Философские трактаты

О природе богов

Марку Бруту

КНИГА III¹

I. (1) Когда Бальб закон­чил свою речь, Кот­та, улы­ба­ясь, ска­зал: «Позд­но ты мне сове­ту­ешь, Бальб, что я дол­жен защи­щать. Пока ты рас­суж­дал, я сам обду­мал, что мне воз­ра­зить тебе, не столь­ко для того, чтобы тебя опро­верг­нуть, сколь­ко — чтобы поста­рать­ся уяс­нить для себя то, что мне не совсем понят­но. И так как каж­дый дол­жен иметь свое мне­ние, то мне труд­но рас­суж­дать так, как ты хочешь». (2) Тут вме­шал­ся Вел­лей: «Ты пред­ста­вить себе не можешь, Кот­та, с каким нетер­пе­ни­ем я хочу тебя выслу­шать. Баль­бу было, конеч­но, очень при­ят­но слу­шать твою речь про­тив Эпи­ку­ра. Теперь я готов самым вни­ма­тель­ным обра­зом выслу­шать, что ты будешь гово­рить про­тив сто­и­ков, ибо я наде­юсь, что ты и к это­му, по сво­е­му обык­но­ве­нию, хоро­шо под­гото­вил­ся».

(3) «Кля­нусь Гер­ку­ле­сом, — отве­тил Кот­та, — это так, но про­тив Луци­лия мне не так лег­ко спо­рить, как про­тив тебя». «Отче­го же?» — спро­сил Вел­лей. «Пото­му что, — пояс­нил Кот­та, — ваш Эпи­кур, как мне кажет­ся, не слиш­ком-то сра­жал­ся за бес­смерт­ных богов!² Толь­ко для того, чтобы не под­верг­нуть­ся упре­кам и осуж­де­нию³, он не посмел отри­цать суще­ст­во­ва­ние богов. Но когда он утвер­жда­ет, что боги ниче­го не дела­ют, что они наде­ле­ны чело­ве­че­ски­ми чле­на­ми, но совсем ими не поль­зу­ют­ся, то он, оче­вид­но, изде­ва­ет­ся, счи­тая доста­точ­ным то, что он при­знал суще­ст­во­ва­ние бла­жен­ной и веч­ной при­ро­ды [богов].

(4) Что каса­ет­ся Баль­ба, то, я уве­рен, ты обра­тил вни­ма­ние, как о мно­гом он рас­ска­зал, если не все вер­но, то очень склад­но и связ­но. Итак, я соби­ра­юсь, как уже ска­зал, не столь­ко опро­вер­гать его речь, сколь­ко про­яс­нить то, что я хуже понял. Поэто­му, Бальб, пре­до­став­ляю тебе на выбор, что ты пред­по­чи­та­ешь: или будешь отве­чать мне на неко­то­рые вопро­сы, кото­рые я задам тебе о том, что я мало понял, или спер­ва выслу­ша­ешь мою речь цели­ком?»

«Пред­по­чи­таю отве­тить на твои вопро­сы, если ты хочешь, чтобы я тебе что-то пояс­нил, и если ты даже хочешь спра­ши­вать меня не столь­ко ради уяс­не­ния, сколь­ко ради опро­вер­же­ния, я поступ­лю по тво­е­му жела­нию, или сра­зу буду отве­чать на отдель­ные вопро­сы, или, когда закон­чишь свою речь, отве­чу на все сра­зу».

II. (5) Тогда Кот­та ска­зал: «Отлич­но. В таком слу­чае пой­дем по тому пути, по кото­ро­му нас ведет сама твоя речь. Но преж­де, чем о деле, немно­го о себе. Поис­ти­не, Бальб, на меня осно­ва­тель­но подей­ст­во­ва­ли и твой авто­ри­тет, и твоя речь, кото­рая закон­чи­лась при­зы­вом пом­нить, что я — и Кот­та, и пон­ти­фик. Это, я пола­гаю, кло­ни­лось к тому, чтобы я высту­пил в защи­ту тех мне­ний о бес­смерт­ных богах, тех обрядов, свя­тынь и рели­ги­оз­ных учреж­де­ний, кото­рые мы вос­при­ня­ли от пред­ков. Я же все­гда буду защи­щать их и все­гда защи­щал. И это мое мне­ние, кото­рое я вос­при­нял от пред­ков, о почи­та­нии бес­смерт­ных богов, не колеб­лет нико­гда ника­кая речь ни уче­но­го, ни неуче­но­го. Толь­ко, когда дело каса­ет­ся рели­гии, я сле­дую Т. Корун­ка­нию, П. Сци­пи­о­ну⁴, П. Сце­во­ле, а не Зено­ну или Кле­ан­фу, или Хри­сип­пу, я имею перед собой при­мер Г. Лелия, авгу­ра и в то же вре­мя муд­ре­ца; и его, про­из­но­ся­ще­го свою зна­ме­ни­тую речь о рели­гии⁵, я бы охот­нее выслу­шал, чем кого-нибудь из глав стои­че­ской шко­лы.

Так как вся рели­гия рим­ско­го наро­да пер­во­на­чаль­но состо­я­ла из обрядов и ауспи­ций, а затем к это­му доба­ви­лось третье — про­ри­ца­ния, кото­рые дава­лись на осно­ва­нии чудес и зна­ме­ний тол­ко­ва­те­ля­ми Сивил­лы⁶ и гаруспи­ка­ми, то я все­гда счи­тал, что ни одной из этих состав­ных частей рели­гии нель­зя пре­не­бре­гать. И я убеж­ден, что Ромул ауспи­ци­я­ми, Нума, учредив жерт­во­при­но­ше­ния, зало­жи­ли осно­ву наше­го государ­ства, кото­рое, конеч­но, нико­гда бы не достиг­ло тако­го могу­ще­ства, если бы выс­шим бла­го­че­сти­ем сво­им не заслу­жи­ло мило­сти бес­смерт­ных богов. (6) Вот, Бальб, что дума­ет об этом Кот­та, что дума­ет пон­ти­фик. А теперь дай мне понять, что ты дума­ешь, так как от тебя, фило­со­фа, я дол­жен полу­чить дока­за­тель­ства в поль­зу рели­гии, пред­кам же нашим дол­жен верить без вся­ких дока­за­тельств».

III. «Какие же дока­за­тель­ства ты хочешь от меня полу­чить?» — спро­сил Бальб. «Ты, — ска­зал Кот­та, — поде­лил свою речь на четы­ре части. В пер­вой ты хотел дока­зать, что боги дей­ст­ви­тель­но суще­ст­ву­ют. Затем — како­вы они. Далее — что они управ­ля­ют миром. И нако­нец, — что боги пекут­ся о делах чело­ве­че­ских. Тако­во, если мне не изме­ня­ет память, было деле­ние тво­ей речи?»

«Совер­шен­но вер­но, — ска­зал Бальб, — Жду даль­ней­ших вопро­сов».

(7) «Так рас­смот­рим каж­дое твое утвер­жде­ние по отдель­но­сти. Что боги суще­ст­ву­ют, — с этим соглас­ны все, кро­ме раз­ве самых нече­сти­вых людей, и меня в этом никто не смо­жет раз­убедить. Но это мне вну­ше­но авто­ри­те­том пред­ков, ты же мне ниче­го не дока­зы­ва­ешь».

«Но как же так, — ска­зал Бальб, — если ты в этом убеж­ден, то зачем ты хочешь у меня учить­ся?»

«Пото­му, — ска­зал Кот­та, — что в этом нашем обсуж­де­нии я буду высту­пать так, как если бы нико­гда ниче­го не слы­шал о бес­смерт­ных богах, ниче­го о них не думал: при­ми меня за гру­бо­го и необ­ра­зо­ван­но­го уче­ни­ка и объ­яс­няй то, о чем я спра­ши­ваю». «Итак, гово­ри — ска­зал Бальб, — какие у тебя вопро­сы?» (8) «У меня? Ну, во-пер­вых, поче­му ты, ска­зав вна­ча­ле, что суще­ст­во­ва­ние богов настоль­ко оче­вид­но и обще­из­вест­но, что об этом и гово­рить не сто­ит, затем так мно­го о том же самом наго­во­рил?»

«По той при­чине, — отве­тил Бальб, — по кото­рой и ты, Кот­та, как я заме­тил, часто, высту­пая на фору­ме с судеб­ной речью, забра­сы­ва­ешь судью как мож­но боль­шим чис­лом дока­за­тельств, если толь­ко судеб­ное дело тебе пре­до­став­ля­ет такую воз­мож­ность. Так ведь и фило­со­фы дела­ют, и я, как смог, сде­лал. Ты же, задав мне этот вопрос, посту­пил подоб­но тому, как если бы ты меня спро­сил, поче­му я гля­жу на тебя обо­и­ми гла­за­ми, хотя вполне мог бы и одним тебя увидеть».

IV. (9) «Так ли подоб­но, — воз­ра­зил Кот­та, — это ты поз­же сам увидишь. Ибо я, и высту­пая на суде, как раз не имею обык­но­ве­ния дока­зы­вать то, что оче­вид­но и с чем все соглас­ны, ведь дока­за­тель­ства­ми толь­ко ослаб­ля­ет­ся оче­вид­ность. Да если бы даже я так посту­пал в судеб­ных делах, то в тако­го рода беседе, как наша, тре­бу­ю­щей осо­бен­ной стро­го­сти мыс­ли, не стал бы это­го делать. А что мож­но было бы увидеть и одним из тво­их двух глаз — это тоже не дока­за­тель­ство, и пото­му что оба гла­за видят одно и то же, и пото­му, что при­ро­да, кото­рой вы при­пи­сы­ва­е­те муд­рость⁷, захо­те­ла так, чтобы мы обла­да­ли дву­мя про­све­та­ми, веду­щи­ми от души к гла­зам⁸. Имен­но пото­му, что ты не был твер­до уве­рен, что это совер­шен­но оче­вид­но, ты и решил дока­зать суще­ст­во­ва­ние богов мно­ги­ми аргу­мен­та­ми. Для меня же доста­точ­но одно­го: так нам наши пред­ки пере­да­ли. Но ты авто­ри­те­том пре­не­бре­га­ешь, вою­ешь разу­мом. (10) Поз­воль же мое­му разу­му побо­роть­ся с тво­им. Ты при­во­дишь все эти дово­ды, чтобы дока­зать суще­ст­во­ва­ние богов, и тем самым то, что, по мое­му мне­нию, явля­ет­ся несо­мнен­ным, дела­ешь сомни­тель­ным. Я запом­нил не толь­ко чис­ло, но и после­до­ва­тель­ность тво­их дока­за­тельств. Пер­вым было, что когда мы обра­ща­ем свои взо­ры к небу, то сра­зу пони­ма­ем, что есть некое боже­ство, кото­рое этим управ­ля­ет. Отсюда и извест­ные сло­ва поэта:

(11) Как буд­то кто-нибудь из наших сооте­че­ст­вен­ни­ков ско­рее ее, эту высь, назвал бы Юпи­те­ром, а не того бога, Капи­то­лий­ско­го! Или как буд­то для всех вполне оче­вид­но и при­знан­но, что бога­ми явля­ют­ся те, кото­рых Вел­лей и мно­гие, кро­ме него, отка­за­лись при­знать даже оду­шев­лен­ны­ми суще­ства­ми⁹. Тебе так­же пока­зал­ся вес­ким аргу­мент, что пред­став­ле­ние о бес­смерт­ных богах и свой­ст­вен­но всем людям, и все более рас­про­стра­ня­ет­ся с каж­дым днем. Ста­ло быть, вам угод­но судить о столь важ­ных вопро­сах, осно­вы­ва­ясь на мне­нии глуп­цов, вам в осо­бен­но­сти, кото­рые счи­та­е­те, что глу­пые это — те же безум­ные!

V. Мы, гово­ришь, видим богов, лицом к лицу, как видел их Посту­мий у Региль­ско­го озе­ра, Вати­ний на Соля­ной доро­ге¹⁰; еще ты ска­зал, уже не пом­ню что, о сра­же­нии локров вбли­зи Сагр. И ты дей­ст­ви­тель­но счи­та­ешь, что эти Тин­да­риды, как ты их назы­вал, т. е. люди, рож­ден­ные чело­ве­ком¹¹, о кото­рых Гомер, жив­ший лишь немно­го поз­же¹², гово­рит, что они были похо­ро­не­ны в Лакеде­моне¹³, что эти Тин­да­риды на белых мери­нах, не сопро­вож­дае­мые ни одним коню­хом, вышли навстре­чу Вати­нию и пред­по­чли сооб­щить о победе рим­ско­го наро­да это­му про­сто­му кре­стья­ни­ну, а не М. Като­ну, быв­ше­му в то вре­мя пер­во­при­сут­ст­ву­ю­щим (prin­ceps) сена­та? Ста­ло быть, ты веришь и тому, что след на камне, как буд­то от копы­та, кото­рый и теперь еще ясно виден у Региль­ско­го озе­ра, что этот след оста­вил конь Касто­ра? (12) Но не луч­ше ли верить — и такую веру дей­ст­ви­тель­но мож­но одоб­рить, — что души слав­ней­ших людей, каки­ми были и эти Тин­да­риды, боже­ст­вен­ны и веч­ны¹⁴, чем верить, что те, кото­рые одна­жды были пре­да­ны сожже­нию, мог­ли ездить вер­хом и сра­жать­ся в строю? Или если ты утвер­жда­ешь, что это дей­ст­ви­тель­но мог­ло про­изой­ти, то нуж­но, чтобы ты объ­яс­нил, каким обра­зом, а не ссы­лал­ся на бабьи сказ­ки».

(13) Тут Луци­лий воз­ра­зил: «Тебе это кажет­ся сказ­ка­ми? Но раз­ве не посвя­тил Посту­мий храм на фору­ме Касто­ру и Пол­лук­су? Раз­ве ты не видел поста­нов­ле­ние сена­та о Вати­нии? А о слу­чае в Саграх у гре­ков даже есть народ­ная пого­вор­ка: если они хотят в чем-то заве­рить, то гово­рят: “Это вер­нее, чем то, что про­изо­шло под Сагра­ми”. И эти свиде­тель­ства раз­ве не долж­ны тебя поко­ле­бать?» На это Кот­та отве­тил: «Ты, Бальб, вою­ешь со мной слу­ха­ми, а я от тебя доби­ва­юсь дока­за­тельств». [Лаку­на]

VI. (14) «…сле­ду­ет то, чему быть долж­но¹⁵. Ибо никто не может избе­жать того, что долж­но состо­ять­ся. И часто даже не полез­но знать, что про­изой­дет в буду­щем: ведь это несча­стье — сокру­шать­ся о том, чему нель­зя помочь и не иметь послед­не­го и, одна­ко, все­об­ще­го уте­ше­ния — надеж­ды¹⁶. В осо­бен­но­сти если, как вы гово­ри­те, все про­ис­хо­дит от судь­бы¹⁷, а судь­ба — это то, что все­гда извеч­но было истин­ным¹⁸. Так какая же поль­за от зна­ния буду­ще­го, как это может помочь нам убе­речь­ся, если это буду­щее обя­за­тель­но состо­ит­ся?

Далее, откуда взя­лась эта диви­на­ция? Кто пер­вый понял смысл кар­ка­нья воро­ны? Кто открыл гада­ние по выем­ке в пече­ни жерт­вен­но­го живот­но­го? Кто изо­брел гада­ние по жре­бию?¹⁹ Я, поло­жим, верю в это все²⁰ и не могу пре­не­бре­жи­тель­но отно­сить­ся к жез­лу Атта Навия²¹, о кото­ром ты вспом­нил. Но как до это­го доду­ма­лись — это я дол­жен узнать от фило­со­фов, в осо­бен­но­сти пото­му, что во мно­гих слу­ча­ях эти про­вид­цы обма­ны­ва­ли.

(15) Но вра­чи тоже (это ты так гово­рил) порой оши­ба­ют­ся. Но какое же сход­ство меж­ду меди­ци­ной, в кото­рой я вижу разум­ную осно­ву, и диви­на­ци­ей, кото­рая, не знаю, откуда взя­лась? Еще ты счи­та­ешь, что боги были уми­ло­стив­ле­ны тем, что Деции при­нес­ли себя в жерт­ву. Но как же вели­ка была тогда суро­вость богов, если рим­ский народ ничем не мог их уми­ло­сти­вить, как толь­ко убий­ст­вом столь вели­ких мужей! На самом деле это был пол­ко­вод­че­ский замы­сел, то, что гре­ки назы­ва­ли στρα­τήγη­μα, но это были такие пол­ко­вод­цы, кото­рые при­хо­дят на помощь родине ценою сво­ей жиз­ни. Они зна­ли, что вой­ско, увидев сво­его пол­ко­во­д­ца, вер­хом на коне несу­ще­го­ся на вра­га, после­ду­ет за ним. Что и про­изо­шло.

А вот голо­са фав­на я, при­знать­ся, нико­гда не слы­хал. Тебе, если ты, по тво­им сло­вам, слы­шал, я пове­рю, хотя совсем не знаю, что такое фавн.

VII. Итак, пока что ты, Бальб, не убедил меня в суще­ст­во­ва­нии богов. Я-то верю, что они суще­ст­ву­ют, но сто­и­ки это нисколь­ко не дока­зы­ва­ют. (16) Ты гово­рил о Кле­ан­фе, по мне­нию кото­ро­го зна­ние о богах фор­ми­ру­ет­ся в душах людей четырь­мя спо­со­ба­ми. Один — тот, о кото­ром я уже доста­точ­но ска­зал, — рож­да­ет­ся из пред­чув­ст­вия буду­ще­го. Дру­гой — от потря­се­ний, вызван­ных буря­ми и дру­ги­ми дви­же­ни­я­ми. Тре­тий — от изоби­лия полез­ных вещей, кото­рые мы полу­ча­ем. Чет­вер­тый — от поряд­ка звезд и посто­ян­ства небес. О пред­виде­нии мы уже ска­за­ли. О бурях и дру­гих потря­се­ни­ях, кото­рые про­ис­хо­дят и в небе, и в море, и на зем­ле, — мы не можем отри­цать, что есть мно­го людей, кото­рые пуга­ют­ся их и дума­ют, что они вызы­ва­ют­ся бес­смерт­ны­ми бога­ми. (17) Но вопрос ведь не о том, есть ли люди, веря­щие в суще­ст­во­ва­ние богов, вопрос: есть боги или их нет?

Дру­гие дока­за­тель­ства, кото­рые при­во­дит Кле­анф, — изоби­лие полез­ных вещей, кото­ры­ми мы поль­зу­ем­ся, и после­до­ва­тель­ность в смене вре­мен года, неиз­мен­ность небес­ных явле­ний — будут рас­смот­ре­ны поз­же, когда мы ста­нем обсуж­дать про­виде­ние богов, о чем ты, Бальб, мно­го наго­во­рил. (18) Отне­сем так­же на поз­же рас­смот­ре­ние дово­да Хри­сип­па, кото­рый, по тво­им сло­вам, гово­рил, что раз в при­ро­де есть нечто такое, чего не может совер­шить чело­век, то есть так­же и нечто луч­шее, чем чело­век. Тогда же я рас­смот­рю твое срав­не­ние кра­соты мира с кра­си­вым домом, твои дово­ды о гар­мо­нии и вза­и­мо­свя­зи все­го в мире. Отне­сем так­же крат­кие и не лишен­ные ост­ро­умия дово­ды Зено­на в ту часть беседы, где речь пой­дет о про­виде­нии. Тогда же, в свое вре­мя, будет рас­смот­ре­но все то, что ты, физик, гово­рил об огнен­ной силе (vis ig­nea) и том жаре (ca­lor), от кото­ро­го все про­изо­шло. И все, что тобою было ска­за­но поза­вче­ра²², когда ты ста­рал­ся дока­зать суще­ст­во­ва­ние богов тем, что и Все­лен­ная, и Солн­це, и Луна, и звезды обла­да­ют и чув­ст­вом и умом, я отло­жу на то же вре­мя. (19) А пока я сно­ва и сно­ва буду от тебя допы­ты­вать­ся: каки­ми дово­да­ми ты дока­жешь, что боги суще­ст­ву­ют?»

VIII. «Пра­во же, — ска­зал Бальб, — мне каза­лось, что я уже при­вел дово­ды, но ты их опро­вер­га­ешь таким обра­зом, что, когда ты как буд­то зада­ешь мне вопрос, и я уже готов­люсь на него отве­тить, то вдруг сво­ра­чи­ва­ешь речь на дру­гое и не даешь мне воз­мож­но­сти отве­тить. Так мы и обо­шли мол­ча­ни­ем такие важ­ней­шие вопро­сы, как вопрос о диви­на­ции и о судь­бе, ты их толь­ко вскользь задел, меж­ду тем как наши обыч­но их обсуж­да­ют очень подроб­но; прав­да, эти вопро­сы к той про­бле­ме, что мы сей­час обсуж­да­ем, и не име­ют пря­мо­го отно­ше­ния. Все же, будь добр, не созда­вай пута­ни­цы, чтобы нам все же выяс­нить до кон­ца вопрос, кото­рым мы зани­ма­ем­ся».

(20) «Пре­вос­ход­но», — отве­тил Кот­та. «Итак, посколь­ку ты разде­лил весь вопрос на четы­ре части, и о пер­вой мы уже ска­за­ли, обсудим теперь вто­рую. В ней ты, как мне пока­за­лось, желая пока­зать, како­вы боги, на самом деле пока­зал, что ника­ких богов нет. Ты ска­зал, что самое труд­ное — это заста­вить разум отвлечь­ся от того, что ста­ло при­выч­ным для наших глаз. Так как нет ниче­го пре­вос­ход­нее бога, то ты утвер­ждал, что мир — это, несо­мнен­но, бог, пото­му что в при­ро­де луч­ше мира нет ниче­го. По-тво­е­му, мы даже можем счи­тать мир оду­шев­лен­ным суще­ст­вом, и, более того, созер­цать его нашим умом, как все осталь­ное видим гла­за­ми. (21) Но, гово­ря, что нет ниче­го луч­ше мира, какой смысл ты вкла­ды­ва­ешь в сло­во “луч­ше”? Если “кра­си­вее” — согла­сен. Если ты име­ешь в виду, что мир весь­ма при­спо­соб­лен для удо­вле­тво­ре­ния наших нужд, — согла­сен и с этим. Но если ты под­ра­зу­ме­ва­ешь так­же, что нет ниче­го разум­нее мира, то я реши­тель­но, нико­им обра­зом не согла­сен. И не пото­му, что труд­но ум отвлечь от глаз, а пото­му, что чем боль­ше отвле­каю, тем менее могу постичь умом то, что ты хочешь.

IX. Нет ниче­го луч­ше в при­ро­де, чем мир, гово­ришь ты. А на зем­ле, ска­жу я, нет луч­ше горо­да, чем наш. Так что же, ты счи­та­ешь, что горо­ду при­су­щи поэто­му разум, мыш­ле­ние, ум? Или, так как не при­су­щи, неуже­ли ты счи­та­ешь, что по этой при­чине мож­но пред­по­честь это­му пре­крас­ней­ше­му горо­ду мура­вья, посколь­ку горо­ду не при­су­ще ника­кое чув­ство, а мура­вей обла­да­ет не толь­ко чув­ст­вом, но так­же умом, рас­суд­ком, памя­тью?²³ Нуж­но видеть, Бальб, что тебе усту­па­ют, а не хва­тать само­му, что тебе хочет­ся. (22) То, о чем мы про­стран­но гово­рим, содер­жит­ся в извест­ном выска­зы­ва­нии Зено­на, крат­ком и, как тебе пока­за­лось, ост­ро­ум­ном: “То, что поль­зу­ет­ся разу­мом, луч­ше чем то, что разу­мом не поль­зу­ет­ся; нет ниче­го луч­ше мира, сле­до­ва­тель­но, мир поль­зу­ет­ся разу­мом”. (23) Но так ты, если угод­но, дока­жешь даже, что мир, оче­вид­но, отлич­но чита­ет кни­ги. Ибо, сле­дуя Зено­ну ты смо­жешь, рас­суж­дая подоб­ным обра­зом, прий­ти к заклю­че­нию: “То, что гра­мот­но, луч­ше того, что негра­мот­но. Нет ниче­го луч­ше мира. Итак, мир гра­мо­тен”²⁴. Подоб­ным же обра­зом мир может ока­зать­ся и крас­но­ре­чи­вым ора­то­ром, и мате­ма­ти­ком, и музы­кан­том, и вооб­ще изощ­рен­ным во вся­кой нау­ке, и, нако­нец, мир станет фило­со­фом.

Ты часто гово­рил, что нет ниче­го тако­го, что не про­ис­хо­ди­ло бы из мира (ni­si ex eo)²⁵ и что в при­ро­де нет такой силы, чтобы она про­из­во­ди­ла непо­доб­ное себе; но если согла­сить­ся с этим, то мир не толь­ко оду­шев­лен и мудр, он еще и кифа­ред, и флей­тист, пото­му что от него рож­да­ют­ся пред­ста­ви­те­ли этих искусств.

Итак, никак не дока­зы­ва­ет этот ваш родо­на­чаль­ник сто­и­ков, поче­му мы долж­ны счи­тать, что мир поль­зу­ет­ся разу­мом и даже поче­му мы долж­ны счи­тать его оду­шев­лен­ным. Нет, мир — не бог, и, одна­ко, нет ниче­го луч­ше его; ибо нет ниче­го пре­крас­нее его, ниче­го бла­готвор­нее для нас, ниче­го кра­си­вее на вид, посто­ян­нее в сво­ем дви­же­нии. А так как мир в целом не бог, то так­же и звезды, кото­рых ты бес­чис­лен­ное мно­же­ство отнес к чис­лу богов. Ты вос­хи­щал­ся их раз­ме­рен­ным, веч­ным дви­же­ни­ем, и — кля­нусь Гер­ку­ле­сом — с пол­ным осно­ва­ни­ем, ибо им дей­ст­ви­тель­но при­су­ще пора­зи­тель­ное, неве­ро­ят­ное посто­ян­ство. Но, Бальб, не все, чему при­су­ще опре­де­лен­ное и посто­ян­ное дви­же­ние, долж­но быть при­пи­са­но ско­рее богу, чем при­ро­де.

X. (24) Что, по-тво­е­му, может быть посто­ян­нее сме­ны при­ли­вов и отли­вов в про­ли­ве Еври­пе у Хал­киди­ки? Или в Сици­лий­ском про­ли­ве? Или тече­ния в оке­ане, в тех местах, где

А мор­ские при­ли­вы и отли­вы у бере­гов Испа­ний или Бри­та­нии с их регу­ляр­но­стью и посто­ян­ст­вом тоже не могут про­ис­хо­дить без бога? Так, пожа­луй, если все, что про­ис­хо­дит посто­ян­но, через опре­де­лен­ные про­ме­жут­ки вре­ме­ни, мы будем счи­тать боже­ст­вен­ным, то не при­шлось бы назвать боже­ства­ми и трех­днев­ную и четы­рех­днев­ную лихо­рад­ки, ибо что может быть посто­ян­нее чере­до­ва­ния их при­сту­пов. (25) Нет, всем этим явле­ни­ям сле­ду­ет давать разум­ное объ­яс­не­ние. А так как вы это­го не може­те сде­лать, то и при­бе­га­е­те к богу, точ­но к спа­си­тель­но­му убе­жи­щу²⁷.

Тебе кажет­ся, что и Хри­сипп, чело­век, бес­спор­но, изво­рот­ли­во­го ума и изощ­рен­ный в спо­рах, очень ост­ро­ум­но рас­судил. “Если, — ска­зал он, — есть нечто такое, что чело­век не может сде­лать, то тот, кто это дела­ет, луч­ше, чем чело­век. Но чело­век не может сде­лать все­го того, что есть в мире; ста­ло быть, тот, кто смог это, пре­вос­хо­дит чело­ве­ка. Но кто же может пре­вос­хо­дить чело­ве­ка, если не бог? Зна­чит, есть бог!”. Но во всем этом то же заблуж­де­ние, что у Зено­на. (26) Ибо что такое “луч­ше”, “пре­вос­ход­нее”, какое раз­ли­чие меж­ду при­ро­дой и разу­мом, при этом не рас­смат­ри­ва­ет­ся. Тот же Хри­сипп рас­суж­да­ет: “Если бы не было богов, то во всей при­ро­де не было бы ниче­го луч­ше чело­ве­ка. Но если какой-то чело­век счи­та­ет, что нет ниче­го луч­ше чело­ве­ка, то это вели­чай­шее само­мне­ние”. Конеч­но, само­мне­ние ценить себя выше, чем мир, но вовсе не само­мне­ние, а ско­рее здра­вый смысл, пони­мать, что в чело­ве­ке есть чув­ство и разум, кото­рых нет ни в Ори­оне, ни в Сири­у­се.

И еще рас­суж­да­ет Хри­сипп: “Если дом кра­сив, то мы пони­ма­ем, что он был выстро­ен для хозя­ев, а не для мышей; так же мы долж­ны счи­тать, что мир — это дом богов”. И я совер­шен­но так же думал бы, если бы счи­тал, что мир был сотво­рен²⁸, а не обра­зо­ван при­ро­дой, что я поста­ра­юсь дока­зать²⁹.

XI. (27) Но вот у Ксе­но­фон­та Сократ спра­ши­ва­ет: “Откуда бы мы отхва­ти­ли свою душу, если бы у мира не было ника­кой души?”³⁰ А я спра­ши­ваю, откуда — речь? Откуда — счет? Откуда — пение? Или мы будем счи­тать, что солн­це, когда под­сту­па­ет побли­же к луне, заво­дит с ней раз­го­вор? Или, что мир поет для гар­мо­нии (ad har­mo­niam), как пола­га­ет Пифа­гор?³¹ Все это, Бальб, от при­ро­ды, но не той при­ро­ды, кото­рая, как гово­рит Зенон, “искус­но про­гу­ли­ва­ет­ся” (ar­ti­fi­cio­se am­bu­lans)³², — об этой при­ро­де Зено­на я еще буду гово­рить — я имею в виду при­ро­ду, кото­рая, будучи сама в дви­же­нии и изме­не­нии, этим все при­во­дит в дви­же­ние и воз­буж­де­ние.

(28) Мне понра­ви­лась та часть тво­ей речи, в кото­рой ты гово­рил о согла­со­ван­но­сти и вза­и­мо­свя­зан­но­сти раз­лич­ных частей при­ро­ды, кото­рые, как ты ска­зал, как бы свя­за­ны уза­ми дав­не­го род­ства. Не могу я, одна­ко, согла­сить­ся с тобой, когда ты утвер­жда­ешь, буд­то это мож­но объ­яс­нить толь­ко тем, что при­ро­да вся объ­ята одним боже­ст­вен­ным духом (uno di­vi­no spi­ri­tu con­ti­ne­re­tur). Нет, это посто­ян­ство и вза­и­мо­связь при­чи­ня­ют толь­ко силы при­ро­ды, не богов. Есть в при­ро­де как бы “сочув­ст­вие”, гре­ки это назы­ва­ют συμ­πά­θεια. Но то, что вели­ко само по себе, менее все­го сле­ду­ет объ­яс­нять воздей­ст­ви­ем боже­ст­вен­но­го ума.

XII. (29) А каким обра­зом вы опро­верг­не­те дово­ды Кар­не­ада? Если, гово­рит он, нет ника­ко­го тела бес­смерт­но­го, то нет и тела веч­но­го. Но нет ни одно­го бес­смерт­но­го тела, ни тако­го, кото­рое нель­зя было бы разде­лить на части, разо­брать или рас­та­щить. А так как вся­кое живое суще­ство по при­ро­де сво­ей спо­соб­но быть вос­при­им­чи­вым к внеш­не­му воздей­ст­вию (pa­ti­bi­lis), то нет сре­ди них тако­го, кото­рое избе­жа­ло бы како­го-то воздей­ст­вия извне, т. е. как бы необ­хо­ди­мо­сти пере­но­сить и тер­петь [стра­да­ния]. И если все живое тако­во, то нет ни одно­го бес­смерт­но­го. Рав­ным обра­зом, если вся­кое живое суще­ство может быть рас­се­че­но и разде­ле­но на части, зна­чит, нет сре­ди них ни одно­го неде­ли­мо­го, ни одно­го веч­но­го. При­том вся­кое живое суще­ство устро­е­но так, что вынуж­де­но испы­ты­вать воздей­ст­вие внеш­ней силы и пере­но­сить его. Итак, оно по необ­хо­ди­мо­сти смерт­но и рас­па­да­ет­ся на части.

(30) Вся­кий воск име­ет свой­ство менять фор­му, поэто­му и нет такой вещи, сде­лан­ной из вос­ка, кото­рая не мог­ла бы изме­нить свою фор­му. Это же отно­сит­ся и к пред­ме­там из сереб­ра, меди, посколь­ку тако­ва при­ро­да этих метал­лов. Подоб­ным же обра­зом, посколь­ку все [сти­хии], из кото­рых все состо­ит, под­вер­же­ны изме­не­ни­ям, то не может быть тако­го тела, кото­рое было бы неиз­мен­ным. А ведь сами вы счи­та­е­те, что [сти­хии], из кото­рых все состо­ит, измен­чи­вы. Сле­до­ва­тель­но, и вся­кое тело измен­чи­во. Но если бы было какое-нибудь бес­смерт­ное тело, то оно вовсе не было бы измен­чи­вым. Так полу­ча­ет­ся, что вся­кое тело смерт­но. А посколь­ку вся­кое тело пред­став­ля­ет собой или воду, или воздух, или огонь, или зем­лю или состо­ит из сме­си этих эле­мен­тов или какой-то их части, то нет сре­ди них тако­го, кото­рое бы не поги­ба­ло. (31) Ибо и все, что из зем­ли, рас­па­да­ет­ся, и вла­га так мяг­ка, что ее лег­ко мож­но и соеди­нить и разде­лить на части. Огонь же и воздух лег­ко под­да­ют­ся любо­му дав­ле­нию, они по при­ро­де сво­ей наи­бо­лее подат­ли­вы и лег­ко рас­хо­дят­ся. Кро­ме того, каж­дая из этих [сти­хий] гибнет³³, когда пре­вра­ща­ет­ся в дру­гую. Это про­ис­хо­дит, когда зем­ля пре­вра­ща­ет­ся в воду, и когда из воды рож­да­ет­ся воздух, из возду­ха — эфир, и когда все эти сти­хии совер­ша­ют обрат­ный пере­ход.

Итак, если под­вер­же­ны гибе­ли те [сти­хии], из кото­рых состо­ит вся­кое живое суще­ство, то нет ни одно­го живо­го суще­ства веч­но­го.

XIII. (32) Чтобы покон­чить с этим вопро­сом, ска­жу еще, что невоз­мож­но най­ти такое суще­ство, кото­рое нико­гда не роди­лось и веч­но будет суще­ст­во­вать. Ибо вся­кое живое суще­ство спо­соб­но ощу­щать; оно, ста­ло быть, ощу­ща­ет теп­лое и холод­ное, слад­кое и горь­кое, и невоз­мож­но, чтобы оно каким-нибудь чув­ст­вом вос­при­ни­ма­ло толь­ко при­ят­ное и не вос­при­ни­ма­ло про­тив­но­го. Если, сле­до­ва­тель­но, оно спо­соб­но испы­ты­вать наслаж­де­ние, то испы­ты­ва­ет так­же и стра­да­ние. А то, что испы­ты­ва­ет стра­да­ние, неиз­беж­но под­ле­жит так­же и смер­ти³⁴. Зна­чит, сле­ду­ет при­знать, что вся­кое живое суще­ство — смерт­но. (33) С дру­гой сто­ро­ны, если есть нечто не испы­ты­ваю­щее ни наслаж­де­ния, ни стра­да­ния, то это не может быть живое суще­ство, живое же суще­ство долж­но все это испы­ты­вать, а то, что это испы­ты­ва­ет, не может быть веч­ным. Вся­кое же живое суще­ство спо­соб­но испы­ты­вать [и наслаж­де­ние и стра­да­ние], сле­до­ва­тель­но, нет живо­го суще­ства веч­но­го. Далее, не может быть тако­го живо­го суще­ства, в кото­ром не было бы есте­ствен­но­го стрем­ле­ния или отвра­ще­ния; стре­мят­ся к тому, что соот­вет­ст­ву­ет при­ро­де, отвра­ща­ют­ся от про­тив­но­го. Вся­кое живое суще­ство к чему-то стре­мит­ся и чего-то избе­га­ет. То, чего оно избе­га­ет, про­тив­но его при­ро­де, а что про­тив­но при­ро­де, име­ет губи­тель­ную силу. Сле­до­ва­тель­но, вся­кое живое суще­ство неиз­беж­но долж­но погиб­нуть. (34) Бес­чис­лен­ны фак­ты, свиде­тель­ст­ву­ю­щие о том, что все, спо­соб­ное чув­ст­во­вать, неми­ну­е­мо поги­ба­ет. Ибо все, что мы чув­ст­ву­ем, как, напри­мер, холод, теп­ло, наслаж­де­ние, стра­да­ние и про­чее, когда чрез­мер­но — губит. Но нет ни одно­го живо­го суще­ства, кото­рое было бы совсем лише­но спо­соб­но­сти чув­ст­во­вать. Ста­ло быть, нет веч­но живо­го суще­ства.

XIV. Вся­кое живое суще­ство име­ет или про­стую при­ро­ду, если оно состо­ит из одно­го толь­ко эле­мен­та — из зем­ли, или из огня, или из возду­ха, или из воды (но такое суще­ство невоз­мож­но себе пред­ста­вить, како­во оно); или живое суще­ство име­ет слож­ную при­ро­ду, если оно пред­став­ля­ет собой соеди­не­ние несколь­ких эле­мен­тов, из кото­рых каж­до­му свой­ст­вен­но его место, куда он по при­ро­де сво­ей стре­мит­ся: одни — вниз, дру­гие — вверх, третьи — в середи­ну. Эти эле­мен­ты могут про­быть в сме­шан­ном состо­я­нии неко­то­рое вре­мя, но все­гда — нико­им обра­зом не могут, ибо по при­ро­де сво­ей каж­дый из них неиз­беж­но про­рвет­ся на свое место. Поэто­му ни одно живое суще­ство не веч­но.

(35) Но ваши, Бальб, обыч­но сво­дят все к огнен­ной сти­хии, сле­дуя, как я пола­гаю, за Герак­ли­том³⁵. Это­го фило­со­фа не все тол­ку­ют оди­на­ко­во, а так как он и сам не хотел, чтобы дру­гие пони­ма­ли, что он гово­рит³⁶, то не будем касать­ся это­го. Вы же учи­те, что вся сила в огне (om­nem vim ig­neam es­se), так что и живые суще­ства, когда в них под­хо­дит к кон­цу теп­ло, уми­ра­ют, и во всей при­ро­де толь­ко то живет, то про­цве­та­ет, что содер­жит в себе теп­ло. Я же не пони­маю, поче­му тела поги­ба­ют от исчез­но­ве­ния в них теп­ла, а не, ска­жем, от утра­ты вла­ги или возду­ха, тем более что тела поги­ба­ют так­же и от излиш­ка теп­ла? (36) Так что жизнь в живых суще­ствах зави­сит от огня не в боль­шей сте­пе­ни, чем от дру­гих эле­мен­тов. Вы, как я пони­маю, счи­та­е­те, что в при­ро­де и в мире един­ст­вен­ный носи­тель жиз­ни вне нас (ani­mal extrin­se­cus) — это огонь. А поче­му не воздух (ani­ma)? Ведь из него состо­ит и дух (ani­mus)³⁷ живо­го суще­ства, от чего оно и назы­ва­ет­ся живот­ное (ani­mal). Поче­му вы при­ни­ма­е­те как бы в каче­стве бес­спор­но­го, что душа — это не что иное, как огонь? Ведь кажет­ся куда более веро­ят­ным, что душа — это нечто такое, что состо­ит из огня и возду­ха, сме­шан­ных долж­ным обра­зом³⁸. Если огонь сам по себе, без при­ме­си како­го-либо дру­го­го эле­мен­та, есть живое суще­ство, то, посколь­ку он, нахо­дясь в наших телах, дела­ет так, что мы спо­соб­ны чув­ст­во­вать, не может быть, чтобы он и сам был лишен этой спо­соб­но­сти. Но про­тив это­го мож­но воз­ра­зить так же: то, что име­ет чув­ства по необ­хо­ди­мо­сти долж­но ощу­щать и наслаж­де­ния и стра­да­ния. А к кому при­хо­дит стра­да­ние, к тому при­хо­дит так­же и смерть. Так полу­ча­ет­ся, что вы не може­те даже огонь пред­ста­вить веч­ным. (37) Как же так? Раз­ве вы сами не утвер­жда­е­те, что вся­кий огонь нуж­да­ет­ся в пище, и что он не может нико­им обра­зом сохра­нить­ся, если его не питать? Что и солн­це, и луна, и звезды пита­ют­ся: одни прес­ны­ми вода­ми, дру­гие мор­ски­ми? Кле­анф даже пола­га­ет, что имен­но по этой при­чине солн­це не отхо­дит слиш­ком дале­ко от линии тро­пи­ков, чтобы не отда­лить­ся от сво­ей пищи. Но об этом я еще ска­жу поз­же³⁹. А сей­час уже мож­но заклю­чить, что то, что может погиб­нуть, по при­ро­де сво­ей не может быть веч­ным. Огонь, будучи лишен пищи, пере­ста­ет суще­ст­во­вать. Сле­до­ва­тель­но, огонь по при­ро­де сво­ей не вечен.

XV. (38) Можем ли мы пред­ста­вить себе бога, не наде­лен­но­го ника­кой доб­ро­де­те­лью? Что ж, наде­лим бога бла­го­ра­зу­ми­ем — доб­ро­де­те­лью, кото­рая пред­по­ла­га­ет зна­ние того, что хоро­шо и что пло­хо, и что ни хоро­шо, ни пло­хо. Но для того, кого не каса­ет­ся и не может кос­нуть­ся зло, какая нуж­да раз­ли­чать доб­ро и зло? Какая ему нуж­да в разу­ме, в пони­ма­нии (in­tel­li­gen­tia), кото­ры­ми мы поль­зу­ем­ся для того, чтобы через явное пости­гать сокро­вен­ное? Ведь для бога нет ниче­го сокро­вен­но­го. А пра­во­судие, кото­рое каж­до­му возда­ет долж­ное, какое име­ет отно­ше­ние к богам? Ведь вы сами гово­ри­те, что пра­во­судие порож­де­но чело­ве­че­ским обще­ст­вом, общ­но­стью людей. Далее, воз­дер­жа­ние; оно состо­ит в пре­не­бре­же­нии плот­ски­ми наслаж­де­ни­я­ми. Но если на небе есть место воз­дер­жа­нию, то — так­же и наслаж­де­ни­ям. А как пони­мать, что бог муже­ст­вен? В чем муже­ст­вен? В пре­одо­ле­нии стра­да­ний или труд­но­стей? Или опас­но­сти? Но ведь бога ничто из это­го не затра­ги­ва­ет. (39) Так как же мы можем пред­ста­вить себе бога, кото­рый ни разу­мом не поль­зу­ет­ся и ника­кой доб­ро­де­те­лью не наде­лен? Когда я обду­мы­ваю то, что гово­рят о богах сто­и­ки, я уже не могу отно­сить­ся с пре­зре­ни­ем к неве­же­ству необ­ра­зо­ван­ной тол­пы. Во что толь­ко не веру­ют невеж­ды! Сирий­цы покло­ня­ют­ся рыбе⁴⁰. Егип­тяне обо­готво­ри­ли почти все виды живот­ных. Даже в Гре­ции мно­гих людей при­чис­ли­ли к богам: Ала­бан­да — в горо­де, нося­щем его имя, Тенея — теней­цы⁴¹, вся Гре­ция чтит в каче­стве богов: Лев­ко­тею^[1], кото­рую преж­де назы­ва­ли Ино, и ее сына Пале­мо­на⁴². Наши чтут Гер­ку­ле­са, Эску­ла­па, Тин­да­ридов, Рому­ла и еще мно­гих дру­гих, в кото­рых видят как бы новых, при­пис­ных граж­дан неба⁴³. Так судят о богах необ­ра­зо­ван­ные.

XVI. (40) Но вы, фило­со­фы, раз­ве луч­ше? Я не буду оста­нав­ли­вать­ся на том, что вам кажет­ся наи­бо­лее ясным. Пусть сам мир будет богом. Пове­рю, что так это и есть:

Но поче­му мы к это­му добав­ля­ем еще мно­гих богов? И такое их мно­же­ство! Мне, поис­ти­не, кажет­ся, что их уж слиш­ком мно­го. Ты ведь и отдель­ные созвездия назы­ва­ешь бога­ми, давая им или назва­ния живот­ных, как, напри­мер, Коза, Скор­пи­он, Телец, Лев; или неоду­шев­лен­ных вещей, как: Арго, Жерт­вен­ник, Коро­на. (41) Но если даже с этим при­ми­рить­ся, то дру­гое не толь­ко невоз­мож­но допу­стить, но даже — понять. Когда мы назы­ваем зем­ные пло­ды Цере­рой, вино Либе­ром, то про­сто при­ме­ня­ем обще­употре­би­тель­ные выра­же­ния. Но кого ты счи­та­ешь настоль­ко безум­ным, чтобы пове­рил, буд­то то, что он ест, — это бог?⁴⁴

А что каса­ет­ся тех, кото­рые, по тво­им сло­вам, из людей пре­вра­ти­лись в богов, то объ­яс­нил бы ты мне спо­соб, каким обра­зом это мог­ло про­изой­ти? И поче­му это пере­ста­ло про­ис­хо­дить теперь, хотел бы я знать? В наше вре­мя я не пред­став­ляю себе, каким обра­зом тот [Гер­ку­лес], по сло­вам Акция,

пере­се­лил­ся бы из это­го пла­ме­ни

Одна­ко Гомер заста­вил Улис­са встре­тить­ся с Гер­ку­ле­сом в под­зем­ном цар­стве, а так­же с дру­ги­ми ушед­ши­ми из жиз­ни⁴⁶. (42) При­том я очень хотел бы знать, пред­по­чти­тель­но како­го Гер­ку­ле­са нам сле­ду­ет почи­тать? Ибо те, кото­рые иссле­ду­ют тай­ные и мало­из­вест­ные пись­ме­на⁴⁷, сооб­ща­ют, что Гер­ку­ле­сов было мно­го: древ­ней­ший был рож­ден Юпи­те­ром, тоже древ­ней­шим (пото­му что из древ­них гре­че­ских писа­ний мы узна­ем, что и Юпи­те­ров было мно­го). От это­го, ста­ло быть, Юпи­те­ра и Лиси­фои и родил­ся тот Гер­ку­лес, кото­рый, как мы слы­ша­ли, состя­зал­ся с Апол­ло­ном за тре­нож­ник⁴⁸. А дру­гой Гер­ку­лес, еги­пет­ский, как пере­да­ют, был рож­ден Нилом⁴⁹. Он, гово­рят, сочи­нил фри­гий­ские кни­ги⁵⁰. Тре­тий — из диги­тов горы Иды⁵¹, ему жите­ли Коса при­но­сят жерт­вы в честь под­зем­ных богов⁵². Чет­вер­тый — сын Юпи­те­ра и Асте­рии⁵³, сест­ры Лато­ны⁵⁴, осо­бен­но почи­тае­мый жите­ля­ми Тира, кото­рые счи­та­ют, что Кар­фа­ген был ее доче­рью⁵⁵. Пятый — в Индии, носит еще имя Бэл⁵⁶. Шестой — тот, кото­рый про­изо­шел от Алк­ме­ны и Юпи­те­ра, но Юпи­те­ра третье­го, пото­му что и Юпи­те­ров, как мы уже зна­ем, тоже мно­го. Об этом я еще буду гово­рить.

XVII. (43) Раз об этом зашла речь, ска­жу, что о том, как сле­ду­ет почи­тать бес­смерт­ных богов, я луч­ше узнал из уста­вов пон­ти­фи­ков, из обы­ча­ев пред­ков и из тех жерт­вен­ных сосудов⁵⁷, кото­рые нам оста­вил Нума и о кото­рых гово­рил в сво­ей коро­тень­кой, но бле­стя­щей речи Лелий, чем из уче­ний сто­и­ков. Если идти за вами, то ска­жи, что мне отве­тить тому, кто поста­вит вопрос таким обра­зом: “Если есть боги, то явля­ют­ся ли боги­ня­ми так­же и ним­фы? Если и ним­фы, то так­же и пан­ис­ки⁵⁸, и сати­ры? Но эти не боги, зна­чит, и ним­фы не боги­ни. Одна­ко в их честь были офи­ци­аль­но учреж­де­ны и посвя­ще­ны хра­мы. Что же полу­ча­ет­ся? Выхо­дит, и про­чие, кото­рым посвя­ще­ны хра­мы, не боги? Далее, ты при­чис­ля­ешь к богам Юпи­те­ра и Неп­ту­на, зна­чит, и брат их Орк тоже бог? И те [реки], кото­рые, как гово­рят, текут в цар­стве мерт­вых: Ахе­рон, Коцит, Стикс, Фле­ге­тон? И Харон⁵⁹ и Цер­бер⁶⁰ тоже долж­ны счи­тать­ся бога­ми? Но это­го же нель­зя допу­стить! Ста­ло быть, и Орк не бог. (44) А что вы ска­же­те о его бра­тьях?” Вот, как рас­суж­дал Кар­не­ад⁶¹, не для того, чтобы под­ко­пать­ся под богов, что совсем не под­хо­дит для фило­со­фа, но чтобы пока­зать, что сто­и­ки ниче­го не могут объ­яс­нить о богах. Он еще рас­суж­дал сле­дую­щим обра­зом: “Как же так, — гово­рил он, — если эти бра­тья вхо­дят в чис­ло богов, то неуже­ли мож­но отри­цать, что и их отец, Сатурн, кото­ро­го повсюду, и более все­го на Запа­де, почи­та­ют, тоже бог? Но если Сатурн бог, то сле­ду­ет при­знать, что и его отец, Небо — бог. А если так, то и роди­те­ли Неба так­же долж­ны счи­тать­ся бога­ми: Эфир и День, и их бра­тья и сест­ры, кото­рые древни­ми гене­а­ло­га­ми⁶², име­ну­ют­ся: Любовь, Обман, Страх, Труд, Зависть, Рок, Ста­рость, Смерть, Мрак, Несча­стье, Жало­ба, Милость, Ковар­ство, Упрям­ство, Пар­ки, Гес­пе­риды, Сны, и кото­рые все, как счи­та­ют, рож­де­ны от Эре­ба⁶³ и Ночи? Так что или и этих чудо­вищ до́лжно счи­тать бога­ми, или тех, кого мы назва­ли пер­вы­ми, не счи­тать”.

XVIII. (45) Может быть, ты ска­жешь, что Апол­лон, Вул­кан, Мер­ку­рий и дру­гие — это боги, а Гер­ку­ле­са, Эску­ла­па, Либе­ра, Касто­ра, Пол­лук­са поста­вишь под сомне­ние? Но и этих, ведь, почи­та­ют наравне с теми, а неко­то­рых из них даже гораздо боль­ше. Зна­чит, и их, рож­ден­ных смерт­ны­ми мате­ря­ми, долж­но счи­тать бога­ми? А Ари­стей, сын Апол­ло­на, кото­рый открыл олив­ко­вое дере­во, а Тесей, сын Неп­ту­на, и осталь­ные, у кото­рых отца­ми были боги, раз­ве не будут в чис­ле богов? А у кого мате­ри [боги­ни]? Оче­вид­но, тем более [долж­ны быть зачис­ле­ны]. Ведь и по граж­дан­ско­му пра­ву рож­ден­ный сво­бод­ной мате­рью счи­та­ет­ся сво­бод­ным; так и по есте­ствен­но­му пра­ву (ius na­tu­rae) рож­ден­ный мате­рью боги­ней, несо­мнен­но, — бог⁶⁴. Вот жите­ли ост­ро­ва Асти­па­леи⁶⁵ и чтут бла­го­го­вей­но Ахил­ла. А если он бог, то и Орфей и Рез⁶⁶ — боги, посколь­ку их мате­рью была муза (если толь­ко мор­ским бра­кам не отда­вать пред­по­чте­ния перед теми, кото­рые совер­ша­ют­ся на суше). А если эти не боги, так как им нигде не покло­ня­ют­ся, то каким обра­зом те счи­та­ют­ся бога­ми?

(46) И заметь, что эти были почте­ны не за их бес­смер­тие, а за то, что в них виде­ли людей, испол­нен­ных чело­ве­че­ски­ми доб­ро­де­те­ля­ми, о чем, впро­чем, ты сам, Бальб, гово­рил⁶⁷.

Но как же можешь, если счи­тать боги­ней Лато­ну, не счи­тать тако­вой так­же и Гека­ту⁶⁸, кото­рая роди­лась от Асте­рии, сест­ры Лато­ны? Или и эта тоже боги­ня? Ведь мы и хра­мы ей, и жерт­вен­ни­ки виде­ли в Гре­ции. А если и она боги­ня, то поче­му не евме­ниды? Ведь и они име­ют в Афи­нах храм, и у нас, как я пони­маю, им посвя­ще­на роща Фури­ны, фурии же это — те же боги­ни — пре­сле­до­ва­тель­ни­цы и мсти­тель­ни­цы за пре­ступ­ле­ния и зло­де­я­ния⁶⁹. (47) Так что, если мы будем счи­тать бога­ми тех, кото­рые при­ни­ма­ют уча­стие в том, что про­ис­хо­дит с чело­ве­ком, то сле­ду­ет счи­тать боги­ней так­же и Рож­де­ние (Na­tio), кото­рой мы, когда обхо­дим хра­мы на Ардей­ском поле, обыч­но при­но­сим жерт­ву. Она и назва­ние такое полу­чи­ла от “рож­дать” (nas­ce­re), так как обе­ре­га­ет жен­ские роды. Если же эта — боги­ня, то боги и все те, кото­рые были упо­мя­ну­ты тобою⁷⁰: Честь, Вер­ность, Разум, Согла­сие, ста­ло быть, так­же Надеж­да и Пре­до­сте­ре­же­ние (Mo­ne­ta)⁷¹, и вооб­ще все, что нам при­дет в голо­ву. Но если все это не прав­до­по­доб­но, то неправ­до­по­доб­но и то, из чего это сле­ду­ет.

XIX. Что ты на это ска­жешь? И еще. Если бога­ми счи­тать тех, кого люди чтут и при­зна­ют за богов, то поче­му не при­чис­лить к тому же роду Сера­пи­са и Иси­ду?⁷² А если мы это сде­ла­ем, поче­му отка­зать в этой [поче­сти] богам вар­ва­ров? Давай­те же отне­сем к чис­лу богов быков и лоша­дей, иби­сов, ястре­бов, змей, кро­ко­ди­лов, рыб, собак, вол­ков, кошек, лисиц и еще мно­гих зве­рей. Или, если мы их отверг­нем, то давай­те же отверг­нем и тех, о кото­рых мы гово­ри­ли рань­ше.

(48) Что же даль­ше? Ино, кото­рую гре­ки назы­ва­ют Лев­ко­те­ей, а наши — Мату­той⁷³, будет счи­тать­ся боги­ней, хотя она дочь Кад­ма. А Кир­ку, и Паси­фаю⁷⁴, и Ээта, кото­рых Пер­са, дочь Оке­а­на, роди­ла от Солн­ца, мы раз­ве не вклю­чим в чис­ло богов? Ведь Кир­ку наши коло­ни­сты, жите­ли коло­нии, назван­ной ее име­нем, бла­го­че­сти­во почи­та­ют. Итак, и ее будем счи­тать боже­ст­вом? А что ты мне отве­тишь отно­си­тель­но Медеи? Ведь она-то име­ла двух [богов] деда­ми — Солн­це и Оке­ан, отцом Ээта, мате­рью Идию. А что о бра­те ее Абсир­те (у Паку­вия он носит дру­гое имя — Эги­а­лей, но то, ста­рое имя, более употреб­ля­лось в кни­гах древ­них)? Если же эти не боги, то мне страш­но за Ино, все ведь они текут из одно­го источ­ни­ка. (49) И Амфи­а­рай будет богом? И Тро­фо­ний?⁷⁵ Когда по цен­зор­ско­му зако­ну зем­ли в Бео­тии, посвя­щен­ные бес­смерт­ным богам, были объ­яв­ле­ны не под­ле­жа­щи­ми нало­го­об­ло­же­нию, то наши пуб­ли­ка­ны⁷⁶ заяви­ли, что нель­зя счи­тать бес­смерт­ны­ми тех, кто рань­ше были людь­ми. Но если Амфи­а­рай и Тро­фо­ний явля­ют­ся бога­ми, то уж, конеч­но, — и Эрех­тей, у кото­ро­го в Афи­нах есть и храм и жрец⁷⁷, — мы их виде­ли. А если его сде­ла­ем богом, то как мож­но сомне­вать­ся отно­си­тель­но Код­ра⁷⁸, или дру­гих, кото­рые погиб­ли, сра­жа­ясь за роди­ну. Если это непри­ем­ле­мо в отно­ше­нии этих, то так­же и в отно­ше­нии тех, о кото­рых было ска­за­но ранее.

(50) Вполне мож­но понять, что если во мно­гих государ­ствах возда­ли боже­ские поче­сти памя­ти тех, кто про­сла­вил­ся сво­ей доб­ле­стью, то это было сде­ла­но для того, чтобы вос­пи­тать граж­дан еще более доб­лест­ны­ми и чтобы каж­дый бла­го­род­ный (op­ti­mus) чело­век готов с охотой был под­верг­нуть­ся любым опас­но­стям ради обще­го бла­га. По этой самой при­чине в чис­ле богов и ока­за­лись у афи­нян и Эрех­тей и его доче­ри. Рав­ным обра­зом и у доче­рей Леон­та⁷⁹ есть в Афи­нах храм, кото­рый и назы­ва­ет­ся Лео­ко­ри­он. А жите­ли Ала­бан­да чтут Ала­бан­да, осно­ва­те­ля их горо­да с бо́льшим бла­го­го­ве­ни­ем, чем како­го-нибудь из про­слав­лен­ных богов. Когда по это­му пово­ду один из жите­лей это­го горо­да стал назой­ли­во убеж­дать Стра­то­ни­ка⁸⁰, что, мол, Гер­ку­лес не бог, а вот Ала­банд — это бог, тот ему не без ост­ро­умия отве­тил: “Так пусть же гнев Ала­бан­да падет на мою голо­ву, а гнев Гер­ку­ле­са — на твою”.

XX. (51) Раз­ве ты, Бальб, не видишь, как дале­ко заво­дит ска­зан­ное тобой о небе и звездах? Бога­ми ста­ли Солн­це и Луна, в пер­вом гре­ки видят Апол­ло­на, во вто­рой — Диа­ну. Если же Луна — боги­ня, то вой­дут в чис­ло богов так­же и Люци­фер⁸¹ и про­чие пла­не­ты, а, ста­ло быть, так­же и непо­движ­ные звезды. Но поче­му не отне­сти к богам еще и раду­гу? Она ведь так пре­крас­на, что ее за изу­ми­тель­ную кра­соту счи­та­ют доче­рью Тау­ман­та⁸² и внуч­кой Оке­а­на. А если раду­га — боже­ство, то поче­му — не обла­ка? Ведь сама раду­га обра­зу­ет­ся из обла­ков, каким-то обра­зом окра­сив­ших­ся. А одно обла­ко, гово­рят, даже роди­ло кен­тав­ров⁸³. Но если ты вне­сешь в спи­сок богов обла­ка, то сле­ду­ет вне­сти, конеч­но, и бури, кото­рые у рим­лян дей­ст­ви­тель­но обо­готво­ре­ны⁸⁴; — зна­чит, и дожди, и тума­ны, и бури, и смер­чи долж­ны счи­тать­ся бога­ми? Наши пол­ко­вод­цы ведь име­ли обык­но­ве­ние, пус­ка­ясь в пла­ва­ние по морю, при­но­сить жерт­вы мор­ским вол­нам. (52) Далее, если, как ты гово­рил, мы долж­ны видеть в самой поч­ве, по при­чине ее пло­до­ро­дия, боги­ню Цере­ру, то что это еще за дру­гая боги­ня Тел­лус?⁸⁵ Если это зем­ля, то и море — бог, ты и гово­рил, что это Неп­тун. Ста­ло быть, и реки и источ­ни­ки тоже боги? Отто­го-то Мазон, заво­е­ва­тель Кор­си­ки, и посвя­тил храм источ­ни­ку⁸⁶, а в молит­ве авгу­ров упо­ми­на­ют­ся Тибр, Спи­нон, Ане­мон, Нодин и назва­ния дру­гих близ­ле­жа­щих рек.

Итак, или это [обо­готво­ре­ние] про­дол­жит­ся без­мер­но, или мы ниче­го из это­го не при­мем, чтобы тем самым не спо­соб­ст­во­вать бес­ко­неч­но­му росту суе­ве­рия.

XXI. (53) А теперь, Бальб, нам сле­ду­ет ска­зать и про­тив тех, кото­рые гово­рят, что боги, бла­го­го­вей­но и свя­то чти­мые нами, были людь­ми, кото­рые не на самом деле, а люд­ским вооб­ра­же­ни­ем были пере­не­се­ны на небо⁸⁷.

Нач­нем с Юпи­те­ра. Те, кото­рых назы­ва­ют тео­ло­га­ми (theo­lo­gi)⁸⁸, насчи­ты­ва­ли сна­ча­ла трех Юпи­те­ров. Из них пер­вый и вто­рой роди­лись в Арка­дии, у одно­го отцом был Эфир, от это­го Юпи­те­ра роди­лись, как гово­рят, Про­зер­пи­на и Либер. Дру­гой был сыном Неба и родил, гово­рят, Минерву, от кото­рой, по пре­да­нию, пошли вой­ны, она их при­ду­ма­ла. Тре­тий Юпи­тер, сын Сатур­на, был кри­тя­нин, на этом ост­ро­ве и моги­лу его пока­зы­ва­ют⁸⁹.

Διόσ­κου­ροι [Дио­с­ку­ров] гре­ки тоже назы­ва­ют на раз­ные лады. Пер­вые трое, кото­рые у афи­нян назы­ва­ют­ся “покро­ви­те­ля­ми” (Anac­tes), роди­лись от древ­ней­ше­го царя Юпи­те­ра и Про­зер­пи­ны: Три­то­патрей, Эвбу­лей, Дио­ни­сий. Затем двое были рож­де­ны Ледой от Юпи­те­ра третье­го — Кастор и Пол­лукс. Третьих неко­то­рые назы­ва­ют: Алкон, Меламп и Эмол, это сыно­вья Атрея, вну­ки Пело­па.

(54) Что каса­ет­ся муз, то сна­ча­ла их было четы­ре: Тельк­си­о­па, Аэда, Арха, Меле­та, отцом их был Юпи­тер вто­рой. Вто­рая груп­па муз роди­лась от Юпи­те­ра третье­го и Мне­мо­зи­ны, их было девять. Третья груп­па, тоже девять муз, с теми же име­на­ми роди­лись от Пиеро­на и Антио­пы, поэты их обыч­но назы­ва­ют пие­рида­ми и пие­ри­я­ми.

Хотя о Солн­це ты ска­зал, что оно полу­чи­ло такое назва­ние отто­го, что оно одно-един­ст­вен­ное⁹⁰, а какое мно­же­ство солнц [богов] упо­ми­на­ют тео­ло­ги. Один из них сын Юпи­те­ра, внук Эфи­ра; дру­гой — сын Гипе­ри­о­на⁹¹, тре­тий — сын Вул­ка­на, внук Нила, егип­тяне счи­та­ют Гелио­поль его горо­дом⁹². Чет­вер­тый — тот, кото­рый, как гово­рят, в геро­и­че­ские вре­ме­на был рож­ден ним­фой Акан­то на Родо­се и был пред­ком Иали­за, Ками­ра, Лин­да и Рода⁹³; от пято­го, как счи­та­ют, на Кол­хиде роди­лись Ээт и Кир­ка.

XXII. (55) И Вул­ка­нов тоже мно­го. Пер­вый родил­ся от Неба. От это­го Вул­ка­на Минер­ва роди­ла того Апол­ло­на, кото­ро­го древ­ние писа­те­ли (his­to­ri­ci) счи­та­ют покро­ви­те­лем Афин. Вто­ро­го, рож­ден­но­го Нилом, егип­тяне назы­ва­ют Фта⁹⁴ и счи­та­ют хра­ни­те­лем Егип­та. Тре­тий — от третье­го Юпи­те­ра и Юно­ны; он, как счи­та­ют, руко­во­дил ремес­лен­ны­ми мастер­ски­ми на Лем­но­се⁹⁵. Чет­вер­тый родил­ся от Мема­лия и утвер­дил­ся на ост­ро­вах вбли­зи Сици­лии⁹⁶, кото­рые и назы­ва­ют­ся Вул­ка­но­вы­ми.

(56) Из Мер­ку­ри­ев один родил­ся от отца Неба и мате­ри Дня⁹⁷, у него, по пре­да­ни­ям, позор­но похот­ли­вая при­ро­да, так как он воз­будил­ся при виде Про­зер­пи­ны. Еще один, сын Вален­та и Коро­ниды, живет под зем­лей, он зовет­ся еще Тро­фо­ни­ем. Тре­тий — сын Юпи­те­ра третье­го и Майи; от него и Пене­ло­пы, гово­рят, родил­ся Пан. Чет­вер­тый имел сво­им отцом Нила, егип­тяне счи­та­ют недоз­во­лен­ным назы­вать его по име­ни. Пятый, кото­ро­му покло­ня­ют­ся фене­ты⁹⁸, как гово­рят, убил Аргу­са, по этой при­чине бежал в Еги­пет и сооб­щил егип­тя­нам зако­ны и пись­мен­ность⁹⁹. Егип­тяне это­го назы­ва­ют Тотом, и так же назы­ва­ет­ся у них пер­вый месяц в году.

(57) Из Эску­ла­пов пер­вый — сын Апол­ло­на. Ему покло­ня­ют­ся в Арка­дии. Он изо­брел меди­цин­ский зонд и, как гово­рят, пер­вый стал бин­то­вать раны. Вто­рой Эску­лап был бра­том Мер­ку­рия. Этот, пора­жен­ный мол­нией, гово­рят, был похо­ро­нен в Кино­су­рах¹⁰⁰. Тре­тий — сын Арсип­па и Арси­нои, пер­вым открыл спо­со­бы очи­ще­ния желуд­ка и уда­ле­ния зубов. В Арка­дии пока­зы­ва­ют непо­да­ле­ку от реки Лузия его моги­лу и посвя­щен­ную ему рощу.

XXIII. Из Апол­ло­нов древ­ней­ший тот, кото­рый, как я уже ска­зал, родил­ся от Вул­ка­на и счи­та­ет­ся хра­ни­те­лем Афин. Дру­гой, сын Кори­бан­та¹⁰¹, родил­ся на Кри­те и, как гово­рят, за этот ост­ров всту­пил в спор с самим Юпи­те­ром. Тре­тий — сын Юпи­те­ра третье­го и Лато­ны, он, по пре­да­нию, от гипер­бо­ре­ев¹⁰² при­шел в Дель­фы. Чет­вер­тый — в Арка­дии, арка­дяне его назы­ва­ют Номи­о­ном (Νό­μιον), так как дума­ют, что от него они полу­чи­ли свои зако­ны¹⁰³.

(58) И Диан мно­го. Пер­вая — дочь Юпи­те­ра и Про­зер­пи­ны, гово­рят, роди­ла кры­ла­то­го Купидо­на. Вто­рая — наи­бо­лее извест­ная, как счи­та­ют, роди­лась от Юпи­те­ра третье­го и Лато­ны. Отцом третьей, по пре­да­ни­ям, был Упис¹⁰⁴, мате­рью — Гла­у­це (Glau­ce), эту гре­ки часто назы­ва­ют отцов­ским име­нем.

Мно­го у нас и Дио­ни­сов. Пер­вый родил­ся от Юпи­те­ра и Про­зер­пи­ны. Вто­рой — от Нила, этот, гово­рят, убил Низу¹⁰⁵. Отцом третье­го был Кабир, и он, гово­рят, был царем Азии, это в его честь учреж­де­ны празд­не­ства Саба­зии¹⁰⁶. Чет­вер­тый — сын Юпи­те­ра и Луны; в его честь, как счи­та­ют, устра­и­ва­ют­ся орфи­че­ские празд­не­ства. Пятый родил­ся от Низа и Тио­ны, его счи­та­ют учреди­те­лем Три­е­те­рид¹⁰⁷.

(59) Вене­ра пер­вая была рож­де­на боги­ней День от Неба. Ее храм мы виде­ли в Элиде. Вто­рая — роди­лась от мор­ской пены¹⁰⁸, от нее и Мер­ку­рия, гово­рят, родил­ся Купидон вто­рой. Третья, родив­ша­я­ся от Юпи­те­ра и Дио­ны¹⁰⁹, вышла замуж за Вул­ка­на. Но от нее и Мар­са родил­ся, гово­рят, Ант­эрос¹¹⁰. Чет­вер­тая — была зача­та Сири­ей от Кип­ра и зовет­ся Астар­той. Она была женой Адо­ни­су¹¹¹.

Минер­ва пер­вая — это та, кото­рая, как я уже ска­зал, была мате­рью Апол­ло­на. Вто­рая — дочь Нила, ее осо­бен­но почи­та­ют егип­тяне Саи­са¹¹². Третья была рож­де­на самим Юпи­те­ром, я уже ска­зал и об этом. Чет­вер­тая — от Юпи­те­ра и Кори­фы, доче­ри Оке­а­на, ее арка­дяне назы­ва­ют “Кория” (Κο­ρία) и счи­та­ют изо­бре­та­тель­ни­цей квадри­ги¹¹³. Пятая была доче­рью Пал­лан­та¹¹⁴, и она же, гово­рят, уби­ла сво­его отца, кото­рый попы­тал­ся нару­шить ее дев­ст­вен­ность. Ее изо­бра­жа­ют с кры­ла­ты­ми сан­да­ли­я­ми.

(60) Купидон пер­вый, гово­рят, родил­ся от Мер­ку­рия и Диа­ны пер­вой. Вто­рой — от Мер­ку­рия и Вене­ры вто­рой. Тре­тий, Ант­эрос, — от Мар­са и Вене­ры третьей.

Эти и дру­гие подоб­но­го рода вымыс­лы были заим­ст­во­ва­ны из Гре­ции, и ты пони­ма­ешь, Бальб, как важ­но про­ти­во­дей­ст­во­вать им, чтобы они не заму­ти­ли рели­гию. А ваши¹¹⁵ не толь­ко не опро­вер­га­ют эти [бас­ни], но даже укреп­ля­ют веру в них, тол­куя что к чему. Одна­ко воз­вра­тим­ся к тому, на чем мы оста­но­ви­лись.

XXIV. (61) Итак, неуже­ли ты счи­та­ешь, что для опро­вер­же­ния все­го это­го нуж­ны еще более тон­кие дово­ды? Мы видим в уме, вер­но­сти, надеж­де, доб­ро­де­те­ли, чести, победе, здо­ро­вье, согла­сии и про­чем в том же роде есте­ствен­ное (re­rum vim), а не боже­ст­вен­ное. Это либо при­су­ще нам самим, как ум, как вер­ность, как надеж­да, как доб­ро­де­тель, как согла­сие, либо долж­но быть желан­но для нас, как честь, как здо­ро­вье, как победа. И вот то, в чем я вижу толь­ко поль­зу, я вижу так­же пред­став­лен­ным в фор­ме ста­туи, кото­рой возда­ет­ся покло­не­ние. Поче­му мы долж­ны верить, что в доб­ро­де­те­ли, чести и про­чем заклю­че­на боже­ст­вен­ная сила? Я пой­му это толь­ко в том слу­чае, когда узнаю. В осо­бен­но­сти это отно­сит­ся к уда­че (for­tu­na). Никто не может отде­лить от нее непо­сто­ян­ство и слу­чай­ность, но боже­ству эти чер­ты, конеч­но, не при­ста­ли.

(62) Далее, я не пони­маю, как может вам нра­вить­ся такое объ­яс­не­ние басен, тол­ко­ва­ние имен. Бог Небо был оскоп­лен сво­им сыном, Сатурн был так­же зако­ван в цепи сво­им. Это и про­чее в том же роде вы защи­ща­е­те таким обра­зом, что те, кото­рые это выду­ма­ли, выглядят не толь­ко не безум­ца­ми, но пря­мо муд­ре­ца­ми. Сле­ду­ет толь­ко сожа­леть, что вы заня­лись так­же тол­ко­ва­ни­ем имен: Сатурн — пото­му, что он насы­ща­ет­ся года­ми; Марс — пото­му, что он воро­ча­ет вели­ки­ми дела­ми; Минер­ва — пото­му что сокру­ша­ет, или — пото­му, что угро­жа­ет. Вене­ра — пото­му, что при­хо­дит ко все­му; Цере­ра — пото­му, что про­из­во­дит¹¹⁶. Какой опас­ный метод! Ведь во мно­гих име­нах вы опре­де­лен­но завяз­не­те. Что ты сде­ла­ешь с Вей­о­ви­сом?¹¹⁷ Что с Вул­ка­ном? Хотя, судя по тому, что ты имя “Неп­тун” про­из­во­дишь от “пла­вать”¹¹⁸, не най­дет­ся, пожа­луй, ни одно­го име­ни, кото­ро­го про­ис­хож­де­ние ты не смог бы выве­сти по одной толь­ко бук­ве. И, как мне кажет­ся, ты в этом, пожа­луй, пла­ва­ешь боль­ше, чем сам Неп­тун.

(63) Мно­го труда, тяже­ло­го и совсем бес­по­лез­но­го, затра­ти­ли спер­ва Зенон, после него Кле­анф, а затем Хри­сипп, чтобы объ­яс­нить смысл этих выду­ман­ных басен, чтобы объ­яс­нить при­чи­ны, поче­му то или иное боже­ство носит свое имя. Но, зани­ма­ясь этим, вы, конеч­но, созна­е­те, что дело обсто­ит совсем по-дру­го­му, и что это — толь­ко люд­ские домыс­лы. В дей­ст­ви­тель­но­сти, то, что вы назы­ва­е­те бога­ми, — это есте­ствен­ное, а не боже­ст­вен­ное.

XXV. Но еще бо́льшим заблуж­де­ни­ем было при­сва­и­вать боже­ское зва­ние мно­го­му губи­тель­но­му, и даже учреж­дать это­му свя­ти­ли­ща. Ведь на Пала­тин­ском хол­ме есть храм Лихо­рад­ки, а воз­ле хра­мов в честь ларов¹¹⁹ там нахо­дит­ся храм, посвя­щен­ный Орбоне¹²⁰. И на Эскви­лине мы видим алтарь Злой Судь­бе. (64) Да будут изгна­ны фило­со­фи­ей эти заблуж­де­ния, чтобы, когда мы рас­суж­да­ем о бес­смерт­ных богах, то гово­ри­ли бы толь­ко достой­ное бес­смерт­ных богов. Я о них гово­рю то, что чув­ст­вую, а тебе я не сочув­ст­вую. Ты гово­ришь, что Неп­тун — это рас­про­стра­нен­ный по все­му морю дух с разу­ме­ни­ем. Так же ты гово­ришь о Цере­ре. Но я это разу­ме­ние ни у моря, ни у зем­ли не толь­ко не могу постиг­нуть сво­им умом, но даже и пред­ста­вить себе не могу, что это такое. Так что мне при­дет­ся в дру­гом месте поис­кать дока­за­тельств того, что и боги суще­ст­ву­ют, и како­вы они; я знаю толь­ко, что они не тако­вы, каки­ми ты хотел бы, чтобы они были.

(65) Теперь перей­дем к сле­дую­щим вопро­сам. Во-пер­вых, управ­ля­ет ли миром про­виде­ние богов? Затем: печет­ся ли оно о делах чело­ве­че­ских? Ибо из выдви­ну­тых тобою поло­же­ний¹²¹ эти два оста­лись нерас­смот­рен­ны­ми. И я счи­таю нуж­ным, если вам угод­но, рас­смот­реть их более подроб­но».

«Мне, — ска­зал Вел­лей, — очень даже угод­но. Пото­му что я и с тем, что уже было ска­за­но, совер­шен­но согла­сен и ожи­даю еще боль­ше­го».

«А я, — ска­зал Бальб, — не хочу пере­би­вать твою речь. Но… выбе­рем для воз­ра­же­ний дру­гое вре­мя, и я, конеч­но, поста­ра­юсь убедить тебя, но…¹²²

XXVI. [Лаку­на]

(66) Раз­ве не кажет­ся, что она нема­ло разду­мы­ва­ла, а ведь сама себе под­стро­и­ла нече­сти­вую поги­бель. А вот это, о Медее, куда как умно:

Меж­ду тем этот стих спо­со­бен посе­ять вся­кие бед­ст­вия: [А сло­ва Медеи]

Вот он этот разум, кото­ро­го живот­ные не име­ют, и толь­ко чело­век, по-ваше­му, наде­лен им по осо­бо­му бла­го­во­ле­нию богов. (67) Видишь, какой цен­ный пода­рок мы от них полу­чи­ли!

И та же Медея, убе­гая от отца и из оте­че­ства, —

У Медеи, несо­мнен­но, не было недо­стат­ка ни в ковар­стве, ни в уме.

(68) А тот¹²⁷, кото­рый под­гото­вил для бра­та роко­вое уго­ще­нье, раз­ве не обду­мал это со всех сто­рон?

XXVII. Не обой­дем мы мол­ча­ни­ем и того само­го,

о чем пра­виль­но и очень вер­но ска­зал Атрей:

А ведь и Фиест куда как хит­ро искал цар­ства, исполь­зуя пре­лю­бо­де­я­ние. [Атрей об этом так] гово­рит:

(69) Не прав­да ли, вели­чай­шее зло­де­я­ние было совер­ше­но с вели­чай­шим умом?

Но не толь­ко теат­раль­ная сце­на запол­не­на подоб­ны­ми зло­де­я­ни­я­ми. Едва ли не боль­ше и не в боль­шем коли­че­стве совер­ша­ют­ся они в повсе­днев­ной жиз­ни. Зна­ет любой част­ный дом, зна­ет форум, зна­ет курия, [Мар­со­во] поле, зна­ют союз­ни­ки, про­вин­ции, что с помо­щью разу­ма дела­ют­ся как доб­рые дела, так и злые. При­чем доб­рые дела совер­ша­ют­ся немно­ги­ми и ред­ко, зато зло­де­я­ния — и часто, и мно­ги­ми. Так что, пожа­луй, луч­ше бы боги бес­смерт­ные вовсе не дали нам ника­ко­го разу­ма, чем разум столь гибель­ный. Как боль­ным людям вино, ред­ко помо­гаю­щее, а гораздо чаще при­но­ся­щее вред, луч­ше совсем не употреб­лять, чем в надеж­де на сомни­тель­ное спа­се­ние при­бли­жать вер­ную гибель, так, думаю я, луч­ше было бы со сто­ро­ны богов вовсе не давать роду чело­ве­че­ско­му эту живость мыс­ли, эту хит­рость, эту изо­бре­та­тель­ность — все то, что мы назы­ваем разу­мом, раз он несет с собой бед­ст­вия мно­гим, выго­ду немно­гим. Не луч­ше ли было бы для людей вовсе не полу­чать этот щед­рый дар? (70) Вот поче­му я счи­таю, что если боги име­ли в виду обла­го­де­тель­ст­во­вать людей, щед­ро наде­лив их разу­мом, то это каса­ет­ся лишь тех, кому они даро­ва­ли доб­рый разум, а таких, если мы и встре­ча­ем, то очень немно­гих. Но ведь невоз­мож­но пред­ста­вить себе, что боги бес­смерт­ные заботят­ся толь­ко о немно­гих. Из это­го сле­ду­ет, что боги не заботят­ся ни о ком.

XXVIII. На это вы обыч­но так воз­ра­жа­е­те: боги-де заботят­ся о нас наи­луч­шим обра­зом, но мно­гие люди их бла­го­де­я­ни­я­ми поль­зу­ют­ся пре­врат­но. Так-де и быва­ет сре­ди людей: мно­гие, полу­чив от роди­те­лей наслед­ство, дур­но его исполь­зу­ют, но ведь это не зна­чит, что они не были обла­го­де­тель­ст­во­ва­ны сво­и­ми роди­те­ля­ми. Кто же это отри­ца­ет? Но срав­не­ние-то неудач­ное. Дея­ни­ра¹²⁹ не хоте­ла при­чи­нить вред Гер­ку­ле­су, когда посла­ла ему туни­ку, про­пи­тан­ную кро­вью кен­тав­ра. Не хотел так­же помочь Ясо­ну, тира­ну Феры¹³⁰, чело­век, уда­рив­ший его мечом, а ведь этим уда­ром он толь­ко вскрыл мучив­ший тира­на нарыв, кото­рый не смог­ли выле­чить вра­чи. Мно­гие, желая повредить, помо­га­ют, а желая помочь — вредят, так что дар еще не обна­ру­жи­ва­ет истин­ные наме­ре­ния пода­рив­ше­го. И если полу­чив­ший дар исполь­зо­вал его хоро­шо, то это еще не зна­чит, что тот, кто его дал, сде­лал это по-дру­же­ски.

(71) Какое рас­пут­ство, какое стя­жа­тель­ство, какое пре­ступ­ле­ние не быва­ет зара­нее обду­ма­но и, когда совер­ша­ет­ся, не сопро­вож­да­ет­ся ли дви­же­ни­ем духа и раз­мыш­ле­ни­ем, т. е. рас­суж­де­ни­ем? Ибо вся­кое мне­ние — это рас­суж­де­ние, хоро­шее, если мне­ние истин­но, пло­хое, если лож­но. Но от бога мы толь­ко полу­ча­ем рас­судок (если толь­ко полу­ча­ем), а будет ли он употреб­лен на бла­го или во зло, это зави­сит от нас. Так что не сто­ит счи­тать рас­судок бла­го­де­я­ни­ем, полу­чен­ным людь­ми от богов, вро­де наслед­ства, кото­рое роди­те­ли остав­ля­ют сво­им детям. Если бы боги хоте­ли при­чи­нить вред людям, то луч­ше­го спо­со­ба, чем пода­рить им разум, они бы не мог­ли най­ти. Ибо где еще скры­ва­ют­ся семе­на таких поро­ков, как неспра­вед­ли­вость, раз­нуздан­ность, тру­сость, как не в разу­ме?

XXIX. Мы тут вспо­ми­на­ли Медею и Атрея, тра­гедий­ных геро­ев, кото­рые всю силу сво­его ума напра­ви­ли на обду­мы­ва­ние тяг­чай­ших пре­ступ­ле­ний. (72) Но раз­ве не пус­ка­ют в ход свой ум и незна­чи­тель­ные люди, пер­со­на­жи комедий? Раз­ве не тон­ко рас­суж­да­ет тот пер­со­наж из “Евну­ха”?

А, дру­гой, из “Синэфе­бов”, напо­до­бие фило­со­фов Новой Ака­де­мии, напра­вив свой разум в бой про­тив обще­при­ня­то­го мне­ния, гово­рит, что, если

то хоро­шо¹³²

(73) И это необыч­ное мне­ние он под­креп­ля­ет сле­дую­щи­ми рас­суж­де­ньи­ца­ми [у тако­го роди­те­ля, мол, не греш­но]

И он же дока­зы­ва­ет, что неудо­бен для влюб­лен­но­го сына как раз мяг­кий и щед­рый отец,

Но раз­ве эти хит­ро­сти, эти улов­ки, эти обма­ны мог­ли быть при­ду­ма­ны без уча­стия разу­ма? О, этот заме­ча­тель­ный дар богов! [Без него] раз­ве мог бы Фор­ми­он¹³³ ска­зать [свои сло­ва в комедии]:

XXX. (74) Одна­ко вый­дем из теат­ра, перей­дем на форум. Вот идет пре­тор на заседа­ние суда. Кого судить? Того, кто под­жег государ­ст­вен­ный архив. А кто же это сде­лал? Знат­ный рим­ский всад­ник из Пице­на Кв. Созий сам сознал­ся, что сде­лал это. А еще кого будут судить? Л. Але­на¹³⁴, кото­рый, пере­пи­сы­вая государ­ст­вен­ные дол­го­вые спис­ки, под­де­лал под­пи­си шести глав­ных [пис­цов каз­на­чей­ства]. Тоже ведь хит­ро­ум­ней­ший чело­век. А вспом­ни дру­гие дела: о толос­ском золо­те¹³⁵, о заго­во­ре Югур­ты¹³⁶ — и более дав­ние: дело Тубул­ла¹³⁷, кото­рый откры­то брал взят­ки. А поз­же под­ня­тое Педу­це­ем¹³⁸ дело о пре­ступ­ных кро­во­сме­си­тель­ных свя­зях. А уже в наше вре­мя эти еже­днев­ные про­цес­сы об убий­ствах, отрав­ле­ни­ях, рас­тра­тах, о под­де­лан­ных заве­ща­ни­ях, в свя­зи с чем недав­но даже новый закон вышел; оттуда ведь эта про­цес­су­аль­ная фор­му­ла: “Я утвер­ждаю, что кра­жа совер­ше­на тобой и по тво­е­му замыс­лу”. А сколь­ко про­хо­дит про­цес­сов о зло­употреб­ле­ни­ях опе­ку­нов, о невы­пол­не­нии денеж­ных обя­за­тельств меж­ду ком­па­ньо­на­ми при закла­дах, при куп­ле, при про­да­же, при арен­де, при сда­че вна­ем. Доба­вим, к это­му про­цес­сы по зако­ну Пле­то­рия¹³⁹. Затем — мет­лу, чтобы выме­тать вся­кие жуль­ни­че­ства, — закон о зло­на­ме­рен­ных хит­ро­стях, кото­рый про­вел наш друг Г. Акви­лий (под хит­ро­стью Акви­лий под­ра­зу­ме­вал тот слу­чай, когда одно дела­ют для вида, дру­гое на самом деле)¹⁴⁰.

(75) Что же, будем мы счи­тать, что это семя столь­ких зол созда­но бес­смерт­ны­ми бога­ми? Ибо, если бес­смерт­ные боги дей­ст­ви­тель­но дали людям рас­судок, то выхо­дит, они дали им и склон­ность ко злу. Пото­му что склон­ность ко злу — это и есть извра­щен­ный и направ­лен­ный во вред рас­судок. Выхо­дит так­же, что те же боги наде­ли­ли людей ложью, пре­ступ­но­стью и про­чим, что ни замыс­лить, ни совер­шить невоз­мож­но без уча­стия рас­суд­ка. Ста­рая [кор­ми­ли­ца Медеи] вос­клик­ну­ла:

Так луч­ше бы боги не дали людям эту спо­соб­ность, кото­рую ведь очень немно­гие исполь­зу­ют на бла­го, да и эти часто сами ока­зы­ва­ют­ся жерт­ва­ми тех, кто исполь­зу­ет свой ум во зло, а таких ведь, бес­чест­но исполь­зу­ю­щих рас­судок, бес­чис­лен­ное мно­же­ство. Так что кажет­ся буд­то боги наде­ли­ли людей этим даром — рас­суд­ком и рас­суди­тель­но­стью не для доб­рых дел, а для плут­ней.

XXXI. (76) Но вы без уста­ли повто­ря­е­те, это-де вина людей, а не богов, как если бы врач обви­нял в сво­ей неуда­че жесто­кость болез­ни, а корм­чий — силу бури. Даже этих, хотя они сла­бые людиш­ки, сле­до­ва­ло бы высме­ять: “Да если бы не было болез­ней и бурь, то кому бы вы были нуж­ны!” — ска­зал бы им любой. Но про­тив бога мож­но спо­рить еще осно­ва­тель­нее.

Вот, ты гово­ришь, что вина на людях, в их пороч­но­сти. Так дал бы ты, боже, людям такой рас­судок, кото­рый исклю­ча­ет поро­ки и пре­ступ­ность. Раз­ве боги мог­ли оши­бить­ся? Мы остав­ля­ем сво­им детям наслед­ство в надеж­де, что они им хоро­шо вос­поль­зу­ют­ся. Мы можем в этом оши­бить­ся. Но как смог оши­бить­ся бог? Как мог­ло оши­бить­ся Солн­це, когда этот бог поса­дил на свою колес­ни­цу сына Фаэ­то­на¹⁴², или Неп­тун — когда обе­щал Тезею испол­нить три жела­ния и этим погу­бил сво­его же вну­ка Иппо­ли­та?¹⁴³

(77) Это, конеч­но, вымыс­лы поэтов, а мы же хотим быть фило­со­фа­ми и иметь дело не с вымыс­ла­ми, а с фак­та­ми. Одна­ко если бы эти самые боги поэтов зна­ли, что их уступ­чи­вость ока­жет­ся гибель­ной для их же детей, то сле­до­ва­ло бы счи­тать пре­ступ­ле­ни­ем с их сто­ро­ны, такой ценой пока­зать­ся доб­ры­ми. Ари­стон Хиос­ский¹⁴⁴ имел обык­но­ве­ние гово­рить, что вредят фило­со­фы тем слу­ша­те­лям, кото­рые хоро­шие мыс­ли пло­хо тол­ку­ют (так что из шко­лы Ари­стип­па могут вый­ти рас­пут­ни­ки, и из шко­лы Зено­на — жесто­кие)¹⁴⁵. Если его мысль вер­на, то фило­со­фам луч­ше бы вовсе не откры­вать шко­лы, из кото­рых выхо­дят уче­ни­ки с таки­ми поро­ка­ми из-за пре­врат­но­го тол­ко­ва­ния слов учи­те­ля. Луч­ше бы мол­чать фило­со­фам, чем вредить тем, кто их слу­ша­ет.

(78) Так­же, если люди обра­ща­ют на зло и обман разум, кото­рый бога­ми бес­смерт­ны­ми был им дан с доб­ры­ми наме­ре­ни­я­ми, то луч­ше бы боги его совсем не дава­ли роду чело­ве­че­ско­му. Подоб­но тому как вино­вен врач, кото­рый велел боль­но­му выпить нераз­веден­но­го вина, зная напе­ред, что тот напьет­ся сверх меры и тут же умрет, так долж­но обви­нять ваше Про­виде­ние за то, что оно наде­ли­ло разу­мом тех, о кото­рых оно зна­ло, что они исполь­зу­ют его пре­врат­но и бес­чест­но. Или ска­же­те, что Про­виде­ние это­го не зна­ло? Хотел бы я это услы­шать! Но вы не осме­ли­тесь так гово­рить. Я ведь знаю, как высо­ко вы цени­те это Про­виде­ние.

XXXII. (79) Пожа­луй, мож­но уже заклю­чить и эту часть. Если все фило­со­фы соглас­ны, что глу­пость — это боль­шее зло, чем все осталь­ные, про­ис­те­каю­щие и от внут­рен­них качеств чело­ве­ка и от внеш­них слу­чай­но­стей, вме­сте взя­тые, а муд­ро­сти никто не дости­га­ет, то выхо­дит, что все мы нахо­дим­ся под вла­стью вели­чай­ше­го из зол, мы, о кото­рых, вы гово­ри­те, боги наи­луч­шим обра­зом поза­бо­ти­лись. Ибо как выра­же­ния “никто не здо­ров” и “никто не может быть здо­ров” име­ют оди­на­ко­вый смысл, так, по-мое­му, нет раз­ни­цы и меж­ду утвер­жде­ни­я­ми “никто не мудр” и “никто не может быть муд­рым”. Впро­чем, я уже и так слиш­ком мно­го наго­во­рил о совер­шен­но оче­вид­ных вещах. Тела­мон¹⁴⁶ одним толь­ко сти­хом выра­зил ту мысль, что боги пре­не­бре­га­ют людь­ми:

(80) Если бы боги дей­ст­ви­тель­но пек­лись о роде чело­ве­че­ском, то они долж­ны были бы сде­лать всех людей доб­ры­ми или, по мень­шей мере, осо­бен­но опе­кать доб­рых. Так поче­му же двух Сци­пи­о­нов, мужей храб­рей­ших и доб­рей­ших (op­ti­mi), одо­лел в Испа­нии пуни­ец?¹⁴⁷ Поче­му Фабий Мак­сим¹⁴⁸ похо­ро­нил сво­его сына, кон­су­ля­ра?¹⁴⁹ Поче­му Ган­ни­бал пре­дал смер­ти Мар­цел­ла?¹⁵⁰ Поче­му Кан­ны отня­ли жизнь у Эми­лия Пав­ла?¹⁵¹ Поче­му тело Регу­ла ста­ло жерт­вой кар­фа­ген­ской жесто­ко­сти?¹⁵² Поче­му сте­ны сво­его дома не защи­ти­ли [Сци­пи­о­на] Афри­кан­ско­го?¹⁵³

Но это все из про­шло­го, и мож­но было бы при­ве­сти еще мно­го при­ме­ров. Рас­смот­рим неко­то­рые, более близ­кие к наше­му вре­ме­ни. Поче­му мой дядя, Рути­лий¹⁵⁴, муж невин­ней­ший и уче­ней­ший, нахо­дит­ся в изгна­нии? Поче­му мой друг, Друз, был убит в сво­ем доме?¹⁵⁵ Поче­му вер­хов­ный пон­ти­фик Кв. Сце­во­ла¹⁵⁶, обра­зец сдер­жан­но­сти и бла­го­ра­зу­мия, был звер­ски убит перед ста­ту­ей Весты? Поче­му неза­дол­го до это­го столь­ко знат­ней­ших граж­дан наше­го государ­ства (prin­ci­pes ci­vi­ta­tis) были загуб­ле­ны Цин­ной?¹⁵⁷ Поче­му ковар­ней­ший из всех Г. Марий¹⁵⁸ смог при­ка­зать Кв. Кату­лу¹⁵⁹, чело­ве­ку пре­вос­ход­ней­ших досто­инств, чтобы тот нало­жил на себя руки?

(81) Дня не хва­ти­ло бы, если бы я захо­тел пере­чис­лить, сколь­ким доб­рым людям при­шлось пло­хо, или если бы я стал вспо­ми­нать, сколь­ко бес­чест­ных счаст­ли­во про­жи­ли свою жизнь? Поче­му тот же Марий, в седь­мой раз став кон­су­лом, счаст­ли­во умер в сво­ем доме глу­бо­ким стар­цем? Поче­му кро­во­жад­ней­ший Цин­на столь дол­го про­дер­жал­ся у вла­сти?

XXXIII. Но, ска­жешь, кара его в кон­це кон­цов все же постиг­ла. Луч­ше было бы не допу­стить, не дать ему погу­бить столь­ких пре­крас­ных людей, чем когда-то пока­рать погу­бив­ше­го их. Кв. Варий, чело­век негод­ней­ший, был пре­дан мучи­тель­ной каз­ни; если за то, что он убил Дру­за кин­жа­лом, а Метел­ла — ядом; то луч­ше было бы их сохра­нить для жиз­ни, чем Вария карать за пре­ступ­ле­ние¹⁶⁰.

(82) Дио­ни­сий трид­цать восемь лет был тира­ном бога­тей­ше­го и пре­крас­ней­ше­го горо­да. А задол­го до него в слав­ней­шем горо­де Гре­ции — Писи­страт. Но, ска­жешь, Фала­рида и Апол­ло­до­ра¹⁶¹ постиг­ла же кара! Да, но после того, как они заму­чи­ли и уби­ли мно­же­ство людей. И мно­гие раз­бой­ни­ки были каз­не­ны, но мы не можем ска­зать, что каз­нен­ных раз­бой­ни­ков боль­ше, чем захва­чен­ных и уби­тых ими людей.

Мы зна­ем, что Ана­к­сарх, уче­ник Демо­кри­та, был изруб­лен на кус­ки кипр­ским тира­ном, что Зенон Элей­ский¹⁶² был после жесто­ких пыток каз­нен. А что уж ска­зать о Сокра­те, смерть кото­ро­го я обыч­но опла­ки­ваю¹⁶³, читая Пла­то­на? Так неуже­ли же ты не видишь, что боги, если и рас­смат­ри­ва­ют чело­ве­че­ские дела, то, судя по их при­го­во­рам, не видят [меж­ду доб­ро­де­те­лью и зло­дей­ст­вом ника­кой] раз­ни­цы.

XXXIV. (83) Дио­ген-киник обыч­но гова­ри­вал, что Гар­пал¹⁶⁴, кото­рый в его вре­ме­на про­слыл самым удач­ли­вым раз­бой­ни­ком, явля­ет­ся наи­бо­лее вер­ным свиде­тель­ст­вом про­тив богов, раз ему так дол­го улы­ба­ет­ся сча­стье. Дио­ни­сий, о кото­ром я уже упо­ми­нал, огра­бив храм Про­зер­пи­ны в Локрах, отплыл в Сира­ку­зы¹⁶⁵. Попу­т­ный ветер помо­гал плыть его кораб­лям, и он, сме­ясь, ска­зал: “Смот­ри­те, дру­зья, как бла­го­при­ят­ст­ву­ют бес­смерт­ные боги пла­ва­нию свя­тотат­ца”. Этот ост­ро­умец после столь удач­но­го нача­ла и в даль­ней­шем при­дер­жи­вал­ся тех же взглядов. При­став со сво­им фло­том к бере­гам Пело­пон­не­са, он вторг­ся в храм Юпи­те­ра Олим­пий­ско­го и ста­щил с бога золо­той плащ тяже­лей­ше­го веса (этим оде­я­ни­ем укра­сил Юпи­те­ра тиран Гелон из добы­чи, кото­рая доста­лась ему после победы над кар­фа­ге­ня­на­ми). И при этом Дио­ни­сий еще изде­ва­тель­ски пошу­тил: “Летом, — ска­зал он, — золотая одеж­да тяже­ла, зимою — холод­на” — и, наки­нув на ста­тую шер­стя­ной плащ, доба­вил: “Вот эта одеж­да — на все вре­ме­на года”¹⁶⁶. Он же при­ка­зал снять у Эску­ла­па в Эпидав­ре золотую боро­ду: не при­ста­ло-де сыну быть боро­да­тым, когда отец во всех хра­мах без­бо­ро­дый¹⁶⁷. Дио­ни­сий при­ка­зал так­же выне­сти из всех хра­мов сереб­ря­ные жерт­вен­ни­ки, на кото­рых, по обы­чаю древ­них гре­ков, была над­пись: “Доб­рым богам”, гово­ря при этом, что он хочет вос­поль­зо­вать­ся доб­ротой богов. Он же, нима­ло не колеб­лясь, снял с протя­ну­тых рук богов сде­лан­ные из золота малень­кие ста­туи Победы, а так­же золотые чаши и вен­ки, при­го­ва­ри­вая, что он их при­ни­ма­ет, а не отни­ма­ет, ибо, гово­рил он, глу­по не хотеть брать у тех, кого мы про­сим о вся­ких бла­гах, то, что они сами про­тя­ги­ва­ют и дают.

(84) О Дио­ни­сии же сооб­ща­ют, что он все вещи, кото­рые он, как я ска­зал, вынес из хра­мов, выста­вил затем на рынок, и они были про­да­ны с тор­гов. А полу­чив день­ги, Дио­ни­сий издал указ, чтобы каж­дый, име­ю­щий в сво­ем доме вещи из хра­мов, к опре­де­лен­но­му дню вер­нул их в тот храм, откуда они были взя­ты. Таким обра­зом, к нече­стию в отно­ше­нии к богам он доба­вил бес­че­стие к людям.

XXXV. Одна­ко же его ни Юпи­тер Олим­пий­ский не пора­зил мол­нией, ни Эску­лап не исто­щил до смер­ти тяж­кой и про­дол­жи­тель­ной болез­нью. Умер он в сво­ей посте­ли, был с поче­том похо­ро­нен, и ту власть, кото­рую сам Дио­ни­сий при­об­рел через пре­ступ­ле­ние, он пере­дал сыну в наслед­ство как бы спра­вед­ли­вую и закон­ную.

(85) Речь моя при­ня­ла в этом месте неже­ла­тель­ный обо­рот; как буд­то в ней поощ­ря­ет­ся без­за­ко­ние. Так бы это и выгляде­ло, если бы не важ­ная роль сове­сти чело­ве­че­ской, кото­рая безо вся­ко­го боже­ст­вен­но­го разу­ма спо­соб­на взве­ши­вать доб­ро­де­те­ли и поро­ки. Не будь ее — все бы про­па­ло. Как ни отдель­ная семья, ни государ­ство в целом не будут выглядеть разум­но устро­ен­ны­ми и орга­ни­зо­ван­ны­ми, если в них доб­рые дела не воз­на­граж­да­ют­ся, а дур­ные не нака­зы­ва­ют­ся, так и в целом мире, конеч­но, нет боже­ст­вен­но­го управ­ле­ния, коль ско­ро в нем не дела­ет­ся ника­ко­го раз­ли­чия меж­ду доб­ры­ми и злы­ми.

(86) Но, ска­жешь, это пото­му, что боги пре­не­бре­га­ют мело­ча­ми¹⁶⁸, не при­гляды­ва­ют за каж­дым клоч­ком зем­ли, за отдель­ной вино­град­ной лозой. И если даже голов­ня или град при­чи­нят какой-то вред, то это не Юпи­те­ра забота. И в цар­ствах цари о вся­ких мело­чах не заботят­ся (вы ведь имен­но так и гово­ри­те); как буд­то я перед этим сето­вал, что П. Рути­лий поте­рял одно толь­ко свое Фор­ми­ан­ское поме­стье, а не лишил­ся вся­ко­го бла­го­со­сто­я­ния и роди­ны.

XXXVI. Все люди при­дер­жи­ва­ют­ся того мне­ния, что внеш­ние бла­га: вино­град­ни­ки, посе­вы, олив­ко­вые насаж­де­ния, изоби­лие пло­дов зем­ли — вооб­ще все, что состав­ля­ет жиз­нен­ное бла­го­по­лу­чие и про­цве­та­ние, они име­ют от богов. Доб­ро­де­тель же никто и нико­гда не счи­тал полу­чен­ной от бога¹⁶⁹. (87) И это очень вер­но. За доб­ро­де­тель мы закон­но вос­хва­ля­е­мы, доб­ро­де­те­лью мы спра­вед­ли­во гор­дим­ся, что не мог­ло бы быть, если бы она была даром от бога, а не зави­се­ла от нас самих. Если мы неожи­дан­но были почте­ны какой-либо новой поче­стью, или слу­чай­но уве­ли­чи­лось наше богат­ство, или мы слу­чай­но при­об­ре­ли что-нибудь при­ят­ное для нас, или избе­жа­ли непри­ят­но­сти, и мы за это бла­го­да­рим богов, то этим самым мы при­зна­ем, что в этом ника­кой нашей заслу­ги нет и хва­лить нас не за что. А кто когда воз­но­сил бла­го­дар­ность богам за то, что он доб­рый чело­век? За то, что бога­тый, что в поче­те, что здо­ров и невредим, бла­го­да­рят. И Юпи­те­ра за это назы­ва­ют и все­б­ла­гим и вели­чай­шим; не за то, что он нас сде­лал спра­вед­ли­вы­ми, воз­дер­жан­ны­ми, муд­ры­ми, а за то, что — здо­ро­вы­ми, невреди­мы­ми, бога­ты­ми. (88) Никто не дает обе­та пожерт­во­вать Гер­ку­ле­су деся­ти­ну, если сде­ла­ет­ся муд­рым. Хотя о Пифа­го­ре и рас­ска­зы­ва­ют, что он, открыв что-то новое в гео­мет­рии, при­нес музам в жерт­ву быка, но я это­му не верю. Ведь он не поже­лал даже Апол­ло­ну Делос­ско­му при­не­сти подоб­ную жерт­ву, чтобы не запят­нать кро­вью его жерт­вен­ник.

Коро­че гово­ря, все люди убеж­де­ны в том, что сча­стье сле­ду­ет про­сить у бога, муд­рость — при­об­ре­тать само­му. Мы можем сколь­ко угод­но посвя­щать хра­мов Уму, Доб­ро­де­те­ли, Вер­но­сти, но все эти [каче­ства] нахо­дят­ся в нас самих. Надеж­ду же, здо­ро­вье, богат­ство, спо­соб­ность побеж­дать долж­но про­сить у богов.

XXXVII. (89) А про­цве­та­ние и пре­успе­ва­ние бес­чест­ных — это дей­ст­ви­тель­но, как гово­рил Дио­ген, аргу­мент про­тив богов и вли­я­ния их могу­ще­ства [на про­ис­хо­дя­щее с людь­ми]. Но, ска­жешь, ино­гда и хоро­шим людям сопут­ст­ву­ет успех. Вер­но, толь­ко мы безо вся­ких осно­ва­ний при­пи­сы­ва­ем его бес­смерт­ным богам. Диа­гор (тот, кому при­сво­и­ли про­зви­ще ἄθεος — “Без­бож­ник”¹⁷⁰) при­ехал одна­жды в Само­фра­кию, и там один его друг задал ему вопрос: “Вот ты счи­та­ешь, что боги пре­не­бре­га­ют людь­ми. Но раз­ве ты не обра­тил вни­ма­ния, как мно­го [в хра­ме] таб­ли­чек с изо­бра­же­ни­я­ми и с над­пи­ся­ми, из кото­рых сле­ду­ет, что они были пожерт­во­ва­ны по обе­ту людь­ми, счаст­ли­во избе­жав­ши­ми гибе­ли во вре­мя бури на море и бла­го­по­луч­но при­быв­ши­ми в гавань?” “Так-то оно так, — отве­тил Диа­гор, — толь­ко здесь нет изо­бра­же­ний тех, чьи кораб­ли буря пото­пи­ла, и они сами погиб­ли в море”.

Тот же Диа­гор в дру­гой раз плыл на кораб­ле, и нача­лась силь­ная буря. Оро­бев­шие и пере­пу­ган­ные пас­са­жи­ры ста­ли гово­рить, что эта беда при­клю­чи­лась с ними не ина­че как отто­го, что они согла­си­лись взять его на корабль. Тогда Диа­гор, пока­зав им на мно­же­ство дру­гих кораб­лей, тер­пя­щих то же бед­ст­вие, спро­сил, неуже­ли они счи­та­ют, что и в тех кораб­лях везут по Диа­го­ру. Ста­ло быть, дело обсто­ит таким обра­зом, что твоя участь, счаст­ли­вая или несчаст­ли­вая, нисколь­ко не зави­сит от того, каков ты и как ты ведешь себя в жиз­ни.

XXXVIII. (90) Ты гово­ришь: не на все обра­ща­ют вни­ма­ние боги так же, как цари. Но что это за срав­не­ние! И на царях лежит боль­шая вина, если, зная, они остав­ля­ют то без вни­ма­ния. Но бога-то не может изви­нить незна­ние. Вы ведь сами рас­пре­крас­но защи­ща­е­те богов, гово­ря, что сила богов тако­ва, что если кто умрет, так и не поне­ся заслу­жен­ной кары за свои пре­ступ­ле­ния, то долж­ны ожи­дать нака­за­ния его дети¹⁷¹, вну­ки, еще более дале­кие потом­ки. О пора­зи­тель­ное пра­во­судие богов! Раз­ве потер­пе­ло бы любое государ­ство тако­го зако­но­да­те­ля, кото­рый бы внес такой закон, чтобы за пре­ступ­ле­ние, совер­шен­ное отцом или дедом, был осуж­ден сын или внук? [Как это у Акция ска­за­но:]

(91) То ли поэты испор­ти­ли сто­и­ков, то ли сто­и­ки вну­ши­ли поэтам, не лег­ко ска­зать, но и те и дру­гие при­ду­ма­ли мно­го позор­но­го. Ведь тот, кто был уязв­лен ямбом Гип­по­нак­та или ранен сти­хом Архи­ло­ха, не счи­тал свою обиду “скор­бью, нис­по­слан­ной богом”, а счи­тал, что он ее сам заслу­жил. И мы, когда узна­ем о похо­ти Эгис­фа¹⁷³ или Пари­са, когда вина их как бы кри­ком кри­чит, мы ведь тоже не ищем при­чи­ны в боге. Я, со сво­ей сто­ро­ны, не счи­таю, что мно­гие боль­ные сво­им выздо­ров­ле­ни­ем ско­рее обя­за­ны Эску­ла­пу, чем Гип­по­кра­ту, и нико­гда я не ска­жу, что лакеде­мон­ские зако­ны Спар­та полу­чи­ла ско­рее от Апол­ло­на, чем от Ликур­га¹⁷⁴. Я ска­жу, что Кри­то­лай¹⁷⁵ раз­ру­шил Коринф, а Газ­д­ру­бал — Кар­фа­ген. Эти два чело­ве­ка выко­ло­ли два ока мор­ско­го побе­ре­жья, [уни­что­жив эти два слав­ней­ших горо­да], а не какой-то рас­сер­див­ший­ся бог, кото­рый, как вы утвер­жда­е­те, вовсе и сер­дить­ся-то не может¹⁷⁶.

XXXIX. (92) Но прий­ти на помощь этим столь вели­ким и столь слав­ным горо­дам и сохра­нить их бог опре­де­лен­но мог. Вы ведь сами обыч­но гово­ри­те, что для бога нет ниче­го невоз­мож­но­го, он все может сде­лать и при­том без вся­ко­го труда¹⁷⁷. Подоб­но тому, как чело­век может при­ве­сти в дви­же­ние чле­ны сво­его тела без вся­ко­го напря­же­ния, сто­ит ему толь­ко поду­мать и поже­лать, так волею богов может все на све­те обра­зо­вать­ся, пере­дви­нуть­ся, изме­нить­ся. И вы при этом ссы­ла­е­тесь не на бабьи сказ­ки, а на физи­ку, на разум­ные выво­ды. Вы гово­ри­те, что та мате­рия, из кото­рой состо­ят все вещи и в кото­рой все заклю­ча­ет­ся, настоль­ко подат­ли­ва и измен­чи­ва, что из нее мож­но мгно­вен­но все, что угод­но, обра­зо­вать и пре­об­ра­зо­вать. А созда­тель и упра­ви­тель все­го это­го — боже­ст­вен­ное Про­виде­ние. Ста­ло быть, оно, куда бы ни дви­ну­лось, может сде­лать все, что захо­чет. Но в таком слу­чае Про­виде­ние или не зна­ет, что может, или дела­ми чело­ве­че­ски­ми пре­не­бре­га­ет, или не может рас­судить, что для людей луч­ше все­го¹⁷⁸.

(93) [Ты гово­ришь] Про­виде­ние не печет­ся об отдель­ных людях¹⁷⁹. Ниче­го уди­ви­тель­но­го, оно не печет­ся ведь и о целых горо­дах. Горо­дах? Даже о целых наро­дах и пле­ме­нах! А если так, то не уди­ви­тель­но, что ему вооб­ще без­раз­лич­ны судь­бы все­го рода чело­ве­че­ско­го. Но каким же обра­зом, вы, утвер­ждая, что боги отнюдь не зани­ма­ют­ся мел­ки­ми дела­ми, в то же вре­мя учи­те, что они рас­пре­де­ля­ют и делят меж­ду людь­ми сны? Посколь­ку это вы вери­те в вещие сны, я пре­до­став­ляю тебе разо­брать­ся в этом.

Кро­ме того, вы гово­ри­те, что богам так­же нуж­но давать обе­ты. Обе­ты же дают отдель­ные люди, ста­ло быть, боже­ст­вен­ный ум при­слу­ши­ва­ет­ся так­же и к отдель­ным лич­но­стям. Как вид­но, он не так уж занят, как вы счи­та­ли? Но пусть он зава­лен дела­ми, пово­ра­чи­ва­ет небо, наблюда­ет за зем­лею, рас­по­ря­жа­ет­ся моря­ми. Поче­му же он тер­пит, что столь мно­гие боги ниче­го не дела­ют, без­дель­ни­ча­ют? Поче­му не воз­ло­жит заботу о чело­ве­че­ских делах на неко­то­рых, ничем не заня­тых богов, а таких, по тво­им же, Бальб, сло­вам, бес­чис­лен­ное мно­же­ство?

Вот, при­бли­зи­тель­но то, что я хотел ска­зать о при­ро­де богов, не для того, чтобы отверг­нуть их, но чтобы вы поня­ли, насколь­ко темен этот вопрос, какие труд­но­сти он пред­став­ля­ет для разъ­яс­не­ния».

XL. (94) Эти­ми сло­ва­ми Кот­та закон­чил свою речь. Луци­лий же заме­тил: «Ты, Кот­та, очень суро­во рас­кри­ти­ко­вал уче­ние сто­и­ков о про­виде­нии богов, уче­ние, кото­рое они выра­бота­ли весь­ма бла­го­го­вей­но и про­ду­ман­но. Но так как уже вече­ре­ет, то ты дашь нам, навер­ное, какой-нибудь дру­гой день, чтобы мы отве­ти­ли на твою кри­ти­ку. Пото­му, что я наме­рен всту­пить с тобой в спор об алта­рях домаш­них богов, о хра­мах и свя­ти­ли­щах, и о сте­нах Рима, кото­рые, вы, пон­ти­фи­ки, счи­та­е­те свя­щен­ны­ми и защи­ща­е­те Рим рели­ги­ей более, чем он защи­щен эти­ми сте­на­ми. От все­го это­го отсту­пить­ся я счи­таю для себя непоз­во­ли­тель­ным, пока я жив».

(95) «А я, — отве­тил Кот­та, — и сам хотел бы, чтобы ты, Бальб, опро­верг­нул меня. Я пред­по­чел бы, чтобы ты все мои дово­ды рас­се­ял, а не согла­сил­ся со мною. Я даже уве­рен, что ты лег­ко победишь меня».

«Еще бы, — ска­зал Вел­лей, — все­го мож­но ожи­дать от чело­ве­ка, кото­рый счи­та­ет, что Юпи­тер посы­ла­ет нам даже сны, сны же, каки­ми бы они не были пусты­ми, все же не так пусты, как речи сто­и­ков о при­ро­де богов».

После ска­зан­но­го мы разо­шлись с тем, что Вел­лею пока­за­лось более пра­виль­ным суж­де­ние Кот­ты, а мне — более похо­жим на исти­ну мне­ние Баль­ба.