В мире античных свитков

с.90

Гла­ва VI

Антич­ная кни­га-сви­ток

В декаб­ре 8 года нашей эры рим­ский импе­ра­тор Август спе­ци­аль­ным эдик­том сослал Пуб­лия Овидия Назо­на, к тому вре­ме­ни извест­но­го в рим­ских лите­ра­тур­ных кру­гах поэта, в рас­по­ло­жен­ный на самой окра­ине импе­рии город Томы (ныне порт Кон­стан­ца в Румы­нии).

Недав­ний бало­вень рим­ских лите­ра­тур­ных сало­нов, кумир золо­той моло­де­жи, не мыс­лив­ший себе иной жиз­ни, чем та, кото­рую он вел в Риме, Овидий горь­ко жало­вал­ся на свою судь­бу в эле­ги­ях, кото­рые он при­сы­лал с Пон­та. Эти «Печаль­ные эле­гии» про­ник­ну­ты чув­ст­вом непод­дель­ной тос­ки по родине. А. С. Пуш­кин, нахо­див­ший в сво­ей судь­бе чер­ты сход­ства с опаль­ным рим­ским поэтом, высо­ко отзы­вал­ся о них: «Кни­га Tris­tium… выше, по наше­му мне­нию, всех про­чих сочи­не­ний Овиди­е­вых (кро­ме «Пре­вра­ще­ний»). «Геро­иды», эле­гии любов­ные, и самая поэ­ма Ars aman­di, мни­мая при­чи­на его изгна­ния, усту­па­ют «Эле­ги­ям Пон­тий­ским». В сих послед­них более истин­но­го чув­ства, более про­сто­ду­шия, более инди­виду­аль­но­сти и менее холод­но­го ост­ро­умия… Сколь­ко живо­сти в подроб­но­стях! И какая грусть о Риме! Какие тро­га­тель­ные жало­бы!»¹.

Овидий завидо­вал судь­бе сво­их книг, кото­рым суж­де­но было увидеть Рим, столь доро­гой его серд­цу город, тогда как авто­ру их запре­ще­но появ­лять­ся на бере­гах Тиб­ра. Это были кни­ги изгнан­ни­ка, и внеш­ний вид их соот­вет­ст­во­вал обста­нов­ке, в кото­рой они появи­лись на свет. «Бед­ная кни­га! — писал поэт. — Не завидую тебе, ты при­будешь в Рим без меня. Увы! Тво­е­му гос­по­ди­ну являть­ся туда запре­ще­но. Иди же, но лишен­ная вся­ких укра­ше­ний, как и подо­ба­ет изгнан­ни­ку. Пусть, с.91 жал­кая, увидят тебя в том наряде, кото­рый при­ли­че­ст­ву­ет нынеш­ним несчаст­ным вре­ме­нам. Тебя не уку­та­ет пур­пур­но­го цве­та кожа — ведь године скор­би не при­ли­че­ст­ву­ет этот цвет. Титул твой не будет свер­кать кино­ва­рью, а хар­та — кед­ро­вым мас­лом. И на «лбу» ты будешь носить «чистые», а не чер­ные «рож­ки» — ведь это все укра­ше­ния счаст­ли­вых книг, тебе же сле­ду­ет слу­жить напо­ми­на­ни­ем о моей судь­бе. Хруп­кая пем­за не отшли­фу­ет оба «лба» кни­ги, чтобы люди увиде­ли тебя кос­ма­той, с рас­пу­щен­ны­ми воло­са­ми. И не сты­дись пятен! Вся­кий, кто их увидит, пой­мёт, что это следы слез» («Печаль­ные эле­гии», I, I, 1—14).

Мы видим здесь, как поэт про­ти­во­по­став­ля­ет свою скром­ную кни­гу изгнан­ни­ка рос­кош­ным сто­лич­ным изда­ни­ям, отли­чия кото­рых, впро­чем, нам не вполне ясны. Что пред­став­ля­ют собой «рож­ки»? Какой частью кни­ги явля­ет­ся «лоб»? На эти вопро­сы мы поста­ра­ем­ся отве­тить позд­нее.

Изыс­кан­но отде­лан­ные кни­ги, опи­сан­ные здесь поэтом, ко вре­ме­ни Овидия пред­став­ля­ли собой уже вполне усто­яв­шу­ю­ся фор­му, за кото­рой были уже несколь­ко сто­ле­тий исто­ри­че­ско­го раз­ви­тия. Ее началь­ные шаги теря­ют­ся в глу­би веков, и толь­ко на осно­ва­нии скуд­ных сле­дов тра­ди­ции и ряда апри­ор­ных умо­за­клю­че­ний мы при­хо­дим к выво­ду, что впер­вые в Элла­де кни­га появ­ля­ет­ся и затем, нахо­дит все более широ­кое рас­про­стра­не­ние в VII—VI вв. до н. э.² Это как раз вре­мя, когда уста­нав­ли­ва­ют­ся регу­ляр­ные и проч­ные тор­го­вые свя­зи с Егип­том, един­ст­вен­ной стра­ной-экс­пор­те­ром папи­ру­са, хар­ты, из кото­рой изготов­ля­лись кни­ги. Ожив­лен­ная тор­гов­ля при­во­дит к созда­нию посто­ян­ных тор­го­вых фак­то­рий, так назы­вае­мых эмпо­ри­ев, в дель­те Нила. Гре­ки созда­ют здесь свою «интер­на­цио­наль­ную» коло­нию, город Нав­кра­тис, надол­го став­ший базой гре­че­ско­го вли­я­ния в Егип­те; гре­че­ские наем­ни­ки-сол­да­ты ста­но­вят­ся с это­го вре­ме­ни глав­ной удар­ной силой армии фара­о­нов Саис­ской дина­стии. Гре­ки посе­ля­ют­ся так­же в спе­ци­аль­но создан­ных для них лаге­рях, и с этой поры начи­на­ет­ся с осо­бой интен­сив­но­стью то вза­и­мо­про­ник­но­ве­ние куль­тур Восто­ка и Запа­да, кото­рое достигнет пол­но­го завер­ше­ния в элли­ни­сти­че­скую и рим­скую эпо­хи.

Рас­цвет лите­ра­ту­ры и преж­де все­го про­за­и­че­ских жан­ров, кото­рый наблюда­ет­ся в Элла­де в VI и V веках, был нераз­рыв­но свя­зан с раз­ви­ти­ем книж­но­го дела. Папи­рус вво­зил­ся в Элла­ду во все более воз­рас­таю­щих мас­шта­бах, пре­вра­тив­шись в один из глав­ных това­ров, импор­ти­ру­е­мых Элла­дой из Егип­та, наравне с хле­бом и льня­ны­ми тка­ня­ми.

с.92 Под­лин­но­го раз­ма­ха книж­ное дело дости­га­ет в Афи­нах V века до н. э., став­ших в это вре­мя веду­щим цен­тром гре­че­ской куль­ту­ры. Афи­няне были тон­ки­ми цени­те­ля­ми худо­же­ст­вен­но­го сло­ва во всех его видах, а афин­ское государ­ство — стра­ной пого­лов­ной гра­мот­но­сти. Ари­сто­фан в комедии «Лягуш­ки», пред­став­ля­ю­щей собой пер­вый в миро­вой исто­рии обра­зец лите­ра­тур­но-кри­ти­че­ско­го про­из­веде­ния, при­твор­но сету­ет на это обсто­я­тель­ство:

К сожа­ле­нию, в источ­ни­ках не сохра­ни­лось сведе­ний, как была орга­ни­зо­ва­на тор­гов­ля кни­га­ми в это вре­мя, кто и как про­из­во­дил те кни­ги, о кото­рых гово­рит здесь Ари­сто­фан. Но совер­шен­но немыс­ли­мо пред­ста­вить себе тот высо­чай­ший взлет искус­ства худо­же­ст­вен­но­го сло­ва, кото­рый так харак­те­рен для этой эпо­хи, без высо­ко­го раз­ви­тия изда­тель­ско­го и кни­го­тор­го­во­го дела. В Афи­нах долж­ны были суще­ст­во­вать мастер­ские-скрип­то­рии, про­из­во­див­шие свою про­дук­цию не толь­ко для нужд Атти­ки, но и на экс­порт. Вряд ли афи­няне, соеди­няв­шие в каче­стве чер­ты нацио­наль­но­го харак­те­ра высо­кий уро­вень духов­ной куль­ту­ры с ред­ким прак­ти­циз­мом, мог­ли дове­рить кому-либо дру­го­му изда­ние про­из­веде­ний сво­их гени­аль­ных поэтов и писа­те­лей, — дело, быв­шее в выс­шей сте­пе­ни при­быль­ным. Афин­ские кни­ги широ­ко рас­про­стра­ня­лись, и вме­сте с ними — язык лите­ра­тур­ных Афин, атти­че­ский диа­лект, лег­ший в осно­ву обще­гре­че­ско­го лите­ра­тур­но­го язы­ка, став­ше­го и раз­го­вор­ны­ми язы­ком эпо­хи элли­низ­ма, так назы­вае­мой кой­нэ…

Ука­зан­ные при­чи­ны застав­ля­ют нас при рекон­струк­ции типа антич­ной кни­ги обра­щать­ся к более позд­ней антич­ной тра­ди­ции, элли­ни­сти­че­ской и осо­бен­но рим­ской, а так­же к дан­ным папи­ро­ло­гии. Чисто внеш­нее пред­став­ле­ние о том, как выгляде­ла антич­ная кни­га, мож­но полу­чить так­же на осно­ва­нии про­из­веде­ний антич­но­го искус­ства — пом­пей­ских фре­сок, антич­ных ста­туй и баре­лье­фов, на кото­рых изо­бра­же­ны читаю­щие и пишу­щие люди, а так­же рисун­ков на антич­ных вазах.

Един­ст­вен­ным видом кни­ги, кото­рый зна­ла антич­ность в клас­си­че­скую эпо­ху, была кни­га-сви­ток. Этот тип кни­ги

с.93

Рис. 15. Ста­туя Демо­сфе­на, зна­ме­ни­то­го ора­то­ра Афин IV века до нашей эры. Демо­сфен дер­жит в руках сви­ток с тек­стом сво­ей речи, у ног его — футляр для книг. Рим, Вати­кан­ский музей.

с.94 сохра­нял­ся очень дол­го, и толь­ко ко вто­ро­му веку нашей эры он начал вытес­нять­ся кни­гой-кодек­сом — то есть тем типом кни­ги, кото­рый суще­ст­ву­ет в насто­я­щее вре­мя³.

Рас­про­стра­нен­ным стан­дар­том был сви­ток дли­ной в сред­нем око­ло 6 м⁴. Такой стан­дарт опре­де­лял­ся преж­де все­го удоб­ства­ми чита­те­ля — слиш­ком длин­ный сви­ток пере­ма­ты­вать уто­ми­тель­но и поль­зо­вать­ся им неудоб­но. Шесть мет­ров — это при­мер­но дли­на той «ска­пы», стан­дарт­но­го свит­ка чисто­го папи­ру­са, о кото­ром писал Пли­ний в цити­ро­ван­ном выше отрыв­ке из его «Есте­ствен­ной исто­рии». Но, разу­ме­ет­ся, в ходу были свит­ки и мень­шей, и (реже) боль­шей вели­чи­ны. Пин­нер пола­га­ет, что обыч­ный сви­ток имел в дли­ну 30 футов, то есть 9.15 мет­ра, и высоту 23—25 см, но с ним труд­но согла­сить­ся⁵. Такой сви­ток менее удо­бен для чте­ния, чтобы вер­нуть­ся к про­чи­тан­но­му месту, его надо очень дол­го пере­ма­ты­вать. Чита­ли сви­ток обыч­но сидя, дер­жа его дву­мя рука­ми: одной рукой, обыч­но пра­вой, его раз­во­ра­чи­ва­ли, левой — сво­ра­чи­ва­ли. Высота свит­ка соот­вет­ст­во­ва­ла тому, что мы теперь назы­ваем фор­ма­том кни­ги. Мак­си­маль­ной была высота в 40 см, мини­маль­ной — 5 см. Боль­шин­ство най­ден­ных в Егип­те папи­ру­сов име­ет высоту от 20 до 30 см.

Часто встре­чаю­щи­ми­ся были свит­ки дли­ной в 2—3 мет­ра. Имен­но таки­ми были свит­ки, содер­жа­щие отдель­ные пес­ни «Или­а­ды» и «Одис­сеи», необы­чай­но рас­про­стра­нен­ные в антич­ном мире. Сре­ди папи­ру­сов Бри­тан­ско­го музея име­ет­ся фраг­мент третьей пес­ни «Одис­сеи». Колон­ка тек­ста состо­ит здесь из 35—36 строк и зани­ма­ет в шири­ну око­ло 15 см. Сле­до­ва­тель­но, дли­на свит­ка, содер­жав­ше­го всю III пес­ню «Одис­сеи», рав­ня­лась при­мер­но 2.5 м⁶.

Про­из­веде­ния антич­ной лите­ра­ту­ры боль­шо­го объ­е­ма делят­ся обыч­но на «кни­ги», на кни­га дели­лись и собра­ния сти­хов поэта. Раз­мер такой антич­ной кни­ги рав­нял­ся при­мер­но совре­мен­ной гла­ве. Каж­дая кни­га, состав­ляв­шая часть круп­но­го про­из­веде­ния лите­ра­ту­ры, пред­став­ля­ла собой отдель­ный сви­ток. В Алек­сан­дрий­скую эпо­ху «Или­а­да» и «Одис­сея» были разде­ле­ны на 24 кни­ги (пес­ни) каж­дая: эти кни­ги пред­став­ля­ли собой отдель­ные свит­ки, кото­рые хра­ни­лись либо свя­зан­ны­ми, либо (что чаще) в спе­ци­аль­ной короб­ке, откуда их вла­де­лец по жела­нию мог достать нуж­ную ему часть про­из­веде­ния. Антич­ная кни­га, как пра­ви­ло, зани­ма­ла немно­го места: сви­ток дли­ной в 6 мет­ров, будучи свер­ну­тым, обра­зу­ет цилиндр диа­мет­ром в 5—6 см. Сово­куп­ность свит­ков, состав­ля­ю­щих про­из­веде­ния одно­го авто­ра, в рим­ском юриди­че­ском с.95 язы­ке назы­ва­лась «кор­пу­сом», как мож­но заклю­чить из Уль­пи­а­на (Dig., XXXII, 52). Сочи­не­ния антич­ных авто­ров состо­ят ино­гда из мно­же­ства таких книг. Напри­мер, про­из­веде­ние рим­ско­го исто­ри­ка Тита Ливия, изла­гав­шее исто­рию Рима «От осно­ва­ния горо­да», состо­я­ло из 142 книг. Они были объ­еди­не­ны в десят­ки, «дека­ды», для удоб­ства чита­те­лей и кни­го­про­дав­цев.

Выбор фор­ма­та ино­гда зави­сел от жан­ра само­го про­из­веде­ния. По-види­мо­му, имен­но это име­ет в виду епи­скоп Иси­дор из Севи­льи (VII век н. э.), стре­мив­ший­ся в сво­ей кни­ге «Нача­ла» дока­зать необ­хо­ди­мость сохра­не­ния антич­ной куль­ту­ры. Он пишет: «Извест­ные типы книг изготов­ля­ют­ся по опре­де­лен­ным пра­ви­лам, более мел­кие исполь­зу­ют­ся для сбор­ни­ков сти­хов или писем, исто­ри­че­ские же сочи­не­ния име­ют боль­шие раз­ме­ры…» (VI, 12). Дей­ст­ви­тель­но, один из сохра­нив­ших­ся свит­ков, содер­жа­щий тек­сты эпи­грамм, име­ет в высоту 5 см⁷. Мерой вели­чи­ны лите­ра­тур­но­го про­из­веде­ния в антич­но­сти было, как мы увидим ниже, чис­ло строк («сти­хо­мет­рия»). Мы можем, напри­мер, уста­но­вить при­мер­ную вели­чи­ну кни­ги исто­ри­че­ско­го сочи­не­ния из сле­дую­ще­го заме­ча­ния Иоси­фа Фла­вия, кото­рый в кон­це сво­его сочи­не­ния «Иудей­ские древ­но­сти» пишет: «Я хочу закон­чить свою древ­нюю исто­рию. Она зани­ма­ет 20 книг и 60000 строк». Отсюда мож­но заклю­чить, что каж­дая кни­га сочи­не­ния Иоси­фа Фла­вия состо­я­ла в сред­нем из 3000 строк.

Обыч­ным тер­ми­ном, кото­рым поль­зо­ва­лись гре­ки для обо­зна­че­ния поня­тия «кни­га», было сло­во «биб­лос», «биб­ли­он», отсюда про­ис­хо­дит сло­во «биб­лия», что зна­чит «кни­ги», и сло­во «биб­лио­те­ка». Этим тер­ми­ном назы­ва­ли как отдель­ный сви­ток, так и сочи­не­ние, состо­яв­шее из несколь­ких свит­ков. В более позд­нюю эпо­ху со сло­вом «биб­лос» ста­ли свя­зы­вать пред­став­ле­ние о кни­ге, обла­даю­щей тема­ти­че­ской закон­чен­но­стью и един­ст­вом, тогда как свит­ки, состав­ля­ю­щие отдель­ные части, «кни­ги», ста­ли обо­зна­чать сло­вом «том»; в пери­од ран­не­го сред­не­ве­ко­вья сло­вом «том» обыч­но обо­зна­ча­ли доку­мен­ты, напи­сан­ные на папи­ру­се. По-види­мо­му, этот тер­мин, зна­ча­щий «отре­зок», полу­чил рас­про­стра­не­ние вслед­ст­вие того, что остав­ший­ся чистым конец свит­ка отре­зал­ся ради эко­но­мии пис­че­го мате­ри­а­ла.

У рим­лян тер­ми­ном, обо­зна­чаю­щим кни­гу, вна­ча­ле было сло­во «либер» (соб­ст­вен­но луб, так как вна­ча­ле писа­ли имен­но на нем), и лишь позд­нее, когда полу­чил широ­кое рас­про­стра­не­ние папи­рус, появил­ся наряду с ним тер­мин «волю­мен», сви­ток. В даль­ней­шем сло­во­употреб­ле­нии наме­ти­лись с.96 раз­ли­чия меж­ду сло­ва­ми «либер» и «волю­мен». Пер­вый тер­мин стал обо­зна­чать кни­гу вооб­ще, а так­же ту «кни­гу», на кото­рые дели­лись объ­е­ми­стые про­из­веде­ния (соот­вет­ст­ву­ю­щую, как уже ука­зы­ва­лось, нашей гла­ве), тогда как сло­во «волю­мен» ста­ло обо­зна­чать сви­ток в его вещ­ном зна­че­нии. Пли­ний Млад­ший в одном из сво­их писем (III, 5) упо­ми­на­ет о сочи­не­нии сво­его дяди, Пли­ния Стар­ше­го, состо­яв­шем из трех книг. Но так как кни­ги были слиш­ком боль­ши­ми, то для удоб­ства чита­те­ля все сочи­не­ние было пере­пи­са­но на шести свит­ках («волю­ми­на»).

Папи­рус­ный сви­ток обер­ты­вал­ся пер­га­ме­ном, окра­шен­ным а пур­пур­ный или шафран­ный цвет: он играл роль совре­мен­но­го пере­пле­та. Тор­цы свит­ка (то, что Овидий в цити­ро­ван­ном выше отрыв­ке «Печаль­ных эле­гий» назы­вал «лба­ми») шли­фо­ва­лись пем­зой, кото­рая сре­за­ла тор­ча­щие волок­на папи­ру­са. В одной из сво­их эпи­грамм Мар­ци­ал пишет:

Ино­гда к краю папи­рус­но­го свит­ка под­кле­и­вал­ся лист пер­га­ме­на, кото­рый слу­жил ему защи­той. До нас дошел доку­мент рим­ско­го чинов­ни­ка Суб­ати­а­на Акви­лы из Егип­та (от 209 г. н. э.): здесь к папи­рус­но­му листу под­кле­ен лист пер­га­ме­на.

Край­ний лист, ино­гда оба край­них листа, при­креп­ля­лись к про­дол­го­ва­тым стерж­ням, округ­лые кон­цы кото­рых назы­ва­лись умби­ли­ка­ми («пуп­ка­ми»). Выдаю­щи­е­ся кон­цы умби­ли­ков ино­гда полу­ча­ли фор­му изо­гну­тых рож­ков и поэто­му назы­ва­лись «рож­ка­ми». Они окра­ши­ва­лись в чер­ный цвет, как вид­но из цити­ро­ван­но­го тек­ста Овидия, но ино­гда, в осо­бо рос­кош­ных экзем­пля­рах, покры­ва­лись позо­ло­той. О таких изу­кра­шен­ных кни­гах упо­ми­на­ет Луки­ан в сочи­не­нии «Про­тив невеж­ды, ску­паю­ще­го мно­же­ство книг». Поэт Ста­ций шут­ли­во обра­ща­ет­ся к Пло­цию Гри­пу, при­слав­ше­му ему в пода­рок свою кни­гу сти­хов: «Ну, давай сосчи­та­ем­ся! Вот наша пур­пур­ная кни­жеч­ка, из новой хар­ты, укра­шен­ная дву­мя умби­ли­ка­ми…» (Silv., IV, 9, 6—7). Тибулл в одной из сво­их эле­гий выска­зы­ва­ет свои поже­ла­ния отно­си­тель­но того, как долж­на бы выглядеть его книж­ка: «Пусть шафран­но­го цве­та обо­лоч­ка из кожи уку­та­ет бело­снеж­ную книж­ку, кото­рой пем­за ранее сре­за­ла седые воло­сы, пусть тон­кая кожа при­кро­ет вер­ши­ны свит­ка, чтобы начер­тан­ные на ней бук­вы назва­ли мое имя, с.97 пусть будут ярко рас­кра­ше­ны «рож­ки» меж­ду дву­мя «лба­ми»… (III, 1, 9)⁹.

О кни­ге, про­чи­тан­ной до само­го кон­ца, гово­ри­ли, что она «пере­кру­че­на до самых рож­ков»:

 — пишет Мар­ци­ал (XI, 107).

Умби­ли­ки появи­лись в антич­ной книж­ной тех­ни­ке срав­ни­тель­но позд­но, и дале­ко не все кни­ги ими укра­ша­лись¹⁰. Во вся­ком слу­чае, на тех памят­ни­ках изо­бра­зи­тель­но­го искус­ства антич­но­сти, где мы видим читаю­щих людей, свит­ки, кото­рые они дер­жат в руках, умби­ли­ков не име­ют. Нет их и у книг, изо­бра­жен­ных на так назы­вае­мом Ней­ма­ген­ском релье­фе. Лишен умби­ли­ка и сви­ток, кото­рый дер­жит в руках читаю­щий юно­ша на про­ис­хо­дя­щем из Афин релье­фе¹¹. В этом смыс­ле пред­став­ля­ет осо­бый инте­рес так­же извест­ная фрес­ка из Пом­пей, на кото­рой изо­бра­жен Паку­вий Про­кул с супру­гой. Паку­вий сжи­ма­ет в руке сви­ток, тогда как его супру­га дер­жит вос­ко­вые таб­лич­ки, поли­птих. По-види­мо­му, супру­ги име­ли отно­ше­ние к лите­ра­ту­ре, что и ста­рал­ся под­черк­нуть худож­ник. Сви­ток, кото­рый дер­жит Паку­вий, не име­ет умби­ли­ков и очень прост с виду.

Чтобы спа­сти кни­гу от книж­но­го чер­вя, сви­ток про­пи­ты­ва­ли кед­ро­вым мас­лом. Луки­ан в уже упо­мя­ну­том здесь сочи­не­нии обра­ща­ет­ся к биб­лио­фи­лу-невеж­де: «На что ты наде­ешь­ся, посто­ян­но раз­вер­ты­вая и свер­ты­вая их, при­кле­и­вая и обре­зая, сма­зы­вая их кед­ро­вым мас­лом и шафра­ном, заво­ра­чи­вая их в кожу и вкла­ды­вая в них стерж­ни…».

Пер­вая стра­ни­ца антич­ной кни­ги-свит­ка назы­ва­лась прото­кол («пер­вая под­клей­ка»), послед­няя стра­ни­ца — эсха­то­кол («послед­няя под­клей­ка»). В визан­тий­скую эпо­ху на прото­ко­ле ста­вил­ся свое­об­раз­ный «государ­ст­вен­ный штем­пель», удо­сто­ве­ряв­ший, что папи­рус про­из­веден на государ­ст­вен­ном пред­при­я­тии или под­твер­ждаю­щий упла­ту нало­га. Этот прото­кол при­да­вал офи­ци­аль­ный харак­тер доку­мен­там, писав­шим­ся на папи­ру­се: отсюда ведет свое про­ис­хож­де­ние совре­мен­ный тер­мин прото­кол.

Титул книг поме­щал­ся на послед­ней стра­ни­це, эсха­то­ко­ле. При­чи­ной тако­го рас­по­ло­же­ния титу­ла было стрем­ле­ние надол­го сохра­нить титуль­ные дан­ные: послед­няя стра­ни­ца все­гда ока­зы­ва­лась внут­ри свит­ка, и это гаран­ти­ро­ва­ло ее от внеш­них повреж­де­ний. В титу­ле, кро­ме име­ни авто­ра и назва­ния про­из­веде­ния, мог­ли быть ука­за­ны поряд­ко­вый номер с.98 кни­ги (если это была часть боль­шо­го про­из­веде­ния), коли­че­ство строк («сти­хо­мет­рия») и скле­ек. Ино­гда дан­ные титу­ла ока­зы­ва­ют­ся весь­ма лако­нич­ны­ми и тре­бу­ют извест­ных уси­лий, чтобы их «рас­шиф­ро­вать». На най­ден­ном в Егип­те ком­мен­та­рии к речам Демо­сфе­на, состав­лен­ном грам­ма­ти­ком Диди­мом, под послед­ней колон­кой тек­ста обо­зна­че­но: «Диди­ма Демо­сфе­на 28 Филип­пик». Затем сле­ду­ют циф­ры с 9 по 12. Все это озна­ча­ет, что перед нами два­дцать вось­мая кни­га ком­мен­та­рия грам­ма­ти­ка Диди­ма к речам Демо­сфе­на и что в этом свит­ке про­ком­мен­ти­ро­ва­ны «Филип­пи­ки» с девя­той по две­на­дца­тую.

Титул вме­сте со сти­хо­мет­ри­че­ски­ми дан­ны­ми состав­лял коло­фон. По коло­фо­ну поку­па­тель опре­де­лял сто­и­мость кни­ги (пря­мо про­пор­цио­наль­ную затра­чен­но­му на ее изготов­ле­ние тру­ду): мы можем пред­ста­вить себе, как антич­ный поку­па­тель, при­дя в книж­ную лав­ку, брал подан­ный ему сви­ток и пере­ма­ты­вал его, стре­мясь добрать­ся до коло­фо­на.

Ино­гда в титу­ле, или суб­скрип­ции, как он назы­вал­ся по-латы­ни, выска­зы­ва­ют­ся раз­лич­ные доб­рые поже­ла­ния, обра­щен­ные к лицам, при­част­ным к созда­нию кни­ги, или про­сто чита­те­лям, как в одном папи­ру­се биб­лио­те­ки Рай­лан­да (Pap., Ryl., I, 58). После назва­ния кни­ги (это зна­ме­ни­тая речь Демо­сфе­на «За Кте­си­фон­та о вен­ке») там идут сло­ва: «Пусть сопут­ст­ву­ет сча­стье пере­пи­сав­ше­му эту кни­гу, взяв­ше­му ее в руки и читаю­ще­му ее…».

В неко­то­рых слу­ча­ях крат­кий титул ста­вил­ся и на пер­вом листе свит­ка; как мож­но судить по Гер­ку­лан­ским папи­ру­сам, ни один из кото­рых не име­ет началь­но­го титу­ла, это быва­ло очень ред­ко. Издан­ные кни­ги име­ли крат­кий титул на внеш­ней сто­роне свит­ка, так назы­вае­мую «Эпи­гра­фэ», над­пись.

К тор­цо­вой части антич­ной кни­ги-свит­ка при­креп­лял­ся так назы­вае­мый сил­либ, или сит­тиб: это была полос­ка пер­га­ме­на, на кото­рой было обо­зна­че­но имя авто­ра и назва­ние про­из­веде­ния. Сит­тиб был необ­хо­дим для того, чтобы чита­тель мог, не раз­во­ра­чи­вая сви­ток, взять нуж­ную кни­гу с пол­ки, или вынуть ее из короб­ки, где она хра­ни­лась вме­сте с дру­ги­ми. Цице­рон, тща­тель­но под­би­рав­ший свою биб­лио­те­ку и весь­ма забо­тив­ший­ся о сво­их кни­гах, пишет в одном из писем к сво­е­му дру­гу и изда­те­лю Атти­ку: «Твои люди при­ве­ли в порядок мою биб­лио­те­ку и снаб­ди­ли все мои кни­ги сит­ти­ба­ми…» (Ad Att., IV, 5). О том, какое зна­че­ние Цице­рон при­да­вал сит­ти­бам, мож­но увидеть из дру­го­го его пись­ма, адре­со­ван­но­го тому же Атти­ку: «После того, как Тиран­ни­он при­вел мои кни­ги с.99 в порядок, мне кажет­ся, что мое жили­ще при­об­ре­ло душу. В этом деле помощь тво­их Дио­ни­сия и Мено­фи­ла была уди­ви­тель­ной. Нет ниче­го кра­си­вее, чем твои пол­ки, после того, как они укра­си­ли кни­ги сит­ти­ба­ми…» (Ad Att., IV, 8). Сло­во «сит­тиб» было гре­че­ским, рим­ляне обыч­но употреб­ля­ли тер­мин «индекс». Над­пись индек­са часто выпол­ня­лась в крас­ном цве­те (ср. Мар­ци­ал, III, 2: «И чер­ве­цом заале­ет гор­дый индекс…»). Он имел оваль­ную или тра­пе­цие­вид­ную фор­му¹².

Титуль­ные дан­ные, в кото­рых ука­зы­ва­лось чис­ло строк в кни­ге, были необ­хо­ди­мы и для оцен­ки объ­е­ма лите­ра­тур­но­го наследия писа­те­ля. Дио­ген Лаэрт­ский, оста­вив­ший нам жиз­не­опи­са­ния зна­ме­ни­тых гре­че­ских фило­со­фов, сооб­ща­ет, что труды Ари­сто­те­ля состав­ля­ли 445270 строк («сти­хов» — V, 27). В дру­гом месте он же сооб­ща­ет, что все­го сочи­не­ния это­го фило­со­фа насчи­ты­ва­ли 400 книг и 1000 трак­та­тов.

Дру­гим спо­со­бом изме­ре­ния объ­е­ма про­из­веде­ния было ука­за­ние на чис­ло скле­ек (такое изме­ре­ние, есте­ствен­но, мог­ло появить­ся вслед­ст­вие того, что кни­га писа­лась часто на отдель­ных листах, кото­рые потом скле­и­ва­лись в один сви­ток). На титу­ле сочи­не­ния фило­со­фа эпи­ку­рей­ца Фило­де­ма «О бла­го­дар­но­сти», обна­ру­жен­но­го сре­ди про­чих папи­ру­сов зна­ме­ни­той Гер­ку­лан­ской биб­лио­те­ки, ука­за­но: «Скле­ек 73 стра­ни­цы». Еще более зна­чи­тель­ным был объ­ем дру­го­го сочи­не­ния того же фило­со­фа, «О смер­ти» — в нем было 118 стра­ниц. Но уже сочи­не­ние «О рито­ри­ке» (того же авто­ра) содер­жа­ло 4200 строк и было, таким обра­зом, бли­же к свит­ку обыч­ной вели­чи­ны.

Как исчис­лял­ся объ­ем лите­ра­тур­но­го про­из­веде­ния в Афи­нах клас­си­че­ской эпо­хи, мож­но увидеть из слу­чай­но бро­шен­но­го заме­ча­ния ора­то­ра IV в. до н. э. Исо­кра­та. В «Пана­фи­ней­ской речи», создан­ной им уже тогда, когда он нахо­дил­ся в весь­ма пре­клон­ном воз­расте, ора­тор рас­ска­зы­ва­ет, как уче­ни­ки упре­ка­ли его в том, что речи, сочи­ня­е­мые им, слиш­ком длин­ны. Оправ­ды­ва­ясь (§ 136 ука­зан­ной речи), Исо­крат заявил, что будет писать лишь для таких слу­ша­те­лей, кото­рых не отпугнет чрез­мер­ный объ­ем его речей — хотя бы они дости­га­ли 10000 «гекза­мет­ри­че­ских строк» (как мож­но пере­ве­сти тер­мин ἔπη). Здесь, конеч­но, содер­жит­ся извест­ное пре­уве­ли­че­ние. Но отсюда мож­но сде­лать заклю­че­ние, что эпи­че­ский с.100 стих, антич­ный гекза­метр, был обще­при­ня­тым стан­дар­том вели­чи­ны стро­ки. Как пола­га­ют иссле­до­ва­те­ли, дли­на тако­го сред­не­го «нор­ма­тив­но­го» гекза­мет­ра исчис­ля­лась в 34—36 зна­ков¹³.

В сохра­нив­ших­ся папи­ру­сах коли­че­ство зна­ков в стро­ке колеб­лет­ся от 48 (как в зна­ме­ни­том папи­ру­се с номом Тимо­фея, о кото­ром шла речь выше) и до 15—10, как в папи­ру­се, содер­жа­щем ком­мен­та­рии к диа­ло­гу Пла­то­на «Теэтет».

Текст в стро­ке антич­ной кни­ги не разде­лял­ся на сло­ва и бук­вы тес­но при­мы­ка­ли одна к дру­гой. По мне­нию Вила­мо­ви­ца, отсут­ст­вие деле­ния на сло­ва спо­соб­ст­во­ва­ло тому, что писец, пере­но­ся с ори­ги­на­ла бук­ву за бук­вой, не делал оши­бок. Но ско­рее тако­ва была тра­ди­ция антич­ной пись­мен­но­сти: в над­пи­сях текст так­же не делил­ся на сло­ва. Эта осо­бен­ность антич­ной кни­ги пред­став­ля­ла собой опре­де­лен­ные затруд­не­ния для чита­те­ля. До нас сохра­нил­ся один любо­пыт­ный доку­мент ран­не­го хри­сти­ан­ства, так назы­вае­мый «Пас­тырь Гер­мы». Сочи­не­ние это делит­ся на пять «виде­ний»: в пер­вых четы­рех виде­ни­ях авто­ру явля­ет­ся цер­ковь в обра­зе жен­щи­ны, в пятом же перед ним явля­ет­ся «ангел рас­ка­я­ния» в обра­зе пас­ту­ха (отсюда и назва­ние про­из­веде­ния). В пер­вой гла­ве вто­ро­го виде­ния жен­щи­на дает авто­ру кни­гу с про­ро­че­ства­ми, кото­рую надо пере­пи­сать. Далее автор сооб­ща­ет: «Я взял ее и, уда­лив­шись в уеди­нен­ное место пусты­ни, стал пере­пи­сы­вать ее бук­ва за бук­вой, не раз­ли­чая даже сло­гов». Это зна­чит что автор, нахо­див­ший­ся в экс­та­зе, пере­пи­сы­вал ее, не пони­мая смыс­ла тек­ста, не разде­ляя копи­ру­е­мые стро­ки на сло­ва и сло­ги.

Меж­ду колон­ка­ми остав­ля­лись поля. Ввер­ху и вни­зу колон­ки так­же остав­ля­лось сво­бод­ное поле, так как эти края более все­го под­вер­га­лись опас­но­сти меха­ни­че­ских повреж­де­ний. Коли­че­ство строк в колон­ке зави­се­ло от «фор­ма­та» папи­ру­са; раз­лич­ной была и «плот­ность» тек­ста. В упо­ми­нав­шем­ся выше ком­мен­та­рии Диди­ма к Демо­сфе­ну при­мер­но семь строк тек­ста зани­ма­ют 3 см высоты колон­ки. Чис­ло и рас­по­ло­же­ние коло­нок было иден­тич­ным во всех экзем­пля­рах одно­го и того же изда­ния, чтобы при коррек­ту­ре лег­ко мож­но было про­кон­тро­ли­ро­вать каче­ство труда пере­пис­чи­ков.

Вна­ча­ле места скле­ек листов папи­ру­са не запол­ня­лись тек­стом и слу­жи­ли поля­ми. Позд­нее пере­пис­чи­ки уже не обра­ща­ли на них вни­ма­ния, так как склей­ки дела­лись настоль­ко тща­тель­но, что калам пере­се­кал их, не встре­чая сопро­тив­ле­ния.

Суще­ст­во­ва­ли два спо­со­ба изготов­ле­ния папи­рус­ной кни­ги. Пер­вый спо­соб заклю­чал­ся в том, что текст писал­ся на с.101 отдель­ных листах, кото­рые затем скле­и­ва­лись в сви­ток. Есте­ствен­но пред­по­ло­жить, что этот спо­соб был обыч­ным, когда кни­га выпус­ка­лась «мас­со­вым тира­жом», то есть выхо­ди­ла из скрип­то­рия антич­но­го изда­те­ля: здесь под дик­тов­ку одно­вре­мен­но изготов­ля­лись десят­ки экзем­пля­ров и пис­цам было удоб­нее мани­пу­ли­ро­вать отдель­ны­ми листа­ми папи­ру­са. На неко­то­рых сохра­нив­ших­ся свит­ках мож­но заме­тить, как дале­ко высту­паю­щие к краю стра­ни­цы бук­вы ока­зы­ва­ют­ся закле­ен­ны­ми в месте склей­ки. Воз­мож­но, имен­но этот спо­соб изготов­ле­ния кни­ги име­ет в виду Ари­сто­тель в «Мета­фи­зи­ке», когда он пишет: «В про­цес­се свя­зы­ва­ния появ­ля­ет­ся пучок, в про­цес­се склей­ки — кни­га» (VII, 1042 B, 18). Но не исклю­че­но, что здесь под сло­вом «биб­ли­он», употреб­лен­ным Ари­сто­те­лем, пони­ма­ет­ся чистый сви­ток папи­ру­са.

Дру­гой спо­соб, осо­бен­но рас­про­стра­нен­ный тогда, когда изготов­ля­лись еди­нич­ные экзем­пля­ры кни­ги, состо­ял в том, что испи­сы­вал­ся целый зара­нее при­готов­лен­ный сви­ток. Здесь текст пере­се­ка­ет места скле­ек. Обыч­но писа­ли на внут­рен­ней сто­роне свит­ка («рек­тум») — той, где волок­на папи­ру­са шли гори­зон­таль­но, и калам дви­гал­ся вдоль них, не встре­чая сопро­тив­ле­ния. Но когда пис­че­го мате­ри­а­ла не хва­та­ло, испи­сы­ва­лась и наруж­ная сто­ро­на, «вер­сум». Испи­сан­ные с обе­их сто­рон кни­ги назы­ва­лись опи­сто­гра­фа­ми. Так писа­ли люди эко­ном­ные, потреб­ляв­шие боль­шое коли­че­ство пис­че­го мате­ри­а­ла. Опи­сто­гра­фы вхо­ди­ли в книж­ное наслед­ство Пли­ния Стар­ше­го, по свиде­тель­ству его пле­мян­ни­ка, Пли­ния Млад­ше­го (см. «Пись­ма», III, 5, 17).

Ино­гда воз­ни­ка­ла необ­хо­ди­мость уни­что­жить уже нане­сен­ный текст для вто­рич­но­го исполь­зо­ва­ния папи­ру­са. В таких слу­ча­ях он смы­вал­ся влаж­ной губ­кой, ино­гда так, что не оста­ва­лось и следа.

Для того, чтобы стро­ки шли стро­го парал­лель­но, чистый лист папи­ру­са зара­нее рас­чер­чи­вал­ся. Дела­лось это при помо­щи линей­ки и дис­ка из свин­ца, заме­няв­ше­го в древ­нем мире каран­даш. Линии про­во­ди­лись как гори­зон­таль­ные — для строк, так и вер­ти­каль­ные — для раз­гра­ни­че­ния коло­нок. Следы этих линий мож­но обна­ру­жить в неко­то­рых сохра­нив­ших­ся папи­ру­сах.

Титул и началь­ные бук­вы (или стро­ки) глав выпи­сы­ва­лись крас­ной тушью: это были так назы­вае­мые «руб­ри­ки», крас­ные стро­ки. Поэто­му антич­ная чер­ниль­ни­ца, как уже гово­ри­лось выше, часто была двой­ной — для крас­ной и чер­ной туши. Бук­вы в издан­ной антич­ной кни­ге были маюс­куль­ны­ми, с.102 то есть, гово­ря неспе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ным язы­ком, про­пис­ны­ми. При­чи­на понят­на — кни­га долж­на была быть доступ­ной любо­му гра­мот­но­му чело­ве­ку. Это было бы невоз­мож­но, если бы пис­цы при­ме­ня­ли кур­сив­ное пись­мо, так­же извест­ное в антич­но­сти (оно при­ме­ня­лось лишь в част­ных спис­ках). Фор­мы букв меня­лись в раз­ные эпо­хи, и, несмот­ря на инди­виду­аль­ные отли­чия почер­ка отдель­ных пис­цов, харак­тер пись­ма древ­них ману­скрип­тов часто явля­ет­ся един­ст­вен­ным осно­ва­ни­ем для их дати­ров­ки — разу­ме­ет­ся, если исклю­чить дан­ные язы­ка и орфо­гра­фии, кото­рые тоже очень важ­ны в этом слу­чае. В рим­скую эпо­ху мы нахо­дим повсе­мест­но рас­про­стра­нен­ным пра­виль­но сфор­ми­ро­вав­ше­е­ся унци­аль­ное, «книж­ное» пись­мо, бук­вы кото­ро­го сто­я­ли пря­мо, нисколь­ко не накло­ня­ясь впра­во, отли­ча­ясь осо­бо чет­ки­ми округ­лен­ны­ми фор­ма­ми.

Рис. 16. Часть папи­ру­са с тек­стом про­из­веде­ния Тимо­фея «Пер­сы». Кни­га отно­сит­ся к послед­ней тре­ти IV века до нашей эры. Бер­лин, Государ­ст­вен­ный музей.

Текст антич­ной кни­ги не был «сле­пым» — при­ме­ня­лись раз­лич­ные типы знач­ков для выде­ле­ния смыс­ло­вых разде­лов с.103 тек­ста, о кото­рых уже гово­ри­лось выше, в гла­ве «Антич­ные кни­ги из Егип­та». К осо­бо часто встре­чаю­щим­ся при­над­ле­жит пара­граф — неболь­шой гори­зон­таль­ный штрих по краю колон­ки под стро­кой, ино­гда с точ­кой ввер­ху. Пара­граф обыч­но ста­вил­ся под нача­лом послед­ней стро­ки абза­ца. При­ме­не­ние пара­гра­фа осо­бен­но харак­тер­но для папи­ру­сов, содер­жа­щих фраг­мен­ты про­из­веде­ний дра­ма­тур­гии: речи каж­до­го дей­ст­ву­ю­ще­го лица вво­дят­ся при помо­щи тако­го зна­ка. Пара­граф при­ме­нял­ся так­же для обо­зна­че­ния мет­ри­че­ски обособ­лен­ных частей хора (или пара­ба­сы в комедии).

Ино­гда над пер­вой бук­вой ново­го абза­ца ста­ви­лась чер­та или точ­ка. В виде исклю­че­ния при­ме­ня­лись и зна­ки для разде­ле­ния слов, подоб­но тому, как это дела­лось ино­гда в над­пи­сях. В неко­то­рых слу­ча­ях пис­цы остав­ля­ли неболь­шую лаку­ну внут­ри стро­ки, после кото­рой сле­дую­щая бук­ва выда­ва­лась сво­ей вели­чи­ной. В этих лаку­нах (а ино­гда и на полях) ста­вил­ся осо­бый знак, кото­рый по про­ис­хож­де­нию был сокра­щен­ным еги­пет­ским иеро­гли­фом go­reh — «пау­за». От это­го зна­ка ведет свое про­ис­хож­де­ние совре­мен­ный знак пара­гра­фа.

В I в. до н. э. мы встре­ча­ем­ся в текстах папи­ру­сов со зна­ка­ми уда­ре­ния и при­ды­ха­ния, ста­вив­ши­ми­ся над стро­кой. Осо­бен­но часто встре­ча­ют­ся уда­ре­ния в тех слу­ча­ях, где от акцен­ту­а­ции зави­сел смысл сло­ва, напри­мер, в слож­ных сло­вах. Систе­ма интер­пунк­ции так­же была выра­бота­на в древ­но­сти: мы можем про­следить при­ме­не­ние точ­ки ввер­ху, в середине стро­ки, вни­зу. При­ме­ня­лось и двое­то­чие («дико­лон»), слу­жив­шее зна­ком разде­ле­ния фраз.

Конец тек­ста обо­зна­чал­ся осо­бым знач­ком — коро­нидой: . Поля исполь­зо­ва­лись для сти­хо­мет­рии — через каж­дые 50 или 100 строк («сти­хов») ста­вил­ся знак — циф­ра. На полях же, в про­ме­жут­ках меж­ду колон­ка­ми тек­ста кни­ги, писа­лись при­ме­ча­ния («схо­лии») — как пра­ви­ло, мел­ким кур­сив­ным пись­мом. Подав­ля­ю­щее боль­шин­ство сохра­нив­ших­ся фраг­мен­тов антич­ных книг схо­лий не содер­жит, и это объ­яс­ня­ет­ся тем, что они пред­на­зна­ча­лись для широ­ких чита­тель­ских кру­гов, кото­рым уче­ные при­ме­ча­ния были не нуж­ны.

Пере­пи­сан­ная кни­га редак­ти­ро­ва­лась и исправ­ля­лась, после чего в коло­фоне ста­ви­лось сло­во διώρ­θω­ται, «исправ­ле­но». В несо­мнен­ной свя­зи с этим нахо­дит­ся сло­во «диор­то­за» — с.104 тер­мин, употреб­ляв­ший­ся антич­ны­ми грам­ма­ти­ка­ми в том смыс­ле, в каком мы употреб­ля­ем тер­мин «изда­ние». Стра­бон в XIII кни­ге «Гео­гра­фии» (p. 594) сооб­ща­ет об одной диор­то­зе поэ­мы «Или­а­да», кото­рая назы­ва­лась: «Та, что из лар­ца». Этот спи­сок «Или­а­ды» возил с собой Алек­сандр Македон­ский, хра­ня его в осо­бом дра­го­цен­ном лар­це, захва­чен­ном его вои­на­ми вме­сте с про­чей добы­чей у пер­сов.

Сле­дуя прин­ци­пам еги­пет­ской книж­ной тех­ни­ки, где, поми­мо выде­ле­ния крас­ной тушью нача́л и осо­бо важ­ных мест, при­ме­ня­лись и двух­цвет­ные иллю­ст­ра­ции, гре­че­ские масте­ра кни­ги так­же ста­ра­лись ее укра­сить и рас­цве­тить. Мно­го­чис­лен­ные папи­рус­ные фраг­мен­ты носят на себе следы цвет­ных ини­ци­а­лов и иллю­ст­ра­ций. Это под­твер­жда­ет­ся и дан­ны­ми антич­ной тра­ди­ции. Пли­ний Стар­ший в «Есте­ствен­ной исто­рии» (XXV, 8) сооб­ща­ет, напри­мер, что гре­ки, опи­сы­вая раз­лич­ные рас­те­ния, издав­на при­со­еди­ня­ют к этим опи­са­ни­ям и изо­бра­же­ния рас­те­ний. Но необ­хо­ди­мо отме­тить, что в отли­чие от сред­не­ве­ко­вой кни­ги, антич­ная кни­га ред­ко ста­но­ви­лась по сво­е­му оформ­ле­нию про­из­веде­ни­ем искус­ства.

Наряду с иллю­ст­ра­ци­я­ми в антич­ных кни­гах при­ме­ня­лись раз­лич­ные схе­мы и чер­те­жи. В одном из доку­мен­тов «архи­ва Зено­на» был открыт план име­ния Апол­ло­ния, все­силь­но­го диой­ке­та (пер­во­го мини­ст­ра) царя Пто­ле­мея II Фила­дель­фа (III в. до н. э.)¹⁴. Огром­ная земель­ная пло­щадь поде­ле­на на этом плане на пря­мо­уголь­ные бас­сей­ны, кото­рые затап­ли­ва­лись в целях оро­ше­ния: все они пока­за­ны на чер­те­же (P. Lil­le, I)¹⁵.

В пер­вом томе «Окси­ринх­ских папи­ру­сов» (p. 58, № 29) опуб­ли­ко­ван фраг­мент сочи­не­ния зна­ме­ни­то­го мате­ма­ти­ка древ­но­сти Эвклида с чер­те­жом, на кото­ром изо­бра­же­на гео­мет­ри­че­ская фигу­ра.

Иллю­ст­ра­ции в гре­че­ской кни­ге выпол­ня­лись дву­мя спо­со­ба­ми: они или поме­ща­лись вни­зу под тек­стом коло­нок, или встав­ля­лись внутрь само­го тек­ста.

Гре­кам в оформ­ле­нии книг во мно­гом сле­до­ва­ли рим­ляне. Но в свя­зи с тем, что в рим­ском изо­бра­зи­тель­ном искус­стве высо­ко­го раз­ви­тия достиг худо­же­ст­вен­ный порт­рет, он стал при­ме­нять­ся в каче­стве иллю­ст­ра­ции в рим­ских кни­гах. Пли­ний Стар­ший в «Есте­ствен­ной исто­рии» (XXXV, 11) упо­ми­на­ет о сочи­не­нии Варро­на «Обра­зы». Оно насчи­ты­ва­ло 50 книг, в с.105 кото­рых были поме­ще­ны порт­ре­ты 700 зна­ме­ни­тых поли­ти­че­ских дея­те­лей древ­не­го Рима. К этим изо­бра­же­ни­ям были добав­ле­ны замет­ки био­гра­фи­че­ско­го харак­те­ра. Все это было вполне в духе рим­ских нацио­наль­ных тра­ди­ций: пра­во хра­нить порт­рет­ные изо­бра­же­ния сво­их пред­ков, ius ima­gi­num, счи­та­лось важ­ной при­ви­ле­ги­ей ноби­ли­те­та.

Часто сочи­не­ние укра­ша­лось порт­ре­том авто­ра, при­чем тут же мог­ли сооб­щать­ся и био­гра­фи­че­ские дан­ные о нем. Мар­ци­ал в одной из сво­их эпи­грамм (XIV, 186) пишет:

Здесь, конеч­но, име­ет­ся в виду не сви­ток, а кодекс, кото­рый во вре­ме­на Мар­ци­а­ла стал употре­би­тель­ной фор­мой кни­ги: но прото­ти­пом для тако­го кодек­са мог послу­жить ско­рее все­го иллю­ст­ри­ро­ван­ный сви­ток.

Изда­те­ли при­вле­ка­ли для изготов­ле­ния иллю­ст­ра­ций спе­ци­аль­ных масте­ров-худож­ни­ков. В Риме они назы­ва­лись ar­ti­fi­ces (Nep., v. At­ti­ci, 13, 3). К сожа­ле­нию, мы ниче­го не зна­ем о том, как они работа­ли. Све­то­ний в био­гра­фии импе­ра­то­ра Доми­ци­а­на упо­ми­на­ет о неко­ем Гер­мо­гене из Тар­са, кото­рый в сво­ей «Исто­рии» поме­стил какие-то изо­бра­же­ния, за что попла­тил­ся жиз­нью: даже пере­пис­чи­ки, кото­рые изготов­ля­ли кни­гу, были за это рас­пя­ты Доми­ци­а­ном на кре­сте. Воз­мож­но, что изо­бра­же­ния, о кото­рых идет речь у Све­то­ния, были кари­ка­ту­ра­ми на импе­ра­то­ра.

Иллю­ст­ри­ро­ван­ных свит­ков до нас не сохра­ни­лось, дошли лишь иллю­ст­ри­ро­ван­ные кодек­сы, кото­рые могут вос­хо­дить к древним прото­ти­пам, иллю­ст­ри­ро­ван­ным свит­кам. Веро­ят­но, имен­но таким было про­ис­хож­де­ние иллю­ст­ри­ро­ван­ных кодек­сов с пье­са­ми Терен­ция, кото­рые дошли до нас в сред­не­ве­ко­вых копи­ях.

Как ука­зы­ва­лось выше, кни­га-сви­ток ста­ла вытес­нять­ся кни­гой-кодек­сом осо­бен­но интен­сив­но со II века н. э. Но в офи­ци­аль­ных доку­мен­тах сви­ток про­дер­жал­ся вплоть до позд­не­го сред­не­ве­ко­вья. Еще в Гре­ции клас­си­че­ской эпо­хи суще­ст­во­вал обы­чай соеди­нять доку­мен­ты, отно­ся­щи­е­ся к одно­му и тому же делу, под­кле­и­вая их в один длин­ный сви­ток. Об этом упо­ми­на­ет комедио­граф Ари­сто­фан в комедии «Осы» (ст. 1031 слл.), где гово­рит­ся о вся­ко­го рода кля­у­зах, кото­рые «под­кле­и­ва­лись» и потом направ­ля­лись про­тив «порядоч­ных» людей. Такие под­кле­ен­ные доку­мен­ты в при­каз­ном дело­про­из­вод­стве Мос­ков­ской Руси назы­ва­лись «столб­ца­ми» (отсюда с.106 выра­же­ние «стол­бо­вое дво­рян­ство» — то есть такое, пра­ва кото­ро­го на дво­рян­ство под­твер­жда­лись ста­рин­ны­ми гра­мота­ми, «столб­ца­ми»).

В свит­ках, содер­жав­ших офи­ци­аль­ные доку­мен­ты, текст полу­чал иное направ­ле­ние по срав­не­нию с кни­гой. В послед­ней текст писал­ся парал­лель­но длин­ной сто­роне свит­ка, отдель­ны­ми колон­ка­ми, тогда как в офи­ци­аль­ных доку­мен­тах и антич­но­сти и сред­не­ве­ко­вья он чаще писал­ся пер­пен­ди­ку­ляр­но к длин­ной сто­роне, во всю шири­ну свит­ка. О таких офи­ци­аль­ных доку­мен­тах упо­ми­на­ет Све­то­ний в био­гра­фии Юлия Цеза­ря (гл. 56). Писа­тель сооб­ща­ет здесь о пись­мах Цеза­ря к сена­ту, кото­рые он пер­вый, как кажет­ся, стал писать в фор­ме кни­ги, то есть постра­нич­но, тогда как ранее все государ­ст­вен­ные дея­те­ли и пол­ко­вод­цы посы­ла­ли в сенат доку­мен­ты, напи­сан­ные так, что текст шел во всю шири­ну свит­ка пер­пен­ди­ку­ляр­но длин­ной сто­роне (transver­sa char­ta). Све­то­нию мож­но дове­рять в этом вопро­се: он сам был офи­ци­аль­ным лицом при рим­ском импе­ра­то­ре Адри­ане и имел доступ к импе­ра­тор­ско­му архи­ву.

Мате­ри­аль­ной фор­мой, в кото­рой сохра­ня­лось и раз­ви­ва­лось все необо­зри­мое богат­ство антич­ной лите­ра­ту­ры в пери­од ее наи­выс­ше­го рас­цве­та, была кни­га-сви­ток. Роль кни­ги в антич­ном мире не может быть постав­ле­на в срав­не­ние ни с одним государ­ст­вом Древ­не­го Восто­ка, и это дало повод извест­но­му зна­то­ку антич­ной кни­ги и лите­ра­ту­ры Эри­ху Бете заявить: «Кни­га впер­вые, соб­ст­вен­но, появи­лась толь­ко у гре­ков. И вме­сте с ней — сама лите­ра­ту­ра»¹⁶.