Публий Овидий Назон. Элегии и малые поэмы. М., «Художественная литература», 1973.
Сост. и предисловие М. Л. Гаспарова.
Коммент. и ред. переводов М. Гаспарова и С. Ошерова.
Перевод с латинского Ф. А. Петровского.
Сост. и предисловие М. Л. Гаспарова.
Коммент. и ред. переводов М. Гаспарова и С. Ошерова.
Перевод с латинского Ф. А. Петровского.
10
20
30
40
50
60
70
80
90
100
110
120
130
140
150
160
170
180
190
200
210
220
230
240
250
260
270
280
290
300
310
320
330
340
350
360
370
380
390
400
410
420
430
440
450
460
470
480
490
500
510
520
530
540
550
560
570
580
590
600
610
620
630
640
650
660
670
680
690
700
710
720
730
740
750
760
770
780
790
800
810
820
830
840
850
860
| Януса срок миновал. И год разрастается с песней: Месяц второй наступил, книга вторая пойдет. Ныне, элегии, вам широко паруса распущу я: Мелочью вы у меня были до этого дня. |
|
| 5 | Были послушными слугами мне в любовных заботах, Были забавою мне в юности ранней моей. Священнодействия я теперь воспеваю по фастам: Кто бы поверил, что я эту дорогу избрал? Это солдатская служба моя. Как могу, так воюю, |
| 10 | Ибо не всякий доспех будет хорош для меня. Коль не по силам метать мне будет копье боевое, Коль не могу усидеть на боевом я коне, Если и шлем не по мне или острый меч не по силам (Эти доспехи носить может и всякий другой), — |
| 15 | То ведь всем сердцем твои имена прославляем мы, Цезарь. И за твоею следим славой растущей всегда. Будь же со мной и взгляни на дары, приносимые мною, Ласковым взором, когда ты отдохнешь от побед. Февруев имя отцы искупительным жертвам давали, |
| 20 | Многое также о том нам и теперь говорит: Понтифик-жрец от царя и фламина шерсть получает, Или же феврую, как встарь называлась она. Жженую полбу, какой подметает с крупинкою соли Ликтор, чистя дома, февруей также зовут. |
| 25 | Так называют и ветвь от дерева чистого, коей Кроет святая листва лоб непорочных жрецов. Фламина также жену я просящую февруи видел, И получила она феврую — ветку сосны. И, наконец, все то, чем тела мы свои очищаем, |
| 30 | Встарь бородатые так назвали предки у нас. Месяца имя февраль потому, что ремнями луперки Бьют по земле и ее всю очищают кругом, Иль потому, что тогда, по умилостивленьи усопших, После февральных дней чистое время идет. |
| 35 | Верили наши отцы, что путем очищения можно Всякое зло прекратить и преступления смыть. Этот обычай идет из Греции: там полагают, Что нечестивые все можно очистить дела. Так очистил Пелей Акторида, так сам был очищен — |
| 40 | Смыл с него Фокову кровь фтийской водою Акаст. Так легковерный Эгей Фасианку, что на драконах Перелетела к нему, тоже очистил от скверн. Амфиарая же сын Навпактову Ахелою Также сказал: «Ты омой нечисть мою!» Тот омыл. |
| 45 | Что за безумье, увы! Ужели смертоубийство Просто речною водой можно, по-вашему, смыть! Но (чтобы твердо ты знал, какой был у предков порядок) Януса месяц и встарь первым был, как и теперь; Месяц, идущий за ним, последним был месяцем года: |
| 50 | Священнодействам конец, Термин, ведь ты полагал. Януса месяц был первым, ворота времен отворяя, — Месяц последний в году манам последним был свят. Только много спустя, говорят, дважды пять децемвиров Сделали так, что февраль следует за январем. |
| 1 февраля. Календы | |
| 55 | В первые дни февраля Спасительнице Юноне Рядом с Фригийскою был Матерью храм возведен. «Где же теперь этот храм, посвященный великой богине В эти календы?» Давно время низвергло его. Так же погибли б у нас и все остальные святыни, |
| 60 | Если бы их не берег наш осмотрительный вождь. Ветхости он не дает коснуться наших святилищ: Он не одних лишь людей, но и богов бережет. Храмов не только творец, но их и святой обновитель, Боги тебя да хранят так же, как ты их хранишь! |
| 65 | Свыше да длят тебе век настолько, сколь дал ты всевышним. И нерушимым твой дом будет под стражею их! Тут посещает толпа почитателей рощу Гелерна, Где устремляется Тибр влиться в морскую волну, Тут и у Нумы святынь, в Капитолии у Громовержца, |
| 70 | И на Юпитеровой крепости режут овцу. Часто дождливые тут южный ветер тучи наводит С ливнями, и снеговой скрыта земля пеленой. |
| 2 февраля | |
| После ж, как только Титан, заходя в Гесперийские воды, Снимет с пурпурных коней блеск самоцветный ярма, |
|
| 75 | Ночью кто-нибудь тут, глаза поднимая ко звездам, Спросит: «Где же лучи Лиры, блиставшей вчера?» Лиру ища, он и Льва заметит спину, который Наполовину уже скрылся внезапно в волнах. |
| 4 февраля | |
| Ну, а Дельфин, что тебе был виден в звездном уборе, | |
| 80 | Он от твоих убежит взоров в грядущую ночь. Он — иль счастливый клеврет, проследивший любовные шашни, Или же тот, кем спасен с лирой лесбийской поэт. Морю какому, какой стране Арион не известен, Волны морские смирять песней умевший своей? |
| 85 | Часто при пенье его и волк за овцою не гнался, Часто, от волка бежав, бег прекращала овца, Часто под сенью одной и собаки и зайцы лежали, Часто была на скале рядом со львицею лань. Бросив все сплетни свои, с Палладиной птицей ворона, |
| 90 | С коршуном вместе могла дружно голубка сидеть. Кинфия часто твоим, Арион, восхищалася пеньем, Будто бы это не ты вовсе, а брат ее пел. Имя твое, Арион, Сицилия вся прославляла И в Авзонийской земле славилась лира твоя. |
| 95 | В путь оттуда домой корабль Арион себе выбрал И погрузил на него то, что искусством добыл. Верно, несчастный, тебя пугали и ветры и волны, Но оказалось тебе море верней корабля. Вот уже кормчий стоит, обнаженным мечом угрожая, |
| 100 | И соучастников с ним вооружилась толпа. Кормчий, зачем тебе меч? Кораблем управляй ненадежным; Разве такая твоим пальцам доверена снасть? Страха не зная, певец говорит: «Не боюся я смерти, Но разрешите вы мне тронуть кифару и спеть». |
| 105 | Все согласились, смеясь. Тогда он венок надевает, Что и твоим бы, о Феб, мог подойти волосам; Длинный плащ он надел, окрашенный пурпуром тирским, И зазвучала струна, тронута пальцем его. Слезным напевом он пел, подобно как острой стрелою |
| 110 | Лебедь пронзенный в висок кличет последнюю песнь. Тотчас, наряда не сняв, он прыгает прямо в пучину: Всю орошают корму синие брызги воды. Тут-то (возможно ль?) дельфин изогнутой круто спиною Необычайную вдруг ношу принял на себя. |
| 115 | Он же, с кифарою сидя на нем, в награду за помощь Снова поет и своей песней смягчает волну. Боги благое следят. Юпитер дельфина возносит В небо и девять ему звезд в награжденье дает. |
| 5 февраля. Ноны | |
| Мне бы твоей обладать и тысячью звуков, и грудью, | |
| 120 | Коими ты, Меонид, встарь Ахиллеса воспел, Раз, чередуя стихи, пою я священные ноны, День, что великий почет фастам собой придает. Дух мой слабеет, и мне не по силам эта задача: Славить приходится мне этот особенно день. |
| 125 | Ну не безумно ль на стих элегический тяжесть такую Мне возлагать? Нужен здесь лишь героический стих. Отче отчизны святой, народ и сенат тебе имя Это дает и даем, всадники, также и мы. Был таковым по делам ты и раньше, а назван позднее |
| 130 | Именем этим. Отцом был ты для мира давно. Так величают тебя на земле, как Юпитера в горнем Небе: ты людям отец, он же — небесным богам. Ромул, ему уступи: это он неприступными сделал Стены, которые Рем мог и прыжком одолеть. |
| 135 | Татия ты покорил, Куры малые, как и Ценину; Риму при нашем вожде солнце сияет везде. Ты, уж не знаю какой, обладал неприметной земелькой, — Всем, что под небом лежит, Цезарь овладеет теперь. Ты похититель, — а он целомудрия жен охранитель; |
| 140 | Ты нечестивцев спасал, — искореняет он зло; Ты за насилье стоял, — соблюдает Цезарь законы; Ты над отчизной царил, — первоначальствует он. Рем обвиняет тебя, а он и врагов извиняет, Бог ты по воле отца, богом он сделал отца. |
75 |
Но уж идейский юнец показался до пояса в небе И проливает теперь смешанный с нектаром дождь. Вот уже тот, кого бил, бывало, северный ветер, Радостен: веет на нас с запада мягкий Зефир. |
| 6— |
|
| Пять уже дней Люцифер над морской загорается гладью: | |
| 150 | Скоро должно наступить время весеннее вновь. Все-таки не обманись: холода не ушли, не уходят, И уходящей зимы знаки не скоро пройдут. |
| 12 февраля | |
| Третья ночь подойдет: ты узришь, что Медведицы Сторож Без промедленья свои вытянул обе ноги. |
|
| 155 | Между гамадриад у Дианы-лучницы в сонме Хора святого ее нимфа была Каллисто. Лука богини она, рукою коснувшись, сказала: «Девственности моей будь ты свидетелем, лук». Клятву одобрив ее, сказала Кинфия: «Твердо |
| 160 | Клятвы держись и моей главною спутницей будь». Клятву сдержала б она, да была красота ей помехой; Смертных не знала — в соблазн вводит Юпитер ее. Феба, на диких зверей наохотясь в лесу, возвращалась В пору полдневной жары или уже ввечеру. |
| 165 | Только лишь в рощу вошла (а в роще под сенью дубовой Был глубокий ручей, свежей текущий водой), — «Здесь, говорит, в лесу окунемся, Тегейская дева!» Вспыхнула тут Каллисто, девы название вняв. Феба и нимф позвала, снимают нимфы одежды, |
| 170 | Эта же ждет и стыдом тайну свою выдает: А как рубашку сняла, полнота несомненная чрева Тотчас являет сама тайное бремя свое. «Клятвопреступная дочь Ликаона! — сказала богиня, — Прочь из сходбища дев, чистой воды не скверни!» |
| 175 | Десять раз месяц свои рога смыкал в полнолунье, Как обратилась дотоль слывшая девою в мать. В ярость Юнона пришла и меняет облик несчастной (Можно ли так? Ведь она не по любви отдалась!) И восклицает, увидев соперницу в образе зверя: |
| 180 | «Пусть теперь обнимать будет Юпитер ее!» Та, что недавно была Юпитеру вышнему милой, Грязной медведицей став, бродит по диким горам. Шел уж шестнадцатый год ребенку, зачатому втайне, Как повстречалася мать с первенцем-сыном родным. |
| 185 | Словно узнавши его, она, обезумевши, стала И завопила, и вой был материнским ее. Юноша тут же ее пронзил бы дротиком острым, Коль не восхитили б их в сферы всевышних богов. Рядом созвездья горят: Медведицей мы называем |
| 190 | Ближнее, вслед же за ней Сторож блистает ее. Но не смягчилась Юнона и Тефию просит седую Не допускать до своих синих Медведицу вод. |
| 13 февраля. Иды. Фавналии | |
| Сельского Фавна дымят алтари в наступившие иды Там, где теченье реки остров у нас разделил. |
|
| 195 | В сей знаменательный день под напором оружья вейентов Триста шесть Фабиев враз пали в кровавом бою. Бремя защиты и груз правления Городом принял Дом лишь один, и взялись родичи все за мечи. Вышли все, как один, родовитые воины вместе. |
| 200 | Каждый годился б из них стать предводителем всех. Есть тропа от ворот Карменты у Януса храма; Нет тут пути никому: эти закляты врата. Здесь, как молва говорит, все триста Фабиев вышли: Нет на воротах вины, только заклятье на них. |
| 205 | Быстрым бегом они достигли потока Кремеры (Хищно катила она бурные воды свои). Лагерь устроили там и, мечи обнажив, устремились, Марсом объятые, в бой, войско тирренцев громить, — Истинно так свирепые львы ливийских ущелий |
| 210 | Мчатся на стадо, и врознь гонят его по полям. Все разбежались враги, получая позорные раны В спины: краснеет земля тускскою кровью кругом. Всюду враги сражены. Где открыто на битвенном поле Им победить не дано, скрытно готовятся в бой. |
| 215 | Поле там было, пределы его окружились холмами В чаще леса густой, полной свирепых зверей. Малую рать и обоз посредине враги оставляют, А остальные в кустах прячутся чащи лесной. Тут словно бурный поток, напоенный водой дождевою |
| 220 | Или же снегом, какой теплый Зефир растопил, Льется везде по полям и дорогам и в новом теченье Мчится, не зная границ и позабыв берега, Так же и Фабии все, разбежавшися, дол покрывают, Что только видят, крушат, всякий отбросивши страх. |
| 225 | Что с вами, доблестный род? Врагам не верьте коварным! Честная знать, берегись и вероломству не верь! Доблесть осилил обман: отовсюду в открытое поле Бросились толпы врагов и окружили бойцов. Как вам, немногие, быть против стольких вражеских тысяч? |
| 230 | Что в неминучей беде можно теперь предпринять? Так же, как дикий кабан, в лаврентских загнанный чащах, Молниеносным клыком прочь разгоняет собак, Хоть погибает и сам, — так гибнут, насытившись местью, Воины все, за удар сами удар нанося. |
| 235 | День этот Фабиев всех послал на воинственный подвиг — Посланным гибель судил день этот Фабиям всем. Чтобы, однако, не все Геркулесово сгинуло семя, — Видно, заботило то даже и самых богов, Только младенец один, еще не способный сражаться, |
| 240 | Был живым сохранен Фабиев роду тогда. Это случилось, чтоб мог на свет появиться ты, Максим, И выжиданьем своим мог государство спасти. |
| 14 февраля | |
| Вместе друг с другом горят созвездия — Ворон со Змеем, А между ними еще Чаши созвездье лежит. |
|
| 245 | В иды они не видны; после ид они ночью восходят, А почему им втроем надо являться, спою. Как-то Юпитеру Феб готовился празднество справить (Будет недолог рассказ, я уверяю тебя). «Птица моя, — он сказал, — ты лети, не задерживай праздник, |
| 250 | И принеси поскорей струйку живой мне воды». Ворон кривыми схватил золоченую чашу когтями И высоко поднялся, правя по воздуху путь. Всю недозрелых плодов увидел он полную фигу, Клюнул он их, но плоды зелены были еще. |
| 255 | Тут, говорят, он присел под фигой, приказ позабывши, И подождать он решил зрелости сладких плодов. Вдоволь наевшись, схватил он змея в черные когти, А господину такой выдумал вздорный рассказ: «Вот кто меня задержал: он, хранитель воды животворной, |
| 260 | Не дал мне к ней подлететь, не дал исполнить приказ». «Множишь ты, — Феб говорит, — вину свою ложью и, видно, Вещего бога своим вздором желаешь надуть? Знай, пока будет висеть на дереве сочная смоква, Не приведется себе свежей напиться воды». |
| 265 | Так он сказал и навек, как в память этого дела, Ворон, Чаша и Змей вместе на небе блестят. |
| 15 февраля. Луперкалии | |
| Третья заря после ид обнажившихся видит луперков, Фавна двурогого тут священнодействием чтят. Праздника этого чин поведайте мне, Пиэриды, |
|
| 270 | Как, из каких он краев в наши проникнул дома? Пана, хранителя стад, почитали в Аркадии древней, Он появляется там часто на горных хребтах. Видит Фолоя его, его знают Стимфальские воды, Так же как быстрый с горы в море бегущий Ладон, |
| 275 | Горы в сосновых лесах, окружающих город Нонакру, Выси Киллены-горы, средь Паррасийских снегов. Пан был скота божеством, Пан был там коней покровитель, Пан и дары получал за охраненье овец. Этих богов из лесов привел Эвандр за собою; |
| 280 | Где теперь город стоит, вместо него был пустырь. Здесь-то мы бога и чтим, и праздника древних пеласгов Чин стародавний досель фламин Юпитера чтит. Но почему же бегут? И зачем (если надобно бегать), Спросишь ты, надо бежать, скинув одежду свою? |
| 285 | Резвый бог пробегать сам любит по горным вершинам, Любит внезапно для всех бег свой стремглав начинать; Голый бог нагишом бежать своих слуг заставляет, Чтобы одежда на них им не мешала бежать. Не был еще и Юпитер рожден, и луна не являлась, |
| 290 | А уж аркадский народ жил на Аркадской земле. Жили они как зверье и работать еще не умели: Грубым был этот люд и неискусным еще. Домом была им листва, вместо хлеба питались травою, Нектаром был им глоток черпнутой горстью воды. |
| 295 | Вол не пыхтел, ведя борозду сошником искривленным, И никакою землей пахарь у них не владел. Не применяли коней никогда, а двигались сами, Овцы, бродя по лугам, собственным грелись руном. Жили под небом открытым они, а нагими телами |
| 300 | Были готовы сносить ливни, и ветер, и зной. Напоминают о том нам теперь обнаженные люди И о старинных они нравах минувших гласят. А почему этот Фавн особливо не любит одежды, Это тебе объяснит древний забавный рассказ. |
| 305 | В юности как-то герой тиринфский шел с госпожою; Фавн их увидел вдвоем, глядя с высокой горы, И, разгоревшись, сказал: «Убирайтесь вы, горные нимфы, Мне не до вас, а ее пламенно я полюблю». Шла меонийка, власы благовонные с плеч распустивши, |
| 310 | И украшал ее грудь яркий убор золотой; Зонтик ее золотой защищал от палящего солнца, Зонтик, который держал мощный Амфитрионид. К Вакховой роще она подошла, к виноградникам Тмола, А уж на темном коне Геспер росистый скакал. |
| 315 | Входит царица в пещеру со сводом из туфа и пемзы, Где у порога журчал весело свежий родник, И, пока слуги еду и вино готовили к пиру, В платье свое наряжать стала Алкида она. Туникой тонкою он, в гетульский окрашенной пурпур, |
| 320 | Был облачен и надел пояс царицы своей. Не по его животу был пояс, а туника жала; Все разымал он узлы толстыми мышцами рук. Он и браслеты сломал, они были ему слишком узки, И под ступнями его тонкая обувь рвалась. |
| 325 | Ей же дубина его достается и львиная шкура, Ей достается колчан, легкими стрелами полн. Так и пируют они, а после того засыпают Порознь, но ложа свои рядышком стелют себе, Чтобы достойно почтить создателя лоз виноградных |
| 330 | В праздник и чистыми быть при наступлении дня. Полночь настала. На что не пойдет неуемная похоть? В сумраке крадучись, Фавн к влажной пещере пришел И, лишь увидел, что спит опьяненная спутников свита, Он понадеялся тут, что господа тоже спят. |
| 335 | Входит, туда и сюда пробираяся, дерзкий любовник, И осторожной рукой щупает, что впереди. Вот подошел наконец он к желанным покровам постели И обнадежил его первый сначала успех. Но лишь дотронулся он до желтой щетинистой львиной |
| 340 | Шкуры, как, обомлев, руку отдернул назад. Страхом объятый, шарахнулся прочь, как путник, увидев, Что наступил на змею, ногу отдернуть спешит. После же щупает он покрывала соседнего ложа Мягкие, это его и завлекает в обман. |
| 345 | Всходит на эту постель, расправляет на ней свое тело И напрягает, как рог, страстную жилу свою. Вот задирает и тунику он с лежащего тела, Но оказались под ней ноги в густых волосах. Дальше полез он, но тут герой тиринфский ударом |
| 350 | Сбросил его, он упал с ложа высокого вниз, Грохот раздался, рабы всполошились, царица-лидянка Требует света, и все факелом освещено. Фавн вопит, тяжело свалившись с высокого ложа, Еле он тело свое поднял с холодной земли. |
| 355 | Расхохотался Алкид, увидя, как он растянулся, Расхохоталась и та, ради которой он шел. Платьем обманутый бог невзлюбил обманного платья, Вот и зовет он теперь к празднеству голый народ. Но к иноземным прибавь и латинские, Муза, причины, |
| 360 | Чтобы мой конь поскакал дальше в родимой пыли. Как полагалось, козу козлоногому резали Фавну И приглашенных на пир скромный толпа собралась. Тут, покамест жрецы потроха натыкают на прутья Ивы, готовя еду, солнце к полудню пришло. |
| 365 | Ромул, и брат его с ним, и все пастухи молодые В поле на солнца лучах были тогда нагишом, И состязалися там в кулачном бою, и метали Копья и камни, смотря, чьи были руки сильней. Сверху пастух закричал: «По окольным дорогам, смотрите, — |
| 370 | Где вы, Ромул и Рем! — воры погнали ваш скот!» Не до оружия тут; они врозь разбежались в погоню, И, налетев на врага, Рем отбивает бычков. Лишь он вернулся, берет с вертелов он шипящее мясо И говорит: «Это все лишь победитель поест». |
| 375 | Сказано — сделано. С ним и Фабии. А неудачник Ромул лишь кости нашел на опустелых столах. Он усмехнулся, хотя огорчен был, что Фабии с Ремом Верх одержали в борьбе, а не Квинтилии с ним. Память осталась о том; вот и мчат бегуны без одежды, |
| 380 | И об успешной борьбе слава доселе живет. Спросишь, откуда идет название места Луперкаль И отчего по нему назван и праздничный день? Сильвией дети на свет рождены были, жрицею Весты, Богу, а в Альбе тогда царствовал дядя ее. |
| 385 | Царь повелел в реке утопить обоих младенцев. Что ты, безумец! Из них Ромулом станет один. Скорбный исполнить приказ отправляются нехотя слуги, Плачут они, близнецов в гибели место неся. Альбула та, что потом по утопшему в ней Тиберину |
| 390 | Тибром была названа, вздулась от зимних дождей: Где теперь форумы, где Большого цирка долина, Там, как увидел бы ты, плавали лодки тогда. Лишь туда слуги пришли, а пройти нельзя было дальше, Тотчас, взглянув на детей, так восклицает один: |
| 395 | «О, как похожи они друг на друга! Как оба прекрасны! Все же, однако, из них будет один посильней. Если порода видна по лицу, то, коль нет в нем обмана, Думаю я, что в одном некий скрывается бог. Если же вас породил какой-нибудь бог, то, наверно, |
| 400 | В этот отчаянный час он к вам на помощь придет. Мать к вам на помощь пришла б, да сама ведь без помощи стонет, Матерью став и своих тут же утратив детей. Вместе вы родились и вместе вы на смерть идете, Вместе тоните!» Сказал и положил близнецов. |
| 405 | Оба заныли они, как будто все поняли оба. Слезы текли по щекам у возвратившихся слуг. Полый ковчег с детьми речная вода поддержала. О, каковую судьбу крыл этот жалкий челнок! В тине застрявший ковчег, к дремучему лесу прибитый, |
| 410 | При убывавшей воде сел потихоньку на мель. Было там дерево, пень которого цел и доселе: Румина это, она Ромула фигой была. С выменем полным пришла к близнецам несчастным волчица: Чудо? Как мог дикий зверь не повредить малышам? |
| 415 | Не повредить, это что! Помогла и вскормила волчица Тех, кто родными на смерть верную был обречен. Остановилась она и хвостом завиляла младенцам, Нежно своим языком их облизавши тела. Видно в них Марса сынов: они тянутся к вымени смело |
| 420 | Оба, сосут молоко, что назначалось не им. Лупа-волчица дала месту этому имя Луперкаль: Мамке в великую честь было ее молоко. (А по Аркадской горе запретно ль назвать нам луперков? Ведь и в Аркадии есть Фавна Ликейского храм!) |
| 425 | Ждешь ты чего, молодая жена? Не помогут ни зелья, Ни волшебство, ни мольбы тайные матерью стать; Но терпеливо прими плодоносной удары десницы, — Имя желанное «дед» скоро получит твой тесть. Было ведь некогда так, что редко женам случалось |
| 430 | В чреве своем ощутить брачный супругу залог. «Что мне в том, — Ромул вскричал, — что похитили мы сабинянок, — (Ромул в те времена скипетром царским владел), — Если насилье мое войну, а не силы дало мне? Лучше уж было б совсем нам этих снох не иметь» |
| 435 | Под Эсквилинским холмом нерушимая долгие годы, Свято хранимая там, роща Юноны была. Только туда пришли совместно жены с мужьями, Только склонились они, став на колени в мольбе, Как зашумели в лесу внезапно вершины деревьев |
| 440 | И, к изумлению всех, голос богини сказал: «Да воплотится козел священный в матрон италийских!» Замерли все, услыхав этот таинственный зов. Авгур там был (но имя его давно позабыто, Он из Этрусской земли — прибыл изгнанником в Рим), |
| 445 | Он закалает козла, а женщины все по приказу Клочьями кожи его дали себя ударять, А как в десятый черед обновил рога свои месяц — Каждый муж стал отцом, матерью стала жена. Слава Луцине! Она святую прославила рощу, |
| 450 | Где она каждой жене матерью стать помогла. Милостиво пощади беременных жен ты, Луцина, И безболезненно в срок дай им детей приносить. В день наступающий ты отнюдь не надейся на ветры, Ведь дуновению их вовсе нельзя доверять: |
| 455 | Непостоянны они, шесть дней без всяких запоров Настежь Эола тюрьмы им отворяется дверь. Легкий уже Водолей закатился с наклонною урной, Следом за ним принимай, Рыба, небесных коней. Ты, говорят, и твой брат (ибо вы сверкаете вместе |
| 460 | В небе) двоих на спине переносили богов. Некогда, в страхе бежав от злодея Тифона, Диона, В день как Юпитер вступил в бой за свои небеса, К водам Евфрата придя с младенцем своим Купидоном, У палестинской реки села на берег она. |
| 465 | Тополи там и камыш покрывали края побережья, И, понадеясь на них, скрылась она в ивняке. Ветер тут зашумел по роще; она испугалась И побледнела, решив, что подступают враги. Сжавши в объятьях дитя, она закричала: «Бегите, |
| 470 | Нимфы, на помощь ко мне, двух вы спасите богов!» Прыгнула в реку — и тут близнецы их подняли рыбы: Обе за это они звездами быть почтены. С этой поры сирийский народ нечестивым считает Рыбу вкушать и ее в рот никогда не берет. |
| 17 февраля. Квириналии. Форнакалии | |
| 475 | Завтрашний день никому не отдан, но третий — Квирину: Ромулом ранее был, кто именуется так, Иль потому, что копье встарь звали сабиняне «курис», И по нему в небесах звался воинственный бог, Иль что царя своего этим именем звали квириты, |
| 480 | Или что с Римской землей Куры он соединил. Ибо воитель-отец, взглянув на сыновние стены Да и на множество всех конченных Ромулом войн, Молвил: «Юпитер, теперь многосильно могущество Рима И не нуждается он в отпрыске больше моем. |
| 485 | Сына отцу возврати! Хоть один и похищен убийством, — Будет другой за себя мне и за Рема теперь. Будет один, кого ты вознесешь на лазурное небо, — Как ты изрек, а слова ведь нерушимы твои!» Тут же Юпитер кивнул. От кивка его дрогнули оба |
| 490 | Полюса и задрожал с ношей небесной Атлант. Место есть, что в старину называлось Козье Болото; Как-то случилось, что там, Ромул, судил ты народ. Спряталось солнце, и все облаками закрылося небо, И полился проливной ливень тяжелый из туч. |
| 495 | Гром гремит, все бегут, небо, треснув, сверкает огнями: И на отцовских конях взносится царь в небеса. Скорбь наступила, отцов обвиняют облыжно в убийстве; Так и решили бы все, кабы не случай один. Прокул Юлий однажды из города шел Альбы Лонги, |
| 500 | Ярко светила луна, факел тут был ни к чему. Вдруг неожиданно вся задрожала слева ограда; Он отшатнулся и встал, волосы дыбом взвились, Чудный, превыше людей, облаченный царской трабеей Ромул явился ему, став посредине пути, |
| 505 | И произнес: «Запрети предаваться скорби квиритам, Да не сквернят моего плачем они божества. Пусть благовонья несут, чтя нового бога Квирина, Помня всегда о своем деле — веденье войны». Так повелел и от глаз сокрылся он в воздухе легком; |
| 510 | Прокул сзывает народ и объявляет приказ. Богу возводится храм, его именем холм называют, И учреждаются тут праздника отчего дни. «Но почему ж этот день Глупцов также праздником назван?» Слушай. Причины тому вздорны, но все-таки есть. |
| 515 | Не было в древности здесь привычных к сохе землепашцев: Сила и ловкость мужей тратилась в ратном труде. Больше хвалили за меч, чем за плуг с искривленной рассохой, С пренебреженных полей мало сбирали плодов. Сеяли полбу в те давние дни и полбу косили, |
| 520 | В жертву Церере неся первый ее урожай. Пользу узнавши огня, они стали поджаривать полбу И по своей же вине много наделали бед. Ибо наместо зерна золу они полбы сметали И поджигали порой хижины сами свои. |
| 525 | Стала богиней их печь — Форнака, Форнаку молили Люди о том, чтоб она не выжигала зерна. Главный теперь курион Форнакалии провозглашает В разное время, а дня точного празднику нет; И на висящих везде по форуму многих таблицах |
| 530 | Каждая курия свой видит особый значок. Но из народа глупцы своих собственных курий не знают И до последнего дня праздника этого ждут. |
| 21 февраля. Фералии | |
| Честь и могилам дана. Ублажайте отчие души И небольшие дары ставьте на пепел костров! |
|
| 535 | Маны немногого ждут: они ценят почтение выше Пышных даров. Божества Стикса отнюдь не жадны. Рады они черепкам, увитым скромным веночком, Горсточке малой зерна, соли крупинке одной, Хлеба кусочку в вине, лепесткам цветущих фиалок: |
| 540 | Все это брось в черепке посередине дорог. Можно и большее дать, но и этим ты тени умолишь, И помолись ты еще у погребальных костров. Этот обычай введен был благочестивым Энеем В землях твоих в старину, гостеприимный Латин. |
| 545 | Духу отца приносил Эней ежегодные жертвы: С этой поры и пошел сей благочестный обряд. Некогда, впрочем, пока велись упорные войны Долгие, был позабыт день почитанья отцов. Но наказанье пришло: говорят, что за это несчастье |
| 550 | Рим раскалился огнем от пригородных костров. Трудно поверить, но будто тогда из могил появились Предки и стали стенать, плача в ночной темноте, А по дорогам везде городским и полям завывали Толпы бесплотных теней и ужасающих душ. |
| 555 | Как только стали опять воздавать почитание мертвым, — Нет ни чудес никаких, ни мертвецов из могил. Но в поминальные дни вы не думайте, вдовы, о браках, Факел сосновый пускай чистых уж дней подождет. Да и тебе, хоть твоей ты и кажешься матери зрелой, |
| 560 | Пусть не расчешет копье гнутое девичьих кос. Светочи спрячь ты свои, Гименей, и от мрачных огней их Скрой! Уныло огни при погребеньях горят. Боги таятся пускай за дверями закрытыми храмов, Пусть фимиам не дымит и не горят очаги. |
| 565 | Легкие души теперь и тела погребенных в могилах Бродят, и тени едят яства с гробниц и могил. Так продолжаться должно не долее дней, что осталось В месяце: в наших стихах столько же числится стоп. День последний из них Фералий название носит: |
| 570 | Манам в последний раз в этот мы молимся день. Тут среди жен молодых многолетняя сидя старуха, Таците служит немой, но не немая сама. Ладан кладет под порог, тремя его пальцами взявши, Там, где мышонок прогрыз ход потаенный себе; |
| 575 | Темный вяжет свинец тройною заклятою ниткой И у себя во рту вертит семь черных бобов; Жарит потом на огне зашитую голову рыбки, Что залепила смолой, медной иглой проколов; Льет вино, нашептав, а остаток его выпивают |
| 580 | Или сама, иль ее спутницы, больше сама. «Мы оплели языки и рты враждебные крепко!» — Старица так говорит пьяная, вон выходя. Спросишь ты, верно, меня, кто же эта богиня немая? Слушай же, что услыхал сам я от старых людей. |
| 585 | Неукротимой к Ютурне любовью объятый Юпитер Вытерпел то, что стерпеть богу такому нельзя: То среди леса она в орешнике пряталась частом, То она, в воду нырнув, к сестрам скрывалась своим. Он созывает всех нимф, которые в Лации жили, |
| 590 | И таковые слова хору их он говорит: «Ваша сестра сама себе враг, раз она отвергает Высшего бога любовь, не отдаваясь ему. Мне помогите и ей: ведь то, что мне будет усладой, Страстно желанною, то будет на радость и ей. |
| 595 | Берега вы на краю удержите, прошу я, беглянку, Чтобы она не могла в воду речную нырнуть». Так он сказал, и его послушались тибрские нимфы Все, что твой брачный чертог, Илия, верно блюдут. Но среди них оказалась одна, по имени Лала, |
| 600 | Что за болтливость свою также Болтуньей звалась: В этом ее был порок. Частенько Альмон говорил ей: «Дочь, придержи свой язык», — но не сдержалась она. Только она подошла ко пруду Ютурны-сестрицы, Как закричала: «Беги!», бога слова рассказав. |
| 605 | После к Юноне она подошла, участь жен пожалела И говорит ей: «Твой муж в нимфу Ютурну влюблен». В ярость Юпитер пришел и тотчас у нимфы нескромной Вырвал язык, приказав строго Меркурию так: «К манам ее отведи: для немых там пригодное место. |
| 610 | Нимфа, да будет она нимфой подземных болот!» Отдал Юпитер приказ. Она входит с Меркурием в рощу, Здесь предводитель ее чувствует к пленнице страсть, Хочет он ей овладеть, она взглядом его умоляет, — Тщетно: немые уста ей не дают говорить. |
| 615 | Матерью став, близнецов родила, что блюдут перекрестки, Град охраняя у нас: Ларами стали они. |
| 22 февраля. Каристии | |
| День Каристий идет затем: для родных это праздник, И собирается тут к отчим семейство богам. Память усопших почтив и родных посетивши могилы, |
|
| 620 | Радостно будет к живым взоры свои обратить И посмотреть, сколько их после всех умерших осталось, Пересчитать всю семью, весь сохранившийся род. Лишь безупречные пусть приходят, преступным нет места: Братьям и матерям, злым и жестоким к родне, |
| 625 | Тем, для которых отец или мать зажились слишком долго, Как и свекровям, своих зло донимающим снох. Внуков Тантала пускай и супруги Ясона не будет Так же, как той, что дала жженых селянам семян, Прокны с сестрою ее и Терея, что мучил обеих, |
| 630 | Как и того, кто богат стал незаконным путем. Ладан курите семейным богам! Согласье ведь должно В этот особенно день кротко и мирно хранить. И учреждайте пиры вы в честь подпоясанных Ларов, Ставьте тарелку для них — почести знак и любви. |
| 635 | А уж как влажная ночь к спокойному сну призовет вас, Чашу наполнив вином, вы помолитесь тогда: «Пьем за себя и тебя, отец отечества, Цезарь!» И возливайте вино с этой молитвою все. |
| 23 февраля. Терминалии | |
| Ночь миновала, и вот восславляем мы бога, который | |
| 640 | Обозначает своим знаком границы полей. Термин, камень ли ты иль ствол дерева, вкопанный в поле, Обожествлен ты давно предками нашими был. С той и другой стороны тебя два господина венчают, По два тебе пирога, по два приносят венка, |
| 645 | Ставят алтарь; и сюда огонь в черепке поселянка, С теплого взяв очага, собственноручно несет. Колет дрова старик, кладет их в поленницу ловко И укрепляет с трудом ветками в твердой земле. После сухою корой разжигает он первое пламя; |
| 650 | Мальчик стоит и в своих держит корзины руках. После того как в огонь он бросит три горстки пшеницы, Дочка-девчонка дает сотов медовых куски. Прочие держат вино, выливают по чашке на пламя, В белых одеждах они смотрят и чинно молчат. |
| 655 | Общего Термина тут орошают кровью ягненка Иль сосунка свиньи, Термин и этому рад. Попросту празднуют все, и пируют соседи все вместе, И прославляют тебя песнями, Термин святой! Грань ты народам, и грань городам, и великим державам, |
| 660 | А без тебя бы везде спорными были поля. Ты не пристрастен ничуть, и золотом ты неподкупен, И по закону всегда сельские межи блюдешь. Если бы некогда ты отграничил Фирейские земли, Триста мужей не могли там бы убитыми лечь; |
| 665 | Надписи не было б там на трофее в честь Офриада. О, сколько крови пролил он за отчизну свою! Что же случилось, когда Капитолий строили новый? Все тут боги ушли, место Юпитеру дав, Термин же, как говорят старинные были, остался |
| 670 | В храме стоять и стоит вместе с Юпитером там. Да и теперь, чтоб ничто, кроме звезд, ему не было видно, В храмовой крыше пробит маленький в небо проем. Термин, сокрыться тебе теперь от нас невозможно: Там, где поставлен ты был, там ты и стой навсегда. |
| 675 | Не уступай ни на шаг никакому захватчику места И человеку не дай выше Юпитера стать; Если же сдвинут тебя или плугом, или мотыгой, Ты возопи: «Вот твое поле, а это его!» Есть дорога, народ ведущая в земли лаврентов, |
| 680 | В царство, какого искал некогда древний Эней: Там у шестого столба тебе, порубежный, приносят Внутренности скота, шерстью покрытого, в дар. Земли народов других ограничены твердым пределом; Риму предельная грань та же, что миру дана. |
| 24 февраля. Изгнание царя | |
| 685 | Надо теперь рассказать об изгнанье царя: по нему ведь Назван шестой от конца месяца этого день. Был последним царем над римским народом Тарквиний, Несправедливым царем, мощным, однако, в бою. Брал он одни города, другие вконец разорял он, |
| 690 | А чтобы Габии взять, не постыдился коварств. Младший из трех сыновей, настоящий Гордого отпрыск, Тихою ночью вошел в самую гущу врагов. Те обнажили мечи. «Безоружного, молвил, убейте! Братья желают того, да и Тарквиний-отец: |
| 695 | Бил он жестоко меня, бичами мне спину терзая…» (Да, чтобы это сказать, он и удары стерпел!) Месяц сиял. Мечи влагают воины в ножны И под одеждой юнца видят следы от бичей. Плачут и просят его идти вместе с ними сражаться; |
| 700 | С просьбой наивною их хитрый согласен юнец. Всем доверье внушив, он друга к отцу посылает, Чтобы ему показать к взятию Габиев путь. Сад был внизу, где росли из посева душистые травы, И орошал его ток тихо журчащей воды. |
| 705 | Тайное там получил Тарквиний от сына посланье И поломал он жезлом верхние лилий цветы. Только лишь вестник сказал, вернувшись, о лилиях сбитых — Сын: «Понимаю приказ отчий!» — сейчас же сказал. Тотчас он перебил верховных начальников Габий, |
| 710 | И городская стена пала, лишившись вождей. Тут (о ужас!) змея, посреди алтарей появившись, Выползла и пожрала жертву с потухших огней. Феба спросили, и вот прорицание было: «Кто первый Мать поцелует, тому и победителем быть». |
| 715 | Бросились все к матерям, целовать их стали поспешно, Веруя богу, но слов не понимая его. Мудрый же Брут дурачком притворился, чтоб невредимым Козней твоих избежать, о кровожадный гордец! Он распростерся ничком, мать-землю он тронул устами, — |
| 720 | Всем же казалось, что он просто, споткнувшись, упал. Между тем окружать Ардею римляне стали, Терпит осады она тяжкий и длительный гнет. А пока время идет и враги выжидают и медлят, В лагере игры идут, праздно скучают войска. |
| 725 | Юный царевич Тарквиний за стол и к вину собирает Всех боевых друзей и обращается к ним: «Други, пока нас томит затяжная война под Ардеей И не дает отнести к отчим оружье богам, Верно ль блюдутся, спрошу, наши брачные ложа? И правда ль |
| 730 | Дороги женам мужья, так же как жены мужьям?» Каждый хвалит свою, разгораются страсти сильнее, И распаляет вино и языки и сердца. Тут поднимается тот, кто именем горд Коллатина. «Нечего тратить слова, верьте делам!» — говорит. |
| 735 | «Ночь еще не прошла: на коней! Поскачемте в город!» Это по сердцу: своих все повзнуздали коней И поскакали. Спешат достичь дворца поскорее; Стражи вокруг никакой; входят они во дворец; Вот перед ними невестка царя — с венками на шее, |
| 740 | Перед вином, во хмелю ночь коротает она. После спешат к Лукреции в дом: ее видят за прялкой, А на постели ее мягкая шерсть в коробах. Там, при огне небольшом, свой урок выпрядали служанки, И поощряла рабынь голосом нежным она: |
| 745 | «Девушки, девушки, надо скорей послать господину Плащ, для которого шерсть нашей прядется рукой! Что же там слышно у вас? Новостей ведь вы слышите больше: Долго ли будет еще эта тянуться война? Ты же ведь сдаться должна, Ардея: противишься лучшим, |
| 750 | Дерзкая! Нашим мужьям отдыха ты не даешь. Только б вернулись они! Ведь мой-то не в меру отважен И с обнаженным мечом мчит на любую беду. Я без ума, я всегда обмираю, как только представлю Битвы картину, дрожу, холодом скована грудь!» |
| 755 | Тут она, вся в слезах, натягивать бросила нитку И опустила свое в складки подола лицо. Все было в ней хорошо, хороши были скромные слезы И красотою лицо не уступало душе. «Брось волноваться, я здесь!» — супруг говорит; и, очнувшись, |
| 760 | К мужу на шею она бросилась, сладко припав. Юный царевич меж тем, огнем безумья объятый, Весь запылал и с ума чуть от любви не сошел. Станом ее он пленен, белизной, золотою косою И красотою ее, вовсе без всяких прикрас. |
| 765 | Мил ему голос ее и все, что ему недоступно, И чем надежды его меньше, тем больше любовь. Вот уж запел и петух, провозвестник зари и рассвета, Вновь молодые спешат воины в битвенный стан. Нет ее больше, но он все видит ее пред собою |
| 770 | И, вспоминая о ней, любит сильней и сильней: «Вот она села, вот вижу убор ее, вижу за прялкой, Вот без прически лежат косы на шее у ней, Вижу я облик ее и слова ее ясно я слышу, Вот ее взгляд, вот лицо, вот и улыбка ее». |
| 775 | Как утихает волна, утомившись от сильного ветра, Но, только ветер затих, снова вспухает она, Так, хотя нет перед ним любимого образа милой, Все ж не стихает его к этому образу страсть. Весь он горит, его грешной любви подгоняют стрекала: |
| 780 | Ложе невинное пусть сила иль хитрость возьмет! «Спорен успешный исход; но будь что будет! — сказал он, — Случай или же бог смелым подмога в делах. Смелость и в Габии нас привела недавно!» Воскликнул И, опоясавши меч, гонит вперед он коня. |
| 785 | В медью обитую дверь Коллатин юноша входит В час, когда солнце уже было готово зайти. Враг шагает, как друг. В покои вождя Коллатина Гостеприимно его приняли: это родной. Как ошибиться легко! Ничего не подозревая, |
| 790 | Бедная есть подает дома хозяйка врагу. Ужин окончен: давно пора и о сне бы подумать. Ночь наступила, нигде нет во всем доме огня. Он поднялся, из ножен золоченых меч вынимает И в почивальню твою, верная, входит, жена. |
| 795 | Ложа коснувшись, он к ней: «Лукреция, меч мой со мною. Я — Тарквиния сын; слышишь ты эти слова?» Та ни слова: ни сил у нее, ни голоса в горле Нет никакого, и все мысли смешались в уме. Но задрожала она, как дрожит позабытая в хлеве |
| 800 | Крошка овечка, коль к ней страшный склоняется волк. Что же ей делать? Бороться? Жену всегда одолеют. Крикнуть? Но меч у него тотчас же крик пресечет. Или бежать? Но ее ведь груди ладонями сжаты, Чуждая в первый раз к ним прикоснулась рука. |
| 805 | Враг влюбленный ее умоляет, клянется, грозит ей, — Клятвы, угрозы, мольбы тронуть не могут ее. «Борешься зря! — говорит он, — лишишься и чести и жизни. Ложным свидетелем я мнимого буду греха: Я уничтожу раба, с каким тебя будто застал я!» |
| 810 | Не устояла она, чести лишиться страшась. Что ж, победитель, ты рад? Тебя победа погубит: Ведь за одну только ночь царство погибло твое! Вот уж и день: и она сидит, волоса распустивши, Как над могильным костром сына сидит его мать. |
| 815 | Старого кличет отца, кличет мужа из ратного стана, — Оба, не медля ничуть, поторопились прийти. В горе увидев ее, спросили, по ком она плачет, Чье погребенье? Каким горем она сражена? Долго она молчит, от стыда закрывая одеждой |
| 820 | Очи; слезы ручьем, не иссякая, бегут. Тут и отец и супруг утирают ей слезы и просят Горе свое им открыть, плачут и в трепете ждут. Трижды пыталась начать и трижды она умолкала. Но наконец, опустив долу глаза, говорит: |
| 825 | «Видно, и этим обязана я Тарквинию горем? Надо несчастной самой мне вам позор мой открыть?» То, что смогла, рассказала она, но потом зарыдала, И запылали ее чистые щеки стыдом. Видя насилье над ней, ее муж и отец извиняют; |
| 830 | «Нет, — отвечает она, — нет извинения мне!» Тотчас себе она в грудь кинжал сокровенный вонзила И ниспроверглась в крови собственной к отчим ногам. Но и в последний свой миг заботилась, чтобы пристойно Рухнуть; и к чести была ей и кончина ее. |
| 835 | Вот и супруг и отец, невзирая на все предрассудки, Кинулись к телу ее вместе, рыдая о ней. Брут появляется. Вмиг свое позабывши притворство, Из полумертвого он выхватил тела клинок И, поднимая кинжал, благородною кровью омытый, |
| 840 | Им потрясает и так громко и грозно кричит: «Этою кровью клянусь, святой и отважною кровью, Этими манами, мной чтимыми, как божество, — Что и Тарквиний, и весь его выводок изгнаны будут. Слишком долго уже доблесть свою я таил!» |
| 845 | Тут, хоть и лежа, она приоткрыла потухшие очи, И, как и видели все, будто кивнула она. На погребенье несут матрону с отвагою мужа, Слышатся речи над ней, ненависть бурно растет. Рана открыта ее. И Брут, созывая квиритов, |
| 850 | Громко кричит обо всех гнусных поступках царя. Изгнан Тарквиний со всем потомством. Годичную консул Власть получает: сей день днем был последним царей. |
| 26 февраля | |
| Мы ошибаемся? Или весны предтеча, касатка, Не убоялась, что вновь может вернуться зима? |
|
| 855 | Все же ты, Прокна, не раз пожалеешь, что поторопилась; Муж твой, однако, Терей, рад, что ты смерзнешь теперь. |
| 28 февраля. Эквирии | |
| Месяц проходит второй: от него лишь две ночи осталось; Марс погоняет коней, на колеснице летя. Правильно назван сей день — Эквирии — конские скачки: |
|
| 860 | Смотрит на них этот бог нынче на поле своем. Слава тебе, Градив, своевременно к нам ты приходишь: Месяц грядущий твоим именем запечатлен. К пристани прибыли мы: вместе с месяцем кончилась книга, И поплывет по другой ныне челнок мой воде. |
ПРИМЕЧАНИЯ
