стр.

Н. А. Машкин

Принципат Августа

ПРОИСХОЖДЕНИЕ И СОЦИАЛЬНАЯ СУЩНОСТЬ

<<<

ОГЛАВЛЕНИЕ

>>>

Машкин Н. А. Принципат Августа. Происхождение и социальная сущность.
Изд-во Академии Наук СССР, Москва—Ленинград, 1949.

с.338

ПРОБЛЕМА ПРИНЦИПАТА В ИСТОРИОГРАФИИ НОВОГО И НОВЕЙШЕГО ВРЕМЕНИ

ЗАПАДНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ ДО 20-х ГОДОВ ТЕКУЩЕГО СТОЛЕТИЯ

Систематизация литературных источников, относящихся к истории Августа, принадлежит аббату Тиллемону¹, в своих оценках разделявшему взгляды, типичные для средневековья. Времена Августа для него означали новую эру. Август установил мир, который символизирует пришествие спасителя. Тиллемон собрал в своем труде все известные тогда литературные памятники, и его кропотливой работой воспользовались историки нескольких поколений.

В конце XVII и в XVIII в. вопрос об Августе неоднократно затрагивали французские историки и публицисты. В большинстве случаев их суждения не отличаются от политических взглядов придворных, прославлявших Августа как милостивого монарха. В то же время в оппозиционных кругах складывалось отрицательное отношение к основателю Империи.

«Человек без стыда, без веры и чести, лукавый и неблагодарный… скупой и кровожадный, спокойный в своих преступлениях, в государстве, имеющем правильное устройство, был бы приговорен к высшему наказанию за самые первые свои преступления. В настоящее время можно оценивать Августа как чудовище ловкое и счастливое». Такую характеристику Августа дает Вольтер². Как лукавый тиран выступает Август у Монтескье: Август «установил порядок, иными словами, долговременное рабство»³.

В 60-х годах XVIII в. вышли первые тома «Истории упадка и разрушения Римской империи» Гиббона⁴. Свое изложение Гиббон начинает с эпохи Антонинов, но в первом томе он касается Августа. Гиббон пытается охарактеризовать отношение различных групп населения к падению республиканского режима, подчеркивает роль легионов, дает обзор полномочий Августа и его отдельных мероприятий. Но личные мотивы исторического деятеля играют у Гиббона громадную роль.

«Холодный ум, бесчувственное сердце и трусливый характер заставили его, когда ему было девятнадцать лет, надеть на с.339 себя маску лицемерия, которую он впоследствии никогда не снимал… Его добродетели, также его пороки были поддельные, и, сообразуясь с тем, чего требовали его личные интересы, он сначала был врагом римского мира, в конце концов сделался его отцом. Он хотел обмануть народ призраками гражданской системы управления».

Гиббон подвел итоги тому, что дала историография XVII—XVIII вв., и вместе с тем наметил пути, по которым пошла буржуазная историческая наука в XIX в.

Французские историки первой половины XIX в. продолжали традицию предшествовавшего столетия. Нужно отметить при этом, что большую роль в оценке Августа играли политические мотивы. Близкие к бонапартистским кругам историки считали переход к империи благом для человечества. В годы консульства Наполеона Луи де Фонтан, например, проводил параллели между Цезарем, Кромвелем, Монком и Бонапартом. Сравнивая их, Фонтан приходил к заключению, что первый консул не похож ни на одного из этих деятелей. В созидательной своей деятельности он похож больше на Августа и Карла Великого. Брошюра Фонтана приобрела официальное значение, и министр внутренних дел распорядился разослать ее всем префектам. Впоследствии, когда Наполеон вступил на путь завоеваний, Августа заслоняет Цезарь, потом, однако, историки возвращаются к той же оценке Августа, которая давалась Фонтаном. Характерен в этом отношении труд Шампаньи⁵. Автор ставит вопрос: каким образом юный Октавий, отличавшийся безрассудной жестокостью, стал править миром? Автор говорит о войнах, о положении римлян, но главную роль для него играет политика Августа, умиротворившего мир и стяжавшего славу.

Иначе относились к основанию империи противники бонапартистов. Противник переворота 1852 г. Жан Жак Ампер считал, что «империя, основанная Августом, была концом римской жизни и началом ее умирания»⁶. О деспотизме Августа говорил Беле, пытавшийся доказать, что Август управлял империей не самостоятельно, а действовал под влиянием родственников и друзей⁷. Дюрюи, министр просвещения Наполеона III, рассматривал переход от республики к империи как явление положительное, но империи требовались прочные учреждения, Август же, этот ловкий и хитрый честолюбец, мог склеить конституцию из кусков, «которая осталась без имени на политическом с.340 языке и которая в течение трех веков покоилась на лжи»⁸.

Можно отметить и многотомную работу английского историка Мериваля⁹ по истории Римской империи, в которой отмечались положительные стороны перехода от республики к империи, и с этой точки зрения характеризовалась деятельность Августа — умиротворителя и созидателя новой политической системы, благодетельной для римских подданных. Особенность работ об Августе в первой половине XIX в. состояла в том, что определенное общее положение, навеянное политической позицией Августа, подкреплялось сведениями из его биографии. Круг вопросов по сравнению с XVIII в. расширился, но биографическим сведениям и оценке личности уделялось по-прежнему большое внимание.

* * *

Вопрос о юридических основах власти Августа приобрел значение после выхода второй части второго тома «Римского государственного права» Моммзена¹⁰. Еще древние авторы неоднократно затрагивали вопрос о сущности политических порядков, появившихся при Августе, но юридическая сущность полномочий Августа оставалась недостаточно ясной, а вопрос о публично-правовых основах императорской власти вообще не ставился. Моммзен рассматривал его в связи с общими основами римского государственного права, изложенного им в специальном монументальном исследовании.

Первый том его труда посвящен общей характеристике римского государственного строя, второй — отдельным магистратурам, третий — различным учреждениям (народное собрание, сенат, муниципии).

Принципат рассматривается Моммзеном во второй части второго тома как особая магистратура, подчиненная, как и все другие, закону, основывающаяся на общих принципах, лежащих в основе римского государственного права. По мнению Моммзена, политический строй эпохи ранней империи ближе по своим публично-правовым принципам к эпохе республики, чем к эпохе поздней империи, когда устанавливается абсолютная монархия («доминат»), Моммзен излагает не историю, а систему римского государственного права, поэтому им не устанавливаются стадии политического развития в эпоху ранней империи. Он берет государственное право с.341 императорской эпохи как нечто неизменное; для подкрепления своих положений он обращается к источникам, относящимся и к эпохе Августа, и ко времени Траяна, и к III веку н. э.

Моммзена не интересуют исторические события, которые привели к установлению принципата. Он обращает главное внимание на юридические прецеденты республиканской эпохи, могущие объяснить определенные институты эпохи империи. Все исследование Моммзена базируется на следующих главных предпосылках: основные принципы римского государственного права возникли в эпоху царей; они оставались неизменными в республиканскую эпоху и во времена ранней империи; политические порядки времен империи имеют вполне законные основания, императоры выражают суверенитет народа, как и республиканские магистраты. Военные бунты и перевороты, в результате которых многие императоры достигли верховной власти, рассматриваются Моммзеном как волеизъявление римского народа, наиболее активной и дееспособной его части, находящейся в армии. Провозглашение императора солдатами равнозначно народному избранию, тем более, что это избрание санкционируется сенатом, наделяющим вновь избранного императора определенными правами. Таким образом, легализуется то положение, что император «свободен от подчинения законам» (legibus solutus). Это положение, ставящее императора выше закона, имеет определенные юридические основания.

Таковы источники власти императоров. Что касается сущности этой власти, то в ней Моммзен находит те же черты и те же принципы, которые характерны для римских магистратур и для промагистратур республиканского времени. Таким образом, принципат, по Моммзену, представляет собой магистратуру, но уже с самого начала в нем выступают монархические черты. Таковой является божественность императора и взгляд на его власть как на власть господина. Но эти монархические идеи, подчеркивает Моммзен, римскими императорами официально отвергались. Моммзен поэтому касается их мимоходом, считая, что юриста должны интересовать правовые отношения, а не реальное положение вещей.

Понятие власти в Риме, указывает Моммзен, выражалось понятиями «potestas» и «imperium». Под imperium разумелась высшая военная власть, высшая гражданская власть и право ауспиций. Понятие «imperium» возникло в царскую эпоху и перешло потом к высшим республиканским магистратам. Республиканские магистратуры были коллегиальными и срочными. Этих черт мы не находим в императорской власти. Таким образом imperium, каким наделяется император, был иного качества, чем imperium высших ординарных магистратов (консула и претора). Однако не было нужды в создании с.342 какого-то нового империя. Проконсулы и пропреторы издавна имели imperium; он был, правда, ограничен в пространстве пределами одной провинции, но зато он не был ограничен во времени и не ограничивался к тому же вмешательством коллеги. На основании этого Моммзен приходит к заключению, что imperium proconsulare и был одной из основ власти императора. В официальной титулатуре звание проконсула появляется у императоров только во времена Траяна, но Моммзен говорит о проконсульской власти, основываясь прежде всего на общем исследовании понятия «imperium» и опираясь на известие Диона Кассия, что в 23 г. до н. э. Август получил навсегда imperium proconsulare, который сохранялся как в пределах померия, так и во всех провинциях.

В 27 г. Август получил управление некоторыми провинциями, когда уже имел imperium proconsulare. Это давало ему возможность командовать войском, управлять своими провинциями и контролировать управление всеми другими провинциями. Отличие от прежнего imperium proconsulare заключалось в том, что теперь власть не имела территориальных границ (imperium infinitum) и распространялась на всю римскую державу, за исключением города Рима и Италии. В таком виде imperium proconsulare существовал в течение всей эпохи ранней Римской империи.

Гражданская власть, власть в городе Риме и Италии определялась тем, что императоры наделялись властью народного трибуна (tribunicia potestas). Август получил ее еще в 36 г. Это вновь было подтверждено в 23 г. Благодаря трибунской власти личность императора была неприкосновенной. Он имел право законодательной инициативы, право вмешательства в распоряжения других магистратов, созыва сената и гражданского управления. Imperium proconsulare и tribunicia potestas были пожизненными, но если первая давалась войском, если каждый гражданин, служа в армии, мог участвовать в ее передаче, то трибунская власть давалась сенатом, который в эпоху империи сначала de facto, а потом и de jure становится законодательным учреждением.

В состав имени Августа входил титул императора. При Августе это не указывало на определенную власть, но служило выражением пожизненного imperium proconsulare. В этих целях титул императора и вошел в состав имени в качестве praenomen. Моммзен рассматривает и другие полномочия императоров, их почетные звания (princeps, pontifex maximus и др.), особые права (legibus solutus, ius commendationis и пр.), внешние признаки их власти (ликторы, одежда, право занимать курульное кресло и пр.). Но конституирующими принципами императорской власти остаются только imperium proconsulare с.343 и tribunicia potestas. Политический порядок, который устанавливается в Риме с 27 г., Моммзен не считает возможным определить как республику в силу исключительного положения императора, но, по его мнению, нельзя говорить и о монархии, так как сенат юридически был высшим государственным учреждением. Моммзен обратил внимание на формальное разделение власти между сенатом и принцепсом, которое произошло в 27 г. и de iure оставалось в течение всей ранней империи. На основании этого политический строй эпохи ранней империи определяется им как диархия, т. е. двоевластие.

Такова в общих чертах теория Моммзена. Она представляет собой тщательное и скрупулезное исследование юридических основ императорской власти. С такой последовательностью вопрос впервые исследован был Моммзеном. Однако в построении Моммзена можно отметить ряд коренных недостатков. В некоторых отношениях «Римское государственное право» было даже шагом назад по сравнению с «Историей Рима». В изображении римского прошлого Моммзен-юрист шел иным путем, чем Моммзен-историк. Первый недочет его построения заключается в отказе от изучения исторических условий, оказавших влияние на установление тех или иных норм римского публичного права. Вторым пробелом является признание им неизменности юридических основ императорской власти на протяжении более чем трех веков. Принципат был установлен в январе 27 г. до н. э. и вплоть до Диоклетиана сохранял свои юридические основы! Не судил ли здесь Моммзен по аналогии с теми учредительными собраниями, которые происходили в европейских странах на его памяти и которые пытались дать тому или иному государству конституцию, «незыблемые основы» на многолетний период? Может быть, и сама идея «восстановления конституции» римского государства отражает отношение определенных кругов германской буржуазии, придававших исключительное значение конституционным вопросам. Характерный для методологии Моммзена модернизм не преодолен, таким образом, и в «Римском государственном праве», хотя в этом труде мы и не находим тех крайних модернизаторских суждений, которые часто встречаются на страницах его «Истории Рима».

Термин «диархия» — двоевластие в смысле разделения власти между императором и сенатом — впервые был употреблен Моммзеном. В древности, в императорскую эпоху, так называлось иногда совместное правление двух императоров (например, Марка Аврелия и Луция Вера). Ни в древности, ни в новое время история публичного права не знала диархии как особой политической формы, и римская история эпохи империи не дает оснований говорить о последовательном разделении с.344 власти между сенатом и императором. Юридически сенат был полновластным государственным органом, фактически же он зависел от императора.

Теория Моммзена привлекла внимание историков к изучению принципата Августа, но многочисленные исследования, появившиеся под влиянием этой теории, носили в большинстве случаев односторонний характер. Они касались главным образом юридических основ власти Августа и стремились установить, в первую очередь, каков был политический строй в эпоху ранней империи. Одни вслед за Моммзеном считали его «диархией», другие полагали, что сохранялась республиканская форма правления, третьи видели в принципате монархию.

Теорию «диархии» Моммзена поддерживали и развивали дальше два историка римского государственного права — Карлова и Виллемс¹¹. И тот и другой определяли политический строй, существовавший во времена Августа и в последующий период, как «диархию». Они полагали, правда, что основой власти Августа был не imperium proconsulare, а особый imperium, не имевший какого-либо обозначения и созданный при переходе от республики к империи в силу особого закона.

Моммзен высказал сомнение в том, что императорская власть была в основе своей монархической. Его теория «диархии» была по существу компромиссным решением вопроса. Если брать лишь юридические основы и официальные взгляды Августа и других римских императоров на свою власть, можно признать, что республиканская форма правления сохранилась и в императорскую эпоху. Некоторые исследователи и выступили в защиту этого положения. Взгляд на порядок, установленный Августом, как на республику, наиболее последовательно выражен в работах Эд. Мейера. Еще в 1903 г. появилась его статья «Kaiser Augustus»¹², затем взгляды его были развиты в упомянутом выше труде о монархии Цезаря и принципате Помпея.

По мнению Эд. Мейера, Август в своей политике следовал не Цезарю, стремившемуся к превращению Рима в монархию эллинистического типа, а Помпею, которого можно считать основателем принципата. Принципат, по Эд. Мейеру, — это политическая система, при которой вся полнота власти принадлежит сенату, а его охранителем и защитником является первый гражданин республики, принцепс. На практике такой порядок, по мнению Эд. Мейера, установил еще Помпей, а с.345 теоретическое обоснование его дал Цицерон. Принцепс был защитником республиканских основ. Сенат стоял во главе государства, город Рим сохранял свое господствующее и привилегированное положение. В таком же привилегированном положении оставалась и Италия. Август не допустил, чтобы Италия растворилась в провинциях, как этого хотел Цезарь. Эд. Мейер считает, что сам Август не хотел нарушать права сенаторов. Он хотел искренне быть первым среди равных. Таким образом, нет никаких данных для того, чтобы говорить о монархии, но, с другой стороны, нет оснований вводить и такой искусственный термин, как «диархия». Август, по Эд. Мейеру, был действительным восстановителем республики, власти сената и преимущественного положения Италии. В основе политики его лежали консервативные начала. Предложенное Мейером определение принципата как особой формы республиканского устройства вызывает серьезные возражения. Становится неясным, имеются ли в виду отношения между Августом и сенатом de iure или же de facto. Затушевывается борьба между Августом и сенаторским сословием, которая в той или иной форме происходила в течение всего правления Августа. Эд. Мейер ничего не говорит о связи власти Августа с властью его преемников; непонятно, можно ли говорить о принципате Калигулы, Нерона и Домициана.

О сохранении республиканского строя в эпоху Августа говорит и Ферреро¹³, посвятивший истории Августа IV и V тома своего труда. Ферреро противопоставляет Цезаря Августу, причем симпатии автора на стороне последнего. По мнению Ферреро, Цезарь был гениальным неудачником, который никогда не мог достигнуть своих целей, далеких от жизни. Август шел иным путем: не создавая новой политической формы, он следовал стремлению современного ему аристократического общества. Ферреро считает, что Август действовал искренне, когда восстанавливал республику, наделял различными правами и привилегиями сенаторов. Если у него и были монархические тенденции и если в конце концов установилась монархия, то вина в этом не Августа, а всего римского общества в целом.

Историческое развитие, по мнению Ферреро, привело к разложению знати. Роскошь, изнеженность, крайний индивидуализм отвлекли аристократию от служения государству. С другой стороны, в Риме никогда не было условий для упрочения демократической республики. Август не мог преодолеть растущий среди сенаторов абсентеизм и был вынужден брать с.346 на себя различные полномочия, и тем самым помимо его желания, а может быть, и помимо его воли усиливалась его власть. Ферреро стремится охарактеризовать различные стороны жизни римского общества и пытается определить борьбу партий. Одну из этих партий, консервативную, возглавлял, по мнению Ферреро, Тиберий; ей противостояла «партия прожигателей жизни» во главе с Юлией Старшей.

Нам уже приходилось говорить о теории стихийного развития исторического процесса, своеобразном фатализме и культе случайности в истории, которые характерны для Ферреро. Мы не найдем у него отчетливых характеристик социальных групп и общественных классов. Основное противоречие рабовладельческого общества — противоречие между рабами и рабовладельцами и классовая борьба между ними — Ферреро полностью игнорируется.

Вместо классовой борьбы мы видим у него только борьбу группировок и котерий. Произвольны и наивны рассуждения о «партии прожигателей жизни». В источниках нет для них оснований.

Ферреро характеризует политический строй эпохи Августа как республику, но юридические вопросы разработаны им недостаточно тщательно, и выводы его недостаточно последовательны. Не всегда точны и его определения различных полномочий Августа. «Величие и падение Рима» заканчивается смертью Августа. В небольшой работе, вышедшей через много лет после «Величия и падения Рима», автор пишет, что республиканский строй сохранялся в Риме до смерти Марка Аврелия. Переход власти к Коммоду ознаменовался упадком сената, падением его супрематии и авторитета. Падение авторитета высшего республиканского учреждения приводит к господству армии и военщины, а потом и к утверждению абсолютной монархии: концом республики оказалось, таким образом, событие, не имеющее решающего значения в истории.

Из работ, вышедших в последнее время и примыкающих к взглядам Эд. Мейера и Ферреро, следует отметить монографию американского историка Хаммонда¹⁴. Подобно современной Великобритании Рим, по словам Хаммонда, не имел писаной конституции. Государственное управление зиждилось на различных прецедентах и отдельных законодательных актах, юридически не было ничего постоянного и неизменного. Политический строй времен Августа отличался от республики времен Цицерона; значительные изменения произошли в политической жизни и при преемниках Августа; теория часто не с.347 соответствовала практике. Но тем не менее можно установить какие-то основы этой теории, и это составляет главную задачу книги Хаммонда.

Основной тезис всей книги: несмотря на противоречия, существовавшие между сенатом и императором, теоретически верховная власть принадлежала сенату. Император выступал как слуга сената, представлявшего римский народ. Таким образом, тот политический режим, который установил Август, был республикой, а сам Август явился восстановителем республиканской формы правления. Власть Августа была, по мнению Хаммонда, чрезвычайной магистратурой, не отличавшейся в принципе от аналогичных магистратур конца II — I вв. С конституционной точки зрения здесь во власти Августа не было ничего необычного: подобно тому как это было и прежде, imperium был предоставлен ему сенатом и римским народом. Слова Августа (из «Res gestae») о том, что он передал республику из своей власти в распоряжение сената и римского народа, отражают действительное положение вещей. С 27 г. Август правил на основе полномочий сената. В его титулах не было ничего нереспубликанского. Титул императора, например, не обозначал верховной власти; его присоединил к своему имени Август как наследник Цезаря. В противоположность Моммзену, Хаммонд приходит к заключению, что tribunicia potestas имела второстепенное значение. Это был почетный титул, дополнение к imperium, необходимое для проведения реформ, для упрочения влияния в Риме и Италии. В гражданских делах Август был преемником Гракхов и Цезаря в защите прав народа.

В отличие от Эд. Мейера и Ферреро, Хаммонд рассматривает вопрос исключительно с конституционной точки зрения. Не разделяя взгляда Моммзена на принципат как на «диархию», Хаммонд идет по пути, указанному Моммзеном в исследовании «Римское государственное право». Но изучать конституционную историю изолированно от истории социальной — дело совершенно бесплодное. Полная противоречий политическая действительность I в. н. э. никак не может быть уложена в «конституционную схему». Поэтому автор иной раз вынужден выйти за пределы права и заняться социальными темами. Хаммонд, например, не может обойти вопрос о том, почему республиканские учреждения, если они действительно были восстановлены Августом, не могли играть и не играли прежней роли. Он указывает две причины: нежелание лиц сенаторского сословия выполнять свои общественные обязанности и рост значения императорской бюрократии. Наивность и поверхностность этих объяснений совершенно очевидны. Некоторые моменты римского государственного права определены Хаммондом удачно, но с.348 конституционная история, абстрагированная от социальной, всегда остается непоследовательной и безрезультатной¹⁵.

Ни теория «диархии», ни теория республиканской власти Августа не могли поколебать идущего еще со времени древности взгляда на принципат как на монархию.

Из многочисленных работ, трактующих правление Августа как монархию, в первую очередь следует назвать монументальный труд Гардтгаузена, три тома которого посвящены истории Августа, начиная с гражданских войн и кончая его смертью¹⁶. В первом томе автор дает подробное изложение событий от смерти Цезаря до битвы при Акции. Другие части посвящены систематическому изложению различных вопросов по истории принципата. Гардтгаузен собрал большое количество фактического материала по истории общества времен Августа, он характеризует различных исторических деятелей, описывает области, входившие в состав Римской империи при Августе, подробно останавливается на внешнеполитических отношениях изучаемого периода. Он говорит о состоянии науки, искусства, философии и права¹⁷. По мнению Гардтгаузена, Август с начала своей политической карьеры стремился к единоличной власти и в конце концов добился осуществления своей цели. Это положение лежит в основе всей работы автора. Возражая Эд. Мейеру, Гардтгаузен указывает, что Август не мог быть республиканцем. Он воспитывался при дворе Цезаря, где сильны были монархические тенденции. Восстановление республики, по мнению Гардтгаузена, было лишь фикцией. Автор не сомневается, что это была монархия, преследующая определенные политические цели. В то же время она имела определенные магистратские основы, а публично-правовые отношения, сложившиеся при Августе, сводятся к тому, что его власть была необычным совмещением обычных римских республиканских магистратур. Работа Гардтгаузена написана в биографическом аспекте. Август, по словам Гардтгаузена, — дитя своего времени. Это тип образованного знатного римлянина последнего века до н. э. с.349 Гардтгаузен сравнивает Августа с Наполеоном III. И тот и другой не были помазанниками на царство. Над обоими смеялись: над одним смеялся Цицерон, другого третировал Виктор Гюго. И тот и другой вступили на политический путь молодыми, и оба в конце концов достигли власти, восстановления государства, процветания наук и искусств. Параллель эта нужна Гардтгаузену для того, чтобы представить монархию Августа как монархию надклассовую, всесословную. Огромный материал, приведенный самим Гардтгаузеном, опровергает его основной тезис и еще раз подтверждает недопустимость и малоубедительность суждения по аналогии. Эта крайняя модернизация является основным пороком не только труда Гардтгаузена, но и многих других произведений буржуазных историков.

Работа Гардтгаузена нередко обходится современными исследователями. Можно встретить монографии, утверждающие как новые положения, формулированные уже Гардтгаузеном. У Гардтгаузена содержится огромный материал, он приводит многие надписи, описание монет, опубликованные в его время папирусы и т. д. Его труд продолжает сохранять свое значение справочного пособия.

В специальных работах, вышедших в конце XIX и начале XX в., исследователи стремились уточнить отдельные положения, касающиеся полномочий Августа, взаимоотношений между ним и сенатом¹⁸, изучались полномочия близких к нему лиц, его родственников. То положение, что сначала Агриппа, а потом, в конце правления Августа, Тиберий получил такие же полномочия, которые были у Августа, дало Корнеману повод предложить теорию «двойного принципата» (Doppelprinzipat)¹⁹. Но эта теория стоит в полном противоречии с источниками, которые говорят о равноправных императорах II и III вв. (Марк Аврелий и Луций Вер, Каракалла и Гета), но всегда и безусловно утверждают авторитет Августа.

Изучение истории эллинизма оказало влияние на историю Римской империи. Сравнительное изучение эллинистической истории и истории Рима дало ряд доказательств в пользу того, что принципат Августа следует рассматривать как монархию. Так, Кэрст указывал, что Римская империя является определенной стадией в развитии античной монархии, а римские императоры — преемники эллинистических династов. Это находит, с.350 например, свое выражение в апофеозе²⁰. Близкое к этому положение защищал Пельман, который сравнивал Римскую империю с позднегреческой тиранией²¹. Подчеркивая известные демократические моменты в политике римских императоров («право бедноты на хлеб»), он, подобно Кэрсту, находит немало общего между императорским режимом и эллинистическими монархиями²².

Уяснению идеологических основ власти Августа содействовало изучение современной ему культуры. Известное значение имели труды Г. Буассье, особенно его «Римская религия от Августа до Антонинов». Буассье подчеркнул реставрационные тенденции в политике Августа. Он обратил внимание на то, что произведения поэтов того времени отражали современные им религиозно-политические тенденции²³. Однако, в труде Буассье не дается общей характеристики принципата, не устанавливается у него и связи идеологических течений с социальными отношениями.

К 20-м годам текущего века по истории принципата Августа появилась громадная литература. Больше всего было написано по вопросам, касающимся юридических основ принципата, но социальная сущность его оставалась в тени. Вопросам социально-экономической истории уделялось мало внимания. Правильной постановке вопроса мешали коренные методологические пороки буржуазной историографии: игнорирование роли и значения классовой борьбы, отрыв юридических отношений и вообще идеологии от социальной жизни, признание государства надклассовой организацией, модернизм в оценке явлений прошлого.

ПРИНЦИПАТ В ТРУДАХ РУССКИХ УЧЕНЫХ

Западноевропейские исследователи никогда не уделяли должного внимания работам русских ученых по истории древнего мира. Оправданием этому служил пресловутый принцип: «rossica non leguntur». Хотя по истории принципата было написано мало специальных работ, зато истории империи в целом было с.351 уделено большое внимание, и в некоторых отношениях русские ученые опередили западноевропейских историков.

В аспекте всемирной истории рассматривал события древности и средних веков Т. Н. Грановский²⁴. Римская империя для него — новый период «жизненного развития». Переход к империи был неизбежен. Одной из причин было истощение провинций, долготерпение которых «было истощено притеснениями, злоупотреблениям проконсульской власти не было меры и границ». В Августе Грановский видит заботливого правителя.

Идеи Грановского были развиты С. В. Ешевским в его труде «Центр Римского мира и его провинции»²⁵. Принято считать, что первый обзор истории провинций принадлежит Моммзену. Но за двадцать лет до выхода V тома «Истории Рима» была напечатана названная работа Ешевского, в которой дается характеристика всех римских провинций. Этому предпослана общая оценка империи и указано значение Августа. «После смерти Цезаря, — пишет Ешевский, — новыми смутами доказана была для Рима невозможность возврата к прежним учреждениям, несовместимость республиканской свободы с господствовавшими стремлениями. Истомленное государство признало власть Августа. С восторгом приветствовали римляне приобретение внутреннего мира и спокойствия, хотя бы то и было на счет политической свободы… Задача империи состояла в том, чтобы обобщить вековые результаты исключительного, замкнутого существования Рима, и в те времена только абсолютизм императоров мог совершить такое дело. Но обобщая еще до него добытые результаты, абсолютизм не мог стать сам движущим началом нового развития».

Драгоманов²⁶ дал опыт историографии Римской империи. Сам он видел в установлении императорской власти положительный акт и пытался определить условия, которые приводили историков к отрицательной характеристике принципата Августа. Он указывал, например, на конфессиональную тенденцию католических историков, национализм немецких историков и т. д. Нужно, однако, заметить, что автор не отмечает тех мотивов, какие обусловливали положительную и даже апологетическую оценку империи со стороны тех или иных историков.

Принципату Августа посвящена была специальная статья В. И. Герье²⁷, появившаяся через два года после выхода в свет с.352 соответствующей части «Римского государственного права» Моммзена. Герье дал систематический обзор опубликованных ранее работ Моммзена. Признав значение теории Моммзена, Герье отметил противоречивость в его суждениях о том, что принципы римского государственного строя на протяжении веков оставались неизменными. В отличие от Моммзена, который ограничивался формально-юридическим определением основ императорской власти, Герье пытался установить исторические условия возникновения принципата. Не принял Герье и тезиса Моммзена о «диархии». Он считает, что власть Августа была монархической. Противоречие между положением Августа как единодержавного правителя и официальным восстановлением республиканской формы правления Герье предлагает разрешить таким образом. В римском гражданском праве претор иногда прибегал к фикции. Например, лицо теряло правоспособность, подвергалось capitis deminutio. Оно теряло права, но вместе с тем освобождалось и от обязанностей, однако это могло затрагивать интересы других лиц, например кредиторов. Претор давал иск, как будто лицо не потеряло прав (si capite deminutus non esset), и этим иском должен был руководствоваться судья при разборе дела. Такой же фикцией, по Герье, было и восстановление республики. К ней прибег Август, утверждая свою монархическую власть. Этому объяснению нельзя отказать в остроумии. Но преторская фикция была ограничена определенными отношениями гражданского права. У нас нет никаких данных, что фикция применялась в публично-правовых отношениях, и теория Герье не может быть поэтому принята.

Заслуживает внимания характеристика Августа, данная Герье. В отличие от морализующих оценок историков XVIII и первой половины XIX в., Герье считал «возможным посредством изучения личности Августа ознакомиться с силами, какие слагали историю Рима, так как в личности основателя империи отражаются, как в микрокосме, творческая способность римского народа с его идеалами и стремлениями, а также умственная и нравственная среда того общества и того века, которым принадлежал Август».

Не принимая основных выводов Герье, мы должны отметить, что в его статье, оставшейся неизвестной западноевропейским ученым и незаслуженно забытой у нас, дается содержательный обзор взглядов на принципат и приводится ряд серьезных возражений против концепции Моммзена.

Если В. И. Герье выразил сомнение по поводу некоторых положений Моммзена, то Э. Д. Гримм подверг критике самые основы моммзеновской теории принципата.

Первый том «Исследований по истории развития римской с.353 императорской власти»²⁸, изданный Гриммом в 1900 г., охватывает период от Августа до Нерона, но большая часть его посвящена принципату Августа. Автор дает критический обзор различных теорий принципата и уделяет большое внимание разбору теории Моммзена. Гримм указывает слабое место в построении Моммзена, который считал политическую систему от Августа до Диоклетиана неизменной. «Еще большой вопрос, — говорит Гримм, — насколько правильно задумана самая попытка охватить в одной системе государственное право народа за тысячу с лишком лет его существования». Гримм отмечал, таким образом, один из самых слабых в системе Моммзена пунктов: неисторичностъ его системы римского государственного права.

Исходя из этого, Гримм считает необходимым рассматривать принципат в его развитии. Определив «конституционное положение Октавиана» после победы над Антонием, он полагал, что образование (или учреждение) империи отнюдь не было завершено 13 января 27 г., причем конституирующим новые отношения актом была προστασία τῶν κοινῶν, право распоряжаться делами государства; проконсульская власть и власть трибуна даются в 23 г. Таким образом, монархическая власть Августа создается не сразу, а появляется в результате законодательных актов 27, 23, 19 гг. Теоретическое же обоснование монархии относится лишь к началу II в. н. э. и развивается под влиянием эллинистических политических теорий. Путь исследования развития императорской власти, предложенный Гриммом, несомненно, верен, но построение страдает отчасти тем же недостатком, какой характерен и для других буржуазных концепций: история императорской власти дается в отрыве от социальной истории. Создается представление о каком-то «имманентном развитии» императорской власти, независимо от социальных отношений и классовой борьбы. Недостатком работы является и то, что автор игнорирует эпиграфический материал, кроме «Res gestae divi Augusti». Такое ограничение круга источников лишает исследователя важных документов, являющихся иногда решающими для тех или иных выводов. Из вопросов историко-юридических вызывает сомнение издание сенатом конституирующего постановления о том, что Августу предоставляется προστασία τῶν κοινῶν. Выражению Диона Кассия, навеянному разного рода философскими доктринами, придан юридический смысл.

Для понимания истории экономических отношений эпохи принципата имеют значение «Очерки из истории римского с.354 землевладения» И. М. Гревса²⁹. Автор защищает порочную в методологическом отношении ойкосную теорию хозяйства, но им сделан ряд верных выводов по истории аграрных отношений времен Августа. В своих так называемых «хозяйственно-психологических» этюдах он стремится показать эволюцию римского землевладения в императорскую эпоху. На основании изучения произведений Горация Гревс дал характеристику поместья средних размеров времен Августа. Автор указывает, что во времена принципата мелкое и среднее землевладение играло бо́льшую роль, чем в предшествующую эпоху, но вместе с тем вновь возрождалось крупное землевладение, впоследствии восторжествовавшее. Говоря о сельскохозяйственном труде, Гревс обратил внимание на то, что колоны играли заметную роль уже во времена Августа. Однако взгляд на сельское хозяйство как на ойкосное не позволил Гревсу охарактеризовать роль обмена в сельском хозяйстве и обратить внимание на взаимоотношения между Италией и провинциями; имеющими большое значение в эволюции земельных отношений.

Развитие социальных отношений в эпоху принципата рассматривается в последних главах «Очерков истории Римской империи» Р. Ю. Виппера³⁰. Автор указывает, что внимание исследователей к истории принципата оставалось лишь в сфере политической жизни, которая полна символики, не выражающей сути дела. «Другое дело, если бы нам удалось выяснить сначала социальный фундамент, характеризующий эпоху, классовое деление общества, группировку интересов, потребностей и понятий в его среде, наклон в движении его групп». Виппер считает, что отказ Октавиана от власти в 27 г. был фиктивным. Те драматические сцены, какие описывают нам источники, были заранее подготовлены и условлены. Принципат представляет собой компромисс между крупнейшим колониальным владетелем, каким был император, и «старым владельческим классом» — сенаторской аристократией. Принцепс «стоял… во главе развивающейся системы общего патроната. Принципат образовал до известной степени верхушку слагавшейся общественной иерархии». Августу чужды были какие бы то ни было попытки социальных реформ. Наоборот, он ставил своей целью охранить существующий порядок от социальных волнений. Виппер определяет роль всадничества, говорит о появлении новой аристократии, характеризует политическую и социальную борьбу во времена Августа. с.355 Большое значение он придает восточноэллинистическим идеям, способствовавшим укреплению монархии.

Книга Р. Ю. Виппера, несомненно, вносит новое в изучение принципата, поскольку на переднем плане у автора были не юридические категории, а социальные отношения. Правда, протест против формализма в изучении политических явлений иногда приводит к недооценке роли некоторых законодательных актов, остается в тени борьба между Августом и сенаторским сословием, которую нельзя игнорировать. Но самым существенным недочетом является модернизация экономических отношений, недооценка роли рабов как основного производительного класса римского общества.

Ряд вопросов, касающихся истории Римской империи, затронут в «Очерках из истории средневекового общества и государства» Д. М. Петрушевского. Автор не касается специально эпохи Августа, но дает характеристику отношений, возникших в результате установления при Августе римского мира (pax Romana)³¹.

Роль законодательства Августа и отдельные стороны идеологии принципата выяснены были М. М. Покровским, обратившим внимание на то, что поэтические произведения эпохи Августа отражают отношение общественного мнения к законам Августа о семье и браке, причем особенное значение имеют данные Овидия. М. М. Покровский отметил реальные мотивы современной им действительности в таких произведениях, как «Энеида» Вергилия.

Таким образом, в работе русских ученых был поставлен ряд важных вопросов по истории империи, хотя после статьи Герье и не появлялось особых исследований о принципате Августа.

Шагом назад, по сравнению с другими работами русских ученых, была вышедшая в 1918 г. небольшая книга М. И. Ростовцева «Рождение Римской империи»³². Агностицизм автора сказался в отказе определить политический строй эпохи Августа. «Простыми формулами, — по его мнению, — сложное содержание конституции Августа точным образом охарактеризовать нельзя. Созданный Августом строй есть компромисс, не только компромисс политический, или даже не столько компромисс политический, сколько социальный». Реакционный модернизм Ростовцева, противника социалистической революции, нашел отражение в оценке роли римского пролетариата. «Распыленный по Италии и провинциям римский с.356 гражданский пролетариат и вместе с ним романизованный и романизовавшийся пролетариат провинций был величайшей силой смут и разложения». С реакционных позиций оценивается Ростовцевым и роль Римской империи. Императорской власти удалось организовать этот пролетариат в войско, победить старую аристократию и вступить на путь компромисса с сенаторским сословием, сохранившим «свои привилегии, свое значение высшего сословия, свою обособленность, свои традиции, сознательно поддерживавшиеся Августом». Вместе с тем принципат означал победу Италии над провинциями, специально над Востоком. Но и провинциям, точнее, провинциальной знати, были сделаны некоторые уступки. Все это обеспечило устранение последствий гражданских войн, развитие хозяйства и культуры как в Риме, так и в Италии, а также в провинциях. «Материальной опорой власти Августа было войско», а «залогом длительности этой власти были мир и порядок». Автор не указывает, что следует разуметь под «миром и порядком», игнорирует он и социальные движения эпохи первых веков империи.

В 1926 г. вышла «Социально-экономическая история Римской империи» Ростовцева. Книга эта появилась первоначально на английском языке, когда автор, враждебно относящийся к советской власти, покинул родину.

СОВРЕМЕННАЯ БУРЖУАЗНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ ПРИНЦИПАТА

«Социально-экономическая история Римской империи» М. И. Ростовцева, восторженно принятая многими буржуазными историками Запада, развивала те реакционные тезисы, какие были сформулированы в «Рождении Римской империи».

Ростовцев вводит понятие «революция». Он называет революционным италийский пролетариат, считает революционной армию триумвиров, боровшуюся против сенаторского сословия и выражавшую, по мнению Ростовцева, интересы италийского населения. Октавиан называется революционным вождем, а его деятельность после 27 г. характеризуется как разумное сочетание консервативных и революционных начал. «Италийская муниципальная буржуазия», как называет ее Ростовцев, составляла опору династии Юлиев-Клавдиев. Нам уже пришлось говорить, что переход к империи нельзя считать революцией; нет поэтому никаких оснований определять деятельность Августа как революционную; ничего революционного нет и в войске. Должно быть решительно отвергнуто и мнение Ростовцева о «гибридности новой формы»; нельзя согласиться и с отказом от ее определения.

с.357 Успех книги Ростовцева свидетельствовал об усилении реакционных тенденций в западной буржуазной историографии. В середине 20-х и в начале 30-х годов появляется ряд общих и специальных работ по истории Августа. Следует отметить, что эклектизм и отсутствие новых точек зрения является характерной чертой многих общих трудов. В «Истории Римской империи» Дессау³³ Августу посвящен весь первый том, имеющий значение лишь как систематический обзор политических событий. Признавая принципат монархией, автор отрицает возможность говорить о «диархии» как политическом строе. Больший интерес представляет вторая часть второго тома, посвященная Италии и провинциям в эпоху Юлиев-Клавдиев.

Из английских работ об Августе известна монография Хольмса³⁴. В оценке характера правления Августа Хольмс близок к Гардтгаузену и Дессау. В работе Хольмса имеют значение лишь экскурсы по частным вопросам. На французском языке в 1935 г. вышла книга об Августе Леона Омо. Считая принципат монархией, Омо выдвигает некоторые новые положения лишь в трактовке характера власти Августа. По его мнению, нет оснований говорить о едином беспрерывном империи: с 27 по 23 г. у Августа был консульский imperium, с 23 г. — особый imperium maius. Омо не считает возможным говорить, что это был проконсульский imperium. Imperium proconsulare был лишь юридическим прецедентом того империя, каким пользовался Август. Кроме трибунской власти, Омо считает одной из составных частей власти Августа верховный понтификат. Монархия, созданная Августом, отличалась от политического идеала Цезаря. «В целом система принципата выражала национальную реакцию против системы восточноэллинистической монархии Цезаря». Социальная история времен Августа остается у Омо в тени³⁵. В целом труд его мало оригинален, и представляют интерес лишь отдельные частные замечания.

Однако не эти общие работы определили общее направление историографии принципата последних десятилетий.

Ряд новых вопросов связан был с новыми археологическими и эпиграфическими открытиями. Нам уже пришлось говорить относительно антиохийского варианта «Res gestae divi Augusti». Он был открыт еще в 1914 г., но результаты этого открытия нашли отражение в работах, вышедших в 20-х годах. с.358 В 1927 г. были изданы эдикты Августа из Киренаики. В 1943 г. опубликованы письма Октавиана о Селевке Розосском. Совокупность этих документов дала возможность несколько иначе поставить вопрос о власти Августа. Особенное значение имело в этом отношении правильное восстановление латинского текста 34-й главы «Res gestae divi Augusti». До того целиком известна была греческая часть: Ἀξιώματι πάντων διήνεγκα, ἐξουσίας δὲ οὐδέν τι πλεῖον ἔσχον τῶν συναρξάντων μοι. Моммзен считал, что в латинском тексте стояло: «dignitate omnibus praestiti». Dignitas означает достоинство, почести. Это понятие не было связано с представлением о влиянии человека, с ним не соединялись никакие ассоциации, относящиеся к праву. «Monumentum Antiochenum» позволил восстановить подлинный текст: «Post id tempus [a]uctoritate [omnibus praestiti potes]tatis autem nihilo amplius [habu]i quam ceteri qui mihi quoque in magistratu conlegae [f]uerunt». Рамзай и Премерштейн обратили внимание на то, что слову Ἀξιώματι соответствует понятие «auctoritate» (до Моммзена так восстанавливал текст Франц, такое же чтение было в издании Бергка)³⁶. В специальной статье голландский исследователь Мюллер указал на семантическую связь слов «Augustus», «augur» и «auctoritas», восходящих к глаголу «augere»³⁷. Это сближение, правда, вызвало возражение Премерштейна³⁸, но оно привлекло внимание к новому открытию. В 1925 г. в журнале «Hermes» была опубликована статья Гейнце «Auctoritas»³⁹. Гейнце обращает внимание на то, что слово «auctoritas» — определенный юридический термин. В старинном праве слово «auctoritas» обозначает ответственность лица, передающего вещь при помощи манципации в том случае, если какое-нибудь третье лицо оспаривало у приобретателя собственность на приобретенную вещь. Этим же словом обозначалось и отношение опекуна к своему опекаемому. Понятие «auctoritas patrum» обозначало и особое положение римского сената. В ранние времена ни одно решение народного собрания не могло иметь силы без одобрения сенаторов, и эта санкция обозначалась понятием «auctoritas patrum». В последующие периоды решение сената, опротестованное народными трибунами, записывалось иногда как auctoritas patrum. Глава 34-я «Res gestae» показывает, что Август превосходит всех особым влиянием, особым авторитетом, имеющим старинное происхождение. Семантически слово с.359 «auctoritas», утверждает Гейнце, связано со словом «Augustus». Отмечая важность вопроса о значении понятия auctoritas для характеристики власти Августа, мы должны сказать, что Гейнце ограничился в своей статье лишь общими соображениями, не поставил вопроса об изменении семантики слова и социальных основах развития этого понятия с древнейших времен до Августа.

После публикации антиохийского варианта «Res gestae» и упомянутых статей роль особой auctoritas, возвышавшей Августа над магистратами, была признана почти всеми специалистами по истории принципата, но значению этого понятия давалась различная интерпретация⁴⁰. В этой связи приобрела значение монография Премерштейна «О сущности принципата», вышедшая в 1937 г., через два года после смерти автора⁴¹. В первой части этого сочинения говорится о философских обоснованиях принципата, во второй — о его социологических основах и в третьей — о государственно-правовом положении принцепса.

Подчеркивая, что Август для обоснования своей власти использовал популярные стоические идеи, Премерштейн примыкает ко взглядам, которые высказывались раньше. Во второй части работы автор выводит власть Августа из тех отношений, которые искони существовали в римском обществе: из отношений между клиентом и патроном. В основе их лежала fides — верность. Это поддерживалось обычаем, который имел большее значение, нежели законодательные установления.

На основе этих отношений возникают политические союзы и политические партии. В 91 г. италики дали клятву верности Ливию Друзу Младшему. Подобное же значение имела и клятва сторонников Катилины. В 44 г. была принесена клятва Юлию Цезарю, но особенно важна в этом отношении глава 25-я «Res gestae divi Augusti», где Август рассказывает о том, что в 32 г. жители Италии и ряда провинций принесли ему присягу на верность. С этого времени Август как бы выступает в роли верховного патрона над всей римской державой. Впоследствии клятва делается обязательной при начале правления каждого императора. Некоторые отношения времен империи являются обычаями, характерными для патроната и клиентелы. Так в завещаниях частных лиц принято было ставить императора в качестве сонаследника, как это делали с.360 обычно клиенты. Из обязанности патроната выступать на суде за своего клиента вытекает ius respondendi, которое получили римские юристы в императорскую эпоху. Им император как бы передоверил свое право выступать в защиту граждан. Характер этих патронатных отношений символизируется в титуле «pater patriae», который был получен Августом во 2 г. до н. э., в почитании гения императора, а затем и в императорской власти.

Этот принцип, характерный для императорской власти, находит свое выражение в правовых нормах. Уже в 27 г. Август получает особые полномочия, которые Дион Кассий выражает словами; Φροντὶς καὶ προστασία τῶν κοινῶν πᾶσα. И Премерштейн переводит это словами: «Cura et tutella rei publicae universa».

Слово «cura» означает заботу, попечение, а «tutella» — опеку. Таким образом, в 27 г. Август получает «заботу и попечение над всем государством». Август как бы встает над всем римским государством как верховный патрон и опекун. Этим объясняется то, что ему дается титул «pater patriae» — отца отечества. Препоручая Августу своего рода опеку над государством, сенат давал ему auctoritas, которой он обладал с начала существования римского государства. Эта auctoritas как бы легализовала положение Августа как патрона над римской державой, что поддерживалось клятвами на верность. Исходя из этого, друзья (amici) Августа могут выполнять государственные поручения и получать назначения на высшие должности (например, префекта города) ex auctoritate Augusti. Так создается императорский аппарат управления. Премерштейн приходит к заключению, что auctoritas является одним из основных государственных полномочий, которое получает Август от сената. Это положение, по мнению Премерштейна, не устраняет теорию императорской власти, созданную Моммзеном, а дополняет. Не признавая теории диархии и оттеняя монархические основы принципата, Премерштейн считает, что imperium proconsulare и tribunicia potestas составляли основу власти Августа.

В дополнение к Моммзену Премерштейн ввел новый момент (отношения между патроном и клиентом как определенный социологический принцип), позволяющий, по его мнению, объяснить некоторые стороны деятельности Августа и отношение к нему римского населения. Нет, однако, оснований придавать принципу патроната-клиентелы всеобщее значение, как это делает Премерштейн. Какое значение могли они, например, иметь для восточных областей, которым они были чужды? Но самое главное, мы не должны забывать порочности абстрактно-юридических исследований, оторванных с.361 от истории социальных отношений. Здесь Премерштейн оставался на тех же позициях, что и Моммзен. Формально-юридические толкования власти Августа оставляют неразрешенным вопрос о происхождении власти Августа и исходят из предположения, что Август управлял государством на законных (с точки зрения традиционных римских правовых норм) основаниях, и игнорируют факт узурпации власти в результате гражданской войны. Вызывают возражения и некоторые выводы Премерштейна, касающиеся auctoritas (разбор их см. ниже), в частности вопрос о φροντὶς καὶ προστασία τῶν κοινῶν πᾶσα как cura и tutella⁴².

Несмотря на эти существенные недочеты, труд Премерштейна признается в настоящее время в буржуазной историографии наиболее авторитетной работой по истории принципата. Особое значение приобрела теория Премерштейна относительно auctoritas Августа, которая предоставлена была последнему сенатским решением о cura et tutella rei publicae uniuersa⁴³.

Выводы Премерштейна дали основание итальянскому историку-юристу Франчиши считать cura et tutella законным основанием монархии Августа. Эти полномочия «если и не создали настоящей монархии, то они подготовили все условия, при которых монархия могла возникнуть». Подобные суждения встречаем мы и у других итальянских историков⁴⁴. Смысл их сводится к тому, что Август как глава партии (capoparte) получил власть в силу доверия народа. Этот вывод обусловлен идеализацией Августа во времена господства Муссолини. В этой связи в 1937 г. в фашистской Италии с особой помпой отмечались две тысячи лет со дня рождения Августа; появилось немало книг, из которых самым «монументальным трудом» является сборник Национальной Академии Линчеи⁴⁵. Особенно характерна в нем вступительная статья Феррабино⁴⁶, отличающаяся неумеренной идеализацией Августа. Похвальные эпитеты по адресу последнего очень напоминают то, что писалось во Франции ровно сто лет с.362 назад бонапартистскими историками по поводу Цезаря. Цезарь и Наполеон, говорит Феррабино, были метеорами в истории, Август же был созидателем, заботившимся о благе Италии. Восхваление забот Августа об Италии должно было, очевидно, отвлечь внимание населения Италии, страдавшего от нищеты и разорения особенно с тех пор, как фашистская Италия вступила на путь авантюр и превращалась в придаток фашистской Германии.

«Права» Италии на Августа «милостиво признавались» и немецкими фашистскими историками. Один из номеров журнала «Die Antike» в 1937 г. был посвящен Августу, и «историк» Роденвальд писал об особом значении искусства эпохи Августа для жителей «новой империи». Если в «академических» кругах в Германии продолжалась еще традиция Моммзена в определении магистратур Августа, то близкие к фашизму «историки» утверждали о «правах Августа» на божеские почести⁴⁷. Книга фашиствующего «историка» В. Вебера «Принцепс»⁴⁸ представляет собой настоящую апологию Августа как «типа властителя» (Herrschertypus). Вебер начинает изложение с последних дней и смерти Августа, находя все в его деятельности величественным и торжественным. Он совершенно игнорирует страх, который испытывали перед социальным движением правящие группы римских рабовладельцев. Никто не восхвалял еще так «Res gestae», как Вебер. По его словам, это религиозный памятник (ἱερὸς λόγος) новоявленного божества, произведение, выдающееся по своему стилю и даже ритмическому сочетанию отдельных слов. Вся книга Вебера написана с точки зрения реакционного формализма.

Нужно заметить, что взгляды итальянских и немецких авторов, идеализирующих Августа и его правление, находили поддержку в английских и американских трудах. Всерьез, например, писалось о торжествах по «открытию» Алтаря Мира, не отмечалась политическая тенденция таких «трудов», как итальянский сборник в связи с юбилеем Августа, которому без особых оснований была дана высокая оценка⁴⁹.

Следует отметить, что многочисленные английские и американские работы по истории принципата внесли мало нового. Это относится, в частности, к X тому «Кембриджской древней истории». В нем принципату Августа уделено 14 глав⁵⁰. Общие вопросы принципата затронуты в главе 5-й («The princeps»), написанной Г. Стюартом Джонсом, и заключительной, с.363 принадлежащей Эдкоку. Характеризуя власть Августа, Стюарт Джонс считает, что «значение понятия auctoritas было ясно для римлянина. Оно указывало, что решения Августа в области политики выше решения того или иного лица или даже органа государственной власти». Автор дает систематический обзор римской конституции в первые десятилетия принципата, подчеркивая последовательное усиление власти Августа. Таким образом, при определении юридического положения в государстве Августа применяется тот же метод, что и в русском исследовании Э. Д. Гримма, но еще меньшее внимание, чем у последнего, уделяется социальным отношениям.

Глава, написанная Эдкоком, названа «Достижения Августа». Автор придает большое значение auctoritas принцепса, которой отличалось положение Августа от других римлян, в том числе и от соправителей (императоров), имевших одинаковые с Августом imperium proconsulare и tribunicia potestas. Говоря о политическом строе Рима в эпоху Августа, Эдкок отмечает, что это не была республика, но в то же время это не была ни наследственная монархия, ни военная тирания, ни автократический режим, где все зависит от воли одного человека. Это своеобразие объясняется тем, что не существовало большого разрыва между республикой и империей. Такая постановка вопроса свидетельствует об отказе от решения принципиальных вопросов.

Другие главы тома охватывают разнообразные вопросы истории принципата Августа: организацию управления в Риме и провинциях, армию и флот, внешнюю политику, экономическую жизнь Рима, Италии и провинций, социальную политику, историю культуры. Характерной чертой этих глав является то, что остается в тени классовая борьба. Написанная Лэстом глава, посвященная социальной политике, дает в сущности обзор законодательства Августа, касающегося прежде всего семейных отношений, но не его политики в отношении различных классов. Вопрос о том, на какие группы опирался Август, каково было направление классовой борьбы в эту эпоху, не только не разрешен, но даже и не поставлен.

Вопросов идеологии принципата касается в своих работах французский историк Гаже. В статье, опубликованной в журнале «Revue historique» за 1936 г.⁵¹, автор дает краткий обзор литературы о Цезаре и Августе за последние 15—20 лет и формулирует проблемы, возникшие за последнее время. Гаже считает необходимым разобрать отдельные элементы идеологии принципата, указать, каким образом возник каждый из этих с.364 элементов и какую роль играли они в обосновании власти Августа. Роль и значение принцепса невозможно понять, исходя из юридического анализа тех полномочий, какими он был наделен. Дело в том, что отдельные полномочия Августа (например, tribunicia potestas) хотя и сохраняли прежнее республиканское название, но приобрели иной смысл. Эдикты Августа из Кирены говорят о неограниченной власти императора в тех провинциях, которые по разделу 27 г. до н. э. находились в ведении сената. Наконец, новый вариант «Res gestae divi Augusti» — «Monumentum Antiochenum» дал возможность установить, что Август хотя и пользовался такой же властью (potestas), как и другие магистраты, но стоял выше них в силу auctoritas. Гаже утверждает, что власть Августа не будет понятна без учета религиозных мотивов ее обоснования. С самого начала принципата мы встречаемся с элементами императорского культа: почитание гения императора, особое религиозное значение Pax Romana и даже трибунская власть (tribunicia potestas) имели особое мистическое значение.

Гаже утверждает, что нельзя говорить о прямом перенесении в Рим восточных религиозных представлений. Происходил процесс «инфильтрации» эллинистических религиозных идей и представлений, изменивший традиционные римские понятия. Так, триумфатор во время торжественного шествия по Риму не был уже простым, известным всем полководцем, а инкарнацией (воплощением) божества («Нового Диониса», «Нового Геркулеса» и т. д.). Восточноэллинистические представления создавали почву для развития монархических идей. Относящиеся сюда понятия приобретали иное значение. Понятие царь (rex), например, связывалось, с одной стороны, с Тарквинием Гордым, тираном, изгнанным из Рима, но, с другой стороны, пользовался популярностью царь Ромул, основатель города. Обожествление человека коренится в восточных верованиях, но они давно проникли в Рим, и здесь особым почитанием пользовался Ромул — отец отечества (pater patriae). Наконец, стремление к всемирной монархии объясняется влиянием стоической философии, которая стала популярной в аристократических кругах со времен Сципиона Младшего и служила оправданием римских завоеваний.

Монархические идеи Цезаря разделялись и осуществлялись Августом. Мировой характер Римской империи был официальным догматом, и когда Август называет себя «победителем на суше и на море», он говорит как владыка вселенной (maître cosmique). Правда, по сравнению с Цезарем он преподносил это в смягченной форме.

В заключительной главе Гаже пишет: «Предшествующие страницы, как и характер всего исследования, могут с.365 произвести на читателей впечатление парадокса, как будто мы полагаем, что императорский режим был продуктом чисто идеологического движения. Никому не придет в голову подвергать сомнению то, что эта великая “монархическая революция” была результатом длительного процесса социального и политического развития. Без анархии в конце Римской республики, без характерной для сената неспособности осуществлять стоявшие перед ним мировые задачи, а прежде всего без вмешательства военного фактора невозможно было бы объяснить появление империи. Весь вопрос заключается в том, как объяснить тот очевидный параллелизм, который наблюдается между собственно конституционной историей Рима в последний век Республики и эволюцией идей, нравов и верований, относящихся к политической жизни». Эти ссылки на «анархию», «военный фактор», «монархическую революцию» свидетельствуют о бессилии Гаже установить генезис тех идей, которые он считал характерными для эпохи формирования принципата. Верно положение, что конституционную историю нельзя изучать, отвлекаясь от других идеологических явлений, но развитие последних также будет непонятно, если брать их изолированно от социальной жизни. Опасения Гаже, что его читатели будут считать императорский режим продуктом чисто идеологического движения, имели полное основание. Его статья вновь подтверждает, что невозможно изучать историю идеологии без анализа социальной истории. Установление империи нельзя объяснить без анализа соотношения классовых сил в период второго триумвирата и во времена Августа.

Из работ буржуазных исследователей, уделяющих внимание социальной истории во времена принципата, следует отметить неоднократно цитировавшийся нами труд Сайма «Римская революция»⁵². Автор придает большое значение родовым и фамильным группировкам среди правящей римской олигархии. Политические партии в Риме основывались на иных принципах, чем в новое время. Родственные, дружеские, клиентские и, наконец, чисто личные связи — вот то, на чем зиждились римские партии.

По Сайму, основной смысл перемен, происшедших за период с 60-х годов до н. э. и до 14 г. н. э., заключается в том, что правящая олигархия, олигархия нобилей, сменилась другой, в состав которой наряду с остатками старой аристократии вошли иные социальные элементы. Мы касались взглядов Сайма на Цезаря и на историю гражданских войн после его смерти. с.366 Целый ряд причин, по Сайму, способствует успеху Октавиана среди италийской муниципальной аристократии. Против Антония составился единый фронт, и Октавиан выступил как вождь (dux) всей Италии.

Победа Октавиана и его партии привела к изменению политики. Сам Октавиан, названный Августом, превратился из вождя в принцепса. 13 января 27 г. не внесло ничего принципиально нового в политический строй. Коренные изменения произошли позднее.

Сайм считает схематизмом и большим заблуждением выдвигать на передний план юридические обоснования власти Августа и искать ее политические прецеденты в республиканском государственном праве; тщетны были бы наши попытки реконструировать и философское обоснование принципата.

После победы над своими политическими противниками Август не был уже революционным вождем, каким он был во время гражданской войны, и чтобы удержать власть, он должен был иметь поддержку собственников и опираться на активное содружество правящих классов. Выше всех его полномочий стояла его auctoritas — то особое влияние, которым пользовался в римском обществе сенат и выдающиеся его члены. Не вся аристократия перешла на сторону Августа: среди nobiles было немало врагов Августа. Первые годы принципата характеризуются преобладанием монархических тенденций в политике Августа. Однако это встречает противодействие руководителей его партии и приводит последнюю к кризису. Сайм считает, что разрешению кризиса способствовали близкие к Августу люди: его жена Ливия, Меценат и Агриппа. Особенно большую роль сыграли Ливия, заботившаяся об укреплении влияния своих сыновей, и Агриппа, который, несмотря на свою верность Августу, сохранил республиканские убеждения. Затруднения во внешней политике, заговоры на жизнь Августа и его болезнь способствовали тому, что в 23 г. совершился coup d’état, и этот год с бо́льшими основаниями можно считать началом принципата, чем 27 г. Октавиан отказался от консульства, и власть его с этого времени базировалась на проконсульском империи (imperium proconsulare) и трибунской власти (tribunicia potestas). Nobiles избираются на высшие должности; в консульских фастах этого времени мы находим немало представителей старой знати, выдающихся фамилий, устанавливаются семейные связи, но опорой Августа, его партией остаются homines novi, италийская муниципальная аристократия, а главным образом армия. Ветераны, поселенные в Италии и провинциях, были прочной опорой его власти, бывшие центурионы становятся всадниками, из них комплектуется императорский аппарат. Отношение Августа к различным сословиям меняется в разные с.367 периоды правления, но характерной чертой его политики следует считать привлечение новых людей. Это объясняется не только их талантами и заслугами, но и тем, что в это время большую роль играют патронат и протекция как самого Августа, так и близких к нему людей, например Ливии. К концу правления Августа, особенно с 4 г. н. э., в его внутренней политике усиливаются монархические и династические тенденции.

По мнению Сайма, с первых дней принципата возвещается «национальная программа», главными лозунгами которой были: установление мира (pax Augusta), возвращение свободы (libertas) и восстановление обычаев предков (mos maiorum). Эти лозунги находят отражение в законодательстве Августа. Организации общественного мнения было уделено большое внимание, и это было возложено на поэтов и историков. Большинство их пострадало во время «революции», но было вознаграждено Августом. Нет оснований видеть в их отношениях к Августу только придворную лесть. Поэты этого времени — уроженцы Италии, они отражают взгляды «италийских классов». Характерными чертами августовской поэзии было преодоление александринизма и эллинизма, возвращение к образцам классической Греции и римской традиции. Все это способствовало созданию национальной римской поэзии.

Август встречал сопротивление главным образом со стороны потомков старой знати. Консерваторы находили поддержку в его семье. Одно время клику консерваторов поддерживал его пасынок Тиберий, какие-то неясные и непонятные политические мотивы вызвали ссылку сначала Старшей, а потом и Младшей Юлии. Но оппозиция старой сенаторской знати не была действенной. Для эпохи Августа и последующих периодов характерно вымирание старой аристократии, вызванное экономическими и политическими причинами. Сайм останавливается на судьбе различных родов, игравших большую роль во времена республики. После социальной революции nobiles остались лишь благодаря поддержке и субсидиям военного вождя, врага их класса, но они «ничего не забыли и ничему не научились» во время революции. Политическая активность уступает место стремлению к покою (quies), что раньше характерно было для всадничества. Pax et princeps получают всеобщее признание. Победа Августа объясняется не его способностями и талантами, а поддержкой его партии. В конечном счете это была победа «неполитических классов». Принципат может в известном смысле рассматриваться как триумф Италии над Римом. «Римское государство, твердо базирующееся на единой Италии и связанное со всей империей, полностью обновилось благодаря новым институтам, новым идеям и новой литературе, ставшей классической».

с.368 Таковы в общих чертах взгляды Сайма на принципат Августа. В его работе имеют значение главы, посвященные анализу состава различных политических партий, в которых автор использует данные просопографии. Его исследование дает в частности представление о «новых людях», окружавших Августа, всем ему обязанных и во всем его поддерживавших.

Анализируя значение различных политических лозунгов, Сайм показывает, как меняли свое значение или приспособлялись к различным политическим условиям такие понятия, как «libertas», «concordia ordinum», «consensus Italiae», «mos maiorum» и т. д., которые представляют собой своеобразные политические лозунги (catchwords). Автор выступает против сведения истории принципата к анализу юридических понятий. В одном месте он замечает, что Тацит и Гиббон лучше понимали многие вопросы истории принципата, чем современные историки.

Вместе с тем можно указать и ряд существенных недочетов в книге Сайма. Нам уже пришлось говорить о неправильной трактовке им событий эпохи конца республики как революции и также на неправильное, идущее от Ростовцева, отождествление интересов армии и италийского населения. Ни эрудиция автора, ни тщательность его работы не могут возместить основной методологический порок автора «Римской революции» — неумение видеть за фактами политической и социальной борьбы их скрытой пружины, их глубокой экономической основы. Автор игнорирует то основное обстоятельство, что римское общество было обществом рабовладельческим; этот пробел не могут восполнить отдельные указания на огромнейшее количество рабов, принадлежащих новым магнатам; проблема отношений между рабами и рабовладельцами не только не разрешена Саймом, но и не поставлена. Не разрешен и вопрос об объективном значении перехода от республики к империи. Спорными считаем мы и заключения автора о партийных группировках во времена принципата. В источниках нет указаний, что Ливия, Агриппа и Меценат были инициаторами политических новшеств 28 г. Не находит подтверждения в источниках и высказанное еще Ферреро положение, что Тиберий был главой аристократической партии. Мы уже выразили свое несогласие и со взглядами Сайма на «Res gestae divi Augusti» (см. стр. 327).

Меньшее значение имеют вопросы социальной истории в монографии Гранта «From imperium to auctoritas. Историческое изучение медных монет от 49 г. до 14 г. до н. э.»⁵³. Как с.369 показывает название, вопрос об imperium и auctoritas стоит у Гранта на переднем плане. Автор изучил многочисленную литературу по истории принципата. В отличие от других западноевропейских исследователей Грант использовал и русские исследования, в частности статьи, опубликованные в советскую эпоху. Грант систематически изучал медные монеты, чеканившиеся в конце республики и во времена Августа, и установил, что в интересующий его период было выпущено приблизительно 340 серий медных монет, описано же всего 96. Систематически изучая легенды и изображения на монетах, Грант стремится разрешить некоторые проблемы, касающиеся конституционной истории. Этим вопросам он посвящает заключительную часть своей книги. Вывод автора сводится к следующему. Imperium maius, которому подчиняются imperia других магистратов и промагистратов, являлся основой власти Юлия Цезаря и заключал в себе революционный элемент. К носителю этого рода империя относится praenomen — imperator. Imperium maius был основой власти полководцев и властителей после смерти Цезаря. Это относится не только к триумвирам, но и к их противникам, в частности к Сексту Помпею; такой властью пользовался и Октавиан до 27 г. Сущность новых конституционных отношений заключается в том, что imperium maius уступил место auctoritas. Не имеет прежнего значения и император. Иное значение приобретает также понятие princeps. Principis auctoritas — истинная основа власти Августа. Его imperium не отличается от власти других консулов. Грант выражает сомнение по поводу данных Диона о том, что в 23 г. Августу был дан проконсульский imperium, а в 19 г. — пожизненная консульская власть. В принципе эти imperia противоречивы. У Августа был imperium domi, на основании которого он разбирал дела в Риме и Италии, командовал преторианской гвардией, проводил ценз; несущественным, по мнению Гранта, является то, что imperium как пережиток прошлого служил основой для защиты границ. Все мероприятия по устройству государства: выведение колоний, инициатива новых законов, контроль над управлением сенатскими провинциями и пр. — все это проводится Августом на основе его auctoritas, которая являлась личной его властью, дающей основания Августу для всякого рода политической деятельности независимо от potestas и imperium и усиливающей всякие полномочия и всякую власть. В некоторых случаях Август действует официально в согласии с сенатом. В таком случае применяется официальная формула: ex auctoritate Caesaris et senatus consulto. Промежуточным звеном между этими понятиями (auctoritas principis и senatus consultum) является tribunicia potestas, дающая принцепсу возможность собирать комиции, сенат и иные с.370 преимущества. Auctoritas в существе своем была властью неформальной, и нет оснований говорить о ее легализации, как это думал Премерштейн.

Грант правильно подметил слабые стороны теории Премерштейна и с полной справедливостью указал на недопустимость модернизации в вопросах, касающихся конституционной теории, но некоторые выводы его стоят в прямом противоречии с источниками. Это касается прежде всего сенатских постановлений 23 и 19 гг. о власти Августа. Нет оснований игнорировать данные Диона Кассия. Не мотивировано, каким образом было сужено понятие imperium. Соотношения между imperium и auctoritas были, по нашему мнению, иными, чем полагает Грант (см. ниже). Значение его труда не столько в конституционной теории, сколько в использовании медных монет как исторического источника. Гранту удалось расшифровать легенду CA как Caesaris auctoritas на некоторых медных монетах, чеканенных на Востоке, подтвердить, что колонии выводились Августом на основании его auctoritas, а главное — показать, какую большую роль играла колонизация во времена Августа, и подчеркнуть, что взаимоотношению между принцепсом и городскими общинами придавалось большое значение при переходе к империи. К сожалению, и в этих вопросах, как и связанных с конституционной историей, автор не касается социальных отношений. Правда, монеты дают для этого мало материала, но ведь и выводы свои, касающиеся imperium и auctoritas, Грант делает главным образом на основании литературных источников, лишь иллюстрируя, а не доказывая те или иные положения нумизматическими данными. В этом отношении мы можем сделать Гранту тот же упрек, что и Хаммонду: конституционная история может быть плодотворна лишь тогда, когда она является частью социальной истории.

В ином плане, чем у Гранта, разбирается вопрос об основах власти Августа в работе Магделена «Auctoritas principis»⁵⁴. Автор ставит своей целью рассмотреть вопрос, обозначенный в заглавии работы, исторически: «Август, — говорит Магделен, — противопоставил свою auctoritas своей potestas. Противопоставление это не было новостью. Это была вечная двойственность личного авторитета и законной власти». Auctoritas того или иного политического деятеля в республиканскую эпоху основывалась на его личном престиже, который создавался предшествующей его деятельностью (res gestae) и официальным положением. На основании auctoritas нельзя было приказывать, но она позволяла ее носителю выступать инициатором тех или иных предложений, утверждать и гарантировать с.371 определенные политические действия. По теории Цицерона, лицо, которое пользуется особым престижем и влиянием (princeps auctoritate), по своей инициативе (priuato consilio) может выступать в качестве освободителя государства от смут, волнений и беспорядков (uindex libertatis) и в качестве принцепса-управителя (princeps-rector). Цицероновская теория принципата была, по Магделену, не политической утопией, но известной систематизацией конкретной политической обстановки.

По поводу принципата Августа Магделен говорит следующее: эпитет «princeps» применяется к Октавиану еще в начале политической его карьеры. По окончании гражданских войн Октавиан выступает как uindex libertatis, т. е. в качестве принцепса-освободителя. В публичных актах, относящихся к началу 27 г., Октавиан трактуется как восстановитель республики, деяния его приравниваются к новому основанию государства, установлению счастливого века, он — auctor optimi status. «Классическая концепция auctoritas сохранилась в августовом принципате, но она приняла масштабы, каких ранее у нее никогда не было». Особое значение имело имя Августа, которое до того не присваивалось никому из смертных и напоминало о подвигах Ромула. В цицероновском понимании auctoritas была только вопросом личного престижа, во времена Августа auctoritas является существенным элементом нового политического режима. На основании auctoritas Август созывал сенат и выступал инициатором сенатских постановлений (senatus consulta ex auctoritate Augusti). В противоположность Моммзену, считавшему принципат особой магистратурой, Магделен утверждает, что основанный на auctoritas принципат Августа не может быть отнесен к магистратурам. У самого Августа (в главе 34-й «Res gestae») auctoritas противопоставляется potestas. Анализируя вопрос о том, кого мог Август иметь в виду как коллег по магистратурам, о которых говорится в данном месте «Res gestae», Магделен приходит к заключению, что речь могла идти лишь о соправителях Августа — Агриппе и Тиберии.

Во времена Августа auctoritas principis была все же еще по существу моральным основанием власти, в последующую эпоху, при его преемниках, на основании своей auctoritas императоры издают обязательные распоряжения и, наконец (со времени Северов), публикуют общеимперские законы.

Заслуживает внимания комплекс источников, использованных Магделеном при анализе понятия «auctoritas principis». Для позднереспубликанской эпохи использован Цицерон, причем трактаты его по общим политическим вопросам взяты не изолированно, а в связи с речами и письмами. Для времени Августа основным источником берутся «Res gestae», которые с.372 рассматриваются как единый документ; соответствующие данные главы 34-й берутся в общем контексте всего источника.

Но выводы автора далеко не бесспорны. Как нами уже было отмечено, нет оснований говорить о какой-то особой теории принципата, созданной Цицероном. В отношении принципата Августа Магделен подчеркивает, что авторы многих немецких и итальянских работ в связи с современными им политическими условиями не обращали внимания на те элементы республиканской идеологии, какие сохранялись Августом. Принципат Августа рассматривался как явление, не знавшее прецедентов, и auctoritas трактовалась исключительно как принцип авторитарной монархии. Но это замечание брошено вскользь, и сам автор не дает определенной характеристики политической сущности принципата. Магделен не делает должных выводов из своего анализа источников. Причина этого — формальный подход к изучению публично-правовых вопросов римской истории. Официальную версию восстановления республики Магделен признает за истинную, и даже цитируя Диона Кассия, автор не подчеркивает, что последний трактовал власть Августа как монархическую. Самый факт узурпации Августа Магделен игнорирует, а в связи с неправильным пониманием политического переворота, происшедшего при Августе, недооценивается и значение auctoritas в развитии императорской власти. Auctoritas, как будет показано ниже, имела большее значение в административной и законодательной деятельности Августа, чем полагает Магделен.

Анализируя понятие «auctoritas», автор не говорит о социально-политической ее значимости, и поэтому правильные отдельные наблюдения, верные толкования тех или иных данных источников нельзя считать за новую и последовательную теорию власти Августа.

Наш обзор буржуазной литературы последних лет показал, что новые эпиграфические открытия представили в ином свете вопрос о юридических основах власти Августа, но, несмотря на удачные толкования отдельных положений, в целом проблема принципата остается неразрешенной. Этому мешает классовая и политическая ограниченность буржуазных историков; этому препятствуют присущий буржуазной науке формализм, абстрагирование конституционной истории от истории социальной. Последняя же если и изучалась, то правильным выводам мешали обычные для буржуазной науки модернистские положения.

Обзор текущей исторической литературы свидетельствует о том, что вопрос о принципате продолжает оставаться в буржуазной историографии актуальным до самых последних дней. Но несмотря на обилие книг и статей, все же многие с.373 существенные вопросы остаются неразрешенными, и нельзя ждать их разрешения от авторов, стоящих на позициях буржуазной методологии.

Все это говорит о больших задачах, стоящих перед советскими исследователями, занимающимися античной историей.

ВОПРОС О ПРИНЦИПАТЕ В СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Советской исторической наукой установлен ряд положений, являющихся важнейшими методологическими предпосылками для исследования истории принципата. Большое значение, как указано выше, имели исследования советских ученых по истории восстаний рабов и изучение их влияния на политическую жизнь рабовладельческого общества (II—I вв. до н. э.). В связи с этим было подчеркнуто, что борьба с восстаниями привела к установлению военной диктатуры, а формой этой диктатуры и была императорская власть⁵⁵. С особенной отчетливостью подчеркнуто это в трудах А. В. Мишулина и С. И. Ковалева.

Однако в советской литературе еще недостаточно уделено внимание объективному значению перехода от республики к империи.

Характеристика принципата дана была В. С. Сергеевым в его «Очерках по истории древнего Рима»⁵⁶. Автор определяет принципат как республиканскую монархию и рассматривает его как компромисс между монархической властью и сенаторской знатью. Автор подчеркивает роль армии, останавливается на внешней политике Августа. Большое внимание уделяет автор организации управления и культуре. Глава, посвященная принципату, написана на основании источников и с учетом новейшей литературы.

В новом труде С. И. Ковалева («История Рима», Л., 1948) принципату Августа посвящена особая глава. Касаясь юридического оформления власти Октавиана, Ковалев, учитывая данные антиохийского варианта «Res gestae» и новейших исследований, говорит, что в качестве «первого сенатора» Август «пользовался всем моральным авторитетом (auctoritas) главы высшего учреждения в государстве». Автор дает обзор полномочий с.374 Августа, полученных в разное время, не всегда, правда, оттеняя, что же имело решающее значение. «Внутренняя политика Августа, — говорит он, — проводилась под знаком реставрации старины, что логически вытекало из духа глубокой реакции, охватившей все общество». В этой связи дается краткий обзор социальной политики Августа. Говоря о результатах деятельности последнего, С. И. Ковалев пишет: «Историческая обстановка сложилась для Августа чрезвычайно удачно. Он воспользовался политическим наследством Цезаря. Эпоха, в которую он действовал, уже не требовала ярких фигур и героических личностей. Осторожный и хитрый, Октавиан вполне отвечал той задаче, которую возложила на него история, отвечал гораздо больше, чем все его соперники». К сожалению, самые задачи, какие ставила история, недостаточно раскрыты автором, что, впрочем, нельзя поставить ему в упрек, если принять во внимание и самый характер его труда и неисследованность данных вопросов в нашей марксистской исторической литературе.

Недавно появившаяся книга А. Б. Рановича «Восточные провинции Римской империи» (изд. АН СССР, 1949) восполняет пробел в нашей литературе по истории стран и народов римского мира в эпоху ранней империи. Введение посвящено общим вопросам истории империи.

А. Б. Ранович считает, что «возникновение империи было общественным переворотом». «Республиканские идеи, учреждения, методы управления, формы гражданственности не были начисто отметены новой императорской властью. Ведь даже коренная революция многое сохраняет от прежнего режима. Империя многое унаследовала от республики… Но необходимо отрешиться от взгляда на империю как на продолжение, хотя бы в других формах, республиканского режима. Империя означала политический переворот, бывший результатом серьезного и глубокого общественного кризиса». Никто не мог оказать сопротивление императорской власти, опиравшейся на военную силу. «Империя означала конец изжившей себя гражданской общины города Рима». «Политическое единство, созданное Римской империей, было гораздо более прочным и глубоким, чем единство, созданное эллинизмом». Но «образование единой империи, уничтожение перегородок, какие ставили между народами старые общественные условия жизни, нивелирование населения, т. е. все то, что делало империю высшим этапом развития рабовладельческого общества, достигалось средствами насилия, истощавшими производительные силы, приведшими в конце концов империю к крушению». В основной части, посвященной жизни отдельных восточных провинций, автор останавливается на с.375 положении тех или иных областей в эпоху ранней империи. За 85 лет, истекшие со времени появления в печати труда Ешевского, работа А. Б. Рановича является первым самостоятельным русским исследованием по истории римских провинций. Ценность его состоит в том, что оно написано на основании марксистско-ленинской методологии. Признавая большое значение книги, мы все же должны отметить, что империя была прежде всего выходом из политического, а в известной мере и социального кризиса. Экономическая основа римского государства не была еще глубоко затронута новыми отношениями, и нет оснований говорить о кризисе производства в I в. до н. э. Ниже будет показано, что вопросы юридические, касающиеся правовых основ власти императора, имеют большее значение, чем придавал им А. Б. Ранович, не учитывавший некоторых новых публикаций.

С исследованием Г. А. Стратановского «Подвиги Августа (Res gestae divi Augusti)» мы знакомы только по тезисам к диссертации (Л., 1941). Автор правильно указывает на «важность установления литературной формы памятника для понимания “Res gestae” как исторического источника», отражающего официальную идеологию принципата. Справедливо отмечается «система подчеркиваний, умолчаний и искусной группировки материала. Жанр и стиль памятника подчинены единой цели оправдания принципата подвигами и заслугами принцепса» (IV, 1). «Противоречивость официальной идеологии Августа отражает реальное положение вещей: борьбу группировок в среде правящего рабовладельческого класса и расширение социальной базы рабовладельцев» (IV, 1). Однако, на наш взгляд, преувеличено влияние эллинистических образцов. Уж очень незамысловата «философская» сторона памятника, чтобы возводить его к стоикам и Аристотелю, к борьбе «света и тьмы» в природе. Большее значение, чем общие места из эпидейкрической литературы (всякого рода πράξεις) имеют, по нашему мнению, официальные документы времен гражданских войн и принципата. Но поскольку мы не знакомы с исследованием в целом, мы не можем разбирать всех положений исследования Г. А. Стратановского.

Иначе поставлен вопрос в диссертации С. Л. Утченко «Идейно-политическая борьба в Риме накануне падения республики» (рукопись). Автор отмечает в «Res gestae» черты, общие с произведениями политической литературы позднереспубликанской эпохи, в частности с трактатами Цицерона. Отрицая непосредственное влияние последнего на Августа, С. Л. Утченко считает, что в «Res gestae» использованы ходячие выражения политической терминологии, созданные отчасти под влиянием греческой теории.

с.376 В ряде работ советских исследователей давалась характеристика литературных направлений эпохи Августа. Удачные примеры, иллюстрирующие связь поэзии с жизнью, дает М. М. Покровский в своей «Истории римской литературы»⁵⁷. По поводу «Энеиды» Вергилия М. М. Покровский приходит, например, к следующему заключению: «Энеида ярко отражает современную Вергилию действительность; она полна ссылок и на прошлую историю Рима, но факты прошлой истории предлагаются читателю в таком освещении, какое им давали римские консерваторы конца республики и начала империи». Вергилию посвятил несколько работ Н. Ф. Дератани⁵⁸. Им написано предисловие к новому изданию «Энеиды», а в специальной статье «Вергилий и Август» Н. Ф. Дератани устанавливает политические мотивы в поэзии Вергилия, связывая их с монархическими тенденциями в современной ему политической идеологии. В «Истории античной литературы» И. Д. Тронского⁵⁹ даны отчетливые характеристики писателей времени Августа и подчеркнуты политические мотивы в их творчестве.

Вопросы искусства эпохи Августа затрагивались в работах М. М. Кобылиной, В. Д. Блаватского, Н. И. Брунова, а также коллективном труде по истории архитектуры⁶⁰. И для этих работ характерно стремление связать вопросы искусства с социальными отношениями. Это — основная черта советских исследователей истории римской культуры. Таким образом, советская историография наметила ряд важных вопросов для изучения принципата, хотя истории его было уделено незаслуженно мало внимания.

<<<

ОГЛАВЛЕНИЕ

>>>

ПРИМЕЧАНИЯ

¹L. Tillemont, Histoire des emper., v. 1, Paris, 1690.

²Voltaire, Dictionnaire philosophique.

³Montesquieu, Grandeur et décad. des Romains, XIII.

⁴E. Gibbon, The history of the Decline and Fall of the Roman Empire, vol. I, Ied. 1776; ed. by Bury, Lond. 1897; русск. перев. Э. Гиббон, История упадка и разрушения Римской империи, перев. Неведомского, т. I, М. 1883.

⁵Fr. Schampagny, Césars, I, II, 1853; русск. перев. Шампаньи, Кесари, 1842 и 1882.

⁶J. J. Ampère, L’ Empire Romain à Rome, t. I, Paris, 1867.

⁷Beulé, Auguste, sa famille et ses amis, Paris, 1875.

⁸Duruy, Histoire des Romains depuis les temps les plus reculés jusqu’à la fin du regne des Antonine, IV, Paris, 1871.

⁹Merivale, History of the Roman Empire. London, 1834—1844.

¹⁰Th. Mommsen, Römisches Staatsrecht, II, Lpz. 1887; Abriss d. römisch. Staatsr., Lpz. 1917; Res gestae divi Augusti, 1883.

¹¹Karlowa, Römische Rechtgeschichte, I, Lpz. 1885, S. 491 ff.; Willems, Le droit public romain, Louv.—Paris, 1883; русск. перев. «Римское государственное право», Киев 1888—1892.

¹²Ed. Meyer, Kaiser Augustus, Kleine Schr., I, Halle 1910, S. 441—492.

¹³Г. Ферреро, Величие и падение Рима, т. III, М., 1916; т. IV, 1922; т. V, 1925.

¹⁴M. Hammond, The Augustan Principale, Cambr. (Mass.) 1933.

¹⁵В статье «Hellenistical influences on the structure of the Augustan principate» (Mem. Am. Ac. in R., v. XVIII, 1940, p. 25) Хаммонд говорит о том, какое влияние оказали эллинистические обычаи (клятва, апофеоз, придворная жизнь, бюрократия) на принципат Августа. Эти обычаи являются несомненными признаками монархической власти, и это не отрицается автором. Как согласовать выводы этой статьи с его монографией о принципате, остается непонятным.

¹⁶V. Gardthausen, Augustus u. s. Zeit. I, 1—3; II, 1—3; 1891—1904.

¹⁷Статья о состоянии философии при Августе написана Гирцелем (R. Hirzel, Philosophie im Zeitalter des Augustus, Th. I, S. 1926); статья о римском праве принадлежит Гельссигу (R. Helssig, Die römische Rechtswissenschaft im Zeitalter des Augustus, Th. I, S. 1918).

¹⁸J. Kromayer, Die rechtliche Begründung des Prinzipats, Marb. 1888; McFayden, The history of the title imperator under the Roman Empire, Chicago, 1920; The princeps and the senatorial provinces, «Classic. Philology», XVI, 1921, p. 34.

¹⁹E. Kornemann, Doppelprinzipat und Reichsteilung im Imperium Romanum, Marb. 1888.

²⁰Kaerst, Geschichte der antiken Monarchie; Geschichte d. Hellenismus, II; Scipio Aemilianus, die Stoa und der Prinzipat. «N. Jahrb. für Wissensch. und Jugendbildung», 1929.

²¹R. Pöhlmann, Geschichte der sozialen Frage und Sozialismus in der antiken Welt, II, 1925; Caesarismus, «Aus Gegenwart und Vergangenheit», 1 Ausg.: Die Römische Kaiserzeit (Ulstein’s Weltgeschichte).

²²Ряд работ устанавливает связь государственных учреждений эпохи Августа с учреждениями эллинистическими. См., например, O. Hirschfeld, Die kaiserlichen Verwaltungsbeamten bis auf Diokletian, 1905.

²³Г. Буассье, Римская религия от Августа до Антонинов, русск. пер. М. 1914. Из других общих работ см. Grenier, Le Génie Romaine dans la réligion, les arts et la poésie, Paris 1926.

²⁴Т. Н. Грановский, Соч., т. II.

²⁵С. В. Ешевский, Соч., ч. I.

²⁶М. Драгоманов, Вопрос о всемирно-историческом значении Римской империи и Тацит, ч. I, Киев, 1869.

²⁷В. И. Герье, Август и установление империи, «Вестник Европы», 1877, № 6, 7, 8.

²⁸Э. Д. Гримм, Исследования по истории развития римской императорской власти, ч. 1, СПб., 1901.

²⁹И. М. Гревс, Очерки из истории римского землевладения преимущественно во время империи, т. I, СПб. 1899.

³⁰Р. Ю. Виппер, Очерки истории Римской империи, ГИЗ, 1923.

³¹Д. М. Петрушевский, Очерки из истории средневекового общества и государства, М., 1922.

³²М. И. Ростовцев, Рождение Римской империи, П., 1918.

³³H. Dessau, Geschichte der römischen Kaiserzeit. B. I, Berlin, 1929, B. II, T. II, 1928.

³⁴T. Rice Holmes, The Architect of the Roman Empire, vol. I, 1928; vol. II, 1931.

³⁵L. Homo, Les institutions politiques romaines, Paris 1927; Le haut Empire (Glotz, Histoire générale, hist. Rom., t. III); Auguste, Paris 1935.

³⁶Franz, «Arch. Zeitschr.», I, 1843, S. 23; Th. Bergk, Augusti rerum a se gestarum index. Gött., 1873.

³⁷F. Müller, Augustus, «Med. d. Kon. Ak. d. Wetensch. Amst.», II, 1927.

³⁸A. Premerstein, «Phil. Woch.», 1929, 845—851.

³⁹Heinze. Auctoritas, «Hermes», LX, 1925. S. 348—366.

⁴⁰В статье «Monumentum Ancyranum», PWRE, B. XVI, I, S. 211—231, Корнеман ограничивал значение auctoritas: по его мнению, этим указывалось, что в 27 и в следующих годах, когда Август был консулом, своим влиянием (auctoritas) он превосходил коллег по консулату, имевших с ним одинаковую власть (potestas).

⁴¹A. Premerstein. Vom Werden und Wesen des Pnnzipats.

⁴²Обратим внимание, что задолго до Премерштейна Э. Д. Гримм указал, что προστασία τῶν κοινῶν была поручена Августу еще в 27 г. и являлась основной компетенцией принцепса. О том, что теория Гримма предшествовала Премерштейну, говорит и Грант (M. Grant, From imperium…, p. 452, n. 5).

⁴³См. рецензии: Карштедта (Karstedt. «Göttingische Gel. Anz.», 1938, S. 5 ff.); Леви (Levi, «Rivista di fil. e d’istor. cl.», 1938, p. 196 sq.); Андерсона (JRS, XXVIII, 1938, p. 93 sq.). Карштедт и Леви оспаривают теорию auctoritas, обоснованную Премерштейном; Андерсон считает ее допустимой.

⁴⁴P. Francisci, Genesi e struttura del principato Augusteo, Roma 1941, p. 41. Ср. Solari, L’imperio Augusta, Bol. 1940.

⁴⁵Augustus, Studi in occasione del bimillenario Augusteo, Roma, 1938.

⁴⁶Ibid, p. 1.

⁴⁷См., например, Taeger, Das Altertum, B. II.

⁴⁸W. Weber, Princeps, Studien zur Gesch. des Aus., Stuttg.—Berl. 1936.

⁴⁹JRS, 1938, p. 126.

⁵⁰CAH, X, ch. V—XVIII. p. 127—606.

⁵¹J. Gagé, De César à Auguste. Ou en est le problème des origines du principat?, «Revue hist.», Paris 1936, p. 279—342; ср. Н. Машкин, Из литературы о принципате, ВДИ, 1938, № 1 (2).

⁵²R. Syme, Rom. Rev. Oxf. 1939. См. рецензию Н. А. Машкина, ВДИ, 1947, № 1, стр. 116 (там же указания на рецензии в иностранных журналах).

⁵³M. Grant, From imperium to auctoritas. A historical study of Aes Coinage in the Roman Empire 49 B. C. — A. D. 14. Cambr., 1946.

⁵⁴A. Magdelain, Auctoritas principis, Paris 1947.

⁵⁵А. В. Мишулин, Советская историография и задача древней истории, ВДИ, 1938, № 1 (2), стр. 7; А. В. Мишулин, Революция рабов и падение Римской республики, М. 1936; А. В. Мишулин, История Рима, М. 1946; С. А. Жебелев и С. И. Ковалев, Великие восстания рабов II—I вв. до н. э. в Риме, «Известия ГАИМК», 1934, № 101; С. И. Ковалев, История античного общества. Эллинизм. Рим., Л., 1936; С. И. Ковалев, Две проблемы римской истории, «Вестник ЛГУ», 1947, № 4, стр. 86 сл.; История Рима, Л., 1948.

⁵⁶В. С. Сергеев, Очерки по истории древнего Рима, М. 1938, стр. 373—411.

⁵⁷М. М. Покровский, История римской литературы, М.—Л. 1942.

⁵⁸Н. Ф. Дератани, Вергилий и его Энеида; Вергилий, «Энеида», 1933; И. Ф. Дератани, Вергилий и Август, ВДИ, 1946, № 4, стр. 66 сл.

⁵⁹И. Д. Тронский, История античной литературы, Л. 1946.

⁶⁰М. М. Кобылина, Искусство древнего Рима, М.—Л. 1939; В. Д. Блаватский, Архитектура древнего Рима, М. 1938; Н. И. Брунов, Очерки по истории архитектуры, т. II, М. 1935; Всеобщая история архитектуры. т. II, ч. 2, Архитектура древнего Рима, М. 1948.