История рабства в античном мире
Том I
Рабство в Греции
Глава третья
СВОБОДНЫЙ ТРУД В ГРЕЦИИ
И В ЧАСТНОСТИ В АФИНАХ
Перевод с франц. С. П. Кондратьева.
Под редакцией и с предисловием проф. А. В. Мишулина.
Труд еще в героические времена пользовался почетом и в деревенской жизни, где хозяин трудился вместе со своими рабами, и в занятиях различными промыслами — вследствие высокой цены на его произведения и благодаря небольшому количеству рабочих рук. Этот труд переставал пользоваться почетом, по мере того как овладение производством делалось все более общедоступным, а у народов-победителей все более и более развивались воинственные настроения и аристократические наклонности. Если труд не был уделом только рабов, то во всяком случае он уже не выходил за пределы низших классов; но там по крайней мере он был свободным, и прежде всего, в силу сложившихся обстоятельств, он должен был возвысить эти презираемые семьи, так как в нем выражалось их участие в общественной жизни.
Среди городов-государств, которые выросли и окрепли в этих новых условиях, первое место принадлежит Афинам, как Спарте принадлежит первое место среди исключительно военных городов. Уже очень рано труд приобрел здесь вполне обеспеченное место. Государственное устройство, приписываемое Тезею, удерживая полностью древнее деление жителей Аттики на четыре трибы, устанавливает среди граждан три класса: эвпатриды, геоморы и демиурги; эвпатриды — это благородные, в силу условий своего рождения или завоевания державшие в своих руках власть, а может быть, также и землю; геоморы — люди, связанные с земледелием; демиурги — прикреплённые к производству. Эта конституция, которая поставила класс благородных над классами трудящихся города и деревни и на плечи последних возложила двойную тяготу социальной жизни, конечно, была очень аристократической. Но если она ставила труд на более низкую ступень, она все-таки не отказывала ему в правах гражданства; и, преобразовывая положение трудящихся, находившихся прежде в четырех трибах, конституция гарантировала им силу, которая должна с.54 была дать им возможность развиваться даже в этих тяжелых условиях. С этой точки зрения можно рассматривать Тезея как отца демократии1. Он дал народу гражданскую свободу, первое основание для свободы политической, и конституция Тезея, далекая от того, чтобы установить непререкаемые формы афинского управления, положила первые основы для его развития. Аристократия, ставшая более сильной благодаря своему объединению, одержала верх над своими царями и кончила тем, что присвоила себе их привилегии. Но и простой народ, подвергшийся в свою очередь притеснениям, нашел в своей организации средства для сопротивления. Если он допустил неудачу попытки Килона, плохо поддержанной иноземной тиранией, то он не позволил знати использовать до конца свою победу. Осквернение святынь, которое положило несмываемое пятно на эту победу, дало возможность подготовить путем изгнания самых знатных фамилий пришествие демократии с архонтом Солоном во главе.
Когда Солон был призван, чтобы реорганизовать государство, он нашел его принесенным в жертву всем тем беспорядкам, которые влечет за собою вырождение аристократии: уменьшение количества знатных, развитие классов трудящихся в земледелии, в производстве и особенно в торговле далеко за те пределы, которые наметил им законодатель. Знать, — чьи привилегии увеличивались вместе с уменьшением числа ее членов, — скупая земли, обработку которых она предоставляла народу только за известный оброк2, грозила самой свободе вследствие связанного с этим роста бедности и ростовщической задолженности3. Классы трудящихся тем более протестовали против этих тенденций, что они видели свое численное превосходство и сознавали свое большое значение для блага и процветания государства. Нужно было ввести порядок в этот хаос, поставить всякую вещь на свое место, указать свободное и в целом закономерное применение тех сил, которые должны будут соревноваться в развитии демократии. Такова цель, которую поставил себе Солон.
Тезей дал место труду в социальном устройстве афинского государства, Солон учел его при своей реорганизации. Трибы были удержаны, принцип деления изменен. Непереходимая грань, которая была установлена между знатью и остальным народом, между начальствующими и подчиненными, безусловное право рождения — все это уступило место разделению, где основным признаком было богатство и которое должно было изменяться вместе с изменением богатства. Законодатель предоставляет всем то, что требует только патриотизма и справедливости, сохраняя исключительно за богатыми то, что сверх всего этого требовало и свободного времени. Так, феты, или наемные рабочие, т. е. чернорабочие и ремесленники, те, которые вследствие бедности, говорит Поллукс, выполняли рабский труд за плату4, были организованы в четвертый класс, который принимал участие в голосованиях и даже в законодательстве на общих собраниях и в публичных судах. Если кто-нибудь из них поднимался на одну с.55 ступень выше по своему богатству, он мог принимать участие в администрации и магистратуре и отличался от самых богатых только тем, что в меньшей степени привлекался к выполнению государственных обязанностей. Труд, совершенно перестав быть причиной лишения власти, стал средством достижения ее; он был как бы общей связующей нитью для всех сословий. В особенности для бедных классов труд становился основанием похвального соревнования, а для государства — гарантией порядка и внутреннего мира. Солон всячески способствовал распространению труда, осудив безделье. Закон повелевал, чтобы каждый гражданин знал какое-либо ремесло; он требовал, чтобы отец научил хотя бы одному ремеслу своих детей, и, если он не выполнил этой обязанности, закон лишал его поддержки со стороны детей, которой он имел право ожидать от них в старости5.
Труд служил для афинян не только законным средством достигнуть власти в государстве, он был также основой внешней силы афинян. Фемистокл, создатель их флота, хотел основать его на твердом фундаменте трудолюбия и деятельности народа: «В то время, как он увеличивал число их кораблей, он посоветовал народу освободить от всяких налогов съемщиков квартир и мастеров, чтобы привлечь в Афины больше жителей и объединить здесь сколь возможно большее число профессий и ремесел. Эти средства, как думал он с полным основанием, способны благоприятствовать возрастанию морских сил государства»6. Труд, поддержанный и получивший поощрение на этих низших ступенях, должен был развиваться далее на ступенях более высоких. После падения 30 тиранов насчитывалось едва 5 тысяч граждан, у которых не было участков земли7; значит, все остальные находили какой-то интерес в труде, по крайней мере хоть в этой области. Ксенофонт в своей «Экономике» («Домострое» древнего мира) показывает нам, какое еще большое значение приписывали тогда этому занятию; это мы видим из его многочисленных указаний на расположение имения, управление им, на роль хозяина и хозяйки, на работу и обязанности рабов, на разные заботы, которые занимают деревенского жителя8. Чем больше трудностей представляла природа местности9, тем больше искусства и ловкости проявлял афинянин в преодолении их. Но если почва Аттики в связи со своим бесплодием толкала людей на занятие производством, то как можно думать, что счастливое расположение берегов и удобство гаваней, составлявшие преимущество этой маленькой Греции, не побудили бы афинян к занятию торговлей? Их морское могущество, поддержанное торговлей, способствовало в свою очередь ее развитию; а политическое господство, которое торговля давала афинянам, привело к тому, что их город стал центром торговых дел и интересов тысячи союзных или подчиненных городов. После Фемистокла Перикл, больше чем кто-либо другой, способствовал развитию республики. Значительный приток иностранцев, которых привлекали сюда решения афинских народных собраний и юрисдикция их судов, оживлял все отрасли с.56 промышленности и торговли10. А те памятники, которые Перикл воздвиг во славу своей родины на деньги, собранные в Греции, вызывая на соревнование все роды искусств, повели к расцвету самых специальных, самых узких отраслей искусств. Таким образом находилась работа для всех, а следовательно, и довольство и зажиточная жизнь для всех тех, кто хотел приняться за труд11.
Но такое равновесие не могло удержаться везде и всегда. В высших отраслях труда продолжался прогресс; практические знания, как и искусства, продолжали пользоваться заслуженным уважением; они усовершенствовались в недрах свободного класса благодаря тем выгодам, которыми оплачивало их расположение народа12. Города брали врачей на свое содержание; как говорят, это сделали Афины по отношению к Гиппократу13; великие художники были, так сказать, на жалованье у всех народов, носящих имя греков, которые оспаривали друг у друга их шедевры; все искусства, которые доставляли удовольствие, оплачивались щедро: певец Амбей в древних Афинах получал по таланту всякий раз, когда он выступал перед публикой14. Изучение искусств разделило судьбу самих искусств. Во времена Сократа медицина изучалась так же, как изучалась грамота, и во многих городах были специальные учителя медицины, подобно врачам оплачиваемые государством15. Еще большее число людей занималось преподаванием от своего имени, с очень различным успехом, начиная с Протагора, который, как говорят, первый стал давать уроки за деньги и за свой полный курс обучения требовал 100 мин, вплоть до того бедного учителя, который видел, как пустуют скамейки в его школе в те месяцы, когда большее количество праздничных дней, уменьшая его труды, не уменьшало его заработка16.
Что касается промыслов, имеющих целью обслуживать повседневную, текущую жизнь, которые должны были являться наследственным делом простонародья, то от них, конечно, ни в коей мере нельзя было отказаться. Закон возвысил этих людей, как бы они ни были бедны, до уровня самых богатых, дав им то же место в управлении государством. «Мы не стыдимся признаться в нашей бедности, — говорил Перикл в своей речи над умершими за отечество воинами, рисуя блестящую картину своего родного города, — стыдно не уметь избавиться от нее своим трудом; мы умеем заниматься одновременно и нашими частными делами, и делами государственными, и те же люди, которые отдают свои руки для труда, могут также ведать государственными делами»17. И в деревне и в городе заняты работой также и граждане. Фукидид рассказывает, с каким отчаянием афиняне видели себя изгнанными войной из своих ферм и поместий, а Аристофан — с какой жадностью ждали они от мира возможности вернуться на свои поля18. Земледельцы, виноградари часто фигурируют в пьесах поэта, выступая всегда сторонниками мира19. Честный виноградарь Тригей отправляется на небо, чтобы просить вернуться богиню мира, «эту величайшую покровительницу виноградных лоз»20; только земледельцы одни могут помочь извлечь ее из пещеры, где ее держат с.57 пленницей и где столько других, делающих вид, что хотят помочь ее освобождению, с удовольствием оставили бы ее там21. Земледельцы сами, своими руками занимались возделыванием матери-земли. Когда на «собрании женщин»22 был поставлен вопрос о том, чтобы сделать все имущество общим, и одна из них спросила: «Кто же тогда будет возделывать поля?», другая ей ответила: «Рабы». Итак, люди свободные продолжали заниматься трудом. Но Пелопоннесская война произвела изменение в их образе жизни23, и с этих пор лишь в виде исключения, или опускаясь на более низкую ступень, свободный человек принимает участие в такой работе, как это нам показывают в своих речах ораторы во многих местах, а также новая комедия Плавта и Теренция, где греческий оригинал проглядывает сквозь латинское подражание24.
То же самое было и в городе. Свободное гражданство включало в свои ряды мастеров всякого рода производства: булочников, плотников, башмачников, сукновалов, чесальщиков шерсти и т. д.; оно включало также работников всех видов торговли на внутренних рынках: торговцев хлебом с их фальшивыми мерами25, торговцев рыбой с их обманными ценами26, мелочных торговок, настолько скомпрометированных своим положением, что закон воздерживался применять по отношению к ним преследование за нарушение супружеской верности27. На всех ступенях производства или торговли они оставались гражданами, они сохраняли свое право участвовать в управлении государством28. Одно место из Аристофана, аналогичное тому, которым мы воспользовались выше, доказывает, что никто не ожидал, что они будут так скоро заменены рабами в своем труде29. Были граждане, находившиеся на ступени, очень близкой к рабству, и все же, если можно придавать какое-нибудь значение щедрым цифрам Аристофана в его комедиях, самые низкие профессии обеспечивали достаточно хороший заработок; переноска вещей в Афинах оплачивалась от 4 до 12 оболов — в четыре раза выше жалованья судьи; носильщик из загробного мира требует не меньше этого с Диониса, сошедшего в ад30. Но Дионис находит эту цену чрезмерной, и надо думать, что таких заработков не было и в этом мире31. Не столько приманка такой наживы, сколько нужда, бедность заставляли граждан спускаться до таких работ; но некоторые падали еще ниже. Иные из них были вынуждены идти и разделять со своими рабами их положение на предприятиях и мельницах32. Было одно место, которое называлось Колоном, где они нанимались открыто, наряду с рабами33. Также и женщины, свободные и афинянки по происхождению, должны были наниматься в богатые дома служанками34; напрасно закон покровительствовал тому, что презирало общественное мнение. Таким образом, свободный труд, гарантированный и признанный обязательным Солоном, расширенный Периклом, не был уже более в состоянии поднять низшие классы и вывести их из нищеты35. Государство должно было прийти им на помощь в этих несчастиях, которые оно не сумело предотвратить. То пособие, которое, как говорят, установил Писистрат для увечных, с.58 пришлось распространить на всех нуждающихся: не только на тех лиц, которых болезнь или старость заставила отказаться от труда прежде, чем они успели себя обеспечить, но и для тех, которые, даже работая, уже не могли себя обеспечить, как показывает тот ремесленник, в защиту которого выступил Лисий со своей речью («За неимущего инвалида»); и это пособие, которое составляло всего 1 обол в день, было увеличено позже до 2 оболов ввиду прогрессирующей бедности среди рабочего класса36. Мы можем даже сказать, что если он продержался еще так долго, то этим он обязан тем средствам, которые были введены Периклом, правда, с другой целью, для поддержания демагогии: жалованье легальное и сверхлегальное, заработок в судах, с дополнением того, что сюда прибавлял обвинитель благодаря конфискации частного состояния37, заработок от народных собраний вместе с тем, что честолюбивые политики умели к этому присоединить, расточая для этого финансы государства38.
ПРИМЕЧАНИЯ
«Итак, раньше в течение долгого времени афиняне жили по деревням, пользуясь автономией; после объединения их в один город они сохранили свои старые привычки. Как старики, так и последующие поколения вплоть до теперешней (т. е. Пелопоннесской. — Прим. перев.) войны (большинство их от рождения) жили семьями все-таки на своих полях. Поэтому нелегко им было сниматься с места всем домом, потому что они лишь незадолго до этого, после персидских войн, устроились снова своим хозяйством. Неохотно, с тяжелым чувством покидали афиняне дома и святыни, которые были для них “отческими” искони, со времени их старинной государственной жизни, и, прежде чем усвоить себе этот новый образ жизни, они полагали, что покидают не меньше, чем свою собственную родину».
Так строго содержал его тогда отец. В деревне занят черною работой был, И мог он в город съездить лишь на пятый год, На плащ Афины еле взглянет — и тотчас Назад в деревню гонит уж его отец. |
Сравн. Теренций, Братья, I, 1, 45, и Свекровь, II, 1, 224.
Если зренье к Богатству вернется опять и разделятся поровну деньги, Кто же займется тогда ремеслом из людей, кто наукою мудрой займется? Ни один человек! А исчезнут совсем ремесло и наука, что будет? Кто же будет кузнечить, строгать корабли, кто же будет скорняжить, гончарить, Кто башмачничать будет, телеги ковать, кто портным будет, кто портомоем, Кто, сохою вспахавши сырой чернозем, собирать будет жатву Деметры, Если в лени и праздности сможете жить, не заботясь о хлебе насущном? — Пустяковый пустяк! Все работы, весь труд, все, что ты нам сейчас насчитала, Будут слуги над этим потеть! — Хорошо: а откуда же слуг вы возьмете? — Мы за деньги их купим. — Сперва объясни: ну, а где продавцов вы найдете, Если вдоволь у каждого будет добра? |
Единственный пункт, который может нас тут интересовать, — это желание знать, должна ли касса, составлявшаяся из складчины участников и из подарков благотворителей, в случае необходимости приходить на помощь. Что касса должна была платить по расходам за угощения, за религиозные церемонии и по другим расходам, значащимся вообще в программе ассоциации, в этом нет никакого сомнения; но она должна была также участвовать в расходах по оплате похорон своих сочленов; не могла ли она иногда приходить им на помощь в минуту необходимости? Было бы затруднительно отрицать это абсолютно; по крайней мере уже в римские времена можно видеть, как рескрипт императора Траяна, давая разрешение на учреждение ассоциации «эранистов» в Амизе, говорит: «особенно если такими общими взносами будут пользоваться не для шумных пиров или недозволенных собраний, но для поддержки более неимущих в момент нужды» (Плиний, Письма, X, 93, 94); но я считаю, что ни один текст не устанавливает, что это было общее правило. Во времена Демосфена, Ликурга и Исея «Эраны» были добровольными взносами, которые собирались между друзьями кем-нибудь из них, чтобы прийти на помощь другу не под видом подарка, а под видом ссуды, вполне возможно ссуды беспроцентной, возвращение которой тем не менее оставалось обязательным: отсюда эта черточка в характере Брюзги у Теофраста («Характеры», XVII): «Друзья собрали сумму денег ему на пособие. “Поздравляю тебя”, — обратятся к нему. — “С чем это, — спросит он, — разве я не должен возвратить каждому его взнос, да и вдобавок поблагодарить, будто и за настоящую услугу?”»
В одном процессе о наследстве, о котором говорит Исей, фигурирует счет в 1 тысячу драхм, подлежащий оплате в кассе «эранов» (Исей, О наследстве Агния, 43). В другом месте мы видим, как Леократ поручает одному из своих друзей заплатить свои долги и выкупить свои «Эраны» (Ликург, Против Леократа, 22). Такой вид «эранов», или ссуд, подлежащих уплате, мог быть под этим именем предметом заклада (Фукар, Надписи из Аморга, № 45, стр. 226) или поручительства: речь, приписываемая Лисию против Аристократа, носит название «О поручительстве за взнос» (δάνου) (Лисий, Фрагмент 16, указ. Гарпократиона); он мог иметь место в судебных процессах, которые продолжались в течение месяца. Образовывались ли при этом настоящие общества или те друзья, которые делали взносы, были связаны между собой только теми узами отношений, которые рождаются при этих случайных встречах? Вполне добровольный характер этих взносов заставляет меня склониться ко второму предположению. Я не могу считать ассоциациями другие соединения, кроме тех, которые имеют регулярные взносы, месячные или трехмесячные, смотря по обстоятельствам; а это мы видим только при тех ассоциациях, которые устраивают общие обеды или другие церемонии и имеют религиозный характер.
«Из того, сын, что сегодня получу, На троих нам надо хлеба, Надо щепок, надо мяса, Тут уже не до лакомств!» — «Ах, отец мой, если б судьи Не сидели в гелиее, Где б добыл ты нам на завтрак?..» |