Легенда о римских царях, ее происхождение и развитие

с.194

На раз­ви­тие леген­ды о Сер­вии Тул­лии нема­ло­важ­ное вли­я­ние име­ла эти­мо­ло­гия име­ни Ser­vius, на что долж­ное вни­ма­ние обра­ще­но уже Швег­ле­ром (R. G. 1, 714). Про­из­вод­ство име­ни от ser­vus, неволь­ник, или ser­va, неволь­ни­ца, пода­ло повод к измыш­ле­нию сле­дую­щих фак­тов: 1) Сер­вий родил­ся от неволь­ни­цы, а поэто­му в дет­стве сам был неволь­ни­ком. По само­му рас­про­стра­нен­но­му рас­ска­зу, мать его Окри­сия или Окре­сия была взя­та в плен при заво­е­ва­нии горо­да Кор­ни­ку­ла Тарк­ви­ни­ем Стар­шим. Сде­лав­шись неволь­ни­цею цари­цы, она во двор­це роди­ла сына, кото­рый по мате­ри-неволь­ни­це (ser­va) полу­чил имя Ser­vius¹. 2) Сер­вий Тул­лий устро­ил про­сто­на­род­ное празд­не­ство ком­пи­та­лий в честь ларов (La­res com­pi­ta­les). При этом он поста­но­вил, чтобы рас­по­ряди­те­ли празд­не­ства, смот­ри­те­ли участ­ков (ma­gistri vi­co­rum), не бра­ли в услу­же­ние людей сво­бод­ных, а неволь­ни­ков, кото­рые с тех пор для это­го бого­слу­же­ния состав­ля­ли осо­бые кол­ле­гии². с.195 3) Кро­ме ком­пи­та­лий воз­во­ди­лось к Сер­вию устрой­ство еще дру­го­го празд­не­ства неволь­ни­ков. В 13 день авгу­ста все рим­ские неволь­ни­ки и неволь­ни­цы в хра­ме Диа­ны на Авен­тине справ­ля­ли празд­не­ство, пря­мо назы­вае­мое в наро­де празд­ни­ком неволь­ни­ков (ser­vo­rum dies). Осно­ва­ние празд­ни­ка при­пи­сы­ва­лось Сер­вию Тул­лию, так как он сам родил­ся неволь­ни­ком. Иды авгу­ста, день празд­ни­ка неволь­ни­ков, сов­па­да­ли с днем празд­не­ства годов­щи­ны осно­ва­ния авен­тин­ско­го хра­ма Диа­ны. Из это­го сов­па­де­ния заклю­ча­ли, что Сер­вий Тул­лий был осно­ва­те­лем само­го хра­ма³. 4) В авен­тин­ском хра­ме Диа­ны хра­нил­ся еще во вре­мя цар­ст­во­ва­ния Авгу­ста мед­ный столб, на кото­ром была выре­за­на древ­няя над­пись. Дио­ни­сий Гали­кар­насский, сам, кажет­ся, видев­ший этот памят­ник, дает нам неко­то­рые сведе­ния, как о содер­жа­нии над­пи­си, так и об исто­ри­че­ском про­ис­хож­де­нии памят­ни­ка (Архе­ол. 4, 25, 26). Сер­вий Тул­лий, рас­ска­зы­ва­ет он, взду­мал уве­ко­ве­чить свою память слав­ным и проч­ным делом. Все­го достой­нее хва­лы и удив­ле­ния ему пока­зал­ся при­мер царя Амфи­к­ти­о­на, соеди­нив­ше­го в один могу­чий союз раз­роз­нен­ные до тех пор и несиль­ные государ­ства. Кро­ме того, он обра­тил вни­ма­ние на при­мер Ионий­цев и Дорий­цев Малой Азии, спло­тив­ших­ся меж­ду собою бла­го­да­ря заклю­че­нию сою­зов и устрой­ству общих союз­ных хра­мов Эфес­ской Арте­ми­ды и Три­о­пий­ско­го Апол­ло­на. В этих хра­мах они ста­ли соби­рать­ся в извест­ные сро­ки для при­но­ше­ния общих жертв и справ­ле­ния празд­неств и игр, а так­же для сове­ща­ний об общих делах и про­из­вод­ства суда в слу­чае воз­ник­но­ве­ния спо­ров меж­ду союз­ны­ми горо­да­ми. Сер­вий Тул­лий решил, по при­ме­ру этих с.196 гре­че­ских сою­зов, соеди­нить в одно целое латин­ские общи­ны и, при­гла­сив пред­ста­ви­те­лей всех горо­дов собрать­ся в Рим, он пред­ло­жил им заклю­чить союз и постро­ить на общий счет союз­ный храм с ази­лом в Риме, так как рим­ляне зани­ма­ли пер­вое место в Лации. В этом хра­ме было поло­же­но лати­нам соби­рать­ся еже­год­но для при­но­ше­ния общих и част­ных жертв и справ­ле­ния празд­неств. В слу­чае же воз­ник­но­ве­ния меж­ду союз­ны­ми горо­да­ми каких-нибудь спо­ров, пред­по­ла­га­лось пре­кра­щать их общим судом на осно­ва­нии свя­щен­ных зако­нов (ἱεροὶ νό­μοι, le­ges sac­ra­tae). Пред­ло­же­ние царя было при­ня­то общим реше­ни­ем. Храм был постро­ен на Авен­тине и, по при­ме­ру эфес­ско­го, посвя­щен Арте­ми­де-Диане. После это­го царь оза­бо­тил­ся об уве­ко­ве­че­нии союз­но­го реше­ния. Он пись­мен­но соста­вил пра­ви­ла вза­им­ных отно­ше­ний горо­дов, то есть, веро­ят­но, свя­щен­ные зако­ны, на осно­ва­нии кото­рых над­ле­жа­ло пре­кра­щать меж­до­усо­бия, затем поста­нов­ле­ния об обра­зе совер­ше­ния общих жерт­во­при­но­ше­ний и тор­жеств. Все эти поста­нов­ле­ния, вме­сте с име­на­ми союз­ных горо­дов, он велел выре­зать на мед­ном стол­бе, воз­двиг­ну­том в хра­ме Диа­ны. Рас­сказ Дио­ни­сия в более крат­ком виде сооб­ща­ет­ся у Ливия (1, 45), с той толь­ко неболь­шой раз­ни­цей, что еще более под­черк­ну­то под­ра­жа­ние Сер­ви­ем иони­че­ско­му союз­но­му хра­му Эфес­ской Арте­ми­ды. Авен­тин­ский храм Ливий пря­мо назы­ва­ет общим хра­мом наро­дов латин­ско­го и рим­ско­го. В построй­ке союз­но­го хра­ма в Риме он видит при­зна­ние, что Рим стал гла­вою сою­за. Нако­нец, так­же Варро­ну (L. L. 5, 43) было извест­но, что храм Диа­ны на Авен­тине был com­mu­ne La­ti­no­rum templum.

Оче­вид­но, Ливий, Дио­ни­сий и Варрон поль­зо­ва­лись одним общим источ­ни­ком. Автор его отно­си­тель­но про­ис­хож­де­ния авен­тин­ско­го хра­ма дер­жал­ся дру­го­го объ­яс­не­ния чем Фест или Веррий Флакк. По мне­нию послед­не­го, храм был осно­ван Сер­ви­ем одно­вре­мен­но с уста­нов­ле­ни­ем празд­ни­ка неволь­ни­ков, в память соб­ст­вен­но­го про­ис­хож­де­ния царя от неволь­ни­цы. По мне­нию неиз­вест­но­го нам анна­ли­ста, кото­ро­му сле­ду­ют наши три авто­ра, храм Диа­ны был осно­ван по обще­му реше­нию латин­ско­го сою­за, вызван­но­му пред­ло­же­ни­ем Сер­вия Тул­лия. Это мне­ние опи­ра­лось на доку­мен­таль­ное свиде­тель­ство древ­ней над­пи­си, хра­нив­шей­ся в хра­ме. Насколь­ко авто­ри­тет­но это свиде­тель­ство, об этом судить дело кри­ти­ки. Кри­ти­че­ский вопрос этот не лишен неко­то­рой прин­ци­пи­аль­ной с.197 важ­но­сти; с ним свя­зан дру­гой, более общий вопрос: насколь­ко заслу­жи­ва­ют веры эпи­гра­фи­че­ские памят­ни­ки царей, на кото­рые ссы­ла­ют­ся рим­ские исто­ри­ки. Швег­лер не отка­зы­вал­ся отно­сить­ся к ним с пол­ным дове­ри­ем. В досто­вер­но­сти древ­ней­ших дого­во­ров, гово­рит он (R. G. 1, 21), Сер­вия Тул­лия с лати­на­ми, Тарк­ви­ния Гор­до­го с жите­ля­ми горо­да Габий, пер­вых кон­су­лов с Кар­фа­ге­ном и т. д. не будет сомне­вать­ся ни один осто­рож­ный иссле­до­ва­тель исто­рии. Рас­сказ рим­ских анна­ли­стов о заклю­че­нии дого­во­ра с латин­ски­ми горо­да­ми, в кото­ром изло­же­ны были поста­нов­ле­ния о празд­но­ва­нии союз­но­го празд­ни­ка и о вза­им­ных пра­вах участ­ни­ков сою­за, так­же и по мне­нию Момм­зе­на (R. St.-R. 3, 614) в общем засвиде­тель­ст­во­ван доста­точ­но хоро­шо, да и сам по себе веро­я­тен. Толь­ко та над­пись, кото­рая сохра­ни­лась до вре­мен импе­рии, дума­ет он, не пред­став­ля­ла собою само­го под­лин­ни­ка дого­во­ра, а редак­цию, состав­лен­ную после уни­что­же­ния латин­ско­го сою­за в 338 г. до Р. Х. С пол­ным отри­ца­ни­ем досто­вер­но­сти рас­ска­за Дио­ни­сия высту­пил нако­нец в 1878 г. Цёл­лер, автор сочи­не­ния La­tium und Rom. По его мне­нию (стр. 156), Дио­ни­сий сам ни читал над­пи­си, ни даже видел ее сво­и­ми гла­за­ми. Все сооб­ще­ния его не более как лич­ные догад­ки его или рим­ских жре­цов, сооб­щив­ших ему свои мыс­ли о памят­ни­ке. В авен­тин­ском хра­ме нахо­ди­лась дере­вян­ная ста­туя Эфес­ской Арте­ми­ды. Из это­го фак­та было сде­ла­но заклю­че­ние, что самый культ Авен­тин­ской Диа­ны когда-то в латин­ском сою­зе играл такую же роль, как эфес­ский культ в ионий­ском сою­зе. Осно­ва­ние мни­мо­го союз­но­го хра­ма было при­пи­са­но Сер­вию Тул­лию пото­му, что он рань­ше уже счи­тал­ся осно­ва­те­лем, хотя на дру­гом осно­ва­нии; годов­щи­на деди­ка­ции хра­ма сов­па­да­ла с празд­ни­ком неволь­ни­ков; нача­ло празд­но­ва­ния воз­во­ди­ли к быв­ше­му неволь­ни­ку Ser­vius. Итак, из двух вооб­ра­жае­мых фак­тов, осно­ва­ния хра­ма Сер­ви­ем Тул­ли­ем и при­зна­ва­ния его общим хра­мом латин­ско­го сою­за, по мне­нию Цёл­ле­ра, сло­жи­лось вполне фан­та­стич­ное тол­ко­ва­ние непо­нят­но­го тек­ста ста­рин­ной авен­тин­ской над­пи­си.

Рас­суж­де­ния Цёл­ле­ра напи­са­ны как бы нароч­но для оправ­да­ния рез­ко­го суж­де­ния Швег­ле­ра: они отли­ча­ют­ся осо­бен­ной неосто­рож­но­стью. Автор стран­ным обра­зом совер­шен­но опу­стил из вида преж­де все­го то, что те же при­бли­зи­тель­но сведе­ния о дого­во­ре име­ли пред собою не толь­ко Дио­ни­сий, но и Ливий и Варрон. Общим источ­ни­ком их, долж­но быть, был один из с.198 анна­ли­сти­че­ских пере­ска­зов древ­ней­шей исто­рии. Затем текст авен­тин­ско­го зако­на хоро­шо был изве­стен рим­ским архео­ло­гам, так как цита­та из него встре­ча­ет­ся у Феста⁴. Сле­до­ва­тель­но, утвер­ждать, буд­то Дио­ни­сий или жре­че­ские авто­ри­те­ты его сочи­ни­ли все содер­жа­ние над­пи­си, догад­ка очень неосто­рож­ная. Вопрос, видел ли сам Дио­ни­сий над­пись и раз­би­рал ли он ее сам или нет, нисколь­ко не важ­ны. Веро­ят­но, он пере­дал содер­жа­ние ее по рас­ска­зу того анна­ли­ста, кото­рый вос­поль­зо­вал­ся ею для обо­га­ще­ния исто­рии Сер­вия Тул­лия. Кри­ти­че­ская зада­ча, непра­виль­но поня­тая Цёл­ле­ром, заклю­ча­ет­ся в вопро­се, сколь­ко в лето­пис­ном рас­ска­зе доку­мен­таль­ной исти­ны и сколь­ко от себя при­ба­вил автор. Глав­ным кри­те­ри­ем для нас долж­ны слу­жить крат­кие сооб­ще­ния Дио­ни­сия о содер­жа­нии над­пи­си, неспра­вед­ли­во забра­ко­ван­ные Цёл­ле­ром. Сер­вий Тул­лий, пишет Дио­ни­сий, пре­дал пись­му пра­ви­ла вза­им­ных отно­ше­ний союз­ни­ков, затем поста­нов­ле­ния о том, каким обра­зом в буду­щем совер­шать еже­год­ные жерт­во­при­но­ше­ния и тор­же­ст­вен­ные собра­ния (πα­νηγύ­ρεις), а эти пра­ви­ла он на веч­ную память велел выре­зать на мед­ном стол­бе, воз­двиг­ну­том в хра­ме. Кро­ме того Дио­ни­сий сооб­ща­ет, что в над­пи­си читал­ся спи­сок горо­дов, участ­во­вав­ших в латин­ском сою­зе. Итак, вся над­пись рас­па­да­лась на три глав­ные ста­тьи: 1) об отно­ше­ни­ях союз­ных горо­дов меж­ду собой; этот пункт опре­де­ля­ет­ся точ­нее из речи царя у Дио­ни­сия, обра­щен­ной к лати­нам. Меж­ду про­чи­ми пре­иму­ще­ства­ми, ожи­дае­мы­ми от пред­ла­гае­мо­го заклю­че­ния сою­за и постро­е­ния обще­го хра­ма, царь ука­зы­ва­ет и на воз­мож­ность пре­кра­ще­ния спо­ров меж­ду союз­ни­ка­ми при помо­щи обще­го суда чле­нов сою­за. Реше­ние спо­ров долж­но было про­ис­хо­дить на осно­ва­нии свя­щен­ных зако­нов. Поз­во­ли­тель­но будет думать, что имен­но эти ἱεροὶ νό­μοι, le­ges sac­ra­tae, состав­ля­ли глав­ное содер­жа­ние пер­вой части над­пи­си. 2) Вто­рая часть содер­жа­ла в себе риту­ал жерт­во­при­но­ше­ний, и 3) третья — риту­ал «пани­гир», тор­же­ст­вен­ных собра­ний для справ­ле­ния игр или тор­гов (mer­ca­tus). На харак­тер все­го доку­мен­та про­ли­ва­ет­ся нема­ло све­та из сле­дую­ще­го фак­та. В про­вин­ци­аль­ных над­пи­сях вре­мен импе­рии неод­но­крат­но встре­ча­ют­ся ссыл­ки на lex arae Dia­nae in Aven­ti­no, риту­ал это­го жерт­вен­ни­ка ста­вит­ся при­ме­ром с.199 вновь освя­щае­мым жерт­вен­ни­кам⁵. По пред­по­ло­же­нию Момм­зе­на (R. St.-R. 3, 614), дума­ем, очень прав­до­по­доб­но­му, устав авен­тин­ско­го жерт­вен­ни­ка Диа­ны был частью имен­но того ста­рин­но­го сакраль­но­го доку­мен­та, кото­рый име­ли в виду Дио­ни­сий и дру­гие авто­ры под назва­ни­ем латин­ско­го дого­во­ра. Так как в над­пи­си, судя по сооб­ще­ни­ям Дио­ни­сия, пре­иму­ще­ст­вен­но заклю­ча­лись риту­аль­ные пред­пи­са­ния, спе­ци­аль­но отно­сив­ши­е­ся к одно­му мест­но­му куль­ту Диа­ны, то мож­но, кажет­ся, без ошиб­ки ска­зать, что «латин­ский дого­вор» все­го ско­рее заслу­жи­ва­ет назва­ние риту­аль­но­го зако­на союз­но­го куль­та Диа­ны. Подоб­но­го рода le­ges обык­но­вен­но дава­лись при самом осно­ва­нии или посвя­ще­нии хра­мов. Уве­рен­ность рим­ских уче­ных в том, что авен­тин­ская над­пись была начер­та­на при устрой­стве союз­но­го куль­та Диа­ны, вывод во вся­ком слу­чае близ­кий к истине. Не огра­ни­чи­ва­ясь таким заклю­че­ни­ем, рим­ские уче­ные далее ста­ра­лись при­дать ста­рин­но­му сакраль­но­му доку­мен­ту осо­бен­ное зна­че­ние для исто­рии осно­ва­ния латин­ско­го сою­за. Пле­мен­ной союз Лация вполне соот­вет­ст­во­вал обще­му типу поли­ти­че­ской орга­ни­за­ции всех ита­лий­ских пле­мен. Нача­ло его сле­до­ва­тель­но коре­ни­лось в древ­ней­шем обще­ита­лий­ском быте. Рас­сказ же Дио­ни­сия и Ливия отправ­ля­ет­ся от наив­но­го пред­став­ле­ния, что осно­ва­ние латин­ско­го сою­за состо­я­лось по лич­ной идее одно­го цар­ст­вен­но­го зако­но­да­те­ля, вдо­ба­вок еще в под­ра­жа­ние сою­зам гре­че­ских пле­мен, осо­бен­но ионий­ско­го. Дока­за­тель­ст­вом послед­не­го фак­та при­зна­ва­лось сход­ство дере­вян­но­го идо­ла авен­тин­ской Диа­ны с изо­бра­же­ни­ем Эфес­ской Арте­ми­ды, общей боги­ни ионий­ско­го сою­за. По свиде­тель­ству Стра­бо­на⁶, авен­тин­ская ста­туя была копия мас­са­лий­ской, в Мас­са­лии же Арте­ми­ду изо­бра­жа­ли напо­до­бие эфес­ской, так как мас­са­лиоты про­ис­хо­ди­ли из мало­ази­ат­ской Ионии. В фор­ме авен­тин­ско­го идо­ла сле­до­ва­тель­но ска­зы­ва­лось вли­я­ние гре­че­ско­го куль­та Арте­ми­ды на внеш­ний вид покло­не­ния рим­ской Диане⁷. С дру­гой сто­ро­ны, по вер­но­му с.200 заме­ча­нию Стра­бо­на, она слу­жит одним из дока­за­тельств древ­них сно­ше­ний меж­ду Римом и Мас­са­ли­ей. Но ника­ко­го, понят­но, отно­ше­ния она не име­ла к вопро­су о про­ис­хож­де­нии союз­но­го куль­та авен­тин­ской Диа­ны. Автор наше­го рас­ска­за о нача­лах латин­ско­го сою­за увлек­ся, оче­вид­но, еще и дру­гим лож­ным выво­дом. Авен­тин­ская над­пись, как мы заме­ти­ли, была или счи­та­лась древ­ней­шим из уцелев­ших памят­ни­ков латин­ско­го сою­за. Сто­и­ло толь­ко видеть в нем древ­ней­шее реше­ние союз­но­го сове­та, чтобы стро­ить на нем заман­чи­вый вывод об осно­ва­нии сою­за в свя­зи с устрой­ст­вом необ­хо­ди­мо­го сакраль­но­го цен­тра по при­ме­ру эфес­ско­го хра­ма.

Повто­ря­ем: авен­тин­ский доку­мент не имел ника­ко­го отно­ше­ния к осно­ва­нию латин­ско­го сою­за. Суще­ст­во­ва­ние послед­не­го, напро­тив, явля­ет­ся необ­хо­ди­мым пред­по­ло­же­ни­ем для про­ис­хож­де­ния это­го зако­на, состо­яв­ше­го­ся по обще­му реше­нию чле­нов сою­за. Из сооб­ще­ний Дио­ни­сия не выте­ка­ет, чтобы в законе име­лись какие-либо поста­нов­ле­ния о поли­ти­че­ских, не сакраль­ных поряд­ках сою­за. Прав­да, по наме­ку Дио­ни­сия, в над­пи­си изла­га­лись пра­ви­ла о пре­кра­ще­нии спо­ров меж­ду союз­ны­ми горо­да­ми тре­тей­ским судом дру­гих горо­дов, при­чем этот суд про­из­во­дил­ся по извест­ным свя­щен­ным зако­нам (le­ges sac­ra­tae). Невоз­мож­но одна­ко, чтобы дого­вор­ные поста­нов­ле­ния об обя­зан­но­стях и пра­вах чле­нов како­го бы то ни было поли­ти­че­ско­го сою­за огра­ни­чи­ва­лись одним этим пунк­том. Срав­нив, напри­мер, содер­жа­ние латин­ско­го дого­во­ра Спу­рия Кас­сия (Дио­ни­сий 6, 95), вся­кий, дума­ем, лег­ко убедит­ся в том, что доку­мент хра­ма Диа­ны был совер­шен­но непо­хож на поли­ти­че­ский дого­вор. Упо­ми­нае­мые Дио­ни­си­ем le­ges sac­ra­tae и порядок при­ме­не­ния их к нару­ши­те­лям мира и согла­сия меж­ду союз­ни­ка­ми, зато, близ­ко каса­лись уста­нов­лен­но­го в глав­ных ста­тьях доку­мен­та сакраль­но­го поряд­ка. Нару­ше­ние зако­нов, освя­щен­ных общей клят­вой, пер­вым послед­ст­ви­ем име­ло про­кля­тие винов­ных и исклю­че­ние их от общих sac­ra. Очень может быть, поэто­му, что поста­нов­ле­ния о вза­им­ных отно­ше­ни­ях горо­дов были вклю­че­ны в авен­тин­скую над­пись толь­ко с целью уста­но­вить в свя­зи с ними сакраль­ные или риту­аль­ные послед­ст­вия, выте­кав­шие из их нару­ше­ния.

Итак, доку­мент, хра­нив­ший­ся в авен­тин­ском хра­ме Диа­ны, содер­жал в себе риту­ал одно­го куль­та Диа­ны, обще­го сою­зу латин­ских горо­дов и Риму. Сооб­ще­ния Дио­ни­сия Гали­кар­насско­го об этом доку­мен­те заслу­жи­ва­ют пол­но­го дове­рия, за исклю­че­ни­ем с.201 сведе­ний о про­ис­хож­де­нии и поли­ти­че­ском харак­те­ре так назы­вае­мо­го дого­во­ра. Эти сведе­ния ока­за­лись осно­ван­ны­ми на домыс­ле одно­го из позд­них анна­ли­стов. Теперь спра­ши­ва­ет­ся: к како­му куль­ту Диа­ны отно­си­лись поста­нов­ле­ния сове­та латин­ских горо­дов? Поста­нов­ка тако­го вопро­са может пока­зать­ся стран­ной. Нам ска­жут, без сомне­ния, что в риту­аль­ном законе или законе об уста­нов­ле­нии куль­та Диа­ны, если он хра­нил­ся в хра­ме авен­тин­ской Диа­ны, мог­ла быть речь толь­ко об авен­тин­ском куль­те. Кро­ме того, мы сами толь­ко что согла­си­лись с мне­ни­ем Момм­зе­на, что риту­аль­ный закон авен­тин­ско­го жерт­вен­ни­ка состав­лял одну часть обще­го зако­на. Мы вполне соглас­ны, что одна часть ука­зы­вае­мых в законе свя­щен­но­дей­ст­вий дей­ст­ви­тель­но состо­я­ла из жерт­во­при­но­ше­ний в авен­тин­ском хра­ме. Отне­сти же к это­му хра­му весь риту­ал, по наше­му мне­нию, невоз­мож­но по сле­дую­щим при­чи­нам. В законе, по пока­за­нию Дио­ни­сия, было поло­же­но устра­и­вать общие тор­же­ства латин­ско­го сою­за. Такое союз­ное празд­не­ство пред­став­ля­ло бы собою нечто очень похо­жее на празд­не­ства, справ­ля­е­мые латин­ским сою­зом в Аль­бе Лон­ге и Лави­нии. Места празд­но­ва­ния послед­них, как и сле­до­ва­ло, лежа­ли в терри­то­рии латин­ско­го сою­за. Справ­ле­ние же союз­но­го празд­не­ства Диа­ны на одном из рим­ских хол­мов, вне пре­де­лов союз­но­го Лация, факт, необы­чай­ность кото­ро­го, оче­вид­но, чув­ст­во­ва­лась уже рим­ски­ми исто­ри­ка­ми. По их объ­яс­не­нию, лати­ны местом союз­но­го куль­та Диа­ны выбра­ли Рим, при­зна­вая этим вер­хо­вен­ство Рима над Лаци­ем. В этом объ­яс­не­нии ска­зы­ва­ет­ся тот невер­ный взгляд на древ­ней­шие отно­ше­ния меж­ду Римом и Лаци­ем, кото­рый разде­лял­ся всей позд­ней­шей рим­ской исто­рио­гра­фи­ей. Геге­мо­ния Рима над Лаци­ем, резуль­тат латин­ской вой­ны кон­ца чет­вер­то­го сто­ле­тия, пере­но­си­лась ана­хро­низ­мом в древ­ней­шие вре­ме­на. На самом же деле, как извест­но, Рим до того вре­ме­ни зани­мал поло­же­ние, обособ­лен­ное от латин­ско­го сою­за, хотя меж­ду ним и Лаци­ем с 471 г. до Р. Х., а может быть уже и ранее, суще­ст­во­вал осо­бый союз на усло­ви­ях пол­но­го равен­ства. Устрой­ство в древ­ние вре­ме­на латин­ско­го союз­но­го празд­не­ства в Риме очень неве­ро­ят­но, не более веро­ят­но, чем мни­мое вер­хов­ное поло­же­ние Рима в древ­ней­шем Лации. Если б когда-либо дей­ст­ви­тель­но союз­ный празд­ник латин­ский празд­но­вал­ся на Авен­тине, и Рим таким обра­зом был одним из сакраль­ных цен­тров Лация, тогда рим­ское государ­ство несо­мнен­но при­ло­жи­ло бы все с.202 ста­ра­ния к бес­пре­рыв­но­му про­дол­же­нию это­го празд­ни­ка, столь явно свиде­тель­ст­во­вав­ше­го о геге­мо­нии над Лаци­ем. Мы заме­ти­ли бы хотя часть той заботы, кото­рая при­ла­га­лась Римом к тща­тель­но­му сохра­не­нию обрядов латин­ско­го празд­ни­ка (fe­riae La­ti­nae) на Албан­ской горе, справ­ля­е­мо­го после уни­что­же­ния латин­ско­го сою­за под руко­вод­ст­вом рим­ских маги­ст­ра­тов. О латин­ском празд­не­стве на Авен­тине, меж­ду тем, цар­ст­ву­ет пол­ное мол­ча­ние во всей рим­ской лите­ра­ту­ре, за исклю­че­ни­ем сомни­тель­но­го пока­за­ния, пере­да­вае­мо­го Дио­ни­си­ем и Ливи­ем. Это мол­ча­ние поз­во­ля­ет делать толь­ко одно, в сущ­но­сти, заклю­че­ние. Или пока­за­ние неиз­вест­но­го анна­ли­ста вполне выду­ма­но, или же в него вкра­лось то или дру­гое недо­ра­зу­ме­ние. Про­тив пер­вой воз­мож­но­сти гово­рит то, что, по сооб­ще­нию Дио­ни­сия, в самой над­пи­си не толь­ко упо­ми­на­лось о празд­не­ствах (πα­νηγύ­ρεις), но был уста­нов­лен для них извест­ный риту­ал. Сле­до­ва­тель­но, оста­ет­ся толь­ко один вывод. Риту­аль­ные пред­пи­са­ния авен­тин­ско­го зако­на отно­си­лись к союз­но­му празд­не­ству латин­ско­му, справ­ля­е­мо­му в честь Диа­ны, но это празд­не­ство не совер­ша­лось ни на Авен­тине, ни даже в Риме, за исклю­че­ни­ем извест­ных обрядов, испол­ня­е­мых на авен­тин­ском жерт­вен­ни­ке Диа­ны. О месте, где про­ис­хо­ди­ла глав­ная часть празд­не­ства, дошло до нас кос­вен­ное свиде­тель­ство в одном месте Таци­та, до сих пор, нам кажет­ся, не совсем вер­но пони­мае­мом ком­мен­та­то­ра­ми. В 49 г. по Р. Хр., сооб­ща­ет Тацит, импе­ра­тор Клав­дий «при­ба­вил по зако­нам re­gis Tul­li жерт­во­при­но­ше­ния и очи­сти­тель­ные обряды, испол­ня­е­мые пон­ти­фек­са­ми при свя­щен­ной роще Диа­ны. Все изде­ва­лись над тем, что как раз в это вре­мя (когда сам импе­ра­тор всту­пил в пре­ступ­ную связь) изыс­ки­ва­лись нака­за­ния и очи­ще­ния пре­ступ­ных свя­зей»⁸. Сло­ва pia­cu­la — dan­da, точ­нее объ­яс­ня­е­мые после­дую­щи­ми poe­nae pro­cu­ra­tio­nes­que in­ces­ti, обык­но­вен­но свя­зы­ва­ют логи­че­ски со сло­ва­ми ex le­gi­bus Tul­li re­gis, а в послед­них видят «цар­ские зако­ны» (le­ges re­giae) Тул­ла Гости­лия, в кото­рых спе­ци­аль­но запре­ща­лись инце­сты под угро­зою извест­ных нака­за­ний, poe­nae. Но эти нака­за­ния в законе, оче­вид­но, игра­ли вто­ро­сте­пен­ную роль, так как в пер­вом пред­ло­же­нии у с.203 Таци­та вме­сто poe­nae pro­cu­ra­tio­nes­que ска­за­но толь­ко pia­cu­la. Уста­нов­ле­ны или воз­об­нов­ле­ны были не столь­ко нака­за­ния про­ви­нив­ших­ся в инце­сте, сколь­ко очи­сти­тель­ные обряды для отвра­ще­ния гне­ва богов от общи­ны, испол­ня­е­мые пон­ти­фек­са­ми в слу­чае инце­стов, а может быть и дру­гих подоб­но­го рода гре­хов. Эти обряды долж­ны были быть испол­ня­е­мы в роще Диа­ны. В том же свя­щен­ном месте, без сомне­ния, совер­ша­лись, кро­ме очи­сти­тель­ных обрядов, так­же и жерт­во­при­но­ше­ния, при­бав­лен­ные или вос­ста­нов­лен­ные Клав­ди­ем по зако­нам re­gis Tul­li. Ком­мен­та­то­ры это­го места Таци­та совер­шен­но спра­вед­ли­во в lu­cus Dia­nae при­зна­ют извест­ную свя­щен­ную рощу, lu­cus Dia­nius или ne­mus близ Ари­ции. Менее спра­вед­ли­вым счи­та­ем обык­но­вен­ное мне­ние, что царь, издав­ший зако­ны о жерт­во­при­но­ше­ни­ях Диане, о кото­ром гово­рит­ся у Таци­та, Тулл Гости­лий. В пре­да­нии нет ни малей­ше­го наме­ка, чтобы этот царь тем или дру­гим обра­зом забо­тил­ся о куль­те Диа­ны. Ничто не меша­ет видеть в Tul­li роди­тель­ный падеж име­ни Tul­lius и под зако­но­да­те­лем разу­меть Сер­вия Тул­лия, извест­но­го сво­им раде­ни­ем об устрой­стве покло­не­ния Диане. Мы не осме­ли­ва­ем­ся пря­мо утвер­ждать, что le­ges re­gis Tul­lii, отно­сив­ши­е­ся к жерт­во­при­но­ше­ни­ям в роще Диа­ны Ne­mo­ren­sis, были тож­де­ст­вен­ны с авен­тин­ским зако­ном. Зато, нам кажет­ся, вполне воз­мож­но пред­по­ло­жить, что глав­ное содер­жа­ние авен­тин­ско­го дого­вор­но­го зако­на отно­си­лось имен­но к ари­ций­ской Диане. Этим, по край­ней мере, были бы устра­не­ны все затруд­не­ния, не поз­во­ля­ю­щие отне­стись с дове­ри­ем к сооб­ще­ни­ям Дио­ни­сия о содер­жа­нии авен­тин­ско­го доку­мен­та. Мы заме­ти­ли, что фак­ти­че­ская сто­ро­на куль­та, уста­нов­ля­е­мо­го в этом доку­мен­те, не под­хо­дит к Авен­ти­ну. Вся осталь­ная лите­ра­ту­ра умал­чи­ва­ет о совер­ше­нии на Авен­тине или вооб­ще в Риме общих латин­ских празд­неств. Союз­ные тор­же­ства Лати­нов есте­ствен­ным обра­зом празд­но­ва­лись на терри­то­рии сою­за. Культ в свя­щен­ной роще Диа­ны близ Ари­ции как нель­зя луч­ше под­хо­дит к тре­бу­е­мым усло­ви­ям. Роща Диа­ны, как и вся область Ари­ции, при­над­ле­жа­ла к латин­ско­му сою­зу. Осо­бен­но же важ­но, что lu­cus Dia­nius in ne­mo­re Ari­ci­no, по свиде­тель­ству Като­на, дей­ст­ви­тель­но был один из рели­ги­оз­ных цен­тров латин­ско­го сою­за. По пре­да­нию, этот культ был посвя­щен латин­ским дик­та­то­ром Эге­ри­ем, в нем участ­во­ва­ло извест­ное (или, луч­ше ска­зать, неиз­вест­ное) чис­ло латин­ских союз­ных горо­дов, из кото­рых восемь с.204 пере­чис­ля­ют­ся в цита­те Прис­ци­а­на из Като­на⁹. Напом­ним, что и в авен­тин­ской над­пи­си был пере­чень союз­ных горо­дов, участ­во­вав­ших в куль­те Диа­ны.

Счи­тая веро­ят­ным, что общее празд­не­ство латин­ско­го сою­за, о кото­ром была речь в авен­тин­ском доку­мен­те, празд­но­ва­лось в свя­щен­ной роще Диа­ны близ Ари­ции, а не в Риме, как утвер­жда­ют Дио­ни­сий и Ливий, мы долж­ны отве­тить на вопрос, каким обра­зом мог­ло про­изой­ти недо­ра­зу­ме­ние отно­си­тель­но места празд­но­ва­ния. Одна при­чи­на воз­мож­на — пло­хое чте­ние ста­рин­но­го пись­ма или поверх­ност­ное тол­ко­ва­ние над­пи­си со сто­ро­ны авто­ра, сде­лав­ше­го пер­вые сооб­ще­ния о над­пи­си, кото­рые заим­ст­во­ва­ны были Дио­ни­си­ем и Ливи­ем. Если задать­ся вопро­сом о лич­но­сти это­го авто­ра, ни один, кажет­ся, так не под­хо­дит, как извест­ный автор анна­лов, совре­мен­ник Сул­лы и Цице­ро­на, Лици­ний Мацер. Извест­но, что он из анна­ли­стов выда­вал­ся осо­бен­ным вни­ма­ни­ем к над­пи­сям и дру­гим древним доку­мен­там¹⁰. Ливий неод­но­крат­но заим­ст­во­вал у Маце­ра сооб­ще­ния из таких доку­мен­тов, а для Дио­ни­сия его анна­лы вооб­ще слу­жи­ли одним из важ­ней­ших источ­ни­ков. Точ­ность и доб­ро­со­вест­ность Лици­ния Маце­ра по отно­ше­нию к изу­чае­мым им над­пи­сям и доку­мен­там не ценит­ся высо­ко в совре­мен­ной кри­ти­че­ской нау­ке¹¹. Не будет, дума­ет­ся, с нашей сто­ро­ны неспра­вед­ли­вым, если мы поста­вим ему в счет невер­ное тол­ко­ва­ние авен­тин­ско­го доку­мен­та. Очень воз­мож­но, что в тек­сте над­пи­си свя­щен­ная роща, кото­рая слу­жи­ла рели­ги­оз­ным цен­тром латин­ско­го сою­за, была обо­зна­че­на не совсем точ­ны­ми выра­же­ни­я­ми, в роде lu­cus или ne­mus Dia­nae. Дру­гую воз­мож­ную при­чи­ну недо­ра­зу­ме­ния мы усмат­ри­ва­ем в том, что, веро­ят­но, одна часть свя­щен­но­дей­ст­вий, упо­мя­ну­тых в над­пи­си, совер­ша­лась в рим­ском хра­ме Диа­ны на Авен­тине. Союз­ные отно­ше­ния меж­ду Римом и Лаци­ем не мог­ли не ска­зы­вать­ся в извест­ной сакраль­ной общ­но­сти. После уни­что­же­ния латин­ско­го сою­за вер­хов­ная власть Рима над Лаци­ем выра­жа­ет­ся в том, что празд­не­ства латин­ско­го сою­за, напри­мер албан­ское, справ­ля­ют­ся в преж­нем виде и в с.205 преж­них местах, одна­ко под руко­вод­ст­вом рим­ских жре­цов и маги­ст­ра­тов. Како­го рода была сакраль­ная вза­им­ность Рима и Лация до это­го, в пери­од поли­ти­че­ской рав­но­прав­но­сти, о том у нас нет почти ника­ких точ­ных изве­стий. По пред­по­ло­же­нию Швег­ле­ра, оба союз­ни­ка обме­ни­ва­лись сво­и­ми празд­не­ства­ми таким обра­зом, что рим­ляне при­ни­ма­ли уча­стие в албан­ском празд­ни­ке, а лати­ны за то в авен­тин­ском. Труд­но одна­ко пове­рить, чтобы два столь раз­но­вид­ных куль­та, как куль­ты латин­ско­го Юпи­те­ра и авен­тин­ской Диа­ны, когда-либо нахо­ди­лись во вза­им­ной свя­зи и живом обмене. Швег­лер упу­стил из вида, что на самом деле покло­не­ние выс­ше­му латин­ско­му Юпи­те­ру (Jupi­ter La­tia­ris), чти­мо­му в Аль­бе Лон­ге, было при­веде­но в опре­де­лен­ную связь не с куль­том Диа­ны, а с покло­не­ни­ем выс­ше­му рим­ско­му Юпи­те­ру, капи­то­лий­ско­му. Албан­ские fe­riae La­ti­nae, в виде вступ­ле­ния, начи­на­лись жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми на Капи­то­лии и игра­ми в рим­ском цир­ке, затем сле­до­ва­ло глав­ное дей­ст­вие на албан­ской горе. Нам дума­ет­ся, что подоб­ным разде­ле­ни­ем сце­ны свя­щен­но­дей­ст­вий меж­ду капи­то­лий­ской и албан­ской гора­ми выра­жа­лась так­же и в древ­ней­шие вре­ме­на сакраль­ная общ­ность двух союз­ни­ков, Рима и Лация. Пред­ста­ви­те­ли латин­ско­го сою­за явля­лись в Рим для уча­стия в жерт­во­при­но­ше­ни­ях рим­ско­му Юпи­те­ру. Место­по­ло­же­ние капи­то­лий­ско­го хра­ма, вне город­ско­го поме­рия, поз­во­ля­ло им сво­бод­но участ­во­вать в рим­ском бого­слу­же­нии, так как и Аль­ба Лон­га не лежа­ла в пре­де­лах ни одной из город­ских терри­то­рий Лация, и рим­ские пред­ста­ви­те­ли сле­до­ва­тель­но мог­ли участ­во­вать в албан­ском куль­те. За поме­ри­ем Рима лежа­ла так­же авен­тин­ская гора. При раз­бо­ре леген­ды о Тите Тации нам выяс­ни­лось, что на Авен­тине, по всей веро­ят­но­сти, совер­ша­лись обряды, соеди­нен­ные с латин­ским бого­слу­же­ни­ем в Лави­нии. В совер­шен­но ана­ло­гич­ной свя­зи, пола­га­ем, нахо­дил­ся культ авен­тин­ской Диа­ны с союз­ным латин­ским празд­не­ством в честь Диа­ны Ne­mo­ren­sis. Одна часть дей­ст­вия совер­ша­лась на Авен­тине. при уча­стии пред­ста­ви­те­лей Лация, дру­гая, глав­ная, в роще Диа­ны близ Ари­ции с уча­сти­ем Рима. Риту­ал обще­го бого­слу­же­ния, по наше­му пред­по­ло­же­нию, состав­лял содер­жа­ние авен­тин­ской над­пи­си. Поме­ще­ние ее в рим­ском хра­ме неуди­ви­тель­но, так как ничто не меша­ет пред­по­ло­жить суще­ст­во­ва­ние дру­го­го экзем­пля­ра в латин­ском хра­ме. Вре­мя начер­та­ния над­пи­си уга­дать невоз­мож­но, одна­ко нет осно­ва­ния сомне­вать­ся в том, что она была зна­чи­тель­но древ­нее 338 года, вре­ме­ни с.206 уни­что­же­ния латин­ско­го сою­за, хотя, с дру­гой сто­ро­ны, может быть, вер­но пред­по­ло­же­ние Момм­зе­на, счи­таю­ще­го эту над­пись не под­лин­ни­ком. Автор­ство Сер­вия Тул­лия, без сомне­ния, выду­ма­но, как мы пола­га­ем, Лици­ни­ем Маце­ром. Мож­но согла­сить­ся с мне­ни­ем Цёл­ле­ра, что в осно­ва­ние дати­ров­ки лег уста­но­вив­ший­ся уже в пре­да­нии вооб­ра­жае­мый факт осно­ва­ния хра­ма Диа­ны Сер­ви­ем, быв­шим неволь­ни­ком. Если бы имя Сер­вия Тул­лия чита­лось в над­пи­си, Дио­ни­сий не пре­ми­нул бы сооб­щить об этом инте­рес­ней­шем фак­те, так же как он сооб­ща­ет об име­нах латин­ских горо­дов, читае­мых в доку­мен­те.

Рас­смот­рен­ные до сих пор сведе­ния об исто­рии Сер­вия Тул­лия глав­ной точ­кой отправ­ле­ния име­ли про­из­вод­ство име­ни Ser­vius от ser­vus или ser­va. Не труд­но будет убедить­ся, что в тра­ди­ци­он­ном рас­ска­зе об этом царе есть еще одна груп­па изве­стий, тес­но свя­зан­ных с дру­гой эти­мо­ло­ги­ей того же цар­ско­го име­ни. Сло­во ser­vius допус­ка­ло про­из­вод­ство от гла­го­ла ser­va­re охра­нять, с суф­фик­сом ius, кото­рый слу­жил зна­ком дей­ст­ву­ю­ще­го лица (см. ge­nius lu­dius lus­ci­nius), и дей­ст­ви­тель­но, мы видим, что исто­рия царя Сер­вия харак­те­ри­зу­ет­ся дву­мя дея­ни­я­ми, оди­на­ко­во важ­ны­ми для охра­ны Рима. Ему при­пи­сы­ва­лись, с одной сто­ро­ны, укреп­ле­ние горо­да, с дру­гой — орга­ни­за­ция граж­дан­ско­го опол­че­ния с разде­ле­ни­ем рат­ни­ков на цен­ту­рии. Об охране горо­да таким обра­зом, по пре­да­нию, более всех царей поза­бо­тил­ся царь, имя кото­ро­го обо­зна­ча­ло «охра­ни­тель», ser­vius = ser­va­tor. Это сов­па­де­ние мож­но объ­яс­нить или игрою слу­чая, или же лже­и­сто­ри­че­ским домыс­лом. Мы пока воз­дер­жи­ва­ем­ся от реши­тель­но­го отве­та, счи­тая необ­хо­ди­мым пред­ва­ри­тель­но разо­брать­ся в подроб­но­стях пре­да­ния. От это­го раз­бо­ра глав­ным обра­зом зави­сит вер­ное реше­ние зани­маю­ще­го нас вопро­са.

Кре­пост­ные укреп­ле­ния, слу­жив­шие защи­тою горо­ду Риму с древ­них вре­мен до импе­ра­то­ра Авре­ли­а­на, были постро­е­ны по той же систе­ме фор­ти­фи­ка­ции, как и укреп­ле­ния боль­шин­ства древ­них горо­дов Ита­лии. Была усо­вер­шен­ст­во­ва­на есте­ствен­ная защи­та, заклю­чаю­ща­я­ся обык­но­вен­но в поло­же­нии горо­да на воз­вы­шен­но­сти. Кру­тые скло­ны город­ских хол­мов дово­ди­лись до пол­ной отвес­но­сти и обво­ди­лись на поло­вине и ⅔ высоты низ­ки­ми пара­пе­та­ми. Места­ми лом­кость туфо­вых скал при­во­ди­ла к построй­ке под­пор­ных стен. В искус­ст­вен­ных укреп­ле­ни­ях соб­ст­вен­но нуж­да­лись толь­ко те места, где хол­мы посте­пен­но пони­жа­ют­ся и сли­ва­ют­ся с рав­ни­ною. Таким сла­бым местом Рима была с.207 севе­ро-восточ­ная сто­ро­на горо­да, за кви­ри­наль­ским, вими­наль­ским и эскви­лин­ским хол­ма­ми. Эту откры­тую часть горо­да при­шлось защи­тить гро­мад­ной насы­пью, про­сти­рав­шей­ся от кол­лин­ских ворот до эскви­лин­ских на про­тя­же­нии более вер­сты. В выши­ну насыпь име­ла око­ло 7½ саже­ней и была обли­цо­ва­на камен­ной сте­ною, имев­шей в шири­ну почти две саже­ни и состо­яв­шей из пра­виль­ных квад­рат­ных кус­ков туфа. Пред сте­ною был глу­бо­кий и очень широ­кий ров. Это гро­мад­ное соору­же­ние точ­но опи­са­но Дио­ни­си­ем (9, 68), а кро­ме того о нем свиде­тель­ст­ву­ют зна­чи­тель­ные остат­ки, най­ден­ные при рас­коп­ках в нача­ле 1870-х годов. Откры­лись так­же мно­го­чис­лен­ные следы кре­пост­ной сте­ны, охва­ты­вав­шей все семь хол­мов лево­го бере­га Тиб­ра¹².

Кем и в какое вре­мя постро­е­ны эти гран­ди­оз­ные укреп­ле­ния, об этом дают­ся рим­ски­ми исто­ри­ка­ми доволь­но скуд­ные сведе­ния, не совсем соглас­ные меж­ду собою. В одном все соглас­ны, что все укреп­ле­ния были постро­е­ны в кон­це цар­ско­го пери­о­да. В общем это дело разде­ля­лось меж­ду тре­мя царя­ми, Сер­ви­ем Тул­ли­ем и дву­мя Тарк­ви­ни­я­ми, отно­си­тель­но раз­ме­ров уча­стия каж­до­го из трех рас­хо­дят­ся мне­ния исто­ри­ков. По сло­вам Ливия¹³, Тарк­ви­ний Стар­ший огра­ни­чил­ся при­готов­ле­ни­я­ми к обне­се­нию горо­да камен­ной сте­ной; выпол­не­ние пла­на было задер­жа­но сабин­ской вой­ной; Сер­вий Тул­лий обнес город валом, рвом и сте­ной. В чем по мне­нию Дио­ни­сия состо­я­ла заслу­га Тарк­ви­ния Стар­ше­го в деле воз­веде­ния кре­пост­ных стен, оста­ет­ся под сомне­ни­ем в виду неопре­де­лен­но­сти писа­ния тек­ста¹⁴. Нахо­дя, что кре­пост­ные сте­ны до тех пор стро­и­лись на ско­рую руку, а пото­му и дур­но, Тарк­ви­ний Стар­ший, по одно­му вари­ан­ту тек­ста, после испы­та­ния при­знал за луч­шее (ἐδο­κίμα­σε) для построй­ки сте­ны употреб­лять пра­виль­ные боль­шие с.208 квад­ры. По дру­гой редак­ции (ᾠκο­δομή­σατο) он пер­вый начал стро­ить сте­ну из квад­ров. Сер­вию же Тул­лию Дио­ни­сий, соглас­но с Ливи­ем, при­пи­сы­ва­ет соб­ст­вен­ное соору­же­ние, обне­се­ние кре­пост­ной сте­ною всех семи хол­мов Рима¹⁵. Самым отчет­ли­вым обра­зом разде­ле­ние про­ис­хо­дит у Авре­лия Вик­то­ра. На долю Тарк­ви­ния у него при­хо­дит­ся обне­се­ние горо­да камен­ной сте­ною (De vir. ill. 6. 8 mu­rum la­pi­deum ur­bi cir­cum­de­dit), а на долю Сер­вия соору­же­ние вала и рва эскви­лин­ских (ib. 7, 6 ag­ge­rem fos­sas­que fe­cit). К тому же разде­ле­нию сво­дит­ся и рас­сказ Стра­бо­на (5, 3, 6 стр. 234), если пред­по­ло­жить, что он сме­шал Анка с Тарк­ви­ни­ем. Анк, гово­рит он, не успел дове­сти сте­ну вокруг горо­да до Кви­ри­на­ла. Остав­лен­ный им про­бел был обна­ру­жен Сер­ви­ем¹⁶. Затем у Стра­бо­на опи­сы­ва­ет­ся соору­же­ние вала и рва. Оче­вид­но, в соору­же­нии вала, по изве­сти­ям Стра­бо­на, имен­но и состо­я­ло дело Сер­вия, кото­рым он вос­пол­нил нача­тое его пред­ше­ст­вен­ни­ком укреп­ле­ние горо­да. Мысль, что валом меж­ду Эскви­ли­ном и Кви­ри­на­лом окон­чи­лось все дело укреп­ле­ния, мы нахо­дим так­же у Цице­ро­на, умал­чи­ваю­ще­го впро­чем об име­нах Тарк­ви­ния и Сер­вия¹⁷.

Из пере­чис­лен­ных нами пока­за­ний древ­них авто­ров выте­ка­ет, что все без исклю­че­ния Сер­вию Тул­лию при­пи­сы­ва­ли гро­мад­ный вал (ag­ger), кото­рым охра­ня­лась откры­тая часть горо­да меж­ду эскви­лин­ским и кви­ри­наль­ским хол­ма­ми. Эти хол­мы вме­сте с Вими­на­лом поэто­му и счи­та­лись при­со­еди­нен­ны­ми к горо­ду Сер­ви­ем Тул­ли­ем¹⁸. Насыпь Сер­вия Тул­лия сво­им харак­те­ром зна­чи­тель­но отли­ча­лась от осталь­ной камен­ной город­ской сте­ны. Поэто­му, а может быть еще пото­му, что раз­ме­ры все­го дела каза­лись слиш­ком вели­ки­ми, чтобы оно мог­ло быть окон­че­но в одно цар­ст­во­ва­ние, реши­ли, что камен­ная сте­на на высо­те хол­мов была воз­веде­на с.209 дру­гим царем. Ag­ger Сер­вия, каза­лось, слу­жил попол­не­ни­ем про­ме­жут­ка, остав­лен­но­го в обвод­ной стене, так что построй­ка послед­ней долж­на была пред­ше­ст­во­вать воз­веде­нию насы­пи. Сле­до­ва­тель­но она при­над­ле­жа­ла пред­ше­ст­вен­ни­ку Сер­вия, Тарк­ви­нию Стар­ше­му. Эта фор­ма пре­да­ния, кото­рую, веро­ят­но, сле­ду­ет при­знать древ­ней­шей, была исправ­ле­на неиз­вест­ным авто­ром, кото­рым поль­зо­ва­лись Ливий и Дио­ни­сий. Роль Тарк­ви­ния была огра­ни­че­на при­готов­ле­ни­ем мате­ри­а­ла на построй­ку камен­ной сте­ны, а самая построй­ка была воз­ло­же­на на Сер­вия Тул­лия. Из заме­ча­ния Дио­ни­сия об осо­бен­но тща­тель­ном при­готов­ле­нии стро­и­тель­ных кам­ней Тарк­ви­ни­ем поз­во­ли­тель­но заклю­чить, что, по сооб­ра­же­нию авто­ра видо­из­ме­нен­но­го рас­ска­за, на обте­сы­ва­ние такой мас­сы кам­ней тре­бо­ва­лось зна­чи­тель­ное вре­мя. Поэто­му он пола­гал одно цар­ст­во­ва­ние на при­готов­ле­ние кам­ней, а дру­гое на клад­ку.

По вопро­су о вре­ме­ни воз­веде­ния Сер­ви­е­вой сте­ны ска­за­ла свое сло­во совре­мен­ная архео­ло­гия. Осо­бен­но важ­ны в этом отно­ше­нии заклю­че­ния О. Рих­те­ра, как извест­но, одно­го из луч­ших зна­то­ков и ост­ро­ум­ней­ших иссле­до­ва­те­лей древ­не­рим­ской топо­гра­фии. Наблюде­ния его над остат­ка­ми камен­ной сте­ны при­ве­ли к обще­му резуль­та­ту, что сте­на была воз­веде­на гораздо позд­нее того вре­ме­ни, о кото­ром гово­рит­ся в древ­нем пре­да­нии, и не име­ла ниче­го обще­го с царем Сер­ви­ем Тул­ли­ем¹⁹. Этот общий резуль­тат соста­вил­ся из сле­дую­щих фак­то­ров: 1) В чис­ле одно­род­ных соору­же­ний Этру­рии и Лация, при­пи­сы­вае­мое Сер­вию носит на себе все при­зна­ки самой усо­вер­шен­ст­во­ван­ной, а сле­до­ва­тель­но и самой позд­ней тех­ни­ки. 2) В Сер­ви­е­вой стене повсе­мест­но кон­ста­ти­ру­ет­ся, как еди­ни­ца изме­ре­ния, рим­ский фут = 0,296 мет­ра, меж­ду тем как древ­ней­ший рим­ский фут рав­нял­ся 0,278 мет­рам. 3) Выре­зан­ные на квад­рах Сер­ви­е­вой сте­ны клей­ма каме­но­те­сов по боль­шей части заим­ст­во­ва­ны из одно­го алфа­ви­та, бук­вы кото­ро­го име­ли квад­рат­ную фор­му и писа­лись сле­ва напра­во. У букв древ­ней­ших латин­ских над­пи­сей, меж­ду тем, фор­ма ост­ро­ко­неч­ная, а чита­ют­ся они спра­ва нале­во. По этим трем дово­дам Рих­тер заклю­ча­ет, что камен­ные соору­же­ния Сер­ви­е­во­го вала воз­веде­ны едва ли не позд­нее еще с.210 кон­ца чет­вер­то­го до Р. Х. сто­ле­тия. До это­го вре­ме­ни вал состо­ял из одной зем­ля­ной насы­пи без вся­кой камен­ной обли­цов­ки, подоб­но укреп­ле­ни­ям Ардеи и дру­гих латин­ских горо­дов. Укреп­ле­ние хол­мов Рима до это­го вре­ме­ни так­же име­ло гораздо более скром­ный вид, чем впо­след­ст­вии после совер­шив­шей­ся в неиз­вест­ное вре­мя клад­ки квад­ров²⁰.

Выво­ды Рих­те­ра очень поучи­тель­ны для кри­ти­че­ской оцен­ки лите­ра­тур­но­го пре­да­ния. Если в Риме почти бес­след­но мог­ла про­пасть вся­кая память о гро­мад­ных кре­пост­ных стро­е­ни­ях чет­вер­то­го или третье­го сто­ле­тия, то невоз­мож­но ожи­дать, чтобы о вре­ме­ни стро­е­ния и о лич­но­сти стро­и­те­ля древ­ней­ших укреп­ле­ний пери­о­да царей име­лись какие-нибудь точ­ные и досто­вер­ные сведе­ния. По все­му веро­я­тию, любо­пыт­ный вопрос о про­ис­хож­де­нии древ­них укреп­ле­ний был решен по тому же мето­ду этио­ло­ги­че­ско­го домыс­ла, по како­му реша­лись сот­ни дру­гих вопро­сов, отно­сив­ших­ся к про­ис­хож­де­нию учреж­де­ний и памят­ни­ков древ­ней­шей доис­то­ри­че­ской эпо­хи. Фак­ти­че­ской опо­рой в нашем слу­чае, нам дума­ет­ся, послу­жи­ла неволь­но воз­ник­шая идей­ная связь меж­ду име­нем Ser­vius и поня­ти­ем охра­ны (ser­va­re). Так как в тра­ди­ции имя царя в осо­бен­но­сти свя­за­но с эскви­лин­ским валом, а в неко­то­рых изво­дах пре­да­ния уча­стие Сер­вия в деле укреп­ле­ния даже огра­ни­чи­ва­ет­ся воз­веде­ни­ем одно­го вала, мы счи­та­ем воз­мож­ным, что во вре­мя состав­ле­ния цар­ской исто­рии еще при­ня­то было назы­вать его име­нем вро­де ag­ger ser­vius (охран­ная насыпь). При неиме­нии лето­пис­ных или доку­мен­таль­ных свиде­тельств о про­ис­хож­де­нии с.211 это­го вала, подоб­ное имя, дума­ем, мог­ло быть при­зна­но доста­точ­ным осно­ва­ни­ем при­пи­сать воз­веде­ние его царю Сер­вию²¹. Позд­ней­шая анна­ли­сти­ка к пер­во­на­чаль­но­му соору­же­нию, при­пи­сан­но­му Сер­вию, при­ба­ви­ла все осталь­ные части город­ских укреп­ле­ний, не обра­щая вни­ма­ния на раз­лич­ные эпо­хи их про­ис­хож­де­ния. Гро­мад­ные пре­об­ра­зо­ва­ния, кото­рым в тече­ние веков под­вер­га­лись укреп­ле­ния Рима, были остав­ле­ны без вни­ма­ния и при­уро­че­ны к Сер­вию и его пред­ше­ст­вен­ни­ку по пре­сто­лу. О древ­ней­шем виде и исто­ри­че­ском раз­ви­тии город­ских укреп­ле­ний око­ло 300 года, когда сло­жи­лась пер­вая редак­ция древ­ней­шей исто­рии, мог­ли иметь­ся толь­ко самые неопре­де­лен­ные пред­став­ле­ния. Авто­ру при­шлось отно­си­тель­но их при­бег­нуть к догад­кам, при­чем, по наше­му мне­нию, он увлек­ся вну­ши­тель­ным сход­ством име­ни Ser­vius с гла­го­лом ser­va­re и про­из­веден­ны­ми от послед­не­го име­на­ми, меж­ду кото­ры­ми, пола­га­ем, встре­ча­лось и тра­ди­ци­он­ное назва­ние вала, важ­ней­ше­го свиде­тель­ства о заботах пред­ков об охране горо­да.

К подоб­ным же резуль­та­там нас при­во­дит исто­рия вто­ро­го оплота без­опас­но­сти Рима, народ­но­го вой­ска. Создан­ная, по исто­ри­че­ско­му пре­да­нию рим­лян, Сер­ви­ем воен­ная и поли­ти­че­ская орга­ни­за­ция граж­дан­ской общи­ны на самом деле, как извест­но, ока­зы­ва­ет­ся резуль­та­том дол­го­го посте­пен­но­го раз­ви­тия. Об отдель­ных ста­ди­ях это­го раз­ви­тия сохра­ни­лись чрез­вы­чай­но скуд­ные сведе­ния, и не мно­гим бога­че, по-види­мо­му, были те сведе­ния, кото­ры­ми мог­ли поль­зо­вать­ся сами рим­ские уче­ные. Мы зна­ем, что во вто­рой поло­вине третье­го сто­ле­тия, все­го веро­ят­нее, кажет­ся, в 241 году, орга­ни­за­ция была под­верг­ну­та круп­но­му пре­об­ра­зо­ва­нию. Подроб­но­сти рефор­мы в точ­но­сти не извест­ны, а пото­му и состав­ля­ют тему для бес­ко­неч­ных уче­ных пре­ний в совре­мен­ной нау­ке. Не наше дело, конеч­но, здесь вхо­дить в подроб­но­сти это­го с.212 спо­ра, ска­жем толь­ко, что бес­спор­но выяс­ни­лись два фак­та. Рефор­ма, во-пер­вых, глав­ным обра­зом сво­ди­лась к тому, что систе­ма цен­ту­рий была при­веде­на в опре­де­лен­ную орга­ни­че­скую связь с 35 три­ба­ми. Во-вто­рых, не под­ле­жит сомне­нию, что сум­мы цен­за пяти клас­сов Сер­ви­е­вых, ока­зы­ва­ет­ся, высчи­та­ны по монет­ной валю­те вре­мен пер­вой пуни­че­ской вой­ны и нико­им обра­зом не могут быть при­пи­сы­вае­мы царю Сер­вию. По все­му веро­я­тию, древ­ней­ший ценз опре­де­лял­ся вооб­ще не день­га­ми или дви­жи­мым иму­ще­ст­вом, а при­ни­ма­лось в рас­чет одно позе­мель­ное иму­ще­ство. Игно­ри­ро­ва­ние это­го фак­та дока­зы­ва­ет, что пре­да­ние об орга­ни­за­ции цен­ту­рий извра­ще­но таки­ми же ана­хро­низ­ма­ми, как пре­да­ние о Сер­ви­е­вых укреп­ле­ни­ях. Есть неко­то­рое осно­ва­ние думать, что изве­стия о цен­зе, дошед­шие до нас у Ливия, Дио­ни­сия, Цице­ро­на и др., вос­хо­дят к Фабию Пик­то­ру, кото­ро­го при­ня­то счи­тать отцом рим­ской исто­рии. Без сомне­ния, одна­ко, и Фабий, и Цин­ций Али­мент, и Энний име­ли пред собою уже вполне уста­но­вив­ший­ся рас­сказ об исто­рии царей, а в этом рас­ска­зе, бес­спор­но, уже встре­чал­ся пас­саж об орга­ни­за­ции цен­ту­рий Сер­ви­ем Тул­ли­ем. Основ­ная фор­ма этой реля­ции, веро­ят­но, не отли­ча­лась суще­ст­вен­но от позд­ней­шей. Вся раз­ни­ца, надо думать, состо­я­ла в том, что автор древ­ней­ше­го рас­ска­за каса­тель­но раз­ме­ра цен­за и рас­пре­де­ле­ния цен­ту­рий по клас­сам исхо­дил из дан­ных сво­его вре­ме­ни или доступ­ных ему древ­ней­ших пись­мен­ных дан­ных, не очень, веро­ят­но, отда­лен­ных от его вре­мен. По мыс­ли Момм­зе­на (St.-R. 3, 245) пер­вым источ­ни­ком пре­да­ния послу­жи­ла одна ста­рин­ная цен­зор­ская инструк­ция (com­men­ta­rii, cen­so­riae ta­bu­lae), при кото­рой име­лось рас­пи­са­ние цен­ту­рий по ста­ро­му деле­нию. Авто­ром этой инструк­ции счи­тал­ся Сер­вий Тул­лий пото­му, что уже успе­ло уста­но­вить­ся мне­ние об учреж­де­нии им пат­ри­ци­ан­ско-пле­бей­ско­го опол­че­ния. При раз­бо­ре исто­рии Анка Мар­ция нам выяс­ни­лось, что она сло­жи­лась в сфе­ре инте­ре­сов, не дале­кой от инте­ре­сов цен­зор­ско­го дела. Из такой же среды, дума­ем, идет так­же пре­да­ние о Сер­вии Тул­лии и уста­нов­ле­нии им воен­ных и граж­дан­ских поряд­ков, столь близ­ко сопри­ка­саю­щих­ся с цен­зор­ским дело­про­из­вод­ст­вом. Мы поэто­му поз­во­ля­ем себе думать, что тра­ди­ция наша во вся­ком слу­чае не древ­нее учреж­де­ния цен­зор­ской маги­ст­ра­ту­ры, то есть 443 или 425 года до Р. Хр. Вся тра­ди­ция о цен­зах более древ­них без­услов­но вымыш­ле­на, как то дока­за­но Швег­ле­ром (R. G. 2, 680). Итак, вре­мя про­ис­хож­де­ния тра­ди­ции о Сер­вии Тул­лии и его с.213 зако­но­да­тель­стве нахо­дит­ся в пре­де­лах годов 443 и 300, так как око­ло послед­не­го года состо­я­лась редак­ция цар­ской исто­рии. По пово­ду этой редак­ции мог­ло совер­шить­ся то при­уро­че­ние древ­них цен­зор­ских ком­мен­та­ри­ев к царю Сер­вию, кото­рое, по сооб­ра­же­ни­ям Момм­зе­на, совер­ши­лось око­ло поло­ви­ны третье­го сто­ле­тия. Обра­ща­ем­ся к дру­го­му вопро­су: како­му веку соб­ст­вен­но при­над­ле­жит при­пи­сы­вае­мая Сер­вию Тул­лию орга­ни­за­ция, и заслу­жи­ва­ет ли веры тра­ди­ция о про­ис­хож­де­нии ее в цар­ском пери­о­де?

Орга­ни­за­ция, при­пи­сы­вае­мая Сер­вию Тул­лию, пре­сле­до­ва­ла две цели. Одна из них сво­ди­лась к упо­рядо­че­нию воин­ской повин­но­сти, общей обя­зан­но­сти граж­дан при­ни­мать посиль­ное уча­стие в защи­те горо­да и гра­ниц рим­ской обла­сти. К воен­но­му зна­че­нию со вре­ме­нем при­со­еди­ни­лось поли­ти­че­ское. Собра­ние обя­зан­ных воин­ской повин­но­стью, бла­го­да­ря все­на­род­но­му харак­те­ру сво­е­му, сде­ла­лось важ­ней­шим собра­ни­ем рим­ско­го наро­да, co­mi­tia­tus ma­xi­mus. По мере изме­не­ния орга­ни­за­ции рим­ско­го вой­ска цен­ту­рии теря­ли свое пер­во­на­чаль­ное зна­че­ние и нако­нец пре­вра­ти­лись в чисто поли­ти­че­ские еди­ни­цы для пода­чи голо­сов в народ­ном собра­нии. О пер­во­на­чаль­ном воен­ном зна­че­нии собра­ния до послед­них вре­мен свиде­тель­ст­во­ва­ли неко­то­рые внеш­ние чер­ты и обряды. Мы не зай­мем­ся весь­ма труд­ным вопро­сом, в какие вре­ме­на совер­шил­ся посте­пен­ный пере­ход воен­ной орга­ни­за­ции в чисто поли­ти­че­скую. Доста­точ­но будет поста­вить вопрос, соот­вет­ст­во­ва­ла ли орга­ни­за­ция, при­пи­сы­вае­мая Сер­вию, тому чисто воен­но­му зна­че­нию, кото­рое ей при­сво­е­но было в эпо­ху воз­ник­но­ве­ния. С пер­во­го уже взгляда на рас­пи­са­ние клас­сов и цен­ту­рий бро­са­ет­ся в гла­за несо­раз­мер­ное чис­ло цен­ту­рий в отдель­ных клас­сах. К пер­во­му клас­су, с выс­шим цен­зом, при­над­ле­жа­ли 80 цен­ту­рий или, если при­ба­вить к пер­во­му цен­зу 18 цен­ту­рий всад­ни­ков, все­го 98 цен­ту­рий. Все осталь­ные четы­ре клас­са вме­сте состав­ля­ли толь­ко 95 (20 + 20 + 20 + 30 + 5) цен­ту­рий. Ни в каком государ­стве конеч­но не воз­мож­но, чтобы чис­ло бога­тых людей пре­вы­ша­ло коли­че­ство и зажи­точ­ных, и сред­них, и бед­ных, и бед­ней­ших. Рас­пре­де­ле­ние цен­ту­рий, оче­вид­но, не соот­вет­ст­во­ва­ло дей­ст­ви­тель­ной чис­лен­но­сти граж­дан, вла­дев­ших опре­де­лен­ным сум­мою цен­за иму­ще­ст­вом. Чем боль­ше, мож­но ска­зать, людей чис­ли­лось в клас­се, тем мень­ше, срав­ни­тель­но, из них состав­ля­лось цен­ту­рий. Если разу­меть под цен­ту­ри­я­ми чисто воен­ные отряды, то в низ­ших иму­ще­ст­вен­ных клас­сах на дей­ст­ви­тель­ную служ­бу наби­ра­ли, может быть, одно­го из с.214 10—20 чело­век, а из пер­во­го бра­ли всех почти пого­лов­но. Прав­да, одни цен­ту­рии пер­во­го клас­са носи­ли пол­ное, тяже­лое воору­же­ние, а в строе леги­о­на тре­бо­ва­лось все­го более тяже­ло­во­ору­жен­ных. Но тогда воз­ни­ка­ет вопрос, поче­му обя­зан­ность или пре­иму­ще­ство тяже­ло­го воору­же­ния не воз­ла­га­лось так­же на вто­рой или тре­тий класс, меж­ду тем как в Афи­нах, напри­мер, опли­та­ми были так­же мел­кие земле­вла­дель­цы третье­го клас­са. Не мог­ли же ни зажи­точ­ный вто­рой, ни тре­тий класс разо­рять­ся от рас­хо­дов на покуп­ку воору­же­ния. Если служ­ба тяже­ло­во­ору­жен­ны­ми в орга­ни­за­ции Сер­вия пре­до­став­ля­лась, в виде пре­иму­ще­ства, круп­ным земле­вла­дель­цам пер­во­го клас­са, а они из-за это­го пра­ва носи­ли, может быть, в десять раз боль­ше тяго­стей, чем дру­гие клас­сы, то дело, конеч­но, не мог­ло быть в одной чести или в боль­шей без­опас­но­сти в бою, а в более реаль­ных выго­дах поли­ти­че­ских. Цице­рон (de re publ. 2, 22, 39) мет­ко ука­зы­ва­ет на то, что рас­пре­де­ле­ние цен­ту­рий рас­счи­та­но на сохра­не­ние рав­но­ве­сия голо­сов в народ­ном собра­нии. Чис­ло пехот­ных цен­ту­рий пер­во­го клас­са, вме­сте с кон­ны­ми, немно­го пре­вос­хо­ди­ло или, по дан­ным Цице­ро­на, толь­ко без мало­го рав­ня­лось чис­лу цен­ту­рий всех осталь­ных клас­сов. В собра­ни­ях по цен­ту­ри­ям таким обра­зом боль­шин­ство голо­сов почти все­гда оста­ва­лось за ари­сто­кра­ти­ей. Цице­рон заме­ча­ет, что бла­го­да­ря рас­пре­де­ле­нию цен­ту­рий и мень­шин­ство все­гда обла­да­ло пра­вом голо­са, и не выхо­ди­ло ника­ко­го пре­об­ла­да­ния над ним боль­шин­ства, но вме­сте с тем оно и не было доста­точ­но силь­но, чтобы мог­ли являть­ся опас­но­сти²². Итак орга­ни­за­ция цен­ту­рий про­из­во­дит впе­чат­ле­ние не столь­ко зако­но­да­тель­ной меры царя-народ­ни­ка, за кото­рую ее при­ни­ма­ет ходя­чее мне­ние, сколь­ко даль­но­вид­ной и муд­рой меры гос­под­ст­во­вав­шей рим­ской ари­сто­кра­тии. Неволь­но эта орга­ни­за­ция напо­ми­на­ет собой целый ряд при­ме­ров ком­про­мисс­ной поли­ти­ки ари­сто­кра­тии, под видом жертв и внеш­них усту­пок умев­шей обес­пе­чить свои суще­ст­вен­ные инте­ре­сы. Что при­пи­сы­вае­мая Сер­вию Тул­лию орга­ни­за­ция на самом деле про­изо­шла лишь от ком­про­мис­са меж­ду пат­ри­ци­я­ми и плеб­сом, это мож­но утвер­ждать еще по дру­гим сооб­ра­же­ни­ям, отно­ся­щим­ся к воен­ной сто­роне так назы­вае­мой Сер­ви­е­вой рефор­мы.

с.215 Суще­ст­вен­ной отли­чи­тель­ной чер­той воен­ной орга­ни­за­ции Сер­вия Тул­лия вполне спра­вед­ли­во счи­та­ет­ся при­вле­че­ние пле­бе­ев к воен­ной служ­бе на рав­ных пра­вах с пат­ри­ци­я­ми. Какие до это­го в Риме были поряд­ки отправ­ле­ния воен­ной служ­бы, об этом рас­хо­дят­ся взгляды совре­мен­ных уче­ных с мне­ни­ем древ­них. Рим­ские исто­ри­ки не сомне­ва­ют­ся в воин­ской повин­но­сти пле­бе­ев еще до Сер­вия Тул­лия. Вся раз­ни­ца по мне­нию Ливия (1. 42. 5) заклю­ча­лась в том, что все повин­но­сти воен­но­го и мир­но­го вре­ме­ни со вре­мен Сер­вия не испол­ня­лись более пого­лов­но, а по состо­я­нию иму­ще­ства. Совре­мен­ная нау­ка исхо­дит из бес­спор­ной акси­о­мы, что во все вре­ме­на рим­ское вой­ско наби­ра­лось из одних пол­но­прав­ных граж­дан. В древ­ней­шие вре­ме­на тако­вы­ми исклю­чи­тель­но были пат­ри­ции, а пле­беи состо­я­ли на пра­вах полу­граж­дан, пере­гри­нов, кли­ен­тов и т. п. Сле­до­ва­тель­но, они или совсем не при­ни­ма­лись на воен­ную служ­бу, или же состав­ля­ли толь­ко вспо­мо­га­тель­ные лег­ко­во­ору­жен­ные отряды, сто­яв­шие вне строя регу­ляр­но­го вой­ска. Рефор­мою Сер­вия Тул­лия пат­ри­ци­ан­ское вой­ско было пре­об­ра­зо­ва­но в пат­ри­ци­ан­ско-пле­бей­ское. По пово­ду это­го пре­об­ра­зо­ва­ния Момм­зен (R. St.-R. 3, 103) выска­зал заме­ча­тель­ную мысль, что оно совер­ши­лось, по все­му веро­я­тию, не сра­зу, а был пере­ход­ный пери­од, когда пле­беи в соста­ве вой­ска сна­ча­ла зани­ма­ли то поло­же­ние, кото­рое впо­след­ст­вии пре­до­став­ля­лось неиму­щей части граж­дан. Дру­ги­ми сло­ва­ми, из пле­бе­ев сна­ча­ла наби­ра­лись толь­ко те 1200 лег­ко­во­ору­жен­ных (ve­li­tes), кото­рые так­же и в позд­ней­шие вре­ме­на при­над­ле­жа­ли к леги­о­ну: тяже­ло­во­ору­жен­ные же 3000 леги­о­на­ри­ев бра­лись из пат­ри­ци­ев. Момм­зен не раз­вил свою мысль, огра­ни­чи­ва­ясь одним наме­ком. Если она, одна­ко, ока­жет­ся вер­ной, из нее воз­мож­но выве­сти заклю­че­ния доволь­но важ­ные для кри­ти­ки исто­рии Сер­вия Тул­лия. Поряд­ки, при­пи­сы­вае­мые в лето­пис­ной тра­ди­ции лич­но­му еди­новре­мен­но­му почи­ну цар­ско­го зако­но­да­те­ля, на самом деле ока­за­лись бы послед­ним выво­дом посте­пен­ных пре­об­ра­зо­ва­ний, дохо­див­ших до срав­ни­тель­но позд­них вре­мен. Пери­пе­тии раз­ви­тия воен­ных поряд­ков ока­за­лись бы забы­ты­ми уже в ту ран­нюю пору, когда скла­ды­ва­лась тра­ди­ция о древ­ней­шей исто­рии государ­ст­вен­ных учреж­де­ний Рима. Нам дума­ет­ся, что в самой орга­ни­за­ции, при­пи­сы­вае­мой Сер­вию, заклю­ча­ют­ся пунк­ты, до извест­ной сте­пе­ни свиде­тель­ст­ву­ю­щие о ее про­шед­шем и поз­во­ля­ю­щие прид­ти к заклю­че­ни­ям, близ­ким к тем, на кото­рые намек­нул Момм­зен.

с.216 В срав­не­нии с пехотой рим­ская кон­ни­ца отли­ча­лась посто­ян­ст­вом сво­его соста­ва. Неуди­ви­тель­но, что на ней менее отзы­ва­лись пре­об­ра­зо­ва­ния позд­ней­ших пери­о­дов, а сле­до­ва­тель­но в ее поряд­ках отча­сти пере­жи­ва­ли поряд­ки дав­но минув­шей поры. В этом отно­ше­нии осо­бен­но инте­рес­ны два­жды три цен­ту­рии всад­ни­ков Рам­нов, Таци­ев и Люце­ров, цен­ту­рии pro­cum pat­ri­cium. Это остат­ки древ­ней­ше­го вой­ска, пере­шед­шие в новую орга­ни­за­цию, вой­ска, долж­но быть, сна­ря­жав­ше­го­ся тре­мя три­ба­ми, а веро­ят­но, и кури­я­ми пер­во­на­чаль­ной пат­ри­ци­ан­ской общи­ны. Ста­рый сослов­ный харак­тер шести цен­ту­рий сохра­нял­ся еще дол­го, они пре­до­став­ле­ны были пат­ри­ци­ям, как дока­зы­ва­ет Момм­зен²³, до кон­ца третье­го сто­ле­тия. Так как в состав рим­ско­го леги­о­на все­гда вхо­ди­ли три­ста всад­ни­ков, то двой­ное чис­ло трех всад­ни­че­ских сотен ста­ро­го пат­ри­ци­ан­ско­го вой­ска свиде­тель­ст­ву­ет о том, что это вой­ско состо­я­ло из двух леги­о­нов, может быть одно­го леги­о­на se­nio­rum и одно­го iunio­rum²⁴. В новой фор­ма­ции кон­ни­цы, в пат­ри­ци­ан­ско-пле­бей­ских cen­tu­riae equi­tum, кото­рых было две­на­дцать, пред­став­ля­ет­ся уже кон­тин­гент четы­рех леги­о­нов, нор­маль­ной с.217 чис­лен­но­сти двух кон­суль­ских войск в сред­ние века рим­ской рес­пуб­ли­ки. Итак состав кон­ни­цы в так назы­вае­мой Сер­ви­е­вой орга­ни­за­ции явно ука­зы­ва­ет на про­ис­шед­ший когда-то ком­про­мисс двух раз­лич­ных прин­ци­пов: ста­ро­го прин­ци­па сослов­но­го и ново­го иму­ще­ст­вен­но­го. Такое сли­я­ние двух фор­ма­ций вой­ска мы впра­ве ожи­дать так­же по отно­ше­нию к цен­ту­ри­ям пехот­ным. На помощь нам явля­ет­ся ста­рин­ная офи­ци­аль­ная тер­ми­но­ло­гия, кото­рая вооб­ще, бла­го­да­ря чрез­вы­чай­но кон­сер­ва­тив­но­му сво­е­му харак­те­ру, содер­жа­ла в себе нема­ло пря­мых свиде­тельств минув­ших поряд­ков. Нам досто­вер­но извест­но, что еще во вре­мя стар­ше­го Като­на толь­ко пер­во­му иму­ще­ст­вен­но­му раз­ряду Сер­ви­е­вой воен­ной орга­ни­за­ции было при­сво­е­но назва­ние clas­sis, четы­ре же дру­гих раз­ряда счи­та­лись infra clas­sem. Так как сло­во clas­sis ни что иное, как ста­рин­ный сино­ним сло­ва exer­ci­tus²⁵, из этой тер­ми­но­ло­гии поз­во­ли­тель­но заклю­чить, что «вой­ском» назы­ва­лись 80 цен­ту­рий, пото­му что они пред­став­ля­ли собою соб­ст­вен­но ста­рое вой­ско. Неволь­но при­по­ми­на­ем, что в леги­оне насчи­ты­ва­лось око­ло 4000, сорок сотен пехот­ных сол­дат. Восемь­де­сят цен­ту­рий соб­ст­вен­но­го вой­ска (clas­sis), сле­до­ва­тель­но, рав­ня­лись чис­лен­но­сти того пат­ри­ци­ан­ско­го вой­ска, от кото­ро­го оста­лись два­жды три цен­ту­рии пат­ри­ци­ан­ских с.218 всад­ни­ков. К 80 пехот­ным цен­ту­ри­ям «вой­ска» (clas­sis) в новом пат­ри­ци­ан­ско-пле­бей­ском вой­ске при­ба­ви­лось по пока­за­нию Дио­ни­сия все­го 95, а по более досто­вер­но­му сооб­ще­нию Ливия (1, 43), 96 цен­ту­рий. Чис­ло цен­ту­рий infra clas­sem, сле­до­ва­тель­но, пре­вы­ша­ло чис­ло цен­ту­рий «вой­ска» ров­но на одну пятую. В третье и вто­рое сто­ле­тия отно­си­тель­но чис­ла рим­ских граж­дан­ских войск и союз­ни­ков дей­ст­во­ва­ло пра­ви­ло, что пехоты союз­ни­ков было на пятую часть более чем пехот­ных из рим­ских граж­дан²⁶. В соблюде­нии того же пра­ви­ла, по наше­му мне­нию, состо­ит вся тай­на вычис­ле­ния цен­ту­рий вой­ска Сер­вия Тул­лия. Это вой­ско ока­зы­ва­ет­ся пре­об­ра­зо­ван­ным из ста­ро­го граж­дан­ско­го вой­ска, состо­яв­ше­го из двух леги­о­нов, к кото­ро­му при­бав­лял­ся регу­ляр­ный кон­тин­гент неграж­дан-пле­бе­ев, место кото­рых впо­след­ст­вии заня­ли неграж­дане-союз­ни­ки. Рефор­ма вой­ска сле­до­ва­тель­но заклю­ча­лась в сли­я­нии соб­ст­вен­но граж­дан­ско­го или пат­ри­ци­ан­ско­го вой­ска с пле­бей­ским вспо­мо­га­тель­ным qua­si-вой­ском. Сум­ма цен­ту­рий того и дру­го­го оста­лась та же в соеди­нен­ном вой­ске, рас­пре­де­ле­ние одна­ко граж­дан, ста­рых и урав­нен­ных, по цен­ту­ри­ям не зави­се­ло более от сослов­но­го прин­ци­па. Вме­сто послед­не­го вве­ли иму­ще­ст­вен­ный ценз, поз­во­ляв­ший пле­бе­ям попа­дать в выс­шие «клас­си­че­ские» цен­ту­рии. Цен­ту­рии ста­ро­го вой­ска состав­ля­лись из тяже­ло­во­ору­жен­ных, цен­ту­рии при­ба­воч­ные из лег­ко­во­ору­жен­ных раз­ных сте­пе­ней. Веро­ят­но, те же раз­ли­чия в воору­же­нии уже ранее пре­об­ла­да­ли в том и дру­гом вой­ске. Сослов­ный прин­цип, веро­ят­но, бла­го­да­ря рели­ги­оз­ным сооб­ра­же­ни­ям, удер­жал­ся толь­ко в при­ме­не­нии к шести цен­ту­ри­ям пат­ри­ци­ан­ских всад­ни­ков. Вме­сто них учреди­ли или, что веро­ят­нее, пере­ня­ли от пле­бей­ской кон­ни­цы две­на­дцать несо­слов­ных cen­tu­riae equi­tum, кото­рые с тех пор, вме­сто шести ста­рых, пре­вра­тив­ших­ся в sex suffra­gia, испол­ня­ли дей­ст­ви­тель­ную кон­ную служ­бу при леги­о­нах²⁷. В виду того, что с.219 1200 всад­ни­ков явля­лись нор­маль­ным соста­вом кон­ни­цы четы­рех леги­о­нов, нам кажет­ся очень веро­ят­ным, что в одно вре­мя с пред­по­ла­гае­мой нами рефор­мой граж­дан­ское вой­ско с двух леги­о­нов было уве­ли­че­но до четы­рех, тем более что и чис­ло 170 сотен пехоты почти сов­па­да­ет с чис­лом сол­дат четы­рех леги­о­нов.

Обра­тим­ся к вопро­су, к како­му вре­ме­ни сле­ду­ет отне­сти мни­мую рефор­му Сер­вия Тул­лия.

Тра­ди­ци­он­ная дати­ров­ка носит на себе явные при­зна­ки доволь­но искус­ст­вен­но­го вымыс­ла. Допу­ще­ние пле­бе­ев к отправ­ле­нию воен­ной служ­бы в граж­дан­ском вой­ске наравне с пат­ри­ци­я­ми, далее выте­каю­щее отсюда пра­во уча­стия в зако­но­да­тель­стве и выбо­рах пат­ри­ци­ан­ских маги­ст­ра­тов заклю­ча­ет в себе дости­же­ние уже зна­чи­тель­ной сте­пе­ни обще­граж­дан­ских и сослов­ных прав рим­ским плеб­сом. Анна­ли­сты счи­та­ли воз­мож­ным допу­стить, что такой важ­ный успех был достиг­нут без вся­ких уси­лий, по одной мило­сти царя-бла­го­де­те­ля. В цар­ст­во­ва­ние его пре­ем­ни­ка все пра­ва плеб­са, уста­нов­лен­ные зако­но­да­тель­ным поряд­ком, вдруг исче­за­ют без вся­ких сле­дов. Тарк­ви­ний, отно­сясь крайне враж­деб­но к пат­ри­ци­ан­ской ари­сто­кра­тии, не скло­нен опи­рать­ся на пле­бе­ев, так­же заин­те­ре­со­ван­ных в уни­что­же­нии пат­ри­ци­ан­ских пре­иму­ществ. После изгна­ния обще­го при­тес­ни­те­ля неза­мет­но вос­ста­нав­ли­ва­ют­ся поряд­ки Сер­вия Тул­лия. Пле­беи, сно­ва заклю­чае­мые в одной воен­ной и с.220 граж­дан­ской орга­ни­за­ции с пат­ри­ци­я­ми, по про­ше­ст­вии шест­на­дца­ти лет вдруг появ­ля­ют­ся на сцене в виде как бы вто­рой общи­ны, обособ­лен­ной от пат­ри­ци­ан­ской. В осно­ва­ние отно­ше­ний меж­ду дву­мя общи­на­ми пола­га­ет­ся не общее граж­дан­ское пра­во, а то же дого­вор­ное нача­ло, кото­рое гос­под­ст­во­ва­ло по отно­ше­нию к пере­гри­нам, нерим­ля­нам. Хотя пле­беи буд­то бы поль­зо­ва­лись уже пра­вом уча­стия в отправ­ле­нии народ­но­го суда, при­сво­ен­ном собра­ни­ям по цен­ту­ри­ям, они одна­ко в 494 году толь­ко дости­га­ют назна­че­ния три­бу­нов, беру­щих на себя опе­ку над ними в судах и пред­ста­ви­тель­ство плеб­са в собра­ни­ях po­pu­li²⁸. Тра­ди­ция о se­ces­sio плеб­са в 496 году не остав­ля­ет сомне­ния в том, что оно про­изо­шло в виде воен­но­го вос­ста­ния. Пле­бей­ское вой­ско, отка­зы­ва­ясь пови­но­вать­ся кон­су­лам, отде­ля­ет­ся от пат­ри­ци­ев и рас­по­ла­га­ет­ся отдель­ным лаге­рем. Если пред­по­ло­жить, что в это вре­мя уже дей­ст­во­ва­ла воен­ная орга­ни­за­ция Сер­вия Тул­лия, по кото­рой пле­беи слу­жи­ли впе­ре­меж­ку с пат­ри­ци­я­ми, то бес­пре­пят­ст­вен­ное выступ­ле­ние пле­бе­ев из обще­го строя крайне затруд­ни­тель­но и неве­ро­ят­но. В рас­ска­зе Ливия и Дио­ни­сия все рим­ское вой­ско в 494 году явля­ет­ся состав­лен­ным из одних пле­бе­ев, пат­ри­ции же зани­ма­ют толь­ко офи­цер­ские долж­но­сти. Вос­ста­ние сол­дат про­ис­хо­дит очень про­сто, они остав­ля­ют сво­их офи­це­ров и рас­по­ря­жа­ют­ся по сво­е­му. Такое одна­ко пред­став­ле­ние о соста­ве рим­ско­го граж­дан­ско­го вой­ска пято­го сто­ле­тия есть ни что иное, как ана­хро­низм, оно соот­вет­ст­ву­ет кар­тине рим­ско­го вой­ска под конец рес­пуб­ли­кан­ско­го вре­ме­ни. Se­ces­sio пле­бей­ско­го вой­ска в 494 году сра­зу теря­ет всю свою непо­нят­ность, если пред­по­ло­жить, что пле­беи в то вре­мя еще состав­ля­ли свои осо­бые отряды в таком же роде, как впо­след­ст­вии лати­ны и дру­гие союз­ни­ки при­бав­ля­лись к граж­дан­ско­му вой­ску, имея свою осо­бую орга­ни­за­цию отдель­но от рим­ской. Отказ пле­бе­ев от воен­ной повин­но­сти, веро­ят­но, уста­нов­лен­ной дого­во­ром, и уда­ле­ние их вой­ска мож­но срав­нить с подоб­ным поступ­ком латин­ско­го вой­ска в 340 году. Итак мы пола­га­ем, что в нача­ле пято­го сто­ле­тия еще не суще­ст­во­ва­ло ни воен­ной, ни поли­ти­че­ской орга­ни­за­ции, соеди­няв­шей в одно целое пат­ри­ци­ев и пле­бе­ев и лож­но при­пи­сы­вае­мой Сер­вию Тул­лию. Не отри­ца­ем, конеч­но, суще­ст­во­ва­ния в это вре­мя с.221 народ­ных собра­ний по цен­ту­ри­ям, но дума­ем, что в них име­ли пра­во участ­во­вать для избра­ния кон­су­лов, обсуж­де­ния вопро­са об объ­яв­ле­ния вой­ны и заклю­че­нии мира одни пат­ри­ции. Это мне­ние идет враз­рез с неод­но­крат­ны­ми рас­ска­за­ми Ливия и Дио­ни­сия об уча­стии в коми­ци­ях так­же плеб­са. Одна­ко рас­ска­зы их о борь­бе сосло­вий до такой сте­пе­ни про­ник­ну­ты поли­ти­че­ски­ми воз­зре­ни­я­ми Вале­рия Анци­а­та и Лици­ния Маце­ра, совре­мен­ни­ков Грак­хов и Сул­лы, что невоз­мож­но поло­жить­ся на пред­став­ле­ния их о поряд­ках древ­ней­шей рес­пуб­ли­ки, везде отзы­ваю­щи­е­ся ана­хро­низ­ма­ми. Ста­вя вопрос о вре­ме­ни пре­об­ра­зо­ва­ния коми­ций по цен­ту­ри­ям и соста­ва граж­дан­ско­го вой­ска неза­ви­си­мо от этой нена­деж­ной лето­пис­ной тра­ди­ции, нель­зя не обра­тить вни­ма­ние на вели­кую пре­об­ра­зо­ва­тель­ную эпо­ху, свя­зан­ную с децем­ви­ра­том. Дав­но при­зна­но, что тимо­кра­ти­че­ская систе­ма, введен­ная в Риме, носит на себе явные при­зна­ки под­ра­жа­ния ана­ло­гич­ной гре­че­ской систе­ме. В осо­бен­но­сти бро­са­ет­ся в гла­за, как в общем, так и в неко­то­рых подроб­но­стях, напри­мер в орга­ни­за­ции всад­ни­че­ской служ­бы, сход­ство рим­ских поряд­ков с афин­ски­ми. Не менее извест­но, что в зако­нах две­на­дца­ти таб­лиц встре­ча­ют­ся пунк­ты, сход­ные с афин­ски­ми зако­на­ми²⁹. Из всех воз­мож­ных объ­яс­не­ний это­го двой­но­го парал­лель­но­го вли­я­ния самое про­стое, бес­спор­но, то, что здесь дей­ст­во­вал одно­вре­мен­но один и тот же фак­тор, зна­ком­ство рим­ских зако­но­да­те­лей с гре­че­ски­ми, осо­бен­но же с афин­ски­ми учреж­де­ни­я­ми и зако­на­ми, — зна­ком­ство, кото­рое, по пока­за­нию Ливия, Дио­ни­сия и дру­гих, воз­ник­ло путем отправ­ле­ния посоль­ства в Афи­ны и дру­гие гре­че­ские государ­ства и бла­го­да­ря сотруд­ни­че­ству неко­е­го гре­ка Эрмо­до­ра. Как ни испор­че­но дошед­шее до нас пре­да­ние о собы­ти­ях двух децем­вир­ских годов, осо­бен­но же вто­ро­го, 450 года, не под­ле­жит сомне­нию, что этот год озна­ме­но­вал­ся важ­ным пово­ротом в поль­зу плеб­са. Выс­шая государ­ст­вен­ная долж­ность была напо­ло­ви­ну заня­та пле­бе­я­ми. Поль­зу­ясь дик­та­тор­ски­ми пол­но­мо­чи­я­ми, децем­ви­ры име­ли пол­ную воз­мож­ность про­стым адми­ни­ст­ра­тив­ным поряд­ком про­ве­сти пре­об­ра­зо­ва­ние граж­дан­ско­го вой­ска и народ­но­го собра­ния по цен­ту­ри­ям. О при­об­ре­те­нии плеб­сом пра­ва при­ни­мать уча­стие в коми­ци­ях с.222 свиде­тель­ст­ву­ет одно поста­нов­ле­ние две­на­дца­ти таб­лиц. По уго­лов­ным делам всех рим­ских граж­дан поло­же­но было судить не в част­ных собра­ни­ях, а толь­ко в co­mi­tia­tus ma­xi­mus³⁰. Пле­беи отка­за­лись от про­из­вод­ства суда в сво­их собра­ни­ях по три­бам, пото­му что коми­ции по цен­ту­ри­ям теперь сде­ла­лись «вели­ки­ми», общи­ми, ней­траль­ны­ми собра­ни­я­ми все­го рим­ско­го наро­да. Вза­мен уча­стия пле­бе­ев в коми­ци­ях по цен­ту­ри­ям пат­ри­ци­ям, веро­ят­но, тогда было дано пра­во уча­стия в собра­ни­ях по три­бам, тем более, что при новой орга­ни­за­ции воин­ской повин­но­сти три­бы сде­ла­лись необ­хо­ди­мы­ми еди­ни­ца­ми для про­из­вод­ства цен­за позе­мель­но­го иму­ще­ства и для веде­ния спис­ков по воин­ской повин­но­сти. При новом соста­ве собра­ний по три­бам, оди­на­ко­вом с соста­вом коми­ций по цен­ту­ри­ям, и новом зна­че­нии их для всей граж­дан­ской общи­ны, совер­шен­но понят­но, что вско­ре, в сле­дую­щем за децем­ви­ра­ми году, был издан закон Вале­рия и Гора­ция, ut quod tri­bu­tim plebs ius­sis­set, po­pu­lum te­ne­ret, в допол­не­ние зако­на две­на­дца­ти таб­лиц, ut quod­cum­que postre­mum po­pu­lus ius­sis­set, id ius ra­tum­que es­set. Пря­мы­ми послед­ст­ви­я­ми новых поряд­ков явля­ют­ся зако­ны Кану­лея 445 года о кону­бии, учреж­де­ние воен­ных три­бу­нов с вла­стью кон­су­лов и долж­но­сти цен­зо­ров в 443 году. При­зна­ние закон­но­сти бра­ков меж­ду дву­мя сосло­ви­я­ми соот­вет­ст­во­ва­ло толь­ко что про­ис­шед­ше­му сли­я­нию сосло­вий в один po­pu­lus Ro­ma­nus. Разде­ле­ние долж­но­стей выс­ших вое­на­чаль­ни­ков меж­ду пат­ри­ци­я­ми и пле­бе­я­ми пред­став­ля­лось совер­шен­но после­до­ва­тель­ным заклю­че­ни­ем из урав­не­ния обо­их отно­си­тель­но воен­ной служ­бы. Учреж­де­ние, нако­нец, осо­бой цен­зор­ской долж­но­сти, пре­до­став­ля­е­мой сна­ча­ла пат­ри­ци­ям, отча­сти воз­мож­но объ­яс­нить жела­ни­ем пат­ри­ци­ев полу­чить извест­ную ком­пен­са­цию за уступ­ку воен­но­го три­бу­на­та. С дру­гой сто­ро­ны, очень воз­мож­но, что учреж­де­ние новой долж­но­сти было вызва­но вме­сте с тем и откры­ти­ем мас­сы новых дел, вслед­ст­вие введе­ния цен­за. Нам кажет­ся, что исто­рия соро­ко­вых годов пято­го сто­ле­тия, столь важ­ных для поли­ти­че­ско­го раз­ви­тия рим­ской рес­пуб­ли­ки, полу­ча­ет более пол­ное осве­ще­ние, если отне­сти к этой эпо­хе мни­мую рефор­му Сер­вия Тул­лия. Из тако­го пред­по­ло­же­ния, с дру­гой сто­ро­ны, про­ли­лось бы более све­та на насто­я­щий харак­тер рефор­мы, силь­но затем­нен­ный тра­ди­ци­он­ной дати­ров­кой. Мы счи­та­ем, что о насто­я­щем вре­ме­ни и об усло­ви­ях, при кото­рых с.223 про­изо­шла суще­ст­во­вав­шая в чет­вер­том сто­ле­тии орга­ни­за­ция вой­ска и коми­ций, в кон­це это­го века не име­лось ника­ких опре­де­лен­ных сведе­ний. Автор пер­во­го лето­пис­но­го повест­во­ва­ния о про­ис­хож­де­нии орга­ни­за­ции, дей­ст­во­вав­шей уже пол­то­ра сто­ле­тия, не имея о ней ника­ких лето­пис­ных дан­ных, ото­дви­нул реор­га­ни­за­цию вой­ска в пери­од царей, в кото­ром, по его взгляду, коре­ни­лись все основ­ные учреж­де­ния Рима. Для роли реор­га­ни­за­то­ра вой­ска самым под­хо­дя­щим из леген­дар­ных царей ему пока­зал­ся Сер­вий, имя кото­ро­го уже свиде­тель­ст­во­ва­ло об охране государ­ства и горо­да.

В исто­ри­че­ской леген­де о царе Сер­вии мы до сих пор нашли два насло­е­ния, глав­ным при­зна­ком кото­рых слу­жит раз­лич­ное про­из­вод­ство име­ни Ser­vius. В одном слое тра­ди­ци­он­ных сооб­ще­ний автор отправ­лял­ся от сло­ва ser­vus, автор же дру­го­го — от гла­го­ла ser­va­re. Соглас­но одно­му, царь Сер­вий при­ло­жил осо­бен­ное ста­ра­ние к защи­те горо­да — построй­кою укреп­ле­ний и устрой­ст­вом вой­ска. По дру­го­му источ­ни­ку, Сер­вий про­изо­шел из неволь­ни­ков, а пото­му после воца­ре­ния оста­вал­ся дру­гом и бла­го­де­те­лем неволь­ни­ков и вооб­ще про­сто­на­род­но­го клас­са насе­ле­ния. Кому при­над­ле­жат эти две груп­пы исто­ри­че­ско­го вымыс­ла, слив­ши­е­ся в дошед­шей до нас тра­ди­ции в одно целое, это, нам кажет­ся, в общем опре­де­лить не труд­но. Иде­ал царя-народ­ни­ка, быв­ше­го неволь­ни­ка, воз­ник в позд­ней­шей демо­кра­ти­че­ской анна­ли­сти­ке, глав­ным пред­ста­ви­те­лем кото­рой явля­ет­ся Лици­ний Мацер. Образ царя-хра­ни­те­ля, бес­спор­но, про­ис­хож­де­ния древ­не­го, и есть осно­ва­ние думать, что таким он пред­став­лял­ся уже авто­ру само­го древ­не­го изло­же­ния государ­ст­вен­но-поли­ти­че­ской исто­рии царей. Автор этот задал­ся целью в лич­ных обра­зах цар­ских дея­те­лей изо­бра­зить пред­по­ла­гае­мую исто­рию осно­ва­ния и пер­во­го раз­ви­тия рим­ско­го государ­ства. Уде­ляя каж­до­му из семи царей часть обще­го дела, автор конеч­но не мог оста­вить без под­хо­дя­ще­го дела Сер­вия Тул­лия. Соору­же­ние тако­го могу­че­го оплота, каким был ag­ger ser­vius и устрой­ство цен­ту­рий ser­viae, дава­ли Сер­вию Тул­лию пол­ное пра­во быть при­знан­ным одним из царей-осно­ва­те­лей Рима. Повест­во­ва­ние о них поэто­му вполне вхо­ди­ло, так ска­зать, в про­грам­му пер­во­го анна­ли­ста. С дру­гой сто­ро­ны, весь­ма труд­но себе пред­ста­вить исто­ри­че­ское повест­во­ва­ние о шестом царе без этих дея­ний. Рас­сказ такой ока­зал­ся бы почти без вся­ко­го исто­ри­че­ско­го содер­жа­ния. Усмат­ри­вая таким обра­зом в пове­сти о Сер­вии, царе-хра­ни­те­ле Рима, про­из­веде­ние пер­во­го с.224 редак­то­ра государ­ст­вен­но-поли­ти­че­ской исто­рии царей, мы не счи­та­ем лиш­ним поста­вить вопрос о древ­ней­шем источ­ни­ке леген­ды о Сер­вии Тул­лии. При раз­бо­ре пре­да­ния о пяти царях нам выяс­ни­лось, что древ­ней­ший вид леген­ды о них есть этио­ло­ги­че­ская леген­да сакраль­ных кол­ле­гий Рима. Из жела­ния осмыс­лить исто­ри­че­ское нача­ло этих кол­ле­гий, выду­ма­ли мифи­че­ских царей, яко­бы осно­вав­ших извест­ную кол­ле­гию и поло­жив­ших нача­ло важ­ней­шим частям обста­нов­ки ее свя­щен­но­дей­ст­вия. Для каж­до­го из этих царей изо­бре­ли харак­те­ри­стич­ное имя, под­хо­див­шее к спе­ци­аль­но­му делу кол­ле­гии. Сакраль­ная леген­да о царях-осно­ва­те­лях пере­шла к сочи­ни­те­лю пер­вой лето­пис­ной исто­рии о нача­ле Рима, а бла­го­да­ря его тру­ду зна­че­ние царей-осно­ва­те­лей было рас­про­стра­не­но на обще­го­судар­ст­вен­ную область, при чем одна­ко в этом про­стран­ном рас­ска­зе сохра­ни­лось мно­го эле­мен­тов пер­во­на­чаль­ной сакраль­ной леген­ды. Теперь воз­ни­ка­ет вопрос, нет ли сле­дов такой леген­ды так­же и в тра­ди­ции о Сер­вии Тул­лии. Мы долж­ны при­знать­ся, что в ней отсут­ст­ву­ет та чер­та, кото­рая, по наше­му заклю­че­нию, ока­за­лась самым важ­ным при­зна­ком жре­че­ской леген­ды. В отли­чие от всех дру­гих царей, Сер­вию Тул­лию в пре­да­нии не при­пи­сы­ва­ет­ся учреж­де­ние како­го-либо жре­че­ства или жре­че­ской кол­ле­гии. Этот факт одна­ко не рав­но­си­лен при­зна­нию пол­но­го отсут­ст­вия сле­дов сакраль­ной леген­ды. В исто­рии Сер­вия Тул­лия, напро­тив, есть эле­мен­ты, явно нося­щие на себе харак­тер или сакраль­но­го, или пря­мо мифо­ло­ги­че­ско­го пре­да­ния. Это, во-пер­вых, повесть о его чудес­ном рож­де­нии, а во-вто­рых, леген­да, свя­зы­ваю­щая царя с нача­лом покло­не­ния в Риме богине Фор­туне. Счи­тая одной из пер­вых при­чин неокон­чен­но­сти гене­ти­че­ско­го иссле­до­ва­ния леген­ды о рим­ских царях непол­ноту и неудо­вле­тво­ри­тель­ность раз­бо­ра сакраль­ных или мифо­ло­ги­че­ских ее эле­мен­тов, мы при­да­ем осо­бен­но важ­ное зна­че­ние иссле­до­ва­нию этих эле­мен­тов в исто­рии Сер­вия Тул­лия, хотя бы от наше­го рас­суж­де­ния, при отры­воч­но­сти мате­ри­а­ла, в резуль­та­те полу­чи­лись толь­ко догад­ки.

Рим­ское пре­да­ние почти еди­но­глас­но при­пи­сы­ва­ет Сер­вию Тул­лию пер­вое устрой­ство в Риме куль­та Фор­ту­ны³¹. Этой богине в Риме было посвя­ще­но зна­чи­тель­ное чис­ло свя­тынь. Кото­рые из них были с.225 посвя­ще­ны Сер­ви­ем, отно­си­тель­но это­го рас­хо­ди­лись мне­ния рим­ских уче­ных. По сведе­ни­ям Плу­тар­ха (De for­tu­na Ro­man. 10), им были постро­е­ны хра­мы Фор­ту­ны Pri­mi­ge­nia на Капи­то­лии и Фор­ту­ны Ob­se­quens. Пере­чис­лив еще четы­ре свя­ты­ни той же боги­ни, он гово­рит, что кро­ме это­го Фор­ту­на поль­зу­ет­ся у рим­лян несмет­ным чис­лом поче­стей и про­звищ, уста­нов­лен­ных по боль­шей части так­же Сер­ви­ем Тул­ли­ем. По свиде­тель­ству боль­шин­ства авто­ров, слу­жа­щих самы­ми авто­ри­тет­ны­ми свиде­те­ля­ми о рим­ских древ­но­стях — Варро­на, Овидия, Ливия и Дио­ни­сия — осно­ван­ны­ми Сер­ви­ем Тул­ли­ем счи­та­лись толь­ко два хра­ма Фор­ту­ны: лежав­ший за горо­дом на Тиб­ре храм Форс Фор­ту­ны и ста­рин­ный храм на fo­rum boa­rium³². В послед­нем нахо­ди­лась позо­ло­чен­ная дере­вян­ная, ста­рин­ной работы, ста­туя Сер­вия Тул­лия, сидя­ще­го на пре­сто­ле³³. Голо­ва ста­туи, по неиз­вест­ной при­чине, была накры­та тогою, что дало повод к трем раз­ным объ­яс­ни­тель­ным рас­ска­зам, сооб­щае­мым Овиди­ем (Fas­ti 6, 566 сл.). Одни гово­ри­ли, что Фор­ту­на полю­би­ла Сер­вия и име­ла с ним тай­ные ноч­ные свида­ния, вле­зая к нему через окно, нахо­див­ше­е­ся на месте позд­ней­шей por­ta Fe­nes­tel­la³⁴. Усты­див­шись потом сво­его поступ­ка, она закры­ла чер­ты люби­мо­го чело­ве­ка. Ста­туя Сер­вия Тул­лия оста­лась непо­вреж­ден­ной, когда весь храм одна­жды сде­лал­ся жерт­вою пожа­ра³⁵.

Дан­ные, толь­ко что нами рас­смот­рен­ные, дают пол­ное пра­во утвер­ждать, что Сер­вий Тул­лий был мифо­ло­ги­че­ской лич­но­стью, близ­кой к Фор­туне и ее куль­ту. Не гово­ря о лич­ных свя­зях, полу­чив­ших в пере­ска­зах вполне роман­ти­че­скую окрас­ку, осо­бен­но с.226 важ­ное зна­че­ние име­ет факт поста­нов­ки в древ­нее вре­мя ста­туи Сер­вию Тул­лию в самом хра­ме боги­ни. Голо­ва ста­туи Сер­вия была закры­та, как и у ста­туй самой боги­ни³⁶. Эта общ­ность с.227 сим­во­ли­ки дает пра­во на заклю­че­ние об извест­ном сход­стве меж­ду пред­став­ле­ни­я­ми о богине и мифи­че­ском ее слу­жи­те­ле. При­ба­вим еще пока­за­ние Дио­ни­сия о рели­ги­оз­ном покло­не­нии рим­лян Сер­вию Тул­лию и его ста­туе в хра­ме на фору­ме boa­rium. Несо­мнен­но близ­кие рели­ги­оз­ные отно­ше­ния боги­ни к леген­дар­но­му царю наве­ли одно­го уче­но­го, Гиль­бер­та (To­pogr. 2, 259, 390), на мысль, что Сер­вия Тул­лия сле­ду­ет при­знать про­сто боже­ст­вом, тес­но свя­зан­ным с Фор­ту­ной. Хотя такое опре­де­ле­ние, нам кажет­ся, неточ­но и пре­уве­ли­че­но, оно все-таки бли­же к истине, чем ходя­чее объ­яс­не­ние древ­них авто­ров, задав­ших­ся вопро­сом о при­чине осо­бен­ной при­вя­зан­но­сти царя к Фор­туне. Объ­яс­не­ние это сво­дит­ся к слу­чай­ной исто­ри­че­ской при­чине. Сер­вию Тул­лию осо­бен­но улы­ба­лось сча­стье или в общем ходе прав­ле­ния, или в том отно­ше­нии, что он, родив­шись от неволь­ни­цы, воз­вы­сил­ся до цар­ско­го сана³⁷. Не гово­ря о позд­ней­шем про­ис­хож­де­нии само­го пре­да­ния о рож­де­нии от неволь­ни­цы, объ­яс­не­ния древ­них нель­зя не назвать доволь­но поверх­ност­ным. Оно объ­яс­ня­ет, поче­му Сер­вий Тул­лий мог почув­ст­во­вать настоль­ко бла­го­дар­но­сти, чтобы посвя­тить с.228 Фор­туне свои хра­мы. Зато оста­ет­ся необъ­яс­нен­ной при­чи­на при­сут­ст­вия в хра­ме Фор­ту­ны ста­туи царя, ана­ло­гич­ной изо­бра­же­нию самой боги­ни. Не поня­тен далее факт покло­не­ния царю в том же хра­ме, то есть, на подоб­ных усло­ви­ях с Фор­ту­ной. Счи­тая наи­бо­лее веро­ят­ным объ­яс­не­ни­ем как этих двух фак­тов, так и леген­ды об осно­ва­нии древ­ней­ших куль­тов рим­ской Фор­ту­ны Сер­ви­ем Тул­ли­ем какое-то сакраль­но-этио­ло­ги­че­ское пред­став­ле­ние, свя­зы­ваю­щее образ царя с куль­том Фор­ту­ны, мы видим свою зада­чу в воз­мож­но более точ­ном опре­де­ле­нии этой свя­зи.

Каж­дая попыт­ка выяс­нить пер­во­на­чаль­ное зна­че­ние любим­ца Фор­ту­ны долж­на счи­тать­ся с дву­мя затруд­не­ни­я­ми. Труд­но, во-пер­вых, опре­де­лить, к каким реаль­ным дан­ным отно­си­лись мифо­ло­ги­че­ские эле­мен­ты пре­да­ния. Если поло­жить, что под­клад­ку мифа состав­ля­ли извест­ные дан­ные, отно­сив­ши­е­ся к куль­ту Фор­ту­ны, перед нами встанет вто­рое затруд­не­ние, — недо­ста­точ­ное зна­ком­ство наше с усло­ви­я­ми, кото­ры­ми поль­зо­вал­ся этот культ в древ­ней­шем Риме. Очень воз­мож­но, что усло­вия эти с исто­ри­че­ских вре­мен зна­чи­тель­но изме­ни­лись, а затем­ни­лась вслед­ст­вие это­го и этио­ло­ги­че­ская обу­слов­лен­ность мифа. При скудо­сти пря­мых ука­за­ний не толь­ко поз­во­ли­тель­но, но и обя­за­тель­но обра­тить вни­ма­ние на ана­ло­гич­ные куль­ты и мифы Ита­лии, а в осо­бен­но­сти Лация. Из них про­льет­ся хоть немно­го све­та на зани­маю­щий нас рим­ский миф.

Если взгля­нем на самые ста­рин­ные и наи­бо­лее ува­жае­мые из латин­ских куль­тов Фор­ту­ны, осо­бен­но на про­цве­тав­шие до позд­ней­ших вре­мен в Пре­не­сте и Анции, то мы заме­тим, что самую выдаю­щу­ю­ся сто­ро­ну этих куль­тов состав­ля­ли ора­ку­лы. Боги­ня, от кото­рой зави­се­ло опре­де­ле­ние чело­ве­че­ской судь­бы, луч­ше вся­кой дру­гой мог­ла давать отве­ты на вопро­сы о буду­щем. Воля ее узна­ва­лась посред­ст­вом выни­ма­ния жре­би­ев. Этот про­стой, быст­рый и, по-види­мо­му, без­оши­боч­ный спо­соб гада­ния прак­ти­ко­вал­ся у всех евро­пей­ских наро­дов с самой глу­бо­кой древ­но­сти. О зна­че­нии его в исто­рии гре­че­ско­го ведов­ства, напри­мер, свиде­тель­ст­ву­ет гла­гол χράω, изре­кать ора­кул, бук­валь­но озна­чаю­щий «делать заруб­ки» на палоч­ках, косточ­ках, дощеч­ках или дру­гих жре­би­ях. От того же кор­ня про­изо­шло и суще­ст­ви­тель­ное χρησ­μός, ора­кул. В самых широ­ких раз­ме­рах гада­ние по жре­би­ям было рас­про­стра­не­но сре­ди гер­ман­ских наро­дов. В Ита­лии жре­бии, веро­ят­но, с глу­бо­кой древ­но­сти слу­жи­ли оруди­ем ведов­ства, на что ука­зы­ва­ет сло­во sors, обо­зна­чаю­щее и жре­бий, и изре­че­ние ора­ку­ла. Ора­ку­лы с.229 Фор­ту­ны с пред­ска­зы­ва­ни­ем буду­щей судь­бы по жре­би­ям суть един­ст­вен­ные нацио­наль­ные ора­ку­лы, какие когда-либо про­из­ве­ла сама Ита­лия³⁸.

Об употреб­ле­нии, по край­ней мере, офи­ци­аль­ном, ведов­ства посред­ст­вом жре­би­ев не сохра­ни­лось ника­ко­го исто­ри­че­ско­го изве­стия, несмот­ря на то, что та же боги­ня, в веде­нии кото­рой нахо­ди­лись ора­ку­лы Пре­не­сты и Анция, в Риме издрев­ле поль­зо­ва­лась высо­ким поче­том. Этим не исклю­ча­ет­ся воз­мож­ность, что в древ­ней­шие вре­ме­на в Риме суще­ст­во­вал ора­кул Фор­ту­ны. «Жизнь, гово­рит Цице­рон (De di­vin. 2, 41), забра­ко­ва­ла этот спо­соб гада­ния. Кра­сота хра­ма и древ­ность инсти­ту­та сохра­ня­ют за жре­би­я­ми Пре­не­сты еще неко­то­рую извест­ность, но толь­ко сре­ди про­сто­го клас­са наро­да; а какое долж­ност­ное лицо или какой знат­ный чело­век еще при­бегнет к жре­би­ям?». Подоб­ное же пре­не­бре­же­ние, может быть, неко­гда овла­де­ло офи­ци­аль­ным миром и зна­тью по отно­ше­нию к жре­би­ям рим­ской Фор­ту­ны, в осо­бен­но­сти в виду все воз­рас­тав­ше­го офи­ци­аль­но­го зна­че­ния сибил­лин­ско­го ора­ку­ла. Это пред­по­ло­же­ние, дума­ем, само по себе не име­ет ниче­го неве­ро­ят­но­го; мы поз­во­ля­ем себе иметь его в виду пото­му, что оно помо­жет нам до извест­ной сте­пе­ни разъ­яс­нить затем­нив­ше­е­ся ска­за­ние о Сер­вии Тул­лии, в осо­бен­но­сти же понять неко­то­рые пора­зи­тель­ные парал­ле­ли рим­ско­го ска­за­ния с леген­дою о ска­зоч­ном царе Пре­не­сты, Цеку­ле (Cae­cu­lus). В Пре­не­сте жили два бра­та, кото­рых зва­ли Di­gi­dii и ото­жествля­ли с Di­vi In­di­ge­tes. Вели они пас­ту­ше­скую жизнь, вме­сте с сест­ра­ми. Одна из послед­них раз сиде­ла у оча­га, из огня кото­ро­го выле­те­ла искра пря­мо в ее утро­бу. От это­го она сде­ла­лась бере­мен­ною и роди­ла мла­ден­ца, кото­ро­го поло­жи­ла на очаг, где его и нашли дру­гие сест­ры. По чудес­но­му рож­де­нию и месту наход­ки, его счи­та­ли сыном Вул­ка­на, а наиме­но­ва­ли Цеку­лом, «сле­пым», так как от дыма оча­га, на кото­ром его нашли, постра­да­ли его гла­за. Вырос­ши сре­ди пас­ту­хов, зани­мав­ших­ся по вре­ме­нам и раз­бо­я­ми, он собрал из това­ри­щей и дру­гих юно­шей тол­пу и с нею осно­вал город Пре­не­сту. По слу­чаю освя­ще­ния вновь постро­ен­но­го горо­да он устро­ил тор­же­ство и при­гла­сил на него всех соседей. Меж­ду послед­ни­ми нашлись люди, выра­жав­шие сомне­ние с.230 отно­си­тель­но боже­ст­вен­но­сти Цеку­ла. Тогда царь упро­сил сво­его отца Вул­ка­на под­твер­дить зна­ме­ни­ем прав­ди­вость рас­ска­за, и вдруг всю тол­пу окру­жил пылаю­щий огонь. После это­го никто уже более не сомне­вал­ся в боже­ст­вен­ном про­ис­хож­де­нии Цеку­ла, и все поже­ла­ли селить­ся в новом горо­де (Prel­ler R. M. 2, 339).

Если поста­вить вопрос о про­ис­хож­де­нии и раз­ви­тии леген­ды о Цеку­ле, то при­дет­ся отме­тить в нем две части или два насло­е­ния. Одна из этих частей схо­дит­ся с леген­дою о Рому­ле. Сюда отно­сит­ся вос­пи­та­ние героя сре­ди пас­ту­хов, его раз­бой­ни­чья жизнь, собра­ние тол­пы наро­да из това­ри­щей-пас­ту­хов и бро­дя­чих людей, из кото­рых состав­ля­ет­ся пер­вое насе­ле­ние вновь осно­ван­но­го горо­да, нако­нец отправ­ле­ние игр по слу­чаю тор­же­ства освя­ще­ния горо­да и при­гла­ше­ние на игры оби­та­те­лей сосед­них горо­дов. Так как леген­да дошла до нас в пере­ра­бот­ке рим­ских исто­ри­ков, в осо­бен­но­сти Като­на, то сле­ду­ет думать, что ими же она была укра­ше­на чер­та­ми, заим­ст­во­ван­ны­ми из уста­но­вив­ше­го­ся рас­ска­за об осно­ва­нии Рима. При­бав­ки эти отча­сти пока­за­лись необ­хо­ди­мы­ми в инте­ре­сах исто­ри­че­ской веро­ят­но­сти, для ура­зу­ме­ния фак­та осно­ва­ния горо­да одним чело­ве­ком. Итак в этом лже­и­сто­ри­че­ском слое пре­да­ния Цекул изо­бра­жал­ся пер­вым царем и осно­ва­те­лем горо­да Пре­не­сты. Дру­гая часть леген­ды пора­зи­тель­но близ­ко схо­дит­ся с леген­дою о Сер­вии Тул­лии, на что уже обра­тил вни­ма­ние Швег­лер (R. G. 1, 430; 714). Как мать Цеку­ла, так и мать Сер­вия дела­ют­ся бере­мен­ны­ми от огня, сидя перед оча­гом. Отцом того и дру­го­го счи­та­ет­ся Вул­кан. Про­ис­хож­де­ние обо­их затем под­твер­жда­ет­ся огнен­ным зна­ме­ни­ем, хотя раз­лич­ным обра­зом. У Цеку­ла огнем окру­жа­ет­ся неве­ру­ю­щая тол­па, у Сер­вия Тул­лия окру­жа­ет­ся его голо­ва во сне огнен­ным сия­ни­ем. Затем идут дру­гие раз­но­гла­сия. Цекул най­ден на оча­ге, чего нет в леген­де о Сер­вии. У послед­не­го упо­ми­на­ет­ся об одной мате­ри, у мате­ри Цеку­ла неиз­вест­но откуда, во вся­ком слу­чае не из леген­ды о Сер­вии, явля­ют­ся два бра­та, di­vi frat­res, нося­щие нели­шен­ное зна­че­ния имя Di­gi­dii. Хотя нель­зя с пол­ной уве­рен­но­стью утвер­ждать о невоз­мож­но­сти вли­я­ния рим­ской леген­ды на раз­ви­тие неко­то­рых подроб­но­стей пре­не­стин­ской, но с дру­гой сто­ро­ны невоз­мож­но не допу­стить суще­ст­во­ва­ния под­лин­ной леген­ды о Цеку­ле. Эта леген­да мог­ла в неко­то­рых пунк­тах сопри­ка­сать­ся с рим­ской и без заим­ст­во­ва­ний из послед­ней. При­чи­на сход­ства, конеч­но, и в этом слу­чае не слу­чай­на, а обу­слов­ле­на, может быть, ана­ло­гич­ной с.231 этио­ло­ги­ей, выхо­див­шей из одной общей осно­вы, из оди­на­ко­вых фак­ти­че­ских дан­ных.

На под­лин­ный харак­тер леген­ды о Цеку­ле или, гово­ря точ­нее, того слоя леген­ды, кото­рый еще не был при­кра­шен лже­и­сто­ри­че­ски­ми эле­мен­та­ми, бро­са­ют доволь­но яркий свет два ука­за­ния. Из рас­ска­за, что мла­ден­ца нашли на месте, близ­ком к хра­му Юпи­те­ра, поз­во­ли­тель­но заклю­чить, что леген­да отно­си­лась к опре­де­лен­но­му свя­щен­но­му месту. Затем важ­ная роль, отво­ди­мая бра­тьям Di­gi­dii, пря­мо вво­дит нас в область жре­че­ской этио­ло­гии. В ком­мен­та­рии Сер­вия к Эне­иде 7. 678 ска­за­но о Пре­не­сте: ibi erant pon­ti­fi­ces et Dii In­di­ge­tes si­cut etiam Ro­mae. Erant enim duo frat­res, qui Di­vi ap­pel­la­ban­tur. Ho­rum so­ror и т. д. В этих сло­вах одно, кажет­ся, ясно, что два боже­ст­вен­ных бра­та (di­vi frat­res), по мне­нию авто­ра, кото­рым поль­зо­вал­ся ком­мен­та­тор, соот­вет­ст­во­ва­ли рим­ским dii In­di­ge­tes. При чем одна­ко тут pon­ti­fi­ces, поче­му они у Сер­вия сопо­став­ле­ны с инди­ге­та­ми, это непо­нят­но. По-види­мо­му, пон­ти­фек­сы так или ина­че ста­ви­лись в связь с инди­ге­та­ми. Бра­тья-инди­ге­ты, по пока­за­нию Варро­на, носи­ли имя Di­gi­dii. Едва ли под­ле­жит сомне­нию, что сло­во dig-idi­us (с суф­фик­сом idi­us, слу­жа­щим при­зна­ком родо­вых имен) про­из­во­дит­ся от той же осно­вы, что in-dig-etes. Осно­ва эта встре­ча­ет­ся в сло­вах di­gi­tus, бук­валь­но «ука­за­тель», δείκ­νυ­μι, герм. zei­hen и т. п. In­di­ges сбли­жа­ет­ся с in­di­gi­ta­re, in­di­gi­ta­men­tum «ука­за­ние, объ­яс­не­ние». Di­gi­dii или in­di­ge­tes, «ука­за­те­ли, объ­яс­ни­те­ли», дей­ст­ви­тель­но могут быть сбли­жае­мы с пон­ти­фек­са­ми, от ука­за­ний кото­рых зави­сел ход бого­слу­же­ния. Не сомне­ва­ем­ся, что под леген­дар­ны­ми инди­ге­та­ми и Дигиди­я­ми Пре­не­сты скры­ва­ет­ся этио­ло­ги­че­ский пер­во­об­раз пары жре­цов, в самом деле при­над­ле­жа­щих к мест­ной иерар­хии. Имя соб­ст­вен­ное этих прото­ти­пов жре­цов-инди­ге­тов, Di­gi­dii, при­ду­ма­но в таком же роде, как и име­на Фер­то­ра Резия и дру­гих цар­ских прото­ти­пов жре­че­ских обя­зан­но­стей. При­чис­ле­ние пре­не­стин­ских бра­тьев к dii in­di­ge­tes осно­ва­но на сме­ше­нии двух омо­ни­мов, так как dii ind-ige­tes состав­ле­но или из пред­ло­га in­du и gens (ср. фор­му In­di­gens C. I. L. 1, перв. изд. pg. 283) или же, что веро­ят­нее, из in­du и age­re «жить», как бы in­tus [ter­ra] agen­tes, θεοὶ ἐπι­χώ­ριοι.

Не желая обра­щать осо­бен­ное вни­ма­ние на пока­за­ние верон­ско­го схо­ли­а­ста к Эне­иде 7, 681, что и имя само­го Цеку­ла было De­pi­dius (то есть Di­gi­dius), мы не сомне­ва­ем­ся, что образ само­го героя леген­ды коре­нит­ся в жре­че­ской этио­ло­гии или, точ­нее, в этио­ло­гии с.232 пре­не­стин­ско­го ора­ку­ла Фор­ту­ны. Дово­да­ми нам слу­жат, во-пер­вых, то пока­за­ние леген­ды, что Цеку­ла нашли iux­ta templum Iovis³⁹: рядом с хра­мом Юпи­те­ра в Пре­не­сте как раз нахо­ди­лась зна­ме­ни­тая свя­ты­ня Фор­ту­ны При­ми­ге­нии, пер­во­рож­ден­ной доче­ри Юпи­те­ра (For­tu­na Iovis puer pri­mi­ge­nia)⁴⁰. Во-вто­рых, мы можем сослать­ся на имя Cae­cu­lus. Нет сомне­ния, что оно про­из­во­дит­ся от cae­cus, «тем­ный, сле­пой»⁴¹. Леген­да объ­яс­ня­ет это имя не осо­бен­но ост­ро­ум­но тем, что гла­за у мла­ден­ца сде­ла­лись сле­по­ва­ты­ми от дыма, когда он лежал у огня на оча­ге. «Сле­по­ва­тый» герой пре­не­стин­ский одна­ко явля­ет­ся так­же и в дру­гой леген­де, пря­мо отно­ся­щей­ся к нача­лам ора­ку­ла Фор­ту­ны в той же Пре­не­сте. Ска­за­ние это сохра­ни­лось у Цице­ро­на (De di­vin. 2, 41, 85): «В памят­ни­ках Пре­не­сты рас­ска­зы­ва­ет­ся, что Нуме­рию Суф­фу­стию, чело­ве­ку чест­но­му и знат­но­му, при­ка­зы­ва­лось часты­ми сно­виде­ни­я­ми, дохо­див­ши­ми до угроз, в опре­де­лен­ном месте рас­ко­лоть ска­лу. Устра­шен­ный эти­ми виде­ни­я­ми, он, несмот­ря на насмеш­ки сво­их сограж­дан, взял­ся за дело. Из рас­ко­ло­той ска­лы выпа­ли жре­бии, сде­лан­ные из дуба, а на них были ста­рин­ны­ми бук­ва­ми выре­за­ны поме­ты. В этом же месте теперь нахо­дит­ся свя­щен­ная огра­да под­ле свя­ты­ни Юпи­те­ра-Мла­ден­ца, кото­рый вме­сте с Юно­ной сосет грудь Фор­ту­ны, сидя на ее коле­нах, и ему цело­муд­рен­но покло­ня­ют­ся мате­ри. Гово­рят, что в то же вре­мя в том месте, где теперь нахо­дит­ся храм Фор­ту­ны, с мас­лич­но­го дере­ва сте­кал мед, а вещу­ны пред­ска­зы­ва­ли, что жре­би­ям пред­сто­ит вели­чай­шая сла­ва, и по при­ка­за­нию вещу­нов из это­го мас­лич­но­го дере­ва при­гото­ви­ли ящик и поло­жи­ли в него жре­бии, кото­рые до сих пор под­ни­ма­ют­ся (tol­lun­tur) по вну­ше­нию Фор­ту­ны». Родо­вое имя героя этой этио­ло­ги­че­ской леген­ды о с.233 нача­лах ора­ку­ла Фор­ту­ны по луч­шим руко­пи­сям Цице­ро­на Suf­fus­tius, совер­шен­но бес­смыс­лен­ное сло­во. Мы пред­ла­га­ем неболь­шую орфо­гра­фи­че­скую поправ­ку Suf­fus­cius вме­сто Suf­fus­tius. Тогда имя героя при помо­щи суф­фик­са ius, пра­виль­но­го при­зна­ка родо­вых имен, про­из­во­дит­ся от sub­fus­cus suf­fus­cus, «тем­но­ва­тый». Перед нами две пре­не­стин­ские леген­ды, — одна отно­си­лась к свя­щен­ной огра­де Фор­ту­ны близ хра­ма Юпи­те­ра-Мла­ден­ца, а в дру­гой игра­ет важ­ную роль, как мы виде­ли, место, при­ле­гав­шее так­же к одно­му хра­му Юпи­те­ра, — веро­ят­но, место, заня­тое хра­мом Фор­ту­ны При­ми­ге­нии. Герои той и дру­гой леген­ды носят раз­лич­ные име­на, кото­рые одна­ко совер­шен­но сов­па­да­ют по сво­е­му зна­че­нию. Suf­fus­cius — толь­ко видо­из­ме­не­ние, так ска­зать, вто­рое изда­ние Цеку­ла. Леген­да о пер­вом, дума­ет­ся нам, сочи­не­на в инте­ре­сах кон­ку­рен­ции одной свя­ты­ни Фор­ту­ны, свя­щен­ной огра­ды близ хра­ма Юпи­те­ра-Мла­ден­ца, с дру­гою, хра­мом При­ми­ге­нии. В послед­нем нахо­дил­ся ора­кул и свя­щен­ный ларь (ar­ca) со жре­би­я­ми. В этом хра­ме, пола­га­ем, обра­зо­ва­лась этио­ло­ги­че­ская леген­да, свя­зы­ваю­щая про­ис­хож­де­ние ора­ку­ла с тем­ным Cae­cu­lus. В кон­ку­ри­ру­ю­щей леген­де о Суф­фус­ции, при­ду­ман­ном в под­ра­жа­ние Цеку­лу, ясно вид­но ста­ра­ние свя­зать про­ис­хож­де­ние ора­ку­ла с дру­гой свя­ты­ней Фор­ту­ны. Чудес­ное откры­тие жре­би­ев поэто­му про­ис­хо­дит в месте свя­щен­ной огра­ды, а потом толь­ко они пере­но­сят­ся в храм При­ми­ге­нии. Если Prae­nes­ti­ni lib­ri, в кото­рых, по Соли­ну или Варро­ну, встре­ча­лось ска­за­ние о Цеку­ле, и Prae­nes­ti­no­rum mo­nu­men­ta у Цице­ро­на, в кото­рых рас­ска­зы­ва­лось о Нуме­рии Суф­фус­ции, одно и то же сочи­не­ние, то в этих анна­лах Пре­не­сты состо­я­лось сли­я­ние двух про­ти­во­по­лож­ных легенд. Суф­фус­цию было при­пи­са­но откры­тие ора­ку­ла, а Цеку­лу доста­лась более обшир­ная роль осно­ва­те­ля все­го «горо­да Фор­ту­ны».

Перед нами теперь вопрос, поче­му леген­дар­ная лич­ность, свя­зан­ная с осно­ва­ни­ем ора­ку­ла Фор­ту­ны в Пре­не­сте, непре­мен­но носи­ла назва­ние «тем­но­го». На это отча­сти отве­тит вто­рой вопрос, поче­му и осно­ва­те­ля куль­та Фор­ту­ны в Риме, Сер­вия Тул­лия, в хра­ме боги­ни изо­бра­зи­ли с закры­той голо­вой, нако­нец в таком же виде так­же и Фор­ту­ну. Мы не дума­ем, что при­чи­ной слу­жит одна алле­го­рия сле­по­го сча­стья. С покры­той голо­вой дава­ла свои ора­ку­лы рим­ская Сивил­ла⁴². Ора­ку­лы Фор­ту­ны так­же про­ис­хо­ди­ли, с.234 по веро­ва­нию, от самой боги­ни, как сивил­лин­ские от Сивил­лы. Sor­tes, — гово­рит Цице­рон, — For­tu­nae mo­ni­tu tol­lun­tur — For­tu­nae mo­ni­tu pue­ri ma­nu mis­cen­tur at­que du­cun­tur. Сивил­лу и Фор­ту­ну пред­став­ля­ли себе, дума­ем, оди­на­ко­во, закры­ваю­щи­ми голо­ву во вре­мя про­ри­ца­ния. Закры­ва­ние голо­вы Сер­вия Тул­лия и сле­пота Цеку­ла едва ли допус­ка­ют дру­гое объ­яс­не­ние. Мы не оста­нав­ли­ва­ем­ся перед заклю­че­ни­ем, что и они, по пер­во­на­чаль­но­му пред­став­ле­нию, таким или иным обра­зом были при­част­ны к ведов­ству посред­ст­вом жре­би­ев, про­из­во­див­ше­му­ся не толь­ко в хра­ме пре­не­стин­ской Фор­ту­ны, но так­же, надо думать, в ста­ри­ну и в хра­ме рим­ской Фор­ту­ны на фору­ме boa­rium. Отно­си­тель­но Цеку­ла мы уже выска­за­ли догад­ку, что образ его коре­нил­ся в этио­ло­гии ора­ку­ла Фор­ту­ны и дей­ст­во­вав­шей при нем жре­че­ской кор­по­ра­ции. Пре­не­стин­ско­го героя мож­но при­со­еди­нить к мно­го­чис­лен­ной тол­пе des fon­da­teurs et épo­ny­mes d’orac­les, о кото­рых гово­рит Буше-Лек­лерк, ост­ро­ум­ный и уче­ней­ший исто­рик древ­не­го ведов­ства: ces ini­tia­teurs sont des per­son­na­ges lé­gen­dai­res créés en ver­tu du prin­ci­pe de cau­sa­li­té, pour expli­quer l’exis­ten­ce des cor­po­ra­tions sa­cer­do­ta­les⁴³.

О жре­че­ском пер­со­на­ле пре­не­стин­ско­го ора­ку­ла сохра­ни­лось мало сведе­ний, так­же как и о тех­ни­че­ских при­е­мах, посред­ст­вом кото­рых полу­ча­лись сами пред­ска­за­ния. Во вре­мя Цице­ро­на жре­бии из ларя выни­ма­лись маль­чи­ком. С при­пис­кою Sors этот маль­чик вме­сте с ящи­ком изо­бра­жен на моне­тах М. Пле­то­рия Цести­а­на, ког­но­мен кото­ро­го напо­ми­нал сло­во cis­ta, ящик. С дру­гой сто­ро­ны, в одной пре­не­стин­ской над­пи­си (C. I. L. XIV 2989) упо­ми­на­ет­ся sor­ti­le­gus For­tu­nae Pri­mi­ge­niae, Секст Мезий Цельс, зани­мав­ший меж­ду про­чим долж­но­сти кве­сто­ра, эди­ла и дуови­ра. В дру­гой над­пи­си пре­не­стин­ской (ibid. 3003) явля­ет­ся sa­cer­dos For­tu­nae Pri­mi­ge­niae lec­tus ex se­na­tus con­sul­to. Сле­до­ва­тель­но, не толь­ко маль­чи­ки, но и взрос­лые жре­цы испол­ня­ли обя­зан­ность выни­ма­те­ля жре­би­ев (sor­ti­le­gus). Каким обра­зом они меж­ду собой разде­ля­ли свою обя­зан­ность, оста­ет­ся откры­тым вопро­сом. Заме­тим толь­ко, что соуча­стие маль­чи­ков в про­из­вод­стве ора­ку­лов объ­яс­ня­ет­ся тре­бо­ва­ни­ем пол­ной чистоты души и непо­роч­но­сти того чело­ве­ка, кото­рый слу­жит орга­ном откро­ве­ния. Тако­му тре­бо­ва­нию соот­вет­ст­во­ва­ло свя­щен­ное лицо жре­ца, а по чисто чело­ве­че­ско­му чув­ству еще более под­хо­ди­ли чистая дева или с.235 невин­ный маль­чик⁴⁴. По дово­дам Диль­са (Sib. Bl. 123), закры­ва­ние голо­вы в мисте­ри­ях, при люст­ра­ци­ях и про­ри­ца­нии име­ло ту же цель — спо­соб­ст­во­вать очи­ще­нию души от наваж­де­ний нечи­сто­го внеш­не­го мира. «Тем­ных» Цеку­ла и Суф­фус­ция мы счи­та­ем пер­во­пред­ста­ви­те­ля­ми долж­но­сти сор­ти­ле­га пре­не­стин­ской Фор­ту­ны. Из это­го же этио­ло­ги­че­ско­го пред­став­ле­ния явля­ет­ся воз­мож­ность объ­яс­нить и про­ис­хож­де­ние обра­за Сер­вия Тул­лия, с его закры­той, как у рим­ской Фор­ту­ны, голо­вой. Тут поз­во­лим себе пред­ло­жить так­же объ­яс­не­ние его имен. Они, по наше­му мне­нию, подо­бра­ны к глав­ной обя­зан­но­сти того жре­ца, тип кото­ро­го пред­став­ля­ет­ся мифи­че­ским цар­ским ини­ци­а­то­ром. Имя Tul­lus в трак­та­те de prae­no­mi­ni­bus (pag. 630) про­из­во­дит­ся a tol­len­do, от под­ни­ма­ния ново­рож­ден­но­го ребен­ка отцом, в знак леги­ти­ма­ции. От tol­lo или tu­lo, без сомне­ния, про­ис­хо­дит сло­во tul­lius, фон­тан, соб­ст­вен­но струя воды, «под­ни­маю­ща­я­ся», бью­щая клю­чом (ср. нем. He­ber). Гла­гол tol­le­re ἀναι­ρεῖν ἀνε­λεῖν, с дру­гой сто­ро­ны, один из самых употре­би­тель­ных тер­ми­нов для обо­зна­че­ния дей­ст­вия выни­ма­ния жре­би­ев в ора­ку­лах⁴⁵. Итак, под Tul­lius мож­но разу­меть «под­ни­ма­те­ля», «выни­ма­те­ля» жре­би­ев. Дру­гое имя Ser­vius едва ли допус­ка­ет иное про­из­вод­ство, чем от ser­va­re — или в смыс­ле ob­ser­va­re наблюдать, или в зна­че­нии при­смат­ри­вать за чем, хра­нить (con­ser­va­re). Для без­уко­риз­нен­но­го про­из­вод­ства ора­ку­ла, конеч­но, важ­но было хра­не­ние его орудия, жре­би­ев, в пол­ной непри­кос­но­вен­но­сти. Если пред­по­ло­жить, что в хра­не­нии жре­би­ев и выни­ма­нии их для гада­ния заклю­ча­лись две глав­ных обя­зан­но­сти сор­ти­ле­гов Фор­ту­ны как в Пре­не­сте, так и в Риме, — пока рим­ский ора­кул не при­шел в забве­ние, — то два име­ни, prae­no­men и с.236 no­men gen­ti­li­cium, мифи­че­ско­го осно­ва­те­ля рим­ско­го куль­та Фор­ту­ны обу­слов­ле­ны таким же сооб­ра­же­ни­ем, как и име­на Фер­то­ра Резия и дру­гих цар­ских ини­ци­а­то­ров жре­че­ских кор­по­ра­ций.

К кор­по­ра­ции жре­цов Фор­ту­ны в Пре­не­сте при­над­ле­жа­ли еще какие-то duum­vi­ri, упо­мя­ну­тые в одном месте пре­не­стин­ско­го кален­да­ря Веррия Флак­ка⁴⁶. Не сомне­ва­ем­ся, что леген­дар­ным отра­же­ни­ем их нуж­но счи­тать двух бра­тьев Di­gi­dii или In­di­ge­tes, встре­чаю­щих­ся в ска­за­нии о Цеку­ле. Дело гада­ния посред­ст­вом жре­би­ев не мог­ло огра­ни­чи­вать­ся одним их выни­ма­ни­ем. Для полу­че­ния склад­но­го отве­та необ­хо­ди­мо было соста­вить бук­вы или сло­ва, выре­зан­ные на отдель­ных жре­би­ях так, чтобы вышел какой-нибудь смысл. Это осмыс­ле­ние ора­ку­ла, ука­зы­ва­ние смыс­ла (in­di­gi­ta­tio = in­di­ca­tio) лежа­ло на обя­зан­но­сти, по наше­му пред­по­ло­же­нию, двух инди­ге­тов, при­бли­зи­тель­но соот­вет­ст­во­вав­ших экзе­ге­там гре­че­ских ора­ку­лов. Кро­ме двух Дигиди­ев в леген­дар­ной родне Цеку­ла явля­ют­ся их сест­ры, из кото­рых одна сде­ла­лась мате­рью Цеку­ла. У нас нет дан­ных пере­ве­сти и их в дей­ст­ви­тель­ность и увидеть в них пер­во­об­ра­зы каких-нибудь жриц Фор­ту­ны. Они могут при­над­ле­жать к чисто повест­во­ва­тель­но­му аксес­су­а­ру леген­ды. С матер­но Цеку­ла, Дигиди­ей, все-таки поз­во­ли­тель­но срав­нить мать Сер­вия Тул­лия, Окри­сию. Имя послед­ней неко­то­рые немец­кие уче­ные сбли­жа­ли с умбрий­ским сло­вом ok­ri, — соот­вет­ст­ву­ю­щим лат. arx. Мать Сер­вия таким обра­зом пре­вра­ти­лась в роман­тич­ную Burgjungfrau или Burgfräu­lein. Поче­му рим­ско­му авто­ру леген­ды так понра­ви­лась умбрий­ская фор­ма, а не свое род­ное сло­во arx, этим вопро­сом, кажет­ся, забы­ли задать­ся почтен­ные эти­мо­ло­ги. Прав­да, у лек­си­ко­гра­фов при­во­дит­ся и латин­ское сло­во oc­ris, с объ­яс­не­ни­ем mons confra­go­sus, не име­ю­щее, конеч­но, ниче­го обще­го с умбрий­ским ok­ris. Мы, конеч­но, не наме­ре­ны пус­кать­ся в догад­ки о воз­мож­но­сти свя­зи меж­ду мате­рью Сер­вия Тул­лия и каме­ни­стой горою, — это име­ло бы слиш­ком мало смыс­ла, — но пред­ла­га­ем дру­гой выход. По ста­рой доэн­ни­е­вой орфо­гра­фии, тра­ди­ци­он­ное писа­ние Oc­ri­sia Oc­re­sia может быть читае­мо как Occri­sia Occre­sia. В послед­ней фор­ме не труд­но при­знать уси­ли­ваю­щий дей­ст­вие гла­го­ла пред­лог ob и гла­голь­ную осно­ву cer crē cri (см. cer­no crēvi crētus, cri­men discri­men crib­rum, греч. κρί­νω) отде­лять, раз­би­рать, судить, решать, позна­вать, с.237 тол­ко­вать, объ­яс­нять. Occre­sia, как бы ob­cer­nens, — «раз­би­ра­тель­ни­ца» и, по наше­му тол­ко­ва­нию, вымыш­лен­ная лич­ность, подоб­ная дигиди­ям или инди­ге­там пре­не­стин­ско­го ора­ку­ла. Она оли­це­тво­ря­ет вто­рое дей­ст­вие, необ­хо­ди­мое для полу­че­ния отве­тов при гада­нии посред­ст­вом жре­би­ев, дей­ст­вие раз­би­ра­ния выни­мае­мых букв или слов. Нель­зя рас­стать­ся с семей­ст­вом Сер­вия Тул­лия, не бро­сив взгляда еще на его супру­гу Гега­нию, упо­мя­ну­тую у Плу­тар­ха (de for­tu­na Ro­man. 10). Соглас­но дру­го­му вари­ан­ту пре­да­ния (Дио­ни­сий 4, 7), Гега­ния была супру­гой не Сер­вия, а Тарк­ви­ния Стар­ше­го, и зани­ма­ла сле­до­ва­тель­но место «тем­ной» Гаи Цеци­лии или про­ро­че­ст­ву­ю­щей Тана­к­ви­ли. Нам дума­ет­ся, что и имя Ge­ga­nia отно­си­лось к дей­ст­вию про­ри­ца­ния или позна­ва­ния скры­той исти­ны. Ge­ga­nia про­из­во­дит­ся от осно­вы gan gnā, сохра­нив­шей­ся в gnārus и отде­лив­шей­ся от индо­ев­ро­пей­ской осно­вы gen позна­вать.

Оста­ет­ся весь­ма затруд­ни­тель­ная зада­ча объ­яс­нить ска­за­ние о чудес­ном рож­де­нии и нахож­де­нии двух наших геро­ев, Сер­вия Тул­лия и Цеку­ла. Мы оста­но­ви­лись на том заклю­че­нии, что сход­ство легенд о том и дру­гом ско­рее объ­яс­ня­ет­ся зави­си­мо­стью от обще­го этио­ло­ги­че­ско­го фак­то­ра, чем вли­я­ни­ем одной леген­ды на дру­гую. Как в боль­шин­стве мифов, так и в этом, самое глав­ное затруд­не­ние заклю­ча­ет­ся в том, как бы уло­вить исход­ную точ­ку его и выде­лить пер­во­на­чаль­ные этио­ло­ги­че­ские эле­мен­ты из позд­ней­ших, чисто повест­во­ва­тель­ных. Если судить по пер­во­му взгляду, все­го более бро­са­ет­ся в гла­за боже­ст­вен­ное про­ис­хож­де­ние Сер­вия и Цеку­ла и чудес­ное зача­тие их от при­сут­ст­во­вав­ше­го в огне оча­га бога, — или Вул­ка­на, или лара. Этим фак­том обу­слов­ле­ны дру­гие подроб­но­сти ска­за­ния. В рим­ской пове­сти напри­мер гово­рит­ся, что Окри­сия — по обы­чаю рим­ских слу­жа­нок — каж­дый день под­хо­ди­ла к оча­гу и бро­са­ла в огонь лару крош­ки и остат­ки с гос­под­ско­го сто­ла. Подроб­ность эта име­ет, кажет­ся, зна­че­ние чисто повест­во­ва­тель­ное, ею толь­ко моти­ви­ру­ет­ся сбли­же­ние деви­цы с ларом. Швег­лер (R. G. I, 715), меж­ду тем, в этой чер­те нахо­дил одну из суще­ст­вен­ных частей ска­за­ния. Из жерт­во­при­но­ше­ний Окри­сии, гово­рит он, явст­ву­ет, что она пред­став­ля­ла собою жри­цу город­ско­го оча­га, вестал­ку. Очаг, про­дол­жа­ет он, сим­вол осед­лой жиз­ни, посе­ле­ния. Про­ис­хож­де­ние Сер­вия Тул­лия от пла­ме­ни оча­га или боже­ства оча­га, сле­до­ва­тель­но, име­ло тот смысл, что царю хоте­ли при­дать зна­че­ние вто­ро­го осно­ва­те­ля, пре­об­ра­зо­ва­те­ля рим­ско­го государ­ства. На подоб­ной же мыс­ли оста­но­вил­ся так­же с.238 Вис­со­ва (Миф. слов. Роше­ра, 1, 844) по отно­ше­нию к Цеку­лу. При нере­ши­тель­но­сти рим­ских авто­ров, кого счи­тать отцом Сер­вия Тул­лия, Вул­ка­на или лара, дей­ст­ви­тель­но, кажет­ся, важ­но толь­ко то, что это был бог, при­сут­ст­ву­ю­щий в огне оча­га. В пре­не­стин­ской же леген­де пря­мо ука­за­но, что факт про­ис­хож­де­ния Цеку­ла от Вул­ка­на был свя­зан с нахож­де­ни­ем мла­ден­ца на оча­ге. По несколь­ко рацио­на­ли­сти­че­ско­му пере­ска­зу Като­на, его пото­му толь­ко сочли сыном Вул­ка­на, что нашли его на оча­ге, у огня, то есть око­ло при­сут­ст­ву­ю­ще­го в послед­нем Вул­ка­на. Так как мать сына поло­жи­ла сво­его на очаг не без осно­ва­ния, а осно­ва­ние это, оче­вид­но, было то, что вла­де­тель или оби­та­тель оча­га, Вул­кан, был отцом мла­ден­ца, то необ­хо­ди­мо заклю­чить, что уже в пер­во­на­чаль­ной фор­ме леген­ды два фак­та, поло­же­ние мла­ден­ца на очаг и рож­де­ние его от бога огня, нахо­ди­лись меж­ду собою в при­чин­ной свя­зи. В леген­де вто­рой факт явля­ет­ся при­чи­ною пер­во­го. На самом же деле основ­ным фак­том нуж­но при­знать рас­ска­зы­вае­мое в мифе при­кла­ды­ва­ние мла­ден­ца к огню оча­га. В осно­ва­ние это­го мифи­че­ско­го фак­та, по наше­му мне­нию, лег дей­ст­ви­тель­ный обряд при­кла­ды­ва­ния мла­ден­цев к огню оча­га, очень рас­про­стра­нен­ный и прак­ти­ку­ю­щий­ся до сих во мно­гих местах Евро­пы и дру­гих частей све­та. Об этом обряде мы поз­во­лим себе вста­вить несколь­ко слов, а потом будем про­дол­жать раз­бор леген­ды о Сер­вии Тул­лии.

На той сту­пе­ни умст­вен­но­го раз­ви­тия, на кото­рой не толь­ко нахо­дят­ся все неци­ви­ли­зо­ван­ные наро­ды, но и пре­бы­ва­ют теперь, и пре­бы­ва­ли в древ­но­сти ниж­ние слои куль­тур­ных наро­дов, боль­шая смерт­ность детей в ран­ней жиз­ни объ­яс­ня­ет­ся вли­я­ни­ем злых демо­нов или нечи­стой силы, изби­раю­щих себе люби­мы­ми пред­ме­та­ми напа­де­ния малых детей. Для защи­ты послед­них при­бе­га­ют к мно­же­ству средств, в осо­бен­но­сти же к защи­те огня, кото­рый почти у всех наро­дов на зем­ном шаре с самых ран­них эпох счи­та­ет­ся и счи­тал­ся самым дей­ст­ви­тель­ным сред­ст­вом от наваж­де­ний нечи­стой силы. Спа­са­тель­ное зна­че­ние огня ска­зы­ва­ет­ся уже во вре­мя родов, когда рож­даю­ще­му­ся ребен­ку со сто­ро­ны демо­нов гро­зит заду­ше­ние. Малай­ские наро­ды поме­ща­ют роже­ниц вбли­зи огня и не гасят его в про­дол­же­ние все­го родиль­но­го пери­о­да. У немец­ких сель­чан око­ло ново­рож­ден­но­го ночью горит одна или по несколь­ку све­чек для защи­ты его от нечи­стой силы. Это про­дол­жа­ет­ся или до кре­стин, или до соро­ко­во­го дня от рож­де­ния. Во всей Скан­ди­на­вии огонь оча­га или печ­ки не гасит­ся до самых кре­стин, с.239 чтобы трол­лы не похи­ти­ли ребен­ка. На Гебрид­ских ост­ро­вах с той же целью обно­сят огнем и мать, и ново­рож­ден­но­го. В Индии обра­ща­лись с молит­вою к Агни, богу огня, чтоб он уни­что­жил огнем всех демо­нов, в осо­бен­но­сти же защи­щал во вре­мя родов ребен­ка от угро­жаю­ще­го ему смер­тью зло­го духа. Совре­мен­ные инду­сы еще во вре­мя родов в виде жерт­вы бро­са­ют в огонь зер­на и при этом при­ка­зы­ва­ют уда­лить­ся злым демо­нам. Рим­ляне по обы­чаю, сохра­нив­ше­му­ся у мно­гих хри­сти­ан­ских наро­дов, во вре­мя родов зажи­га­ли све­чу и одну из боже­ст­вен­ных покро­ви­тель­ниц родов назы­ва­ли dea Can­de­li­fe­ra. Не менее рас­про­стра­не­но при­кла­ды­ва­ние ребен­ка к огню. Обы­чай класть детей в печь упо­ми­на­ет­ся уже в англо­са­к­сон­ских испо­вед­ных кни­гах вось­мо­го сто­ле­тия и теперь еще в ходу в неко­то­рых мест­но­стях Гер­ма­нии. Как мно­гие язы­че­ские обряды, так и этот к кон­цу сред­них веков при­пи­сы­вал­ся ведь­мам. По уве­ре­нию авто­ров пят­на­дца­то­го сто­ле­тия, ведь­мы ночью при­хо­дят к колы­бе­лям, выни­ма­ют из них детей и жарят их на огне. В совре­мен­ной Гре­ции детей, кото­рые рож­да­ют­ся на свят­ках, при­кла­ды­ва­ют к кост­рам, зажи­гае­мым на обще­ст­вен­ных пло­ща­дях. Глу­бо­кая древ­ность это­го обы­чая вид­на из мифо­ло­ги­че­ских рас­ска­зов об Ахил­ле и элев­син­ском Демо­фон­те. Из древ­не­го освя­ще­ния детей огнем раз­вил­ся обряд амфи­д­ро­мий, справ­ляв­ших­ся обык­но­вен­но в седь­мой день после рож­де­ния. Ребен­ка носи­ли вокруг огня домаш­не­го оча­га и дава­ли ему имя. В седь­мой день яви­лись к мате­ри Меле­а­г­ра три Μοῖραι и пред­ска­за­ли ей буду­щую судь­бу сына. Бла­го­по­лу­чие и жизнь его будет зави­сеть от поле­на, горя­ще­го на оча­ге. До сих пор еще гре­че­ские роже­ни­цы со стра­хом ожи­да­ют посе­ще­ния тех же Μοῖραι, назы­вае­мых κα­λαί, χρυ­σαῖ, γλυ­κομί­ληται. Им зажи­га­ют три све­чи, дарят их золо­том и уго­ща­ют медом, тогда они три раза при­ка­са­ют­ся к ново­рож­ден­но­му вол­шеб­ной палоч­кой и пред­ска­зы­ва­ют ему буду­щее⁴⁷.

Амфи­д­ро­ми­ям в Риме соот­вет­ст­во­вал dies lustri­cus, день очи­ще­ния, или no­mi­na­lia. Справ­ля­ли его, если дитя было муж­ско­го пола, в девя­тый день после родов, поче­му и покро­ви­тель­ни­цей дня счи­та­лась dea Nun­di­na. Ребен­ку в этот день дава­ли имя, и над ним совер­ша­лось очи­ще­ние (lustra­tio), откуда про­изо­шло назва­ние с.240 dies no­mi­na­lium или lustri­cus. Каким спо­со­бом про­из­во­ди­лась люст­ра­ция ребен­ка, не вид­но из дошед­ших до нас немно­го­чис­лен­ных пока­за­ний древ­них авто­ров. Кро­ме нее в dies lustri­cus при­ме­ня­ли еще дру­гое сред­ство для защи­ты ребен­ка от наваж­де­ния нечи­стой силы: веша­ли на шею круг­лую сумоч­ку (bul­la) с аму­ле­та­ми (prae­bia), из кото­рых обра­ща­ет на себя осо­бен­ное вни­ма­ние име­ю­щий фал­ли­че­скую фор­му (fas­ci­num). Затем в тот же день гада­ли о буду­щем счастьи ребен­ка, взы­вая к Фор­туне, Каме­нам, Fa­ta Scri­bun­da, одним сло­вом к раз­ным боже­ствам судь­бы и про­ри­ца­ния⁴⁸. О спо­со­бе гада­ния до нас не сохра­ни­лось так­же ника­ких пока­за­ний. Из фак­та взы­ва­ния к Fa­ta Scri­bun­da, «пишу­щей» богине судь­бы, ста­но­вит­ся одна­ко веро­ят­ным, что употреб­ля­ли пись­мен­ные орудия гада­ния, что неволь­но напо­ми­на­ет пись­ме­на жре­би­ев Фор­ту­ны. Отно­си­тель­но же люст­ра­ции мы поз­во­лим себе выска­зать мысль, что она по край­ней мере в ста­ри­ну про­из­во­ди­лась у ита­лий­ских наро­дов таким же спо­со­бом, как и в гре­че­ские амфи­д­ро­мии, при­кла­ды­ва­ни­ем ребен­ка к огню. Об этом полу­за­бы­том впо­след­ст­вии обряде так­же, как и в Гре­ции, память уце­ле­ла глав­ным обра­зом в мифо­ло­гии богов и геро­ев. Важ­ней­шим свиде­тель­ст­вом для нас слу­жит одна мифо­ло­ги­че­ская сце­на, изо­бра­жен­ная на брон­зо­вой цисте, най­ден­ной в раз­ва­ли­нах древ­не­го горо­да Фор­ту­ны, Пре­не­сты, и при­над­ле­жа­щей теперь к сокро­ви­щам бер­лин­ско­го музея⁴⁹. В этой сцене пред­став­лен бог Марс ребен­ком. Его дер­жит на руке Минер­ва над сосудом, в кото­ром горит огонь. Дру­гой рукой боги­ня посред­ст­вом палоч­ки мажет рот ребен­ка. При этом обрядо­вом дей­ст­вии при­сут­ст­ву­ют боги и боги­ни: Юпи­тер (Iovos), Юно­на, Мер­ку­рий, Гер­ку­лес, Апол­лон, Либер, Диа­на, Вик­то­рия и Фор­ту­на. Послед­няя нахо­дит­ся в сто­роне от дру­гих и отли­че­на еще тем, что одна из всех дер­жит в руке ски­петр. Уже пер­вый тол­ко­ва­тель памят­ни­ка, Миха­элис, дога­дал­ся, что здесь пред­став­ле­на семей­ная сце­на из быта богов. Послед­ний тол­ко­ва­тель, Ф. Маркс⁵⁰, пере­но­сит всю кар­ти­ну в область како­го-то инди­виду­аль­но­го мифа. Для срав­не­ния с пре­не­стин­ским памят­ни­ком он при­во­дит изо­бра­же­ние на двух этрус­ских зер­ка­лах. На одном пред­став­ле­на опять Минер­ва, дер­жа­щая над амфо­рой с.241 мла­ден­ца Ma­ris husrna­na, отма­хи­ваю­ще­го­ся руч­ка­ми и нож­ка­ми. На одной сто­роне сто­ит Афро­ди­та (Tu­ran), а рядом с нею сидит юно­ша Leinth, дер­жа­щий на колене дру­го­го разде­то­го ребен­ка, на кото­ром, как и на пер­вом мла­ден­це, висит бул­ла. На дру­гой сто­роне сто­ит безы­мян­ный юно­ша. Вто­рое зер­ка­ло пока­зы­ва­ет Минерву, погру­жаю­щую в амфо­ру мла­ден­ца уже по грудь. При­сут­ст­ву­ют опять с одной сто­ро­ны Туран и юно­ша, затем жен­щи­на Ama­tu­tu­nia и Гер­мес (Turms). Послед­ние два дер­жат на руках каж­дый по ребен­ку, укра­шен­но­му, как и пер­вый, бул­лою. При­ба­вим в заклю­че­ние, что на краю третьей кар­ти­ны изо­бра­жен бог солн­ца, а на краю пер­вой, пре­не­стин­ской, трех­гла­вый Цер­бер. Маркс из это­го выво­дит заклю­че­ние, что одна сце­на про­ис­хо­дит на зем­ле, а дру­гая в под­зем­ном цар­стве. Пылаю­щее в урне веще­ство, по его объ­яс­не­нию, огнен­ная вла­га Пириф­ле­гон­та или Коки­та или же вода Стикса. В осно­ва­ние трех изо­бра­жае­мых сцен, по догад­ке Марк­са, лег инди­виду­аль­ный миф при­бли­зи­тель­но тако­го содер­жа­ния: Афро­ди­та, оби­жен­ная недо­ступ­ной дев­ст­вен­но­стью Минер­вы, вызы­ва­ет в ее серд­це любовь к смерт­но­му юно­ше. От этой свя­зи родят­ся три мла­ден­ца, — Маркс напо­ми­на­ет о Пал­ла­де Τρι­τογέ­νεια, — из кото­рых стар­ший — бог вой­ны. Желая сде­лать сво­их детей бес­смерт­ны­ми, мать подоб­но Фети­де купа­ет их в огнен­ной вла­ге Стикса и нати­ра­ет амбро­зи­ей. Дума­ем, что глав­ный сюжет объ­яс­ня­ет­ся и без тако­го фан­та­стич­но­го мифа, — тол­ко­ва­те­лю для это­го сле­до­ва­ло бы обра­тить более вни­ма­ния на быто­вую сто­ро­ну пред­ме­та. Счи­та­ем не так важ­ным, какие боже­ства в отдель­но­сти избра­ны худож­ни­ка­ми для роли свиде­те­лей; доста­точ­но того, что они пред­став­ле­ны свиде­те­ля­ми дей­ст­вия, про­ис­хо­дя­ще­го в семей­ном кру­гу. Зна­че­ние дей­ст­вия едва ли может под­ле­жать сомне­нию, если обра­тить толь­ко вни­ма­ние на одну харак­тер­ную подроб­ность, на бул­лы, наде­ва­ние кото­рых, оче­вид­но, толь­ко что пред­ше­ст­во­ва­ло совер­ше­нию пред­став­ля­е­мо­го дей­ст­вия. Обряд наде­ва­ния бул­лы про­ис­хо­дил в «день люст­ра­ции», очи­ще­ния детей, а это-то очи­ще­ние ново­рож­ден­но­го Мар­са и трех дру­гих, веро­ят­но, боже­ст­вен­но­го про­ис­хож­де­ния мла­ден­цев, состав­ля­ет глав­ный сюжет трех изо­бра­же­ний. Минер­ва взя­ла на себя роль нянь­ки, в каче­стве боги­ни-покро­ви­тель­ни­цы дет­ско­го воз­рас­та. Люст­ра­ция про­из­во­дит­ся посред­ст­вом дер­жа­ния ребен­ка над огнем. Если огонь дей­ст­ви­тель­но почерп­нут из какой-нибудь огнен­ной реки ада, — конеч­но, толь­ко не из холод­ной как лед воды с.242 Стикса, как дума­ет­ся Марк­су, — то и этот факт нисколь­ко не про­ти­во­ре­чит наше­му объ­яс­не­нию. Быт богов в общем пред­став­лял­ся по при­ме­ру чело­ве­че­ско­го; есть, одна­ко, и у него свои осо­бен­но­сти. Когда богам тре­бу­ет­ся вода для совер­ше­ния обряда, напри­мер, клят­вы, то эту воду доста­ют из Стикса. Так­же и огонь, необ­хо­ди­мый для обряда очи­ще­ния боже­ст­вен­ных мла­ден­цев, не обык­но­вен­ный огонь, употреб­ля­е­мый смерт­ны­ми, а осо­бен­но свя­щен­ный адский огонь. Доба­вим, что пома­за­ние ново­рож­ден­но­го Мар­са так­же име­ет свою ана­ло­гию в чело­ве­че­ском обряде, мно­го­чис­лен­ные при­ме­ры кото­ро­го при­во­дят­ся Э. Г. Мей­е­ром⁵¹.

Мы оста­но­ви­лись на ита­лий­ских памят­ни­ках искус­ства, пред­став­ля­ю­щих мифи­че­ские при­ме­ры освя­ще­ния огнем ново­рож­ден­но­го ребен­ка, пото­му что они вме­сте с тем могут слу­жить свиде­тель­ства­ми об испол­не­нии это­го обряда в семей­ном быте ита­лий­ских наро­дов. Если даже заклю­че­ние вер­но, то из него вполне воз­мож­но объ­яс­нить про­ис­хож­де­ние зага­доч­ной леген­ды о рож­де­нии Сер­вия Тул­лия и Цеку­ла. Послед­не­го нашли у огня на оча­ге, куда его поло­жи­ла сама мать. В этой чер­те мы видим попыт­ку объ­яс­нить при помо­щи леген­дар­но­го пер­во­при­ме­ра, поче­му уста­но­вил­ся обряд при­кла­ды­ва­ния ново­рож­ден­ных к огню домаш­не­го оча­га, что дела­лось, по наше­му пред­по­ло­же­нию, в dies lustri­cus. По извест­но­му обы­чаю, ново­рож­ден­но­го кла­ли перед отцом на зем­лю для того, чтобы отец его под­нял и этим при­знал закон­ным сыном. Ана­ло­гич­но это­му леген­дар­ный мла­де­нец, в пер­вый раз поло­жен­ный на очаг, как буд­то лежал у ног вооб­ра­жае­мо­го в огне бога, Вул­ка­на или Лара. Толь­ко при­зна­ние сыном со сто­ро­ны бога про­ис­хо­дит не тот­час, а впо­след­ст­вии, посред­ст­вом чуда, когда воз­ни­ка­ют сомне­ния в закон­но­сти рож­де­ния. Оста­ва­лось толь­ко рас­ска­зать, как бог огня соче­тал­ся любо­вью с мате­рью ребен­ка. В леген­де о Цеку­ле это про­ис­хо­дит путем выле­та­ния из огня искры. Рож­де­ние Сер­вия Тул­лия при­ду­ма­но уже немно­го искус­ст­вен­нее. Из огня высо­вы­ва­ет­ся по направ­ле­нию к деви­це насто­я­щее fas­ci­num. Послед­нее, в виде аму­ле­та игра­ло извест­ную роль при обрядах дня очи­ще­ния. Воз­мож­но, что авто­ру рас­ска­за о появ­ле­нии fas­ci­num не чуж­да была мысль объ­яс­нить так­же употреб­ле­ние это­го сим­во­ла. Мы при­хо­дим к заклю­чи­тель­но­му выво­ду, что в осно­ва­ние леген­ды о рож­де­нии Сер­вия Тул­лия и Цеку­ла лег­ла этио­ло­гия важ­ней­ших с.243 обрядов так назы­вае­мо­го dies lustri­cus. При­чи­ну, поче­му нача­ло этих обрядов при­уро­чи­ли к ини­ци­а­то­рам куль­та Фор­ту­ны в Риме и Пре­не­сте, мы объ­яс­ня­ем себе тем, что в обрядах это­го дня покло­не­ние Фор­туне и гада­ние посред­ст­вом жре­би­ев зани­ма­ли осо­бен­но вид­ное место. Леген­дар­ная цар­ская лич­ность, при­ду­ман­ная для объ­яс­не­ния про­ис­хож­де­ния куль­та боги­ни сча­стья и свя­щен­ной обста­нов­ки куль­та, пре­вра­ти­лась в живой при­мер пер­во­го при­ме­не­ния обрядов, столь тес­но свя­зан­ных с чест­во­ва­ни­ем той же боги­ни.