Легенда о римских царях, ее происхождение и развитие

с.148

Из раз­бо­ра исто­рии пер­вых царей нам выяс­ни­лось соеди­не­ние в ней двух глав­ных насло­е­ний исто­ри­че­ско­го вымыс­ла. Целью пер­во­го было пред­ста­вить в лич­ном обра­зе леген­дар­но­го учреди­те­ля нача­ло извест­ной духов­ной кол­ле­гии, ее свя­щен­ной обста­нов­ки и глав­ных слу­жеб­ных отправ­ле­ний. Во вто­ром слое те же лич­но­сти постав­ле­ны в рам­ку исто­рии осно­ва­ния рим­ско­го государ­ства, како­вою она, по сооб­ра­же­ни­ям и догад­кам, пред­став­ля­лась пыт­ли­во­му уму пер­во­го соста­ви­те­ля цар­ской исто­рии. Оба повест­во­ва­ния, как древ­ней­шее духов­ное, так и после­дую­щее государ­ст­вен­но-исто­ри­че­ское, неиз­вест­ным авто­ром были соеди­не­ны в одно связ­ное изло­же­ние. Суще­ст­вен­ные чер­ты древ­ней­шей духов­ной леген­ды в исто­ри­че­ской пере­ра­бот­ке оста­лись нетро­ну­ты­ми, чем и дает­ся нам воз­мож­ность с при­бли­зи­тель­ной точ­но­стью выде­лить пер­во­на­чаль­ные эле­мен­ты с.149 леген­ды и дове­сти иссле­до­ва­ние ее до послед­них исход­ных точек. Не отсут­ст­ву­ют следы двух насло­е­ний так­же в исто­рии третье­го царя Рима. В духов­ной обла­сти имя Тул­ла Гости­лия свя­за­но с учреж­де­ни­ем жре­че­ской кол­ле­гии кви­ри­наль­ских или аго­наль­ских сали­ев. Государ­ст­вен­но-поли­ти­че­ская исто­рия его цар­ст­во­ва­ния, кро­ме обыч­ных войн с сосед­ни­ми наро­да­ми, лати­на­ми, этрус­ка­ми и саби­ня­на­ми, состо­ит из одно­го круп­но­го дея­ния, раз­ру­ше­ния Аль­бы Лон­ги и пере­се­ле­ния албан­цев на целий­скую гору, а кро­ме того из несколь­ких дру­гих дел мень­шей важ­но­сти¹. О послед­них мы будем гово­рить сна­ча­ла, при­со­еди­няя к ним и те немно­гие дан­ные, кото­рые отно­сят­ся к био­гра­фии царя, его про­ис­хож­де­нию и смер­ти.

Гене­а­ло­гия Тул­ла Гости­лия состав­ле­на очень про­сто. В исто­рии Рому­ла встре­чал­ся дру­гой Гости­лий, Hos­tus Hos­ti­lius, това­рищ, помощ­ник или пол­ко­во­дец его, счи­тав­ший­ся кро­ме того дру­гим мужем Гер­си­лии. Госта Гости­лия, в виду сов­па­де­ния родо­во­го име­ни, выда­ли за роди­ча и пред­ка Тул­ла, а имен­но за деда, так как от цар­ст­во­ва­ния Рому­ла до цар­ст­во­ва­ния Тул­ла про­шло два поко­ле­ния. Оди­на­ко­вость име­ни пода­ла повод при­уро­чить к Тул­лу построй­ку ста­рин­ной курии Гости­ли­ев (cu­ria Hos­ti­lia) на коми­ции, а сле­до­ва­тель­но и пер­вое устрой­ство коми­ция. Курия и коми­ций, нам дума­ет­ся, нахо­дят­ся в свя­зи с изве­сти­ем о смер­ти царя от мол­нии. В тра­ди­ци­он­ном рас­ска­зе это собы­тие моти­ви­ро­ва­но невни­ма­ни­ем Тул­ла к бого­слу­же­нию. Одна­жды обру­ши­лась на рим­ский народ поваль­ная болезнь, даже сам царь забо­лел. Вспо­ми­ная о бла­жен­ных вре­ме­нах Нумы, рим­ляне при­шли к убеж­де­нию, что необ­хо­ди­мо снис­кать милость богов. Тогда Тулл Гости­лий спра­вил­ся в ком­мен­та­ри­ях Нумы, где нашел ука­за­ние, как совер­шать извест­ные тай­ные обряды для уми­ло­стив­ле­ния Юпи­те­ра Эли­ция. Взду­мав сам совер­шить их, он скрыл­ся в сво­ем доме, но какою-то непра­виль­но­стью настоль­ко раз­гне­вал Юпи­те­ра, что тот бро­сил мол­нию, от кото­рой сго­рел царь со всем сво­им домом (Ливий, I. 31). Автор цар­ской исто­рии, оче­вид­но, про­ти­во­по­ста­вил это повест­во­ва­ние ска­за­нию об откры­тии Нумою искус­ства низ­веде­ния и обез­вре­жи­ва­ния мол­ний Юпи­те­ра Эли­ция. Неза­ботя­щий­ся о рели­гии воин­ст­вен­ный Тулл не без эффек­та про­ти­во­по­став­ля­ет­ся сво­е­му набож­но­му пред­ше­ст­вен­ни­ку. Этот повест­во­ва­тель­ный при­ем, одна­ко, едва ли нам дает пра­во с.150 смот­реть на ска­за­ние о смер­ти Тул­ла Гости­лия, как на чистый вымы­сел. Не сомне­ва­ем­ся, что в осно­ву ска­за­ния лег извест­ный этио­ло­ги­че­ский момент, надо думать, исто­ри­че­ское объ­яс­не­ние одно­го веро­ва­ния или рели­ги­оз­но­го уче­ния о мол­ни­ях. По тео­рии, заим­ст­во­ван­ной рим­ля­на­ми у этрус­ков, раз­ли­ча­лось один­на­дцать видов мол­ний, из кото­рых каж­дый носил свое спе­ци­аль­ное назва­ние и пред­ве­щал что-то осо­бен­ное. В чис­ле этих видов, обра­ща­ет на себя осо­бен­ное вни­ма­ние «цар­ская мол­ния» (ful­gur re­ga­le). Так назы­ва­лась мол­ния, уда­ря­ю­щая в форум, коми­ций или тому подоб­ные цен­траль­ные пунк­ты горо­да². Поло­жим, что пер­вый лето­пи­сец задал­ся вопро­сом, поче­му мол­ния, уда­ря­ю­щая на коми­ций, назы­ва­лась «цар­ской»; самым про­стым объ­яс­не­ни­ем ему мог пока­зать­ся исто­ри­че­ский слу­чай, свя­зы­ваю­щий одно­го из царей с каким-то осо­бен­но памят­ным уда­ром мол­нии в коми­ций. Ни один из царей, конеч­но, не под­хо­дил к этой роли так, как Тулл Гости­лий, с име­нем кото­ро­го в цар­ской исто­рии была свя­за­на память о курии и при­ле­гаю­щем к ней коми­ции. Тулл, сво­им невни­ма­ни­ем к боже­ст­вен­ным делам навлек­ший на себя мол­нию Юпи­те­ра, кро­ме того, как было ска­за­но, состав­лял эффект­ный кон­траст к сво­е­му набож­но­му пред­ше­ст­вен­ни­ку по пре­сто­лу, без вся­ко­го вреда для себя низ­во­див­ше­му мол­нии того же Юпи­те­ра. Из это­го повест­во­ва­тель­но­го момен­та вме­сте с этио­ло­ги­че­ским, по нашей догад­ке, соста­вил­ся рас­сказ о смер­ти Тул­ла Гости­лия³.

с.151 В сфе­ре внут­рен­ней государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти Тул­лу при­пи­сы­ва­ют­ся все­го три меры. Цице­рон (Rep., 2. 17), а за ним неко­то­рые позд­ней­шие авто­ры утвер­жда­ют, что им из Этру­рии были заим­ст­во­ва­ны зна­ки цар­ской вла­сти. Ливий и Дио­ни­сий при­ня­тие атри­бу­тов при­пи­сы­ва­ют Рому­лу, а еще дру­гие авто­ры Тарк­ви­нию Стар­ше­му. Ясно, что вопрос, кто пер­вый ввел цар­ские атри­бу­ты, не был решен, а веро­ят­но, даже не под­нят в древ­ней с.152 анна­ли­сти­ке. Млад­шее поко­ле­ние анна­ли­стов, слу­жив­ших авто­ри­те­та­ми для Цице­ро­на, Ливия, Дио­ни­сия и др., задав­шись этим, в сущ­но­сти доволь­но неле­пым, вопро­сом, реша­ли его каж­дый по соб­ст­вен­но­му усмот­ре­нию. Зна­ки цар­ской и дик­та­тор­ской вла­сти (lic­to­res, to­ga pic­ta, tu­ni­ca prae­tex­ta, sel­la cu­ru­lis), кро­ме Рима, уце­ле­ли в одной Этру­рии; поэто­му уста­но­ви­лось общее убеж­де­ние, может быть спра­вед­ли­вое, что один из рим­ских царей заим­ст­во­вал их от этрус­ков. По мне­нию одних это осо­бен­но под­хо­ди­ло к Тарк­ви­нию, про­ис­шед­ше­му из Этру­рии. Дру­го­му анна­ли­сту пока­за­лось веро­ят­нее, что уже пер­вый царь, Ромул, при­нял необ­хо­ди­мые атри­бу­ты, отли­чав­шие царей от наро­да. Демо­кра­ти­че­ские лето­пис­цы, совре­мен­ные дик­та­ту­ре Сул­лы, впер­вые, кажет­ся, сочи­ни­ли тео­рию, что дик­та­тор­ски­ми или цар­ски­ми атри­бу­та­ми никто не имел пра­ва поль­зо­вать­ся без поз­во­ле­ния наро­да. Вот поче­му Тарк­ви­ний, а по дру­го­му мне­нию Тулл Гости­лий, при­ня­ли, по утвер­жде­нию рим­ских авто­ров, атри­бу­ты вла­сти не ина­че, как по пове­ле­нию народ­но­го собра­ния (ius­su po­pu­li), по ана­ло­гии с обыч­ной lex cu­ria­ta de im­pe­rio. С этой точ­ки зре­ния ста­но­вит­ся понят­ным, поче­му введе­ние цар­ских атри­бу­тов с раз­ре­ше­ния наро­да у Цице­ро­на при­пи­са­но Тул­лу Гости­лию вме­сто Рому­ла. Анна­лист, пока­за­ние кото­ро­го пере­да­ет­ся Цице­ро­ном, веро­ят­но, сооб­ра­зил, что к пер­во­му царю, создав­ше­му государ­ство по сво­е­му лич­но­му почи­ну и пол­но­мо­чию, не под­хо­ди­ло огра­ни­че­ние вла­сти, заклю­чав­ше­е­ся в пожа­ло­ва­нии наро­дом цар­ских атри­бу­тов. С дру­гой сто­ро­ны, стрем­ле­ние при­ня­ти­ем зна­ков отли­чия воз­вы­сить­ся над наро­дом, не под­хо­ди­ло к харак­те­ру спра­вед­ли­во­го Нумы. Оста­вал­ся тре­тий царь, лич­ность кото­ро­го не пред­став­ля­ла ника­ких пре­пят­ст­вий к при­ме­не­нию демо­кра­ти­че­ской тео­рии. Акси­о­ма об этрус­ском про­ис­хож­де­нии атри­бу­тов оста­ва­лась в силе во всех вари­ан­тах. Как Ромул, так и Тулл заим­ст­во­вал их, буд­то бы, от этрус­ков, после победо­нос­ной вой­ны, веро­ят­но, для это­го спе­ци­аль­но сочи­нен­ной. Во вся­ком слу­чае про­ис­хож­де­ние это­го изве­стия о Тул­ле Гости­лии едва ли древ­нее эпо­хи Сул­лы, то есть, позд­ней­ше­го пери­о­да рим­ской анна­ли­сти­ки.

Не менее позд­не­го про­ис­хож­де­ния, по дово­дам Момм­зе­на (Röm. St. R. 3, 107 сл.), пока­за­ние Ливия об уве­ли­че­нии после взя­тия Аль­бы Лон­ги Тул­лом чис­ла рим­ских всад­ни­ков (Ливий I, 30, 3 equi­tum de­cem tur­mas ex Al­ba­nis le­git). Древ­ней­шей леген­де, гово­рит Момм­зен, толь­ко извест­но было учреж­де­ние при с.153 Рому­ле трех цен­ту­рий всад­ни­ков, соимен­ных трем три­бам, затем удво­е­ние чис­ла рому­ло­вых цен­ту­рий при Тарк­ви­нии Стар­шем, и нако­нец учреж­де­ние две­на­дца­ти новых безы­мен­ных цен­ту­рий Сер­ви­ем Тул­ли­ем. В цен­ту­рии при этом счи­та­лось сто чело­век, соглас­но дей­ст­ви­тель­ной поли­ти­че­ской орга­ни­за­ции всад­ни­ков, во все вре­ме­на состо­яв­ших из 18 цен­ту­рий по сто чело­век. В воен­ной орга­ни­за­ции цен­ту­рии всад­ни­ков рано вышли из употреб­ле­ния и заме­ни­лись состо­яв­ши­ми при каж­дом леги­оне отряда­ми в 300 всад­ни­ков, разде­ляв­ших­ся на десять tur­mae. Эта позд­ней­шая орга­ни­за­ция кон­ни­цы, нако­нец, про­ник­ла и в пред­став­ля­е­мую анна­ли­ста­ми исто­рию раз­ви­тия кон­ни­цы в цар­скую эпо­ху. Все дошед­шие до нас источ­ни­ки утвер­жда­ют, по авто­ри­те­ту позд­ней­ших анна­ли­стов, что Тарк­ви­ний Стар­ший застал три цен­ту­рии всад­ни­ков не по сто, а по три­ста чело­век каж­дая. К ним он при­ба­вил три новых цен­ту­рии оди­на­ко­вой чис­лен­но­сти. Полу­чив­ших­ся таким обра­зом 1800 всад­ни­ков Сер­вий Тул­лий затем разде­лял на 18 цен­ту­рий по сто всад­ни­ков. Оста­лось откры­тым вопро­сом, как из тра­ди­ци­он­но­го чис­ла пер­вых 300 всад­ни­ков Рому­ла про­изо­шли 900 или трид­цать tur­mae, ока­зав­ших­ся ко вре­ме­ни Тарк­ви­ния. К это­му два раза совер­шив­ше­му­ся при­бав­ле­нию деся­ти новых tur­mae отно­сит­ся изве­стие Ливия о набо­ре Тул­лом Гости­ли­ем деся­ти tur­mae из албан­цев, при­чем исто­рик забыл ука­зать, в какое вре­мя были устро­е­ны дру­гие десять⁴. В позд­ней­шем про­ис­хож­де­нии изве­стия Ливия не может быть сомне­ния после выше­ука­зан­ных дово­дов Момм­зе­на. Гораздо более позд­не­го про­ис­хож­де­ния юриди­че­ская тео­рия о про­ис­хож­де­нии долж­но­сти кве­сто­ров в цар­ст­во­ва­ние Тул­ла, засвиде­тель­ст­во­ван­ная Уль­пи­а­ном (см. Шема­на, стр. 37). Итак, из всех дея­ний и меро­при­я­тий, при­пи­сан­ных Тул­лу Гости­лию, кро­ме духов­ных, в состав древ­ней­шей редак­ции лето­пи­си, по все­му веро­я­тию, вхо­ди­ла толь­ко построй­ка курии и коми­ция, извле­чен­ная из назва­ния cu­ria Hos­ti­lia, смерть царя от уда­ра мол­нии и заво­е­ва­ние Аль­бы Лон­ги. Мы видим, что леген­дар­ный мате­ри­ал, кото­рым рас­по­ла­гал редак­тор цар­ской исто­рии, отли­чал­ся осо­бен­ной бед­но­стью. Стра­ни­цы исто­рии третье­го царя при­шлось напол­нить, глав­ным обра­зом, пове­стью об албан­ской войне.

с.154 О про­ис­хож­де­нии леген­ды о заво­е­ва­нии Аль­бы Лон­ги мы име­ли слу­чай изло­жить свое мне­ние в преды­ду­щих рас­суж­де­ни­ях о зна­че­нии трех древ­ней­ших триб. Исход­ным пунк­том леген­ды мы при­зна­ли древ­нюю номен­кла­ту­ру триб. Люце­ры, третья три­ба, глав­ным местом житель­ства кото­рых была целий­ская гора, ина­че назы­ва­лись Al­ba­ni, что побуди­ло пер­во­го лето­пис­ца, для того, чтобы осмыс­лить такое назва­ние, выдать их за пере­се­лен­цев из Аль­бы, а имен­но из извест­ней­шей и бли­жай­шей к Риму Аль­бы, про­зы­вав­шей­ся Al­ba Lon­ga. На самом деле Аль­ба Лон­га, веро­ят­но, нико­гда не была горо­дом, а была толь­ко откры­тым сбор­ным пунк­том сою­за латин­ских горо­дов, рас­по­ло­жен­ных в одной свя­щен­ной росчи­сти (lu­cus или al­ba sc. sil­va). На рас­чи­щен­ной лес­ной поч­ве, на «горе выруб­ки» (mons Cae­lius) жили и рим­ские Al­ba­ni или «рас­чист­ни­ки» (Lu­ce­res). Про­из­ведя рим­ских албан­цев из Аль­бы Лон­ги, сочи­ни­тель цар­ской исто­рии пред­по­ло­жил суще­ст­во­ва­ние в древ­ней­шие вре­ме­на на месте Аль­бы горо­да, глав­но­го горо­да латин­ско­го сою­за. Самой веро­ят­ной при­чи­ной исчез­но­ве­ния это­го горо­да пока­за­лось раз­ру­ше­ние его, чем и лег­че все­го объ­яс­ня­лось пере­се­ле­ние жите­лей его в Рим, по все­му веро­я­тию, не доб­ро­воль­ное. Раз­ру­ше­ние Аль­бы, оче­вид­но, было дело одно­го из царей. Ромул, сам про­ис­шед­ший из Аль­бы Лон­ги, не мог раз­ру­шить род­но­го горо­да, Нума Пом­пи­лий не вел ни одной вой­ны. Поэто­му дело раз­ру­ше­ния было пере­да­но третье­му царю, тем более, что бла­го­да­ря это­му полу­чи­лась воз­мож­ность напол­нить очень бед­ную фак­та­ми, как мы виде­ли, исто­рию его цар­ст­во­ва­ния. Автор цар­ской исто­рии, без сомне­ния, отли­чав­ший­ся боль­шим даром повест­во­ва­ния, не удо­вле­тво­рил­ся одним бес­цвет­ным фак­том раз­ру­ше­ния Аль­бы и пере­се­ле­ния ее жите­лей в Рим, но при­дал раз­но­об­ра­зие исто­рии вой­ны встав­кой двух инте­рес­ных эпи­зо­дов, о еди­но­бор­стве Гора­ци­ев и Кури­а­ци­ев, с после­до­вав­шим сест­ро­убий­ст­вом, и о пре­да­тель­стве и нака­за­нии Метия Фуфе­тия. Гене­ти­че­ские эле­мен­ты этих двух эпи­зод­ных легенд нуж­да­ют­ся в допол­ни­тель­ных разъ­яс­не­ни­ях, тем более, что Швег­лер отнес­ся к дан­ной зада­че с доволь­но замет­ной сдер­жан­но­стью.

Ска­за­ние о Гора­ци­ях и Кури­а­ци­ях полу­ча­ет совер­шен­но осо­бен­ный коло­рит от того, что тра­ди­ци­он­ное пре­да­ние нахо­ди­лось в тес­ной свя­зи с неко­то­ры­ми памят­ни­ка­ми глу­бо­кой ста­ри­ны, слу­жив­ши­ми в гла­зах рим­лян непре­лож­ны­ми свиде­тель­ства­ми о дей­ст­ви­тель­но­сти про­ис­ше­ст­вия. В наш век скеп­ти­че­ской кри­ти­ки с.155 подоб­ные под­твер­жде­ния исти­ны ско­рее вызы­ва­ют подо­зре­ние, что не памят­ни­ки про­изо­шли от свя­зан­ных с ними по пре­да­нию собы­тий древ­ней­шей исто­рии, а наобо­рот, рас­ска­зы обра­зо­ва­лись под вли­я­ни­ем памят­ни­ков и чув­ст­ву­е­мой уже впо­след­ст­вии необ­хо­ди­мо­сти объ­яс­не­ния их суще­ст­во­ва­ния. С этой точ­ки зре­ния боль­шин­ство совре­мен­ных кри­ти­ков смот­рит на ука­зы­вае­мые древни­ми авто­ра­ми памят­ни­ки Гора­ци­ев и Кури­а­ци­ев, видя в них глав­ней­ший источ­ник про­ис­хож­де­ния леген­ды. Пер­вое место в чис­ле памят­ни­ков зани­ма­ли пять могил на гра­ни­це рим­ской заго­род­ной терри­то­рии по направ­ле­нию к Аль­бе Лон­ге. Две из них лежа­ли близ­ко меж­ду собою, осталь­ные три на неко­то­ром рас­сто­я­нии от пер­вых и друг от дру­га. Рас­по­ло­же­ние могил, по мне­нию Ливия, сов­па­да­ло с обсто­я­тель­ства­ми еди­но­бор­ства. При этом пред­по­ла­га­юсь, что каж­дый из пяти уби­тых бор­цов был похо­ро­нен на том месте, где он упал. Сов­мест­ное поло­же­ние двух могил дока­зы­ва­ло, что тут про­изо­шла глав­ная борь­ба. Похо­ро­нен­ные в трех осталь­ных, долж­но быть, уби­ты были или убе­гая с места борь­бы, или пре­сле­дуя шесто­го, кото­рый, долж­но быть, в кон­це остал­ся победи­те­лем. Это, без сомне­ния, был один из рим­лян, а так как три послед­них моги­лы нахо­ди­лись по направ­ле­нию к Риму, то, оче­вид­но, этот рим­ля­нин одер­жал победу, убе­гая к сво­е­му вой­ску. Во вре­мя бег­ства было уби­то три, в чис­ле кото­рых мог­ли нахо­дить­ся или два рим­ля­ни­на, или один. Но в таком слу­чае необ­хо­ди­мо было допу­стить, что или два албан­ца обра­ти­ли в бег­ство столь­ких же рим­лян, или один алба­нец про­гнал трех рим­лян. Согла­сить­ся с тем или дру­гим пред­по­ло­же­ни­ем невоз­мож­но было из чув­ства пат­рио­тиз­ма. Един­ст­вен­ным исхо­дом, сле­до­ва­тель­но, явля­лось, пред­по­ло­же­ние, что на месте пер­во­го еди­но­бор­ства было двое уби­то рим­лян, а тре­тий, остав­ший­ся в живых, будучи тес­ним тре­мя про­тив­ни­ка­ми, бро­сил­ся бежать. Пре­сле­до­вав­шие его албан­цы, вслед­ст­вие полу­чен­ных ран, были уби­ты каж­дый отдель­но, в раз­ных местах, на что ука­зы­ва­ло раз­ное рас­сто­я­ние их могил от пред­по­ла­гае­мо­го места пер­вой борь­бы. Итак все подроб­но­сти зна­ме­ни­то­го еди­но­бор­ства мож­но счи­тать ост­ро­ум­ным выво­дом из рас­по­ло­же­ния пяти могил, нахо­див­ших­ся на гра­ни­це рим­ской обла­сти по направ­ле­нию к Аль­бе Лон­ге. Фан­та­зия авто­ра рас­ска­за гре­шит про­тив веро­ят­но­сти толь­ко тем искус­ст­вен­ным пред­по­ло­же­ни­ем, что каж­до­го из уби­тых рим­лян и албан­цев хоро­ни­ли непре­мен­но на том месте, где он упал (Лив. I, 25, с.156 14 se­pulcra ex­tant, quo quis­que lo­co ce­ci­dit). Что побуди­ло авто­ра рас­ска­за отне­сти борь­бу к албан­ской войне, нелег­ко объ­яс­нить. Может быть, он увлек­ся име­нем мест­но­сти, поче­му-то назы­вав­шей­ся Гора­ци­е­вым полем (cam­pus Ho­ra­tius)⁵, осо­бен­ной свя­то­стью места, поло­же­ни­ем его на гра­ни­це меж­ду Римом и Аль­бой и полу­чив­шей­ся отсюда воз­мож­но­стью ожи­вить бес­цвет­ную исто­рию заво­е­ва­ния Аль­бы инте­рес­ным эпи­зо­дом. Мы одна­ко обя­за­ны задать­ся пред­ва­ри­тель­но вопро­сом, поче­му вооб­ще при­ня­ты были за досто­вер­ные фак­ты еди­но­бор­ство и уча­стие в нем Гора­ци­ев и Кури­а­ци­ев. Нема­ло­важ­ную роль при этом опять игра­ли памят­ни­ки и один бого­слу­жеб­ный факт. с.157 На фору­ме пока­зы­ва­ли столб с пове­шен­ным на нем ору­жи­ем, назы­вае­мый pi­la Ho­ra­ta. При­ня­то было вешать в свя­щен­ных местах подоб­ным обра­зом ору­жие, сня­тое с непри­я­те­ля, уби­то­го в еди­но­бор­стве (spo­lia). Из назва­ния pi­la Ho­ra­ta выве­ли заклю­че­ние, что некий Гора­ций когда-то одер­жал победу в еди­но­бор­стве. Имя про­тив­ни­ка или трех про­тив­ни­ков, в зави­си­мо­сти от чис­ла могил на албан­ской гра­ни­це, опре­де­ли­лось из дру­го­го памят­ни­ка, кото­рый кро­ме того при­вел к сочи­не­нию вто­ро­го дей­ст­вия ска­за­ния о Гора­ции и совер­ше­ния им сест­ро­убий­ства. В одном узком пере­ул­ке, веду­щем, по пока­за­нию Дио­ни­сия (III, 22), с Карин к ули­це Vi­cus Cup­rius, было пере­бро­ше­но с одно­го дома к про­ти­во­по­лож­но­му брев­но, под­дер­жи­вав­ше­е­ся в виде под­пор дву­мя стол­ба­ми. Верх­нее попе­ре­ч­ное брев­но, соеди­няв­шее два про­ти­во­по­лож­ных дома, зва­ли ti­gil­lum so­ro­rium, что, дума­ем, мож­но про­из­ве­сти от se­re­re — соеди­нять. По народ­ной эти­мо­ло­гии ti­gil­lum so­ro­rium поня­то было в смыс­ле «сест­ри­но брев­но»⁶. Под этим соору­же­ни­ем нахо­ди­лись два жерт­вен­ни­ка, один Яну­са Cu­ria­tius, дру­гой Юно­ны So­ro­ria⁷. Ана­ло­гия Юно­ны Iuga (от iun­ge­re — с.158 соеди­нять), жерт­вен­ник кото­рой так­же нахо­дил­ся на ули­це, на Vi­cus Iuga­rius (ср. Пав­ла-Феста, стр. 104), поз­во­ля­ет эпи­тет So­ro­ria про­из­ве­сти тоже от se­re­re. По при­ня­той же эти­мо­ло­гии и его про­из­во­ди­ли от so­ror. Стран­ное «сест­ри­но брев­но» вме­сте с жерт­вен­ни­ком «Юно­ны сест­ри­ной» не мог­ли не вызы­вать любо­пыт­ства людей, зани­мав­ших­ся объ­яс­не­ни­ем оте­че­ст­вен­ной ста­ри­ны. Объ­яс­не­нию, как води­лось, дана была фор­ма пояс­ни­тель­но­го исто­ри­че­ско­го рас­ска­за. На двух жерт­вен­ни­ках при­но­си­лись извест­ные иску­пи­тель­ные жерт­вы (pia­cu­la­ria sac­ri­fi­cia). Рас­хо­ды на них нес­ло государ­ство, а испол­не­ние обрядов было воз­ло­же­но на пат­ри­ци­ан­ский род Гора­ци­ев⁸. При­но­ше­ние иску­пи­тель­ных жертв ука­зы­ва­ло на совер­ше­ние како­го-то гре­ха, а обя­зан­ность Гора­ци­ев при­но­сить эти жерт­вы наво­ди­ла на мысль, что грех был совер­шен одним из чле­нов это­го рода. При­но­ше­ние жертв Юноне So­ro­ria нако­нец дока­зы­ва­ло, что пре­ступ­ле­ние было совер­ше­но над сест­рою. Таким обра­зом соста­ви­лась леген­да о сест­ро­убий­стве Гора­ция. Вто­рой жерт­вен­ник, Яну­са Кури­а­ция, на кото­ром так­же при­но­си­лись иску­пи­тель­ные жерт­вы, вызвал совер­шен­но ана­ло­гич­ное объ­яс­не­ние. Он свиде­тель­ст­во­вал об уби­е­нии одно­го или несколь­ких Кури­а­ци­ев⁹. с.159 Таким обра­зом авто­ру леген­ды доста­лось под­хо­дя­щее имя про­тив­ни­ков Гора­ци­ев в еди­но­бор­стве око­ло пяти могил. Для это­го ока­за­лось необ­хо­ди­мым пре­вра­тить рим­ский род Кури­а­ци­ев в уро­жен­цев Аль­бы Лон­ги, пере­се­лен­ных в Рим лишь Тул­лом Гости­ли­ем вме­сте с дру­ги­ми албан­ски­ми рода­ми. По сло­вам Ливия, впро­чем, неко­то­рые анна­ли­сты рас­хо­ди­лись с уста­но­вив­шим­ся рас­ска­зом, поче­му-то счи­тая Кури­а­ци­ев рим­ля­на­ми, а Гора­ци­ев — албан­ца­ми.

Весь мате­ри­ал, извле­чен­ны­ми из этио­ло­гии памят­ни­ков, свя­зан­ных с име­нем Гора­ци­ев, пяти могил на поле Гора­ци­ев на доро­ге в Аль­бу Лон­гу, стол­ба Гора­ция на фору­ме и жерт­вен­ни­ков Юно­ны Соро­рии и Яну­са Кури­а­ция, автор цар­ской исто­рии соеди­нил в одну связ­ную повесть, кото­рую и вста­вил в сочи­нен­ную им же исто­рию вой­ны Тул­ла Гости­лия с Аль­бой Лон­гой. Этот рас­сказ, по все­му веро­я­тию, ни одной суще­ст­вен­ной чер­той не отли­чал­ся от дошед­ше­го до нас у Ливия, Дио­ни­сия и др. Пер­во­на­чаль­ный рас­сказ, долж­но быть, уже кон­чал­ся эпи­ло­гом о про­цес­се и нака­за­нии сест­ро­убий­цы. Это послед­нее дей­ст­вие ска­за­ния глав­ным обра­зом направ­ле­но на этио­ло­гию зага­доч­но­го «сест­ри­на брев­на» (ti­gil­lum so­ro­rium). Фор­ма брев­на, опи­рав­ше­го­ся на две под­по­ры, напо­ми­на­ла собою пере­кла­ди­ну ярма, iugum ig­no­mi­nio­sum, под кото­рым долж­ны были про­хо­дить побеж­ден­ные. Это сход­ство дало авто­ру леген­ды воз­мож­ность рас­пу­тать дра­ма­ти­че­скую завяз­ку сво­ей пове­сти. Сест­ро­убий­ца, в виду сво­ей высо­кой услу­ги оте­че­ству и прось­бы отца, про­ща­ет­ся наро­дом, с тем одна­ко усло­ви­ем, чтоб он для искуп­ле­ния вины по отно­ше­нию к сест­ре про­шел под ярмом, про­зван­ным с тех пор ti­gil­lum so­ro­rium. Суд народ­но­го собра­ния над Гора­ци­ем воз­буж­дал инте­рес исто­ри­ков не толь­ко со сто­ро­ны повест­во­ва­тель­ной, но и со сто­ро­ны исто­рии пра­во­вых древ­но­стей. Как вид­но из пере­да­чи Ливия, анна­ли­сты пред­став­ля­ли этот про­цесс, как пер­вый обра­зец при­ме­не­ние про­цес­са per­duel­lio­nis и народ­но­го судо­про­из­вод­ства (pro­vo­ca­tio ad po­pu­lum). К обла­сти древ­ней­шей юриди­че­ской леген­ды, леген­дар­но­го обос­но­ва­ния уста­нов­ле­ний древ­ней­ше­го пра­ва, по наше­му мне­нию, мож­но отне­сти так­же ска­за­ние о Метии Фуфе­тии, кото­рое тоже попа­ло в чис­ло эпи­зо­дов албан­ской вой­ны.

В ска­за­нии о Метии Фуфе­тии осо­бен­но бро­са­ет­ся в гла­за его нака­за­ние, свое­об­раз­ная жесто­кость кото­ро­го заста­ви­ла Ливия (1, 28, 11) изви­нить рим­ский народ, нико­гда более не при­бе­гав­ший к подоб­ной каз­ни, с.160 а напро­тив отли­чав­ший­ся от всех дру­гих наро­дов гуман­но­стью нака­за­ний. Необык­но­вен­ный харак­тер каз­ни албан­ско­го дик­та­то­ра дей­ст­ви­тель­но тре­бу­ет совсем осо­бен­но­го объ­яс­не­ния. Тако­вое дает­ся Ливи­ем: Фуфе­тий — нару­ши­тель дого­во­ра (foe­de­ris Ro­ma­ni Al­ba­ni­que rup­tor), изме­нив­ший рим­ля­нам дву­смыс­лен­ным сво­им поведе­ни­ем в сра­же­нии про­тив Фиден. За это рим­ский царь при­ме­ня­ет к нему соот­вет­ст­ву­ю­щий спо­соб нака­за­ния. «Пусть твоя смерть, про­из­но­сит царь, будет нау­кой все­му чело­ве­че­ству, что надо свя­то дер­жать­ся дого­во­ров, тобою нару­шен­ных. Как ты недав­но раз­дво­ил свою душу меж­ду фиден­ца­ми и рим­ля­на­ми, так теперь твое тело пусть будет раз­дво­е­но» (ut igi­tur pau­lo an­te ani­mum in­ter Fi­de­na­tem Ro­ma­nam­que rem an­ci­pi­tem ges­sis­ti, ita iam cor­pus pas­sim distra­hen­dum da­bis). После это­го он велел при­вя­зать Метия к двум колес­ни­цам, запря­жен­ным чет­вер­ня­ми, и лоша­ди, помчав­шись в про­ти­во­по­лож­ные сто­ро­ны, разо­рва­ли его на две поло­ви­ны к обще­му ужа­су, как при­бав­ля­ет Ливий, при­сут­ст­ву­ю­щих. Итак, казнь Метия Фуфе­тия пред­став­ля­ет­ся резуль­та­том жесто­ко­го ост­ро­умия Тул­ла Гости­лия и таким обра­зом при­уро­че­на к общей свя­зи праг­ма­ти­че­ско­го рас­ска­за.

На воз­мож­ность совер­шен­но дру­го­го объ­яс­не­ния леген­дар­ной каз­ни Метия Фуфе­тия ука­зал в одной инте­рес­ной замет­ке проф. Зелин­ский¹⁰. Разди­ра­ние винов­но­го четырь­мя лошадь­ми или, в нашем при­ме­ре, дву­мя чет­вер­ня­ми диких лоша­дей, нака­за­ние, един­ст­вен­ное во всем рим­ском пра­во­судии, нахо­дит себе ана­ло­гию, хотя не совсем точ­ную, но все-таки сход­ную, в одном поста­нов­ле­нии сред­не­ве­ко­во­го с.161 гер­ман­ско­го пра­ва¹¹. Так назы­вае­мые Weis­tü­mer угро­жа­ют изыс­кан­но страш­ны­ми нака­за­ни­я­ми каж­до­му, кто сро­ет или изме­нит или уни­что­жит меже­вые стол­бы и кам­ни, в осо­бен­но­сти такие, кото­рые обо­зна­ча­ли гра­ни­цу меж­ду дву­мя общи­на­ми. В чис­ле нака­за­ний встре­ча­ет­ся такое: кто с умыс­лом сро­ет гра­нич­ный камень, того сле­ду­ет зарыть в зем­лю по самую шею. Затем чет­вер­ня лоша­дей, ни разу еще не запря­жен­ных, долж­на быть впря­же­на в соху, кото­рая долж­на отре­зать голо­ву зары­то­го пре­ступ­ни­ка. По заме­ча­нию Я. Грим­ма, все эти нака­за­ния до того жесто­ки, что мож­но быть уве­рен­ным, что они нико­гда вправ­ду не при­во­ди­лись в испол­не­ние, а слу­жи­ли толь­ко остраст­кою, будучи мет­ким выра­же­ни­ем взгляда наро­да на нару­ше­ние свя­то­сти гра­ниц. В этом отно­ше­нии дра­го­цен­но для нас уве­ре­ние Ливия, что нака­за­ние Фуфе­тия нико­гда с тех пор не повто­ря­лось в Риме. Оно заду­ма­но в духе гроз­ных фор­мул гер­ман­ско­го народ­но­го пра­ва. Дей­ст­ви­тель­ное отно­ше­ние древ­ней­ше­го рим­ско­го пра­ва к нару­ше­нию и свя­то­сти гра­ниц выра­жа­ет­ся в «цар­ском законе» Нумы вот как: eum qui ter­mi­num exa­ras­set, et ip­sum et bo­ves sac­ros es­se (Пав­ла Epit. Fes­ti pag. 368). Позд­ней­шее зако­но­да­тель­ство заме­ни­ло смерт­ную казнь денеж­ны­ми штра­фа­ми¹². Воз­ни­ка­ет вопрос, не суще­ст­во­ва­ло ли в ста­ри­ну, поми­мо уста­нов­лен­но­го зако­ном Нумы обре­че­ния винов­но­го на поги­бель (con­sec­ra­tio ca­pi­tis), еще дру­гой пре­до­сте­ре­га­тель­ной фор­му­лы, угро­жав­шей в осо­бен­но тяж­ких слу­ча­ях нару­ши­те­лю гра­ниц той страш­ной каз­нью, кото­рой по леген­де в при­мер дру­гим был под­верг­нут Метий Фуфе­тий. Выра­жа­ясь дру­ги­ми сло­ва­ми, спра­ши­ва­ем, не при­над­ле­жа­ла ли леген­да о каз­ни мни­мо­го албан­ско­го дик­та­то­ра, в пер­во­на­чаль­ном виде, к чис­лу юриди­че­ских легенд, так назы­вае­мых exempla iuris, пред­став­ляв­ших, под видом вымыш­лен­но­го при­ме­ра пер­во­го при­ме­не­ния, про­ис­хож­де­ние того или дру­го­го юриди­че­ско­го пра­ви­ла. Воз­мож­ность тако­го про­ис­хож­де­ния леген­ды о Метии Фуфе­тии под­креп­ля­ет­ся раз­бо­ром его име­ни. Если из четы­рех руко­пис­ных напи­са­ний родо­во­го име­ни Met­tus, Me­tus, Met­tius и Me­tius счи­тать наи­бо­лее вер­ным послед­нее, то оно лег­ко и про­сто про­из­во­дит­ся от me­ta, пре­дель­ный столб, и слу­жит опре­де­ле­ни­ем вто­ро­го сло­ва, с.162 Fu­fe­tius. Неиз­вест­ная доис­то­ри­че­ская осно­ва это­го сло­ва сохра­ни­лась, по-види­мо­му, в име­нах рим­ских родов Fu­fius и Fu­fi­dius. Из линг­ви­сти­че­ско­го мате­ри­а­ла пред­став­ля­ет­ся для срав­не­ния осно­ва индо­ев­ро­пей­ско­го гла­го­ла dheud­ho «путать, мутить, воз­буж­дать». (Фик Vergl. Wör­terb. 463), от кото­рой про­из­во­дит­ся сан­скрит­ское dod­han дикий, dhud­hi­ta пута­ный, гре­че­ское θύσ­σο­μαι, θύ­σανος, θύσθλα¹³. Полу­ча­ет­ся сле­до­ва­тель­но воз­мож­ность при­сво­е­ния вымыш­лен­но­му име­ни Me­tius Fu­fe­tius смыс­ла tur­ba­tor me­ta­rum. Метий Фуфе­тий в таком слу­чае ока­зал­ся бы типич­ным пред­ста­ви­те­лем пре­ступ­ле­ния пере­ме­ще­ния пре­дель­ных стол­бов, тех стол­бов, как надо думать, кото­ры­ми отме­ча­лась гра­ни­ца рим­ской обла­сти по направ­ле­нию к Аль­бе Лон­ге. Так как в этой послед­ней мест­но­сти схо­ди­лись гра­ни­цы несколь­ких латин­ских государств, то из это­го зна­че­ния Аль­бы, как общей гра­ни­цы (con­fi­nium) и сбор­но­го места, сою­за сопре­дель­ных государств, ста­но­вит­ся понят­ным, поче­му леген­да при­уро­чи­ла имен­но к Аль­бе Лон­ге прото­ти­пич­но­го нару­ши­те­ля свя­то­сти гра­ни­цы. Отто­го и соста­ви­тель цар­ских анна­лов, нуж­да­ясь для изло­же­ния албан­ской вой­ны в име­нах и дру­гих подроб­но­стях, при­плел его к сво­е­му рас­ска­зу в роли албан­ско­го пред­во­ди­те­ля. При этой пере­дел­ке, понят­но, изме­ни­лось содер­жа­ние леген­ды. Герой ее из нару­ши­те­ля свя­то­сти гра­ни­цы пре­вра­тил­ся в нару­ши­те­ля свя­то­сти дого­во­ра. В сущ­но­сти это толь­ко дру­гой отте­нок одно­го и того же про­ступ­ка. Гра­ни­цы меж­ду государ­ства­ми защи­ща­лись дого­во­ра­ми, так что, кто изме­нил гра­ни­цу, тот был foe­de­ris rup­tor, каким в тра­ди­ци­он­ной исто­ри­че­ской обра­бот­ке леген­ды и пред­став­ля­ет­ся Метий Фуфе­тий.

В преды­ду­щих рас­суж­де­ни­ях мы исклю­чи­тель­но зани­ма­лись теми эле­мен­та­ми леген­ды, из кото­рых соста­ви­лись био­гра­фия и с.163 государ­ст­вен­но-исто­ри­че­ское опи­са­ние цар­ст­во­ва­ния Тул­ла Гости­лия. Из ана­ли­за их нам выяс­ни­лось, что одни отча­сти извле­че­ны из име­ни Hos­ti­lius, напри­мер, про­ис­хож­де­ние царя от Госта Гости­лия и построй­ка курии Hos­ti­lia. Из послед­не­го фак­та выведе­ны даль­ней­шим заклю­че­ни­ем устрой­ство коми­ция и леген­да о смер­ти царя, выду­ман­ная для этио­ло­гии цар­ских мол­ний, уда­ря­ю­щих на коми­ций. Дру­гая часть исто­ри­че­ских дея­ний не нахо­ди­лась соб­ст­вен­но ни в какой свя­зи с Тул­лом Гости­ли­ем, а при­пи­са­на ему отча­сти пото­му, что дея­ния эти не под­хо­ди­ли к двум пер­вым царям, отча­сти же про­сто пото­му, что нуж­но же было чем-нибудь напол­нить исто­рию это­го царя. К чис­лу этих собы­тий при­над­ле­жат албан­ская вой­на с при­бав­лен­ны­ми к ней эпи­зо­да­ми о еди­но­бор­стве Гора­ци­ев и Кури­а­ци­ев и о каз­ни Метия Фуфе­тия, затем уве­ли­че­ние кон­ни­цы, учреж­де­ние кве­сто­ров, введе­ние цар­ских атри­бу­тов, како­вы­ми дея­ни­я­ми обо­га­ти­ли исто­рию Тул­ла позд­ней­шие анна­ли­сты. При­ба­вим еще вой­ны с сосед­ни­ми наро­да­ми, с неко­то­ры­ми под­хо­дя­щи­ми вари­а­ци­я­ми повто­ря­ю­щи­е­ся у всех царей за исклю­че­ни­ем миро­лю­би­во­го Нумы. Из ана­ли­за, так ска­зать, источ­ни­ков исто­рии третье­го царя сле­до­ва­тель­но полу­ча­ет­ся общий резуль­тат, что в ней в сущ­но­сти ника­ко­го изве­стия нет, кото­рое не мог­ло бы родить­ся в самом уме пер­во­го авто­ра гипо­те­тич­ной исто­рии царей или его после­до­ва­те­лей. Ни в одном фак­те не вид­но сле­дов более древ­ней редак­ции леген­ды, жре­че­ской, кото­рая столь­ко сле­дов оста­ви­ла в исто­рии Рому­ла и Нумы Пом­пи­лия. Из это­го мы заклю­ча­ем, что, если была жре­че­ская леген­да о Тул­ле Гости­лии, то она отли­ча­лась бес­со­дер­жа­тель­но­стью, отсут­ст­ви­ем подроб­но­стей. Этим, понят­но, не исклю­ча­ет­ся воз­мож­ность, что была о Тул­ле Гости­лии духов­ная леген­да, хотя бы и крат­кая, бес­со­дер­жа­тель­ная, и что эта леген­да дошла до сведе­ния пер­во­го лето­пис­ца. К тако­му имен­но пред­по­ло­же­нию нас скло­ня­ют неко­то­рые сооб­ра­же­ния общей мето­ди­ки.

Если вся тра­ди­ци­он­ная исто­рия собы­тий цар­ст­во­ва­ния Тул­ла Гости­лия, как мы ста­ра­лись дока­зать, была не более, как про­из­веде­ние лето­пис­но­го вымыс­ла, то спра­ши­ва­ет­ся, не выду­ма­на ли теми же лето­пис­ца­ми, или, точ­нее гово­ря, пер­вым редак­то­ры лето­пи­си и цар­ской исто­рии самая лич­ность царя. Было ли, дру­ги­ми сло­ва­ми, у это­го пер­во­го исто­ри­ка царей какое-либо осно­ва­ние пред­по­ло­жить ради этио­ло­ги­че­ской гипо­те­зы суще­ст­во­ва­ние в Риме царя по име­ни Tul­lus Hos­ti­lius? Швег­ле­ру, столь широ­ко при­ме­няв­ше­му с.164 прин­цип этио­ло­ги­че­ско­го объ­яс­не­ния, не уда­лось открыть ника­ко­го осно­ва­ния, поче­му бы мог­ла быть выду­ма­на имен­но такая цар­ская лич­ность, да и едва ли это, дума­ем, удаст­ся дру­гим, если они хоте­ли бы понять вымыш­ле­ние самой лич­но­сти Тул­ла в свя­зи с при­пи­сан­ны­ми ему исто­ри­че­ски­ми дея­ни­я­ми, на самом деле, как мы виде­ли, не сто­яв­ши­ми ни в какой внут­рен­ней свя­зи с самой лич­но­стью царя. Поэто­му необ­хо­ди­мо допу­стить дру­гие воз­мож­но­сти. До авто­ра исто­рии Тул­ла Гости­лия мог­ли дой­ти сведе­ния о суще­ст­во­ва­нии тако­го царя из дру­гих источ­ни­ков. Воз­мож­но, напри­мер, что в Риме на самом деле цар­ст­во­ва­ла лич­ность с таким име­нем, о собы­ти­ях цар­ст­во­ва­ния кото­рой одна­ко не уце­ле­ло ника­ких сведе­ний, вслед­ст­вие чего пер­во­му исто­ри­ку уже поне­во­ле при­шлось соста­вить исто­рию царя по одним сво­им догад­кам. Тако­го при­бли­зи­тель­но мне­ния был Швег­лер. С Тул­ла Гости­лия, гово­рит он (R. G. I, 579), начи­на­ет­ся пер­вый рас­свет исто­рии Рима. Пер­вые два царя вполне мифо­ло­ги­че­ские лич­но­сти. Ромул сам бог, сын бога, а Нума супруг боги­ни Эге­рии. Образ Тул­ла Гости­лия на себе не носит ника­ких при­зна­ков мифо­ло­гии, сле­до­ва­тель­но и нет серь­ез­ной при­чи­ны сомне­вать­ся, что в самом деле когда-то жил царь тако­го име­ни и цар­ст­во­вал в рим­ском государ­стве. О совре­мен­ных ему собы­ти­ях не име­лось и не мог­ло даже иметь­ся ника­ких досто­вер­ных пре­да­ний. Лето­пис­ное запи­сы­ва­ние собы­тий, про­дол­жа­ет Швег­лер, нача­лось несколь­ки­ми сто­ле­ти­я­ми после вре­мен Тул­ла, зато, веро­ят­но, пере­да­ва­лась уст­ная тра­ди­ция, в кото­рой одна­ко все фак­ты пред­став­ля­лись в силь­но иска­жен­ном виде. Так, напри­мер, раз­ру­ше­ние Аль­бы в общем исто­ри­че­ский факт, а все подроб­но­сти, сооб­щае­мые тра­ди­ци­ей, с нача­ла до кон­ца ока­зы­ва­ют­ся вымыш­лен­ны­ми. По отно­ше­нию к этой тра­ди­ции Швег­лер видит зада­чу совре­мен­но­го исто­ри­ка в вос­ста­нов­ле­нии по догад­ке истин­но­го хода собы­тий. Нам пред­ста­вил­ся уже слу­чай обсто­я­тель­но изло­жить, в каком виде Швег­лер, по при­ме­ру Нибу­ра, вос­ста­но­вил исто­рию раз­ру­ше­ния Аль­бы Лон­ги. У него вышло, что сто­ли­ца Лация раз­ру­ше­на не Тул­лом Гости­ли­ем, вооб­ще даже не рим­ля­на­ми, а лати­на­ми; албан­цы же пере­се­ли­лись в Рим не при­нуж­ден­ные рим­ля­на­ми, а по сво­е­му соб­ст­вен­но­му жела­нию. Из все­го тра­ди­ци­он­но­го рас­ска­за об албан­ской войне да и вооб­ще из всей исто­рии цар­ст­во­ва­ния Тул­ла после раз­бо­ра Швег­ле­ра оста­лись одни скуд­ные общие фак­ты, что Аль­ба была кем-то раз­ру­ше­на, а в Риме когда-то цар­ст­во­вал Тулл Гости­лий. Мыс­ли­мо ли какое бы то ни было с.165 исто­ри­че­ское пре­да­ние, в кото­ром такие жал­кие кру­пин­ки исто­ри­че­ской исти­ны сме­ша­лись с такой мас­сой вымыс­ла? Нам, веро­ят­но, воз­ра­зят ука­за­ни­ем на тро­ян­скую леген­ду, на эпо­сы об Алек­сан­дре Македон­ском, Кар­ле Вели­ком, Нибе­лун­гах или Вла­ди­ми­ре Крас­ном Сол­ныш­ке, в кото­рых имен­но самая незна­чи­тель­ная доля исто­ри­че­ской исти­ны сме­ша­лась с гро­мад­ной мас­сой поэ­ти­че­ско­го вымыс­ла, исто­ри­че­ским дея­те­лям при­пи­са­ны самые неве­ро­ят­ные дея­ния. Но под­хо­дят ли эти ана­ло­гии к наше­му при­ме­ру? Ex me­ra ana­lo­gia non fit conclu­sio. Надо, чтобы дан­ные заклю­че­ния были оди­на­ко­вы. Для это­го необ­хо­ди­мо дока­зать, что рим­ское пре­да­ние сто­я­ло на одном уровне с воль­ным поэ­ти­че­ским твор­че­ст­вом сред­не­ве­ко­во­го эпо­са. Тео­рия Нибу­ра о суще­ст­во­ва­нии эпо­са о рим­ских царях дав­но сда­на в архив, глав­ным обра­зом бла­го­да­ря отри­ца­тель­ной кри­ти­ке Швег­ле­ра. Кри­ти­ка его при­ве­ла к обще­му резуль­та­ту, что тра­ди­ци­он­ная исто­рия древ­ней­ше­го Рима все­го менее похо­жа на народ­ное или какое бы то ни было поэ­ти­че­ское твор­че­ство. Она боль­шей частью, как он пока­зал, про­дукт рас­судоч­но­го раз­мыш­ле­ния и мудр­ст­во­ва­ния, зача­тые в этом духе полу­на­уч­ные умо­за­клю­че­ния, бла­го­да­ря повест­во­ва­тель­но­му талан­ту пер­во­го рас­сказ­чи­ка цар­ской исто­рии, облек­лись в фор­му при­вле­ка­тель­ных пове­стей, пре­лесть кото­рых вдо­ба­вок уве­ли­чи­лась в изящ­ном пере­ска­зе Ливия. Поэ­ти­че­ский коло­рит цар­ской исто­рии во вся­ком слу­чае нам не дает пра­ва на срав­не­ние ее с исто­ри­че­ским эпо­сом сред­них веков. С одной сто­ро­ны, мы видим пред собою про­за­и­че­ский рас­сказ, пре­тен­дую­щий на назва­ние науч­но­го исто­ри­че­ско­го иссле­до­ва­ния несмот­ря на поэ­ти­че­скую при­месь. На каж­дом шагу замет­на обу­слов­лен­ность рас­ска­за, зави­си­мость его от дей­ст­ви­тель­ных дан­ных. С дру­гой сто­ро­ны, в исто­ри­че­ском эпо­се сред­них веков мы встре­ча­ем­ся с пол­ным пре­не­бре­же­ни­ем к дей­ст­ви­тель­ной исто­рии. Это пре­не­бре­же­ние отча­сти обу­слов­ле­но неве­же­ст­вом сред­них веков или рав­но­ду­ши­ем их к науч­ной дей­ст­ви­тель­но­сти, отча­сти необуздан­ной поэ­ти­че­ской фан­та­зи­ей. Незна­чи­тель­ные исто­ри­че­ские эле­мен­ты в этих пове­стях слу­жат толь­ко как бы ука­за­ни­ем, к ним при­цеп­ле­но повест­во­ва­ние для вяще­го под­твер­жде­ния прав­ди­во­сти рас­ска­за. Неваж­ность этих исто­ри­че­ских при­ме­сей все­го луч­ше дока­зы­ва­ет­ся при­уро­чи­ва­ни­ем одних и тех же ска­за­ний к раз­ным исто­ри­че­ским вре­ме­нам и лич­но­стям. Если под теми уст­ны­ми пре­да­ни­я­ми, кото­рые, по мне­нию Швег­ле­ра, слу­жи­ли источ­ни­ка­ми исто­рии третье­го и чет­вер­то­го царей, разу­меть с.166 повест­во­ва­ния в роде сред­не­ве­ко­во­го исто­ри­че­ско­го эпо­са, то бро­са­ет­ся в гла­за круп­ное про­ти­во­ре­чие это­го мне­ния с основ­ны­ми взгляда­ми Швег­ле­ра на харак­тер исто­ри­че­ско­го вымыс­ла рим­лян. Раз­би­рая в сво­ем введе­нии это про­ти­во­ре­чие, мы поз­во­ли­ли себе утвер­ждать, что свет­лый ум Швег­ле­ра укло­нил­ся от послед­ней цели ана­ли­за вслед­ст­вие заблуж­де­ния насчет кри­те­ри­ев мифи­че­ско­го харак­те­ра цар­ских обра­зов. Счи­тая един­ст­вен­ным таким кри­те­ри­ем пря­мое отно­ше­ние царей к сверхъ­есте­ствен­но­му миру, он при­знал в Рому­ле и Нуме мифи­че­ские, неисто­ри­че­ские лич­но­сти. Отсут­ст­вие же подоб­ных при­зна­ков у лич­но­стей Тул­ла Гости­лия и Анка Мар­ция побуди­ло его допу­стить исто­ри­че­ское суще­ст­во­ва­ние этих двух царей. Мы выра­жа­ли уже свои сомне­ния отно­си­тель­но вер­но­сти при­ме­ня­е­мо­го Швег­ле­ром кри­те­рия, и вполне исто­ри­че­ские лич­но­сти мог­ли быть свя­за­ны с миром богов, напри­мер, Алек­сандр Македон­ский или Сци­пи­он Афри­кан­ский. С дру­гой сто­ро­ны, вымыш­лен­ная, мифи­че­ская лич­ность может быть вполне при­но­ров­ле­на к усло­ви­ям исто­ри­че­ской веро­ят­но­сти, ника­кой чудес­ной или сверхъ­есте­ствен­ной чер­той не обна­ру­жи­вая мифи­че­ско­го сво­его про­ис­хож­де­ния. Реше­ние вопро­са, жили ли и цар­ст­во­ва­ли ли на самом деле Тулл Гости­лий, Анк Мар­ций и т. д., оче­вид­но, сле­ду­ет поста­вить в зави­си­мость от кри­те­ри­ев дру­го­го рода. Тако­вы, напри­мер, харак­тер источ­ни­ков, свиде­тель­ст­во­вав­ших об их суще­ст­во­ва­нии, и невоз­мож­ность дока­зы­вать про­ис­хож­де­ние их из этио­ло­ги­че­ско­го вымыс­ла, из кото­ро­го про­изо­шли лич­но­сти Рому­ла и Нумы, и про­изо­шли так­же все фак­ты, при­пи­сы­вае­мые само­му Тул­лу Гости­лию. Счи­тая недо­ка­зан­ным и неве­ро­ят­ным суще­ст­во­ва­ние в Риме уст­ной или народ­но-поэ­ти­че­ской тра­ди­ции о царях, мы дума­ем, что един­ст­вен­ным источ­ни­ком, откуда та или дру­гая весть о суще­ст­во­ва­нии царя Тул­ла Гости­лия мог­ла дой­ти до сведе­ния пер­во­го лето­пис­ца, были древ­ней­шие памят­ни­ки рим­ской пись­мен­но­сти. Так как не было о царях лето­пис­ных запи­сок — воз­мож­ность таких запи­сок о цар­ст­во­ва­нии Тул­ла меж­ду про­чим исклю­ча­ет­ся уже тем, что все тра­ди­ци­он­ные фак­ты цар­ст­во­ва­ния, кро­ме име­ни царя, ока­зы­ва­ют­ся про­из­веде­ни­я­ми вымыс­ла, — то един­ст­вен­ное свиде­тель­ство, кото­рое мы можем себе пред­ста­вить, это тот или дру­гой эпи­гра­фи­че­ский или вооб­ще пись­мен­ный исто­ри­че­ский доку­мент, свиде­тель­ст­во­вав­ший о цар­ст­во­ва­нии в Риме царя Тул­ла Гости­лия. Автор цар­ской исто­рии, узнав из доку­мен­та одно имя царя, при­нял­ся за сочи­не­ние неука­зан­ных в источ­ни­ке дея­ний. Мы, конеч­но, не можем вполне с.167 отри­цать этой воз­мож­но­сти, хотя мы в таком слу­чае почти впра­ве ожи­дать какой-нибудь ссыл­ки на дан­ный доку­мент, в роде извест­ных ссы­лок тра­ди­ци­он­ной исто­рии на доку­мен­ты Сер­вия Тул­лия и Тарк­ви­ния. Как бы одна­ко то ни было, не сле­ду­ет, дума­ем, так­же упус­кать из виду дру­гой воз­мож­но­сти. Пись­мен­ное свиде­тель­ство о Тул­ле Гости­лии, может быть, встре­ча­лось в том, без сомне­ния, пись­мен­ном изло­же­нии исто­рии учреж­де­ния рим­ских духов­ных кол­ле­гий, следы кото­ро­го обна­ру­жи­лись при раз­бо­ре ска­за­ний о Рому­ле, Тите Тации и Нуме Пом­пи­лии. Мы дока­зы­ва­ли, что зачат­ки леген­ды о них лежа­ли в этио­ло­гии жре­цов, в стрем­ле­нии пред­ста­вить в лице вымыш­лен­ных царей-учреди­те­лей пер­вые нача­ла отдель­ных кол­ле­гий. Для харак­те­ри­сти­ки сво­их геро­ев автор или авто­ры жре­че­ской леген­ды под­би­ра­ли к ним такие дея­ния и при­клю­че­ния, кото­рые мог­ли слу­жить обос­но­ва­ни­ем извест­ных осо­бен­но­стей слу­жеб­ной дея­тель­но­сти или свя­щен­ной обста­нов­ки отдель­ных кол­ле­гий. С такой же целью к вооб­ра­жае­мым царям-учреди­те­лям под­би­ра­лись име­на, под­хо­див­шие к тому или дру­го­му осо­бен­но важ­но­му или замет­но­му жре­че­ско­му делу. Так напри­мер, из обя­зан­но­сти феци­а­лов достав­лять рим­ля­нам похи­щен­ное ино­стран­ца­ми иму­ще­ство (res fer­re) выведе­но имя Fer­tor Re­sius, пер­во­го уста­но­ви­те­ля феци­аль­но­го пра­ва. Мифи­че­ские осно­ва­те­ли двух отде­ле­ний лупер­ков, гоняв­ших­ся друг за дру­гом по пала­тин­ско­му поме­рию, были назва­ны один ско­рым (Ro­mu­lus), а дру­гой тихим (Re­mus). Учреди­тель тици­ев, авгу­ров при­го­род­ной три­бы таци­ев, от обя­зан­но­сти наблюдать небес­ные явле­ния и полет птиц полу­чил назва­ние Ti­tus Ta­tius (наблюда­тель таци­ев). Пон­ти­фек­сы пер­во­на­чаль­но зани­ма­лись состав­ле­ни­ем кален­да­ря, при­чем сто­яв­ший во гла­ве кол­ле­гии rex опре­де­лял даты пер­вой поло­ви­ны меся­ца, пери­о­да нарож­де­ния луны, а его помощ­ник, пон­ти­фекс, опре­де­лял даты ущерб­ной поло­ви­ны меся­ца. Соглас­но это­му царя-осно­ва­те­ля кол­ле­гии назва­ли «рас­пре­де­ли­те­лем рас­пу­ха­ния» (Nu­ma Pom­pi­lius), а пер­во­го пон­ти­фек­са «рас­пре­де­ли­те­лем исхуда­ния» луны (Nu­ma Mar­cius). Напра­ши­ва­ет­ся на срав­не­ние Тулл Гости­лий, как учреди­тель одной из духов­ных кол­ле­гий, а кро­ме того как носи­тель тако­го име­ни Tul­lus, кото­рое, подоб­но име­нам Ro­mu­lus, Re­mus, Nu­ma, Fer­tor, сколь­ко нам извест­но, нико­гда не было в употреб­ле­нии, а поэто­му и про­из­во­дит впе­чат­ле­ние искус­ст­вен­но сочи­нен­но­го. В виду явля­ю­щей­ся таким обра­зом воз­мож­но­сти, что образ Тул­ла Гости­лия про­из­веде­ние той же жре­че­ской этио­ло­гии, что с.168 и обра­зы его мни­мых пред­ше­ст­вен­ни­ков по пре­сто­лу, мы пред­ла­га­ем с этой точ­ки зре­ния рас­смот­реть глав­ней­шие дан­ные о жре­че­ской кол­ле­гии сали­ев, осно­ва­ние кото­рой при­пи­сы­ва­ет­ся Тул­лу Гости­лию. Осо­бен­ное вни­ма­ние мы будем обра­щать как на леген­ду, отно­ся­щу­ю­ся к ее осно­ва­нию, так и на обсуж­де­ние недо­ста­точ­но иссле­до­ван­но­го до сих пор вопро­са, в чем заклю­ча­лась глав­ная функ­ция сали­ев.

Салии состо­я­ли из двух кол­ле­гий, по две­на­дца­ти жре­цов в каж­дой¹⁴. Сбор­ный дом одной кол­ле­гии, cu­ria Sa­lio­rum, нахо­дил­ся на пала­тин­ском хол­ме, а свя­щен­ное хра­ни­ли­ще (sac­ra­rium) дру­гой лежа­ло на кви­ри­наль­ском хол­ме. Поэто­му пер­вых зва­ли пала­тин­ски­ми (sa­lii Pa­la­ti­ni), а вто­рых кви­ри­наль­ски­ми (Qui­ri­na­les) или Col­li­ni, так как Кви­ри­нал обык­но­вен­но зва­ли про­сто хол­мом (col­lis). В ста­рин­ной духов­ной тер­ми­но­ло­гии сохра­ни­лось еще одно назва­ние хол­ма, Ago­nius col­lis, отче­го вто­рая кол­ле­гия сали­ев так­же носи­ла имя sa­lii Ago­na­les или Ago­nen­ses. У каж­дой из двух кол­ле­гий были свои отдель­ные риту­аль­ные кни­ги, свои архи­вы и своя леген­да. Чем отли­ча­лись друг от дру­га слу­жеб­ные обя­зан­но­сти двух кол­ле­гий, об этом до нас не дошло ника­ких изве­стий. По все­му веро­я­тию, у обе­их были общие обя­зан­но­сти, и обе соеди­ня­лись для их испол­не­ния. Обе кол­ле­гии слу­жи­ли Мар­су или соб­ст­вен­но двум Мар­сам. Mars Gra­di­vus и Mars Qui­ri­nus, при­чем оста­ет­ся под сомне­ни­ем, слу­жи­ла ли каж­дая из этих кол­ле­гий толь­ко одно­му из двух Мар­сов, или обе вме­сте и тому, и дру­го­му¹⁵. В кури­ях обе­их с.169 кол­ле­гий нахо­ди­лись хра­ни­ли­ща (sac­ra­ria), в кото­рых, по всей веро­ят­но­сти, хра­ни­лись так назы­вае­мые an­ci­lia, свя­щен­ные щиты Мар­са Гра­ди­ва и Кви­ри­на¹⁶. На этих щитах сосре­дото­чи­ва­лась слу­жеб­ная дея­тель­ность сали­ев. В пер­вое чис­ло мар­та щиты из зим­не­го покоя «при­во­ди­лись в дви­же­ние» (an­ci­lia mo­ven­tur). В про­дол­же­ние все­го меся­ца мар­та, в извест­ные дни, салии совер­ша­ли шест­вия по горо­ду, оде­тые в пест­рые воен­ные костю­мы и ост­ро­ко­неч­ные шле­мы, в одной руке неся свя­щен­ный щит, в дру­гой корот­кую пал­ку. В извест­ных местах горо­да они оста­нав­ли­ва­лись и пели ста­рин­ные сти­хи (car­men Sa­lio­rum), совер­шая при этом пляс­ку, при­тап­ты­вая по три раза (tri­pu­dium) уда­ряя кро­ме того по щитам пал­ка­ми. От этой пляс­ки они полу­чи­ли народ­ное про­зви­ще пля­су­нов (sa­lii). Шест­вие каж­дый раз кон­ча­лось в извест­ных местах, в кото­рых постро­е­ны были доми­ки (man­sio­nes) для хра­не­ния на ночь щитов и для пир­шеств. В кон­це мар­та дея­тель­ность сали­ев, кажет­ся, пре­кра­ща­лась до празд­не­ства «очи­ще­ния ору­жий» (ar­mi­lustri­um). 19-го октяб­ря, когда салии опять функ­ци­о­ни­ро­ва­ли, после чего свя­щен­ные щиты при­би­ра­лись на зим­ний покой в двух кури­ях кол­ле­гии.

В чем, спра­ши­ва­ет­ся, состо­я­ла суть обряда, справ­ляв­ше­го­ся сали­я­ми? Из име­ни sa­lii мы мог­ли бы сде­лать вывод, что самым с.170 важ­ным делом была пляс­ка. Это одна­ко очень неве­ро­ят­но, мер­ные дви­же­ния пляс­ки ско­рее помо­га­ли пению, под­дер­жи­вая ритм. Для наро­да, понят­но, ред­кое и стран­ное зре­ли­ще пля­шу­щих жре­цов было самой любо­пыт­ной и заме­ча­тель­ной частью обряда, чем вполне и объ­яс­ня­ет­ся не совсем под­хо­дя­щее обыч­ное назва­ние жре­цов Мар­са Гра­ди­ва и Кви­ри­на. Леген­да соеди­ня­ет пер­вое назна­че­ние сали­ев с появ­ле­ни­ем свя­щен­ных щитов an­ci­lia. Раз бла­го­че­сти­вый Нума рано утром сто­ял у сво­его дома, регии, и в молит­ве под­нял руки; вдруг с неба пря­мо в его руки упал щит, и послы­шал­ся голос, при­ка­зы­ваю­щий сохра­нить щит как залог бла­го­по­лу­чия рим­ско­го государ­ства. Тогда Нума, для пред­у­преж­де­ния воз­мож­но­сти похи­ще­ния щита, зака­зал одно­му искус­но­му куз­не­цу, Маму­рию Вету­рию, один­на­дцать совер­шен­но таких же щитов. Под­ра­жа­ние было до того удач­но, что само­му Нуме было невоз­мож­но раз­ли­чить под­лин­ный щит. Назна­чив затем две­на­дцать жре­цов, пала­тин­ских сали­ев, он пере­дал им на хра­не­ние две­на­дцать щитов. Этио­ло­ги­че­ская леген­да, сле­до­ва­тель­но, видит насто­я­щую обя­зан­ность «пля­су­нов» в хра­не­нии и ноше­нии по горо­ду an­ci­lia, и ника­ко­го осно­ва­ния нет сомне­вать­ся в общей вер­но­сти это­го взгляда. Вто­рой вопрос, какое рели­ги­оз­ное или сим­во­ли­че­ское зна­че­ние име­ли свя­щен­ные щиты и ноше­ние их по горо­ду. Для раз­ре­ше­ния это­го вопро­са важ­но обра­тить вни­ма­ние на вре­мя совер­ше­ния обряда и на оче­вид­ную связь его с воен­ным бытом рим­ско­го наро­да. Доста­точ­но для это­го будет при­ве­сти сло­ва Марк­вард­та (St. V. 3, 431): «глав­ная дея­тель­ность сали­ев про­ис­хо­дит в мар­те меся­це, когда начи­на­ет­ся вре­мя похо­дов, и в октяб­ре, когда оно кон­ча­ет­ся. Отправ­ля­ясь в поход, пол­ко­вод­цы вхо­ди­ли в sac­ra­rium Mar­tis, нахо­див­ше­е­ся в курии сали­ев, и, помо­лив­шись Мар­су, при­во­ди­ли в дви­же­ние свя­щен­ные щиты бога. Таким же обра­зом в нача­ле каж­дой вес­ны, обыч­но­го вре­ме­ни нача­ла похо­дов, салии при­во­дят в дви­же­ние щиты (an­ci­lia mo­ve­re), а уби­ра­ют их на покой (an­ci­lia con­de­re) осе­нью, по окон­ча­нии воен­ной поры». Огра­ни­чив­шись ука­за­ни­ем этой ана­ло­гии, Марк­вардт воз­дер­жал­ся от вся­ких даль­ней­ших заклю­че­ний и не ста­рал­ся далее вни­кать в сим­во­ли­ку обряда. Наде­ясь вос­пол­нить остав­лен­ный им про­бел, мы по это­му пово­ду пред­ла­га­ем несколь­ко заме­ча­ний.

An­ci­lia счи­та­лись щита­ми Мар­са (Лив. 5, 52, 7). Обрядо­вое при­веде­ние их в дви­же­ние в нача­ле похо­да или поход­но­го сезо­на, с.171 сопро­вож­дае­мое молит­ва­ми и жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми Мар­су, полу­ча­ет самое яркое осве­ще­ние из рим­ских веро­ва­ний о Мар­се. Его счи­та­ли важ­ней­шим защит­ни­ком рим­ско­го вой­ска и вери­ли в лич­ное при­сут­ст­вие его во вре­мя бит­вы. Так, напри­мер, в 282 г. до Р. Хр. перед сра­же­ни­ем с лука­на­ми и брут­тий­ца­ми Марс Гра­див явил­ся в обра­зе юно­ши и в пере­до­вом ряду рим­ско­го вой­ска бро­сил­ся на непри­я­те­лей (Прел­лер R. M. 1, 348). Упо­мя­ну­тый выше обряд, таким обра­зом, имел целью вызвать Мар­са на защи­ту и помощь рим­ско­му вой­ску, воору­жив­шись щитом. Для этой цели дви­га­ли свя­щен­ные щиты, один из кото­рых, неузна­вае­мый для чело­ве­че­ских глаз, при­сва­и­вал­ся богом. По окон­ча­нии же воен­но­го сезо­на щиты или щит Мар­са за нена­доб­но­стью уби­ра­ли на покой. Послед­ний обряд совер­шал­ся во вре­мя празд­не­ства ar­mi­lustri­um 19-го октяб­ря. И самое назва­ние празд­не­ства, и пря­мые свиде­тель­ства авто­ров¹⁷ не остав­ля­ют сомне­ния в том, что целью это­го празд­не­ства было рели­ги­оз­ное очи­ще­ние (lustra­tio) рим­ско­го ору­жия. По окон­ча­нии кро­ва­во­го дела ощу­ща­лось жела­ние очи­стить ору­жие от неволь­но совер­шен­но­го им убий­ства. Уча­стие в этом обряде сали­ев, при­том же носив­ших свя­щен­ные щиты Мар­са, дока­зы­ва­ет, что очи­ще­нию под­вер­га­лось и ору­жие Мар­са, сра­жав­ше­го­ся, по обще­му веро­ва­нию, за рим­лян. Это наво­дит на мысль, что и весен­ний обряд несе­ния щитов по горо­ду сали­я­ми имел зна­че­ние люст­ра­ци­он­но­го дей­ст­вия. Перед похо­дом очи­ще­ние ору­жия мог­ло казать­ся необ­хо­ди­мым по несколь­ко иной при­чине чем осе­нью, по окон­ча­нии похо­да. Бла­го­по­луч­ный исход вой­ны зави­сел отча­сти от чистоты ору­жия, отсут­ст­вия на нем вся­кой вины, пор­чи или нечи­стой силы, наведен­ной заго­во­ра­ми непри­я­те­лей и т. д. От всей этой воз­мож­ной нечи­стоты очи­ща­лись, по нашей догад­ке, щиты Мар­са, обще­го защит­ни­ка рим­ско­го вой­ска. Очи­ще­ние свя­щен­ных щитов про­из­во­ди­лось самым про­стым обра­зом, посред­ст­вом уда­ров пал­ка­ми. Уда­ры пал­ка­ми, роз­га­ми, вет­вя­ми и т. п. у мно­гих наро­дов счи­та­лись или счи­та­ют­ся и до сих пор в народ­ных обрядах люби­мым спо­со­бом люст­ра­ции. Уда­ра­ми выго­ня­ет­ся нечи­стая сила, и кос­вен­ным обра­зом под­дер­жи­ва­ет­ся жиз­нен­ная сила, кре­пость, здо­ро­вье, пло­до­ви­тость и т. п. Ман­гардт под с.172 заго­лов­ком der Schlag mit der Le­bensruth (Wald- und Feldkul­te 1, стр. 250—303) собрал уди­ви­тель­ную мас­су при­ме­ров раз­но­вид­но­го при­ме­не­ния это­го обряда у всех евро­пей­ских и неко­то­рых неев­ро­пей­ских наро­дов. Бьют и колотят не толь­ко людей здо­ро­вых и боль­ных, детей, жени­хов и невест и т. д., но и скот, коров и телят, пло­до­вые дере­вья, послед­ние сно­пы при убор­ке хле­ба и дру­гие неоду­шев­лен­ные пред­ме­ты. Часто вред­ное нача­ло пред­став­ля­ет­ся каким-либо чело­ве­ком, кото­ро­го выго­ня­ют уда­ра­ми из дерев­ни или горо­да. Совер­шен­но ана­ло­гич­ный обряд встре­ча­ет­ся и в древ­нем Риме. Еже­год­но 15-го мар­та длин­ны­ми белы­ми пал­ка­ми уда­ря­ли одно­го чело­ве­ка, оде­то­го в шку­ры, — для ослаб­ле­ния уда­ров, — и выго­ня­ли его из горо­да¹⁸. Это­го чело­ве­ка, по свиде­тель­ству одно­го позд­не­го писа­те­ля, зва­ли Маму­ри­ем, и про­из­во­ди­ли отсюда пого­вор­ку «бьют его как Маму­рия» (ὡς τὸν Μα­μούριον αὐτῷ παίζοιεν), когда силь­но били кого-нибудь. Били же пред­ста­ви­те­ля Маму­рия, по уве­ре­нию Сер­вия, по-куз­нец­ки за то, что он когда-то выко­вал под­лож­ные щиты. По мне­нию Марк­вард­та (3, 434), в этой леген­де кро­ет­ся какое-нибудь недо­ра­зу­ме­ние. В кален­да­ре Фило­ка­ла под 14-м чис­лом мар­та, зна­чит, нака­нуне мни­мо­го обрядо­во­го изгна­ния Маму­рия, отме­че­но Ma­mu­ra­lia, что сов­па­да­ет с отмет­кой так назы­вае­мых me­no­lo­gia rus­ti­ca ко вре­ме­ни меж­ду 5-м и 17-м чис­ла­ми мар­та: sac­rum Ma­mu­rio. Если таким обра­зом чест­во­ва­ли Маму­рия, даже при­но­си­ли ему жерт­ву, то, по спра­вед­ли­во­му заме­ча­нию Марк­вард­та, труд­но понять, поче­му это­го же само­го чти­мо­го героя на дру­гой день мог­ли под­вер­гать позор­но­му изгна­нию и уда­рам. При­ба­вим, что есть пря­мое свиде­тель­ство об уча­стии в этом обряде сали­ев. Это сло­ва Мину­ция Фелик­са о сали­ях in­ce­dunt pi­lea­ti, scu­ta ve­te­ra cir­cum­fe­runt, pel­les cae­dunt (Oc­tav. 24, 3), что, без сомне­ния, долж­но отне­сти к заку­тан­но­му в мех чело­ве­ку, кото­ро­го изго­ня­ли уда­ра­ми из горо­да. С дру­гой сто­ро­ны с.173 извест­но, что Маму­рий Вету­рий поль­зо­вал­ся со сто­ро­ны сали­ев высо­ки­ми поче­стя­ми, в car­men sa­lio­rum, напри­мер, встре­ча­лись частые к нему воз­зва­ния. Сомне­ния Марк­вард­та, что выго­ня­е­мый сали­я­ми чело­век пред­став­лял Маму­рия, нам кажет­ся, вполне осно­ва­тель­ны. К сожа­ле­нию, он не ука­зал, как вый­ти из затруд­не­ния, что объ­яс­ня­ет­ся, на наш взгляд, неяс­ным пред­став­ле­ни­ем его о зна­че­нии как справ­ля­е­мых сали­я­ми обрядов, так и обра­за Маму­рия Вету­рия. Послед­ний вопрос не счи­та­ем тоже решен­ным иссле­до­ва­ни­я­ми и Узе­не­ра.

Ста­тья Узе­не­ра¹⁹ отли­ча­ет­ся бле­стя­щей начи­тан­но­стью по лите­ра­ту­ре фольк­ло­ра. Мас­са при­веден­ных парал­ле­лей столь вели­ка, что сам автор немно­го запу­тал­ся в них. Остав­ляя в сто­роне дру­гие вопро­сы, раз­би­рае­мые в этой ста­тье, огра­ни­чи­ва­ем­ся толь­ко выво­да­ми, сде­лан­ны­ми Узе­не­ром отно­си­тель­но Маму­рия Вету­рия. Лич­ность, гово­рит он (стр. 212), вос­пе­вае­мая сали­я­ми, не мог­ла быть иною чем тот бог, кото­ро­му они слу­жи­ли. Имя Ma­mu­rius тоже­ст­вен­но с реду­пли­ка­ци­я­ми име­ни Мар­са Mar­mar или Ma­mers, как уже ранее заме­че­но было Корс­се­ном. Ve­tu­rius про­из­во­дит­ся от ve­tus. Полу­чае­мый таким обра­зом ста­рый Марс, по тол­ко­ва­нию Узе­не­ра, бог ста­ро­го года, а щиты an­ci­lia — сим­во­лы две­на­дца­ти меся­цев. Изгна­ние Маму­рия Вету­рия, бога ста­ро­го года, в меся­це мар­те, в нача­ле вес­ны, Узе­не­ром ста­вит­ся в парал­лель с народ­ным обы­ча­ем сла­вян­ских, гер­ман­ских и роман­ских стран, перед нача­лом вес­ны про­во­жать чело­ве­ка, ста­ру­ху или кук­лу, пред­став­ля­ю­щих или смерть, или зиму. Узе­нер не без натяж­ки заме­ня­ет зиму и смерть новым поня­ти­ем ста­ро­го года, что соб­ст­вен­но не оправ­ды­ва­ет­ся ни одним из пере­чис­лен­ных им народ­ных обрядов. В сущ­но­сти и нет ника­кой надоб­но­сти при­бе­гать к таким натя­ну­тым тол­ко­ва­ни­ям; суть дела гораздо про­ще. В рим­ских про­во­дах так назы­вае­мо­го Маму­рия и в народ­ных совре­мен­ных про­во­дах зимы или смер­ти, без сомне­ния, ска­зы­ва­ет­ся одна общая идея. Это идея люст­ра­ции, сим­во­ли­че­ско­го очи­ще­ния обще­ства от вред­ной силы. Для этой дели изби­ра­ет­ся сим­во­ли­че­ский пред­ста­ви­тель злой силы и выго­ня­ет­ся из селе­ния. На это зна­че­ние рим­ско­го обряда про­ли­ва­ет­ся все­го боль­ше све­та обрядом афин­ских фар­ге­лий. И тут выпро­ва­жи­ва­ли из горо­да пред­ста­ви­те­ля или двух пред­ста­ви­те­лей злой силы, пря­мо так и назы­вав­ших­ся чаро­де­я­ми (φαρ­μα­κοί). На пути их уда­ря­ли вет­ка­ми с.174 смо­ков­ни­цы, кото­рым вооб­ще при­пи­сы­ва­лась очи­сти­тель­ная сила, а после очи­ще­ния они пре­да­ва­лись сим­во­ли­че­ской смер­ти. Отсюда ясно люст­ра­ци­он­ное зна­че­ние уда­ров, кото­рые сыпа­лись так­же и на «Маму­рия», заку­тан­но­го в мех. Очи­щаю­щие уда­ры нано­си­лись, по свиде­тель­ству Мину­ция Фелик­са, теми же сали­я­ми, кото­рые, как мы виде­ли, посред­ст­вом уда­ров, очи­ща­ли и свя­щен­ные щиты Мар­са. Отсюда полу­ча­ем неко­то­рое пра­во утвер­ждать, что в люст­ра­ции посред­ст­вом нане­се­ния уда­ров заклю­ча­лась глав­ная их дея­тель­ность. Это сле­ду­ет иметь в виду, если задать­ся выяс­не­ни­ем обра­за Маму­рия Вету­рия.

Мне­ние Узе­не­ра, как мы виде­ли, почти цели­ком осно­ва­но на том пока­за­нии двух позд­ней­ших авто­ров, Сер­вия и Иоан­на Лидий­ско­го, что «козел отпу­ще­ния», изго­няв­ший­ся в иды мар­та сали­я­ми, пред­став­лял Маму­рия Вету­рия. Мы уже гово­ри­ли о сомни­тель­ном харак­те­ре это­го изве­стия. По при­ме­ру Марк­вард­та мы ука­зы­ва­ли на высо­кие поче­сти, ока­зы­вае­мые Маму­рию сали­я­ми, едва ли сов­ме­сти­мые с позор­ным обра­ще­ни­ем, кото­ро­му под­вер­гал­ся изго­ня­е­мый посред­ст­вом палок пред­ста­ви­тель нечи­стой силы. Итак, если в Риме в позд­ние вре­ме­на это­го чело­ве­ка дей­ст­ви­тель­но зва­ли Маму­ри­ем, то тут, веро­ят­но, было какое-нибудь недо­ра­зу­ме­ние, при­чи­ною кото­ро­го мог­ло быть или празд­но­ва­ние Маму­ра­лий нака­нуне изгна­ния, или идей­ная связь меж­ду име­нем Маму­рия и побо­я­ми, пере­шед­шая даже в пого­вор­ку. Эта связь про­гляды­ва­ет так­же в сло­вах Сер­вия, что мни­мо­го Маму­рия били ad ar­tis si­mi­li­tu­di­nem. Били его напо­до­бие того, как он, будучи куз­не­цом, молот­ком коло­тил свои изде­лия, щиты an­ci­lia. Неволь­но явля­ет­ся вопрос, не лег­ло ли так­же в осно­ва­ние леген­ды о Маму­рии Вету­рии срав­не­ние обрядо­во­го поко­ла­чи­ва­ния щитов сали­я­ми с делом куз­не­ца, или, дру­ги­ми сло­ва­ми, не пред­став­ля­лась ли лич­ность, свя­зан­ная с осно­ва­ни­ем кол­ле­гии сали­ев, куз­не­цом пото­му, что глав­ная обя­зан­ность жре­цов похо­ди­ла на куз­не­чье дело. В этом деле сосре­дото­чи­ва­ет­ся леген­дар­ная дея­тель­ность Маму­рия. Как боже­ст­вен­но­му куз­не­цу Гефе­сту при­пи­сы­ва­ли выков­ку метал­ли­че­ских ста­туй, так и Маму­рия счи­та­ли изгото­ви­те­лем ста­туй, напри­мер, ста­рин­ной брон­зо­вой ста­туи бога Вер­тум­на²⁰. Пред­став­ле­ние куз­не­ца нисколь­ко не с.175 под­хо­дит к Мар­су, с кото­рым Корс­сен и Узе­нер взду­ма­ли ото­же­ст­вить леген­дар­но­го коло­ти­те­ля свя­щен­ных щитов Мар­са. Не оста­но­ви­лись они и перед ото­жест­вле­ни­ем с Мар­сом царя вей­ско­го, Моррия, кото­ро­му, по одно­му вари­ан­ту пре­да­ния, при­пи­сы­ва­лось осно­ва­ние кол­ле­гии сали­ев²¹. Име­на Mor­rius и Ma­mu­rius или Ma­mur­rius, по спра­вед­ли­во­му заме­ча­нию Корс­се­на, отли­ча­ют­ся одной реду­пли­ка­ци­ей послед­не­го.

Перед нами, сле­до­ва­тель­но, две мифи­че­ских одно­имен­ных лич­но­сти, свя­зан­ные с леген­дар­ной исто­ри­ей осно­ва­ния кол­ле­гии сали­ев. Один осно­ва­тель изо­бра­жа­ет­ся царем, прав­да, не Рима, но сосед­не­го горо­да, подоб­но Фер­то­ру Резию, царю Экви­ко­лов, леген­дар­но­му осно­ва­те­лю феци­а­лов или феци­аль­но­го пра­ва, тоже не попав­ше­му в чис­ло царей само­го Рима. Вто­рой, куз­нец Маму­рий, прото­тип глав­но­го слу­жеб­но­го дела сали­ев. коло­че­ния щитов Мар­са. Не труд­но будет, соеди­няя обо­их леген­дар­ных осно­ва­те­лей сали­ев, узнать новый при­мер того типа мифи­че­ских учреди­те­лей духов­ных кол­ле­гий, с кото­рым мы позна­ко­ми­лись уже не на одном при­ме­ре. Эти родо­на­чаль­ни­ки жре­че­ских кол­ле­гий явля­ют­ся и царя­ми, и пер­вы­ми испол­ни­те­ля­ми глав­ной обя­зан­но­сти дан­ной кол­ле­гии. Не труд­но будет так­же дока­зать, что име­на прото­ти­пов сали­ев извле­че­ны из глав­ной обя­зан­но­сти кол­ле­гии, в дан­ном слу­чае из обя­зан­но­сти нано­сить уда­ры, то есть пред­ме­там, под­ле­жа­щим люст­ра­ции. Mor­rius и Ma­mu­rius, оче­вид­но, про­из­во­дят­ся от того же кор­ня, как mor­ta­rium — ступ­ка и mar­tel­lus — молот. Оба сло­ва сле­до­ва­тель­но при­бли­зи­тель­но под­хо­дят к поня­тию «коло­ти­те­ля». Маму­рий счи­тал­ся про­стым куз­не­цом, а роль царя-осно­ва­те­ля кол­ле­гии пала­тин­ских сали­ев пере­шла к царю Нуме, совре­мен­ни­ком кото­ро­го он явля­ет­ся в пре­да­нии. Совре­мен­ни­ком же Нумы счи­та­ли его, дума­ем, на том осно­ва­нии, что Тулл Гости­лий, осно­ва­тель кви­ри­наль­ской кол­ле­гии сали­ев, всту­пил на рим­ский пре­стол после Нумы. Кви­ри­наль­ская, при­го­род­ная кол­ле­гия, веро­ят­но, была мень­ше чином, чем ста­ро­го­род­ная, пала­тин­ская, сле­до­ва­тель­но пала­тин­ская была осно­ва­на ранее, чем кол­ле­гия, учреж­ден­ная Тул­лом Гости­ли­ем. Факт спе­ци­аль­ной при­над­леж­но­сти Маму­рия Вету­рия к ста­ро­му горо­ду нам дает воз­мож­ность совер­шен­но есте­ствен­но­го с.176 объ­яс­не­ния эпи­те­та Ve­tu­rius. Корс­сен и Узе­нер его про­из­во­ди­ли, без сомне­ния, вер­но, от ve­tus ста­рый. Ma­mu­rius Ve­tu­rius, сле­до­ва­тель­но, «коло­ти­тель ста­рых», то есть, ста­ро­го­род­ных, пала­тин­ских рим­лян, ve­te­res Ro­ma­ni, по опре­де­ле­нию Ливия (I, 33, 2). В эпи­те­те осно­ва­те­ля при­го­род­ной кол­ле­гии, по наше­му пред­по­ло­же­нию, выра­жа­ет­ся отно­ше­ние его к при­го­род­но­му эле­мен­ту насе­ле­ния Рима. Нам пред­ста­вил­ся уже слу­чай выска­зать­ся о тер­мине Hos­ti­lius. Мы дума­ем, что таким общим име­нем в ста­ри­ну назы­ва­лось насе­ле­ние при­го­род­ных частей горо­да, когда-то на дого­вор­ном нача­ле урав­нен­ное в пра­вах — hos­ti­re ведь то же самое, что aequa­re — с корен­ны­ми ста­ро­го­род­ны­ми жите­ля­ми. Отсюда про­из­во­дим и назва­ние древ­ней курии Hos­ti­lia на фору­ме²², покло­не­ние так назы­вае­мым La­res Hos­ti­lii, в про­ти­во­по­лож­ность, кажет­ся, ларам praes­ti­tes или pub­li­ci, свя­ты­ня кото­рых нахо­ди­лась in sum­ma Sac­ra via, то есть при подош­ве пала­тин­ско­го хол­ма. Имя Tul­lus одним древним грам­ма­ти­ком (auc­tor de prae­no­mi­ni­bus, стр. 630) про­из­во­дит­ся a tol­len­do, по мне­нию же Шема­на (l.  c. стр. 44) в нем про­изо­шла асси­ми­ля­ция из Tur-lus = Τυρ­ρη­νός, Tu(r)-scus. Столь же воз­мож­на асси­ми­ля­ция из Tud-lus (ср. sel­la, gral­lae, ral­lum из sed-la, grad­lae, rad­lum), так что к осно­ве tud- (ср. tun­do tu­tu­di коло­тить, уда­рять, tu­des молот, tu­dia­to­res χαλ­κο­τύποι) при­бав­ле­на древ­не­ла­тин­ская фор­ма суф­фик­са ulus (ер. Κάτ­λος Πρόκ­λος Fostlus, saec­lum, tab­la, sel­la, gral­lae, rad­lum вм. Ca­tu­lus Pro­cu­lus Faus­tu­lus и т. д.), Tul­lus Hos­ti­lius, «коло­ти­тель урав­нен­ных», в таком слу­чае соста­вил бы пол­ную ана­ло­гию с «коло­ти­те­лем ста­рых», Ma­mu­rius Ve­tu­rius. Как и этот, и царь Mor­rius, так царь осно­ва­тель при­го­род­ных сали­ев, ока­зал­ся бы оли­це­тво­ре­ни­ем и пер­во­об­ра­зом того обряда, нане­се­ния очи­сти­тель­ных уда­ров, в кото­ром заклю­ча­лась важ­ней­шая обя­зан­ность сали­ев.