ДИКТА́ТОР (Dictátor), чрез­вы­чай­ное долж­ност­ное лицо в Риме. Про­ис­хож­де­ние это­го тер­ми­на неяс­но; эти­мо­ло­гия, при­ведён­ная Цице­ро­ном (Rep. I. 40. 63), «dic­ta­tor ab eo ap­pel­la­tur quia di­ci­tur»^[1] (ср. Varr. LL. VI. 61), неве­ро­ят­на, хотя важ­на с исто­ри­че­ской точ­ки зре­ния; а про­ис­хож­де­ние от гла­го­ла dic­ta­re^[2], эти­мо­ло­ги­че­ски явно пра­виль­ное, труд­но свя­зать с исто­ри­че­ским употреб­ле­ни­ем это­го тер­ми­на. Веро­ят­но, это сло­во изна­чаль­но исполь­зо­ва­лось в доволь­но неопре­де­лён­ном смыс­ле, тем более, что оно встре­ча­ет­ся как назва­ние совер­шен­но раз­ных долж­но­стей в неко­то­рых горо­дах Лация: напри­мер, в Аль­бе, Лану­вии, Коре, Туску­ле и Номен­те (Cic. Mil. 10. 27). В Риме это­го маги­ст­ра­та пер­во­на­чаль­но назы­ва­ли ma­gis­ter po­pu­li («гла­ва наро­да»), а не dic­ta­tor, и в свя­щен­ных кни­гах он все­гда назы­вал­ся преж­ним име­нем, вплоть до самых позд­них вре­мен (Cic. Rep. I. 40. 63; Leg. III. 3. 9; Fin. III. 22. 75; Varr. LL. V. 82, ed. Mül­ler; Fest. s. v. op­ti­ma lex, p. 198, ed. Mül­ler).

При обра­зо­ва­нии рим­ской рес­пуб­ли­ки управ­ле­ние государ­ст­вом было пору­че­но двум кон­су­лам, чтобы граж­дане были надеж­но защи­ще­ны от воз­мож­но­сти уста­нов­ле­ния тира­нии. Одна­ко ско­ро ста­ло ясно, что при опре­де­лен­ных обсто­я­тель­ствах ради без­опас­но­сти государ­ства с.631 управ­ле­ние долж­но нахо­дить­ся в одних руках, у чело­ве­ка, кото­рый в тече­ние неко­то­ро­го вре­ме­ни обла­да­ет неогра­ни­чен­ной вла­стью и реше­ния кото­ро­го не могут быть обжа­ло­ва­ны ни в одном органе. Дик­та­ту­ра (dic­ta­tu­ra) была уста­нов­ле­на в 501 г. до н. э., через девять лет после изгна­ния Тарк­ви­ни­ев. Имя пер­во­го дик­та­то­ра и при­чи­ны его назна­че­ния трак­ту­ют­ся у анна­ли­стов по-раз­но­му. Самые древ­ние авто­ры упо­ми­на­ют в каче­стве пер­во­го дик­та­то­ра Тита Лар­ция, одно­го из кон­су­лов года, дру­гие при­пи­сы­ва­ют эту честь Манию Вале­рию (Liv. II. 18). Момм­зен счи­та­ет, что пер­вым дик­та­то­ром был Вале­рий, но его дик­та­ту­ра была про­пу­ще­на антич­ны­ми авто­ра­ми из-за оши­боч­но­го убеж­де­ния, что дик­та­то­ром нель­зя было избрать чело­ве­ка, не побы­вав­ше­го кон­су­лом. Ливий утвер­жда­ет, что при­чи­ной послу­жи­ла боль­шая вой­на с лати­на­ми; он так­же встре­чал в анна­лах упо­ми­на­ния о том, что кон­су­лы это­го года подо­зре­ва­лись в при­над­леж­но­сти к сто­рон­ни­кам Тарк­ви­ния; но в этом слу­чае Тит Лар­ций не мог быть одним из кон­су­лов. Дио­ни­сий подроб­но повест­ву­ет (V. 63—70), что пле­беи, стра­дая под гне­том дол­гов, исполь­зо­ва­ли угро­зу рес­пуб­ли­ке в сво­их инте­ре­сах, отка­зы­ва­ясь слу­жить, пока не полу­чат послаб­ле­ния, вслед­ст­вие чего для наведе­ния поряд­ка был при­зван дик­та­тор. Но посколь­ку Ливий не упо­ми­на­ет о каких-либо внут­рен­них неуряди­цах в этом году и не гово­рит о бес­по­ряд­ках, свя­зан­ных с дол­га­ми, в тече­ние после­дую­щих четы­рех лет, мы можем сде­лать вывод, что Дио­ни­сий в дан­ном слу­чае, как и во мно­гих дру­гих, пре­не­брег анна­ли­ста­ми, чтобы при­ве­сти ту при­чи­ну, кото­рая каза­лась ему более удо­вле­тво­ри­тель­ной. Пат­ри­ции дей­ст­ви­тель­но часто при­бе­га­ли к дик­та­ту­ре как к сред­ству подав­ле­ния плеб­са, но совер­шен­но необя­за­тель­но искать для учреж­де­ния этой долж­но­сти какую-либо иную при­чи­ну, вме­сто назван­ной Ливи­ем, — а имен­но, боль­шой опас­но­сти, угро­жаю­щей государ­ству. Совре­мен­ные уче­ные выдви­ну­ли дру­гие при­чи­ны учреж­де­ния дик­та­ту­ры, настоль­ко пред­по­ло­жи­тель­ные и мало­ве­ро­ят­ные, что они не нуж­да­ют­ся в опро­вер­же­нии. Так, из того, что рим­ский дик­та­тор назна­чал­ся толь­ко на 6 меся­цев в году, Нибур дела­ет вывод (Nie­bur B. G. The His­to­ry of Ro­me. Lon­don. 1855. Vol. I. P. 564), что он воз­глав­лял как Рим, так и Латин­ский союз, и что в осталь­ные шесть меся­цев года вер­хов­ной вла­стью обла­дал латин­ский дик­та­тор; но это пред­по­ло­же­ние, поми­мо про­чих сооб­ра­же­ний, про­ти­во­ре­чит тому фак­ту, что в год, когда дик­та­тор был назна­чен впер­вые, Рим и лати­ны гото­ви­лись к войне друг с дру­гом. Момм­зен, с дру­гой сто­ро­ны, счи­та­ет, что про­ти­во­ре­чи­вые сооб­ще­ния о про­ис­хож­де­нии дик­та­ту­ры ука­зы­ва­ют на то, что она, види­мо, с само­го нача­ла явля­лась неотъ­ем­ле­мой частью рес­пуб­ли­кан­ской кон­сти­ту­ции и что дик­та­тор счи­тал­ся стар­шим кол­ле­гой (col­le­ga maior) кон­су­лов. В новей­ших иссле­до­ва­ни­ях это мне­ние оспо­ре­но (Her­zog E. Ge­schich­te und Sys­tem der Rö­mi­schen Staatsver­fas­sung. Bd. 1. Leip­zig, 1884. S. 128; Wil­lems P. Le droit pub­lic ro­main. Lou­vain, 1888. P. 267 и др.): оно явля­ет­ся лишь умо­за­клю­че­ни­ем и не под­твер­жде­но ника­ки­ми антич­ны­ми источ­ни­ка­ми.

Соглас­но пер­во­на­чаль­но­му зако­ну о назна­че­нии дик­та­то­ра (lex de dic­ta­to­re crean­do), эту долж­ность не имел пра­ва зани­мать тот, кто ранее не был кон­су­лом (Liv. II. 18). Мне­ние Мадви­га о том, что выра­же­ние con­su­la­res le­ge­re озна­ча­ет «кон­су­ля­ры выби­ра­ли» (Mad­vig J. N. Die Ver­fas­sung des Rö­mi­schen Staa­tes. Leip­zig, 1882. Bd. 1. S. 487) не встре­ти­ло почти ника­кой под­держ­ки. Одна­ко мы зна­ем несколь­ко при­ме­ров несо­блюде­ния это­го зако­на, и Момм­зен вооб­ще отвер­га­ет туман­ный рас­сказ Ливия о вне­се­нии это­го зако­на (см., напр., Liv. IV. 26; 48, VII. 24). Когда воз­ни­ка­ла необ­хо­ди­мость в дик­та­то­ре, сенат при­ни­мал se­na­tus con­sul­tum о том, что один из кон­су­лов дол­жен назвать (di­ce­re) дик­та­то­ра, одна­ко фор­маль­но это поста­нов­ле­ние не было обя­за­тель­ным, поэто­му Плу­тарх (Plut. Marc. 24) прав, утвер­ждая, что дик­та­тор не изби­ра­ет­ся ни наро­дом, ни сена­том. Дей­ст­ви­тель­но, изве­стен при­мер (Liv. IV. 57), когда три­бу­ны нало­жи­ли вето на поста­нов­ле­ние сена­та о назна­че­нии дик­та­то­ра, и оно утра­ти­ло закон­ную силу, одна­ко дик­та­тор всё же был назна­чен. Одна­ко почти во всех слу­ча­ях мы нахо­дим упо­ми­на­ние о пред­ва­ри­тель­ном поста­нов­ле­нии сена­та (см., напр., Liv. II. 30; IV. 17; 21; 23; 26; 57; VI. 2; VII. 21; VIII. 17; IX. 29; X. 11; XXII. 57). Нибур даже пред­по­ла­га­ет (Nie­bur B. G. Op. cit. Vol. 1. P. 567), что дик­та­тор, подоб­но царям, пер­во­на­чаль­но назна­чал­ся кури­я­ми, но эта тео­рия не тре­бу­ет опро­вер­же­ния (ср. Mom­msen Th. Rö­mi­sche Staatsrecht. Bd. 2, Abth. 2. Leip­zig, 1887. S. 141; Mad­vig J. N. Op. cit. Bd. 1. S. 487 Anm.).

Назна­че­ние или про­воз­гла­ше­ние дик­та­то­ра кон­су­лом явля­лось обя­за­тель­ным во всех слу­ча­ях. Оно все­гда осу­ществля­лось кон­су­лом без свиде­те­лей, меж­ду пол­но­чью и рас­све­том, с совер­ше­ни­ем ауспи­ций (sur­gens или oriens noc­te si­len­tio¹ dic­ta­to­rem di­ce­bat, Liv. VIII. 23; IX. 38; XXIII. 22; Dio­nys. X. 11). Тех­ни­че­ским тер­ми­ном для тако­го назна­че­ния или про­воз­гла­ше­ния было di­ce­re (ред­ко crea­re или fa­ce­re). Важ­ность назна­че­ния, совер­шае­мо­го кон­су­лом, была столь вели­ка, что мы видим, как сенат в одном слу­чае обра­тил­ся к народ­ным три­бу­нам, чтобы заста­вить кон­су­лов назвать дик­та­то­ра, когда они отка­за­лись делать это (Liv. IV. 26). После бит­вы у Тра­зи­мен­ско­го озе­ра сооб­ще­ние с остав­шим­ся в живых кон­су­лом было пре­рва­но. Это вызва­ло труд­ность, но, к сожа­ле­нию, текст Ливия (XXII. 8) испор­чен, и невоз­мож­но точ­но узнать, как имен­но она была устра­не­на. В луч­шей руко­пи­си чита­ет­ся nec dic­ta­to­rem po­pu­lo crea­re po­te­rat^[3]. Это чте­ние обыч­но исправ­ля­ют на po­pu­lus^[4], но Вайс­сен­борн чита­ет prae­tor^[5], а Мадвиг po­pu­lo non con­sul­to se­na­tus^[6]. Момм­зен (CIL. I. P. 288) отвер­га­ет всё это пред­ло­же­ние и счи­та­ет, что пре­тор имел пра­во назна­чить дик­та­то­ра. В сле­дую­щем пред­ло­же­нии чте­ние pro­dic­ta­to­rem — резуль­тат все­го лишь неудач­ной конъ­ек­ту­ры (ср. Her­zog E. Op. cit. Bd. 1. S. 725). Вполне воз­мож­но, что сенат сво­им реше­ни­ем упол­но­мо­чил пре­то­ра про­ве­сти народ­ное голо­со­ва­ние, чтобы выбрать дик­та­то­ра. Ливий (XXII. 31), види­мо, счи­та­ет, что Фабий лишь испол­нял обя­зан­но­сти дик­та­то­ра (pro dic­ta­to­re). Ана­ло­гич­ный вопрос воз­ни­кал и о том, могут ли воен­ные три­бу­ны с кон­суль­ской вла­стью назна­чать дик­та­то­ра, и они не осме­ли­ва­лись на это до тех пор, пока авгу­ры, посо­ве­щав­шись, не объ­яви­ли, что это доз­во­ле­но (Liv. IV. 21), но позд­нее часто поль­зо­ва­лись этой вла­стью. Назна­че­ние Сул­лы, про­из­веден­ное интеррек­сом, и назна­че­ние Цеза­ря, про­из­веден­ное пре­то­ром, счи­та­лись нару­ше­ни­ем всех пре­цеден­тов и явля­лись совер­шен­но неза­кон­ны­ми (ср. Cic. Att. IX. 15). Как пред­став­ля­ет­ся, сенат с.632 обыч­но назы­вал в сво­ем поста­нов­ле­нии имя того, кого дол­жен был назна­чить кон­сул (Liv. IV. 17; 21; 23; 46; VI. 2; VII. 12; VIII. 17; IX. 29; X. 11; XXII. 57), одна­ко кон­сул не был обя­зан непре­мен­но назна­чить того, кого назвал сенат, — как вид­но из тех слу­ча­ев, когда кон­су­лы осу­ществля­ли назна­че­ние вопре­ки поже­ла­ни­ям сена­та (Liv. VIII. 12, Epit. 19; Suet. Tib. 2). Сомни­тель­но, что было при­ня­то или вооб­ще суще­ст­во­ва­ло какое-то пра­ви­ло, опре­де­ля­ю­щее, кто из двух кон­су­лов дол­жен назна­чить дик­та­то­ра. В одном слу­чае мы видим, что назна­че­ние про­из­во­дит кон­сул, име­ю­щий фас­ции (Liv. VIII. 12), в дру­гом слу­чае это реша­ет­ся по жре­бию (IV. 26), в третьем — по дого­во­рен­но­сти меж­ду ними (IV. 21). В позд­ней­шие вре­ме­на сенат обыч­но пору­чал эту обя­зан­ность тому кон­су­лу, кото­рый нахо­дил­ся бли­же. По обще­му пра­ви­лу назна­че­ние совер­ша­лось в Риме; и при отсут­ст­вии кон­су­лов одно­го из них при­зы­ва­ли в Рим, если это было воз­мож­но (Liv. VII. 19; XXIII. 22); но если это было неосу­ще­ст­ви­мо, то сенат направ­лял кон­су­лу поста­нов­ле­ние, упол­но­мо­чи­ваю­щее его совер­шить назна­че­ние, и в этом слу­чае кон­сул объ­яв­лял дик­та­то­ра в лаге­ре (Liv. VII. 21; VIII. 23; IX. 38; XXV. 2; XXVII. 5). Тем не менее, соблюда­лось пра­ви­ло, соглас­но кото­ро­му назна­че­ние не мог­ло про­ис­хо­дить вне Ager Ro­ma­nus, хотя зна­че­ние это­го выра­же­ния рас­ши­ри­лось так, что вклю­ча­ло всю Ита­лию. Так, мы видим, что во вре­мя вто­рой Пуни­че­ской вой­ны сенат вос­про­ти­вил­ся назна­че­нию дик­та­то­ра на Сици­лии, ибо это было вне пре­де­лов ager Ro­ma­nus (extra ag­rum Ro­ma­num — eum autem Ita­lia ter­mi­na­ri^[7], Liv. XXVII. 5).

Пер­во­на­чаль­но дик­та­тор был, конеч­но, пат­ри­ци­ем. Пер­вым дик­та­то­ром-пле­бе­ем стал Г. Мар­ций Рутил, назна­чен­ный в 356 г. до н. э. кон­су­лом-пле­бе­ем М. Попи­ли­ем Лена­том (Liv. VII. 17).

Моти­вы назна­че­ния дик­та­то­ра тре­бо­ва­ли, чтобы в один момент вре­ме­ни дик­та­тор был толь­ко один. Един­ст­вен­ное исклю­че­ние из это­го пра­ви­ла име­ло место в 217 г. до н. э., когда народ сво­им реше­ни­ем назна­чил Мину­ция рав­но­прав­ным кол­ле­гой Фабия Кунк­та­то­ра, кото­рый тогда зани­мал дик­та­ту­ру (Liv. XXII. 25). Поли­бий пря­мо назы­ва­ет Мину­ция дик­та­то­ром, и в над­пи­си он тоже так име­ну­ет­ся (CIL. I. P. 556). В 216 г. до н. э., когда М. Фабий Буте­он был назна­чен дик­та­то­ром для запол­не­ния вакан­сий в сена­те, хотя М. Юний Пера выпол­нял обыч­ные обя­зан­но­сти дик­та­то­ра. Ливий утвер­жда­ет, что Фабий отка­зал­ся от долж­но­сти в день сво­его назна­че­ния на том осно­ва­нии, что не может быть двух дик­та­то­ров одно­вре­мен­но (Liv. XXIII. 22; 23; Plut. Fab. 9). Одна­ко он выпол­нил обя­зан­ность по попол­не­нию сена­та, ради кото­рой был назна­чен, и Момм­зен счи­та­ет, что сло­ва, при­пи­сан­ные ему Ливи­ем, выду­ма­ны анна­ли­ста­ми в знак про­те­ста про­тив некон­сти­ту­ци­он­ной про­цеду­ры преды­ду­ще­го года. Как сооб­ща­ет­ся, дик­та­то­ры, назна­чав­ши­е­ся для веде­ния государ­ст­вен­ных дел, назы­ва­лись rei ge­run­dae cau­sa или ино­гда se­di­tio­nis se­dan­dae cau­sa^[8]; и им, как и про­чим маги­ст­ра­там, посред­ст­вом кури­ат­ско­го зако­на вру­чал­ся импе­рий (Liv. IX. 38; 39; Dio­nys. V. 70). Так­же дик­та­то­ры часто назна­ча­лись для какой-либо опре­де­лен­ной и неред­ко мало­важ­ной цели; о них будет ска­за­но ниже. Вна­ча­ле мы огра­ни­чим­ся рас­смот­ре­ни­ем обя­зан­но­стей и пол­но­мо­чий дик­та­то­ра для веде­ния дел (rei ge­run­dae cau­sa).

Про­дол­жи­тель­ность дик­та­ту­ры была огра­ни­че­на шестью меся­ца­ми (Cic. Leg. III. 3; Liv. III. 29, IX. 34; XXIII. 23; Dio­nys. V. 70, X. 25; Cass. Dio XXXVI. 17; XLII. 21; Zo­nar. VII. 13), и не извест­но ни одно­го слу­чая, чтобы кто-либо зани­мал бы эту долж­ность в тече­ние более дли­тель­но­го сро­ка, — ибо дик­та­ту­ры Сул­лы и Цеза­ря, конеч­но, не сле­ду­ет при­ни­мать во вни­ма­ние. Наобо­рот, хотя дик­та­тор назна­чал­ся на шесть меся­цев, он часто сла­гал с себя обя­зан­но­сти намно­го рань­ше, немед­лен­но по завер­ше­нии воз­ло­жен­но­го на него пору­че­ния (Liv. III. 29; IV. 46; VI. 29). Пол­но­мо­чия дик­та­то­ра исте­ка­ли так­же с окон­ча­ни­ем сро­ка долж­но­сти кон­су­ла, кото­рый его назна­чил (Mom­msen Th. Op. cit. Bd. 2, Abth. 2. S. 152). Назна­че­ние дик­та­то­ра влек­ло сво­его рода при­оста­нов­ку пол­но­мо­чий кон­су­лов и дру­гих маги­ст­ра­тов, за исклю­че­ни­ем народ­ных три­бу­нов. Часто утвер­жда­ет­ся, что все про­чие маги­ст­ра­ты пол­но­стью пре­кра­ща­ли испол­не­ние обя­зан­но­стей, и неко­то­рые авто­ры заяв­ля­ют даже, что кон­су­лы сла­га­ли с себя пол­но­мо­чия (Po­lyb. III. 87; Cic. Leg. III. 3; Dio­nys. V. 70; 72); но это невер­ное изло­же­ние собы­тий. Орди­нар­ные маги­ст­ра­ты про­дол­жа­ли испол­нять свои долж­ност­ные обя­зан­но­сти и при дик­та­то­ре, но они более не явля­лись неза­ви­си­мы­ми долж­ност­ны­ми лица­ми, а были под­чи­не­ны выс­ше­му импе­рию дик­та­то­ра и обя­за­ны во всем пови­но­вать­ся его при­ка­за­ни­ям. Мы часто видим, что дик­та­тор и кон­су­лы одно­вре­мен­но воз­глав­ля­ют раз­лич­ные армии и ведут воен­ные дей­ст­вия неза­ви­си­мо друг от дру­га (Liv. II. 30; VIII. 29); мы видим, что сол­да­ты, набран­ные дик­та­то­ром, при­но­сят при­ся­гу кон­су­лу (Liv. II. 32), и что кон­су­лы созы­ва­ют коми­ции для про­веде­ния кон­суль­ских выбо­ров во вре­мя дик­та­ту­ры (Liv. XXIII. 23). Все это дока­зы­ва­ет, что кон­су­лы не сла­га­ли сво­их обя­зан­но­стей, хотя и были под­чи­не­ны импе­рию дик­та­то­ра; и, соот­вет­ст­вен­но, как толь­ко дик­та­тор ухо­дил в отстав­ку, они вновь полу­ча­ли всю пол­ноту кон­суль­ской вла­сти (Dio­nys. V. 70; Liv. IV. 27).

Пре­вос­ход­ство дик­та­тор­ской вла­сти над кон­суль­ской скла­ды­ва­лось глав­ным обра­зом из трех сле­дую­щих фак­то­ров: боль­шая неза­ви­си­мость от сена­та, более широ­кое пра­во нака­за­ния без воз­мож­но­сти обжа­ло­ва­ния (pro­vo­ca­tio) выне­сен­но­го при­го­во­ра в народ­ном собра­нии и непо­до­т­чет­ность. К этим трем пунк­там сле­ду­ет, конеч­но, доба­вить и то, что дик­та­тор не был огра­ни­чен кол­ле­гой. Есте­ствен­но будет пред­по­ло­жить, что дик­та­тор обыч­но дей­ст­во­вал в уни­сон с сена­том; но опре­де­лен­но утвер­жда­ет­ся, что во мно­гих слу­ча­ях, когда кон­су­лам тре­бо­ва­лось бы содей­ст­вие сена­та, дик­та­тор мог дей­ст­во­вать под свою ответ­ст­вен­ность (Po­lyb. III. 87). Как дол­го дик­та­ту­ра явля­лась маги­ст­ра­ту­рой без пра­ва обжа­ло­ва­ния (ma­gistra­tus si­ne pro­vo­ca­tio­ne), неяс­но. Мож­но утвер­ждать с уве­рен­но­стью, что пер­во­на­чаль­но при­го­во­ры дик­та­то­ров не под­ле­жа­ли обжа­ло­ва­нию, и поэто­му даже в горо­де лик­то­ры нес­ли перед ними фас­ции с топо­ра­ми, как сим­вол их абсо­лют­ной вла­сти над жиз­нью граж­дан, хотя соглас­но Вале­ри­е­ву зако­ну топо­ры были изъ­яты из кон­суль­ских фас­ций с.633 (Liv. II. 18; 29; III. 20; Zo­nar. VII. 13; Dio­nys. V. 70; 75; Pom­pon. Orig. Jur. § 18). Но Фест опре­де­лен­но заяв­ля­ет, что впо­след­ст­вии при­го­вор дик­та­то­ра мог быть обжа­ло­ван в народ­ном собра­нии (s. v. op­ti­ma lex), поэто­му было выдви­ну­то пред­по­ло­же­ние, что эта при­ви­ле­гия уста­нав­ли­ва­лась зако­ном Вале­рия-Гора­ция, при­ня­тым после отме­ны децем­ви­ра­та в 449 г. до н. э. и гла­сив­шим: «ne quis ul­lum ma­gistra­tum si­ne pro­vo­ca­tio­ne crea­ret»^[9] (Liv. III. 55). Но через один­на­дцать лет после это­го о дик­та­ту­ре гово­рит­ся как о маги­ст­ра­ту­ре без пра­ва обжа­ло­ва­ния (ma­gistra­tus si­ne pro­vo­ca­tio­ne); и един­ст­вен­ный эпи­зод у Ливия (VIII. 33—34), в кото­ром дик­та­то­ру угро­жа­ют обжа­ло­ва­ни­ем (pro­vo­ca­tio), опре­де­лен­но не дока­зы­ва­ет закон­ность это­го пра­ва, ибо Л. Папи­рий, быв­ший тогда (в 325 г. до н. э.) дик­та­то­ром, рас­це­нил обжа­ло­ва­ние как пося­га­тель­ство на пра­ва сво­ей долж­но­сти. Поэто­му мы можем пред­по­ло­жить, что закон Вале­рия-Гора­ция отно­сил­ся толь­ко к орди­нар­ным маги­ст­ра­ту­рам, а дик­та­ту­ра рас­смат­ри­ва­лась как исклю­че­ние. Более веро­ят­но, что пра­во апел­ля­ции (в пре­де­лах горо­да) было учреж­де­но третьим Вале­ри­е­вым зако­ном об обжа­ло­ва­нии (de pro­vo­ca­tio­ne, 300 г. до н. э.), кото­рый Ливий опи­сы­ва­ет как «с более стро­ги­ми санк­ци­я­ми» (di­li­gen­tius sancta, X. 9). Конеч­но, эти сло­ва сами по себе не могут озна­чать рас­ши­ре­ние пра­ва апел­ля­ции, но доволь­но есте­ствен­но пред­по­ло­жить, что пред­ло­же­ние об учреж­де­нии более эффек­тив­ных санк­ций сопро­вож­да­лось рас­ши­ре­ни­ем пра­ва апел­ля­ции на един­ст­вен­ный слу­чай, до сих пор состав­ляв­ший исклю­че­ние. В свя­зи с pro­vo­ca­tio воз­ни­ка­ет еще один вопрос, свя­зан­ный с вза­и­моот­но­ше­ни­я­ми дик­та­то­ра и народ­ных три­бу­нов. Мы зна­ем, что три­бу­ны про­дол­жа­ли испол­нять обя­зан­но­сти во вре­мя дик­та­ту­ры, но пря­мо сооб­ща­ет­ся, что они не обла­да­ли ника­ким кон­тро­лем над дик­та­то­ром и не мог­ли вос­пре­пят­ст­во­вать его дей­ст­ви­ям с помо­щью сво­их прав запре­та (in­ter­ces­sio) или помо­щи (auxi­lium) (Zo­nar. VII. 15). Немно­гие при­ме­ры, кото­рые, как кажет­ся, свиде­тель­ст­ву­ют об обрат­ном, могут быть объ­яс­не­ны ина­че, как пока­зал Бек­кер (ср. Mom­msen Th. Op. cit. Bd. 2, Abth. 2. S. 157). Тот факт, что три­бу­ны про­дол­жа­ли дей­ст­во­вать как неза­ви­си­мые маги­ст­ра­ты, хотя про­чие маги­ст­ра­ты ста­но­ви­лись лишь под­чи­нен­ны­ми дик­та­то­ра, мож­но, пожа­луй, объ­яс­нить тем, что закон об учреж­де­нии дик­та­ту­ры (lex de dic­ta­to­re crean­do) при­ни­мал­ся до учреж­де­ния народ­но­го три­бу­на­та и, сле­до­ва­тель­но, не содер­жал упо­ми­на­ний о нем; а так­же тем, что дик­та­тор назна­чал­ся посред­ст­вом сенат­ско­го поста­нов­ле­ния, а сенат не имел вла­сти над народ­ны­ми три­бу­на­ми, но мог вре­мен­но отстра­нять про­чих маги­ст­ра­тов.

Ранее уже гово­ри­лось, что дик­та­тор был непо­до­т­че­тен, то есть, после сло­же­ния пол­но­мо­чий он не мог быть при­вле­чен к ответ­ст­вен­но­сти за какие-либо свои слу­жеб­ные дей­ст­вия. Это опре­де­лен­но утвер­жда­ет­ся антич­ны­ми авто­ра­ми (Zo­nar. VII. 13; Dio­nys. V. 70, VII. 56; Plut. Fab. 3; App. BC. II. 23), и, даже если бы это не было ска­за­но, то сле­до­ва­ло бы из самой при­ро­ды дик­та­ту­ры. Кро­ме того, не зафик­си­ро­ва­но ни одно­го при­ме­ра при­вле­че­ния дик­та­то­ра, после его отстав­ки, к ответ­ст­вен­но­сти за зло­употреб­ле­ние вла­стью, за исклю­че­ни­ем Камил­ла, слу­чай кото­ро­го явля­ет­ся совер­шен­но осо­бым. (ср. Becker W. A. Handbuch der Rö­mi­schen Al­ter­thü­mer. Bd. 2. Abth. 2. Leip­zig, 1846. S. 172).

Имен­но вслед­ст­вие огром­ных и неогра­ни­чен­ных пол­но­мо­чий дик­та­ту­ра часто срав­ни­ва­лась с цар­ской вла­стью, от кото­рой на прак­ти­ке отли­ча­лась толь­ко огра­ни­чен­но­стью во вре­ме­ни, хотя в тео­рии была весь­ма отлич­на (Cic. Rep. II. 32; Zo­nar. VII. 13; Dio­nys. V. 70; 73; App. BC. I. 99; Tac. Ann. I. 1). Суще­ст­во­ва­ли, одна­ко неко­то­рые пре­де­лы вла­сти дик­та­то­ра. 1) Важ­ней­ший из них – это срок вла­сти дик­та­то­ра, кото­рый огра­ни­чи­вал­ся шестью меся­ца­ми. 2) Дик­та­тор не имел вла­сти над каз­ной и мог рас­по­ря­жать­ся лишь теми день­га­ми, кото­рые выде­лил ему сенат (Zo­nar. VII. 13). 3) Ему не раз­ре­ша­лось покидать Ита­лию, ибо в этом слу­чае он лег­ко мог стать опас­ным для рес­пуб­ли­ки (Cass. Dio XXXVI. 17); хотя слу­чай Ати­лия Кала­ти­на во вре­мя пер­вой Пуни­че­ской вой­ны пред­став­ля­ет исклю­че­ние из это­го пра­ви­ла. (Liv. Epit. 19). 4) Ему не раз­ре­ша­лось ездить вер­хом в Риме без пред­ва­ри­тель­но­го раз­ре­ше­ния наро­да (Liv. XXIII. 14; Zo­nar. VII. 13); огра­ни­че­ние, кажу­ще­е­ся вздор­ным, но, воз­мож­но, при­ня­тое для того, чтобы дик­та­тор не слиш­ком похо­дил на царей, как пра­ви­ло, ездив­ших вер­хом. Момм­зен счи­та­ет это забав­ное огра­ни­че­ние ука­за­ни­ем на осо­бую функ­цию дик­та­то­ра как коман­ди­ра пехоты (ma­gis­ter po­pu­li).

Инсиг­нии дик­та­то­ра были при­мер­но таки­ми же, как и у царей в преж­ние вре­ме­на, и у кон­су­лов впо­след­ст­вии. Одна­ко дик­та­то­ра сопро­вож­да­ли два­дцать четы­ре лик­то­ра (вме­сто две­на­дца­ти — у кон­су­лов), несу­щие не толь­ко фас­ции, но и секи­ры. Атри­бу­та­ми дик­та­то­ра так­же явля­лись куруль­ное крес­ло (sel­la cu­ru­lis) и тога-пре­тек­ста (to­ga prae­tex­ta). (Po­lyb. III. 87; Dio­nys. X. 24; Plut. Fab. 4; App. BC. I. 100; Cass. Dio LIV. 1).

Все ска­зан­ное выше отно­сит­ся глав­ным обра­зом к дик­та­то­ру для веде­ния дел (rei ge­run­dae cau­sa); но дик­та­то­ры так­же часто назна­ча­лись (осо­бен­но если кон­су­лы отсут­ст­во­ва­ли в горо­де) для осу­щест­вле­ния опре­де­лен­ных дей­ст­вий, кото­рые не мог­ли быть совер­ше­ны низ­ши­ми маги­ст­ра­та­ми. Они явля­лись дик­та­то­ра­ми глав­ным обра­зом по назва­нию; и, посколь­ку назна­ча­лись для выпол­не­ния опре­де­лен­ной зада­чи, то и долж­ны быть сла­гать пол­но­мо­чия сра­зу после того, как эта зада­ча была выпол­не­на; они не име­ли пра­ва исполь­зо­вать свои власт­ные пол­но­мо­чия для цели, отлич­ной от той, ради кото­рой были назна­че­ны. Такие дик­та­то­ры назна­ча­лись, в основ­ном, в сле­дую­щих слу­ча­ях: 1) Для про­веде­ния выбо­ров (co­mi­tio­rum ha­ben­do­rum cau­sa) — впер­вые в 351 г. до н. э. (Liv. VII. 22), впо­след­ст­вии доста­точ­но часто. 2) Для про­веде­ния риту­а­ла вби­ва­ния гвоздя в хра­ме Юпи­те­ра (cla­vi fi­gen­di cau­sa) во вре­мя эпиде­мий или граж­дан­ских смут, ибо закон гла­сил, что эта цере­мо­ния долж­на осу­ществлять­ся вер­хов­ным пред­во­ди­те­лем (prae­tor ma­xi­mus), а после учреж­де­ния дик­та­ту­ры дик­та­тор рас­смат­ри­вал­ся как выс­ший маги­ст­рат в государ­стве (Liv. VII. 3). 3) Для учреж­де­ния празд­неств (fe­ria­rum con­sti­tuen­da­rum cau­sa) в свя­зи с появ­ле­ни­ем зна­ме­ний (Liv. VII. 28), и для про­веде­ния обще­ст­вен­ных игр, (lu­do­rum fa­cien­do­rum cau­sa), руко­во­дить кото­ры­ми долж­ны были кон­су­лы или пре­то­ры (VIII. 40; IX. 34). 4) Для про­веде­ния судеб­ных про­цес­сов (quaes­tio­ni­bus exer­cen­dis, IX. 36), Хотя Момм­зен допус­ка­ет, что это было назна­че­ние для веде­ния дел (rei ge­run­dae cau­sa), как оно опи­са­но в Капи­то­лий­ских фастах. 5) И, в един­ст­вен­ном слу­чае, для запол­не­ния вакан­сий в сена­те (le­gen­do se­na­tui, XXIII. 22).

Одно­вре­мен­но с дик­та­то­ром все­гда суще­ст­во­вал началь­ник кон­ни­цы, назна­чав­ший­ся по выбо­ру дик­та­то­ра, в слу­чае, если (как ино­гда с.634 слу­ча­лось) поста­нов­ле­ние сена­та не опре­де­ля­ло имя того, кто дол­жен быть назна­чен на эту долж­ность (Liv. VIII. 17; XXII. 57). Началь­ник кон­ни­цы, как и дик­та­тор, дол­жен был полу­чить импе­рий соглас­но кури­ат­ско­му зако­ну (Liv. IX. 38). Дик­та­тор не мог функ­ци­о­ни­ро­вать без началь­ни­ка кон­ни­цы, и поэто­му, если послед­ний уми­рал во вре­мя шести­ме­сяч­но­го сро­ка дик­та­ту­ры, то на его место необ­хо­ди­мо было назна­чить дру­го­го. Началь­ник кон­ни­цы был под­чи­нен импе­рию дик­та­то­ра, но в отсут­ст­вие сво­его коман­ди­ра являл­ся его пред­ста­ви­те­лем и поль­зо­вал­ся той же вла­стью, что и дик­та­тор. В 217 г. до н. э., неза­дол­го до пре­кра­ще­ния назна­че­ния закон­ных дик­та­то­ров, мы нахо­дим при­мер того, как началь­ни­ку кон­ни­цы был вру­чен импе­рий, рав­ный дик­та­тор­ско­му, так что фак­ти­че­ски тогда суще­ст­во­ва­ло два дик­та­то­ра, но об этом опре­де­лен­но гово­рит­ся как об ано­ма­лии, кото­рая ранее нико­гда не встре­ча­лась (Po­lyb. III. 103; 106). Место, зани­мае­мое началь­ни­ком кон­ни­цы сре­ди про­чих рим­ских маги­ст­ра­тов, вызы­ва­ет сомне­ния. Нибур утвер­жда­ет (Nie­bur B. G. Op. cit. Vol. 2. P. 390): «никто нико­гда не счи­тал его долж­ность куруль­ной»; и если он прав, гово­ря, что кон­су­ляр­ный три­бу­нат не был куруль­ной долж­но­стью, то его мне­ние под­твер­жда­ет­ся утвер­жде­ни­ем, кото­рое Ливий при­пи­сы­ва­ет дик­та­то­ру, о том, что импе­рий началь­ни­ка кон­ни­цы не боль­ше импе­рия кон­су­ляр­но­го три­бу­на (VI. 39). Цице­рон, напро­тив, при­рав­ни­ва­ет началь­ни­ка кон­ни­цы к пре­то­ру (Leg. III. 3), и Момм­зен счи­та­ет, что он, веро­ят­но, имел куруль­ное крес­ло и, несо­мнен­но, — пре­тек­сту и шесть лик­то­ров. Как кажет­ся, после учреж­де­ния пре­ту­ры обя­за­тель­ным ста­ло тре­бо­ва­ние, чтобы лицо, назна­чае­мое началь­ни­ком кон­ни­цы, преж­де испол­ня­ло долж­ность пре­то­ра; так же, как дик­та­то­ры, соглас­но ста­ро­му зако­ну, долж­ны были изби­рать­ся из кон­су­ля­ров (Cass. Dio XLII. 21). Соот­вет­ст­вен­но, в даль­ней­шем мы видим, что началь­ник кон­ни­цы имел инсиг­нии пре­то­ра (Cass. Dio XLII. 27). Назва­ние долж­но­сти под­ра­зу­ме­ва­ет, что пер­во­на­чаль­но началь­ник кон­ни­цы коман­до­вал кон­ни­цей, тогда как дик­та­тор воз­глав­лял леги­о­ны, то есть, пехоту (Liv. III. 27), и в этом плане вза­и­моот­но­ше­ния меж­ду ними были подоб­ны вза­и­моот­но­ше­ни­ям царя и три­бу­на целе­ров.

Дик­та­то­ры назна­ча­лись лишь до тех пор, пока рим­ля­нам при­хо­ди­лось вое­вать на терри­то­рии Ита­лии. Име­ет­ся толь­ко один слу­чай назна­че­ния дик­та­то­ра для веде­ния воен­ных дей­ст­вий вне пре­де­лов Ита­лии в первую Пуни­че­скую вой­ну (Liv. Epit. 19); но это нико­гда не повто­ря­лось из-за уже упо­ми­нав­ше­го­ся опа­се­ния, что столь огром­ная власть вда­ли от Рима может стать опас­ной. Но после бит­вы при Тра­зи­мен­ском озе­ре, когда само­му Риму угро­жал Ган­ни­бал, при­шлось вновь при­бег­нуть к избра­нию дик­та­то­ра, и на эту долж­ность назна­чи­ли Кв. Фабия Мак­си­ма. В сле­дую­щем, 216 г. до н. э., после бит­вы при Кан­нах, дик­та­то­ром стал М. Юний Пера, но это был послед­ний слу­чай назна­че­ния дик­та­то­ра для веде­ния дел (rei ge­run­dae cau­sa). С это­го вре­ме­ни и до 202 г. до н. э. дик­та­то­ры часто назна­ча­лись для про­веде­ния выбо­ров, но затем дик­та­ту­ра исче­за­ет пол­но­стью. После 120-лет­не­го пере­ры­ва, в 82 г. до н. э. Сул­ла пове­лел назна­чить себя дик­та­то­ром для вос­ста­нов­ле­ния государ­ства (rei­pub­li­cae con­sti­tuen­dae cau­sa, Vell. Pat. II. 28), но, как отме­ча­ет Нибур, «этот титул был лишь назва­ни­ем и антич­ная кон­сти­ту­ция не дава­ла ника­ких осно­ва­ний для подоб­но­го его исполь­зо­ва­ния». Ни маги­ст­рат, совер­шив­ший назна­че­ние (интеррекс), ни срок пол­но­мо­чий, ни объ­ем, ни спо­соб при­ме­не­ния вла­сти не соот­вет­ст­во­ва­ли древним зако­нам и пре­цеден­там; то же самое отно­сит­ся и к дик­та­ту­ре Цеза­ря. Вско­ре после смер­ти Цеза­ря дик­та­ту­ра была навеч­но отме­не­на зако­ном, вне­сен­ным кон­су­лом Анто­ни­ем (Cic. Phil. I. 1; Liv. Epit. 116; Cass. Dio XLIV. 51). Впро­чем, титул пред­ла­гал­ся Авгу­сту, но тот кате­го­ри­че­ски отка­зал­ся вслед­ст­вие нена­ви­сти, кото­рую это имя вызы­ва­ло после тира­нии дик­та­то­ра Сул­лы (Suet. Aug. 52).

Ино­гда при­бе­га­ли к замене дик­та­ту­ры: в слу­ча­ях, если собы­тия в государ­стве тре­бо­ва­ли при­ня­тия чрез­вы­чай­ных мер, сенат обле­кал кон­су­лов дик­та­тор­ски­ми пол­но­мо­чи­я­ми. Это дела­лось с помо­щью хоро­шо извест­ной фор­му­лы: «Vi­deant» или «dent ope­ram con­su­les, ne quid res­pub­li­ca det­ri­men­ti ca­piat»^[10]. Такие при­ме­ры встре­ча­ют­ся в Ран­ней рес­пуб­ли­ке (Liv. III. 4; VI. 19), а так­же и позд­нее, как, напри­мер, в слу­чае Цице­ро­на (Sall. Cat. 29; Plut. Cic. 14). Ино­гда эти пол­но­мо­чия пре­до­став­ля­лись не толь­ко кон­су­лам, но и дру­гим маги­ст­ра­там (Caes. BC. I. 5; Cic. Ra­bir. perd. 7). (Becker W. A. Op. cit. Bd. 2. Abth. 2. S. 150 f., с допол­не­ни­я­ми из совре­мен­ных работ, особ. Mom­msen Th. Op. cit. Bd. 2. S. 133—172.)