Перевод с англ. С. Э. Таривердиевой.
Глава 1. Политический мир.
с.1 Государственного деятеля отличают два особых качества. Первое — способность быстро понимать обстоятельства, в которых он оказывается, и проворно откликаться на них: это может отвечать текущим нуждам, поскольку позволяет ему с ясной головой осознавать имеющиеся тенденции. Второе, более выдающееся — способность к политическому творчеству, которое может открыть современникам государственного деятеля новые пути и само по себе создавать новые обстоятельства.
Цезарь обладал обоими достоинствами. Надо признать, он жил в эпоху, которая в них нуждалась. Незадолго до его рождения 13 июля 100 г. до н. э.1 основы Римской Республики жестоко пошатнула серия кризисов. Недостаточно было лишь приглушить симптомы: вопрос состоял в том, какие средства можно найти, чтобы устранить корни заболевания. Наша первая задача: понять, почему это случилось.
После изгнания царей государством управляли магистраты, в частности, два консула. Этих с.2 магистратов ежегодно избирал весь народ в соответствии с системой, благоприятствовавшей зажиточному среднему классу. Соответственно, также можно было ожидать, что представители этого класса будут занимать магистратуры. Но в действительности итоги выборов обычно были благоприятны для аристократии. В течение века избирались только патриции. Но даже эти древние патриции уже обладали тем же великолепным политическим чутьём, которое продолжало отличать представителей римской аристократии: они упорно сражались за то, чтобы сохранить своё положение, но умели выбрать правильный момент, когда надо пойти на уступки и тем самым сохранить власть. Поэтому в начале IV в. они позволили выдающимся плебеям избираться на должности консулярных трибунов, а с середины этого же века — консулов. Это не значит, что магистратура стала более демократичной, просто существовавший правящий класс расширился, чтобы в него могли войти более широкие круги.
Даже среди патрициев те рода, представители которых однажды были консулами, уже составляли высший класс — нобилитет2. Теперь к патрицианским нобилям добавились плебейские, и с этого времени нобилитет как целое (т. е. потомки консулов) являлся самой важной частью римской аристократии. Мы видим, что члены этих родов чаще всего достигали консульства и таким образом сохраняли главенствующее положение в политике Римского государства.
Собрания, где преобладали представители среднего класса, всегда предпочитали избирать своими правителями аристократов, и причина этого удивительного феномена лежит во взаимозависимости сильных и слабых элементов римского общества. В прежние времена патриции были полноправными гражданами, а остальные жители города Рима и его окрестностей были их «клиентами» (зависимыми лицами) и пользовались защитой своих патрицианских патронов. Патрон и клиент были связаны взаимной верностью. По мере того, как развивалось римское государство, наряду с патрициями появилось иное сословие граждан — плебеи; они были равны с патрициями перед законом, но не имели полных политических прав. Чтобы жить в безопасности, плебеи тоже переходили под защиту патрициев в качестве клиентов: однако в их случае не могло идти и речи о какой-либо зависимости. В историческое время те, кто первоначально были клиентами, влились в число свободных плебеев. С этого времени возросло число богатых и могущественных людей в этом слое населения: они больше не нуждались в патронах-патрициях, но фактически с.3 требовали политического равенства с полноправными гражданами. В особенности к этому стремились представители знати, которые переезжали в Рим из других государств. В ходе длительной борьбы они получили право занимать должности государственные и большинство жреческих. Кроме того, были признаны определённые особые права плебеев: плебейские должностные лица становились магистратами государства, а решения плебейского собрания получили силу, равную силе решений всего народа.
Однако, как мы уже видели, главное значение этих достижений заключалось в том, что могущественные плебеи вошли в число правящих родов. Главным образом для достижения этой цели они брали на себя, в качестве патронов-плебеев, защиту интересов более слабых членов своего сословия, которые зачастую зависели от них экономически: таким способом они обеспечивали себе необходимых сторонников на выборах. Как только патроны добивались своего, они начинали использовать положение и власть для того, чтобы продвигать интересы своих клиентов. Сам тот факт, что они имели собственных клиентов, социально уравнивал их с патрициями лучше, чем что-либо ещё. Действительно, власть нобилитета покоилась на патроно-клиентских отношениях, имевших целью взаимное продвижение. Патрон представлял клиента в суде; как магистрат он обеспечивал ему привилегии, а как сенатор — отстаивал его интересы. Со своей стороны, клиент, прежде всего, был обязан работать на патрона на выборах и в целом голосовать по его указаниям. Чем больше клиентов контролировал патрон, тем сильнее было его политическое влияние. Суть политики состояла в союзах с другими патронами. Такие отношения назывались «дружбой» (amicitia). Поскольку её целью была победа над политическим противником, существовала и ее противоположность — вражда (inimicitiae) или наследственная неприязнь. Читатель, который осознает эти отношения, поймёт, почему на выборах тон всегда задавали именно нобили и почему правителями выбирали именно их, либо тех, кому благоволили представители нобилитета.
Правление нобилитета нашло конкретное выражение во власти сената. Изначально сенат был собранием опытных людей, к совету которых прислушивались, но не были им связаны, сначала цари, а затем и магистраты. Само собой разумеется, что с незапамятных времён в сенат входили самые выдающиеся граждане. В Республике вошло в обычай, что цензоры, составляя список сенаторов, всегда в первую очередь рассматривали кандидатуры бывших магистратов. Сенат мог высказывать с.4 мнение лишь тогда, когда с ним консультировались. Спрашивающий магистрат обращался к сенаторам строго в порядке старшинства: сначала к консулярам, затем к преториям, эдилициям, трибунициям и квесториям3. Итогом такого голосования становилось постановление (или «совет») сената (senatus consultum). Как правило, решающими были голоса консуляров, за которыми, как за «главенствующими лицами государства» (principes civitatis) признавалось особое положение. Мы уже рассматривали, какими способами они добивались консульства, так что ясно — и в этом случае решающим был голос нобилитета. Позиция остальных сенаторов, в большей части зависела от их «дружбы» или «вражды» с принцепсами, которые все контролировали.
В то время, как Римское государство захватывало все новые и новые земли, значение сената чрезвычайно возросло. Ведь два консула, сменявшиеся ежегодно, не могли сами справиться с делами империи, которая охватывала всю Италию, а вскоре включала бы в свою сферу интересов весь средиземноморский мир. С III в. постановления сената (senatus consulta), которые изначально не были обязательными, стали таковыми для магистратов, в том числе и плебейских трибунов. В итоге сенат развился до настоящего правительства, решения которого должны были претворять в жизнь магистраты. По закону они, конечно, могли игнорировать эти указания. Но какое положение в сенате после своей магистратуры занимал бы такой человек? Кто помог бы ему, если бы трибуны призвали его предстать перед судом народа?
Итак, несмотря на то, что на выборах и голосовании в собрании римские граждане пользовались ограниченными демократическими правами, римская система правления была явно олигархической. Правящим было сословие сенаторов, с точки зрения социальной — группа крупных землевладельцев. В соответствии с их аристократическими принципами идея оплачивать государственную службу была чуждой для римлян эпохи Республики. Магистратами и сенаторами могли стать только люди с достаточным уровнем личного дохода. Уже в 220 г. было прямо установлено, что сенаторам и их сыновьям разрешается вкладывать деньги только в землю. Закон был нацелен на отделение политики от деловых интересов, но также он служил и для того, чтобы социально выделить класс сенаторов. Признавалось, что лидерство в этом круге должно принадлежать нобилитету.
Под властью такой олигархии римляне создали свою империю и пережили тяжелейшие военные кризисы. С 287 г., когда правительство, наконец, признало особые привилегии плебеев, римский с.5 народ оставался непоколебимо верным ему, хотя во время войн оно требовало огромных усилий. Римский народ, с которым политикам приходилось считаться на выборах, состоял из мелких фермеров, связанных с сенаторами общими экономическими интересами. Установление контроля над Италией означало приобретение земли для римских граждан и, благодаря тому, что недавно завоёванные территории использовались по-разному, то основанием поселений и колоний, или же покупкой или арендой государственной земли можно было удовлетворить и богатых, и бедных. Внутренние политические конфликты случались в рядах олигархии и часто произрастали из личного противостояния между принцепсами: политические вопросы всегда были неотделимы от личных. Сенаторы простодушно считали себя вправе использовать своё главенствующее положение, чтобы продвигать свои интересы и интересы своих клиентов — и в этом проявляли себя истинными римлянами. С другой стороны, политическое чутье, свойственное римлянам, в итоге развилось в этом высокопоставленном собрании в государственную мудрость, правившую миром.
Однако в течение II в., несмотря на то, что внешне, видимо, Рим становился всё сильнее и сильнее, постепенно завоёвывая чужеземные провинции, олигархия оказалась неспособна справляться с проблемами управления Империей. Рассмотрим основные положения конституции в то время. Ежегодно избирались следующие магистраты: два консула, шесть преторов, четыре эдила, восемь квесторов, десять плебейских трибунов. Из них два претора, два квестора и все трибуны и эдилы были обязаны исполнять обязанности в Риме, и лишь двенадцать человек могли вести войну и заниматься провинциальным управлением. В результате магистратуры часто продлевались на несколько лет. Все политические решения, которые касались административных мероприятий в Риме, Италии и провинциях, так же как и переговоры с иноземными властями, союзными и зависимыми общинами, подлежали обсуждению в сенате.
Члены нобилитета достигли высшего мастерства в деле сохранения власти в своих руках: едва ли какое-то движение, которое угрожало их главенству, могло скрыться от их бдительного ока. Но в соответствии с обычаем, сенат занимался лишь теми вопросами, с которыми к нему обращались, и никогда не стал бы органом, полностью изменяющим традиционный ход вещей. Напротив, для олигархии было характерно с.6 препятствовать могущественным людям, которые считали подобные дела своим призванием. Падение старшего Сципиона Африканского в 184 г. было ясным сигналом опасности. В итоге римский контроль над провинциями так и ограничивался мерами обеспечения военной безопасности. Местные жители рассматривали это как чужеземное угнетение и утрату прежней свободы. Конечно, римляне мастерски разделяли подвластных тем, что по-разному относились к ним, и умело избегали общих восстаний. Однако с середины II в. вдумчивые сенаторы не сомневались, что в недрах Империи назревает кризис. Устрашение стало мотивом для уничтожения Карфагена, Коринфа и Нуманции. Тем не менее, пока, начиная с 90 г., Италия переживала ужасы гражданской войны, Митридат, царь Понта, возвысился как властелин Востока и снова подверг угрозе все позиции, которые Рим прочно занимал в этом регионе. И после того, как десятилетие братоубийственного кровопролития в Италии, казалось, подошло к концу — новая война вспыхнула в Испании. Именно в таком политическом мире рос Цезарь.
Следует подчеркнуть, особенно в свете его позднейшей карьеры, что ростки этого кризиса крылись в формировании Империи и, соответственно, усложнении политических задач, для решения которых система управления Римского государства не была приспособлена. Величайшим ее достижением было политическое объединение Италии, что стало ясно в середине III в. до н. э. Конституционно этот союз назывался: «римляне и их союзники»: с одной его стороны выступало Римское государство (res publica populi Romani) — крупнейшее в Италии, как по территории, так и по численности населения; а с другой — 150 общин со сходным государственным устройством, которые были подчинены Риму, состояли с ним в международных отношениях и по договорам были обязаны снабжать его войсками, сохраняя при этом внутреннюю независимость. Из всех союзников римляне наиболее благоприятствовали латинам. Изначально таковыми были общины в Лации, такие как Тибур и Пренесте, наиболее близкие к Риму из-за общего языка. К ним следует прибавить «латинские колонии», имевшие куда большее значение: это были новые общины, основанные римлянами после победоносных кампаний в Италии, они служили опорой их верховенства и населяли их как граждане, так и верные союзники. Эта система была простой, но если управлять ею умело и ловко, то она позволяла римлянам во время войны использовать военные ресурсы всей Италии и при этом сохранять собственные политические институты в традиционных границах.
с.7 Естественно, у старых великих держав вызывает враждебность появление новой. До возвышения Рима Карфаген объединил финикийские города западного Средиземноморья под своим началом и включил в состав своей империи большинство крупных островов у берегов Италии. Сицилия оставалась независимой лишь в восточной своей части, и здесь Рим столкнулся с вопросом: можно ли позволить Карфагену укрепиться в Мессане, на плацдарме, ориентированном на юг Италии. Рим дал отрицательный ответ, и разразилась Первая Пуническая война: после двадцати трёх лет военных действий с переменным успехом Карфаген потерял три острова, а Рим получил свои первые «провинции». На этих землях, в отличие от италийских, Рим считал себя законным наследником Карфагена и вёл соответствующую политику: поэтому он передал управление Сицилией и Сардинией (присоединив к ней Корсику) магистратам, которые теперь стали ежегодно назначаться для этой цели. Провинция (provincia) означает область деятельности римского магистрата, в которой он реализует свою власть (imperium): это равным образом справедливо для военной сферы, судебной и административной. Главной целью такой системы управления, новой для Рима, было путём установления различных налогов добиться, чтоб территории, полученные ценой таких огромных человеческих и материальных жертв, стали экономически выгодными. Но Карфаген ещё не был готов отказаться от положения великой державы и стремился найти в Испании компенсацию своих потерь. Для этого судьба подарила ему гения — Ганнибала, который был столь же великим полководцем, как и государственным деятелем, и ему было суждено отважиться на новую и решающую схватку. Действительно, казалось, что он добьётся цели, когда ему удалось перенести войну в Италию и нанести римлянам три сокрушительных поражения. Но затем, когда римлянам пришлось обороняться и драться за выживание, под руководством нобилитета они показали всю твёрдость и силу сопротивления, на которые была способна их массивная политическая система. Даже когда враг вступил в их собственную страну, они непреклонно продолжали войну в Испании и на Сицилии. Когда Филипп V Македонский встал на сторону Ганнибала, а борьба всё больше и больше принимала масштабы античной мировой войны, римлянам удавалось сдерживать нового врага при помощи союзников, которых они нашли на востоке, до тех пор, пока тот в 205 г. не согласился на сепаратный мир. Между тем они взрастили полководца того же уровня, что и Ганнибал, — Публия Корнелия Сципиона, который вытеснил карфагенян из Испании, переправился с.8 в Африку и, наконец, одержал победу над самим Ганнибалом. В результате победы, по условиям мира, заключённого в 201 г., Испания попала в руки римлян.
На этот раз Карфаген был унижен окончательно. Но если господство Рима на Западе теперь было бесспорным, то это имело немедленные последствия на Востоке, хотя римляне и не смогли оценить их в полной мере, и дело усугублялось тем, что римляне уже вмешались в восточную политику, приняв участие в Македонской войне. Если, что почти естественно, новое противостояние с Филиппом началось уже в 200 г., то римляне были рады этой возможности отомстить ему за предательское нападение во время недавней войны, хотя вмешались они по запросу царя Пергама и Родосской республики, которые обратились к Риму за помощью против экспансии Филиппа Антигонида в Эгейском море. Однако вскоре после поражения Филиппа последовало столкновение с царём из династии Селевкидов Антиохом III, правителем Азии, решительным противником римской экспансии на восток. Эта война привела Рим уже в Малую Азию, а после победы при Магнезии (189 г.) из списка великих держав исчезло и государство Селевкидов; в итоге господство над средиземноморским миром фактически оказалось в руках Рима.
Прежние империи античности создавались великими правителями. С другой стороны, когда римский сенат принял решение начать войну с Ганнибалом, он и не представлял, какими огромными будут последствия этого решения. В частности, никто не мог предвидеть, что две великих эллинистических державы рухнут так скоро после падения Карфагена. Таким образом, римская политика сразу столкнулась с абсолютно новым комплексом проблем. За огромной территорией от Испании до Сирии надо было постоянно следить. Более того, Испания ещё не была по-настоящему покорена, и борьба с кельтскими народами северной Италии все ещё требовала значительных военных усилий. По этим причинам сенат создал на Востоке политическую систему, которая избавила римское государство от бремени новых провинций. Мир эллинистических государств, который освободился от давления великих держав, то есть, греческие государства и федерации, а также царства Малой Азии, должен был остаться независимым. Конечно, баланс сил устанавливал Рим и явно так, чтобы никто не мог получить превосходство и тем самым стать угрозой для Рима.
Однако, в конце концов, эта система оказалась неудачной, поскольку требовала постоянного вмешательства Рима, а оно, в свою очередь, ограничивало развитие политической жизни тех, на кого влияло, и в итоге росло недовольство. Ввиду такого положения дел Рим с.9 через два десятилетия оказался вынужден раз и навсегда положить конец Македонскому царству, а в 146 г. окончательно превратить Македонию и Грецию в провинции. В том же году был уничтожен Карфаген, а его территория стала провинцией Африка.
Если шаги сенаторов на пути создания провинциальной империи были нерешительными, то именно потому, что они верно понимали: в итоге разрушатся традиционные конструкции Республики. Так было не только из-за численной нехватки существовавших магистратов и сложности надзора за ними во время исполнения ими должностей в отдалённых провинциях, но и, в особенности, потому, что для защиты провинций и контроля над ними теперь требовалось постоянно держать войска в боевой готовности. До сих пор в римских войсках служили граждане, которых призывали только на время войны. Поскольку римский солдат был обязан вооружаться за свой счёт, в войска призывали граждан, работавших на земле, т. е. в основном, мелких земледельцев, которым был бы нанесён вред, если бы их зараз на годы оторвали от хозяйств. Больше всего показали эту сложность длительные войны в далёкой Испании, которые уже в середине II в. изредка приводили к сопротивлению при призыве. А затем выход из этого угрожающего положения нашел Гай Марий4. В 107 г., когда ему, как консулу, поручили ведение войны против нумидийского царя Югурты, он компенсировал нехватку войск добровольцами из тех граждан, которые не имели собственности или заработка. Затем, после своего победоносного возвращения, Марий непрерывно избирался консулом со 104 г. по 100 г. для того, чтобы защитить Италию от вторжения кимвров и тевтонов. Это дало ему прекрасную возможность серьезно укрепить собственную новую модель организации армии. Несмотря на то, что римские граждане, как и раньше, подлежали призыву, в провинциях место ополчения заняли войска, состоявшие из профессиональных солдат-добровольцев5. Эта реформа имела далеко идущие социальные и политические последствия. Появление солдат, обязанных оставаться на службе до тех пор, пока они годны для нее, тут же поставило перед государством вопрос об обеспечении ветеранов6. с.10 По римским понятиям, в первую очередь это означало — обеспечить их землей. Полководцы сталкивались с необходимостью отстаивать это требование, но в то же время они приобретали новую и внушительную клиентелу. В результате победоносный полководец получал политическую власть беспримерных масштабов, и ясно, что усиление влияния, которое мог теперь таким способом получить отдельный человек, представляло величайшую опасность для олигархии.
Конечно, современники не сразу заметили решающее значение этого изменения во внутренних основах власти. Они полностью осознали его лишь когда медленно тлеющий кризис полыхнул бунтом и гражданской войной. Вскоре последовали дальнейшие изменения. Стоило сенату лишь раз оставить сомнения, провинциальная империя расширилась ещё больше. В 133 г. последний царь Пергама завещал свое царство, — впоследствии оно называлось провинцией Азия, — римскому народу; в 118 г. после нескольких кампаний против кельтов, живших за Альпами, была создана провинция Дальняя Галлия и установлен сухопутный путь в Испанию; в 103 г. Рим получил прочную базу в Киликии для борьбы с пиратской угрозой. В каждую провинцию отправлялся магистрат (претор, проконсул или пропретор), чтобы одновременно выступать военным наместником, старшим судьей и главой гражданской администрации; но обычно через год его сменял другой. Именно в руки этих людей, а прежде всего, на откуп их алчности, почти без защиты попадали подданные. Показательно, что уже в 149 г. плебейский трибун, действующий из благих побуждений, учредил чрезвычайный суд, чтобы предоставить провинциалам законную возможность подать иск против наместника и вернуть деньги, которые у них отобрали незаконно. И все же римское провинциальное управление вскоре приобрело дурную славу, которая подтверждалась экономическим упадком подвластных земель. Вдобавок к установленному трибуту взимались десятины и пошлины. Сбор этих разнообразных государственных доходов передавали компаниям налоговых откупщиков (publicani). Доход публиканы получали, собирая с провинций больше, чем договаривались отдать в государственную казну7. Соответственно, они использовали все тайные способы, чтобы выжать как можно больше. Большинство наместников, даже не заинтересованных лично в такой эксплуатации провинций, позволяло публиканам делать, что они пожелают: никто не хотел отвращать от себя мир финансистов и терять их влияние на выборах — этим доходным бизнесом занимались преимущественно с.11 члены всаднического сословия. Зависимость стала еще более очевидной со 122 г.: с этого времени присяжные суда, в котором рассматривались обвинения против наместников, избирались исключительно из всадников. В итоге римская провинциальная администрация добилась лишь того, что навлекла на себя ненависть и подкинула дров в тлеющий костер мятежных настроений, который вспыхнул от искры италийской Союзнической войны.
Само римское государство понесло огромный ущерб от деморализующих последствий новой империалистической политики для социальных условий Италии. Из-за восточных войн с их богатой добычей и принудительными компенсациями, а также благодаря постоянным доходам от провинций в Рим хлынули потоки непомерных богатств. Вдобавок рабские рынки заполнила дешевая рабочая сила в виде десятков тысяч военнопленных. В этих обстоятельствах в экономике Рима, которая до этого времени была исключительно аграрной, наметились мощные капиталистические тенденции. С самого начала эти новые возможности прекрасно использовали богатые и предприимчивые сенаторы и всадники — широкий класс состоятельных землевладельцев, которые воевали верхом и использовали это различие, чтобы возвыситься над остальными согражданами. Земля раскупалась, и вскоре по всей Италии появились большие поместья, обрабатывавшиеся группами рабов, где выращивали оливы, фрукты и занимались виноделием. Землю, непригодную для таких целей, использовали под пастбища для скота. В итоге исчезли многие небольшие хозяйства. Их обездоленные владельцы уходили в города, особенно в Рим, где пытались свести концы с концами при помощи случайных заработков или становились клиентами. Кроме того, число мелких земледельцев уже серьезно сократилось в ходе Ганнибаловой войны и этому сословию приходилось тянуть бремя последовавших войн. Несмотря на то, что сенат пытался помочь им, проводя активную политику колонизации, беспощадное распространение повсюду крупных поместий многократно превосходило успех подобных мер. Разрыв между богатыми и бедными стремительно увеличивался. Как уже упоминалось, всадники нашли себе доходное дело не только в сельскохозяйственной сфере, нацеленной на максимальное получение прибыли, но и в аренде государственных контрактов. В то же время правящий нобилитет тоже превратился в открытую плутократию, которой теперь при выборах и народных голосованиях приходилось в первую очередь считаться с постоянно расширявшейся группой нищих горожан. В этих условиях неизбежно мало-помалу разложились прежние патроно-клиентские отношения. В целом, изменившиеся политические и экономические обстоятельства и активное принятие эллинистических с.12 нравов расшатало моральные стандарты старого Рима до опасного предела.
Снижение численности населения, способного носить оружие, особенно сильно ударило по политической сфере, поскольку напрямую угрожало новообретенной власти римского народа (imperium populi Romani) в провинциях. До тех пор, пока Рим желал сохранять систему народного ополчения, лекарство от этого было лишь одно: восстановление сословия мелких фермеров, чьи неисчерпаемые силы принесли Республике прошлые победы. Но для этого требовалась земля в Италии, где их можно было бы поселить. В эпоху войн за господство в Италии, когда Рим в качестве наказания для побежденных врагов широко практиковал присоединение к себе их территорий, нехватки земли не было никогда. Но теперь, в результате экономических изменений, о которых уже говорилось, больше ее не осталось. Такое решение можно было осуществить, только покусившись на существующие права собственности, а это напрямую противоречило бы плутократическим тенденциям этого периода и разожгло бы страсти вплоть до революции, что и показала последовавшая вскоре попытка такого покушения.
В то время как остальные осознавали эту угрозу и опасались вести такую политику, в 133 г. до н. э. Тиберию Семпронию Гракху — выходцу из одной из знатнейших аристократических семей того времени и внуку Сципиона Африканского — хватило смелости использовать свою должность плебейского трибуна, чтобы предложить законопроект, который в значительной степени позволял получить желаемое. В нем предлагалось расселить людей на части занятого agri publici, государственной земли, пользование которой до этого момента оставалось бесконтрольным. Это предложение било по самым чувствительным интересам крупных землевладельцев, и вскоре стало ясно, что большинство в сенате его не поддержит. Тиберий вступил в борьбу с олигархией. Его оружием стало трибунское вето, и он использовал его, чтобы парализовать всю государственную деятельность. Когда, следуя желанию владельцев земли, его коллега Октавий наложил вето на законопроект, Тиберий при помощи собрания плебса отстранил его от должности и таким образом одержал победу. После этого первого акта насилия отступать ему было некуда. Он пожелал — вновь незаконно — во второй раз претендовать на трибунат в следующем году и собирался внести новые законы, которые отвратили бы как всадников, так и простых людей от сенатской олигархии. Но в день выборов его, объявив бунтовщиком, убили враги. Падение этого высокопринципиального человека с ужасающей ясностью показывало глубину падения Рима. Правящее сословие было неспособно справиться с бедой, важность и актуальность которой с.13 должны были осознавать все; однако рана, которую оно нанесло само себе, была самой страшной — убитый враг был одним из лучших представителей этого класса. Нобили часто состязались за должности и превосходство, но ничто не могло сравниться с враждой, которую навлёк на себя трибун этой своей попыткой. Человеком, который спровоцировал сенаторов на резню, был кузен Тиберия — верховный понтифик Публий Сципион Назика, и никто не вынес убитому столь сурового приговора, как его зять — Публий Сципион Эмилиан, младший Африканский. Это можно понять. Изъятие государственной земли (ager publicus) у её держателей с одобрения плебейского собрания для этих людей казалось ужасающим покушением на священную структуру государства и общества. Но такого исключительно негативного отношения не хватало, чтобы справиться с острыми нуждами этого времени. Стоило однажды открыть шлюзы, и уже не удалось остановить поток революционного движения.
Политические идеи Тиберия Гракха не погибли вместе с ним. Они продолжали жить в кругу его друзей. В частности, вскоре его дело более эффективно продолжил его брат Гай. Теперь появлялись политики с новыми идеями и противостояли сенатским политикам старой школы. Они тоже входили в сенат — по римским представлениям было бы немыслимо, если б не входили, — но они протестовали против сенатской политики, закосневшей в предрассудках, они хотели служить интересам народа и при помощи постоянных апелляций к народному собранию сломить власть сената, неспособного проводить своевременные реформы. В итоге их стали называть популярами (populares). А их противники, защитники традиционной власти нобилитета и сохранности собственности называли себя порядочными (boni) или оптиматами (optimates). Для римской обстановки характерно, что оба этих названия применялись только к политкам, но никогда к их сторонникам, которых каждая сторона привлекала для борьбы за голоса в народном собрании8. Если с этого момента говорить о двух политических партиях в Риме, то спорили они о том, должен ли, как и раньше, принимать политические решения сенат или же, что всегда допускала конституция, это право в большей степени следует отдать народному собранию. Соответственно, более уместно называть «популяров» «демагогами».
Если эти вожди желали достичь своих целей, им приходилось следовать планам Тиберия Гракха и настраивать широкие группы людей, имеющих голоса, против текущих правителей. с.14 Соответственно, в 125 г. они начали агитационную кампанию за предоставление прав гражданства всем италийским союзникам. Затем Гай Гракх продемонстрировал выдающийся талант воспламенить всех недовольных: он возродил аграрное законодательство брата, основал новые колонии, смягчил тяготы воинской службы, принял сторону союзников, с которыми дурно обращались, обеспечил жителей города дешевым зерном, позволил всадникам участвовать в отправлении правосудия и дал им право откупа налогов в недавно приобретенной провинции Азия. Но самый болезненный удар сенату нанёс законопроект Мания Ацилия Глабриона9, о котором упоминалось выше: согласно ему, всадники должны были стать судьями вместо сенаторов в судах по обвинению римских магистратов в вымогательстве. Всадники стали могущественным политическим фактором, получили очень эффективное средство давления на сенат, чем беззастенчиво пользовались для продвижения своих деловых интересов. В итоге изначальное намерение изъять виновных магистратов из юрисдикции их слишком снисходительных коллег достаточно часто из-за партийной предвзятости превращалось в другую крайность — такая эволюция не вызывала возражений у авторов нового порядка, поскольку углубляла раздор между двумя высшими сословиями.
Таким способом популяры стремились приобрести большинство голосов в народном собрании. С его помощью они намеревались заменить сенат и править государством с Форума. В конституционной форме это должно было выразиться в том, что магистраты более не получали бы инструкций от сената, а стали бы слугами суверенного народа. На самом деле, эта идея была нереалистичным сценарием. Решения римского народа в столице обычно выражали желания небольшой части римских граждан, разбросанных по всей Италии и империи. Далее, больше всего ценились граждане, проживавшие в городе; в то время это означало обедневший городской плебс (plebs urbana), зависимый от щедрости богатых. Итак, с самого начала популяры заботились не столько о том, чтобы правительство следовало пожеланиям народа, сколько о том, чтобы планы демагогов получили одобрение народа. Система, задуманная Гаем Гракхом, страдала от внутреннего противоречия, ибо он желал управлять империей средствами, с.15 уместными для города-государства с ограниченной территорией, и в то же время распространить римское гражданство на всю Италию и, при помощи основания колоний, даже на провинции. Однако непосредственную причину провала его начинаний следует искать в неразрешимом конфликте между различными интересами, которые он объединил, чтобы вступить в борьбу с правлением олигархии: бедняков и капиталистов, граждан и неграждан нельзя было постоянно запрягать вместе в его политическую колесницу. В частности, клин, который он пытался вбить между капиталистами из числа сенаторов и всадников, не сработал. Когда Гай перешел к открытому восстанию, сенаторы и всадники единодушно встали на сторону правительства и сокрушили это движение так же, как и первое.
Но покончить таким способом со сложными политическими проблемами, вызывавшими эти бои, было нельзя, так же, как нельзя было подобным образом расправиться с политиками-популярами. Ежедневные грубые ошибки и злоупотребления олигархии дали оппозиции в руки достаточно оружия и вновь раскололи сенаторов и всадников.
Следующую атаку популяры предприняли в 103 г. под предводительством плебейского трибуна Луция Аппулея Сатурнина. Надежды на успех подпитывал союз Сатурнина с героем войны Гаем Марием. Марий грубее, чем кто бы то ни было прежде, отверг требования нобилитета. Он происходил из муниципального всаднического рода, из семьи землевладельцев из города Арпина, расположенного на римской территории, и он первым из своего рода стал сенатором — таких в сенатских кругах называли новыми людьми (homines novi). Благодаря собственным достоинствам и выдающимся знакомствам Марий достиг претуры, а с помощью женитьбы на Юлии, сестре отца Цезаря, он породнился с аристократией. Но для нобилета было немыслимо, что такой человек сможет добиться даже консульства. Высшая государственная должность должна была приберегаться для сыновей сенаторов и, насколько возможно, для членов нобилитета. Тем не менее, Марий преодолел все препятствия и в 107 г. был избран консулом в основном благодаря помощи всадников, сословия, из которого он происходил. Особенно народ доверял ему во время острых военных кризисов, и, начиная со 104 г. он занимал консульство еще пять раз. Мы уже писали о важных изменениях, которые он внес в римскую армию в течение своего длительного командования. Его таланты были скорее военными, чем политическими. Но после славных побед над тевтонами и кимврами пришло время выполнять обещания, которые он дал, чтобы зачислить в войска людей, с.16 не имевших собственности. В 103 г. умелый демагог уже предложил ему желанную помощь с законопроектом об основании поселений. В 100 г. он принял законопроект куда более широкого применения, пусть и с применением насилия, вопреки объединенной оппозиции всех собственников и городского пролетариата. Новые и более ужасные беспорядки на консульских выборах в декабре дали сенатскому правительству ту возможность вооруженного вмешательства, которую оно искало. В этот раз, как и в прошлый, оно нашло поддержку у обычно враждебно настроенных всадников. Также и консул Марий не изменял долгу и делал все, чтобы сокрушить мятеж: безответственное поведение популяров, на его вкус, зашло слишком далеко. Конечно, он не стремился в ходе этого убить своих «популярских» друзей. Из-за собственных действий на тот момент Марий растерял все свое политическое влияние: даже закон, обеспечивавший его ветеранов, не прошел в запланированной форме.
Как бывало всегда, эта победа оптиматов затормозила все хорошие начинания популярской реформы. С другой стороны, борьба между сенаторами и всадниками вспыхнула ещё яростнее, чем раньше. Всадники как никогда бесстыдно пользовались своей монополией в важных судах присяжных, чтобы продвигать собственные интересы. Каждому сенатору, который во время провинциального наместничества не давал римским финансистам полной воли, предстояло столкнуться впоследствии с обвинением и неизбежным осуждением. Но больше от такого положения дел страдали эксплуатируемые провинции. Однако в это время внимание от причиненных им бед отвлекала еще более опасная проблема союзников. Со времен Гракхов популяры добивались признания политического равенства италийских общин с господствующей державой с той же яростью, с какой отвергали его оптиматы. И вновь сенат вовремя не пошел на уступки, и в 90 г. разразилась ужасная Союзническая война. Рим был вынужден предоставить гражданство всем общинам к югу от По и, с точки зрения конституционного права, они стали муниципиями. Теперь территория Римского государства охватывала весь полуостров. Идея о том, что все граждане должны участвовать в управлении, как предполагалось конституцией, становилась все более и более иллюзорной, поскольку это было возможно только в народных собраниях в Риме.
Едва избавились от опасности этой войны, как другой великий популяр, Публий Сульпиций Руф, плебейский трибун 88 г. предпринял новую и серьезную атаку на олигархический нобилитет. Он предполагал включить в сенат множество новых членов из с.17 всаднического сословия. Далее Сульпиций пожелал изменить скупую систему предоставления гражданства, согласно которой новые граждане включались только в 8 из 35 избирательных триб и тем самым, согласно действовавшей системе голосования, никогда не смогли бы своими голосами на что-то повлиять, а также он намеревался покончить с правилом, согласно которому вольноотпущенники включались только в 4 городские трибы. Эти меры он использовал для того, чтобы получить необходимую поддержку. Наконец, он ловко обратил репутацию Мария, теперь уже старика, себе на пользу, пообещав провести постановление народного собрания о передаче ему командования в войне против Митридата, которое сенат уже поручил консулу Сулле.
Эти законы были поставлены на голосование и приняты; но Сулла дерзнул пойти на Рим со своим войском, он объявил Мария и Сульпиция вне закона, признал их новые законы недействительными и вместо них провел другие, направленные на защиту олигархии. Самым важным из них был закон, который запрещал плебейским трибунам вносить законопроекты на обсуждение плебса без предварительного одобрения сената. И все же ему не удалось помешать «популяру»-патрицию Луцию Корнелию Цинне стать своим преемником по консульству на 87 г. и воскресить планы убитого Сульпиция. Сулла избежал обвинения, отправившись вместе с армией на войну против Митридата. В Риме Гней Октавий, коллега Цинны, представляя интересы старых граждан, успешно воспротивился насилием насилию популяров и, наконец, добился того, что Цинну лишили консульства и объявили вне закона. Но Цинна спасся и оказался достаточно способным, чтобы собрать силы по всей Италии и выступить против существующего правительства: он переманил на свою сторону одну из римских армий, которая все еще находилась в походе против италийских мятежников, и быстро усилил ее контингентами из общин новых граждан и освобождённых рабов. Марий поспешил присоединиться к нему и набрал добровольцев. Теперь они могли осадить Рим. Цинна заключил союз с последними самнитами, которые все еще находились в боевой готовности, на тех условиях, в которых даже тогда им отказывал сенат. Все попытки правительства защитить город провалились, и они поняли, что нет иного выбора, кроме как сдаться.
Впервые победу в сражении одержали популяры: пришло их время показать, на что они способны и чего желают. Зверские убийства и грабежи, которые происходили в Риме, можно расценить как неизбежное следствие их победы, хотя Марий, несомненно, в основном был занят местью личным врагам. Радикальные законы Суллы, конечно, были отменены. Но в конституционной сфере «популярское» правительство, действовавшее до 82 г. не может похвастаться с.18 положительными достижениями. Важной отправной точкой стало то, что, для начала, Цинна объявил себя и Мария консулами на 86 г. без санкции народного собрания; после смерти Мария он взял себе коллегой Луция Валерия Флакка и в конце 86 г. тем же неконституционным способом он назначал самого себя и Гнея Папирия Карбона консулами на два следующих года. Ибо этот путь позволял избежать фатального ежегодного сложения полномочий и вел к стабильной и более сильной государственной власти. Первопроходцем в этом деле стал Гней Помпей Страбон, консул 89 г. и отец сына (Помпея), чья слава превзошла его собственную. После взятия Аускула он остался во главе армии против воли сената и в 87 г. пожелал воспользоваться смятением законного правительства, чтобы потребовать от него консульства на 86 г., но неожиданно пал жертвой эпидемии. Несмотря на то, что его попытка ничем не кончилась, она, после неудачных усилий популяров, возвестила новую эру революции, как показывает пример Цинны, которому это удалось. В будущем вожди этой революции более не довольствовались на выборах услугами ненадежных клиентов, но в борьбе за власть использовали свои победоносные войска, ожидавшие от своих полководцев добычи и подарков. Немедленным следствием этой эволюции стало лишь то, что теперь партийная вражда в любое время могла обернуться гражданской войной. Другим итогом победы революционеров стало то, что прежнее превосходство нобилитета в сенате было уничтожено. Надо сказать, что Цинна, Флакк и Карбон, как и Луций Корнелий Сципион, консул 83 г., и Марк Юний Брут, плебейский трибун того же года, и сами принадлежали к нобилитету, но старая система, в рамках которой нобили обладали исключительным правом решать, кому можно занять консульство, была сломана. Тем из старых принцепсов (principes), которым удалось сохранить жизнь, пришлось уйти в изгнание, и курия наполнилась новыми людьми из сословия всадников. Вопрос об исправлении системы управления не стоял, хотя это и требовалось; скорее суть была в том, что новый класс, прокладывая себе путь в сенат, намеревался получить выгоды, традиционно извлекаемые из управления империей. Возможно, случайным людям уровня Квинта Сертория стало легче добиться ответственной должности; но, в целом, эти новые люди, в числе которых был Гай Веррес, не внушали никакого доверия. Знаменитая алчность римлян даже больше была распространена среди всадников, капиталистической буржуазии, чем среди с.19 нобилей. Соответственно, когда Сулла и его друзья восстановили прежнюю власть нобилитета, этому многие очень обрадовались, как освобождению.
Когда Гай Марий вошел в Рим вместе с Цинной в конце 87 г., Гаю Юлию Цезарю было тринадцать лет, и он сразу попал в водоворот событий из-за своих семейных связей.
Юлии принадлежали к одному из исконных патрицианских родов, но до этих пор оставили небольшой след в истории. Консул 157 г. не был предком Цезаря. Его отец был претором, вероятно, в 92 г., затем проконсулом Азии и умер в Пизе в 85 г., не достигнув консульства10. Возможно Секст Цезарь, консул 91 г., умерший в 90 г. был братом этого человека. О деде Цезаря известно лишь то, что он был женат на Марции из рода Марциев Рексов11. Аврелия, его мать, тоже по рождению происходила из плебейского нобилитета. Она приходилась родственницей, возможно, двоюродной сестрой, трём братьям Аврелиям Коттам, которые были консулами в 75 г., 74 г. и 65 г. Старшего из них — Гая, одного из лучших ораторов своего времени, в политическую жизнь вернул Сулла. Традиция ставит Аврелию в один ряд с Корнелией, матерью Гракхов, поскольку она прекрасно воспитала сына. Она дожила до 54 г.12 Но в тот момент важнее всего было то, что Марий являлся мужем сестры отца Цезаря.
Среди жертв революции оказался и священный жрец Юпитера (flamen Dialis), Луций Корнелий Мерула, у которого хватило безрассудства занять консульство, оставшееся вакантным из-за смещения Цинны. К такому жрецу предъявлялись особые требования с.20 как в гражданском, так и в сакральном праве; среди прочего, он должен был являться патрицием по рождению и именно поэтому победители выбрали на эту должность племянника Юлии. Поскольку Марий умер 13 января 86 г. они явно торопились с этим, возможно, по религиозным соображениям. Ведь Мерула не дождался фарса, когда народный суд осудит его на смерть, но отнес жреческую шапку в храм Юпитера Капитолийского, проклял Цинну со сторонниками, а затем вскрыл себе вены13. Разумеется, мальчик, в отношении которого строились эти планы, не мог вступить в должность, и поэтому ничего не происходило до 84 г., — вероятно, именно тогда Цезарь надел взрослую тогу (toga virilis). Поскольку претендент на должность фламина Юпитера должен был жениться на патрицианке, Цезаря заставили расторгнуть помолвку с дочерью богатого всадника и жениться на Корнелии, дочери консула Цинны14. Несмотря на то, что к концу года его тестя убили мятежные воины15, я склонен думать, что этот брак серьезно укрепил мотивы, позднее побудившие Цезаря столь явно следовать пути «популяров». Традиционные рассказы о Цинне, предвзятые в пользу оптиматов, изображают его просто тираном16. Но поскольку он начал возрождать политику Сульпиция Руфа благоприятствующую новым гражданам17, его можно включить в число популяров, которые протестовали против того, что оптиматы не понимают нужд времени. Цезарь не принимал никакого участия в гражданской войне, которая снова разразилась по возвращении Суллы в 83 г., тогда как его двоюродный брат Марий был незаконно избран в консулы 82 г.18, вопреки неодобрению его матери Юлии19.
Но когда Сулла одержал решающую победу у стен Рима 1 ноября 82 г. и объявил недействительными все распоряжения революционного правительства, надежды Цезаря на очень почетную должность рассеялись. В остальном ему не причинили вреда, с.21 Сулла лишь настаивал, чтобы он развелся с дочерью Цинны. Вероятно, предполагалось, что Цезарь, как и Помпей20 заключит союз, который устроил бы диктатора. Но Цезарь решительно отверг этот знак благосклонности, несмотря на то, что его жена лишилась приданого и всех притязаний на возможные наследства от своей семьи21. Это была чрезвычайно опасная дерзость, и вскоре Цезарь решил, что разумнее будет укрыться в земле сабинов. Но даже там его схватили сулланские стражники, и он был вынужден заплатить их начальнику за сохранение своей жизни 12 тыс. денариев. Вскоре, наконец, он избавился от участи несчастного беглеца — еще более тяжкой из-за малярии, — благодаря заступничеству своих знатных родственников в окружении всемогущего диктатора. Помимо весталок, за него просили Мамерк Эмилий Лепид, позднее консул 77 г., и кузен его матери — Гай Аврелий Котта, консул 75 г. Сулла удовлетворил их просьбы и, шутя, посоветовал им остерегаться плохо подпоясанного юнца. В нем, как он сказал, много Мариев22.
Невозможно понять, насколько сам молодой Цезарь был лично вовлечен в опрометчивую попытку добиться для него жреческой должности. Должность фламина Юпитера была окружена старомодными требованиями, которые закрыли бы ему путь к успешной политической карьере. Так, ему было запрещено садиться на лошадь, видеть войска в боевой готовности или проводить больше двух ночей подряд вне Рима23. Вероятно, сначала Цезарь всерьез об этом не тревожился и, конечно, в будущем нашел бы способ обойти эти препятствия. Очевидно, что в этом смелом противостоянии с Суллой перед нами предстает истинный Цезарь. Корнелия оставалась его женой до своей смерти в 69 г. Примерно в 76 г. она родила ему дочь — Юлию24.
Сделав решительный шаг, Цезарь оставил Рим, чтобы стать воином. Как сын сенатора он, конечно, сразу же получил должность офицера и присоединился к штабу Марка Минуция Терма, пропретора Азии. Он в то время осаждал с.22 Митилены, последний греческий город, который все еще не желал отречься от Митридата. Цезарю поручили привести часть флота Никомеда IV из Вифинии. Там его встретили с поразительными почестями и представили всей стране как царского гостя. В то же время он заботился о деловых интересах одного из своих вольноотпущенников25. В 80 г. он участвовал в успешном взятии Митилен и получил от полководца гражданский венок (corona civica) за выдающуюся храбрость26. Затем, когда в 78 г. проконсул Публий Сервилий Ватия начал войну с киликийскими пиратами, Цезарь продолжил военную подготовку в его лагере27. Но он никогда не выпускал из вида политическую обстановку в Риме и знал, что после того, как Сулла сложил полномочия, некоторые популяры планировали новый мятеж; а когда он получил вести о смерти этого великого человека, то сразу же выехал в Рим. Но бывший сулланец, консул и вождь этого движения Марк Эмилий Лепид не слишком воодушевил Цезаря, несмотря на то, что призывал его немедленно присоединиться к восстанию. Соответственно, крах этого мятежа его не коснулся27.
В 77 г. Цезарь обвинял в вымогательстве видного сулланца — Гнея Корнелия Долабеллу (консула 81 г., который вернулся из Македонии в триумф), тем самым следуя тому обычаю в политической с.23 карьере, который стал очень распространенным во второй половине века. Он был очень хорошо подготовлен для этого, поскольку получил прекрасное образование у своего наставника, вольноотпущенника Марка Антония Гнифона, который сам учился в Александрии и был знатоком как греческой, так и латинской риторики28. К услугам Долабеллы, конечно, были два выдающихся адвоката того времени29 — Гай Котта (родственник Цезаря) и Квинт Гортензий, так что он был оправдан30. Тем не менее, Цезарь переработал свои речи в один большой документ, который сохранился как литературный шедевр и завоевал автору, несмотря на поражение в суде, репутацию одного из выдающихся ораторов Рима31. Греческие клиенты Цезаря не разуверились в нем и в следующем году поручили ему представлять их интересы против печально известного сулланца Гая Антония, который, будучи легатом во время Митридатовой войны бессовестно разорил Грецию. Цезарь вел дело так умело, что Антоний запросил защиты трибунов против обвинения, и получил её, вызвав этим скандал32.
В 75 г. Цезарь вновь отправился на Восток, на этот раз для того, чтобы получить ораторское образование на Родосе, посещая лекции ритора Аполлония Молона33. В пути он попал в плен к килийским пиратам возле островка Фармакусса, к югу от Милета. Сервилию Исаврику не удалось искоренить это зло, а теперь, когда война с Серторием находилась в самом разгаре, а мощь Римской Империи ослабела в кровавых гражданских войнах в Италии, невозможно было начать кампанию необходимого размаха. Когда пираты потребовали выкупа в размере 50 талантов (300000 денариев) за своего знатного пленника, Цезарь обвинил в своем несчастье недостаток береговых с.24 полицейских сил, собранных прибрежными общинами Малой Азии34 и заставил их выплатить эту сумму. Они должны были благодарить Цезаря хотя бы за то, что он заставил пиратов после получения выкупа вернуть заложников, взятых в городах для гарантии их хорошего поведения. Оказавшись на свободе, Цезарь взялся за охрану моря. Во главе флота, собранного общинами, он вынудил пиратов к сражению, захватил несколько их судов и взял множество пленников. Чтобы решить их судьбу, он лично отправился к наместнику Малой Азии, Марку Юнку, который тогда был занят тем, что учреждал в качестве провинции Вифинию, завещанную Риму ее последним царем. Когда он отказался давать распоряжение об их казни, но предпочёл продать их и получить доход в казну, Цезарь очень быстро вернулся в Пергам, где пленников держали в заключении, и по собственной инициативе распял их35.
Поскольку Митридат отказался признавать завещание Никомеда IV, в 74 г. он открыто выступил против римлян в третий раз, полагаясь на поддержку Сертория. Цезарь едва прибыл на Родос, когда узнал, что часть царских войск вторглась в провинцию Азия. Он немедленно переправился на материк, принял командование над местным ополчением и изгнал врага36. В источниках подчеркивается, что Цезарь воевал с пиратами полностью по собственной инициативе. И санкции проконсула на эти действия он тоже не имел37. Это свидетельствует о его безграничной храбрости и уверенности в себе, но также и выставляет провинциальное управление этой эпохи в странном свете. Однако нелишне отметить, что Цицерон в своем трактате «О государстве» одобряет такую инициативу, когда в опасности находится «свобода граждан»38. Совершенно естественно, что обладатель гражданского венка (corona civica) действовал именно так, как Цезарь в начале Митридатовой войны.
В 74 г. сенат вновь решил бороться с пиратской угрозой, и задачу по очищению от них Средиземного моря поручили претору Марку Антонию39. Представляется, что Цезарь с.25 был назначен в его штаб, поскольку в надписи из лаконского порта Гитея среди имен других младщих офицеров назван и легат Гай Юлий, который в 73 г. остановился на постой у местных римских граждан40. Это визит хорошо согласуется с нашими источниками, которые сообщают, что Цезарь был кооптирован в коллегию понтификов в 73 г. после смерти своего родственника Гая Котты и что по получении этих вестей он выехал назад в Рим с Родоса. Чтобы не попасть к пиратам, он пересек Адриатическое море на маленькой лодке в сопровождении лишь двух друзей и десяти рабов41.
На этой кооптации следует остановиться подробнее. Если Цезарь занял место Гая Котты, то резонно предположить, что некоторую роль в этом сыграла его мать — Аврелия. Возможно, изначальное предложение исходило от Мамерка Эмилия Лепида Ливиана, который в 81 г. помог Цезарю получить прощение и, очевидно, оно не встретило никакого сопротивления у остальных оптиматов-членов коллегии, таких как Сервилий Исаврик, Квинт Лутаций Катул и Марк Теренций Лукулл. Верховный понтифик (pontifex maximus) Квинт Метелл Пий воевал в Испании с Серторием. Как мы видим, обвинение Цезарем Долабеллы не имело значения, и можно предположить, что Сервилий Исаврик был доволен достижениями своего бывшего подчиненного. Нобили принимали Цезаря как своего42.
Оглядываясь на жизнь Цезаря до этого дня, мы видим, что он уже знал, как в полной мере использовать свои таланты. Несмотря на то, что он разочаровался в надеждах сделать карьеру на стороне революционной партии, с.26 он был достаточно умен, чтобы и в трудное время сохранять занятую ранее политическую позицию, так что всегда мог рассчитывать на поддержку людей с «популярскими» склонностями. С другой стороны, он получил все значительные преимущества от своего знатного происхождения. Это не значит, что современники уже предвидели его будущее величие. Нобилитет был весьма богат молодыми людьми этого типа — честолюбивые и любящие удовольствия они хорошо воевали и серьезно занимались риторическим искусством, необходимым для сенатора. Однако молодой понтифик уже стал уважаемым оратором и, как удалой офицер, не только проявил храбрость, но и дал понять, как намерен исправлять коррумпированную систему провинциального управления.
ПРИМЕЧАНИЯ
