Перевод с древнегреческого, статья, примечания и указатель С. В. Поляковой.
Перевод выполнен по изданию: Claudii Aeliani Varia Historia ed. R. Hercher, Lipsiae, 1856.
1. Вот аркадский рассказ о дочери Ясиона, Аталанте. Когда она родилась, отец велел бросить младенца: он говорил, что ему нужен мальчик, а не девочка. Тот, кому это было поручено, не убил ребенка, а положил у ручья на горе Парфенион. Там среди камней была пещера, окруженная тенистыми деревьями. И хотя девочка была обречена на смерть, случай, однако, спас ее. Вскоре после того, как младенца бросили в лесу, туда пришла медведица, детенышей которой поймали охотники. Сосцы ее набухли от молока и почти волочились по земле. По воле богов ей приглянулся брошенный ребенок, и она накормила его. Медведица и сама почувствовала облегчение от тяготившего ее молока и напитала младенца. Так же было и в другие разы, когда молоко скапливалось и обременяло ее: она ведь лишилась своих детенышей и стала кормилицей человеческого дитяти, а те самые люди, которые прежде охотились за медвежатами, выслеживали теперь медведицу. Они напрасно обшарили весь лес (медведица по своему обыкновению ушла на поиски добычи), но нашли в ее логове Аталанту, которая еще не звалась так; это имя девочке дали охотники. Она стала воспитываться у этих охотников в горах. С годами Аталанта выросла; она была девственницей, избегала общества мужчин, любила одиночество и поселилась на самой высокой горе, в ущелье, где бил ключ, росли высокие дубы и тенистые ели.
Что препятствует вам послушать об убежище Аталанты, как вы слушаете о пещере гомеровской Калипсо? Так вот, в ущелье была глубокая пещера, защищенная отвесным обрывом. Ее обвивал плющ; плющ сплетался с молодыми деревьями и полз по ним вверх. Кругом в мягкой густой траве рос шафран, гиацинты и другие цветы распускались не только на радость взору: их запах наполнял воздух вблизи пещеры, так что здесь можно было насытиться всем и досыта — благовонием цветов и трав. Высилось также множество лавровых деревьев, ласкающих взор вечнозеленой листвой. Гнущиеся под тяжестью гроздьев виноградные лозы, посаженные неподалеку, говорили о трудолюбии Аталанты. Вода, текучая, чистая и прохладная, как можно было убедиться, если окунуть в нее руку или попробовать на вкус, струилась в щедром изобилии. Притекая постоянно, она питала деревья и служила залогом их долголетия. Итак, место было исполнено прелести и также хранило черты чистого, целомудренного обиталища девы. Ложем Аталанте служили шкуры убитых на охоте животных, пищей — их мясо, питьем — вода. Одета она была совсем просто, как Артемида, и говорила, что подражает богине и в этом, и в желании вечно оставаться девой. Она была быстроногой и без труда могла настигнуть и зверя, и враждебного ей человека, а если сама желала от кого-нибудь бежать, никому не удавалось нагнать ее. В Аталанту влюблялись не только те, кто знал ее, но даже понаслышке.
Если мне будет дозволено, я опишу ее наружность. Против этого, конечно, никто не возразит, поскольку описания такого рода приносят пользу словесному искусству. Еще девочкой Аталанта была выше взрослой женщины, а красотой превосходила всех пелопоннесских девушек. Оттого, что она была вскормлена медвежьим молоком, и от постоянных трудов в горах Аталанта выглядела мужественно и сурово. В ней не было ничего девичьего — она ведь не росла в женских покоях и не знала ни матери, ни кормилицы. Стан ее, конечно, был строен, потому что занятием ее была охота и телесные упражнения. Волосы были белокуры без женских ухищрений, красок и снадобий; цвет их был делом природы. Лицо от солнца загорело, точно все было залито темным румянцем. Какой прекрасный цветок сравнится с лицом воспитанной в стыдливости девы! Два качества изумляли в ней: редкая красота и при этом способность устрашать. Обычно малодушный человек, увидев Аталанту, не только не влюблялся, но поначалу даже не смел глядеть на нее — столь ослепительна была красота девы. С ней было страшно встретиться еще и потому, что такая возможность случалась редко; ее было нелегко увидеть: мелькнув, как падающая звезда или молния, она появлялась внезапно и неожиданно, когда гналась за зверем или защищалась от чьего-нибудь нападения, и, едва показавшись, скрывалась в лесных дебрях, зарослях кустарника или где-нибудь в горной чаще.
Как-то раз в полночь жившие неподалеку от Аталанты кентавры Гилей и Рек, отчаянные повесы и гуляки, отправились к ее пещере. Они шествовали вдвоем, без флейтисток (не было и многих других особенностей городского комоса1), только с пылающими факелами в руках. Полыхание этих факелов могло испугать даже толпу народа, не то что живущую в одиночестве деву. Гилей и Рек сделали себе венки из молодых сосновых веток и по горам шагали к Аталанте, непрестанно бряцая оружием и поджигая на пути деревья, чтобы с неслыханной дерзостью вручить свои брачные дары. Замысел кентавров не укрылся от Аталанты. Увидев из своей пещеры огонь и узнав Гилея и Река, она не растерялась и не устрашилась их вида, а натянула лук, выстрелила и метко попала в одного. Он упал замертво. Тогда стал приближаться другой, уже не как недавний буйный жених, а как настоящий враг, желая отомстить за товарища и насытить свой гнев, но вторая стрела Аталанты поразила этого кентавра и наказала по заслугам. Вот какова история дочери Ясиона, Аталанты.
2. Митиленец Макарий, жрец Диониса, казался добрым и порядочным человеком, на самом же деле был великим нечестивцем. Однажды какой-то чужеземец дал ему на хранение много золота. Макарий в глубине храма сделал яму и там зарыл клад. Через некоторое время чужеземец вернулся за своим добром, и Макарий под видом того, что собирается возвратить золото, привел его в храм, убил и, вынув из тайника золото, зарыл труп туда в надежде, что бог, подобно людям, ничего не узнает. Однако случилось не так. И как же могло быть иначе? Вскоре пришло время жертвоприношений Дионису, совершавшихся каждые три года2, и Макарий был занят этим. Пока он был в храме, двое его сыновей, остававшиеся дома, желая подражать тому, что делает отец, подошли к алтарю, на котором еще чадил огонь. Младший положил на алтарь голову, а старший поднял лежавший рядом жертвенный нож и убил брата. Домашние страшно закричали; на вопли выскочила мать. Увидев, что один ее сын мертв, а второй еще стоит с окровавленным жертвенным ножом в руках, женщина убила его тлеющей головней. О несчастии передали Макарию; он бросил все и в ужасном гневе опрометью бросился домой. Тирсом3, который он держал, Макарий убил жену. Вскоре весь народ узнал о злодействах, и Макария схватили. Под пыткой он признался в ранее совершенном преступлении и испустил дух. Память же коварно убитого им чужеземца митиленцы почтили: по велению Диониса тело его было предано погребению. Так сурово был наказан Макарий; он поплатился за все, по словам поэта, собственной головой, головой своей жены и головами детей4.
3. Ксеркс, сын Дария, открыл усыпальницу древнего Бела и увидел стеклянный сосуд, налитый маслом, в котором лежал труп. Сосуд не был полон: жидкость не доходила до краев примерно на палесту5. Тут же стояла невысокая колонна с надписью: «Не будет блага тому, кто открыл усыпальницу и доверху не наполнил сосуд». Прочитав эти слова, Ксеркс устрашился и велел сейчас же добавить масла. Однако сосуд не наполнялся. Царь повторил свой приказ. Ничего не достигнув, после всех стараний, он отказался от напрасных попыток долить сосуд, вновь закрыл усыпальницу и удалился в мрачном состоянии духа. Пророчества, начертанные на колонне, оправдались, так как с войском в семьсот тысяч человек Ксеркс бесславно отступил из Эллады, а по возвращении на родину умер позорнейшей смертью: во сне его умертвил собственный сын6.
4. Однажды царь Архелай устроил своим друзьям богатый пир. Выпив лишнее, Еврипид опьянел и, обняв возлежавшего рядом с ним трагического поэта Агафона, стал его целовать, хотя тому уже было тогда около сорока лет. Архелай спросил, неужели Агафон кажется ему до сих пор привлекательным. «Да, Зевс свидетель, — ответил Еврипид, — у красавцев хороша не только весна, но и осень».
5. Говорят, что первым, кто почувствовал влечение к прекрасным отрокам, был Лай, похитивший сына Пелопса, Хрисиппа. С тех пор привязанность к красавцам фиванцы стали считать благом.
6. Я слышал, что в одном аркадском городе, Герее, растет виноград, из которого делают вино, мужчинам затемняющее рассудок и отнимающее у них разум, а женщинам сообщающее плодовитость. На Фасосе, говорят, существует вино двух сортов. Отведавший одного впадает в глубокий и из-за этого приятный сон; другой же сорт опасен для здоровья, так как вызывает бессонницу и подавленное состояние духа. В Ахайе под городом Керинией производят вино, применяемое женщинами для изгнания плода.
7. Овладев Фивами7, Александр продал в рабство всех свободных граждан, за исключением жрецов. Он избавил от этого и гостеприимцев своего отца (в детстве ведь Филипп был в Фивах заложником), отпустил также и их родственников. Он еще удостоил почестей потомков Пиндара и оставил стоять только его дом. Всего было убито около шести тысяч фиванцев; тридцать тысяч человек попало в плен.
8—
10. Дионисий8 в один и тот же день заключил брак с двумя женщинами: Доридой из Локр и Аристомахой, дочерью Гиппарина, приходившейся сестрой Диону. Он делил ложе с каждой из них по очереди, и одна супруга сопровождала его в походе, другая встречала при возвращении.
11. Я напал на свидетельство о том, что виновником порабощения персов македонянами9 был оратор Исократ. Когда содержание «Панегирика»10, с которым он выступил перед греками, стало известно в Македонии, Филипп под его влиянием начал готовиться к войне против Азии11. После смерти царя призывы Исократа подвигли его сына и преемника Александра продолжить это начинание.
12. Астроному Метону предстояло наряду с прочими афинянами принять участие в подготовлявшейся сицилийской экспедиции12. Он же, провидя ее неудачу, старался уклониться от похода, так как страшился и хотел избегнуть опасностей. Поскольку у него ничего не получалось, Метон решил представиться безумным. Он делал все, чтобы поверили в его болезнь, и в конце концов поджег свой дом вблизи Расписного портика. Тогда только архонты его отпустили. Мне думается, что Метон изображал безумие удачнее, чем итакиец Одиссей — ведь Паламед обличил Одиссея13, а хитрость Метона не разгадал ни один афинянин.
13. Птолемей Лаг, как рассказывают, любил обогащать своих друзей и говорил, что приятнее обогащать других, чем самому обогащаться.
14. Древние первоначально исполняли гомеровские поэмы отдельными песнями. Песни назывались: «Битва у кораблей», «Долонея», «Подвиги Агамемнона», «Каталог кораблей», «Патроклея», «Выкуп», «Игры в честь Патрокла», «Нарушение клятвы»; это вместо «Илиады». Вместо второй поэмы — «События в Пилосе», «События в Лакедемоне», «Пещера Калипсо», «Постройка плота», «Встреча с Алкиноем», «Киклопы», «Заклинание умерших», «Приключения у Кирки», «Омовение», «Расправа с женихами», «События в деревне», «События в доме Лаэрта»; в позднейшие времена лакедемонянин Ликург первый привез в Элладу все песни Гомера; он вывез их из Ионии, когда был там. Потом Писистрат соединил песни между собой и создал «Илиаду» и «Одиссею».
15. Комические поэты утверждают, что чудовищной тупостью отличался некий Полидор и еще Кикилион, который по своей неразумности пытался счесть морские волны. Предание называет таким же глупцом Саннириона, искавшего лестницу в сосуде для благовоний. Кориб и Мелитид тоже, как говорят, были великими глупцами.
16. Город Аполлония лежит в Ионическом заливе по соседству с Эпидамном. В его окрестностях добывают из земли горную смолу и нефть, которая пробивается на поверхность, подобно родниковой воде. Невдалеке отсюда пылает неугасимый огонь. Охваченное им пространство невелико; оно распространяет запах серы и смолы. Вокруг же пышно разрослись деревья и зеленеет трава. Горящее вблизи пламя не вредит ни древесным побегам, ни произрастанию трав. Огонь пылает беспрестанно ночью и днем и, как говорят жители Аполлонии, никогда до их войны с иллирийцами не угасал14. Аполлониаты, по лакедемонскому обычаю, запрещают чужестранцам селиться в своем городе, а граждане Эпидамна разрешают любому избирать этот город своим местожительством.
17. «Фриних испуган, как петух», — эта пословица применяется к людям, попавшим в бедственное положение. Драма трагика Фриниха «Взятие Милета» заставила афинян проливать слезы, и за это они приговорили к изгнанию испуганного и растерявшегося Фриниха15.
18. Сицилийский тиран Дионисий16 высоко ценил искусство трагических поэтов и сам сочинял трагедии; к комедии он относился отрицательно, потому что не понимал толку в смехе.
19. Клеомен в свойственной лаконянам манере говорил о Гомере, что он поэт для лакедемонян, так как зовет к оружию, а о Гесиоде, что тот — поэт илотов17, так как приглашает обрабатывать землю18.
20. Житель аркадского города Мегалополя, некий Керкид, перед смертью говорил своим опечаленным домашним, что охотно расстается с жизнью, ибо надеется встретить на том свете из философов Пифагора, из историков Гекатея, из музыкантов Олимпия, из поэтов Гомера. Сказав это, Керкид, как передают, умер.
21. Если в Киленах кто-нибудь вблизи кожи фригийца заиграет на флейте фригийские напевы, она начинает двигаться, а при звуках песен в честь Аполлона кожа не шевелится, словно глухая19.
22. Птолемей Филопатор воздвиг Гомеру храм; внутри этого храма великолепно поставил великолепную статую сидящего поэта и окружил ее городами, оспаривающими друг у друга честь называться его родиной. Живописец же Галатон изобразил, как Гомер извергает пищу, а остальные поэты стараются это подобрать.
23. Лакедемонянин Ликург, сын Евполия, стремился приучить своих соотечественников к справедливости, но вот как был за это вознагражден: Алкандр, передают некоторые, выбил ему глаз, нарочно запустив в него камнем; по мнению других, Ликург лишился глаза потому, что его ударили палкой. Этот рассказ используется применительно к людям, стремившимся к одному, а достигшим противоположного. Эфор сообщает, что Ликург кончил свои дни нищим изгнанником.
24. Оратор Ликург ввел закон, запрещавший женщинам отправляться на мистерии20 в повозках, запряженных парой лошадей; нарушившая его подвергалась большому штрафу. Первая, кто ослушалась этого закона, была жена Ликурга; ее обязали уплатить штраф.
Закон Перикла признавал афинским гражданином только человека, оба родителя которого были афинскими гражданами. После этого нововведения Перикл лишился законных сыновей; у него остался только незаконнорожденный сын Перикл. Конечно, намерения законодателя не соответствовали тому, к чему привели для него самого впоследствии.
Афинянин Клисфен первым ввел такую меру наказания, как остракизм21, и первым был к нему приговорен.
Залевк, законодатель Локр, постановил, чтобы прелюбодеям вырывали глаза. Но то, чего он никак не ждал, божество нечаянно и негаданно наслало на него: сын Залевка был уличен в прелюбодеянии и ему грозило определенное отцом в подобных случаях наказание. Тогда, чтобы не отступить от закона, Залевк решил отдать собственный глаз за один глаз юноши и так спасти его от полной слепоты.
25. Поэт Пиндар пять раз состязался в Фивах с Коринной и неизменно, так как слушатели были невежественны, был признан побежденным. Желая упрекнуть фиванцев в том, что они чужды Муз, Пиндар стал звать Коринну свиньей.
26. Диоген из Синопы был всеми покинут и одинок: из-за бедности он никого не мог принимать, а другие не хотели оказывать ему гостеприимство, страшась его страсти обличать и вечного недовольства словами и поступками ближних. Вынужденный питаться листьями, — это только и было у него — Диоген впал в уныние. Однажды, когда он закусывал хлебом, прибежала мышь и стала лакомиться падающими на пол крошками. Диоген внимательно наблюдал за ней, затем улыбнулся, повеселел и сказал: «Этой мышке ни к чему все афинские роскошества, ты же печалишься из-за того, что не можешь трапезовать с афинянами». С этих пор Диоген обрел ясность духа.
27. Тело Сократа, говорят, было крепко и выносливо. Подтверждением этому служит то обстоятельство, что, когда повальная болезнь косила афинян22 и люди умирали или лежали при смерти, один только Сократ остался здоров. Какая же в столь сильном теле должна была быть душа?!
28. Один только раб Ман сопровождал Диогена, когда тот покинул родину23, но и он не ужился с ним и убежал. На уговоры во что бы то ни стало отыскать беглеца Диоген говорил: «Не позорно ли то, что не Ман нуждается в Диогене, а Диоген в Мане?» Раб этот во время скитаний попал в Дельфы; там его разорвали собаки, и таким образом он понес наказание за бегство от хозяина.
29. Надежды, — говорил Платон, — сны бодрствующих.
30. Мать Александра, Олимпиада, узнав, что ее сын долгое время лежит без погребения, горестно застенала и навзрыд заплакала. «Дитя, — сказала она, — ты стремился к доле небожителей в горних высях, ныне тебе отказано даже в том, что получают все люди на земле, — в могиле». Так, жалуясь на судьбу, Олимпиада укорила сына за гордыню.
31. Ксенократ из Халкедона, Платонов ученик, был человеком добросердечным и испытывал не только любовь к людям, но и сострадание к неразумным тварям. Как-то, когда Ксенократ отдыхал под открытым небом, на колени к нему сел воробей, которого преследовал ястреб. Ксенократ с радостью дал ему приют и укрывал до тех пор, пока ястреб не улетел прочь. Когда опасность миновала, он раздвинул складки одежды и выпустил воробья, сказав, что не предал ищущего защиты.
32. Ксенофонт упоминает24 о том, что Сократ однажды вел беседу с прекрасной гетерой Феодотой. Беседовал он и с Каллисто, которая сказала ему: «Я, сын Софрониска, сильнее тебя: ведь ты не можешь отбить моих друзей, а я, стоит мне захотеть, могу переманить к себе всех твоих». «Вполне понятно, — ответил Сократ, — ибо ты ведешь их под гору, я же заставляю взбираться к добродетели, а это крутая и непривычная для большинства дорога».
33. Египтяне рассказывают, что гетера Родопида была редкой красавицей. Однажды, когда она купалась, случай, подчас приводящий к самым удивительным и неожиданным вещам, даровал ей счастье, соответствовавшее скорее красоте, чем душевным достоинствам этой девушки. Пока Родопида была в воде, а служанки сторожили на берегу ее одежду, с неба слетел орел, схватил одну из сандалий и вновь исчез. Он принес свою находку в Мемфис, как раз когда Псаммитих творил там суд, и бросил ему на колени. Псаммитих был восхищен красотой сандалии, искусством того, кто ее делал, и, наконец, чудесным поступком птицы. Поэтому он велел по всему Египту искать хозяйку сандалии. Когда Родопиду нашли, царь взял ее в жены.
34. Дионисий25, встретив Леонта после того, как велел убить его, три раза кряду приказывал своей страже вести его на казнь и трижды отменял свое решение. После каждого возвращения Леонта он со слезами на глазах целовал его и проклинал себя за то, что поднял на него меч. Но в конце концов страх оказался сильнее Дионисия, и тиран приказал умертвить Леонта, сказав: «Выходит, тебе нельзя жить».
35. Люди, знакомые с повадками зверей, говорят, что олень, чувствуя потребность очистить желудок, ест сесели26, а испытывая зуд после укусов фаланги, — раков.
36. Олимпиада послала Евридике, дочери Филиппа27 от некой иллириянки, яд, веревку и кинжал. Евридика выбрала веревку.
37. Хотя сиракузский тиран Гелон был на редкость мягким правителем, нашлись смутьяны, которые составили против него заговор. Когда это стало ему известно, Гелон созвал народное собрание и отправился туда в полном вооружении; сначала он перечислил, какие блага даровал сиракузянам, а затем сообщил о заговоре. Тут Гелон снял с себя доспехи и сказал: «Вот я стою перед вами в одном хитоне — поступайте со мной как знаете». Сиракузяне были поражены величием его духа и постановили выдать заговорщиков Гелону и сохранить за ним всю полноту власти. Однако он предоставил народу самому расправиться с мятежниками. В память о его справедливом правлении и в назидание будущим правителям сиракузяне поставили Гелону статую, изображавшую его в одном неподпоясанном хитоне.
38. Алкивиад был горячим почитателем Гомера; как-то раз, зайдя в школу, где обучались дети, он попросил одну из песен «Илиады». Учитель отвечал, что у него-де нет Гомера. Алкивиад сильно ударил его кулаком и удалился. Этим поступком он показал, что учитель — человек невежественный и таких же невежд сделает из своих учеников.
Афиняне отозвали Алкивиада из Сицилии, чтобы предать суду и приговорить к смерти28, но он не подчинился приказу, сказав: «Нелепы старания оправдаться, когда можно просто бежать». На чьи-то слова: «Ты не доверяешь отчизне судить тебя?» — он ответил: «Даже матери не доверю, потому что боюсь, как бы по ошибке или оплошности она не положила черный камешек вместо белого29». Когда же Алкивиаду стал известен смертный приговор, вынесенный ему в Афинах, он воскликнул: «Надо показать им, что я жив», — обратился к лакедемонянам и стал вдохновителем Декелейской войны30 против Афин.
Он утверждал, что не усматривает ничего удивительного в свойственном лакедемонянам равнодушии к смерти, так как, стремясь избавиться от своей законом предписываемой трудной жизни, они готовы поменять ее тяготы даже на смерть.
Алкивиад, передают, любил говорить, что живет жизнью Диоскуров — то умирает, то воскресает вновь31; когда счастье сопутствует ему, народ превозносит его как бога, когда же отворачивается — он мало чем отличается от мертвеца.
39. Некий стратег пенял Эфиальту за его бедность, а тот ответил: «Почему же ты не говоришь, что я, кроме того, справедлив».
40. Заметив лежащее на земле золотое персидское ожерелье, Фемистокл остановился и говорит сыну: «Не поднимешь ли ты эту находку, мальчик?» — и показал на ожерелье. — «Ты же не Фемистокл!» Когда Афиняне, оскорбив Фемистокла, снова пожелали вверить ему власть, он сказал: «Не одобряю людей, которые используют один и тот же сосуд как ночной горшок и как ковш для вина».
Однажды он стал возражать лакедемонянину Еврибиаду, а тот угрожающе поднял свой посох. Тогда Фемистокл сказал: «Бей, но выслушай». Ведь он знал, что его предложение послужит на общее благо.
41. Один из приговоренных вместе с Фокионом к смерти стал жаловаться на свою участь. Фокион спросил его: «Разве для тебя не счастье, Фудипп, умереть вместе с Фокионом?»32
42. Эпаминонд, возвратившись из Лаконики, едва избежал смертной казни, так как на четыре месяца просрочил свои полномочия33. Тех, кто вместе с ним был облечен властью, он уговаривал всю вину переложить на него, оправдываясь тем, что они только подчинялись его приказу; лишь после этого Эпаминонд предстал перед судьями. Он сказал, что не имеет лучших оправданий, чем совершенные им дела. Если же это покажется недостаточным, он готов умереть, но требует, чтобы на стеле34 была выбита надпись, рассказывающая, как Эпаминонд против их воли заставил фиванцев предать пожару Лаконику, в течение пятисот лет благоденствовавшую в покое, после перерыва в двести тридцать лет снова заселить Мессену, соединить и воедино собрать аркадян и, наконец, возвратить эллинам их независимость35. Судьи, устыдившись, оправдали Эпаминонда. Когда он возвратился домой, мелитская собачка36 приветливым вилянием встретила его. «Вот кто благодарен мне за добро! — воскликнул Эпаминонд, — а фиванцы, не раз обязанные мне своими успехами, приговорили меня к смерти».
43. Тимофей, афинский стратег, слыл счастливцем. Все успехи, по словам комических поэтов, доставляет ему удача, сам же Тимофей к ним не причастен: живописцы изображали спящего Тимофея, над головой которого парит богиня Тиха и сетью уловляет вражеские города.
На вопрос, что доставило ему в жизни самое большое наслаждение, Фемистокл ответил: «Видеть, что зрители не сводят с меня глаз, когда я появился на Олимпийском ристалище».
44. Фемистокл и Аристид, сын Лисимаха, имели общих опекунов и поэтому росли и воспитывались под руководством одного учителя. Однако еще в детстве они не ладили друг с другом, и эта вражда осталась у них до глубокой старости.
45. Дионисий37 отравил свою мать, а брату Лептину, хотя и мог спасти его, дал погибнуть во время морского боя.
46. Город есть в Ахайе — Патры. Один мальчик купил там маленькую змею и заботливо пестовал ее. Когда она подросла, мальчик, словно она понимала, разговаривал с нею, играл со змеей и вместе с нею спал. Граждане же прогнали ее из города, так как она вскоре достигла очень больших размеров. Много времени спустя мальчик, ставший уже взрослым юношей, возвращался вместе с товарищами после посещения какого-то зрелища и повстречал разбойников. Со страху юноши подняли крик. Тут неожиданно появилась змея. Нескольких разбойников она обратила в бегство, других убила и так спасла своего друга.
ПРИМЕЧАНИЯ
