Эпитомы

Книга I

XLVII. Заклю­че­ние

III. 12. Это и есть тот самый тре­тий, замор­ский, воз­раст рим­ско­го наро­да, когда он осме­лил­ся вый­ти за пре­де­лы Ита­лии и рас­про­стра­нить ору­жие по все­му миру. (2) Пер­вые сто лет это­го воз­рас­та, кото­рые мы назы­ваем золоты­ми, — свя­щен­ны, бла­го­че­сти­вы, без поро­ка, без пре­ступ­ле­ния; тогда была еще непод­куп­ной и нетро­ну­той пер­во­здан­ность это­го пас­ту­ше­ско­го пле­ме­ни. Тогда еще пуний­ская угро­за под­дер­жи­ва­ла древ­нюю дис­ци­пли­ну. (3) Сле­дую­щие сто лет — от гибе­ли Кар­фа­ге­на, Корин­фа, Нуман­ции и ази­ат­ско­го наслед­ства царя Атта­ла до Цеза­ря и Пом­пея и после­до­вав­ше­го за ними Авгу­ста, о кото­ром речь впе­ре­ди, — вели­че­ст­вен­ны сла­вой воен­ных подви­гов и столь же постыд­ны домаш­ни­ми рас­пря­ми. (4) Пре­крас­но и почет­но было при­об­ре­сти Гал­лию, Фра­кию, Кили­кию, Кап­па­до­кию, бога­тей­шие и силь­ней­шие про­вин­ции, и вели­кие име­на армян и бри­тан­цев послу­жи­ли не столь­ко для прак­ти­че­ской поль­зы, сколь­ко для блес­ка импе­рии. (5) В то же самое вре­мя постыд­но и достой­но сожа­ле­ния сра­жа­лись дома с граж­да­на­ми, союз­ни­ка­ми, раба­ми, гла­ди­а­то­ра­ми и меж­ду собою в сена­те. (6) Может быть, для рим­ско­го наро­да было бы луч­ше огра­ни­чить­ся Сици­ли­ей или Афри­кой или даже, не тро­нув их, гос­под­ст­во­вать в одной Ита­лии, чем под­няв­шись до тако­го вели­чия, губить себя самим. (7) Ведь граж­дан­ские стра­сти поро­ди­ло не что иное, как избы­ток сча­стья. Преж­де все­го нас испор­ти­ла побеж­ден­ная Сирия, а затем ази­ат­ское наследие царя Пер­га­ма. (8) Эти сокро­ви­ща и богат­ства обру­ши­лись на нра­вы века и повлек­ли ко дну государ­ство, запу­тав­ше­е­ся в тине сво­их поро­ков. Из-за чего ино­го, как не из-за голо­да, порож­ден­но­го рос­ко­шью, рим­ский народ мог тре­бо­вать у народ­ных три­бу­нов земель и про­до­воль­ст­вия? Отсюда пер­вый и вто­рой грак­хан­ские мяте­жи и тре­тий — мятеж Апу­лея. (9) Отче­го, как не от жад­но­сти, появи­лись всад­ник, отде­лен­ный судеб­ны­ми зако­на­ми от сена­та, и государ­ст­вен­ные пода­ти, и сами суды, став­шие пред­ме­том обо­га­ще­ния? Отсюда Друз и обе­ща­ние граж­дан­ства Латию, отсюда же враж­деб­ное ору­жие союз­ни­ков. (10) Что еще? Откуда бы у нас раб­ские вой­ны, если бы не пере­из­бы­ток раб­ской челяди? И мог­ло ли высту­пить про­тив сво­их гос­под вой­ско гла­ди­а­то­ров, если бы рас­то­чи­тель­ность, рас­про­стра­нив­ша­я­ся для при­об­ре­те­ния под­держ­ки плеб­са, не поощ­ря­ла его любовь к зре­ли­щам и не пре­вра­ти­ла казнь вра­гов в некое искус­ство! (11) Что каса­ет­ся более явных поро­ков, то раз­ве они не резуль­тат стрем­ле­ния к заня­тию долж­но­стей, в свою оче­редь вызван­но­го жаж­дой богат­ства? (12) Вот откуда мари­ан­ская, а затем сул­лан­ская буря. А пыш­ное при­готов­ле­ние к пирам и рас­то­чи­тель­ная щед­рость — раз­ве не от богат­ства, кото­рое вско­ре поро­дит бед­ность? (13) Она бро­си­ла Кати­ли­ну про­тив сво­ей роди­ны. Откуда, нако­нец, сама страсть к гос­под­ству и власт­во­ва­нию, как не от чрез­мер­ных богатств? Имен­но это воору­жи­ло Цеза­ря и Пом­пея факе­ла­ми фурий на поги­бель государ­ству. (14) Поэто­му внут­рен­ние дви­же­ния мы про­следим отдель­но от внеш­них и спра­вед­ли­вых войн.