Жизнь древнего Рима.

с.132

Вос­тор­гать­ся доб­рым ста­рым вре­ме­нем было модой у писа­те­лей-мора­ли­стов I в. н. э. Сене­ка и Пли­ний Стар­ший пере­кли­ка­ют­ся здесь друг с дру­гом; Гора­цию часто при­хо­ди­ла охота почи­тать нра­во­уче­ния сво­им совре­мен­ни­кам; Юве­нал исполь­зо­вал жизнь пред­ков как сво­его рода склад ору­жия, неис­чер­пае­мый запас кото­ро­го давал бога­тые воз­мож­но­сти изби­вать потом­ков. Во всем этом была и поза, и рито­ри­ка, и тра­фа­рет, но был и под­лин­ный вос­торг перед суро­вой и стро­гой про­стотой ста­рин­но­го быта, и под­лин­ное воз­му­ще­ние совре­мен­ной рос­ко­шью и рас­пу­щен­но­стью. Мора­ли­ста уми­ля­ла эта про­стота; лите­ра­тур­ная выуч­ка и худо­же­ст­вен­ный такт под­ска­зы­ва­ли, что эта про­стота ока­жет­ся вели­ко­леп­ным фоном, на кото­ром при­хот­ли­вая рос­кошь потом­ков высту­пит в очер­та­ни­ях осо­бен­но непри­гляд­ных. Накла­ды­вать этот фон мож­но было по мно­же­ству пово­дов; очень выгод­ной темой были «бани и мытье преж­де и теперь». Сене­ка не пре­ми­нул ее раз­ра­ботать. Со ссыл­кой на тех, кто «рас­ска­зал о нра­вах древ­не­го Рима» (веро­ят­но, име­ет­ся в виду Варрон), он ука­зал, что, в про­ти­во­по­лож­ность нынеш­ним, у людей ста­ро­го века не при­ня­то было ходить каж­дый день в баню; еже­днев­но мыли толь­ко руки и ноги, пото­му что «на них оседа­ла грязь от работы»; «цели­ком мылись толь­ко по нун­ди­нам».

Вряд ли было на самом деле так. Труд­но пред­ста­вить себе, чтобы чело­век, про­ра­ботав­ший в поле целый день или про­вед­ший его в гря­зи и духо­те рим­ских улиц, взмок­ший от пота, в шер­стя­ной руба­хе, кото­рая, несо­мнен­но, «куса­лась», пото­му что шерсть была домаш­ней гру­бой выдел­ки, не испы­ты­вал еже­днев­но потреб­но­сти вымыть­ся с голо­вы до ног. Если побли­зо­сти не ока­зы­ва­лось с.133 ни реки, ни озе­ра (к услу­гам оби­та­те­лей Рима был Тибр), то каж­до­му было доступ­но облить­ся холод­ной водой или попо­лос­кать­ся в широ­ком уша­те. Сло­ва Сене­ки надо пони­мать так, что баню топи­ли толь­ко раз в неде­лю. Обы­чай этот сохра­нил­ся и в I в. н. э., но толь­ко для рабов (Col. I. 6. 20).

Щепе­тиль­ное чув­ство при­стой­но­сти, харак­тер­ное для древ­не­го рим­ля­ни­на, не допус­ка­ло, чтобы отец мыл­ся вме­сте со взрос­лым сыном или тесть с зятем. Стар­шее поко­ле­ние долж­но было появ­лять­ся на люди вооб­ще, а на гла­за моло­де­жи осо­бен­но в бла­го­об­ра­зии без­уко­риз­нен­ном. Нагота все­гда несколь­ко коро­би­ла рим­лян, и окон­ча­тель­но раз­бить это пред­убеж­де­ние «суро­во­го победи­те­ля» пле­нен­ной Гре­ции не уда­лось. Люди состо­я­тель­ные неиз­мен­но обза­во­ди­лись соб­ст­вен­ной баней в сво­ем поме­стье, а ино­гда и в город­ском особ­ня­ке, малень­кой, где одно­вре­мен­но мыть­ся мог толь­ко один чело­век; она состо­я­ла обыч­но из двух тес­ных ком­на­ток: теп­ло­го пред­бан­ни­ка и жар­ко натоп­лен­но­го поме­ще­ния для мытья. Сене­ка оста­вил опи­са­ние такой ста­рин­ной бань­ки, кото­рую выстро­ил у себя в Литерне Сци­пи­он Афри­кан­ский. Была она тес­ной, тем­но­ва­той («пред­ки наши счи­та­ли, что жар­ко быва­ет толь­ко в тем­ной бане»), с окна­ми, похо­жи­ми ско­рее на щели, и топ­кой по-чер­но­му. Не все, одна­ко, могут иметь соб­ст­вен­ную, хотя бы и кро­хот­ную, баню, и в Риме уже с III в. до н. э. появ­ля­ют­ся бани обще­ст­вен­ные, тоже «тем­ные и про­сто ошту­ка­ту­рен­ные». Они нахо­ди­лись в веде­нии эди­лов, дер­жав­ших над ними сани­тар­ный над­зор; «тре­бо­ва­ли чистоты и тем­пе­ра­ту­ры полез­ной и здо­ро­вой». Сене­ка уми­лял­ся при мыс­ли, что «в этих местах, широ­ко откры­тых наро­ду», Катон, Фабий Мак­сим, чле­ны семьи Кор­не­ли­ев сво­ей рукой мери­ли, доста­точ­но ли нагре­та вода (epist. 86. 4—10). В Риме к кон­цу I в. до н. э. насчи­ты­ва­лось 170 обще­ст­вен­ных бань; одни из них при­над­ле­жа­ли горо­ду, дру­гие — част­ным вла­дель­цам. Цице­рон неод­но­крат­но упо­ми­на­ет послед­ние (pro Coel. 25. 62; pro Ro­se. Amer. 7. 18; pro Cluent. 51. 141); у Мар­ци­а­ла рас­се­я­ны вос­по­ми­на­ния о «Грил­ло­вой мурье» (Грилл был хозя­и­ном пло­хой бани) и «Эолии» Лупа, полу­чив­шей наиме­но­ва­ние ост­ро­ва, где жил царь вет­ров, веро­ят­но, в насмеш­ку — за ее сквоз­ня­ки (I. 59. 3; II. 14. 11—12). В IV в. н. э. в Риме име­лось око­ло тыся­чи бань; в сред­нем на каж­дый рай­он их при­хо­ди­лось от 60 до 80¹. Без обще­ст­вен­ных бань нель­зя пред­ста­вить себе само­го захо­луст­но­го ита­лий­ско­го с.134 город­ка; их стро­ят даже в селе­ни­ях. Пли­ний пишет, что под Лав­рен­том, в деревне, сосед­ней с его усадь­бой, было три бани и, види­мо, настоль­ко хоро­ших, что Пли­ний, изба­ло­ван­ный рос­ко­шью соб­ст­вен­ных бан­ных поме­ще­ний, не брез­го­вал эти­ми дере­вен­ски­ми баня­ми, — «когда вне­зап­но при­е­дешь, задер­жишь­ся нена­дол­го и увидишь, что свою баню топить не сто­ит» (epist. II. 17. 26). Чело­век, искав­ший попу­ляр­но­сти сре­ди сво­их зем­ля­ков или одер­жи­мый той любо­вью к сво­е­му горо­ду, кото­рая так харак­тер­на для древ­не­го ита­лий­ца, поправ­ля­ет на свои сред­ства обвет­шав­шую баню или дарит сограж­дан пра­вом на веч­ные вре­ме­на бес­плат­но ею поль­зо­вать­ся. Агрип­па в быт­ность свою эди­лом (33 г. до н. э.) пре­до­ста­вил все­му насе­ле­нию Рима даро­вое посе­ще­ние бань в тече­ние года, упла­тив из соб­ст­вен­ных средств годо­вой доход, кото­рый рас­счи­ты­ва­ли полу­чить от бань их вла­дель­цы или арен­да­то­ры (город обыч­но сда­вал выстро­ен­ные им бани в арен­ду). В Лану­вии два отпу­щен­ни­ка в бла­го­дар­ность за честь избра­ния их в севи­ры «отре­мон­ти­ро­ва­ли разде­валь­ню, в кото­рой по при­чине вет­хо­сти обва­ли­лась шту­ка­тур­ка, устро­и­ли новый бас­сейн, поста­ви­ли новый брон­зо­вый таз (lab­rum) с тре­мя тру­ба­ми в виде кора­бель­ных носов, из кото­рых била вода» (CIL. XIV. 2119). Марк Вале­рий, выс­ший маги­ст­рат Лану­вия, на свои сред­ства поправ­ля­ет муж­ские и жен­ские бани, кото­ры­ми поль­зо­ва­лись, види­мо, жите­ли пяти квар­та­лов, бли­жай­ших к этим баням (CIL. XIV. 2121). В Пре­не­сте Аврун­цей Кот­та «коло­ни­стам, жите­лям, гостям, при­ез­жим и рабам их из сво­их средств пре­до­ста­вил наве­ки пра­во бес­плат­но мыть­ся» (CIL. XIV. 2978). В Бой­о­нии Т. Авиа­зий, «желая сохра­нить имя сво­его сына», заве­ща­ет горо­ду 4 млн. сестер­ций, доход с кото­рых обес­пе­чит «бес­плат­ное мытье наве­ки муж­чи­нам и детям обо­е­го пола» (CIL. XI. 720). Над­пи­сей подоб­но­го содер­жа­ния мож­но най­ти нема­ло. Как доро­жи­ли люди сво­ей баней, вид­но из одной тро­га­тель­ной над­пи­си, кото­рую жите­ли како­го-то «Лукре­ци­е­ва окру­га», зави­сев­ше­го от горо­да Аре­ла­те (ныне Арль в Про­ван­се), поста­ви­ли в честь севи­ра Кор­не­лия Зоси­мы, поехав­ше­го в Рим, чтобы «рас­ска­зать импе­ра­то­ру Анто­ни­ну Пию об обиде нашей». Зоси­ма тер­пе­ли­во жил в Риме, «изла­гал началь­ни­кам про­вин­ций обиду нашу» и вос­ста­но­вил бес­плат­ный вход в баню, «кото­рую отня­ли от нас и кото­рой мы поль­зо­ва­лись боль­ше 40 лет» (CIL. XII. 594). Горя­чая бла­го­дар­ность, с какой люди откли­ка­ют­ся на с.135 пре­до­став­ле­ние им бес­плат­ной бани, свиде­тель­ст­ву­ет о том, что глав­ны­ми посе­ти­те­ля­ми бань была бед­но­та, для кото­рой мно­го зна­чи­ло сэко­но­мить и несколь­ко жал­ких гро­шей, взи­мае­мых как пла­ту за вход. В Риме эта пла­та рав­ня­лась одно­му квад­ран­ту, т. е. ¼ асса, что состав­ля­ло в месяц при еже­днев­ном посе­ще­нии бани мень­ше двух сестер­ций. Пла­та не всюду, прав­да, была оди­на­ко­вой: в малень­ком шах­тер­ском город­ке Випас­ке муж­чи­ны пла­ти­ли арен­да­то­ру бани пол-асса, а жен­щи­ны — целый асс. С малень­ких детей, в Риме по край­ней мере, пла­ты не взи­ма­лось вовсе.

Рим­ляне стро­и­ли бани всюду, где они сели­лись или надол­го оста­нав­ли­ва­лись. Раз­ва­ли­ны их нахо­дят во Фран­ции и в Англии, по Рей­ну, Нека­ру и Дунаю², но наи­луч­шее пред­став­ле­ние о рим­ских банях дают хоро­шо сохра­нив­ши­е­ся остат­ки пом­пей­ских бань. В этом малень­ком город­ке было две город­ских бани (третью нача­ли стро­ить неза­дол­го до ката­стро­фы, и она оста­лась неза­кон­чен­ной). Одни рас­по­ло­же­ны за Фору­мом к севе­ру — их и назы­ва­ют Форум­ски­ми, по место­по­ло­же­нию, или Малы­ми по срав­не­нию с дру­ги­ми баня­ми, кото­рые полу­чи­ли от архео­ло­гов назва­ние Ста­би­е­вых, пото­му что одной сто­ро­ной выхо­ди­ли на ули­цу, шед­шую по направ­ле­нию к горо­ду Ста­би­ям. Ста­би­е­вы бани постро­и­ли еще во II в. до н. э., в то вре­мя, когда Пом­пеи были само­сто­я­тель­ным сам­нит­ским горо­дом; их ремон­ти­ро­ва­ли и пере­де­лы­ва­ли в 80-х годах I в. до н. э. и еще позд­нее, в импе­ра­тор­ское вре­мя. Стро­ить Малые бани нача­ли тогда же, когда при­сту­пи­ли к пер­во­му ремон­ту Ста­би­е­вых, т. е. в пер­вые годы суще­ст­во­ва­ния рим­ской коло­нии. Сохра­ни­лась над­пись, в кото­рой пом­пей­ские маги­ст­ра­ты, дуум­вир Цезий и эди­лы Окций и Нире­мий, сооб­ща­ют, что бани эти соору­же­ны по поста­нов­ле­нию город­ско­го сове­та на город­ские сред­ства, стро­и­лись под их над­зо­ром, и они при­ня­ли построй­ку. В этих банях осо­бен­но ясно ска­зы­ва­ют­ся вку­сы того вре­ме­ни и тех сло­ев рим­ско­го обще­ства, кото­рые не очень соблаз­ня­лись гре­че­ски­ми выдум­ка­ми и боль­ше при­дер­жи­ва­лись доб­рой род­ной ста­ри­ны; с них поэто­му мы и нач­нем.

Малые бани вме­сте с лав­ка­ми и мастер­ски­ми, окру­жав­ши­ми их с двух, если не с трех, сто­рон, зани­ма­ли целый квар­тал и состо­я­ли из двух отде­ле­ний, муж­ско­го и жен­ско­го, зна­чи­тель­но мень­ше­го. В муж­ское вели три вхо­да: из одно­го попа­да­ли пря­мо в разде­валь­ню; через два дру­гих мож­но было с двух про­ти­во­по­лож­ных улиц вой­ти с.136 в садик, при­мы­кав­ший одной сто­ро­ной к зад­ней стене лавок и окру­жен­ный с двух сто­рон дори­че­ской колон­на­дой; с третьей нахо­дил­ся крип­то­пор­тик, свод­ча­тый коридор с ароч­ны­ми окна­ми. В этот садик захо­ди­ли посидеть, подо­ждать, если в бане мно­го людей, пого­во­рить, пере­ска­зать город­ские ново­сти и сплет­ни, выслу­шать к ним добав­ле­ния и поправ­ки, а глав­ное — насла­дить­ся отды­хом, сво­бод­ным вре­ме­нем, непри­тя­за­тель­ной бол­тов­ней. На садик смот­ре­ла закры­тая с трех сто­рон бесед­ка-эксед­ра (4.75×5.9 м), кото­рая по вече­рам осве­ща­лась све­тиль­ни­ком, постав­лен­ным в нише тепида­рия так, что свет от него одно­вре­мен­но падал и в разде­валь­ню, и в бесед­ку, бесед­ка непо­сред­ст­вен­но при­мы­ка­ла к разде­вальне. В банях нашли боль­ше тыся­чи све­тиль­ни­ков: оче­вид­но, мно­го людей мылось уже в сумер­ках³. Посидев, пого­во­рив, посе­ти­те­ли направ­ля­лись нако­нец через коридор, на свод­ча­том потол­ке кото­ро­го раз­бро­са­ны были по голу­бо­му фону золотые звезды, в разде­валь­ню — апо­ди­те­рий (от гре­че­ско­го apo­dyo — «сни­маю»). Это была длин­ная ком­на­та (11.5×6.8 м), свод кото­рой (потол­ки во всех трех поме­ще­ни­ях бани были свод­ча­ты­ми) опи­рал­ся на мощ­ный кар­низ, укра­шен­ный пест­ры­ми леп­ны­ми гри­фа­ми, амфо­ра­ми и лира­ми; меж­ду ними вились при­хот­ли­вые ара­бес­ки. Сте­ны были выкра­ше­ны жел­той крас­кой, пото­лок разде­лан белы­ми квад­ра­та­ми с крас­ным бор­дю­ром, пол выло­жен гру­бой про­стой моза­и­кой. По сте­нам шли длин­ные ска­мей­ки с при­ступ­ка­ми; в сте­нах оста­лись следы от дере­вян­ных косты­лей, на кото­рых укреп­ле­ны были пол­ки, для скла­ды­ва­ния одеж­ды. Апо­ди­те­рий осве­щал­ся окном (1 м шири­ной, 1.7 м высотой), про­де­лан­ным под самым сво­дом в узкой стене ком­на­ты; в него была встав­ле­на брон­зо­вая рама, застек­лен­ная тол­стым (13 мм тол­щи­ной) мато­вым стек­лом и вра­щав­ша­я­ся на двух цап­фах, вде­лан­ных ввер­ху и вни­зу посе­редине окон­но­го про­ема. Этот люнет был орна­мен­ти­ро­ван про­ду­ман­но и пре­крас­но: мощ­ные три­то­ны с боль­ши­ми сосуда­ми на пле­чах, выпол­нен­ные релье­фом, а в окон­ной нише под самым окном — огром­ная мас­ка Оке­а­на или како­го-то реч­но­го боже­ства. На апо­ди­те­рий выхо­ди­ла малень­кая ком­нат­ка, где, веро­ят­но, хра­ни­лось мас­ло для нати­ра­ния, вся­кие бан­ные при­над­леж­но­сти и сидел кап­са­рий (от cap­sa — «боль­шая короб­ка»), раб-сто­рож, кото­рый за малое воз­на­граж­де­ние пря­тал у себя одеж­ду и вещи посе­ти­те­лей: воров­ство в банях было явле­ни­ем частым⁴.

с.137 Из апо­ди­те­рия мож­но было прой­ти или к холод­но­му бас­сей­ну в фри­гида­рий (fri­gi­dus — «холод­ный»), или завер­нуть нале­во в тепида­рий (te­pi­dus — «теп­лый»).

Фри­гида­рий пред­став­лял собой поме­ще­ние сна­ру­жи квад­рат­ное, а внут­ри круг­лое; диа­метр это­го кру­га 5.74 м, и пло­щадь его уве­ли­чи­ва­лась четырь­мя полу­круг­лы­ми ниша­ми высотой 2.2 м и диа­мет­ром 1.6 м. В этой круг­лой ком­на­те был устро­ен бас­сейн диа­мет­ром 4.31 м (ввер­ху); на пол­мет­ра ниже пола вокруг него шла ска­мья шири­ной в 0.28 м, а пони­же с одной сто­ро­ны сде­ла­на еще сту­пень­ка, чтобы лег­че было спус­кать­ся в воду; бас­сейн неглу­бок — все­го 1.3 м. Фри­гида­рий этот цели­ком сохра­нил­ся; не хва­та­ет толь­ко воды, кото­рая когда-то била мощ­ной стру­ей из мед­ной тру­бы, нахо­див­шей­ся про­тив вхо­да (отвер­стие ее рав­но в диа­мет­ре 13 см) на высо­те 1.2 м от пола. Пол, бас­сейн и ска­мья выло­же­ны белым мра­мо­ром. Окно про­де­ла­но в купо­ле с таким рас­че­том, чтобы в поме­ще­ние попа­да­ло как мож­но боль­ше солн­ца. Купол, име­ю­щий фор­му усе­чен­но­го кону­са, выкра­шен голу­бой крас­кой; сте­ны рас­пи­са­ны по жел­то­му фону зеле­ны­ми рас­те­ни­я­ми. Худож­ник хотел, чтобы посе­ти­те­лям фри­гида­рия каза­лось, буд­то они моют­ся под откры­тым небом. Надо ска­зать, что замы­сел этот был гораздо тонь­ше осу­щест­влен в Ста­би­е­вых банях: сте­ны пре­лест­но рас­пи­са­ны дере­вья­ми и куста­ми, обра­зу­ю­щи­ми густую чащу, в кото­рой пор­ха­ют пти­цы; из ваз в фор­ме цве­точ­ных чаше­чек бьют фон­та­ны, и над всем рас­сти­ла­ет­ся голу­бое небо. Рос­пись эта, к сожа­ле­нию, силь­но повреж­де­на.

Из апо­ди­те­рия мож­но было прой­ти и пря­мо в тепида­рий, боль­шую пря­мо­уголь­ную ком­на­ту (10.4×5.6 м), где нико­гда не мылись, а толь­ко про­гре­ва­лись, ино­гда даже в одеж­де, под­готов­ля­ясь таким обра­зом к пере­хо­ду в жар­кую атмо­сфе­ру каль­да­рия. Здесь в сте­нах были про­де­ла­ны ниши, куда скла­ды­ва­ли одеж­ду; по кра­ям пере­го­ро­док меж­ду ниша­ми сто­я­ли малень­кие (0.61 м высотой) терра­ко­то­вые фигур­ки обна­жен­ных гиган­тов; на вытя­ну­тых мощ­ных руках они дер­жа­ли тяже­лый кар­низ свод­ча­то­го потол­ка. Пото­лок бога­то укра­шен леп­ной работой: белые рельеф­ные фигу­ры, боль­шие и малые (Гани­мед, похи­щен­ный орлом, Амур с луком, Апол­лон вер­хом на гри­фе, малень­кие аму­ры, кото­рые пра­вят дель­фи­на­ми, львы в квад­ра­тах, ром­бах, кру­гах и мно­го­уголь­ни­ках по фио­ле­то­во­му, бело­му и свет­ло-голу­бо­му фону, над кар­ни­зом с.138 пере­плет ара­бе­сок, белых на белом фоне). Сте­ны выкра­ше­ны крас­ной крас­кой; свет пада­ет через окно, такое же, как в апо­ди­те­рии, и так же про­де­лан­ное под самым сво­дом.

Обо­гре­вал­ся тепида­рий по-ста­рин­но­му: очень боль­шой жаров­ней (2.12×0.77 м), кото­рую пода­рил некий Нигидий Вак­ку­ла («коров­ка»), укра­сив­ший пере­д­нюю стен­ку это­го дара сво­им «гер­бом» — горе­лье­фом коро­вы. Дно этой жаров­ни пред­став­ля­ло собой решет­ку из брон­зо­вых полос; на нее кла­ли кир­пи­чи, засы­па­ли их пем­зой и толь­ко потом уже накла­ды­ва­ли рас­ка­лен­ных углей (такое же отоп­ле­ние было пер­во­на­чаль­но и в Ста­би­е­вых банях).

Дверь из тепида­рия несколь­ко наис­ко­сок от той, через кото­рую вхо­ди­ли из апо­ди­те­рия, вела в каль­да­рий, самое жар­кое поме­ще­ние во всей бане (ca­li­dus — «горя­чий»), где посе­ти­тель уже через несколь­ко минут обли­вал­ся потом. Поме­ще­ние это, вытя­ну­тое в дли­ну, как и тепида­рий, зна­чи­тель­но пре­вос­хо­ди­ло его раз­ме­ра­ми (16.25×5.35 м). С одной сто­ро­ны оно закан­чи­ва­лось глу­бо­кой, полу­круг­лой нишей, где на тол­стой под­став­ке из лавы в 1 м высотой сто­ял огром­ный, но неглу­бо­кий таз (lab­rum) диа­мет­ром почти 2½ м (имен­но такой таз поста­ви­ли в Лану­вии двое новых севи­ров). В него была про­веде­на брон­зо­вая тру­ба, из кото­рой бил фон­тан. Под этим душем (вода, веро­ят­но, была теп­ло­ва­той) обмы­ва­лись после мытья в горя­чей ванне, поме­щав­шей­ся у про­ти­во­по­лож­ной сте­ны и зани­мав­шей почти весь этот конец каль­да­рия (ван­на эта назы­ва­лась al­veus или so­lium; тут она была белая мра­мор­ная, име­ла в дли­ну 5.05 м, в шири­ну 1.59 м, но в глу­би­ну толь­ко 0.6 м). В ней сво­бод­но мог­ло усесть­ся чело­век десять; зад­нюю стен­ку ван­ны поста­ви­ли с накло­ном, чтобы к ней удоб­нее было при­сло­нить­ся. В нише над тазом про­би­то четы­ре окна: одно боль­шое пря­мо­уголь­ное, под ним малень­кое круг­лое и по сто­ро­нам его два неболь­ших квад­рат­ных: стро­и­те­ли бани поза­бо­ти­лись о том, чтобы в этом жар­ком и душ­ном поме­ще­нии не заста­и­вал­ся пар и был доступ све­же­му возду­ху.

Рос­пи­си в каль­да­рии не было: от влаж­но­го, насы­щен­но­го паром возду­ха крас­ки все рав­но ско­ро бы погиб­ли. Толь­ко в купо­ле над тазом имел­ся рельеф­ный орна­мент: кры­ла­тые жен­щи­ны парят в высо­те. Зато очень ост­ро­ум­но устро­ен свод­ча­тый пото­лок: от одно­го кар­ни­за до дру­го­го по все­му сво­ду шли попе­ре­ч­ные желоб­ки, кото­рые под­чер­ки­ва­ли и фор­му потол­ка и в то же вре­мя с.139 обра­зо­вы­ва­ли ряд малень­ких кана­лов, по кото­рым сте­ка­ла вода, обра­зу­ю­ща­я­ся от осев­ше­го пара. Обо­гре­вал­ся каль­да­рий горя­чим возду­хом, кото­рый шел по тру­бам, про­ло­жен­ным в стене; горя­чим возду­хом про­гре­вал­ся и «вися­чий пол».

Жен­ское отде­ле­ние устро­е­но гораздо про­ще: отдель­но­го фри­гида­рия нет; бас­сейн с холод­ной водой, зна­чи­тель­но мень­ших раз­ме­ров, чем в муж­ском отде­ле­нии, нахо­дил­ся в апо­ди­те­рии, но зато горя­чим возду­хом отап­ли­вал­ся не толь­ко каль­да­рий, но и тепида­рий. От муж­ско­го отде­ле­ния жен­ское было наглу­хо отде­ле­но; у него был свой дво­рик или садик, где на одной колонне сто­я­ли сол­неч­ные часы, а на дру­гой, веро­ят­но, какая-то ста­туя.

План Малых бань в той части, где нахо­дят­ся спе­ци­аль­но бан­ные поме­ще­ния, стан­дарт­ный: в каж­дой обще­ст­вен­ной бане мы най­дем апо­ди­те­рий, фри­гида­рий, тепида­рий и каль­да­рий (ино­гда, как в жен­ском отде­ле­нии, для бас­сей­на с холод­ной водой отво­дят место в апо­ди­те­рии, а в малень­ких домаш­них бань­ках обхо­дят­ся и вовсе без него). В Ста­би­е­вых банях ока­жут­ся все эти три уже зна­ко­мые нам поме­ще­ния, но ока­жет­ся и нечто новое: обшир­ная, почти 700 м², обне­сен­ная с трех сто­рон кры­той колон­на­дой пло­щад­ка — гре­че­ская пале­ст­ра.

Сам­ни­ты, быв­шие хозя­е­ва­ми Пом­пей до самой Союз­ни­че­ской вой­ны, усво­и­ли мно­гое от сво­их соседей-гре­ков, куль­ту­ра кото­рых широ­ко раз­ли­лась по Кам­па­нии. От гре­ков моло­дежь заим­ст­во­ва­ла любовь к гим­на­сти­че­ским упраж­не­ни­ям: пале­ст­ра была данью гре­че­ским вку­сам. Стро­и­те­ли Малых бань обо­шлись без пале­ст­ры, может быть, по сооб­ра­же­ни­ям топо­гра­фи­че­ским (не хва­та­ло места) или чисто хозяй­ст­вен­ным (город­ская кас­са сра­зу после вой­ны вряд ли была пол­на), но очень веро­ят­но, что дей­ст­во­ва­ла здесь и направ­лен­ность «идео­ло­ги­че­ская»: победи­те­лям хоте­лось утвер­дить напе­ре­кор гре­че­ским обы­ча­ям образ жиз­ни чисто рим­ский. Рим­ляне нико­гда не мог­ли вполне отде­лать­ся от неко­то­ро­го пре­не­бре­же­ния к гим­на­сти­ке; юно­ша, упраж­няв­ший­ся с ган­те­ля­ми, посту­пил бы, по мне­нию Мар­ци­а­ла, гораздо разум­нее, если бы вме­сто это­го бес­смыс­лен­но­го заня­тия вско­пал вино­град­ник (XIV. 49). И все-таки любовь к спор­ту заво­е­вы­ва­ла все более широ­кие кру­ги, и начи­ная с I в. н. э. ника­кая баня, если у стро­и­те­лей хва­та­ет средств, не обхо­дит­ся без пале­ст­ры; для нее отведе­но место во дво­ре недо­стро­ен­ных пом­пей­ских бань, она с.140 есть и в част­но­вла­дель­че­ской пом­пей­ской бане, есть и в остий­ских банях, не гово­ря уже об импе­ра­тор­ских тер­мах в Риме. По гиги­е­ни­че­ским уста­нов­кам того вре­ме­ни тре­бо­ва­лось, как мы виде­ли, хоро­шень­ко про­по­теть перед баней, и луч­шим сред­ст­вом для это­го были игры и упраж­не­ния на пале­ст­ре. Мар­ци­ал пере­чис­лил их почти все (IV. 19; VII. 32): «учи­тель с рас­плю­щен­ны­ми (от уда­ров) уша­ми» обу­ча­ет моло­дежь «бок­су», юно­ши состя­за­ют­ся в беге и борь­бе, фех­ту­ют, учась на дере­вян­ном чур­бане искус­ству мет­ко нано­сить уда­ры мечом, «выжи­ма­ют тяже­сти», состав­ля­ют пар­тии для игры в мяч. Рим­ляне люби­ли эту заба­ву, раз­вле­ка­лись ею с дет­ских лет и счи­та­ли ее в чис­ле средств, кото­ры­ми «борют­ся со ста­ро­стью» (Pl. epist. III. 1. 8). Люби­те­ля­ми мяча были Муций Сце­во­ла, зна­ме­ни­тый юрист, Меце­нат и Цезарь (Cic. de or. 1. 217; Hor. sat. I. 5. 49; Macr. sat. II. 6. 5); Август доволь­но рано отка­зал­ся от вся­ких физи­че­ских упраж­не­ний, кро­ме игры в мяч (Suet. Aug. 83). Сене­ка, вклю­чив­ший эту игру в чис­ло заня­тий, на кото­рые попу­сту тра­тит­ся жизнь (de brev. vi­tae, 13. 1), с увле­че­ни­ем пре­да­вал­ся это­му «пусто­му вре­мя­пре­про­вож­де­нию» и был дотош­ным зна­то­ком одной из труд­ней­ших игр в мяч, а имен­но «тре­уголь­ни­ка» (de ben. II. 17. 3—5; 32. 1). Игра эта заклю­ча­лась в сле­дую­щем: на зем­ле рисо­ва­ли тре­уголь­ник, и трое игро­ков ста­но­ви­лись по его углам. Зада­ча была в том, чтобы не толь­ко пой­мать на лету мяч, но тут же «быст­ро и с рас­че­том» отбро­сить его обрат­но одно­му из парт­не­ров. Дей­ст­во­вать при­хо­ди­лось обе­и­ми рука­ми; у кого левая ока­зы­ва­лась недо­ста­точ­но про­вор­ной, того обзы­ва­ли «дере­вен­щи­ной» (Mart. XIV. 46). Счет мячам, упав­шим на зем­лю, вели «болель­щи­ки», в кото­рых недо­стат­ка не было; соот­но­ше­ние пой­ман­ных и упав­ших опре­де­ля­ло про­иг­рыш или выиг­рыш. «Тре­уголь­ник» тре­бо­вал напря­жен­но­го, ни на мину­ту не осла­бе­ваю­ще­го вни­ма­ния и боль­шой лов­ко­сти. Дру­гая игра несколь­ко напо­ми­на­ла нынеш­ний бас­кет­бол. Играю­щие (их мог­ло быть доволь­но мно­го) разде­ля­лись на две пар­тии, кото­рые выст­ра­и­ва­лись одна про­тив дру­гой. За каж­дой пар­ти­ей, на доволь­но боль­шом рас­сто­я­нии от игро­ков, про­во­ди­ли длин­ную чер­ту; посе­редине меж­ду обе­и­ми пар­ти­я­ми кла­ли мяч. Схва­тив­шие этот мяч пер­вы­ми ста­ра­лись забро­сить его как мож­но даль­ше через голо­вы про­тив­ни­ков, а те пой­мать и швыр­нуть обрат­но, ста­ра­ясь под­дать так, чтобы он упал хотя бы сра­зу за бороздой, про­веден­ной поза­ди про­тив­ни­ков. с.141 Пар­тия, кото­рой при­шлось пере­сту­пить эту чер­ту, счи­та­лась в про­иг­ры­ше. Была еще игра, о кото­рой мы зна­ем толь­ко, что малень­кий плот­ный мяч (он звал­ся har­pas­ton от har­pa­zo — «похи­щаю») надо было «похи­тить» сре­ди свал­ки мно­же­ства игро­ков, с кри­ком в клу­бах пыли гоняв­ших­ся за этим мячом по пале­ст­ре (Mart. IV. 19. 6; XIV. 48).

Набе­гав­шись и накри­чав­шись, покры­тые пылью и потом, игро­ки шли мыть­ся, пред­ва­ри­тель­но счи­стив с себя скреб­ком пыль и мас­ло. В Ста­би­е­вых банях воз­ле пале­ст­ры нахо­дил­ся под откры­тым небом бас­сейн (30 м²); здесь в про­гре­той солн­цем воде мыть­ся было при­ят­но. Моло­дежь ино­гда и удо­вле­тво­ря­лась толь­ко холод­ным умы­ва­ни­ем, но чаще, смыв с себя грязь и пот, шли в тепида­рий, отды­ха­ли там и затем уже направ­ля­лись в каль­да­рий. В I в. н. э. в банях появ­ля­ет­ся осо­бое отде­ле­ние, где про­гре­ва­ют­ся в сухом горя­чем возду­хе; назы­ва­ет­ся оно la­co­ni­cum.

Сене­ка, кото­рый был пре­крас­ным и тон­ким наблюда­те­лем и любил наблюдать и поучать на кон­крет­ном мате­ри­а­ле сво­их наблюде­ний, вос­поль­зо­вал­ся баней Сци­пи­о­на, чтобы ули­чить сво­их совре­мен­ни­ков в их извра­щен­ном при­стра­стии к рос­ко­ши: «…жал­ким бед­ня­ком сочтет себя чело­век, если в сте­нах его бани не свер­ка­ет огром­ных кру­гов дра­го­цен­но­го мра­мо­ра… если вода льет­ся не из сереб­ря­ных кра­нов… теперь норой назо­вут баню, если она постав­ле­на не так, чтобы солн­це круг­лый день зали­ва­ло ее через огром­ные окна, если в ней нель­зя в одно и то же вре­мя и мыть­ся, и заго­рать, если нель­зя из ван­ны видеть поля и море… теперь баню нака­ля­ют до тем­пе­ра­ту­ры пожа­ра; рабу, ули­чен­но­му в пре­ступ­ле­нии, сле­до­ва­ло бы толь­ко здесь вымыть­ся. По-мое­му, нет ника­кой раз­ни­цы меж­ду баней нагре­той и охва­чен­ной огнем» (Sen. epist. 86. 4—12). Архео­ло­ги­че­ский мате­ри­ал под­твер­жда­ет мно­гие места это­го пись­ма. Новые бани в Пом­пе­ях (их назы­ва­ют Цен­траль­ны­ми, по их место­по­ло­же­нию) не были докон­че­ны⁵, и мы не можем судить о том, как их соби­ра­лись отде­лы­вать внут­ри, но уже самый план их гово­рит о том, насколь­ко при­хот­ли­вее и взыс­ка­тель­нее ста­ли пом­пей­цы за то сто­ле­тие, кото­рое отде­ля­ет построй­ку Малых бань от построй­ки Цен­траль­ных. На боль­шой пале­ст­ре (200 м² с лиш­ним) устро­ен под откры­тым небом, как и при Ста­би­е­вых банях, бас­сейн для обмы­ва­ния, но он вдвое боль­ше (око­ло 60 м²). Отдель­но­го фри­гида­рия нет, но в апо­ди­те­рии поста­ви­ли ван­ну, напол­няв­шу­ю­ся с.142 холод­ной водой: оче­вид­но, реши­ли, что с люби­те­лей холод­но­го купа­ния хва­тит и ее место с бас­сей­ном на пале­ст­ре. Все три поме­ще­ния — апо­ди­те­рий, тепида­рий и каль­да­рий — выхо­дят на пале­ст­ру каж­дое тре­мя широ­ки­ми, обра­щен­ны­ми на юго-запад окна­ми. С полу­дня поме­ще­ния эти были зали­ты солн­цем, и посе­ти­те­ли, по сло­ву Сене­ки, «мог­ли варить­ся при ярком све­те» (вспом­ним, как ску­по были осве­ще­ны и Малые, и Ста­би­е­вы бани). Для того чтобы «варить­ся», в Цен­траль­ных банях было доста­точ­но места: не толь­ко каль­да­рий, но и тепида­рий долж­ны были про­гре­вать­ся горя­чим возду­хом, кото­рый шел под полом и под­ни­мал­ся по сте­нам; имел­ся еще la­co­ni­cum, где мож­но было про­по­теть, «выпа­рить­ся» в горя­чем сухом возду­хе. Эта сухая баня счи­та­лась очень полез­ной, «если из орга­низ­ма надо было извлечь испор­чен­ные соки» (Cels. II. 17).

И в Малых, и в Ста­би­е­вых банях было жен­ское отде­ле­ние; в Цен­траль­ных его нет. Мылись здесь муж­чи­ны в одно вре­мя, а жен­щи­ны в дру­гое? В малень­ких город­ках, где не было средств выстро­ить осо­бое отде­ле­ние для жен­щин, так и посту­па­ли; в уже упо­мя­ну­том Випас­ке, напри­мер, жен­щи­нам пола­га­лось мыть­ся в первую поло­ви­ну дня, а муж­чи­нам во вто­рую, после 2—3 часов дня. Пред­на­зна­ча­лись Цен­траль­ные бани для одних муж­чин? Или жен­щи­ны и муж­чи­ны мылись вме­сте? Что такой обы­чай суще­ст­во­вал в Риме, мы это зна­ем, но все эти Гал­лы, Сав­феи и Лека­нии, кото­рых поми­на­ет Мар­ци­ал и кото­рые мылись «вме­сте с юно­ша­ми и ста­ри­ка­ми» (III. 51 и 72; VII. 15; XI. 47 и 75), были жен­щи­на­ми опре­де­лен­но­го типа. К ним мож­но доба­вить еще эман­си­пи­ро­ван­ных люби­тель­ниц спор­та, кото­рые мель­ка­ют у Мар­ци­а­ла и Юве­на­ла, и, воз­мож­но, жен­щин типа Кло­дии, любов­ни­цы Катул­ла. Во вся­ком слу­чае Пли­ний имел осно­ва­ние взы­вать к тени Фаб­ри­ция: «О, если бы он увидел… жен­щин, кото­рые моют­ся вме­сте с муж­чи­на­ми!» (XXXIII. 153), а импе­ра­то­ры — изда­вать запре­ти­тель­ные поста­нов­ле­ния. Адри­ан «уста­но­вил раздель­ное мытье для муж­чин и жен­щин» (Hist. Aug. Adr. 18. 10), но, види­мо, рас­по­ря­же­ние это было вско­ре забы­то, так как Мар­ку Авре­лию при­шлось сыз­но­ва «вос­пре­тить сов­мест­ное мытье» (Hist. Aug. M. Ant. Phi­los. 23. 8). Гелио­га­бал раз­ре­шил его и сам «все­гда мыл­ся вме­сте с жен­щи­на­ми» (He­liog. 31. 7). Алек­сандр Север вновь запре­тил «сме­шан­ные бани» (Alex. Sev. 24. 2).

«Бани, любовь и вино — до ста­ро­сти жили мы вме­сте»: с.143 неиз­вест­ный автор поста­вил сло­во «бани» впе­ре­ди по тре­бо­ва­нию гек­са­мет­ра, но они впра­ве занять это место и по сво­е­му зна­че­нию в жиз­ни древ­не­го рим­ля­ни­на. Еже­днев­ное посе­ще­ние бани — оно вошло в обы­чай с I в. н. э. — пред­пи­сы­ва­лось эле­мен­тар­ным пра­ви­лом гиги­е­ны, тре­бо­вав­шей соблюде­ния физи­че­ской чистоты: в южном кли­ма­те, под зной­ным солн­цем, в тес­но­те, пыли и гря­зи город­ских улиц и квар­тир-конур это тре­бо­ва­ние без еже­днев­но­го мытья было бы неосу­ще­ст­ви­мо. Затем баня, по воз­зре­ни­ям тогдаш­ней меди­ци­ны, при­над­ле­жа­ла к чис­лу дей­ст­вен­ных вра­чеб­ных средств, и при лече­нии неко­то­рых болез­ней без нее нель­зя было обой­тись. А кро­ме того, бани были местом встреч и сбо­рищ, весе­лых игр и спор­тив­ных радо­стей. Мар­ци­ал, пере­чис­ляя то, чем крас­на жизнь, назы­ва­ет рядом с избран­ны­ми кни­га­ми баню (II. 48). На одной из плит Тим­гад­ско­го фору­ма выца­ра­па­на играль­ная дос­ка, и в ее кле­точ­ки какой-то досу­жий игрок поста­рал­ся впи­сать фор­му­лу, кото­рая объ­яс­ня­ла, в чем смысл жиз­ни: «охо­тить­ся, мыть­ся, играть [в кости], сме­ять­ся — это вот жизнь». Мы виде­ли, с каким вку­сом и усер­ди­ем пом­пей­цы укра­ша­ли свои бани, а Пом­пеи были толь­ко неболь­шим и невид­ным горо­дом. Бога­чи, совре­мен­ни­ки Сене­ки и Мар­ци­а­ла, пре­вра­ща­ют свои бани в насто­я­щие двор­цы, где «один чело­век рас­по­ла­га­ет про­стран­ст­вом не для одно­го» (Mart. XII. 50. 2). Хозя­ин уби­ра­ет их ста­ту­я­ми и колон­на­ми, кото­рые «ниче­го не под­дер­жи­ва­ют», но постав­ле­ны как укра­ше­ние и пока­за­тель затра­чен­ных средств, устра­и­ва­ет искус­ст­вен­ные водо­па­ды, чтобы слу­шать «шум воды, ска­ты­ваю­щей­ся по сту­пе­ням», зака­зы­ва­ет доро­гие моза­и­ки для полов; «мы дошли до таких при­хо­тей, что жела­ем сту­пать толь­ко по дра­го­цен­ным кам­ням»; «наши бас­сей­ны обло­же­ны фасос­ским мра­мо­ром, кото­рый когда-то ред­ко виде­ли и в хра­ме» (Sen. epist. 86. 6—7). Сте­ны инкру­сти­ро­ва­ли и обли­цо­вы­ва­ли раз­ным мра­мо­ром: по сло­вам Мар­ци­а­ла, в бане Клав­дия Этрус­ка, сына импе­ра­тор­ско­го отпу­щен­ни­ка, «в одном месте зеле­нел тай­гет­ский камень и состя­за­лись сво­ей раз­ной окрас­кой тол­стые пли­ты, кото­рые выру­би­ли фри­ги­ец и житель Ливии» (Mart. VI. 42; Stat. Silv. I. 5). Ино­гда добав­лял­ся еще мра­мор из Кари­ста (Mart. IX. 75. 7)⁶. Вся эта рос­кошь меркнет, одна­ко, перед импе­ра­тор­ски­ми тер­ма­ми в Риме.

Пер­вые тер­мы выстро­ил в Риме Агрип­па, заве­щав­ший их в бес­плат­ное поль­зо­ва­ние рим­ско­му насе­ле­нию. Рядом с ними на с.144 Мар­со­вом Поле постро­ил свои тер­мы Нерон (впо­след­ст­вии они были отре­мон­ти­ро­ва­ны Алек­сан­дром Севе­ром, поче­му ино­гда и назы­ва­ют­ся Алек­сан­дро­вы­ми). Неда­ле­ко от Неро­но­ва Золо­то­го дома нахо­дят­ся тер­мы Тита; к севе­ро-восто­ку от них, почти рядом, были Тра­я­но­вы тер­мы, где в цар­ст­во­ва­ние это­го импе­ра­то­ра мылись жен­щи­ны. Позд­нее воз­двиг­ну­ты были тер­мы Кара­кал­лы, офи­ци­аль­но име­ну­е­мые Анто­ни­но­вы­ми; они нахо­ди­лись око­ло Аппи­е­вой доро­ги, за Капен­ски­ми ворота­ми, меж­ду Авен­ти­ном и Цели­ем. Меж­ду Кви­ри­на­лом и Вими­на­лом лежа­ли тер­мы Дио­кле­ти­а­на, зани­мав­шие 13 га. Тепида­рий их Микел­ан­дже­ло пре­вра­тил в цер­ковь, суще­ст­ву­ю­щую и поныне. Нацио­наль­ный Рим­ский музей нашел себе при­ют в этих же раз­ва­ли­нах.

Луч­ше все­го сохра­ни­лись тер­мы Кара­кал­лы, кото­рые уже в V в. н. э. счи­та­лись одним из чудес Рима. Они зани­ма­ли пло­щадь в 11 га. Глав­ное зда­ние, самый «бан­ный кор­пус», лежит в пар­ке, кото­рый окру­жен сплош­ной лини­ей раз­ных поме­ще­ний. Спра­ва и сле­ва от глав­но­го вхо­да устро­е­ны две боль­ших эксед­ры; перед каж­дой из них пале­ст­ра. В зад­ней части сада (напро­тив глав­но­го вхо­да), в пра­вом и в левом углах, две про­стор­ных залы; судя по их внут­рен­не­му обо­рудо­ва­нию, их сле­ду­ет счи­тать биб­лио­те­ка­ми; с трех сто­рон вдоль стен шли низень­кие при­ступ­ки, по кото­рым под­ни­ма­лись к нишам, где хра­ни­лись свит­ки. В цен­тре меж­ду эти­ми зала­ми рас­по­ло­же­ны амфи­те­ат­ром ряды сиде­ний; ряды эти несколь­ко закруг­ля­ют­ся к обо­им кон­цам. Перед ними — ста­ди­он, смот­реть на кото­рый мож­но было и из самих терм (из зад­них ком­нат), и с это­го амфи­те­ат­ра. Над ним повы­ше нахо­ди­лись цистер­ны с водой для терм: 64 свод­ча­тых поме­ще­ния, шед­ших в два ряда и в два эта­жа. Вода для этих цистерн была отведе­на из Aqua Mar­cia.

В «бан­ный кор­пус» вело четы­ре вхо­да; через два цен­траль­ных вхо­ди­ли в кры­тые залы, нахо­див­ши­е­ся по обе сто­ро­ны фри­гида­рия. Над фри­гида­ри­ем кры­ши не было; за ним на одной оси лежа­ла боль­шая зала, кото­рую дол­гое вре­мя оши­боч­но при­ни­ма­ли за тепида­рий, хотя в ней нет ника­ких при­спо­соб­ле­ний для топ­ки, тепида­рий и за ним круг­лый каль­да­рий, купол кото­ро­го (35 м в диа­мет­ре) под­дер­жи­ва­ло восемь мощ­ных пиляст­ров; два из них и посей­час сто­ят на месте. Каль­да­рий окру­жа­ли малень­кие отде­ле­ния, где мож­но было мыть­ся пооди­ноч­ке. По обе сто­ро­ны от с.145 каль­да­рия были рас­по­ло­же­ны ком­на­ты для собра­ний, реци­та­ций и т. п.

Сре­ди мно­же­ства вся­че­ских поме­ще­ний, нахо­див­ших­ся спра­ва и сле­ва от этих пред­на­зна­чен­ных для мытья ком­нат, сле­ду­ет отме­тить две пале­ст­ры, два боль­ших откры­тых дво­ра, окру­жен­ных с трех сто­рон колон­на­дой. Пале­ст­ры эти рас­по­ло­же­ны совер­шен­но сим­мет­рич­но: одна — на севе­ро-восточ­ной, а дру­гая — на севе­ро-запад­ной сто­роне зда­ния, на каж­дую из них выхо­ди­ла абсида. В полу этих абсид нахо­ди­лась зна­ме­ни­тая моза­и­ка с фигу­ра­ми атле­тов, отно­сив­ша­я­ся, веро­ят­но, к IV в. н. э. (най­де­на в 1824 г., хра­нит­ся в Лате­ран­ском музее). Импе­ра­то­ры не толь­ко стре­ми­лись к худо­же­ст­вен­ной отдел­ке сво­их терм, не толь­ко обли­цо­вы­ва­ли сте­ны мра­мо­ром, покры­ва­ли моза­и­ка­ми полы и ста­ви­ли вели­ко­леп­ные колон­ны: они систе­ма­ти­че­ски соби­ра­ли здесь про­из­веде­ния искус­ства. В тер­мах Кара­кал­лы сто­я­ли когда-то Фар­нез­ский бык, ста­туи Фло­ры и Гер­ку­ле­са, торс Апол­ло­на Бель­ведер­ско­го (не счи­тая мно­же­ства дру­гих менее зна­чи­тель­ных ста­туй); зна­ме­ни­тая груп­па Лао­ко­о­на была най­де­на в тер­мах Тра­я­на. Сюда при­хо­ди­ли не толь­ко смыть грязь, здесь отды­ха­ли. Осо­бен­ное зна­че­ние име­ли тер­мы для бед­ня­ков, тес­нив­ших­ся на антре­со­лях сво­их мастер­ских или где-то «под чере­пи­ца­ми» в душ­ной гряз­ной квар­ти­ре без возду­ха и све­та с видом на гряз­ные сте­ны про­ти­во­по­лож­но­го дома, до кото­ро­го толь­ко что нель­зя было дотя­нуть­ся рукой. Какое чув­ство физи­че­ско­го и душев­но­го облег­че­ния испы­ты­вал чело­век, кото­рый из тес­ноты, гама и без­обра­зия сво­его жилья и сво­его квар­та­ла попа­дал в эти огром­ные залы, отде­лан­ные со всей рос­ко­шью, доступ­ной толь­ко для импе­ра­тор­ской каз­ны, укра­шен­ные таки­ми про­из­веде­ни­я­ми искус­ства, кото­рые пре­вра­ща­ли эти бани в бога­тей­ший музей! Неда­ром один из совре­мен­ных уче­ных назвал тер­мы луч­шим подар­ком, кото­рый импе­ра­то­ры сде­ла­ли рим­ско­му насе­ле­нию. Посе­ти­тель нахо­дил здесь и клуб, и ста­ди­он, и сад отды­ха, и дом куль­ту­ры. Каж­дый мог выбрать себе то, что было ему по вку­су: одни, вымыв­шись, уса­жи­ва­лись побол­тать с дру­зья­ми, шли поглядеть на борь­бу и гим­на­сти­че­ские упраж­не­ния и самим занять­ся ими; дру­гие бро­ди­ли по пар­ку, любо­ва­лись ста­ту­я­ми, заси­жи­ва­лись в биб­лио­те­ке. Люди ухо­ди­ли с запа­сом новых сил, отдох­нув­шие и обнов­лен­ные не толь­ко физи­че­ски, но и нрав­ст­вен­но.

с.146 Состав и коли­че­ство пер­со­на­ла, обслу­жи­ваю­ще­го бани, менял­ся, конеч­но, в зави­си­мо­сти от их вели­чи­ны и харак­те­ра. В рим­ских тер­мах работал, надо думать, не один деся­ток людей. В колум­ба­ри­ях импе­ра­тор­ско­го дома и знат­ных рим­ских семейств есть таб­лич­ки с име­на­ми рабов-бан­щи­ков (bal­nea­tor), на кото­рых, оче­вид­но, лежал глав­ный над­зор за баня­ми их хозя­ев (CIL. VI. 6243, 7601, 8742, 9102, 9216). Если город­ская баня была плат­ной, то город обыч­но сда­вал ее в арен­ду, и на арен­да­то­ра (con­duc­tor) нала­гал­ся дого­во­ром ряд обя­за­тельств, выпол­не­ние кото­рых про­ве­ря­лось эди­ла­ми. До нас цели­ком дошел такой дого­вор из Випас­ка (CIL. 11. 5181): в нем ука­за­но, с како­го и до како­го часа бани долж­ны быть откры­ты, какую пла­ту с посе­ти­те­лей может взи­мать арен­да­тор, в каком коли­че­стве долж­на иметь­ся вода и какой штраф упла­чи­ва­ет арен­да­тор при нару­ше­нии при­ня­тых им обя­за­тельств. Вход­ная пла­та, как уже гово­ри­лось, была ничтож­ной, и есте­ствен­но воз­ни­ка­ет вопрос, поче­му бани счи­та­лись пред­при­я­ти­ем доход­ным? А что это было имен­но так, об этом свиде­тель­ст­ву­ет нали­чие част­но­вла­дель­че­ских бань и в Риме, и в Пом­пе­ях. Суро­вые пара­гра­фы дого­во­ра и жал­кие гро­ши от посе­ти­те­лей не отпу­ги­ва­ли пред­при­им­чи­вых дель­цов от арен­ды випас­ской бани; гре­ки, содер­жа­те­ли бань в Риме, все эти Сте­фа­ны и Грил­лы, не взя­лись бы за дело, не сули оно им жир­ной выго­ды.

Кро­ме пла­ты, вно­си­мой посе­ти­те­ля­ми, у хозя­и­на име­лись и дру­гие ста­тьи дохо­да. Не все посе­ти­те­ли явля­лись в сопро­вож­де­нии соб­ст­вен­ной при­слу­ги, помо­гав­шей при мытье, и хозя­ин пре­до­став­лял сво­им кли­ен­там воз­мож­ность поль­зо­вать­ся услу­га­ми его рабов, кото­рые за скром­ную пла­ту сте­рег­ли их одеж­ду, мас­си­ро­ва­ли, нати­ра­ли олив­ко­вым мас­лом, выдер­ги­ва­ли осо­бы­ми щип­чи­ка­ми воло­сы (мода импе­ра­тор­ско­го вре­ме­ни тре­бо­ва­ла, чтобы волос под мыш­ка­ми не было). Это один доба­воч­ный источ­ник при­бы­ли. Был и дру­гой, более обиль­ный. Сене­ка, рас­ска­зы­вая о том, что дела­ет­ся в банях, упо­ми­на­ет кол­бас­ни­ка, пирож­ни­ка и «вся­ких раз­нос­чи­ков из хар­чев­ни», кото­рые выкли­ка­ли здесь свой товар (epist. 56. 2). Они полу­ча­ли от хозя­и­на бани пра­во тор­го­вать сво­им това­ром в его заведе­нии, конеч­но, за пла­ту; мог он, поку­пая у них съест­ное, про­да­вать его и от себя с неко­то­рой «накид­кой». Есть и пить в банях было уста­но­вив­шим­ся обы­ча­ем, и ели, конеч­но, не на ходу: хозя­ин устра­и­вал при бане «ресто­ран» с с.147 наи­боль­шим доступ­ным ему ком­фор­том, и за этот ком­форт при­хо­ди­лось пла­тить. В Пом­пе­ях вла­де­лец бань в VIII рай­оне устро­ил при них соб­ст­вен­ную хар­чев­ню, где посе­ти­те­ли мог­ли и выпить, и заку­сить. Обо­ро­ти­стый хозя­ин пони­мал, что не про­га­да­ет, беря на себя управ­ле­ние город­ской баней или строя свою соб­ст­вен­ную⁷.