Миф о гибели Троила

с.12 В нарра­тив­ных источ­ни­ках миф о гибе­ли Тро­и­ла пред­став­лен крайне фраг­мен­тар­но¹. Гомер назы­ва­ет Тро­и­ла гип­пио­хар­мом, т. е. сра­жаю­щим­ся с колес­ни­цы (Τρωΐλον ἱπ­πιοχάρ­μην), и упо­ми­на­ет его сре­ди дру­гих храб­рых сыно­вей (ὕιας ἀρίσ­τους) При­а­ма — Место­ра и Гек­то­ра, — нашед­ших смерть от руки Ахил­ла (Il. XXIV. 257)². Соглас­но Про­клу, в поэ­ме «Киприи» Ахилл убил Тро­и­ла после столк­но­ве­ния с Кик­ном, встре­чи с Еле­ной, захва­та ста­да Энея и оса­ды горо­дов Лир­несс и Педас (West. P. 78). Апол­ло­дор даёт несколь­ко иную после­до­ва­тель­ность собы­тий: после пер­во­го сра­же­ния с выса­див­шим­ся в Азии вой­ском Ага­мем­но­на, в кото­ром погиб Кикн, тро­ян­цы бежа­ли в город, а ахей­цы нача­ли его оса­ду; тем вре­ме­нем Ахилл «под­сте­рёг и убил Тро­и­ла в свя­ти­ли­ще Апол­ло­на Фим­брий­ско­го»: Ἀχιλ­λεὺς ἐνεδ­ρεύσας Τρωίλον ἐν τῷ τοῦ Θυμβραίου Ἀπόλ­λω­νος ἱερῷ ϕονεύει (Apld. Epit. III. 32). Во фраг­мен­те Иви­ка так­же гово­рит­ся о смер­ти Тро­и­ла в фим­брий­ском свя­ти­ли­ще: παίδα] ̣θεοῖ̣ς ̣ἴ̣κ[ελον τῶ]ν περ­γάμ̣ων // ἔκτο̣ςθεν Ἰλί̣ο[υ κτά­νε·] ̣ἀν̣εῖλεν τὸν // Τρωίλονἐκτ[ὸς τῆς πό]λεως ἐν τῶι // τοῦ Θυμβραίου ἱ[ερῶι…³ В схо­лии к Илиа­де A Ω 257 сооб­ща­ет­ся, что в тра­гедии Софок­ла «Тро­ил» При­а­мид «тре­ни­ро­вал коней воз­ле свя­ти­ли­ща Апол­ло­на Фим­брий­ско­го, когда Ахилл слу­чил­ся рядом с ним и убил»: ἐντεῦϑεν Σοϕοκ­λῆς ἐν Τρωίλῳ ϕησὶν αὐτὸν ὀχευϑῆναι ὑπὸ Ἀχιλ­λέως ἵπ­πους γυμ­νά­ζον­τα πα­ρὰ τὸ Θυμβραῖον καὶἀπο­θανεῖν (Nauck. S. 266; Radt. Vol. 4. S. 453). Ф. Г. Вел­кер испра­вил ὀχευϑῆναι на λογ­χευ­θῆναι, исхо­дя из сооб­ще­ния Евста­фия, ука­зы­ваю­ще­го, что Ахилл убил копьём Тро­и­ла в фим­брий­ском свя­ти­ли­ще, где тот тре­ни­ро­вал коней: ὅν [Τρωίλον] ϕασὶν ἵπ­πους ἐν τῷ Θυμβραίῳ γυμ­νά­ζον­τα λόγχῃ πε­σεῖν ὑπ᾿ Ἀχιλ­λέως (Eust. 24. 251).

Если не брать во вни­ма­ние упо­ми­на­ние Гоме­ра, о кото­ром ещё будет идти речь ниже, при­ведён­ные источ­ни­ки согла­су­ют­ся меж­ду собой отно­си­тель­но места и обсто­я­тельств гибе­ли Тро­и­ла⁴. Неболь­шое рас­хож­де­ние в них наблюда­ет­ся толь­ко по вопро­су хро­но­ло­гии собы­тий. Тем не менее с.13 вполне оче­вид­но, что Прокл, целью кото­ро­го был крат­кий пере­сказ содер­жа­ния кик­ли­че­ских поэм, более точен. Пря­мым свиде­тель­ст­вом тому слу­жат вазо­пис­ные сце­ны с Гек­то­ром и Эне­ем, спе­ша­щи­ми на помощь Тро­и­лу: амфо­ра из Мюн­хе­на, ок. 570 г.; кра­тер из Лув­ра, посл. четв. VI в. (здесь и далее все даты, кро­ме ого­во­рен­ных, — до н. э.)⁵. Досто­вер­ность в пере­да­че сюже­та здесь не вызы­ва­ет ника­ких сомне­ний, посколь­ку масте­ра, создав­шие две ана­ло­гич­ные сце­ны, про­ис­хо­ди­ли из раз­лич­ных гре­че­ских поли­сов (Корин­фа и Афин), сле­до­ва­тель­но, они долж­ны были опи­рать­ся на какую-то одну общую эпи­че­скую тра­ди­цию. Куда менее ясно отра­же­на в источ­ни­ках при­чи­на кон­флик­та. Ликофрон вкла­ды­ва­ет в уста Кас­сан­дры сле­дую­щие сло­ва: «О львё­нок, столь любез­ный всем соро­ди­чам: // Сви­ре­по­го дра­ко­на огне­нос­ною // Любов­ною стре­лой ты пора­зишь сво­ей, // И нена­дол­го он совьёт­ся пет­ля­ми; // Ты, укро­тив его, а сам нетро­ну­тый, // Лишишь­ся голо­вы на алта­ре»⁶ (Lyk. Alex. 308—313). Т. е., по сло­вам алек­сан­дрий­ско­го поэта, Ахилл (дра­кон) убил Тро­и­ла (львён­ка) после того, как тот отка­зал­ся отве­тить ему вза­им­но­стью. Более раз­вёр­ну­то об этом сооб­ща­ет Цец в схо­ли­ях к поэ­ме: «Гово­рят, что Ахилл, полю­бив Тро­и­ла, сына Геку­бы и, как счи­та­лось, При­а­ма, а в дей­ст­ви­тель­но­сти Апол­ло­на, стал пре­сле­до­вать его, и, пре­сле­дуя, он наме­ре­вал­ся схва­тить его; когда же тот бежал в храм Апол­ло­на Фим­брий­ско­го, Ахилл начал при­нуж­дать его вый­ти. После того как ему не уда­лось убедить его, он сам вошёл и убил его на алта­ре»: ϕασὶ γὰρ, ὅτι Ἀχιλ­λεὺς ἐρασ­θεὶς Τρωΐλου τοῦ παι­δὸς Ἑκά­βης καὶ Πριά­μου ἐν λό­γοις, ἔργῳ δὲ Ἀπόλ­λω­νος, ἐδίωκεν αὐτὸν, καὶ διώκων ἔμελ­λε κα­ταλαμ­βά­νειν αὐτὸν, προ­σϕυγόν­τα δὲ τῷ Θυμβραίου Ἀπόλ­λω­νος ναῷ Ἀχιλ­λεὺς ἐβίαζεν αὐτὸν ἐξελ­θεῖν. Ὡς δὲ οὐκ ἔπει­θε, προ­σελ­θὼν ἀνεῖ­λεν αὐτὸν ἐν τῷ βωμῷ (Schol. Lyk. Alex. 307). О чув­ствах Ахил­ла к тро­ян­ско­му царе­ви­чу пишут Гора­ций (Hor. Carm. II. 9. 16), а так­же Сер­вий в ком­мен­та­ри­ях к «Эне­иде»: Troi­li ama­re Ac­hillem duc­tum pa­lum­bes ei qui­bus il­le de­lec­ta­ba­tur obie­cis­se: quas cum vel­let te­ne­re, cap­tus ab Ac­hille in eius ample­xi­bus pe­riit (Serv. Aen. I. 474). По-дру­го­му объ­яс­ня­ют при­чи­ны убий­ства Тро­и­ла Плавт, ука­зы­ваю­щий, что смерть При­а­мида была обя­за­тель­ным усло­ви­ем для взя­тия Трои: fa­ta quae il­li fo­rent exi­tio: … etiam­si Troi­li mors (Plaut. Bacch. 953—954), и Пер­вый Вати­кан­ский мифо­граф, сооб­щаю­щий о пред­ска­за­нии Ахил­лу, соглас­но кото­ро­му Троя не может быть раз­ру­ше­на, если Тро­ил достигнет два­дца­ти­лет­не­го воз­рас­та: cui dic­tum erat quod, si ad an­nos vi­gin­ti per­ve­nis­set, Troja ever­ti non po­tuis­set (I Myth. Vat. III. 8. 2). При этом источ­ни­ком для само­го Плав­та слу­жи­ла тра­гедия Менанд­ра «Двой­ной обман»⁷.

Исхо­дя из при­ведён­ных сооб­ще­ний, неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли с.14 посчи­та­ли, что суще­ст­во­ва­ли две вер­сии ска­за­ния, по-раз­но­му объ­яс­няв­шие совер­шён­ное Ахил­лом убий­ство Тро­и­ла⁸. И всё же сле­ду­ет пола­гать, что в эпи­че­ской тра­ди­ции и пред­ска­за­ние, полу­чен­ное Ахил­лом, и его любовь к При­а­миду были вза­и­мо­свя­за­ны. Не так дав­но эту мысль выска­зал Р. Скайф⁹. Одна­ко он не при­вёл каких-либо аргу­мен­тов в поль­зу сво­ей догад­ки и лишь ука­зал, что оба рас­смат­ри­вае­мых моти­ва — люб­ви и пред­ска­за­ния — не толь­ко часто встре­ча­ют­ся в «Кипри­ях», но и не про­ти­во­ре­чат друг дру­гу: Ахилл мог сна­ча­ла полу­чить пред­ска­за­ние, а затем во вре­мя столк­но­ве­ния с Тро­и­лом вос­пы­лать стра­стью к нему. Ниже мы поста­ра­ем­ся дока­зать пра­виль­ность этой мыс­ли.

Об убий­стве Тро­и­ла как необ­хо­ди­мом усло­вии для взя­тия Трои упо­ми­на­ют толь­ко позд­ние авто­ры, но само имя При­а­мида, вклю­чаю­щее в себя эпо­ним Трои, свиде­тель­ст­ву­ет о том, что тема вза­и­мо­свя­зи судь­бы героя и его род­но­го горо­да изна­чаль­но при­сут­ст­во­ва­ла в ска­за­нии. Если к это­му доба­вить сло­ва Пер­во­го Вати­кан­ско­го мифо­гра­фа о том, что ахей­цы не смог­ли бы захва­тить Трою в слу­чае дости­же­ния Тро­и­лом два­дца­ти­лет­не­го воз­рас­та, тогда ста­но­вит­ся понят­ным, откуда воз­ник образ юно­го героя: таким он пред­ста­ёт в нарра­тив­ных (Софокл гово­рит, что он отрок по летам, муж по духу — ἀνδρό­παις: Nauck. Fr. 562. S. 267) и ико­но­гра­фи­че­ских (в вазо­пи­си он все­гда изо­бра­жал­ся без­бо­ро­дым) источ­ни­ках.

Широ­кое отра­же­ние эта тема нашла в вазо­пи­си¹⁰. На коринф­ской вазе Тимо­нида¹¹ (меж­ду 600 и 575 гг.) в сцене заса­ды на Тро­и­ла изо­бра­жён При­ам. К. Цин­дель пред­по­ло­жил, что фигу­ра царя была вклю­че­на в ком­по­зи­цию с целью под­черк­нуть вза­и­мо­связь гибе­ли Тро­и­ла и раз­ру­ше­ния Трои¹². Одна­ко в отно­ше­нии это­го памят­ни­ка и мно­гих дру­гих сцен заса­ды, пре­сле­до­ва­ния и гибе­ли Тро­и­ла, в кото­рых изо­бра­жён При­ам¹³, подоб­ный вывод дале­ко не оче­виден. Так, на вазе Фран­с­уа (570—560-е гг.)¹⁴ и на фраг­мен­те амфо­ры из Кла­зо­мен (560—550-е гг.)¹⁵ вест­ник (в пер­вом слу­чае име­ет­ся под­пись — Анте­нор) сооб­ща­ет При­аму о судь­бе Тро­и­ла. Нель­зя исклю­чать воз­мож­ность, что об этом эпи­зо­де с вест­ни­ком рас­ска­зы­ва­лось в с.15 эпи­че­ской тра­ди­ции, и что вазо­пис­цы таким обра­зом все­го лишь иллю­ст­ри­ро­ва­ли ска­за­ние и не под­ра­зу­ме­ва­ли ника­кой ино­ска­за­тель­но­сти. И всё же в целом ряде слу­ча­ев бла­го­да­ря опре­де­лён­ным ико­но­гра­фи­че­ским эле­мен­там и сопо­став­ле­нию несколь­ких сцен на одном памят­ни­ке, акцен­ти­ро­ва­ние худож­ни­ка на подоб­ной вза­и­мо­свя­зи вполне оче­вид­но. На чер­но­фи­гур­ной амфо­ре Лидо­са (ок. 550 г.)¹⁶ на сто­роне А изо­бра­же­но пре­сле­до­ва­ние Тро­и­ла, а на сто­роне Б — убий­ство При­а­ма — послед­не­го царя Трои¹⁷. Корре­ля­ция этих сюже­тов не может быть слу­чай­ной, в ней про­яв­ля­ет­ся при­чин­но-след­ст­вен­ная связь двух собы­тий. На крас­но­фи­гур­ном кили­ке Бри­госа (ок. 480 г.: № 344) на сто­ро­нах А и Б пред­став­ле­на сце­на пре­сле­до­ва­ния Ахил­лом Тро­и­ла, вклю­чаю­щая в себя поми­мо цен­траль­ных пер­со­на­жей фигу­ры убе­гаю­щей Полик­се­ны и трёх спе­ша­щих на выруч­ку При­а­миду тро­ян­ских геро­ев, в то вре­мя как в тон­до изо­бра­жён При­ам, сидя­щий на алта­ре со ски­пет­ром и обхва­тив­ший левой рукой голо­ву в знак скор­би. Перед царём сто­ит воин в доспе­хах, при­нёс­ший ему печаль­ную весть о его сыне Тро­и­ле. На дру­гой крас­но­фи­гур­ной чаше масте­ра Штиг­ли­ца на сто­роне А и Б изо­бра­же­на сце­на раз­ру­ше­ния Трои, а в тон­до — ана­ло­гич­ная ком­по­зи­ция, что и у Бри­госа: на алта­ре сидит При­ам со ски­пет­ром в руке, а перед ним сто­ит воору­жён­ный воин (сохра­ни­лась толь­ко ниж­няя часть ком­по­зи­ции). Такая парал­лель с памят­ни­ком Бри­госа поз­во­ля­ет пред­по­ло­жить, что перед нами та же сце­на — при­не­се­ние При­аму вести о его сыне Тро­и­ле¹⁸. Как заме­тил Г. Хед­рин, в ико­но­гра­фии тро­ян­ско­го царя наряду с изо­бра­же­ни­я­ми его убий­ства (соглас­но одной из вер­сий, При­ам был убит на алта­ре) эти памят­ни­ки явля­ют­ся един­ст­вен­ны­ми сце­на­ми, в кото­рых он пред­став­лен сидя­щим на алта­ре. В осталь­ных слу­ча­ях под При­а­мом дере­вян­ное сиде­нье. На этом осно­ва­нии иссле­до­ва­тель спра­вед­ли­во заклю­чил, что алтарь явля­ет­ся той ико­но­гра­фи­че­ской дета­лью, кото­рая отсы­ла­ет зри­те­ля к исто­рии взя­тия Трои. Тем самым худож­ни­ки под­чёр­ки­ва­ли вза­и­мо­связь меж­ду дву­мя собы­ти­я­ми — гибе­лью Тро­и­ла и паде­ни­ем его род­но­го горо­да¹⁹. У масте­ра Штиг­ли­ца эта вза­и­мо­связь к тому же уси­ле­на, как и у Лидо­са, пря­мым сопо­став­ле­ни­ем двух сюже­тов: смер­ти Тро­и­ла, о кото­рой сооб­ща­ет При­аму вест­ник, и гибе­ли Трои.

И, нако­нец, по заме­ча­нию К. Шефол­да, изо­бра­же­ния Афи­ны, часто встре­чаю­щи­е­ся в сце­нах гибе­ли Тро­и­ла²⁰, под­ра­зу­ме­ва­ют, что смерть с.16 тро­ян­ско­го царе­ви­ча пред­ве­ща­ла паде­ние Трои²¹. С этим утвер­жде­ни­ем труд­но не согла­сить­ся. В самом деле, боги­ня здесь высту­па­ет как покро­ви­тель­ни­ца Ахил­ла при совер­ше­нии им подви­га, как сво­его рода «мар­кёр» его геро­и­че­ско­го дея­ния, но тако­вым убий­ство Тро­и­ла может быть, толь­ко если оно спо­соб­ст­во­ва­ло взя­тию Трои.

Так же как и в слу­чае с пред­ска­за­ни­ем, пер­вый источ­ник (Ликофрон), в кото­ром пря­мо гово­рит­ся о люб­ви Ахил­ла к Тро­и­лу, отно­сит­ся к срав­ни­тель­но позд­не­му вре­ме­ни. Тем не менее есть все осно­ва­ния утвер­ждать, что эта тра­ди­ция появи­лась гораздо рань­ше, в арха­и­че­скую эпо­ху. Ивик (пер­вая — вто­рая треть VI в.) в «Энко­мии Поли­кра­ту» гово­рит: «Был и кра­са­вец в ней див­ный, Гил­лидою // Зла­то­по­я­сой рож­дён­ный. Тро­и­ла с ним // Так­же рав­ня­ли кра­су»²². Как заме­тил Р. Блон­делл, кра­сота Тро­и­ла высту­па­ет здесь «золотым стан­дар­том»²³, а поэто­му пред­став­ле­ние о ней, надо пола­гать, было широ­ко рас­про­стра­не­но: толь­ко тогда при­ведён­ное срав­не­ние ста­но­ви­лось понят­ным любо­му слу­ша­те­лю. О «При­а­миде, видом подоб­ном богам» гово­рит поэт и в дру­гом про­из­веде­нии²⁴. В то же вре­мя едва ли мож­но пола­гать, что пред­став­ле­ния о кра­со­те Тро­и­ла воз­ник­ли сами по себе, без свя­зи со ска­за­ни­ем о люб­ви к нему Ахил­ла. Оче­вид­но, что и строч­ка из уте­рян­ной тра­гедии Фри­ни­ха (конец VI — нача­ло V в.). — «свет люб­ви сия­ет баг­рян­цем на щеках [Тро­и­ла] (λάμ­πει δ᾿ ἐπὶπορ­φυέαις παρῇσι [Troi­li] φῶς ἒρω­τος, Snell 1986: fr. 13) — долж­на пони­мать­ся в том же сек­су­аль­ном аспек­те.

Перей­дём теперь к ико­но­гра­фи­че­ским свиде­тель­ствам. На брон­зо­вом клей­ме со щита из Олим­пии (илл. 1), дати­ру­е­мом 590—580 гг. (№ 377), пред­став­лен Ахилл, дер­жа­щий Тро­и­ла за руку над алта­рём и гото­вый нане­сти ему удар мечом. Ком­по­зи­ция допол­ня­ет­ся одной важ­ной дета­лью — изо­бра­же­ни­ем сто­я­ще­го на алта­ре под При­а­мидом пету­ха. Будучи тра­ди­ци­он­ным подар­ком воз­люб­лен­но­му, петух отсы­ла­ет зри­те­ля к ска­за­нию о люб­ви Ахил­ла к Тро­и­лу²⁵. М. Пипи­ли, прав­да, не исклю­чи­ла воз­мож­но­сти, что петух, слу­жив­ший в Древ­ней Гре­ции для детей излюб­лен­ным домаш­ним живот­ным, сим­во­ли­зи­ро­вал здесь юность Тро­и­ла²⁶. Одна­ко подоб­ное мне­ние мало­убеди­тель­но, посколь­ку юный воз­раст При­а­мида под­чёрк­нут с.17 здесь дру­гим типич­ным для древ­не­гре­че­ских худож­ни­ков спо­со­бом: в отли­чие от Ахил­ла он пред­став­лен без­бо­ро­дым. Петух так­же изо­бра­жён в сцене заса­ды на чаше из Спар­ты (ок. 560—550 гг.: № 264). Ком­по­зи­ция дошла до нас во фраг­мен­тар­ном виде, она поме­ще­на в тон­до и делит­ся гори­зон­таль­ной лини­ей на две части: в верх­ней пред­став­лен Ахилл, пря­чу­щий­ся за источ­ни­ком, а в ниж­ней — Тро­ил, ска­чу­щий на лоша­ди (от этой части ком­по­зи­ции сохра­ни­лась толь­ко лоша­ди­ная голо­ва) в сто­ро­ну сто­я­щей спра­ва Полик­се­ны. Сце­на допол­ня­ет­ся изо­бра­же­ни­я­ми змеи и птиц, в т. ч. пету­ха за спи­ной Полик­се­ны. Его сим­во­ли­ка долж­на пони­мать­ся так же, как и на клей­ме из Олим­пии. На дру­гой чаше из Спар­ты (550-е гг.) пред­став­ле­на схо­жая ком­по­зи­ция, толь­ко вме­сто пету­ха в неё вклю­чён заяц, бегу­щий рядом с Тро­и­лом в про­ти­во­по­лож­ном ему направ­ле­нии (№ 261). В таком же поло­же­нии заяц изо­бра­жён масте­ром С в двух сце­нах пре­сле­до­ва­ния Тро­и­ла (№ 307, 310). По вопро­су интер­пре­та­ции изо­бра­же­ния бегу­ще­го зай­ца в науч­ной лите­ра­ту­ре были выска­за­ны раз­лич­ные мне­ния. С одной сто­ро­ны, посколь­ку в вазо­пи­си заяц, как и соба­ка, неред­ко поме­щал­ся под ска­чу­щи­ми всад­ни­ка­ми с целью под­черк­нуть ско­рость их дви­же­ния (см. напри­мер, чер­но­фи­гур­ную амфо­ру из Государ­ст­вен­но­го Эрми­та­жа, инв. № Б 1401²⁷), неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли посчи­та­ли, что и в сце­нах с Тро­и­лом он имел ана­ло­гич­ное зна­че­ние²⁸. С дру­гой сто­ро­ны, посколь­ку древ­ние гре­ки наряду с пету­хом пре­под­но­си­ли зай­ца в каче­стве подар­ка воз­люб­лен­но­му (до наших дней дошло мно­же­ство изо­бра­же­ний на этот сюжет²⁹) и при­пи­сы­ва­ли ему осо­бую силу любов­ных чар (Phi­lostr. Imag. 6. 5), в этой свя­зи было выска­за­но пред­по­ло­же­ние, что заяц здесь высту­па­ет в каче­стве любов­но­го сим­во­ла³⁰.

Как пред­став­ля­ет­ся, исти­на в дан­ном слу­чае лежит посе­редине. Тра­ди­ци­он­ный эпи­тет Ахил­ла — «быст­ро­но­гий», пого­ня же за Тро­и­лом была един­ст­вен­ным слу­ча­ем, когда герой дей­ст­ви­тель­но про­явил необы­чай­ную, несвой­ст­вен­ную людям быст­ро­ту ног. Поэто­му неуди­ви­тель­но, что вазо­пис­цы акцен­ти­ро­ва­ли вни­ма­ние зри­те­ля на ско­ро­сти ска­чу­ще­го Тро­и­ла и дого­ня­ю­ще­го его Ахил­ла. Неоспо­ри­мым свиде­тель­ст­вом тому высту­па­ет рос­пись Лидо­са (550 гг.: № 290), в кото­рой под конём При­а­мида поме­ще­на соба­ка. В то же вре­мя исполь­зо­ва­ние в этих сце­нах изо­бра­же­ний зай­ца в каче­стве свое­об­раз­но­го «инди­ка­то­ра» ско­ро­сти вовсе не исклю­ча­ет их с.18 семан­ти­че­ской насы­щен­но­сти; было бы даже стран­ным, если зри­тель, знав­ший о «любов­ной дра­ме», не увидел в них любов­но­го сим­во­ла. Что же каса­ет­ся Лидо­са, изо­бра­зив­ше­го под конём Тро­и­ла соба­ку, а не зай­ца, то он рас­крыл идею люб­ви Ахил­ла к При­а­миду иным худо­же­ст­вен­ным спо­со­бом. По тон­ко­му наблюде­нию К. Цин­де­ля, в этой сцене герои смот­рят дру­га на дру­га так же, как и на изо­бра­же­ни­ях пре­сле­до­ва­ния Еле­ны Мене­ла­ем, в кото­рых пой­ман­ный Атридом взгляд Еле­ны выра­жа­ет страсть, вспых­нув­шую в нём при созер­ца­нии её кра­соты. На этом осно­ва­нии иссле­до­ва­тель пред­по­ло­жил, что Лидос изо­бра­зил не про­сто пре­сле­до­ва­ние При­а­мида, а момент, когда Ахилл вос­пы­лал к нему стра­стью³¹.

Прав­да, нель­зя согла­сить­ся с пред­ло­жен­ной К. Цин­де­лем интер­пре­та­ци­ей дру­го­го памят­ни­ка — сиан­ской чаши из Клив­ленд­ско­го худо­же­ст­вен­но­го музея: на сто­роне А изо­бра­же­на сце­на напа­де­ния на Тро­и­ла Ахил­ла, кото­рый воору­жён мечом (470—460-е гг.: № 381). При­а­мид пред­став­лен обна­жён­ным: пра­вую руку он про­тя­ги­ва­ет к лицу напа­даю­ще­го (жест, сим­во­ли­зи­ру­ю­щий моль­бу о поща­де), а в левой дер­жит венок. К. Цин­дель интер­пре­ти­ро­вал его как любов­ный сим­вол³². Одна­ко это не един­ст­вен­ное воз­мож­ное пони­ма­ние зна­че­ния вен­ка. Убий­ство Тро­и­ла про­изо­шло в хра­ме Апол­ло­на, поэто­му не менее веро­ят­но, что венок сим­во­ли­зи­ру­ет связь При­а­мида с богом. При­ме­ча­тель­но, что венок так­же дер­жит дру­гой пер­со­наж, сто­я­щий за спи­ной Ахил­ла.

Итак, как вид­но, нарра­тив­ные и ико­но­гра­фи­че­ские свиде­тель­ства отра­жа­ют суще­ст­ву­ю­щее в VI в. ска­за­ние о люб­ви Ахил­ла к Тро­и­лу. Дру­гой вопрос, насколь­ко оно древ­нее? Если иметь в виду, что на момент созда­ния клей­ма из Олим­пии (нача­ло VI в.) и про­из­веде­ний Иви­ка (пер­вая — вто­рая треть VI в.) эта тра­ди­ция долж­на была полу­чить широ­кое рас­про­стра­не­ние, то мож­но с уве­рен­но­стью ска­зать, что она уже суще­ст­во­ва­ла в преды­ду­щем сто­ле­тии.

Обра­тим­ся сно­ва к вазо­пи­си и про­следим, как в ней ото­б­ра­же­но ска­за­ние. Исто­рия о Тро­и­ле нашла отра­же­ние у вазо­пис­цев в трёх сюже­тах: заса­ды у источ­ни­ка, пре­сле­до­ва­ния и убий­ства на алта­ре³³.

Пер­вый эпи­зод. Ахилл прак­ти­че­ски все­гда пря­чет­ся за источ­ни­ком, Полик­се­на или сто­ит воз­ле него, нали­вая воду в кув­шин, или отхо­дит, в то вре­мя как сам Тро­ил толь­ко при­бли­жа­ет­ся, чтобы напо­ить коней. Ино­гда ком­по­зи­ции уре­за­ны и пред­став­ля­ют Полик­се­ну без бра­та или, в более ред­ких слу­ча­ях, Тро­и­ла без сест­ры (коринф­ский ари­бал, ок. 620 г.; хал­кид­ский с.19 ари­бал, 560—550-е гг.: № 253, 260)³⁴, или вовсе одно­го Ахил­ла (чер­но­фи­гур­ная чаша из Кас­се­ля, ок. 560 г.: № 222; амфо­ра из Гёт­тин­ге­на, 530—520 гг.: № 219; крас­но­фи­гур­ная чаша, 510—500 гг.: № 267), либо, наобо­рот, рас­ши­ре­ны и вклю­ча­ют в себя поми­мо цен­траль­ных пер­со­на­жей допол­ни­тель­ные фигу­ры, кото­рые, впро­чем, раз­нят­ся от памят­ни­ка к памят­ни­ку. Это даёт осно­ва­ние пола­гать, что их изо­бра­же­ние не вос­хо­дит к источ­ни­ку, а либо име­ло худо­же­ст­вен­ную цель запол­нить пустое про­стран­ство, либо нес­ло смыс­ло­вую нагруз­ку. К при­ме­ру, в сцене на гид­рии из Нью-Йор­ка (560—550 гг.) Гер­мес, воз­мож­но, пред­ста­ёт в роли пси­хо­пом­па и под­ра­зу­ме­ва­ет, что про­ли­тие кро­ви в свя­ти­ли­ще Апол­ло­на при­ведёт Ахил­ла к гибе­ли, а сто­я­щая перед ним боги­ня — это или Афи­на, высту­паю­щая в роли покро­ви­тель­ни­цы героя, или Фети­да, обес­по­ко­ен­ная за судь­бу сво­его сына. И, нако­нец, в боль­шин­стве слу­ча­ев на источ­ни­ке сидит ворон — свя­щен­ная пти­ца Апол­ло­на, сво­его рода намёк на ска­за­ние о смер­ти Ахил­ла от его руки.

Вто­рой эпи­зод. Ахилл все­гда бежит за Тро­и­лом, ска­чу­щим от него гало­пом. В неко­то­рых сце­нах Ахилл дого­ня­ет При­а­мида и хва­та­ет его за руку (ойно­хоя из Фила­дель­фии, ок. 540 г.: № 319) или воло­сы (чаша из Лув­ра, ок. 480 г.; кам­пан­ский кра­тер, 330—310-е гг.)³⁵. Часто за спи­ной Ахил­ла виден источ­ник, а перед Тро­и­лом бежит его сест­ра. Под конём во мно­гих слу­ча­ях поме­щён раз­би­тый кув­шин, бро­шен­ный Полик­се­ной. В неко­то­рых уре­зан­ных ком­по­зи­ци­ях пред­став­лен толь­ко кув­шин, а изо­бра­же­ние Полик­се­ны отсут­ст­ву­ет; в рас­ши­рен­ных же ком­по­зи­ци­ях пред­став­ле­ны так­же допол­ни­тель­ные пер­со­на­жи. Как и в сце­нах на пер­вый сюжет, в одних слу­ча­ях их функ­ция исклю­чи­тель­но деко­ра­тив­ная — они запол­ня­ют пустое про­стран­ство изо­бра­зи­тель­но­го поля и урав­но­ве­ши­ва­ют ком­по­зи­цию (к при­ме­ру, фигу­ры, бегу­щие в левой части ком­по­зи­ции: № 316, 342); в дру­гих — к ним отно­сят­ся изо­бра­же­ния Афи­ны, Гер­ме­са (гид­рия из Бер­ли­на, 520—510-е гг.; № 288) и Фети­ды (ваза Фран­с­уа, 570—560 гг. до н. э.: № 292) — они несут смыс­ло­вую нагруз­ку.

Тре­тий эпи­зод. Ахилл ведёт Тро­и­ла на алтарь (клей­ма В 3600: илл. 2, 625—600 гг.: № 375) или тянет к алта­рю за воло­сы (крас­но­фи­гур­ная чаша из Перуд­жии, ок. 490 г.: № 375), либо, в боль­шин­стве сцен, гото­вит­ся убить или уже убил Тро­и­ла, обез­гла­вив его. Если ком­по­зи­ции не двух­фи­гур­ные, то они вклю­ча­ют в себя изо­бра­же­ния тро­ян­ских геро­ев, спе­ша­щих на помощь Тро­и­лу: в тех слу­ча­ях, когда их име­на под­пи­са­ны, дву­мя из них обя­за­тель­но явля­ют­ся Гек­тор и Эней (см. прим. 2); в неко­то­рых из этих ком­по­зи­ций за спи­ной Ахил­ла изо­бра­же­на Афи­на: одна (чаша из Базе­ля, ок. 560 г.: № 359 а; гид­рия груп­пы Леа­г­ра, 510 г.: № 382; апу­лий­ская амфо­ра, ок. с.20 330 г.: № 372) или с Гер­ме­сом (афин­ская амфо­ра из Мюн­хе­на, ок. 570 г.: № 364).

Как вид­но из это­го крат­ко­го ико­но­гра­фи­че­ско­го обзо­ра, дей­ст­вие в каж­дом эпи­зо­де трак­то­ва­но схо­жим обра­зом. Раз­ли­чия заклю­ча­ют­ся толь­ко в ком­по­зи­ции — стан­дарт­ной, рас­ши­рен­ной или уре­зан­ной, выбор кото­рой опре­де­лял­ся раз­ме­ром и фор­мой изо­бра­зи­тель­но­го поля. Подоб­ное еди­но­об­ра­зие нель­зя объ­яс­нить тем, что худож­ни­ки сле­до­ва­ли опре­де­лён­ным устой­чи­вым ком­по­зи­ци­он­ным схе­мам, посколь­ку при их регио­наль­ных раз­ли­чи­ях и пело­пон­нес­ские и афин­ские масте­ра трак­то­ва­ли дей­ст­вия Ахил­ла ана­ло­гич­ным обра­зом: герой пря­чет­ся у источ­ни­ка, ведёт Тро­и­ла в свя­ти­ли­ще, уби­ва­ет его на алта­ре. Оче­вид­но, что вазо­пис­цы точ­но пере­да­ва­ли эпи­че­скую тра­ди­цию. Поэто­му, опи­ра­ясь на изо­бра­зи­тель­ные памят­ни­ки, мож­но рекон­струи­ро­вать собы­тия, имев­шие место в ска­за­нии. Тро­ил и Полик­се­на при­шли к источ­ни­ку (он, тре­ни­ро­вав­ший коней непо­да­лё­ку в свя­ти­ли­ще Апол­ло­на Фим­брий­ско­го, — чтобы их напо­ить, а она — чтобы набрать воды)³⁶. Заме­тив угро­зу, Тро­ил пустил­ся гало­пом прочь, веро­ят­но, по направ­ле­нию к свя­ти­ли­щу, одна­ко быст­ро­но­гий Ахилл настиг героя рань­ше, чем тот успел скрыть­ся в хра­ме. Он схва­тил его и пота­щил к алта­рю для совер­ше­ния убий­ства. Тем вре­ме­нем тро­ян­цы, узнав­шие от при­бе­жав­шей в город Полик­се­ны об опас­но­сти, пусти­лись на выруч­ку (вме­сте с Гек­то­ром и Эне­ем), но было уже слиш­ком позд­но.

Устой­чи­вость ико­но­гра­фии Тро­и­ла сле­ду­ет рас­смат­ри­вать как пря­мое свиде­тель­ство того, что в арха­и­че­скую эпо­ху суще­ст­во­вал один вари­ант ска­за­ния, толь­ко в одних про­из­веде­ни­ях худож­ни­ки под­чёр­ки­ва­ли любов­ный аспект, а в дру­гих — геро­и­че­ский. Если же пред­по­ло­жить, что суще­ст­во­ва­ло два вари­ан­та, в кото­рых по-раз­но­му объ­яс­ня­лись при­чи­ны гибе­ли Тро­и­ла, тогда ста­но­вит­ся непо­нят­ным, поче­му при совер­шен­но раз­лич­ных моти­вах убий­ства сам сюжет не изме­нял­ся?

Как же тогда при­ведён­ные моти­вы были свя­за­ны друг с дру­гом? Чтобы это понять, нуж­но отве­тить на дру­гой вопрос, поче­му Ахилл убил Тро­и­ла на алта­ре. В схо­лии к Ликофро­ну гово­рит­ся, что Тро­ил, спа­са­ясь от пре­сле­до­ва­ния, бежал в храм, и после того как он отка­зал­ся выхо­дить, Ахилл сам вошёл в свя­ти­ли­ще и убил его на алта­ре (Schol. Lyk. Alex. 307). Ины­ми сло­ва­ми, соглас­но дан­но­му вари­ан­ту ска­за­ния, убий­ство в хра­ме не было пред­на­ме­рен­ным. Одна­ко при обра­ще­нии к пело­пон­нес­ским и афин­ским изо­бра­зи­тель­ным сце­нам, в кото­рых Ахилл пред­став­лен хва­таю­щим Тро­и­ла на бегу, веду­щим или тяну­щим его к алта­рю, ста­но­вит­ся ясно, что в арха­и­че­скую эпо­ху суще­ст­во­ва­ла совер­шен­но дру­гая тра­ди­ция, соглас­но с.21 кото­рой место убий­ства было опре­де­ле­но зара­нее³⁷. Поэто­му пред­став­ля­ет­ся вполне обос­но­ван­ным мне­ние о том, что дей­ст­вие Ахил­ла — не что иное, как жерт­во­при­но­ше­ние³⁸. И оно, конеч­но же, долж­но было иметь какое-то объ­яс­не­ние, тем более что про­ли­тие кро­ви в свя­щен­ном месте было одним из самых тяж­ких пре­ступ­ле­ний.

Пыта­ясь най­ти необ­хо­ди­мое объ­яс­не­ние, Г. Хед­рин пред­ло­жил сле­дую­щую гипо­те­зу. Он ука­зал, что сте­ны Трои, постро­ен­ные Апол­ло­ном, не мог­ли быть взя­ты силой, на кото­рую пола­гал­ся Ахилл, в них мож­но было про­ник­нуть толь­ко хит­ро­стью, при­су­щей одно­му лишь Одис­сею; поэто­му после того как Ахилл победил силь­ней­ших тро­ян­ских геро­ев и рас­чи­стил путь к победе, его необ­хо­ди­мо было уда­лить, чтобы место пер­во­го героя занял Одис­сей и тем самым обес­пе­чил взя­тие Трои. Вся слож­ность, по заме­ча­нию иссле­до­ва­те­ля, заклю­ча­лась в том, что убить Ахил­ла нико­му из тро­ян­ских геро­ев было не по силам, тре­бо­ва­лось вме­ша­тель­ство боже­ства. И с тем и дру­гим утвер­жде­ни­ем нель­зя не согла­сить­ся, одна­ко даль­ней­шее пред­по­ло­же­ние выглядит про­сто фан­та­стич­но. По мне­нию Г. Хед­ри­на, пони­мая, что пока Ахилл жив, ахей­цы не смо­гут взять Трою, Одис­сей обрёк его на гибель, в чём ему помог Кал­хант, дав­ший лож­ное пред­ска­за­ние о необ­хо­ди­мо­сти убить Тро­и­ла на алта­ре³⁹. В каче­стве при­ме­ра ковар­ства Лаэр­ти­да он ссы­ла­ет­ся на рас­пра­ву с Пала­медом.

Эту гипо­те­зу труд­но вос­при­ни­мать всерь­ёз. Во-пер­вых, убий­ство При­а­мида про­изо­шло в самом нача­ле вой­ны, и думать о том, как устра­нить Ахил­ла, тогда было преж­девре­мен­но. Во-вто­рых, если об убий­стве Пала­меда сооб­ща­ет­ся во мно­гих источ­ни­ках, то поче­му ни в одном из них не гово­рит­ся о ковар­стве в отно­ше­нии глав­но­го ахей­ско­го героя?

Тем не менее, как пред­став­ля­ет­ся, Г. Хед­рин был прав, утвер­ждая, что пред­ска­за­тель (Кал­хант) сооб­щил Ахил­лу, где имен­но сле­ду­ет убить Тро­и­ла. Дей­ст­ви­тель­но, с одной сто­ро­ны, мы зна­ем, что герою было дано пред­ска­за­ние отно­си­тель­но При­а­мида, а с дру­гой — что он наме­рен­но лишил его жиз­ни на алта­ре. В этой свя­зи пред­по­ло­же­ние, что имен­но в пред­ска­за­нии опре­де­ля­лось место убий­ства, явля­ет­ся вполне обос­но­ван­ным. Раз­гад­ка же, поче­му Ахил­лу было пред­пи­са­но убить Тро­и­ла на алта­ре, лежит в моти­ве люб­ви.

В пред­став­ле­нии древ­них гре­ков пери­од юно­сти отде­лял­ся от муж­ской зре­ло­сти обрядом пере­хо­да в кате­го­рию вои­на. В афин­ском и спар­тан­ском обще­ствах этот про­цесс про­ис­хо­дил в два­дцать лет. Судя по сооб­ще­нию Пер­во­го Вати­кан­ско­го мифо­гра­фа о том, что ахей­цы не смог­ли бы захва­тить Трою, если бы Тро­ил достиг два­дца­ти­лет­не­го воз­рас­та, а так­же по той поспеш­но­сти, с кото­рой Ахилл совер­шил убий­ство — в самом нача­ле вой­ны, При­а­мид к момен­ту смер­ти как раз подо­шёл к это­му воз­раст­но­му с.22 поро­гу. Пере­ход в новую воз­раст­ную кате­го­рию у гре­ков, как и у всех дру­гих древ­них наро­дов, сопро­вож­дал­ся обряда­ми ини­ци­а­ции. Ещё в нача­ле про­шло­го сто­ле­тия Э. Бете пока­зал, что у дорий­цев сек­су­аль­ные отно­ше­ния меж­ду муж­чи­ной и юно­шей были важ­ней­шей состав­ля­ю­щей обряда пере­хо­да ини­ци­и­ру­е­мо­го (нео­фи­та) из кате­го­рии эфе­ба в кате­го­рию вои­на, и что их суть заклю­ча­лась в пере­да­че вои­ном сво­ей ἀρε­τή воз­люб­лен­но­му⁴⁰.

Подроб­ное опи­са­ние это­го дори­че­ско­го обряда мы встре­ча­ем у Стра­бо­на. В виду всей важ­но­сти это­го пас­са­жа при­ведём его цели­ком. Со ссыл­кой на Эфо­ра (Ep­ho­rus 70 FGrH 149 = Stra­bo. X. 483) гре­че­ский гео­граф пишет: «У кри­тян суще­ст­ву­ет свое­об­раз­ный обы­чай отно­си­тель­но люб­ви. Дело в том, что они добы­ва­ют себе воз­люб­лен­ных не убеж­де­ни­ем, а похи­ща­ют их. Любов­ник пред­у­преж­да­ет дру­зей дня за три или более, что он соби­ра­ет­ся совер­шить похи­ще­ние. Для дру­зей счи­та­ет­ся вели­чай­шим позо­ром скрыть маль­чи­ка или не пус­кать его ходить опре­де­лён­ной доро­гой, так как это озна­ча­ло бы их при­зна­ние в том, что маль­чик недо­сто­ин тако­го любов­ни­ка. Если похи­ти­тель при встре­че ока­жет­ся одним из рав­ных маль­чи­ку или даже выше его по обще­ст­вен­но­му поло­же­нию и в про­чих отно­ше­ни­ях, тогда дру­зья пре­сле­ду­ют похи­ти­те­ля и задер­жи­ва­ют его, но без осо­бо­го наси­лия, толь­ко отда­вая дань обы­чаю; впро­чем, затем дру­зья с удо­воль­ст­ви­ем раз­ре­ша­ют уве­сти маль­чи­ка. Если же похи­ти­тель недо­сто­ин, то маль­чи­ка отни­ма­ют. Одна­ко пре­сле­до­ва­ние закан­чи­ва­ет­ся тогда, когда маль­чи­ка при­во­дят в “андрий” похи­ти­те­ля. Достой­ным люб­ви у них счи­та­ет­ся маль­чик, отли­чаю­щий­ся не кра­сотой, но муже­ст­вом и бла­го­нра­ви­ем. Ода­рив маль­чи­ка подар­ка­ми, похи­ти­тель отво­дит его в любое место в стране. Лица, при­ни­мав­шие уча­стие в похи­ще­нии, сле­ду­ют за ними; после двух­ме­сяч­ных уго­ще­ний и сов­мест­ной охоты (так как не раз­ре­ша­ет­ся долее задер­жи­вать маль­чи­ка) они воз­вра­ща­ют­ся в город. Маль­чи­ка отпус­ка­ют с подар­ка­ми, состо­я­щи­ми из воен­но­го убран­ства, быка и куб­ка (это те подар­ки, кото­рые пола­га­ют­ся по зако­ну), а так­же из мно­гих дру­гих пред­ме­тов, настоль­ко цен­ных, что из-за боль­ших рас­хо­дов дру­зья помо­га­ют, устра­и­вая склад­чи­ну. Маль­чик при­но­сит быка в жерт­ву Зев­су и устра­и­ва­ет уго­ще­ние для всех, кто воз­вра­тил­ся вме­сте с ним» (пер. Г. А. Стра­та­нов­ско­го).

Меха­низм про­хож­де­ния ини­ци­а­ции здесь оче­виден. Юно­ша отде­лял­ся от сво­ей при­выч­ной среды (умы­ка­ние), уда­лял­ся за город, где совер­шал обрядо­вые дей­ст­вия, вклю­чаю­щие в себя так­же и сек­су­аль­ные отно­ше­ния, о кото­рых стыд­ли­во умал­чи­ва­ет Эфор, и по воз­вра­ще­нии домой пере­хо­дил в новую кате­го­рию⁴¹. Полу­че­ние им ору­жия зна­ме­но­ва­ло его вступ­ле­ние в с.23 сооб­ще­ство вои­нов⁴². Ана­ло­гич­ное раз­ви­тие сюже­та мы наблюда­ем в ска­за­нии о Тро­и­ле: При­а­мид, достиг­нув поро­га зре­ло­сти, ока­зы­ва­ет­ся вне горо­да, его пре­сле­ду­ет дру­гой герой и влюб­ля­ет­ся в него. В све­те это­го пред­став­ля­ет­ся пра­во­мер­ным свя­зать любовь Ахил­ла к Тро­и­лу с дори­че­ской ини­ци­а­ци­ей. Отказ Тро­и­ла отве­тить вза­им­но­стью озна­чал невоз­мож­ность для него всту­пить в новую воз­раст­ную кате­го­рию и стать тем вои­ном, кото­рый смог бы защи­тить Трою, а пото­му он дол­жен был уме­реть; вме­сте с тем его смерть долж­на была под­чёр­ки­вать при­над­леж­ность юно­сти Тро­и­ла Апол­ло­ну, покро­ви­те­лю юно­шей, сим­во­ли­зи­ро­вать, что Тро­ил не покида­ет сфе­ру его вли­я­ния⁴³. Поэто­му-то убий­ство Тро­и­ла ста­но­вит­ся жерт­во­при­но­ше­ни­ем богу.

Таким обра­зом, сло­ва (Кал­хан­та?) о том, что Троя не смо­жет быть взя­та, если Тро­ил достигнет два­дца­ти лет (отра­жён­ные в источ­ни­ке), и об убий­стве Тро­и­ла на алта­ре (пред­по­ла­гае­мые нами) — не что иное, как пред­ска­за­ние судь­бы При­а­мида. Любое про­ро­че­ство о смер­ти героя под­ра­зу­ме­ва­ет непред­виден­ную ситу­а­цию, ока­зав­шись в кото­рой он уми­ра­ет. с.24 Ана­ло­гич­ным обра­зом раз­во­ра­чи­ва­ет­ся дей­ст­вие в ска­за­нии о Тро­и­ле. Пред­ска­за­тель гово­рит об убий­стве Тро­и­ла на алта­ре, и вско­ре, после отка­за отве­тить Ахил­лу вза­им­но­стью, тот ока­зы­ва­ет­ся в такой ситу­а­ции, когда его уби­ва­ют на алта­ре. Пелиду не дано знать, поче­му его надо убить имен­но там; в дан­ном слу­чае он лишь выпол­ня­ет пред­на­чер­тан­ное свы­ше. Одна­ко дуа­лизм поло­же­ния, в кото­ром ока­зы­ва­ет­ся герой, заклю­ча­ет­ся в том, что, хотя он испол­ня­ет не свою волю, это не сни­ма­ет с него ответ­ст­вен­но­сти за про­ли­тие кро­ви в свя­щен­ном месте.

Тако­во, как нам пред­став­ля­ет­ся, содер­жа­ние арха­и­че­ско­го ска­за­ния об Тро­и­ле. В после­дую­щее вре­мя мотив люб­ви, веро­ят­но, отде­лил­ся от моти­ва пред­ска­за­ния. Опре­де­лить точ­но, когда это про­изо­шло, в све­те сохра­нив­ших­ся источ­ни­ков не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным. Конеч­но, было бы заман­чи­во пред­по­ло­жить, что Софокл опи­сы­вал, как в душе Ахил­ла боро­лись чув­ство дол­га и любовь к Тро­и­лу. Одна­ко недав­но А. Соммер­стайн пред­ло­жил иное пони­ма­ние сюжет­ной линии тра­гедии⁴⁴. По его мне­нию, в про­из­веде­нии Софок­ла Тро­ил, тай­но влюб­лён­ный в свою сест­ру Полик­се­ну, узнав о чув­ствах к ней со сто­ро­ны Ахил­ла, в рез­кой фор­ме ото­звал­ся о невоз­мож­но­сти их сою­за; уязв­лён­ный этим отка­зом ахей­ский герой без­жа­лост­но убил юно­го При­а­мида. Иссле­до­ва­тель так­же не исклю­чил воз­мож­но­сти того, что у афин­ско­го тра­ги­ка смерть Тро­и­ла влек­ла за собой неиз­беж­ную гибель Трои, о чём, веро­ят­но, сооб­ща­ла Кас­сандра при опла­ки­ва­нии бра­та, но что было неве­до­мо само­му Ахил­лу⁴⁵. Сле­ду­ет заме­тить, что ни о люб­ви Ахил­ла к Полик­сене, ни об отка­зе Тро­и­ла, соот­вет­ст­вен­но, в дошед­ших до нас фраг­мен­тах тра­гедии не гово­рит­ся ни сло­ва. Это все­го лишь рекон­струк­ция. Тем не менее она поз­во­ля­ет объ­яс­нить несколь­ко труд­но­объ­яс­ни­мых пас­са­жей, в т. ч. о пре­до­сте­ре­же­нии (со сто­ро­ны Тро­и­ла) сына Зев­са (Сар­пе­до­на) всту­пать в союз с Полик­се­ной (fr. D = trag. Adesp. 561 = Stat­tis fr. 42. 1) и убий­стве Тро­и­ла путём рас­чле­не­ния его тела (L(623)). Кро­ме того, если судить по назва­нию тра­гедии «Тро­ил», глав­ным геро­ем являл­ся не Ахилл, а При­а­мид, и, сле­до­ва­тель­но, основ­ной акцент тра­гедии дол­жен был делать­ся не на смя­те­нии в душе Ахил­ла, а на обра­зе Тро­и­ла.

Так или ина­че, мотив люб­ви Ахил­ла к Тро­и­лу, веро­ят­но, полу­чил само­сто­я­тель­ное зна­че­ние в более позд­нее вре­мя в резуль­та­те роман­ти­за­ции ска­за­ния. Тогда ста­но­вит­ся понят­но, поче­му, соглас­но вер­сии, при­ведён­ной в схо­лии к Ликофро­ну, Тро­ил сам бежал в храм: без пред­ска­за­ния, в кото­ром гово­ри­лось об убий­стве на алта­ре, наме­рен­ное убий­ство в свя­щен­ном месте выгляде­ло неоправ­дан­ным; в то же вре­мя рас­сказ о гибе­ли Тро­и­ла на алта­ре был слиш­ком тра­ди­ци­он­ным, чтобы его изме­нить. Поэто­му-то ска­за­ние было немно­го изме­не­но: в ито­ге не Ахилл силой отвёл Тро­и­ла в с.25 храм, а тот сам туда бежал и, отка­зав­шись выхо­дить, вынудил ахей­ско­го героя про­лить кровь в свя­ти­ли­ще.

Одна­ко на этом раз­ви­тие ска­за­ния не огра­ни­чи­лось. Уже Гомер, веро­ят­но, знал ска­за­ние об убий­стве юно­го Тро­и­ла, в поль­зу чего, по заме­ча­нию А. Соммер­стай­на, свиде­тель­ст­ву­ют сло­ва При­а­ма: «Я испы­тую, чего на зем­ле не испы­ты­вал смерт­ный // Мужа, убий­цы детей моих (παι­δοφό­νοιο), руки к устам при­жи­маю!» (XXIV. 505—506. Пер. Н. И. Гнеди­ча)⁴⁶. И всё же поэт не при­вёл эту вер­сию, а вме­сто это­го упо­мя­нул Тро­и­ла как одно­го из сво­их доб­лест­ных сыно­вей и назы­вал его гип­пио­хар­мом, т. е. сра­жаю­щим­ся с колес­ни­цы. В этой свя­зи антич­ные ком­мен­та­то­ры (Τ Ω 257, Α Ω 257) писа­ли сле­дую­щее: Гомер «пред­по­ла­гал, что Тро­ил был не ребён­ком, так как тот при­чис­ля­ет­ся [в «Илиа­де»] к луч­шим геро­ям» (ὑπο­νοήσειε […] τὸν Τρωΐλον οὐ παῖδα, διότι ἐν τοῖς ἀρίσ­τοις κα­ταλέ­γεται, Erbse. T. V); Гомер посред­ст­вом эпи­те­та пока­зал его вполне воз­му­жав­шим (Ὅμη­ρος δὲ διὰ τοῦ ἐπι­ϑέτου τέ­λειον ἄνδρα ἐμϕαίνει, Erbse. T. V). Подоб­ное вос­при­я­тие пас­са­жа Гоме­ра демон­стри­ру­ет афин­ский вазо­пи­сец Олтос. На сто­роне А в цен­тре изо­бра­жён юный Тро­ил в шле­ме и с мечом, падаю­щим на зем­лю, сле­ва Ахилл, нано­ся­щий ему смер­тель­ный удар, а спра­ва Эней, спе­ша­щий на помощь тро­ян­ско­му герою. На сто­роне Б пред­став­ле­на колес­ни­ца, кото­рая долж­на при­над­ле­жать Тро­и­лу. По спра­вед­ли­во­му заме­ча­нию К. Цин­де­ля, вазо­пи­сец в этом про­из­веде­нии высту­па­ет как хоро­ший зна­ток Гоме­ра⁴⁷. Мастер изо­бра­зил Тро­и­ла как вои­на-наезд­ни­ка, хотя и спе­шив­шим­ся (ведь гре­ки не сра­жа­лись на колес­ни­цах). Здесь под вли­я­ни­ем Гоме­ра наблюда­ет­ся зарож­де­ние новой вер­сии, соглас­но кото­рой Тро­ил был вои­ном. Более дослов­ное сле­до­ва­ние «Илиа­де» мы встре­ча­ем у Вер­ги­лия. В «Эне­иде» гово­рит­ся, что «Тро­ил, свой щит обро­нив­ший: // Отрок несчаст­ный бежит от нерав­но­го боя с Ахил­лом, // Навз­ничь упал он, но мчат ска­ку­ны колес­ни­цу пустую; // Не выпус­кая вожжей, по зем­ле, по зем­ле он вла­чит­ся затыл­ком, // И нако­неч­ни­ком пыль бороздит копьё бое­вое» (Aen. I. 474). Прав­да, по мне­нию М. Роберт­со­на, для выво­да о том, что этот пас­саж вос­хо­дит к Гоме­ру, слиш­ком мало свиде­тельств⁴⁸, одна­ко подоб­ные сомне­ния не име­ют под собой доста­точ­ных осно­ва­ний, если учесть, что ни у каких дру­гих ран­них авто­ров Тро­ил не пред­ста­ёт в обра­зе вои­на. Подоб­но Олто­су, Вер­ги­лий сов­ме­стил две тра­ди­ции: с одной сто­ро­ны, мы видим При­а­мида юным, как в «Кипри­ях», а с дру­гой, — вои­ном, как в «Илиа­де». В дру­гом более позд­нем источ­ни­ке — «Исто­рии о раз­ру­ше­нии Трои» Даре­та Фри­гий­ско­го (веро­ят­но V в. н. э.), образ Тро­и­ла пре­тер­пе­ва­ет пол­ную транс­фор­ма­цию: При­а­мид ста­но­вит­ся одним из глав­ных тро­ян­ских вои­нов и уми­ра­ет после Гек­то­ра в с.26 зре­лом воз­расте (Dar. Phryg. XXXI—XXXIII).

Илл. 1.	Илл. 2.

Илл. 1. Брон­зо­вая пла­сти­на со щита из Олим­пии. 590—580 гг. до н. э. Олим­пия. Архео­ло­ги­че­ский музей.

Илл. 2. Брон­зо­вая пла­сти­на с тре­нож­ни­ка из Олим­пии. 625—600 гг. до н. э. Олим­пия. Архео­ло­ги­че­ский музей.

Mik­hail N. Khi­min
THE MYTH OF TROI­LUS’ DEATH

The myth of Troi­lus, des­pi­te its po­pu­la­ri­ty in an­ti­qui­ty, is known on­ly from frag­men­ta­ry sour­ces, which may explain why the mo­ti­va­tion for his mur­der is ne­ver clear­ly explai­ned. So­me aut­hors ha­ve ar­gued that Ac­hilles fell in lo­ve with young Trojan he­ro and kil­led him upon being shir­ked, ot­hers ar­gue of a pro­phe­cy ac­cor­ding which Ac­haeans would not be ab­le to cap­tu­re Troy were Troi­lus to turn twen­ty years old. But ana­ly­sis of both nar­ra­ti­ve and ico­no­gra­phic evi­den­ce sug­gests that ori­gi­nal­ly both mo­ti­ves — lo­ve and pro­phe­cy — fi­gu­red in the myth.