Сравнительные жизнеописания

Александр

1. (1) Lindskog-
Zieg­lerОпи­сы­вая в этой кни­ге жизнь царя Алек­сандра и жизнь Цеза­ря, победи­те­ля Пом­пея, мы из-за мно­же­ства собы­тий, кото­рые пред­сто­ит рас­смот­реть, не пред­по­шлем этим жиз­не­опи­са­ни­ям ино­го введе­ния, кро­ме прось­бы к чита­те­лям не винить нас за то, что мы пере­чис­лим не все зна­ме­ни­тые подви­ги этих людей, не будем обсто­я­тель­но раз­би­рать каж­дый из них в отдель­но­сти, и наше изло­же­ние по боль­шей части будет крат­ким. (2) 2 Мы пишем не исто­рию, а жиз­не­опи­са­ния, и не все­гда в самых слав­ных дея­ни­ях быва­ет вид­на доб­ро­де­тель или пороч­ность, но часто какой-нибудь ничтож­ный посту­пок, сло­во или шут­ка луч­ше обна­ру­жи­ва­ют харак­тер чело­ве­ка, чем бит­вы, в кото­рых гиб­нут десят­ки тысяч, руко­вод­ство огром­ны­ми арми­я­ми и оса­ды горо­дов. (3) 3 Подоб­но тому, как худож­ни­ки, мало обра­щая вни­ма­ния на про­чие части тела, доби­ва­ют­ся сход­ства бла­го­да­ря точ­но­му изо­бра­же­нию лица и выра­же­ния глаз, в кото­рых про­яв­ля­ет­ся харак­тер чело­ве­ка, так и нам пусть будет поз­во­ле­но углу­бить­ся в изу­че­ние при­зна­ков, отра­жаю­щих душу чело­ве­ка, и на осно­ва­нии это­го состав­лять каж­дое жиз­не­опи­са­ние, пре­до­ста­вив дру­гим вос­пе­вать вели­кие дела и бит­вы.

2. (1) Про­ис­хож­де­ние Алек­сандра не вызы­ва­ет ника­ких спо­ров: со сто­ро­ны отца он вел свой род от Герак­ла через Кара­на, а со сто­ро­ны мате­ри — от Эака через Неопто­ле­ма¹. 2 Сооб­ща­ют, что Филипп был посвя­щен в Само­фра­кий­ские таин­ства² одно­вре­мен­но с Олим­пи­а­дой, когда он сам был еще отро­ком, а она девоч­кой, поте­ряв­шей сво­их роди­те­лей. Филипп влю­бил­ся в нее и соче­тал­ся с ней бра­ком, добив­шись согла­сия ее бра­та Арибба. (2) 3 Нака­нуне той ночи, когда неве­сту с жени­хом закры­ли в брач­ном покое, Олим­пиа­де при­виде­лось, что раздал­ся удар гро­ма и мол­ния уда­ри­ла ей в чре­во, и от это­го уда­ра вспых­нул силь­ный огонь; язы­ки пла­ме­ни побе­жа­ли во всех направ­ле­ни­ях и затем угас­ли. 4 Спу­стя неко­то­рое вре­мя после свадь­бы Филип­пу при­сни­лось, что он запе­ча­тал чре­во жены: на печа­ти, как ему пока­за­лось, был выре­зан лев. (3) 5 Все пред­ска­за­те­ли истол­ко­вы­ва­ли этот сон в том смыс­ле, что Филип­пу сле­ду­ет стро­же охра­нять свои супру­же­ские пра­ва, но Ари­стандр из Тель­мес­са ска­зал, что Олим­пи­а­да бере­мен­на, ибо ниче­го пусто­го не запе­ча­ты­ва­ют, и что бере­мен­на она сыном, кото­рый будет обла­дать отваж­ным, льви­ным харак­те­ром. (4) 6 Одна­жды увиде­ли так­же змея, кото­рый лежал, вытя­нув­шись вдоль тела спя­щей Олим­пи­а­ды; гово­рят, что это боль­ше, чем что-либо дру­гое, охла­ди­ло вле­че­ние и любовь Филип­па к жене и он стал реже про­во­дить с нею ночи — то ли пото­му, что боял­ся, как бы жен­щи­на его не окол­до­ва­ла или же не опо­и­ла, то ли счи­тая, что она свя­за­на с выс­шим суще­ст­вом, и пото­му избе­гая бли­зо­сти с ней. (5) 7 О том же самом суще­ст­ву­ет и дру­гой рас­сказ. Издрев­ле все жен­щи­ны той стра­ны участ­ву­ют в орфи­че­ских таин­ствах и в орги­ях в честь Дио­ни­са; участ­ниц таинств назы­ва­ют кло­дон­ка­ми и мим­ал­лон­ка­ми, а дей­ст­вия их во мно­гом сход­ны с обряда­ми эдо­ня­нок, а так­же фра­ки­я­нок, живу­щих у под­но­жья Гемо­са 8 (этим послед­ним, по-мое­му, обя­за­но сво­им про­ис­хож­де­ни­ем сло­во «фрэс­кэу­эйн» [thrēskeúein], слу­жа­щее для обо­зна­че­ния неуме­рен­ных, сопря­жен­ных с изли­ше­ства­ми свя­щен­но­дей­ст­вий). (6) 9 Олим­пи­а­да рев­ност­нее дру­гих была при­вер­же­на этим таин­ствам и неистов­ст­во­ва­ла совсем по-вар­вар­ски; во вре­мя тор­же­ст­вен­ных шест­вий она нес­ла боль­ших руч­ных змей, кото­рые часто наво­ди­ли страх на муж­чин, когда, выпол­зая из-под плю­ща и из свя­щен­ных кор­зин, они обви­ва­ли тир­сы и вен­ки жен­щин.

3. (1) После явив­ше­го­ся ему зна­ме­ния Филипп отпра­вил в Дель­фы мега­ло­по­ли­тан­ца Херо­на, и тот при­вез ему ора­кул Апол­ло­на, пред­пи­сы­вав­ший при­но­сить жерт­вы Аммо­ну и чтить это­го бога боль­ше всех дру­гих. 2 Гово­рят так­же, что Филипп поте­рял тот глаз³, кото­рым он, под­гляды­вая сквозь щель в две­ри, увидел бога, спав­ше­го в обра­зе змея с его женой. (2) 3 Как сооб­ща­ет Эра­то­сфен, Олим­пи­а­да, про­во­жая Алек­сандра в поход, ему одно­му откры­ла тай­ну его рож­де­ния и насто­я­тель­но про­си­ла его не уро­нить вели­чия сво­его про­ис­хож­де­ния. 4 Дру­гие исто­ри­ки, наобо­рот, рас­ска­зы­ва­ют, что Олим­пи­а­да опро­вер­га­ла эти тол­ки и вос­кли­ца­ла неред­ко: «Когда же Алек­сандр пере­станет ого­ва­ри­вать меня перед Герой?»

(3) 5 Алек­сандр родил­ся в шестой день меся­ца гека­том­бео­на, кото­рый у македо­нян назы­ва­ет­ся лой, в тот самый день, когда был сожжен храм Арте­ми­ды Эфес­ской. 6 По это­му пово­ду Геге­сий из Маг­не­сии про­из­нес ост­ро­ту, от кото­рой веет таким холо­дом, что он мог бы замо­ро­зить пла­мя пожа­ра, уни­что­жив­ше­го храм. «Нет ниче­го уди­ви­тель­но­го, — ска­зал он, — в том, что храм Арте­ми­ды сго­рел: ведь боги­ня была в это вре­мя заня­та, помо­гая Алек­сан­дру появить­ся на свет». (4) 7 Нахо­див­ши­е­ся в Эфе­се маги счи­та­ли несча­стье, при­клю­чив­ше­е­ся с хра­мом, пред­ве­сти­ем новых бед; они бега­ли по горо­ду, били себя по лицу и кри­ча­ли, что этот день поро­дил горе и вели­кое бед­ст­вие для Азии. 8 Филипп, кото­рый толь­ко что заво­е­вал Поти­дею, одно­вре­мен­но полу­чил три изве­стия: (5) во-пер­вых, что Пар­ме­ни­он в боль­шой бит­ве победил илли­рий­цев, во-вто­рых, что при­над­ле­жав­шая ему ска­ко­вая лошадь одер­жа­ла победу на Олим­пий­ских играх, и, нако­нец, третье — о рож­де­нии Алек­сандра. 9 Вполне понят­но, что Филипп был силь­но обра­до­ван, а пред­ска­за­те­ли умно­жи­ли его радость объ­явив, что сын, рож­де­ние кото­ро­го сов­па­ло с тре­мя победа­ми, будет непо­бедим.

4. (1) Внеш­ность Алек­сандра луч­ше все­го пере­да­ют ста­туи Лисип­па, и сам он счи­тал, что толь­ко этот скуль­п­тор досто­ин ваять его изо­бра­же­ния. 2 Этот мастер сумел точ­но вос­про­из­ве­сти то, чему впо­след­ст­вии под­ра­жа­ли мно­гие из пре­ем­ни­ков и дру­зей царя, — лег­кий наклон шеи вле­во и том­ность взгляда. (2) 3 Апел­лес, рисуя Алек­сандра в обра­зе гро­мо­верж­ца, не пере­дал свой­ст­вен­ный царю цвет кожи, а изо­бра­зил его тем­нее, чем он был на самом деле. Как сооб­ща­ют, Алек­сандр был очень свет­лым, и белиз­на его кожи пере­хо­ди­ла места­ми в крас­ноту, осо­бен­но на груди и на лице. 4 Кожа Алек­сандра очень при­ят­но пах­ла, а изо рта и от все­го тела исхо­ди­ло бла­го­уха­ние⁴, кото­рое пере­да­ва­лось его одеж­де, — это я читал в запис­ках Ари­сток­се­на. (3) 5 При­чи­ной это­го, воз­мож­но, была тем­пе­ра­ту­ра его тела, горя­че­го и огнен­но­го, ибо, как дума­ет Фео­фраст, бла­го­во­ние воз­ни­ка­ет в резуль­та­те воздей­ст­вия теп­лоты на вла­гу. 6 Поэто­му боль­ше все­го бла­го­во­ний, и при­том самых луч­ших, про­из­во­дят сухие и жар­кие стра­ны, ибо солн­це уда­ля­ет с поверх­но­сти тел вла­гу, кото­рая дает пищу гни­е­нию. (4) 7 Этой же теп­ло­той тела, как кажет­ся, порож­да­лась у Алек­сандра и склон­ность к пьян­ству и вспыль­чи­вость.

8 Еще в дет­ские годы обна­ру­жи­лась его воз­держ­ность: будучи во всем осталь­ном неисто­вым и без­удерж­ным, он был рав­но­ду­шен к телес­ным радо­стям и пре­да­вал­ся им весь­ма уме­рен­но; (5) често­лю­бие же Алек­сандра при­во­ди­ло к тому, что его образ мыс­лей был не по воз­рас­ту серь­ез­ным и воз­вы­шен­ным. 9 Он любил не вся­кую сла­ву и искал ее не где попа­ло, как это делал Филипп, подоб­но софи­сту хва­став­ший­ся сво­им крас­но­ре­чи­ем и уве­ко­ве­чив­ший победы сво­их колес­ниц в Олим­пии изо­бра­же­ни­я­ми на моне­тах. 10 Одна­жды, когда при­бли­жен­ные спро­си­ли Алек­сандра, отли­чав­ше­го­ся быст­ро­той ног, не поже­ла­ет ли он состя­зать­ся в беге на Олим­пий­ских играх, он отве­тил: «Да, если мои­ми сопер­ни­ка­ми будут цари!» (6) 11 Вооб­ще Алек­сандр, по-види­мо­му, не любил атле­тов: он устра­и­вал мно­же­ство состя­за­ний тра­ги­че­ских поэтов, флей­ти­стов, кифа­редов и рап­со­дов, а так­же раз­лич­ные охот­ни­чьи сорев­но­ва­ния и бои на пал­ках, но не про­яв­лял ника­ко­го инте­ре­са к кулач­ным боям или к пан­кра­тию и не назна­чал наград их участ­ни­кам.

5. (1) Когда в отсут­ст­вие Филип­па в Македо­нию при­бы­ли послы пер­сид­ско­го царя, Алек­сандр, не рас­те­ряв­шись, радуш­но их при­нял; он настоль­ко поко­рил послов сво­ей при­вет­ли­во­стью и тем, что не задал ни одно­го дет­ско­го или мало­зна­чи­тель­но­го вопро­са, 2 а рас­спра­ши­вал о про­тя­жен­но­сти дорог, о спо­со­бах путе­ше­ст­вия в глубь Пер­сии, о самом царе — каков он в борь­бе с вра­га­ми, а так­же о том, како­вы силы и могу­ще­ство пер­сов, 3 что они нема­ло удив­ля­лись и при­шли к выво­ду, что про­слав­лен­ные спо­соб­но­сти Филип­па мерк­нут перед вели­чи­ем замыс­лов и стрем­ле­ний это­го маль­чи­ка. (2) 4 Вся­кий раз, как при­хо­ди­ло изве­стие, что Филипп заво­е­вал какой-либо извест­ный город или одер­жал слав­ную победу, Алек­сандр мрач­нел, слы­ша это, и гово­рил сво­им сверст­ни­кам: «Маль­чи­ки, отец успе­ет захва­тить все, так что мне вме­сте с вами не удаст­ся совер­шить ниче­го вели­ко­го и бле­стя­ще­го». (3) 5 Стре­мясь не к наслаж­де­нию и богат­ству, а к доб­ле­сти и сла­ве, Алек­сандр счи­тал, что чем боль­ше полу­чит он от сво­его отца, тем мень­ше смо­жет сде­лать сам. 6 Воз­рас­та­ние македон­ско­го могу­ще­ства порож­да­ло у Алек­сандра опа­се­ния, что все вели­кие дея­ния будут совер­ше­ны до него, а он хотел уна­сле­до­вать власть, чре­ва­тую не рос­ко­шью, удо­воль­ст­ви­я­ми и богат­ст­вом, но бит­ва­ми, вой­на­ми и борь­бою за сла­ву.

(4) 7 Само собой разу­ме­ет­ся, что обра­зо­ва­ни­ем Алек­сандра зани­ма­лись мно­го­чис­лен­ные вос­пи­та­те­ли, настав­ни­ки и учи­те­ля, во гла­ве кото­рых сто­ял род­ст­вен­ник Олим­пи­а­ды Лео­нид, муж суро­во­го нра­ва; хотя сам Лео­нид и не сты­дил­ся зва­ния вос­пи­та­те­ля и дядь­ки, зва­ния по суще­ству пре­крас­но­го и достой­но­го, но из ува­же­ния к нему и его род­ст­вен­ным свя­зям все назы­ва­ли его руко­во­ди­те­лем и настав­ни­ком Алек­сандра. (5) 8 Дядь­кой же по поло­же­нию и по зва­нию был Лиси­мах, акар­на­нец родом. В этом чело­ве­ке не было ника­кой утон­чен­но­сти, но лишь за то, что он себя назы­вал Феник­сом⁵, Алек­сандра — Ахил­лом, а Филип­па — Пеле­ем, его высо­ко цени­ли и сре­ди вос­пи­та­те­лей он зани­мал вто­рое место.

6. (1) Фес­са­ли­ец Фило­ник при­вел Филип­пу Буке­фа­ла⁶, пред­ла­гая про­дать его за три­на­дцать талан­тов, и, чтобы испы­тать коня, его выве­ли на поле. Буке­фал ока­зал­ся диким и неукро­ти­мым; никто из сви­ты Филип­па не мог заста­вить его слу­шать­ся сво­его голо­са, нико­му не поз­во­лял он сесть на себя вер­хом и вся­кий раз взви­вал­ся на дыбы. (2) 2 Филипп рас­сер­дил­ся и при­ка­зал уве­сти Буке­фа­ла, счи­тая, что объ­ездить его невоз­мож­но. Тогда при­сут­ст­во­вав­ший при этом Алек­сандр ска­зал: «Како­го коня теря­ют эти люди толь­ко пото­му, что по соб­ст­вен­ной тру­со­сти и нелов­ко­сти не могут укро­тить его». Филипп спер­ва про­мол­чал, 3 но когда Алек­сандр несколь­ко раз с огор­че­ни­ем повто­рил эти сло­ва, царь ска­зал: «Ты упре­ка­ешь стар­ших, буд­то боль­ше их смыс­лишь или луч­ше уме­ешь обра­щать­ся с конем». (3) 4 «С этим, по край­ней мере, я справ­люсь луч­ше, чем кто-либо дру­гой», — отве­тил Алек­сандр. «А если не спра­вишь­ся, какое нака­за­ние поне­сешь ты за свою дер­зость?» — спро­сил Филипп. «Кля­нусь Зев­сом, — ска­зал Алек­сандр, — я запла­чу то, что сто­ит конь!» 5 Под­нял­ся смех, а затем отец с сыном поби­лись об заклад на сум­му, рав­ную цене коня. Алек­сандр сра­зу под­бе­жал к коню, схва­тил его за узду и повер­нул мор­дой к солн­цу: по-види­мо­му, он заме­тил, что конь пуга­ет­ся, видя впе­ре­ди себя колеб­лю­щу­ю­ся тень. (4) 6 Неко­то­рое вре­мя Алек­сандр про­бе­жал рядом с конем, погла­жи­вая его рукой. Убедив­шись, что Буке­фал успо­ко­ил­ся и дышит пол­ной гру­дью, Алек­сандр сбро­сил с себя плащ и лег­ким прыж­ком вско­чил на коня. 7 Спер­ва, слег­ка натя­нув пово­дья, он сдер­жи­вал Буке­фа­ла, не нано­ся ему уда­ров и не дер­гая за узду. Когда же Алек­сандр увидел, что норов коня не гро­зит боль­ше ника­кою бедой и что Буке­фал рвет­ся впе­ред, он дал ему волю и даже стал пону­кать его гром­ки­ми вос­кли­ца­ни­я­ми и уда­ра­ми ноги. (5) 8 Филипп и его сви­та мол­ча­ли, объ­ятые тре­во­гой, но когда Алек­сандр, по всем пра­ви­лам повер­нув коня, воз­вра­тил­ся к ним, гор­дый и лику­ю­щий, все раз­ра­зи­лись гром­ки­ми кри­ка­ми. Отец, как гово­рят, даже про­сле­зил­ся от радо­сти, поце­ло­вал сошед­ше­го с коня Алек­сандра и ска­зал: «Ищи, сын мой, цар­ство по себе, ибо Македо­ния для тебя слиш­ком мала!»

7. (1) Филипп видел, что Алек­сандр от при­ро­ды упрям, а когда рас­сер­дит­ся, то не усту­па­ет ника­ко­му наси­лию, но зато разум­ным сло­вом его лег­ко мож­но скло­нить к при­ня­тию пра­виль­но­го реше­ния; поэто­му отец ста­рал­ся боль­ше убеж­дать, чем при­ка­зы­вать. 2 Филипп не решал­ся пол­но­стью дове­рить обу­че­ние и вос­пи­та­ние сына учи­те­лям музы­ки и дру­гих наук, вхо­дя­щих в круг обще­го обра­зо­ва­ния, счи­тая, что дело это чрез­вы­чай­но слож­ное и, как гово­рит Софокл,

(2) Поэто­му царь при­звал Ари­сто­те­ля⁸, само­го зна­ме­ни­то­го и уче­но­го из гре­че­ских фило­со­фов, а за обу­че­ние рас­пла­тил­ся с ним пре­крас­ным и достой­ным спо­со­бом: 3 Филипп вос­ста­но­вил им же самим раз­ру­шен­ный город Ста­ги­ру, откуда Ари­сто­тель был родом, и воз­вра­тил туда бежав­ших или нахо­див­ших­ся в раб­стве граж­дан. (3) 4 Для заня­тий и бесед он отвел Ари­сто­те­лю и Алек­сан­дру рощу око­ло Мие­зы⁹, посвя­щен­ную ним­фам, где и поныне пока­зы­ва­ют камен­ные ска­мьи, на кото­рых сидел Ари­сто­тель, и тени­стые места, где он гулял со сво­им уче­ни­ком. 5 Алек­сандр, по-види­мо­му, не толь­ко усво­ил уче­ния о нрав­ст­вен­но­сти и государ­стве, но при­об­щил­ся и к тай­ным, более глу­бо­ким уче­ни­ям, кото­рые фило­со­фы назы­ва­ли «уст­ны­ми» и «скры­ты­ми»¹⁰ и не пре­да­ва­ли широ­кой оглас­ке. (4) 6 Нахо­дясь уже в Азии, Алек­сандр узнал, что Ари­сто­тель неко­то­рые из этих уче­ний обна­ро­до­вал в кни­гах, и напи­сал ему откро­вен­ное пись­мо¹¹ в защи­ту фило­со­фии, текст кото­ро­го гла­сит: 7 «Алек­сандр Ари­сто­те­лю жела­ет бла­го­по­лу­чия! Ты посту­пил непра­виль­но, обна­ро­до­вав уче­ния, пред­на­зна­чен­ные толь­ко для уст­но­го пре­по­да­ва­ния. Чем же будем мы отли­чать­ся от осталь­ных людей, если те самые уче­ния, на кото­рых мы были вос­пи­та­ны, сде­ла­ют­ся общим досто­я­ни­ем? Я хотел бы пре­вос­хо­дить дру­гих не столь­ко могу­ще­ст­вом, сколь­ко зна­ни­я­ми о выс­ших пред­ме­тах. Будь здо­ров». (5) 8 Успо­ка­и­вая уязв­лен­ное често­лю­бие Алек­сандра, Ари­сто­тель оправ­ды­ва­ет­ся, утвер­ждая, что эти уче­ния хотя и обна­ро­до­ва­ны, но вме­сте с тем как бы и не обна­ро­до­ва­ны. 9 В самом деле, сочи­не­ние о при­ро­де было с само­го нача­ла пред­на­зна­че­но для людей обра­зо­ван­ных и совсем не годит­ся ни для пре­по­да­ва­ния, ни для само­сто­я­тель­но­го изу­че­ния.

8. (1) Мне кажет­ся, что и любовь к вра­че­ва­нию Алек­сан­дру более, чем кто-либо дру­гой, вну­шил Ари­сто­тель¹². Царь инте­ре­со­вал­ся не толь­ко отвле­чен­ной сто­ро­ной этой нау­ки, но, как мож­но заклю­чить из его писем, при­хо­дил на помощь заболев­шим дру­зьям, назна­чая раз­лич­ные спо­со­бы лече­ния и лечеб­ный режим. 2 Вооб­ще Алек­сандр от при­ро­ды был скло­нен к изу­че­нию наук и чте­нию книг. (2) Он счи­тал, и неред­ко гово­рил об этом, что изу­че­ние «Или­а­ды» — хоро­шее сред­ство для дости­же­ния воен­ной доб­ле­сти. Спи­сок «Или­а­ды», исправ­лен­ный Ари­сто­те­лем и извест­ный под назва­ни­ем «Или­а­да из шка­тул­ки»¹³, он все­гда имел при себе, хра­ня его под подуш­кой вме­сте с кин­жа­лом, как об этом сооб­ща­ет Оне­си­крит. 3 Так как в глу­бине Азии Алек­сандр не имел под рукой ника­ких иных книг, Гар­пал по при­ка­зу царя при­слал ему (3) сочи­не­ния Фили­ста, мно­гие из тра­гедий Эври­пида, Софок­ла и Эсхи­ла, а так­же дифи­рам­бы Теле­ста и Филок­се­на. 4 Алек­сандр сна­ча­ла вос­хи­щал­ся Ари­сто­те­лем и, по его соб­ст­вен­ным сло­вам, любил учи­те­ля не мень­ше, чем отца, гово­ря, что Филип­пу он обя­зан тем, что живет, а Ари­сто­те­лю тем, что живет достой­но. Впо­след­ст­вии царь стал отно­сить­ся к Ари­сто­те­лю с подо­зри­тель­но­стью, впро­чем, не настоль­ко боль­шою, чтобы при­чи­нить ему какой-либо вред, но уже самое ослаб­ле­ние его люб­ви и при­вя­зан­но­сти к фило­со­фу было свиде­тель­ст­вом отчуж­де­ния. (4) 5 Одна­ко врож­ден­ные и при­ви­тые ему с дет­ства рве­ние и страсть к фило­со­фии не угас­ли в душе Алек­сандра, как это дока­зы­ва­ют поче­сти, ока­зан­ные им Ана­к­сар­ху, пять­де­сят талан­тов, послан­ные Ксе­но­кра­ту, и заботы о Дан­да­миде и Калане.

9. (1) Когда Филипп пошел похо­дом про­тив визан­тий­цев, Алек­сандр, кото­ро­му было толь­ко шест­на­дцать лет, остал­ся пра­ви­те­лем Македо­нии, и ему была дове­ре­на государ­ст­вен­ная печать. За это вре­мя Алек­сандр поко­рил вос­став­ших медов, захва­тил их город, изгнал оттуда вар­ва­ров и, засе­лив его пере­се­лен­ца­ми из раз­лич­ных мест, назвал Алек­сан­дро­по­лем. (2) 2 Алек­сандр участ­во­вал так­же в бит­ве с гре­ка­ми при Херо­нее и, гово­рят, пер­вый бро­сил­ся в бой со свя­щен­ным отрядом фиван­цев¹⁴. 3 И в наши дни пока­зы­ва­ют ста­рый дуб у реки Кефи­са — так назы­вае­мый дуб Алек­сандра, воз­ле кото­ро­го сто­я­ла его палат­ка; непо­да­ле­ку нахо­дят­ся моги­лы македо­нян. (3) 4 За все это Филипп, есте­ствен­но, очень любил сына, так что даже радо­вал­ся, когда македо­няне назы­ва­ли Алек­сандра сво­им царем, а Филип­па пол­ко­вод­цем.

5 Одна­ко непри­ят­но­сти в цар­ской семье, вызван­ные бра­ка­ми и любов­ны­ми похож­де­ни­я­ми Филип­па, пере­шаг­ну­ли за пре­де­лы жен­ской поло­ви­ны его дома и ста­ли вли­ять на поло­же­ние дел в государ­стве; это порож­да­ло мно­го­чис­лен­ные жало­бы и жесто­кие раздо­ры, кото­рые усу­губ­ля­лись тяже­стью нра­ва рев­ни­вой и ско­рой на гнев Олим­пи­а­ды, посто­ян­но вос­ста­нав­ли­вав­шей Алек­сандра про­тив отца. (4) 6 Самая силь­ная ссо­ра меж­ду ними про­изо­шла по вине Атта­ла на свадь­бе Клео­пат­ры, моло­дой девуш­ки, с кото­рой Филипп всту­пал в брак, влю­бив­шись в нее несмот­ря на свой воз­раст. 7 Аттал, дядя неве­сты, опья­нев во вре­мя пир­ше­ства, стал при­зы­вать македо­нян молить богов, чтобы у Филип­па и Клео­пат­ры родил­ся закон­ный наслед­ник пре­сто­ла. 8 Взбе­шен­ный этим Алек­сандр вскри­чал: «Так что же, него­дяй, я по-тво­е­му неза­кон­но­рож­ден­ный, что ли?» — и швыр­нул в Атта­ла чашу. (5) 9 Филипп бро­сил­ся на сына, обна­жив меч, но по сча­стью для обо­их гнев и вино сде­ла­ли свое дело: царь спо­ткнул­ся и упал. 10 Алек­сандр, изде­ва­ясь над отцом, ска­зал: «Смот­ри­те люди! Этот чело­век, кото­рый соби­ра­ет­ся пере­пра­вить­ся из Евро­пы в Азию¹⁵, рас­тя­нул­ся, пере­прав­ля­ясь от ложа к ложу». 11 После этой пья­ной ссо­ры Алек­сандр забрал Олим­пи­а­ду и, устро­ив ее жить в Эпи­ре, сам посе­лил­ся в Илли­рии. (6) 12 В это вре­мя корин­фя­нин Дема­рат, свя­зан­ный с цар­ским домом уза­ми госте­при­им­ства и поль­зо­вав­ший­ся поэто­му пра­вом сво­бод­но гово­рить с царем, при­ехал к Филип­пу. 13 После пер­вых при­вет­ст­вий и обме­на любез­но­стя­ми Филипп спро­сил его, как ладят меж­ду собою гре­ки. «Что и гово­рить, Филипп, кому как не тебе забо­тить­ся о Гре­ции, — отве­чал Дема­рат, — тебе, кото­рый в свой соб­ст­вен­ный дом внес рас­прю и беды!» 14 Эти сло­ва заста­ви­ли Филип­па оду­мать­ся, и он послал за Алек­сан­дром, уго­во­рив его, через посред­ни­че­ство Дема­ра­та, вер­нуть­ся домой.

10. (1) Когда Пик­со­дар, сатрап Карии, стре­мясь заклю­чить воен­ный союз с Филип­пом, заду­мал пород­нить­ся с ним и пред­ло­жил свою стар­шую дочь в жены сыну царя Арридею, он послал с этой целью в Македо­нию Ари­сто­кри­та. Опять пошли раз­го­во­ры; и дру­зья и мать Алек­сандра ста­ли кле­ве­тать на его отца, утвер­ждая, буд­то Филипп бле­стя­щей женить­бой и силь­ны­ми свя­зя­ми хочет обес­пе­чить Арридею цар­скую власть. (2) 2 Весь­ма обес­по­ко­ен­ный этим Алек­сандр послал тра­ги­че­ско­го акте­ра Фес­са­ла в Карию, пору­чив ему убедить Пик­со­да­ра отверг­нуть неза­кон­но­рож­ден­но­го и к тому же сла­бо­ум­но­го Арридея, а вме­сто это­го пород­нить­ся с Алек­сан­дром. Этот план понра­вил­ся Пик­со­да­ру гораздо боль­ше пер­во­на­чаль­но­го. 3 Узнав об этом, Филипп… [текст в ори­ги­на­ле испор­чен] вошел в ком­на­ту Алек­сандра вме­сте с одним из его близ­ких дру­зей — Фило­том, сыном Пар­ме­ни­о­на. (3) Царь горь­ко корил сына и рез­ко бра­нил его, назы­вая чело­ве­ком низ­мен­ным, недо­стой­ным сво­его высо­ко­го поло­же­ния, раз он хочет стать зятем карий­ца, под­власт­но­го царю вар­ва­ров. 4 Корин­фя­нам же Филипп напи­сал, чтобы они, зако­вав Фес­са­ла в цепи, при­сла­ли его в Македо­нию. 5 Из осталь­ных дру­зей Алек­сандра Филипп изгнал из Македо­нии Гар­па­ла, Неар­ха, а так­же Эри­гия и Пто­ле­мея; впо­след­ст­вии Алек­сандр вер­нул их и осы­пал вели­чай­ши­ми поче­стя­ми.

(4) 6 Когда Пав­са­ний, потер­пев­ший жесто­кую обиду из-за Атта­ла и Клео­пат­ры, не нашел спра­вед­ли­во­сти у Филип­па и убил его, то в этом пре­ступ­ле­нии боль­ше все­го обви­ня­ли Олим­пи­а­ду, утвер­ждая, буд­то она под­го­во­ри­ла и побуди­ла к дей­ст­вию разъ­ярен­но­го моло­до­го чело­ве­ка. 7 Обви­не­ние кос­ну­лось и Алек­сандра: шли тол­ки, что, когда после нане­сен­но­го ему оскорб­ле­ния Пав­са­ний встре­тил Алек­сандра и пожа­ло­вал­ся ему на свою судь­бу, тот отве­тил сти­хом из «Медеи»:

8 Тем не менее, разыс­кав участ­ни­ков заго­во­ра, Алек­сандр нака­зал их и очень воз­му­щал­ся тем, что Олим­пи­а­да в его отсут­ст­вие жесто­ко рас­пра­ви­лась с Клео­патрой.

11. (1) Итак, два­дца­ти лет от роду Алек­сандр полу­чил цар­ство, кото­ро­му из-за силь­ной зави­сти и страш­ной нена­ви­сти соседей гро­зи­ли со всех сто­рон опас­но­сти. 2 Вар­вар­ские пле­ме­на не хоте­ли быть раба­ми, но стре­ми­лись вос­ста­но­вить иско­ни суще­ст­во­вав­шую у них цар­скую власть; что же каса­ет­ся Гре­ции, то Филипп, поко­рив­ший ее силой ору­жия, не успел при­нудить гре­ков сми­рить­ся и покор­но нести свое бре­мя. Филипп толь­ко пере­вер­нул и сме­шал там все, оста­вив стра­ну в вели­ком раз­бро­де и вол­не­нии, вызван­ном непри­выч­ным поряд­ком вещей. (2) 3 Все это вну­ша­ло македо­ня­нам опа­се­ния, и они счи­та­ли, что Алек­сан­дру вовсе не сле­ду­ет вме­ши­вать­ся в дела Гре­ции и при­бе­гать там к наси­лию, а вос­став­ших вар­ва­ров надо при­ве­сти к покор­но­сти, не обра­ща­ясь к жесто­ким мерам и ста­ра­ясь пре­се­кать попыт­ки к пере­во­роту в самом заро­ды­ше. 4 Алек­сандр при­дер­жи­вал­ся про­ти­во­по­лож­но­го мне­ния и стре­мил­ся добить­ся без­опас­но­сти и спа­сти поло­же­ние дер­зо­стью и неустра­ши­мо­стью, так как пола­гал, что, про­яви он хоть малей­шую уступ­чи­вость, и все вра­ги тот­час на него набро­сят­ся. (3) 5 Вол­не­ни­ям сре­ди вар­ва­ров и вой­нам в их зем­лях он сра­зу же поло­жил конец, быст­ро прой­дя с вой­ском вплоть до реки Ист­ра, где он в боль­шой бит­ве раз­бил царя три­бал­лов Сир­ма. 6 Узнав, что фиван­цы вос­ста­ли и что афи­няне в сою­зе с ними, Алек­сандр немед­лен­но повел свои вой­ска через Фер­мо­пи­лы и объ­явил, что он хочет, чтобы Демо­сфен, кото­рый назвал его маль­чи­ком¹⁷, когда он вое­вал с илли­рий­ца­ми и три­бал­ла­ми, и под­рост­ком, когда он достиг Фес­са­лии, увидел его муж­чи­ной под сте­на­ми Афин. (4) 7 Подой­дя к Фивам, Алек­сандр, желая еще раз дать жите­лям воз­мож­ность рас­ка­ять­ся в соде­ян­ном, потре­бо­вал выдать толь­ко Фени­ка и Про­ти­та и обе­щал без­на­ка­зан­ность тем, кто перей­дет на его сто­ро­ну. 8 Фиван­цы, с сво­ей сто­ро­ны, потре­бо­ва­ли выда­чи Филота и Анти­па­тра и при­зва­ли тех, кто хочет помочь осво­бож­де­нию гре­ков, перей­ти на их сто­ро­ну. Тогда Алек­сандр при­ка­зал македо­ня­нам начать сра­же­ние. (5) 9 Фиван­цы бились с муже­ст­вом и доб­ле­стью, пре­вы­шав­ши­ми их силы, ока­зы­вая сопро­тив­ле­ние вра­гу во мно­го раз более мно­го­чис­лен­но­му. 10 Одна­ко, когда македон­ский гар­ни­зон, зани­мав­ший Кад­мею, вый­дя из кре­по­сти, напал на них с тыла, боль­шин­ство фиван­цев попа­ло в окру­же­ние и погиб­ло в бит­ве. Город был взят, раз­граб­лен и стерт с лица зем­ли. 11 Алек­сандр рас­счи­ты­вал, что гре­ки, потря­сен­ные таким бед­ст­ви­ем, впредь из стра­ха будут сохра­нять спо­кой­ст­вие; кро­ме того, он оправ­ды­вал свои дей­ст­вия тем, что удо­вле­тво­рил сво­их союз­ни­ков, ибо фокей­цы и пла­тей­цы выдви­га­ли про­тив фиван­цев ряд обви­не­ний. (6) 12 Поща­див толь­ко жре­цов, граж­дан, свя­зан­ных с македо­ня­на­ми уза­ми госте­при­им­ства, потом­ков Пин­да­ра¹⁸, а так­же тех, кто голо­со­вал про­тив вос­ста­ния, Алек­сандр про­дал всех осталь­ных в раб­ство, а их ока­за­лось более трид­ца­ти тысяч. Уби­тых было более шести тысяч.

12. (1) Сре­ди мно­го­чис­лен­ных бед­ст­вий и несча­стий, постиг­ших город, про­изо­шло сле­дую­щее. Несколь­ко фра­кий­цев ворва­лись в дом Тимо­клеи¹⁹, жен­щи­ны доб­ро­де­тель­ной и поль­зо­вав­шей­ся доб­рой сла­вой. Пока фра­кий­цы гра­би­ли иму­ще­ство Тимо­клеи, их пред­во­ди­тель насиль­но овла­дел жен­щи­ной, а потом спро­сил ее, не спря­та­ла ли она где-нибудь золо­то или сереб­ро. (2) 2 Тимо­клея отве­ти­ла утвер­ди­тель­но и, отведя фра­кий­ца в сад, пока­за­ла коло­дец, куда, по ее сло­вам, она бро­си­ла во вре­мя взя­тия горо­да самые цен­ные из сво­их сокро­вищ. 3 Фра­ки­ец накло­нил­ся над колод­цем, чтобы загля­нуть туда, а Тимо­клея, став сза­ди, столк­ну­ла его вниз и бро­са­ла кам­ни до тех пор, пока не уби­ла вра­га. (3) 4 Когда свя­зан­ную Тимо­клею при­ве­ли к Алек­сан­дру, уже по поход­ке и осан­ке мож­но было судить о вели­чии духа этой жен­щи­ны — так спо­кой­но и бес­страш­но сле­до­ва­ла она за веду­щи­ми ее фра­кий­ца­ми. 5 На вопрос царя, кто она такая, Тимо­клея отве­ти­ла, что она сест­ра пол­ко­во­д­ца Феа­ге­на, сра­жав­ше­го­ся про­тив Филип­па за сво­бо­ду гре­ков и пав­ше­го при Херо­нее. 6 Пора­жен­ный ее отве­том и тем, что она сде­ла­ла, Алек­сандр при­ка­зал отпу­стить на сво­бо­ду и жен­щи­ну, и ее детей.

13. (1) Алек­сандр заклю­чил мир с афи­ня­на­ми, несмот­ря на то, что они про­яви­ли боль­шое сочув­ст­вие к бед­ст­вию, постиг­ше­му Фивы: уже начав справ­лять таин­ства, они в знак тра­у­ра отме­ни­ли празд­ник и ока­за­ли вся­че­скую под­держ­ку бег­ле­цам из Фив. (2) 2 То ли пото­му, что Алек­сандр, подоб­но льву, уже насы­тил свой гнев, то ли пото­му, что он хотел про­ти­во­по­ста­вить жесто­чай­ше­му и бес­че­ло­веч­ней­ше­му дея­нию мило­серд­ный посту­пок, одна­ко царь не толь­ко про­стил афи­ня­нам все их про­вин­но­сти, но даже дал им наказ вни­ма­тель­но следить за поло­же­ни­ем дел в стране: по его мыс­ли, в том слу­чае если бы с ним слу­чи­лась беда, имен­но Афи­нам пред­сто­я­ло пра­вить Гре­ци­ей. 3 Гово­рят, что впо­след­ст­вии Алек­сандр не раз сожа­лел о несча­стье фиван­цев и это застав­ля­ло его со мно­ги­ми из них обхо­дить­ся мило­сти­во. (3) 4 Более того, убий­ство Кли­та, совер­шен­ное им в состо­я­нии опья­не­ния, и трус­ли­вый отказ македо­нян сле­до­вать за ним про­тив индий­цев, отказ, кото­рый оста­вил его поход неза­вер­шен­ным, а сла­ву не пол­ной, — все это Алек­сандр при­пи­сы­вал гне­ву и мести Дио­ни­са²⁰. 5 Из остав­ших­ся в живых фиван­цев не было ни одно­го, кто бы впо­след­ст­вии, при­дя к царю и попро­сив у него что-нибудь, полу­чил отказ. Вот то, что каса­ет­ся Фив.

14. (1) Собрав­шись на Ист­ме и поста­но­вив вме­сте с Алек­сан­дром идти вой­ной на пер­сов, гре­ки про­воз­гла­си­ли его сво­им вождем. 2 В свя­зи с этим мно­гие государ­ст­вен­ные мужи и фило­со­фы при­хо­ди­ли к царю и выра­жа­ли свою радость. Алек­сандр пред­по­ла­гал, что так же посту­пит и Дио­ген из Сино­пы, жив­ший тогда воз­ле Корин­фа. (2) 3 Одна­ко Дио­ген, нима­ло не заботясь об Алек­сан­дре, спо­кой­но про­во­дил вре­мя в Кра­нии²¹, и царь отпра­вил­ся к нему сам. Дио­ген лежал и грел­ся на солн­це. 4 Слег­ка при­под­няв­шись при виде тако­го мно­же­ства при­бли­жаю­щих­ся к нему людей, фило­соф при­сталь­но посмот­рел на Алек­сандра. Поздо­ро­вав­шись, царь спро­сил Дио­ге­на, нет ли у него какой-нибудь прось­бы: «Отсту­пи чуть в сто­ро­ну, — отве­тил тот, — не засло­няй мне солн­ца». (3) 5 Гово­рят, что сло­ва Дио­ге­на про­из­ве­ли на Алек­сандра огром­ное впе­чат­ле­ние и он был пора­жен гор­до­стью и вели­чи­ем души это­го чело­ве­ка, отнес­ше­го­ся к нему с таким пре­не­бре­же­ни­ем. На обрат­ном пути он ска­зал сво­им спут­ни­кам, шутив­шим и насме­хав­шим­ся над фило­со­фом: «Если бы я не был Алек­сан­дром, я хотел бы быть Дио­ге­ном».

(4) 6 Желая вопро­сить бога о пред­сто­я­щем похо­де, Алек­сандр при­был в Дель­фы. Слу­чи­лось так, что его при­езд сов­пал с одним из несчаст­ли­вых дней, когда закон не поз­во­ля­ет давать пред­ска­за­ния. 7 Сна­ча­ла Алек­сандр послал за про­ри­ца­тель­ни­цей, но так как она, ссы­ла­ясь на закон, отка­за­лась прий­ти, Алек­сандр пошел за ней сам, чтобы силой при­та­щить ее в храм. Тогда жри­ца, усту­пая настой­чи­во­сти царя, вос­клик­ну­ла: «Ты непо­бедим, сын мой!» Услы­шав это, Алек­сандр ска­зал, что он не нуж­да­ет­ся боль­ше в про­ри­ца­нии, так как уже полу­чил ора­кул, кото­рый хотел полу­чить.

(5) 8 Когда Алек­сандр высту­пил в поход, сре­ди про­чих зна­ме­ний, кото­рые яви­ло ему боже­ство, было вот какое: в эти дни с нахо­див­шей­ся в Либет­рах²² дере­вян­ной ста­туи Орфея (она была сде­ла­на из кипа­ри­со­во­го дере­ва) обиль­но капал пот. 9 Все боя­лись это­го зна­ме­ния, но Ари­стандр при­звал не терять муже­ства, гово­ря, что Алек­сандр совер­шит подви­ги, достой­ные песен и ска­за­ний, и тем заста­вит потеть и трудить­ся пев­цов и сочи­ни­те­лей гим­нов.

15. (1) Вой­ско Алек­сандра состо­я­ло, по сооб­ще­нию тех, кото­рые ука­зы­ва­ют наи­мень­шее чис­ло, из трид­ца­ти тысяч пехо­тин­цев и четы­рех тысяч всад­ни­ков, а по сведе­ни­ям тех, кото­рые назы­ва­ют наи­боль­шее, — из соро­ка трех тысяч пехо­тин­цев и пяти тысяч всад­ни­ков. 2 Средств на содер­жа­ние вой­ска у Алек­сандра было, как сооб­ща­ет Ари­сто­бул, не более семи­де­ся­ти талан­тов, по сло­вам Дурида, про­до­воль­ст­вия было толь­ко на трид­цать дней, кро­ме того, по сведе­ни­ям Оне­си­кри­та, царь задол­жал две­сти талан­тов. (2) 3 Несмот­ря на то, что при выступ­ле­нии Алек­сандр рас­по­ла­гал столь немно­гим и был так стес­нен в сред­ствах, царь преж­де, чем взой­ти на корабль, раз­уз­нал об иму­ще­ст­вен­ном поло­же­нии сво­их дру­зей и одно­го наде­лил поме­стьем, дру­го­го — дерев­ней, третье­го — дохо­да­ми с како­го-нибудь посе­ле­ния или гава­ни. 4 Когда, нако­нец, почти все цар­ское досто­я­ние было рас­пре­де­ле­но и розда­но, Пер­дик­ка спро­сил его: «Что же, царь, остав­ля­ешь ты себе?» «Надеж­ды!» — отве­тил Алек­сандр. «В таком слу­чае, — ска­зал Пер­дик­ка, — и мы, высту­паю­щие вме­сте с тобой, хотим иметь в них долю». (3) 5 Пер­дик­ка отка­зал­ся от пожа­ло­ван­но­го ему иму­ще­ства, и неко­то­рые из дру­зей Алек­сандра после­до­ва­ли его при­ме­ру. 6 Тем же, кто про­сил и при­ни­мал его бла­го­де­я­ния, Алек­сандр дарил охот­но, и таким обра­зом он роздал почти все, чем вла­дел в Македо­нии.

7 С такой реши­мо­стью и таким обра­зом мыс­лей Алек­сандр пере­пра­вил­ся через Гел­лес­понт. (4) При­быв к Или­о­ну, Алек­сандр при­нес жерт­вы Афине и совер­шил воз­ли­я­ния геро­ям. 8 У над­гро­бия Ахил­ла он, соглас­но обы­чаю, ума­стил тело и нагой состя­зал­ся с дру­зья­ми в беге вокруг памят­ни­ка; затем, воз­ло­жив венок, он ска­зал, что счи­та­ет Ахил­ла счаст­лив­цем, пото­му что при жиз­ни он имел пре­дан­но­го дру­га, а после смер­ти — вели­ко­го гла­ша­тая сво­ей сла­вы²³. (5) 9 Когда царь про­хо­дил по Или­о­ну и осмат­ри­вал досто­при­ме­ча­тель­но­сти, кто-то спро­сил его, не хочет ли он увидеть лиру Алек­сандра²⁴. Царь отве­тил, что она его нисколь­ко не инте­ре­су­ет, разыс­ки­ва­ет же он лиру Ахил­ла, под зву­ки кото­рой тот вос­пе­вал сла­ву и подви­ги доб­лест­ных мужей.

16. (1) Меж­ду тем пол­ко­вод­цы Дария собра­ли боль­шое вой­ско и постро­и­ли его у пере­пра­вы через Гра­ник. Сра­же­ние было неиз­беж­но, ибо здесь нахо­ди­лись как бы ворота Азии, и, чтобы начать втор­же­ние, надо было бить­ся за пра­во вхо­да. 2 Одна­ко мно­гих пуга­ла глу­би­на реки, обры­ви­стость и кру­тиз­на про­ти­во­по­лож­но­го бере­га, кото­рый пред­сто­я­ло брать с боем. Неко­то­рые пола­га­ли так­же, что сле­ду­ет счи­тать­ся с обы­ча­ем, уста­но­вив­шим­ся в отно­ше­нии меся­ца десия: (2) в этом меся­це македон­ские цари обык­но­вен­но не начи­на­ли похо­дов. Одна­ко Алек­сандр попра­вил дело, при­ка­зав назы­вать этот месяц вто­рым арте­ми­си­ем²⁵. 3 Пар­ме­ни­о­ну, кото­рый наста­и­вал на том, что в такое позд­нее вре­мя дня пере­пра­ва слиш­ком рис­ко­ван­на, Алек­сандр отве­тил, что ему будет стыд­но перед Гел­лес­пон­том, если, пере­пра­вив­шись через про­лив, он убо­ит­ся Гра­ни­ка, и с три­на­дца­тью ила­ми²⁶ всад­ни­ков царь бро­сил­ся в реку. (3) 4 Он вел вой­ско навстре­чу непри­я­тель­ским копьям и стре­лам на обры­ви­стые ска­лы, усе­ян­ные пехотой и кон­ни­цей вра­га, через реку, кото­рая тече­ни­ем сно­си­ла коней и накры­ва­ла всад­ни­ков с голо­вой, и каза­лось, что им руко­во­дит не разум, а без­рас­суд­ство и что он дей­ст­ву­ет, как безу­мец. 5 Как бы то ни было, Алек­сандр упор­но про­дол­жал пере­пра­ву и ценой огром­но­го напря­же­ния сил овла­дел про­ти­во­по­лож­ным бере­гом, мок­рым и скольз­ким, так как поч­ва там была гли­ни­стая. Тот­час при­шлось начать бес­по­рядоч­ное сра­же­ние, вои­ны по одно­му всту­па­ли в руко­паш­ный бой с насту­пав­шим про­тив­ни­ком, пока, нако­нец, уда­лось постро­ить вой­ско хоть в какой-то бое­вой порядок. (4) 6 Вра­ги напа­да­ли с кри­ком, направ­ляя кон­ни­цу про­тив кон­ни­цы; всад­ни­ки пус­ка­ли в ход копья, а когда копья сло­ма­лись, ста­ли бить­ся меча­ми. 7 Мно­гие устре­ми­лись на Алек­сандра, кото­ро­го лег­ко было узнать по щиту и по сул­та­ну на шле­ме: с обе­их сто­рон сул­та­на было по перу уди­ви­тель­ной вели­чи­ны и белиз­ны. Пущен­ный в царя дро­тик про­бил сгиб пан­ци­ря, но тела не кос­нул­ся. 8 Тут на Алек­сандра одно­вре­мен­но бро­си­лись два пер­сид­ских вое­на­чаль­ни­ка, Ресак и Спиф­ридат. От одно­го царь увер­нул­ся, а на Реса­ка напал пер­вым и уда­рил его копьем, но копье от уда­ра о пан­цирь сло­ма­лось, и Алек­сандр взял­ся за меч. (5) 9 Спиф­ридат, оста­но­вив коня сбо­ку от сра­жав­ших­ся и быст­ро при­под­няв­шись в сед­ле, нанес Алек­сан­дру удар пер­сид­ской саб­лей. 10 Гре­бень шле­ма с одним из перьев отле­тел и шлем едва выдер­жал удар, так что ост­рие саб­ли кос­ну­лось волос Алек­сандра. 11 Спиф­ридат сно­ва при­под­нял­ся, но пер­са опе­ре­дил Клит, по про­зви­щу Чер­ный, прон­зив его насквозь копьем. Одно­вре­мен­но упал и Ресак, пора­жен­ный мечом Алек­сандра.

(6) 12 Пока кон­ни­ца Алек­сандра вела этот опас­ный бой, македон­ская фалан­га пере­пра­ви­лась через реку и сошлась с пехотой про­тив­ни­ка. 13 Пер­сы сопро­тив­ля­лись вяло и недол­го; в ско­ром вре­ме­ни все, кро­ме гре­че­ских наем­ни­ков, обра­ти­лись в бег­ство. Эти послед­ние, сомкнув ряды у под­но­жья како­го-то хол­ма, были гото­вы сдать­ся при усло­вии, если Алек­сандр обе­ща­ет им без­опас­ность. (7) 14 Одна­ко, руко­во­дясь ско­рее гне­вом, чем рас­че­том, Алек­сандр напал на них пер­вым и при этом поте­рял сво­его коня, пора­жен­но­го в бок мечом (это был не Буке­фал, а дру­гой конь). Имен­но в этой схват­ке боль­ше все­го македо­нян было ране­но и уби­то, так как сра­жать­ся при­шлось с людь­ми воин­ст­вен­ны­ми и отча­яв­ши­ми­ся в спа­се­нии. 15 Пере­да­ют, что вар­ва­ры поте­ря­ли два­дцать тысяч пехо­тин­цев и две тыся­чи пять­сот всад­ни­ков. Ари­сто­бул сооб­ща­ет, что в вой­ске Алек­сандра погиб­ло все­го трид­цать четы­ре чело­ве­ка, из них девять пехо­тин­цев. (8) 16 Алек­сандр при­ка­зал воз­двиг­нуть брон­зо­вые ста­туи погиб­ших; ста­туи эти изва­ял Лисипп. 17 Разде­ляя часть победы с гре­ка­ми, царь осо­бо выде­лил афи­ня­нам три­ста захва­чен­ных у вра­га щитов, а на осталь­ной добы­че при­ка­зал от име­ни всех победи­те­лей сде­лать гор­дую над­пись: 18 «Алек­сандр, сын Филип­па, и гре­ки, за исклю­че­ни­ем лакеде­мо­нян, взя­ли у вар­ва­ров, насе­ля­ю­щих Азию». 19 Куб­ки, пур­пур­ные тка­ни и дру­гие вещи подоб­но­го рода, захва­чен­ные у пер­сов, за неболь­шим исклю­че­ни­ем, Алек­сандр ото­слал мате­ри.

17. (1) Это сра­же­ние сра­зу изме­ни­ло поло­же­ние дел в поль­зу Алек­сандра, и он занял Сар­ды — глав­ную твер­ды­ню при­мор­ских вла­де­ний вар­ва­ров. 2 Мно­гие горо­да и обла­сти так­же под­чи­ни­лись ему, сопро­тив­ле­ние ока­за­ли толь­ко Гали­кар­нас и Милет. Овла­дев силой эти­ми горо­да­ми и под­чи­нив окрест­ные зем­ли, Алек­сандр стал думать, что делать даль­ше, и мно­го раз менял свои реше­ния: (2) 3 то он хотел поско­рее встре­тить­ся с Дари­ем для решаю­щей бит­вы, то оста­нав­ли­вал­ся на мыс­ли спер­ва вос­поль­зо­вать­ся богат­ства­ми при­мор­ских обла­стей и лишь потом, уси­лив­шись, идти про­тив царя.

4 Неда­ле­ко от горо­да Ксан­фа, в Ликии, есть источ­ник, кото­рый, гово­рят, как раз в это вре­мя без вся­кой види­мой при­чи­ны при­шел в вол­не­ние, раз­лил­ся и вынес из глу­би­ны мед­ную таб­ли­цу со следа­ми древ­них пись­мен. Там было начер­та­но, что пер­сид­ско­му государ­ству при­дет конец и что оно будет раз­ру­ше­но гре­ка­ми. (3) 5 Вдох­нов­лен­ный этим пред­ска­за­ни­ем, Алек­сандр поспе­шил осво­бо­дить от пер­сов при­мор­ские обла­сти вплоть до Фини­кии и Кили­кии. 6 Быст­рое про­дви­же­ние македо­нян через Пам­фи­лию дало мно­гим исто­ри­кам живо­пис­ный мате­ри­ал для вымыс­лов и пре­уве­ли­че­ний. Как они рас­ска­зы­ва­ют, море, по боже­ст­вен­но­му изво­ле­нию, отсту­пи­ло перед Алек­сан­дром, хотя обыч­но оно стре­ми­тель­но кати­ло свои вол­ны на берег, лишь изред­ка остав­ляя обна­жен­ны­ми неболь­шие уте­сы у под­но­жья кру­той, изре­зан­ной уще­лья­ми гор­ной цепи. (4) 7 Несо­мнен­но, что имен­но этот неправ­до­по­доб­ный рас­сказ высме­и­ва­ет Менандр в одной из сво­их комедий:

8 Меж­ду тем сам Алек­сандр не упо­ми­на­ет в сво­их пись­мах о каких-либо чуде­сах тако­го рода, но гово­рит, что он дви­гал­ся по так назы­вае­мой «Лест­ни­це»²⁷ и про­шел ее, вый­дя из Фасе­лиды. (5) 9 В этом горо­де он про­вел несколь­ко дней и видел там сто­яв­шую на рыноч­ной пло­ща­ди ста­тую недав­но скон­чав­ше­го­ся Фео­дек­та (он был родом из Фасе­лиды). После ужи­на Алек­сандр, пья­ный, в сопро­вож­де­нии весе­лой ком­па­нии, напра­вил­ся к памят­ни­ку и набро­сал к его под­но­жью мно­го вен­ков. Так, забав­ля­ясь, он воздал дань при­зна­тель­но­сти чело­ве­ку, с кото­рым позна­ко­мил­ся бла­го­да­ря Ари­сто­те­лю и заня­ти­ям фило­со­фи­ей.

18. (1) После это­го царь поко­рил ока­зав­ших ему сопро­тив­ле­ние жите­лей Писидии и занял Фри­гию. 2 Взяв город Гор­дий, о кото­ром гово­рят, что он был роди­ной древ­не­го царя Мида­са, Алек­сандр увидел зна­ме­ни­тую колес­ни­цу, дышло кото­рой было скреп­ле­но с ярмом кизи­ло­вой корою, и услы­шал пре­да­ние (в истин­но­сти его вар­ва­ры были вполне убеж­де­ны), буд­то тому, кто раз­вя­жет узел, закреп­ляв­ший ярмо, суж­де­но стать царем все­го мира. (2) 3 Боль­шин­ство писа­те­лей рас­ска­зы­ва­ет, что узел был столь запу­тан­ным, а кон­цы так искус­но запря­та­ны, что Алек­сандр не сумел его раз­вя­зать и раз­ру­бил мечом; тогда в месте раз­ру­ба обна­ру­жи­лись мно­го­чис­лен­ные кон­цы креп­ле­ний. 4 Но по рас­ска­зу Ари­сто­бу­ла, Алек­сан­дру лег­ко уда­лось раз­ре­шить зада­чу и осво­бо­дить ярмо, вынув из пере­д­не­го кон­ца дыш­ла крюк — так назы­вае­мый «гестор» [héstōr], кото­рым закреп­ля­ет­ся ярем­ный ремень.

(3) 5 Вско­ре после это­го, под­чи­нив Пафла­го­нию и Кап­па­до­кию, Алек­сандр узнал о смер­ти Мем­но­на, от кото­ро­го, более чем от любо­го из пол­ко­вод­цев Дария в при­мор­ских обла­стях, мож­но было ждать бес­чис­лен­ных хло­пот и затруд­не­ний. Это изве­стие еще боль­ше укре­пи­ло Алек­сандра в его наме­ре­нии совер­шить поход в глубь стра­ны.

(4) 6 В это вре­мя Дарий дви­гал­ся из Суз по направ­ле­нию к морю. Он пола­гал­ся на чис­лен­ность сво­его вой­ска (под его нача­лом было шесть­сот тысяч²⁸) и к тому же царя вооду­ше­ви­ло сно­виде­ние, кото­рое маги истол­ко­вы­ва­ли, исхо­дя из жела­ния ско­рее уго­дить, чем рас­крыть истин­ное его зна­че­ние. 7 Дарию при­сни­лось, что македон­ская фалан­га вся объ­ята огнем и что Алек­сандр при­слу­жи­ва­ет ему, а на Алек­сан­дре та самая сто­ла, кото­рую он, Дарий, носил, еще будучи цар­ским гон­цом; потом Алек­сандр вошел в храм Бела и исчез. (5) 8 Боже­ство, по-види­мо­му, воз­ве­ща­ло этим сном, что македо­няне совер­шат бле­стя­щие подви­ги, мол­ва о кото­рых раз­не­сет­ся повсюду, и что Алек­сандр завла­де­ет Ази­ей, подоб­но тому как завла­дел ею Дарий, кото­рый был гон­цом, а стал царем, и что вско­ре после это­го македон­ский царь со сла­вой окон­чит свою жизнь.

19. (1) Узнав о дли­тель­ном пре­бы­ва­нии Алек­сандра в Кили­кии, Дарий счел это при­зна­ком тру­со­сти, что еще боль­ше обо­д­ри­ло его. 2 В дей­ст­ви­тель­но­сти же при­чи­ной задерж­ки была болезнь царя, вызван­ная по мне­нию одних пере­утом­ле­ни­ем, а по мне­нию дру­гих — про­студою после купа­нья в ледя­ной воде реки Кид­на. (2) 3 Никто из вра­чей не решал­ся лечить Алек­сандра, счи­тая, что опас­ность слиш­ком вели­ка и что ее нель­зя одо­леть ника­ким лекар­ст­вом; в слу­чае неуда­чи вра­чи боя­лись навлечь на себя обви­не­ния и гнев македо­нян. 4 Один толь­ко Филипп, акар­на­нец, видя тяже­лое состо­я­ние боль­но­го, поста­вил друж­бу пре­вы­ше все­го и счел пре­ступ­ным не разде­лить опас­ность с Алек­сан­дром и не исчер­пать — пусть даже с риском для себя — все сред­ства. Он при­гото­вил лекар­ство и убедил царя оста­вить все сомне­ния и выпить его, если он жела­ет вос­ста­но­вить свои силы для про­дол­же­ния вой­ны. (3) 5 В это самое вре­мя нахо­див­ший­ся в лаге­ре македо­нян Пар­ме­ни­он послал царю пись­мо, сове­туя ему осте­ре­гать­ся Филип­па, так как Дарий буд­то бы посу­лил вра­чу боль­шие подар­ки и руку сво­ей доче­ри и тем скло­нил его к убий­ству Алек­сандра. Царь про­чи­тал пись­мо и, не пока­зав его нико­му из дру­зей, поло­жил себе под подуш­ку. 6 В уста­нов­лен­ный час Филипп в сопро­вож­де­нии дру­зей царя вошел к нему, неся чашу с лекар­ст­вом. Алек­сандр пере­дал ему пись­мо, а сам без коле­ба­ний, довер­чи­во взял у него из рук лекар­ство. (4) 7 Это было уди­ви­тель­ное, достой­ное созер­ца­ния зре­ли­ще. В то вре­мя как Филипп читал пись­мо, Алек­сандр пил лекар­ство, затем оба одно­вре­мен­но взгля­ну­ли друг на дру­га, но несход­но было их поведе­ние: на ясном, откры­том лице Алек­сандра отра­жа­лось бла­го­во­ле­ние и дове­рие к Филип­пу, 8 меж­ду тем как врач, воз­му­щен­ный кле­ве­той, то возды­мал руки к небу и при­зы­вал богов в свиде­те­ли, то, бро­са­ясь к ложу царя, умо­лял его мужать­ся и дове­рять ему. (5) 9 Лекар­ство сна­ча­ла очень силь­но подей­ст­во­ва­ло на Алек­сандра и как бы загна­ло вглубь его телес­ные силы: утра­тив дар речи, боль­ной впал в бес­па­мят­ство и едва пода­вал при­зна­ки жиз­ни. 10 Вско­ре, одна­ко, Алек­сандр был при­веден Филип­пом в чув­ство, быст­ро окреп и, нако­нец, появил­ся перед македо­ня­на­ми, уны­ние кото­рых не пре­кра­ща­лось, пока они не увиде­ли царя.

20. (1) В вой­ске Дария нахо­дил­ся бежав­ший со сво­ей роди­ны македо­ня­нин по име­ни Аминт, хоро­шо знав­ший харак­тер Алек­сандра. 2 Видя, что Дарий наме­ре­ва­ет­ся идти на Алек­сандра узки­ми гор­ны­ми про­хо­да­ми, Аминт посо­ве­то­вал пер­сид­ско­му царю оста­вать­ся на месте, чтобы дать сра­же­ние на широ­ких, откры­тых рав­ни­нах и исполь­зо­вать свое зна­чи­тель­ное чис­лен­ное пре­вос­ход­ство. (2) 3 Дарий отве­тил, что боит­ся, как бы вра­ги не обра­ти­лись в бег­ство и Алек­сандр от него не ускольз­нул. «Это­го, царь, — ска­зал Аминт, — ты можешь не опа­сать­ся. Алек­сандр обя­за­тель­но пой­дет про­тив тебя и, навер­но, уже идет». 4 Одна­ко Аминт не сумел убедить царя, и Дарий, сняв­шись с лаге­ря, напра­вил­ся в Кили­кию, а Алек­сандр в это же вре­мя дви­нул свои вой­ска на пер­сов в Сирию. (3) 5 Ночью оба вой­ска раз­ми­ну­лись, и каж­дое тот­час повер­ну­ло назад. Алек­сандр, обра­до­ван­ный счаст­ли­вой слу­чай­но­стью, спе­шил захва­тить пер­сов в гор­ных про­хо­дах, а Дарий стре­мил­ся выве­сти свою армию из тес­нин и вер­нуть­ся в преж­ний лагерь. 6 Он уже осо­знал, что совер­шил ошиб­ку, всту­пив в эту силь­но пере­се­чен­ную мест­ность, зажа­тую меж­ду морем и гора­ми, разде­лен­ную посе­редине рекой Пина­ром и неудоб­ную для кон­ни­цы, но очень выгод­ную для дей­ст­вий мало­чис­лен­ных сил вра­га. (4) 7 Отлич­ную пози­цию Алек­сан­дру пре­до­ста­ви­ла судь­ба, но победу ему обес­пе­чи­ло ско­рее искус­ное коман­до­ва­ние, чем сле­пое сча­стье. 8 Несмот­ря на то, что его силы зна­чи­тель­но усту­па­ли чис­лен­но­стью силам вар­ва­ров, Алек­сандр не дал себя окру­жить, напро­тив, обой­дя сво­им пра­вым кры­лом левое кры­ло вра­же­ско­го вой­ска, он уда­рил пер­сам во фланг и обра­тил сто­яв­ших про­тив него вар­ва­ров в бег­ство. Сра­жа­ясь в пер­вых рядах, Алек­сандр был ранен мечом в бед­ро, 9 как сооб­ща­ет Харет, самим Дари­ем, ибо дело дошло до руко­паш­ной схват­ки меж­ду ними. (5) Но Алек­сандр, рас­ска­зы­вая об этой бит­ве в пись­ме к Анти­па­тру, не назы­ва­ет того, кто нанес ему рану. Он пишет, что был ранен в бед­ро кин­жа­лом, но что ране­ние не было опас­ным.

10 Алек­сандр одер­жал бле­стя­щую победу, уни­что­жил более ста деся­ти тысяч вра­гов, но не смог захва­тить Дария, кото­рый, спа­са­ясь бег­ст­вом, опе­ре­дил его на четы­ре или пять ста­ди­ев. Во вре­мя пого­ни Алек­сан­дру уда­лось захва­тить колес­ни­цу и лук царя. (6) 11 По воз­вра­ще­нии он обна­ру­жил, что македо­няне гра­бят лагерь вар­ва­ров, выно­ся оттуда вся­ко­го рода цен­но­сти, кото­рых было огром­ное мно­же­ство, несмот­ря на то, что боль­шую часть обо­за пер­сы оста­ви­ли в Дамас­ке и при­шли к месту бит­вы налег­ке. Вои­ны пред­на­зна­чи­ли для Алек­сандра напол­нен­ную дра­го­цен­но­стя­ми палат­ку Дария со мно­же­ст­вом при­слу­ги и бога­той утва­рью. (7) 12 Алек­сандр тот­час снял доспе­хи и напра­вив­шись в купаль­ню, ска­зал: «Пой­дем, смо­ем пот бит­вы в купальне Дария!» «Не Дария, а Алек­сандра! — вос­клик­нул один из дру­зей царя. — Ведь соб­ст­вен­ность побеж­ден­ных долж­на не толь­ко при­над­ле­жать победи­те­лям, но и назы­вать­ся по их име­ни». (8) 13 Когда Алек­сандр увидел вся­ко­го рода сосуды — кув­ши­ны, тазы, фла­ко­ны для при­ти­ра­ний, все искус­но сде­лан­ные из чисто­го золота, когда он услы­шал уди­ви­тель­ный запах души­стых трав и дру­гих бла­го­во­ний, когда, нако­нец, он про­шел в палат­ку, изум­ляв­шую сво­и­ми раз­ме­ра­ми, высотой, убран­ст­вом лож и сто­лов, — царь посмот­рел на сво­их дру­зей и ска­зал: «Вот это, по-види­мо­му, и зна­чит цар­ст­во­вать!»

21. (1) Алек­сандр уже собрал­ся обедать, когда ему сооб­щи­ли, что взя­тые в плен мать, жена и две неза­муж­ние доче­ри Дария, увидев его колес­ни­цу и лук, зары­да­ли и ста­ли бить себя в грудь, пола­гая, что царь погиб. 2 Дол­гое вре­мя Алек­сандр мол­чал: несча­стья семьи Дария вол­но­ва­ли его боль­ше, чем соб­ст­вен­ная судь­ба. Нако­нец, он отпра­вил Леон­на­та, пору­чив ему сооб­щить жен­щи­нам, что Дарий жив, а им нече­го боять­ся Алек­сандра, (2) ибо вой­ну за вер­хов­ное вла­ды­че­ство он ведет толь­ко с Дари­ем, им же будет пре­до­став­ле­но все то, чем они поль­зо­ва­лись преж­де, когда еще пра­вил Дарий. 3 Сло­ва эти пока­за­лись жен­щи­нам мило­сти­вы­ми и бла­го­же­ла­тель­ны­ми, но еще более чело­веч­ны­ми были поступ­ки Алек­сандра. 4 Он раз­ре­шил им похо­ро­нить пав­ших в бит­ве пер­сов — всех, кого они поже­ла­ют, взяв для этой цели одеж­ды и укра­ше­ния из воен­ной добы­чи, не лишил семью Дария поче­стей, кото­ры­ми она поль­зо­ва­лась преж­де, не умень­шил чис­ла слуг, а сред­ства на ее содер­жа­ние даже уве­ли­чил.

(3) 5 Одна­ко самым цар­ст­вен­ным и пре­крас­ным бла­го­де­я­ни­ем Алек­сандра было то, что этим бла­го­род­ным и цело­муд­рен­ным жен­щи­нам, ока­зав­шим­ся у него в пле­ну, не при­шлось ни слы­шать, ни опа­сать­ся, ни ждать ниче­го тако­го, что мог­ло бы их опо­зо­рить. Никто не имел досту­па к ним, не видел их, и они вели такую жизнь, слов­но нахо­ди­лись не во вра­же­ском лаге­ре, а в свя­щен­ном и чистом деви­чьем покое. 6 А ведь, по рас­ска­зам, жена Дария была самой кра­си­вой из всех цариц, точ­но так же как и Дарий был самым кра­си­вым и рос­лым сре­ди муж­чин; доче­ри же их похо­ди­ли на роди­те­лей. (4) 7 Алек­сандр, кото­рый, по-види­мо­му, счи­тал, что спо­соб­ность вла­деть собой для царя важ­нее, неже­ли даже уме­ние побеж­дать вра­гов, не тро­нул плен­ниц; вооб­ще до сво­ей женить­бы он не знал, кро­ме Бар­си­ны, ни одной жен­щи­ны. 8 Бар­си­на, вдо­ва Мем­но­на²⁹, была взя­та в плен под Дамас­ком. 9 Она полу­чи­ла гре­че­ское вос­пи­та­ние… [текст в ори­ги­на­ле испор­чен] отли­ча­лась хоро­шим харак­те­ром; отцом ее был Арта­баз, сын цар­ской доче­ри. Как рас­ска­зы­ва­ет Ари­сто­бул, Алек­сандр после­до­вал сове­ту Пар­ме­ни­о­на, пред­ло­жив­ше­му ему сбли­зить­ся с этой кра­си­вой и бла­го­род­ной жен­щи­ной. (5) 10 Глядя на дру­гих кра­си­вых и стат­ных плен­ниц, Алек­сандр гово­рил шутя, что вид пер­си­я­нок мучи­те­лен для глаз. 11 Желая про­ти­во­по­ста­вить их при­вле­ка­тель­но­сти кра­соту сво­его само­об­ла­да­ния и цело­муд­рия, царь не обра­щал на них ника­ко­го вни­ма­ния, как буд­то они были не живы­ми жен­щи­на­ми, а без­жиз­нен­ны­ми ста­ту­я­ми.

22. (1) Одна­жды Филок­сен, коман­до­вав­ший вой­ском, сто­яв­шим на бере­гу моря, напи­сал Алек­сан­дру, что у него нахо­дит­ся некий тарен­ти­нец Фео­дор, желаю­щий про­дать двух маль­чи­ков заме­ча­тель­ной кра­соты, и осве­дом­лял­ся у царя, не хочет ли он их купить. Алек­сандр был крайне воз­му­щен пись­мом и не раз жало­вал­ся дру­зьям, спра­ши­вая, неуже­ли Филок­сен так пло­хо дума­ет о нем, что пред­ла­га­ет ему эту мер­зость. 2 Само­го Филок­се­на он жесто­ко изру­гал в пись­ме и велел ему про­гнать прочь Фео­до­ра вме­сте с его това­ром. (2) 3 Не менее рез­ко выбра­нил он и Гаг­но­на, кото­рый напи­сал, что соби­ра­ет­ся купить и при­вез­ти ему зна­ме­ни­то­го в Корин­фе маль­чи­ка Кро­би­ла. 4 Узнав, что два македо­ня­ни­на, слу­жив­шие под нача­лом Пар­ме­ни­о­на, — Дамон и Тимо­фей, обес­че­сти­ли жен каких-то наем­ни­ков, царь пись­мен­но при­ка­зал Пар­ме­ни­о­ну в слу­чае, если это будет дока­за­но, убить их, как диких зве­рей, сотво­рен­ных на пагу­бу людям. (3) 5 В том же пись­ме царь пишет о себе дослов­но сле­дую­щее: «Никто не смо­жет ска­зать, что я видел жену Дария, желал ее увидеть или хотя бы при­слу­ши­вал­ся к тем, кто рас­ска­зы­вал мне о ее кра­со­те». 6 Алек­сандр гово­рил, что сон и бли­зость с жен­щи­ной более все­го дру­го­го застав­ля­ют его ощу­щать себя смерт­ным, так как утом­ле­ние и сла­до­стра­стие про­ис­те­ка­ют от одной и той же сла­бо­сти чело­ве­че­ской при­ро­ды.

(4) 7 Алек­сандр отли­чал­ся так­же край­ней воз­держ­но­стью в пище, чему он дал мно­же­ство ясных дока­за­тельств; одним из таких дока­за­тельств были его сло­ва, обра­щен­ные к Аде, кото­рую он назвал сво­ей мате­рью и сде­лал цари­цей Карии. 8 В знак люб­ви Ада еже­днев­но посы­ла­ла ему изыс­кан­ные яст­ва и пече­ния, а потом отпра­ви­ла к нему сво­их самых искус­ных пова­ров и пека­рей. Царь велел пере­дать Аде, что он не нуж­да­ет­ся ни в ком и ни в чем подоб­ном, (5) 9 так как его вос­пи­та­тель Лео­нид дал ему луч­ших пова­ров: для зав­тра­ка — ноч­ной пере­ход, а для обеда — скуд­ный зав­трак. 10 «Мой вос­пи­та­тель, — ска­зал он, — имел обык­но­ве­ние обша­ри­вать мою постель и одеж­ду, разыс­ки­вая, не спря­та­ла ли мне туда мать како­го-нибудь лаком­ства или чего-нибудь сверх поло­жен­но­го».

23. (1) И к вину Алек­сандр был при­вер­жен мень­ше, чем это обыч­но счи­та­ли; дума­ли же так пото­му, что он дол­го заси­жи­вал­ся за пир­ше­ст­вен­ным сто­лом. Но в дей­ст­ви­тель­но­сти Алек­сандр боль­ше раз­го­ва­ри­вал, чем пил, и каж­дый кубок сопро­вож­дал длин­ной речью. Да и пиро­вал он толь­ко тогда, когда у него было мно­го сво­бод­но­го вре­ме­ни. 2 Если же дохо­ди­ло до дела, Алек­сандра не мог­ли удер­жать, как это не раз быва­ло с дру­ги­ми пол­ко­во­д­ца­ми, ни вино, ни сон, ни раз­вле­че­ния, ни жен­щи­ны, ни зани­ма­тель­ные зре­ли­ща. (2) Об этом свиде­тель­ст­ву­ет вся его жизнь, кото­рую, как корот­ка она ни была, он сумел запол­нить мно­го­чис­лен­ны­ми и вели­ки­ми подви­га­ми. 3 В сво­бод­ные дни Алек­сандр, встав ото сна, преж­де все­го при­но­сил жерт­вы богам, а сра­зу после это­го зав­тра­кал сидя; день он про­во­дил в охо­те, раз­би­рал судеб­ные дела, отда­вал рас­по­ря­же­ния по вой­ску или читал. 4 Во вре­мя похо­да, если не надо было торо­пить­ся, Алек­сандр упраж­нял­ся в стрель­бе из лука или выска­ки­вал на ходу из дви­жу­щей­ся колес­ни­цы и сно­ва вска­ки­вал в нее. (3) Неред­ко Алек­сандр, как это вид­но из днев­ни­ков³⁰, забав­лял­ся охотой на лисиц или на птиц. 5 На сто­ян­ках царь совер­шал омо­ве­ния или ума­щал тело; в это вре­мя он рас­спра­ши­вал тех, кто ведал пова­ра­ми или пека­ря­ми, при­готов­ле­но ли все, что сле­ду­ет, к обеду. 6 Было уже позд­но и тем­но, когда Алек­сандр, воз­ле­жа на ложе, при­сту­пал к обеду. Во вре­мя тра­пезы царь про­яв­лял уди­ви­тель­ную забот­ли­вость о сотра­пез­ни­ках и вни­ма­тель­но наблюдал, чтобы никто не был оби­жен или обде­лен. Из-за сво­ей раз­го­вор­чи­во­сти царь, как уже было ска­за­но, мно­го вре­ме­ни про­во­дил за вином. (4) 7 В осталь­ное вре­мя Алек­сандр был самым обхо­ди­тель­ным из всех царей и умел всех рас­по­ло­жить к себе, но за пир­ше­ст­вен­ным сто­лом его хваст­ли­вость ста­но­ви­лась тягост­ной. Он и сам без­удерж­но хва­стал­ся и жад­но при­слу­ши­вал­ся к сло­вам льсте­цов, ста­вя тем самым в затруд­ни­тель­ное поло­же­ние наи­бо­лее порядоч­ных из при­сут­ст­во­вав­ших гостей, кото­рым не хоте­лось ни сорев­но­вать­ся с льсте­ца­ми, ни отста­вать от них в вос­хва­ле­нии Алек­сандра: пер­вое каза­лось позор­ным, а вто­рое — чре­ва­тым опас­но­стя­ми. (5) 8 После пира Алек­сандр совер­шал омо­ве­ние и спал неред­ко до полу­дня, а ино­гда про­во­дил в посте­ли весь после­дую­щий день.

9 Алек­сандр был рав­но­ду­шен к лаком­ствам и изыс­кан­ным блюдам: часто, когда ему при­во­зи­ли с побе­ре­жья ред­чай­шие фрук­ты или рыбу, он все разда­ри­вал дру­зьям, ниче­го не остав­ляя себе. (6) 10 Одна­ко обеды, кото­рые устра­и­вал Алек­сандр, все­гда были вели­ко­леп­ны, и рас­хо­ды на них рос­ли вме­сте с его успе­ха­ми, пока не достиг­ли деся­ти тысяч драхм³¹. Боль­ше это­го царь сам нико­гда не рас­хо­до­вал и не раз­ре­шал тра­тить тем, кто при­ни­мал его у себя.

24. (1) После бит­вы при Иссе Алек­сандр послал вой­ска в Дамаск и захва­тил день­ги, пожит­ки, жен и детей пер­сов. 2 Боль­шая часть добы­чи доста­лась фес­са­лий­ским всад­ни­кам, осо­бо отли­чив­шим­ся в бит­ве: Алек­сандр наме­рен­но послал в Дамаск имен­но их, желая дать им воз­мож­ность обо­га­тить­ся. Осталь­ное вой­ско Алек­сандра так­же име­ло все в изоби­лии. (2) 3 Македо­няне тогда впер­вые научи­лись ценить золо­то, сереб­ро, жен­щин, вку­си­ли пре­лесть вар­вар­ско­го обра­за жиз­ни и, точ­но псы, почу­яв­шие след, торо­пи­лись разыс­кать и захва­тить все богат­ства пер­сов.

4 Алек­сандр, одна­ко, решил спер­ва поко­рить при­мор­ские обла­сти. Тот­час к нему с изъ­яв­ле­ни­ем покор­но­сти яви­лись цари Кип­ра. Вся Фини­кия так­же поко­ри­лась — за исклю­че­ни­ем Тира. (3) 5 Алек­сандр оса­ждал Тир в тече­ние семи меся­цев: он насы­пал валы, соорудил воен­ные маши­ны и запер город со сто­ро­ны моря фло­том в две­сти три­ер. Во вре­мя оса­ды Алек­сандр увидел во сне, что Геракл³² про­тя­ги­ва­ет ему со сте­ны руку и зовет его к себе. 6 В то же вре­мя мно­гим жите­лям Тира при­сни­лось, буд­то Апол­лон ска­зал, что он перей­дет к Алек­сан­дру, так как ему не нра­вит­ся то, что про­ис­хо­дит в горо­де. (4) 7 Тогда, слов­но чело­ве­ка, пой­ман­но­го с полич­ным при попыт­ке пере­бе­жать к вра­гу, тирий­цы опу­та­ли огром­ную ста­тую бога верев­ка­ми и при­гвозди­ли ее к цоко­лю, обзы­вая Апол­ло­на «алек­сан­дри­стом». 8 Алек­сан­дру при­снил­ся еще один сон: (5) он увидел сати­ра, кото­рый изда­ле­ка заиг­ры­вал с ним, но увер­ты­вал­ся и убе­гал, когда царь пытал­ся его схва­тить, и дал себя пой­мать лишь после дол­гой пого­ни и уго­во­ров. 9 Про­ри­ца­те­ли убеди­тель­но истол­ко­ва­ли этот сон, разде­лив сло­во «сатир» на две части: «Са» [твой] и «Тир». И сей­час пока­зы­ва­ют источ­ник, воз­ле кото­ро­го Алек­сандр в сно­виде­нии гонял­ся за сати­ром.

(6) 10 Во вре­мя оса­ды Алек­сандр совер­шил поход на оби­тав­ших в горах Анти­ли­ва­на ара­бов. В этом похо­де царь из-за сво­его вос­пи­та­те­ля Лиси­ма­ха под­верг свою жизнь серь­ез­ной опас­но­сти. Этот Лиси­мах повсюду сопро­вож­дал Алек­сандра, ссы­ла­ясь на то, что он не стар­ше и не сла­бее Феник­са. 11 Когда вои­ны Алек­сандра при­бли­зи­лись к горам, они оста­ви­ли коней и дви­ну­лись даль­ше пеш­ком. Все ушли дале­ко впе­ред, (7) но царь не решал­ся поки­нуть устав­ше­го Лиси­ма­ха, тем более что насту­пал вечер и вра­ги были близ­ко. Обо­д­ряя^[1] ста­ри­ка и идя с ним рядом, Алек­сандр с немно­ги­ми вои­на­ми неза­мет­но отстал от вой­ска и, когда ста­ло тем­но и очень холод­но, оста­но­вил­ся на ноч­лег в месте суро­вом и опас­ном. (8) 12 Вда­ли там и сям вид­не­лись кост­ры, раз­веден­ные непри­я­те­лем. Алек­сандр, кото­рый в беде все­гда умел соб­ст­вен­ным при­ме­ром обо­д­рить македо­нян, рас­счи­ты­вая на быст­ро­ту сво­их ног, побе­жал к бли­жай­ше­му кост­ру. 13 Двух вар­ва­ров, сидев­ших воз­ле огня, царь пора­зил мечом, затем, выхва­тив из кост­ра голов­ню, он вер­нул­ся к сво­им. 14 Македо­няне раз­ве­ли такой боль­шой костер, что часть вар­ва­ров была устра­ше­на и обра­ти­лась в бег­ство, тех же, кто отва­жил­ся при­бли­зить­ся, они отбро­си­ли и оста­ток ночи про­ве­ли спо­кой­но. Об этом слу­чае сооб­ща­ет Харет.

25. (1) Оса­да Тира закон­чи­лась так. После мно­го­чис­лен­ных сра­же­ний Алек­сандр основ­ным сво­им силам пре­до­ста­вил отдых, но, чтобы не давать покоя вра­гу, посы­лал неболь­шие отряды к город­ским сте­нам. В эти дни про­ри­ца­тель Ари­стандр заклал жерт­ву и, рас­смот­рев внут­рен­но­сти, сме­ло объ­явил при­сут­ст­во­вав­шим, что город непре­мен­но будет взят еще в этом меся­це. (2) 2 Сло­ва пред­ска­за­те­ля были встре­че­ны сме­хом и шут­ка­ми — ведь шел как раз послед­ний день меся­ца. Увидев, что про­ри­ца­тель ока­зал­ся в затруд­ни­тель­ном поло­же­нии, Алек­сандр, кото­рый все­гда покро­ви­тель­ст­во­вал гада­ни­ям, при­ка­зал счи­тать этот день не трид­ца­тым, а два­дцать вось­мым³³. Затем, при­ка­зав про­тру­бить сиг­нал, он начал штур­мо­вать сте­ны Тира более реши­тель­но, чем пер­во­на­чаль­но наме­ре­вал­ся. 3 Ата­ка была столь оже­сто­чен­ной, что даже остав­лен­ные в лаге­ре не усиде­ли на месте и бро­си­лись на помощь. Тирий­цы пре­кра­ти­ли сопро­тив­ле­ние, и город был взят в тот же самый день.

(3) 4 Вско­ре после это­го, когда Алек­сандр оса­ждал Газу, самый боль­шой город Сирии, на пле­чо ему упал ком зем­ли, сбро­шен­ный свер­ху про­ле­тав­шей мимо пти­цей. Эта пти­ца, усев­шись затем на одну из осад­ных машин, запу­та­лась в сухо­жи­ли­ях, с помо­щью кото­рых закреп­ля­ют кана­ты. (4) 5 Это зна­ме­ние сумел пра­виль­но истол­ко­вать Ари­стандр: Алек­сандр был ранен в пле­чо, но город все-таки взял.

6 Зна­чи­тель­ную часть захва­чен­ной здесь добы­чи Алек­сандр отпра­вил Олим­пиа­де, Клео­пат­ре и дру­зьям. Вос­пи­та­те­лю Лео­ниду, вспом­нив об одной сво­ей дет­ской мечте, он послал пять­сот талан­тов лада­на и сто талан­тов мир­ры. (5) 7 Неко­гда Лео­нид во вре­мя жерт­во­при­но­ше­ния упрек­нул Алек­сандра, хва­тав­ше­го бла­го­во­ния целы­ми при­горш­ня­ми и бро­сав­ше­го их в огонь: «Ты будешь так щед­ро жечь бла­го­во­ния, когда захва­тишь стра­ны, ими изоби­лу­ю­щие. Пока же рас­хо­дуй то, чем рас­по­ла­га­ешь, береж­ли­во». 8 Теперь Алек­сандр напи­сал Лео­ниду: «Я послал тебе доста­точ­но лада­на и мир­ры, чтобы ты впредь не ску­пил­ся во вре­мя жерт­во­при­но­ше­ний!»

26. (1) Одна­жды Алек­сан­дру при­нес­ли шка­тул­ку, кото­рая каза­лась раз­би­рав­шим захва­чен­ное у Дария иму­ще­ство самой цен­ной вещью из все­го, что попа­ло в руки победи­те­лей. Алек­сандр спро­сил сво­их дру­зей, какую цен­ность посо­ве­ту­ют они поло­жить в эту шка­тул­ку. 2 Одни гово­ри­ли одно, дру­гие — дру­гое, но царь ска­зал, что будет хра­нить в ней «Или­а­ду». (2) Это свиде­тель­ст­ву­ют мно­гие лица, заслу­жи­ваю­щие дове­рия. 3 Если вер­но то, что, ссы­ла­ясь на Герак­лида, сооб­ща­ют алек­сан­дрий­цы, Гомер ока­зал­ся нуж­ным и полез­ным для Алек­сандра спут­ни­ком в похо­де.

4 Рас­ска­зы­ва­ют, напри­мер, что, захва­тив Еги­пет, Алек­сандр хотел осно­вать там боль­шой, мно­го­люд­ный гре­че­ский город и дать ему свое имя. По сове­ту зод­чих он было уже отвел и ого­ро­дил место для буду­ще­го горо­да, (3) 5 но ночью увидел уди­ви­тель­ный сон. Ему при­сни­лось, что почтен­ный ста­рец с седы­ми воло­са­ми, встав воз­ле него, про­чел сле­дую­щие сти­хи³⁴:

6 Тот­час под­няв­шись, Алек­сандр отпра­вил­ся на Фарос, рас­по­ло­жен­ный несколь­ко выше Кан­об­ско­го устья; в ту пору он был еще ост­ро­вом, а теперь соеди­нен с мате­ри­ком насы­пью. (4) 7 Алек­сандр увидел мест­ность, уди­ви­тель­но выгод­но рас­по­ло­жен­ную. То была поло­са зем­ли, подоб­ная доволь­но широ­ко­му пере­шей­ку; она отде­ля­ла обшир­ное озе­ро от моря, кото­рое как раз в этом месте обра­зу­ет боль­шую и удоб­ную гавань. Царь вос­клик­нул, что Гомер, достой­ный вос­хи­ще­ния во всех отно­ше­ни­ях, вдо­ба­вок ко все­му — муд­рей­ший зод­чий. Тут же Алек­сандр при­ка­зал начер­тить план горо­да, сооб­ра­зу­ясь с харак­те­ром мест­но­сти. (5) 8 Под рукой не ока­за­лось мела, и зод­чие, взяв ячмен­ной муки, наме­ти­ли ею на чер­ной зем­ле боль­шую кри­вую, рав­но­мер­но стя­ну­тую с про­ти­во­по­лож­ных сто­рон пря­мы­ми лини­я­ми, так что обра­зо­ва­лась фигу­ра, напо­ми­наю­щая воен­ный плащ. 9 Царь был дово­лен пла­ни­ров­кой, но вдруг, подоб­но туче, с озе­ра и с реки нале­те­ло бес­чис­лен­ное мно­же­ство боль­ших и малень­ких птиц раз­лич­ных пород и скле­ва­ли всю муку. Алек­сандр был встре­во­жен этим зна­ме­ни­ем, (6) 10 но обо­д­рил­ся, когда пред­ска­за­те­ли разъ­яс­ни­ли, что оно зна­чит: осно­ван­ный им город, объ­яви­ли они, будет про­цве­тать и кор­мить людей самых раз­лич­ных стран.

11 После это­го, при­ка­зав над­зи­ра­те­лям следить за построй­кой, Алек­сандр отпра­вил­ся к хра­му Аммо­на. Доро­га туда была длин­ная, тяже­лая и уто­ми­тель­ная. Более все­го пут­ни­кам гро­зи­ли две опас­но­сти: отсут­ст­вие воды, ибо мно­го дней они шли пусты­ней, и сви­ре­пый южный ветер, кото­рый обру­ши­вал­ся на них сре­ди зыбу­чих, бес­ко­неч­ных пес­ков. 12 Гово­рят, что когда-то в древ­но­сти этот ветер воз­двиг вокруг вой­ска Кам­би­за³⁵ огром­ный пес­ча­ный вал и, при­ведя в дви­же­ние всю пусты­ню, засы­пал и погу­бил пять­де­сят тысяч чело­век. (7) 13 Все это было зара­нее извест­но почти всем, но, если Алек­сандр ста­вил перед собой какую-либо цель, удер­жать его было невоз­мож­но. 14 Ибо судь­ба, покро­ви­тель­ст­во­вав­шая его устрем­ле­ни­ям, дела­ла его упря­мым. Он не толь­ко ни разу не был побеж­ден вра­га­ми, но даже ока­зы­вал­ся силь­нее про­стран­ства и вре­ме­ни; это поощ­ря­ло его и без того пыл­кое често­лю­бие и увле­ка­ло на осу­щест­вле­ние самых пыл­ких замыс­лов.

27. (1) Помощь, кото­рую ока­зы­ва­ло боже­ство Алек­сан­дру в этом труд­ном похо­де, вну­ши­ла людям боль­ше веры в него, чем ора­ку­лы, полу­чен­ные позд­нее; мало того, имен­но эта помощь, пожа­луй, и поро­ди­ла дове­рие к ора­ку­лам. 2 Начать с того, что послан­ные Зев­сом обиль­ные и про­дол­жи­тель­ные дожди осво­бо­ди­ли людей от стра­ха перед мука­ми жаж­ды. Дожди охла­ди­ли рас­ка­лен­ный песок, сде­лав его влаж­ным и твер­дым, и очи­сти­ли воздух, так что ста­ло лег­ко дышать. (2) 3 Затем, когда ока­за­лось, что вехи, рас­став­лен­ные в помощь про­вод­ни­кам, уни­что­же­ны и македо­няне блуж­да­ли без доро­ги, теряя друг дру­га, вдруг появи­лись воро­ны и ста­ли ука­зы­вать путь. Они быст­ро лете­ли впе­ре­ди, когда люди шли за ними сле­дом, и под­жида­ли мед­лив­ших и отста­вав­ших. (3) 4 Самое уди­ви­тель­ное, как рас­ска­зы­ва­ет Кал­ли­сфен, заклю­ча­лось в том, что ночью пти­цы кри­ком при­зы­ва­ли сбив­ших­ся с пути и кар­ка­ли до тех пор, пока люди сно­ва не нахо­ди­ли доро­гу.

5 Когда пусты­ня оста­лась поза­ди и царь подо­шел к хра­му, жрец Аммо­на, обра­тив­шись к Алек­сан­дру, ска­зал ему, что бог Аммон при­вет­ст­ву­ет его как сво­его сына. Царь спро­сил, не избег ли нака­за­ния кто-либо из убийц его отца. (4) 6 Но жрец запре­тил Алек­сан­дру кощун­ст­во­вать и ска­зал, что отец его — не из чис­ла смерт­ных. Тогда царь изме­нил фор­му вопро­са и осве­до­мил­ся, все ли убий­цы Филип­па понес­ли нака­за­ние, а затем спро­сил о себе, будет ли ему дано стать вла­сти­те­лем всех людей. 7 Бог отве­тил, что это будет ему дано и что Филипп ото­мщен пол­но­стью. Царь при­нес богу вели­ко­леп­ные дары, а людям роздал день­ги.

(5) 8 Так пишет об отве­тах ора­ку­ла боль­шин­ство исто­ри­ков. Сам же Алек­сандр в пись­ме к мате­ри гово­рит, что он полу­чил некие тай­ные пред­ска­за­ния, о кото­рых по воз­вра­ще­нии рас­ска­жет ей одной. 9 Неко­то­рые сооб­ща­ют, что жрец, желая дру­же­ски при­вет­ст­во­вать Алек­сандра, обра­тил­ся к нему по-гре­че­ски: «О пай­ди­он!» («О, дитя!»), но из-за сво­его вар­вар­ско­го про­из­но­ше­ния выго­во­рил «с» вме­сто «н», так что полу­чи­лось «О пай­диос!» («О, сын Зев­са!»). Алек­сан­дру при­шлась по душе эта ого­вор­ка, а отсюда ведет нача­ло рас­сказ о том, что бог назвал его сыном Зев­са. (6) 10 Гово­рят так­же, что Алек­сандр слу­шал в Егип­те Псам­мо­на; из все­го ска­зан­но­го фило­со­фом ему боль­ше все­го понра­ви­лась мысль о том, что все­ми людь­ми управ­ля­ет бог. Ибо руко­во­дя­щее нача­ло в каж­дом чело­ве­ке — боже­ст­вен­но­го про­ис­хож­де­ния. 11 Сам Алек­сандр по это­му пово­ду судил еще более муд­ро и гово­рил, что бог — это общий отец всех людей, но что он осо­бо при­бли­жа­ет к себе луч­ших из них.

28. (1) Вооб­ще Алек­сандр дер­жал себя по отно­ше­нию к вар­ва­рам очень гор­до — так, слов­но был совер­шен­но убеж­ден, что он про­ис­хо­дит от богов и сын бога; с гре­ка­ми же он вел себя сдер­жан­нее и менее настой­чи­во тре­бо­вал, чтобы его при­зна­ва­ли богом. 2 Прав­да, в пись­ме к афи­ня­нам по пово­ду Само­са он пишет: «Я бы не отдал вам этот сво­бод­ный и про­слав­лен­ный город, но уж вла­дей­те им, раз вы полу­чи­ли его от того, кто был тогда вашим вла­сте­ли­ном и назы­вал­ся моим отцом». При этом он имел в виду Филип­па. (2) 3 Позд­нее, одна­ко, ранен­ный стре­лой и испы­ты­вая жесто­кие стра­да­ния, Алек­сандр ска­зал: «Это, дру­зья, течет кровь, а не

4 Одна­жды, когда раздал­ся силь­ный удар гро­ма и все испу­га­лись, при­сут­ст­во­вав­ший при этом софист Ана­к­сарх обра­тил­ся к Алек­сан­дру: «Ты ведь не можешь сде­лать ниче­го похо­же­го, сын Зев­са?» «И не хочу. Зачем мне вну­шать ужас сво­им дру­зьям, как ты это сове­ту­ешь? — отве­тил Алек­сандр сме­ясь. — Тебе ведь не нра­вит­ся мой обед пото­му, что ты видишь на сто­лах рыб, а не голо­вы сатра­пов». (3) 5 В самом деле, гово­рят, что, увидев рыбе­шек, при­слан­ных царем Гефе­сти­о­ну, Ана­к­сарх ска­зал нечто подоб­ное, желая высме­ять тех, кто, под­вер­гая себя опас­но­стям, ценой вели­ких уси­лий доби­ва­ет­ся сла­вы, но в наслаж­де­ни­ях и удо­воль­ст­ви­ях мало или почти совсем не отли­ча­ет­ся от обык­но­вен­ных людей. 6 Из все­го ска­зан­но­го ясно, что Алек­сандр сам не верил в свое боже­ст­вен­ное про­ис­хож­де­ние и не чва­нил­ся им, но лишь поль­зо­вал­ся этим вымыс­лом для того, чтобы пора­бо­щать дру­гих.

29. (1) Воз­вра­тив­шись из Егип­та в Фини­кию, Алек­сандр при­нес жерт­вы богам и устро­ил тор­же­ст­вен­ные шест­вия и состя­за­ния кик­ли­че­ских и тра­ги­че­ских хоров³⁷. Эти сорев­но­ва­ния были заме­ча­тель­ны не толь­ко пыш­но­стью обста­нов­ки, но и сопер­ни­че­ст­вом устро­и­те­лей, 2 ибо хоре­га­ми были цари Кип­ра. Слов­но избран­ные жре­би­ем по филам афин­ские граж­дане, они с уди­ви­тель­ным рве­ни­ем состя­за­лись друг с дру­гом. 3 Осо­бен­но упор­ной была борь­ба меж­ду сала­мин­цем Нико­кре­он­том и солий­цем Паси­кра­том. (2) По жре­бию им доста­лись самые зна­ме­ни­тые акте­ры: Паси­кра­ту — Афи­но­дор, а Нико­кре­он­ту — Фес­сал, в успе­хе кото­ро­го был заин­те­ре­со­ван сам Алек­сандр. 4 Одна­ко он не обна­ру­жил сво­его рас­по­ло­же­ния к это­му акте­ру, преж­де чем голо­со­ва­ние не при­суди­ло победы Афи­но­до­ру, и толь­ко тогда, как сооб­ща­ют, уже покидая театр, ска­зал, что одоб­ря­ет судей, но пред­по­чел бы отдать часть сво­его цар­ства, чтобы не видеть Фес­са­ла побеж­ден­ным. (3) 5 Впро­чем, когда Афи­но­дор, оштра­фо­ван­ный афи­ня­на­ми за то, что не явил­ся на состя­за­ния в дни Дио­ни­сий³⁸, попро­сил царя послать пись­мо в его защи­ту, Алек­сандр, хотя и не сде­лал это­го, но запла­тил за него штраф. 6 Ликон Скар­фий­ский, со сла­вою играв­ший на сцене, доба­вил к сво­ей роли в какой-то комедии стро­ку, в кото­рой заклю­ча­лась прось­ба о деся­ти талан­тах. Алек­сандр засме­ял­ся и пода­рил их акте­ру.

(4) 7 Тем вре­ме­нем Дарий при­слал сво­их дру­зей с пись­мом к македон­ско­му царю, пред­ла­гая Алек­сан­дру десять тысяч талан­тов выку­па за плен­ных, все зем­ли по эту сто­ро­ну Евфра­та, одну из доче­рей в жены, а так­же свою друж­бу и союз. Когда Алек­сандр сооб­щил об этом пред­ло­же­нии при­бли­жен­ным, 8 Пар­ме­ни­он ска­зал: «Будь я Алек­сан­дром, я при­нял бы эти усло­вия». «Кля­нусь Зев­сом, я сде­лал бы так же, — вос­клик­нул Алек­сандр, — будь я Пар­ме­ни­о­ном!» 9 Дарию же Алек­сандр напи­сал, что тот может рас­счи­ты­вать на самый радуш­ный при­ем, если явит­ся к македо­ня­нам; в про­тив­ном слу­чае он сам пой­дет на пер­сид­ско­го царя.

30. (1) Вско­ре, одна­ко, он пожа­лел об этом отве­те, так как жена Дария умер­ла рода­ми. Алек­сандр не скры­вал сво­его огор­че­ния тем, что упу­стил бла­го­при­ят­ный слу­чай про­явить вели­ко­ду­шие. Он при­ка­зал похо­ро­нить цари­цу со всей пыш­но­стью, не жалея ника­ких рас­хо­дов. 2 Тирей, один из евну­хов, кото­рые были захва­че­ны вме­сте с пер­сид­ски­ми жен­щи­на­ми, бежал из македон­ско­го лаге­ря и, про­де­лав дол­гий путь вер­хом, добрал­ся до Дария, чтобы сооб­щить ему о смер­ти жены. (2) 3 Гром­ко зары­дав, царь стал бить себя по голо­ве и вос­клик­нул: «О, злой рок пер­сов! Жена и сест­ра царя живой попа­ла в руки вра­га, а скон­чав­шись, была лише­на цар­ско­го погре­бе­ния!» 4 «Но, царь, — пере­бил его евнух, — что каса­ет­ся похо­рон и подо­баю­щих цари­це поче­стей, у тебя нет осно­ва­ний жало­вать­ся на злую судь­бу пер­сов. (3) 5 Ни гос­по­же моей Ста­ти­ре, пока она была жива, ни тво­ей мате­ри, ни доче­рям не при­шлось ни в чем нуж­дать­ся. Они поль­зо­ва­лись все­ми теми бла­га­ми и пре­иму­ще­ства­ми, что и преж­де, за исклю­че­ни­ем толь­ко воз­мож­но­сти видеть исхо­дя­щий от тебя свет, кото­рый, по воле вла­ды­ки Оро­мазда³⁹, вновь вос­си­я­ет в былом блес­ке. Когда же Сати­ра умер­ла, не было таких поче­стей, кото­рых бы ей не возда­ли, и даже вра­ги опла­ки­ва­ли ее. 6 Ведь Алек­сандр столь же мило­стив к побеж­ден­ным, сколь стра­шен в бит­ве».

(4) 7 После того, как Дарий выслу­шал этот рас­сказ, вол­не­ние и скорбь вызва­ли у него чудо­вищ­ное подо­зре­ние, и, отведя евну­ха подаль­ше в глубь палат­ки, он ска­зал: 8 «Если ты сам, подоб­но воен­но­му сча­стью пер­сов, не пере­шел на сто­ро­ну македо­нян и по-преж­не­му счи­та­ешь меня, Дария, сво­им гос­по­ди­ном, закли­наю тебя вели­ким све­том Мит­ры⁴⁰ и пра­вой рукой тво­е­го царя, ска­жи мне, не опла­ки­ваю ли я сей­час лишь мень­шую из бед, постиг­ших Ста­ти­ру, и не пора­зи­ли ли нас еще более жесто­кие беды, пока она была жива? Не луч­ше ли было бы для нашей чести, если б в зло­сча­стьях наших столк­ну­лись мы с вра­гом кро­во­жад­ным и жесто­ким? 9 Раз­ве стал бы моло­дой чело­век возда­вать такие поче­сти жене вра­га, будь его отно­ше­ние к ней чистым?» (5) 10 Не успел царь про­из­не­сти эти сло­ва, как Тирей упал к его ногам, умо­ляя не обви­нять Алек­сандра пона­прас­ну и не бес­че­стить покой­ную жену и сест­ру свою. Не сле­ду­ет, гово­рил он, попав в беду, лишать себя само­го боль­шо­го уте­ше­ния — созна­ния, что ты побеж­ден чело­ве­ком, обла­даю­щим сверх­че­ло­ве­че­ской при­ро­дой. Тирей при­зы­вал Дария отдать дань вос­хи­ще­ния тому, чья скром­ность в обра­ще­нии с пер­сид­ски­ми жен­щи­на­ми даже пре­вос­хо­дит храб­рость, про­яв­лен­ную им в столк­но­ве­нии с пер­сид­ски­ми мужа­ми. (6) 11 Истин­ность сво­их слов евнух под­твер­дил страш­ны­ми клят­ва­ми, а так­же при­вел мно­го при­ме­ров воз­держ­но­сти и вели­ко­ду­шия Алек­сандра. Тогда, вый­дя к сво­им при­бли­жен­ным, Дарий воздел руки к небу и обра­тил­ся с моль­бою к богам: 12 «Боги, покро­ви­тель­ст­ву­ю­щие мое­му роду и цар­ству, дай­те мне вос­ста­но­вить могу­ще­ство пер­сов, чтобы моя дер­жа­ва вновь была столь же счаст­ли­вой, какой я ее полу­чил, и чтобы, став победи­те­лем, я мог отбла­го­да­рить Алек­сандра за все, что он сде­лал для моих близ­ких, когда я попал в беду. (7) 13 Если же насту­пит роко­вой час воз­мездия и вели­ких пере­мен, когда падет пер­сид­ская дер­жа­ва, пусть никто, кро­ме Алек­сандра, не вос­сядет на трон Кира». 14 Боль­шин­ство писа­те­лей имен­но так пере­да­ют эти собы­тия и речи.

31. (1) После того как Алек­сандр заво­е­вал все зем­ли до Евфра­та, он пошел на Дария, дви­гав­ше­го­ся ему навстре­чу с арми­ей, чис­лен­ность кото­рой дости­га­ла мил­ли­о­на. 2 В пути кто-то из при­бли­жен­ных, желая рас­сме­шить царя, рас­ска­зал ему, какую игру зате­я­ли обоз­ные: разде­лив­шись на две пар­тии, в каж­дой из кото­рой был свой пред­во­ди­тель и пол­ко­во­дец, они назва­ли одно­го Алек­сан­дром, а дру­го­го Дари­ем. (2) 3 Спер­ва они бро­са­ли друг в дру­га комья­ми зем­ли, потом начал­ся кулач­ный бой и, нако­нец, в пылу борь­бы они взя­лись за кам­ни и дуби­ны; мно­гих из них невоз­мож­но было унять. 4 Услы­шав это, царь при­ка­зал, чтобы оба пред­во­ди­те­ля сра­зи­лись один на один. Он сам воору­жил «Алек­сандра», а Филот — «Дария». Все вой­ско наблюда­ло за поедин­ком, пыта­ясь в про­ис­хо­дя­щем усмот­реть гряду­щее. 5 В упор­ном сра­же­нии победил тот, кото­ро­го назы­ва­ли Алек­сан­дром. Царь пода­рил ему две­на­дцать дере­вень и пре­до­ста­вил пра­во носить пер­сид­ское пла­тье. Об этом рас­ска­зы­ва­ет Эра­то­сфен.

(3) 6 Вели­кая бит­ва с Дари­ем про­изо­шла не под Арбе­ла­ми, как пишут мно­гие, а под Гав­га­ме­ла­ми⁴¹. 7 Назва­ние это на мест­ном наре­чии озна­ча­ет «Вер­блю­жий дом», так как один из древ­них царей, спас­шись от вра­гов на одно­гор­бом вер­блюде, поме­стил его здесь и назна­чил на его содер­жа­ние дохо­ды с несколь­ких дере­вень.

(4) 8 В меся­це боэд­ро­ми­оне, при­бли­зи­тель­но в то вре­мя, когда в Афи­нах начи­на­ют справ­лять таин­ства, про­изо­шло лун­ное затме­ние⁴². На один­на­дца­тую ночь после затме­ния, когда оба вой­ска нахо­ди­лись уже на виду друг у дру­га, Дарий при­ка­зал вои­нам оста­вать­ся в строю и при све­те факе­лов устро­ил смотр. 9 Алек­сандр же, пока македо­няне спа­ли, вме­сте с пред­ска­за­те­лем Ари­стан­дром совер­шал перед сво­ей палат­кой какие-то тай­ные свя­щен­ные обряды и при­но­сил жерт­вы богу Фобу⁴³. (5) 10 Вся рав­ни­на меж­ду Нифа­том и Гор­ди­ей­ски­ми гора­ми была осве­ще­на огня­ми вар­вар­ско­го вой­ска, из лаге­ря пер­сов доно­сил­ся неяс­ный гул, подоб­ный шуму без­бреж­но­го моря. (6) 11 Ста­рей­шие из при­бли­жен­ных Алек­сандра, и в осо­бен­но­сти Пар­ме­ни­он, были пора­же­ны мно­го­чис­лен­но­стью вра­га и гово­ри­ли друг дру­гу, что одо­леть такое вой­ско в откры­том бою было бы слиш­ком труд­ным делом. Подой­дя к царю, толь­ко что закон­чив­ше­му жерт­во­при­но­ше­ния, они посо­ве­то­ва­ли Алек­сан­дру напасть на вра­гов ночью, чтобы тем­нотою было скры­то то, что в пред­сто­я­щей бит­ве может вну­шить наи­боль­ший страх македо­ня­нам. (7) 12 Зна­ме­ни­тый ответ Алек­сандра: «Я не кра­ду победу» — пока­зал­ся неко­то­рым черес­чур лег­ко­мыс­лен­ным и неумест­ным перед лицом такой опас­но­сти. 13 Дру­гие счи­та­ли, что Алек­сандр твер­до упо­вал на свои силы и пра­виль­но пред­видел буду­щее. Он не хотел, чтобы Дарий, обви­няв­ший в преж­ней неуда­че горы, тес­ни­ны и море, усмот­рел при­чи­ну сво­его нынеш­не­го пора­же­ния в ноч­ном вре­ме­ни и тем­но­те и отва­жил­ся бы еще на одну бит­ву. (8) 14 Алек­сандр пони­мал, что Дарий, рас­по­ла­гаю­щий столь вели­ки­ми сила­ми и столь обшир­ной стра­ной, из-за недо­стат­ка людей или воору­же­ния вой­ны не пре­кра­тит, но сде­ла­ет это толь­ко тогда, когда побеж­ден­ный в откры­том сра­же­нии, поте­ря­ет муже­ство и утра­тит надеж­ду.

32. (1) При­бли­жен­ные поки­ну­ли царя, и Алек­сандр при­лег отдох­нуть в сво­ей палат­ке; гово­рят, он так креп­ко про­спал оста­ток ночи, что, про­тив обык­но­ве­ния, не проснул­ся на рас­све­те. Удив­лен­ные этим пол­ко­вод­цы сами отда­ли пер­вый при­каз вои­нам — при­сту­пать к зав­тра­ку. 2 Вре­мя не поз­во­ля­ло мед­лить долее, и Пар­ме­ни­он, вой­дя в палат­ку и встав рядом с ложем Алек­сандра, два или три раза оклик­нул его. Когда Алек­сандр проснул­ся, Пар­ме­ни­он спро­сил, поче­му он спит сном победи­те­ля, хотя впе­ре­ди у него вели­чай­шее сра­же­ние. (2) 3 Алек­сандр, улыб­нув­шись, ска­зал: «А что? Раз­ве ты не счи­та­ешь, что мы уже одер­жа­ли победу, хотя бы пото­му, что не долж­ны более бро­дить по этой огром­ной и пустын­ной стране, пре­сле­дуя укло­ня­ю­ще­го­ся от бит­вы Дария?».

4 Не толь­ко перед бит­вой, но и в раз­гар сра­же­ния Алек­сандр про­явил себя вели­ким вои­ном, нико­гда не теря­ю­щим муже­ства и при­сут­ст­вия духа. (3) 5 В бою левый фланг, нахо­див­ший­ся под коман­до­ва­ни­ем Пар­ме­ни­о­на, стал в бес­по­ряд­ке отсту­пать, тес­ни­мый бак­трий­ской кон­ни­цей, кото­рая с шумом и кри­ком стре­ми­тель­но уда­ри­ла на македо­нян, в то вре­мя как всад­ни­ки Маз­эя обо­шли фалан­гу и напа­ли на охра­ну обо­за. 6 Пар­ме­ни­он через гон­цов сооб­щил Алек­сан­дру, что лагерь и обоз будут поте­ря­ны, если царь немед­лен­но не при­шлет тыло­вым отрядам силь­ное под­креп­ле­ние, сняв для это­го часть войск с пере­д­ней бое­вой линии. (4) 7 Как раз в это вре­мя Алек­сандр пода­вал окру­жав­шим его вои­нам сиг­нал к наступ­ле­нию. Услы­шав прось­бу о помо­щи, он вос­клик­нул, что Пар­ме­ни­он, навер­ное, не в сво­ем уме, если в рас­строй­стве и вол­не­нии забыл, что победи­те­лям доста­нет­ся все иму­ще­ство вра­гов, а побеж­ден­ным сле­ду­ет забо­тить­ся не об иму­ще­стве и рабах, а о том, чтобы, храб­ро сра­жа­ясь, со сла­вой при­нять смерть.

(5) 8 При­ка­зав пере­дать это Пар­ме­ни­о­ну, Алек­сандр надел шлем. Все осталь­ные доспе­хи он надел еще в палат­ке: сици­лий­ской работы гипен­ди­му⁴⁴ с поя­сом, а поверх нее двой­ной льня­ной пан­цирь, взя­тый из захва­чен­ной при Иссе добы­чи. 9 Желез­ный шлем работы Фео­фи­ла бле­стел так, слов­но был из чисто­го сереб­ра. К нему был при­креп­лен усы­пан­ный дра­го­цен­ны­ми кам­ня­ми желез­ный щиток, защи­щав­ший шею. (6) 10 Алек­сандр носил меч, пода­рок царя китий­цев, уди­ви­тель­но лег­кий и пре­крас­ной закал­ки; в сра­же­ни­ях меч обыч­но был его глав­ным ору­жи­ем. Бога­че все­го был плащ, кото­рый царь носил поверх доспе­хов. 11 Это оде­я­ние работы Гели­ко­на Стар­ше­го Алек­сан­дру пода­ри­ли в знак ува­же­ния жите­ли горо­да Родо­са, и он, гото­вясь к бою, все­гда наде­вал его. (7) 12 Уста­нав­ли­вая бое­вой порядок, отда­вая при­ка­зы, обо­д­ряя^[2] вои­нов и про­ве­ряя их готов­ность, Алек­сандр объ­ез­жал строй не на Буке­фа­ле, а на дру­гом коне, ибо Буке­фал был уже немо­лод и его силы надо было щадить. Но перед самым боем к царю под­во­ди­ли Буке­фа­ла, и, вско­чив на него, Алек­сандр тот­час начи­нал наступ­ле­ние.

33. (1) Дол­гий раз­го­вор с фес­са­лий­ца­ми и осталь­ны­ми гре­ка­ми, кото­рые с гром­ким кри­ком при­зы­ва­ли его вести их на вар­ва­ров, при­дал Алек­сан­дру еще боль­ше твер­до­сти и, взяв копье в левую руку, а пра­вую под­няв вверх, он, как рас­ска­зы­ва­ет Кал­ли­сфен, обра­тил­ся к богам с моль­бой, чтобы они, если он дей­ст­ви­тель­но сын Зев­са, помог­ли гре­кам и вдох­ну­ли в них муже­ство. (2) 2 Про­ри­ца­тель Ари­стандр в белом оде­я­нии и золо­том вен­ке, ска­кав­ший рядом с царем, пока­зал на орла, парив­ше­го над голо­вой Алек­сандра и летев­ше­го пря­мо в сто­ро­ну вра­гов. 3 Все видев­шие это вооду­ше­ви­лись. Вои­ны обо­д­ря­ли друг дру­га, и фалан­га, вслед за кон­ни­цей, хлы­ну­ла на вра­га. (3) 4 Вар­ва­ры отсту­пи­ли преж­де, чем пере­д­ние ряды успе­ли завя­зать бой. Ярост­но пре­сле­дуя раз­би­то­го вра­га, Алек­сандр тес­нил пер­сов к цен­тру непри­я­тель­ско­го рас­по­ло­же­ния, где нахо­дил­ся сам Дарий. 5 Алек­сандр при­ме­тил его изда­ле­ка, сквозь пере­д­ние ряды пер­сид­ских вои­нов, — Дарий сто­ял на высо­кой колес­ни­це в середине цар­ско­го отряда, рос­лый и кра­си­вый, окру­жен­ный мно­же­ст­вом всад­ни­ков в бле­стя­щем воору­же­нии, сомкнув­ших­ся вокруг его колес­ни­цы и гото­вых встре­тить вра­га. (4) 6 Одна­ко чем бли­же был Алек­сандр, тем более при­хо­ди­ли они в смя­те­ние: гоня перед собой отсту­паю­щих, раз­би­вая строй тех, кто еще дер­жал­ся, он устра­шил и рас­се­ял почти всех тело­хра­ни­те­лей Дария. 7 Толь­ко самые сме­лые и бла­го­род­ные бились за сво­его царя до послед­не­го вздо­ха; падая друг на дру­га, они затруд­ня­ли пре­сле­до­ва­ние, судо­рож­но вцеп­ля­ясь во вра­же­ских всад­ни­ков и их коней. (5) 8 Это страш­ное зре­ли­ще раз­вер­ты­ва­лось на гла­зах у Дария, и окру­жав­шие царя пер­сид­ские вои­ны уже гиб­ли у самых его ног. Но повер­нуть колес­ни­цу и выехать на ней было невоз­мож­но, так как мно­же­ство мерт­вых тел не дава­ло коле­сам сдви­нуть­ся с места, а кони, почти скры­тые под грудой тру­пов, ста­но­ви­лись на дыбы, делая воз­ни­цу совер­шен­но бес­по­мощ­ным. Бро­сив ору­жие и колес­ни­цу, Дарий, как рас­ска­зы­ва­ют, вско­чил на недав­но оже­ре­бив­шу­ю­ся кобы­лу и бежал. (6) 9 По-види­мо­му, ему не уда­лось бы на этот раз скрыть­ся, если бы сно­ва не при­ска­ка­ли гон­цы от Пар­ме­ни­о­на, при­зы­вая Алек­сандра на помощь, ибо на их флан­ге зна­чи­тель­ные силы вра­гов еще не были слом­ле­ны и ока­зы­ва­ли сопро­тив­ле­ние. 10 Вооб­ще Пар­ме­ни­о­на обви­ня­ют в том, что в этой бит­ве он был мед­ли­те­лен и без­де­я­те­лен, — то ли под ста­рость в нем не было уже преж­ней отва­ги, то ли, как утвер­жда­ет Кал­ли­сфен, он тяго­тил­ся воз­рас­таю­щей вла­стью и могу­ще­ст­вом Алек­сандра и завидо­вал ему. (7) 11 Раздо­са­до­ван­ный тем, что Пар­ме­ни­он тре­бу­ет помо­щи, Алек­сандр, не сооб­щая вои­нам прав­ды о поло­же­нии дел, подал сиг­нал пре­кра­тить пре­сле­до­ва­ние, буд­то бы пото­му, что насту­пи­ла тем­нота и пора поло­жить конец кро­во­про­ли­тию. Устре­мив­шись к той части вой­ска, кото­рая нахо­ди­лась в опас­но­сти, Алек­сандр по пути узнал, что вра­ги пол­но­стью раз­би­ты и обра­ще­ны в бег­ство.

34. (1) Такой исход бит­вы, каза­лось, окон­ча­тель­но сло­мил могу­ще­ство пер­сов. Про­воз­гла­шен­ный царем Азии, Алек­сандр устра­и­вал пыш­ные жерт­во­при­но­ше­ния, разда­ри­вал сво­им дру­зьям богат­ства, двор­цы, отда­вал им в управ­ле­ние целые обла­сти. 2 Стре­мясь заслу­жить ува­же­ние гре­ков, Алек­сандр напи­сал им, что власть тиран­нов долж­на быть повсюду уни­что­же­на и все государ­ства ста­но­вят­ся сво­бод­ны­ми и неза­ви­си­мы­ми. Пла­тей­цам же он отпра­вил осо­бое посла­ние, обе­щая зано­во отстро­ить их город⁴⁵, ибо пред­ки их неко­гда пре­до­ста­ви­ли свою зем­лю для сра­же­ния за сво­бо­ду Гре­ции. (2) 3 Часть воен­ной добы­чи царь послал в Ита­лию жите­лям Крото­на, желая почтить доб­лесть и усер­дие атле­та Фаил­ла, кото­рый во вре­мя пер­сид­ских войн, несмот­ря на то, что все осталь­ные ита­лий­цы уже отча­я­лись в победе гре­ков, сна­рядил на соб­ст­вен­ный счет корабль и поплыл к Сала­ми­ну, желая разде­лить опас­ность со все­ми. 4 Так ценил Алек­сандр доб­лесть, так усерд­но хра­нил он бла­го­дар­ную память о слав­ных дея­ни­ях.

35. (1) Во вре­мя пере­хо­да через Вави­ло­нию, кото­рая вся сра­зу же поко­ри­лась ему, Алек­сандр более все­го был пора­жен про­па­стью в… [текст в ори­ги­на­ле испор­чен] из кото­рой, слов­но из неко­е­го источ­ни­ка, непре­рыв­но выры­вал­ся огонь, и обиль­ным пото­ком неф­ти, обра­зо­вав­шим озе­ро невда­ле­ке от про­па­сти. 2 Нефть очень напо­ми­на­ет гор­ную смо­лу, но она столь вос­при­им­чи­ва к огню, что заго­ра­ет­ся еще до сопри­кос­но­ве­ния с пла­ме­нем от одно­го толь­ко све­та, излу­чае­мо­го огнем, и неред­ко вос­пла­ме­ня­ет окру­жаю­щий воздух. (2) 3 Желая пока­зать Алек­сан­дру при­род­ную силу неф­ти, вар­ва­ры опрыс­ка­ли этой жид­ко­стью ули­цу, кото­рая вела к дому, где оста­но­вил­ся царь; затем, когда стем­не­ло, они вста­ли на одном кон­це этой ули­цы и под­нес­ли факе­лы к местам, смо­чен­ным нефтью. Нефть тот­час вспых­ну­ла; 4 пла­мя рас­про­стра­ни­лось мол­ние­нос­но, в мгно­ве­ние ока оно достиг­ло про­ти­во­по­лож­но­го кон­ца ули­цы, так что вся она каза­лась объ­ятой огнем.

(3) 5 Сре­ди тех, кто обыч­но омы­вал и ума­щал царя, забав­ляя его раз­ны­ми шут­ка­ми и стре­мясь при­ве­сти в весе­лое рас­по­ло­же­ние духа, был некий афи­ня­нин Афи­но­фан. 6 Одна­жды, когда в купальне вме­сте с царем нахо­дил­ся маль­чик Сте­фан, обла­дав­ший пре­крас­ным голо­сом, но очень некра­си­вый и смеш­ной, Афи­но­фан ска­зал: 7 «Не хочешь ли, царь, чтобы мы испро­бо­ва­ли это веще­ство на Сте­фане? Если даже к нему оно при­станет и не потухнет, то я без коле­ба­ний при­знаю, что сила это­го веще­ства страш­на и неодо­ли­ма!» (4) 8 Сте­фан сам охот­но согла­шал­ся на это испы­та­ние, но, как толь­ко маль­чи­ка обма­за­ли нефтью и огонь кос­нул­ся его, яркое пла­мя охва­ти­ло его с голо­вы до пят, что при­ве­ло Алек­сандра в край­нее смя­те­ние и страх. 9 Не слу­чись там, по сча­стью, несколь­ких при­служ­ни­ков, дер­жав­ших в руках сосуды с водой, пред­на­зна­чен­ной для омо­ве­ния, оста­но­вить пла­мя не уда­лось бы вовсе, (5) но даже и эти при­служ­ни­ки лишь с боль­шим трудом поту­ши­ли огонь на теле маль­чи­ка, кото­рый после это­го нахо­дил­ся в очень тяже­лом состо­я­нии.

10 Неко­то­рые люди, стре­мясь при­ми­рить пре­да­ние с исти­ной, вполне прав­до­по­доб­но утвер­жда­ют, что имен­но нефть была тем зельем, кото­рым Медея сма­за­ла вос­пе­тые в тра­геди­ях венок и пеп­лос⁴⁶. 11 По их пред­по­ло­же­нию, огонь не вырвал­ся из этих пред­ме­тов и не воз­ник сам по себе; лишь когда пла­мя было под­не­се­но близ­ко, венок и пеп­лос сра­зу же при­тя­ну­ли его к себе и мгно­вен­но заго­ре­лись, (6) 12 ибо при­те­каю­щие изда­ле­ка лучи и струи огня неко­то­рым телам при­но­сят толь­ко свет и теп­ло, а в дру­гих телах, сухих и пори­стых или про­пи­тан­ных жир­ной вла­гой, скап­ли­ва­ют­ся, пре­вра­ща­ют­ся в огонь и быст­ро изме­ня­ют веще­ство.

13 По вопро­су о про­ис­хож­де­нии неф­ти воз­ник­ли спо­ры, была ли она… [текст в ори­ги­на­ле испор­чен] или, ско­рее, горю­чей жид­ко­стью, выте­каю­щей из недр там, где зем­ля по сво­ей при­ро­де жир­ная и огнен­ная. (7) 14 Вави­ло­ния — стра­на очень жар­кая, так что ячмен­ные зер­на неред­ко под­пры­ги­ва­ют и отска­ки­ва­ют от поч­вы, кото­рая в этих местах под вли­я­ни­ем зноя посто­ян­но колеб­лет­ся; жите­ли же Вави­ло­нии в жар­кую пого­ду спят на кожа­ных мехах, напол­нен­ных водою. (8) 15 Гар­пал, остав­лен­ный намест­ни­ком в этой стране, поже­лал укра­сить гре­че­ски­ми рас­те­ни­я­ми цар­ский дво­рец и места для про­гу­лок и добил­ся успе­ха; толь­ко плю­ща зем­ля не при­ни­ма­ла. Кли­мат там зной­ный, а плющ — рас­те­ние, любя­щее про­хла­ду, сов­ме­стить это невоз­мож­но, и пото­му плющ неиз­мен­но поги­ба­ет. 16 Я думаю, что подоб­ные отступ­ле­ния, если толь­ко они не будут слиш­ком про­стран­ны­ми, не вызо­вут упре­ков даже со сто­ро­ны при­дир­чи­вых чита­те­лей.

36. (1) Алек­сандр овла­дел Суза­ми, где нашел в цар­ском двор­це сорок тысяч талан­тов в чекан­ной моне­те, а так­же раз­лич­ную утварь и бес­чис­лен­ные сокро­ви­ща. 2 Обна­ру­жи­ли там, как рас­ска­зы­ва­ют, и пять тысяч талан­тов гер­ми­он­ско­го пур­пу­ра⁴⁷, про­ле­жав­ше­го в сокро­вищ­ни­це сто девя­но­сто лет, но все еще сохра­няв­ше­го све­жесть и яркость. (2) 3 Это было воз­мож­но, как пола­га­ют, бла­го­да­ря тому, что крас­ку для баг­ря­ных тка­ней изготов­ля­ют на меду, а для белых — на белом мас­ле, а мед и мас­ло надол­го при­да­ют тка­ням чистый и яркий блеск. 4 Динон рас­ска­зы­ва­ет, что пер­сид­ские цари хра­ни­ли в сво­ей сокро­вищ­ни­це сосуды с водой, при­ве­зен­ной из Нила и из Ист­ра, что долж­но было свиде­тель­ст­во­вать об огром­ных раз­ме­рах пер­сид­ской дер­жа­вы и могу­ще­стве вла­сти, поко­рив­шей себе весь мир.

37. (1) Втор­же­ние в Пер­сиду было свя­за­но с боль­ши­ми труд­но­стя­ми, так как места там гор­ные, мало­до­ступ­ные; к тому же стра­ну обо­ро­ня­ли знат­ней­шие пер­сы (сам Дарий обра­тил­ся в бег­ство). Но у Алек­сандра ока­зал­ся про­вод­ник, кото­рый повел вой­ско в обход, крат­чай­шим путем. Чело­век этот вла­дел дву­мя язы­ка­ми, так как по отцу был ликий­цем, а по мате­ри — пер­сом. 2 Это, как гово­рят, и име­ла в виду Пифия, пред­ска­зав­шая Алек­сан­дру, тогда еще маль­чи­ку, что лики­ец будет слу­жить ему про­вод­ни­ком в похо­де на пер­сов… [Текст в ори­ги­на­ле испор­чен.] (2) 3 Здесь было пере­би­то мно­же­ство плен­ни­ков. Сам Алек­сандр пишет, что отдал при­каз умерт­вить плен­ных, ибо счи­тал это полез­ным для себя. 4 Рас­ска­зы­ва­ют, что денег там было най­де­но столь­ко же, сколь­ко в Сузах, а сокро­ви­ща и дра­го­цен­но­сти были выве­зе­ны оттуда на деся­ти тыся­чах пово­зок, запря­жен­ных мула­ми, и на пяти тыся­чах вер­блюдов.

(3) 5 Увидев боль­шую ста­тую Ксерк­са, опро­ки­ну­тую тол­пой, бес­по­рядоч­но сте­кав­шей­ся в цар­ский дво­рец, Алек­сандр оста­но­вил­ся и, обра­тив­шись к ста­туе, как к живо­му чело­ве­ку, ска­зал: «Оста­вить ли тебя лежать здесь за то, что ты пошел вой­ной на гре­ков, или под­нять тебя за вели­чие духа и доб­лесть, про­яв­лен­ные тобой в дру­гих делах?» Про­сто­яв дол­гое вре­мя в разду­мье, Алек­сандр мол­ча ото­шел. 6 Желая дать отдых сво­им вои­нам, — а вре­мя было зим­нее, — он про­вел там четы­ре меся­ца.

(4) 7 Рас­ска­зы­ва­ют, что, когда он в пер­вый раз сел под шитый золо­том бал­да­хин на цар­ский трон, корин­фя­нин Дема­рат, пре­дан­ный друг Филип­па и Алек­сандра, по-ста­ри­ков­ски запла­кал и ска­зал: «Какой вели­кой радо­сти лиши­лись те из гре­ков, кото­рые умер­ли, не увидав Алек­сандра вос­седаю­щим на троне Дария!»

38. (1) Одна­жды, перед тем как сно­ва пустить­ся в пого­ню за Дари­ем, Алек­сандр пиро­вал и весе­лил­ся с дру­зья­ми. В общем весе­лье вме­сте со сво­и­ми воз­люб­лен­ны­ми при­ни­ма­ли уча­стие и жен­щи­ны. 2 Сре­ди них осо­бен­но выде­ля­лась Фаида, родом из Атти­ки, подру­га буду­ще­го царя Пто­ле­мея. То умно про­слав­ляя Алек­сандра, то под­шу­чи­вая над ним, она, во вла­сти хме­ля, реши­лась про­из­не­сти сло­ва, вполне соот­вет­ст­ву­ю­щие нра­вам и обы­ча­ям ее роди­ны, но слиш­ком воз­вы­шен­ные для нее самой. (2) 3 Фаида ска­за­ла, что в этот день, глу­мясь над над­мен­ны­ми чер­то­га­ми пер­сид­ских царей, она чув­ст­ву­ет себя воз­на­граж­ден­ной за все лише­ния, испы­тан­ные ею в ски­та­ни­ях по Азии. 4 Но еще при­ят­нее было бы для нее теперь же с весе­лой гурь­бой пиру­ю­щих пой­ти и соб­ст­вен­ной рукой на гла­зах у царя под­жечь дво­рец Ксерк­са, пре­дав­ше­го Афи­ны губи­тель­но­му огню. Пусть гово­рят люди, что жен­щи­ны, сопро­вож­дав­шие Алек­сандра, суме­ли ото­мстить пер­сам за Гре­цию луч­ше, чем зна­ме­ни­тые пред­во­ди­те­ли вой­ска и флота. (3) 5 Сло­ва эти были встре­че­ны гулом одоб­ре­ния и гром­ки­ми руко­плес­ка­ни­я­ми. Побуж­дае­мый упор­ны­ми насто­я­ни­я­ми дру­зей, Алек­сандр вско­чил с места и с вен­ком на голо­ве и с факе­лом в руке пошел впе­ре­ди всех. (4) 6 После­до­вав­шие за ним шум­ной тол­пой окру­жи­ли цар­ский дво­рец, сюда же с вели­кой радо­стью сбе­жа­лись, неся в руках факе­лы, и дру­гие македо­няне, узнав­шие о про­ис­шед­шем. 7 Они наде­я­лись, что, раз Алек­сандр хочет под­жечь и уни­что­жить цар­ский дво­рец, зна­чит, он помыш­ля­ет о воз­вра­ще­нии на роди­ну и не наме­ре­ва­ет­ся жить сре­ди вар­ва­ров. 8 Так рас­ска­зы­ва­ют об этом неко­то­рые, дру­гие же утвер­жда­ют, буд­то под­жог двор­ца был здра­во обду­ман зара­нее. Но все схо­дят­ся в одном: Алек­сандр вско­ре оду­мал­ся и при­ка­зал поту­шить огонь.

39. (1) Необык­но­вен­ная щед­рость, свой­ст­вен­ная Алек­сан­дру от при­ро­ды, в еще боль­шей мере, чем преж­де, про­яв­ля­лась теперь, когда могу­ще­ство его столь воз­рос­ло. При этом щед­ро­сти все­гда сопут­ст­во­ва­ла бла­го­же­ла­тель­ность, кото­рая одна толь­ко и при­да­ет дарам под­лин­ную цен­ность. При­ве­ду лишь немно­гие при­ме­ры. 2 Ари­стон, пред­во­ди­тель пэо­ний­цев, убил как-то вра­же­ско­го вои­на и, пока­зав его голо­ву Алек­сан­дру, ска­зал: «Такой дар счи­та­ет­ся у нас достой­ным золо­то­го куб­ка». (2) «Все­го лишь пусто­го куб­ка, — отве­тил Алек­сандр, сме­ясь, — и я пода­рю тебе кубок, но сна­ча­ла напол­ню его вином и выпью за твое здо­ро­вье». 3 Один македо­ня­нин из рядо­вых вои­нов гнал одна­жды мула, нагру­жен­но­го цар­ским золо­том. Живот­ное уста­ло, и воин, взва­лив груз на себя, сам понес его даль­ше. Когда царь увидел его муче­ния и раз­уз­нал, в чем дело, он ска­зал македо­ня­ни­ну, наме­ре­вав­ше­му­ся снять с себя ношу: «Не под­да­вай­ся уста­ло­сти, прой­ди оста­ток пути и отне­си это к себе в палат­ку». (3) 4 Вооб­ще же он боль­ше сер­дил­ся на тех, кто отка­зы­вал­ся от его даров, чем на тех, кто выпра­ши­вал их. Так, Алек­сандр напи­сал одна­жды в пись­ме Фоки­о­ну, что не будет более счи­тать его сво­им дру­гом, если он и впредь будет откло­нять его бла­го­де­я­ния. 5 Сера­пи­о­ну, одно­му из тех юно­шей, с кото­ры­ми он играл в мяч, он не дал ниче­го, так как тот ни о чем его и не про­сил. Одна­жды во вре­мя игры Сера­пи­он ни разу не бро­сил мяч Алек­сан­дру. Царь спро­сил его: «Поче­му ты не бро­са­ешь мяч мне?» Сера­пи­он отве­тил: «Так ты ведь не про­сишь». Тогда Алек­сандр рас­сме­ял­ся и щед­ро ода­рил юно­шу. (4) 6 Про­тей, один из тех, кто умел раз­вле­кать царя шут­ка­ми за вином, каза­лось, впал у Алек­сандра в неми­лость. Когда дру­зья ста­ли про­сить за него и сам он запла­кал, Алек­сандр ска­зал, что про­ща­ет его. «О царь, — попро­сил Про­тей, — дай же мне какой-нибудь залог тво­е­го рас­по­ло­же­ния». В ответ на это Алек­сандр при­ка­зал выдать ему пять талан­тов.

7 О том, сколь огром­ны были богат­ства, кото­рые Алек­сандр разда­вал дру­зьям и тело­хра­ни­те­лям, мож­но понять из пись­ма Олим­пи­а­ды к сыну: (5) «Ока­зы­вай сво­им дру­зьям бла­го­де­я­ния и про­яв­ляй к ним ува­же­ние как-нибудь ина­че: ведь ты дела­ешь их всех рав­ны­ми царю, ты пре­до­став­ля­ешь им воз­мож­ность иметь мно­го дру­зей, само­го же себя обре­ка­ешь на оди­но­че­ство». 8 Такие пись­ма Алек­сандр полу­чал от Олим­пи­а­ды часто, но хра­нил их в тайне. Толь­ко одна­жды, когда Гефе­сти­он хотел по обык­но­ве­нию вме­сте с ним про­честь рас­пе­ча­тан­ное пись­мо, Алек­сандр не вос­пре­пят­ст­во­вал ему, но, сняв с паль­ца коль­цо, при­ло­жил печать к губам Гефе­сти­о­на.

(6) 9 Сына Маз­эя, одно­го из вли­я­тель­ней­ших людей при дво­ре Дария, Алек­сандр жало­вал вто­рой сатра­пи­ей, еще более обшир­ной, чем та, кото­рой он уже управ­лял, но сатрап не при­нял дара и ска­зал царю: «Неко­гда был один Дарий, теперь же ты создал мно­го Алек­сан­дров». 10 Пар­ме­ни­о­ну Алек­сандр пода­рил дво­рец Багоя, в кото­ром, как гово­рят, было захва­че­но оде­я­ний на тыся­чу талан­тов. 11 В пись­ме к Анти­па­тру он велел ему заве­сти тело­хра­ни­те­лей, чтобы они защи­ща­ли его от зло­умыш­лен­ни­ков. (7) 12 Сво­ей мате­ри Алек­сандр ото­слал мно­го даров, но не поз­во­лял ей вме­ши­вать­ся в государ­ст­вен­ные и воен­ные дела и крот­ко сно­сил ее упре­ки по это­му пово­ду. 13 Одна­жды, про­чтя длин­ное пись­мо Анти­па­тра с обви­не­ни­я­ми про­тив Олим­пи­а­ды, Алек­сандр ска­зал: «Анти­патр не зна­ет, что одна сле­за мате­ри заста­вит забыть тыся­чи таких писем».

40. (1) Алек­сандр видел, что его при­бли­жен­ные изне­жи­лись вко­нец, что их рос­кошь пре­вы­си­ла вся­кую меру: тео­сец Гаг­нон носил баш­ма­ки с сереб­ря­ны­ми гвоздя­ми; Леон­на­ту для гим­на­сия при­во­зи­ли на вер­блюдах песок из Егип­та; у Филота ско­пи­лось так мно­го сетей для охоты, что их мож­но было рас­тя­нуть на сто ста­ди­ев; при купа­нии и нати­ра­нии дру­зья царя чаще поль­зо­ва­лись бла­го­вон­ной мазью, чем олив­ко­вым мас­лом, повсюду вози­ли с собой бан­щи­ков и спаль­ни­ков. За все это царь мяг­ко и разум­но упре­кал сво­их при­бли­жен­ных. (2) 2 Алек­сандр выска­зы­вал удив­ле­ние, как это они, побы­вав­шие в столь­ких жесто­ких боях, не пом­нят о том, что потрудив­ши­е­ся и победив­шие спят сла­ще побеж­ден­ных. Раз­ве не видят они, срав­ни­вая свой образ жиз­ни с обра­зом жиз­ни пер­сов, что нет ниче­го более раб­ско­го, чем рос­кошь и нега, и ниче­го более цар­ст­вен­но­го, чем труд? 3 «Смо­жет ли кто-либо из вас, — гово­рил он, — сам уха­жи­вать за конем, чистить свое копье или свой шлем, если вы отвык­ли при­ка­сать­ся рука­ми к тому, что все­го доро­же, — к соб­ст­вен­но­му телу? (3) Раз­ве вы не зна­е­те, что конеч­ная цель победы заклю­ча­ет­ся для нас в том, чтобы не делать того, что дела­ют побеж­ден­ные?» 4 Сам он еще боль­ше, чем преж­де, под­вер­гал себя лише­ни­ям и опас­но­стям в похо­дах и на охо­те. Одна­жды лакон­ский посол, видев­ший, как Алек­сандр убил боль­шо­го льва, вос­клик­нул: «Алек­сандр, ты пре­крас­но сра­жал­ся со львом за цар­скую власть». (4) 5 Изо­бра­же­ние этой охоты Кра­тер пожерт­во­вал в Дель­фы. Мед­ные ста­туи льва, собак, царя, всту­пив­ше­го в борь­бу со львом, и само­го Кра­те­ра, бегу­ще­го на помощь, созда­ны частью Лисип­пом, частью Лео­ха­ром.

41. (1) Воз­ла­гая труды на себя и побуж­дая к доб­ле­сти дру­гих, Алек­сандр не избе­гал ника­ких опас­но­стей, а его дру­зья, раз­бо­га­тев и воз­гор­див­шись, стре­ми­лись толь­ко к рос­ко­ши и без­де­лью, они ста­ли тяго­тить­ся ски­та­ни­я­ми и похо­да­ми и посте­пен­но дошли до того, что осме­ли­ва­лись пори­цать царя и дур­но отзы­вать­ся о нем. 2 Сна­ча­ла Алек­сандр отно­сил­ся к это­му очень спо­кой­но, он гово­рил, что царям не в дико­ви­ну слы­шать хулу в ответ на свои бла­го­де­я­ния. (2) 3 Дей­ст­ви­тель­но, даже самое малое из того, что он сде­лал для сво­их при­бли­жен­ных, свиде­тель­ст­во­ва­ло о его боль­шой люб­ви и ува­же­нии к ним. Я при­ве­ду лишь несколь­ко при­ме­ров.

4 Пев­кеста, кото­рый был ранен мед­ведем, Алек­сандр упре­кал в пись­ме за то, что он не изве­стил его об этом, хотя сооб­щил о сво­ем ране­нии мно­гим дру­гим. «Но теперь, — про­сил Алек­сандр, — напи­ши мне, как ты себя чув­ст­ву­ешь, а так­же сооб­щи, кто из тво­их спут­ни­ков на охо­те поки­нул тебя в беде, ибо эти люди долж­ны поне­сти нака­за­ние». (3) 5 Гефе­сти­о­ну, уехав­ше­му куда-то по делам, Алек­сандр сооб­ща­ет, что Пер­дик­ка копьем слу­чай­но ранил Кра­те­ра в бед­ро, в то вре­мя как они драз­ни­ли ман­гу­сту. 6 Как-то раз, когда Пев­кест опра­вил­ся от болез­ни, Алек­сандр напи­сал его вра­чу Алек­сип­пу бла­годар­ст­вен­ное пись­мо. Увидев одна­жды во сне, что Кра­тер болен, Алек­сандр и сам при­нес за него жерт­вы, и Кра­те­ру велел сде­лать то же самое. (4) 7 Вра­чу Пав­са­нию, наме­ре­вав­ше­му­ся лечить Кра­те­ра чеме­ри­цей, Алек­сандр напи­сал пись­мо, в кото­ром выра­жал свою тре­во­гу и сове­то­вал, как луч­ше при­ме­нять это сред­ство. 8 Эфи­аль­та и Кис­са, кото­рые пер­вы­ми сооб­щи­ли об измене и бег­стве Гар­па­ла, Алек­сандр велел зако­вать в кан­да­лы как кле­вет­ни­ков. (5) 9 Когда Алек­сандр отправ­лял на роди­ну боль­ных и ста­рых вои­нов, некий Эври­лох из Эг запи­сал­ся в чис­ло боль­ных. Но впо­след­ст­вии было обна­ру­же­но, что он ничем не болен, и Эври­лох при­знал­ся, что он горя­чо любит Теле­сип­пу и хотел отпра­вить­ся к морю вме­сте с ней. Алек­сандр спро­сил тогда, кто эта жен­щи­на, 10 и услы­шав в ответ, что она сво­бод­ная гете­ра, ска­зал: «Мы сочув­ст­ву­ем тво­ей люб­ви, Эври­лох, но ведь Теле­сип­па сво­бод­но­рож­ден­ная — поста­рай­ся же с помо­щью речей или подар­ков скло­нить ее к тому, чтобы она оста­лась здесь».

42. (1) Мож­но толь­ко удив­лять­ся тому, сколь­ко вни­ма­ния уде­лял он сво­им дру­зьям. Он нахо­дил вре­мя писать пись­ма даже о самых мало­важ­ных вещах, если толь­ко они каса­лись близ­ких ему людей. В одном пись­ме он при­ка­зы­ва­ет, чтобы был разыс­кан раб Селев­ка, бежав­ший в Кили­кию. Пев­ке­сту он выра­жа­ет в пись­ме бла­го­дар­ность за то, что тот пой­мал неко­е­го Нико­на, кото­рый был рабом Кра­те­ра. Мега­би­зу Алек­сандр пишет о рабе, нашед­шем убе­жи­ще в хра­ме: он сове­ту­ет Мега­би­зу при пер­вой воз­мож­но­сти выма­нить это­го раба из его убе­жи­ща и схва­тить вне хра­ма, но внут­ри хра­ма не тро­гать его. (2) 2 Рас­ска­зы­ва­ют, что в пер­вые годы цар­ст­во­ва­ния, раз­би­рая дела об уго­лов­ных пре­ступ­ле­ни­ях, нака­зу­е­мых смерт­ной каз­нью, Алек­сандр во вре­мя речи обви­ни­те­ля закры­вал рукой одно ухо, чтобы сохра­нить слух бес­при­страст­ным и не пред­убеж­ден­ным про­тив обви­ня­е­мо­го. 3 Позд­нее, одна­ко, его оже­сто­чи­ли мно­го­чис­лен­ные измыш­ле­ния, скры­вав­шие ложь под личи­ной исти­ны, и в эту пору, если до него дохо­ди­ли оскор­би­тель­ные речи по его адре­су, 4 он совер­шен­но выхо­дил из себя, ста­но­вил­ся неумо­ли­мым и бес­по­щад­ным, так как сла­вой доро­жил боль­ше, чем жиз­нью и цар­ской вла­стью.

(3) 5 Наме­ре­ва­ясь вновь сра­зить­ся с Дари­ем, Алек­сандр высту­пил в поход. Услы­шав о том, что Дарий взят в плен Бес­сом, Алек­сандр отпу­стил домой фес­са­лий­цев, вру­чив им в пода­рок, поми­мо жало­ва­нья, две тыся­чи талан­тов. 6 Пре­сле­до­ва­ние было тягост­ным и дли­тель­ным: за один­на­дцать дней они про­еха­ли вер­хом три тыся­чи три­ста ста­ди­ев, мно­гие вои­ны были изну­ре­ны до пре­де­ла, глав­ным обра­зом из-за отсут­ст­вия воды. (4) 7 В этих местах Алек­сандр одна­жды встре­тил каких-то македо­нян, возив­ших на мулах меха с водой из реки. Увидев Алек­сандра, стра­дав­ше­го от жаж­ды — был уже пол­день, — они быст­ро напол­ни­ли водой шлем и под­нес­ли его царю. 8 Алек­сандр спро­сил их, кому везут они воду, и македо­няне отве­ти­ли: «Нашим сыно­вьям; но если ты будешь жить, мы родим дру­гих детей, пусть даже и поте­ря­ем этих». (5) 9 Услы­шав это, Алек­сандр взял в руки шлем, но, огля­нув­шись и увидев, что все окру­жав­шие его всад­ни­ки обер­ну­лись и смот­рят на воду, он воз­вра­тил шлем, не отхлеб­нув ни глот­ка. Похва­лив тех, кто при­нес ему воду, он ска­зал: «Если я буду пить один, они падут духом». (6) 10 Видя само­об­ла­да­ние и вели­ко­ду­шие царя, всад­ни­ки, хлест­нув коней, вос­клик­ну­ли, чтобы он не колеб­лясь вел их даль­ше, ибо они не могут чув­ст­во­вать уста­ло­сти, не могут испы­ты­вать жаж­ду и даже смерт­ны­ми счи­тать себя не могут, пока име­ют тако­го царя.

43. (1) Все про­яви­ли оди­на­ко­вое усер­дие, но толь­ко шесть­де­сят всад­ни­ков ворва­лось во вра­же­ский лагерь вме­сте с царем. 2 Не обра­тив вни­ма­ния на раз­бро­сан­ное повсюду в изоби­лии сереб­ро и золо­то, про­ска­кав мимо мно­го­чис­лен­ных пово­зок, кото­рые были пере­пол­не­ны детьми и жен­щи­на­ми и кати­лись без цели и направ­ле­ния, лишен­ные воз­ни­чих, македо­няне устре­ми­лись за теми, кто бежал впе­ре­ди, пола­гая, что Дарий нахо­дит­ся сре­ди них. 3 Нако­нец, они нашли лежа­ще­го на колес­ни­це Дария, прон­зен­но­го мно­же­ст­вом копий и уже уми­раю­ще­го. (2) Дарий попро­сил пить, и Поли­ст­рат при­нес холод­ной воды; 4 Дарий, уто­лив жаж­ду, ска­зал: «То, что я не могу воздать бла­го­дар­ность за ока­зан­ное мне бла­го­де­я­ние, — вер­ши­на мое­го несча­стья, но Алек­сандр воз­на­гра­дит тебя, а Алек­сандра воз­на­гра­дят боги за ту доб­роту, кото­рую он про­явил к моей мате­ри, моей жене и моим детям. Пере­дай ему мое руко­по­жа­тие». С эти­ми сло­ва­ми он взял руку Поли­ст­ра­та и тот­час скон­чал­ся.

(3) 5 Алек­сандр подо­шел к тру­пу и с нескры­вае­мою скор­бью снял с себя плащ и покрыл тело Дария. 6 Впо­след­ст­вии Алек­сандр нашел Бес­са и каз­нил его. Два пря­мых дере­ва были согну­ты и соеди­не­ны вер­ши­на­ми, к вер­ши­нам при­вя­за­ли Бес­са, а затем дере­вья отпу­сти­ли, и, с силою выпря­мив­шись, они разо­рва­ли его. 7 Тело Дария, убран­ное по-цар­ски, Алек­сандр ото­слал его мате­ри, а Экс­а­т­ра, бра­та Дария, при­нял в свое окру­же­ние.

44. (1) Затем Алек­сандр с луч­шей частью вой­ска отпра­вил­ся в Гир­ка­нию. Там он увидел мор­ской залив, вода в кото­ром была гораздо менее соле­ной, чем в дру­гих морях. Об этом зали­ве, кото­рый, каза­лось, не усту­пал по вели­чине Пон­ту, Алек­сан­дру не уда­лось узнать ниче­го опре­де­лен­но­го, и царь решил, что это край Мэо­ти­ды. (2) 2 Меж­ду тем есте­ство­ис­пы­та­те­ли были уже зна­ко­мы с исти­ной: за мно­го лет до похо­да Алек­сандра они писа­ли, что Гир­кан­ский залив, или Кас­пий­ское море, — самый север­ный из четы­рех зали­вов Оке­а­на⁴⁸.

3 В тех местах какие-то вар­ва­ры похи­ти­ли цар­ско­го коня Буке­фа­ла, неожи­дан­но напав на коню­хов. (3) 4 Алек­сандр при­шел в ярость и объ­явил через вест­ни­ка, что если ему не воз­вра­тят коня, он пере­бьет всех мест­ных жите­лей с их детьми и жена­ми. 5 Но когда ему при­ве­ли коня и горо­да доб­ро­воль­но поко­ри­лись ему, Алек­сандр обо­шел­ся со все­ми мило­сти­во и даже запла­тил похи­ти­те­лям выкуп за Буке­фа­ла.

45. (1) Из Гир­ка­нии Алек­сандр высту­пил с вой­ска­ми в Пар­фию, и в этой стране, отды­хая от трудов, он впер­вые надел вар­вар­ское пла­тье, то ли пото­му, что умыш­лен­но под­ра­жал мест­ным нра­вам, хоро­шо пони­мая, сколь под­ку­па­ет людей все при­выч­ное и род­ное, то ли, гото­вясь учредить покло­не­ние соб­ст­вен­ной осо­бе, он хотел таким спо­со­бом посте­пен­но при­учить македо­нян к новым обы­ча­ям. (2) 2 Но все же он не поже­лал обла­чать­ся пол­но­стью в мидий­ское пла­тье, кото­рое было слиш­ком уж вар­вар­ским и необыч­ным, не надел ни шаро­вар, ни кан­дия, ни тиа­ры⁴⁹, а выбрал такое оде­я­ние, в кото­ром удач­но соче­та­лось кое-что от мидий­ско­го пла­тья и кое-что от пер­сид­ско­го: более скром­ное, чем пер­вое, оно было пыш­нее вто­ро­го. 3 Сна­ча­ла он наде­вал это пла­тье толь­ко тогда, когда встре­чал­ся с вар­ва­ра­ми или бесе­до­вал дома с дру­зья­ми, но позд­нее его мож­но было видеть в таком оде­я­нии даже во вре­мя выездов и при­е­мов. (3) 4 Зре­ли­ще это было тягост­ным для македо­нян, но, вос­хи­ща­ясь доб­ле­стью, кото­рую он про­яв­лял во всем осталь­ном, они отно­си­лись снис­хо­ди­тель­но к таким его сла­бо­стям, как любовь к наслаж­де­ни­ям и показ­но­му блес­ку. 5 Ведь, не гово­ря уже о том, что он пере­нес преж­де, совсем неза­дол­го до опи­сы­вае­мых здесь собы­тий он был ранен стре­лой в голень, и так силь­но, что кость сло­ма­лась и вышла нару­жу, в дру­гой раз он полу­чил удар кам­нем в шею, и дол­гое вре­мя туман­ная пеле­на засти­ла­ла ему взор. (4) 6 И все же он не щадил себя, а непре­стан­но рвал­ся навстре­чу вся­че­ским опас­но­стям; так, стра­дая поно­сом, он пере­шел реку Орек­сарт, кото­рую при­нял за Тана­ид, и, обра­тив ски­фов в бег­ство, гнал­ся за ними вер­хом на коне целых сто ста­ди­ев.

46. (1) Мно­гие, в том чис­ле Кли­тарх, Поли­клет, Оне­си­крит, Анти­ген и Истр, рас­ска­зы­ва­ют, что в тех местах к Алек­сан­дру яви­лась ама­зон­ка, 2 но Ари­сто­бул, сек­ре­тарь Алек­сандра Харет, Пто­ле­мей, Анти­клид, Филон Фиван­ский, Филипп из Феан­ге­лы, а так­же Гека­тей Эре­трий­ский, Филипп Хал­кид­ский и Дурид Самос­ский утвер­жда­ют, что это выдум­ка. (2) 3 Их мне­ние как буд­то под­твер­жда­ет и сам Алек­сандр. В подроб­ном пись­ме к Анти­па­тру он гово­рит, что царь ски­фов дал ему в жены свою дочь, а об ама­зон­ке даже не упо­ми­на­ет. 4 Рас­ска­зы­ва­ют, что, когда мно­го вре­ме­ни спу­стя Оне­си­крит читал Лиси­ма­ху, тогда уже царю, чет­вер­тую кни­гу сво­его сочи­не­ния, в кото­рой напи­са­но об ама­зон­ке, Лиси­мах с лег­кой усмеш­кой спро­сил исто­ри­ка: «А где же я был тогда?» 5 Но как бы мы ни отно­си­лись к это­му рас­ска­зу — как к прав­ди­во­му или как к вымыш­лен­но­му, — наше вос­хи­ще­ние Алек­сан­дром не ста­но­вит­ся от это­го ни мень­шим, ни боль­шим.

47. (1) Алек­сандр боял­ся, что македо­няне падут духом и не захотят про­дол­жать поход. Не тре­во­жа до вре­ме­ни осталь­ное вой­ско, он обра­тил­ся к тем луч­шим из луч­ших, кото­рые были с ним в Гир­ка­нии, — два­дца­ти тыся­чам пехо­тин­цев и трем тыся­чам всад­ни­ков. Он гово­рил, что до сих пор вар­ва­ры виде­ли македо­нян как бы во сне, если же теперь, едва лишь при­ведя Азию в заме­ша­тель­ство, македо­няне решат уйти из этой стра­ны, вар­ва­ры сра­зу же напа­дут на них, как на жен­щин. (2) 2 Впро­чем, тех, кто хочет уйти, он не соби­ра­ет­ся удер­жи­вать. Но пусть боги будут свиде­те­ля­ми, что македо­няне поки­ну­ли его с немно­ги­ми дру­зья­ми и доб­ро­воль­ца­ми на про­из­вол судь­бы, — его, кото­рый стре­мил­ся при­об­ре­сти для македо­нян весь мир. 3 При­мер­но в тех же выра­же­ни­ях Алек­сандр пере­ска­зы­ва­ет эту речь в пись­ме к Анти­па­тру; там же царь пишет, что, когда он кон­чил гово­рить, все вои­ны закри­ча­ли, чтобы он вел их хоть на край све­та. 4 После того, как Алек­сандр добил­ся успе­ха у этой части вой­ска, было уже нетруд­но убедить все осталь­ное мно­же­ство вои­нов, кото­рые доб­ро­воль­но выра­зи­ли готов­ность сле­до­вать за царем.

(3) 5 С этих пор он стал все боль­ше при­спо­саб­ли­вать свой образ жиз­ни к мест­ным обы­ча­ям, одно­вре­мен­но сбли­жая их с македон­ски­ми, ибо пола­гал, что бла­го­да­ря тако­му сме­ше­нию и сбли­же­нию он доб­ром, а не силой укре­пит свою власть на тот слу­чай, если отпра­вит­ся в дале­кий поход. 6 С этой же целью он ото­брал трид­цать тысяч маль­чи­ков и поста­вил над ними мно­го­чис­лен­ных настав­ни­ков, чтобы выучить их гре­че­ской гра­мо­те и обра­ще­нию с македон­ским ору­жи­ем. (4) 7 И его брак с Рок­са­ной, кра­си­вой и цве­ту­щей девуш­кой, в кото­рую он одна­жды влю­бил­ся, увидев ее в хоро­во­де на пиру, как всем каза­лось, вполне соот­вет­ст­во­вал его замыс­лу, 8 ибо брак этот сбли­зил Алек­сандра с вар­ва­ра­ми, и они про­ник­лись к нему дове­ри­ем и горя­чо полю­би­ли его за то, что он про­явил вели­чай­шую воз­дер­жан­ность и не захо­тел неза­кон­но овла­деть даже той един­ст­вен­ной жен­щи­ной, кото­рая поко­ри­ла его.

(5) 9 Когда Алек­сандр увидел, что один из его бли­жай­ших дру­зей, Гефе­сти­он, одоб­ря­ет его сбли­же­ние с вар­ва­ра­ми и сам под­ра­жа­ет ему в этом, а дру­гой, Кра­тер, оста­ет­ся верен оте­че­ским нра­вам, он стал вести дела с вар­ва­ра­ми через Гефе­сти­о­на, а с гре­ка­ми и с македо­ня­на­ми — через Кра­те­ра. 10 Горя­чо любя пер­во­го и глу­бо­ко ува­жая вто­ро­го, Алек­сандр часто гово­рил, что Гефе­сти­он — друг Алек­сандра, а Кра­тер — друг царя. (6) 11 Из-за это­го Гефе­сти­он и Кра­тер пита­ли скры­тую враж­ду друг к дру­гу и неред­ко ссо­ри­лись. Одна­жды в Индии ссо­ра их дошла до того, что они обна­жи­ли мечи. К тому и к дру­го­му бро­си­лись на помощь дру­зья, но Алек­сандр, при­шпо­рив коня, подъ­е­хал к ним и при всех обру­гал Гефе­сти­о­на, назвал его глуп­цом и безум­цем, не желаю­щим понять, что он был бы ничем, если бы кто-нибудь отнял у него Алек­сандра. Кра­те­ра он суро­во раз­бра­нил с гла­зу на глаз, (7) 12 а потом, при­ведя их обо­их к себе и при­ми­рив друг с дру­гом, поклял­ся Аммо­ном и все­ми дру­ги­ми бога­ми, что нико­го из людей не любит так, как их дво­их, но если он узна­ет когда-нибудь, что они опять ссо­рят­ся, то непре­мен­но убьет либо их обо­их, либо зачин­щи­ка. Рас­ска­зы­ва­ют, что после это­го они даже в шут­ку ни сло­вом, ни делом не пыта­лись под­деть или уко­лоть друг дру­га.

48. (1) Филот, сын Пар­ме­ни­о­на, поль­зо­вал­ся боль­шим ува­же­ни­ем сре­ди македо­нян. Его счи­та­ли муже­ст­вен­ным и твер­дым чело­ве­ком, после Алек­сандра не было нико­го, кто был бы столь же щед­рым и отзыв­чи­вым. 2 Рас­ска­зы­ва­ют, что как-то один из его дру­зей попро­сил у него денег и Филот велел сво­е­му домо­упра­ви­те­лю выдать их. Домо­упра­ви­тель отка­зал­ся, сослав­шись на то, что денег нет, но Филот ска­зал ему: «Что ты гово­ришь? Раз­ве у тебя нет како­го-нибудь куб­ка или пла­тья?» (2) 3 Одна­ко высо­ко­ме­ри­ем и чрез­мер­ным богат­ст­вом, слиш­ком тща­тель­ным ухо­дом за сво­им телом, необыч­ным для част­но­го лица обра­зом жиз­ни, а так­же тем, что гор­дость свою он про­яв­лял неуме­рен­но, гру­бо и вызы­ваю­ще, Филот воз­будил к себе недо­ве­рие и зависть. Даже отец его, Пар­ме­ни­он, ска­зал ему одна­жды: «Спу­стись-ка, сынок, пони­же». (3) 4 У Алек­сандра он уже дав­но был на дур­ном сче­ту. Когда в Дамас­ке были захва­че­ны богат­ства Дария, потер­пев­ше­го пора­же­ние в Кили­кии, в лагерь при­ве­ли мно­го плен­ных. Сре­ди них нахо­ди­лась жен­щи­на по име­ни Анти­го­на, родом из Пид­ны, выде­ляв­ша­я­ся сво­ей кра­сотой. (4) Филот взял ее себе. 5 Как это свой­ст­вен­но моло­дым людям, Филот неред­ко, выпив вина, хва­стал­ся перед воз­люб­лен­ной^[3] сво­и­ми воин­ски­ми подви­га­ми, при­пи­сы­вая вели­чай­шие из дея­ний себе и сво­е­му отцу и назы­вая Алек­сандра маль­чиш­кой, кото­рый им обо­им обя­зан сво­им могу­ще­ст­вом. (5) 6 Жен­щи­на рас­ска­за­ла об этом одно­му из сво­их при­я­те­лей, тот, как водит­ся, дру­го­му, и так мол­ва дошла до слу­ха Кра­те­ра, кото­рый вызвал эту жен­щи­ну и тай­но при­вел ее к Алек­сан­дру. 7 Выслу­шав ее рас­сказ, Алек­сандр велел ей про­дол­жать встре­чать­ся с Фило­том и обо всем, что бы она ни узна­ла, доно­сить ему лич­но.

49. (1) Ни о чем не подо­зре­вая, Филот по-преж­не­му бахва­лил­ся перед Анти­го­ной и в пылу раз­дра­же­ния гово­рил о царе непо­до­баю­щим обра­зом. (2) 2 Но хотя про­тив Филота выдви­га­лись серь­ез­ные обви­не­ния, Алек­сандр все тер­пе­ли­во сно­сил — то ли пото­му, что пола­гал­ся на пре­дан­ность Пар­ме­ни­о­на, то ли пото­му, что стра­шил­ся сла­вы и силы этих людей. 3 В это вре­мя один македо­ня­нин по име­ни Димн^[4], родом из Халаст­ры, зло­умыш­ляв­ший про­тив Алек­сандра, попы­тал­ся вовлечь в свой заго­вор юно­шу Нико­ма­ха, сво­его воз­люб­лен­но­го, но тот отка­зал­ся участ­во­вать в заго­во­ре (3) 4 и рас­ска­зал обо всем сво­е­му бра­ту Кеба­ли­ну. Кеба­лин пошел к Филоту и про­сил его отве­сти их с бра­том к Алек­сан­дру, так как они долж­ны сооб­щить царю о деле важ­ном и неот­лож­ном. 5 Филот, неиз­вест­но по какой при­чине, не повел их к Алек­сан­дру, ссы­ла­ясь на то, что царь занят более зна­чи­тель­ны­ми дела­ми. И так он посту­пил два­жды. (4) 6 Поведе­ние Филота вызва­ло у бра­тьев подо­зре­ние, и они обра­ти­лись к дру­го­му чело­ве­ку. При­веден­ные этим чело­ве­ком к Алек­сан­дру, они сна­ча­ла рас­ска­за­ли о Димне, а потом мимо­хо­дом упо­мя­ну­ли и о Фило­те, сооб­щив, что он два­жды отверг их прось­бу. 7 Это чрез­вы­чай­но оже­сто­чи­ло Алек­сандра. Воин, послан­ный аре­сто­вать Дим­на, вынуж­ден был убить его, так как Димн ока­зал сопро­тив­ле­ние, и это еще более уси­ли­ло тре­во­гу Алек­сандра: царь пола­гал, что смерть Дим­на лиша­ет его улик, необ­хо­ди­мых для рас­кры­тия заго­во­ра. (5) 8 Раз­гне­ван­ный на Филота, Алек­сандр при­влек к себе тех людей, кото­рые издав­на нена­виде­ли сына Пар­ме­ни­о­на и теперь откры­то гово­ри­ли, что царь про­яв­ля­ет бес­печ­ность, пола­гая, буд­то жал­кий халаст­ри­ец Димн по соб­ст­вен­но­му почи­ну решил­ся на столь вели­кое пре­ступ­ле­ние. 9 Димн, утвер­жда­ли эти люди, — не более как испол­ни­тель, вер­нее даже орудие, направ­ля­е­мое чьей-то более могу­ще­ст­вен­ной рукой, а истин­ных заго­вор­щи­ков надо искать сре­ди тех, кому выгод­но, чтобы все оста­ва­лось скры­тым. (6) 10 Так как царь охот­но при­слу­ши­вал­ся к таким речам, вра­ги воз­ве­ли на Филота еще тыся­чи дру­гих обви­не­ний. 11 Нако­нец, Филот был схва­чен и при­веден на допрос. Его под­верг­ли пыт­кам в при­сут­ст­вии бли­жай­ших дру­зей царя, а сам Алек­сандр слы­шал все, спря­тав­шись за зана­ве­сом. 12 Рас­ска­зы­ва­ют, что, когда Филот жалоб­но засто­нал и стал уни­жен­но молить Гефе­сти­о­на о поща­де, Алек­сандр про­из­нес: «Как же это ты, Филот, такой сла­бый и трус­ли­вый, решил­ся на такое дело?»

(7) 13 После смер­ти Филота Алек­сандр сра­зу же послал в Мидию людей, чтобы убить Пар­ме­ни­о­на — того Пар­ме­ни­о­на, кото­рый ока­зал Филип­пу самые зна­чи­тель­ные услу­ги и кото­рый был, пожа­луй, един­ст­вен­ным из стар­ших дру­зей Алек­сандра, побуж­дав­шим царя к похо­ду на Азию. Из трех сыно­вей Пар­ме­ни­о­на двое погиб­ли в сра­же­ни­ях на гла­зах у отца, а вме­сте с третьим сыном погиб он сам.

(8) 14 Все это вну­ши­ло мно­гим дру­зьям Алек­сандра страх перед царем, в осо­бен­но­сти же — Анти­па­тру, кото­рый, тай­но отпра­вив послов к это­лий­цам, заклю­чил с ними союз. 15 Это­лий­цы очень боя­лись Алек­сандра из-за того, что они раз­ру­ши­ли Эни­а­ды⁵⁰, ибо, узнав о гибе­ли горо­да, царь ска­зал, что не дети эни­а­дян, но он сам ото­мстит за это это­лий­цам.

50. (1) За эти­ми собы­ти­я­ми вско­ре после­до­ва­ло убий­ство Кли­та. Если рас­ска­зы­вать о нем без подроб­но­стей, оно может пока­зать­ся еще более жесто­ким, чем убий­ство Филота, 2 но если сооб­щить при­чи­ну и все обсто­я­тель­ства его, станет ясным, что оно совер­ши­лось не пред­у­мыш­лен­но, а в резуль­та­те несчаст­но­го слу­чая, что гнев и опья­не­ние царя лишь сослу­жи­ли служ­бу зло­му року Кли­та.

(2) 3 Вот как все слу­чи­лось. Какие-то люди, при­ехав­шие из-за моря, при­нес­ли Алек­сан­дру пло­ды из Гре­ции. Вос­хи­ща­ясь кра­сотой и све­же­стью пло­дов, царь позвал Кли­та, чтобы пока­зать ему фрук­ты и дать часть из них. 4 Клит в это вре­мя как раз при­но­сил жерт­вы, но, услы­шав при­каз царя, при­оста­но­вил жерт­во­при­но­ше­ние и сра­зу же отпра­вил­ся к Алек­сан­дру, а три овцы, над кото­ры­ми были уже совер­ше­ны воз­ли­я­ния, побе­жа­ли за ним. (3) 5 Узнав об этом, царь обра­тил­ся за разъ­яс­не­ни­ем к про­ри­ца­те­лям — Ари­стан­д­ру и лакеде­мо­ня­ни­ну Ари­сто­ме­ну^[5]. Они ска­за­ли, что это дур­ной знак, и Алек­сандр велел как мож­но ско­рее при­не­сти уми­ло­сти­ви­тель­ную жерт­ву за Кли­та. 6 (Дело в том, что за три дня до это­го Алек­сандр видел стран­ный сон. Ему при­сни­лось, что Клит вме­сте с сыно­вья­ми Пар­ме­ни­о­на сидит в чер­ных одеж­дах и все они мерт­вы.) (4) 7 Но Клит не дождал­ся кон­ца жерт­во­при­но­ше­ния и отпра­вил­ся на пир к царю, кото­рый толь­ко что при­нес жерт­вы Дио­с­ку­рам.

8 В раз­га­ре весе­ло­го пир­ше­ства кто-то стал петь песен­ки неко­е­го Пра­ни­ха, — или, по сло­вам дру­гих писа­те­лей, Пие­ри­о­на, — в кото­рых высме­и­ва­лись пол­ко­вод­цы, недав­но потер­пев­шие пора­же­ние от вар­ва­ров⁵¹. (5) 9 Стар­шие из при­сут­ст­во­вав­ших сер­ди­лись и бра­ни­ли сочи­ни­те­ля и пев­ца, но Алек­сандр и окру­жав­шие его моло­дые люди слу­ша­ли с удо­воль­ст­ви­ем и веле­ли пев­цу про­дол­жать. Клит, уже пья­ный и к тому же от при­ро­ды несдер­жан­ный и свое­воль­ный, него­до­вал боль­ше всех. Он гово­рил, что недо­стой­но сре­ди вар­ва­ров и вра­гов оскорб­лять македо­нян, кото­рые, хотя и попа­ли в беду, все же мно­го луч­ше тех, кто над ними сме­ет­ся. (6) 10 Когда Алек­сандр заме­тил, что Клит, долж­но быть, хочет оправ­дать само­го себя, назы­вая тру­сость бедою, Клит вско­чил с места и вос­клик­нул: 11 «Но эта самая тру­сость спас­ла тебя, рож­ден­ный бога­ми, когда ты уже под­ста­вил свою спи­ну мечу Спиф­рида­та! Ведь бла­го­да­ря кро­ви македо­нян и этим вот ранам ты столь воз­нес­ся, что, отрек­шись от Филип­па, назы­ва­ешь себя сыном Аммо­на!»

51. (1) С гне­вом Алек­сандр отве­чал: «Дол­го ли еще, него­дяй, дума­ешь ты радо­вать­ся, поно­ся нас при каж­дом удоб­ном слу­чае и при­зы­вая македо­нян к непо­ви­но­ве­нию?» 2 «Да мы и теперь не раду­ем­ся, Алек­сандр, вку­шая такие “слад­кие” пло­ды наших трудов, — воз­ра­зил Клит. — Мы счи­та­ем счаст­ли­вы­ми тех, кто умер еще до того, как македо­нян нача­ли сечь мидий­ски­ми роз­га­ми, до того, как македо­няне ока­за­лись в таком поло­же­нии, что вынуж­де­ны обра­щать­ся к пер­сам, чтобы полу­чить доступ к царю». (2) 3 В ответ на эти дерз­кие речи под­ня­лись дру­зья Алек­сандра и ста­ли бра­нить Кли­та, а люди постар­ше пыта­лись уго­мо­нить спо­ря­щих. 4 Алек­сандр же, обра­тив­шись к Ксе­но­до­ху Кар­дий­ско­му и Арте­мию Коло­фон­ско­му, ска­зал: «Не кажет­ся ли вам, что гре­ки про­гу­ли­ва­ют­ся сре­ди македо­нян, слов­но полу­бо­ги сре­ди диких зве­рей?» (3) 5 Клит не уни­мал­ся, он тре­бо­вал, чтобы Алек­сандр при всех выска­зал то, что дума­ет, или же чтобы он боль­ше не при­гла­шал к себе на пир людей сво­бод­ных, при­вык­ших гово­рить откро­вен­но, а жил сре­ди вар­ва­ров и рабов, кото­рые будут покло­нять­ся его пер­сид­ско­му поя­су и бело­му хито­ну.

Алек­сандр уже не мог сдер­жать гне­ва: схва­тив лежав­шее око­ло него ябло­ко, он бро­сил им в Кли­та и стал искать свой кин­жал. (4) 6 Но так как один из тело­хра­ни­те­лей, Ари­сто­фан, успел вовре­мя убрать кин­жал, а все осталь­ные окру­жи­ли Алек­сандра и умо­ля­ли его успо­ко­ить­ся, он вско­чил с места, по-македон­ски клик­нул цар­скую стра­жу (это был услов­ный знак край­ней опас­но­сти), велел тру­ба­чу подать сиг­нал тре­во­ги и уда­рил его кула­ком, заме­тив, что тот мед­лит. 7 Впо­след­ст­вии этот тру­бач поль­зо­вал­ся боль­шим ува­же­ни­ем за то, что бла­го­да­ря его само­об­ла­да­нию весь лагерь не был при­веден в смя­те­ние. 8 Кли­та, не желав­ше­го усту­пить, дру­зья с трудом вытол­ка­ли из пир­ше­ст­вен­но­го зала, (5) но он сно­ва вошел через дру­гие две­ри, с пре­ве­ли­кой дер­зо­стью читая ямбы из «Анд­ро­ма­хи» Эври­пида:

9 Тут Алек­сандр выхва­тил копье у одно­го из тело­хра­ни­те­лей и, мет­нув его в Кли­та, кото­рый отбро­сил двер­ную заве­су и шел навстре­чу царю, прон­зил дерз­ко­го насквозь. (6) 10 Клит, гром­ко засто­нав, упал, и гнев Алек­сандра сра­зу же угас. 11 Опом­нив­шись и увидев дру­зей, без­молв­но сто­яв­ших вокруг, Алек­сандр выта­щил из тру­па копье и попы­тал­ся вон­зить его себе в шею, но ему поме­ша­ли — тело­хра­ни­те­ли схва­ти­ли его за руки и насиль­но унес­ли в спаль­ню.

52. (1) Про­ведя всю ночь в рыда­ни­ях, он настоль­ко изне­мог от кри­ка и пла­ча, что на сле­дую­щий день лежал без­молв­но, испус­кая лишь тяж­кие сто­ны. Дру­зья, напу­ган­ные его мол­ча­ни­ем, без раз­ре­ше­ния вошли в спаль­ню. 2 Но речи их не тро­ну­ли Алек­сандра. Толь­ко когда про­ри­ца­тель Ари­стандр, напом­нив царю о сно­виде­нии, в кото­ром ему явил­ся Клит, и о дур­ном зна­ме­нии при жерт­во­при­но­ше­нии, ска­зал, что все слу­чив­ше­е­ся было уже дав­но опре­де­ле­но судь­бою, Алек­сандр, каза­лось, несколь­ко успо­ко­ил­ся.

(2) 3 Затем к нему при­ве­ли Ана­к­сар­ха из Абдер и фило­со­фа Кал­ли­сфе­на — род­ст­вен­ни­ка Ари­сто­те­ля. 4 Кал­ли­сфен пытал­ся крот­кой и лас­ко­вой речью смяг­чить горе царя, а Ана­к­сарх, кото­рый с само­го нача­ла пошел в фило­со­фии осо­бым путем и был изве­стен сво­им пре­зри­тель­ным отно­ше­ни­ем к обще­при­ня­тым взглядам, подой­дя к Алек­сан­дру, вос­клик­нул: (3) 5 «И это Алек­сандр, на кото­ро­го смот­рит теперь весь мир! Вот он лежит, рыдая, слов­но раб, стра­шась зако­на и пори­ца­ния людей, хотя он сам дол­жен быть для них и зако­ном и мерою спра­вед­ли­во­сти, если толь­ко он победил для того, чтобы пра­вить и повеле­вать, а не для того, чтобы быть при­служ­ни­ком пустой мол­вы. (4) 6 Раз­ве ты не зна­ешь, — про­дол­жал он, — что Зевс для того поса­дил с собой рядом Спра­вед­ли­вость и Пра­во­судие, дабы всё, что ни совер­ша­ет­ся пове­ли­те­лем, было пра­вым и спра­вед­ли­вым?» 7 Таки­ми реча­ми Ана­к­сарх несколь­ко успо­ко­ил царя, но зато на буду­щее вре­мя вну­шил ему еще боль­шую над­мен­ность и пре­не­бре­же­ние к зако­нам. Поль­зу­ясь рас­по­ло­же­ни­ем Алек­сандра, Ана­к­сарх уси­лил его непри­язнь к Кал­ли­сфе­ну, кото­ро­го царь и преж­де-то недо­люб­ли­вал за стро­гость и суро­вость. (5) 8 Рас­ска­зы­ва­ют, что одна­жды на пиру, когда раз­го­вор зашел о вре­ме­нах года и пого­де, Кал­ли­сфен, разде­ляв­ший взгляды тех, кото­рые счи­та­ют, что в Азии холод­нее, чем в Гре­ции, в ответ на воз­ра­же­ния Ана­к­сар­ха ска­зал так: 9 «Ты-то уж дол­жен был бы согла­сить­ся с тем, что здесь холод­ней, чем в Гре­ции. Там ты всю зиму ходил в изно­шен­ном пла­ще, а здесь лежишь, укрыв­шись тре­мя ков­ра­ми». После это­го Ана­к­сарх стал еще боль­ше нена­видеть Кал­ли­сфе­на.

53. (1) Дру­гим софи­стам и льсте­цам Кал­ли­сфен был так­же нена­ви­стен, ибо юно­ши люби­ли его за кра­соту речей, а пожи­лым людям он в немень­шей мере был при­я­тен тем, что вел жизнь без­упреч­ную, чистую, чуж­дую иска­тель­ства. Его жизнь неопро­вер­жи­мо дока­зы­ва­ла, что он не укло­нял­ся от исти­ны, когда гово­рил, что отпра­вил­ся за Алек­сан­дром лишь затем, чтобы вос­ста­но­вить свой род­ной город⁵³ и вер­нуть туда жите­лей. (2) 2 Нена­види­мый из-за сво­ей сла­вы, он и поведе­ни­ем сво­им давал вра­гам пищу для кле­ве­ты, ибо боль­шей частью откло­нял при­гла­ше­ния к цар­ско­му сто­лу, а если и при­хо­дил, то сво­ей суро­во­стью и мол­ча­ни­ем пока­зы­вал, что он не одоб­ря­ет про­ис­хо­дя­ще­го. Отто­го-то Алек­сандр и ска­зал про него:

(3) 3 Рас­ска­зы­ва­ют, что одна­жды на цар­ском пиру при боль­шом сте­че­нии при­гла­шен­ных Кал­ли­сфе­ну пору­чи­ли про­из­не­сти за куб­ком вина хва­леб­ную речь в честь македо­нян, и он гово­рил на эту тему с таким крас­но­ре­чи­ем, что при­сут­ст­во­вав­шие, стоя, руко­плес­ка­ли и бро­са­ли ему свои вен­ки. 4 Тогда Алек­сандр при­вел сло­ва Эври­пида⁵⁵ о том, что пре­крас­но гово­рить о пре­крас­ном пред­ме­те — дело нетруд­ное, (4) и ска­зал: «Теперь пока­жи нам свою силу, про­из­нес­ши обви­ни­тель­ную речь про­тив македо­нян, чтобы, узнав свои ошиб­ки, они ста­ли луч­ше». 5 Тут уже Кал­ли­сфен заго­во­рил по-дру­го­му, в откро­вен­ной речи он предъ­явил македо­ня­нам мно­гие обви­не­ния. Он ска­зал, что раздор сре­ди гре­ков был един­ст­вен­ной при­чи­ной успе­хов Филип­па и его воз­вы­ше­ния, и в дока­за­тель­ство сво­ей правоты при­вел стих:

(5) 6 Этой речью Кал­ли­сфен воз­будил про­тив себя лютую нена­висть со сто­ро­ны македо­нян, а Алек­сандр ска­зал, что Кал­ли­сфен пока­зал не столь­ко силу сво­его крас­но­ре­чия, сколь­ко силу сво­ей враж­ды к македо­ня­нам.

54. (1) По сло­вам Гер­мип­па, об этом слу­чае рас­ска­зал Ари­сто­те­лю Стреб, чтец Кал­ли­сфе­на. Гер­мипп добав­ля­ет, что Кал­ли­сфен почув­ст­во­вал недо­воль­ство царя и, преж­де чем вый­ти из зала, два или три раза повто­рил, обра­ща­ясь к нему:

2 Ари­сто­тель, по-види­мо­му, не оши­бал­ся, когда гово­рил, что Кал­ли­сфен — пре­крас­ный ора­тор, но чело­век неум­ный.

(2) 3 Впро­чем, бла­го­да­ря тому, что Кал­ли­сфен упор­но, как подо­ба­ет фило­со­фу, борол­ся про­тив обы­чая падать ниц перед царем и один осме­ли­вал­ся откры­то гово­рить о том, что вызы­ва­ло тай­ное воз­му­ще­ние у луч­ших и ста­рей­ших из македо­нян, он изба­вил гре­ков от боль­шо­го позо­ра, а Алек­сандра — от еще боль­ше­го, но себе само­му угото­вил поги­бель, ибо каза­лось, что он не столь­ко убедил царя, сколь­ко при­нудил его отка­зать­ся от поче­стей бла­го­го­вей­но­го покло­не­ния.

(3) 4 Харет из Мити­ле­ны рас­ска­зы­ва­ет, что одна­жды на пиру Алек­сандр, отпив вина, протя­нул чашу одно­му из дру­зей. Тот, при­няв чашу, встал перед жерт­вен­ни­ком и, выпив вино, сна­ча­ла пал ниц, потом поце­ло­вал Алек­сандра и вер­нул­ся на свое место. Так посту­пи­ли все. (4) 5 Когда оче­редь дошла до Кал­ли­сфе­на, он взял чашу (царь в это вре­мя отвлек­ся бесе­дой с Гефе­сти­о­ном), выпил вино и подо­шел к царю для поце­луя. 6 Но тут Демет­рий, по про­зви­щу Фидон, вос­клик­нул: «О царь, не целуй его, он один из всех не пал пред тобою ниц». Алек­сандр укло­нил­ся от поце­луя, а Кал­ли­сфен ска­зал гром­ким голо­сом: «Что ж, одним поце­лу­ем будет у меня мень­ше».

55. (1) Сво­им поведе­ни­ем Кал­ли­сфен очень озло­бил Алек­сандра, и тот охот­но пове­рил Гефе­сти­о­ну, кото­рый ска­зал, что фило­соф обе­щал ему пасть ниц перед царем, но не сдер­жал сво­его сло­ва. 2 Потом на Кал­ли­сфе­на обру­ши­лись Лиси­мах и Гаг­нон: они гово­ри­ли, что софист рас­ха­жи­ва­ет с таким гор­дым видом, слов­но он уни­что­жил тиран­нию, что ото­всюду к нему сте­ка­ют­ся зеле­ные юнцы, вос­тор­гаю­щи­е­ся им, как чело­ве­ком, кото­рый один сре­ди столь­ких тысяч сумел остать­ся сво­бод­ным. (2) 3 Поэто­му, когда был рас­крыт заго­вор Гер­мо­лая, обви­не­ния, кото­рые воз­ве­ли на Кал­ли­сфе­на его вра­ги, пред­ста­ви­лись царю вполне прав­до­по­доб­ны­ми. А вра­ги утвер­жда­ли, буд­то на вопрос Гер­мо­лая, как стать самым зна­ме­ни­тым, Кал­ли­сфен отве­тил: «Для это­го надо убить само­го зна­ме­ни­то­го». 4 Кле­вет­ни­ки гово­ри­ли, буд­то Кал­ли­сфен под­стре­кал Гер­мо­лая к реши­тель­ным дей­ст­ви­ям, убеж­дал его не боять­ся золо­то­го ложа и пом­нить, что перед ним чело­век, столь же под­вер­жен­ный болез­ням и столь же уяз­ви­мый, как и все осталь­ные люди. (3) 5 Все же никто из заго­вор­щи­ков даже под самы­ми страш­ны­ми пыт­ка­ми не назвал Кал­ли­сфе­на винов­ным. 6 И сам Алек­сандр вско­ре после это­го напи­сал Кра­те­ру, Атта­лу и Алке­ту, что маль­чиш­ки во вре­мя пыток бра­ли всю вину на себя, уве­ряя, что у них не было соучаст­ни­ков. 7 Позд­нее, одна­ко, в пись­ме к Анти­па­тру Алек­сандр воз­ла­га­ет вину и на Кал­ли­сфе­на: (4) «Маль­чи­шек, — пишет он, — македо­няне поби­ли кам­ня­ми, а софи­ста я еще нака­жу, как, впро­чем, и тех, кто его при­слал и кто радуш­но при­ни­ма­ет в сво­их горо­дах заго­вор­щи­ков, пося­гаю­щих на мою жизнь». Здесь Алек­сандр явно наме­ка­ет на Ари­сто­те­ля, 8 ибо Кал­ли­сфен был его род­ст­вен­ни­ком, сыном его двою­род­ной сест­ры Геро́, и вос­пи­ты­вал­ся в его доме. (5) 9 Неко­то­рые сооб­ща­ют, что Алек­сандр пове­сил Кал­ли­сфе­на, а дру­гие — что Кал­ли­сфен умер в тюрь­ме от болез­ни. Харет рас­ска­зы­ва­ет, что Кал­ли­сфе­на семь меся­цев дер­жа­ли в око­вах, под стра­жей, чтобы позд­нее судить его в боль­шом собра­нии, в при­сут­ст­вии Ари­сто­те­ля, но как раз в те самые дни, когда Алек­сандр был ранен в Индии, Кал­ли­сфен умер от ожи­ре­ния и вши­вой болез­ни.

56. (1) Но это слу­чи­лось позд­нее. А в ту пору корин­фя­нин Дема­рат, будучи уже в пре­клон­ных годах, поже­лал отпра­вить­ся к Алек­сан­дру. Пред­став пред царем, он ска­зал, что вели­кой радо­сти лиши­лись те из гре­ков, кото­рые умер­ли, не увидев Алек­сандра вос­седаю­щим на троне Дария. 2 Недол­го дове­лось Дема­ра­ту поль­зо­вать­ся бла­го­во­ле­ни­ем царя, но когда он умер от стар­че­ской немо­щи, то удо­сто­ил­ся пыш­но­го погре­бе­ния. Вои­ны насы­па­ли в его честь огром­ный кур­ган высотою в восемь­де­сят лок­тей, а остан­ки его на вели­ко­леп­но укра­шен­ной колес­ни­це были отве­зе­ны к морю.

57. (1) Алек­сандр наме­ре­вал­ся отпра­вить­ся в Индию, но, видя, что из-за огром­ной добы­чи вой­ско отя­же­ле­ло и ста­ло мало­по­движ­ным, одна­жды на рас­све­те велел нагру­зить повоз­ки и сна­ча­ла сжег те из них, кото­рые при­над­ле­жа­ли ему само­му и его дру­зьям, а потом при­ка­зал под­жечь повоз­ки осталь­ных македо­нян. 2 Ока­за­лось, что отва­жить­ся на это дело было гораздо труд­нее, чем совер­шить его. (2) Лишь немно­гие были огор­че­ны, боль­шин­ство же, раздав необ­хо­ди­мое нуж­даю­щим­ся, в каком-то поры­ве вос­тор­га с кри­ком и шумом при­ня­лось сжи­гать и уни­что­жать все излиш­нее. Это еще более вооду­ше­ви­ло Алек­сандра и при­да­ло ему твер­до­сти. 3 В ту пору он был уже стра­шен в гне­ве и бес­по­ща­ден при нака­за­нии винов­ных. Одно­го из сво­их при­бли­жен­ных, неко­е­го Менанд­ра, назна­чен­но­го началь­ни­ком кара­уль­но­го отряда в какой-то кре­по­сти, Алек­сандр при­ка­зал каз­нить толь­ко за то, что тот отка­зал­ся там остать­ся. Орсо­да­та, изме­нив­ше­го ему вар­ва­ра, он соб­ст­вен­ной рукой застре­лил из лука.

(3) 4 Око­ло это­го вре­ме­ни овца при­нес­ла ягнен­ка, у кото­ро­го на голо­ве был нарост, фор­мой и цве­том напо­ми­наю­щий тиа­ру, а по обе­им сто­ро­нам наро­ста — по паре яичек. У Алек­сандра это зна­ме­ние вызва­ло такое отвра­ще­ние, что он поже­лал очи­стить­ся от сквер­ны. Обряд совер­ши­ли вави­ло­няне, кото­рых царь обык­но­вен­но при­зы­вал к себе в подоб­ных слу­ча­ях. Дру­зьям Алек­сандр гово­рил, что он бес­по­ко­ит­ся не о себе, а о них, что он стра­шит­ся, как бы боже­ство после его смер­ти не вру­чи­ло вер­хов­ную власть чело­ве­ку незнат­но­му и бес­силь­но­му. 5 Но в ско­ром вре­ме­ни печаль его была рас­се­я­на доб­рым пред­зна­ме­но­ва­ни­ем. (4) Началь­ник цар­ских спаль­ни­ков, македо­ня­нин по име­ни Прок­сен, гото­вя у реки Окс место для палат­ки Алек­сандра, обна­ру­жил источ­ник густой и жир­ной жид­ко­сти. 6 Когда вычер­па­ли то, что нахо­ди­лось на поверх­но­сти, из источ­ни­ка заби­ла чистая и свет­лая струя, ни по запа­ху, ни по вку­су не отли­чав­ша­я­ся от олив­ко­во­го мас­ла, такая же про­зрач­ная и жир­ная. Это было осо­бен­но уди­ви­тель­ным пото­му, что в тех местах не рас­тут олив­ко­вые дере­вья. (5) 7 Рас­ска­зы­ва­ют, что в самом Оксе вода очень мяг­кая, и у купаю­щих­ся в этой реке кожа покры­ва­ет­ся жиром. 8 Как обра­до­вал­ся Алек­сандр это­му пред­зна­ме­но­ва­нию, мож­но видеть из его пись­ма к Анти­па­тру. Он пишет, что это одно из вели­чай­ших пред­зна­ме­но­ва­ний, когда-либо полу­чен­ных им от боже­ства. 9 Про­ри­ца­те­ли же утвер­жда­ли, что оно пред­ве­ща­ет поход слав­ный, но тяж­кий и суро­вый, ибо боже­ство дало людям олив­ко­вое мас­ло для того, чтобы облег­чить их труды.

58. (1) В боях Алек­сандр под­вер­гал себя мно­же­ству опас­но­стей и полу­чил несколь­ко тяже­лых ране­ний, вой­ско же его боль­ше все­го стра­да­ло от недо­стат­ка в съест­ных при­па­сах и от сквер­но­го кли­ма­та. 2 Алек­сандр стре­мил­ся дер­зо­стью одо­леть судь­бу, а силу — муже­ст­вом, ибо он счи­тал, что для сме­лых нет ника­кой пре­гра­ды, а для тру­сов — ника­кой опо­ры. (2) 3 Рас­ска­зы­ва­ют, что Алек­сандр дол­го оса­ждал непри­ступ­ную ска­лу, кото­рую обо­ро­нял Сиси­митр. Когда вои­ны совсем уже пали духом, Алек­сандр спро­сил Окси­ар­та, храб­рый ли чело­век Сиси­митр, 4 и Окси­арт отве­тил, что Сиси­митр — трус­ли­вей­ший из людей. Тогда Алек­сандр ска­зал: «Выхо­дит дело, что мы можем захва­тить эту ска­лу, — ведь вер­ши­на у нее непроч­ная». (3) Устра­шив Сиси­мит­ра, он взял твер­ды­ню при­сту­пом. 5 В дру­гой раз, когда вой­ско штур­мо­ва­ло столь же кру­тую и непри­ступ­ную ска­лу, Алек­сандр послал впе­ред моло­дых македо­нян и, обра­тив­шись к одно­му юно­ше, кото­ро­го тоже зва­ли Алек­сан­дром, ска­зал ему: «Твое имя обя­зы­ва­ет тебя быть муже­ст­вен­ным». Храб­ро сра­жа­ясь, юно­ша пал в бит­ве, и это очень огор­чи­ло царя.

(4) 6 Перед кре­по­стью, назы­вав­шей­ся Нисой, македо­няне оста­но­ви­лись в нере­ши­тель­но­сти, так как их отде­ля­ла от нее глу­бо­кая река. Став на бере­гу, Алек­сандр ска­зал: «Поче­му я, глу­пец, не научил­ся пла­вать?» И все же, взяв в руки щит, он хотел бро­сить­ся в реку… [Текст в ори­ги­на­ле испор­чен.] 7 Когда Алек­сандр пре­кра­тил бит­ву, к нему яви­лись послы оса­жден­ных горо­дов про­сить о мире. Сна­ча­ла они были очень напу­га­ны, увидев царя в про­стой одеж­де и с ору­жи­ем в руках, но потом царю при­нес­ли подуш­ку, и он велел стар­ше­му из послов, Аку­фиду, сесть на нее. (5) 8 Пора­жен­ный вели­ко­ду­ши­ем и чело­веч­но­стью Алек­сандра, Аку­фид спро­сил, чем могут они заслу­жить его друж­бу. 9 Алек­сандр ска­зал: «Пусть твои сооте­че­ст­вен­ни­ки избе­рут тебя пра­ви­те­лем, а к нам пусть при­шлют сто луч­ших мужей». На это Аку­фид, рас­сме­яв­шись, отве­чал: «Но мне будет лег­че пра­вить, царь, если я при­шлю тебе худ­ших, а не луч­ших».

59. (1) Так­сил, как сооб­ща­ют, вла­дел в Индии стра­ной, по раз­ме­рам не усту­пав­шей Егип­ту, к тому же пло­до­род­ной и бога­той паст­би­ща­ми, а сам он был чело­век муд­рый. При­вет­ли­во при­няв Алек­сандра, он ска­зал ему: 2 «Зачем нам вое­вать друг с дру­гом, Алек­сандр, — ведь ты же не соби­ра­ешь­ся отнять у нас воду и необ­хо­ди­мые сред­ства к жиз­ни, ради чего толь­ко и сто­ит сра­жать­ся людям разум­ным? (2) 3 Всем осталь­ным иму­ще­ст­вом я охот­но поде­люсь с тобою, если я бога­че тебя, а если бед­нее — с бла­го­дар­но­стью при­му дары от тебя». 4 С удо­воль­ст­ви­ем выслу­шав эту речь, Алек­сандр протя­нул Так­си­лу пра­вую руку и ска­зал: «Не дума­ешь ли ты, что бла­го­да­ря этим радуш­ным сло­вам меж­ду нами не будет сра­же­ния? Ты оши­ба­ешь­ся. Я буду бороть­ся с тобой бла­го­де­я­ни­я­ми, чтобы ты не пре­взо­шел меня сво­ей щед­ро­стью». (3) 5 При­няв бога­тые дары от Так­си­ла, Алек­сандр пре­под­нес ему дары еще более бога­тые, а потом пода­рил тыся­чу талан­тов в чекан­ной моне­те. Этот посту­пок очень огор­чил его дру­зей, но зато при­влек к нему мно­гих вар­ва­ров.

6 Храб­рей­шие из индий­цев-наем­ни­ков, пере­хо­див­шие из горо­да в город, сра­жа­лись отча­ян­но и при­чи­ни­ли Алек­сан­дру нема­ло вреда. В одном из горо­дов Алек­сандр заклю­чил с ними мир, а когда они вышли за город­ские сте­ны, царь напал на них в пути и, захва­тив в плен, пере­бил всех до одно­го. (4) 7 Это един­ст­вен­ный позор­ный посту­пок, пят­наю­щий поведе­ние Алек­сандра на войне, ибо во всех осталь­ных слу­ча­ях Алек­сандр вел воен­ные дей­ст­вия в согла­сии со спра­вед­ли­во­стью, истин­но по-цар­ски. 8 Не мень­ше хло­пот доста­ви­ли Алек­сан­дру индий­ские фило­со­фы⁵⁸, кото­рые пори­ца­ли царей, пере­шед­ших на его сто­ро­ну, и при­зы­ва­ли к вос­ста­нию сво­бод­ные наро­ды. За это мно­гие из фило­со­фов были пове­ше­ны по при­ка­зу Алек­сандра.

60. (1) О войне с Пором Алек­сандр сам подроб­но рас­ска­зы­ва­ет в сво­их пись­мах. Меж­ду враж­деб­ны­ми лаге­ря­ми, сооб­ща­ет он, про­те­ка­ла река Гидасп. Выста­вив впе­ред сло­нов, Пор посто­ян­но вел наблюде­ние за пере­пра­вой. 2 Алек­сандр же велел каж­дый день под­ни­мать в лаге­ре силь­ный шум, чтобы вар­ва­ры при­вык­ли к нему. (2) 3 Одна­жды холод­ной и без­лун­ной ночью Алек­сандр, взяв с собой часть пехоты и отбор­ных всад­ни­ков, ушел дале­ко в сто­ро­ну от вра­гов и пере­пра­вил­ся на неболь­шой ост­ров. 4 В это вре­мя пошел про­лив­ной дождь, подул ура­ган­ный ветер, в лагерь то и дело уда­ря­ли мол­нии. На гла­зах у Алек­сандра несколь­ко вои­нов было уби­то и испе­пе­ле­но мол­нией, и все же он отплыл от ост­ро­ва и попы­тал­ся при­стать к про­ти­во­по­лож­но­му бере­гу. (3) 5 Из-за непо­го­ды Гидасп вздул­ся и рас­сви­ре­пел, во мно­гих местах берег обру­шил­ся, и туда бур­ным пото­ком устре­ми­лась вода, к суше нель­зя было под­сту­пить­ся, так как нога не дер­жа­лась на скольз­ком, изры­том дне. 6 Рас­ска­зы­ва­ют, что Алек­сандр вос­клик­нул тогда: «О, афи­няне, зна­е­те ли вы, каким опас­но­стям я под­вер­га­юсь, чтобы заслу­жить ваше одоб­ре­ние?» (4) Так гово­рит Оне­си­крит, 7 сам же Алек­сандр сооб­ща­ет, что они оста­ви­ли плоты и, погру­зив­шись в воду по грудь, с ору­жи­ем в руках дви­ну­лись вброд.

Вый­дя на берег, Алек­сандр с кон­ни­цей устре­мил­ся впе­ред, опе­ре­див пехоту на два­дцать ста­ди­ев. Алек­сандр пола­гал, что если вра­ги нач­нут кон­ное сра­же­ние, то он лег­ко победит их, если же они дви­нут впе­ред пехо­тин­цев, то его пехота успе­ет вовре­мя при­со­еди­нить­ся к нему. Сбы­лось пер­вое из этих пред­по­ло­же­ний. (5) 8 Тыся­чу всад­ни­ков и шесть­де­сят колес­ниц, кото­рые высту­пи­ли про­тив него, он обра­тил в бег­ство. Все­ми колес­ни­ца­ми он овла­дел, а всад­ни­ков пало четы­ре­ста чело­век. 9 Пор понял, что Алек­сандр уже пере­шел реку, и высту­пил ему навстре­чу со всем сво­им вой­ском, оста­вив на месте лишь неболь­шой отряд, кото­рый дол­жен был поме­шать пере­пра­вить­ся осталь­ным македо­ня­нам. 10 Напу­ган­ный видом сло­нов и мно­го­чис­лен­но­стью непри­я­те­ля, Алек­сандр сам напал на левый фланг, а Кену при­ка­зал ата­ко­вать пра­вый. (6) 11 Вра­ги дрог­ну­ли на обо­их флан­гах, но вся­кий раз они отхо­ди­ли к сло­нам, соби­ра­лись там и оттуда вновь бро­са­лись в ата­ку сомкну­тым стро­ем. Бит­ва шла поэто­му с пере­мен­ным успе­хом, и лишь на вось­мой час сопро­тив­ле­ние вра­гов было слом­ле­но. Так опи­сал это сра­же­ние в сво­их пись­мах тот, по чьей воле оно про­изо­шло. 12 Боль­шин­ство исто­ри­ков в пол­ном согла­сии друг с дру­гом сооб­ща­ет, что бла­го­да­ря сво­е­му росту в четы­ре лок­тя и пядь⁵⁹, а так­же могу­че­му тело­сло­же­нию Пор выглядел на слоне так же, как всад­ник на коне, (7) 13 хотя слон под ним был самый боль­шой. Этот слон про­явил заме­ча­тель­ную понят­ли­вость и тро­га­тель­ную заботу о царе. Пока царь еще сохра­нял силы, слон защи­щал его от напа­дав­ших вра­гов, но, почув­ст­во­вав, что царь изне­мо­га­ет от мно­же­ства дро­ти­ков, вон­зив­ших­ся в его тело, и боясь, как бы он не упал, слон мед­лен­но опу­стил­ся на коле­ни и начал осто­рож­но выни­мать хоботом из его тела один дро­тик за дру­гим.

(8) 14 Когда Пора взя­ли в плен и Алек­сандр спро­сил его, как сле­ду­ет с ним обра­щать­ся, Пор ска­зал: «По-цар­ски». Алек­сандр спро­сил, не хочет ли он доба­вить еще что-нибудь. На это Пор отве­тил: «Все заклю­че­но в одном сло­ве: “по-цар­ски”». 15 Назна­чив Пора сатра­пом, Алек­сандр не толь­ко оста­вил в его вла­сти всю ту область, над кото­рой он цар­ст­во­вал, но даже при­со­еди­нил к ней новые зем­ли, под­чи­нив Пору индий­цев, преж­де неза­ви­си­мых. Рас­ска­зы­ва­ют, что на этих зем­лях, насе­лен­ных пят­на­дца­тью наро­да­ми, нахо­ди­лось пять тысяч боль­ших горо­дов и вели­кое мно­же­ство дере­вень. 16 Над дру­гой обла­стью, в три раза боль­шей, Алек­сандр поста­вил сатра­пом Филип­па, одно­го из сво­их близ­ких дру­зей.

61. (1) Бит­ва с Пором сто­и­ла жиз­ни Буке­фа­лу. Как сооб­ща­ет боль­шин­ство исто­ри­ков, конь погиб от ран, но не сра­зу, а позд­нее, во вре­мя лече­ния. Оне­си­крит же утвер­жда­ет, что Буке­фал издох от ста­ро­сти трид­ца­ти лет от роду. 2 Алек­сандр был очень опе­ча­лен смер­тью коня, он так тос­ко­вал, слов­но поте­рял близ­ко­го дру­га. В память о коне он осно­вал город у Гидас­па и назвал его Буке­фа­ли­ей. 3 Рас­ска­зы­ва­ют так­же, что, поте­ряв люби­мую соба­ку Пери­ту, кото­рую он сам вырас­тил, Алек­сандр осно­вал город, назван­ный ее име­нем. Соти­он гово­рит, что слы­шал об этом от Пота­мо­на Лес­бос­ско­го.

62. (1) Сра­же­ние с Пором охла­ди­ло пыл македо­нян и отби­ло у них охоту про­ник­нуть даль­ше в глубь Индии. 2 Лишь с боль­шим трудом им уда­лось победить это­го царя, выста­вив­ше­го толь­ко два­дцать тысяч пехо­тин­цев и две тыся­чи всад­ни­ков. Македо­няне реши­тель­но вос­про­ти­ви­лись наме­ре­нию Алек­сандра пере­пра­вить­ся через Ганг: они слы­ша­ли, что эта река име­ет трид­цать два ста­дия в шири­ну и сто оргий в глу­би­ну и что про­ти­во­по­лож­ный берег весь занят воору­жен­ны­ми людь­ми, коня­ми и сло­на­ми. (2) 3 Шла мол­ва, что на том бере­гу их ожи­да­ют цари ган­да­ри­тов и пре­си­ев⁶⁰ с огром­ным вой­ском из вось­ми­де­ся­ти тысяч всад­ни­ков, двух­сот тысяч пехо­тин­цев, вось­ми тысяч колес­ниц и шести тысяч бое­вых сло­нов. 4 И это не было пре­уве­ли­че­ни­ем. Анд­ро­котт, кото­рый вско­ре всту­пил на пре­стол, пода­рил Селев­ку пять­сот сло­нов и с вой­ском в шесть­сот тысяч чело­век поко­рил всю Индию.

(3) 5 Сна­ча­ла Алек­сандр запер­ся в палат­ке и дол­го лежал там в тос­ке и гне­ве. Созна­вая, что ему не удаст­ся перей­ти через Ганг, он уже не радо­вал­ся ранее совер­шен­ным подви­гам и счи­тал, что воз­вра­ще­ние назад было бы откры­тым при­зна­ни­ем сво­его пора­же­ния. 6 Но так как дру­зья при­во­ди­ли ему разум­ные дово­ды, а вои­ны пла­ка­ли у вхо­да в палат­ку, Алек­сандр смяг­чил­ся и решил снять­ся с лаге­ря. Перед тем, одна­ко, он пошел ради сла­вы на хит­рость. (4) 7 По его при­ка­зу изгото­ви­ли ору­жие и кон­ские уздеч­ки необы­чай­но­го раз­ме­ра и веса и раз­бро­са­ли их вокруг. 8 Богам были соору­же­ны алта­ри, к кото­рым до сих пор при­хо­дят цари пре­си­ев, чтобы покло­нить­ся им и совер­шить жерт­во­при­но­ше­ния по гре­че­ско­му обряду. 9 Анд­ро­котт еще юно­шей видел Алек­сандра. Как пере­да­ют, он часто гово­рил впо­след­ст­вии, что Алек­сан­дру было бы нетруд­но овла­деть и этой стра­ной, ибо жите­ли ее нена­виде­ли и пре­зи­ра­ли сво­его царя за пороч­ность и низ­кое про­ис­хож­де­ние.

63. (1) Желая увидеть Оке­ан, Алек­сандр постро­ил боль­шое чис­ло пло­тов и греб­ных кораб­лей, на кото­рых македо­няне мед­лен­но поплы­ли вниз по рекам. 2 Но и во вре­мя пла­ва­ния Алек­сандр не пре­да­вал­ся празд­но­сти и не пре­кра­щал воен­ных дей­ст­вий. Часто, схо­дя на берег, он совер­шал напа­де­ния на горо­да и поко­рял все вокруг. В стране мал­лов, кото­рые счи­та­лись самы­ми воин­ст­вен­ны­ми из индий­цев, он едва не был убит. (2) 3 Согнав вра­гов дро­ти­ка­ми со сте­ны, он пер­вый взо­брал­ся на нее по лест­ни­це. Но лест­ни­ца сло­ма­лась, а вар­ва­ры, сто­яв­шие вни­зу у сте­ны, под­верг­ли его и тех немно­гих вои­нов, кото­рые успе­ли к нему при­со­еди­нить­ся, ярост­но­му обстре­лу. Алек­сандр спрыг­нул вниз, в гущу вра­гов и, к сча­стью, сра­зу же вско­чил на ноги. (3) 4 Потря­сая ору­жи­ем, царь устре­мил­ся на вра­гов, и вар­ва­рам пока­за­лось, буд­то от его тела исхо­дит какое-то чудес­ное сия­ние. 5 Спер­ва они в ужа­се бро­си­лись врас­сып­ную, но затем, видя, что рядом с Алек­сан­дром все­го лишь два тело­хра­ни­те­ля, рину­лись на него и, несмот­ря на его муже­ст­вен­ное сопро­тив­ле­ние, нанес­ли ему меча­ми и копья­ми мно­го тяже­лых ран. 6 Один из вар­ва­ров, встав чуть поодаль, пустил стре­лу с такой силой, что она про­би­ла пан­цирь и глу­бо­ко вон­зи­лась в кость око­ло сос­ка. (4) 7 От уда­ра Алек­сандр согнул­ся, и воин пустив­ший стре­лу, под­бе­жал к царю, обна­жив вар­вар­ский меч. Пев­кест и Лим­ней засло­ни­ли царя, но обо­их тяже­ло рани­ли. 8 Лим­ней сра­зу же испу­стил дух, Пев­кест удер­жал­ся на ногах, а вар­ва­ра убил сам Алек­сандр. 9 Весь изра­нен­ный, полу­чив напо­сле­док удар дуби­ной по шее, царь при­сло­нил­ся к стене, обра­тив лицо к вра­гам. (5) 10 Но в этот миг Алек­сандра окру­жи­ли македо­няне и, схва­тив его, уже поте­ряв­ше­го созна­ние, отнес­ли в палат­ку. 11 В лаге­ре тот­час же рас­про­стра­нил­ся слух, что царь мертв. С трудом спи­лив древ­ко стре­лы и сняв с Алек­сандра пан­цирь, при­ня­лись выре­зать вон­зив­ше­е­ся в кость ост­рие, 12 кото­рое, как гово­рят, было шири­ной в три паль­ца, а дли­ной — в четы­ре паль­ца⁶¹. (6) В это вре­мя царь впал в глу­бо­кий обмо­рок и был уже на волос­ке от смер­ти, но при­шел в себя, когда ост­рие было извле­че­но. 13 Избе­жав смер­тель­ной опас­но­сти, он еще дол­гое вре­мя был очень слаб и нуж­дал­ся в лече­нии и покое. Одна­жды он услы­шал, что македо­няне шумят перед его палат­кой, выра­жая жела­ние увидеть сво­его царя. Наки­нув плащ, он вышел к ним 14 и при­нес богам жерт­вы, а потом дви­нул­ся даль­ше, про­дол­жая по пути поко­рять горо­да и зем­ли.

64. (1) Алек­сандр захва­тил в плен десять гим­но­со­фи­стов из чис­ла тех, что осо­бен­но ста­ра­лись скло­нить Саб­бу к измене и при­чи­ни­ли македо­ня­нам нема­ло вреда. Этим людям, кото­рые были извест­ны сво­им уме­ни­ем давать крат­кие и мет­кие отве­ты, Алек­сандр пред­ло­жил несколь­ко труд­ных вопро­сов, объ­явив, что того, кто даст невер­ный ответ, он убьет пер­вым, а потом — всех осталь­ных по оче­реди. Стар­ше­му из них он велел быть судьею. (2) 2 Пер­вый гим­но­со­фист на вопрос, кого боль­ше — живых или мерт­вых, отве­тил, что живых, так как мерт­вых уже нет. 3 Вто­рой гим­но­со­фист на вопрос о том, зем­ля или море взра­щи­ва­ет зве­рей более круп­ных, отве­тил, что зем­ля, так как море — это толь­ко часть зем­ли. 4 Третье­го Алек­сандр спро­сил, какое из живот­ных самое хит­рое, и тот ска­зал, что самое хит­рое — то живот­ное, кото­рое чело­век до сих пор не узнал. (3) 5 Чет­вер­тый, кото­ро­го спро­си­ли, из каких побуж­де­ний скло­нял он Саб­бу к измене, отве­тил, что он хотел, чтобы Саб­ба либо жил пре­крас­но, либо пре­крас­но умер. 6 Пято­му был задан вопрос, что было рань­ше — день или ночь, и тот отве­тил, что день был на один день рань­ше, 7 а потом, заме­тив удив­ле­ние царя, доба­вил, что задаю­щий муд­ре­ные вопро­сы неиз­беж­но полу­чит муд­ре­ные отве­ты. (4) 8 Обра­тив­шись к шесто­му, Алек­сандр спро­сил его, как дол­жен чело­век себя вести, чтобы его люби­ли боль­ше всех, и тот отве­тил, что наи­боль­шей люб­ви досто­ин такой чело­век, кото­рый, будучи самым могу­ще­ст­вен­ным, не вну­ша­ет стра­ха. 9 Из трех осталь­ных одно­го спро­си­ли, как может чело­век пре­вра­тить­ся в бога, и софист отве­тил, что чело­век пре­вра­тит­ся в бога, если совер­шит нечто такое, что невоз­мож­но совер­шить чело­ве­ку. 10 Дру­го­му зада­ли вопрос, что силь­нее — жизнь или смерть, и софист ска­зал, что жизнь силь­нее, раз она спо­соб­на пере­но­сить столь вели­кие невзго­ды. (5) 11 Послед­не­го софи­ста Алек­сандр спро­сил, до каких пор сле­ду­ет жить чело­ве­ку, и тот отве­тил, что чело­ве­ку сле­ду­ет жить до тех пор, пока он не сочтет, что уме­реть луч­ше, чем жить. 12 Тут царь обра­тил­ся к судье и велел ему объ­явить при­го­вор. Когда судья ска­зал, что они отве­ча­ли один хуже дру­го­го, царь вос­клик­нул: «Раз ты вынес такое реше­ние, ты умрешь пер­вым». На это софист воз­ра­зил: «Но тогда ты ока­жешь­ся лже­цом, о царь: ведь ты ска­зал, что пер­вым убьешь того, кто даст самый пло­хой ответ».

65. (1) Бога­то ода­рив этих гим­но­со­фи­стов, Алек­сандр отпу­стил их, а к самым про­слав­лен­ным, жив­шим уеди­нен­но, вда­ли от людей, послал Оне­си­кри­та, через кото­ро­го при­гла­сил их к себе. 2 Оне­си­крит был сам фило­со­фом из шко­лы кини­ка Дио­ге­на. (2) По его сло­вам, Калан при­нял его суро­во и над­мен­но, велел ему снять хитон и вести бесе­ду нагим, так как ина­че, дескать, он не станет с ним гово­рить, будь Оне­си­крит послан­цем даже само­го Зев­са. 3 Дан­да­мид был гораздо любез­нее. Выслу­шав рас­сказ Оне­си­кри­та о Сокра­те, Пифа­го­ре и Дио­гене, он ска­зал, что эти люди обла­да­ли, по-види­мо­му, заме­ча­тель­ным даро­ва­ни­ем, но слиш­ком уж почи­та­ли зако­ны. (3) 4 По дру­гим сведе­ни­ям, Дан­да­мид про­из­нес толь­ко одну фра­зу: «Чего ради Алек­сандр явил­ся сюда, про­де­лав такой огром­ный путь?»

5 Кала­на Так­сил уго­во­рил явить­ся к Алек­сан­дру. Это­го фило­со­фа зва­ли, соб­ст­вен­но, Сфин, но так как он при­вет­ст­во­вал всех встреч­ных по-индий­ски — сло­вом «кале», гре­ки про­зва­ли его Калан. 6 Рас­ска­зы­ва­ют, что Калан воочию пока­зал Алек­сан­дру, что пред­став­ля­ет собой его цар­ство. (4) Бро­сив на зем­лю высох­шую и затвер­дев­шую шку­ру, Калан насту­пил на ее край, и вся она под­ня­лась вверх. 7 Обхо­дя вокруг шку­ры, Калан насту­пал на нее с краю в раз­ных местах, и вся­кий раз повто­ря­лось то же самое. Когда же он встал на середи­ну и креп­ко при­жал ее к зем­ле, вся шку­ра оста­лась непо­движ­ной. 8 Этим Калан хотел ска­зать, что Алек­сандр дол­жен утвер­дить­ся в середине сво­его цар­ства и не слиш­ком от нее уда­лять­ся.

66. (1) Пла­ва­ние вниз по тече­нию рек про­дол­жа­лось семь меся­цев. Когда кораб­ли вышли в Оке­ан, Алек­сандр при­плыл к ост­ро­ву, кото­рый он сам назы­ва­ет Скил­лу­сти­дой, а дру­гие — Пси­л­ту­кой. 2 Выса­див­шись на берег, он при­нес жерт­вы богам и, насколь­ко это было воз­мож­но, озна­ко­мил­ся с при­ро­дой моря и побе­ре­жья. Потом он обра­тил­ся к богам с молит­вой, чтобы никто из людей после него не зашел даль­ше тех рубе­жей, кото­рых он достиг со сво­им вой­ском. (2) 3 После это­го он начал обрат­ный путь. Кораб­лям он при­ка­зал плыть вдоль суши так, чтобы берег Индии нахо­дил­ся спра­ва, началь­ни­ком флота назна­чил Неар­ха, а глав­ным корм­чим — Оне­си­кри­та. 4 Сам Алек­сандр, дви­нув­шись сушею через стра­ну ори­тов, ока­зал­ся в чрез­вы­чай­но тяже­лом поло­же­нии и поте­рял мно­же­ство людей, так что ему не уда­лось при­ве­сти из Индии даже чет­вер­ти сво­его вой­ска, 5 а в нача­ле похо­да у него было сто два­дцать тысяч пехо­тин­цев и пят­на­дцать тысяч всад­ни­ков. (3) 6 Тяже­лые болез­ни, сквер­ная пища, нестер­пи­мый зной и в осо­бен­но­сти голод погу­би­ли мно­гих в этой бес­плод­ной стране, насе­лен­ной нищи­ми людь­ми, все иму­ще­ство кото­рых состо­я­ло из жал­ких овец, да и те были в ничтож­ном чис­ле. Овцы пита­лись мор­ской рыбой, и пото­му мясо их было зло­вон­ным и непри­ят­ным на вкус. 7 Лишь по про­ше­ст­вии шести­де­ся­ти дней Алек­сан­дру уда­лось выбрать­ся из этой стра­ны, и как толь­ко он достиг Гед­ро­зии, у него сра­зу же все появи­лось в изоби­лии, так как сатра­пы и цари бли­жай­ших стран поза­бо­ти­лись об этом зара­нее.

67. (1) Вос­ста­но­вив свои силы, македо­няне в тече­ние семи дней весе­лой про­цес­си­ей шест­во­ва­ли через Кар­ма­нию. 2 Вось­мер­ка коней мед­лен­но вез­ла Алек­сандра, кото­рый бес­пре­рыв­но, днем и ночью, пиро­вал с бли­жай­ши­ми дру­зья­ми, вос­седая на сво­его рода сцене, утвер­жден­ной на высо­ком, ото­всюду вид­ном помо­сте. 3 Затем сле­до­ва­ло мно­же­ство колес­ниц, защи­щен­ных от сол­неч­ных лучей пур­пур­ны­ми и пест­ры­ми ков­ра­ми или же зеле­ны­ми, посто­ян­но све­жи­ми вет­вя­ми, на этих колес­ни­цах сиде­ли осталь­ные дру­зья и пол­ко­вод­цы, укра­шен­ные вен­ка­ми и весе­ло пиру­ю­щие. (2) 4 Нигде не было вид­но ни щитов, ни шле­мов, ни копий, на всем пути вои­ны чаша­ми, круж­ка­ми и куб­ка­ми чер­па­ли вино из пифо­сов и кра­те­ров⁶² и пили за здо­ро­вье друг дру­га, одни при этом про­дол­жа­ли идти впе­ред, а дру­гие пада­ли наземь. 5 Повсюду разда­ва­лись зву­ки сви­ре­лей и флейт, зве­не­ли пес­ни, слы­ша­лись вак­хи­че­ские вос­кли­ца­ния жен­щин. (3) 6 В тече­ние все­го это­го бес­по­рядоч­но­го пере­хо­да цари­ло такое необуздан­ное весе­лье, как буд­то сам Вакх при­сут­ст­во­вал тут же и участ­во­вал в этом радост­ном шест­вии. 7 При­быв в сто­ли­цу Гед­ро­зии, Алек­сандр вновь пре­до­ста­вил вой­ску отдых и устро­ил празд­не­ства. (4) 8 Рас­ска­зы­ва­ют, что одна­жды, хмель­ной, он при­сут­ст­во­вал на состя­за­нии хоров, один из кото­рых воз­глав­лял его люби­мец Багой. Одер­жав победу, Багой в пол­ном наряде про­шел через театр и сел рядом с царем. Увидев это, македо­няне при­ня­лись руко­плес­кать и закри­ча­ли, чтобы царь поце­ло­вал Багоя; они не успо­ко­и­лись до тех пор, пока Алек­сандр не обнял и не поце­ло­вал его.

68. (1) Там же к нему явил­ся Неарх со сво­и­ми людь­ми. Алек­сандр очень обра­до­вал­ся и, выслу­шав рас­сказ о пла­ва­нии, воз­на­ме­рил­ся сам поплыть с боль­шим фло­том вниз по тече­нию Евфра­та, затем обо­гнуть Ара­вию и Афри­ку и через Герак­ло­вы стол­пы прой­ти во Внут­рен­нее море⁶³. 2 С этой целью у Тап­са­ка нача­ли стро­ить раз­лич­ные суда и ото­всюду соби­рать море­хо­дов и корм­чих. (2) 3 Но слу­хи о том, что поход в глубь мате­ри­ка ока­зал­ся очень тяже­лым, что царь полу­чил ране­ние в бит­ве с мал­ла­ми, что вой­ско понес­ло боль­шие поте­ри, порож­да­ли сомне­ния в том, что Алек­сандр вер­нет­ся невреди­мым, побуж­да­ли под­власт­ные наро­ды к мяте­жам, а пол­ко­вод­цев и сатра­пов тол­ка­ли на неспра­вед­ли­во­сти, бес­чин­ства и свое­во­лие. Вооб­ще повсюду воца­рил­ся дух бес­по­кой­ства и стрем­ле­ние к пере­ме­нам. (3) 4 В это же вре­мя Олим­пи­а­да и Клео­пат­ра окон­ча­тель­но рассо­ри­лись с Анти­па­тром и поде­ли­ли цар­ство меж­ду собой: Олим­пи­а­да взя­ла себе Эпир, а Клео­пат­ра — Македо­нию. 5 Узнав об этом, Алек­сандр ска­зал, что мать посту­пи­ла разум­нее, ибо македо­няне не потер­пят, чтобы над ними цар­ст­во­ва­ла жен­щи­на⁶⁴.

6 Сооб­ра­зу­ясь с обсто­я­тель­ства­ми, Алек­сандр вновь послал Неар­ха к морю, пору­чив ему опу­сто­шить воору­жен­ной рукой все при­бреж­ные стра­ны, а сам отпра­вил­ся в даль­ней­ший путь, чтобы нака­зать про­ви­нив­ших­ся пол­ко­вод­цев. (4) 7 Окси­ар­та, одно­го из сыно­вей Абу­ли­та, он убил сам, прон­зив его копьем. Абу­лит не при­гото­вил съест­ных при­па­сов, а под­нес царю три тыся­чи талан­тов в чекан­ной моне­те, и Алек­сандр велел ему бро­сить эти день­ги коням. Кони, разу­ме­ет­ся, не при­тро­ну­лись к тако­му «кор­му», и царь, вос­клик­нув: «Что нам за поль­за в тво­их при­па­сах?» — при­ка­зал бро­сить Абу­ли­та в тюрь­му.

69. (1) В Пер­сиде Алек­сандр преж­де все­го роздал жен­щи­нам день­ги по обы­чаю преж­них царей, кото­рые вся­кий раз, когда они явля­лись в эту стра­ну, дава­ли каж­дой жен­щине по золо­то­му. 2 Рас­ска­зы­ва­ют, что имен­но поэто­му неко­то­рые цари при­ез­жа­ли в Пер­сиду очень ред­ко, а Ох из жад­но­сти так ни разу туда и не явил­ся, пре­вра­тив себя в доб­ро­воль­но­го изгнан­ни­ка.

(2) 3 Когда Алек­сандр узнал, что моги­ла Кира раз­граб­ле­на, он велел каз­нить Пола­ма­ха^[6], совер­шив­ше­го это пре­ступ­ле­ние, хотя это был один из знат­ней­ших граж­дан Пел­лы. 4 Про­чтя над­гроб­ную над­пись, Алек­сандр при­ка­зал начер­тать ее так­же и по-гре­че­ски, а она гла­си­ла: «О чело­век, кто бы ты ни был и откуда бы ты ни явил­ся, — ибо я знаю, что ты при­дешь, — я Кир, создав­ший пер­сид­скую дер­жа­ву. Не лишай же меня той горст­ки зем­ли, кото­рая покры­ва­ет мое тело». (3) 5 Эти сло­ва про­из­ве­ли на Алек­сандра глу­бо­кое и силь­ное впе­чат­ле­ние и наве­ли его на горест­ные раз­мыш­ле­ния о пре­врат­но­стях чело­ве­че­ской судь­бы.

6 Здесь Калан, дол­гое вре­мя стра­дав­ший болез­нью желуд­ка, попро­сил соорудить для себя костер. 7 Подъ­е­хав к кост­ру на коне, он помо­лил­ся, окро­пил себя, слов­но жерт­вен­ное живот­ное, и сре­зал со сво­ей голо­вы клок волос в при­но­ше­ние богам. Затем, взой­дя на костер, он попро­щал­ся с при­сут­ст­во­вав­ши­ми македо­ня­на­ми, попро­сил их и царя про­ве­сти этот день в весе­лой попой­ке и ска­зал, что царя он вско­ре увидит в Вави­лоне. (4) 8 Про­из­не­ся эти сло­ва, он лег и укрыл­ся с голо­вой. Огонь под­би­рал­ся все бли­же, но он не дви­нул­ся с места, не шевель­нул ни рукой, ни ногой. Так он при­нес себя в жерт­ву богам по древ­не­му обы­чаю муд­ре­цов сво­ей стра­ны. 9 Мно­го лет спу­стя в Афи­нах то же самое совер­шил дру­гой инди­ец⁶⁵, нахо­див­ший­ся тогда в сви­те Цеза­ря. До сих пор там мож­но видеть могиль­ный памят­ник, кото­рый назы­ва­ют «над­гро­би­ем индий­ца».

70. (1) Воз­вра­тив­шись к себе после само­со­жже­ния Кала­на, Алек­сандр созвал на пир дру­зей и пол­ко­вод­цев. На пиру он пред­ло­жил потя­гать­ся в уме­нии пить и назна­чил победи­те­лю в награ­ду венок. 2 Боль­ше всех выпил Про­мах, кото­рый дошел до четы­рех хоев⁶⁶; в награ­ду он полу­чил венок ценою в талант, но через три дня скон­чал­ся. Кро­ме него, как сооб­ща­ет Харет, умер­ли еще сорок один чело­век, кото­рых после попой­ки охва­тил силь­ней­ший озноб.

(2) 3 В Сузах Алек­сандр женил­ся на доче­ри Дария Ста­ти­ре и одно­вре­мен­но отпразд­но­вал свадь­бы дру­зей, отдав в жены самым луч­шим сво­им вои­нам самых пре­крас­ных пер­сид­ских деву­шек. Для македо­нян, кото­рые уже были жена­ты, он устро­ил общее сва­деб­ное пир­ше­ство; сооб­ща­ют, что на этом пиру каж­до­му из девя­ти тысяч при­гла­шен­ных была вру­че­на золотая чаша для воз­ли­я­ний. Изу­ми­тель­ная щед­рость царя про­яви­лась и в том, что он из соб­ст­вен­ных средств запла­тил дол­ги сво­их вои­нов, израс­хо­до­вав на это девять тысяч восемь­сот семь­де­сят талан­тов. (3) 4 Этим вос­поль­зо­вал­ся Анти­ген Одно­гла­зый. Обман­ным путем зане­ся свое имя в спи­сок долж­ни­ков и при­ведя к сто­лу чело­ве­ка, кото­рый назвал­ся его заи­мо­дав­цем, он полу­чил день­ги. Но вско­ре обман был рас­крыт, и царь, вне себя от гне­ва, выгнал Анти­ге­на из двор­ца и отре­шил его от коман­до­ва­ния. 5 Этот Анти­ген про­явил себя заме­ча­тель­ным вои­ном. Когда он был еще юно­шей и нахо­дил­ся в вой­сках Филип­па, оса­ждав­ших Перинф, ему в глаз попа­ла стре­ла из ката­пуль­ты, но он не поз­во­лил вынуть стре­лу и не поки­нул строя до тех пор, пока вра­ги не были оттес­не­ны и запер­ты в сте­нах горо­да. (4) 6 Свой позор он пере­но­сил чрез­вы­чай­но тяже­ло: было вид­но, что от горя и тос­ки он готов нало­жить на себя руки. Опа­са­ясь это­го, царь смяг­чил­ся и при­ка­зал Анти­ге­ну оста­вить эти день­ги у себя.

71. (1) Трид­цать тысяч маль­чи­ков, кото­рых Алек­сандр велел обу­чать и зака­лять, ока­за­лись не толь­ко силь­ны­ми и кра­си­вы­ми, но так­же заме­ча­тель­но лов­ки­ми и уме­лы­ми в воен­ных упраж­не­ни­ях. Алек­сандр очень это­му радо­вал­ся, а македо­няне огор­ча­лись, опа­са­ясь, что царь будет теперь мень­ше доро­жить ими. (2) 2 Поэто­му, когда Алек­сандр соби­рал­ся ото­слать к морю боль­ных и изу­ве­чен­ных вои­нов, македо­няне сочли это обидой и оскорб­ле­ни­ем, они гово­ри­ли, что царь выжал из этих людей все, что они мог­ли дать, а теперь, с позо­ром выбра­сы­вая их, воз­вра­ща­ет их оте­че­ству и роди­те­лям уже совсем не таки­ми, каки­ми взял. 3 Пусть же царь при­зна­ет бес­по­лез­ны­ми всех македо­нян и отпу­стит их всех, раз у него есть эти моло­ко­со­сы-пля­су­ны, с кото­ры­ми он наме­рен поко­рить мир. (3) 4 Эти речи воз­му­ти­ли Алек­сандра. Гнев­но раз­бра­нив македо­нян, он про­гнал их прочь и пору­чил охра­нять себя пер­сам, выбрав из их чис­ла тело­хра­ни­те­лей и жез­ло­нос­цев. Видя Алек­сандра окру­жен­ным пер­са­ми, а самих себя устра­нен­ны­ми и опо­зо­рен­ны­ми, македо­няне пали духом. 5 Делясь друг с дру­гом сво­и­ми мыс­ля­ми, они чув­ст­во­ва­ли, что от зави­сти и гне­ва гото­вы сой­ти с ума. (4) 6 Нако­нец, кое-как опом­нив­шись, без­оруж­ные, в одних хито­нах, они пошли к палат­ке Алек­сандра. С кри­ком и пла­чем они отда­ли себя на волю царя, умо­ляя его посту­пить с ними, как с небла­го­дар­ны­ми него­дя­я­ми. 7 Алек­сандр, хотя и несколь­ко смяг­чил­ся, все же не допу­стил их к себе, но они не ушли, а два дня и две ночи тер­пе­ли­во про­сто­я­ли перед палат­кой, рыдая и при­зы­вая сво­его пове­ли­те­ля. (5) 8 На тре­тий день Алек­сандр вышел к ним и, увидев их таки­ми несчаст­ны­ми и жал­ки­ми, горь­ко запла­кал. Затем, мяг­ко упрек­нув их, он заго­во­рил с ними мило­сти­во и отпу­стил бес­по­лез­ных вои­нов, щед­ро награ­див их и напи­сав Анти­па­тру, чтобы на всех состя­за­ни­ях и теат­раль­ных зре­ли­щах они сиде­ли на почет­ных местах, укра­шен­ные вен­ка­ми, 9 а оси­ро­тев­шим детям погиб­ших при­ка­зал выпла­чи­вать жало­ва­нье их отцов.

72. (1) При­быв в Экба­та­ны Мидий­ские и устро­ив там необ­хо­ди­мые дела, Алек­сандр стал сно­ва бывать в теат­рах и на празд­не­ствах, так как из Гре­ции к нему яви­лись три тыся­чи акте­ров.

2 В эти дни тяже­ло забо­лел Гефе­сти­он. Чело­век моло­дой и воин, он не мог под­чи­нить­ся стро­гим пред­пи­са­ни­ям вра­ча и одна­жды, вос­поль­зо­вав­шись тем, что врач его Главк ушел в театр, съел за зав­тра­ком варе­но­го пету­ха и выпил боль­шую круж­ку вина. После это­го он почув­ст­во­вал себя очень пло­хо и вско­ре умер. (2) 3 Горе Алек­сандра не зна­ло гра­ниц, он при­ка­зал в знак тра­у­ра остричь гри­вы у коней и мулов, снял зуб­цы с кре­пост­ных стен близ­ле­жа­щих горо­дов, рас­пял на кре­сте несчаст­но­го вра­ча, на дол­гое вре­мя запре­тил в лаге­ре играть на флей­те и вооб­ще не мог слы­шать зву­ков музы­ки, пока от Аммо­на не при­шло пове­ле­ние ока­зы­вать Гефе­сти­о­ну поче­сти и при­но­сить ему жерт­вы как герою. (3) 4 Уте­ше­ни­ем в скор­би для Алек­сандра была вой­на, кото­рую он пре­вра­тил в охоту на людей: поко­рив пле­мя кос­се­ев, он пере­бил всех спо­соб­ных носить ору­жие. И это назы­ва­ли заупо­кой­ною жерт­вой в честь Гефе­сти­о­на. 5 На похо­ро­ны, соору­же­ние могиль­но­го кур­га­на и на убран­ство, потреб­ное для испол­не­ния всех обрядов, Алек­сандр решил потра­тить десять тысяч талан­тов, но он хотел, чтобы совер­шен­ство испол­не­ния пре­взо­шло денеж­ные затра­ты. Более чем все­ми дру­ги­ми масте­ра­ми, Алек­сандр доро­жил Ста­си­кра­том, замыс­лы кото­ро­го отли­ча­лись вели­ко­ле­пи­ем, дер­зо­стью, блес­ком и новиз­ной. (4) 6 Неза­дол­го до того Ста­си­крат обра­тил­ся к царю и ска­зал, что Афо­ну во Фра­кии ско­рее, чем какой-либо дру­гой горе, мож­но при­дать вид чело­ве­че­ской фигу­ры 7 и что, по при­ка­за­нию Алек­сандра, он готов пре­вра­тить Афон в самую незыб­ле­мую и самую вели­че­ст­вен­ную ста­тую царя, левой рукой охва­ты­ваю­щую мно­го­люд­ный город, а пра­вой — изли­ваю­щую в море мно­го­вод­ный поток. 8 Царь отверг тогда это пред­ло­же­ние, но теперь он толь­ко тем и зани­мал­ся, что вме­сте с масте­ра­ми при­ду­мы­вал еще более неле­пые и разо­ри­тель­ные затеи.

73. (1) На пути в Вави­лон к Алек­сан­дру вновь при­со­еди­нил­ся Неарх, кораб­ли кото­ро­го вошли в Евфрат из Вели­ко­го моря. Неарх сооб­щил Алек­сан­дру, что ему встре­ти­лись какие-то хал­деи, кото­рые про­си­ли пере­дать царю, чтобы он не всту­пал в Вави­лон. 2 Но Алек­сандр не обра­тил на это вни­ма­ния и про­дол­жал путь. При­бли­зив­шись к сте­нам горо­да, царь увидел мно­же­ство воро­нов, кото­рые ссо­ри­лись меж­ду собой и кле­ва­ли друг дру­га, при­чем неко­то­рые из них пада­ли замерт­во на зем­лю у его ног. (2) 3 Вско­ре после это­го Алек­сан­дру донес­ли, что Апол­ло­дор, коман­дую­щий вой­ска­ми в Вави­лоне, пытал­ся узнать о судь­бе царя по внут­рен­но­стям жерт­вен­ных живот­ных. 4 Про­ри­ца­тель Пифа­гор, кото­ро­го Алек­сандр при­звал к себе, под­твер­дил это и на вопрос царя, како­вы были внут­рен­но­сти, отве­тил, что печень ока­за­лась с изъ­я­ном. 5 «Увы, — вос­клик­нул Алек­сандр, — это пло­хой знак!» Пифа­го­ру он не при­чи­нил ника­ко­го зла, на себя же очень доса­до­вал, что не послу­шал­ся Неар­ха.

Бо́льшую часть вре­ме­ни он про­во­дил вне стен Вави­ло­на, рас­по­ла­га­ясь лаге­рем в раз­ных местах и совер­шая на кораб­ле поезд­ки по Евфра­ту. (3) 6 Его тре­во­жи­ли мно­гие зна­ме­ния. На само­го боль­шо­го и кра­си­во­го льва из тех, что содер­жа­лись в зве­рин­це, напал домаш­ний осел и уда­ром копыт убил его. 7 Одна­жды Алек­сандр, раздев­шись для нати­ра­ния, играл в мяч. Когда при­шло вре­мя оде­вать­ся, юно­ши, играв­шие вме­сте с ним, увиде­ли, что на троне мол­ча сидит какой-то чело­век в цар­ском обла­че­нии с диа­де­мой на голо­ве. (4) 8 Чело­ве­ка спро­си­ли, кто он такой, но тот дол­гое вре­мя без­молв­ст­во­вал. Нако­нец, при­дя в себя, он ска­зал, что зовут его Дио­ни­сий и родом он из Мес­се­нии; обви­нен­ный в каком-то пре­ступ­ле­нии, он был при­ве­зен сюда по морю и очень дол­го нахо­дил­ся в око­вах; 9 толь­ко что ему явил­ся Сера­пис⁶⁷, снял с него око­вы и, при­ведя его в это место, пове­лел надеть цар­ское обла­че­ние и диа­де­му и мол­ча сидеть на троне.

74. (1) Алек­сандр, по сове­ту про­ри­ца­те­лей, каз­нил это­го чело­ве­ка, но уны­ние его еще усу­гу­би­лось, он совсем поте­рял надеж­ду на боже­ство и дове­рие к дру­зьям. 2 Осо­бен­но боял­ся царь Анти­па­тра и его сыно­вей, один из кото­рых, Иол, был глав­ным цар­ским вино­чер­пи­ем, а дру­гой, Кас­сандр, при­ехал к Алек­сан­дру лишь недав­но. Этот Кас­сандр одна­жды увидел каких-то вар­ва­ров, про­стер­ших­ся ниц перед царем, и как чело­век, вос­пи­тан­ный в эллин­ском духе и нико­гда не видев­ший ниче­го подоб­но­го, неволь­но рас­сме­ял­ся. (2) 3 Раз­гне­ван­ный Алек­сандр схва­тил обе­и­ми рука­ми Кас­сандра за воло­сы и при­нял­ся с силой бить его голо­вой о сте­ну. 4 В дру­гой раз, когда Кас­сандр пытал­ся что-то воз­ра­зить людям, воз­во­див­шим обви­не­ние на Анти­па­тра, Алек­сандр пере­бил его и ска­зал: «Что ты там тол­ку­ешь? Неуже­ли ты дума­ешь, что эти люди, не пре­тер­пев ника­кой обиды, про­де­ла­ли такой длин­ный путь толь­ко ради того, чтобы накле­ве­тать?» (3) 5 Кас­сандр воз­ра­зил, что как раз это и дока­зы­ва­ет неспра­вед­ли­вость обви­не­ния: затем, дескать, они и при­шли изда­ле­ка, чтобы их труд­нее было ули­чить во лжи. На это Алек­сандр ска­зал рас­сме­яв­шись: «Доро­го же вам обой­дут­ся эти Ари­сто­теле­вы софиз­мы, это уме­ние гово­рить об одном и том же и за и про­тив, если толь­ко обна­ру­жит­ся, что вы хоть в чем-то обиде­ли этих людей!» (4) 6 Вооб­ще, как сооб­ща­ют, непре­обо­ри­мый страх перед Алек­сан­дром так глу­бо­ко про­ник в душу Кас­сандра и так проч­но в ней уко­ре­нил­ся, что мно­го лет спу­стя, когда Кас­сандр, к тому вре­ме­ни уже царь македо­нян и вла­сти­тель Гре­ции, одна­жды про­гу­ли­вал­ся по Дель­фам и, раз­гляды­вая ста­туи, неожи­дан­но увидел изо­бра­же­ние Алек­сандра, он почув­ст­во­вал голо­во­кру­же­ние, задро­жал всем телом и едва смог прий­ти в себя.

75. (1) Испол­нен­ный тре­во­ги и робо­сти, Алек­сандр сде­лал­ся суе­ве­рен, все сколь­ко-нибудь необыч­ное и стран­ное каза­лось ему чудом, зна­ме­ни­ем свы­ше, в цар­ском двор­це появи­лось вели­кое мно­же­ство людей, при­но­сив­ших жерт­вы, совер­шав­ших очи­сти­тель­ные обряды и пред­ска­зы­вав­ших буду­щее. (2) 2 Сколь губи­тель­но неве­рие в богов и пре­зре­ние к ним, столь же губи­тель­но и суе­ве­рие, кото­рое подоб­но воде, все­гда сте­каю­щей в низ­мен­ные места… [Текст в ори­ги­на­ле испор­чен.]

3 Со всем тем, полу­чив от Аммо­на про­ри­ца­ние, касав­ше­е­ся Гефе­сти­о­на, Алек­сандр отме­нил тра­ур и стал сно­ва бывать на рели­ги­оз­ных празд­не­ствах и на пир­ше­ствах.

(3) 4 Одна­жды после вели­ко­леп­но­го при­е­ма в честь Неар­ха и его спут­ни­ков Алек­сандр при­нял ван­ну, как он делал обыч­но перед сном, и соби­рал­ся уже было лечь, но, вняв прось­бе Медия, отпра­вил­ся к нему на пир. 5 Там он пил весь сле­дую­щий день, а к кон­цу дня его ста­ло лихо­ра­дить. Неко­то­рые писа­те­ли утвер­жда­ют, буд­то Алек­сандр осу­шил кубок Герак­ла⁶⁸ и вне­зап­но ощу­тил ост­рую боль в спине, как от уда­ра копьем, — все это они счи­та­ют нуж­ным измыс­лить, чтобы при­дать вели­кой дра­ме окон­ча­ние тра­ги­че­ское и тро­га­тель­ное. (4) 6 Ари­сто­бул же сооб­ща­ет, что жесто­ко стра­дая от лихо­рад­ки, Алек­сандр почув­ст­во­вал силь­ную жаж­ду и выпил мно­го вина, после чего впал в горя­чеч­ный бред и на трид­ца­тый день меся­ца десия умер.

76. (1) В «Днев­ни­ках» о болез­ни Алек­сандра ска­за­но сле­дую­щее. На восем­на­дца­тый день меся­ца десия он почув­ст­во­вал в бане силь­ней­ший озноб и заснул там. 2 На сле­дую­щее утро он помыл­ся, пошел в спаль­ню и про­вел день, играя с Меди­ем в кости. Вече­ром он при­нял ван­ну, при­нес богам жерт­вы и поел, а ночью его силь­но лихо­ра­ди­ло. (2) 3 На два­дца­тый день он при­нял ван­ну, совер­шил обыч­ное жерт­во­при­но­ше­ние и, лежа в бане, бесе­до­вал с Неар­хом, кото­рый рас­ска­зы­вал ему о сво­ем пла­ва­нии по Вели­ко­му морю. 4 Два­дцать пер­вый день он про­вел таким же обра­зом, но жар уси­лил­ся, а ночью он почув­ст­во­вал себя очень пло­хо, и весь сле­дую­щий день его лихо­ра­ди­ло. 5 Пере­не­сен­ный в боль­шую купаль­ню, он бесе­до­вал там с вое­на­чаль­ни­ка­ми о назна­че­нии достой­ных людей на осво­бо­див­ши­е­ся долж­но­сти в вой­ске. (3) 6 На два­дцать чет­вер­тый день у Алек­сандра был силь­ный при­ступ лихо­рад­ки. Его при­шлось отне­сти к жерт­вен­ни­ку, чтобы он мог совер­шить жерт­во­при­но­ше­ние. Выс­шим вое­на­чаль­ни­кам он при­ка­зал остать­ся во двор­це, а так­си­ар­хам и пен­та­ко­си­ар­хам⁶⁹ — про­ве­сти ночь побли­зо­сти. 7 На два­дцать пятый день, пере­не­сен­ный в дру­гую часть двор­ца, он немно­го поспал, но лихо­рад­ка не уни­ма­лась. Когда к нему при­шли вое­на­чаль­ни­ки, он не мог про­из­не­сти ни сло­ва, то же повто­ри­лось и на два­дцать шестой день. (4) 8 Македо­няне запо­до­зри­ли, что царь уже мертв; с кри­ком и угро­за­ми они потре­бо­ва­ли у цар­ских това­ри­щей, чтобы их про­пу­сти­ли во дво­рец. Нако­нец они доби­лись сво­его: две­ри двор­ца были откры­ты, и македо­няне в одних хито­нах по одно­му про­шли мимо ложа царя. 9 В этот же день Пифон и Селевк были посла­ны в храм Сера­пи­са, чтобы спро­сить у бога, не надо ли пере­не­сти Алек­сандра в его храм. Бог велел оста­вить Алек­сандра на месте. На два­дцать вось­мой день⁷⁰ к вече­ру Алек­сандр скон­чал­ся. 77. (1) Все это почти сло­во в сло­во мож­но про­честь в «Днев­ни­ках».

2 Ни у кого тогда не воз­ник­ло подо­зре­ния, что Алек­сандра отра­ви­ли, но, как рас­ска­зы­ва­ют, спу­стя пять лет Олим­пи­а­да пове­ри­ла доно­су и мно­гих каз­ни­ла. Остан­ки Иола, кото­рый к тому вре­ме­ни умер, она при­ка­за­ла выбро­сить из моги­лы за то, что он буд­то бы подал Алек­сан­дру яд. (2) 3 Те, кто утвер­жда­ет, что яд был послан Анти­па­тром и что Анти­патр сде­лал это по сове­ту Ари­сто­те­ля, ссы­ла­ют­ся на рас­сказ неко­е­го Гаг­но­фе­ми­да, кото­рый сооб­ща­ет, что слы­шал об этом от царя Анти­го­на. 4 Ядом, как пере­да­ют, послу­жи­ла ледя­ная вода, кото­рая по кап­лям, как роса, сте­ка­ет с какой-то ска­лы близ Нона­к­риды⁷¹; ее соби­ра­ют и сли­ва­ют в осли­ное копы­то. Ни в чем дру­гом хра­нить эту жид­кость нель­зя, так как, будучи очень холод­ной и едкой, она раз­ру­ша­ет любой сосуд. (3) 5 Боль­шин­ство писа­те­лей, одна­ко, счи­та­ет, что вооб­ще все это выдум­ка и что ника­ко­го отрав­ле­ния не было. Убеди­тель­ным дово­дом в поль­зу это­го мне­ния может слу­жить то, что на теле Алек­сандра, в тече­ние мно­гих дней, пока вое­на­чаль­ни­ки ссо­ри­лись меж­ду собой, про­ле­жав­шем без вся­ко­го при­смот­ра в жар­ком и душ­ном месте, не появи­лось ника­ких при­зна­ков, кото­рые свиде­тель­ст­во­ва­ли бы об отрав­ле­нии; все это вре­мя труп оста­вал­ся чистым и све­жим.

(4) 6 Рок­са­на была тогда бере­мен­на и пото­му поль­зо­ва­лась боль­шим ува­же­ни­ем у македо­нян. До край­но­сти рев­ни­вая и страст­но нена­видев­шая Ста­ти­ру, она при помо­щи под­лож­но­го пись­ма зама­ни­ла ее и ее сест­ру к себе, обе­их уби­ла, бро­си­ла тру­пы в коло­дец и засы­па­ла зем­лей, при­чем Пер­дик­ка знал об этом и даже помо­гал ей. Сра­зу же после смер­ти Алек­сандра Пер­дик­ка при­об­рел огром­ную власть — (5) 7 тем, что повсюду тас­кал за собой Арридея — эту кук­лу на цар­ском троне. Арридей, сын Филип­па от рас­пут­ни­цы Филин­ны, был сла­бо­ум­ным из-за телес­но­го неду­га. Недуг этот не был врож­ден­ным и воз­ник не сам собой: 8 рас­ска­зы­ва­ют, что, когда Арридей был ребен­ком, у него про­яв­ля­лись доб­рые и бла­го­род­ные наклон­но­сти, но потом Олим­пи­а­да при помо­щи вся­че­ских зелий дове­ла его до того, что он лишил­ся рас­суд­ка…⁷²