С. Л. Утченко

ДРЕВНИЙ РИМ
События. Люди. Идеи.

Текст приводится по изданию: Утченко С. Л. Древний Рим. События. Люди. Идеи. Москва. Изд-во «Наука», 1969.

с.5

РИМ НАКАНУНЕ ИМПЕРИИ

Ста­нов­ле­ние Рим­ской импе­рии — одна из «веч­ных про­блем» для исто­ри­ка. Дей­ст­ви­тель­но, пре­вра­ще­ние малень­кой общи­ны на Тиб­ре в круп­ней­шую сре­ди­зем­но­мор­скую (а по совре­мен­ным той эпо­хе поня­ти­ям — в миро­вую) дер­жа­ву, пере­ход от нату­раль­но­го хозяй­ства и пат­ри­ар­халь­но­го быта к рас­цве­ту товар­но-денеж­ных отно­ше­ний, т. е. отно­ше­ний, кото­рые сле­ду­ет опре­де­лить как «рабо­вла­дель­че­скую систе­му, направ­лен­ную на про­из­вод­ство при­ба­воч­ной сто­и­мо­сти»1, кри­зис и раз­ло­же­ние типи­че­ских форм полис­ной демо­кра­тии и сме­на их тота­ли­тар­ным, ниве­ли­ру­ю­щим режи­мом огром­ной импе­рии — вот те явле­ния и про­цес­сы, кото­рые издав­на при­вле­ка­ли и, оче­вид­но, дол­го еще будут при­вле­кать вни­ма­ние каж­до­го, кто отно­сит­ся к исто­рии не как бес­страст­ный реги­ст­ра­тор или отре­шен­ный от жиз­ни анти­квар, но ищет в ней отве­та на животре­пе­щу­щие вопро­сы совре­мен­но­сти или, гово­ря ины­ми сло­ва­ми, инте­ре­су­ет­ся про­шлым, живет насто­я­щим и не совсем рав­но­ду­шен к буду­ще­му.

с.6 В исто­рии, как извест­но, мно­гое повто­ря­ет­ся. Но повто­ря­ет­ся все­гда по-раз­но­му. Пото­му исто­рия, к сожа­ле­нию, дале­ко не все­гда учит нас пред­от­вра­щать неже­ла­тель­ные явле­ния, жесто­кие и дра­ма­ти­че­ские собы­тия, а тем более — ошиб­ки, но зато она спо­соб­на дать нам суро­вое удо­вле­тво­ре­ние: все такие собы­тия и все ошиб­ки в совер­шен­но раз­лич­ных исто­ри­че­ских усло­ви­ях, в совер­шен­но иной соци­аль­ной среде, при иной рас­ста­нов­ке клас­со­вых сил — уже не раз совер­ша­лись и не раз иску­па­лись горь­ким опы­том чело­ве­че­ства.

Избран­ная нами эпо­ха рим­ской исто­рии вхо­дит неотъ­ем­ле­мой состав­ной частью в этот горь­кий опыт, ибо она, быть может, как ника­кая дру­гая, бога­та таки­ми исто­ри­че­ски­ми собы­ти­я­ми, лич­но­стя­ми, иде­я­ми, кото­рые оста­ви­ли доста­точ­но замет­ный (и чаще все­го — тра­ги­че­ский) след в жиз­ни не одно­го поко­ле­ния и кото­рые спо­соб­ны — я в этом уве­рен — глу­бо­ко затро­нуть рас­судок и чув­ства, ум и серд­це любо­го мыс­ля­ще­го чело­ве­ка даже наше­го вре­ме­ни.

Но преж­де чем перей­ти к опи­са­нию этих собы­тий, лич­но­стей, идей, попы­та­ем­ся отве­тить на вопрос, какие при­чи­ны обу­сло­ви­ли воз­ник­но­ве­ние тако­го исто­ри­че­ско­го фено­ме­на, как Рим­ская импе­рия. Ответ надо искать, види­мо, в самой рим­ской исто­рии, во вся­ком слу­чае в исто­рии той эпо­хи, кото­рую мож­но опре­де­лить как канун ста­нов­ле­ния im­pe­rium Ro­ma­num.

Рим после заво­е­ва­ния Ита­лии пре­вра­тил­ся по суще­ству в круп­ней­шее государ­ство Запад­но­го Сре­ди­зем­но­мо­рья. Поэто­му вполне зако­но­мер­но, что новы­ми, оче­ред­ны­ми объ­ек­та­ми рим­ской экс­пан­сии, кото­рая до сих пор огра­ни­чи­ва­лась пре­де­ла­ми Апен­нин­ско­го полу­ост­ро­ва, ста­но­вят­ся теперь замор­ские терри­то­рии, и в первую оче­редь Сици­лия, про кото­рую один из древ­них авто­ров гово­рил, что эта бога­тая добы­ча, этот пло­до­род­ный ост­ров как бы неча­ян­но ото­рван от мате­ри­ка2. Одна­ко попыт­ка про­ник­нуть в Сици­лию при­ве­ла сна­ча­ла к столк­но­ве­нию, а затем к дли­тель­ной и упор­ной борь­бе с наи­бо­лее могу­ще­ст­вен­ным государ­ст­вом запад­ной части Сре­ди­зем­но­го моря — Кар­фа­ге­ном.

Три вой­ны, кото­рые рим­ляне вели с Кар­фа­ге­ном (так назы­вае­мые Пуни­че­ские вой­ны), про­дол­жа­лись с.7 (с неко­то­ры­ми интер­ва­ла­ми) око­ло 120 лет и закон­чи­лись, как извест­но, пол­ной победой Рима. В ходе этих войн рим­ляне под­чи­ни­ли себе не толь­ко терри­то­рию Кар­фа­ге­на3, но заво­е­ва­ли Испа­нию и такие ост­ро­ва Сре­ди­зем­но­го моря, как Сици­лия, Кор­си­ка, Сар­ди­ния. В пере­ры­ве меж­ду вто­рой и третьей Пуни­че­ски­ми вой­на­ми рим­ляне под­чи­ни­ли сво­ей вла­сти государ­ства Бал­кан­ско­го полу­ост­ро­ва — Македо­нию и Гре­цию — и нача­ли еще глуб­же про­ни­кать на элли­ни­сти­че­ский Восток — в Малую Азию. К кон­цу II в. до н. э., в резуль­та­те доволь­но бес­слав­ной (осо­бен­но в пер­вой ее поло­вине) вой­ны с царем Нуми­дии Югур­той, эта афри­кан­ская стра­на тоже была заво­е­ва­на и пре­вра­ще­на в рим­скую про­вин­цию.

Что каса­ет­ся собы­тий внут­рен­ней исто­рии Рима, то сле­ду­ет ска­зать, что вско­ре после окон­ча­ния Пуни­че­ских войн рим­ское обще­ство всту­па­ет в дли­тель­ный пери­од рево­лю­ци­он­ных бурь и потря­се­ний. Начи­ная с напря­жен­ной борь­бы, раз­вер­нув­шей­ся вокруг аграр­но­го зако­но­да­тель­ства Грак­хов, борь­бы, кото­рая при­ве­ла к пер­вым вспыш­кам граж­дан­ской вой­ны на ули­цах Рима, и кон­чая гран­ди­оз­ным вос­ста­ни­ем ита­лий­ско­го кре­стьян­ства, извест­ным в исто­рии под име­нем Союз­ни­че­ской вой­ны, мы можем весь этот пери­од оха­рак­те­ри­зо­вать как нача­ло эпо­хи граж­дан­ских войн и канун кру­ше­ния ста­ро­рим­ской сенат­ской рес­пуб­ли­ки, или — что по суще­ству одно и то же — канун ста­нов­ле­ния импе­рии.

Какие же изме­не­ния про­изо­шли в рим­ском обще­стве за это вре­мя? Какие чер­ты наи­бо­лее ярко опре­де­ля­ют его эко­но­ми­ку, его соци­аль­ные отно­ше­ния, его поли­ти­че­скую струк­ту­ру?

Суще­ст­вен­но новой чер­той эко­но­ми­че­ско­го раз­ви­тия Рим­ско­го государ­ства было обра­зо­ва­ние денеж­но-ростов­щи­че­ско­го капи­та­ла. Пре­вра­ще­ние Рима в круп­ней­шую сре­ди­зем­но­мор­скую дер­жа­ву содей­ст­во­ва­ло широ­ко­му раз­ви­тию внеш­ней тор­гов­ли. Если нуж­ды рим­ско­го насе­ле­ния в пред­ме­тах ремес­лен­но­го про­из­вод­ства удо­вле­тво­ря­лись в основ­ном внут­ри стра­ны, то сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные про­дук­ты вво­зи­лись из запад­ных про­вин­ций, а пред­ме­ты рос­ко­ши — из стран элли­ни­сти­че­ско­го Восто­ка. Рим­ляне уста­нав­ли­ва­ют тес­ные тор­го­вые свя­зи не с.8 толь­ко с под­власт­ны­ми им стра­на­ми, но и с рядом круп­ных элли­ни­сти­че­ских государств, пока сохра­ня­ю­щих свою неза­ви­си­мость (напри­мер, с Егип­том). Когда-то, еще в III в. до н. э., выдаю­щу­ю­ся роль в миро­вой тор­гов­ле играл Родос, затем — Коринф; после раз­ру­ше­ния Корин­фа в каче­стве круп­ней­ше­го тор­го­во­го цен­тра начи­на­ет выдви­гать­ся Делос, кото­рый посте­пен­но стя­ги­ва­ет к себе не толь­ко всю коринф­скую, но — и родос­скую тор­гов­лю. На Дело­се, где встре­ча­лись друг с дру­гом и совер­ша­ли тор­го­вые сдел­ки куп­цы самых раз­лич­ных стран, воз­ни­ка­ют тор­го­во-рели­ги­оз­ные (они нахо­ди­лись под покро­ви­тель­ст­вом того или ино­го боже­ства) ассо­ци­а­ции ита­лий­ских куп­цов (глав­ным обра­зом кам­пан­цев или южно­и­та­лий­ских гре­ков).

Рим­ские заво­е­ва­ния обес­пе­чи­ва­ли непре­рыв­ный при­ток цен­но­стей и денеж­но­го капи­та­ла в Рим. Кон­три­бу­ции, воен­ная добы­ча, гра­би­тель­ская экс­плуа­та­ция заво­е­ван­ных стран и обла­стей, пре­вра­щен­ных в рим­ские про­вин­ции, — все это дава­ло огром­ные дохо­ды как самой рим­ской казне, так и отдель­ным лицам — офи­це­рам и сол­да­там, куп­цам и ростов­щи­кам.

После пер­вой Пуни­че­ской вой­ны рим­ская каз­на полу­чи­ла 3200 талан­тов4 кон­три­бу­ции. Кон­три­бу­ция, нало­жен­ная на кар­фа­ге­нян после вто­рой Пуни­че­ской вой­ны, рав­ня­лась уже 10 тыс. талан­тов, а на Антио­ха III (после окон­ча­ния Сирий­ской вой­ны) — 15 тыс. талан­тов. Воен­ная добы­ча победо­нос­ных рим­ских пол­ко­вод­цев была колос­саль­ной. Плу­тарх опи­сы­ва­ет5 три­ум­фаль­ный въезд в Рим победи­те­ля при Пидне Эми­лия Пав­ла. Три­умф длил­ся три дня, в тече­ние кото­рых непре­рыв­но про­но­си­ли и вез­ли на колес­ни­цах дра­го­цен­ное воору­же­ние, про­из­веде­ния искус­ства, огром­ные сосуды, напол­нен­ные золо­том и сереб­ря­ной моне­той. В 189 г. после бит­вы при Маг­не­зии (победа над тем же Антиохом III!) рим­ляне захва­ти­ли в каче­стве воен­ной добы­чи 1230 сло­но­вых клы­ков, 234 золотых вен­ка, 137 тыс. фун­тов6 сереб­ра, 224 тыс. сереб­ря­ных гре­че­ских монет, 140 тыс. золотых македон­ских монет, боль­шое коли­че­ство изде­лий из золота и сереб­ра.

с.9 Вплоть до II в. до н. э. Рим испы­ты­вал опре­де­лен­ный недо­ста­ток в сереб­ря­ной моне­те, но после этих войн, в осо­бен­но­сти после осво­е­ния испан­ских сереб­ря­ных руд­ни­ков, Рим­ское государ­ство полу­чи­ло пол­ную воз­мож­ность обес­пе­чить сереб­ря­ную осно­ву сво­ей денеж­ной систе­мы.

В Риме воз­ни­ка­ют круп­ные объ­еди­не­ния, ком­па­нии откуп­щи­ков (so­cie­tas pub­li­ca­no­rum), кото­рые берут на откуп раз­лич­ные виды обще­ст­вен­ных работ в самой Ита­лии, а так­же — и в первую оче­редь — сбор нало­гов в рим­ских про­вин­ци­ях. Пуб­ли­ка­ны не пре­не­бре­га­ли и кредит­но-ростов­щи­че­ски­ми опе­ра­ци­я­ми, при­чем опять-таки преж­де все­го в про­вин­ци­ях, где еще оста­ва­лись в силе зако­ны и обы­чаи, допус­кав­шие про­да­жу в раб­ство за дол­ги и где ссуд­ный про­цент был почти ничем не огра­ни­чен (он дохо­дил до 48—50 %). Наряду с ком­па­ни­я­ми пуб­ли­ка­нов в Риме суще­ст­во­ва­ли и были доволь­но широ­ко рас­про­стра­не­ны меняль­ные кон­то­ры. Они тоже зани­ма­лись не толь­ко раз­ме­ном денег, но и ссуда­ми под про­цен­ты, а так­же хра­не­ни­ем денег и пере­во­дом денеж­ных сумм одно­го вклад­чи­ка на счет дру­го­го. Вла­дель­цы этих кон­тор назы­ва­лись арген­та­ри­я­ми, а так как этот род дея­тель­но­сти в Риме не счи­тал­ся почет­ным, то арген­та­ри­я­ми были, как пра­ви­ло, воль­ноот­пу­щен­ни­ки или ино­стран­цы (доволь­но часто — гре­ки).

Древ­няя Ита­лия все­гда была аграр­ной стра­ной. Поэто­му изме­не­ния в обла­сти эко­но­ми­ки отра­жа­лись в первую оче­редь на сель­ском хозяй­стве. В инте­ре­су­ю­щее нас вре­мя здесь шли слож­ные и даже мучи­тель­ные про­цес­сы: кон­цен­тра­ция земель и нераз­рыв­но свя­зан­ный с этим про­цесс пау­пе­ри­за­ции кре­стьян­ства.

До II в. до н. э. в сель­ской Ита­лии пре­об­ла­да­ли мел­кие и сред­ние кре­стьян­ские хозяй­ства, отли­чав­ши­е­ся нату­раль­ным харак­те­ром. Они обслу­жи­ва­лись, как пра­ви­ло, трудом само­го земле­вла­дель­ца и чле­нов его семьи (с эпи­зо­ди­че­ским исполь­зо­ва­ни­ем труда наем­ных сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных рабо­чих). По мере раз­ви­тия тор­го­во-денеж­ных отно­ше­ний и роста рабо­вла­де­ния эти хозяй­ства начи­на­ют вытес­нять­ся хозяй­ства­ми совсем ино­го типа — осно­ван­ны­ми на экс­плуа­та­ции раб­ско­го труда и про­из­во­дя­щи­ми сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ную про­дук­цию уже не толь­ко для удо­вле­тво­ре­ния соб­ст­вен­ных нужд, но и для про­да­жи, т. е. на рынок.

с.10 Аппи­ан в исто­ри­че­ском труде, посвя­щен­ном опи­са­нию граж­дан­ских войн, так изо­бра­жа­ет эти про­цес­сы: «Бога­чи, заняв бо́льшую часть этой непо­де­лен­ной зем­ли7 и вслед­ст­вие дав­но­сти захва­та наде­ясь, что у них ее не отбе­рут, ста­ли при­со­еди­нять к сво­им вла­де­ни­ям сосед­ние участ­ки бед­ных, частью ску­пая их за день­ги, частью отни­мая силой, так что в кон­це кон­цов в их руках вме­сто неболь­ших поме­стий ока­за­лись огром­ные лати­фун­дии. Для обра­бот­ки полей и охра­ны стад они ста­ли поку­пать рабов»8.

Огром­ные лати­фун­дии, насчи­ты­ваю­щие сот­ни и тыся­чи юге­ров9 зем­ли, воз­ни­ка­ли глав­ным обра­зом на юге Ита­лии, в Сици­лии и даже в Афри­ке. Для Ита­лии в целом харак­тер­но поме­стье несколь­ко более скром­ных раз­ме­ров, рас­счи­тан­ное, одна­ко, на раз­ви­тие в нем товар­но­го про­из­вод­ства и на экс­плуа­та­цию раб­ско­го труда. Такое поме­стье, такую образ­цо­вую вил­лу опи­сы­ва­ет в. спе­ци­аль­ном труде De ag­ri cul­tu­ra извест­ный рим­ский государ­ст­вен­ный дея­тель Катон Стар­ший.

Образ­цо­вая вил­ла Като­на пред­став­ля­ет собой ком­плекс­ное хозяй­ство: мас­лич­ная роща в 240 юге­ров, вино­град­ник в 100 юге­ров, а так­же зер­но­вое хозяй­ство и паст­би­ще для скота. На уход за вино­град­ни­ком в 100 юге­ров, тре­бу­ет­ся, как ука­зы­ва­ет Катон, не менее 14 рабов, на олив­ко­вый сад в 240 юге­ров — 11 рабов. Катон дает весь­ма деталь­ные сове­ты отно­си­тель­но того, как сле­ду­ет наи­бо­лее рацио­наль­но экс­плу­а­ти­ро­вать рабов, зани­мая их делом и в дожд­ли­вые дни, когда работы в поле не ведут­ся, и даже в дни рели­ги­оз­ных празд­ни­ков. Во гла­ве управ­ле­ния поме­стьем сто­ит вилик, назна­чае­мый из наи­бо­лее пре­дан­ных и све­ду­щих в сель­ском хозяй­стве рабов; жена вили­ка выпол­ня­ет обя­зан­но­сти ключ­ни­цы и кухар­ки.

Като­на весь­ма инте­ре­су­ет вопрос о рен­та­бель­но­сти сель­ско­го хозяй­ства и его отдель­ных отрас­лей. «Если меня спро­сят, — пишет он, — какие име­ния сле­ду­ет поста­вить на пер­вое место, я отве­чу так: на пер­вое место с.11 сле­ду­ет поста­вить вино­град­ник, даю­щий вино хоро­ше­го каче­ства и в изоби­лии, на вто­рое место — оро­шае­мый ого­род, на третье — иво­вую посад­ку (для пле­те­ния кор­зин), на чет­вер­тое — олив­ко­вую рощу, на пятое — луг, на шестое — хлеб­ное поле, на седь­мое — лес»10. Из этой шка­лы ста­но­вит­ся ясным, что зер­но­вые куль­ту­ры, кото­рые пре­об­ла­да­ли в хозяй­ствах ста­ро­го типа, теперь отсту­па­ют дале­ко назад по срав­не­нию с более рен­та­бель­ны­ми отрас­ля­ми сель­ско­го хозяй­ства — садо­во-ого­род­ны­ми куль­ту­ра­ми и даже ското­вод­ст­вом.

Таким обра­зом, про­бле­ма товар­но­сти хозяй­ства уже в III—II вв. до н. э. выдви­га­ет­ся на пер­вый план. Не слу­чай­но, гово­ря о покуп­ке име­ния, Катон сове­ту­ет обра­щать вни­ма­ние не толь­ко на пло­до­ро­дие поч­вы, но и на то, чтобы «побли­зо­сти был зна­чи­тель­ный город, море, судо­ход­ная река или хоро­шая доро­га»11, имея в виду пере­воз и про­да­жу про­дук­тов. «Хозя­ин дол­жен стре­мить­ся, — гово­рит Катон, — поболь­ше про­да­вать и помень­ше поку­пать»12.

Как уже было ска­за­но выше, про­цесс раз­ви­тия вилл и лати­фун­дий имел сво­ей обо­рот­ной сто­ро­ной обез­зе­ме­ли­ва­ние кре­стьян­ства. Из опи­са­ния Аппи­а­на вид­но, что мел­кие и сред­ние кре­стьян­ские хозяй­ства гиб­ли не столь­ко вслед­ст­вие эко­но­ми­че­ской кон­ку­рен­ции круп­ных поме­стий, сколь­ко в резуль­та­те пря­мых захва­тов земель вла­дель­ца­ми этих поме­стий. Из-за окку­па­ции и разде­лов ager pub­li­cus кре­стьяне лиша­лись даже общин­ных уго­дий. Но, бес­спор­но, пере­вод все­го про­из­вод­ства на товар­ную осно­ву лег­че и про­ще было осу­ще­ст­вить в рабо­вла­дель­че­ской вил­ле, чем в скром­ном кре­стьян­ском хозяй­стве пат­ри­ар­халь­но­го типа. Кро­ме того, кре­стьян­ские хозяй­ства Ита­лии весь­ма постра­да­ли за вре­мя почти непре­рыв­ных войн, вед­ших­ся в III—II вв. до н. э. на терри­то­рии само­го Апен­нин­ско­го полу­ост­ро­ва. Так, за вре­мя наше­ст­вия Ган­ни­ба­ла, по дан­ным неко­то­рых источ­ни­ков, погиб­ло око­ло 50 % всех кре­стьян­ских уса­деб в Сред­ней и Южной Ита­лии. Дале­кие похо­ды в Испа­нию, Афри­ку, Малую Азию, отры­вая кре­стьян на дол­гое вре­мя от их хозяйств, тоже содей­ст­во­ва­ли упад­ку мел­ко­го и с.12 сред­не­го земле­вла­де­ния в Ита­лии. Тако­вы были основ­ные при­чи­ны обез­зе­ме­ли­ва­ния и пау­пе­ри­за­ции кре­стьян­ства. Вопрос о его поло­же­нии, его судь­бах неми­ну­е­мо под­во­дит нас к про­бле­ме соци­аль­ных отно­ше­ний в рим­ском обще­стве, к про­бле­ме клас­со­вой струк­ту­ры.

Рим­ское обще­ство ко II в. до н. э. пред­став­ля­ло собой пест­рую кар­ти­ну враж­дую­щих клас­сов и сосло­вий. Пожа­луй, наи­бо­лее суще­ст­вен­ной осо­бен­но­стью рим­ско­го обще­ства это­го вре­ме­ни сле­ду­ет счи­тать появ­ле­ние новой соци­аль­ной силы — мно­го­чис­лен­но­го сосло­вия рабов. Конеч­но, раб­ство суще­ст­во­ва­ло в Риме с дав­них пор, но осо­бен­но интен­сив­но рабо­вла­дель­че­ские отно­ше­ния раз­ви­ва­ют­ся, види­мо, на рубе­же III—II вв. до н. э.

Источ­ни­ки раб­ства мно­го­об­раз­ны: это — заво­е­ва­тель­ные вой­ны, рабо­тор­гов­ля, дол­го­вое раб­ство (в про­вин­ци­ях), есте­ствен­ный при­рост рабов. Само собой разу­ме­ет­ся, что в эпо­ху почти непре­рыв­ных войн в сре­ди­зем­но­мор­ском бас­сейне захват плен­ных и про­да­жа их в раб­ство были пер­во­сте­пен­ны­ми источ­ни­ка­ми попол­не­ния рабов.

До нас дошли лишь раз­роз­нен­ные, отры­воч­ные и, види­мо, дале­ко не точ­ные циф­ро­вые дан­ные, но и они дают доволь­но яркое пред­став­ле­ние о мно­готы­сяч­ных мас­сах рабов, хлы­нув­ших в эти годы в Рим.

Еще во вре­мя пер­вой Пуни­че­ской вой­ны взя­тие Агри­ген­та (262 г.) дало рим­ля­нам 25 тыс. плен­ных, кото­рые и были про­да­ны в раб­ство. Шесть лет спу­стя кон­сул Регул, одер­жав победу над кар­фа­ге­ня­на­ми при мысе Экно­ме, отпра­вил в Рим 20 тыс. рабов. В даль­ней­шем подоб­ные циф­ры неуклон­но рас­тут. Фабий Мак­сим при взя­тии Тарен­та в 209 г. про­дал в раб­ство 30 тыс. жите­лей. В 167 г. при раз­гро­ме горо­дов Эпи­ра кон­су­лом Эми­ли­ем Пав­лом было про­да­но в раб­ство 150 тыс. чело­век. Раз­ру­ше­ние Кар­фа­ге­на (146 г.) в ито­ге третьей Пуни­че­ской вой­ны озна­ме­но­ва­лось про­да­жей в раб­ство всех уцелев­ших жите­лей это­го огром­но­го горо­да.

Боль­шое раз­ви­тие полу­чи­ла рабо­тор­гов­ля. В каче­стве одно­го из наи­бо­лее круп­ных цен­тров опто­вой тор­гов­ли раба­ми сла­вил­ся ост­ров Делос, где, по сло­вам Стра­бо­на13, ино­гда про­да­ва­лось до 10 тыс. рабов в день. В самом Риме тоже суще­ст­во­вал раб­ский рынок (у с.13 хра­ма Касто­ра), подоб­ные же рын­ки име­лись и в дру­гих горо­дах Рим­ско­го государ­ства. Цены на рабов в раз­ное вре­мя были раз­ны­ми, в годы круп­ных заво­е­ва­ний они рез­ко пада­ли. «Дешев, как сард», — суще­ст­во­ва­ла пого­вор­ка в Риме после захва­та Сар­ди­нии. Одна­ко цены на обра­зо­ван­ных рабов или рабов, обла­даю­щих осо­бой ква­ли­фи­ка­ци­ей (пова­ра, тан­цов­щи­цы, акте­ры и т. п.), были очень высо­ки. За них рим­ские бога­чи пла­ти­ли тысяч­ные сум­мы. Неда­ром Плу­тарх, гово­ря о богат­стве Крас­са, счи­тал, что глав­ную и наи­бо­лее цен­ную его часть состав­ля­ли обра­зо­ван­ные и ква­ли­фи­ци­ро­ван­ные рабы.

Посте­пен­но сосло­вие рабов диф­фе­рен­ци­ру­ет­ся. Рас­про­стра­ня­ет­ся обы­чай выво­да рабов на пеку­лий (т. е. раз­ре­ше­ние вести само­сто­я­тель­ное хозяй­ство), воль­ноот­пу­щен­ни­че­ство; в наи­бо­лее при­ви­ле­ги­ро­ван­ном поло­же­нии ока­зы­ва­ет­ся так назы­вае­мая город­ская фами­лия (fa­mi­lia ur­ba­na), к кото­рой, как пра­ви­ло, отно­сят­ся ква­ли­фи­ци­ро­ван­ные рабы и лич­ная при­слу­га. Наи­бо­лее суро­вой экс­плуа­та­ции под­вер­га­ют­ся рабы, вхо­дя­щие в сель­скую фами­лию (fa­mi­lia rus­ti­ca). Еще тяже­лее было поло­же­ние рабов, работаю­щих в руд­ни­ках, каме­но­лом­нях или ока­зав­ших­ся в казар­мах для гла­ди­а­то­ров.

Рабы, как извест­но, не име­ли ни поли­ти­че­ских, ни граж­дан­ских прав. Раб не счи­тал­ся лич­но­стью, но лишь вещью, цели­ком при­над­ле­жав­шей сво­е­му хозя­и­ну, «оду­шев­лен­ным оруди­ем». Неда­ром рим­ский энцик­ло­пе­дист Терен­ций Варрон уста­но­вил такую — став­шую затем зна­ме­ни­той — клас­си­фи­ка­цию сель­ско­хо­зяй­ст­вен­но­го инвен­та­ря: орудия немые (соха, плуг, граб­ли и т. п.), орудия полу­не­мые (рабо­чий скот) и орудия гово­ря­щие (рабы).

Гос­под­ст­ву­ю­щий класс рим­ско­го обще­ства так­же, конеч­но, не был еди­ным. Он рас­па­дал­ся на два при­ви­ле­ги­ро­ван­ных сосло­вия (or­di­nes): сена­тор­ское и всад­ни­че­ское. К пер­во­му при­над­ле­жа­ли, как пра­ви­ло, пред­ста­ви­те­ли рим­ско­го ноби­ли­те­та, т. е. ста­рой земле­вла­дель­че­ской зна­ти, обра­зо­вав­шей­ся в свое вре­мя в резуль­та­те сли­я­ния пат­ри­ци­ан­ской и пле­бей­ской вер­хуш­ки. Эта ста­ро­рим­ская знать, дер­жав­ша­я­ся за свои тра­ди­ции и при­ви­ле­гии, была по суще­ству уже обре­чен­ным клас­сом, кото­ро­му пред­сто­я­ло усту­пить место и руко­во­дя­щее поло­же­ние в государ­стве более пер­спек­тив­ным соци­аль­ным груп­пи­ров­кам.

с.14 К таким груп­пи­ров­кам при­над­ле­жа­ло преж­де все­го всад­ни­че­ское сосло­вие, т. е. пред­ста­ви­те­ли тор­го­во-денеж­ной ари­сто­кра­тии (хотя мно­гие из них были одно­вре­мен­но и земле­вла­дель­ца­ми). Всад­ни­че­ство в эту эпо­ху уже стре­мит­ся к само­сто­я­тель­ной поли­ти­че­ской роли и в сво­ей борь­бе про­тив поли­ти­че­ско­го гос­под­ства ноби­ли­те­та неред­ко бло­ки­ру­ет­ся с низ­ши­ми сло­я­ми рим­ско­го насе­ле­ния (сель­ским, а затем и город­ским плеб­сом). Типич­ным пред­ста­ви­те­лем этой новой ари­сто­кра­тии был, напри­мер, Марк Лици­ний Красс, кото­рый путем раз­лич­ных спе­ку­ля­ций нажил мно­го­мил­ли­он­ное состо­я­ние. Бо́льшую часть сво­их богатств он при­об­рел, по сло­вам Плу­тар­ха, «из пла­ме­ни вой­ны и пожа­ров»14. Красс не брез­го­вал ничем: во вре­мя частых тогда в Риме пожа­ров он ску­пал за бес­це­нок у рас­те­рян­ных вла­дель­цев горя­щие дома и смеж­ные с ними построй­ки, и таким обра­зом зна­чи­тель­ная часть горо­да пре­вра­ти­лась через неко­то­рое вре­мя в его соб­ст­вен­ность.

Наряду со всад­ни­че­ским сосло­ви­ем опре­де­лен­ной соци­аль­ной силой ста­но­вит­ся в это вре­мя так назы­вае­мая муни­ци­паль­ная ари­сто­кра­тия, т. е. круп­ные земле­вла­дель­цы ита­лий­ских горо­дов. После Союз­ни­че­ской вой­ны и рас­про­стра­не­ния граж­дан­ских прав на все насе­ле­ние полу­ост­ро­ва и пре­вра­ще­ния Рима фак­ти­че­ски в глав­ный город, сто­ли­цу Ита­лии, муни­ци­паль­ная знать начи­на­ет при­ни­мать все более и более актив­ное уча­стие в соци­аль­ной и поли­ти­че­ской борь­бе.

Без пре­уве­ли­че­ния мож­но ска­зать, что рим­ское всад­ни­че­ство и муни­ци­паль­ная знать были в эти годы наи­бо­лее дея­тель­ны­ми эле­мен­та­ми гос­под­ст­ву­ю­ще­го клас­са, круп­ной поли­ти­че­ской силой.

Что каса­ет­ся низ­ших сло­ев насе­ле­ния Рим­ско­го государ­ства, то здесь преж­де все­го сле­ду­ет отме­тить зна­чи­тель­ный рост город­ско­го плеб­са. Этот факт был непо­сред­ст­вен­но свя­зан с обез­зе­ме­ли­ва­ни­ем и пау­пе­ри­за­ци­ей кре­стьян­ства. Разо­рен­ные кре­стьяне частич­но пре­вра­ща­лись в арен­да­то­ров или наем­ных сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных рабо­чих (батра­ков). Но так как к най­му батра­ков при­бе­га­ли толь­ко в страд­ную пору (покос, жат­ва, сбор вино­гра­да и т. п.), то батра­ки не мог­ли рас­счи­ты­вать на сколь­ко-нибудь обес­пе­чен­ный и посто­ян­ный зара­боток. с.15 Поэто­му огром­ные мас­сы кре­стьян хлы­ну­ли в город. Неко­то­рая часть заня­лась про­из­во­ди­тель­ным трудом, т. е. пре­вра­ти­лась в ремес­лен­ни­ков (хле­бо­пе­ков, сукон­щи­ков, сапож­ни­ков и т. п.) или стро­и­тель­ных рабо­чих, неко­то­рые заня­лись мел­кой тор­гов­лей. Но зна­чи­тель­ная мас­са этих разо­рен­ных людей не мог­ла най­ти себе посто­ян­ной работы и в горо­де. Целые квар­та­лы Рима, застро­ен­ные мно­го­этаж­ны­ми дома­ми, — они назы­ва­лись инсу­ла­ми, т. е. ост­ро­ва­ми, — были засе­ле­ны бед­ня­ка­ми. Часто они вели жизнь бро­дяг и нищих, напол­няя форум и рыноч­ные пло­ща­ди. Они ничем не брез­го­ва­ли в поис­ках хотя бы эпи­зо­ди­че­ско­го и слу­чай­но­го зара­бот­ка: про­да­жей голо­сов на выбо­рах, лже­свиде­тель­ски­ми пока­за­ни­я­ми в судах, доно­са­ми и воров­ст­вом. Они жили за счет обще­ства, жили на те жал­кие подач­ки, кото­рые им пере­па­да­ли от рим­ских бога­чей, удач­ли­вых пол­ко­вод­цев или поли­ти­че­ских аван­тю­ри­стов, искав­ших попу­ляр­но­сти, а так­же за счет государ­ст­вен­ных раздач. Они пре­вра­ти­лись в пара­зи­ти­че­ский, деклас­си­ро­ван­ный слой насе­ле­ния, в антич­ный люм­пен-про­ле­та­ри­ат. Что каса­ет­ся соци­аль­но­го и поли­ти­че­ско­го зна­че­ния город­ско­го плеб­са в целом, то он пред­став­лял собой такую обще­ст­вен­ную силу, кото­рая, быть может, и не име­ла вполне само­сто­я­тель­но­го зна­че­ния, но кото­рая в каче­стве союз­ни­ка или, наобо­рот, вра­га мог­ла ока­зать решаю­щее вли­я­ние на откло­не­ние стрел­ки весов поли­ти­че­ской борь­бы в ту или иную сто­ро­ну.

Выше было ска­за­но, что рим­ское обще­ство инте­ре­су­ю­щей нас эпо­хи пред­став­ля­ло собой доволь­но пест­рую кар­ти­ну враж­дую­щих клас­сов и сосло­вий. И дей­ст­ви­тель­но, имен­но в это вре­мя чрез­вы­чай­но обост­ря­ют­ся про­ти­во­ре­чия меж­ду раба­ми и рабо­вла­дель­ца­ми. Они обост­ря­ют­ся настоль­ко, что при­во­дят к самым край­ним фор­мам борь­бы — к мас­со­вым вос­ста­ни­ям рабов (сици­лий­ские вос­ста­ния, вели­кое вос­ста­ние Спар­та­ка). Чрез­вы­чай­но напря­жен­но раз­ви­ва­ет­ся борь­ба меж­ду круп­ны­ми земле­вла­дель­ца­ми и сель­ским плеб­сом.

Не менее ост­ры были про­ти­во­ре­чия в среде само­го гос­под­ст­ву­ю­ще­го клас­са: меж­ду ноби­ли­те­том и всад­ни­че­ст­вом, меж­ду ста­ро­рим­ской зна­тью и муни­ци­паль­ной ари­сто­кра­ти­ей. По суще­ству борь­ба меж­ду враж­дую­щи­ми клас­са­ми и соци­аль­ны­ми груп­пи­ров­ка­ми сво­бод­но­го насе­ле­ния и ока­за­лась при­чи­ной граж­дан­ских войн, с.16 кото­рые при­ве­ли в конеч­ном сче­те к кра­ху сенат­ской рес­пуб­ли­ки. Даже сре­ди низ­ших сло­ев насе­ле­ния Рима не было мира и един­ства: суще­ст­во­ва­ли опре­де­лен­ные и доволь­но рез­кие про­ти­во­ре­чия меж­ду сель­ским и город­ским плеб­сом, а после Союз­ни­че­ской вой­ны — меж­ду «ста­ры­ми» и «новы­ми» (т. е. полу­чив­ши­ми лишь после этой вой­ны граж­дан­ские пра­ва) граж­да­на­ми (борь­ба мари­ан­цев и сул­лан­цев, зако­но­про­ек­ты Суль­пи­ция Руфа).

Нако­нец, сле­ду­ет отме­тить воз­ник­но­ве­ние совер­шен­но новой, имев­шей само­сто­я­тель­ное и все воз­рас­тав­шее зна­че­ние соци­аль­ной силы — рим­ской армии. Эта новая армия, воз­ник­шая после так назы­вае­мой рефор­мы Мария, когда в армию ста­ли при­ни­мать неиму­щих («про­ле­та­ри­ев»), в корне отли­ча­лась от ста­ро­го рим­ско­го опол­че­ния. Будучи тес­но свя­за­но с коми­ци­я­ми и дру­ги­ми уста­нов­ле­ни­я­ми полис­ной демо­кра­тии, ста­ро­рим­ское опол­че­ние было по суще­ству кре­стьян­ским вой­ском со все­ми его харак­тер­ны­ми чер­та­ми и осо­бен­но­стя­ми (связь с зем­лей, неза­ин­те­ре­со­ван­ность в замор­ских заво­е­ва­ни­ях, дли­тель­ных похо­дах и т. д.). Новая армия — это посто­ян­ная, про­фес­сио­наль­ная, «кад­ро­вая» армия, состо­я­щая из людей, вся жизнь и все бла­го­по­лу­чие кото­рых зави­се­ли от удач­ных похо­дов и победо­нос­ных пол­ко­вод­цев. Такая армия смог­ла в срав­ни­тель­но корот­кий срок пре­вра­тить­ся не толь­ко в осо­бую и само­сто­я­тель­ную силу в государ­стве, но и в силу над государ­ст­вом, что и дало затем осно­ва­ние вели­чай­ше­му из рим­ских исто­ри­ков объ­яс­нить ее суще­ст­во­ва­ни­ем «тай­ну импе­рии»15.

Неволь­но вста­ет вопрос: како­вы внут­рен­няя связь и внут­рен­ний смысл всех этих столь раз­но­род­ных, на пер­вый взгляд, явле­ний и собы­тий? Суще­ст­ву­ет ли подоб­ная связь вооб­ще?

Она, несо­мнен­но, суще­ст­ву­ет, и то общее, что объ­еди­ня­ет эти раз­но­об­раз­ные собы­тия, может быть выра­же­но доволь­но крат­ким, но в то же вре­мя доста­точ­но точ­ным опре­де­ле­ни­ем — кри­зис поли­са. Все упо­ми­нав­ши­е­ся выше фак­ты рим­ской исто­рии пред­став­ля­ют собой зве­нья еди­ной цепи, еди­но­го про­цес­са — про­цес­са дли­тель­но­го, слож­но­го и про­ти­во­ре­чи­во­го, кото­рый к I в. до н. э. дости­га­ет сво­его наи­выс­ше­го раз­ви­тия.

с.17 Что мы пони­ма­ем под кри­зи­сом поли­са? Оче­вид­но, речь долж­на идти о кри­зи­се и раз­ло­же­нии тех эко­но­ми­че­ских, соци­аль­ных и поли­ти­че­ских инсти­ту­тов и отно­ше­ний, кото­рые были харак­тер­ны для Рима, пока он суще­ст­во­вал в каче­стве срав­ни­тель­но неболь­шой пат­ри­ар­халь­ной общи­ны. Напри­мер, раз­ви­тие рабо­вла­де­ния, пре­вра­ще­ние раба в основ­ную про­из­во­дя­щую фигу­ру — все это харак­тер­ные при­зна­ки кри­зи­са поли­са, ибо пат­ри­ар­халь­ная общи­на Рима поко­и­лась отнюдь не на раб­ском труде. Эти явле­ния в общих чер­тах нами уже рас­смот­ре­ны, но мы еще не каса­лись той сфе­ры, где кри­зис поли­са отра­зил­ся, быть может, наи­бо­лее ярко и убеди­тель­но, — сфе­ры поли­ти­че­ских отно­ше­ний. Гово­ря дру­ги­ми сло­ва­ми, кри­зис поли­са обу­сло­вил кри­зис поли­ти­че­ских форм Рим­ской рес­пуб­ли­ки.

Одна­ко кри­зис поли­са и кри­зис рес­пуб­ли­ки — явле­ния нерав­но­знач­ные. Во-пер­вых, они не сов­па­да­ют по вре­ме­ни. Нача­ло про­цес­са, кото­рый мы опре­де­ля­ем как кри­зис поли­са, сле­ду­ет, оче­вид­но, отне­сти к тому вре­ме­ни, когда Рим, одер­жав окон­ча­тель­ную победу над Кар­фа­ге­ном и поко­рив Бал­кан­ский полу­ост­ров, пре­вра­тил­ся в круп­ней­шую сре­ди­зем­но­мор­скую дер­жа­ву. Как полис Рим, одна­ко, пере­ста­ет суще­ст­во­вать толь­ко после Союз­ни­че­ской вой­ны, ибо рас­про­стра­не­ние прав рим­ско­го граж­дан­ства на все насе­ле­ние Ита­лии и фор­маль­ная воз­мож­ность для каж­до­го участ­во­вать в рим­ском народ­ном собра­нии лиши­ли Рим как город и его непо­сред­ст­вен­ных жите­лей преж­не­го при­ви­ле­ги­ро­ван­но­го поло­же­ния, пре­вра­ти­ли Рим не в един­ст­вен­ный, каким он был когда-то, но лишь в глав­ный город, сто­ли­цу ита­лий­ской феде­ра­ции горо­дов и общин.

Что каса­ет­ся кри­зи­са Рим­ской рес­пуб­ли­ки, то его раз­ви­тие наблюда­ет­ся зна­чи­тель­но позд­нее — хро­но­ло­ги­че­ски он даже может рас­смат­ри­вать­ся как след­ст­вие кри­зи­са поли­са.

Во-вто­рых, как мы уже мог­ли убедить­ся, кри­зис поли­са — поня­тие более широ­кое, чем кри­зис рес­пуб­ли­ки. Поня­тие кри­зи­са поли­са вклю­ча­ет в себя и эко­но­ми­ку, и соци­аль­ные отно­ше­ния. Но зато, как уже ска­за­но, нигде так ярко и так кон­цен­три­ро­ван­но кри­зис поли­са не выра­жа­ет­ся, как в кри­зи­се поли­ти­че­ских форм, т. е. в явле­нии кри­зи­са самой Рим­ской рес­пуб­ли­ки.

с.18 Сме­на рес­пуб­ли­кан­ско­го государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та (с при­су­щи­ми ему эле­мен­та­ми полис­ной демо­кра­тии) тота­ли­тар­ным и ниве­ли­ру­ю­щим аппа­ра­том миро­вой импе­рии — явле­ние настоль­ко рази­тель­ное и выдаю­ще­е­ся, что на нем сле­ду­ет оста­но­вить­ся несколь­ко подроб­нее. Для того чтобы его пол­но­стью осмыс­лить и оце­нить, сто­ит вос­ста­но­вить — хотя бы в самых общих чер­тах — кар­ти­ну рим­ско­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства вре­мен рас­цве­та рес­пуб­ли­ки.

Вер­хов­ным орга­ном Рим­ско­го государ­ства — во вся­ком слу­чае, в соот­вет­ст­вии с непи­са­ной рим­ской кон­сти­ту­ци­ей — были коми­ции, т. е. народ­ное собра­ние. В Риме суще­ст­во­ва­ло три вида народ­ных собра­ний. Наи­бо­лее древ­ние, сохра­нив­ши­е­ся от эпо­хи родо­во­го строя кури­ат­ные коми­ции в эпо­ху рас­цве­та рес­пуб­ли­ки утра­ти­ли почти вся­кое зна­че­ние. На так назы­вае­мых цен­ту­ри­ат­ных коми­ци­ях про­ис­хо­ди­ли выбо­ры почти всех долж­ност­ных лиц (маги­ст­ра­тов); на три­бут­ных коми­ци­ях, быв­ших наи­бо­лее демо­кра­ти­че­ским видом народ­ных собра­ний, посколь­ку в них мог­ло при­ни­мать уча­стие все насе­ле­ние Рима, неза­ви­си­мо от про­ис­хож­де­ния и иму­ще­ст­вен­но­го цен­за, при­ни­ма­лись основ­ные зако­ны и про­из­во­ди­лись выбо­ры народ­ных три­бу­нов.

Все рес­пуб­ли­кан­ские долж­но­сти (маги­ст­ра­ту­ры) были крат­ко­сроч­ны­ми (как пра­ви­ло, годич­ны­ми), кол­ле­ги­аль­ны­ми и неопла­чи­вае­мы­ми. Маги­ст­ра­ты дели­лись на выс­ших и низ­ших. К выс­шим при­над­ле­жа­ли кон­су­лы, пре­то­ры, народ­ные три­бу­ны и т. д. В осо­бых слу­ча­ях (и на еще более корот­кие сро­ки) назна­ча­лись экс­тра­ор­ди­нар­ные маги­ст­ра­ты: дик­та­тор (он не имел кол­ле­ги), его заме­сти­тель — началь­ник кон­ни­цы (ma­gis­ter equi­tum), чрез­вы­чай­ные комис­сии (напри­мер, для коди­фи­ка­ции зако­нов или пере­де­ла земель и т. п.). Дик­та­тор и его заме­сти­тель назна­ча­лись обыч­но в слу­чае серь­ез­ной воен­ной опас­но­сти государ­ству.

Нако­нец, третьим состав­ным эле­мен­том рим­ско­го рес­пуб­ли­кан­ско­го устрой­ства был сенат. Он воз­ник как совет ста­рей­шин родов и состо­ял сна­ча­ла из 100, затем из 300, а в I в. до н. э. из 600 и даже 900 чле­нов. Сенат не был в пол­ном смыс­ле сло­ва выбор­ным орга­ном — он попол­нял­ся отбыв­ши­ми свой долж­ност­ной срок выс­ши­ми (не ниже пре­то­ра) маги­ст­ра­та­ми. На всем про­тя­же­нии исто­рии Рим­ской рес­пуб­ли­ки сенат играл огром­ную, по с.19 суще­ству руко­во­дя­щую роль. Он ведал государ­ст­вен­ны­ми финан­са­ми, все­ми внеш­ни­ми сно­ше­ни­я­ми и поли­ти­кой, назна­чал экс­тра­ор­ди­нар­ных маги­ст­ра­тов, при­ни­мал реше­ния об объ­яв­ле­нии вой­ны и заклю­че­нии мира.

В силу руко­во­дя­ще­го поло­же­ния сена­та (кото­рый все­гда был орга­ном рим­ско­го ноби­ли­те­та) рим­скую рес­пуб­ли­ку часто назы­ва­ют сенат­ской, а так­же ари­сто­кра­ти­че­ской. Это без­услов­но пра­виль­но, тем более если мыс­лен­но срав­ни­вать Рим с Афи­на­ми эпо­хи Перик­ла, но все же не сле­ду­ет забы­вать и того, что в Риме суще­ст­во­ва­ли коми­ции, кото­рые не раз осме­ли­ва­лись про­ти­во­по­став­лять свои реше­ния воле и авто­ри­те­ту сена­та, суще­ст­во­ва­ли такие демо­кра­ти­че­ские маги­ст­ра­ту­ры, как долж­ность народ­но­го три­бу­на и т. п. Как и сле­до­ва­ло ожи­дать, по мере углуб­ле­ния кри­зи­са рес­пуб­ли­ки имен­но эти инсти­ту­ты и орга­ны полис­ной демо­кра­тии начи­на­ют в первую оче­редь око­сте­не­вать и сохра­ня­ют­ся лишь пере­жи­точ­но.

Мы уже вскользь упо­ми­на­ли о раз­ло­же­нии неко­то­рых поли­ти­че­ских инсти­ту­тов. Так, напри­мер, упо­ми­на­лось, что пере­ста­ет суще­ст­во­вать народ­ное опол­че­ние и не толь­ко пере­ста­ет суще­ст­во­вать, но заме­ня­ет­ся ото­рван­ной от наро­да про­фес­сио­наль­ной, касто­вой арми­ей. Да и самые коми­ции, с кото­ры­ми это опол­че­ние было тес­но свя­за­но, начи­на­ют теперь терять свое преж­нее зна­че­ние. Тако­ва же была судь­ба и дру­гих орга­нов полис­но­го устрой­ства. Раз­ло­жив­ший­ся, коррум­пи­ро­ван­ный сенат пре­вра­ща­ет­ся в крайне негиб­кий и кон­сер­ва­тив­ный орган узко­го слоя ста­ро­рим­ской зна­ти, часто сме­ня­е­мые и вза­и­мо­огра­ни­чен­ные сво­ей кол­ле­ги­аль­но­стью рес­пуб­ли­кан­ские долж­ност­ные лица (маги­ст­ра­ты) не могут удо­вле­тво­рить все нуж­ды огром­но­го государ­ства, не в состо­я­нии про­во­дить после­до­ва­тель­ную и твер­дую поли­ти­че­скую линию.

Но, пожа­луй, непри­год­ность и уста­ре­лость ста­ро­го рес­пуб­ли­кан­ско­го аппа­ра­та ни в чем не про­яв­ля­ет­ся столь ост­ро и ярко, как в систе­ме управ­ле­ния заво­е­ван­ны­ми обла­стя­ми.

Несоот­вет­ст­вие государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та новым зада­чам впер­вые дало себя знать еще при попыт­ке раз­ре­шить про­бле­му управ­ле­ния поко­рен­ной Ита­ли­ей. Рим­ляне не смог­ли создать еди­но­го цен­тра­ли­зо­ван­но­го Ита­лий­ско­го государ­ства, они огра­ни­чи­лись лишь орга­ни­за­ци­ей доволь­но пест­рой феде­ра­ции общин, в кото­рой Рим с.20 зани­мал осо­бое поло­же­ние. Это поло­же­ние обес­пе­чи­ва­лось исполь­зо­ва­ни­ем слож­ной систе­мы поли­ти­че­ских рыча­гов и тор­мо­зов, в резуль­та­те чего все общи­ны ока­зы­ва­лись в раз­лич­ном отно­ше­нии к Риму и обла­да­ли раз­лич­ны­ми пра­ва­ми и при­ви­ле­ги­я­ми. Это дава­ло воз­мож­ность для управ­ле­ния Ита­ли­ей исполь­зо­вать зна­ме­ни­тый прин­цип: «разде­ляй и власт­вуй» (di­vi­de et im­pe­ra).

По суще­ству гово­ря, на этом же прин­ци­пе была осно­ва­на систе­ма управ­ле­ния и рим­ски­ми про­вин­ци­я­ми. Толь­ко здесь еще более нагляд­но обна­ру­жи­лась пол­ная бес­по­мощ­ность рес­пуб­ли­кан­ско­го аппа­ра­та и его непри­спо­соб­лен­ность к новым тре­бо­ва­ни­ям. Рим­ская систе­ма управ­ле­ния про­вин­ци­я­ми при­во­ди­ла к вар­вар­ски-при­ми­тив­ной и абсо­лют­но нера­цио­наль­ной с точ­ки зре­ния само­го же гос­под­ст­ву­ю­ще­го клас­са экс­плуа­та­ции насе­ле­ния и при­род­ных богатств про­вин­ций. Дело в том, что управ­ле­ние про­вин­ци­я­ми не осу­ществля­лось государ­ст­вен­ным аппа­ра­том или его орга­на­ми, но, по суще­ству, отда­ва­лось на откуп отдель­ным лицам.

К середине II в. до н. э. Рим обла­дал девя­тью про­вин­ци­я­ми (из них шесть запад­ных: Сици­лия, Сар­ди­ния, Кор­си­ка, Циз­аль­пин­ская Гал­лия, Испа­ния, Афри­ка, и три восточ­ных: Илли­рия, Македо­ния, Азия). Пра­во­вое поло­же­ние горо­дов в этих про­вин­ци­ях было раз­лич­ным: бо́льшая их часть отно­си­лась к кате­го­рии зави­си­мых общин, пла­тя­щих налог (sti­pen­dium) и пото­му назы­вав­ших­ся ci­vi­ta­tes sti­pen­dia­riae. Наряду с зави­си­мы­ми общи­на­ми суще­ст­во­ва­ли так назы­вае­мые ci­vi­ta­tes li­be­rae, т. е. сво­бод­ные общи­ны, поль­зо­вав­ши­е­ся пол­ной авто­но­ми­ей и ино­гда даже осво­бож­дае­мые от упла­ты нало­гов (ci­vi­ta­tes li­be­rae et im­mu­nes). Пра­ва неко­то­рых общин уста­нав­ли­ва­лись спе­ци­аль­ным дого­во­ром (foe­dus), и тогда они назы­ва­лись ci­vi­ta­tes foe­de­ra­tae. Таким обра­зом, прин­цип di­vi­de et im­pe­ra при­ме­нял­ся и здесь.

Про­вин­ци­аль­ная систе­ма управ­ле­ния скла­ды­ва­лась посте­пен­но и в зна­чи­тель­ной мере сти­хий­но. Не суще­ст­во­ва­ло ника­ких общих зако­но­да­тель­ных поло­же­ний, касаю­щих­ся про­вин­ций. Каж­дый новый пра­ви­тель той или иной про­вин­ции, всту­пая в долж­ность, изда­вал обыч­но эдикт, в кото­ром опре­де­лял, каки­ми прин­ци­па­ми он будет руко­вод­ст­во­вать­ся при управ­ле­нии про­вин­ци­ей. В каче­стве намест­ни­ков (или пра­ви­те­лей) рим­ляне посы­ла­ли сна­ча­ла пре­то­ров, а затем ста­ли направ­лять выс­ших с.21 маги­ст­ра­тов по окон­ча­нии сро­ка их пол­но­мо­чий в Риме (про­кон­су­лы, про­пре­то­ры).

Намест­ник назна­чал­ся для управ­ле­ния про­вин­ци­ей, как пра­ви­ло, на год и в тече­ние это­го сро­ка не толь­ко осу­ществлял в сво­ей про­вин­ции пол­ноту воен­ной, граж­дан­ской и судеб­ной вла­сти, но фак­ти­че­ски не нес ника­кой ответ­ст­вен­но­сти за свою дея­тель­ность перед рим­ски­ми пра­ви­тель­ст­вен­ны­ми орга­на­ми. Жало­вать­ся на его зло­употреб­ле­ния жите­ли про­вин­ций мог­ли лишь после того, как он сда­вал дела ново­му намест­ни­ку, но такие жало­бы име­ли успех доволь­но ред­ко, пожа­луй, лишь в тех слу­ча­ях, когда зло­употреб­ле­ния и коры­сто­лю­бие пра­ви­те­ля пере­хо­ди­ли вся­кие гра­ни­цы (напри­мер, зна­ме­ни­тое дело Верре­са). Таким обра­зом, дея­тель­ность намест­ни­ков была фак­ти­че­ски бес­кон­троль­ной, управ­ле­ние про­вин­ци­я­ми дей­ст­ви­тель­но сда­ва­лось им «на откуп».

Подав­ля­ю­щее боль­шин­ство про­вин­ци­аль­ных общин обла­га­лось пря­мы­ми (sti­pen­dium, tri­bu­tum), а ино­гда и кос­вен­ны­ми нало­га­ми (глав­ным обра­зом тамо­жен­ны­ми сбо­ра­ми). Содер­жа­ние намест­ни­ков про­вин­ций, их шта­та и при­слу­ги, а так­же рим­ских войск, рас­квар­ти­ро­ван­ных на терри­то­рии про­вин­ции, так­же ложи­лось на пле­чи мест­но­го насе­ле­ния. Но осо­бен­но разо­ри­тель­ной для про­вин­ци­а­лов была дея­тель­ность рим­ских пуб­ли­ка­нов и ростов­щи­ков. Ком­па­нии пуб­ли­ка­нов, брав­шие, как уже гово­ри­лось, на откуп сбор нало­гов в про­вин­ци­ях, вно­си­ли в рим­скую каз­ну зара­нее опре­де­лен­ные сум­мы, а затем выко­ла­чи­ва­ли их с огром­ны­ми излиш­ка­ми из мест­но­го насе­ле­ния.

Хищ­ни­че­ская дея­тель­ность пуб­ли­ка­нов и ростов­щи­ков разо­ря­ла целые стра­ны, неко­гда цве­ту­щие, а жите­лей этих стран низ­во­ди­ла на поло­же­ние рабов, про­да­вае­мых в раб­ство за дол­ги.

Тако­ва была систе­ма, при­во­див­шая к хищ­ни­че­ской экс­плуа­та­ции заво­е­ван­ных обла­стей. Она никак не отве­ча­ла инте­ре­сам гос­под­ст­ву­ю­ще­го клас­са в целом, но была след­ст­ви­ем пол­ной непри­год­но­сти государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та рес­пуб­ли­ки к новым зада­чам и усло­ви­ям. Если к это­му доба­вить раз­ло­же­ние орга­нов полис­ной демо­кра­тии (коми­ции, сенат и т. п.), изме­не­ния в соста­ве гос­под­ст­ву­ю­ще­го клас­са (выдви­же­ние рим­ской денеж­ной ари­сто­кра­тии и муни­ци­паль­ной — а в даль­ней­шем и про­вин­ци­аль­ной — зна­ти), то ста­но­вит­ся понят­ным, поче­му с.22 новые и наби­раю­щие силу соци­аль­ные груп­пи­ров­ки настой­чи­во иска­ли новых поли­ти­че­ских форм и новых мето­дов борь­бы. В бур­ных собы­ти­ях пер­вой поло­ви­ны I в. до н. э. посте­пен­но ста­ли выри­со­вы­вать­ся реаль­ные очер­та­ния этой новой поли­ти­че­ской фор­мы, а так­же мето­дов или путей ее дости­же­ния. Этой фор­мой было еди­но­вла­стие, дик­та­ту­ра, сред­ст­вом ее дости­же­ния — армия. Так как про­бле­ма еди­но­вла­стия была выдви­ну­та самим ходом исто­ри­че­ских собы­тий, самой логи­кой раз­ви­тия клас­со­вой борь­бы, то теперь дело оста­ва­лось за одним: за таким поли­ти­че­ским дея­те­лем, кото­рый — созна­тель­но или сти­хий­но — учел бы эти тре­бо­ва­ния эпо­хи и добил­ся их осу­щест­вле­ния. Такая исто­ри­че­ская лич­ность неиз­беж­но — рань­ше или поз­же — долж­на была появить­ся. И дей­ст­ви­тель­но, исто­рия Рима в I в. до н. э. выдви­га­ет целую гале­рею воен­ных и поли­ти­че­ских дея­те­лей, из кото­рых одни более, дру­гие менее успеш­но боро­лись за власть и за еди­но­лич­ное гос­под­ство. При­чем, как пра­ви­ло, наи­бо­лее реаль­ной опо­рой и решаю­щей силой в этой борь­бе была армия, что и при­ве­ло на деле к цело­му ряду воен­ных кон­флик­тов, к дли­тель­но­му пери­о­ду граж­дан­ских войн.

Очень часто этот пери­од, т. е. граж­дан­ские вой­ны I в. до н. э. и крах Рим­ской рес­пуб­ли­ки, рас­смат­ри­ва­ет­ся как пери­од соци­аль­ной рево­лю­ции. Тако­ва, во вся­ком слу­чае, наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ная, пожа­луй, даже гос­под­ст­ву­ю­щая точ­ка зре­ния в запад­ной исто­рио­гра­фии.

Впер­вые она была наи­бо­лее широ­ко и осно­ва­тель­но изло­же­на в трудах М. И. Ростов­це­ва. Его кон­цеп­ция ста­нов­ле­ния Рим­ской импе­рии в общих чер­тах выглядит сле­дую­щим обра­зом. Во II в. до н. э. Рим — по мере раз­ви­тия эко­но­ми­ки и соци­аль­но-поли­ти­че­ских отно­ше­ний — пере­ста­ет быть кре­стьян­ским государ­ст­вом, руко­во­ди­мым земель­ной ари­сто­кра­ти­ей. Воз­ни­ка­ет вли­я­тель­ное сосло­вие город­ской бур­жу­а­зии, кото­рое посте­пен­но начи­на­ет все более актив­но вме­ши­вать­ся в вопро­сы управ­ле­ния Рим­ской дер­жа­вой. В резуль­та­те этих про­цес­сов тра­ди­ци­он­ное прав­ле­ние ари­сто­кра­тии, опи­рав­шей­ся на кре­стьян­ское опол­че­ние, вырож­да­ет­ся в оли­гар­хию знат­ных и бога­тых фами­лий. Но рас­тет и рево­лю­ци­он­ная сила — новая рим­ская армия, воз­ник­шая после так назы­вае­мой рефор­мы Мария, т. е. воору­жен­ный про­ле­та­ри­ат. Эта «про­ле­тар­ская армия» и есть дви­жу­щая сила с.23 граж­дан­ских войн I в. до н. э., ее вожди — Марий, Цезарь, Анто­ний и Окта­виан — вожди рево­лю­ци­он­но­го дви­же­ния, а самый пере­ход от рес­пуб­ли­ки к импе­рии выглядит свое­об­раз­но пони­мае­мой рево­лю­ци­ей16.

Неда­ром в одной из сво­их более ран­них работ Ростов­цев сам при­зна­вал­ся, что его кон­цеп­ция ста­нов­ле­ния Рим­ской импе­рии наве­я­на «пере­жи­ты­ми собы­ти­я­ми»17, т. е. собы­ти­я­ми Вели­кой Октябрь­ской рево­лю­ции, к кото­рой он отнес­ся крайне враж­деб­но (вплоть до пре­вра­ще­ния в бело­эми­гран­та). Таким обра­зом, автор отнюдь не скры­ва­ет опре­де­лен­но­го поли­ти­че­ско­го аспек­та сво­ей кон­цеп­ции.

Не менее опре­де­лен­но и после­до­ва­тель­но мысль о пере­хо­де от рес­пуб­ли­ки к импе­рии как о неко­ей рево­лю­ции про­во­дит­ся в извест­ной рабо­те Р. Сай­ма, кото­рая даже и назы­ва­ет­ся «Рим­ская рево­лю­ция». Автор зна­чи­тель­но мень­ше, неже­ли Ростов­цев, инте­ре­су­ет­ся чисто эко­но­ми­че­ски­ми про­бле­ма­ми, он уде­ля­ет глав­ное вни­ма­ние соци­аль­ной и поли­ти­че­ской исто­рии. По суще­ству весь отре­зок рим­ской исто­рии с 60 г. до н. э. по 14 г. н. э. рас­смат­ри­ва­ет­ся им как эпо­ха рево­лю­ции. Сайм, как и его пред­ше­ст­вен­ник Ростов­цев, счи­та­ет Рим­ское государ­ство нака­нуне граж­дан­ских войн государ­ст­вом оли­гар­хи­че­ским. Борь­ба за власть, богат­ство, сла­ву раз­ви­ва­лась в среде само­го ноби­ли­те­та, знат­ные фами­лии опре­де­ля­ли исто­рию рес­пуб­ли­ки. Они то воз­вы­ша­лись, то схо­ди­ли на нет; состав пра­вя­щей оли­гар­хии транс­фор­ми­ро­вал­ся с транс­фор­ма­ци­ей само­го Рим­ско­го государ­ства18. Инте­рес­но отме­тить, что Сайм не при­зна­ет Цеза­ря «рево­лю­ци­о­не­ром», а наобо­рот, «реа­ли­стом и оппор­ту­ни­стом», кото­рый был «более кон­сер­ва­ти­вен и в боль­шей сте­пе­ни рим­ля­нин, чем обыч­но счи­та­ют». Зато «наслед­ник Цеза­ря», т. е. Окта­виан, ква­ли­фи­ци­ру­ет­ся авто­ром как рево­лю­ци­он­ный вождь, а пере­дел земель ита­лий­ских горо­дов — как насто­я­щий соци­аль­ный пере­во­рот. Что каса­ет­ся харак­те­ри­сти­ки вла­сти Авгу­ста, то Сайм кате­го­ри­че­ски воз­ра­жа­ет про­тив попы­ток опре­де­ле­ния юриди­че­ских основ этой вла­сти, выдви­гая из всех при­ви­ле­гий и с.24 пол­но­мо­чий прин­цеп­са на пер­вый план лишь его авто­ри­тет, его пре­стиж (auc­to­ri­tas)19.

Из совет­ских исто­ри­ков наи­бо­лее реши­тель­но про­тив точ­ки зре­ния Ростов­це­ва — Сай­ма (ибо меж­ду взгляда­ми этих двух исто­ри­ков нет прин­ци­пи­аль­ных раз­ли­чий) высту­пил Н. А. Маш­кин. В сво­ей извест­ной моно­гра­фии «Прин­ци­пат Авгу­ста» он спра­вед­ли­во кри­ти­ку­ет бур­жу­аз­ных исто­ри­ков за то, что у них оста­ет­ся без опре­де­ле­ния самое поня­тие рево­лю­ции. Поэто­му доволь­но часто вся­кий пере­во­рот, неза­ви­си­мо от его целей и дви­жу­щих сил, ква­ли­фи­ци­ру­ет­ся ими как рево­лю­ция. Такое пони­ма­ние рево­лю­ции явля­ет­ся меха­ни­сти­че­ским и по суще­ству даже реак­ци­он­ным20.

С эти­ми кри­ти­че­ски­ми заме­ча­ни­я­ми мож­но согла­сить­ся, одна­ко они в зна­чи­тель­ной мере ослаб­ле­ны тем, что сам Н. А. Маш­кин не дает, к сожа­ле­нию, чет­ко­го опре­де­ле­ния поня­тия рево­лю­ции. По его мне­нию, рево­лю­ци­ей сле­ду­ет счи­тать такой пере­во­рот, кото­рый вно­сит в жизнь «каче­ст­вен­ные изме­не­ния» и уста­нав­ли­ва­ет «новые поряд­ки». Посколь­ку ни Окта­виан, ни его союз­ни­ки не ста­ви­ли сво­ей зада­чей уста­нов­ле­ние каче­ст­вен­но ново­го соци­аль­но­го строя, то пере­ход к импе­рии, оче­вид­но, нель­зя счи­тать рево­лю­ци­ей21. Одна­ко дело едва ли в зада­чах, кото­рые в дан­ном слу­чае ста­ви­лись Окта­виа­ном или кем-либо из его «союз­ни­ков».

Более того, оста­ет­ся совер­шен­но неяс­ным, поче­му и в какой сте­пе­ни субъ­ек­ти­вист­ские устрем­ле­ния тех или иных «вождей» дви­же­ния могут слу­жить кри­те­ри­ем его рево­лю­ци­он­но­сти.

Сле­ду­ет отме­тить, что дале­ко не все совет­ские исто­ри­ки антич­но­сти разде­ля­ют точ­ку зре­ния Н. А. Маш­ки­на. Напри­мер, А. Б. Рано­вич счи­та­ет воз­ник­но­ве­ние импе­рии «обще­ст­вен­ным пере­во­ротом». Не очень опре­де­лен­но, но все же он наме­ка­ет на рево­лю­ци­он­ный харак­тер это­го пере­во­рота22. О рево­лю­ци­он­ном харак­те­ре собы­тий II—I вв. до н. э. гово­рит и С. И. Ковалев. Одна­ко он под­чер­ки­ва­ет, что эти собы­тия, это «мощ­ное, слож­ное и с.25 дли­тель­ное рево­лю­ци­он­ное дви­же­ние не мог­ло пере­ра­с­ти в рево­лю­цию… Оно было подав­ле­но и, в конеч­ном сче­те, при­ве­ло толь­ко к созда­нию воен­ной дик­та­ту­ры, к новой поли­ти­че­ской систе­ме, извест­ной под име­нем “импе­рии”»23.

Таким обра­зом, отно­си­тель­но харак­те­ра пере­хо­да от рес­пуб­ли­ки к импе­рии суще­ст­ву­ют три раз­лич­ные точ­ки зре­ния. Соглас­но одной из них (М. Ростов­цев, Р. Сайм и др.), этот пере­ход рас­смат­ри­ва­ет­ся без­услов­но как рево­лю­ция; соглас­но дру­гой точ­ке зре­ния (Н. А. Маш­кин), рево­лю­ция не менее без­услов­но отри­ца­ет­ся. И, нако­нец, суще­ст­ву­ет как бы «про­ме­жу­точ­ный» вывод (А. Б. Рано­вич, С. И. Ковалев), в соот­вет­ст­вии с кото­рым пере­ход к импе­рии явля­ет­ся пере­во­ротом, даже рево­лю­ци­он­ным дви­же­ни­ем, одна­ко не пере­рас­таю­щим и не спо­соб­ным пере­ра­с­ти в под­лин­ную рево­лю­цию.

Какая же из этих точек зре­ния пред­став­ля­ет­ся наи­бо­лее при­ем­ле­мой? Обя­за­те­лен ли выбор одной из них, или воз­мож­но еще какое-то иное реше­ние вопро­са?

Преж­де все­го — о пра­во­мер­но­сти поня­тия «соци­аль­ная рево­лю­ция» при­ме­ни­тель­но к собы­ти­ям древ­ней исто­рии. Воз­мож­ность тако­го при­ме­не­ния, на наш взгляд, без­услов­на, хотя и тре­бу­ет­ся неко­то­рое уточ­не­ние само­го поня­тия.

Соци­аль­ная рево­лю­ция зна­ме­ну­ет пере­ход от одной фор­ма­ции к дру­гой, но вме­сте с тем вполне воз­мож­ны, что под­твер­жда­ет­ся мно­го­чис­лен­ны­ми при­ме­ра­ми, соци­аль­ные рево­лю­ции в пре­де­лах одной фор­ма­ции (Кре­стьян­ская вой­на в Гер­ма­нии в XVI в., рево­лю­ция 1848 г. в ряде евро­пей­ских стран и т. п.). Одна­ко соци­аль­ные рево­лю­ции — и в этом их глав­ная и наи­бо­лее общая чер­та — при­бли­жа­ют гибель ста­рой фор­ма­ции, отжи­ваю­ще­го спо­со­ба про­из­вод­ства, схо­дя­щих с исто­ри­че­ской аре­ны клас­сов и содей­ст­ву­ют утвер­жде­нию новой фор­ма­ции и ново­го спо­со­ба про­из­вод­ства. При­чем эта исто­ри­че­ская сме­на про­ис­хо­дит, как пра­ви­ло, не в резуль­та­те одно­вре­мен­но­го и одно­крат­но­го рево­лю­ци­он­но­го акта, но как итог целой и ино­гда доволь­но дли­тель­ной эпо­хи рево­лю­ци­он­ных взры­вов и потря­се­ний. Неда­ром Маркс гово­рил имен­но об «эпо­хе соци­аль­ной рево­лю­ции»24.

с.26 Все соци­аль­ные рево­лю­ции, неза­ви­си­мо от сво­их конеч­ных резуль­та­тов, пред­по­ла­га­ют уча­стие широ­ких народ­ных масс, кото­рые высту­па­ют в каче­стве дви­жу­щих сил рево­лю­ции. Тот обще­из­вест­ный факт, что во всех рево­лю­ци­ях про­шло­го поли­ти­че­ская власть в конеч­ном сче­те ока­зы­ва­лась не в руках наро­да, но гос­под­ст­ву­ю­щих клас­сов, кото­рые стре­ми­лись исполь­зо­вать пло­ды и заво­е­ва­ния рево­лю­ции в сво­их инте­ре­сах, гово­рит лишь о внут­рен­ней про­ти­во­ре­чи­во­сти всех тех рево­лю­ций, кото­рые совер­ша­лись ради защи­ты «соб­ст­вен­но­сти одно­го вида» про­тив «соб­ст­вен­но­сти дру­го­го вида»25.

Не каж­дая соци­аль­ная рево­лю­ция обя­за­тель­но при­во­дит к пол­ной и окон­ча­тель­ной смене спо­со­ба про­из­вод­ства, но каж­дая содей­ст­ву­ет этой смене и пото­му, в той или иной сте­пе­ни, вли­я­ет на эко­но­ми­че­ский базис обще­ства. И, нако­нец, каж­дая соци­аль­ная рево­лю­ция в сво­ем ито­ге неиз­беж­но вызы­ва­ет изме­не­ния в рас­ста­нов­ке и соот­но­ше­нии клас­со­вых сил, реша­ет вопрос о поли­ти­че­ской вла­сти.

Все выше­ска­зан­ное под­твер­жда­ет, на наш взгляд, пра­во­мер­ность и допу­сти­мость употреб­ле­ния поня­тия «соци­аль­ная рево­лю­ция» в при­ло­же­нии к опре­де­лен­ным собы­ти­ям рим­ской исто­рии. Но вста­ет вопрос — к каким имен­но? К граж­дан­ским вой­нам I в. до н. э.? К дик­та­ту­ре Цеза­ря? Ко вто­ро­му три­ум­ви­ра­ту и прав­ле­нию Окта­ви­а­на Авгу­ста?

В отли­чие от изло­жен­ной выше и весь­ма рас­про­стра­нен­ной в запад­ной исто­рио­гра­фии точ­ки зре­ния мы счи­та­ем, что поня­тие рево­лю­ции сле­ду­ет при­ме­нять не к собы­ти­ям рим­ской исто­рии вто­рой поло­ви­ны I в. до н. э. (т. е. в основ­ном к граж­дан­ским вой­нам это­го пери­о­да), непо­сред­ст­вен­но при­вед­шим к уста­нов­ле­нию поли­ти­че­ско­го режи­ма импе­рии, но к собы­ти­ям более ран­ним — начи­ная от дви­же­ния Грак­хов и вплоть до Союз­ни­че­ской вой­ны. При­чем есть все осно­ва­ния счи­тать Союз­ни­че­скую вой­ну — гран­ди­оз­ное вос­ста­ние ита­лий­ско­го кре­стьян­ства — выс­шим эта­пом раз­ви­тия дви­же­ния.

Каков был харак­тер рево­лю­ции? Начав­шись в эпо­ху Грак­хов в срав­ни­тель­но узкой, локаль­ной среде рим­ско­го кре­стьян­ства, дви­же­ние со вре­ме­ни Союз­ни­че­ской вой­ны при­об­ре­ло обще­ита­лий­ский раз­мах. Почти с с.27 само­го нача­ла оно име­ло тен­ден­цию пре­вра­тить­ся в граж­дан­скую вой­ну (собы­тия, свя­зан­ные с убий­ст­вом Тибе­рия Грак­ха и т. д.). Что каса­ет­ся внут­рен­не­го содер­жа­ния дви­же­ния, то оно может быть опре­де­ле­но как рево­лю­ция про­тив Рима-поли­са, про­тив ста­ро­рим­ской ари­сто­кра­тии, про­тив круп­но­го земле­вла­де­ния, или, гово­ря ины­ми сло­ва­ми, как борь­ба ита­лий­ско­го кре­стьян­ства за зем­лю и поли­ти­че­ские пра­ва. Если угод­но, это была — mu­ta­tis mu­tan­dis — та же борь­ба, кото­рую вели неко­гда рим­ские пле­беи про­тив пат­ри­ци­ев, с той лишь раз­ни­цей, что она повто­ря­лась в новых усло­ви­ях и на рас­ши­рен­ной осно­ве, т. е. в обще­ита­лий­ском мас­шта­бе. Если борь­ба пат­ри­ци­ев и пле­бе­ев закон­чи­лась в свое вре­мя вовсе не победой широ­ких сло­ев рим­ско­го плеб­са, но весь­ма ком­про­мисс­ным резуль­та­том, а имен­но обра­зо­ва­ни­ем ноби­ли­те­та (сли­я­ни­ем пат­ри­ци­ан­ской и пле­бей­ской вер­хуш­ки), то нет ниче­го уди­ви­тель­но­го в том, что и в дан­ном слу­чае пло­да­ми и заво­е­ва­ни­я­ми, достиг­ну­ты­ми ита­лий­ским кре­стьян­ст­вом в ходе его рево­лю­ци­он­ной борь­бы, вос­поль­зо­ва­лись не сами широ­кие мас­сы, но неко­то­рые — в это вре­мя наи­бо­лее дея­тель­ные и «пер­спек­тив­ные» — фрак­ции гос­под­ст­ву­ю­ще­го клас­са.

Тако­ва судь­ба мно­гих рево­лю­ций, направ­лен­ных на защи­ту «соб­ст­вен­но­сти одно­го вида» про­тив «соб­ст­вен­но­сти дру­го­го вида». Они даже име­ют — опять-таки mu­ta­tis mu­tan­dis — ряд общих черт. Если в ходе Кре­стьян­ской вой­ны XVI в. в Гер­ма­нии была сде­ла­на — и не без­успеш­но! — попыт­ка «при­спо­со­бить» кре­стьян­ское дви­же­ние к инте­ре­сам бюр­гер­ско-рыцар­ско­го бло­ка (Вен­дель Гиплер, Гей­ль­бронн­ская про­грам­ма), то не менее бес­спо­рен союз вер­ху­шеч­ных сло­ев урба­ни­зи­ро­ван­но­го насе­ле­ния Ита­лии, т. е. новой рим­ской денеж­ной зна­ти и муни­ци­паль­ной ари­сто­кра­тии, в целях исполь­зо­ва­ния в сво­их инте­ре­сах заво­е­ва­ний кре­стьян­ской рево­лю­ции. Если в ито­ге той же Кре­стьян­ской вой­ны «немец­кое дво­рян­ство свер­же­нию кня­зей и попов при помо­щи откры­то­го сою­за с осво­бож­ден­ным кре­стьян­ст­вом пред­по­чло даль­ней­шую экс­плуа­та­цию кре­стьян, под вер­хов­ной вла­стью кня­зей»26, то в Ита­лии после Союз­ни­че­ской вой­ны воз­ни­ка­ют ост­рые про­ти­во­ре­чия меж­ду «корен­ны­ми» рим­ля­на­ми и «новы­ми граж­да­на­ми» (ci­ves no­vi), с.28 т. е. ита­ли­ка­ми, толь­ко что полу­чив­ши­ми рим­ские граж­дан­ские пра­ва. При­чем в этой ситу­а­ции рим­ское всад­ни­че­ство, а часто и город­ской плебс пред­по­чи­та­ли отнюдь не союз с эти­ми «осво­бож­ден­ны­ми» ита­ли­ка­ми, направ­лен­ный про­тив ста­ро­рим­ской зна­ти и ее орга­на — сена­та, а наобо­рот, вполне недву­смыс­лен­ную под­держ­ку сена­та в его ста­ра­ни­ях тем или иным путем уре­зать, огра­ни­чить пра­ва новых граж­дан (напри­мер, раз­ре­шая им при­пис­ку лишь к огра­ни­чен­но­му чис­лу триб)27.

Так­же и те собы­тия, кото­рые мы, в про­ти­во­вес обще­при­ня­той в запад­ной исто­рио­гра­фии точ­ке зре­ния, уже не можем отне­сти к фак­там само­го рево­лю­ци­он­но­го дви­же­ния, име­ют, услов­но гово­ря, сво­их «ана­ло­гов» в позд­ней­шей исто­рии рево­лю­ци­он­ных дви­же­ний. Рим­ская рево­лю­ция II—I вв. до н. э. зна­ла свой тер­мидор (пере­во­рот Сул­лы), свое 18 брю­ме­ра (дик­та­ту­ра Цеза­ря) и, нако­нец, проч­ное и дли­тель­ное утвер­жде­ние (рестав­ра­цию) еди­но­вла­стия (прин­ци­пат Авгу­ста), кото­рое уста­но­ви­лось, как извест­но, дале­ко не сра­зу и в ито­ге напря­жен­ной, кро­во­про­лит­ной борь­бы.

Но как бы то ни было, основ­ной итог рево­лю­ци­он­но­го дви­же­ния II—I вв. до н. э. заклю­чал­ся в том, что был нане­сен сокру­ши­тель­ный удар Риму-поли­су. Поло­же­ние ста­ро­рим­ской ари­сто­кра­тии, полис­ная орга­ни­за­ция, полис­ные инсти­ту­ты — все это было поко­леб­ле­но, все это лиша­лось преж­не­го смыс­ла и зна­че­ния. В этом плане дело рево­лю­ции было завер­ше­но уже Союз­ни­че­ской вой­ной. Вот поче­му граж­дан­ские вой­ны вто­рой поло­ви­ны I в. до н. э. (борь­ба меж­ду Цеза­рем и Пом­пе­ем, Окта­виа­ном и Анто­ни­ем) сле­ду­ет рас­смат­ри­вать как иное явле­ние — как некое послед­ст­вие рево­лю­ции, а скла­ды­ва­ние новой поли­ти­че­ской фор­мы — как при­спо­соб­ле­ние «заво­е­ва­ний» этой рево­лю­ции к инте­ре­сам наи­бо­лее пер­спек­тив­ных фрак­ций гос­под­ст­ву­ю­ще­го клас­са.

И, нако­нец, послед­ний вопрос. Как извест­но, на этот же пери­од граж­дан­ских войн (если начи­нать их от Грак­хов) при­хо­дят­ся круп­ней­шие выступ­ле­ния рабов — от сици­лий­ских вос­ста­ний и вплоть до вели­кой «раб­ской вой­ны» под руко­вод­ст­вом Спар­та­ка. Подоб­ное сов­па­де­ние не мог­ло быть слу­чай­ным. Поэто­му необ­хо­ди­мо выяс­нить — в каком соот­но­ше­нии нахо­ди­лись раб­ские с.29 вос­ста­ния и дви­же­ние ита­лий­ско­го кре­стьян­ства? Есть ли это две само­сто­я­тель­ные линии борь­бы, не пере­кре­щи­ваю­щи­е­ся друг с дру­гом, или они пере­пле­та­ют­ся и вза­им­но друг дру­га допол­ня­ют, или, нако­нец, одно из направ­ле­ний, будучи более широ­ким, вклю­ча­ет в себя дру­гое как некую состав­ную часть?

Не вда­ва­ясь сей­час в подроб­ное рас­смот­ре­ние этой боль­шой про­бле­мы, огра­ни­чим­ся лишь самы­ми общи­ми сооб­ра­же­ни­я­ми. На про­тя­же­нии несколь­ких лет в совет­ской исто­рио­гра­фии зна­чи­тель­но пере­оце­ни­ва­лась рево­лю­ци­он­ная зре­лость и клас­со­вая созна­тель­ность рабов. Это, конеч­но, было свя­за­но с извест­ной фор­му­лой «рево­лю­ция рабов». Дела­лись попыт­ки трак­то­вать рево­лю­ци­он­ное дви­же­ние рим­ско-ита­лий­ско­го кре­стьян­ства как некое под­чи­нен­ное направ­ле­ние борь­бы, а рабов рас­смат­ри­вать как свое­об­раз­но­го геге­мо­на рево­лю­ции. Ста­ви­лась даже про­бле­ма «сою­за» меж­ду раба­ми и угне­тен­ны­ми сло­я­ми сво­бод­но­го насе­ле­ния, в первую оче­редь пау­пе­ри­зо­ван­ным кре­стьян­ст­вом28.

Все эти выво­ды и заклю­че­ния никак не выте­ка­ли из реаль­ных фак­тов рим­ской исто­рии. Но вме­сте с тем не менее оши­боч­но было бы трак­то­вать раб­ские выступ­ле­ния как состав­ную (и под­чи­нен­ную) часть кре­стьян­ской рево­лю­ции. Это были две само­сто­я­тель­ные линии борь­бы, кото­рые в тех исто­ри­че­ских усло­ви­ях и не мог­ли слить­ся воеди­но. Слиш­ком вели­ка была про­пасть меж­ду рабом и сво­бод­ным (тем более — рим­ским граж­да­ни­ном). «Союз» сво­бод­но­го и раба все­гда мог быть лишь сою­зом всад­ни­ка с лоша­дью. Раба мож­но было при­влечь, исполь­зо­вать, мож­но было даже счи­тать­ся с ним, но никак не при­знать рав­ным или подоб­ным себе. Имен­но пото­му две линии соци­аль­но-поли­ти­че­ской борь­бы — пле­бей­ско-кре­стьян­ская и раб­ская — суще­ст­во­ва­ли раздель­но, и это обу­слов­ли­ва­лось всей логи­кой, харак­те­ром и уров­нем раз­ви­тия клас­со­вой борь­бы в рим­ском обще­стве.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочи­не­ния, т. 25, ч. I, 1950, стр. 65.
  • 2Flor., 2, 2.
  • 3Терри­то­рия совре­мен­но­го Туни­са.
  • 41 талант — 2400 р. золо­том.
  • 5Plut., Paul., 32—34.
  • 61 рим­ский фунт равен 327 г.
  • 7Т. е. «обще­ст­вен­но­го поля» (ager pub­li­cus), отхо­див­ше­го в соб­ст­вен­ность рим­ско­го государ­ства при заво­е­ва­нии (и частич­ном при­со­еди­не­нии терри­то­рии) сосед­них пле­мен.
  • 8App., B. c., 1, 7.
  • 91 югер равен 14 гек­та­ра.
  • 10Ca­to, 1, 7.
  • 11Ibid., 1, 3.
  • 12Ibid., 2, 7.
  • 13Stra­bo, XIV, 5, 2.
  • 14Plut., Crass., 2.
  • 15Tac., Hist., I, 4.
  • 16M. Ros­tov­zeff. Ge­sell­schaft und Wirt­schaft im rö­mi­schen Kai­ser­reich., I, Leip­zig, 1929, S. 19—32.
  • 17М. И. Ростов­цев. Рож­де­ние Рим­ской импе­рии. Пг., 1918, стр. V.
  • 18R. Sy­me. Ro­man Re­vo­lu­tion. Ox­ford, 1939, p. 11—24.
  • 19R. Sy­me. Op. cit., p. 52—59; 121—122; 207; 323.
  • 20Н. А. Маш­кин. Прин­ци­пат Авгу­ста. М.—Л., 1949, стр. 293—294.
  • 21Там же, стр. 294—296.
  • 22А. Б. Рано­вич. Восточ­ные про­вин­ции Рим­ской импе­рии в I—III вв. М.—Л., 1949, стр. 7.
  • 23С. И. Ковалев. Две про­бле­мы рим­ской исто­рии. — «Вест­ник ЛГУ», 1947, № 4, стр. 96
  • 24К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочи­не­ния, т. 13, стр. 7.
  • 25К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочи­не­ния, т. 21, стр. 114—115.
  • 26К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочи­не­ния, т. 7, стр. 396.
  • 27См., напри­мер, App., B. c., 1, 49; 53.
  • 28А. В. Мишу­лин. Рево­лю­ция рабов и паде­ние Рим­ской импе­рии. М., 1936; он же. Спар­та­ков­ское вос­ста­ние. М., 1936; С. И. Ковалев. Две про­бле­мы Рим­ской исто­рии. — «Вест­ник ЛГУ», 1947, № 4.
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1387643698 1303242327 1303308995 1405384003 1405384004 1405384005