О соотношении политических лозунгов Цицерона и его практической деятельности

с.97 В оте­че­ст­вен­ной исто­рио­гра­фии суще­ст­ву­ет мно­же­ство оце­нок Цице­ро­на как поли­ти­ка. Он пред­ста­ет либо как иде­а­лист, ото­рван­ный от жиз­ни и борю­щий­ся за поли­ти­че­ские уто­пии¹, либо как опыт­ный поли­тик-рес­пуб­ли­ка­нец (и в силу это­го обре­чен­ный на неуда­чу в усло­ви­ях кри­зи­са рес­пуб­ли­ки), бес­прин­цип­ный, посколь­ку тако­вы все поли­ти­че­ские дея­те­ли того вре­ме­ни²; либо как про­жжен­ный поли­ти­кан, уме­ло мани­пу­ли­ру­ю­щий рес­пуб­ли­кан­ски­ми лозун­га­ми³.

При опре­де­лен­ней истин­но­сти всех при­веден­ных мне­ний, они все же отли­ча­ют­ся излиш­ней абсо­лю­ти­за­ци­ей и одно­сто­рон­но­стью. Приз­мой это­го явля­ет­ся отсут­ст­вие в исто­рио­гра­фии попы­ток сколь­ко-нибудь подроб­но­го ана­ли­за поли­ти­че­ских лозун­гов Цице­ро­на в свя­зи с его прак­ти­че­ской дея­тель­но­стью. Имен­но такое иссле­до­ва­ние поз­во­ля­ет создать мак­си­маль­но объ­ек­тив­ный поли­ти­че­ский порт­рет вели­ко­го ора­то­ра.

Рас­смат­ри­вая поли­ти­че­ские лозун­ги Цице­ро­на, невоз­мож­но, одна­ко, не кос­нуть­ся его тео­ре­ти­че­ских воз­зре­ний в целом, так как с любым из них нераз­рыв­но свя­зан целый пласт общих идео­ло­ги­че­ских пред­став­ле­ний; вме­сте с тем невоз­мож­но понять тот или иной лозунг в отры­ве от миро­воз­зрен­че­ской или поли­ти­че­ской пози­ции Цице­ро­на.

с.98 Основ­ны­ми лозун­га­ми Цице­ро­на в тече­ние его поли­ти­че­ской карье­ры были «согла­сие сосло­вий» при­о­ри­тет «тоги» перед «мечом» и «вос­ста­нов­ле­ние рес­пуб­ли­ки» (и свя­зан­ная с ним фигу­ра rec­tor’а).

Кон­цеп­ция «меча и тоги» начи­на­ет скла­ды­вать­ся в пери­од кон­суль­ства Цице­ро­на в речах про­тив Кати­ли­ны (Кат., 1, 11; 2, 28). А наи­бо­лее чет­ко она сфор­му­ли­ро­ва­на в речи в защи­ту Л. Муре­ны: «Чело­ве­ку могут доста­вить наи­бо­лее высо­кое поло­же­ние заслу­ги двух родов: вели­ко­го импе­ра­то­ра и вели­ко­го ора­то­ра» (30; 58). Для про­цве­та­ния же рес­пуб­ли­ки необ­хо­дим союз «тоги» и «меча» (Кат., 3, 26; Близк., 5, 7). При этом уже изна­чаль­но «тоге» отда­ет­ся пред­по­чте­ние перед «мечом» (Кат., 3, 15; 4, 5). Затем на дол­гие годы дан­ный лозунг исче­за­ет из речей, трак­та­тов и писем Цице­ро­на, что, каза­лось бы, гово­рит об отка­зе от него, но он с новой силой зазву­чал в одном из послед­них трак­та­тов Цице­ро­на — «Об обя­зан­но­стях». При­чем дока­за­тель­ству при­о­ри­те­та «тоги» перед «мечом» здесь уде­ле­но еще боль­ше места (1, 74—78).

Таким обра­зом, Цице­рон в тео­рии не отка­зал­ся от ука­зан­но­го лозун­га, несмот­ря на ужа­сы пере­жи­той граж­дан­ской вой­ны и нис­про­вер­же­ния граж­дан­ской вла­сти. Исхо­дя из это­го, ряд иссле­до­ва­те­лей сде­ла­ли вывод о пол­ном непри­я­тии Цице­ро­ном насиль­ст­вен­ных мето­дов борь­бы и, сле­до­ва­тель­но, невоз­мож­но­сти для него поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти вне сена­та, вне фору­ма, вне зако­на⁴.

Одна­ко это не совсем вер­но. Пер­во­на­чаль­но лозунг о пре­иму­ще­стве «тоги» перед «мечом» и необ­хо­ди­мо­сти их сою­за в борь­бе за сохра­не­ние рес­пуб­ли­ки носил явно сию­ми­нут­ный харак­тер. Он воз­ник не из иллю­зий Цице­ро­на о воз­мож­но­сти тако­го соот­но­ше­ния закон­ных и насиль­ст­вен­ных мето­дов борь­бы, а из его попы­ток воз­ве­ли­чить себя и обес­пе­чить себе актив­ную роль в поли­ти­че­ской борь­бе по окон­ча­нии кон­су­ла­та. Цице­рон высту­па­ет, таким обра­зом, как опыт­ный поли­тик. Союз «меча» и «тоги» есть не что иное, как пред­по­ла­гае­мый (вер­нее, желае­мый) союз Цице­ро­на и Пом­пея. Послед­няя тема настой­чи­во зву­чит в пись­мах Цице­ро­на 62—60 гг.: «…то, что мы совер­ши­ли для спа­се­ния оте­че­ства, оце­не­но, одоб­ре­но суж­де­ни­ем все­го мира…» (Близк., 5, 7); «…нас обо­их, види­мо, остав­ля­ют, как залог без­опас­но­сти государ­ства…» (Атт., 1, 19); «…мой тес­ный союз с Пом­пе­ем…» (Атт., 2, 3; 1, 12). Одна­ко посте­пен­но (с нача­ла 59 г.) «союз» сме­ня­ет­ся «при­со­еди­не­ни­ем» Цице­ро­на к Пом­пею (Близк., 1, 9; 1, 8; ср.: Атт., 2, 19) и, соот­вет­ст­вен­но, исче­за­ет и лозунг. То же мож­но ска­зать и о при­о­ри­те­те «тоги». Стран­но думать, что Цице­рон, сам при­бег­нув к силе, подав­ляя заго­вор Кати­ли­ны (собрав отряд «золо­той моло­де­жи» для дей­ст­вий в Горо­де — Кат., 3, 5) и демон­стри­руя свою готов­ность при­ме­нить наси­лие (Кат., 1, 32), а поз­же, нару­шая закон, без суда каз­нив рим­ских граж­дан (Плут., Циц., с.99 30), — стран­но думать, что он всерь­ез гово­рит о при­о­ри­те­те сло­ва и зако­на. И в даль­ней­шем Цице­рон отнюдь не отри­ца­ет воз­мож­но­сти при­ме­не­ния воору­жен­ной силы. В одном из писем Атти­ку (июль 59 г.) он пишет: «…я не счи­таю, чтобы мож­но было ока­зать про­ти­во­дей­ст­вие без кро­во­про­ли­тия…» (2, 20). При этом Цице­рон не исклю­ча­ет воз­мож­но­сти дей­ст­во­вать насиль­ст­вен­ны­ми мето­да­ми (Бра­ту Кв., 1, 2). А когда дело дохо­дит до улич­ных столк­но­ве­ний, то он не стес­ня­ясь гово­рит о «наших» воору­жен­ных отрядах, даю­щих отпор «шай­кам Кло­дия» (Бра­ту Кв., 2, 3).

Все ска­зан­ное отно­сит­ся к пери­о­ду жиз­ни Цице­ро­на после воз­вра­ще­ния из изгна­ния. Поэто­му если послед­нее и нанес­ло удар Цице­ро­ну, то он быст­ро «изле­чил­ся» и извлек из него опре­де­лен­ные уро­ки. И если до изгна­ния (сен­тябрь 59 г.) наси­лие вызы­ва­ет у Цице­ро­на отвра­ще­ние к жиз­ни (Атт., 2, 24), то после воз­вра­ще­ния оно уже пере­ста­ет его шоки­ро­вать. Одна­ко, чтобы как-то оправ­дать­ся в гла­зах совре­мен­ни­ков (и преж­де все­го в сво­их гла­зах), он в речи «В защи­ту Мило­на» выдви­га­ет тезис о воз­мож­но­сти при­ме­не­ния наси­лия для бла­га Рес­пуб­ли­ки (8—9; 13—14; см. так­же: За Сест., 92; О госуд., 6, 1).

Точ­но такую же эво­лю­цию пре­тер­пе­ло и отно­ше­ние Цице­ро­на к граж­дан­ским вой­нам. В 56—54 гг. для Цице­ро­на ста­ло оче­вид­ным, что воору­жен­ные стыч­ки на ули­цах Рима не ока­зы­ва­ют решаю­ще­го вли­я­ния на поли­ти­ку, а реаль­ной вла­стью обла­да­ют лица, поль­зу­ю­щи­е­ся попу­ляр­но­стью в армии — три­ум­ви­ры (Бра­ту Кв., 2, 15). Сна­ча­ла это вызы­ва­ет непри­я­тие и даже нена­висть Цице­ро­на и «чест­ных граж­дан» (Близк., 1, 8; Бра­ту Кв., 2, 13; 3, 6), но, не мыс­ля себя вне поли­ти­ки, он в кон­це кон­цов вынуж­ден при­со­еди­нить­ся к кому-то из три­ум­ви­ров. Когда же ста­но­вит­ся явным раз­лад меж­ду Пом­пе­ем и Цеза­рем и воз­ни­ка­ет при­зрак граж­дан­ской вой­ны, то Цице­рон дела­ет все воз­мож­ное для ее пред­от­вра­ще­ния.

Пани­че­ский страх перед угро­зой граж­дан­ской вой­ны застав­ля­ет его метать­ся, «изме­нять» само­му себе в надеж­де при­ми­рить про­тив­ни­ков (Бра­ту Кв., 2, 11; 3, 1; Близк., 1, 9). Одна­ко в ито­ге Цице­рон при­мы­ка­ет к Пом­пею, не исклю­чая воз­мож­но­сти актив­но­го сво­его уча­стия в воен­ных дей­ст­ви­ях и даже рас­счи­ты­вая на коман­до­ва­ние леги­о­ном (Близк., 16, 12; Атт., 7, 3). Толь­ко недо­ста­ток лич­но­го муже­ства и пол­ко­вод­че­ско­го талан­та, а так­же недо­ве­рие Пом­пея, кото­рое мог­ло быть след­ст­ви­ем дву­смыс­лен­но­го поведе­ния Цице­ро­на в это вре­мя (встре­чи с Цеза­рем и пр.), корен­ным обра­зом изме­ня­ют его настро­е­ние. Он, до это­го при­зна­вав­ший, что без вой­ны оте­че­ство не может быть спа­се­но (Атт., 8, 11), теперь рвет на себе воло­сы и про­кли­на­ет и Цеза­ря, и Пом­пея за ее раз­вя­зы­ва­ние (Атт., 9, 7). Оправ­ды­ва­ясь (опять-таки в первую оче­редь перед собой), он пишет Атти­ку (9, 6): «…(пола­гая), что Пом­пей с.100 пред­при­ни­ма­ет жесто­кую и губи­тель­ную вой­ну… я счи­тал, что долг луч­ше­го граж­да­ни­на … не толь­ко не воз­глав­лять той жесто­ко­сти, но даже не участ­во­вать в ней» (!). Цице­рон, таким обра­зом, зани­ма­ет пози­цию посто­рон­не­го наблюда­те­ля, раз­гу­ли­вая при этом по лаге­рю Пом­пея (Плут., Циц., 38). После пора­же­ния послед­не­го он доста­точ­но лег­ко «рас­ка­и­ва­ет­ся» в уча­стии в войне, упре­кая сво­их быв­ших сто­рон­ни­ков в жесто­ко­сти и алч­но­сти (Атт., 9, 6; Близк., 7, 3).

Вна­ча­ле Цице­рон пыта­ет­ся зани­мать­ся поли­ти­кой, давая сове­ты Цеза­рю, но затем, убедив­шись в тщет­но­сти сво­их уси­лий, объ­яв­ля­ет о гибе­ли государ­ства (Близк., 9, 17; 6, 11) и посвя­ща­ет себя фило­со­фии. Обра­ще­ние к фило­со­фии и поли­ти­че­ской тео­рии не явля­лось про­сто резуль­та­том его вынуж­ден­но­го без­дей­ст­вия (О диви­нац., 4—6). Уже сами темы сочи­не­ний («О ста­ро­сти», «О пре­зре­нии к смер­ти», «Об уте­ше­нии в горе») гово­рят о том, что шести­де­ся­ти­лет­ний Цице­рон как бы под­во­дит итог сво­ей жиз­ни, и не слу­чай­но трак­тат «Об обя­зан­но­стях» назван его поли­ти­че­ским заве­ща­ни­ем. Не слу­чай­но так­же, что моти­вы, на вре­мя ото­дви­ну­тые на вто­рой план поли­ти­че­ской борь­бой, с новой силой начи­на­ют зву­чать в про­из­веде­ни­ях Цице­ро­на. И преж­де все­го это каса­ет­ся идеи пре­вос­ход­ства «тоги» над «мечом». При­чем про­ис­хо­дит не про­стое воз­вра­ще­ние к забы­то­му поли­ти­че­ско­му лозун­гу, а демон­стра­ция миро­воз­зрен­че­ской пози­ции. И это чрез­вы­чай­но цен­но, так как пока­зы­ва­ет, что Цице­рон при всех сво­их мета­ни­ях все же сохра­нил то отвра­ще­ние к наси­лию и убеж­ден­ность в необ­хо­ди­мо­сти сле­до­ва­ния зако­нам, кото­рое харак­тер­но для моло­до­го Мар­ка Тул­лия.

Одна­ко Цице­рон оста­ет­ся преж­де все­го поли­ти­ком и, когда после смер­ти Цеза­ря пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ность участ­во­вать в управ­ле­нии рес­пуб­ли­кой, он не пре­ми­нул ею вос­поль­зо­вать­ся. И опять-таки Цице­рон не стро­ит иллю­зий отно­си­тель­но воз­мож­но­сти мир­ной победы, а обра­ща­ет­ся к «непар­ла­мент­ско­му» пути: будучи част­ным лицом, коман­ду­ет сенат­ски­ми леги­о­на­ми (Плут., Циц., 45) и с упор­ст­вом, уди­ви­тель­ным для чело­ве­ка, пере­жив­ше­го граж­дан­скую вой­ну, тре­бу­ет от Бру­та раз­вя­зы­ва­ния новой, уве­ряя, что мир и согла­сие в Рес­пуб­ли­ке невоз­мож­но уста­но­вить без помо­щи вой­ны и ору­жия (Бру­ту, 1, 2; 2, 5). Все это пора­зи­тель­но рас­хо­дит­ся с тем, что он писал в трак­та­тах, но может быть объ­яс­не­но уста­нов­кой Цице­ро­на на то, что это послед­ний для него шанс спа­сти рес­пуб­ли­ку и в таком деле нель­зя огра­ни­чи­вать себя в сред­ствах (Близк., 10, 19; 12, 22).

Столь рази­тель­ная пере­ме­на тем более уди­ви­тель­на, что Цице­рон нико­гда не был чело­ве­ком муже­ст­вен­ным и реши­тель­ным (Бра­ту Кв., 2, 3; Близк., 13, 68). Но, оче­вид­но, он уже пере­шаг­нул тот жиз­нен­ный порог, с.101 за кото­рым смерть пере­ста­ет казать­ся выс­шим злом, и его страх перед наси­ли­ем усту­па­ет место фило­соф­ско­му отно­ше­нию к жиз­ни (О ста­ро­сти, 5, 66; Тускул. бес., 1).

Сле­дую­щий лозунг, на кото­ром хоте­лось бы оста­но­вить­ся, — «вос­ста­нов­ле­ние рес­пуб­ли­ки», с ним свя­зан образ rec­tor rei pub­li­cae. Этот лозунг в раз­лич­ных вари­ан­тах: «опе­ка» и «охра­на» (О зем. зак., 25; О госуд., 6, 13), «спа­се­ние» (Кат., 3, 26; Атт., 8, 2), «вос­ста­нов­ле­ние» рес­пуб­ли­ки (Атт., 8, 3; 14, 4) — рож­ден пред­став­ле­ни­ем о Рим­ской рес­пуб­ли­ке как иде­аль­но устро­ен­ном государ­стве (О госуд., 1, 70), кото­рое ста­ло менее совер­шен­ным вслед­ст­вие упад­ка нра­вов и забве­ния обы­ча­ев пред­ков (О госуд., 5, 2; О зак., 1, 29; Об обяз., 2, 67). Посколь­ку Цице­рон ко вре­ме­ни напи­са­ния диа­ло­га «О государ­стве» (54—52 гг.) — а имен­но там наи­бо­лее пол­но раз­ра­бота­ны при­веден­ные идеи — уже разо­ча­ро­вал­ся в воз­мож­но­сти спа­се­ния рес­пуб­ли­ки «кон­сти­ту­ци­он­ным» путем, в этом сочи­не­нии воз­ни­ка­ет фигу­ра «пра­ви­те­ля», кото­рый дол­жен про­ве­сти ряд реформ для вос­ста­нов­ле­ния «рес­пуб­ли­ки пред­ков». Про­па­ган­де это­го обра­за Цице­рон посвя­тил 5-ю и 6-ю кни­ги «О государ­стве» и в зна­чи­тель­ной части трак­тат «Об обя­зан­но­стях».

«Пра­ви­тель» для выпол­не­ния сво­ей зада­чи наде­ля­ет­ся неогра­ни­чен­ной («цар­ской») вла­стью, что под­твер­жда­ет­ся оцен­кой, дан­ной Цице­ро­ном прав­ле­нию Сул­лы; пори­цая послед­не­го за метод дости­же­ния вла­сти (Кат., 3, 24—25; Атт., 10, 7), он все же счи­та­ет, что тот вос­ста­но­вил рес­пуб­ли­ку, а зна­чит, выпол­нил функ­ции rec­tor’а, обла­дая для это­го «без сомне­ния цар­ской вла­стью» (Об отв. гарусп., 54; ср.: О доме, 18—20; О зак., 3, 10; За Росц., 139). Пре­до­ста­вить такую власть мож­но было, по мне­нию Цице­ро­на, лишь иде­аль­но­му в мораль­ном плане граж­да­ни­ну: доб­лест­но­му, храб­ро­му, бла­го­ра­зум­но­му, воз­дер­жан­но­му, крас­но­ре­чи­во­му, спра­вед­ли­во­му (О госуд., 1, 2; 5, 1; Об обяз., 2, 77), ста­вя­ще­му инте­ре­сы государ­ства выше сво­их инте­ре­сов и лич­ных при­стра­стий (Об обяз., 1, 85). Как государ­ст­вен­ный дея­тель, он дол­жен знать граж­дан­ское пра­во, сочи­не­ния гре­ков и обла­дать опы­том управ­ле­ния государ­ст­вом (О госуд., 5, 2; 5). Rec­tor, оче­вид­но, свя­зан с арми­ей, и кос­вен­ное под­твер­жде­ние это­му мож­но най­ти в трак­та­те «Об обя­зан­но­стях», где Цице­рон, при­во­дя сло­ва Крас­са о том, что меч­таю­ще­му о прин­ци­па­те необ­хо­ди­мо иметь столь­ко денег, чтобы содер­жать армию, не опро­вер­га­ет послед­не­го (1, 25). И, нако­нец, «пра­ви­тель» дол­жен обла­дать «авто­ри­те­том», кото­рый пони­ма­ет­ся Цице­ро­ном как осо­бое каче­ство, даю­щее граж­да­ни­ну пра­во на решаю­щий голос в государ­ст­вен­ных делах, осно­ван­ное на обще­ст­вен­ном мне­нии, извест­но­сти и ува­же­нии (Филип., 2, 23—24; О Ман. зак., 43, 46).

с.102 Дея­тель­ность rec­tor’а носит почти боже­ст­вен­ный харак­тер (О госуд., 1, 12; 6, 13), так как цель его — вос­ста­нов­ле­ние и сохра­не­ние rei pub­li­cae, кото­рая была выс­шей цен­но­стью для рим­ско­го граж­да­ни­на.

Рас­смот­рим, как на прак­ти­ке реа­ли­зо­вы­вал­ся лозунг «вос­ста­нов­ле­ния» и «охра­ны» рес­пуб­ли­ки, и в свя­зи с этим про­бле­му пер­со­ни­фи­ка­ции «рек­то­ра».

В роли «спа­си­те­ля» оте­че­ства (а поз­же — rec­tor) Цице­рон в раз­ные пери­о­ды поли­ти­че­ской карье­ры видел раз­ных граж­дан. В годы сво­его кон­су­ла­та Цице­рон в упо­е­нии сла­вой мнит себя таким «спа­си­те­лем» (Кат., 3, 26; Плут., Циц., 22—23), и такую само­оцен­ку он про­нес через все после­дую­щие годы, несмот­ря на изгна­ние, уни­же­ния и осо­зна­ние соб­ст­вен­но­го бес­си­лия (О доме, 94; 98; За Мил., 36).

Одна­ко уже тогда Цице­рон пони­мал, что для того, чтобы ока­зы­вать вли­я­ние на ход дел в государ­стве, необ­хо­ди­мо зару­чить­ся под­держ­кой могу­ще­ст­вен­ных людей. И тогда воз­ни­ка­ет идея сою­за с Пом­пе­ем. Его иллю­зии быст­ро рас­се­и­ва­ют­ся в свя­зи с изгна­ни­ем (при без­дей­ст­вии Пом­пея), и по воз­вра­ще­нии он уже не пре­тен­ду­ет на осо­бое поло­же­ние (Бра­ту Кв., 3, 1; Близк., 1, 8).

Зато образ быв­ше­го «союз­ни­ка» Цице­ро­на — Пом­пея — выхо­дит на пер­вый план. И это неслу­чай­но. На наш взгляд, имен­но Пом­пея Цице­рон видит в роли сво­его rec­tor’а, ибо в его гла­зах Гней Пом­пей обла­да­ет все­ми необ­хо­ди­мы­ми каче­ства­ми: он спра­вед­лив (За Мил., 2), доб­ле­стен (О Ман. зак., 29; За Баль­бу, 10; За Мил., 73), бес­ко­ры­стен, гума­нен, воз­дер­жан (О Ман. зак., 36), крас­но­ре­чив (За Баль­бу, 3), бла­го­че­стив, непод­ку­пен, храбр, мудр (За Баль­бу, 9, 13) и т. п. В упо­мя­ну­той речи в защи­ту Мило­на Пом­пей наде­ля­ет­ся все­ми осталь­ны­ми каче­ства­ми rec­tor’а, при­чем в тех же выра­же­ни­ях, что и в трак­та­те «О государ­стве»: «Гней Пом­пей — иску­шен­ней­ший муж в государ­ст­вен­ном пра­ве, в обы­ча­ях пред­ков, в прав­ле­нии рес­пуб­ли­кой…» (70; ср.: О госуд., 5, 2; 5).

Пом­пей — попу­ляр­ный пол­ко­во­дец, а сле­до­ва­тель­но, он обла­да­ет реаль­ной вла­стью. Уже в 63 г. Пом­пей сто­ял на стра­же сво­бо­ды рим­ских граж­дан и «опе­кал» их инте­ре­сы, был опло­том рес­пуб­ли­ки (О зем. зак., 25). А в 57 г. Цице­рон заяв­ля­ет, что «…если сле­ду­ет пору­чить что-либо одно­му чело­ве­ку, то… ско­рее все­го Гнею Пом­пею…» (О доме, 19). Пом­пей обла­да­ет необ­хо­ди­мым авто­ри­те­том, при­чем он — пер­вый сре­ди граж­дан в этом плане, по мне­нию Цице­ро­на (О Ман. зак., 43; За Баль­бу, 10). Он даже оправ­ды­ва­ет вос­ста­нов­ле­ние Пом­пе­ем три­бу­на­та (О зак., 3, 22—23), несмот­ря на свою непри­язнь к пле­бей­ским три­бу­нам (О друж­бе, 41). Спра­вед­ли­во­сти ради сле­ду­ет отме­тить, что Цице­рон осо­зна­вал субъ­ек­тив­ность создан­но­го иде­аль­но­го обра­за Пом­пея, но шел на это в поли­ти­че­ских целях (Близк., 1, 8).

с.103 Таким обра­зом, имен­но Пом­пей явля­ет­ся, как посто­ян­но дока­зы­ва­ет Цице­рон, пре­тен­ден­том номер один (если не един­ст­вен­ным) на роль «рек­то­ра». А в речи «В защи­ту Мило­на» его поло­же­ние в государ­стве пря­мо отож­дествля­ет­ся с поло­же­ни­ем rec­tor’а: Пом­пей — тот, «…чьей вла­сти наш сенат вве­рил и рес­пуб­ли­ку, и юно­ше­ство всей Ита­лии…»; «тот, кому … все государ­ст­вен­ные дела были дове­ре­ны в … рас­стро­ен­ном… состо­я­нии, дабы … оздо­ро­вил и укре­пил их…»; тот, «…в чьей жиз­ни — спа­се­ние государ­ства…», кто обле­чен сена­том следить, чтобы рес­пуб­ли­ке не было нане­се­но вреда (61; 68; 18—19; 70; ср.: О госуд., 6, 1; 6, 12). Цице­рон даже «обо­жествля­ет» Пом­пея точ­но так же, как и сво­его иде­аль­но­го пра­ви­те­ля (За Мил., 21). Если к тому же учесть одно­вре­мен­ность напи­са­ния 5-й и 6-й книг «О государ­стве» и про­из­не­се­ния речи, то все сомне­ния в том, что «рек­тор» — Пом­пей, исче­за­ют. Одна­ко в годы граж­дан­ской вой­ны Цице­рон под­вер­га­ет сомне­нию спо­соб­ность Пом­пея быть rec­tor’ом (Атт., 8, 2; 8, 3; 9, 7), счи­тая, что тот стре­мит­ся к цар­ской вла­сти, а не к бла­гу государ­ства (Атт., 8, 11; 9, 4).

Со смер­тью Пом­пея Цице­рон не пре­кра­ща­ет поис­ков «рек­то­ра» сре­ди рим­ских граж­дан. При­вле­чен­ный мило­сер­ди­ем Цеза­ря, он при­зы­ва­ет дик­та­то­ра «вос­ста­но­вить государ­ст­вен­ный строй» и «выпла­тить отчизне то, что дол­жен» (Марц., 27). Но пись­ма это­го вре­ме­ни пол­ны сожа­ле­ний по пово­ду гибе­ли рес­пуб­ли­ки и враж­деб­но­сти к Цеза­рю (Близк., 9, 7; 13, 68; 4, 9), поэто­му и при­зы­вы не выглядят искрен­ни­ми.

После убий­ства Цеза­ря начи­на­ют­ся поис­ки граж­дан, спо­соб­ных «вос­ста­но­вить рес­пуб­ли­ку», сре­ди тира­но­убийц (Атт., 14, 4; Близк., 6, 17; 11, 8; Бру­ту, 1, 2). Но отно­ше­ния меж­ду ними и Цице­ро­ном ста­но­вят­ся все более про­хлад­ны­ми вслед­ст­вие сбли­же­ния послед­не­го с моло­дым Цеза­рем Окта­виа­ном, кото­рый и стал послед­ним пре­тен­ден­том на роль «рек­то­ра». Но Цице­рон был уже слиш­ком умуд­рен опы­том и стар, чтобы без­огляд­но дове­рять юно­ше, несмот­ря на все попыт­ки послед­не­го добить­ся его рас­по­ло­же­ния (Атт., 14, 11; 15, 12). В пись­ме от нача­ла декаб­ря 44 г. Цице­рон отме­ча­ет, что не смо­жет «…при­со­еди­нить­ся к Окта­виа­ну, если … не будет несо­мнен­ным, что он не станет недру­гом тира­но­убий­цам…» (Атт., 16, 15). Но, веро­ят­но, какие-то гаран­тии от моло­до­го Цеза­ря Цице­рон полу­чил, так как уже с кон­ца декаб­ря в его пись­мах начи­на­ют зву­чать иные моти­вы (Близк., 11, 8) и 1 янва­ря 43 г. Цице­рон пред­ла­га­ет в сена­те пре­до­ста­вить Окта­виа­ну (в нару­ше­ние тра­ди­ции) пра­во домо­гать­ся пре­тор­ства, как если бы он был кве­сто­ром в истек­шем году (Филипп., 5, 46). Цице­рон явно вхо­дит в при­выч­ную для себя роль совет­ни­ка при буду­щем «рек­то­ре» (Бру­ту, 1, 10; 1, 15), посту­пая вполне в духе сво­их послед­них про­из­веде­ний (О ста­ро­сти, 17; Об обяз., 1, 122). Их лич­ные отно­ше­ния ста­но­вят­ся столь близ­ки­ми, что Окта­виан с.104 начи­на­ет звать Цице­ро­на «отцом» (Бру­ту, 1, 17).

Одна­ко и в этот пери­од Цице­рон про­яв­ля­ет каче­ства опыт­но­го поли­ти­ка, рас­счи­ты­вая исполь­зо­вать Окта­ви­а­на в борь­бе с Анто­ни­ем (Близк., 12, 25). Но он не учел лич­ных качеств моло­до­го Цеза­ря и его попу­ляр­но­сти в армии, и, когда в июле 43 г. вой­ска потре­бо­ва­ли про­воз­гла­ше­ния Окта­ви­а­на кон­су­лом, Цице­рон рас­те­рял­ся. В пись­мах он пыта­ет­ся оправ­дать­ся за такой пово­рот собы­тий, но недо­ста­точ­но убеди­тель­но (Бру­ту, 1, 15; 1, 18). В послед­ние три меся­ца жиз­ни Цице­рон отлу­чен от актив­ной поли­ти­ки и пред­ста­ет слом­лен­ным неуда­ча­ми ста­ри­ком (Фрагм. писем, 5, 15; Плут., Циц., 46—47).

Таким обра­зом, все попыт­ки Цице­ро­на най­ти граж­да­ни­на, спо­соб­но­го реа­ли­зо­вать лозунг «вос­ста­нов­ле­ния рес­пуб­ли­ки», окон­чи­лись про­ва­лом при его жиз­ни.

И, нако­нец, лозунг «согла­сие сосло­вий» — пожа­луй, един­ст­вен­ный, вер­ность кото­ро­му Цице­рон сохра­нил в тече­ние всей поли­ти­че­ской карье­ры. Этот лозунг появил­ся в годы борь­бы с Кати­ли­ной, при­об­ре­тя зна­че­ние еди­не­ния всех сосло­вий для защи­ты рес­пуб­ли­ки (Кат., 4, 18—19; 22), а поз­же он оформ­ля­ет­ся как согла­сие сосло­вий всад­ни­че­ства и сена­та (Близк., 1, 8; О госуд., 4, 2). Реаль­ное «согла­сие» было раз­ру­ше­но уже в 61 г. (Атт., 1, 18), но Цице­рон не уста­ет про­по­ве­до­вать необ­хо­ди­мость его в даль­ней­шем (Об отв. гарусп., 53—54; О госуд., 1, 45), дей­ст­во­вать во имя него в поли­ти­че­ской борь­бе. Так, осуж­дая «бес­стыд­ство откуп­щи­ков», тре­бу­ю­щих сни­же­ния откуп­ной сум­мы, он, тем не менее, наста­и­ва­ет на уступ­ках (Атт., 2, 1; Об обяз., 3, 88).

При­чи­ны такой после­до­ва­тель­но­сти Цице­ро­на уже частич­но раз­би­ра­лись в исто­рио­гра­фии⁵, поэто­му хоте­лось бы оста­но­вить­ся лишь на одном момен­те, обыч­но упус­кае­мом из вида: идея «согла­сия» явля­ет­ся стерж­нем миро­воз­зре­ния Цице­ро­на. В диа­ло­ге «О государ­стве» она при­об­ре­та­ет поис­ти­не кос­ми­че­ское зву­ча­ние — согла­сие в рес­пуб­ли­ке срав­ни­ва­ет­ся с согла­си­ем (гар­мо­ни­ей) во Все­лен­ной (2, 68—69). А в трак­та­те «Об обя­зан­но­стях» выска­зы­ва­ет­ся твер­дое убеж­де­ние в том, что без согла­сия сосло­вий невоз­мож­но бла­го­по­лу­чие рес­пуб­ли­ки (Об обяз., 2, 16; 3, 88; ср.: Тускул. бес., 1, 35; 71).

Лич­ность Цице­ро­на, таким обра­зом, ока­зы­ва­ет­ся крайне про­ти­во­ре­чи­вой: про­воз­гла­шая при­о­ри­тет «тоги» перед «мечом», он не исклю­ча­ет, в том чис­ле и для себя, путь воору­жен­ной борь­бы; утвер­ждая о необ­хо­ди­мо­сти вер­хо­вен­ства зако­на, он неод­но­крат­но нару­ша­ет сам и допус­ка­ет нару­ше­ния со сто­ро­ны дру­гих непи­са­ной рим­ской «кон­сти­ту­ции». Поэто­му и в исто­рио­гра­фии Цице­рон пред­ста­ет то как бес­прин­цип­ный поли­тик, то как интел­ли­гент-меч­та­тель.

с.105 На наш взгляд, оцен­ку Цице­ро­на нель­зя все же сво­дить ни к пер­во­му, ни ко вто­ро­му. Цице­рон опы­тен, быст­ро оправ­ля­ет­ся после неудач и уме­ет извле­кать из них уро­ки; спо­со­бен отка­зы­вать­ся от несоот­вет­ст­ву­ю­щих момен­ту лозун­гов, успеш­но раз­ре­шая внут­рен­ние про­ти­во­ре­чия (Близк., 1, 9); может исполь­зо­вать любые сред­ства для дости­же­ния цели. Но он поли­тик с иде­а­лом. Власть ему нуж­на не сама по себе, а для испол­не­ния сво­его дол­га перед оте­че­ст­вом. Он — «рес­пуб­ли­ка­нец», но не в смыс­ле сто­рон­ни­ка сенат­ской рес­пуб­ли­ки. Для него рес­пуб­ли­ка не рав­но­знач­на какой-то кон­крет­ной поли­ти­че­ской фор­ме, а, ско­рее, явля­ет­ся неко­ей нрав­ст­вен­ной, соци­о­э­ти­че­ской кате­го­ри­ей. «Рес­пуб­ли­ка­низм» Цице­ро­на столь широк, что поз­во­ля­ет ему при­ми­рить­ся и с ущем­ле­ни­ем прав поли­ти­че­ских рес­пуб­ли­кан­ских инсти­ту­тов, и с нару­ше­ни­я­ми рес­пуб­ли­кан­ской «кон­сти­ту­ции» во имя более высо­ко­го и обще­го иде­а­ла.