Перевод с англ. С. Э. Таривердиевой.
с.18 Это исследование — не очередное упражнение в рассуждениях о причинах падения Римской Республики и становления Принципата. Цель статьи куда скромнее — рассмотреть хорошо известные события 27 и 23 гг. до н. э., которые, можно сказать, заложили конституционную основу Принципата, и стойкую с.19 современную традицию, рассматривающую все эти урегулирования как реакции на конкретные кризисы, без которых они бы не состоялись (так либо заявляется в открытую, либо выводится из аргументации).
Кризисную теорию урегулирования 27 г. первым выдвинул великий историк Герман Дессау2, который впервые (только в 1906 г.) заметил связь между странным затруднением Ливия (IV. 20), связанным с должностью Гая Корнелия Косса, который одержал победу и посвятил пышный доспех (spolia opima) — трудность, как подчеркивает Ливий, вызвана надписью на льняном нагруднике, которую Август нашёл в разрушенном храме, — и тем, что Август не позволил Марку Крассу посвятить пышный доспех (spolia opima) (или даже именоваться императором) после того, как тот в своей провинции Македонии убил в битве вражеского вождя. Дессау в итоге пришёл к тому, что счёл урегулирование 27 г. итогом именно этого инцидента. Его интерпретация без изменений проникла в столь авторитетную работу как
Достаточно о 27 г. Интерпретация событий 23 г. является точным аналогом. Снова вначале мы сталкиваемся с кризисом (и снова он связан с Македонией!). Наместник по имени Марк Прим (его номен неизвестен) предстал перед судом за то, что вышел за границы провинции Македония, чтобы начать войну. Конечно, такое поведение считалось преступным еще со II в.4 и с.20 некоторое время включалось в понятие «умаления величия» (maiestas), которое подлежало рассмотрению в постоянной судебной комиссии (quaestio) под председательством претора5. Прим заявлял, что действовал согласно приказам Августа и/или Марцелла6. Август без приглашения появился в суде и под присягой отрицал, что отдавал подобные приказы. Когда защитник спросил императора, кто вызвал его для дачи показаний, тот ответил: «Государство». (Дион Кассий добавляет, что за это разумные люди одобрили Августа и предоставили ему законную привилегию, хотя не очень ясно, в чём она состояла7). Прим был осуждён, хотя и с небольшим перевесом голосов — несмотря на вмешательство Августа. Мы не знаем, что с ним случилось. (Возможно, он отправился в изгнание, поскольку о казнях осуждённых в источниках обычно сообщается). После этого (точно не сказано, когда именно) его защитника Луция Мурену вовлекла в заговор против Августа злобная личность по имени Фанний Цепион; хотя Дион Кассий несколько сомневается в том, что Мурена действительно в нём участвовал. Его сомнений не разделяют другие источники, причём в некоторых указывается преномен заговорщика (Луций) и его когномен (Варрон)8. Обвиняемые предпочли не явиться на суд, были осуждены заочно и позднее (неизвестно, насколько позднее) казнены. Август позволил принести жертвы «словно в честь победы» (Дион Кассий).
И всю эту историю Дион Кассий датирует 22 годом. Учитывая его обычную манеру написания, это означает, что, по его мнению, данные события либо случились в этом году, либо дошли до своей кульминации; он не мог считать, что все они произошли до 22 г. Конечно, Дион Кассий может ошибаться. Иногда он путается, поскольку слишком поверхностно изучил собственные источники. В частности, можно усомниться и в его сведениях о заговорах. Он противоречит Веллею в рассказе о заговоре Эгнация (и вообще не упоминает этот заговор) и Сенеке — в эпизоде с Цинной с.21 Магном. Что касается Цинны, то датировка этого инцидента 4 г. н. э. у Диона Кассия обычно считается неверной9, хотя основной рассказ Сенеки так изобилует ошибками в именах, датах, возрастах и даже последовательности других заговоров, что было бы рискованно доверять ему. По поводу Эгнация Дион Кассий явно неправ, хотя риторический пыл Веллея привёл к ошибке и его тоже10. Но в каждом случае фразы, с помощью которых Дион Кассий связывает соответствующий эпизод с остальным рассказом, ясно показывают, что, по его мнению, эпизод стоит на своём хронологическом месте; и в случае с заговором Эгнация Дион Кассий явно не понимает своей ошибки: он не передатировал этот заговор осознанно (например, ради художественных целей). Трудно понять, чем вызвана ошибка с Эгнацием. (Возможно, Дион Кассий прочёл в своём источнике нечто вроде такой, например, фразы: «в год после того, как Август сложил свои полномочия» и отнёс её к 26 г. вместо корректного 22 г.). Но в продуманном рассказе о судебной сцене и последующем заговоре Мурены, о котором здесь идёт речь, ничто, как представляется, не свидетельствует о случайном переносе события. На самом деле, наиболее правдоподобная интерпретация с.22 привилегии, которую Август получил после этого суда, предполагает, что ему предшествовало урегулирование 23 г.11 И здесь прежде всего следует подчеркнуть, что Дион Кассий фактически согласен в данном вопросе с Веллеем, который явно пользовался иными источниками об этих событиях.
Действительно, Веллей — единственный автор, датирующий дело Мурены. Сначала он рассказывает о нем вне хронологического контекста (II. 91. 2). Затем он описывает (как neque multo post[9]) бурную карьеру Марка Эгнация Руфа, завершившуюся заговором (II. 91. 3—
Ante triennium fere, quam Egnatianum scelus erumperet, circa Murenae Caepionisque coniurationis tempus, abhinc annos L, M. Marcellus… decessit[11].
Исследователи согласны в том, что, если только не предполагать множество ошибок в хронологических ссылках Веллея, даже в тех вопросах, где он хорошо разбирался, его указания на датировки были написаны в 29 и 30 гг. н. э. и он не всегда последовательно обращался с частями года12. Поскольку 30 г. здесь исключается, то датировка «за пятьдесят лет до 29 г.» даст нам именно 22 г. до н. э., включая частично 23 г. и 21 г.
Итак, Марцелл умер в конце 23 г., явно между Римскими играми (Prop. III. 18, 19 f.) в середине сентября13 и концом года. Это вполне согласуется с пятьюдесятью годами, о которых пишет Веллей. С другой стороны, заговор Эгнация (слова «scelus erumperet»[12] должны относиться именно к нему) был составлен не только после его неудавшейся попытки стать кандидатом в консулы, но и после возвращения в Рим Августа, поскольку сообщается, что целью этого заговора было его убийство. Август вернулся в октябре 19 г.14, так что датировка «за три года до этого» указывает нам на конец 22 г.: если слово triennium[13] употреблено в точном смысле, то заговор Мурены должен был случиться не ранее второй половины октября 23 г. (21 г. учитывать незачем); и чем позже, тем вероятнее. с.23 Поскольку Марцелл в любом случае скончался не ранее середины сентября (и, если только он не умер совершенно внезапно — несколько позднее), то всё указывает на конец 23 г. Согласно Веллею, заговор, который случился «примерно» в это время, должен относиться к концу 23 г. или началу 22 г. Если бы не Дион Кассий, решить этот вопрос было бы невозможно. Но поскольку Дион Кассий явно относит его к 22 г. (после суда над Примом, который тоже датируется 22 годом), что соответствует весьма тщательной (хотя, как мы видели, примерной) датировке Веллея, взятой из другого источника, то можно обоснованно считать, что два наших единственных источника действительно приводят нас к одной и той же дате — 22 г. В таком случае, какое отношение заговор 22 г. имеет к кризису, случившемуся в середине 23 г.? А точнее, каким образом первый можно счесть причиной последнего?
Этот непростой вопрос весьма уместен. Но, хотя для беспристрастного зрителя это и прозвучит странно, вышло так, что вопрос об этой причинно-следственной связи, обсуждавшийся десятилетиями, в
с.24
I
Конечно, не следует отрицать, что Августу, как и всем великим людям, порой везло, например, когда погибли оба консула 43 г. до н. э. и он оказался во главе большой армии; это вышло столь удачно, что подозревали (не особо настойчиво), будто он повинен в двух этих смертях. Также не стоит отрицать, что Август не упускал удачные случаи, когда они подворачивались. Но всё это не имеет никакого отношения к урегулированию 27 г. Церемония, проведённая 13 января 27 г. стала венцом процесса, который, как ясно сообщает нам Август, начался в 28 г.: in consulatu sexto et septimo[17] (RG. 34. 1) он вернул Республику в полное распоряжение сената и народа; и он не видел никакого перелома в развитии этого процесса. Внимательное исследование не только подтверждает, что Августу стоит верить, но показывает, что процесс начался даже раньше — а именно, в тот самый год, когда он вернулся с Востока. Когда он ещё только подъезжал к городу в 29 г., на основании его донесения решено было закрыть храм Януса, а триумф принцепс отпраздновал в середине августа16. И Дион Кассий верно датирует начало восстановления Республики именно этим временем; именно в это место он вставляет большую дискуссию о государственном строе, занимающую книгу LII; и по её итогам Август выбирает монархию (LII. 41), а в начале своего шестого консульства в 28 г. (LIII. 1) продолжает восстанавливать республиканские порядки, должным образом передав своему коллеге Агриппе фасции (fasces). В течение 28 г. было покончено с незаконными решениями и взысканиями эпохи триумвирата и последовавшей за ней войны: эти меры были признаны недействительными в момент окончания года17. Сенат был очищен и подготовлен к тому, чтобы вновь взять на себя управление Республикой. Дион Кассий помещает (и вновь совершенно обоснованно) длинную речь Августа с.25 13 января 27 г. (LIII. 3 сл.) именно после всех этих мероприятий и, более того, в год его совместного консульства с Агриппой. Здесь нет никаких признаков кризиса или спешной реакции на него. Напротив, заседание проходит упорядоченно и планомерно, как и само урегулирование. Август по просьбе сената и народа сохранил за собой консульство с обширной консульской provincia18 и Республика продолжила привычное существование. Хотя Дион Кассий и не понимал ни конституции Республики, ни сути урегулирования Августа (как ясно показывают его сообщения о них), он всё же правильно понимал цели и план Августа, как в свою очередь показывает книга LII. Его рассказ — единственное дошедшее до нас связное повествование об этих событиях, — подтверждается обобщёнными утверждениями в «Res Gestae» и ничему не противоречит. Как тогда встраивается в эту систему эпизод с Крассом?
Ответ может быть лишь один: «Никак». В течение 29 г. и значительной части 28 г. Красс сражался в Македонии. Дион Кассий посвящает его выдающимся достижениям 5 глав (LI. 23. 2—
II
Не требуется ссылаться на какой-то кризис (это и невозможно), чтобы объяснить урегулирование 28—
с.28 В 25 г. сенат под председательством консула Гая Норбана Флакка обсуждал договор с Митиленами22. Документы фрагментарны и мы не можем отследить все подробности. Но, как представляется, Августу было направлено письмо в Испанию и, по меньшей мере, один из митиленских послов, поэт Кринагор, поехал в Тарракону, чтобы лично встретиться с Августом. (Весьма вероятно, что так же поступил и другой посол, Потамон). Очевидно, что сенат не принимал самостоятельных решений в сфере международных отношений.
В 24 г. Август был тяжело болен. Он не смог посетить Латинские празднества (feriae Latinae); более того, не смог присутствовать на свадьбе собственной дочери с Марцеллом23. Когда он наконец приблизился к Риму, сенат предоставил ему различные чрезвычайные почести, которые (если Дион Кассий понял их верно), Август, вероятно, не принял. Также сенат проголосовал за привилегии при занятии должностей для Марцелла и Тиберия, и в итоге Марцелл был избран эдилом, а Тиберий — квестором на 23 г.24 На 23 г. Август вновь был избран консулом вместе с Авлом Теренцием Варроном Муреной в качестве коллеги. И вот теперь мы возвращаемся к «кризису» 23 г.
III
Авл Теренций Варрон Мурена появляется в Капитолийских фастах как коллега Августа по ординарному консульству на 23 г. — и больше нигде не упоминается. Его сменил суффект Гней Кальпурний Пизон, но, к сожалению, лакуна скрывает причину этого, т. е., пояснение, что именно случилось с Варроном Муреной. Больше о нём не сообщается ни в одном источнике. Все они начинают год с указания Гнея Кальпурния Пизона, как ординарного консула25. Конечно, эта загадка увлекла современных исследователей, и именно так родилась «кризисная теория» событий 23 г. Эту теорию можно кратко изложить следующим образом: Дион Кассий в своём сообщении ошибся на один год; согласующееся с ним свидетельство Веллея слишком неясное, поэтому не может быть решающим; значит, можно проигнорировать единственные ясно датированные сообщения и переписать историю так, как ей следовало произойти. Судебный процесс Прима, за которым последовал заговор Варрона Мурены и Фанния Цепиона, состоялся в 23 г. и этот Мурена идентичен исчезнувшему консулу, который испарился с.29 из фаст именно потому, что был осуждён, а его память — предана проклятию (damnatio memoriae). Итак, декорации подготовлены к поистине неожиданному сюжетному повороту: ведь в какой-то момент в 23 г. Август отрёкся от консульства и получил взамен трибунскую власть (tribunicia potestas) и высший проконсульский империй (proconsulare imperium (maius)); именно это мероприятие в том виде, каком оно нам известно, отмечает основание принципата, и оно стало следствием заговора Цепиона и Мурены и того страха, который он вселил в императора. «Конституционный кризис, сам по себе незначительный, повлёк угрожающие последствия для партии цезарианцев и для Римского государства»26. Или, как выразился сторонник уже, по всей видимости, превалирующей (см. выше) точки зрения: «В этой идее много привлекательного и, вероятно, нужно как следует подумать, прежде чем присоединиться к другой точке зрения»27. Автор этой фразы, усиленно поразмыслив, конечно, добился своего и спас кризисную теорию; но, как представляется, ему это удалось лишь потому, что он неверно истолковал ясный текст Диона Кассия, и подверг источники замысловатой, но весьма неубедительной критике. Казалось бы, очевидно, что в принципе нельзя априори присоединяться к той теории, которая кажется «привлекательной» и объяснять имеющиеся свидетельства в свете подобной предвзятости. Но даже если и поступить таким образом, то перед одним препятствием, заинтересованному учёному, в конце концов, придётся отступить: идентификация «потерявшегося» ординарного консула Варрона Мурены и заговорщика попросту невозможна. Чтобы продемонстрировать это, не требуется тщательного анализа: это уже было доказано простейшим способом в статье, неизвестной автору процитированных строк28. Дело в том, что сложная процедура судебного разбирательства по делу об оскорблении величия (maiestas) длилась, с.30 по меньшей мере, три месяца, а весьма возможно, что и дольше; а заговор, разумеется, мог состояться лишь через некоторое время после суда. Итак, даже если проигнорировать источники и датировать суд 23 г., то консула отстранили бы от должности лишь в середине года, что попросту не соответствует источникам, как основным, то есть эпиграфическим, так и (как мы вскоре увидим) иным.
Более того, если убрать загадочного консула из всего заговора, то «кризисная теория» сама по себе становится куда менее «привлекательной». В конце концов, именно тайна, связанная с этим консулом, изначально породила и данную теорию, и решение отказаться от согласующихся датировок двух единственных ясных источников. С другой стороны, теперь вопрос упрощается и стоит так: предшествовали ли суд над Примом и заговор Цепиона с Муреной урегулированию Августа в 23 г. и являлись ли отчасти его причиной, или же они последовали за этим урегулированием и вообще не имели к нему никакого отношения? Даже если эти события предшествовали урегулированию, нет ни малейшего повода считать, что они стали его главной причиной. Ведь теперь уже мы не считаем консула Мурену заговорщиком и признаём, что он сошёл со сцены (и, возможно, умер) за несколько месяцев до заговора; его немедленно сменил Гней Кальпурний Пизон, и если датировать заговор 23 г., то к этому времени он уже занимал свою должность. Итак, Пизон был «республиканцем независимого и непокорного нрава» (Сайм), и, приняв консульство, он «подтвердил своё молчаливое согласие с новым порядком». Ясное подтверждение этому содержится у Тацита (Ann. II. 43. 2): Пизон был последователем Брута и Кассия, затем получил прощение, но отказывался занимать какую-либо должность, donec ultro ambiretur delatum ab Augusto consulatum accipere[22]. Итак, согласно исправленной нами стандартной интерпретации, ко времени заговора этот архиреспубликанец уже примирился с режимом; и, конечно, отсюда следует, что заговор не мог вызвать крупного кризиса29.
с.31 Конечно, в 23 г. случился настоящий кризис, но вовсе не тот, который выдумали учёные. Август серьёзно заболел и только холодные компрессы Антония Музы спасли ему жизнь30. Когда император думал, что умирает, то отдал государственные бумаги своему коллеге Пизону, который (повторим ещё раз) надежно засвидетельствован в своей должности. Мы точно не знаем, когда это случилось31. Но теперь вернемся назад и изучим те изменения, которые этот кризис прервал.
IV
23 г. до н. э., как и 28 г., стал первым годом после возвращения Августа в Рим из долгого военного похода (militae). Как мы уже убедились, в руках сената и народа римского государство работало не слишком хорошо. На самом деле, стало очевидно, что они не могут принимать серьёзных решений. Если уж на то пошло, то отсутствие консула с настолько превосходящим авторитетом (auctoritas) парализовало всю политическую жизнь, и это было даже хуже, чем если бы он присутствовал и деятельно применял свою власть. Итог, разумеется, был предсказуем: слишком многое напоминало людям о том, что происходило в Риме двадцать лет назад в отсутствие Божественного Цезаря; и последствия этой аналогии не могли укрыться от сына Цезаря. Нужно было пойти на новые уступки с.32 республиканским настроениям, чтобы завоевать преданность непреклонных врагов. Очевидным и впечатляющим шагом стало бы возвращение им полноценного доступа к консульству: право занимать эту должность принадлежало нобилям с рождения и они рассчитывали на него. Любое объяснение событий 23 г., основанное на допущении, что Август не знал об этом и надеялся всегда оставаться консулом, — неправдоподобно
Урегулирование 23 г. было подготовлено столь же тщательно, как и в 28—
с.34 Какая бы роль ни предназначалась Варрону Мурене, ясно также, что Август искал расположения Гнея Пизона и добился успеха, вероятно, в 24 г., так что сумел убедить последнего принять консульство в начале 23 г. Практически во всех наших источниках Пизон упоминается как ординарный консул (ordinarius), и это решительно подтверждает предположение, которое можно было бы сделать уже на основании его характера и нрава: он согласился принять полноценное консульство, действительно начинавшееся в начале года, и несмотря на благочестие (pietas), проявленное Августом в Капитолийских фастах, Пизону предложили не просто место суффекта (которое, вероятно, он бы не принял), пусть даже он и заменил человека, изначально избранного на эту должность. Также это, разумеется, означает, что Августу пришлось раскрыть предполагаемому коллеге все свои планы, которые он составил на 23 г. и которые уже начал претворять в жизнь, и Пизон счел их приемлемыми.
Именно в этот момент грянул настоящий и непредвиденный кризис; и он чуть не разрушил планы Августа, вероятно, вместе с системой, которую тот строил. Но, как часто бывало, Август смог (благодаря удаче и своей способности в нужный момент выбирать верный путь) положить угрозу катастрофы в основание будущего успеха. На смертном ложе принцепс повёл себя безупречно. Он отдал государственные документы своему коллеге Пизону, а свой перстень — Марку Агриппе, который, как свидетельствуют все источники (в том числе спор в 52 книге Диона Кассия), явно поддерживал свою репутацию борца за старую республику (res publica), что было вполне ожидаемо и правдоподобно со стороны нового человека (novus homo) (легко можно вспомнить другие примеры). Август не мог более удачно продемонстрировать нобилям, что разделяет их взгляды и чаяния. И, как нам ясно сообщают, о Марцелле не шло и речи.
Если бы Август умер, вполне могла бы начаться гражданская война. Но, как мы видим, выздоровление принцепса обеспечило полный успех его планам. Теперь он мог отказаться от консульства, чтобы его преемником стал Луций Сестий Альбаниан Квиринал, другой непоколебимый республиканец, хотя и не нобиль (nobilis)39. Мы не знаем, была ли кандидатура Сестия, подобно отставке Августа, согласована заранее, но весьма вероятно, что была. Ибо значение имела поддержка Гнея Пизона, а не этого сына младшего сенатора; несомненно, Сестий подчинился бы авторитету (auctoritas) Пизона. Дион Кассий рассказывает, что после выздоровления Август предложил вслух зачитать своё завещание в сенате с.35, чтобы доказать, что никому не оставлял власть (ἀρχή)40. Эту фразу Диона Кассия не нужно воспринимать буквально, ведь у Августа не было власти (ἀρχή), которую можно завещать. Единственная должность, которую он занимал (как он сам верно пишет в «Деяниях») — консульство; и не было никакой необходимости публично зачитывать завещание, чтобы показать, что он никому его не завещал. Он бы и не смог. Предположение Диона Кассия о причинах этого предложения являются его собственными домыслами или, возможно, догадкой его источника, который уже воспринимал статус Принцепса таким, каким он стал за прошедшие поколения. Несомненно, настоящая причина состояла в желании Августа продемонстрировать: он не написал в завещании ничего, что могли бы счесть неуместным. Прецедент и противоположный случай не придётся искать слишком долго. Прошло всего лишь десять лет с того дня, когда публично было зачитано завещание Марка Антония, и оно произвело желаемый эффект41. Нечего и говорить, что на сей раз сенат отказался слушать. Согласиться на это означало бы проявить бестактность, не получив взамен никакой выгоды.
Как всем известно, именно в этот момент (какова бы ни была его точная датировка) в обмен на отказ от консульства и империя Август получил две новые опоры статуса Принцепса: трибунскую власть и проконсульский империй, высший (maius) по отношению к империю других проконсулов42. Разумеется, до этого времени превосходство Августу обеспечивал его консульский империй: известно, что пристрастные юристы могли определять его как превосходящий и что сам Август рассматривал его именно так43.
В конце этого богатого событиями года, — возможно, перед самым его завершением, — умер Марцелл. Уже давно внимательный исследователь44 указал, что этот широко известный факт подтверждает датировку суда с.36 над М. Примом, которую дает Дион Кассий, даже если бы и имелись резонные причины в ней сомневаться. Ибо защитник Прима утверждал, что то ли Август, то ли Марцелл уполномочили его на военные действия: он, видимо, изменил линию защиты после того, как Август поклялся, что не одобрял этих действий. Но при этом у нас нет данных, что Марцелл что-то отрицал. Причина может быть только в том, что он уже умер. На него можно было переложить ответственность и хотя бы не опасаться ещё одного публичного опровержения. Правду ли говорил Прим (или его защитник), мы никогда не узнаем; но всё же нельзя забывать, что проигравший (uicta causa) обладает монополией на правду не больше, чем победитель (uictrix causa). Здесь можно отметить лишь странное замечание Плиния (HN. VII. 149), который в перечне несчастий Августа между частыми тяжёлыми болезнями и позорной «ссылкой» Агриппы, упоминает suspecta Marcelli uota[23]. Мы не знаем ничего, что могло бы объяснить эту фразу; и, конечно, вполне возможно, что она столь же не обоснована, как и утверждение о «ссылке Агриппы». С другой стороны, не исключено, что Август действительно узнал о молодом племяннике больше, чем рассказал публике после его смерти. По крайней мере, слухи, вероятно, ходили и были записаны, раз Плиний узнал о них спустя сотню лет. Может быть, Варрон Мурена знал больше, чем мог сказать в суде. Даже Веллей, живший всего лишь поколением позже, был озадачен участием Мурены в заговоре, учитывая, что раньше тот был явно лоялен Принцепсу — человек, который sine hoc facinore potuit uideri bonus[24]45. Несомненно, некоторые люди считали раннюю смерть Марцелла очередной удачей Августа.
V
Нет необходимости подробно прослеживать последовательность событий. 23 год, конечно, стал началом Принципата, с этого года Август начал отсчитывать свою трибунскую власть46. На самом деле, его становление ещё не закончилось. Многое можно сказать в пользу с.37 мнения К.
Мы попросту не знаем, насколько далеко вперёд был запланирован каждый шаг. Абсурдно было бы считать, что уже (скажем) в 29 г. до н. э. Август предвидел те формы, которые предстояло приобрести Принципату; хотя (я повторюсь) не менее абсурдна точка зрения, явно весьма уважаемая в респектабельных научных кругах, согласно которой Август при основании Принципата метался от кризиса к кризису, а все его главные решения были непосредственными реакциями на чрезвычайные обстоятельства. Кризисы и в самом деле случались: и главным из них было слабое здоровье Августа; на остальные мы, пожалуй, можем взглянуть лишь мельком (например, предполагаемые амбиции Марцелла). Случались и неудобные помехи вроде честолюбия Марка Красса или непокорности Марка Прима с.38 и его знатного адвоката. Возможно, среди таковых стоит упомянуть и смерть намеченного на 23 год коллеги Августа: как мы видели, память об этом человеке была сохранена с удивительным благочестием (pietas). Но Август был поистине удачлив и ловок. Кризисы и помехи либо не наносили вреда, либо даже оборачивались на пользу.
Имеющиеся свидетельства указывают (и здравый смысл подсказывает принять их) на следующее: во-первых, Август почти сразу после Акция уже понимал в общих чертах какое решение ему предстоит найти — такое, где останется место и для республики, и для его собственного превосходства в её рамках; и во-вторых, что не менее важно, он строил планы несколько заранее и никогда не отвлекался от главной цели из-за неожиданных событий, которые неизбежно мешали ему, — а замысловатые учёные теории слишком часто представляют данные события как причины тех преобразований, которым они были лишь помехой. Ясно, что уже в 29 г. (если не раньше) Август предвидел и планировал январские иды 27 г. И уже на очень ранней стадии он должен был знать, что решение является промежуточным. Как уже говорилось, странно было бы предполагать, что, имея перед глазами судьбу своего отца, Август надеялся стать консулом пожизненно (consul perpetuus). Вероятно, на этом этапе следующий шаг был ему неясен, и отсутствие Августа отчасти означало, что ему нужно время подумать. Мы этого не знаем. Однако все свидетельства ясно показывают, что ко времени его возвращения из Испании в 24 г. он тщательно разработал урегулирование 23 г; и можно обоснованно предположить, что он способен был в общих чертах предвидеть цепь событий, которые последуют за этим вплоть до его возвращения в 19 г. Я предполагаю, что планирование Августа складывалось из длинных и продуманных этапов, а не из судорожных реакций. Едва ли можно всерьёз утверждать, что к 31 г. только серия реакций на случайно представившиеся возможности позволила ему приобрести огромное могущество и моральное превосходство над Марком Антонием.
Приложение: M. CRASSUS IMP.
Описывая выдающиеся кампании Марка Красса в его провинции, Дион Кассий рассказывает нам, что он не принял титула «император» (imperator), который носил только Август (LI. 25. 2). Это сообщение, по-видимому, никогда не оспаривалось, несмотря на то, что на первый взгляд ему противоречит документ, а именно — надпись ILS 8810, в которой засвидетельствовано, что афиняне с.39 назвали Марка Красса этим титулом на базе почетной статуи[25]. Действительно, если бы не прямое утверждение Диона Кассия, то надписи было бы достаточно, чтобы уверенно приписывать Крассу этот титул — тем более, что афиняне, конечно, проживали в области, тесно связанной с его македонской провинцией (provincia), по крайней мере, в эпоху традиционной Республики, и, вероятно, были хорошо осведомлены об успехах тамошних полководцев. На самом деле, утверждение Диона Кассия о том, что Красс не принял титула «император» полностью опровергается надписью, и в современных работах это противоречие, не вдаваясь в обсуждение, объясняется тем, что Август лишил Красса этого титула. Иначе говоря, хотя первая часть сообщения Диона Кассия явно неточна, вторая (в слегка улучшенном виде) вполне достойна доверия.
Сложно представить, на каких законных основаниях полководец, которому впоследствии было разрешено отпраздновать триумф, мог быть лишён императорской аккламации. Сайм, среди прочих учёных, твёрдо настаивал на взаимосвязи одного с другим (Syme R. Some Imperatorial Salutations // Phoenix. 33. 1979. P. 310). База статуи из Афин, разумеется, указывает не только на то, что Красс принял титул, но и на то, что он сохранял его некоторое время: в любом случае, достаточно долго для того, чтобы вести об аккламации дошли до Афин, там приняли постановление о статуе, выделили на неё деньги и наконец поставили её. Если бы вести оказались неверными или утратили силу, то надпись на базе можно было изменить в любой момент, пока происходил этот процесс. (А если даже Дион Кассий прав, любопытно, что в таком значимом месте, как Афины, ошибочной надписи позволено было остаться в общественном месте). То есть, в любом случае нельзя считать сведения Диона Кассия достоверными без какого-либо анализа.
Свидетельства об императорских аккламациях Августа в это время собраны Т. Моммзеном (Mommsen Th. Res Gestae Divi Augusti ex monumentis Ancyrano et Apolloniensi. B., 1883. P. 12). (С тех пор ничего значимого не прибавилось). Две бесспорных надписи (ILS. 80—
Барнс пришёл к своему выводу, продемонстрировав, что ту аккламацию, от которой, по словам Диона Кассия, отказался Виниций, следует заменить на другую. Но является ли случай Красса параллелью в этом отношении? Было бы соблазнительно связать седьмую аккламацию с особыми почестями, которые получил Август, когда пришли вести о его соглашении с Парфией (в 29 г. согласно Диону Кассию: LI. 20. 1—
Возможно, лучше оставить этот путь и пойти по другому. Более очевидный повод для седьмой аккламации — крупная победа, неизвестная Диону Кассию и одержанная человеком, который, безусловно, не имел права на императорскую аккламацию (и, при всём своём высокомерии, вряд ли стал бы на неё претендовать). Длинная надпись Корнелия Галла (IGG
Каково бы ни было основание для этой аккламации, я считаю, что рассказ Диона Кассия (который, как он сам признаёт, содержался не во всех его источниках) о том, что Марк Красс не принял титула императора (imperator), а принял его только Август, следует отвергнуть точно так же, как историю об императорской аккламации Марка Виниция. Заключительное соображение может укрепить аргументацию. По всей видимости, именно в 29 г., когда Марка Красса якобы лишили его титула, наместник Испании, даже не получивший позднее триумфа, удержал за собой свой титул: Тит Статилий Тавр, видимо, заслужил и сохранил третью аккламацию, которая с тех пор указывалась на италийских постройках. (См. Hübner ad CIL. II. 3556, принятое в ILS. 893a). Разница в социальном положении этих людей сделала бы данный контраст ещё чудовищнее, и его нельзя с лёгкостью постулировать для периода сразу после возвращения Августа и его триумфа, когда в его планах восстановление Республики уже начало приобретать очертания.
ПРИМЕЧАНИЯ
Я благодарю профессоров Честера Дж. Старра и Сьюзен Треджари, которые в настоящее время являются соответственно Президентом и секретарем Ассоциации антиковедов за то, что от имени Ассоциации они выступили спонсорами конференции на ежегодной встрече Американского института археологии и Американской филологической ассоциации в Ванкувере в декабре 1978 г., и прежде всего, Канадский совет по гуманитарным и социальным наукам — за то, что он дал возможность её провести, сделав щедрый вклад. Предыдущая версия этой статьи прозвучала на семинаре по античной истории в Свободном университете Берлина в июне 1980 г., и я благодарен профессору Др. Г. Гальстереру и его коллегам, как за приглашение, так и за вдохновляющее обсуждение. Настоящая версия статьи была написана в течение семестра, когда я был приглашённым членом в Институте перспективных исследований в Принстоне — этот срок слишком быстро пролетел за разными научными занятиями. Статью внимательно прочитал и улучшил профессор
В качестве вариации идеи Р. Ханслика (см. предыдущее примечание), можно предположить, что Авла под каким-то предлогом отстранили на том этапе, когда он был ещё только избранным консулом, возможно, для того, чтобы Август мог убедить Пизона стать консулом в важный год; и именно поэтому его брат Луций, исполненный благочестия (pietas), сначала защищал Прима, а затем устроил заговор против Августа. Такая схема не противоречит хронологии, но всё же представляется мне неприемлемой, даже если не доходить до крайностей Шмиттенера (см. прим. 15 выше), который считает, что Авл исходно был избран консулом вопреки желанию Августа. Я не могу представить себе, что Гней Кальпурний Пизон участвовал в подобной схеме и занял место несправедливо униженного собрата-нобиля; а если бы он всё же так поступил, то вряд ли остался бы полезен Августу и сохранил бы свою репутацию в глазах потомков — а ему это явно удалось. Кроме всего прочего, сложно поверить, что наши литературные источники совершенно ничего не знают о столь ярких событиях.
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА: