(Ежегодник Российского Института Истории Искусств, т. I, вып. I).
Государственное издательство, Петербург, 1921 (88 с.).
Постраничная нумерация примечаний в электронной публикации заменена на сквозную по главам.
Иллюстрации в электронной публикации не всегда соответствуют книжным страницам: для удобства использования они размещены рядом с текстом, в котором упоминаются.
Экскурс Б.
Женская головка строгого стиля в Эрмитаже.
Любопытные результаты, которые дало исследование сохранности античных ваз Эрмитажа и реставраторской работы над ними, были сообщены мною на съезде музейных деятелей в Петербурге в 1913 г. и частью опубликованы1. Такие исследования заставили меня приступить к пересмотру собрания скульптур Эрмитажа и к очистке некоторых из них от реставраций, подчас совершенно изменявших характер памятника. Аналогичные работы, насколько мне известно, были произведены систематически лишь Treu в Дрездене и Bieber и Касселе2. Для Эрмитажа получились, как результаты, воспроизведение головы Патрокла типа группы Пасквино3 и голова с.80 пергамского стиля4, принадлежащая к серии сопоставленных Беньковским типов5. В настоящем экскурсе я позволю себе указать на любопытную женскую головку в Эрмитаже, которая могла бы бросить свет на один из упомянутых мною в первой главе портретов — прекрасную женскую голову в вилле Боргезе. Эрмитажная головка доступна изучению лишь теперь, после произведенной над ней операции.
Рис. 35. Статуя Исиды (мрамор). Эрмитаж. (С фотографии). |
Рис. 36, 37. Голова статуи Исиды, до реставрации (мрамор). Эрмитаж. (С фотографии). |
Головка, о которой будет речь (рис. 35—
Таблица VIII. Женская головка (мрамор). Эрмитаж. |
Подобная техника реставрации хорошо известна по другим примерам. Самая знаменитая фигура, обработанная подобным образом, — Пенелопа Ватиканского музея7. В этом случае, к статуе героини приставлена голова юноши-диадумена, причем приделаны плащ и спадающие на грудь пряди волос, как на нашей фигуре. Аналогична реставрация прекрасного женского портрета в Уффициях8. Голова украшена диадемой, на лицевой стороне которой были вставлены драгоценные камни или бронзовые украшения9. Волосы за диадемой, насколько можно судить по небольшому куску, оставленному реставратором нетронутым, не были выработаны в деталях; над лбом же они образуют волнистую полоску, расчесанную в стороны и покрывающую верхние половины ушей. В середине над лбом выступа нет, в этом месте только слегка намечен пробор. По бокам, под волнистыми выступами, сравнительно глубокие отверстия, сделанные буравом, по три на каждой стороне. Бурав применен также при отделке ушей и в углах рта.
В построении лица и в трактовке некоторых его частей архаическая традиция дает себя чувствовать в сильной мере. Архаику напоминает и легкая улыбка, причем сокращение соответствующих мышц вокруг рта имеет последствием несколько резкие очертания подбородка и скул. В результате получается очень ясное отделение фаса от профиля и приближение формы головы к кубу. Глаза лежат плоско, но не навыкат, как на архаических головах. Оси глаз образуют прямую, верхние веки имеют форму дуг, нижние по направлению к наружным углам опускаются вниз и затем довольно круто поворачивают наверх. Левая половина лица немного больше правой. Такая асимметрия объясняется, вероятно, поворотом головы.
Датировка VI в., предложенная Кизерицким, в настоящее время не нуждается в опровержении. Только три возможности мы можем принять во внимание: 1) что с.83 голова является оригиналом переходного времени от архаического к строгому стилю; за оригинал считал ее и Кизерицкий; 2) что она скопирована римским мастером с оригинала указанного периода; такое мнение высказано мною в моем «Кратком описании»; 3) что она принадлежит к архаистическим свободным произведениям позднейшей эпохи. О стиле и датировке мы должны будем высказаться по поводу третьей из указанных возможностей хронологического определения головы. В пользу оригинала говорит трактовка волос. Волнистая масса, исполненная пластически, не оживлена деталями; по крайней мере, в настоящее время заметны только отдельные линии, но поверхность недостаточно потерта, чтобы допустить возможность исчезновения всего рисунка; таким образом, следовало бы как будто вывести заключение, что детали были исполнены красками, а такая техника на римских копиях нам неизвестна. Возражение, что употребление бурава в углах рта противоречит технике, принятой в V веке, теряет свою силу, ввиду весьма схожей трактовки рта у Артемиды селинунтской метопы с Актеоном10, у амазонки метопы с Гераклом11 и т. д.
Но, несмотря на это, я должен остаться при первом высказанном мною мнении, что головка является только копией римского мастера с оригинала того времени. Работа буравом как в углах рта, так и в ушах слишком груба; далее, верхнее веко пересекает нижнее такой мягкой линией, какой в V в. не наблюдается. Действительно, на головах из Селинунта подобная трактовка встречается, но в более резких формах12. Наконец, как правильно отметила
Остается нам еще ответить на вопрос, имеем ли мы дело с копией или со свободным архаистическим произведением позднего времени. Не останавливаясь на вопросе о времени возникновения архаизма, как направления, которое, как теперь выясняется, правда, иногда отступало на задний план, но никогда не прерывалось в течение истории античного искусства, мы здесь должны лишь установить степень точности передачи архаических черт. Безусловно, как уже сказано, стиль разбираемого памятника совершенно отличен от стиля архаических кор. На акропольских статуях и других подлинно архаических скульптурах встречаются, правда, отдельные сходные черты, но в весьма отличных от нашей головки формах. Волнистая масса волос не является исключением: она встречается, например, на голове вотивной статуи Евридики15, на женской голове Акропольского музея nº 69616, с.84 на голове nº 67117 на статуе Афины в вилле Альбани18. Такая же прическа применялась на явно архаистических головах, каковы голова в Эрмитаже19, или тип собрания Matsch20. Разбираемая нами головка явно отличается от перечисленных примеров по исполнению прически в частностях. На архаических типах стиля акропольских кор отдельные волны волос расположены чаще и резче обрисованы, в соответствии с архаической угловатостью линий, а архаистические головы, вроде эрмитажной, тщательно придерживались того же принципа, с применением, однако, более округлых линий. Разбираемая нами голова не соответствует ни той, ни другой группе памятников. Широкие волны поверхности волос не носят характера подражания, а скорее — дальнейшего развития архаического типа. Действительно, дальнейший этап мы видим на голове бывшего музея в Catajo21. Эрмитажная головка стоит по середине между этим последним типом и архаическими головами. С одной стороны, художник в трактовке волос не вполне отказался от архаической игры линий; с другой, он уже стремится к более реальному впечатлению массы. Такое определение стиля подтверждается трактовкой рта, щек и подбородка. Хотя улыбка архаического типа определенно выражена, губы не имеют резких очертаний подлинной архаики, а приближаются уже к типу, например, так называемого юноши Крития22 и, соответственно с этим, смягчены очертания скул и подбородка. Эрмитажная головка приближается, таким образом, к группе скульптур переходного времени около 480 г., вернее всего между 480 и 475 годами.
Стиль головки ближе определяется аналогией со скульптурами храма E в Селинунте, так называемого Гереона, и близкими к ним памятниками. Очень похожа отдельно сохранившаяся голова женщины с диадемой23. На этой голове мы встречаем сходную трактовку волос, сходное обрамление лба, аналогичную форму переносицы и надбровных дуг, такие же плоские глаза, довольно широкий, но плоский подбородок и похожие формы рта. Следует только упомянуть, что уши поставлены ниже, чем на селинунтской голове. Другие различия, как, например, более мягкая трактовка век, объясняются непониманием копиистом характера форм.
Эрмитажная головка, в связи с головой из Селинунта, дает возможность определить художественную школу, к которой принадлежит портрет в вилле Боргезе. Следует, правда, принять во внимание, что селинунтская голова есть произведение декоративного искусства, эрмитажная головка — копия, а голова в вилле Боргезе — высоко художественный портрет, и что, следовательно, некоторые различия обусловливаются назначением перечисленных памятников. Но, несмотря на эти различия, трудно сомневаться в одинаковости художественных тенденций, проявляющихся в стиле этих трех голов. Самой характерной общей чертой является своеобразное сочетание архаических и реалистических элементов. В ясных очертаниях скелета, в тонком чувстве линий сказывается архаическая традиция. В противоположность, например, голове юноши Крития, художник не заменил суховатых, тонких черт лица массовыми. с.85 На этой последней голове, как на голове Гармодия, бросаются в глаза тяжелые формы щек и подбородка, полное разрушение архаической системы стилизации головы. На выше перечисленных головах такого резко отрицательного отношения к стилю предыдущей эпохи не наблюдается. Напротив, архаика как бы ожила в этих головах, улыбка из условной превратилась в реальную. Весьма характерно, как на голове Боргезе вытянуты углы рта, в противоположность к дугообразным линиям рта на архаических головах. Эти формы вполне реальны, а смягчение резко обрисованных форм лица направлено также в сторону освобождения типа от схематической стилизации и к созданию нового реального образа, но на архаической основе. Своеобразное очертание век, широкая переносица, мягче обрисованные брови — все эти стилистические особенности, повторяющиеся на всех трех головах, являются результатами одной и той же реалистической тенденции. Особенно же характерна с.86 трактовка волос. Смягчение архаической схемы на эрмитажной голове — явление того же порядка, как и стилизация волос на селинунтском фрагменте и обнаруживающее ясную тенденцию к реализму расположение волос на голове Боргезе. При наличии одинаковых общих тенденций, важно отметить одну стилистическую деталь: на голове Боргезе пряди волос перед ушами возвышаются одна над другой ступеньками; совершенно одинаковые формы имеют пряди, свисающие по шее селинунтского фрагмента.
Сопоставленные три головы принадлежат, следовательно, к единой художественной группе памятников, стиль которых связан с греческой скульптурой в Южной Италии.
В этой первой части Этюдов я не коснулся одной важной стороны темы: вопроса о статуарном портрете, т. е. проблемы передачи индивидуальных черт фигурою в ее целом. Я опустил эту главу сознательно, так как материал, относящийся к данному вопросу, весьма незначителен, и на основании его мы могли бы только придти к отрицательному выводу; обработка же истории статуарных портретных типов повлекла бы за собою значительные уклонения в сторону анализа идеальных образов, который, думается, завел бы нас слишком далеко. Только один статуарный тип был здесь разобран: тип боргезского Анакреонта, композиция которого носит определенно индивидуалистический характер. Весьма показательно, что голова этой статуи подходит ближе всего к той серии портретов, которую я должен был признать за наиболее древнюю и приписывал художественному направлению, поставленному мною в связь с именем Пифагора Регийского. В этом круге памятников я отметил первое проявление индивидуалистических тенденций, нашедших себе выражение также и в композиции фигуры в ее целом. Мотив создан именно для данного сюжета и не может быть сравниваем ни с одним из известных нам идеальных образов. Такое исключительное явление мы должны здесь особенно подчеркнуть, но входить в разбор других дошедших до нас статуй, сопоставленных Липпольдом, мне показалось нецелесообразным. О некоторых типах я должен буду говорить в другом месте, в связи со статуей Эрмитажа из собрания Кампаны, к которой долгое время была приставлена не принадлежащая к ней голова Сократа. Проблема статуарной передачи индивидуального характера станет на очередь во второй части Этюдов, которая будет посвящена скульптурному портрету IV века и эпохи эллинизма, причем в некоторых случаях нам придется привлекать попутно и более древний материал.
Одна из глав первой части Этюдов, исследование о Димитрии из Алопеки, уже захватывала IV век, так как деятельность его простиралась, по-видимому, еще почти до середины этого века. Но, я думаю, мне удалось доказать, что этот мастер всеми нервами своего художественного бытия связан с V веком, а потому не может быть выделен из круга художников, работавших под прямым влиянием представителей классической эпохи греческого искусства. Всякое деление художественного материала по векам, конечно, более или менее схематично и условно, и, посвящая IV веку особую часть исследования, надо считаться с тем, что грань между этим веком и предшествующим периодом не может быть резко проведена. Подобно тому, как художественные тенденции конца V века наблюдаются еще в с.87 начале или даже до середины IV века, так, наоборот, корни искусства IV века лежат еще всецело в предыдущем столетии. Но как бы тесна ни была связь между этими двумя периодами, каждый из них имеет свою определенную физиономию. Разницу между ними я вкратце указал, сравнивая портреты Архидама и Еврипида. Аналогичными сравнениями нам не раз придется пользоваться во второй части Этюдов, так как они открывают широкие перспективы и с наибольшей яркостью выясняют характерные особенности той и другой эпохи. Не наше дело входить в абсолютную оценку значения тех или иных художественных явлений. Для историка всякое проявление творческой энергии одинаково любопытно, а потому слово «прогресс» должно быть понимаемо лишь в смысле дальнейшего процесса развития. Должны ли мы считать его процессом вырождения или возрождения — другой вопрос, или, может быть, и не вопрос, ибо нет исторического процесса, в котором бы не сочетались и те и другие элементы, точно так же как каждая минута жизни представляет собою разрушение старого и рождение нового. Эта старая истина находит себе подтверждение и в истории портрета, свидетельствующего в небольшой области о законности и последовательности развития исторических явлений.
ПРИМЕЧАНИЯ