Эпитафия Публия Сципиона — ответ
Перевод с англ. И. Ш.
с.258 В своем ответе на мою предыдущую статью профессор Тэйтум привел интересные дополнительные данные и высказал несколько мыслей, которые нуждаются в дальнейшем обсуждении.
Он справедливо подчеркивает, что содержащееся в добавленной первой строке утверждение о том, что покойный являлся фламином Юпитера, вступает в противоречие с надеждами, выраженными в исходном тексте эпитафии, если считать, что это были надежды на успех в воинской службе и в политике. Подобное соображение оказывается в равной степени приложимым как к внуку Сципиона Африканского, каковым Публия из эпитафии считает Самнер, так и к любому другому молодому Сципиону, который обладал достаточно крепким здоровьем, чтобы сделать общественную карьеру и умер преждевременной смертью.
Предположение Коарелли о том, что дополнительная строка о фламинате была добавлена именно Эмилианом, не имеет твердого обоснования. Ее мог дописать значительно позднее некто, интересовавшийся стариной, преднамеренно имитировав стиль и написание II в. до н. э. Он мог также спутать Публия Корнелия Сципиона из эпитафии с Гнеем Корнелием, который был известен лишь тем, что стал фламином Юпитера в 174 г. Легкость, с которой возникала путаница в преноменах, можно проиллюстрировать другим примером из семьи Сципиона Африканского: Валерий Максим (IV. 5. 3) называет Гнеем недостойного претора 174 г., чье имя в действительности было Луций (Broughton T. R. S. Magistrates of the Roman Republic. Vol. 1. N. Y., 1951. P. 406, n. 2). Но такой способ устранения проблемы, порожденной первой строкой, представляется слишком радикальным.
Тэйтум предлагает следующее решение: он допускает, что во времена написания исходного текста эпитафии у родственников покойного имелись основания стереть из памяти сведения о его фламинате, и они не стали упоминать их в тексте. Такое объяснение представляется мне неубедительным. В обществе, где устная традиция играет большую роль, память о событиях сохраняется долго, и если фламинат Публия принес ему несчастья или позор, напоминание об этой должности в следующем поколении не сделало бы чести семье.
Еще менее я склонна согласиться с предположением Тэйтума о том, что люди, читавшие эпитафию до появления дополнения, могли не знать о жреческой должности Публия. Фламин Юпитера являлся официальной общественной фигурой, которая не могла остаться незамеченной гражданами Рима.
Гораздо вероятнее, что в эпитафиях того периода было не принято указывать подобную жреческую должность. И если первую строку добавил именно Эмилиан (а это наиболее очевидный вариант), он вряд ли добавил бы ее к эпитафии некоего молодого родственника, превратив сожаления о несбывшихся надеждах в нонсенс. Его должен был прежде всего интересовать приемный отец, и это служит аргументом в пользу того, что надпись ILLRP. 311 посвящена сыну Сципиона Африканского. Его общественная карьера оказалась скромной, и Эмилиан хотел «выжать» из нее все. Его поступок также свидетельствует о том, что он не видел с.259 несоответствия между фламинатом и заявлениями первоначальной надписи, поскольку я не могу себе представить, что он попросту закрыл на него глаза; это возвращает нас к моему исходному предположению.
Мне кажется, что Тэйтум не придает должного значения проблеме противоречия между вполне определенными заявлениями, содержащимися в эпитафии, и сообщением Цицерона о слабом здоровье сына Сципиона Африканского. Он находит неубедительной мою мысль о том, что facteis в эпитафии могли относиться не к военным и политическим свершениям, явно не подходящим для сына Сципиона Африканского, а к иным достижениям, и настаивает на том, что исходный текст представлял собой общее место. Но даже общее место обычно имеет некоторую связь с реальностью. Аристократическая традиция, семейная гордость и скорбь могли бы объяснять преувеличение потенциала молодого человека, если бы препятствий для его сенаторской карьеры не существовало. Сципионы, однако, обладая литературным вкусом, хорошо чувствовали значение слов и потому вряд ли могли составить эпитафию, столь не соответствующую реальной ситуации. Они, тем не менее, должны были оценить изящество того оттенка традиционной фразы, который позволял прочесть в ней выражение несбывшихся надежд совершенно иного плана, чем обычно.
Все друзья и современники Публия Сципиона, описанного у Цицерона, с которыми ему не суждено было разделить decem stipendia, наверняка должны были уловить этот смысл. Равно как и Эмилиан, и поэтому он без колебаний вставил строку о фламинате, которая при таком прочтении не вступала в противоречие с остальной частью эпитафии.
И хотя истина остается недоступной для нас, эта дискуссия, возможно, укрепит мнение о том, что Публий Сципион из эпитафии действительно являлся сыном Сципиона Африканского.
Эдинбург.