На главную | Античная литература | Овидий

Скорбные элегии

Книга I

Публий Овидий Назон. Скорбные элегии. Письма с Понта. Москва, изд-во «Наука», 1978.
Перевод с латинского С. В. Шервинского (I—V, X), Н. Д. Вольпин (VI—IX, XI).
Издание подготовили М. Л. Гаспаров, С. А. Ошеров.

Перевод сделан по следующим изданиям: Ovid with an English translation: Tristia, Ex Ponto, ed. by A. L. Wheeler. London — Cambridge (Mass.), 1924 (re-ed 1959); P. Ovidii Nasonis Ibis: ex novis codicibus ed., scholia Vetera, commentarium cum prolegomenis appendice indice add. R. Ellis. Oxoniae, 1881; Ovidi Halieutica; Ovidi Nux, in: Poetae latini minores, post Aem. Baehrensium ed. F. Vollmer, v. 2, f. 1—2, Lipsiae, 1911—1923; Ovid, Heilmittel gegen die Liebe, Die Pflege des Weiblichen Gesichts, lat. und deutsch v. F. W. Lenz. Berlin, 1960. Немногочисленные отступления от этих изданий в сторону рукописного чтения обычно оговариваются.

Элегия I	10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120
Элегия II	10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110
Элегия III	10 20 30 40 50 60 70 80 90 100
Элегия IV	10 20
Элегия V	10 20 30 40 50 60 70 80
Элегия VI	10 20 30
Элегия VII	10 20 30 40
Элегия VIII	10 20 30 40 50
Элегия IX	10 20 30 40 50 60
Элегия X	10 20 30 40 50
Элегия XI	10 20 30 40

1.
	Так, без хозяина в путь отправляешься, малый мой свиток, В Град, куда мне, увы, доступа нет самому. Не нарядившись, иди, как сосланным быть подобает. Бедный! Пусть жизни моей твой соответствует вид.
5	Красным тебя покрывать не надо вакцинии соком, Скорбным дням не под стать яркий багрянец ее. Минием пусть не блестит твой титул и кедром — страницы, Пусть и на черном челе белых не будет рожков. Пусть подобный убор украшает счастливые книги,
10	Должен ты помнить всегда о злополучье моем. Пусть по обрезам тебя не гладит хрупкая пемза, В люди косматым явись, с долго небритой щекой. Пятен своих не стыдись, пусть каждый, кто их увидит, В них угадает следы мной проливаемых слез.
15	В путь же! Иди, передай местам счастливым привет мой — Ныне таким лишь путем их я достигнуть могу. Ежели кто-нибудь там, в многолюдье меня не забывший, Спросит, как я живу, чем занимаюсь вдали, Ты говори, что я жив, но «жив и здоров» не ответствуй.
20	Впрочем, и то, что я жив, — богом ниспосланный дар. Если же станут еще расспрашивать, будь осторожен, Их любопытству в ответ лишнего им не скажи, — Тотчас припомнит и вновь перечтет мои книги читатель, И всенародной молвой буду я предан суду.
25	Будут тебя оскорблять — но ты не посмей защищаться: Тяжба любая, поверь, дело ухудшит мое. Встретится ль там и такой, кто моим опечален изгнаньем, Пусть эти песни мои он со слезами прочтет И пожелает без слов, таясь, — не услышал бы недруг, —
30	Чтоб наказанье мое Цезарь, смягчась, облегчил. Кто бы он ни был, молю: того да минуют несчастья, Кто к несчастьям моим милость богов призовет. Да совершится, что он пожелал, да гнев свой умерит Цезарь и мне умереть в доме позволит родном!
35	Выполнишь ты мой наказ, но все-таки жди осужденья: Скажет молва, что в тебе прежнего гения нет. Должен и дело судья, и его обстоятельства вызнать, Если же вызнано все — суд безопасен тебе. Песни являются в мир, лишь из ясной души изливаясь,
40	Я же внезапной бедой раз навсегда омрачен. Песням нужен покой и досуг одинокий поэту — Я же страдаю от бурь, моря и злобной зимы. С песнями страх несовместен, меж тем в моем злополучье Чудится мне, что ни миг, к горлу приставленный меч.
45	Пусть же труду моему подивится судья беспристрастный. Строки, какие ни есть, пусть благосклонно прочтет. Хоть Меонийца возьми и пошли ему столькие беды — И у него самого дар оскудел бы от бед. В путь, мой свиток, ступай и к молве пребывай равнодушен,
50	Если ж читателю ты не угодишь, не стыдись. Ныне фортуна моя не настолько ко мне благосклонна, Чтобы рассчитывать мог ты на людскую хвалу. В благополучье былом любил я почестей знаки, Страстно желал, чтоб молва славила имя мое.
55	Если мне труд роковой и стихи ненавистны не стали, То и довольно с меня — я же от них пострадал. В путь же! На Рим за меня посмотри — тебе он доступен. Боги! Когда бы я мог сделаться свитком своим! Не полагай, что, придя чужестранцем в город великий,
60	Будешь в народной толпе ты никому не знаком — И без названья тебя тотчас опознают по цвету, Как бы ты скрыть ни хотел происхожденье свое. Тайно, однако, входи, для тебя мои песни опасны — Ныне они уж не те, громкий утрачен успех.
65	Если ж тебя кто-нибудь, узнав, кто твой сочинитель, Вовсе не станет читать, сразу отбросив, — скажи: На заголовок взгляни — я здесь в любви не наставник, Прежний труд мой уже кару понес поделом. Может быть, ждешь: своему не дам ли приказа посланцу
70	Вверх подняться, на холм, к выси, где Цезаря дом? Да не осудят меня те святые места и их боги: С этой твердыни в меня грянул удар громовой. Я, хоть и знаю, что там обитают, полны милосердья, Вышние силы, — страшусь раз покаравших богов…
75	Крыльев шум услыхав издалека, голубь трепещет, Если хоть раз он в твоих, ястреб, когтях побывал. Так же боится овца далеко отходить от овчарни, Если от волчьих зубов только что шкуру спасла. Сам Фаэтон, будь он жив, избегал бы небес и по дури
80	Трогать не стал бы коней, страстно желанных ему. Так же и я, испытав однажды стрелу Громовержца, Лишь громыхнет в облаках, жду, что меня поразит. Аргоса флот, избежав погибельных вод Кафареи, Гонит всегда паруса прочь от эвбейских пучин.
85	Так же и мой челнок, потрепанный бурей жестокой, Ныне боится тех мест, где он едва не погиб. Милый мой свиток, итак: осмотрителен будь и опаслив — Благо и то, что тебя люди попроще прочтут. К высям заоблачным взмыв на немощных крыльях, оттуда
90	Пал и названье Икар морю Икарову дал. Все же сказать нелегко, под парусом плыть иль на веслах, — Дело и время тебе сами совет подадут. Если в досужий ты час будешь передан и благодушье В доме приметишь — поймешь: переломил себя гнев.
95	Если тебя кто-нибудь, твою нерешительность видя, Сам передаст, предпослав несколько слов, — подойди. В день счастливый, и сам своего господина счастливей, Цели достигни и тем муки мои облегчи. Их иль никто не смягчит, иль тот, мне рану нанесший,
100	Сам, как древле Ахилл, и уврачует ее. Только меня, смотри, не сгуби, добра мне желая, Ибо надежда в душе страха слабей у меня, Как бы притихший гнев не стал свирепствовать снова, Поберегись на меня новую кару навлечь.
105	После, когда в сокровенный приют мой будешь ты принят И обретешь для себя в круглой коробочке дом, Там ты увидишь своих в порядке расставленных братьев — Все они также трудом бдений ночных рождены. Те, остальные, толпой, не таясь, о себе заявляют,
110	И на открытом челе значатся их имена. Трех ты увидишь в углу притаившихся темном, поодаль, Хоть обучают они общеизвестным вещам. Дальше от них убегай иль, если уста твои смелы, Имя Эдипа им дать иль Телегона решись.
115	Но, заклинаю, из трех, если до́рог тебе их родитель, Ни одного не люби, он хоть и учит любить. Есть там еще, кроме них, и пятнадцать книг «Превращений» — Вырвали их из костра при всесожженье моем. Им скажи, я прошу, что судьбы и моей превращенье
120	В повествованиях тех место могло бы найти, Ибо внезапно она непохожей на прежнюю стала: Радостной раньше была, ныне рыдаю о ней. Знай, что много б еще я преподал тебе наставлений. Только боюсь, что и так слишком тебя задержал.
125	Если с собою возьмешь все то, что в ум мне приходит, Как бы не стал ты, боюсь, грузом уже не в подъем. Долог твой путь, поспешай! А мне — на окраине мира Жить и в далекой земле землю свою вспоминать.
2.
	Боги морей и небес! Что осталось мне, кроме молений? О, пощадите корабль, ставший игралищем волн! Подпись не ставьте, молю, под великого Цезаря гневом: Если преследует бог, может вступиться другой.
5	Был против Трои Вулкан, меж тем Аполлон был за Трою. Другом Венера была тевкрам, Паллада — врагом. Турна Сатурнова дочь предпочла, ненавидя Энея, Но ограждаем бывал мощью Венеры Эней. Сколько грозился Нептун с осторожным покончить Улиссом —
10	Был у Кронида не раз вырван Минервой Улисс. Что же мешает и нам, хоть мы и неровня героям, Если разгневался бог, помощь другого узнать? Но — несчастливец — слова понапрасну я праздные трачу, Сам говорю — а от волн брызги мне губы кропят,
15	И ужасающий Нот мои речи уносит — моленьям Не позволяет достичь слуха молимых богов. Ветры как будто взялись двойною пытать меня мукой — Вместе в безвестную даль мчат паруса и мольбы. Боги! Какие кругом загибаются пенные горы!
20	Можно подумать: сейчас звезды заденут они. Сколько меж пенистых волн разверзается водных ущелий! Можно подумать: вот-вот черный заденут Аид! Взоры куда ни направь, повсюду лишь море и небо. Море громадами волн, небо ненастьем грозит.
25	А между ними шумят в беспрерывном кручении ветры, Море не знает само, кто же владыка над ним. Вот взбушевавшийся Эвр с багряного мчится востока, А уж навстречу ему западом выслан Зефир; Вот и холодный Борей от Медведиц несется в безумье,
30	Вот поспешает и Нот с братьями в битву вступить. Кормчий растерян: куда корабль ему править, не знает, Даже искусство зашло, разум теряя, в тупик. Стало быть, это конец, на спасенье надежда напрасна; Я говорю — а волна мне окатила лицо.
35	Скоро вода захлестнет эту душу живую, и воды Тщетно взывающий рот влагой смертельной зальют. Но лишь о том, что я сослан, жена моя верная плачет, О злоключенье одном знает и стонет она, Только не знает, как нас в безбрежной бросает пучине,
40	Как устремляется шквал, как уже видится смерть. Слава богам, что отплыть я с собой не позволил супруге, Истинно, вместо одной две бы я смерти познал. Если погибну теперь, но ее не коснется опасность, То половина меня, знаю, останется жить.
45	Боги! Мгновенно кругом рассверкались молнии в тучах, Что за ужасный удар над головой прогремел! Ветры бока кораблю потрясают с таким грохотаньем, Словно, ядро за ядром, город баллиста разит. Вот подымается вал, всех прочих возвышенней, грозно
50	Перед одиннадцатым он за девятым идет. Я умереть не боюсь, но страшусь этой смерти плачевной — Если б не в море тонуть, смерть я наградой бы счел. Благо — в положенный час умереть иль в сраженье погибнуть, Чтобы в привычной земле тело покой обрело,
55	Благо — от близких своих забот ожидать о могиле, Вместо того чтоб на корм рыбам морским угодить. Пусть я погибели злой заслужил — но здесь не один я На корабле, — за меня что ж неповинным страдать? О небожители, вы и лазурные боги морские,
60	Сонмы и тех и других — нам перестаньте грозить! Жизнь, сохраненная мне милосерднейшим Цезаря гневом, Лишь довлеклась бы до тех, мне предназначенных мест! Если провинность мою сопоставить с возмездием — знайте, Цезарем я за нее не был на смерть осужден.
65	Если бы Цезарь желал услать меня к водам стигийским, Ваша бы помощь ему в этом была не нужна. Только бы он захотел, моей бы он крови потоки Пролил — что сам даровал, он полноправен отнять. Вы же, кого никаким я не мог оскорбить преступленьем,
70	Да удовольствуют вас, боги, страданья мои. Пусть несчастному жизнь сохранить вы желали бы все же — Если пропал человек, то уж его не спасти. Вы пощадите меня, и море утихнет, и ветер Станет попутным, — а я? Ссыльным останусь, увы!
75	Жадностью я не гоним, богатств не ищу непомерных, Чтобы товары менять, в море бразды не веду; Как в молодые года, учиться не еду в Афины И не к азийским стремлюсь виденным мной городам. Я не мечтаю, сойдя в Александровом городе славном,
80	Видеть услады твои, о жизнерадостный Нил. Кто бы поверил, зачем ожидаю попутного ветра? — Быть на сарматской земле я у бессмертных молю. Велено жить мне в дикарской стране, на западном Понте, — Плачусь, что медленно так мчусь я от родины прочь.
85	Чтоб очутиться в глухих, бог весть где затерянных Томах, Сам я изгнания путь, вышних моля, тороплю. Если я вами любим, эти страшные воды смирите, Божеской волей своей мой охраните корабль. Если ж не мил, не спешите к земле, мне сужденной, причалить —
90	Полнаказания в том, где мне приказано жить. Мчите! Что делать мне здесь? Паруса надувайте мне, ветры! Все ли мне вдоль берегов милой Авзонии плыть? Цезарь не хочет того — не держите гонимого богом! Пусть увидит меня берег Понтийской земли.
95	Цезарь меня покарал, я виновен: блюдя благочестье, Я преступлений своих и не берусь защищать. Но коль деянья людей не вводят богов в заблужденье, Знайте: хоть я виноват, нет злодеяний за мной. Сами вы знаете: я совершил и вправду оплошность,
100	В этом не умысел злой — глупость повинна моя. Если я Августов дом поддерживал, меньший из граждан, Если я Цезарев суд волей всеобщей считал, Если время его называл я счастливейшим веком, Если я Цезарю жег ладан и Цезарям всем,
105	Ежели все это так, меня пощадите, о боги! Если же нет — с головой пусть меня скроет волна. Что это? Или редеть начинают набухшие тучи? Или меняется вид моря, смирившего гнев? То не случайно! То вы, в благовременье призваны, боги,
110	Не ошибаясь ни в чем, мне пожелали помочь.
3.
	Только представлю себе той ночи печальнейшей образ, Той, что в Граде была ночью последней моей, Только лишь вспомню, как я со всем дорогим расставался, — Льются слезы из глаз даже сейчас у меня.
5	День приближался уже, в который Цезарь назначил Мне за последний предел милой Авзонии плыть. Чтоб изготовиться в путь, ни сил, ни часов не хватало; Все отупело во мне, закоченела душа. Я не успел для себя ни рабов, ни спутника выбрать,
10	Платья не взял, никаких ссыльному нужных вещей. Я помертвел, как тот, кто, молнией Зевса сраженный, Жив, но не знает и сам, жив ли еще или мертв. Лишь когда горькая боль прогнала помрачавшие душу Тучи и чувства когда вновь возвратились ко мне,
15	Я наконец, уходя, к друзьям обратился печальным, Хоть из всего их числа двое лишь было со мной. Плакала горше, чем я, жена, меня обнимая, Ливнем слезы лились по неповинным щекам. Дочь в то время была в отсутствии, в Ливии дальней,
20	И об изгнанье моем знать ничего не могла. Всюду, куда ни взгляни, раздавались рыданья и стоны, Будто бы дом голосил на погребенье моем. Женщин, мужчин и даже детей моя гибель повергла В скорбь, и в доме моем каждый был угол в слезах.
25	Если великий пример применим к ничтожному делу — Троя такою была в день разрушенья ее. Но и людей и собак голоса понемногу притихли, И уж луна в небесах ночи коней погнала. Я поглядел на нее, а потом и на тот Капитолий,
30	Чья не на пользу стена с Ларом сомкнулась моим. «Вышние силы! — сказал, — чья в этих палатах обитель, Храмы, которых моим впредь уж не видеть глазам, Вы, с кем я расстаюсь, Квиринова гордого града Боги, в сей час и навек вам поклоненье мое.
35	Пусть я поздно берусь за щит, когда уже ранен, — Все же изгнанья позор, боги, снимите с меня. Сыну небес, я молю, скажите, что впал я в ошибку, Чтобы вину он мою за преступленье не счел. То, что ведомо вам, пусть услышит меня покаравший.
40	Умилосердится бог — горе смогу я избыть». Так я всевышних молил; жены были дольше моленья. Горьких рыданий ее всхлипы мешали словам. К Ларам она между тем, распустив волоса, припадала, Губы касались, дрожа, стывшей алтарной золы.
45	Сколько к Пенатам она, не желавшим внимать, обращала Слов, бессильных уже милого мужа спасти! Но торопливая ночь не давала времени медлить, Вниз от вершины небес нимфа аркадская шла. Что было делать? Меня не пускала любимая нежно
50	Родина — но наступил крайний изгнания срок. Сколько я раз говорил поспешавшим: «К чему торопиться? Вдумайтесь только, куда нам и откуда спешить!» Сколько я раз себе лгал, что вот уже твердо назначен Благоприятнейший час для отправления в путь.
55	Трижды ступил на порог и трижды вернулся — казалось, Ноги в согласье с душой медлили сами идти. Сколько я раз, простившись, опять разговаривал долго, И, уж совсем уходя, снова своих целовал. Дав порученье, его повторял; желал обмануться,
60	В каждом предмете хотел видеть возврата залог. И наконец: «Что спешить? — говорю. — Я в Скифию выслан, Должен покинуть я Рим — медля, я прав, и вдвойне! Я от супруги живой живым отторгаюсь навеки, Дом оставляю и всех верных домашних своих.
65	Я покидаю друзей, любимых братской любовью, — О, эта дружба сердец, верный Тесея завет! Можно еще их обнять, хоть раз — быть может, последний, — Я упустить не хочу мне остающийся час». Медлить больше нельзя. Прерываю речь на полслове,
70	Всех, кто так дорог душе, долго в объятьях держу. Но, между тем как еще мы прощались и плакали, в небе Ярко Денница зажглась — мне роковая звезда. Словно я надвое рвусь, словно часть себя покидаю, Словно бы кто обрубил бедное тело мое.
75	Меттий мучился так, когда ему за измену Кони мстили, стремя в разные стороны бег. Стоны и вопли меж тем моих раздаются домашних, И в обнаженную грудь руки печальные бьют. Вот и супруга, вися на плечах уходящего, слезы
80	Перемешала свои с горечью слов, говоря: «Нет, не отнимут тебя! Мы вместе отправимся, вместе! Я за тобою пойду ссыльного ссыльной женой. Путь нам назначен один, я на край земли уезжаю. Легкий не будет мой вес судну изгнанья тяжел.
85	С родины гонит тебя разгневанный Цезарь, меня же Гонит любовь, и любовь Цезарем будет моим». Были попытки ее повторением прежних попыток, И покорилась едва мысли о пользе она. Вышел я так, что казалось, меня хоронить выносили.
90	Грязен, растрепан я был, волос небритый торчал. Мне говорили потом, что, света невзвидя от горя, Полуживая, в тот миг рухнула на пол жена. А как очнулась она, с волосами, покрытыми пылью, В чувства придя наконец, с плит ледяных поднялась,
95	Стала рыдать о себе, о своих опустевших Пенатах, Был, что ни миг, на устах силою отнятый муж. Так убивалась она, как будто бы видела тело Дочери или мое пред погребальным костром. Смерти хотела она, ожидала от смерти покоя,
100	Но удержалась, решив жизнь продолжать для меня. Пусть живет для меня, раз так уже судьбы судили, Пусть мне силы крепит верной помогой своей.
4.
	Кануть готов в Океан эриманфской Медведицы сторож, И с приближеньем его гладь возмущается вод. Мы между тем бороздим, увы, не по собственной воле Гладь Ионийскую — страх смелости нам придает.
5	Горе! Как бурно встают под многими ветрами волны! Как, поднимаясь со дна, взрытый клубится песок! И на крутую корму, и на нос корабельный взвиваясь, С целую гору волна писаных хлещет богов, Остов сосновый трещит, скрипят, напрягаясь, канаты,
10	С нами корабль заодно стонет от той же беды. Кормчий, которого страх леденящею бледностью выдан, Судном не правит и сам сдался на милость ему. Словно возница плохой бесполезные вожжи бросает, Ими не в силах пригнуть гордую шею коню,
15	Так же, сбившись с пути, лишь неистовству волн подчиняясь, Он, я гляжу, паруса отдал во власть кораблю. Ежели только Эол супротивных не выпустит ветров, То к заповеданным мне я понесусь берегам: Там, далеко от земли Иллирийской, оставленной слева,
20	Справа Италия мне — край недоступный! — видна. Так не гони же меня к побережью запретному, ветер! Вместе со мной покорись богу великому ты! Я говорю, а меж тем и боюсь приближенья, и жажду… Как под ударом волны доски трещат на бортах!
25	Сжальтесь, сжальтесь, молю, хоть вы, о боги морские! Будет с меня и того, что Громовержец мне враг! От истомленной души жестокую смерть отведите — Если погибель минуть может того, кто погиб.
5.
	Ты, кто меж прочих друзей не бывал мною назван не первым, Ты, кто долю мою долей считаешь своей, Кто, когда грома удар поразил меня, первым решился Вовремя дух поддержать, помню, беседой своей,
5	Ты, кто мягко совет мне подал в живых оставаться В день, когда сердце мое страстно лишь к смерти влеклось, Ты опознаешь себя под приметами, скрывшими имя: Перечень добрых твоих дел ошибиться не даст. Их навсегда сохраню в глубинах души сокровенных,
10	Вечно за то, что живу, буду твоим должником. Раньше этот мой дух в пустом растворится пространстве, Кости оставив мои в гаснущем пепле костра, Нежели я забвенью предам все то, что ты сделал, Или пройдет невзначай верная нежность моя.
15	Пусть милосердье богов такой пошлет тебе жребий, Чтобы в услуге чужой ты не нуждался, как я. Если б мои паруса попутным наполнились ветром, Может быть, верность твою я бы не мог испытать: Так бы не мог Пирифой убедиться в Тесеевой дружбе,
20	Если б живым не сошел с ним к Ахеронту Тесей. Верный фокеец, что стал примером любви настоящей, Этим обязан твоим фуриям, бедный Орест! Если бы к рутулам в плен, к врагам, Евриал не попался, Славы не знал бы и ты, чадо Гиртаково, Нис.
25	Как надлежит на огне испытывать золота пробу, Надо и верность людей в полосу бед узнавать. Если Фортуна добра и тебе улыбается ясно, Все устремляются вслед за колесницей твоей, Но разразится гроза — и бегут, узнавать не желая,
30	Прочь от того, вслед за кем сонмом теснились вчера. Все это знал я давно по примерам ранее живших, Ныне же в бедах своих горькую правду постиг. Двое иль трое всего мне остались доныне друзьями — Прочие льнули толпой к доле моей, не ко мне.
35	Вам-то теперь и помочь мне в беде, если вас так немного. Дать надежный приют жертве погибельных волн. В страхе дрожать показном перестаньте, напрасно не бойтесь, Верность дружбе храня, богу обиду нанесть. Цезарь нередко хвалил и в войсках противника верность,
40	Он ее ценит в своих и во врагах ее чтит. Дело не тяжко мое: никогда не служил я знаменам Вражьим, изгнанником стал лишь по своей простоте. Значит, за делом моим, умоляю, следи неусыпно, — Если возможно смягчить чем-либо гнев божества.
45	Если захочет иной о делах моих больше разведать, Пусть он знает: нет сил выполнить просьбу его. Бед не исчислить моих, как звезд, сияющих в небе, Или в пустынном песке оку незримых частиц. Столько я мук испытал, что никто и помыслить не может;
50	Все было подлинно так, но не поверит никто. Части их вместе со мной умереть надлежит. О, когда бы То, что скрываю я сам, скрытым остаться могло! Трубный я голос имей и грудь выносливей меди, Будь сто уст у меня, в них же по сто языков,
55	В слово бы я и тогда не мог вместить мои муки: Слишком обилен предмет, чтобы достало мне сил! Полно описывать вам, ученым поэтам, невзгоды Странствий Улиссовых: я больше Улисса страдал. Многие годы Улисс на малом скитался пространстве,
60	Между Дулихием он и Илионом блуждал; Я же, проплыв по морям, где не наши созвездия светят, Роком к сарматской земле, к гетским прибит берегам. Был с ним надежный отряд сотоварищей, спутников верных, — Я же в изгнанье бежал, преданный всеми вокруг.
65	Радостно плыл он домой, возвращался в отчизну с победой — Я же сейчас, побежден, прочь от отчизны плыву. Были бы домом моим Дулихий, Итака иль Самос — Право, возмездьем пустым с ними разлука была б; Мне же обителью был над всем надзирающим миром
70	Сам семихолмный Рим, власти чертог и богов. Телом был тот закален, в трудах постоянных испытан — Силы не те у меня, отроду нежен я был. Тот свой век проводил в жестоких бранных тревогах — Я же был предан всю жизнь тихим ученым трудам.
75	Богом я был утеснен, и никто не смягчил мое горе — С ним же всечасно сама брани богиня была. Меньше Юпитера тот, кто морем взволнованным правит: Гнев он Нептуна познал, я же — Юпитера гнев. Все злоключенья его — прибавь! — едва ли не басни —
80	А в испытаньях моих выдумки нет и следа. Он, несмотря ни на что, достиг желанных Пенатов, Вновь обладателем стал чаемых долго полей — Мне ж предстоит навсегда лишиться отеческой почвы, Ежели только свой гнев бог не изволит смягчить.
6.
	Так горячо не чтил Антимах из Клароса Лиду, Так Биттиду свою косский певец не любил, Как беззаветно тебе, жена, я сердцем привержен, Твой, не то что плохой, — твой злополучнейший муж!
5	Я точно свод, готовый упасть, а ты мне подпорой: Все, что осталось во мне прежнего, твой это дар. Если не вовсе я нищ и наг — это ты устранила Всех, кто спешил схватить доски разбитой ладьи. Так же как лютый волк, голодный и кровожадный,
10	Возле овчарни ждет, не отлучится ль пастух, Как порою глядит с высоты ненасытный стервятник, Не заприметит ли где плохо засыпанный труп, Так, не вступилась бы ты, уж не знаю, какой проходимец Все достоянье мое ловко прибрал бы к рукам!
15	Все посягательства ты отвела, добродетелью твердой Помощь друзей снискав, — чем их отблагодарю? В пользу твою говорит несчастный, но верный свидетель — Будет ли только иметь это свидетельство вес? Не превосходят тебя целомудрием ни Андромаха,
20	Ни фессалиянка та, спутница мужа в Аид. Выпади жребий тебе воспетою быть Меонийцем, И Пенелопу тогда славой затмила бы ты. Ты бы в ряду героинь занимала первое место, Всех бы виднее была строем высоким души.
25	Этим себе ли самой ты обязана, не наставленью, Вместе с тобой ли на свет верность твоя родилась, Иль в череде годов так привыкла ты римлянки первой Чтить неизменно пример, что уподобилась ей. Став и сама другим в образец безупречной женою —
30	Только прилично ли нам высшее с малым равнять? Горе! Гений мой захирел, не тот он, что прежде, В меру твоих заслуг голосом дань не воздам! Если когда-то и в нас пламенели силы живые, Долгих лишений гнет их погасил и убил.
35	Все же, когда не совсем бессильно мое славословье, Жить из века в век будешь ты в песне моей.
7.
	Если лица моего ты сберег на память подобье, Скинь с моих кудрей Вакху приятный венок! Этот веселья знак подобает счастливым поэтам — Мне ли, в такие ли дни кудри плющом увивать!..
5	Друг, это слово к тебе, ты знаешь сам, хоть таишься, Ты, кто на пальце всегда носишь поэта с собой, Изображенье мое оправив золотом красным, Чтобы видеть хоть так милые сердцу черты. Глянешь и каждый раз про себя промолвишь, наверно:
10	«Как ты теперь далеко, друг наш старинный Назон!..» Преданность эту ценю, но стихи — мой образ вернейший; Сколько пошлю я, прочти — все, каковы ни на есть: Песни, где я говорю о людях, менявших свой облик, — Мастер, в изгнанье гоним, труд не успел завершить.
15	Их, и не только их, но многое, Рим покидая, В горе своей рукой бросил я в жадный огонь. Как Фестиада на смерть в огне обрекла Мелеагра, Преданная сестра и беспощадная мать, Так в пылавший костер я бросал неповинные книги,
20	Плоть от плоти моей — пусть погибают со мной! — То ли с обиды на муз, вовлекших меня в преступленье, То ль оставлять не желал, не обтесав их, стихи. Все же, поскольку они избежали уничтоженья, В списке, и не в одном, ходят, конечно, у вас, —
25	Ныне молю: «Пусть живут! И пусть их люди читают, Праздный заняв досуг, и вспоминают меня…». Только едва ли прочтут терпеливо их, если не знают, Что не придал поэт должной отделки стиху. Молотом кое-как отковать успел я изделье,
30	Строгим напильником слог не дали мне обточить. Баловень славы, теперь не славы прошу — снисхожденья: Лишь бы читатель меня, не заскучав, дочитал. Шесть стихов посылаю тебе — под заглавием книги Следует их поместить, если достойным сочтешь:
35	«Ты, кто коснулся рукой этих свитков осиротелых! Можно ль хотя бы для них в Городе место сыскать? Тем благосклонней прими, что не сам их издал стихотворец, Их из огня спасли при погребенье отца. Было б возможно, поверь, я сам удалил бы изъяны,	Δ
40	Все, какие таит необработанный слог».
8.
	Вспять от морей к истокам своим глубокие хлынут Реки, и Солнце коней оборотит на восток. Звезды земля понесет, взбороздится под лемехом небо; Пламя взметет волна, воду огонь породит.
5	Все природе пойдет вперекор, не останется в мире Части такой, чтоб могла путь свой законный держать. Сбудется все, что досель полагал несбыточным разум, И не назвать, чему верить сегодня нельзя. Это пророчество я возвещаю, обманутый неким,
10	Чьей по праву я ждал помощи в бедственный час. Ты до того ли меня, неверный, предал забвенью, Страх до того ли велик соприкоснуться с бедой, Что и наведаться к нам ты не мог, подать утешенье Падшему иль проводить прах мой на похоронах?
15	Имя дружбы, для всех святое и чтимое имя, Дешево так у тебя — брось да ногой растопчи? Трудно бы разве зайти к оглушенному грозным ударом, Добрым участьем своим тяжесть тоски облегчить И о крушенье моем — пусть даже не вместе поплакать,
20	А на словах пожалеть, пусть и притворных словах! Хоть бы проститься пришел, как делали даже чужие, — Высказать то, что велит людям обычай простой, И хоть в последний день, покуда можно, увидеть Горестный лик мой — его впредь не увидеть тебе!
25	Неповторимый вовек услышать мой возглас прощальный И отозваться в лад тем же коротким «прощай»! Так поступал иной, кто со мною ничем и не связан И откровенной слезой скорбь обо мне выдавал. Не было, скажешь, у нас ничего, что нас единило,
30	Не было дружеских уз и долголетней любви? Скажешь, моих не знавал ты забав, ни дум заповедных И не знавал я твоих дум и веселых забав? Скажешь, знакомство со мной водил ты в Риме, и только, Спутник и верный друг в странствиях давних моих?
35	Иль это все — тщета, все по морю ветер развеял, Все поглотил и унес Леты студеный поток! Видно, ты родился не в городе мирном Квирина, В городе милом, куда доступ закрыт для меня: Нет — ты скалами рожден у левого берега Понта,
40	В дикости скифских гор и савроматских теснин. Сетью каменных жил твое охвачено сердце, В грудь запал и пророс злобный железный посев. Та, что кормила тебя, младенцу в нежные губы Щедрый совала сосок, знаю, тигрицей была:
45	Иначе горе мое ты не принял бы как посторонний И предо мной не держал за бессердечье ответ! Но уж когда роковая моя удвоена кара Тем, что со счета долой та молодая пора, — В памяти нашей сотри свой грех, чтоб уста, из которых
50	Жалобу слышишь, могли другу хвалу вознести.
9.
	Жизнь пожелаю тебе пройти до ме́ты без горя, Если эти стихи ты без досады прочел. Пусть у гневных богов для себя я не вымолил милость, Да не отвергнут они эту мольбу о тебе!
5	Не сосчитать друзей, пока благоденствие длится, Если же небо твое хмурится, ты одинок. Видишь — стаей летят на светлую крышу голубки? Башни угрюмый свод птиц не приманит никак. К житнице, где ни зерна, муравьи не ползут вереницей,
10	Где изобилье ушло, к дому друзья не спешат. Как неразлучно тень провожает идущих под солнцем, А лишь сокрылись лучи в тучах, и спутницы нет, — Так ненадежная чернь следит за лучами Фортуны: Чуть набегут облака, сразу отхлынет толпа.
15	Пусть до смерти, мой друг, тебе это кажется ложью! Правду безрадостных слов сам я на деле узнал. До прогремевшей грозы стекалась толпа, не скудея, В мой хоть известный, но все ж чуждый тщеславия дом. А пошатнуло его под ударом — и все, убоявшись,
20	Как бы не рухнул кров, скопом пустились бежать. Не удивительно мне, если молний иные страшатся, Видя, что в их огне все полыхает окрест. Но, когда друга друзья в превратностях не покидают, — Это и в злейшем враге Цезарь умеет ценить.
25	Будет ли гневаться он, кто всех и терпимей, и выше, Если сраженного друг любит, как прежде любил? Видя, как свято Пилад арголидцу Оресту привержен, Дружбой такой, говорят, сам восхитился Фоант. Верность, какая навек Акторида связала с Ахиллом,
30	Гектор троянцам своим ставил, бывало, в пример. Благочестивый Тесей сопутствовал дерзкому другу В мир теней — и о нем бог преисподней скорбел. И уж наверное, Турн, не с сухими глазами внимал ты, Как Евриалу хранил верность бесстрашную Нис.
35	Мы и в противнике чтить готовы преданность падшим. Горе! Эти мои внятны не многим слова. Так у меня сложились дела, так судьба повернулась, Что остается одно: слезы безудержно лить. Все ж, как ни горестно я удручен тяжелой невзгодой,
40	Мне от успехов твоих стало светлей на душе. Их я провидел давно, поверь, — едва твое судно В плаванье ветер погнал, силы еще не набрав. Если высокий нрав, если жизнь без пятна возвышают Смертного — значит, никто выше тебя не стоит;
45	Если кому-то дано всех других затмить красноречьем — Дело любое не ты ль правым представить умел? Я изначально еще тебе предсказал, восхищенный: «Сцены широкой, друг, ждут дарованья твои!» Это не печень овцы, не левые грома раскаты
50	Мне предрекли, не птиц вещий язык и полет: Разумом я предузнал, уменьем судить о грядущем Правду постиг без примет, предугадал и предрек. Все оправдалось, и вот от души теперь поздравляю Я и тебя и себя, что не сокрыл ты свой дар.
55	Если б, о если бы свой сокрыл я во мраке глубоком, Тихо творил бы, труды не выставляя на свет! В строгой науке своей обрел ты пользу, вития, Мне наука моя легкая вред принесла. Впрочем, вся жизнь моя пред тобой: чему он в поэмах
60	Учит, поэт от того нравом, ты знаешь, далек. Знаешь: давние это стихи, молодая забава; Хоть и нельзя похвалить, все ж только шутка они! Пусть весомого я ничего не представлю в защиту, Думаю: старый грех можно бы нам и простить.
65	Дело мое не оставь, добивайся прощенья для друга. Вышел достойно в путь, дальше достойно иди!
10.
	Пусть охранит мой корабль приязнь белокурой Минервы; Писан на нем ее шлем, символ названья его. Под парусами ль идет — он малейшим гоним дуновеньем, Если ж на веслах одних — людям нетрудно грести.
5	Спутников мало ему побеждать стремительным бегом — Вышедших раньше, и тех он обгоняет легко. Качку выносит зыбей, неустанный выносит он приступ Волн и под натиском их течи ни разу не даст. Судно мое я впервые узнал в коринфских Кенхреях —
10	Верного друга, вождя ссылки поспешной моей. Он через много препон, и морей, и враждующих ветров, Волей Паллады храним, благополучно прошел. Пусть он, молю, и теперь до устий просторного Понта Благополучно плывет, к гетской причалит земле.
15	К морю он вывел меня, что зовется Эоловой Геллы Морем, по дальним волнам узкий отмеривши путь, Влево свернув, за кормой мы оставили Гекторов город И добрались до твоих пристаней, Имброс морской. С легким ветром потом подойдя к побережьям Зеринфа,
20	На Самофракию мой прибыл усталый корабль. А от нее переход невелик для идущих в Темпиру. Только до этих брегов плыл с господином корабль, Ибо решил я пройти Бистонской равниной по суше — Он к Геллеспонту меж тем вновь направляет свой путь.
25	Мчится к Дардании он, основателя имя носящей, Мчится к тебе, о Лампсак, богом хранимый садов, К узкой теснине морской, где плыла на беду свою дева, Где Абидос отделен бурной от Сеста волной, Дальше на Кизик идет, что у самой лежит Пропонтиды,
30	Кизик, прославленный град, труд гемонийских мужей, И на Византий, где брег над жерлом господствует Понта Там, где меж смежных морей настежь распахнута дверь. Долгую пусть одолеет стезю и с Австром попутным Между подвижных пройдет скал Кианейских легко,
35	Чтобы, Финийский залив и град миновав Аполлона, Вскоре возвышенных стен Анхиалийских достичь, Порт Месебрийский пройти, Одесс и крепость, которой Некогда имя твое жители дали, о Вакх, Также и ту, где нашли пришельцы от стен Алкафоя —
40	Так преданье гласит — Ларам бездомным приют, И невредимо придет оттуда в город милетский, Где оскорбленный бог в гневе обрек меня жить. Если туда доплывет, мы овцу заколем Минерве — Жертва богаче, увы, мне недоступна теперь.
45	Также Тиндара сыны, на острове чтимые этом, Милость явите и вы мне на обоих путях: Первый из двух кораблей Симплегад теснину минует, Будет второй бороздить моря Бистонского зыбь. Но, хоть и к разным местам, пусть по милости вашей с попутным
50	Ветром помчится один, с ветром попутным — второй.
11.
	Все до последней строки, что прочтешь ты в книжечке этой, Все написано мной в трудных тревогах пути. Видела Адрия нас, когда средь открытого моря Я в ледяном декабре дрог до костей и писал;
5	После, когда, покинув Коринф, двух морей средостенье, Переменил я корабль, дальше в изгнанье спеша, Верно, дивились на нас в Эгейских водах Киклады: «Кто там под свист и вой в бурю слагает стихи?» Странно теперь и мне самому, как в этом смятенье
10	Духа и гневных вод гений мой все ж устоял! Оцепенение чувств иль безумие этому имя, Легче в привычных трудах делалось мне на душе. Часто гоняли меня по волнам тученосные Геды, Часто под взором Плеяд море вскипало грозой,
15	Часто мрачил нам день эриманфской Медведицы сторож Или Гиады Австр в ливнях осенних топил. Море врывалось порой в корабль, но и тут я, бывало, Сам трепещу, а рукой стих за стихом вывожу. Вот и сейчас: на ветру напряглись и стонут канаты,
20	Вогнутым горбясь холмом, пенный вздымается вал. Вижу, кормчий забыл искусство свое и, с мольбою К небу ладони воздев, помощи ждет от богов. Всюду, куда ни гляжу, только смерти вижу обличье — Смерти, которой страшусь и о которой молю!
25	В гавань приду, а зачем? И гавань-то ужасом полнит: Моря опасна вражда, берег опасней вдвойне! Мучат коварством равно что люди, что море — и страхи Схожие, как близнецы, буря рождает и меч: Подстерегает меня клинок, чтобы кровью упиться,
30	Буря ревнует стяжать славу убийцы моей. Слева — варварский край: на поживу жадный, привык он В войнах, в крови, в резне верной добычи искать. Как ни взмело дыханье зимы водяные просторы, Пуще, чем море вокруг, сердце в груди смятено.
35	Тем снисходительней нам ты простишь, справедливый читатель, Если твоих надежд не оправдали стихи. Я их писал, увы, не в садах моих, как любил я, Не по привычке былой, нежась в постели, слагал; Дней коротких лучи уловляя, игрушка пучины,
40	Я пишу, а волна хлещет мне прямо на лист. Развоевалась зима и, жестоко грозя, негодует, Что не сдается поэт, пишет и пишет стихи! Что ж, я готов уступить, но уступки прошу за уступку: Вот я кончаю стихи, ты же кончай бушевать.

>>>

ПРИМЕЧАНИЯ

Перевод сделан по следующим изданиям:

Ovid with an English translation: Tristia, Ex Ponto, ed. by A. L. Wheeler. London — Cambridge (Mass.), 1924 (re-ed 1959);

P. Ovidii Nasonis Ibis: ex novis codicibus ed., scholia Vetera, commentarium cum prolegomenis appendice indice add. R. Ellis. Oxoniae, 1881;

Ovidi Halieutica; Ovidi Nux, in: Poetae latini minores, post Aem. Baehrensium ed. F. Vollmer, v. 2, f. 1—2, Lipsiae, 1911—1923;

Ovid, Heilmittel gegen die Liebe, Die Pflege des Weiblichen Gesichts, lat. und deutsch v. F. W. Lenz. Berlin, 1960.

Немногочисленные отступления от этих изданий в сторону рукописного чтения обычно оговариваются.

Настоящее издание содержит полный свод произведений, написанных Овидием в понтийской ссылке: 5 книг «Скорбных элегий», 4 книги «Писем с Понта», поэму «Ибис» и отрывок незаконченной поэмы «Наука рыболовства». На русском языке до сих пор существовал лишь прозаический перевод этого свода (Сочинения Овидия все, какие до нас дошли, т. 3. Пер. с лат. А. Клеванов. М., 1874); кроме того, «Скорбные элегии» были полностью переведены А. А. Фетом (Скорби Овидия. Пер. А. Фета. М., 1893); наиболее широко избранные «Скорбные элегии» и «Письма с Понта» были представлены в издании: Овидий. Элегии и малые поэмы. Пер. с лат. М., «Худож. лит.», 1973; для настоящего издания напечатанные там переводы заново отредактированы.

В качестве приложения в издание включена ранняя, не полностью сохранившаяся поэма Овидия «Притиранья для лица», также до сих пор стихами на русский язык не переводившаяся. Таким образом, этим изданием впервые на русском языке завершается стихотворный перевод всех без исключения сочинений Овидия.

В примечаниях для каждого стихотворения дается краткое обозначение содержания (взамен заглавий, у античных лириков не употреблявшихся), потом общие сведения об обстоятельствах написания и художественных особенностях стихотворения и, наконец, пояснения к отдельным стихам. Наиболее общеизвестные мифологические имена и сюжеты, как правило, не поясняются.

КНИГА I (9 г. н. э.)

Элегия 1.

Напутствие своей книге. Вступительное стихотворение при отправлении в Рим I книги «Скорбных элегий» весной 9 г. н. э. Три обращения к олицетворенной книге (1—16, 49—68, 105—128) и между ними — наставления, как вести себя с простыми читателями (17—48) и как с Августом (69—104). Такие обращения к книгам были уже традиционны в античной поэзии: сходным образом написано было почти на 30 лет раньше (20 г. до н. э.) заключительное стихотворение Горация к I книге его «Посланий».

1. …малый мой свиток… — Овидий описывает внешность роскошного издания античной книги-свитка. Свиток хранился в пергаментном чехле, крашенном в красную краску из сока вакцинии, смешанного с молоком. Заглавия вписывались минием (киноварью); обратная сторона свитка для сохранности от червей и для благовония натиралась кедровым маслом; верхний и нижний обрез («чело») полировался пемзой и окрашивался черным, над ним выступали рожки — концы палочки, на которую наворачивался свиток, а на рожках укреплялись ручки из белой слоновой кости.

20. …Богом ниспосланный дар. — т. е. Августом.

30. Цезарь — император Август.

47. Меониец — Гомер, по одним версиям, — как сын Меона, по другим — как уроженец лидийской Меонии.

61. …опознают по цвету… — по грязному, как у изгнанника, виду.

68. прежний труд — «Наука любви».

70. холм — Палатин, где находились дворец Августа и храмы Аполлона Палатинского, Юпитера Статора и других богов (см. «Скорбные элегии», III, 1).

79. Фаэтон — сын Гелиоса, пораженный Юпитером за неумение справиться с конями Солнца («Метаморфозы», II).

83—84. Аргоса флот — греческий флот, на обратном пути от Трои разбитый бурею у мыса Кафарея на острове Эвбея.

90. …пал и названье Икар морю Икарову дал. — Икарийским морем называлась часть Эгейского моря у берегов Малой Азии. О Дедале и Икаре см. «Метаморфозы», VIII.

100. …сам, как древле Ахилл, и уврачует ее. — Ахилл ранил мисийского царя Телефа и потом один мог исцелить эту рану ржавчиной своего копья.

105. приют мой — дом Овидия в Риме.

106. …в круглой коробочке… — в ларце, где хранились прежние книги Овидия.

111—115. трех — три книги «Науки любви», погубившие их автора, как Эдип своего отца Лаия, а Телегон, сын Цирцеи, своего отца Улисса.

117—118. «Превращения» — «Метаморфозы». Об их судьбе см. «Скорбные элегии», I, 7.

Элегия 2.

Буря в морском пути. Описывается буря в Ионийском море, задержавшая переезд сосланного Овидия от адриатического берега Италии (Авзонии, ст. 92) к берегам Балканского полуострова. О продуманной композиции этой элегии см. с. 206.

5—10. Мифологические примеры из «Илиады» (5—6, тевкры — троянцы), «Энеиды» (7—8, Сатурнова дочь — Юнона), «Одиссеи» (9—10, Кронид — здесь Нептун, брат Юпитера).

27—30. Эвр, Зефир, Борей и Нот — восточный, западный, северный и южный ветры.

48. баллиста — большое метательное орудие, стрелявшее каменными или свинцовыми ядрами.

50. …перед одиннадцатым он за девятым идет. — Десятый вал в бурю считался самым мощным (как в новое время — девятый).

77—79. …учиться не еду в Афины… — в Афины и Малую Азию Овидий ездил в молодости с Помпеем Макром (см. «Письма с Понта», II, 10), но в Александрии (Александровом городе) не бывал.

104. Цезарю — Августу; цезарям — усыновленным им наследникам, сперва внукам Гаю и Луцию, а потом пасынку Тиберию с его племянником Германиком и сыном Друзом.

Элегия 3.

Последняя ночь в Риме. Элегия замечательна четкой разметкой времени действия, членящей ее на пять частей с постепенным нарастанием напряжения, не считая вступления: (5—26) вечер, общий плач; (27—46) перед полуночью, молитвы богам; (47—68) после полуночи, сомнения и колебания; (69—88) рассвет, разлука; (89—102) утро, отправление в путь. В каждой сцене (кроме средней) поведение поэта оттенено поведением жены.

19. …в Ливии дальней… — дочь Овидия (точнее, падчерица) сопровождала своего мужа Суиллия («Письма с Понта», IV, 8) в поездке в Африку.

29. Капитолий — холм в Риме с храмами главных римских богов — Юпитера, Юноны и Минервы; рядом с ним находился дом Овидия.

30. Лар — бог домашнего очага.

33. Квиринов град — Рим (Квирин — имя обожествленного Ромула).

37. Сын небес — Август.

40. бог — Август.

45. Пенаты — боги домашнего очага.

48. нимфа аркадская — Каллисто, обращенная в Большую Медведицу («Метаморфозы», II).

55. …ступил на порог… — задеть порог, выходя из дому, считалось дурным знаком.

66. …Тесея завет! — легендарная дружба Тесея и Пирифоя. См. прим. к «Скорбным элегиям», I, 5, 19.

75. Меттий Фуфетий — легендарный альбанский царь, предавший своего союзника римского царя Тулла Гостилия и за это казненный: его разорвали на части, привязав к двум колесницам.

Элегия 4.

Вторая буря на море. Корабль Овидия идет к югу вдоль балканского («иллирийского») берега, но ветер продолжает относить его на запад, к Италии.

1. эриманфской Медведицы сторож — Арктур, главная звезда созвездия Волопаса, смежного с Большой Медведицей; заход ее совпадал с осенними равноденственными бурями.

8. писаные боги — украшения корабельной кормы.

18. заповедные берега — запретная поэту Италия.

22. богу великому — Августу, отправившему Овидия на восток.

26. громовержец — Август.

Элегия 5.

К верному другу. Начальные строки (особенно ст. 5 — Ты, кто… совет мне подал…) позволяют предположительно отождествить адресата элегии с Цельсом, который («Письма с Понта», I, 9, 21—22) тоже отговаривал Овидия от самоубийства.

19. Пирифой — друг Тесея, убедившийся в его дружбе, когда тот отважился сопровождать Пирифоя в безнадежной попытке похитить Прозерпину, царицу Подземного царства.

21. фокеец — Пилад, сын фокидского царя Строфия, доказавший свою верность Оресту, когда того терзали фурии за матереубийство.

23. Гибель Ниса, сына Гиртака, и его друга Евриала, не желавших покинуть друг друга во время вылазки в стан рутулов, описана в IX книге «Энеиды».

38. бог — Август.

44. божество — Август.

53. Трубный я голос имей… — реминисценция популярного образа Гомера («Илиада», II, 489—490).

60 и 67. Дулихий и Самос (точнее, Сама) — острова близ Итаки, принадлежавшие царству Улисса.

75. бог — Август.

76. брани богиня — Минерва.

Элегия 6.

Благодарение жене. Из двух частей элегии первая (1—16, благодарность жене) вводится историко-литературной параллелью, вторая (17—28, похвала жене) — мифологической.

1. Антимах — поэт из ионийского Колофона (невдалеке от Клароса, древнего святилища Аполлона) (начало IV в. до н. э.), автор знаменитых элегий на смерть своей жены Лиды.

2. косский певец — Филет (начало III в. до н. э.), один из основоположников эллинистической лирики, автор стихов о своей жене или любовнице Биттиде.

8. …всех, кто спешил схватить… — Овидий не был наказан конфискацией имущества; но кредиторы его, опасаясь, что может последовать и такой указ, поторопились предъявить к оплате данные им обязательства.

19—22. Фессалиянка Лаодамия, жена Протесилая, первого павшего от греческих героев Троянской войны (см. ниже, прим. к «Скорбным элегиям», V, 5, 51—58); Андромаха и Пенелопа, воспетые Гомером, — классические примеры супружеской верности.

27. первая римлянка — Ливия, жена Августа, «первого из римлян» (принцепса).

Элегия 7.

О судьбе «Метаморфоз». Рассказ обрамлен перекликающимися мотивами — изображением поэта в перстне друга (1—10) и надписью поэта на оставляемой им поэме (33—40).

2. венок — венок из плюща, посвященного Вакху, богу вдохновения, был обычной приметой при изображениях поэтов.

17. Фестиада — Алфея, дочь плевронского царя Фестия; когда ее сын Мелеагр в охотничьей ссоре убил ее братьев, она погубила его, бросив в огонь головню, в которой заключена была его жизнь («Метаморфозы», VIII).

Элегия 8.

К неверному другу. Адресат — может быть, Помпей Макр, сопровождавший когда-то Овидия в Грецию и Малую Азию (ст. 33—34).

1—2. Вспять хлынут реки… — реминисценция знаменитого места в «Медее» Еврипида (410), ставшего образцом для риторических сравнений «от невозможности».

39. …у левого берега Понта… — Левым Понтом официально называлось Балканское побережье Черного моря, куда направлялся Овидий; здесь, как и дальше в подобных случаях, Овидий намекает на то, что левая сторона в греческих суевериях считалась неблагоприятной.

Элегия 9.

Другу, не похожему на других. Послание к молодому другу, успешно начинающему карьеру судебного оратора. Вся вторая часть стихотворения (39—66) восхваляет серьезность его занятий, в противоположность легкомысленности стихов, погубивших самого Овидия.

28. Фоант — см. прим. к «Скорбным элегиям», IV, 4, 63—65.

29. Акторид — Патрокл. Другие примеры дружбы — те же, что и в «Скорбных элегиях», I, 5.

34. [прим. изд. 1973 г.: Эвриал и Нис — персонажи «Энеиды» Вергилия; когда Эвриал погиб, Нис бросился на врага, чтобы отомстить за него, и был убит.]

49. …левые грома раскаты… — левая сторона считалась у римских гадателей благоприятной (в противоположность греческим, ср. прим. к «Скорбным элегиям», I, 8, 39).

58. легкая наука — «Наука любви». Тема «стихи мои вольны, а жизнь чиста» получает развитие дальше, в «Скорбных элегиях», II, 353.

Элегия 10.

Путь в ссылку. В своем плавании Овидий сменил три корабля. Первый, на котором он преодолел две бури в Ионийском море (описанные в «Скорбных элегиях», I, 2 и 4), довез его от Италии до Коринфского залива и Коринфа. Второй, к которому обращается поэт в этом стихотворении, провез его от Коринфа до острова Самофракии между фракийским берегом и Геллеспонтом. Здесь, на Самофракии, и написано это стихотворение. Отсюда Овидий на третьем корабле должен был переправиться в фракийскую гавань Темпиру и затем сухим путем пересечь Фракию до Черноморского берега, а там в одной из гаваней (перечисляемых в ст. 35—41) встретить прежний свой корабль, прошедший тем временем через Геллеспонт и Боспор, и на нем продолжать путь в Томы. Овидий начинает стихотворение похвалою своему второму кораблю (1—8), а кончает добрым пожеланием обоим кораблям, и второму и третьему (45—50).

2. Писан на нем ее шлем… — корабль назывался «Шлем Минервы» (или «Шлемоносная Минерва») и имел изображение шлема на корме.

9. Кенхреи — гавань Коринфа со стороны Эгейского моря.

15—20. Корабль Овидия дошел до Трои (Гекторов город), у входа в Геллеспонт (море Геллы, внучки Эола), а оттуда повернул к островам Имбросу и Самофракии.

19. Зеринф — святилище Гекаты на Самофракии.

23. Бистония — Фракия.

25—28. Дардания (названная по имени троянского царя Дардана), Лампсак (центр культа Приапа, бога садов), Сест и Абидос — города на Геллеспонте (дева — Гелла, по имени которой назывался пролив).

30. гемонийские мужи — аргонавты, основатели Кизика.

33. Австр — латинское имя греческого Нота, южного ветра.

34, 47. Кианейские скалы (Симплегады) — мифические сталкивающиеся скалы на пути аргонавтов; отождествлялись с Босфорским проливом.

34—41. Финийский залив (град Аполлона — Аполлония, совр. Созополь), Анхиал, Месембрия, Одесс (совр. Варна), Дионисополь (город Вакха), Каллатис (колония Гераклеи, которая в свою очередь была колонией Мегар, города царя Алкафоя) и наконец, город милетский (Томы, колония милетян) — гавани на пути корабля к северу вдоль черноморского берега.

45. Тиндара сыны — Диоскуры, покровители моряков.

Элегия 11.

О стихах по пути в ссылку. Эпилог I книги, перекликающийся с ее прологом: там Овидий просит извинения за внешность книжки, здесь за ее содержание (1—2, 35—44).

3. Адрия — Адриатическое море.

13—16. Геды («козлята») — звезды в созвездии Возничего; их восход (как и восход Гиад) вместе с заходом Плеяд и Арктура (эриманфской Медведицы сторож) означал начало осенних и зимних бурь, опасных для мореплавания.

Варианты перевода по изданию: Овидий. Элегии и малые поэмы. М., «Художественная литература», 1973 г.

7, 36. Можно ли / Можно ль — ИСПРАВЛЕНО (Прим. ред. сайта)

Скорбные элегииКнига I

Скорбные элегии

Книга I