ви­ла зна­чи­тель­но повы­ша­ли выуч­ку каж­до­го отдель­но­го сол­да­та и в основ­ном схо­ди­лись с систе­мой обу­че­ния буду­щих гла­ди­а­то­ров, при­ня­той в тогдаш­них фех­то­валь­ных шко­лах. Внут­рен­няя орга­ни­за­ция леги­о­на ста­ла совер­шен­но иной. До сих пор так­ти­че­ской еди­ни­цей леги­о­на явля­лись 30 мани­пул (ma­ni­pu­li) тяже­ло воору­жен­ной пехоты, каж­дая из двух цен­ту­рий (cen­tu­riae). В каж­дой цен­ту­рии было по 60 чело­век в двух пер­вых лини­ях и 30 чело­век в третьей. Теперь леги­он стал делить­ся на 10 когорт (co­hor­tes), каж­дая со сво­им осо­бым воен­ным знач­ком; когор­ты име­ли 6, а ино­гда 5 цен­ту­рий по 100 чело­век в каж­дой. Таким обра­зом, несмот­ря на убыль из соста­ва леги­о­на 1200 чело­век лег­кой пехоты, общая чис­лен­ность леги­о­на уве­ли­чи­лась с 4200 чело­век до 5—6 тысяч. Бое­вой строй в три линии сохра­нил­ся, но преж­де каж­дая линия явля­лась само­сто­я­тель­ным отрядом, теперь же пол­ко­вод­цы полу­чи­ли воз­мож­ность рас­пре­де­лять свои когор­ты на 3 линии по сво­е­му усмот­ре­нию. Воен­ный ранг опре­де­лял­ся теперь исклю­чи­тель­но поряд­ко­вым номе­ром сол­да­та и воин­ской части. Исчез­ли четы­ре воен­ных знач­ка четы­рех частей леги­о­на с изо­бра­же­ни­я­ми вол­ка, быка с чело­ве­че­ской голо­вой, коня и веп­ря, кото­рые рань­ше, веро­ят­но, носи­ли впе­ре­ди кон­ни­цы и трех под­разде­ле­ний тяже­лой пехоты. Их заме­ни­ли зна­ме­на новых когорт и введен­ный Мари­ем новый зна­чок все­го леги­о­на с изо­бра­же­ни­ем сереб­ря­но­го орла. Таким обра­зом в орга­ни­за­ции леги­о­нов исчез­ли все следы граж­дан­ских и ари­сто­кра­ти­че­ских под­разде­ле­ний, и меж­ду леги­о­не­ра­ми оста­лись толь­ко чисто сол­дат­ские раз­ли­чия. Вме­сте с тем еще за несколь­ко деся­ти­ле­тий до это­го, наряду с леги­о­на­ми появи­лась — пер­во­на­чаль­но с.186 по слу­чай­ным пово­дам — новая при­ви­ле­ги­ро­ван­ная часть армии, тело­хра­ни­те­ли глав­но­ко­ман­дую­ще­го. Преж­де лич­ная охра­на глав­но­ко­ман­дую­ще­го воз­ла­га­лась на отбор­ных сол­дат из союз­ных кон­тин­ген­тов, так как стро­гие пра­ви­ла рес­пуб­ли­кан­ско­го строя не поз­во­ля­ли употреб­лять на такую лич­ную охра­ну рим­ских леги­о­не­ров, а тем паче доб­ро­воль­цев. Но во вре­мя нуман­тин­ской вой­ны, когда Сци­пи­о­ну Эми­ли­а­ну пору­чи­ли обуздать совер­шен­но демо­ра­ли­зо­вав­ше­е­ся вой­ско и в то же вре­мя запре­ти­ли про­из­ве­сти набор новой армии, ему раз­ре­ши­ли поми­мо отрядов, полу­чен­ных от под­власт­ных Риму царей и горо­дов, орга­ни­зо­вать так­же осо­бую лич­ную охра­ну в 500 чело­век рим­ских граж­дан, доб­ро­воль­но всту­пив­ших на воен­ную служ­бу. Эта когор­та состо­я­ла частью из чле­нов 145 выс­ших сосло­вий, частью из лич­ных кли­ен­тов глав­но­ко­ман­дую­ще­го и назы­ва­лась поэто­му ино­гда когор­той дру­зей, а ино­гда когор­той глав­ной квар­ти­ры (prae­to­ria­ni). Она нес­ла служ­бу при шта­бе глав­но­ко­ман­дую­ще­го (prae­to­rium), была осво­бож­де­на от лагер­ной служ­бы и зем­ля­ных работ, полу­ча­ла повы­шен­ную пла­ту и поль­зо­ва­лась осо­бым поче­том.

Впро­чем, этот пол­ный пере­во­рот в рим­ской воен­ной орга­ни­за­ции был вызван, надо думать, чисто воен­ны­ми сооб­ра­же­ни­я­ми и вооб­ще не был делом рук одно­го чело­ве­ка, все­го менее — делом рас­чет­ли­во­го често­люб­ца. Пре­об­ра­зо­ва­ние учреж­де­ний, став­ших непри­год­ны­ми, дик­то­ва­лось необ­хо­ди­мо­стью. По все­му веро­я­тию, систе­ма доб­ро­воль­ной вер­бов­ки сре­ди ита­лий­ско­го насе­ле­ния, введен­ная Мари­ем, спас­ла воен­ную силу государ­ства, точ­но так же, как через несколь­ко сто­ле­тий систе­ма вер­бов­ки ино­зем­цев, введен­ная Арбо­га­стом и Сти­ли­хо­ном, про­дли­ла на неко­то­рое вре­мя суще­ст­во­ва­ние рим­ско­го государ­ства. Тем не менее эта воен­ная рефор­ма была насто­я­щей поли­ти­че­ской рево­лю­ци­ей, хотя еще в нераз­ви­том виде. Кон­сти­ту­ция рес­пуб­ли­ки стро­и­лась, глав­ным обра­зом, на прин­ци­пе, что каж­дый граж­да­нин — в то же вре­мя сол­дат, и каж­дый сол­дат — преж­де все­го граж­да­нин. Поэто­му с воз­ник­но­ве­ни­ем осо­бо­го сол­дат­ско­го сосло­вия этой кон­сти­ту­ции дол­жен был насту­пить конец. А к воз­ник­но­ве­нию тако­го сол­дат­ско­го сосло­вия дол­жен был вести уже новый устав стро­е­вой служ­бы с его рути­ной, заим­ст­во­ван­ной у масте­ров фех­то­валь­но­го искус­ства. Воен­ная служ­ба посте­пен­но ста­ла воен­ной про­фес­си­ей. Еще гораздо быст­рее повли­я­ло при­вле­че­ние к воен­ной служ­бе про­ле­та­ри­ев, хотя и в неболь­шом раз­ме­ре. При этом име­ло осо­бое зна­че­ние сле­дую­щее. По ста­рым пра­ви­лам пол­ко­во­дец имел пра­во, сов­ме­сти­мое лишь с вполне солид­ны­ми рес­пуб­ли­кан­ски­ми учреж­де­ни­я­ми, награж­дать сол­дат по сво­е­му усмот­ре­нию. Сол­дат, про­явив­ший доб­лесть и сра­жав­ший­ся с успе­хом, имел как бы пра­во тре­бо­вать от пол­ко­во­д­ца часть с.187 добы­чи, а от государ­ства — уча­сток на заво­е­ван­ной терри­то­рии. Преж­ние сол­да­ты из граж­дан и зем­ледель­цев, слу­жив­шие в армии по обя­за­тель­но­му набо­ру, виде­ли в воен­ной служ­бе лишь бре­мя, воз­ла­гае­мое на них в инте­ре­сах обще­ст­вен­но­го бла­га, а в воен­ной добы­че — лишь сла­бое воз­на­граж­де­ние за поте­ри и убыт­ки, свя­зан­ные с воен­ной служ­бой. Теперь же про­ле­та­рий, завер­бо­ван­ный в армию, жил на свое сол­дат­ское жало­ва­нье; мало того, при отсут­ст­вии домов для инва­лидов и даже для бед­ных, он отнюдь не стре­мил­ся уйти поско­рей из армии, а, наобо­рот, стре­мил­ся остать­ся в ней, пока не обес­пе­чит сво­его буду­ще­го. Лагерь был его един­ст­вен­ной роди­ной, вой­на — един­ст­вен­ной нау­кой, пол­ко­во­дец — един­ст­вен­ным источ­ни­ком надежд. Резуль­та­ты тако­го поло­же­ния ясны сами собой. После боя на Раудий­ских полях Марий тут же, на месте сра­же­ния, даро­вал пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства двум когор­там ита­лий­ских союз­ни­ков за их доб­лесть. Это про­ти­во­ре­чи­ло кон­сти­ту­ции, но Марий оправ­ды­вал­ся впо­след­ст­вии тем, что в шуме боя он не мог рас­слы­шать голос зако­на. Если бы в более важ­ных вопро­сах инте­ре­сы вой­ска и глав­но­ко­ман­дую­ще­го сошлись на каком-нибудь про­ти­во­кон­сти­ту­ци­он­ном тре­бо­ва­нии, кто мог бы пору­чить­ся, что в таком слу­чае бря­ца­ние ору­жия не заглу­шит голос зако­на? Теперь суще­ст­во­ва­ло посто­ян­ное вой­ско, воен­ное сосло­вие, гвар­дия. В армии, как и в граж­дан­ских учреж­де­ни­ях, были уже зало­же­ны все осно­вы буду­щей монар­хии. Недо­ста­ва­ло толь­ко монар­ха. Две­на­дцать орлов, парив­ших неко­гда над Пала­тин­ским хол­мом, 146 при­зы­ва­ли царей; новый орел, вру­чен­ный леги­о­нам Мари­ем, пред­ве­щал власть импе­ра­то­ров.

Не под­ле­жит сомне­нию, что Мария увлек­ли бле­стя­щие пер­спек­ти­вы, откры­вав­ши­е­ся ему в его воен­ном и поли­ти­че­ском поло­же­нии. Было мрач­ное, тяже­лое вре­мя! Насту­пил мир, но и миру не радо­ва­лись. Усло­вия были теперь уже не те, как после пер­во­го гроз­но­го натис­ка север­ных наро­дов на Рим. Тогда после пере­жи­то­го кри­зи­са все силы наро­да в бодром созна­нии избав­ле­ния от гибе­ли при­шли в дви­же­ние и в пыш­ном рас­цве­те быст­ро и с избыт­ком воз­ме­сти­ли поне­сен­ные утра­ты. Теперь же все созна­ва­ли, что если даже доб­лест­ные пол­ко­вод­цы еще и еще раз спа­сут государ­ство от немед­лен­ной гибе­ли, рес­пуб­ли­ка под управ­ле­ни­ем реста­ври­ро­ван­ной оли­гар­хии тем неиз­беж­нее идет к кон­цу. Но все созна­ва­ли так­же, что граж­дане уже не мог­ли сами помочь себе, что это вре­мя уже про­шло, и нель­зя было ожи­дать пере­мен к луч­ше­му, пока место Гая Грак­ха оста­ет­ся не заня­тым. Народ­ная тол­па глу­бо­ко чув­ст­во­ва­ла про­бел, кото­рый остал­ся после гибе­ли обо­их бла­го­род­ных юно­шей, отво­рив­ших две­ри для рево­лю­ции. Впро­чем, эта тол­па по-дет­ски увле­ка­лась так­же вся­ким при­зра­ком, кото­рый дол­жен был заме­нить Грак­хов. Об этом свиде­тель­ст­ву­ет появ­ле­ние с.188 само­зван­ца, кото­рый выда­вал себя за сына Тибе­рия Грак­ха. Несмот­ря на то, что род­ная сест­ра Грак­хов пуб­лич­но на фору­ме изоб­ли­чи­ла его в обмане, народ избрал его в 655 г. [99 г.] три­бу­ном толь­ко за узур­пи­ро­ван­ное им имя. По таким же побуж­де­ни­ям тол­па лико­ва­ла, встре­чая Гая Мария. Мог­ло ли быть ина­че?

Каза­лось, в лице Мария нашел­ся имен­но тот чело­век, кото­рый был нужен. Он был пер­вым пол­ко­вод­цем и попу­ляр­ней­шим чело­ве­ком сво­его вре­ме­ни, все при­зна­ва­ли его храб­рость и чест­ность. Даже то, что он дер­жал­ся в сто­роне от пар­тий­ных рас­прей, каза­лось, пред­на­зна­ча­ло его для роли вос­ста­но­ви­те­ля государ­ства. Мог ли народ думать ина­че, мог ли не разде­лять это­го взгляда сам Марий? Обще­ст­вен­ное мне­ние было настро­е­но крайне оппо­зи­ци­он­но. В этом отно­ше­нии пока­за­те­лен, напри­мер, сле­дую­щий факт: еще в 609 г. [145 г.] в коми­ции было вне­се­но пред­ло­же­ние, что народ­ное собра­ние выби­ра­ет лиц на вакант­ные места в выс­ших жре­че­ских кол­ле­ги­ях вме­сто преж­не­го выбо­ра их сами­ми кол­ле­ги­я­ми. Тогда пра­ви­тель­ству уда­лось добить­ся откло­не­ния это­го про­ек­та из рели­ги­оз­ных сооб­ра­же­ний. Но когда это же пред­ло­же­ние было вне­се­но в 650 г. [104 г.] в коми­ции Гне­ем Доми­ти­ем, сенат даже не осме­лил­ся ока­зать ему сколь­ко-нибудь серь­ез­ное сопро­тив­ле­ние. Все при­зна­ки гово­ри­ли о том, что оппо­зи­ции не хва­та­ет толь­ко вождя, кото­рый дал бы ей точ­ку опо­ры и кон­крет­ную уста­нов­ку. Теперь такой вождь нашел­ся в лице Мария.

Для выпол­не­ния сво­ей зада­чи Марий мог избрать один из двух путей: попы­тать­ся сверг­нуть оли­гар­хию, став в каче­стве импе­ра­то­ра во гла­ве армии, или же вве­сти кон­сти­ту­ци­он­ные рефор­мы закон­ным путем. На пер­вый путь его тол­ка­ло его соб­ст­вен­ное про­шлое, на вто­рой — при­мер Грак­ха. Нетруд­но понять, поче­му он не всту­пил на пер­вый путь и, пожа­луй, даже не обду­мы­вал этой воз­мож­но­сти. Сенат был или казал­ся таким бес­силь­ным и рас­те­рян­ным, таким нена­вист­ным и пре­зрен­ным, что для борь­бы с ним Марий не нуж­дал­ся в иной опо­ре, кро­ме сво­ей гро­мад­ной попу­ляр­но­сти. В край­нем слу­чае Марий мог рас­счи­ты­вать, даже после роспус­ка вой­ска, на сол­дат, уво­лен­ных из армии и ожи­дав­ших наград за свою служ­бу. Ввиду лег­ко­го и на пер­вый взгляд почти пол­но­го 147 успе­ха, кото­рым увен­ча­лось пред­при­я­тие Грак­ха, и ввиду гро­мад­но­го пре­вос­ход­ства сво­их соб­ст­вен­ных средств над сред­ства­ми Грак­ха, Марий, веро­ят­но пред­став­лял себе более лег­ким делом, чем это было в дей­ст­ви­тель­но­сти, сверг­нуть поли­ти­че­ский строй, кото­рый за 400 лет тес­но срос­ся с государ­ст­вен­ным орга­низ­мом и его слож­ной иерар­хи­че­ской систе­мой, а так­же с раз­но­об­раз­ней­ши­ми при­выч­ка­ми и инте­ре­са­ми. Но и тот, кто вни­кал в труд­но­сти это­го пред­при­я­тия глуб­же, чем, веро­ят­но, сам с.189 Марий, мог сооб­ра­зить, что хотя армия нахо­ди­лась на пути пре­вра­ще­ния из граж­дан­ско­го опол­че­ния в наем­ное вой­ско, она все же в этом пере­ход­ном состо­я­нии еще никак не мог­ла слу­жить сле­пым оруди­ем государ­ст­вен­но­го пере­во­рота; он дол­жен был поду­мать над тем, что попыт­ка устра­нить враж­деб­ные эле­мен­ты с помо­щью воен­ной силы, веро­ят­но, уве­ли­чи­ла бы силу сопро­тив­ле­ния про­тив­ни­ка. Вме­ши­вать армию в поли­ти­че­скую борь­бу пред­став­ля­лось на пер­вый взгляд излиш­ним, а при более вни­ма­тель­ном рас­смот­ре­нии — опас­ным: кри­зис толь­ко начи­нал­ся, и про­ти­во­ре­чия еще дале­ко не выли­лись в окон­ча­тель­ную и опре­де­лен­ную фор­му.

Итак, Марий, отпразд­но­вав три­умф, рас­пу­стил, соглас­но с уста­нов­лен­ны­ми поряд­ка­ми, свою армию и всту­пил на путь, ука­зан­ный при­ме­ром Гая Грак­ха; путь этот заклю­чал­ся в том, чтобы достичь вер­хов­ной вла­сти, исполь­зуя суще­ст­ву­ю­щие государ­ст­вен­ные долж­но­сти. Для это­го Марий нуж­дал­ся в под­держ­ке так назы­вае­мой народ­ной пар­тии и ее тогдаш­них вождей, тем более что победо­нос­ный пол­ко­во­дец не обла­дал сам каче­ства­ми и опы­том, необ­хо­ди­мы­ми для гос­под­ства при помо­щи улич­ной тол­пы. Таким обра­зом демо­кра­ти­че­ская пар­тия после дол­го­го пери­о­да ничто­же­ства вне­зап­но сно­ва при­об­ре­ла поли­ти­че­ское зна­че­ние. В тече­ние дли­тель­но­го про­ме­жут­ка вре­ме­ни от Гая Грак­ха до Мария эта пар­тия силь­но упа­ла. Недо­воль­ство сенат­ским управ­ле­ни­ем было, прав­да, теперь не мень­ше, чем тогда. Но мно­гие из тех надежд, кото­рые рань­ше при­вле­ка­ли к Грак­ху самых вер­ных его при­вер­жен­цев, теперь были при­зна­ны иллю­зи­я­ми. Кое-кто дога­ды­вал­ся, что грак­хов­ская аги­та­ция при­во­дит к резуль­та­там, непри­ем­ле­мым для очень мно­гих из недо­воль­ных. Да и вооб­ще за два­дцать лет мел­кой трав­ли и интриг зна­чи­тель­но осла­бе­ли и заглох­ли то вооду­шев­ле­ние, та непо­ко­ле­би­мая вера и нрав­ст­вен­ная чистота стрем­ле­ний, кото­рые отли­ча­ют началь­ные пери­о­ды рево­лю­ций. Но если демо­кра­ти­че­ская пар­тия не была уже тем, чем она была при Гае Грак­хе, то вожди ее в это вре­мя сто­я­ли настоль­ко ниже сво­ей пар­тии, насколь­ко Гай Гракх в свое вре­мя был выше сво­их при­вер­жен­цев. Это было в поряд­ке вещей. Пока во гла­ве пар­тии не появил­ся опять чело­век, кото­рый дерз­нул бы по при­ме­ру Гая Грак­ха овла­деть вер­хов­ной вла­стью, вожди пар­тии мог­ли лишь играть роль вре­мен­ных заты­чек. Это были поли­ти­че­ские нович­ки, в кото­рых кипе­ла моло­дая кровь; соста­вив себе репу­та­цию горя­чих голов и попу­ляр­ных ора­то­ров, они потом пере­хо­ди­ли с боль­шей или мень­шей лов­ко­стью обрат­но в лагерь пра­вя­щей пар­тии. Или же это были люди без состо­я­ния и вли­я­ния, им нече­го было терять, в боль­шин­стве слу­ча­ев почет­ная карье­ра была для них закры­та. Из лич­но­го озлоб­ле­ния или про­сто из жела­ния пошу­меть эти люди спе­ци­аль­но зани­ма­лись тем, с.190 что ста­ра­лись доса­ждать пра­ви­тель­ству и вся­че­ски пре­пят­ст­во­вать ему. К пер­вой кате­го­рии при­над­ле­жа­ли, напри­мер, Гай Мем­мий и извест­ный ора­тор Луций Красс.Оба они сна­ча­ла стя­жа­ли ора­тор­скую сла­ву в рядах оппо­зи­ции, а затем 148 исполь­зо­ва­ли эту сла­ву в каче­стве рев­ност­ных при­вер­жен­цев пра­ви­тель­ства.

Но самы­ми вид­ны­ми вождя­ми пар­тии попу­ля­ров в это вре­мя явля­лись люди, при­над­ле­жав­шие ко вто­рой кате­го­рии. Таким был Гай Сер­ви­лий Глав­ция, кото­ро­го Цице­рон про­звал рим­ским Гипер­бо­лом. Это был гру­бый чело­век само­го низ­ко­го про­ис­хож­де­ния, цинич­ный улич­ный крас­но­бай, но дея­тель­ный и даже вну­шав­ший страх сво­им дерз­ким ост­ро­уми­ем.

Вто­рой из них, Луций Аппу­лей Сатур­нин, пре­вос­хо­дил сво­его това­ри­ща и даро­ва­ни­ем и мораль­ны­ми каче­ства­ми. Даже по отзы­вам вра­гов Сатур­нин был пыл­ким ора­то­ром, умев­шим увле­кать сво­их слу­ша­те­лей, и во вся­ком слу­чае он не запят­нал себя низ­ким свое­ко­ры­сти­ем. В быт­ность его кве­сто­ром сенат устра­нил его от управ­ле­ния хлеб­ным ведом­ст­вом, кото­рое по уста­но­вив­ше­му­ся обы­чаю вхо­ди­ло в веде­ние кве­сто­ра. Это было вызва­но не столь­ко пло­хим веде­ни­ем дел со сто­ро­ны Сатур­ни­на, сколь­ко жела­ни­ем пере­дать эту попу­ляр­ную в то вре­мя в Риме долж­ность вождю пра­ви­тель­ст­вен­ной пар­тии Мар­ку Скав­ру, а не неиз­вест­но­му моло­до­му чело­ве­ку, не при­над­ле­жав­ше­му к чис­лу пра­вя­щих семей. Обида заста­ви­ла пыл­ко­го и често­лю­би­во­го Сатур­ни­на перей­ти в лагерь оппо­зи­ции. Он с избыт­ком отпла­тил за нее, будучи в 651 г. [103 г.] народ­ным три­бу­ном. В то вре­мя одна за дру­гой всплы­ва­ли скан­даль­ные афе­ры. Сатур­нин пуб­лич­но рас­ска­зал на фору­ме, к каким под­ку­пам при­бег­ну­ли в Риме послы царя Мит­ри­да­та. За эти раз­об­ла­че­ния, в выс­шей сте­пе­ни позо­ря­щие сенат, отваж­ный три­бун чуть не попла­тил­ся жиз­нью. В 652 г. [102 г.], когда победи­тель Нуми­дии Квинт Метелл доби­вал­ся долж­но­сти цен­зо­ра, Сатур­нин под­нял про­тив него народ­ную тол­пу и оса­ждал его на Капи­то­лии до тех пор, пока его не осво­бо­ди­ли всад­ни­ки, при­чем дело не обо­шлось без кро­во­про­ли­тия. В отмест­ку за это цен­зор Метелл пытал­ся при про­вер­ке сена­тор­ских спис­ков с позо­ром изгнать из сена­та Сатур­ни­на и Глав­цию. Попыт­ка не уда­лась толь­ко по оплош­но­сти сото­ва­ри­ща Метел­ла. Глав­ным обра­зом, бла­го­да­ря Сатур­ни­ну была назна­че­на чрез­вы­чай­ная судеб­ная комис­сия по делу Цепи­о­на и его това­ри­щей, несмот­ря на силь­ней­шее сопро­тив­ле­ние пра­ви­тель­ст­вен­ной пар­тии. Он же про­вел в 652 г. [102 г.] вопре­ки этой пар­тии вто­рич­ное избра­ние Мария кон­су­лом, вызы­вав­шее горя­чие про­те­сты. Сатур­нин был, несо­мнен­но, самым энер­гич­ным вра­гом сена­та и самым дея­тель­ным и крас­но­ре­чи­вым из вождей народ­ной пар­тии после Грак­ха. Но вме­сте с тем он боль­ше всех сво­их с.191 пред­ше­ст­вен­ни­ков был скло­нен к наси­ли­ям и нераз­бор­чив в сред­ствах. Он все­гда был готов выне­сти борь­бу на ули­цу и бить про­тив­ни­ка не сло­ва­ми, а дуби­на­ми.

Тако­вы были два вождя так назы­вае­мой пар­тии попу­ля­ров, всту­пив­шие теперь в союз с победо­нос­ным пол­ко­вод­цем. Это было есте­ствен­но: их инте­ре­сы и цели сов­па­да­ли. Уже при преж­них кан­дида­ту­рах Мария Сатур­нин самым реши­тель­ным обра­зом и с успе­хом высту­пал на его сто­роне. Они сго­во­ри­лись, что на 654 год [100 г.] Марий в шестой раз выста­вит свою кан­дида­ту­ру в кон­су­лы, Сатур­нин будет доби­вать­ся вто­рич­но­го три­бу­на­та, а Глав­ция — долж­но­сти пре­то­ра. Овла­дев эти­ми долж­но­стя­ми, они долж­ны были осу­ще­ст­вить заду­ман­ный государ­ст­вен­ный пере­во­рот. Сенат не вос­про­ти­вил­ся избра­нию Глав­ции, как наи­ме­нее опас­но­го из трех, но сде­лал все, что мог, чтобы поме­шать избра­нию Мария и Сатур­ни­на, или по 149 край­ней мере добить­ся избра­ния вто­рым кон­су­лом энер­гич­но­го про­тив­ни­ка Мария в лице Квин­та Метел­ла. Обе пар­тии пусти­ли в ход все сред­ства, доз­во­лен­ные и недоз­во­лен­ные. Одна­ко сена­ту не уда­лось пода­вить в заро­ды­ше опас­ный заго­вор. Сам Марий не гну­шал­ся выпра­ши­вать голо­са и даже, как утвер­жда­ли, поку­пать их. Когда на выбо­рах три­бу­нов были огла­ше­ны име­на девя­ти кан­дида­тов из спис­ка пра­ви­тель­ст­вен­ной пар­тии и деся­тое место, каза­лось, тоже было обес­пе­че­но за ува­жае­мым пред­ста­ви­те­лем того же направ­ле­ния Квин­том Нун­ни­ем, буй­ная бан­да, — гово­ри­ли, что, глав­ным обра­зом, быв­шие сол­да­ты Мария, — напа­ла на Нун­ния и уби­ла его. Таким обра­зом заго­вор­щи­ки достиг­ли постав­лен­ной себе цели, но с помо­щью гру­бей­ше­го наси­лия. Марий был выбран на 654 г. [100 г.] кон­су­лом, Сатур­нин — три­бу­ном, а Глав­ция — пре­то­ром. При этом вто­рым кон­су­лом ока­зал­ся не Метелл, а незна­чи­тель­ная фигу­ра — Луций Вале­рий Флакк. Союз­ни­ки мог­ли при­сту­пить к осу­щест­вле­нию сво­их даль­ней­ших пла­нов и завер­шить дело, пре­рван­ное в 633 г. [121 г.].

Вспом­ним, какие цели пре­сле­до­вал Гай Гракх и к каким сред­ствам он при­бе­гал при этом. Гракх стре­мил­ся подо­рвать власть оли­гар­хии во внут­рен­них и внеш­них делах. Для это­го нуж­но было, во-пер­вых, вос­ста­но­вить пер­во­на­чаль­ные суве­рен­ные пра­ва долж­ност­ных лиц, попав­ших в пол­ную зави­си­мость от сена­та, пре­вра­тить сенат из пра­вя­ще­го орга­на сно­ва в орган сове­ща­тель­ный; во-вто­рых, уни­что­жить ари­сто­кра­ти­че­ское деле­ние государ­ства на три клас­са: пол­но­прав­ных рим­ских граж­дан, власт­ву­ю­щих в государ­стве, ита­лий­ских союз­ни­ков и про­вин­ци­аль­ных под­дан­ных, путем посте­пен­но­го сгла­жи­ва­ния этих раз­ли­чий, несов­ме­сти­мых с нео­ли­гар­хи­че­ской фор­мой прав­ле­ния. Ту же идею трое поли­ти­че­ских дру­зей про­во­ди­ли теперь в зако­нах о выво­де коло­ний; пред­ло­жил эти зако­ны Сатур­нин с.192 частич­но уже рань­ше, в быт­ность свою три­бу­ном в 651 г. [103 г.], и частич­но теперь, в 654 г. [100 г.]¹.

Уже тогда была воз­об­нов­ле­на пре­рван­ная разда­ча участ­ков на кар­фа­ген­ской терри­то­рии, вна­ча­ле в поль­зу сол­дат Мария, при­чем, по-види­мо­му, участ­ки разда­ва­лись не толь­ко рим­ским граж­да­нам, но и уро­жен­цам ита­лий­ских союз­ных общин; каж­до­му из этих вете­ра­нов обе­ща­но было в про­вин­ции Афри­ке 100 юге­ров, т. е. в пять раз боль­ше обыч­но­го кре­стьян­ско­го участ­ка в Ита­лии. Но теперь для рим­ско-ита­лий­ских пере­се­лен­цев пре­до­став­ле­ны были в самом обшир­ном раз­ме­ре не толь­ко зем­ли про­вин­ций, уже нахо­див­ших­ся под вла­стью Рима, но и вся стра­на неза­ви­си­мых еще кельт­ских пле­мен по ту сто­ро­ну Альп; осно­ва­ни­ем для это­го слу­жи­ла юриди­че­ская фик­ция, что в резуль­та­те победы над ким­вра­ми рим­ля­нам по пра­ву при­над­ле­жит так­же вся терри­то­рия, кото­рую зани­ма­ли ким­вры. На Гая Мария воз­ло­же­но было руко­вод­ство разда­чей земель и при­ня­тие даль­ней­ших свя­зан­ных с этим мер. На обза­веде­ние новых посе­лен­цев пред­на­зна­че­ны были сокро­ви­ща хра­ма в Толо­зе, кото­рые были в свое вре­мя похи­ще­ны ари­сто­кра­та­ми, но впо­след­ст­вии были воз­ме­ще­ны ими или под­ле­жа­ли воз­ме­ще­нию. Таким 150 обра­зом этот закон не толь­ко про­дол­жал в самом широ­ком мас­шта­бе пла­ны Гая Грак­ха и Флак­ка отно­си­тель­но зааль­пий­ских заво­е­ва­ний и зааль­пий­ской и замор­ской коло­ни­за­ции, но допус­кал так­же эми­гра­цию ита­ли­ков наравне с пол­но­прав­ны­ми рим­ски­ми граж­да­на­ми. А так как этот закон, несо­мнен­но, пред­пи­сы­вал орга­ни­за­цию все новых общин на пра­вах граж­дан­ских коло­ний, это явля­лось пер­вым шагом к удо­вле­тво­ре­нию тре­бо­ва­ний ита­ли­ков об урав­не­нии их в пра­вах с рим­ски­ми граж­да­на­ми; эти тре­бо­ва­ния труд­но было про­ве­сти, но уже нель­зя было долее отка­зы­вать в них. Если бы этот закон про­шел и Марий при­зван был само­сто­я­тель­но про­во­дить эту гран­ди­оз­ную заво­е­ва­тель­ную и коло­ни­за­ци­он­ную про­грам­му, он стал бы фак­ти­че­ски рим­ским монар­хом на все вре­мя реа­ли­за­ции этой про­грам­мы, вер­нее — пожиз­нен­но, ввиду неопре­де­лен­но­сти и бес­пре­дель­но­сти этой про­грам­мы. Веро­ят­но, при этом Марий имел в виду еже­год­но пере­из­би­рать­ся в кон­су­лы, как Гракх в три­бу­ны. Для Мария с.193 пред­по­ла­га­лось создать поли­ти­че­ское поло­же­ние, вооб­ще сход­ное во всех суще­ст­вен­ных чер­тах с тем поло­же­ни­ем, кото­рое зани­мал млад­ший Гракх. Но все же меж­ду три­бу­ном, раздаю­щим зем­ли, и кон­су­лом, раздаю­щим зем­ли, было очень важ­ное раз­ли­чие: долж­ность пер­во­го носи­ла исклю­чи­тель­но граж­дан­ский харак­тер, а долж­ность вто­ро­го наряду с граж­дан­ским носи­ла и воен­ный харак­тер. Это раз­ли­чие отча­сти, но не исклю­чи­тель­но, объ­яс­ня­лось раз­ли­чи­ем тех кон­крет­ных усло­вий, при кото­рых оба эти чело­ве­ка ста­ли во гла­ве государ­ства.

Тако­ва была цель, наме­чен­ная Мари­ем и его това­ри­ща­ми. Воз­ни­кал вопрос, каки­ми сред­ства­ми пред­по­ла­га­лось сло­мить ожи­дае­мое упор­ное сопро­тив­ле­ние пра­ви­тель­ст­вен­ной пар­тии? Гай Гракх в сво­ей борь­бе опи­рал­ся на сосло­вие капи­та­ли­стов и на про­ле­та­ри­ат. Его пре­ем­ни­ки тоже не пре­ми­ну­ли пой­ти им навстре­чу. Всад­ни­кам не толь­ко оста­ви­ли их суды, но и пол­но­мо­чия их в каче­стве при­сяж­ных были зна­чи­тель­но рас­ши­ре­ны. Во-пер­вых, Глав­ция про­вел (веро­ят­но, в том же году) новые, более стро­гие пра­ви­ла для той посто­ян­ной судеб­ной комис­сии, кото­рая веда­ла наи­бо­лее важ­ные для купе­че­ства дела о вымо­га­тель­ствах долж­ност­ных лиц в про­вин­ци­ях. Во-вто­рых, веро­ят­но, уже в 651 г. [103 г.] по пред­ло­же­нию Сатур­ни­на был учреж­ден спе­ци­аль­ный суд по делам о хище­ни­ях и дру­гих пре­ступ­ле­ни­ях по долж­но­сти, совер­шен­ных в Гал­лии во вре­мя наше­ст­вия ким­вров.

В поль­зу сто­лич­но­го про­ле­та­ри­а­та была пони­же­на крайне низ­кая цена разда­вае­мо­го хле­ба с 6¹∕₃ ассов за рим­ский шеф­фель до ⁵∕₆ асса; эта послед­няя цена была про­стой фор­маль­но­стью опла­ты. Одна­ко, хотя новые вожди народ­ной пар­тии не пре­не­бре­га­ли сою­зом со всад­ни­ка­ми и сто­лич­ным про­ле­та­ри­а­том, их глав­ную силу все же состав­ля­ли не всад­ни­ки и про­ле­та­ри­ат, а отстав­ные сол­да­ты армии Мария, инте­ре­сы кото­рых имен­но поэто­му и были пред­у­смот­ре­ны с такой исчер­пы­ваю­щей пол­нотой в зако­нах о коло­ни­за­ции. Здесь тоже ска­зы­ва­ет­ся пре­иму­ще­ст­вен­но воен­ный харак­тер этой рево­лю­ци­он­ной попыт­ки; этим, глав­ным обра­зом, она и отли­ча­ет­ся от пред­ше­ст­во­вав­шей.

Итак, при­сту­пи­ли к делу. Хлеб­ный закон и закон о выво­де коло­ний встре­ти­ли самое энер­гич­ное сопро­тив­ле­ние со сто­ро­ны пра­ви­тель­ства, что и понят­но. В сена­те дока­зы­ва­лось неопро­вер­жи­мы­ми циф­ро­вы­ми дан­ны­ми, что хлеб­ный закон при­ведет государ­ст­вен­ную каз­ну к банк­рот­ству. Но Сатур­ни­на это не бес­по­ко­и­ло. Вра­ги доби­лись того, что дру­гие три­бу­ны заяви­ли про­тест про­тив 151 обо­их зако­нов. Сатур­нин при­ка­зал про­дол­жать голо­со­ва­ние. Тогда долж­ност­ным лицам, руко­во­див­шим сбо­ром голо­сов, заяви­ли, что буд­то толь­ко что был слы­шен удар гро­ма; по ста­рым веро­ва­ни­ям, это — знак, что боги повеле­ва­ют рас­пу­стить собра­ние. Но с.194 Сатур­нин отве­тил послан­цам, при­нес­шим это изве­стие, что сена­ту луч­ше сидеть спо­кой­но, так как в про­тив­ном слу­чае за гро­мом может после­до­вать град. Тогда город­ской кве­стор Квинт Цепи­он, по всей веро­ят­но­сти, сын осуж­ден­но­го три года назад пол­ко­во­д­ца² и столь же горя­чий про­тив­ник пар­тии попу­ля­ров, с тол­пой пре­дан­ных ему людей разо­гнал собра­ние. Вожди попу­ля­ров спеш­но собра­ли сол­дат Мария, кото­рые мас­са­ми нахлы­ну­ли в Рим ко дню голо­со­ва­ния, и эти дюжие молод­цы в свою оче­редь разо­гна­ли тол­пы горо­жан. Таким обра­зом уда­лось дове­сти до кон­ца голо­со­ва­ние зако­нов Аппу­лея на вновь отво­е­ван­ном поле сра­же­ния. Это был воз­му­ти­тель­ный скан­дал. Одна­ко сенат под­чи­нил­ся. По ново­му зако­ну все сена­то­ры под угро­зой лише­ния сво­его сена­тор­ско­го зва­ния долж­ны были в тече­ние 5 дней со дня изда­ния это­го зако­на при­не­сти клят­ву, что будут доб­ро­со­вест­но испол­нять его. Все сена­то­ры при­нес­ли тре­бу­е­мую клят­ву, за исклю­че­ни­ем одно­го Квин­та Метел­ла, кото­рый пред­по­чел доб­ро­воль­но уда­лить­ся в изгна­ние. Марий и Сатур­нин ниче­го не име­ли про­тив того, что луч­ший пол­ко­во­дец и самый даро­ви­тый член про­тив­ной пар­тии доб­ро­воль­но покида­ет оте­че­ство.

Каза­лось, цель достиг­ну­та. Одна­ко про­ни­ца­тель­ный наблюда­тель уже тогда дол­жен был видеть, что все начи­на­ние про­ва­ли­лось. Глав­ная при­чи­на про­ва­ла заклю­ча­лась в неудач­ном сою­зе меж­ду поли­ти­че­ски бес­по­мощ­ным пол­ко­вод­цем и талант­ли­вым, но без­удерж­ным и пыл­ким улич­ным дема­го­гом, руко­во­див­шим­ся не столь­ко государ­ст­вен­ны­ми целя­ми, сколь­ко сво­и­ми стра­стя­ми. Оба пре­крас­но ужи­ва­лись, пока речь шла толь­ко о состав­ле­нии пла­нов. Но когда при­сту­пи­ли к осу­щест­вле­нию этих пла­нов, очень ско­ро обна­ру­жи­лось, что про­слав­лен­ный пол­ко­во­дец — совер­шен­ная без­дар­ность в обла­сти поли­ти­ки, что его често­лю­бие — это често­лю­бие кре­стья­ни­на, стре­мя­ще­го­ся срав­нять­ся в титу­лах с ари­сто­кра­та­ми и по воз­мож­но­сти пре­взой­ти их, а не често­лю­бие государ­ст­вен­но­го дея­те­ля, кото­рый стре­мит­ся управ­лять, пото­му что чув­ст­ву­ет в себе силы для это­го. Обна­ру­жи­лось, что вся­кое поли­ти­че­ское пред­при­я­тие, зави­ся­щее от под­держ­ки Мария как поли­ти­ка, неми­ну­е­мо осуж­де­но на про­вал из-за него само­го даже при про­чих бла­го­при­ят­ных обсто­я­тель­ствах.

с.195 Марий не умел ни при­вле­кать на свою сто­ро­ну про­тив­ни­ков, ни дер­жать в пови­но­ве­нии свою пар­тию. Оппо­зи­ция про­тив него и его това­ри­щей была и сама по себе весь­ма зна­чи­тель­ной. Кро­ме всей пра­ви­тель­ст­вен­ной пар­тии, про­тив них было так­же боль­шин­ство граж­дан, рев­ни­во обе­ре­гав­ших свои при­ви­ле­гии от при­тя­за­ний ита­ли­ков. А даль­ней­ший ход собы­тий толк­нул в лагерь пра­ви­тель­ства так­же весь иму­щий класс. Сатур­нин и Глав­ция с само­го нача­ла были пове­ли­те­ля­ми и слу­га­ми про­ле­та­ри­а­та и поэто­му дале­ко не в ладу с денеж­ной ари­сто­кра­ти­ей; послед­няя ниче­го не име­ла про­тив того, чтобы с помо­щью чер­ни угро­жать сена­ту, но не люби­ла 152 улич­ных сва­лок и гру­бых наси­лий. Уже во вре­мя пер­во­го три­бу­на­та Сатур­ни­на его воору­жен­ные бан­ды дра­лись со всад­ни­ка­ми; силь­ная оппо­зи­ция про­тив его вто­рич­но­го избра­ния в 654 г. [100 г.] пока­зы­ва­ет, как немно­го­чис­лен­на была пар­тия его при­вер­жен­цев. Марию сле­до­ва­ло бы лишь в меру поль­зо­вать­ся услу­га­ми этих сомни­тель­ных сорат­ни­ков и пока­зать обще­ст­вен­но­му мне­нию, что гос­по­дин — он, а не они, что они долж­ны слу­жить ему, Марию. Но Марий посту­пал наобо­рот; полу­ча­лось впе­чат­ле­ние, что у вла­сти станет не умный и силь­ный чело­век, а улич­ный сброд. Перед лицом этой общей опас­но­сти все дело­вые люди, до смер­ти напу­ган­ные дики­ми сце­на­ми, сно­ва тес­но при­мкну­ли к сена­ту. Гай Гракх ясно созна­вал, что с помо­щью одно­го про­ле­та­ри­а­та невоз­мож­но сверг­нуть пра­ви­тель­ство; поэто­му он в первую оче­редь стре­мил­ся при­влечь на свою сто­ро­ну иму­щие клас­сы. Но про­дол­жа­те­ли его нача­ли с того, что при­ми­ри­ли ари­сто­кра­тию с бур­жу­а­зи­ей.

Одна­ко еще быст­рее, чем это при­ми­ре­ние вра­гов, к кра­ху все­го пред­при­я­тия при­ве­ли раздо­ры сре­ди зачин­щи­ков его, — неиз­беж­ное след­ст­вие более чем дву­смыс­лен­но­го поведе­ния Мария. Тогда как его това­ри­щи вно­си­ли пред­ло­же­ния решаю­ще­го харак­те­ра, а сол­да­ты его про­во­ди­ли их с ору­жи­ем в руках, сам Марий дер­жал­ся совер­шен­но пас­сив­но. А меж­ду тем поли­ти­че­ский вождь обя­зан, так же как и пол­ко­во­дец, в мину­ту реши­тель­но­го боя лич­но руко­во­дить все­ми дей­ст­ви­я­ми и быть впе­ре­ди всех. Мало того, Марий испу­гал­ся им самим вызван­ных демо­нов, и обра­тил­ся в бег­ство. Когда его това­ри­щи при­бе­га­ли к сред­ствам, кото­рых чест­ный чело­век не мог одоб­рить, но без кото­рых нель­зя было достичь постав­лен­ной цели, он вел себя, как все мораль­но и поли­ти­че­ски неустой­чи­вые люди: отре­ка­ясь от уча­стия в их пре­ступ­ле­ни­ях, он в то же вре­мя пытал­ся вос­поль­зо­вать­ся пло­да­ми их. Рас­ска­зы­ва­ли, буд­то Марий одно­вре­мен­но вел тай­ные пере­го­во­ры в раз­ных ком­на­тах сво­его дома: в одной с Сатур­ни­ном и его сообщ­ни­ка­ми, а в дру­гой — с послан­ца­ми оли­гар­хов. В одной обсуж­да­лись пла­ны напа­де­ния на сенат, а в дру­гой — меры про­тив мяте­жа. Под с.196 соот­вет­ст­ву­ю­щим пред­ло­гом Марий пере­хо­дил от одно­го сове­ща­ния к дру­го­му. Все это, конеч­но, чистей­шая выдум­ка, но харак­те­ри­зу­ет поведе­ние Мария с ари­сто­фа­нов­ской мет­ко­стью. Дву­смыс­лен­ная пози­ция Мария обна­ру­жи­лась в вопро­се о при­ся­ге, тре­бу­е­мой зако­на­ми Аппу­лея. Он сна­ча­ла отка­зал­ся дать при­ся­гу под пред­ло­гом фор­маль­ных непра­виль­но­стей, допу­щен­ных при утвер­жде­нии этих зако­нов. Потом он при­нес клят­ву, но со сле­дую­щей ого­вор­кой: посколь­ку эти зако­ны дей­ст­ви­тель­но име­ют обя­за­тель­ную силу. Эта ого­вор­ка, в сущ­но­сти, сво­ди­ла на нет клят­ву, и все сена­то­ры, конеч­но, вклю­чи­ли в свою клят­ву такую же ого­вор­ку. Таким обра­зом клят­ва не толь­ко не упро­чи­ла новые зако­ны, а, напро­тив, сама сде­ла­ла их сомни­тель­ны­ми.

Резуль­та­ты тако­го исклю­чи­тель­но бес­тол­ко­во­го поведе­ния про­слав­лен­но­го пол­ко­во­д­ца не замед­ли­ли ска­зать­ся. Сатур­нин и Глав­ция не для того зате­я­ли рево­лю­цию и поста­ви­ли Мария во гла­ве государ­ства, чтобы он отрек­ся от них и при­нес их в жерт­ву. Если преж­де Глав­ция, дема­гог, так хоро­шо умев­ший забав­лять тол­пу сво­и­ми шут­ка­ми, не жалел для Мария самых весе­лых цве­тов сво­его игри­во­го крас­но­ре­чия, то теперь вен­ки, кото­рые он спле­тал для Мария, пах­ли отнюдь не роза­ми и не фиал­ка­ми. Нако­нец, про­изо­шел окон­ча­тель­ный раз­рыв, повед­ший к гибе­ли обе­их сто­рон. Марий был недо­ста­точ­но силен для того, чтобы без под­держ­ки про­ве­сти 153 им же самим постав­лен­ный под вопрос закон о выво­де коло­ний и таким обра­зом занять то поло­же­ние, кото­рое было пред­на­зна­че­но ему этим зако­ном. С дру­гой сто­ро­ны, Сатур­нин и Глав­ция не были в состо­я­нии соб­ст­вен­ны­ми сила­ми про­дол­жать дело, нача­тое в рас­че­те на Мария.

Одна­ко оба дема­го­га уже так ском­про­ме­ти­ро­ва­ли себя, что отре­за­ли себе отступ­ле­ние. Им при­хо­ди­лось выби­рать одно из двух: либо в обыч­ном поряд­ке сло­жить свои пол­но­мо­чия, а это зна­чи­ло отдать­ся со свя­зан­ны­ми рука­ми во власть сво­их оже­сто­чен­ных про­тив­ни­ков, либо взять власть в свои руки, хотя они сами чув­ст­во­ва­ли, что она им не по силам. Они выбра­ли вто­рой путь. Сатур­нин наме­рен был сно­ва выста­вить свою кан­дида­ту­ру на долж­ность три­бу­на в 655 г. [99 г.], Глав­ция решил доби­вать­ся кон­суль­ства, хотя зани­мал в то вре­мя долж­ность пре­то­ра и по зако­ну мог быть избран в кон­су­лы толь­ко через 2 года. На выбо­рах три­бу­нов они име­ли пол­ный успех. Марий пытал­ся вос­пре­пят­ст­во­вать кан­дида­ту­ре само­зван­ца, выда­вав­ше­го себя за сына Тибе­рия Грак­ха, но про­слав­лен­ный пол­ко­во­дец лишь убедил­ся при этом, чего сто­и­ла теперь его попу­ляр­ность. Тол­па раз­би­ла две­ри тюрь­мы, где был заклю­чен лже-Гракх, с три­ум­фом про­нес­ла его по ули­цам и зна­чи­тель­ным боль­шин­ст­вом выбра­ла его в три­бу­ны. Более важ­ное зна­че­ние име­ли кон­суль­ские выбо­ры. Сатур­нин и с.197 Глав­ция реши­ли при­бег­нуть для устра­не­ния неже­ла­тель­ных кон­ку­рен­тов к мето­дам, испро­бо­ван­ным в преды­ду­щем году; улич­ный сброд напал на кан­дида­та пра­ви­тель­ст­вен­ной пар­тии, Гая Мем­мия, того само­го, кото­рый 11 лет тому назад воз­глав­лял оппо­зи­цию про­тив нее, и убил его дуби­на­ми.

Но пра­ви­тель­ст­вен­ная пар­тия толь­ко и ожи­да­ла такой дикой сце­ны, чтобы при­бег­нуть к наси­лию. Сенат обра­тил­ся к кон­су­лу Гаю Марию с тре­бо­ва­ни­ем при­нять необ­хо­ди­мые меры, и Марий дей­ст­ви­тель­но согла­сил­ся употре­бить теперь в защи­ту кон­сер­ва­тив­ной пар­тии ту власть, кото­рую он полу­чил от демо­кра­тии и обе­щал употреб­лять в инте­ре­сах демо­кра­тии. Спеш­но были созва­ны моло­дые сол­да­ты, снаб­же­ны ору­жи­ем из обще­ст­вен­ных зда­ний и выстро­е­ны в бое­вом поряд­ке. Сами сена­то­ры со сво­им пре­ста­ре­лым гла­вой Мар­ком Скав­ром яви­лись на форум с ору­жи­ем в руках. Про­тив­ник был силь­нее в улич­ных свал­ках, но к такой ата­ке не был под­готов­лен и дол­жен был защи­щать­ся как попа­ло. Были выло­ма­ны две­ри тюрем, рабов при­зва­ли к сво­бо­де и к ору­жию, и Сатур­нин был даже про­воз­гла­шен царем или вождем вой­ска — так во вся­ком слу­чае утвер­жда­ют. В день, когда новые народ­ные три­бу­ны долж­ны были всту­пить в долж­ность, 10 декаб­ря 654 г. [100 г.], на фору­ме про­изо­шел бой. За все суще­ст­во­ва­ние Рима это был пер­вый бой внут­ри город­ских стен. Исход его был пред­ре­шен.

Попу­ля­ры были раз­би­ты и загна­ны на Капи­то­лий. Их отре­за­ли от воды, и они были при­нуж­де­ны сдать­ся. Марий, коман­до­вав­ший в этих опе­ра­ци­ях, охот­но спас бы жизнь сво­им быв­шим союз­ни­кам, а теперь плен­ни­кам. Сатур­нин крик­нул тол­пе, что все свои пред­ло­же­ния он вно­сил по согла­ше­нию с кон­су­лом. Даже более дур­ной чело­век, чем Марий, дол­жен был содрог­нуть­ся перед той бес­чест­ной ролью, кото­рую он играл в этот день. Но он уже дав­но не был гос­по­ди­ном поло­же­ния. Ари­сто­кра­ти­че­ская моло­дежь без при­ка­за­ния взо­бра­лась на кры­шу сенат­ской курии, на фору­ме, где вре­мен­но поме­ща­лись плен­ни­ки, и пере­би­ла их сорван­ны­ми с кры­ши чере­пи­ца­ми. Так погиб Сатур­нин с боль­шей частью вид­ных плен­ни­ков. Глав­ция скрыл­ся, но был най­ден и тоже убит. В этот день погиб­ли 154 без суда и при­го­во­ра четы­ре долж­ност­ных лица рим­ско­го наро­да: пре­тор, кве­стор и два народ­ных три­бу­на и ряд дру­гих вид­ных дея­те­лей, отча­сти из знат­ных семей. Хотя на гла­ва­рях народ­ной пар­тии и лежа­ла тяже­лая и кро­ва­вая вина, все же их участь достой­на сожа­ле­ния. Они погиб­ли, как аван­пост, поки­ну­тый арми­ей в мину­ту опас­но­сти; они вынуж­де­ны были бес­цель­но погиб­нуть в отча­ян­ной схват­ке.

Нико­гда еще пра­ви­тель­ст­вен­ная пар­тия не одер­жи­ва­ла такой победы, а оппо­зи­ция не тер­пе­ла тако­го пора­же­ния, как в этот день 10 декаб­ря. Устра­не­ние несколь­ких бес­по­кой­ных кри­ку­нов было еще наи­ме­нее важ­ным резуль­та­том с.198 это­го дня; их в любой день мог­ли заме­нить дру­гие субъ­ек­ты того же поши­ба. Важ­нее было то, что един­ст­вен­ный чело­век, кото­рый мог тогда стать опас­ным пра­ви­тель­ству, сам себя пуб­лич­но и окон­ча­тель­но раз­вен­чал. А самым важ­ным резуль­та­том было то, что оба эле­мен­та оппо­зи­ции — сосло­вие капи­та­ли­стов и про­ле­та­ри­ат — вышли из борь­бы в пол­ном раз­ла­де друг с дру­гом. Прав­да, это не было делом пра­ви­тель­ства. Сила обсто­я­тельств, а глав­ным обра­зом, гру­бый мужиц­кий кулак без­дар­но­го пре­ем­ни­ка Грак­ха разо­рва­ли союз, завя­зан­ный искус­ной рукой его пред­ше­ст­вен­ни­ка. Но в конеч­ном сче­те было без­раз­лич­но, что доста­ви­ло пра­ви­тель­ству победу — созна­тель­ный рас­чет или уда­ча.

Труд­но пред­ста­вить себе поло­же­ние более жал­кое, чем то, в кото­ром очу­тил­ся после этой ката­стро­фы герой Акв и Вер­целл. Поло­же­ние его было тем более жал­ким, что все неволь­но срав­ни­ва­ли его с тем блес­ком, кото­рый окру­жал Мария еще несколь­ко меся­цев назад. При выбо­рах долж­ност­ных лиц уже никто ни в лаге­ре ари­сто­кра­тии, ни в лаге­ре демо­кра­тии не думал боль­ше выстав­лять кан­дида­ту­ру победо­нос­но­го пол­ко­во­д­ца. Чело­век, кото­рый 6 раз был кон­су­лом, уже не мог осме­лить­ся выста­вить свою кан­дида­ту­ру даже на долж­ность цен­зо­ра в 656 г. [98 г.]. Он отпра­вил­ся на Восток под пред­ло­гом выпол­не­ния дан­но­го им обе­та, а на самом деле для того, чтобы не быть оче­вид­цем три­ум­фаль­но­го воз­вра­ще­ния в Рим сво­его смер­тель­но­го вра­га Квин­та Метел­ла. Никто его не удер­жи­вал. Когда он вер­нул­ся, он воз­об­но­вил свои при­е­мы. Но его покои пусто­ва­ли. Он все еще наде­ял­ся, что сно­ва настанет вре­мя войн и сра­же­ний и сно­ва пона­до­бит­ся его рука опыт­но­го вои­на. Он думал най­ти слу­чай для вой­ны на Восто­ке, где у рим­лян, конеч­но, было нема­ло при­чин для энер­гич­но­го вме­ша­тель­ства. Но и эта его надеж­да руши­лась, как и мно­гие дру­гие. Царил глу­бо­кий мир. Раз воз­буж­ден­ная жаж­да поче­стей пожи­ра­ла его тем силь­нее, чем чаще он оши­бал­ся в сво­их надеж­дах. Будучи суе­вер­ным, он леле­ял в сво­ем серд­це ста­рое пред­ска­за­ние ора­ку­ла, что будет 7 раз кон­су­лом. В мрач­ном разду­мье он раз­мыш­лял, как добить­ся осу­щест­вле­ния это­го пред­ска­за­ния и ото­мстить за обиды. А меж­ду тем все, кро­ме него само­го, счи­та­ли его чело­ве­ком ничтож­ным и неопас­ным.

Мятеж, под­ня­тый Сатур­ни­ном, силь­но вос­ста­но­вил пар­тию дело­вых людей про­тив так назы­вае­мых попу­ля­ров. Это было еще боль­ше чре­ва­то послед­ст­ви­я­ми, чем устра­не­ние опас­но­го чело­ве­ка. Всад­ни­че­ские суды бес­по­щад­но кара­ли всех, кто откры­то разде­лял взгляды оппо­зи­ции. Так напри­мер, Секст Титий был осуж­ден не столь­ко за свой аграр­ный зако­но­про­ект, сколь­ко за то, что имел у себя в доме порт­рет Сатур­ни­на. Гай Аппу­лей Деци­ан был осуж­ден за то, что, с.199 будучи народ­ным три­бу­ном, назы­вал про­ти­во­за­кон­ны­ми меры, при­ня­тые про­тив Сатур­ни­на. Даже за ста­рые обиды, неко­гда нане­сен­ные демо­кра­та­ми ари­сто­кра­там, иска­ли теперь 155 удо­вле­тво­ре­ния во всад­ни­че­ских судах, не без видов на успех. Восемь лет назад Гай Нор­бан сов­мест­но с Сатур­ни­ном отпра­вил кон­су­ля­ра Цепи­о­на в изгна­ние. За это Нор­бан был при­вле­чен теперь (659) [95 г.] к суду на осно­ва­нии его же соб­ст­вен­но­го зако­на о государ­ст­вен­ной измене, и при­сяж­ные дол­го коле­ба­лись не отно­си­тель­но того, вино­вен ли Нор­бан или нет, а кто для них нена­вист­нее: сообщ­ник ли Нор­ба­на, Сатур­нин, или его враг Цепи­он, и в кон­це кон­цов вынес­ли оправ­да­тель­ный при­го­вор. В сущ­но­сти пра­ви­тель­ство не ста­ло попу­ляр­нее. Но с тех пор как рим­ляне на мгно­ве­ние увиде­ли перед собой насто­я­щее гос­под­ство чер­ни, для каж­до­го, име­ю­ще­го хоть грош за душой, суще­ст­ву­ю­щая власть пред­ста­ла в дру­гом све­те. Пра­ви­тель­ство было явно негод­но и пагуб­но для государ­ства, но жал­кий страх перед еще худ­шей и более вред­ной вла­стью про­ле­та­ри­ев при­дал ему отно­си­тель­ную цен­ность. О настро­е­ни­ях, гос­под­ст­во­вав­ших тогда в Риме, мож­но судить по тому фак­ту, что народ­ная тол­па рас­тер­за­ла три­бу­на, осме­лив­ше­го­ся задер­жи­вать воз­вра­ще­ние Квин­та Метел­ла. Со сво­ей сто­ро­ны демо­кра­ты ста­ли искать спа­се­ния в сою­зе с убий­ца­ми и отра­ви­те­ля­ми; так напри­мер, нена­вист­но­го Метел­ла устра­ни­ли с помо­щью яда. Иные даже соеди­ня­лись с внеш­ним вра­гом; так напри­мер, неко­то­рые демо­кра­ты бежа­ли к царю Мит­ри­да­ту, втайне гото­вив­ше­му вой­ну про­тив Рима.

Внеш­нее поло­же­ние тоже скла­ды­ва­лось бла­го­при­ят­но для пра­ви­тель­ства. За пери­од вре­ме­ни меж­ду ким­вр­ским наше­ст­ви­ем и союз­ни­че­ской вой­ной рим­ляне вое­ва­ли мало, но все­гда с честью. Серь­ез­ная вой­на велась толь­ко в Испа­нии, где в тече­ние послед­них, столь тяже­лых для Рима, лет (649 г. и сл.) [105 г.] лузи­та­ны и кельт­ибе­ры с необы­чай­ной энер­ги­ей вос­ста­ли про­тив Рима. Но в 656—661 гг. [98—93 гг.] кон­сул Тит Дидий в север­ной про­вин­ции, а кон­сул Пуб­лий Красс в южной вое­ва­ли храб­ро и удач­но. Они вос­ста­но­ви­ли пере­вес рим­ско­го ору­жия, сры­ли мятеж­ные горо­да и по мере надоб­но­сти пере­се­ля­ли жите­лей из укреп­лен­ных гор­ных горо­дов в рав­ни­ны. Ниже мы еще оста­но­вим­ся на том, что в этот пери­од пра­ви­тель­ство сно­ва обра­ти­ло вни­ма­ние на Восток, кото­рый оста­вал­ся вне его поля зре­ния в тече­ние цело­го поко­ле­ния, и с дав­но невидан­ной энер­ги­ей дей­ст­во­ва­ло в Кирене, Сирии и Малой Азии. Со вре­ме­ни рево­лю­ции власть рестав­ра­ции еще нико­гда не была столь проч­ной и попу­ляр­ной, как теперь. На сме­ну зако­нов три­бу­нов при­шли зако­ны кон­су­ля­ров, на сме­ну про­грес­сив­ных меро­при­я­тий — огра­ни­че­ния сво­бо­ды. Само собой понят­но, что зако­ны Сатур­ни­на были отме­не­ны; от замор­ских коло­ний Мария оста­лась с.200 одна-един­ст­вен­ная кро­хот­ная коло­ния на диком ост­ро­ве Кор­си­ке. Прав­да, народ­ный три­бун Секст Титий вновь пред­ло­жил и про­вел в 655 г. [99 г.] Аппу­ле­ев аграр­ный закон. Это был Алки­ви­ад в кари­ка­ту­ре, более силь­ный в тан­цах и в игре в мяч, чем в поли­ти­ке; глав­ный талант его заклю­чал­ся в том, что он раз­би­вал по ночам ста­туи богов на ули­цах. Но сенат немед­лен­но под рели­ги­оз­ным пред­ло­гом отме­нил этот закон и не встре­тил при этом ника­ко­го сопро­тив­ле­ния, само­го же три­бу­на, как ска­за­но выше, пока­рал всад­ни­че­ский суд. В сле­дую­щем году (656) [98 г.] один из кон­су­лов внес закон об обя­за­тель­ном соблюде­нии 24-днев­но­го сро­ка меж­ду вне­се­ни­ем зако­на и его изда­ни­ем и запре­тил объ­еди­нять в одном законе раз­лич­ные поста­нов­ле­ния. Это хоть несколь­ко огра­ни­чи­ло нера­зум­ное рас­ши­ре­ние зако­но­да­тель­ной ини­ци­а­ти­вы и устра­ни­ло воз­мож­ность брать пра­ви­тель­ство явно врас­плох путем изда­ния новых зако­нов. Все яснее обна­ру­жи­ва­лось, что грак­хов­ское государ­ст­вен­ное устрой­ство, 156 пере­жив­шее сво­его твор­ца, пошат­ну­лось в сво­их осно­вах с тех пор, как тол­па и денеж­ная ари­сто­кра­тия пере­ста­ли дей­ст­во­вать заод­но. Если это государ­ст­вен­ное устрой­ство опи­ра­лось на рас­кол сре­ди ари­сто­кра­тии, то теперь про­ти­во­ре­чия сре­ди оппо­зи­ции, оче­вид­но, вели его к гибе­ли. Наста­ла пора довер­шить дело рестав­ра­ции, неза­кон­чен­ное в 633 г. [121 г.], уни­что­жить вслед за тира­ном, нако­нец, и его кон­сти­ту­цию и вер­нуть пра­ви­тель­ст­вен­ной оли­гар­хии нераздель­ную власть в государ­стве.

Все зави­се­ло от того, удаст­ся ли сенат­ской зна­ти вер­нуть себе пра­во уча­стия в каче­стве при­сяж­ных в судеб­ных комис­си­ях. Про­вин­ци­аль­ная адми­ни­ст­ра­ция, глав­ная осно­ва сенат­ско­го управ­ле­ния, очу­ти­лась в такой зави­си­мо­сти от судов при­сяж­ных, а имен­но от комис­сии по делам о вымо­га­тель­ствах, что намест­ник, каза­лось, управ­лял про­вин­ци­ей уже не в инте­ре­сах сена­та, а в инте­ре­сах сосло­вия капи­та­ли­стов и купе­че­ства. Денеж­ная ари­сто­кра­тия шла навстре­чу пра­ви­тель­ству во всех меро­при­я­ти­ях про­тив демо­кра­тов, но бес­по­щад­но пре­сле­до­ва­ла вся­кую попыт­ку огра­ни­чить бла­го­при­об­ре­тен­ное ею пра­во хозяй­ни­чать в про­вин­ци­ях по сво­е­му про­из­во­лу. Несколь­ко отдель­ных попы­ток тако­го рода было теперь сде­ла­но. Пра­вя­щая ари­сто­кра­тия сно­ва нача­ла при­хо­дить в себя, луч­шие пред­ста­ви­те­ли ее счи­та­ли сво­им дол­гом высту­пить, хотя бы от сво­его лич­но­го име­ни, про­тив воз­му­ти­тель­ных поряд­ков в про­вин­ци­ях. Реши­тель­ней всех высту­пил Квинт Луций Сце­во­ла^[1], быв­ший подоб­но сво­е­му отцу Пуб­лию вели­ким пон­ти­фи­ком и в 659 г. [95 г.] кон­су­лом. Луч­ший юрист и один из луч­ших людей сво­его вре­ме­ни, он, будучи в зва­нии пре­то­ра намест­ни­ком про­вин­ции Азии (око­ло 656 г. [98 г.]), самой бога­той и самой угне­тае­мой, вме­сте со сво­им дру­гом, кон­су­ля­ром, Пуб­ли­ем Рути­ли­ем с.201 Руфом, выдаю­щим­ся воен­ным, юри­стом и исто­ри­ком, подал при­мер суро­вой и энер­гич­ной кары. Не делая раз­ли­чий меж­ду ита­ли­ка­ми и про­вин­ци­а­ла­ми, знат­ны­ми и про­сто­люди­на­ми, он от всех при­ни­мал жало­бы и застав­лял рим­ских куп­цов и откуп­щи­ков выпла­чи­вать пол­ную ком­пен­са­цию за при­чи­нен­ные ими убыт­ки, буде послед­ние дока­за­ны. Этим он не огра­ни­чил­ся: недо­ступ­ный для под­ку­па, он каз­нил рас­пя­ти­ем на кре­сте неко­то­рых из самых вид­ных и бес­со­вест­ных купе­че­ских аген­тов, кото­рые были ули­че­ны в пре­ступ­ле­ни­ях, достой­ных смерт­ной каз­ни. Сенат одоб­рил его образ дей­ст­вий и даже вклю­чил впредь в инструк­цию намест­ни­кам ази­ат­ской про­вин­ции пред­пи­са­ние при­нять за обра­зец прин­ци­пы управ­ле­ния Сце­во­лы. Но всад­ни­ки, не осме­ли­ва­ясь затро­нуть само­го Сце­во­лу, чело­ве­ка очень знат­но­го и бога­то­го, при­влек­ли к суду его това­ри­щей и в кон­це кон­цов даже само­го выдаю­ще­го­ся из них, лега­та Пуб­лия Руфа, кото­рый не рас­по­ла­гал вли­я­тель­ны­ми свя­зя­ми, а мог опе­реть­ся толь­ко на свои заслу­ги и всем извест­ную чест­ность. Про­тив него было выдви­ну­то обви­не­ние в вымо­га­тель­ствах в про­вин­ции Азии. Обви­не­ние это было явно сме­хотвор­но, а обви­ни­тель, некий Апи­ций, — низ­кая лич­ность. Одна­ко всад­ни­ки не хоте­ли упу­стить слу­чая уни­зить кон­су­ля­ра. Руф защи­щал­ся крат­ко, про­сто и дело­ви­то, не при­бе­гая к фаль­ши­во­му пафо­су, сле­зам и тра­ур­ной одеж­де, и гор­до отка­зал­ся выра­зить все­силь­ным капи­та­ли­стам свою покор­ность. Он был осуж­ден, и его неболь­шое состо­я­ние кон­фис­ко­ва­но для покры­тия вымыш­лен­ных убыт­ков. Осуж­ден­ный уда­лил­ся в яко­бы ограб­лен­ную им про­вин­цию, все горо­да высла­ли ему навстре­чу почет­ные депу­та­ции, и он про­вел здесь оста­ток сво­ей жиз­ни, поль­зу­ясь все­об­щим ува­же­ни­ем и любо­вью и отдав­шись лите­ра­тур­ным заня­ти­ям. Этот позор­ный при­го­вор был самым воз­му­ти­тель­ным, но отнюдь не един­ст­вен­ным в сво­ем роде. 157 Впро­чем, сенат­скую пар­тию не столь­ко воз­му­щал непра­вый суд про­тив людей без­уко­риз­нен­ной чест­но­сти, но не из ста­рой зна­ти; для нее было важ­нее, что родо­ви­тость пере­ста­ла слу­жить надеж­ной ман­ти­ей для гряз­ных дел. Тот­час после Руфа был при­вле­чен к суду за вымо­га­тель­ство самый вид­ный ари­сто­крат, в тече­ние 20 лет зани­мав­ший пер­вое место в спис­ке сена­то­ров, семи­де­ся­ти­лет­ний Марк Скавр. В гла­зах ари­сто­кра­тии это было оскорб­ле­ни­ем свя­ты­ни, даже если Скавр был вино­вен. Роль обще­ст­вен­ных обви­ни­те­лей при­сва­и­ва­ли себе самые худ­шие эле­мен­ты, пре­вра­щая это заня­тие в про­фес­сию. Ни неза­пят­нан­ная репу­та­ция, ни сан, ни воз­раст уже не спа­са­ли от самых наг­лых и опас­ных обви­не­ний. Комис­сия по делам о вымо­га­тель­ствах пере­ста­ла слу­жить защи­той для жите­лей про­вин­ций; напро­тив, она пре­вра­ти­лась для них в самый тяж­кий бич. Явный вор выхо­дил из комис­сии оправ­дан­ным, если не впу­ты­вал в дело сво­их сообщ­ни­ков и не с.202 отка­зы­вал­ся поде­лить­ся с при­сяж­ны­ми награб­лен­ным доб­ром. Зато горе тому, кто пытал­ся удо­вле­тво­рить спра­вед­ли­вые жало­бы жите­лей про­вин­ций; его ждал вер­ный обви­ни­тель­ный при­го­вор. Рим­ско­му пра­ви­тель­ству, оче­вид­но, пред­сто­я­ло ока­зать­ся в такой же зави­си­мо­сти от кон­тро­ля судеб­ных орга­нов, в какой неко­гда нахо­дил­ся кар­фа­ген­ский сенат. Ужа­саю­щим обра­зом сбы­ва­лось пред­ска­за­ние Грак­ха, что его закон о при­сяж­ных ока­жет­ся тем кин­жа­лом, кото­рым знать сама будет нано­сить себе раны.

Над всад­ни­че­ски­ми суда­ми неиз­беж­но долж­на была раз­ра­зить­ся гро­за. Луч­шие пред­ста­ви­те­ли пра­ви­тель­ст­вен­ной пар­тии, в кото­рых еще не заглох­ло созна­ние, что власть не толь­ко дает пра­ва, но и нала­га­ет обя­зан­но­сти, и даже про­сто лица, в кото­рых еще жило бла­го­род­ное и гор­дое често­лю­бие, не мог­ли не воз­му­щать­ся этим тяже­лым и позор­ным поли­ти­че­ским кон­тро­лем, отни­мав­шим зара­нее вся­кую воз­мож­ность нала­дить управ­ле­ние. Скан­даль­ное осуж­де­ние Рути­лия Руфа не поз­во­ля­ло мед­лить с ата­кой, и Марк Ливий Друз, быв­ший в 663 г. [91 г.] народ­ным три­бу­ном, увидел в нем вызов по сво­е­му адре­су. Он был сыном того само­го Дру­за, кото­рый 30 лет тому назад сна­ча­ла низ­верг Гая Грак­ха, а позд­нее соста­вил себе так­же имя и как пол­ко­во­дец, поко­рив скор­дис­ков. Ливий Друз, подоб­но сво­е­му отцу, был чело­ве­ком стро­го кон­сер­ва­тив­ных убеж­де­ний и дока­зал это на деле во вре­мя вос­ста­ния Сатур­ни­на. По про­ис­хож­де­нию он при­над­ле­жал к кру­гу выс­шей зна­ти и обла­дал колос­саль­ным состо­я­ни­ем; по сво­е­му харак­те­ру он тоже был насто­я­щий ари­сто­крат, энер­гич­ный и гор­дый. Он не наве­ши­вал на себя почет­ных зна­ков сво­их долж­но­стей, но на смерт­ном одре выска­зал мне­ние, что не ско­ро най­дет­ся в Риме граж­да­нин, подоб­ный ему. Всю свою жизнь он руко­вод­ст­во­вал­ся пре­крас­ным пра­ви­лом, что бла­го­род­ное про­ис­хож­де­ние нала­га­ет опре­де­лен­ные обя­зан­но­сти. Со всей страст­но­стью сво­его харак­те­ра он отшат­нул­ся от чван­ной и про­даж­ной ари­сто­кра­ти­че­ской чер­ни. Две­ри его дома и его коше­лек все­гда были откры­ты для людей из наро­да. Чело­век пря­мой и стро­гих нра­вов, он поль­зо­вал­ся в наро­де ско­рее ува­же­ни­ем, чем любо­вью. Несмот­ря на свои моло­дые годы, он в силу сво­их лич­ных досто­инств поль­зо­вал­ся вли­я­ни­ем в сена­те и на фору­ме. У него были еди­но­мыш­лен­ни­ки. Когда Мар­ку Скав­ру при­шлось защи­щать­ся перед судом про­тив обви­не­ния в вымо­га­тель­стве, он имел сме­лость пуб­лич­но обра­тить­ся к Дру­зу с при­зы­вом взять­ся за рефор­му суда при­сяж­ных. Скавр, а так­же зна­ме­ни­тый ора­тор Луций Красс были в сена­те самы­ми рев­ност­ны­ми защит­ни­ка­ми пред­ло­же­ний Дру­за, быть может, и соав­то­ра­ми их. Одна­ко пра­вя­щая ари­сто­кра­тия в сво­ей мас­се не разде­ля­ла взглядов Дру­за, Скав­ра и Крас­са. В сена­те не было недо­стат­ка в с.203 158 реши­тель­ных сто­рон­ни­ках пар­тии капи­та­ли­стов. Меж­ду ними выде­ля­лись: тогдаш­ний кон­сул Луций Мар­ций Филипп, так же горя­чо и разум­но отста­и­вав­ший теперь инте­ре­сы сосло­вия всад­ни­ков, как преж­де инте­ре­сы демо­кра­тии, и дерз­кий и бес­це­ре­мон­ный Квинт Цепи­он, при­мкнув­ший к этой оппо­зи­ции глав­ным обра­зом из лич­ной враж­ды к Дру­зу и Скав­ру. Но опас­нее этих реши­тель­ных про­тив­ни­ков была трус­ли­вая и лени­вая мас­са ари­сто­кра­тии. Она, конеч­но, пред­по­чла бы гра­бить про­вин­ции толь­ко в свою поль­зу, но в кон­це кон­цов была не прочь делить добы­чу со всад­ни­ка­ми. Эти ари­сто­кра­ты нахо­ди­ли, что вме­сто того, чтобы вести труд­ную и опас­ную борь­бу с высо­ко­мер­ны­ми капи­та­ли­ста­ми, для них выгод­нее и надеж­нее поку­пать у послед­них без­на­ка­зан­ность угод­ни­че­ст­вом, уни­же­ни­я­ми и под­ку­пом. Толь­ко исход борь­бы мог выявить, в какой мере мож­но увлечь за собой эту мас­су, без содей­ст­вия кото­рой невоз­мож­но было добить­ся цели.

Друз раз­ра­ботал про­ект отнять у всад­ни­ков пра­во уча­стия в судеб­ных комис­си­ях в каче­стве при­сяж­ных и вер­нуть это пра­во сена­ту. Для того, чтобы сенат мог спра­вить­ся с новы­ми зада­ча­ми, пред­по­ла­га­лось уве­ли­чить его состав тре­мя­ста­ми новых чле­нов. Кро­ме того, Друз пред­ла­гал учредить осо­бую уго­лов­ную комис­сию для судеб­но­го пре­сле­до­ва­ния тех при­сяж­ных, кото­рые про­ви­ни­лись — или ока­жут­ся винов­ны­ми в буду­щем — во взя­точ­ни­че­стве. Этим дости­га­лась бли­жай­шая цель Дру­за — лишить капи­та­ли­стов их поли­ти­че­ских при­ви­ле­гий и при­влечь их к ответ­ст­вен­но­сти за совер­шен­ные ими без­за­ко­ния. Одна­ко пред­ло­же­ния и замыс­лы Дру­за этим не огра­ни­чи­ва­лись. Его пред­ло­же­ния носи­ли не слу­чай­ный харак­тер, а вклю­ча­ли обшир­ный и про­ду­ман­ный план реформ. Он пред­ла­гал далее уве­ли­чить разда­чу хле­ба, а рас­хо­ды на это покры­вать посто­ян­ным выпус­ком соот­вет­ст­ву­ю­ще­го коли­че­ства мед­ных посе­реб­рен­ных дена­ри­ев наряду с насто­я­щи­ми сереб­ря­ны­ми; кро­ме того — отве­сти под коло­ни­за­цию для рим­ских граж­дан все нероздан­ные еще пахот­ные зем­ли в Ита­лии, а имен­но, государ­ст­вен­ные зем­ли в Кам­па­нии и луч­шую часть Сици­лии; нако­нец, он самым опре­де­лен­ным обра­зом обя­зал­ся перед ита­лий­ски­ми союз­ни­ка­ми урав­нять их в пра­вах с рим­ски­ми граж­да­на­ми. Таким обра­зом мы нахо­дим здесь у ари­сто­кра­тии те же идеи реформ и стрем­ле­ние опе­реть­ся на те же силы, что у Гая Грак­ха. Уди­ви­тель­ное, но вполне понят­ное сов­па­де­ние. Есте­ствен­но, что как тира­ния в борь­бе про­тив оли­гар­хии, так и оли­гар­хия в борь­бе про­тив денеж­ной ари­сто­кра­тии опи­ра­лась на опла­чи­вае­мый и в извест­ной мере орга­ни­зо­ван­ный про­ле­та­ри­ат. Если рань­ше пра­ви­тель­ство счи­та­ло про­корм­ле­ние про­ле­та­ри­ев за счет каз­ны неиз­беж­ным злом, то теперь Друз заду­мал исполь­зо­вать это зло, хотя бы вре­мен­но, в каче­стве орудия про­тив денеж­ной ари­сто­кра­тии. с.204 Есте­ствен­но, что точ­но так же, как в свое вре­мя луч­шая часть ари­сто­кра­тии согла­си­лась на аграр­ный закон Тибе­рия Грак­ха, так и теперь она охот­но шла на все рефор­мы, кото­рые не затра­ги­ва­ли вопро­са о вер­хов­ной вла­сти, а были направ­ле­ны исклю­чи­тель­но на исце­ле­ние заста­ре­лых обще­ст­вен­ных язв. Конеч­но, в вопро­се об эми­гра­ции и коло­ни­за­ции ари­сто­кра­тия не мог­ла идти так дале­ко, как демо­кра­тия, так как гос­под­ство оли­гар­хии дер­жа­лось, глав­ным обра­зом, на сво­бод­ном хозяй­ни­ча­нии в про­вин­ци­ях, и вся­кое посто­ян­ное воен­ное коман­до­ва­ние было бы стес­не­ни­ем для нее. Что каса­ет­ся урав­не­ния в пра­вах Ита­лии и про­вин­ций, а так­же пла­на заво­е­ва­ний по ту сто­ро­ну Альп, то они про­ти­во­ре­чи­ли кон­сер­ва­тив­ным 159 прин­ци­пам. Но государ­ст­вен­ны­ми зем­ля­ми, латин­ски­ми и даже в Кам­па­нии, а так­же Сици­ли­ей сенат мог пожерт­во­вать для того, чтобы улуч­шить поло­же­ние ита­лий­ско­го кре­стьян­ства и вме­сте с тем утвер­дить свою власть. К тому же, луч­шее сред­ство пред­от­вра­тить в даль­ней­шем аги­та­цию заклю­ча­лось в том, чтобы по почи­ну самой ари­сто­кра­тии были розда­ны еще нероздан­ные зем­ли. Как выра­зил­ся сам Друз, это ниче­го не оста­ви­ло бы буду­щим дема­го­гам для разда­чи кро­ме улич­ной гря­зи и утрен­ней зари. Для пра­ви­тель­ства, будь то монарх или замкну­тый круг пра­вя­щих семей, было так­же более или менее без­раз­лич­но, будут ли пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства рас­про­стра­нять­ся на все насе­ле­ние Ита­лии или толь­ко на поло­ви­ну его. Поэто­му рефор­ма­то­ры из обо­их лаге­рей долж­ны были оди­на­ко­во счи­тать, что целе­со­об­раз­ное и своевре­мен­ное рас­про­стра­не­ние прав рим­ско­го граж­дан­ства пред­от­вра­тит опас­ность повто­ре­ния в более широ­ком мас­шта­бе вос­ста­ния во Фре­гел­лах. Попу­т­но рефор­ма­то­ры долж­ны были искать для сво­их замыс­лов союз­ни­ков сре­ди мно­го­чис­лен­ных и вли­я­тель­ных ита­ли­ков. Как ни рас­хо­ди­лись обе боль­шие поли­ти­че­ские пар­тии по сво­им взглядам и целям в вопро­се о вер­хов­ной вла­сти, но в выбо­ре средств и по сво­им рефор­ма­тор­ским тен­ден­ци­ям луч­шие люди обо­их лаге­рей во мно­гом схо­ди­лись меж­ду собой. Подоб­но тому, как Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на мож­но при­чис­лить одно­вре­мен­но к про­тив­ни­кам Тибе­рия Грак­ха и к дру­зьям его пла­нов рефор­мы, Дру­за тоже мож­но счи­тать в такой же мере про­дол­жа­те­лем и уче­ни­ком Гая Грак­ха, как и его про­тив­ни­ком. Меж­ду обо­и­ми высо­ко­рож­ден­ны­ми и бла­го­род­ны­ми духом юны­ми рефор­ма­то­ра­ми боль­ше сход­ства, чем может пока­зать­ся на пер­вый взгляд; и по сво­им лич­ным каче­ствам оба они были спо­соб­ны воз­вы­сить­ся над густым тума­ном пар­тий­ных интриг и в основ­ном сой­тись в чистой атмо­сфе­ре сво­их пат­рио­ти­че­ских устрем­ле­ний.

Сто­ял вопрос о про­веде­нии зако­нов Дру­за. Как в свое вре­мя Гай Гракх, Друз отло­жил на вре­мя опас­ный про­ект с.205 о пре­до­став­ле­нии ита­лий­ским союз­ни­кам прав рим­ско­го граж­дан­ства и внес пока толь­ко три зако­на: о суде при­сяж­ных, аграр­ный и хлеб­ный. Пар­тия капи­та­ли­стов ока­за­ла самое реши­тель­ное сопро­тив­ле­ние. При нере­ши­тель­но­сти боль­шин­ства ари­сто­кра­тов и неустой­чи­во­сти коми­ций она, несо­мнен­но, про­ва­ли­ла бы закон о суде при­сяж­ных, если бы он был постав­лен на голо­со­ва­ние отдель­но. Поэто­му Друз свя­зал все свои пред­ло­же­ния в одно целое. Таким обра­зом все граж­дане, заин­те­ре­со­ван­ные в разда­че хле­ба и земель, вынуж­де­ны были голо­со­вать так­же за закон о при­сяж­ных. Закон уда­лось про­ве­сти бла­го­да­ря под­держ­ке этих граж­дан и всех ита­ли­ков. Послед­ние горой сто­я­ли за Дру­за, за исклю­че­ни­ем круп­ных земле­вла­дель­цев, осо­бен­но этрус­ских и умбрий­ских, кото­рым гро­зи­ло ото­бра­ние нахо­див­ших­ся в их вла­де­нии государ­ст­вен­ных земель. Впро­чем, закон про­шел лишь после того, как Друз аре­сто­вал и отпра­вил в тюрь­му кон­су­ла Филип­па, кото­рый упор­но сопро­тив­лял­ся при­ня­тию зако­на. Народ пре­воз­но­сил три­бу­на как сво­его бла­го­де­те­ля; при появ­ле­нии его в теат­ре все вста­ли и при­вет­ст­во­ва­ли его апло­дис­мен­та­ми. Одна­ко исход голо­со­ва­ния не закон­чил борь­бу, а лишь пере­нес ее на дру­гую поч­ву: про­тив­ная пар­тия утвер­жда­ла — и пра­виль­но, — что закон Дру­за про­ти­во­ре­чит зако­ну 656 г. [98 г.] и пото­му не име­ет силы. Глав­ный про­тив­ник три­бу­на, кон­сул Филипп, тре­бо­вал на этом осно­ва­нии в сена­те отме­ны зако­на Ливия. Но боль­шин­ство сена­та, доволь­ное тем, что отде­ла­лось от всад­ни­че­ских судов, отверг­ло это тре­бо­ва­ние. Тогда Филипп пуб­лич­но заявил на фору­ме, что с таким сена­том невоз­мож­но управ­лять 160 и он поста­ра­ет­ся заме­нить его дру­гим; кон­сул как буд­то замыш­лял государ­ст­вен­ный пере­во­рот. Сенат, созван­ный по это­му пово­ду Дру­зом, вынес после бур­ных пре­ний вотум пори­ца­ния и недо­ве­рия кон­су­лу. Но в глу­бине души у боль­шин­ства сена­то­ров отныне заго­во­рил страх перед рево­лю­ци­ей, кото­рой, по-види­мо­му, угро­жа­ли Филипп и зна­чи­тель­ная часть капи­та­ли­стов. К это­му при­со­еди­ни­лись и дру­гие обсто­я­тель­ства. Через несколь­ко дней после это­го заседа­ния сена­та ско­ро­по­стиж­но скон­чал­ся один из самых энер­гич­ных и вли­я­тель­ных сто­рон­ни­ков Дру­за, ора­тор Луций Красс (сен­тябрь 663) [91 г.]. Пере­го­во­ры Дру­за с ита­ли­ка­ми, о кото­рых он сна­ча­ла сооб­щил лишь немно­гим бли­жай­шим дру­зьям, посте­пен­но полу­чи­ли оглас­ку, и про­тив­ни­ки Дру­за ста­ли вопить о государ­ст­вен­ной измене; к ним при­со­еди­ни­лись мно­гие чле­ны пра­ви­тель­ст­вен­ной пар­тии, быть может, даже боль­шин­ство их. Когда по пово­ду союз­ни­че­ско­го празд­не­ства на Албан­ской горе Друз вели­ко­душ­но пред­у­предил кон­су­ла Филип­па о необ­хо­ди­мо­сти осте­ре­гать­ся подо­слан­ных ита­ли­ка­ми убийц, это лишь еще боль­ше ском­про­ме­ти­ро­ва­ло три­бу­на, пото­му что пока­за­ло, как силь­но он запу­тан в заго­во­ры ита­ли­ков.

с.206 Филипп все настой­чи­вей доби­вал­ся отме­ны зако­на Ливия, а боль­шин­ство в сена­те все сла­бее защи­ща­ло этот закон. Вско­ре мас­са трус­ли­вых и нере­ши­тель­ных сена­то­ров при­шла к убеж­де­нию, что един­ст­вен­ным выхо­дом явля­ет­ся воз­вра­ще­ние к преж­ним поряд­кам. Закон Ливия был отме­нен по фор­маль­ным при­чи­нам. Друз, по обык­но­ве­нию очень сдер­жан­ный, огра­ни­чил­ся заме­ча­ни­ем, что нена­вист­ные всад­ни­че­ские суды вос­ста­нов­ле­ны теперь самим сена­том. Друз не поже­лал исполь­зо­вать про­тив реше­ния сена­та свое пра­во три­бун­ской интер­цес­сии и таким обра­зом сде­лать это реше­ние недей­ст­ви­тель­ным. Напа­де­ние сена­та на пар­тию капи­та­ли­стов было пол­но­стью отби­то, сенат волей-нево­лей сно­ва под­чи­нил­ся преж­не­му ярму.

Но финан­со­вая ари­сто­кра­тия не удо­вле­тво­ри­лась сво­ей победой. Одна­жды вече­ром Друз, про­ща­ясь у вхо­да в свой дом с обыч­но про­во­жав­шей его тол­пой, вне­зап­но упал к под­но­жию ста­туи сво­его отца: рука убий­цы пора­зи­ла его так мет­ко, что уже через несколь­ко часов он был мертв. Убий­ца скрыл­ся в сумер­ках и не был узнан. Судеб­но­го след­ст­вия не было назна­че­но. Но и без след­ст­вия было ясно, что Друз пал от того ножа, кото­рым ари­сто­кра­тия сама себе нано­си­ла раны. Та же насиль­ст­вен­ная и страш­ная смерть, кото­рая унес­ла демо­кра­ти­че­ских рефор­ма­то­ров, суж­де­на была так­же это­му Грак­ху ари­сто­кра­тии. В этом заклю­чал­ся глу­бо­кий и тра­ги­че­ский урок. Рефор­ма руши­лась вслед­ст­вие сопро­тив­ле­ния или сла­бо­сти ари­сто­кра­тии, даже если попыт­ка исхо­ди­ла из ее соб­ст­вен­ных рядов. Друз отдал свои силы и жизнь на то, чтобы сверг­нуть гос­под­ство купе­че­ства, орга­ни­зо­вать эми­гра­цию и пред­от­вра­тить гро­зив­шую граж­дан­скую вой­ну. Но еще при его жиз­ни власть купе­че­ства ста­ла еще более неогра­ни­чен­ной, чем когда-либо, все его рефор­ма­тор­ские замыс­лы руши­лись, и он умер с созна­ни­ем, что его преж­девре­мен­ная смерть послу­жит сиг­на­лом к самой ужас­ной граж­дан­ской войне из всех, когда-либо опу­сто­шав­ших пре­крас­ную ита­лий­скую стра­ну.