Книга стихотворений

Посвя­ти­тель­ное сти­хотво­ре­ние к при­жиз­нен­но­му сбор­ни­ку сти­хов («кни­жеч­ке» неболь­шо­го объ­е­ма); при состав­ле­нии посмерт­но­го собра­ния было постав­ле­но во гла­ве его (ср. ниже, № 14b). Одно из самых попу­ляр­ных в древ­но­сти сти­хотво­ре­ний Катул­ла; раз­мер его (фале­кий) стал нере­док в посвя­ти­тель­ных сти­хах (Мар­ци­ал, кн. I, III, V, VI, XI; Авсо­ний, XXIII — «…Так верон­ский писал поэт когда-то…»). Кор­не­лий Непот, при­бли­зи­тель­но одних лет с Катул­лом, родом тоже из Пре­даль­пий­ской Гал­лии, был исто­ри­ком и сти­хотвор­цем-люби­те­лем; его «Лето­пись» в трех кни­гах, кото­рую здесь име­ет в виду Катулл, пред­став­ля­ла собой син­хро­ни­сти­че­скую рос­пись собы­тий рим­ской и миро­вой исто­рии с мифо­ло­ги­че­ских вре­мен до послед­них лет — при сбив­чи­во­сти антич­ной хро­но­ло­гии это дей­ст­ви­тель­но тре­бо­ва­ло уче­но­сти и усер­дия. До нас дошло лишь извле­че­ние из дру­го­го его труда, «О зна­ме­ни­тых людях»: здесь мимо­хо­дом упо­ми­на­ет­ся и Катулл как луч­ший (наряду с Лукре­ци­ем) поэт сво­его вре­ме­ни («Аттик», 12).

Руч­ные воро­бьи не раз упо­ми­на­ют­ся латин­ски­ми поэта­ми (осо­бен­но Мар­ци­а­лом, не без вли­я­ния Катул­ла: см. I, 9, 3; 109, 1; IV, 14, 13; VII, 14, 3; XI, 6, 16; XIV, 77; в дру­гих местах упо­ми­на­ют­ся руч­ные попу­гай, ворон, соло­вей, дятел). Воро­бей был посвя­щен Вене­ре (на колес­ни­це, запря­жен­ной воро­бья­ми, явля­ет­ся Вене­ра в гимне Сап­фо) и осо­бен­но годил­ся в герои любов­но­го сти­хотво­ре­ния. «Воро­бы­шек» было лас­ка­тель­ным сло­вом у влюб­лен­ных еще в комеди­ях Плав­та. Хозяй­ка воро­бья не назва­на по име­ни, но уже древ­ние не сомне­ва­лись, что это Лес­бия (Мар­ци­ал, VII, 14: «…люби­мая неж­ным Катул­лом / Пла­ка­ла Лес­бия, ласк птич­ки сво­ей лише­на»). Сти­хотво­ре­ние постро­е­но как паро­дия на гимн: обра­ще­ние, опи­са­ние боже­ства в его дей­ст­ви­ях, заклю­чи­тель­ное поже­ла­ние.

В руко­пи­сях за № 2 сле­ду­ют такие три сти­ха:

Речь идет об Ата­лан­те, быст­ро­но­гой деве-охот­ни­це аркад­ских мифов. Она согла­си­лась вый­ти замуж лишь за того, кто победит ее в беге; победил ее Гип­по­мен (или Мила­ни­он) тем, что стал на ходу ронять золотые ябло­ки, пода­рок Афро­ди­ты, и Ата­лан­та, не утер­пев, каж­дый раз накло­ня­лась за ними и задер­жи­ва­ла бег. Если этот отры­вок свя­зан с преды­ду­щим, то в выпав­шем тек­сте мог­ла содер­жать­ся, напри­мер, мысль: «Мне это­го так же хоте­лось бы, как Ата­лан­те — яблок…».

Пар­ное сти­хотво­ре­ние к преды­ду­ще­му (ст. 4 повто­рен оттуда бук­валь­но). Как преды­ду­щее паро­ди­ру­ет фор­му гим­на, так это — фор­му пла­ча. Образ­цы эпи­та­фий живот­ным были в элли­ни­сти­че­ской поэ­зии — напри­мер, эпи­та­фия Сим­мия на смерть куро­пат­ки («Пала­тин­ская анто­ло­гия», VII, 203), кон­чав­ша­я­ся: «В самый послед­ний твой путь ты к Ахе­рон­ту идешь». Катул­лу, в свою оче­редь, под­ра­жа­ли Овидий («Любов­ные эле­гии», II, 6) и Ста­ций («Силь­вы», II, 4), напи­сав­шие эле­гии на смерть руч­ных попу­га­ев. Сти­хотво­ре­ние насы­ще­но пого­во­роч­ны­ми выра­же­ни­я­ми («глаз… доро­же», «меда неж­ней») и сло­вес­ны­ми повто­ра­ми (ст. 3—4).

По воз­вра­ще­нии из поезд­ки в Вифи­нию (ст. 11) в свое име­ние на озе­ре Гар­да близ Сир­ми­о­на (ст. 24, ср. № 31), Катулл в бла­го­дар­ность богам за бла­го­по­луч­ное путе­ше­ст­вие посвя­тил в мест­ный храм изо­бра­же­ние того кораб­ля, на кото­ром он плыл. Сти­хотво­ре­ние напи­са­но как пере­сказ посвя­ти­тель­ной над­пи­си при этом при­но­ше­нии, по гре­че­ско­му обы­чаю сде­лан­ной от лица само­го посвя­щае­мо­го пред­ме­та; неко­то­рые ком­мен­та­то­ры пред­ла­га­ют видеть в нем моно­лог Катул­ла (или хра­мо­во­го сто­ро­жа), пока­зы­ваю­ще­го гостям пред­ме­ты мест­но­го свя­ти­ли­ща.

Ср. № 7; оба сти­хотво­ре­ния были очень попу­ляр­ны в антич­но­сти, о них упо­ми­на­ет Мар­ци­ал, XI, 6; XII, 59; VI, 34: («…Сколь­ко Катулл умо­лял дать Лес­бию, я не счи­таю: / Жаж­дет немно­го­го тот, кто в состо­я­ньи счи­тать!»). Клю­че­вое сло­во ba­sium («поце­луй») избе­га­лось в клас­си­че­ской латы­ни и, быть может, было диа­лек­тиз­мом Пре­даль­пий­ской Гал­лии, роди­ны Катул­ла; но оно вытес­ни­ло все иные сино­ни­мы и лег­ло в осно­ву соот­вет­ст­ву­ю­щих слов во всех роман­ских язы­ках. Кон­цов­ка сти­хотво­ре­ния — от ходя­че­го пред­став­ле­ния о том, что вся­кое чрез­мер­ное оби­лие гро­зит «зави­стью богов» и воз­мезди­ем, поэто­му луч­ше не вести ему точ­но­го сче­та: для кол­дов­ства, «наво­дя­ще­го пор­чу», необ­хо­ди­мы точ­ные дан­ные о вся­ком пред­ме­те.

Мысль это­го сти­хотво­ре­ния (и близ­ко­го к нему № 55) — от обще­го места гре­че­ской мора­ли, сфор­му­ли­ро­ван­ной еще у Пла­то­на, «Пир», 182d: «по обще­му мне­нию, юно­шей достой­ных и бла­го­род­ных луч­ше любить откры­то, чем тай­но, хотя бы они были и не так хоро­ши собой». Адре­сат бли­же неиз­ве­стен.

Ср. № 5 с тою же кон­цов­кой на мыс­ли о «сгла­зе». Сти­хотво­ре­ние обыг­ры­ва­ет кон­траст меж­ду древ­ней про­стотой основ­но­го обра­за «мно­го, как пес­чи­нок в пес­ке и звезд на небе» (повто­ря­ет­ся потом в № 61, 199—203) и изыс­кан­но­стью гео­гра­фи­че­ских реа­лий.

Геро­и­ня — по-види­мо­му, Лес­бия: ст. 8 пере­кли­ка­ет­ся с посвя­щен­ным Лес­бии № 87 (неко­то­рые ком­мен­та­то­ры идут еще даль­ше и счи­та­ют, что ст. 4 «хажи­вал на зов люб­ви к милой» — это вос­по­ми­на­ние о свида­ни­ях в доме Аллия, № 68, и т. п.). При­ме­ча­тель­но, что здесь нет обыч­но­го катул­лов­ско­го моти­ва — упо­ми­на­ний об изме­нах воз­люб­лен­ной, но она уже назы­ва­ет­ся «пре­ступ­ной» (ст. 15) как веро­лом­ная. Обра­ще­ние к само­му себе на «ты» повто­ря­ет­ся у Катул­ла в № 46, 51, 52, 76, 79; упо­ми­на­ние о себе в 3-м лице — в № 6, 7, 11, 13 и мн. др.; здесь эти фор­мы катул­лов­ско­го эго­цен­триз­ма череду­ют­ся. Отры­ви­стость (каж­дый стих — отдель­ная фра­за) и оби­лие повто­ров вно­сит в инто­на­цию чер­ты закли­на­ния. Стиль сти­хотво­ре­ния в под­лин­ни­ке более сни­жен, чем в пере­во­де: оно насы­ще­но сло­ва­ми и обо­рота­ми из язы­ка комедии («схо­дить с ума» — из Терен­ция, «что погиб­ло, почи­тай гиб­лым» — из Плав­та; более мел­кие осо­бен­но­сти язы­ка пере­во­ду не под­да­ют­ся).

Этот Вера­ний (бли­же неиз­вест­ный) вме­сте с Фабул­лом (геро­ем № 13) упо­ми­на­ют­ся далее в № 12 (по пово­ду той же поезд­ки в Испа­нию — «ибер­ские края», ст. 7) и в № 28 и 47 (по пово­ду дру­гой поезд­ки, по-види­мо­му, в Македо­нию). Веро­ят­но, это были такие же моло­дые люди, как Катулл, наби­рав­ши­е­ся опы­та в сви­тах про­вин­ци­аль­ных намест­ни­ков.

Ред­кий у Катул­ла при­мер сти­хотвор­но­го рас­ска­за, ни к кому не обра­щен­но­го: этим сти­хотво­ре­ние напо­ми­на­ет отры­вок из сати­ры Луци­лия или Гора­ция. Вар, о кото­ром гово­рит­ся в сти­хотво­ре­нии, — или Аль­фен Вар из Кре­мо­ны (адре­сат № 30), или Квин­ти­лий Вар, поэт и кри­тик (Гора­ций, «Нау­ка поэ­зии», 438), впо­след­ст­вии друг Вер­ги­лия и Гора­ция, опла­кан­ный в оде Гора­ция, I, 24 (воз­мож­ный адре­сат № 22). Напи­са­но вско­ре после воз­вра­ще­ния из вифин­ской поезд­ки в 56 г.; то же недо­воль­ство нещед­рым началь­ни­ком, пре­то­ром Мем­ми­ем (ст. 11) — и в № 28, с таки­ми же бран­ны­ми выра­же­ни­я­ми. Этот Г. Мем­мий, сна­ча­ла враг, а потом при­вер­же­нец Цеза­ря, пре­тор 58 г. и неудач­ли­вый кан­дидат в кон­су­лы 54 г., покро­ви­тель­ст­во­вал не толь­ко Катул­лу: ему посвя­тил свою поэ­му «О при­ро­де вещей» Лукре­ций Кар.

Счи­та­ет­ся, что это послед­нее из сти­хотво­ре­ний, посвя­щен­ных Лес­бии, хотя имя ее здесь и не назва­но. Для пере­клич­ки с пер­вым из этих сти­хотво­ре­ний, № 51, оно напи­са­но сап­фи­че­ской стро­фой. Дата — не рань­ше 55 г. (пер­вый поход Цеза­ря в Бри­та­нию, ст. 12). Адре­са­ты — види­мо, те же, с кото­ры­ми Катулл бра­нит­ся в № 16 и (порознь) в № 15, 21, 23, 26; явное про­ти­во­ре­чие меж­ду этой бра­нью и обра­ще­ни­ем к ним как к «спут­ни­кам» в нашем сти­хотво­ре­нии застав­ля­ет мно­гих ком­мен­та­то­ров видеть здесь иро­нию. Все сти­хотво­ре­ние обра­зу­ет одну фра­зу в 24 стро­ки (ср. № 65).

Адре­сат неиз­ве­стен, но млад­ший брат его, Г. Ази­ний Пол­ли­он (ст. 6—9), хоро­шо изве­стен: это буду­щий пол­ко­во­дец-цеза­ри­а­нец, участ­ник граж­дан­ских войн, кон­сул 40 г., зна­ме­ни­тый ора­тор, исто­рик и поэт, друг и покро­ви­тель Вер­ги­лия; он родил­ся в 76 г., и в пору сти­хотво­ре­ния Катул­ла ему мог­ло быть лет 16—20 («маль­чиш­ка», ст. 8). Род Ази­ни­ев про­ис­хо­дил из апен­нин­ской обла­сти, где жило пле­мя марру­ци­нов, отсюда про­зви­ще адре­са­та. Кра­жа плат­ков, кото­ры­ми выти­ра­ли руки за едой (их пода­вал хозя­ин, но часто при­но­си­ли с собой и гости, так что лег­ко было выдать чужой пла­ток за свой) была в Риме быто­вым явле­ни­ем — ср. эффект­ную эпи­грам­му Мар­ци­а­ла, XII, 28 (29). У Катул­ла эта тема повто­ря­ет­ся в № 25.

При­гла­ше­ние на пир, для кото­ро­го, одна­ко, все дол­жен устро­ить сам Фабулл. Адре­сат — друг Катул­ла, уже упо­ми­нав­ший­ся (вме­сте с Вера­ни­ем) в № 9 и 12. Пре­уве­ли­чи­вая соб­ст­вен­ную бед­ность (тра­ди­ци­он­ным моти­вом: «Сун­дук твой затя­ну­ло пау­ти­ною…» — гово­рит­ся еще в комеди­ях Афра­ния, ф. 412), Катулл паро­ди­ру­ет здесь стиль гре­че­ских эпи­грамм, обра­щен­ных к покро­ви­те­лям, — напри­мер, сво­его совре­мен­ни­ка Фило­де­ма («Пала­тин­ская анто­ло­гия», XI, 44; Пизон, к кото­ро­му обра­ща­ет­ся Фило­дем, — тот самый, с кото­рым Вера­ний и Фабулл, по-види­мо­му, в 56 г. езди­ли в Македо­нию, см. № 28):

Об этом поэте, ора­то­ре, покро­ви­те­ле и дру­ге Катул­ла ср. № 50, 53, 96 (в № 53 — о его речи про­тив Вати­ния, пре­то­ра 55 г.; отсюда здесь «вати­ни­ан­ски» в ст. 3). Сти­хотво­ре­ние напи­са­но к кар­на­валь­но­му празд­ни­ку Сатур­на­лий (ст. 15) 17—21 декаб­ря, когда при­ня­то было обме­ни­вать­ся подар­ка­ми (сатур­наль­ным подар­кам посвя­ще­на цели­ком XIV кни­га Мар­ци­а­ла, где пода­рок 195 — это сти­хи само­го Катул­ла). Кальв при­слал Катул­лу в шут­ку несколь­ко книг дур­ных поэтов. Катулл удив­ля­ет­ся, откуда они у Каль­ва — не ина­че, их при­слал ему в бла­го­дар­ность за защи­ту в суде «грам­ма­тик Сул­ла» (ст. 9; может быть, Эпи­кад, воль­ноот­пу­щен­ник дик­та­то­ра Сул­лы, упо­ми­нае­мый Све­то­ни­ем, «О грам­ма­ти­ках», 12) или иной кли­ент, и Кальв хочет теперь от них изба­вить­ся. За это Катулл гро­зит ему подоб­ным же подар­ком — сти­ха­ми дур­ных поэтов Суф­фе­на (кото­ро­му посвя­ще­но сти­хотво­ре­ние № 22), Цезия (бли­же неиз­вест­но­го), Акви­на (ср. Цице­рон, «Туску­лан­ские беседы», V, 63: «из всех поэтов, кото­рых я знал, — а я водил­ся даже с Акви­ни­ем, — каж­дый счи­тал себя луч­ше всех…») и им подоб­ных (ст. 18—19).

За № 14 в руко­пи­сях сле­ду­ет трех­сти­шие:

По-види­мо­му, это набро­сок или фраг­мент вступ­ле­ния или заклю­че­ния к сбор­ни­ку сти­хов: может быть, к тому же, из кото­ро­го заим­ст­во­ва­но сти­хотво­ре­ние № 1 (пер­вое вступ­ле­ние — посвя­ще­ние Непоту, вто­рое — обра­ще­ние к чита­те­лю: так стро­и­лись и неко­то­рые дру­гие антич­ные сти­хотвор­ные кни­ги), может быть — к како­му-нибудь дру­го­му, тоже вошед­ше­му в состав «Кни­ги Катул­ла Верон­ско­го».

С пору­че­ни­ем над­зо­ра над Ювен­ци­ем (имя кото­ро­го, впро­чем, не назва­но; о том, что из это­го вышло, см. № 21). Даль­ний обра­зец это­го рев­ни­во­го пре­до­сте­ре­же­ния — Кал­ли­мах, «Ямбы», 5 (фр. 195).

С бра­нью за обид­ные подо­зре­ния. Повод к столк­но­ве­нию — № 48, о поце­лу­ях Ювен­ция (ст. 3 «мои стиш­ки», ст. 12 «тыся­чи тысяч поце­лу­ев»). «Раз­врат­ни­ка­ми» (im­pu­di­ci) в рим­ском обще­ст­вен­ном мне­нии счи­та­лись толь­ко те, кого назы­ва­ли mol­les, ef­fe­mi­na­ti; от упре­ков в этом и отру­ги­ва­ет­ся Катулл, счи­тая воз­мож­ным назы­вать себя «цело­муд­рен­ным» и «бла­го­че­сти­вым». Тем не менее, эти строч­ки (5—6) полу­чи­ли широ­чай­шую попу­ляр­ность в латин­ской лите­ра­ту­ре не в спе­ци­фи­че­ском, а в обще­при­ня­том смыс­ле: их цити­ру­ет Пли­ний Млад­ший, IV, 14 (в защи­ту соб­ст­вен­ных, не дошед­ших до нас, сти­хов), пара­фра­зи­ру­ют Мар­ци­ал, XI, 15, 13 («Нра­вы вовсе не наши в этой книж­ке») и Овидий, «Скорб­ные эле­гии», II, 353—354 («Верь, что нра­вы мои на мои сти­хи непо­хо­жи — Муза игри­ва моя, но цело­муд­рен­на жизнь»). Про­ти­во­по­лож­ное суж­де­ние — у Сене­ки, «Пись­ма», 114, 3 («Не может быть душа одно­го цве­та, а ум дру­го­го»).

По-види­мо­му, ран­нее сти­хотво­ре­ние Катул­ла. Счи­та­ет­ся, что Коло­ния — это нынеш­няя Коло­нья немно­го восточ­нее Веро­ны, лежав­шая, дей­ст­ви­тель­но, сре­ди болот. Мосты и гати счи­та­лись в рим­ской рели­гии свя­щен­ны­ми объ­ек­та­ми, на них совер­ша­лись тор­же­ст­вен­ные обряды с пляс­ка­ми (ст. 2, 6 — в под­лин­ни­ке, как кажет­ся, намек на мест­ную жре­че­скую кол­ле­гию «пля­су­нов» — сали­ев, подоб­ную рим­ской); может быть, здесь это сопро­вож­да­лось обрядо­вы­ми пес­ня­ми (типа древ­них фес­цен­нин), при­но­ся­щи­ми пло­до­ро­дие. В под­ра­жа­ние такой песне и напи­са­но сти­хотво­ре­ние Катул­ла с обиль­ны­ми арха­из­ма­ми и часты­ми алли­те­ра­ци­я­ми в ста­ром вку­се. Жите­ли город­ка буд­то бы укре­пи­ли свой мост для обрядо­вой пляс­ки, но все же не уве­ре­ны в его проч­но­сти; Катулл пред­ла­га­ет для вер­но­сти при­не­сти уми­ло­сти­ви­тель­ную жерт­ву богам — сбро­сить с моста ста­ро­го мужа («ста­ри­ков с моста!» — Фест, 450 Л. — было латин­ской посло­ви­цей, хра­нив­шей память о реаль­ном таком обряде).

В руко­пи­сях Катул­ла за № 17 сле­ду­ет сра­зу № 21; но фран­цуз­ский гума­нист М. А. Мюре, изда­вая Катул­ла в 1554 г., вста­вил сюда три сти­хотво­ре­ния из «При­а­пей», сбор­ни­ка безы­мян­ных сти­хов I в. до н. э. — I в. н. э., посвя­щен­ных богу похо­ти и пло­до­ро­дия При­а­пу; они печа­та­лись здесь под № 18—20 вплоть до XIX в., и когда были исклю­че­ны, то нуме­ра­цию изда­те­ли оста­ви­ли без изме­не­ний. Два из них были при­пи­са­ны Катул­лу без вся­ких осно­ва­ний; третье же упо­ми­на­ет­ся как катул­лов­ское еще Терен­ци­а­ном Мав­ром, грам­ма­ти­ком III в. н. э., как при­мер «при­а­пей­ско­го раз­ме­ра» (ср. № 17):

Речь идет об Авре­лии, кото­рый отби­ва­ет у поэта маль­чи­ка Ювен­ция (см. № 15). Катулл попре­ка­ет его голод­ной бед­но­стью (ст. 1, «всех голо­дов отец», вычур­ное выра­же­ние по образ­цу «Геро­дот — отец исто­рии» и т. п., может быть, под­ска­за­но Плав­том, у кото­ро­го в комедии «Стих» пара­сит Гела­сим гово­рит, что голо­дов­ка — мать его, и он, в свою оче­редь, носит ее в себе).

К (Квин­ти­лию?) Вару, см. при­меч. к № 10. Этот Суф­фен упо­ми­нал­ся в чис­ле дру­гих столь же неиз­вест­ных поэтов в № 14, 19; здесь он опи­сы­ва­ет­ся вдо­ба­вок (иро­ни­че­ски?) как свет­ский ден­ди.

Насмеш­ка над голод­ной бед­но­стью Фурия — из рев­но­сти, как пока­зы­ва­ет № 24 (с дослов­ны­ми пере­клич­ка­ми). Сти­хотво­ре­ние постро­е­но на фигу­ре иро­нии: «ты не боишь­ся кло­пов, пото­му что у тебя нет посте­ли; пожа­ров, пото­му что у тебя нет дома» и т. д. (пара­док­сы тако­го рода охот­но исполь­зо­ва­лись сто­и­ко-кини­че­ски­ми про­по­вед­ни­ка­ми); куль­ми­на­ци­он­ный довод «голо­да­ние полез­но для здо­ро­вья» встре­чал­ся у атти­че­ско­го коми­ка Анти­фа­на («…С такой еды не ста­нешь ты горя­чеч­ным»).

Пре­до­сте­ре­же­ние про­тив уха­жи­ва­ний бед­ня­ка Фурия (ср. № 23, 26). В обра­ще­нии — калам­бур: «всех Ювен­ци­ев цвет» зву­чит похо­же на «всех юно­шей цвет».

Мидас — мифи­че­ский фри­гий­ский царь, в руках кото­ро­го все пред­ме­ты пре­вра­ща­лись в золо­то (Овидий, «Мета­мор­фо­зы», XI).

Талл, бан­ный вор (ср. № 33), бли­же неиз­ве­стен (гре­че­ское имя Талл встре­ча­ет­ся в над­пи­сях катул­ло­вой Веро­ны). Катулл гро­зит ему плетьми — нака­за­ни­ем для рабов.

Вновь насмеш­ка над бед­но­стью Фурия (ср. № 23, 24). В ст. 1 пере­вод по чте­нию vestra; при чте­нии nostra была бы насмеш­ка над соб­ст­вен­ной бед­но­стью (ср. № 13): «Фурий, домик наш сель­ский…».

Сти­хотво­ре­ние было попу­ляр­но, ком­мен­та­рий к вычур­но­му ст. 4 сохра­нил­ся у Гел­лия, VI, 20. Обед на гре­че­ский лад закан­чи­вал­ся выпив­кой; «рас­по­ряди­те­лем выпив­ки» («царем») назна­чал­ся один из застоль­ни­ков, реже — как здесь — застоль­ниц; упо­ми­нае­мая Посту­мия (види­мо, гете­ра-воль­ноот­пу­щен­ни­ца) бли­же неиз­вест­на. Рас­по­ряди­тель назна­чал сорт, коли­че­ство и меру раз­бав­ки выпи­вае­мо­го вина: обыч­но пили вино, раз­бав­лен­ное водою напо­ло­ви­ну или даже боль­ше, но под конец пира пере­хо­ди­ли к все более креп­ко­му. Этот момент и пред­став­лен в сти­хотво­ре­нии. Шут­ка «Все, в чем вода, не в поль­зу для души люд­ской» встре­ча­ет­ся уже в гре­че­ской комедии (Дифил, II, 560 К).

На воз­вра­ще­ние из про­вин­ции. Катулл в 57—56 гг. был в про­вин­ции Вифи­нии в сви­те («когор­те») про­пре­то­ра Мем­мия (см. № 10), а его дру­зья (см. при­меч. к № 9) — в дру­гой про­вин­ции, в сви­те дру­го­го намест­ни­ка, Пизо­на, види­мо, Л. Каль­пур­ния Пизо­на Цезо­ни­на, кон­су­ла 58 г., про­кон­су­ла Македо­нии в 57—55 гг., по воз­вра­ще­нии под­верг­ше­го­ся сви­ре­пым обли­че­ни­ям Цице­ро­на («Про­тив Пизо­на», 55 г.) — в част­но­сти, и за зло­употреб­ле­ния во вре­мя македон­ско­го намест­ни­че­ства. Одна­ко и Катулл и его дру­зья обма­ну­лись в сво­их надеж­дах на нажи­ву — отсюда непри­стой­ная брань Катул­ла (ст. 9—10). Ср. № 47.

Мамур­ра из горо­да Фор­мий (Гора­ций, «Сати­ры», I, 5, 37; Пли­ний Стар­ший, XXXVI, 48) был началь­ни­ком сапер­ных работ спер­ва при Пом­пее в войне с Мит­ри­да­том Пон­тий­ским (66—62 гг.), потом при Цеза­ре в его испан­ском намест­ни­че­стве (61 г.) и в галль­ских кам­па­ни­ях (с 58 г.). Поли­ти­че­ской карье­ры он не сде­лал, но так раз­бо­га­тел, что Цице­рон упо­ми­на­ет его как обще­из­вест­ный обра­зец пагу­бы, пошед­шей от Цеза­ря («К Атти­ку», VII, 7, 6); Пли­ний пишет, что он пер­вый в Риме обли­це­вал свой част­ный дом мра­мо­ром и обста­вил цель­но­мра­мор­ны­ми колон­на­ми. Поче­му Катулл из всех цеза­ри­ан­цев выбрал для настой­чи­вых напа­док (№ 57, а так­же под клич­кой «Хрен» — ср. здесь в ст. 13 — № 94, 105, 114, 115) имен­но его, неиз­вест­но; пред­по­ла­гать, что глав­ным моти­вом было любов­ное сопер­ни­че­ство за Аме­а­ну (№ 41, 43, с наме­ком на комедий­ную ситу­а­цию любов­ни­ка, любов­ни­цы и хваст­ли­во­го вои­на-сопер­ни­ка), по мень­шей мере, наив­но. В дан­ном сти­хотво­ре­нии напад­ки на Мамур­ру слу­жат лишь опо­рой для напа­док на его высо­ких покро­ви­те­лей Цеза­ря и Пом­пея. Напи­са­но сти­хотво­ре­ние меж­ду летом 55 г. (пер­вый поход Цеза­ря в Бри­та­нию, ст. 4 и 20) и летом 54 г. (смерть Юлии, доче­ри Цеза­ря и жены Пом­пея, ст. 24).

Ком­мен­та­то­ры XIX в. виде­ли в ст. 7—8 ука­за­ние, что Аль­фен вовлек когда-то Катул­ла в любовь к Лес­бии; но веро­ят­нее, что речь идет о люб­ви Катул­ла к само­му Аль­фе­ну. По теме и инто­на­ции сти­хотво­ре­ние пере­кли­ка­ет­ся с № 38. П. Аль­фен Вар — извест­ный юрист, сверст­ник (и, может быть, зем­ляк — из Кре­мо­ны) Катул­ла, впо­след­ст­вии смен­ный кон­сул 39 г. и друг Вер­ги­лия. Тож­де­ст­вен ли он с Варом, адре­са­том № 10 и 22, неяс­но.

Геро­и­ня бли­же неиз­вест­на, имя ее — гре­че­ское, пере­ина­чен­ное на латин­ский лад.

Адре­са­ты бли­же неиз­вест­ны. Воров­ство одеж­ды в банях упо­ми­на­ет­ся как обыч­ное явле­ние в Риме от Плав­та до Пет­ро­ния. Риф­ма в ст. 3—4 вос­про­из­во­дит созву­чие под­лин­ни­ка.

Неиз­вест­но, напи­сан этот гимн для испол­не­ния на каком-нибудь насто­я­щем празд­ни­ке в честь Диа­ны (в мар­те или авгу­сте), подоб­но «Юби­лей­но­му гим­ну» Гора­ция, или как про­стое лири­че­ское упраж­не­ние, подоб­но оде I, 21 того же Гора­ция; вто­рое веро­ят­нее. Диа­на про­слав­ля­ет­ся как Лато­ния (дочь Лато­ны, раз­ре­шив­шей­ся от бре­ме­ни на Дело­се, ст. 8), как Луна («с чуж­дым све­том», отра­жен­ным от Солн­ца, ст. 16), как Три­вия-Гека­та, боги­ня ночи, и как Люци­на-«Свет­лая», боги­ня-покро­ви­тель­ни­ца роже­ниц, отож­дествля­е­мая так­же с Юно­ной, боги­ней бра­ка. Как боги­ня охоты она покро­ви­тель­ст­ву­ет диким лесам (ст. 9—12), а как раз­ме­ри­тель­ни­ца меся­цев — сель­ским работам (ст. 17—20). Рас­пре­де­ле­ние строф меж­ду хора­ми юно­шей и деву­шек (ср. № 62) неиз­вест­но.

Сти­хотво­ре­ние обра­ще­но к дру­гу-сти­хотвор­цу из Ново­го Кома на Ларий­ском озе­ре (ныне Комо, к севе­ру от Мила­на), бли­же неиз­вест­но­му. Писа­но из Веро­ны, види­мо, вско­ре после воз­вра­ще­ния из Вифи­нии (№ 4 и 31).

Подру­га поэта (как обыч­но, при­ня­то счи­тать, что это Лес­бия) повздо­ри­ла с ним, он стал писать на нее язви­тель­ные сти­хи («ямбы», ст. 5), тогда она согла­си­лась при­ми­рить­ся, но с тем, чтобы Катулл в честь это­го сжег эту «писа­ни­ну дрян­ней­ше­го поэта» (может быть, намек на авто­ха­рак­те­ри­сти­ку Катул­ла в № 49); Катулл же под­ме­ня­ет свои сти­хи исто­ри­че­ской поэ­мой Волю­зия (ср. о нем № 95, 7), кото­рый-де поэт еще того дрян­нее. Этот Волю­зий бли­же неиз­ве­стен; выска­зы­ва­лось мне­ние, что это зашиф­ро­ван­ное имя Тан­у­зия, исто­ри­ка, напа­дав­ше­го на Цеза­ря (Све­то­ний, «Юлий», 9; Плу­тарх, «Цезарь», 22), чьи «Анна­лы» тоже были очень длин­ны­ми (Сене­ка, «Пись­ма к Луци­лию», 93, 10), но, по-види­мо­му, не сти­хотвор­ны­ми, а про­за­и­че­ски­ми.

Каба­ки («тавер­ны») были местом вре­мя­про­вож­де­ния про­сто­на­ро­дья, сена­то­рам пря­мо запре­ща­лось посе­щать их, и люди выс­ших сосло­вий захо­ди­ли туда лишь в поис­ках ост­рых ощу­ще­ний. Гово­рит­ся ли у Катул­ла о насто­я­щем каба­ке (ст. 2 «девя­тый столб от хра­ма Близ­не­цов в шап­ках», т. е. от хра­ма Дио­с­ку­ров на фору­ме: Кастор и Пол­лукс часто изо­бра­жа­лись в круг­лых кол­па­ках; стол­бы перед дома­ми слу­жи­ли вывес­ка­ми каба­ков, а непри­стой­ные изо­бра­же­ния и над­пи­си на сте­нах, упо­ми­нае­мые в ст. 10, сохра­ни­лись на мно­гих зда­ни­ях в Пом­пе­ях), или, мета­фо­ри­че­ски, о част­ном доме, с кото­рым он был в ссо­ре, ска­зать труд­но. Ссо­ра была из-за жен­щи­ны: обыч­но счи­та­ет­ся, что из-за Лес­бии, пото­му что ст. 12 «Кото­рую любил я креп­че всех в мире» повто­ря­ет­ся в № 8, 5 (где, впро­чем, Лес­бия тоже не назва­на по име­ни), но, конеч­но, Катулл мог при­ме­нить такую чет­кую фор­му­лу и к дру­гой жен­щине. Цице­рон в речи «За Целия», 48, гово­рит, что Кло­дия «рас­кры­ла дом свой для вся­кой похо­ти и напо­каз вела себя, как блуд­ная дев­ка», — но это такая же ора­тор­ская гипер­бо­ла, как и у Катул­ла. Упо­ми­нае­мый в кон­це Эгна­тий «из кро­ли­чье­го края», ст. 18 (из испан­ской Кельт­ибе­рии, где водил­ся осо­бый вид кро­ли­ков «неис­чис­ли­мой пло­до­ви­то­сти». — Пли­ний Стар­ший, VIII, 127) — подроб­нее обли­ча­ет­ся в № 39.

Адре­сат — поэт того же кру­га, что и Катулл (Овидий, «Скорб­ные эле­гии», II, 436, пере­чис­ля­ет его в ряду эро­ти­че­ских лири­ков вслед за Катул­лом, Каль­вом, Тици­дой, Мем­ми­ем, Цин­ной и др.), он же и ора­тор, адре­сат ряда писем Цице­ро­на, погиб­ший в 41 г. в граж­дан­ской войне на сто­роне сена­та про­тив Анто­ния и Окта­ви­а­на. По настро­е­нию сти­хотво­ре­ние пере­кли­ка­ет­ся с № 30; ком­мен­та­то­ры XIX в. счи­та­ли их пред­смерт­ны­ми про­из­веде­ни­я­ми Катул­ла, разо­ча­ро­ван­но­го в люб­ви и уми­раю­ще­го в чахот­ке.

Ср. № 37, 17—20. О том, что кельт­ибе­ры (груп­па пле­мен цен­траль­ной и север­ной Испа­нии, сме­шав­ших­ся из древ­них жите­лей Испа­нии, ибе­ров, и приш­лых, кель­тов) име­ли обык­но­ве­ние мыть­ся и чистить зубы мочой, упо­ми­на­ют Стра­бон (III, 4, 16, с. 164) и Дио­дор (V, 33, 5). Этно­гра­фы отме­ча­ли такой же обы­чай у эски­мо­сов и чук­чей. В Риме же зубы обыч­но чисти­ли порош­ком пем­зы или золой пере­жжен­ных костей, рогов, рако­вин и т. п. Насмеш­ки над людь­ми, кото­рые сме­ют­ся толь­ко затем, чтобы блес­нуть зуба­ми, вос­хо­дят еще к атти­че­ской комедии (Алек­сид у Афи­нея, 568c).

Равид — лицо неиз­вест­ное. По инто­на­ци­ям и отдель­ным сло­вам сти­хотво­ре­ние близ­ко к № 15 и поэто­му свя­за­но ско­рее с сопер­ни­че­ст­вом из-за Ювен­ция, чем с сопер­ни­че­ст­вом из-за Лес­бии. «Ямба­ми» (ст. 2) здесь, как и в № 54, 6, назва­ны бран­ные сти­хи любо­го раз­ме­ра, в том чис­ле и фале­ки­ев­ско­го (кото­рым напи­са­но и это сти­хотво­ре­ние, и № 54). О дол­гой сла­ве сво­их сти­хов (ст. 7) Катулл гово­рил еще в № 1, 10.

Аме­а­на — гете­ра, любов­ни­ца «лихо­им­ца фор­мий­ско­го» (ст. 4) Мамур­ры, героя № 29 (ср. № 57, 4); опи­са­ние ее без­обра­зия дета­ли­зи­ру­ет­ся далее, в № 43; цена в 10000 сестер­ци­ев за любов­ные услу­ги (фан­та­сти­че­ски высо­кая) повто­ря­ет­ся в сти­хотво­ре­нии № 103 о свод­ни­ке Силоне. Текст послед­них строк испор­чен; Бар­дон при­ни­ма­ет более изыс­кан­ное чте­ние «…боль­на: не уме­ет спро­сить образ­ную медь (т. е. метал­ли­че­ское зер­ка­ло), како­ва она вза­прав­ду».

В осно­ве сти­хотво­ре­ния — древ­ний народ­ный пра­во­вой обы­чай: вме­сто того, чтобы обра­щать­ся в суд, потер­пев­ший мог собрать дру­зей, окру­жить обид­чи­ка в люд­ном месте, хором выкрик­нуть свою обиду и потре­бо­вать ком­пен­са­ции. Так и здесь: жен­щи­на, к кото­рой Катулл посы­лал свои сти­хи (ком­мен­та­то­ры вполне про­из­воль­но отож­дествля­ли ее с Лес­би­ей или с Аме­а­ной), напи­сан­ные на вос­ко­вых таб­лич­ках (см. при­меч. к № 50), отка­зы­ва­ет­ся их воз­вра­тить, и Катулл скли­ка­ет вокруг свои сти­хи: пусть они тре­бу­ют, чтобы украв­шая вер­ну­ла им их таб­лич­ки.

Ср. № 41, 4, где повто­ря­ет­ся стих, упо­ми­наю­щий «лихо­им­ца фор­мий­ско­го» Мамур­ру, о кото­ром см. № 29. Сти­хотво­ре­ние инте­рес­но как свод при­мет жен­ской кра­соты по рим­ско­му вку­су; ср. «нека­зи­стый нос» выше, № 41, 3; «с тощим задом, носастая, с тальей корот­кой, с боль­шою ступ­нею» (Гора­ций, «Сати­ры», I, 2, 93); о муж­чине — «гла­за влаж­ные, веки опух­шие, …слю­ня­вые губы, хрип­лый голос» (Апу­лей, «Апо­ло­гия», 59); наобо­рот, чер­ные гла­за упо­ми­на­ют­ся как досто­ин­ство у Гора­ция («Оды», I, 32, 11), а длин­ные руки — у Про­пер­ция (II, 2, 5).

Пуб­лий Сестий, народ­ный три­бун 57 г., друг и под­за­щит­ный Цице­ро­на (кото­рый, одна­ко, не раз упо­ми­на­ет о сквер­ном харак­те­ре Сестия — «К бра­ту Квин­ту», II, 4, 1, «К Атти­ку», IV, 3, 3), при­гла­сил Катул­ла к себе на обед для обсуж­де­ния сво­его послед­не­го сочи­не­ния — речи про­тив Анция (лица неиз­вест­но­го).

За обедом Катулл про­студил­ся и в шут­ку объ­яв­ля­ет при­чи­ной это­го без­дар­ную речь хозя­и­на («холод­ный слог» — обыч­ное выра­же­ние в антич­ной лите­ра­тур­ной кри­ти­ке). Он отво­дит душу на сво­ей вил­ле, лечась от каш­ля отва­ром из кра­пи­вы (ст. 14) — обыч­ное латин­ское лекар­ство, реко­мен­ду­е­мое и Пли­ни­ем, XXII, 35. Вил­ла эта лежит кило­мет­рах в 40 к восто­ку от Рима; бли­же ее к Риму рас­по­ло­жен Тибур с его пыш­ны­ми сада­ми и здо­ро­вым кли­ма­том, место ари­сто­кра­ти­че­ских заго­род­ных рези­ден­ций, а даль­ше нее от Рима — зем­ля саби­нов с ее луга­ми, олив­ко­вы­ми роща­ми и сель­ской про­стотой жиз­ни (столь цени­мой Гора­ци­ем, кото­рый жил там лет 30 спу­стя). К этой вил­ле и обра­ща­ет­ся в сво­ем сти­хотво­ре­нии Катулл.

Герои бли­же неиз­вест­ны; ком­мен­та­то­ры допус­ка­ют воз­мож­ность, что это не реаль­ные лица, а иде­аль­ные фигу­ры счаст­ли­вых любов­ни­ков. Имя Сеп­ти­мия ука­зы­ва­ет на рим­ля­ни­на из хоро­шей семьи, имя Акмы — на гре­че­скую воль­ноот­пу­щен­ни­цу. Чиха­ние у гре­ков и рим­лян счи­та­лось зна­ме­ньем для послед­не­го ска­зан­но­го сло­ва — так уже у Гоме­ра, а выра­же­ние «бла­го­склон­но чих­ну­ли Эроты» — у Фео­кри­та, 7, 96. Бла­го­при­ят­ной счи­та­лась у гре­ков пра­вая сто­ро­на, у рим­лян левая, — таким обра­зом, сти­хотво­ре­ние наро­чи­то сти­ли­зо­ва­но под гре­че­ские нра­вы. Упо­ми­на­ние о богат­ствах Сирии и Бри­та­нии (ст. 22) ука­зы­ва­ет на 55 г. — поход Цеза­ря в Бри­та­нию и под­готов­ку Крас­са к похо­ду на Восток. В том же 55 г. Пом­пей на пыш­ных играх при освя­ще­нии хра­ма Вене­ры вывел для трав­ли 600 львов — это мог­ло под­ска­зать образ в ст. 7 (Пли­ний Стар­ший, VIII, 53—54, там же: «вся сила львов — в их взгляде»).

На отъ­езд из Вифи­нии вес­ной 56 г. в сви­те Мем­мия (см. № 31 и 4). Вифи­ния с ее глав­ным горо­дом Нике­ей (ст. 5) была стра­ной пло­до­род­ной, но полу­вар­вар­ской и разо­рен­ной недав­ней вой­ною (№ 10, 28, 47), обрат­ный же путь лежал мимо ста­рин­ных гре­че­ских горо­дов эгей­ско­го бере­га Малой Азии (ст. 6), все­гда при­вле­кав­ших вни­ма­ние рим­ских тури­стов: за 10 лет до Катул­ла Катон Млад­ший нароч­но замед­лил вер­нуть­ся с Восто­ка в Рим «из жела­ния постран­ст­во­вать по исто­ри­че­ским местам Азии» (Плу­тарх, «Катон», 12), а через 35 лет после Катул­ла Гора­ций спра­ши­вал при­я­те­ля, как пока­за­лись ему Хиос, Лес­бос, Самос, Смир­на и Коло­фон — «достой­ны иль нет сво­ей сла­вы?» («Посла­ния», I, 11, 1—2). Мор­ской сезон на Сре­ди­зем­ном море откры­вал­ся в середине мар­та, но в рав­но­ден­ст­вия (ст. 2) и в солн­це­во­рот пере­би­вал­ся опас­ны­ми буря­ми (Пли­ний Стар­ший, XVIII, 221). Весен­ний запад­ный ветер Зефир счи­тал­ся при этом более «доб­рым» у рим­лян, чем у гре­ков, пото­му что на Ита­лию он дул с моря, а на Эгей­ское море с холод­ных гор Пин­да; Катулл (ст. 3) смот­рит на него гла­за­ми рим­ля­ни­на.

Порк (точ­нее, Пор­ций) и Сокра­ти­он — бли­же неиз­вест­ные спут­ни­ки про­кон­су­ла Пизо­на и сопер­ни­ки Катул­ло­вых дру­зей Вера­ния и Фабул­ла из той же сви­ты (см. № 28). Им боль­ше повез­ло нажить­ся, и Катулл попре­ка­ет их воров­ст­вом (ст. 1, «руки, обе левые» — см. при­меч. к № 12, 1), раз­вра­том (Пизон назван При­а­пом, ср. Цице­рон, «Про­тив Пизо­на», 28, 69) и обжор­ст­вом (ст. 5, «пир с утра», тогда как обыч­но в допо­лу­ден­ное вре­мя зани­ма­лись толь­ко дела­ми).

Тема пере­кли­ка­ет­ся с зна­ме­ни­ты­ми сти­ха­ми к Лес­бии, № 5 и 7.

Послед­ст­ви­ем это­го сти­хотво­ре­ния была ссо­ра Катул­ла с Авре­ли­ем и Фури­ем, № 16.

Повод неиз­ве­стен, вре­мя тоже; гипер­бо­ли­че­ски само­уни­чи­жи­тель­ный стиль застав­лял мно­гих ком­мен­та­то­ров видеть здесь иро­нию (ср. № 1 о сво­их «без­дел­ках»). Послед­ний стих, дей­ст­ви­тель­но, дву­смыс­лен и может пони­мать­ся «как ты — луч­ший за всех заступ­ник» — тогда это может быть насмеш­кой над адво­кат­ской нераз­бор­чи­во­стью в выбо­ре под­за­щит­ных (так, Цице­рон обви­нял Вати­ния в 56 г. и защи­щал его в 54 г.; в обви­не­нии оба раза при­ни­мал уча­стие Кальв, поэто­му для Катул­ла эти про­цес­сы были небез­раз­лич­ны, ср. № 14 и 53). Катулл мог дур­но отно­сить­ся к Цице­ро­ну за то, что тот осуж­дал нео­те­ри­че­скую поэ­зию и атти­ци­сти­че­скую про­зу Каль­ва и дру­гих его дру­зей; и мог хоро­шо отно­сить­ся за его речь «За Целия» про­тив измен­ни­цы Кло­дии (Лес­бии) в 56 г. и за его жесто­кую враж­ду с Кло­ди­ем, бра­том Кло­дии, кото­ро­го Катулл (судя по № 79) не любил.

Ср. № 14. Сти­хотво­ре­ние напи­са­но по рим­ско­му эпи­сто­ляр­но­му эти­ке­ту — с точ­ки зре­ния адре­са­та: не «я пишу тебе ночью, уста­лый…», а «я писал тебе ночью, уста­лый…»

Пере­вод зна­ме­ни­то­го сти­хотво­ре­ния Сап­фо (фр. 2, сохра­нил­ся в цита­те в ано­ним­ном трак­та­те «О воз­вы­шен­ном», 10), обра­щен­но­го к уче­ни­це, кото­рую она рев­ну­ет к жени­ху. Вот его под­строч­ный пере­вод (кур­си­вом даны места, опу­щен­ные или изме­нен­ные Катул­лом):

Катулл вво­дит в сти­хотво­ре­ние обра­ще­ние к адре­са­ту — «Лес­бия» (т. е. «лес­бос­ская девуш­ка»); види­мо, после это­го оно и ста­ло для него посто­ян­ным псев­до­ни­мом его воз­люб­лен­ной. Что Кло­дия ста­ла «Лес­би­ей» в честь самой Сап­фо, — менее веро­ят­но: Сап­фо, по антич­но­му пре­да­нию, была чер­ня­ва и некра­си­ва. Катулл обо­рвал свой пере­вод на 3-й стро­фе, а 4-ю доба­вил от себя, чтобы она рез­ко пере­осмыс­ли­ла и весь преды­ду­щий текст. В латин­ской поэ­зии такие пово­роты лири­че­ско­го сюже­та были не ред­ко­стью (таков зна­ме­ни­тый вто­рой эпод Гора­ция с лири­че­ским содер­жа­ни­ем и сати­ри­че­ски­ми кавыч­ка­ми в кон­цов­ке), но поэтам и фило­ло­гам ново­го вре­ме­ни такой ход был непри­вы­чен, поэто­му еще с XVI в. (ком­мен­та­рий Ахил­ла Ста­ция, 1566) ста­ло выска­зы­вать­ся мне­ние, что 4-я стро­фа Катул­ла — или ошиб­ка редак­то­ра, при­со­еди­нив­ше­го к закон­чен­но­му сти­хотво­ре­нию посто­рон­ний отры­вок (как в № 2b, 14b, 78b), или под­дел­ка пере­пис­чи­ка. Неко­то­рые фило­ло­ги дер­жат­ся это­го мне­ния до сих пор.

По тому же образ­цу Сап­фо сде­ла­но опи­са­ние свя­зи души с телом у совре­мен­ни­ка Катул­ла — Лукре­ция (III, 152—157, пер. Ф. А. Пет­ров­ско­го):

Ноний бли­же неиз­ве­стен (Пли­ний Стар­ший, XXXVII, 87, со ссыл­кой на это сти­хотво­ре­ние упо­ми­на­ет, что сын его, сена­тор, был каз­нен в 43 г. Анто­ни­ем, желав­шим при­сво­ить себе его дра­го­цен­ный опал, а внук его был кон­су­лом, по-види­мо­му, в 35 г. н. э.). П. Вати­ний, наобо­рот, был одним из самых замет­ных карье­ри­стов-цеза­ри­ан­цев, про­тив него про­из­но­си­ли речи и Цице­рон (в 56 г.) и Кальв (см. № 53), он был кве­сто­ром в 63 г. (и уже тогда клял­ся сво­им буду­щим кон­суль­ст­вом — Цице­рон, «Про­тив Вати­ния», 6), три­бу­ном в 59 г., полу­чил, по-види­мо­му, твер­дое обе­ща­ние кон­суль­ства при дого­во­ре три­ум­ви­ров в Луке в 56 г., стал пре­то­ром в 55 г. (пере­бив эту долж­ность у Като­на Млад­ше­го, что было боль­шим поли­ти­че­ским скан­да­лом); к это­му вре­ме­ни, веро­ят­но, и отно­сит­ся сти­хотво­ре­ние Катул­ла. Кон­суль­ства он достиг, но толь­ко в 47 г. и толь­ко «смен­но­го», на несколь­ко дней; неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли пола­га­ют, что Катулл дожил до это­го вре­ме­ни и напи­сал эту эпи­грам­му о реаль­ном, а не пред­по­ла­гае­мом кон­суль­стве Вати­ния, но это мало­ве­ро­ят­но. Вати­ний, как и Ноний, стра­дал зобом (Цице­рон, «Про­тив Вати­ния», 39; «К Атти­ку», II, 9, 2), отсюда объ­еди­не­ние двух имен.

Похва­ла ора­тор­ско­му талан­ту Каль­ва, как № 50 — похва­ла поэ­ти­че­ско­му талан­ту. О Вати­нии ср. № 52 и при­меч.; ср. так­же № 14, 3. Кальв высту­пал с реча­ми про­тив Вати­ния не мень­ше трех раз — по-види­мо­му, в 58 г. с обви­не­ни­ем в наси­лии про­тив пре­то­ра Мем­мия, буду­ще­го началь­ни­ка Катул­ла в Вифи­нии; в 56 г., одно­вре­мен­но с Цице­ро­ном; в 54 г., с обви­не­ни­ем в под­ку­пах при добы­ва­нии пре­ту­ры преды­ду­ще­го года. Эти речи его поль­зо­ва­лись наи­боль­шей сла­вой и чита­лись еще через пол­то­рас­та лет, при Таци­те («Раз­го­вор об ора­то­рах», 21 и 34; «осо­бен­но вто­рая речь — она бога­та кра­си­вы­ми сло­ва­ми и мыс­ля­ми и хоро­шо рас­счи­та­на на судей­ский слух»). Какая из этих речей дала повод для сти­хотво­ре­ния Катул­ла, неиз­вест­но. Кон­цо­воч­ное «Ну и шиш…!» («Кальв был малень­ко­го роста, за что и Катулл в сти­хах назы­ва­ет его sa­la­pu­tium di­ser­tum» — Сене­ка Стар­ший, «Кон­тро­вер­сии», VII, 4, 7) — пере­вод услов­ный, соот­вет­ст­ву­ю­щее латин­ское сло­во (по-види­мо­му, непри­стой­ное) более нигде не встре­ча­ет­ся.

Текст сти­хотво­ре­ния испор­чен (после ст. 1 в руко­пи­сях повто­ря­ют­ся стро­ки № 50, 16—17), стро­ки несвяз­ны. Может быть, перед нами неза­вер­шен­ный набро­сок или груп­па наброс­ков; может быть, к ним же при­над­ле­жит не попав­ший в «Кни­гу Катул­ла Верон­ско­го» отры­вок

цити­ру­е­мый со ссыл­кой на Катул­ла Пор­фи­ри­о­ном в ком­мен­та­ри­ях к Гора­цию. Все упо­ми­нае­мые лица бли­же неиз­вест­ны, даже име­на их вос­ста­нав­ли­ва­ют­ся с сомне­ни­ем; Цезарь «ста­ра­ет­ся любой ценой вой­ти в друж­бу с людь­ми из самых низов», писал Цице­рон («К близ­ким», VIII, 4, 2). Судя по ст. 6—7 (с реми­нис­цен­ци­ей из № 29, 12), это сти­хотво­ре­ние напи­са­но после № 29, т. е. в 55/54 г.

Ст. 14—23 это­го тек­ста состав­ля­ют в руко­пи­сях отдель­ный отры­вок, рас­по­ло­жен­ный после № 58, и пере­не­се­ны сюда, меж­ду ст. 13 и 14 сти­хотво­ре­ния № 55, пред­по­ло­жи­тель­но. Глав­ный при­знак един­ства тек­ста — сти­хотвор­ный раз­мер: толь­ко здесь Катулл поль­зу­ет­ся рас­ша­тан­ным, нерав­но­слож­ным фале­ки­ем (что пере­да­но и в пере­во­де). Адре­сат сти­хотво­ре­ния бли­же неиз­ве­стен; тема его — лихо­ра­доч­ный поиск моло­до­го чело­ве­ка по цело­му горо­ду — не раз воз­ни­ка­ет в комеди­ях (Плавт, «Амфи­т­ри­он», 1009 сл.; «Эпидик», 196 сл.; Терен­ций, «Бра­тья», 713 сл.). Марш­рут поис­ка (ст. 3—6): с Мало­го Мар­со­ва поля на Целий­ском хол­ме, через Боль­шой Цирк («плу­тов­скою» назы­ва­ет его пуб­ли­ку Гора­ций, «Сати­ры», I, 6, 113) к Тиб­ру, потом к севе­ру в центр горо­да — форум с лав­ка­ми (в том чис­ле книж­ны­ми) и хра­мом Юпи­те­ра Капи­то­лий­ско­го над фору­мом, и нако­нец, даль­ше в сто­ро­ну Боль­шо­го Мар­со­ва поля, где летом 55 г. Пом­пей открыл боль­шой камен­ный театр с пор­ти­ком, сра­зу став­шим мод­ным местом. Мифо­ло­ги­че­ские срав­не­ния (58b, 1—10) упо­доб­ля­ют героя мед­но­му вели­ка­ну Талу, три­жды в день обе­гав­ше­му весь Крит при царе Мино­се (Пла­тон, «Минос», 321; Апол­ло­дор, 1, 9, 26); Ладу, зна­ме­ни­то­му олим­пий­ско­му бегу­ну-победи­те­лю (Пав­са­ний, III, 21, 1); Пега­су, кры­ла­то­му коню; Пер­сею в кры­ла­тых сан­да­ли­ях; коням «биги» (колес­ни­цы) фра­кий­ско­го царя Реса, укра­ден­ным Одис­се­ем и Дио­медом («Или­а­да», VIII); и вет­рам в меш­ке, пода­рен­ным Эолом Одис­сею («Одис­сея», X).

Адре­сат — или Вале­рий Катон, поэт и грам­ма­тик, кото­ро­го хва­ли­ли Тици­да и Цин­на и над кото­рым посме­и­вал­ся в сти­хах Фурий Биба­кул (см. с. 146); или М. Пор­ций Катон Млад­ший, буду­щий герой граж­дан­ской вой­ны про­тив Цеза­ря, про­сла­вив­ший­ся само­убий­ст­вом в Ути­ке в 46 г., — при всей сво­ей зна­ме­ни­той стро­го­сти нра­ва он в быту отли­чал­ся склон­но­стью к неук­лю­же­му юмо­ру. В част­но­сти, на при­я­те­ля, отбив­ше­го у него неве­сту, Катон писал сати­ри­че­ские ямбы, «под­ра­жая едко­сти Архи­ло­ха» (Плу­тарх, «Катон Млад­ший», 7). Сти­хотво­ре­ние Катул­ла зачи­ном сво­им тоже под­ра­жа­ет зачи­ну одно­го из фраг­мен­тов Архи­ло­ха (фр. 107 Д) (пер. В. В. Вере­са­е­ва):

Ср. № 29. «Цезарь не скры­вал, что в стиш­ках о Мамур­ре Катулл заклей­мил его веч­ным клей­мом» (Све­то­ний, «Юлий», 73) — может быть, с наме­ком на ст. 5. Здесь, в отли­чие от № 29, поли­ти­че­ская тема пря­мо не затра­ги­ва­ет­ся, а пере­чис­ля­ют­ся лишь общие поро­ки, в том чис­ле и неудач­ли­вая «уче­ность» (ст. 7): Цезарь был авто­ром сочи­не­ния по грам­ма­ти­ке и люби­тель­ских сти­хов, Мамур­ра тоже «лез на Пар­нас» (№ 105).

Обыч­но счи­та­ет­ся, что это сти­хотво­ре­ние (как и № 11) отно­сит­ся к послед­не­му раз­ры­ву Катул­ла и Лес­бии; но, конеч­но, подоб­ные при­сту­пы гипер­бо­ли­че­ско­го отча­я­ния мог­ли быть у него и рань­ше. Во вся­ком слу­чае, ст. 3 пере­кли­ка­ет­ся с № 8, 5 и № 37, 12. Адре­сат сти­хотво­ре­ния — может быть, верон­ский Целий, пове­рен­ный Катул­ла в № 100, а может быть, М. Целий Руф (82?—46), народ­ный три­бун 52 г., пре­тор 48 г., вид­ный моло­дой ора­тор и поли­тик, спер­ва побор­ник сена­та, потом Цеза­ря, свет­ский чело­век, сла­вив­ший­ся мотов­ст­вом и рас­пу­щен­но­стью, корре­спон­дент и под­за­щит­ный Цице­ро­на в про­цес­се 56 г. Целий тоже был любов­ни­ком Кло­дии, сам (по-види­мо­му) с нею порвал, и она обви­ня­ла его в попыт­ке отра­вить ее. В этой речи Цице­ро­на («За Целия», 38 и 49) и содер­жат­ся самые зна­ме­ни­тые цице­ро­нов­ские харак­те­ри­сти­ки Кло­дии и ее рас­пут­ства.

Руфа — бли­же неиз­вест­на; про­зви­ще «Руфа» озна­ча­ет «рыжая» — обыч­ный пред­мет насмеш­ки. Судя по упо­ми­на­нию Боно­нии (Боло­нья), сти­хотво­ре­ние отно­сит­ся к верон­ской поре жиз­ни Катул­ла. Пере­вод непри­стой­ных ст. 1—2 дан услов­ный. Поби­рать­ся, тас­кая еду, выстав­ля­е­мую на клад­би­щах душам мерт­вых («с кост­ров смерт­ных», ст. 3 — наро­чи­тое пре­уве­ли­че­ние), счи­та­лось пре­де­лом нищен­ско­го паде­ния.