с.24 Как правило, историки, изучающие систему управления провинциями в эпоху Принципата, рассматривают повседневную гражданскую (а не военную) деятельность наместников в определенном ракурсе, сосредоточивая свое внимание на ее судебных и административных аспектах, а остальные либо полностью игнорируя, либо в лучшем случае только упоминая1.
Таким образом, объектом исследования обычно оказывается лишь управленческая деятельность, причем в более или менее привычном для нас смысле этого слова без учета ее исторической специфики, а также ее социального и социально-психологического контекста.
Между тем современные исследования характера и сущности императорской власти наглядно демонстрируют плодотворность иного, комплексного подхода к изучению раннеимперской государственности. Как показал Ф. Миллар, для адекватной оценки государственной деятельности императора, ее необходимо рассматривать в разных аспектах, а не только в сугубо управленческих, принимая при этом во внимание ее материальный и социальный контекст, а также ожидания и представления подвластных2. По мнению А. Уоллес-Хэдрилла, принцепс представал перед подданными в образе как харизматического монарха, так и республиканского магистрата3. В качестве последнего он должен был постоянно демонстрировать свое уважение к римскому народу, к его традиционным институтам и традиционной системе ценностей — свою гражданственность (civilitas). Поэтому соответствующее поведение и участие в различных гражданских церемониях представляли собой один из важных компонентов деятельности принцепса по управлению государством4.
Ф. Жак и Дж. Шайд отметили, что принцепс был не абсолютным монархом, но с.25 носителем особых публичных полномочий аналогичных полномочиям магистрата, а его общественная деятельность осуществлялась в рамках традиционных институтов и в соответствии с ними; он всегда мог добиться от сената и народа всего, чего хотел, но именно от них и с помощью средств, санкционированных обычаем5. «Пленник и владыка институционной системы, от которой никто не желал отказываться… принцепс управлял государством, которое не было ни республикой Помпея, ни монархией»6.
Эти наблюдения и выводы, на мой взгляд, имеют также непосредственное отношение к правителям иного ранга и в первую очередь к наместникам провинций. Ведь их положение в некоторых аспектах было сходным с положением принцепсов. Хотя наместники не были магистратами в строгом смысле этого слова7, они обладали подобного же рода властью и полномочиями8. По словам значительнейшего и авторитетнейшего юриста Прокула, наместник должен замещать в провинции всех римских магистратов и исполнять их обязанности9. В повседневной речи наместники нередко именовались «магистратами» или «преторами»10. Апулей говорит о проконсуле Африки, завершающем свою службу в провинции, что тот уже почти закончил срок своего консульства (Apol. 94).
Так же как император в Риме, наместник в провинциальном городе осуществлял свою власть в соответствии с устоявшимися обычаями, имея в качестве своих визави традиционные институты городского самоуправления и поддерживая тесное сотрудничество с представленными в них городскими элитами11.
Как я пытался показать ранее, уже при вступлении в провинциальный город наместник, следуя общепринятому этикету, вел себя наподобие городского магистрата, вступающего в должность12. В представлении граждан этого города он мог даже отождествляться с высшим городским магистратом13. Очевидно, и подобные с.26 представления, и сам статус наместника, и окружающая его обстановка должны были воздействовать на его поведение и деятельность и после вступления в город14. Возникает вопрос, в какой мере поведение наместника в провинциальном городе, — его деятельность, и образ действий, определялись представлениями о нем как о магистрате и связанными с этим ожиданиями, и как все это сказывалось на осуществлении им своих властных полномочий. Если верить Тациту, у хорошего наместника время четко делилось на две части: работу и отдых (iam vero tempora curarum remissionumque divisa…) — со своим стилем поведения для того и другого (Agr. 9. 3). Поскольку оба аспекта деятельности наместника невозможно рассмотреть в рамках одной статьи, ограничимся разбором его поведения только в рабочее время.
Как правило, современные исследования, посвященные римскому провинциальному управлению эпохи Принципата, основываются в первую очередь на эпиграфических и папирологических свидетельствах, которые при всей своей ценности с большим трудом поддаются обобщению, вследствие присущей им географической и хронологической разрозненности и фрагментарности. Построить только с помощью таких локальных данных общую модель поведения наместника провинции едва ли возможно.
Основой данной работы стали источники иного рода — сочинения римских юристов II — начала III в. н. э.15 Прежде всего это — сохранившиеся лишь в виде отдельных фрагментов трактаты-инструкции «Об обязанностях (или О должности…) наместника провинций», авторы которых, используя различные правовые акты (и в первую очередь императорские письма, рескрипты и мандаты), а также апеллируя к устоявшейся практике управления, дают рекомендации наместникам. Особое значение имеет самый подробный и лучше всех сохранившийся трактат Ульпиана «De officio proconsulis», в котором речь идет о деятельности наместников всех провинций, а не только «сенатских»16.
К трактатам «Об обязанностях наместника» и хронологически, и тематически, и по жанру очень близки юридические сочинения сугубо практической направленности, ориентированные на повседневную судебную практику и посвященные административному, уголовному, процессуальному нраву, — сохранившиеся также только в отдельных фрагментах трактаты «О наказаниях…», «Об аппеляциях…», «О судебных расследованиях»17. Не менее важны «Институции» Гая, который уделял больше внимания, чем другие юристы, применению римского права в провинциях и правовой деятельности наместников18. И трактаты-инструкции и «Институции» представляют собой учебные руководства, в которых разбираются и комментируются главным образом не самые сложные и запутанные, а элементарные, наиболее часто встречающиеся на практике вопросы и ситуации. Таким образом, работа по обобщению конкретного материала и выделению самых распространенных казусов и способов их решения в значительной мере уже проделана за нас римскими юристами.
с.27 To же самое можно сказать и об авторах тех литературных памятников, в которых наряду с конкретными данными о деятельности наместников можно обнаружить множество устоявшихся стереотипов, клише, общих мест. Это — в первую очередь сочинения риторического характера (речи, риторические руководства), либо работы, написанные в риторическом ключе. По большей части они, так же как и юридические трактаты, относятся ко II — началу III в. н. э. — эпохе расцвета не только классической юриспруденции, но и второй софистики. По словам Тацита, свое рабочее время образцовый наместник Агрикола проводил в собраниях и судах (conventus ac iudicia — Agr. 9. 3). Поскольку в мирное время судебные разбирательства были главной обязанностью наместника и основным способом решения стоявших перед ним задач19, разбор его деятельности следует начать именно с «судов». Чтобы понять особенности поведения наместника во время заседаний, необходимо обратить внимание на то, где именно и в каких условиях они проходили. Как отмечал Т. Моммзен, едва ли не первым рассмотревший этот вопрос, судебные разбирательства в республиканском Риме велись в обстановке гласности и открытости, а трибуналы вершивших суд магистратов располагались на форуме и в базиликах. При империи гласность остается нормой судопроизводства, но вместе с тем как императоры, так и наместники нередко проводят судебные разбирательства не на форуме перед трибуналом (pro tribunali), а в закрытых помещениях — auditoria или secretaria, куда могли не допускать посторонних20.
Но в каких именно случаях наместники могли отступать от признанной нормы? Или, говоря юридическим языком, какого рода дела они могли постоянно, а не в виде исключения, решать в порядке ускоренного судопроизводства (de plano — букв. «на ровном месте»)? Если исключить осуществляемую наместником iurisdictio voluntaria, не связанную с судебными спорами и не требующую в большинстве случаев судебного разбирательства21, то остается две основных категории дел, решавшихся de plano. Во-первых, это — незначительные преступления и гражданские тяжбы22. Во-вторых, это — дела воинов и заключенных23, т. е. лиц, имевших особый статус, в силу которого они либо вообще не могли входить в гражданский коллектив какого-либо города, либо занимали в нем маргинальное положение24. Очевидно, и среди тех, чьи дела с.28 относились к незначительным, подавляющее большинство составляли люди невысокого социального статуса25.
Видимо, в провинциях, так же как и в самом Риме, нормальное, по римским понятиям, судопроизводство чаще всего было уделом таких же нормальных, т. е. почтенных и зажиточных граждан26. Для писателей, принадлежащих к этой среде, обычное рабочее место наместника — на трибунале в окружении огромной толпы27. Не случайно юристы в числе прочих рекомендаций дают наместнику советы, как надо держать себя во время судебного заседания, чтобы не ронять свой авторитет в глазах окружающих28.
Открытость и гласность судопроизводства в античном городе были, как известно, средством контроля граждан за деятельностью магистратов и других судей. Окружающие трибунал люди были не только зрителями, но в известной мере и участниками судебного разбирательства и могли своим поведением оказывать воздействие на его исход29. То же самое можно сказать и о провинциалах, толпившихся вокруг трибунала наместника. По словам Филострата, знаменитый софист Адриан, обвинявшийся в убийстве, был оправдан в первую очередь потому, что в его защиту выступили собравшиеся на суд эллины, рыдавшие и обращавшиеся с мольбами к проконсулу (V. S. II. 10, p. 588). Когда епископ Поликарп, приведенный на суд другого проконсула, хотел выступить перед ним и убедить его в своей невиновности и правоте своей веры, тот ответил (имея в виду собравшуюся вокруг трибунала толпу) «убеди народ» (Euseb. H. E. IV. 22). Характерно, что в так называемом указе Константина об аккламациях, требующем от наместников проводить судебные разбирательства не в закрытых помещениях (in secretariis), а с трибунала, всем присутствующим предоставляли право с помощью общественных аккламаций (publicis adclamationibus) (доводившихся впоследствии до сведения императора) восхвалять справедливых судей и обвинять несправедливых (CTh. I. 16. 6; CJ. 1. 40. 3). Признание в этом указе прав городского плебса на открытое выражение своего мнения (а фактически — прав оказывать давление на наместников-судей) было прямым продолжением античной традиции30.
Деятельность наместника не была совершенно бесконтрольной даже и тогда, когда он вершил суд «в закрытом помещении». Иногда доступ в зал суда был открыт всем желающим31. Но и в ином случае в судебном заседании все равно принимали участие граждане того города, где оно проходило. Ведь законную силу имели судебные решения, принятые наместником в присутствии его советников, в число которых входили не только подчиненные и «спутники» наместника, составлявшие его свиту, но с.29 также, как правило, самые богатые и влиятельные представители местных городских элит. (CJ. 7. 45. 6). Перечисляя достоинства идеального наместника, Филон упоминает, что тот разбирал важные дела с помощью людей, обладающих властью32. Прокуратор Иудеи Фест проводил в Кесарии предварительное судебное разбирательство по делу апостола Павла вместе со своими военными трибунами и «самыми выдающимися мужами полиса»33. По словам Модестина, наместник, собираясь разбирать дела заключенных в провинциальном городе, должен пригласить в свой совет как всех мужей сенаторского ранга (clarissimos viros), так и всех адвокатов (patronos causarum), если они живут в этом городе (D. 48. 1. 12 pr.)34. Видимо, адвокаты привлекаются не только как эксперты, хорошо ориентирующиеся в местных правовых обычаях и судебной практике, но и как «самые выдающиеся мужи» в городе после сенаторов35.
Формально наместник, так же как и любой другой судья, не был обязан следовать мнению своих советников, но в силу обычая он должен был с ним считаться и стараться выносить свое решение на основе мнения совета (e consilii sententia)36. Правитель, не считавшийся со своими советниками, рассматривался как тиран (Ioann. Lyd. De mag. I. 3. 6)37. Наместник не мог игнорировать мнение своих местных советников также и потому, что только сотрудничество с «самыми выдающимися мужами» городов позволяло ему нормально выполнять свои обязанности по управлению провинцией38 и быть спокойным за свою дальнейшую карьеру39. О значении местных советников позволяют судить слова Диона Хризостома, заявившего после превращения его родной Прусы в центр судебного округа, т. е. в город, где вершит суд наместник, что его сограждане теперь сами себя судят, а не судятся перед другими40.
с.30 Разумеется, советники из местной городской знати использовали свое влияние прежде всего в собственных интересах, и именно поэтому разбор сколько-нибудь важных дел за закрытыми дверьми мог вызывать негативную реакцию основной массы граждан41.
Во время открытых судебных заседаний «pro tribunali» наместник нередко должен был подвергаться разнонаправленному давлению как со стороны своих высокопоставленных местных советников, так и окружающих трибунал остальных граждан. Он должен был проявлять при этом немалый дипломатический такт. Плиний хвалит наместника Бетики Тирона за то, что тот повышает цену своего правосудия в глазах провинциалов своей большой обходительностью, в которой самое главное — привлечь к себе каждого почтенного человека и, будучи любимым маленькими людьми, в то же время пользоваться уважением первых людей города. Большинство же наместников, опасаясь показаться слишком угодливыми по отношению к могущественным лицам, приобретают славу недоброжелательности и даже злобности (Ep. IX. 5). Характерно, что Плиний упрекает наместников-судей не в том, что они пытаются кому-то угодить, а в том, что они не могут угодить сразу всем.
Существенная особенность юрисдикции наместника заключалась в том, что она не была разграничена с юрисдикцией городских магистратов42. Ульпиан отмечает, что «поскольку проконсул обладает всеобъемлющей юрисдикцией (plenissima iurisdictio), он один осуществляет (в провинции) полномочия всех лиц, которые в Риме вершат суд в качестве магистратов или в экстраординарном порядке, и нет в провинции такого дела, которое не мог бы решить он сам» (D. 1. 16. 7. 2; 1. 16. 9 pr.). Применительно к провинциальному городу это означает, что наместник осуществлял — в числе прочих — также и полномочия местных магистратов и мог разбирать те же самые дела, что и они. И, судя по имеющимся свидетельствам, он действительно занимался делами подобного рода. К ним относились уже упоминавшиеся выше «легкие преступления» (D. 48. 2. 6), а также мелкие тяжбы43. Светоний рассказывает, что, когда Гальбу назначили проконсулом Африки для наведения там порядка, он добился этого, проявляя величайшую заботу о строгом и справедливом разборе даже незначительных дел (in parvulis rebus)44. Дублировать деятельность некоторых местных магистратов наместнику приходилось также и в делах, относящихся к его iurisdictio voluntaria45.
Итак, в провинциальном городе наместник, как правило, исполнял свои обязанности судьи там же, где и местные магистраты, с помощью примерно тех же самых людей, и разбирая в числе прочих те же самые дела. Принимая свои решения, он так же с.31 должен был считаться с мнением и «самых выдающихся мужей» города и рядовых граждан.
Деятельность наместника «в судах» имеет определенное сходство с его деятельностью «в собраниях», к которым, очевидно, относились заседания городского Совета и народного собрания. В отношении первых особый интерес представляет фрагмент трактата Ульпиана «Об апелляциях», посвященный порядку подачи жалоб теми, кто был назначен магистратом против своей воли. «По большей части наместники, — пишет Ульпиан, — имеют обыкновение отсылать декурионам названного (ими человека), с тем, чтобы те сделали бы Гая Сея магистратом, либо наделили бы его какой-нибудь иной должностью или обязанностью. Следует ли в таком случае подавать апелляцию тогда, когда Совет вынесет свое постановление, или же апелляция должна быть подана в связи с отсылкой, сделанной наместником? Скорее следует подать апелляцию, когда Совет вынесет свое постановление, ведь наместник, по-видимому, скорее дал совет о том, кого надо сделать (магистратом), чем сам (это) постановил, поэтому апелляцию надо подавать самому наместнику, а не на него. Но и, если наместник, как это обычно происходит (ut fieri adsolet), был в Совете, когда тот назначал кого-либо (на должность), обращаться с апелляцией нужно будет к самому (наместнику), как если бы апелляция подавалась (только) на решение Совета, а не его самого» (D. 49. 4. 1. 3—
Процедуру, о которой сообщает Ульпиан, можно трактовать по-разному. По мнению У. Сестона, здесь имеются в виду два варианта одного и того же заседания городского Совета: в первом случае декурионы руководствуются письменным распоряжением наместника, а во втором — тот лично присутствует в курии и отдает распоряжения46. А Ф. Жак считает, что речь идет о двух разных этапах выборов и соответственно заседаниях Совета: на первом происходит утверждение списка кандидатов (nominatio), a на втором — собственно выборы магистратов (creatio). Причем наместник, присутствующий на втором заседании, не имеет отношения к процедуре nominatio47.
Если принять эту трактовку, остается неясным, почему наместники имели обыкновение лично участвовать только в процедуре creatio, и почему вследствие их присутствия решение Совета оказывалось фактически решением самого наместника48. Как отмечает сам Ф. Жак, ни у одного из авторов, кроме Ульпиана, нет указаний на четкое разделение процедур nominatio и creatio, а сами эти термины нередко используются юристами как синонимы49.
Скорее всего отсутствие четкости в терминологии и при описании процедуры выборов связано не с беззаботностью или беспомощностью юристов классического периода, а с отсутствием унификации процедуры самих выборов в городах ранней Империи с их разнообразными местными законами, обычаями и порядками. Этим, видимо, объясняется и отсутствие свидетельств о широком распространении в эпоху Принципата процедуры выборов, включающей в себя два отдельных заседания Совета, разделенных определенным промежутком времени50.
На мой взгляд, нет никаких оснований видеть в Ульпиане исключение из общего правила. Рисуя картину выборов в провинциальном городе, он, так же как и другие юристы, не выписывает ее во всех деталях, а дает в самом общем, «смазанном» виде.
По всей вероятности, в нашем фрагменте говорится о двух вариантах одного
го же заседания, содержанием которого могло быть и утверждение кандидатов и назначение магистратов, и то и другое одновременно.
с.32 Но зачем вечно перегруженному делами наместнику51 нужно было постоянно посещать заседания городского Совета? По мнению У. Сестона, это связано с практикой эпохи Северов, заключающейся в постоянном вмешательстве наместников в работу городского самоуправления, в лишении городских властей какого-либо самостоятельного значения, что вело к фактической ликвидации городской автономии52. С такой трактовкой убедительно полемизирует Ф. Жак, отметивший во-первых, что, как следует из самого словоупотребления Ульпиана, речь идет не о нововведениях северовского времени, а об обычной давно устоявшейся практике53, а во вторых, что в провинциях, включающих в себя, как правило, множество городов, наместники физически были не в состоянии подменять собою городские власти и, не имея собственного аппарата управления в городах, они вынуждены были, выдвигая своих кандидатов, пользоваться советами самих декурионов54. Таким образом, в данном случае речь идет не о столкновении, а о сотрудничестве центральной и местной власти, о подкрепление мнения декурионов авторитетом наместника.
Как полагает Ф. Жак, наместник посещал те заседания курии, которые обещали быть особенно бурными, чтобы выступать там в качестве арбитра, разрешавшего споры и смягчавшего конфликты55. Непонятно, однако, как, например, проконсул Азии и его легаты, регулярно посещавшие только 14 из без малого 300 городов своей провинции, могли поддерживать в ней мир и согласие подобными методами. По всей видимости, в данных условиях личное участие наместника и его легатов на заседании городских Советов должно было иметь в первую очередь церемониальный демонстративный характер. Обращаясь в Совете к декурионам с предложением утвердить своего кандидата, наместник действовал наподобие городского магистрата56 и, так же как и в церемонии adventus, выступал в его роли57. И если в первом варианте заседания принятое решение могло рассматриваться как волеизъявление двух разных инстанций: наместника и курии, то во втором — только одной: городского Совета в составе председателя-магистрата и декурионов. Именно поэтому личное присутствие наместника в курии создавало особую ситуацию, и Ульпиану пришлось специально отметить, что и в этом случае апелляцию нужно адресовать президу, «как если бы она подавалась (только) на решение Совета, а не его самого (quasi ab ordine non ab ipso fiat apellatio)».
Вероятно участие наместника в заседаниях народного собрания также имело демонстративный характер. В Дигестах есть только одно (причем небесспорное) свидетельство подобного участия. В трактате «Мнения», приписываемом (но не принадлежащем) Ульпиану, говорится: «Если установлено, что дуумвир не был избран законным путем, но только потребован криками простонародья (vocibus popularius postulatum), а проконсул тогда согласился с ними, чего он не должен был делать, апелляция в столь ясном деле является излишней» (D. 49. 1. 12). По мнению Ф. Жака речь идет о каком-то конкретном случае58 народной манифестации, связанной скорей с.33 всего не с выборами в народном собрании, а с представлением народу утвержденных курией кандидатов или же со зрелищами, на которых присутствовал наместник59.
Однако, если учесть, что именно требовал народ, то более подходящим обрамлением этих требований выглядят скорее выборы, чем зрелища. По-видимому, этот инцидент произошел на народной сходке во время представления утвержденных Советом кандидатов или на заседании народного собрания60.
Неюридические свидетельства участия наместника в заседаниях народного собрании не особенно многочисленны, но весьма выразительны. По сообщению Тацита, сразу же после провозглашения Веспасиана императором наместник Сирии Муциан сначала привел к присяге свои легионы, а затем в театре на заседании народного собрания Антиохии выступил с речью, «встреченной со льстивой восторженностью» (Hist. II. 80). Очевидно, его целью была демонстрация всеобщей поддержки нового императора. Вступление Гальбы в борьбу за императорскую власть также было связано с народной манифестацией. Громадная толпа, собравшаяся на форуме Нового Карфагена, провозгласила своего наместника императором, как только он появился на трибунале. После этого он выступил перед народом с речью (Plut. Galb. 5; Suet. Galb. 10. 1). Чтобы погубить проконсула Африки 69 г. н. э. Кальпурния Пизона Галериана, его противники подговорили карфагенян провозгласить своего наместника императором. «Доверчивая чернь… хлынула на форум, принялась шуметь, аплодировать и требовать, чтобы Пизон показался толпе» (Tac. Hist. IV. 49. 3. Пер.
Интересные сведения о наместниках в народном собрании имеются в речах Диона Хризостома — единственном дошедшем до нас от эпохи Империи образце ораторского искусства, связанного с повседневной политической жизнью61. Свидетельства Диона относятся к началу правления Траяна и посвящены событиям в его родной Прусе. Выступая в народном собрании, Дион напоминает слушателям о том, как проконсул, узнавший о выдвинутом оратором плане постройки портика в Прусе, по собственной инициативе созвал экклесию и зачитал там предложение в пользу этого проекта. Следом за ним сам Дион произнес речь в поддержку строительства. В итоге предложение было принято единогласно, вызвав всеобщий энтузиазм (Or. 45. 15—
Другая речь Диона, связанная с интересующим нас вопросом, также адресована народному собранию, созванному с разрешения проконсула впервые после перерыва, вызванного какими-то недавними неурядицами (Or. 48. 1). Дион собирается пригласить на заседание проконсула, чтобы экклесия могла выразить ему свою благодарность (Or. 48. 15), но прежде, чем это сделать, напоминает собравшимся, как им следует себя вести в присутствии наместника. Он внушает согражданам, что поскольку ни один здравомыслящий проконсул не созывает без крайней необходимости народ, с.34 пребывающий в состоянии беспорядка, то не надо обманывать ожиданий наместника и отягощать его своими раздорами. Вместо этого необходимо, преисполнившись чувством дружбы и всеобщего согласия, выразить проконсулу свою признательность, приветствовать его аплодисментами и добрыми пожеланиями, воздать ему почести (Or. 48. 1—
Таким образом, народные собрания и сходки, на которых выступает или должен выступать наместник, имеют одну общую особенность: они проходят в атмосфере всеобщего энтузиазма, сопровождаются аплодисментами и аккламациями, а все решения принимаются собравшимися гражданами единогласно.
Вряд ли эти особенности представляли собой случайные совпадения. Можно предположить, что заседания народного собрания, на которых присутствовал наместник, имели главным образом церемониальный характер. Их участники, демонстрируя (так же как и в церемонии adventus) свое единодушие и добровольное подчинение правителю, свое сплочение с ним, способствовали тем самым легитимации его власти, ее оформлению в соответствии с понятиями и представлениями граждан античного города63. Именно поэтому наместник ведет себя на заседании народного собрания (или на народной сходке) подобно городскому магистрату.
Вероятно, так же как и публичные заседания суда, народное собрание с участием наместника могло использоваться для давления на него. Во время демонстрации всеобщего единства и согласия проконсулу, о котором упоминалось выше, очень нелегко было игнорировать «крики простонародья» и не согласиться с незаконным выдвижением нового дуумвира.
Поведение наместников «в собраниях и судах» можно сопоставить с поведением не только городских магистратов, но и императоров эпохи Принципата. Характеризуя Адриана как образцового императора, Дион Кассий указывает: «Все самые важные и неотложные вопросы он решал с помощью сената, а суд он вершил с помощью первейших людей… с трибунала, чтобы сделать общедоступным все происходящее (ὣστε δημοσιεύεσθαι τὰ γιγνόμενα)» (LXIX. 7. I)64.
Современные исследователи вслед за Дионом Кассием отмечают, что выступления принцепса в сенате и в народном собрании (а чаще на народной сходке), суд с трибунала вместе с ведущими сенаторами и самоличное разбирательство в числе прочих массы повседневных рутинных дел характеризуют поведение «хорошего» императора в первые два столетия принципата65. Причем, когда император оказывался в провинциальном городе, он посещал заседания городского Совета, вершил суд с трибунала помощью «самых выдающихся граждан» этого города и самолично разбирал те дела и решал те же вопросы, которыми занимался наместник провинции66. Видимо, подобное поведение императоров и наместников имело в немалой степени демонстративный церемониальный характер и было связано с традиционной античной системой ценностей и с ожиданиями подвластных. Упрекая проконсулов Африки в отказе от открытого и гласного судопроизводства и нарушении принятых правил, когда дело касается христиан, Тертуллиан напоминает им: «Та держава, которой служите, — это владычество гражданское, а не тираническое (Hoc imperium, cuis ministri estis, civilis non tyrannica dominatio est)» (Apol. 2. 14). Уподобление поведения наместников (и императоров) поведению магистратов было наглядным выражением этого «гражданского владычества».
с.35 Участие в различного рода «гражданских церемониях», решение мелких дел и дублирование в ряде случаев деятельности городских магистратов должно было значительно ограничивать и так не особенно большие возможности реализации римскими правителями их обширных властных полномочий, что способствовало в свою очередь длительному сохранению власти и влияния местных городских элит и институтов. Все это свидетельствует о важной роли античной гражданской общины, ее традиций и ценостей в эпоху ранней Империи.
ПРИМЕЧАНИЯ
