История римского права

Часть I. История институтов публичного права

Глава I. Период царей

с.45 27

§ 5. Эко­но­ми­че­ские отно­ше­ния¹

Зем­леде­лие и земле­вла­де­ние

Если вооб­ще в вопро­сах древ­ней­шей рим­ской исто­рии мы натал­ки­ва­ем­ся на мас­су затруд­не­ний, то в обла­сти эко­но­ми­че­ских отно­ше­ний наши сведе­ния по пре­иму­ще­ству ока­зы­ва­ют­ся скуд­ны­ми и неуве­рен­ны­ми.

Осно­вой всей эко­но­ми­че­ской жиз­ни древ­не­го Рима явля­лось бес­спор­но зем­леде­лие. По спра­вед­ли­во­му заме­ча­нию Г. Ф. Гуш­ке, весь рим­ский кален­дарь, рас­по­ло­же­ние празд­ни­ков и т. д., ука­зы­ва­ет на зем­ледель­че­ский уклад обы­ден­ной жиз­ни. Еще в эпо­ху 28 несколь­ко более позд­нюю, в зако­нах XII таб­лиц, зем­ледель­че­ские пре­ступ­ле­ния зани­ма­ют, по срав­не­нию с дру­ги­ми, весь­ма вид­ное место.

Но на каких юриди­че­ских осно­вах поко­и­лось это зем­леде­лие? Дру­ги­ми сло­ва­ми, каков был строй древ­не­рим­ско­го земле­вла­де­ния? На этот счет мы име­ем весь­ма неопре­де­лен­ные и про­ти­во­ре­чи­вые дан­ные, разо­брать­ся в кото­рых в выс­шей сте­пе­ни затруд­ни­тель­но.

Раз­ви­тие част­ной соб­ст­вен­но­сти на зем­лю (пре­да­ние о he­re­dium)

Позд­ней­шее рим­ское граж­дан­ское пра­во всей сво­ей струк­ту­рой, с.46 пря­мо­ли­ней­ным и часто до край­но­сти после­до­ва­тель­ным про­веде­ни­ем нача­ла част­ной, инди­виду­аль­ной соб­ст­вен­но­сти, отри­ца­тель­ным отно­ше­ни­ем ко вся­ко­го рода иму­ще­ст­вен­ным общ­но­стям и т. д. как буд­то свиде­тель­ст­ву­ет о том, что инсти­тут част­ной, лич­ной соб­ст­вен­но­сти при­сущ само­му рим­ско­му духу и явля­ет­ся искон­ным инсти­ту­том рим­ско­го пра­ва. Это под­твер­жда­ет­ся на пер­вый взгляд и сооб­ще­ни­ем неко­то­рых рим­ских писа­те­лей (Варро­на и Пли­ния) о том, что Ромул при самом осно­ва­нии горо­да разде­лил меж­ду граж­да­на­ми зем­лю на участ­ки по 2 юге­ра², с тем, чтобы эти участ­ки пере­хо­ди­ли по наслед­ству, поче­му они и назы­ва­лись he­re­dia (he­re­dium от сло­ва he­res, наслед­ник).

Одна­ко целый ряд дру­гих дан­ных про­ти­во­ре­чит тако­му заклю­че­нию. Уже выше было упо­мя­ну­то о том, что извест­ное древ­не­му Риму пра­во родо­во­го насле­до­ва­ния и родо­вой опе­ки свиде­тель­ст­ву­ет о неко­то­рой родо­вой общ­но­сти иму­ществ. С дру­гой сто­ро­ны, как спра­вед­ли­во ука­зал Момм­зен, 2 юге­ра, рав­ные на наш счет око­ло полу­де­ся­ти­ны зем­ли, не мог­ли быть доста­точ­ны­ми для про­корм­ле­ния даже самой сред­ней зем­ледель­че­ской семьи. Нако­нец, исто­рия мно­гих дру­гих наро­дов пока­зы­ва­ет, что инсти­тут част­ной соб­ст­вен­но­сти раз­ви­ва­ет­ся срав­ни­тель­но позд­но и что ему обык­но­вен­но пред­ше­ст­ву­ют такие или иные фор­мы кол­лек­тив­но­го земле­вла­де­ния.

Народ (или пле­мя), оса­жи­ва­ясь на какой-нибудь терри­то­рии, зани­мая ее, смот­рит, конеч­но, на нее, как на свою, и будет все­ми сила­ми защи­щать ее от втор­же­ния чуже­пле­мен­ни­ков. Заня­тая таким обра­зом зем­ля есть зем­ля все­го наро­да, все­го пле­ме­ни: внут­ри наро­да на пер­вых порах еще не суще­ст­ву­ет каких-либо част­ных, исклю­чи­тель­ных прав на тот или дру­гой уча­сток. Народ рас­се­ля­ет­ся, одна­ко, раз­лич­ны­ми более мел­ки­ми сою­за­ми, из кото­рых он сла­га­ет­ся, — общи­на­ми, рода­ми и т. п. По мере все боль­ше­го и боль­ше­го раз­ви­тия осед­ло­сти эти общи­ны или роды при­вы­ка­ют смот­реть на зани­мае­мый ими уча­сток общей зем­ли, как на свой уча­сток, в про­ти­во­по­лож­ность чужим общи­нам или чужим родам. Так воз­ни­ка­ет чув­ство общин­ной или с.47 родо­вой при­над­леж­но­сти, а вме­сте с тем и пра­во общин­ной или родо­вой соб­ст­вен­но­сти. Общи­на и род, в свою оче­редь, рас­па­да­ют­ся на отдель­ные семьи (дво­ры), явля­ю­щи­е­ся основ­ны­ми хозяй­ст­вен­ны­ми еди­ни­ца­ми. Каж­дая из этих семей сидит на извест­ном участ­ке общин­ной или родо­вой 29 зем­ли, обра­ба­ты­ва­ет его и поль­зу­ет­ся его пло­да­ми для сво­его про­до­воль­ст­вия. С раз­ви­ти­ем неко­то­рой интен­сив­но­сти сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ной куль­ту­ры раз­ви­ва­ет­ся на этой поч­ве посте­пен­но чув­ство семей­ной при­над­леж­но­сти дан­но­го участ­ка, а вме­сте и пра­во семей­ной соб­ст­вен­но­сти. Пред­став­ле­ние о том, что зем­ля при­над­ле­жит все­му наро­ду, посте­пен­но отхо­дит на вто­рой план, пре­вра­ща­ясь мало-пома­лу в т. н. пра­во вер­хов­ной соб­ст­вен­но­сти государ­ства (do­mi­nium emi­nens) на государ­ст­вен­ную терри­то­рию. Так же поне­мно­гу ослаб­ля­ет­ся и созна­ние прав общи­ны или рода; об этих пра­вах вспо­ми­на­ют толь­ко тогда, когда та или дру­гая семья выми­ра­ет: вме­сте с ней отпа­да­ет поль­зо­ва­тель извест­ной части общин­ной или родо­вой зем­ли, вслед­ст­вие чего эта часть воз­вра­ща­ет­ся теперь к сво­е­му пер­во­ис­точ­ни­ку. В этом про­цес­се посте­пен­но­го раз­ло­же­ния общин­ной или родо­вой соб­ст­вен­но­сти, есте­ствен­но, впе­ре­ди идут те зем­ли, в кото­рые вкла­ды­ва­ет­ся боль­ше труда и капи­та­ла. Преж­де все­го усво­я­ют­ся неотъ­ем­ле­мо отдель­ным семьям зем­ли уса­деб­ные, затем обра­ба­ты­вае­мые, пахот­ные; леса и луга доль­ше дру­гих оста­ют­ся в общем поль­зо­ва­нии, но затем и для них насту­па­ет черед.

Едва ли может под­ле­жать сомне­нию, что в общих чер­тах тот же исто­ри­че­ский про­цесс совер­шил­ся в свое вре­мя и в Риме. Об этом свиде­тель­ст­ву­ют следы, остав­лен­ные каж­дой из отдель­ных основ­ных ста­дий в этом про­цес­се.

Так, в тече­ние всей сво­ей даль­ней­шей исто­рии, при каж­дом новом захва­те заво­е­ван­ной зем­ли, Рим неукос­ни­тель­но при­зна­ет захва­чен­ную терри­то­рию за ager pub­li­cus, за зем­лю все­го рим­ско­го наро­да, как тако­во­го. Этот прин­цип при­ме­ня­ет­ся не толь­ко к отдель­ным частям захва­чен­ной терри­то­рии, но и к целым огром­ным про­вин­ци­ям. Как будет поступ­ле­но затем с этим ager pub­li­cus, это дру­гой вопрос; во вся­ком слу­чае, pri­ma fa­cie³ захва­чен­ная терри­то­рия есть do­mi­nium po­pu­li Ro­ma­ni.

Но, как мы зна­ем, рим­ская ci­vi­tas состо­я­ла из извест­но­го коли­че­ства родов (gen­tes). Каж­дый род зани­мал извест­ную часть терри­то­рии, кото­рую и обра­ба­ты­вал. На то обсто­я­тель­ство, что и рим­ляне сиде­ли на зем­ле рода­ми, ука­зы­ва­ют родо­вые назва­ния древ­ней­ших сель­ских триб уже после того, как три­бы ста­ли деле­ни­ем чисто терри­то­ри­аль­ным (tri­bus Aemi­lia, Ca­mi­lia, Clau­dia, Cor­ne­lia и т. д.). Пра­во родо­во­го насле­до­ва­ния и родо­вой опе­ки с.48 свиде­тель­ст­ву­ет о том, что мы име­ем здесь дело не с про­стым терри­то­ри­аль­ным сосед­ст­вом юриди­че­ски раз­роз­нен­ных семейств, а с исто­ри­че­ским остат­ком преж­не­го родо­во­го земле­вла­де­ния.

Нако­нец, в све­те обще­го исто­ри­че­ско­го про­цес­са полу­ча­ет над­ле­жа­щее объ­яс­не­ние и рим­ское пре­да­ние о he­re­dium. He­re­dium пред­став­ля­ет собою, по всей види­мо­сти, не что иное, как лишь уса­деб­ное место. В источ­ни­ках сло­во he­re­dium сбли­жа­ет­ся со сло­вом hor­tus⁴, а это послед­нее употреб­ля­ет­ся 30 часто вме­сто vil­la. И впо­след­ст­вии, при осно­ва­нии коло­ний, посе­ля­ю­щим­ся коло­ни­стам отво­ди­лось так­же по 2 юге­ра, но лишь как место для усадь­бы; осталь­ная же необ­хо­ди­мая зем­ля отме­же­вы­ва­лась в одной общей чер­те. Ввиду все­го это­го веро­ят­но, что пре­да­ние о he­re­dium есть лишь вос­по­ми­на­ние о той поре, когда уса­деб­ные зем­ли ста­ли окон­ча­тель­но счи­тать­ся неотъ­ем­ле­мой соб­ст­вен­но­стью семьи, изъ­ятой от таких или иных воз­мож­ных рас­по­ря­же­ний рода или общи­ны (напр., како­го-либо пере­де­ла)⁵.

Несмот­ря на дале­ко про­дви­нув­ший­ся про­цесс раз­ло­же­ния общин­ной (ci­vi­tas) и родо­вой соб­ст­вен­но­сти, дол­го еще в Риме сохра­ня­ет­ся пред­став­ле­ние о том, что тот или иной уча­сток, при­над­ле­жа­щий дан­ной семье, есть толь­ко доля этой семьи в общей зем­ле. Макс Вебер пра­виль­но ука­зы­ва­ет, что пер­во­на­чаль­ная «кви­рит­ская соб­ст­вен­ность» (do­mi­nium ex jure Qui­ri­tium) обо­зна­ча­ла толь­ко пра­во на извест­ный «жре­бий» в общин­ной зем­ле, на неко­то­рую «quo­ta» ее, что сло­во fun­dus обо­зна­ча­ло более «надел», чем реаль­ную пло­щадь зем­ли.

Общий харак­тер зем­ледель­че­ско­го хозяй­ства

При­над­леж­ность того или дру­го­го участ­ка семье носит еще дол­го харак­тер не лич­ной, а семей­ной соб­ст­вен­но­сти: уча­сток, на кото­ром сидит и кото­рым живет семья, рас­смат­ри­ва­ет­ся не как вещь, при­над­ле­жа­щая лич­но домо­вла­ды­ке, а как общее досто­я­ние с.49 и хозяй­ст­вен­ный фун­да­мент целой семьи. Еще впо­след­ст­вии сохра­ня­ет­ся пред­став­ле­ние, что все чле­ны семьи суть как бы сособ­ст­вен­ни­ки на эту зем­лю даже при жиз­ни pa­ter­fa­mi­lias («quo­dam­mo­do do­mi­ni»⁶ — у Гая). Зем­ля, при­над­ле­жа­щая семье, вхо­дит в состав fa­mi­lia и этим име­нем часто обо­зна­ча­ет­ся. Ввиду это­го и пра­во рас­по­ря­же­ния ею было в древ­ней­шее вре­мя в руках pa­ter­fa­mi­lias дале­ко не таким пол­ным, как впо­след­ст­вии: остат­ком древ­ней­ших огра­ни­че­ний сво­бо­ды домо­вла­ды­ки явля­ет­ся, напр., т. н. фор­маль­ное необ­хо­ди­мое насле­до­ва­ние сыно­вей, о кото­ром будет речь впо­след­ст­вии. И лишь посте­пен­но эти огра­ни­че­ния отпа­да­ют, пра­ва pa­ter­fa­mi­lias уси­ли­ва­ют­ся, и то, что рань­ше счи­та­лось общим наде­лом семьи, начи­на­ет рас­смат­ри­вать­ся как лич­ная соб­ст­вен­ность pa­ter­fa­mi­lias. И толь­ко с это­го момен­та мож­но гово­рить об окон­ча­тель­ном уста­нов­ле­нии в рим­ском пра­ве инсти­ту­та част­ной, инди­виду­аль­ной соб­ст­вен­но­сти. К како­му вре­ме­ни 31 при­уро­чи­ва­ет­ся этот момент, труд­но ска­зать; обык­но­вен­но дума­ют, что ко вре­ме­ни зако­нов XII таб­лиц част­ная соб­ст­вен­ность уже окон­ча­тель­но сло­жи­лась.

Было бы в высо­кой сте­пе­ни важ­но соста­вить себе хотя бы самое общее пред­став­ле­ние о коли­че­ст­вен­ном рас­пре­де­ле­нии зем­ли меж­ду отдель­ны­ми семей­ны­ми хозяй­ства­ми в древ­ней­шее вре­мя, но, разу­ме­ет­ся, ника­ко­го ста­ти­сти­че­ско­го мате­ри­а­ла у нас нет. Неко­то­рые ука­за­ния, одна­ко, быть может, дает нам рас­пре­де­ле­ние граж­дан по иму­ще­ст­вен­ным клас­сам в т. н. рефор­ме Сер­вия Тул­лия⁷. Как извест­но и как об этом будет ска­за­но далее, в осно­ву разде­ле­ния граж­дан было поло­же­но коли­че­ство при­над­ле­жа­щей каж­до­му зем­ли. При этом в пер­вый класс зачис­ля­лись граж­дане, имев­шие свы­ше 20 юге­ров зем­ли, во 2-й от 15 до 20, в 3-й от 10 до 15, в 4-й от 5 до 10 и в 5-й от 2 до 5 юге­ров. Если мы вспом­ним, что один югер рав­ня­ет­ся при­бли­зи­тель­но ¹∕₄ нашей деся­ти­ны, то мы увидим, что граж­дане пер­во­го, выс­ше­го клас­са, суть не что иное, как лица, име­ю­щие более, чем 5 деся­тин, т. е. не что иное, как сред­ние, доста­точ­ные кре­стьяне. Если мы при­мем, далее, во вни­ма­ние, что эти граж­дане пер­во­го клас­са состав­ля­ли 98 цен­ту­рий (80 пеших и 18 всад­ни­че­ских) из обще­го чис­ла 193 цен­ту­рий, то (при пред­по­ло­же­нии, что цен­ту­рия есть по чис­лен­но­сти более или менее оди­на­ко­вая бое­вая еди­ни­ца), ока­жет­ся, что в с.50 момент рефор­мы в общем соста­ве рим­ско­го насе­ле­ния таких пол­но­зе­мель­ных кре­стьян было более поло­ви­ны. Нако­нец, обра­ща­ет на себя вни­ма­ние сла­бая про­грес­сия земель­ных норм: от 2 до 5, от 5 до 10 и т. д. юге­ров; она ука­зы­ва­ет на то, что боль­шой хозяй­ст­вен­ной диф­фе­рен­ци­а­ции еще не суще­ст­во­ва­ло, что о каких-либо осо­бен­но круп­ных хозяй­ствах еще и речи быть не может. Если бы класс круп­ных поме­щи­ков-земле­вла­дель­цев к тому вре­ме­ни успел уже обра­зо­вать­ся, если бы он зани­мал уже сколь­ко-нибудь замет­ное место в хозяй­ст­вен­ной жиз­ни стра­ны, это неиз­беж­но ска­за­лось бы и на самом постро­е­нии клас­сов. Вот поче­му все тео­рии, стро­я­щие ту или иную гипо­те­зу (напр., отно­си­тель­но про­ис­хож­де­ния пле­бе­ев) на пред­по­ла­гае­мом эко­но­ми­че­ском рас­сло­е­нии древ­ней­ше­го рим­ско­го насе­ле­ния, ока­зы­ва­ют­ся лишен­ны­ми фун­да­мен­та: рез­ко­го рас­сло­е­ния еще не суще­ст­во­ва­ло.

Ското­вод­ство и ремес­ла; тор­гов­ля и древ­ней­шая моне­та

Кро­ме зем­леде­лия, без сомне­ния, были уже извест­ны и дру­гие источ­ни­ки дохо­да в каче­стве под­соб­ных. Наи­боль­шее зна­че­ние из них име­ло ското­вод­ство с выпа­сом на обще­ст­вен­ных выго­нах. Как извест­но, еще впо­след­ст­вии, в пери­од рес­пуб­ли­ки, зна­чи­тель­ные части ager pub­li­cus пре­до­став­ля­лись для этой цели. В общем бюд­же­те семьи про­дук­ты ското­вод­ства — pe­cus — игра­ли роль обо­рот­но­го капи­та­ла: ими путем обме­на удо­вле­тво­ря­лись теку­щие нуж­ды семьи. В древ­ней­шее вре­мя в Риме скот играл роль денег; об этом 32 свиде­тель­ст­ву­ет самое назва­ние послед­них pe­cu­nia (от pe­cus); кро­ме того, по свиде­тель­ству источ­ни­ков, еще в нача­ле пери­о­да рес­пуб­ли­ки иму­ще­ст­вен­ные штра­фы назна­ча­лись в виде извест­но­го коли­че­ства скота (напр., Lex Ater­nia Tar­peia⁸ опре­де­ля­ет закон­ный ma­xi­mum штра­фа, за пре­де­лы кото­ро­го не дол­жен пере­сту­пать маги­ст­рат, в 30 быков и 2 овцы).

Были извест­ны, конеч­но, и ремес­ла. Пре­да­ние рас­ска­зы­ва­ет нам даже о том, что еще Нума⁹ орга­ни­зо­вал ремес­лен­ни­ков в цехи. Рас­сказ о Нуме может быть леген­дой, но несо­мнен­но, что неко­то­рые кор­по­ра­ции ремес­лен­ни­ков очень ста­ры. Отдель­ные виды масте­ров, име­ю­щих зна­че­ние в воен­ном деле, зани­ма­ют осо­бое место и в рядах сер­ви­а­нов­ских цен­ту­рий (цен­ту­рии плот­ни­ков и сле­са­рей — tig­na­rii и fer­ra­rii и две цен­ту­рии воен­ных музы­кан­тов — cor­ni­ci­nes и ti­bi­ci­nes).

Нако­нец, зарож­да­лась и тор­гов­ля. Неко­то­рые из совре­мен­ных с.51 уче­ных дума­ют даже, что уже в нача­ле сво­ей исто­ри­че­ской эпо­хи Рим был круп­ным тор­го­вым цен­тром, жил тор­гов­лей — даже замор­ской. В под­твер­жде­ние ссы­ла­ют­ся на пре­да­ние о тор­го­вом дого­во­ре с Кар­фа­ге­ном 508 г. до Р. Х. (Эд. Мей­ер и др.). Такое мне­ние, одна­ко, реши­тель­но опро­вер­га­ет­ся всем тем, что мы зна­ем об эко­но­ми­че­ском укла­де древ­не­го Рима. Мы зна­ем уже, что вся эко­но­ми­че­ская жизнь это­го вре­ме­ни бази­ру­ет­ся на зем­ледель­че­ском и при­том нату­раль­ном хозяй­стве. Еще зако­ны XII таб­лиц рису­ют нам кар­ти­ну крайне неслож­но­го хозяй­ст­вен­но­го быта. Раз­ви­тая и даже замор­ская тор­гов­ля при­ве­ла бы к гораздо боль­ше­му рас­сло­е­нию обще­ства по иму­ще­ству, чем то мы в дей­ст­ви­тель­но­сти наблюда­ем. Но самое реши­тель­ное опро­вер­же­ние ука­зан­но­го мне­ния дает состо­я­ние средств обме­на, т. е. харак­тер древ­них рим­ских денег.

Как было ука­за­но выше, рим­ляне дол­го еще в каче­стве сред­ства обме­на, в каче­стве това­ра-посред­ни­ка и пла­теж­но­го сред­ства, употреб­ля­ют скот, pe­cus. Поз­же они начи­на­ют употреб­лять металл и имен­но медь, aes, откуда позд­ней­шие выра­же­ния — aes­ti­ma­tio¹⁰ и т. д. Но медь фигу­ри­ру­ет в обо­ро­те в слит­ках (aes ru­de, rau­dus­cu­lum), вслед­ст­вие чего при вся­кой сдел­ке необ­хо­ди­мо было удо­сто­ве­рять­ся, во-пер­вых, в чисто­те пред­ла­гае­мо­го слит­ка, а во-вто­рых, в его весе. Пер­вое удо­сто­ве­ря­лось зву­ком, изда­вае­мым слит­ком при уда­ре о какой-нибудь дру­гой пред­мет; вто­рое взве­ши­ва­ни­ем (отсюда de­pen­de­re, ex­pen­de­re¹¹ и т. д.). Из этих пер­во­на­чаль­но вполне реаль­ных потреб­но­стей обо­рота сло­жи­лось мно­го дей­ст­вий, впо­след­ст­вии уже чисто сим­во­ли­че­ских, вро­де того, напр., что при сдел­ке дол­жен был при­сут­ст­во­вать (ненуж­ный уже) весо­дер­жа­тель с веса­ми, что даю­щий день­ги уда­рял моне­той по весам и т. д. (т. н. ne­go­tia per aes et lib­ram, сдел­ки при посред­стве меди и весов).

И лишь зна­чи­тель­но поз­же появ­ля­ет­ся моне­та. По мне­нию одних, ее нача­ли чека­нить при Сер­вии Тул­лии; по мне­нию дру­гих, при Сер­вии Тул­лии государ­ство ста­ло толь­ко сво­им клей­мом 33 гаран­ти­ро­вать чистоту слит­ка (так ска­зать, накла­ды­вать про­бу — pe­cu­nia for­ma pub­li­ca sig­na­ta¹²); чекан­ка же моне­ты уста­но­ви­лась лишь при с.52 децем­ви­рах¹³; по мне­нию третьих — и того поз­же¹⁴. Во вся­ком слу­чае пер­вой чекан­ной моне­той был as lib­ra­lis — асс, рав­ный 1 фун­ту меди.

Такая «монет­ная систе­ма» сама по себе свиде­тель­ст­ву­ет, что о сколь­ко-нибудь раз­ви­той тор­гов­ле в то вре­мя и речи быть не может: с такой мало­цен­ной и тяже­ло­вес­ной моне­той может мирить­ся толь­ко доволь­но при­ми­тив­ный хозяй­ст­вен­ный быт, в кото­ром ред­ко и мало поку­па­ют и про­да­ют, удо­вле­тво­ряя свои неслож­ные потреб­но­сти, глав­ным обра­зом, сред­ства­ми сво­его же хозяй­ства.