REX (ЦАРЬ) (βασιλεύς, ἄναξ).
1. ГРЕЧЕСКИЙ. В Греции древнейшей эпохи, о которой не сохранилось никаких достоверных сведений, мы видим, что царская форма правления преобладала повсюду. В этом вполне можно доверять описанию общества, содержащемуся в поэмах Гомера, ибо, какова бы ни была доля исторической правды в легендах, сформировавших их сюжет, не может быть ни малейших сомнений в том, что эти поэмы представляют точное отражение взглядов, состояния и обычаев общества в тот период, когда они были сочинены.
У нас нет исторических данных, чтобы определить, существовали ли в Греции в ранний период абсолютные монархии. Первые монархии, свойства которых можно установить, были наследственными монархиями с ограниченными функциями (πρότερον δὲ ἦσαν ἐπὶ ῥητοῖς γέρασι πατρικαὶ Βασιλεῖαι, Thuc. I. 13; ἡ περὶ τοὺς ἡρωϊκοὺς χρόνους [Βασιλεία] ἦν ἑκόντων μὲν ἐπί τισι δ᾿ ὡρισμένοις, Arist. Pol. III. 10; ed. Göttl. 14, ed. Bekker; ср. Dionys. Halic. V. 74). Таким образом, следует понимать, что цари не только сами находились под контролем закона или обычая, но и держали в своих руках лишь часть функций политической верховной власти. Это четвертая разновидность βασιλεία, выделяемая Аристотелем; прочие — это a) власть спартанских царей; b) власть варварских царей (наследственная деспотия, осуществляемая согласно закону); c) правление эсимнетов (Arist. Pol. III. 9 или 14). Однако не следует думать, что греческие цари в героическую эпоху были конституционными царями или несли ответственность перед своими подданными в каком-либо общепринятом смысле. Их власть была основана исключительно на личном отношении и почтении, которое к ним испытывали подданные, а ее границы устанавливались не какой-либо определенной схемой или писаным кодексом, но в силу обычая и традиции, а также естественного влияния обстоятельств, в которых находились цари, окруженные сообществом вождей или знатных, чья власть была лишь немногим меньше, чем власть самих царей. К ним даже применяется титул βασιλῆεσ — так же, как и к царю. (Hom. Il. II. 86, Od. I. 394, VII. 55, VIII. 391). Несомненно, сохранение царской власти в значительной степени зависело от личного превосходства в храбрости, военной доблести, мудрости на совете и красноречия в дискуссиях. Когда старость притупляла способности и активность царя, он сильно рисковал потерять свое влияние. (Od. XI. 496; ср. Il. XII. 310, &c.) Существовало, однако, неопределенное представление о некоем божественном праве, связанном с царской должностью (ἐκ δὲ Διὸς βασιλῆες, Hesiod. Theog. 96; ср. Hom. Od. XI. 255. Поэтому у Гомера к царям так часто применяется эпитет διοτρεφής). В большинстве случаев, вероятно, это представление было усилено верой в божественное происхождение царских родов.
Помимо традиционных царских, существовали также различные иные достижения, наличие которых позволяло увеличить достоинство царя и уважение к нему. Искусство плотника или пахаря считалось вполне достойным предметом для гордости (Hom. Od. V. 246, XVIII. 365, XXIII. 188). Доблесть в кулачном бою и других атлетических состязаниях была более тесно связана с превосходством во владении оружием (Od. VIII. 180, &c. Il. XXIII. 257, &c.).
Среди обязанностей царя в героическую эпоху Аристотель (l. c.) называет руководство военными действиями, совершение тех жертвоприношений, которые не находятся в ведении определенных жрецов, а также разрешение судебных дел. Как на поле боя, так и на агоре царь всегда появляется вместе с βουλή, или советом вождей и старейшин, и действует как его председатель. Даже под Троей Агамемнон представляет свои планы на рассмотрение собравшимся вождям и воинам (Il. II. 53, &c. X. 195, &c.). Однако ограничительное воздействие этих собраний было скорее косвенным, чем явным. Вожди или правители просто давали советы (Il. IX. 95, &c.), а большинство, собравшееся вне круга, в котором они сидели, не принимало участия в обсуждении. Они лишь слушали и иногда аплодировали (Il. II. 100; Aristot. ap. Schol. ad Il. IX. 17). Еще менее того обсуждаемый вопрос мог быть формально поставлен на голосование как βουλή, так и собрания свободных людей. Собрания, описанные во второй книге «Илиады» и во второй книге «Одиссеи», дают хорошее представление об их характере. В судебных разбирательствах совет старейшин, по-видимому, всегда играл ведущую роль (Il. XVIII. 504; Hesiod. Theog. , 85; Op. et D. 37.) Теоретически, правление в героическую эпоху было в самом строгом смысле монархическим (см. особенно замечательный отрывок Il. II. 204). Повсюду поэт изображает царей, говорящих на таком языке, который предполагает наличие у царей власти распоряжаться своими владениями и подданными в самом упрощенном порядке (см. предложение Агамемнона передать Ахиллу семь городов, Il. IX. 153; или предложение Менелая выселить один из его городов, чтобы освободить место для Улисса, Od. IV. 176). Несомненно, власть различных царей была разной, и в отсутствие определенных конституционных ограничений фактический объем власти, принадлежащей каждому из них, зависел главным образом от его личных качеств и манеры обхождения. Однако лишь в крайне редких случаях с.991 эта власть приближалась к абсолютной (παμβασιλεία). Даже голос простого народа обладал моральным авторитетом, до какой-то степени обеспечивавшим уважение к нему (χαλεπὴ δήμου φῆμις, Od. XIV. 239, VI. 273).
Помимо того частного имущества, которым мог владеть царь, он также пользовался уделом, прикрепленным к царской должности (Od. XI. 185.). Τεμένη, о которых здесь говорится, отличны от κτήματα, или частной собственности семьи, которую Телемах сохранил бы, даже будучи отстраненным от трона и лишившись права пользования царским уделом (Od. I. 402.) Существовали также регулярные налоги (θέμιστες), составлявшие важную часть царского жалованья (и поэтому называвшиеся λιπαραί, Il. IX. 156, 298). Но помимо этого, значительная часть доходов царя складывалась из подарков (δωτίναι или δῶρα), которые, по-видимому, дарили в большинстве случаев, когда требовалась его помощь или защита (Il. IX. 155, XVII. 225). Характерным символом царской должности был σκῆπτρον (Il. II. 101, 206) [SCEPTRUM].
Несомненно, принцип наследственной передачи власти нарушался редко, хотя случай Телемаха (Od. I. 386, &c.) показывает, что в определенных обстоятельствах могла рассматриваться идея отказа от него. Но даже в этом случае признается преимущественное право Телемаха. Однако такой отказ от обычного правила указывает на значительный упадок царской власти и выдвижение знати. Позднее мы видим, как царей лишают трона за дурное управление, что произошло с Тиметом в Аттике. В более поздний период, после эпохи Гомера, считалось, что наличие ответственности отличает царя от тирана (Arist. Pol. IV. 8). Так, в Аргосе Федона называют тираном, хотя он был законным наследником трона, — потому что он приобрел деспотическую власть.
Информация о греческих царях в более историческую эпоху недостаточно полна и подробна, чтобы можно было составить детальную схему их функций. Растущее влияние знати постепенно ограничивало эти функции все более и более узкими рамками до тех пор, пока, наконец, почти повсеместно не установилось аристократическое или олигархическое правление. Относительно царей Спарты отсылаем читателя к статье EPHORI. За иллюстрацией к постепенному ограничению прерогатив царя или главного магистрата читатель может обратиться к статье ARCHON. Титул Basileus иногда применялся к чиновнику, исполнявшему жреческие обязанности древних царей, как это было в Афинах [ARCHON], Дельфах (Plut. Quaest. Gr. 7. p. 177), Сифносе (Isocr. ad Callim. p. 685), Мегаре (Chandler, Marm. Oxon. 2, 82), Халкедоне (Caylus, Recueil, &c. II. 55), Кизике (id. II. 71, 72) и Самофракии (Liv. XLV. 5) (K. F. Hermann, Lehrbuch der griech. Staatsalterthümer, §§ 53—
2. РИМСКИЙ. Первоначально Римом управляли цари. Все древние авторы соглашаются в том, что народ избирал царя пожизненно и добровольно предоставлял ему верховную власть в государстве. Нет никаких упоминаний о наследственном принципе при избрании четырех первых царей, и до прихода к власти пятого царя Тарквиния Древнего ничего не сообщается о детях умерших царей. Ввиду этого древние авторы утверждают, что царя избирали благодаря его достоинствам, а не происхождению (Cic. de Rep. II. 12; Appian, B. C. I. 98). В действительности, в случае Ромула подлинная легенда не упоминает о его избрании на царство, и один из наиболее проницательных современных исследователей истории римской конституции использовал это как доказательство своей теории о том, что римский царь не избирался народом, а возводил свою власть непосредственно к богам и что после смерти царя его власть переходила к сенату и посредством интеррекса передавалась следующему царю во всей своей совокупности (Rubino, Untersuchungen über Römische Verfassung, p. 107, &c.). Объем настоящей статьи не позволяет вдаваться в разбор данной теории. Она в значительной мере основана на том предположении, что «отцы» (Patres) ранней римской конституции — это сенат, и разрушится, если будет доказано, что «отцы» в древнейшие времена — это то же самое, что и совокупность патрициев. По нашему мнению,
Поскольку царская власть была дарована народом, то после смерти царя она и возвращалась к народу. Как в современных государствах считается, что король никогда не умирает, так же и в Риме освободившееся место тотчас же заполнялось. Но, поскольку новый царь не мог быть назначен немедленно, на его место вступал интеррекс. Необходимость незамедлительно дать царю преемника была вызвана тем, что только царь имел право совершать ауспиции для государства; поскольку с его смертью ауспиции переходили к народу, этот последний должен был назначить магистрата, которому можно было передать ауспиции и который таким образом приобретал полномочия посредника между богами и государством. Первоначально народ состоял только из «отцов» или патрициев и, соответственно, после смерти царя мы видим, что «вся власть перешла к отцам» (res ad patres redit) (Liv. I. 32), или, что примерно то же самое, «ауспиции перешли к отцам» (auspicia ad patres redeunt) [AUGUR, p. 177]. Интеррекс избирался всем сообществом патрициев; он назначал (prodebat) своего преемника, ибо существовало правило, согласно которому первый интеррекс не мог созывать комиции для выборов; однако часто случалось, что второй интеррекс назначал третьего, третий — четвертого и так далее, до тех пор, пока не состоятся выборы. Такой обычай существовал при республике, и нет причин считать, что этот порядок был иным в царский период, если не принимать во внимание рассказ о назначении интеррексов после смерти Ромула, согласно которому сенат был разделен на декурии для того, чтобы они совместно осуществляли междуцарствие [INTERREX].
Интеррекс руководил куриатными комициями, созывавшимися для избрания царя. Перед этим он согласовывал с сенатом ту кандидатуру, которую намеревался предложить комициям, ибо невероятно, чтобы он имел абсолютную власть выбрать того, кого захочет, как в некоторых местах утверждает Дионисий. Интеррекс предлагал народу избранное сенатом лицо путем обычной рогации, с.992 которую граждане могли лишь принять или отклонить, так как не обладали инициативой и не могли никого предлагать самостоятельно. Если народ голосовал в пользу рогации, то говорилось, что он creare regem, а народное одобрение царя называлось jussus populi (Dionys. IV. 40, 80; Liv. I. 22, 32; Cic. de Rep. II. 17, 21). Но царь не вступал в должность немедленно. Прежде, чем он получал полную царскую власть и полномочия, требовалось осуществить еще две процедуры. Во-первых, должна была быть совершена его инавгурация, так как путем ауспиций необходимо было справиться с волей богов относительно назначения царя, ибо он был верховным жрецом народа. Эту церемонию осуществлял авгур, который сопровождал вновь избранного царя в arx, то есть, в крепость; там царь садился на камень лицом к югу, а народ в тревожной неизвестности ожидал внизу, пока авгур не объявлял, что боги послали благоприятные знамения, подтверждающие жреческие полномочия царя (Liv. I. 18; Plut. Num. 7). В ходе инавгурации царю не вручались ауспиции; он получал их путем избрания на царство, ибо комиции проводились auspicato. Как уже отмечалось, инавгурация была связана только с жреческими полномочиями царя, и поэтому не проводилась для республиканских магистратов, хотя царь священнодействий и другие жрецы инавгурировались. Фрагмент Дионисия (II. 6), процитированный в статье INAUGURATIO в доказательство того, что республиканские магистраты инавгурировались, свидетельствует только о том, что они совершали ауспиции в день вступления в должность (ср. Becker, Ibid. vol. II pt. I p. 314). Второй необходимой церемонией была передача царю империя. Своим предыдущим голосованием курии лишь определяли, кто будет царем, но не передавали ему необходимую власть; поэтому они должны были вручить ему империй отдельным голосованием. Соответственно, сам царь предлагал куриям куриатский закон об империи (lex curiata de imperio), а курии, голосуя за этот закон, вручали царю империй (Cic. de Rep. II. 13, 17, 18, 20, 21). Причина такого двойного голосования достаточно понятна. Империй мог передаваться только определенному лицу. Поэтому необходимо было сначала определить, кто именно достоин получить империй, а после этого империй вручался ему специальным голосованием. В своей первой книге Ливий не упоминает куриатский закон об империи, а использует выражение «отцы утвердили это решение» (patres auctores fierent, patres auctores facti) (Liv. I. 17, 22, 32). Однако Беккер показал, что для царского периода эти выражения эквивалентны «lex curiata de imperio», и это объяснение кратко изложено в статье AUCTOR.
Объем полномочий царя весьма трудно определить, так как древние авторы, естественно, судили о царском периоде по своей республиканской конституции и часто приписывали царю, сенату и куриатным комициям такие функции и полномочия, которые были свойственны лишь, соответственно, консулам, сенату и комициям их собственного времени. Большинство современных авторов изображает верховную власть принадлежащей народу и рассматривает царя главным образом как исполнителя решений сената и курий; однако это мнение об ограниченном характере царской власти решительно атаковано и, можно сказать, опровергнуто квалифицированными исследованиями Рубино. Ибо, сколько бы возражений ни вызывали многие его предложения, но невозможно рассмотреть его аргументацию и не убедиться в том, что царь в древнейшие времена обладал верховной властью, а сенат и куриатные комиции представляли собой весьма слабые ограничения для ее реализации. Прежде всего, только царь обладал правом совершать ауспиции для государства, и никакое общественное дело не могло быть осуществлено без одобрения богов, выраженного в ауспициях; царь являлся посредником между богами и людьми, и на ранней стадии развития общества к нему несомненно должны были относиться с религиозным благоговением [AUGUR]. Таким образом, он возглавлял государственную религию; и жрецы, которые у всех народов весьма ревностно относятся к своим исключительным правам и привилегиям, признавали, что исходно они были учреждены царем и у него научились своим религиозным ритуалам. Так, сообщается, что Ромул не только создал коллегию авгуров, но и сам был лучшим из всех авгуров (Cic. de Div. I. 2); точно так же Нуме Помпилию не только приписывается учреждение понтификов, но и говорится, что он преподал им учение об общественных и частных святынях (sacra), об устройстве календаря, разделении дней на присутственные и неприсутственные (fasti и nefasti), — одним словом, понтификальное право (jus pontificium) (Liv. I. 19, 20; Cic. de Rep. II. 14; Dionys. II. 72; Plut. Num. 12).
Во-вторых, народ передавал царю верховную военную и судебную власть, вручая ему империй. Да, подобным же образом империй передавался консулам, однако, хотя номинально этот империй был таким же, но его осуществление было ограничено, ибо по окончании годичного срока своих полномочий консулы вновь становились частными лицами и могли быть привлечены к суду за действия, совершенные во время консульства. Кроме того, были приняты различные законы для защиты граждан от произвольного употребления консульской власти, ни один из которых не существовал в царский период. Обычно империй определяется как осуществление военной власти (imperium, sine quo res militaris administrari, teneri exercitus, bellum geri non potest (империй, без которого нельзя управлять военными делами, собирать армию, вести войну), Cic. Phil. V. 16; ср. Liv. V. 52; Cic. de Leg. Agr. II. 12); но такое определение возникает лишь потому, что авторы имеют в виду империй консулов, лишенных судебной власти в городе Риме после учреждения претуры (Liv. IV. 42; Gaius, IV. 104). Но преторы также обладали империем, передававшимся им путем куриатского закона, и именно в силу обладания империем они имели право выносить judicium legitimum, во всяком случае, по уголовным делам. Поэтому следует вспомнить, что царь был не только командующим на войне, но и верховным судьей в мирное время. Восседая на троне в комиции, он осуществлял правосудие в отношении всех обращающихся и разрешал все представленные ему дела, как гражданские, так и уголовные. Мнение Пухты (Instit. vol. I p. 140, &c.) о том, что частные иски не рассматривались царем, а находились в юрисдикции понтификов, недостаточно подкреплено источниками и опровергается рассказом о притворной ссоре, которую убийцы Тарквиния Древнего представили ему будто бы на рассмотрение. (Liv. I. 40). Если верить Ливию, то царь осуществлял правосудие не в одиночку, с.993 но был ограничен советом (consilium), — ибо Тарквинию Гордому ставится в укор, что он «разбирал уголовные дела единолично, ни с кем не советуясь» (cognitiones capitalium rerum sine consiliis per se solus exercebat) (Liv. I. 47); однако не так просто поверить в существование подобного совета во времена первых царей, а если он и существовал, то должен был представлять собой лишь совещательный орган и не мог иметь права контроля над царем, ибо царь осуществлял правосудие в силу принадлежащего ему империя. Кроме того, не зафиксировано больше ни одного случая, в котором совет принимал бы какое-то участие в отправлении правосудия. На решение царя, по-видимому, нельзя было подать апелляцию (provocatio). Впрочем, Нибур это отрицает и придерживается мнения, что во всех делах, затрагивающих совокупность прав римского гражданина, на решение царя можно было апеллировать к народу в куриатных комициях; он считает также, что это было древнее право патрициев, которое распространилось на плебс согласно закону Валерия, принятому при основании республики. Античные источники действительно относят возникновение provocatio к царскому периоду (Liv. I. 26, VIII. 33; Cic. pro Mil. 3; Val. Max. VI. 3 § 6, VIII. 1 §1; Festus, s. v. sororium tigillum; Cic. de Rep. II. 31), но это ни в коем случае не означает, что право provocatio в этот ранний период было таким же, как и право, обеспеченное законом Валерия, который рассматривался как великий оплот свободы римского гражданина. В самом деле, имеется сообщение только об одном случае provocatio при царях, а именно, когда оставшийся в живых Гораций, убивший свою сестру, апеллировал на решение дуумвиров к народу; и здесь следует иметь в виду, что апелляция осуществлялась на приговор не царя, а дуумвиров. Даже из рассказа Ливия видно, что царь добровольно передал свое право судить преступника и выносить ему приговор, — для того чтобы избежать ненависти за казнь героя, оказавшего государству столь выдающиеся услуги, — и назначил дуумвиров для того, чтобы народ нес ответственность за его оправдание или осуждение (Liv. I. 26; ср. Dionys. III. 22). Кроме того, в источниках прямо утверждается, что диктатура стала реставрацией царской власти (Zonar. VII. 13; ср. Cic. de Rep. II. 32); и, несомненно, огромное различие между властью диктатора и властью консулов заключалось в том, что на решения первого не существовало provocatio, а на решения вторых — существовало. Пределы статьи не позволяют более подробно вдаваться в исследование этого вопроса, но у Рубино читатель может найти значительную часть аргументов против мнения Нибура. (Ibid. p. 430, &c.).
Далее, все магистраты в царский период назначались царем, а не избирались куриями. Это определенно сообщается о двух наиболее важных магистратурах: о трибуне целеров (Tribunus Celerum), занимавшем второе место в государстве и соотносившемся с царем так же, как в последующие времена начальник конницы с диктатором (Lydus, de Mag. I. 14), и о страже или префекте города (Custos или Praefectus urbi), которого царь назначал своим заместителем, когда отсутствовал в городе (Tac. Ann. VI. 11). Следовательно, можно предположить, что и квесторы также назначались царем, хотя античные источники по этому вопросу разнятся: Тацит приписывает назначение квесторов царю (Tac. Ann. XI. 22), а Юний Гракхан — народу (Dig. 1 tit. 13). Ливий прямо говорит (I. 26), что дуумвиры по тяжким преступлениям (Duumviri Perduellionis) назначались царем, и если в царский период существовали такие чиновники, как квесторы (как считают многие авторы), то не может быть сомнений в том, что их назначал царь.
Далее, царь не зависел от народа в своих средствах к существованию; ему принадлежала значительная часть общественной земли (ager publicus), обрабатывавшаяся в его интересах за счет государства (Cic. de Rep. V. 2). Также он имел исключительное право распоряжаться захваченной на войне добычей и покоренными землями (Dionys. II. 28, 62; Cic. de Rep. II. 9, 14, 18).
Однако не следует считать, что власть царя была абсолютной. Сенат и народное собрание должны быть создавать некий противовес его власти; хотя, если изложенное выше мнение верно, то они вовсе не имели таких огромных привилегий, какие им приписывает Дионисий (II. 14). Сенат и куриатные комиции не были независимыми органами, обладающими правом собираться в определенное время и обсуждать государственные дела. Они могли быть созваны только тогда, когда решал царь; они могли принимать решения только по тем вопросам, которые представлял им царь. Сенат был просто советом при царе, все члены которого назначались царем (Liv. I. 8; Dionys. II. 12; Festus, p. 246, ed. Müller; Cic. de Rep. II. 8), и лишь предлагал царю свои советы, которые тот по своему усмотрению мог принять или отвергнуть. Собрания курий, по-видимому, созывались редко и скорее для того, чтобы выслушать решения царя, чем для того, чтобы ратифицировать его действия, и они определенно не имели полномочий обсуждать представленные им вопросы. Единственным государственным делом, в котором царь не мог обойтись без сотрудничества сената и курий, было объявление войны иноземным народам, — как явствует из рассказа Ливия (I. 32) об объявлении войны против латинов при Анке Марции, где сохранена древняя формула. Нет свидетельств того, что народ принимал какое-либо участие в заключении мирных договоров; и Дионисий в этом случае, как и во многих других, явно переносит позднейшую традицию на более ранние времена. Взаимоотношения, в которых находились сенат и курии с царем, более подробно рассмотрены в статьях COMITIA, стр. 331, и SENATUS.
Инсигниями царя были фасции с топорами (secures), которые двенадцать ликторов несли перед ним, когда он появлялся на публике; трабея (trabea), курульное кресло (sella curulis) и тога-претекста (toga praetexta) и пикта (picta) (расшитая тога с пурпурной каймой). Трабея, по-видимому, была наиболее древним официальным одеянием и приписывалась прежде всего Ромулу: она имела латинское происхождение и антиквар Вергилий изображает латинских царей одетыми в нее (Plin. H. N. VIII. 48, IX. 39; Ov. Fast. II. 501; Virg. Aen. VII. 187, XI. 334). Тоги praetexta и picta, вместе с курульным креслом, были заимствованы у этрусков, и их введение приписывается разными источниками либо Туллу Гостилию, либо Тарквинию Древнему (Cic. de Rep. II. 17; Macrob. Sat. I. 6; Plin. H. N. IX. 39; Dionys. III. 62). Дионисий (l. c.) среди инсигний царей упоминает также диадему и скипетр.
с.994 Дальнейшую информацию относительно римских царей см. Niebuhr, Hist. of Rome, vol. I p. 338, &c. ; Walter, Geschichte des Römischen Rechts, §17, 2d ed.; и особенно Rubino, Untersuchungen über Römische Verfassung, passim; и Becker, Handbuch der Römischen Altherthümer, vol. II pt. I. p. 291, &c.