История рабства в античном мире

Том I
Рабство в Греции

Глава вторая

ПОРАБОЩЕННЫЕ НАРОДЫ
ИЛИ КРЕПОСТНАЯ ЗАВИСИМОСТЬ В ГРЕЦИИ

с.50

Мы уже виде­ли, что доряне не были един­ст­вен­ны­ми, кото­рые хоте­ли закре­пить таким обра­зом резуль­та­ты сво­ей победы. Это­лий­цы, их спут­ни­ки и сото­ва­ри­щи по три­бам при заво­е­ва­нии Пело­пон­не­са, по-види­мо­му, поста­ви­ли в такое же зави­си­мое поло­же­ние народ­но­сти, жив­шие на терри­то­рии Элиды, где они сами осно­ва­лись, а еще рань­ше послу­жи­ли им в этом при­ме­ром фес­са­лий­цы. Кро­ме того, я уже гово­рил, что пле­ме­на, пора­бо­щен­ные в местах сво­его преж­не­го житель­ства, дела­лись сами вла­сти­те­ля­ми в тех местах, куда они пере­се­ля­лись. Так эоляне из Арне ста­ли вла­сти­те­ля­ми Бео­тии; рав­ным обра­зом ахе­яне, поко­рен­ные доря­на­ми в Лако­нии и Арго­лиде и при­креп­лен­ные к сель­ским работам, обра­зо­ва­ли свои горо­да в Эги­а­лее, в кото­рых они частич­но и утвер­ди­лись, высе­лив в дерев­ню побеж­ден­ных ионян¹. Ионяне в Атти­ке пред­став­ля­ли то же зре­ли­ще. В нед­рах это­го древ­не­го пле­ме­ни, кото­рое все­гда хва­ли­лось тем, что оно нико­гда не меня­ло сво­его место­жи­тель­ства, выдви­ну­лись роды, без сомне­ния, ино­зем­ные и обо­зна­чае­мые име­нем Эвпат­ридов. Они зани­ма­ли город (τὸ ἂστυ)² откуда они власт­во­ва­ли над насе­ле­ни­ем, рас­се­ян­ным по местеч­кам. Рас­чле­не­ние, столь явно про­веден­ное при реор­га­ни­за­ции фил, при­пи­сы­вае­мой Иону³, про­яв­ля­ет­ся так­же и в уста­нов­ле­нии клас­сов при Тезее, кото­рый во гла­ве поста­вил Эвпат­ридов, а ниже их — насе­ле­ние зем­ледель­че­ское и ремес­лен­ное⁴. Те же явле­ния, кото­рые мы виде­ли в коло­ни­ях дори­че­ских, повто­ря­ют­ся, может быть, во мно­гих коло­ни­ях эолий­ских и ионий­ских. В Малой Азии малень­кие общи­ны, вырос­шие на кон­ти­нен­те за счет мест­но­го насе­ле­ния, не раз долж­ны были выби­рать сред­ний путь меж­ду пол­ным изгна­ни­ем и пол­ным погло­ще­ни­ем пер­вых вла­дель­цев этих обла­стей. Так быва­ло с наро­да­ми Вели­кой Гре­ции, како­го бы про­ис­хож­де­ния они ни были.

Такой образ дей­ст­вий, кото­рый, глав­ным обра­зом, вошел в обы­чай при орга­ни­за­ции дори­че­ских государств, не был свой­ст­ве­нен исклю­чи­тель­но это­му наро­ду. Он не был даже осо­бен­но­стью гре­че­ско­го пле­ме­ни. Наро­ды, нахо­див­ши­е­ся с гре­ка­ми лишь в очень отда­лен­ном род­стве, при­ме­ня­ли тот же образ дей­ст­вий. Македо­няне, как и фес­са­лий­цы, име­ли сво­их пене­стов⁵; и по сосед­ству с ними, сре­ди наро­дов Илли­рии, жите­ли Ардии вла­де­ли 300 тыся­ча­ми про­спе­ла­тов, — это чис­ло, может быть, как обыч­но, несколь­ко пре­уве­ли­че­но Афи­не­ем⁶. По его сло­вам, — и тут уж нали­цо несо­мнен­ное пре­уве­ли­че­ние — каж­дый из дар­дан лич­но имел по тыся­че и боль­ше кре­пост­ных, кото­ры­ми он поль­зо­вал­ся как работ­ни­ка­ми в мир­ное вре­мя и как сол­да­та­ми во вре­мя вой­ны⁷.

Таким обра­зом, это был почти повсе­мест­ный обы­чай как новых наро­дов, появив­ших­ся в Гре­ции, так и глав­ней­ших пле­мен, кото­рые ее окру­жа­ли. Повсюду победи­те­ли власт­но пра­ви­ли побеж­ден­ны­ми. На двух кон­цах того мира, где жило пер­вич­ное гре­че­ское пле­мя, а имен­но в Ита­лии и Малой Азии, два самых древ­них в его исто­рии назва­ния наро­дов оста­лись свя­зан­ны­ми с.51 с пора­бо­ще­ни­ем их в каче­стве рабов: назва­ние пеласгов у ита­лий­цев и леле­гов у карий­цев⁸.

Столь общее явле­ние вело, без сомне­ния, свое про­ис­хож­де­ние от самых отда­лен­ных вре­мен гре­че­ско­го обще­ства; но уди­ви­тель­ная рас­про­стра­нен­ность его пред­став­ля­ет нечто новое. Поэ­мы Гоме­ра пока­зы­ва­ли нам раз­лич­ные гре­че­ские народ­но­сти, объ­еди­нив­ши­е­ся под сте­на­ми Трои; они пред­став­ля­ли как бы еди­ное тело неко­е­го пле­ме­ни, хотя и не имев­ше­го для сво­его обо­зна­че­ния отдель­но­го име­ни. В то вре­мя когда жил поэт, это имя име­лось, но, по-види­мо­му, чув­ство нацио­наль­но­го един­ства пере­ста­ва­ло уже ощу­щать­ся. Гре­че­ские народ­но­сти, осев­шие одна око­ло дру­гой на тро­ян­ском побе­ре­жье — так, как они жили у себя на родине, — под­вер­га­лись раз­лич­ным потря­се­ни­ям и сме­ша­лись в этом почти все­об­щем дви­же­нии. Они не были и не чув­ст­во­ва­ли себя еди­ны­ми. Пере­го­род­ки меж­ду отдель­ны­ми государ­ства­ми, низ­верг­ну­тые заво­е­ва­ни­я­ми, воз­дви­га­лись вновь еще более креп­ки­ми: в каж­дом из этих раз­дроб­лен­ных государств вы най­де­те сверх все­го про­че­го деле­ние на победи­те­лей и побеж­ден­ных, на рабов и гос­под. Таков был резуль­тат утвер­жде­ния фес­са­лий­цев и дорян, такое зре­ли­ще пред­став­ля­ла тогдаш­няя Гре­ция, Мес­се­ния, Лако­ния, Арго­лида, Коринф, Сики­он, Ахайя, Элида, Арка­дия, нако­нец, весь Пело­пон­нес, наи­бо­лее зна­чи­тель­ные части Элла­ды, Атти­ка, Бео­тия, Фес­са­лия, не гово­ря уже о коло­ни­ях раз­лич­но­го про­ис­хож­де­ния, — все они пока­зы­ва­ют нам насе­ле­ние, разде­лен­ное на гос­под­ст­ву­ю­щих и пора­бо­щен­ных, созда­ние совер­шен­но обособ­лен­ной воен­ной орга­ни­за­ции, пере­ло­жив­шей труд на пле­чи без­оруж­ной мас­сы, кото­рую они пре­зи­ра­ли: «Моим копьем, — гово­рил в одной древ­ней песне крит­ский поэт Гиб­ри­ас, — я пашу зем­лю, я жну, я соби­раю вино­град»⁹.

Сде­ла­ло ли все это Гре­цию дей­ст­ви­тель­но оча­гом миро­вой циви­ли­за­ции? Какую выго­ду пред­став­ля­ло это разде­ле­ние для раз­ви­тия зем­леде­лия и реме­сел? Ощу­щал­ся ли тогда недо­ста­ток рабо­чих рук в Фес­са­лии? Пред­став­ля­ли ли собой пусты­ню Арго­лида и Лако­ния в те дни, когда они были сво­бод­ны? Те горо­да, где цар­ст­во­ва­ли герои Гоме­ра, име­ли ли они менее блес­ка? Раб­ство внес­ло сюда свое все­урав­ни­ваю­щее при­ни­же­ние, и потом­ки этих бла­го­род­ных пле­мен, сорат­ни­ков Ахил­ле­са, Мене­лая и Ага­мем­но­на, ста­ли пене­ста­ми и илота­ми. Повсюду пора­бо­щен­ные наро­ды оста­но­ви­лись в сво­ем раз­ви­тии, наро­ды-заво­е­ва­те­ли не шли даль­ше воен­ных при­вы­чек; одни опус­ка­лись под гне­том труда, дру­гие оже­сто­ча­лись и гру­бе­ли под вли­я­ни­ем раз­дра­жаю­ще­го их без­де­лья; одни под­вер­га­лись гне­ту, дру­гие сами его при­ме­ня­ли. Но труд вос­ста­но­вил свои пра­ва. Трудя­щи­е­ся клас­сы, постав­лен­ные сна­ча­ла в поло­же­ние кре­пост­ных и лишен­ные граж­дан­ских прав, под­ня­лись про­тив ари­сто­кра­тии частью сами, сво­и­ми сила­ми, частью под руко­вод­ст­вом како­го-либо тира­на, кото­рый вопло­щал в себе их силу и если не под­ни­мал их до высо­ко­го поло­же­ния «бла­го­род­ных», то по край­ней мере этих «бла­го­род­ных» пони­жал до их уров­ня. В Корин­фе, где доряне уже с ран­них вре­мен с.52 зани­ма­лись ком­мер­че­ской дея­тель­но­стью, Кип­се­лид Пери­андр посы­лал граж­дан работать на полях¹⁰. В Сики­оне Кли­сфен, пото­мок пова­ра по име­ни Орта­гор, воз­ве­ли­чил свою три­бу, мест­ную три­бу Эги­а­ле­ев, поста­вив ее на пер­вое место в государ­стве под име­нем архе­ла­ев — «наро­до­пра­вов», а три­бам дорий­ским дал позор­ные име­на гиа­тов, оне­а­тов и хоре­а­тов (сви­но­па­сов, погон­щи­ков ослов и муж­ла­нов)¹¹, име­на, кото­рые пока­зы­ва­ют, быть может, такое же изме­не­ние их поло­же­ния, кото­рое про­изо­шло и в Корин­фе. Дру­гие горо­да пред­у­преди­ли такие пере­во­роты рядом бла­го­ра­зум­ных усту­пок. Аргос, про­свет­лен­ный тяж­ки­ми испы­та­ни­я­ми, открыл свое лоно для пора­бо­щен­ных народ­но­стей, без кото­рых он бы погиб; вме­сте с трудом вер­ну­лись к нему сила и богат­ство¹². Ахей­ские горо­да Диме, Пат­ры, Эги­о­на закон­чи­ли тем, что впи­та­ли в себя при­го­ро­ды, над кото­ры­ми они власт­во­ва­ли; рав­ным обра­зом и в Арка­дии подав­лен­ные в сво­ей изо­ли­ро­ван­но­сти народ­но­сти объ­еди­ни­лись в могу­ще­ст­вен­ные рес­пуб­ли­ки. Ман­ти­нея, Мега­по­лис под покро­ви­тель­ст­вом Афин и Фив (тех самых Фив, в кото­рых неко­гда рев­ни­вая оли­гар­хия не допус­ка­ла к вла­сти тех, кто в тече­ние деся­ти лет не воз­дер­жал­ся от ком­мер­че­ской дея­тель­но­сти¹³; тех Афин, знат­ные фами­лии кото­рых удер­жи­ва­ли за собой все при­ви­ле­гии цар­ско­го досто­ин­ства) допу­сти­ли низ­шие клас­сы к уча­стию в управ­ле­нии, в одном слу­чае после извест­ных потря­се­ний, в дру­гом — в резуль­та­те мед­лен­но­го, но вер­но­го про­грес­са. Афи­ны были все­гда как бы оча­гом демо­кра­тии; они помо­га­ли укре­пить ее там, где она удер­жа­лась, они защи­ща­ли ее повсюду, где ей что-либо угро­жа­ло. На этом осно­ва­нии они име­ли дру­зей в Фес­са­лии и в осталь­ной части север­ной Гре­ции, как и в Пело­пон­не­се. Спар­та, кото­рая все­гда боро­лась про­тив этих тен­ден­ций даже у дру­гих и име­ла успех в борь­бе с тира­на­ми, была менее счаст­ли­ва в борь­бе с этим народ­ным дви­же­ни­ем и не мог­ла поме­шать ему про­ник­нуть в самое серд­це сво­его под­власт­но­го мира. Мес­се­ния раз­би­ла свои око­вы и, полу­чив назад свою сво­бо­ду, ниче­го не поте­ря­ла от сво­ей нена­ви­сти к Спар­те; горо­да Лако­нии объ­еди­ни­лись в Ахей­ский союз. Толь­ко город Ликур­га ни в чем не усту­пил: он замкнул­ся в сво­ем оди­но­че­стве и зачах в сво­ей над­мен­но­сти.

Но во всех этих рес­пуб­ли­ках демо­кра­ти­че­ские слои обще­ства, осво­бож­да­ясь от раб­ства, вовсе не дума­ли уни­что­жить самое раб­ство. Оно оста­ва­лось в нед­рах самых демо­кра­ти­че­ских горо­дов-государств; коли­че­ство рабов ста­но­ви­лось тем более мно­го­чис­лен­ным, чем боль­ше­го чис­ла рук тре­бо­ва­ли про­из­вод­ство и тор­гов­ля, чем боль­ше­го коли­че­ства услуг тре­бо­ва­ло рас­ту­щее богат­ство. Государ­ства с радо­стью смот­ре­ли на этот рост рабов, видя в нем при­зна­ки раз­ви­тия про­из­вод­ства и роста богат­ства сво­ей общи­ны; да и слои демо­кра­ти­че­ско­го насе­ле­ния сна­ча­ла смот­ре­ли на это явле­ние без недо­ве­рия, так как их поли­ти­че­ские пра­ва от это­го не нес­ли ника­ко­го ущер­ба. Что же ста­ло с трудом в таких исклю­чи­тель­ных усло­ви­ях и каков был резуль­тат все­го это­го для клас­са сво­бод­ных граж­дан и для клас­са рабов? Этот вопрос я и пред­по­ла­гаю разо­брать более подроб­но.