GENS (РОД). Это сло­во содер­жит тот же эле­мент, что и латин­ские genus и gigno и гре­че­ские γέ­νος, γίγ­νο­μαι и т. д. и пер­во­на­чаль­но озна­ча­ло «род­ня». Но оно име­ет мно­же­ство зна­че­ний, име­ю­щих либо весь­ма отда­лен­ную связь с этим, либо, воз­мож­но, вооб­ще ника­кой.

Ино­гда gens озна­ча­ет поли­ти­че­ское сооб­ще­ство в целом, как Gens La­ti­no­rum, Gens Cam­pa­no­rum (род латин­ский, род кам­пан­ский) и т. д. (Juv. Sat. VIII. 239, и при­ме­ча­ние Хайн­ри­ха); хотя воз­мож­но, что в этом зна­че­нии тер­ми­на под­ра­зу­ме­ва­ет­ся идея расо­во­го или пле­мен­но­го раз­ли­чия или, по край­ней мере, идея сово­куп­но­сти людей, отде­лен­ной от про­чих сово­куп­но­стей общ­но­стью язы­ка, зако­ном и попол­не­ни­ем толь­ко за счет внут­рен­не­го при­ро­ста. Цице­рон (pro Bal­bo, c. 13) гово­рит о «Gen­tes uni­ver­sae in ci­vi­ta­tem re­cep­tae, ut Sa­bi­no­rum, Volsco­rum, Her­ni­co­rum» («Целые рода, при­ня­тые в нашу общи­ну: сабин­ский, воль­ск­ский, гер­ник­ский»). Ско­рее ввиду тако­го зна­че­ния сло­ва Gens, чем в само­сто­я­тель­ном зна­че­нии, оно ино­гда исполь­зу­ет­ся для обо­зна­че­ния про­сто наро­да в его терри­то­ри­аль­ных гра­ни­цах.

Зна­че­ние это­го сло­ва в выра­же­нии Jus Gen­tium разъ­яс­ня­ет­ся в ста­тье Jus.

Сло­ва Gens (род) и Gen­ti­les (соро­ди­чи) име­ют осо­бое зна­че­ние в систе­ме рим­ско­го пра­ва и в рим­ской кон­сти­ту­ции. У Цице­ро­на (Top. 6) сохра­ни­лось опре­де­ле­ние поня­тия Gen­ti­les (соро­ди­чи), дан­ное Сце­во­лой Пон­ти­фи­ком, кото­рое, в отно­ше­нии дан­но­го вре­ме­ни, сле­ду­ет счи­тать исчер­пы­ваю­щим. Соглас­но Сце­во­ле, соро­ди­чи — это те, кто (1) носят одно и то же имя; (2) рож­де­ны от сво­бод­ных людей (in­ge­nui), (3) не име­ют пред­ков-рабов и (4) не под­вер­га­лись ca­pi­tis di­mi­nu­tio (лише­нию или ума­ле­нию граж­дан­ских прав). Это опре­де­ле­ние не содер­жит ниче­го, свиде­тель­ст­ву­ю­ще­го о суще­ст­во­ва­нии объ­еди­ня­ю­щих свя­зей меж­ду соро­ди­ча­ми, за исклю­че­ни­ем обще­го име­ни; но лица, нося­щие оди­на­ко­вое имя, не явля­ют­ся соро­ди­ча­ми, если не удо­вле­тво­ря­ют осталь­ным трем усло­ви­ям, назван­ным в опре­де­ле­нии. Суще­ст­ву­ет так­же опре­де­ле­ние соро­ди­ча, дан­ное Фестом: «Родом Эли­ев (Gens Aelia) назы­ва­ет­ся то, что состо­ит (con­fi­ci­tur) из мно­гих фами­лий (fa­mi­liae). Соро­дич (gen­ti­lis) — это тот, кто име­ет то же про­ис­хож­де­ние (ge­nus), и тот, кто зовет­ся тем же име­нем (si­mi­li no­mi­ne)¹, как гово­рит Цин­ций: мои соро­ди­чи — это те, кого назы­ва­ют моим име­нем».

Из con­fi­ci­tur Феста мы не можем сде­лать ника­ких выво­дов, кро­ме того, что род содер­жал несколь­ко фами­лий или что несколь­ко фами­лий были объ­еди­не­ны в один род. Соглас­но это­му опре­де­ле­нию, люди одно­го про­ис­хож­де­ния (ge­nus), род­ст­вен­ни­ки, явля­ют­ся соро­ди­ча­ми (gen­ti­les), а так­же люди, нося­щие одно и то же имя, явля­ют­ся соро­ди­ча­ми. Если Фест хотел ска­зать, что все лица обще­го про­ис­хож­де­ния и все лица обще­го име­ни явля­ют­ся соро­ди­ча­ми, то его утвер­жде­ние несов­ме­сти­мо с.568 с опре­де­ле­ни­ем Пон­ти­фи­ка, ибо люди могут иметь общее про­ис­хож­де­ние, но под­верг­нуть­ся ca­pi­tis di­mi­nu­tio путем адопции, или адро­га­ции, или эман­ци­па­ции: во всех этих слу­ча­ях про­ис­хож­де­ние бы сохра­ни­лось, так как изме­не­ние юриди­че­ско­го ста­ту­са чело­ве­ка не вли­я­ло на есте­ствен­ные род­ст­вен­ные свя­зи; в слу­ча­ях адопции или адро­га­ции имя было бы утра­че­но; в слу­чае эман­ци­па­ции оно сохра­ни­лось бы. Если опре­де­ле­ние Феста озна­ча­ет, что сре­ди лиц обще­го про­ис­хож­де­ния могут быть соро­ди­чи и в чис­ло тех, кто носит общее имя, могут вклю­чать­ся соро­ди­чи, то это опре­де­ле­ние истин­но; одна­ко ни одна из частей это­го опре­де­ле­ния не явля­ет­ся абсо­лют­но истин­ной, а при соеди­не­нии этих частей опре­де­ле­ние в целом тоже не явля­ет­ся абсо­лют­но истин­ным. Созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, что опре­де­ле­ние соро­ди­чей пред­став­ля­ло опре­де­лен­ную труд­ность, ибо, хотя обла­да­ние общим име­нем было про­стей­шим общим при­зна­ком при­над­леж­но­сти к одно­му роду (gen­ti­li­tas), но суще­ст­во­ва­ли и дру­гие усло­вия, столь же суще­ст­вен­ные.

Для родо­во­го име­ни обыч­но харак­тер­но окон­ча­ние eia или ia, напри­мер, Julia, Cor­ne­lia, Va­le­ria.

Если чело­век уми­рал без заве­ща­ния и не имел агна­тов, то его фами­лия [FAMI­LIA] по зако­ну Две­на­дца­ти таб­лиц пере­хо­ди­ла к соро­ди­чам; если поме­шан­ный (fu­rio­sus) не имел опе­ку­нов, то опе­кун­ство над ним и его иму­ще­ст­вом при­над­ле­жа­ло агна­там и соро­ди­чам; послед­ним — как мож­но пред­по­ло­жить — в том слу­чае, если пер­вых не суще­ст­во­ва­ло.

Соот­вет­ст­вен­но, одна из частей родо­во­го пра­ва (jus gen­ti­li­tium или jus gen­ti­li­ta­tis) была свя­за­на с насле­до­ва­ни­ем соб­ст­вен­но­сти лиц, не оста­вив­ших заве­ща­ния и не име­ю­щих агна­тов. При­ме­ча­тель­ный при­мер спо­ра по это­му вопро­су меж­ду Клав­ди­я­ми и Мар­цел­ла­ми упо­ми­на­ет­ся в труд­ном для пони­ма­ния фраг­мен­те Цице­ро­на (de Orat. I. 39). Мар­цел­лы при­тя­за­ли на наслед­ство не оста­вив­ше­го заве­ща­ния сына одно­го из li­ber­ti или воль­ноот­пу­щен­ни­ков их фами­лии (stir­pe); Клав­дии при­тя­за­ли на него в соот­вет­ст­вии с родо­вы­ми пра­ва­ми (gen­te). Мар­цел­лы были пле­бе­я­ми и при­над­ле­жа­ли к пат­ри­ци­ан­ско­му роду Клав­ди­ев. Нибур отме­ча­ет, что при­тя­за­ния Клав­ди­ев нахо­дят­ся в про­ти­во­ре­чии с опре­де­ле­ни­ем Цице­ро­на, соглас­но кото­ро­му пото­мок воль­ноот­пу­щен­ни­ка не может быть соро­ди­чем; и он при­хо­дит к выво­ду, что Цице­рон (то есть, Сце­во­ла) ошиб­ся в этой части опре­де­ле­ния. Но сле­ду­ет заме­тить, что, хотя потом­ки воль­ноот­пу­щен­ни­ков не мог­ли предъ­яв­лять пра­ва на при­над­леж­ность к роду, одна­ко чле­ны рода как тако­вые мог­ли предъ­яв­лять пра­ва на род­ство с ними; и в этом смыс­ле потом­ки воль­ноот­пу­щен­ни­ков мог­ли быть соро­ди­ча­ми. Созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, что Мар­цел­лы объ­еди­ни­лись, чтобы защи­тить от при­тя­за­ний рода свои пред­по­ла­гае­мые пра­ва патро­нов на наслед­ство сыно­вей воль­ноот­пу­щен­ни­ков; ибо закон Две­на­дца­ти таб­лиц отда­вал патро­ну наслед­ство толь­ко воль­ноот­пу­щен­ни­ка, умер­ше­го без заве­ща­ния и без наслед­ни­ков, но не сына воль­ноот­пу­щен­ни­ка. Вопрос мог состо­ять в сле­дую­щем: отда­ет ли закон в рас­смат­ри­вае­мом слу­чае наслед­ство роду как обла­да­те­лю пра­ва, пре­об­ла­даю­ще­го над пра­вом патро­на. Может быть, Мар­цел­лы, вхо­див­шие в род Клав­ди­ев, долж­ны были соеди­нить свои пра­ва патро­нов (если они дей­ст­ви­тель­но суще­ст­во­ва­ли в дан­ном слу­чае) с пра­ва­ми рода. Вопрос о том, мог­ли ли пле­беи Мар­цел­лы полу­чить в каче­стве соро­ди­чей то, что они утра­ти­ли в каче­стве патро­нов, вызы­ва­ет сомне­ния.

Обыч­но утвер­жда­ет­ся или пред­по­ла­га­ет­ся, что наслед­ство, пере­хо­див­шее к роду, дели­лось меж­ду все­ми соро­ди­ча­ми, что долж­но было озна­чать глав семейств. Это мог­ло быть так; по край­ней мере, сле­ду­ет думать, что, во вся­ком слу­чае, в тече­ние неко­то­ро­го пери­о­да, наслед­ство долж­но было при­но­сить выго­ду чле­нам рода: сооб­ща­ет­ся что Цезарь был лишен родо­во­го наслед­ства (Sue­ton. Jul. 1).

Опре­де­лив, что соб­ст­вен­ность лиц, умер­ших без заве­ща­ния, в конеч­ном ито­ге долж­на при­над­ле­жать роду, закон Две­на­дца­ти таб­лиц толь­ко уре­гу­ли­ро­вал слу­чай, кото­рый в любой циви­ли­зо­ван­ной стране регу­ли­ру­ет­ся каким-то опре­де­лен­ным зако­ном; то есть, закон уста­нав­ли­ва­ет некое пра­ви­ло рас­пре­де­ле­ния соб­ст­вен­но­сти чело­ве­ка, кото­рый умер, не рас­по­рядив­шись ею и не оста­вив нико­го, за кем закон непо­сред­ст­вен­но при­зна­вал бы пра­во на эту соб­ст­вен­ность в слу­чае отсут­ст­вия заве­ща­ния. Сле­до­ва­тель­но, род имел такое же отно­ше­ние к соро­ди­чам, какое в совре­мен­ных государ­ствах суще­ст­ву­ет меж­ду вер­хов­ной вла­стью и лица­ми, умер­ши­ми без заве­ща­ния и не име­ю­щи­ми наслед­ни­ков или бли­жай­ших род­ст­вен­ни­ков. Веро­ят­но, порядок, в кото­ром осу­ществля­лось насле­до­ва­ние родом, не был опре­де­лен зако­ном, и, посколь­ку род являл­ся сво­его рода юриди­че­ским лицом, ана­ло­гич­ным граж­дан­ской общине, кажет­ся вполне веро­ят­ным, что пер­во­на­чаль­но наслед­ства пере­хо­ди­ли к роду как тако­во­му и явля­лись общей соб­ст­вен­но­стью. Род дол­жен был иметь некую общую соб­ст­вен­ность, такую как свя­ти­ли­ща и т. д. Нетруд­но пред­ста­вить себе эво­лю­цию, в резуль­та­те кото­рой то, что пер­во­на­чаль­но при­над­ле­жа­ло роду как тако­во­му, с тече­ни­ем вре­ме­ни было рас­пре­де­ле­но меж­ду его чле­на­ми, что вполне мог­ло про­изой­ти, когда коли­че­ство фами­лий, вхо­дя­щих в род, умень­ши­лось до неболь­шо­го.

Суще­ст­во­ва­ли некие свя­щен­ные обряды (sac­ra gen­ti­li­tia), при­над­ле­жав­шие роду, соблюдать кото­рые были обя­за­ны все чле­ны рода как тако­вые, неза­ви­си­мо от того, при­над­ле­жа­ли ли они к нему в силу рож­де­ния, адопции или адро­га­ции. Чело­век осво­бож­дал­ся от выпол­не­ния этих обрядов и терял при­ви­ле­гии, свя­зан­ные с его родо­вы­ми пра­ва­ми, когда утра­чи­вал свой род, то есть под­вер­гал­ся адро­га­ции, адопции или даже эман­ци­па­ции; ибо адро­га­ция, адопция и эман­ци­па­ция сопро­вож­да­лись ума­ле­ни­ем граж­дан­ских прав (di­mi­nu­tio ca­pi­tis).

Когда осу­ществля­лась адопция из одной фами­лии в дру­гую внут­ри одно­го рода, родо­вое имя сохра­ня­лось; при эман­ци­па­ции сына родо­вое имя так­же сохра­ня­лось, и, тем не менее, в обо­их слу­ча­ях — если при­нять опре­де­ле­ние Сце­во­лы — усы­нов­лен­ные и эман­ци­пи­ро­ван­ные лица теря­ли свои родо­вые пра­ва, хотя и осво­бож­да­лись от родо­вых обя­зан­но­стей (sac­ra). Лицо, под­верг­ше­е­ся адопции или адро­га­ции и пере­шед­шее в фами­лию дру­го­го рода, долж­но было быть при­ня­то в род этой фами­лии и таким обра­зом при­об­ре­сти пра­ва это­го рода. Такое лицо пре­тер­пе­ва­ло ca­pi­tis di­mi­nu­tio, в резуль­та­те кото­ро­го лик­види­ро­ва­лись его преж­ние родо­вые пра­ва вме­сте с пра­ва­ми агнат­ства. Фак­ти­че­ски, родо­вые пра­ва вклю­ча­лись в агнат­ские, если отец семей­ства при­над­ле­жал к роду. Сле­до­ва­тель­но, тот, кто при­об­ре­тал агнат­ские пра­ва в резуль­та­те адро­га­ции или адопции, при­об­ре­тал так­же родо­вые пра­ва сво­его при­ем­но­го отца. Лицо, под­вер­гаю­ще­е­ся адро­га­ции, отре­ка­лось от сво­его рода в кури­ат­ных коми­ци­ях, и эта цере­мо­ния мог­ла так­же обо­зна­чать­ся выра­же­ни­ем «sac­ra de­tes­ta­ri», ибо свя­щен­но­дей­ст­вия (sac­ra) и род часто исполь­зо­ва­лись как сино­ни­мы. Таким обра­зом, в этом слу­чае адро­га­ция со сто­ро­ны при­ем­но­го отца соот­вет­ст­ву­ет отре­че­нию от свя­щен­но­дей­ст­вий со сто­ро­ны при­ем­но­го сына. Это de­tes­ta­tio sac­ro­rum, веро­ят­но, — то же самое, что sac­ro­rum alie­na­tio, упо­ми­нае­мое Цице­ро­ном (Ora­tor, c. 42). Пон­ти­фи­ки обя­за­ны были следить за тем, чтобы родо­вые обряды долж­ным обра­зом выпол­ня­лись и с.569 не были утра­че­ны (Pro Do­mo, c. 13, &c.). Каж­дый род, по-види­мо­му, имел опре­де­лен­ное место (sa­cel­lum) для осу­щест­вле­ния родо­вых свя­щен­но­дей­ст­вий (sac­ra gen­ti­li­tia), выпол­няв­ших­ся в опре­де­лен­ное вре­мя. Как уже отме­ча­лось, родо­вые свя­щен­но­дей­ст­вия явля­лись бре­ме­нем для чле­нов рода как тако­вых. Част­ные свя­щен­но­дей­ст­вия (sac­ra pri­va­ta) были обя­зан­но­стя­ми, свя­зан­ны­ми с соб­ст­вен­но­стью инди­вида; таким обра­зом, эти два вида свя­щен­но­дей­ст­вий чет­ко раз­ли­ча­лись.

Соглас­но Дио­ни­сию (An­tiq. Rom. II. 7), каж­дая курия под­разде­ля­лась на десят­ки, и Нибур утвер­жда­ет, что десят­ки и роды — это одно и то же. Соот­вет­ст­вен­но, каж­дая из трех триб содер­жа­ла десять курий и сто родов. Поэто­му, если пре­да­ние о пер­во­на­чаль­ном рас­пре­де­ле­нии насе­ле­ния на три­бы, курии и роды сколь­ко-нибудь соот­вет­ст­ву­ет дей­ст­ви­тель­но­сти, то отсюда сле­ду­ет, что меж­ду фами­ли­я­ми, при­над­ле­жав­ши­ми к одно­му роду, не обя­за­тель­но долж­но было суще­ст­во­вать какое-либо род­ство — не более, чем меж­ду фами­ли­я­ми, при­над­ле­жав­ши­ми к одной курии.

Исто­ри­че­ски мы ниче­го не зна­ем об орга­ни­за­ции граж­дан­ско­го обще­ства, но зна­ем, что мно­гие новые поли­ти­че­ские сооб­ще­ства были орга­ни­зо­ва­ны из мате­ри­а­ла суще­ст­ву­ю­щих поли­ти­че­ских сооб­ществ. Бес­по­лез­но стро­ить пред­по­ло­же­ния о том, како­ва была пер­во­на­чаль­ная орга­ни­за­ция рим­ско­го государ­ства. Сле­ду­ет при­нять пре­да­ние таким, каким оно до нас дошло. Пре­да­ние не сооб­ща­ет, что фами­лии, свя­зан­ные кров­ным род­ст­вом, были объ­еди­не­ны в роды, эти роды — в курии, а курии — в три­бы. Такое пре­да­ние опро­вер­га­ло бы само себя, ибо оно содер­жит пред­став­ле­ние о созда­нии поли­ти­че­ско­го сооб­ще­ства путем объ­еди­не­ния фами­лий в сою­зы и даль­ней­ших ком­би­на­ций этих новых сою­зов. Пре­да­ние сооб­ща­ет о трех глав­ных частях (каким бы обра­зом они ни сфор­ми­ро­ва­лись) и их разде­ле­нии на более мел­кие части. Наи­мень­шее поли­ти­че­ское под­разде­ле­ние — это род. Даль­ней­шее дроб­ле­ние не про­из­во­ди­лось, поэто­му, при­хо­дя к рас­смот­ре­нию состав­ных частей рода, мы неиз­беж­но рас­смат­ри­ва­ем отдель­ных лиц, вклю­чен­ных в него, или глав фами­лий. В соот­вет­ст­вии с фун­да­мен­таль­ны­ми прин­ци­па­ми рим­ско­го пра­ва, инди­виды орга­ни­зо­вы­ва­лись в фами­лии, каж­дая из кото­рых нахо­ди­лась под вла­стью отца семей­ства. Отсюда сле­ду­ет, что если рас­пре­де­ле­ние насе­ле­ния было совер­ше­но путем дроб­ле­ния более круп­ных частей на более мел­кие, то род­ство меж­ду фами­ли­я­ми одно­го рода не мог­ло быть обя­за­тель­ным, ибо род­ство меж­ду все­ми чле­на­ми рода мог­ло быть достиг­ну­то толь­ко путем выбо­ра род­ст­вен­ных фами­лий и объ­еди­не­ния их в род. Если род являл­ся резуль­та­том чле­не­ния, то род­ство меж­ду пер­во­на­чаль­ны­ми чле­на­ми это­го рода, когда бы оно ни суще­ст­во­ва­ло, долж­но было быть слу­чай­ным.

Нет дока­за­тельств того, что рим­ляне были убеж­де­ны в суще­ст­во­ва­нии род­ства меж­ду фами­ли­я­ми, пер­во­на­чаль­но вклю­чен­ны­ми в род. Одна­ко род­ство явля­лось осно­ва­ни­ем для агнат­ских прав, сле­до­ва­тель­но, и для родо­вых прав, при усло­вии отсут­ст­вия ca­pi­tis di­mi­nu­tio, и поэто­му лег­ко увидеть, как то, что было осно­ва­ни­ем агнат­ских и, сле­до­ва­тель­но, родо­вых прав, мог­ло рас­смат­ри­вать­ся как часть опре­де­ле­ния соро­ди­ча (gen­ti­lis) и пони­мать­ся рас­ши­ри­тель­но, охва­ты­вая пред­по­ла­гае­мое род­ство меж­ду пер­во­на­чаль­ны­ми чле­на­ми рода. Само сло­во gens так­же спо­соб­ст­во­ва­ло тако­му пред­по­ло­же­нию, тем более, что сло­во ge­nus, види­мо, часто употреб­ля­лось в этом смыс­ле (Cic. pro Bal­bo, c. 14). Это пред­став­ле­ние о род­стве, по-види­мо­му, под­твер­жда­лось так­же тем фак­том, что отли­чи­тель­ным при­зна­ком чле­нов одно­го рода было общее имя: напри­мер, Кор­не­лии, Юлии и т. д. Но кро­ме обще­го про­ис­хож­де­ния, суще­ст­ву­ет мно­же­ство обсто­я­тельств, кото­рые мог­ли бы дать соро­ди­чам общее имя; и, поис­ти­не, общее имя у всех соро­ди­чей выглядит нисколь­ко не более стран­но, чем общее имя у всех чле­нов курии и три­бы.

Посколь­ку роды явля­лись под­разде­ле­ни­я­ми трех древ­них триб, толь­ко po­pu­lus (в древ­нем смыс­ле) имел роды, так что выра­же­ния «быть пат­ри­ци­ем» и «иметь род» были сино­ни­мич­ны­ми и поэто­му мы видим, что тер­ми­ны «род» и «пат­ри­ции» посто­ян­но соеди­не­ны. Одна­ко пред­став­ля­ет­ся, что, как в выше­при­веден­ном слу­чае, неко­то­рые роды содер­жа­ли пле­бей­ские фами­лии, кото­рые, как пред­по­ла­га­ет­ся, вели про­ис­хож­де­ние от бра­ков, заклю­чен­ных меж­ду пат­ри­ци­я­ми и пле­бе­я­ми до уста­нов­ле­ния меж­ду ними кон­ну­бия (con­nu­bium). Когда при­ни­мал­ся закон, уста­нав­ли­ваю­щий кон­ну­бий меж­ду пле­бе­я­ми и «отца­ми», утвер­жда­лось, что эта мера при­ведет в бес­по­рядок родо­вые пра­ва (jura gen­tium, Liv. IV. 1). В то вре­мя, когда кон­ну­бия еще не суще­ст­во­ва­ло, если член рода женил­ся на жен­щине, не име­ю­щей рода, их дети не мог­ли быть чле­на­ми рода, но мог­ли носить родо­вое имя и, сле­до­ва­тель­но, в извест­ном смыс­ле эта семья была чле­ном рода без родо­вых при­ви­ле­гий. В резуль­та­те такие бра­ки долж­ны были вно­сить пута­ни­цу, и неяс­но, каким обра­зом ее мог­ло уве­ли­чить при­да­ние закон­но­го харак­те­ра кон­ну­бия бра­ку меж­ду муж­чи­ной-чле­ном рода и жен­щи­ной, не вхо­дя­щей в род; резуль­та­том это­го зако­на было даро­ва­ние родо­вых прав плеб­су, что явля­лось абсур­дом, ибо, по выра­же­нию Ливия (IV, 4), соот­вет­ст­ву­ю­ще­му стро­го­му прин­ци­пу рим­ско­го пра­ва, «отцу сле­ду­ют сыно­вья» и дети пле­бея мог­ли быть толь­ко пле­бе­я­ми. Мож­но пред­по­ло­жить, что если до при­ня­тия это­го зако­на жен­щи­на-пат­ри­ци­ан­ка выхо­ди­ла замуж вне сво­его рода (e gen­te, e pat­ri­bus enup­sit), это вооб­ще не счи­та­лось бра­ком, а дети от тако­го бра­ка не нахо­ди­лись во вла­сти отца и — что кажет­ся неиз­беж­ным след­ст­ви­ем, — не явля­лись рим­ски­ми граж­да­на­ми. То же самое име­ло место и в слу­чае бра­ка пле­бея и пат­ри­ци­ан­ки в то вре­мя, когда меж­ду ними не суще­ст­во­ва­ло кон­ну­бия, ибо там, где нет кон­ну­бия, нет и закон­но­го бра­ка, а дети не явля­ют­ся граж­да­на­ми, на что и сету­ет Кану­лей (Liv. IV. 4). Тогда не ясно, каким обра­зом в резуль­та­те этих бра­ков пле­бей­ские фами­лии ока­за­лись в соста­ве пат­ри­ци­ан­ских родов, если толь­ко не пред­по­ло­жить, что когда дети муж­чи­ны-чле­на рода и пле­бей­ки полу­ча­ли имя отца и ста­тус мате­ри, они так или ина­че, труд­но­объ­яс­ни­мым обра­зом счи­та­лись граж­да­на­ми и пле­бе­я­ми. Но в таком слу­чае каков был ста­тус ребен­ка пат­ри­ци­ан­ки от пле­бея?

Нибур пола­га­ет, что чле­ны рода (gen­ti­les) обя­за­ны были помо­гать сво­им нуж­даю­щим­ся соро­ди­чам в несе­нии чрез­вы­чай­ных рас­хо­дов; но это утвер­жде­ние осно­ва­но на интер­пре­та­ции слов τοὺς γέ­νει προ­σή­κον­τας Дио­ни­сия (II, 10), име­ю­щих более про­стое и оче­вид­ное зна­че­ние. Како­ва бы ни была веро­ят­ность пред­по­ло­же­ния Нибу­ра, осно­ван­но­го на выше­при­веден­ном фраг­мен­те, а так­же еще одном или двух фраг­мен­тах, оно не может счи­тать­ся дока­зан­ным.

Пер­вый Тарк­ви­ний доба­вил в сенат сто новых чле­нов. Это были с.570 пред­ста­ви­те­ли луце­ров, третьей и млад­шей три­бы; и назы­ва­лись они «отцы млад­ших родов» (Liv. I. 35). См. любо­пыт­ное пись­мо Цице­ро­на Пету (ad Fam. IX. 21).

Если, как ска­за­но выше, роды явля­лись под­разде­ле­ни­я­ми курий, то воз­ни­ка­ет вопрос: что озна­ча­ет вклю­че­ние новых родов в курии, ибо это несо­мнен­но про­ис­хо­ди­ло. Тулл Гости­лий вклю­чил Юли­ев, Сер­ви­ли­ев и дру­гих в чис­ло пат­ри­ци­ев и, сле­до­ва­тель­но, в курии. Клав­дии были сабин­ским родом, кото­рый, как сооб­ща­ет­ся (Liv. IV. 3) был зачис­лен в пат­ри­ции после изгна­ния царей. Совре­мен­ный автор (Гёт­линг) пыта­ет­ся устра­нить эту труд­ность, пред­по­ла­гая, соглас­но сво­ей интер­пре­та­ции Дио­ни­сия (II. 7), разде­ле­ние курий на десять деку­рий и далее допус­кая, что чис­ло родов в каж­дой деку­рии не было опре­де­лен­ным. В соот­вет­ст­вии с этим, он пред­по­ла­га­ет род­ство меж­ду чле­на­ми одно­го рода: соглас­но этой гипо­те­зе, несколь­ко отцов семейств тако­го рода долж­ны были про­ис­хо­дить, или при­тя­зать на про­ис­хож­де­ние, от обще­го пред­ка. Таким обра­зом, роды будут не более чем объ­еди­не­ни­я­ми род­ст­вен­ных фами­лий, и разде­ле­ние на деку­рии долж­но было осу­ществлять­ся так, чтобы все чле­ны рода (пони­мае­мо­го таким обра­зом) вхо­ди­ли в одну и ту же деку­рию. Но допу­стить это — не что иное как ска­зать, буд­то поли­ти­че­ская систе­ма была сфор­ми­ро­ва­на путем при­ня­тия за ее осно­ву объ­еди­не­ния фами­лий и даль­ней­ше­го вос­хож­де­ния от них к деку­ри­ям, от деку­рий к кури­ям и от курий к три­бам; этот порядок несов­ме­стим с утвер­жде­ни­ем, что курии под­разде­ля­лись на деку­рии, ибо это выра­же­ние под­ра­зу­ме­ва­ет, что курии были сфор­ми­ро­ва­ны преж­де деку­рий. Но учреж­де­ние новых родов вполне мыс­ли­мо и в рам­ках гипо­те­зы о том, что род — это все­го лишь поли­ти­че­ское под­разде­ле­ние. Если пер­во­на­чаль­но их чис­ло было огра­ни­че­но, то все­му, что извест­но о рим­ской кон­сти­ту­ции (кото­рая все­гда нахо­ди­лась в состо­я­нии посту­па­тель­но­го изме­не­ния), будет пре­крас­но соот­вет­ст­во­вать пред­по­ло­же­ние о том, что стро­гим огра­ни­чи­тель­ным пра­ви­лом вско­ре нача­ли пре­не­бре­гать. Теперь, если новый род учреж­дал­ся, то он дол­жен был упо­до­бить­ся ста­рым родам, полу­чив отли­чи­тель­ное имя; а если в каче­стве рода при­ни­ма­лось какое-то коли­че­ство ино­зем­цев, то вполне воз­мож­но, что они бра­ли имя неко­е­го выдаю­ще­го­ся чело­ве­ка из сво­его чис­ла, кото­рый дол­жен был являть­ся гла­вой семей­ства, состо­я­ще­го из мно­гих вет­вей, каж­дая из кото­рых име­ла мно­го­чис­лен­ных слуг. И такой обы­чай луч­ше под­хо­дит к исто­рии пат­ри­ци­ан­ских Клав­ди­ев, при­шед­ших в Рим со сво­им гла­вой (gen­tis prin­ceps) Аттой Клав­ди­ем после изгна­ния царей и при­ня­тых (coop­ta­ti) «отца­ми» в чис­ло пат­ри­ци­ев, что озна­ча­ет, что эта сово­куп­ность имми­гран­тов была при­зна­на рим­ским родом (Sue­ton. Tib. 1; Liv. II. 16). Соглас­но пре­да­нию, Атта Клав­дий полу­чил уча­сток зем­ли для сво­их кли­ен­тов на бере­гу Анио, и государ­ство (pub­li­ce) пре­до­ста­ви­ло ему усы­паль­ни­цу под Капи­то­ли­ем. В соот­вет­ст­вии с пер­во­на­чаль­ной орга­ни­за­ци­ей рода, обла­да­ние общей усы­паль­ни­цей и родо­вое пра­во погре­бе­ния в ней были частью родо­вых свя­щен­но­дей­ст­вий (Cic. Leg. II. 22; Vell. Pat. II. 119; Fes­tus, s. v. Cin­cia; Liv. IV. 3, VI. 40; Vir­gil, Aen. VII. 706. О роде Окта­ви­ев см. Sue­to­nius, Aug. 2).

Веро­ят­но, даже во вре­ме­на Цице­ро­на пло­хо пред­став­ля­ли точ­ное поня­тие рода и его прав; а еще позд­нее, вслед­ст­вие огром­ных изме­не­ний в кон­сти­ту­ции и пре­се­че­ния столь мно­гих древ­них родов, следы родо­во­го пра­ва почти исчез­ли. Так, мы видим, что позд­ней­шие авто­ры употреб­ля­ют сло­ва «род» и «фами­лия» без раз­ли­чия, тогда как Ливий тща­тель­но их раз­ли­ча­ет. «Стар­ший Пли­ний гово­рит о свя­щен­но­дей­ст­ви­ях фами­лии Сер­ви­ли­ев; Мак­ро­бий — о свя­щен­но­дей­ст­ви­ях фами­лий Клав­ди­ев, Эми­ли­ев, Юли­ев, Кор­не­ли­ев, а в антич­ной над­пи­си упо­ми­на­ют­ся хра­мо­вый смот­ри­тель (Aedi­tuus) и жрец (Sa­cer­dos) фами­лии Сер­ги­ев, хотя все это были хоро­шо извест­ные древ­ние роды, а в более точ­ном язы­ке ран­них авто­ров эти свя­щен­но­дей­ст­вия почти навер­ня­ка назы­ва­лись бы родо­вы­ми свя­щен­но­дей­ст­ви­я­ми (sac­ra gen­ti­li­tia)» (Sa­vig­ny, Zeitschrift, &c. vol. II, p. 385).

Ко вре­ме­нам Гая (прав­ле­ние Анто­ни­нов) родо­вое пра­во пол­но­стью вышло из употреб­ле­ния (Gai­us, III. 17). Таким обра­зом, древ­ний инсти­тут, являв­ший­ся неотъ­ем­ле­мой частью ста­рой кон­сти­ту­ции и дол­гое вре­мя под­дер­жи­вае­мый кон­сер­ва­тив­ной силой рели­ги­оз­ных прав, посте­пен­но поте­рял свой при­ми­тив­ный харак­тер в ходе изме­не­ний фор­мы рим­ско­го государ­ства, про­изо­шед­ших в силу обсто­я­тельств, и в конеч­ном ито­ге был лик­види­ро­ван.

Сло­во «gens» недав­но было пере­веде­но на англий­ский язык сло­вом «дом»; этот тер­мин наме­рен­но не исполь­зу­ет­ся здесь, ибо он не явля­ет­ся необ­хо­ди­мым и может лишь вызвать недо­ра­зу­ме­ние.

Про­бле­му рода с чрез­вы­чай­ной ост­ро­той обсуж­да­ли Нибур (Rom. Hist. vol. I) и Мал­ден (Hist. of Ro­me, опуб­ли­ко­ва­но Обще­ст­вом рас­про­стра­не­ния обще­по­лез­ных зна­ний).

Взгляды Гёт­лин­га содер­жат­ся в его Ge­schich­te der Röm. Staatsver­fas­sung, Hal­le, 1840, а взгляды Бек­ке­ра — в его Handbuch der Rö­mi­schen Al­ter­thü­mer 2ter Theil, 1ste Abth. См. так­же Sa­vig­ny, Zeitschrift, &c. vol. II p. 380, &c., и Un­ter­holzner, Zeitschrift, &c. vol. V p. 119.