Реконструкция первого комментария Цезаря у синьора Ферреро
The Classical Quarterly, Vol. 3, No. 3 (Jul., 1909), pp. 203—215.
© 2010 г. Перевод с англ. О. В. Любимовой.
с.203 Достоверность рассказа Цезаря о его кампаниях против гельветов и Ариовиста недавно снова подверглась критике синьора Ферреро, быстро приобретённая слава которого имеет не европейский, но трансатлантический масштаб и который ведёт своё дело более ловко, чем его предшественники, и совершенно по-новому. Я думаю, что анализ статьи, в которой он излагает свою позицию, не станет напрасной тратой времени1.
Начну с краткого резюме соответствующей части рассказа Цезаря.
В 61 г. Оргеториг (которого Цезарь описывает как человека, «занимающего у гельветов первое место по богатству и знатности»[1]), «страстно стремясь к царской власти… вступил в тайное соглашение с [гельветской] знатью и убедил общину выселиться всем народом из своей земли». Он сказал им, что «им нетрудно будет овладеть верховной властью над всей Галлией»; и поскольку они были не удовлетворены собственной территорией, то охотно к нему прислушались. Поэтому они приступили к приготовлениям и решили, что переселение должно начаться через два года. Оргеториг организовал политическое посольство к различным галльским племенам, в ходе которого убедил Кастика и Думнорига (лидеров националистических или антиримских партий у секванов и эдуев) создать вместе с ним триумвират с целью добиться власти над своими племенами и совместно сделаться правителями Галлии. Замыслы Оргеторига стали известны гельветам, которые вызвали его на суд за измену. С помощью своих сторонников и рабов он сумел запугать судей, но магистраты применили силу для его подавления, и он умер, вероятно, покончив с собой. Однако гельветы продолжили свои приготовления и побудили ещё четыре племени присоединиться к ним. В марте 58 г. вся масса, насчитывающая
За несколько лет до прибытия Цезаря в Галлию эдуи и арверны сражались за верховенство. После длительной борьбы арверны совместно с секванами заручились помощью Ариовиста, который пересёк Рейн примерно с
В следующем году Цицерон писал Аттику, что эдуи недавно потерпели поражение (очевидно, от Ариовиста) и что гельветы разоряют Провинцию. Он добавил, что сенат постановил, что консулы должны тянуть жребий о двух галльских провинциях — Цизальпийской и Трансальпийской, — и что следует набрать войска и отправить полномочных послов с поручением к нескольким галльским общинам, чтобы убедить их не присоединяться к гельветам3. Через недолгое время (вскоре после 12 мая) он написал ещё одно письмо, отмечая, что получены известия о спокойствии в Галлии, но Метелл Целер, один из консулов, вовсе не доволен этой новостью: «Он, я думаю, — говорит Цицерон, — жаждет триумфа»4.
Вернемся к Ариовисту. Цезарь сообщает, что Ариовист не позволил секванам с.205 долго наслаждаться победой, но завладел третью их территории и (очевидно, после безуспешного посольства Дивитиака) нанёс поражение объединённым галльским силам в решающей битве в местности под названием Магетобрига5. В 59 г., в год консульства Цезаря, Ариовист обратился к сенату за почётными титулами царя и друга, которые были предоставлены ему с согласия Цезаря, если не по его инициативе6.
Синьор Ферреро настаивает на том, что союз Рима с эдуями, с одной стороны, и с Ариовистом, с другой стороны, необъясним, если только не случилось нечто, изменившее положение в Галлии и убедившее римлян, что примирение между Ариовистом и эдуями и возможно, и полезно. Эта перемена, согласно синьору Ферреро, стала результатом агрессивной деятельности гельветов, на которую намекает Цицерон; и он утверждает, что «римляне, свевы [сторонники Ариовиста] и эдуи были заинтересованы в объединении против» них. «Сенат, — продолжает он, — думал предупредить случайное развитие событий при помощи декрета, о котором говорит в своём письме Цицерон; другие, как Метелл и Цезарь, готовы были дополнить эти меры союзом Ариовиста с Римом». Синьор Ферреро предполагает, что теперь пробудился интерес общества к галльским делам и «господствующий империалистический дух придал совершенно иной смысл этой чисто оборонительной политике, которой предполагал следовать сенат. Котерия политиков, — продолжает он, — решила использовать её для пропаганды большой войны, которая бы стала источником богатства и славы, подобно восточным войнам Лукулла и Помпея». Лидером этой котерии был Метелл, который «первым возымел идею воспользоваться вторжением гельветов для войны в Галлии». «Все казалось ясным, — пишет синьор Ферреро. — Гельветы своим проектом основания Великой Галльской империи вынудили сенат принять оборонительные меры; эти оборонительные меры превратились в план наступательной политики под влиянием господствовавшего тогда стремления к расширению владений». Но, — говорит он, — читая первую книгу «Комментариев», мы обнаруживаем, что «гельветы вовсе не хотели основать Великой Галльской империи и что вовсе не существовало “гельветской опасности”»7.
В данной статье я берусь продемонстрировать, что то, что синьор Ферреро называет союзом Рима с Ариовистом, поддаётся лишь одному объяснению, а именно, что Цезарь считал целесообразным кинуть подачку Ариовисту, чтобы обеспечить его нейтралитет в случае, если сам сочтёт необходимым предпринять кампанию против гельветов. Я не могу допустить, что в этой кампании «были заинтересованы римляне, свевы и эдуи»; в ней были заинтересованы римляне и проримская партия эдуев (представленная Дивитиаком); возможно, Ариовист мог считать, что поддержка Рима защитит его от неожиданного нападения8, но общее направление его политики показывает, что он не видел необходимости играть наступательную роль в подобном союзе. Нет свидетельств того, что Метелл, который умер в начале с.206 консульства Цезаря, имел какое-либо отношение к так называемому союзу Рима и Ариовиста: нет оснований предполагать, что этот «союз» был предназначен для «дополнения» (в том смысле, который подразумевает синьор Ферреро) мер предосторожности, предпринятых против гельветов, ибо Цезарь, автор «союза», был не настолько глуп, чтобы связывать себе руки, активно используя его против них; а честолюбивая «котерия политиков» является плодом воображения синьора Ферреро. Насколько нам известно, — а нам не на что опереться, кроме предположения Цицерона, — эта «котерия» состояла из одного Метелла. Признать, что «“гельветской опасности” вовсе не существовало» могут лишь критики, считающие, что Цезарь должен был позволить гельветам делать, что им угодно; и если даже допустить, что после смерти Оргеторига они «вовсе не хотели основать Великой Галльской империи» (хотя в 58 г. они готовились — не бескорыстно — поддержать честолюбивые планы Думнорига), отсюда не следует, что они, или, во всяком случае, Оргеториг, не имели подобных замыслов ранее.
Синьор Ферреро начинает своё исследование рассказа Цезаря с утверждения, что он «подтверждает нам то, что заставил нас подозревать Цицерон,
На вопросы синьора Ферреро легко ответить. Известно, что в Галлии честолюбивые авантюристы, если были достаточно богаты, часто приглашали наёмников, чтобы захватить верховную власть10. Оргеториг не «увеличивал риск, не приобретая никакой пользы»; он увеличивал риск — если вообще увеличивал, — чтобы утроить свои собственные силы, взяв в союзники Кастика и Думнорига; иными словами, он попытался создать триумвират — подобно самому Цезарю, но с меньшим успехом. Я не в состоянии обнаружить в рассказе Цезаря показное «изумление». Прочтём фрагмент, на который сетует синьор Ферреро: «После его смерти гельветы тем не менее продолжали заботиться о выполнении своего решения выселиться всем народом» (Post eius mortem nihilo minus Heluetii id quod constituerant facere conantur, ut e finibus suis с.207 exeant)11. Цезарь явно имеет в виду всего лишь то, что хотя гельветы осудили интриги Оргеторига, они не видели причин отказываться от намерения улучшить своё положение за счёт эмиграции.
Синьор Ферреро полагает, что ещё до отъезда из Рима Цезарь решил предпринять наступление против гельветов, так как «понял необходимость без промедления отразить это вторжение, которое со временем могло бы стать очень опасным»12. Именно так. Но, — говорит синьор Ферреро, — «Цезарь (в десятой главе первой книги) выдвигает совершенно иной мотив своих действий… Переход в область сантонов — предприятие, в корне отличное от вторжения в Галлию; однако Цезарь не делает никакой попытки согласовать эти две версии. Которой же из них мы должны верить? Кроме того, если Цезарь хотел защитить Провинцию от нападения гельветов, явившихся из области сантонов, почему он не двинулся со своей армией в сторону Тулузы и Гаронны?»13 Что здесь требуется согласовать? Как признает сам синьор Ферреро, Цезарь нигде не утверждает, что напал на гельветов, потому что они, в союзе с Кастиком и Думноригом, намеревались «основать Великую Галльскую империю»; он четко говорит, что с этим планом было покончено. Но то, что синьор Ферреро называет «переходом в область сантонов» (с таким же успехом он мог бы говорить о «переходе» узипетов и тенктеров), не соответствовало политике Цезаря, и поэтому он решил остановить его. Это было «вторжение в Галлию», и он всё ещё «понимал необходимость без промедления отразить опасное вторжение». Он не «двинулся со своей армией в сторону Тулузы и Гаронны», потому что ему необходимо было держать гельветов в поле зрения; причина, по которой гельветы отправились в Сентонж через долину Соны, очевидна любому, кто знаком с географией Галлии14; и не требуется особой проницательности, чтобы увидеть, что если бы у Цезаря был мотив для введения читателей в заблуждение относительно плодородной территории, которую намеревались занять гельветы, то он не указал бы такой район, как Сентонж, который даёт неосведомлённым повод для придирок. Если только не уступить синьору Ферреро предположение, будто бы планировавшееся «путешествие в область сантонов» было безвредным, вся его аргументация распадается.
Цезарь пытается, — говорит синьор Ферреро, — объяснить свою непоследовательность «рассказывая, что… в его лагерь явились послы эдуев… с просьбой о помощи против гельветов и что тогда только он решился атаковать гельветов, не ожидая их прибытия в область сантонов. Вообще он старается убедить, что мысль о наступлении на гельветов пришла ему в голову только после… приёма послов эдуев. Но это объяснение неубедительно, и его ложь очевидна»15.
Это явное искажение текста. Цезарь не утверждает, что он решил напасть на гельветов лишь «только тогда» (когда послы эдуев попросили его о помощи). Он чётко говорит, что когда впервые узнал об их намерении отправиться в Сентонж, то понял опасность и поэтому вернулся в Италию за подкреплениями в размере пяти легионов.
с.208 Синьор Ферреро утверждает, что Цезарь, чтобы оправдаться перед согражданами, должен был всего лишь основать своё объяснение на том, «о чём он писал о гельветах в первых главах и о чём писал Аттику Цицерон,
Мы видели, что объяснения Цезаря совершенно ясны и совершенно последовательны. Если он был бы в своём праве, препятствуя гельветам основать «великую Галльскую империю», то почему он не был в своём праве, препятствуя им захватить галльскую территорию? Разве не очевидно, что если бы стало «достаточно известно», что плана «завоевания всей Галлии» никогда не существовало, то Цезарь не был бы настолько глуп, чтобы его описывать? Дело не в том, что ему не хватило смелости, а в том, что у него просто не было соблазна искажать факты. Разве синьор Ферреро не видит, что обстоятельства изменились, что триумвират был ликвидирован смертью Оргеторига, что Цезарь рассказывает о плане по созданию «империи» как о значимом историческом факте; и что он обосновывает собственную «наступательную стратегию» не прошлым, а настоящим? «Дилемма», которую воображает синьор Ферреро, является вымышленной. Вряд ли стоит добавлять, что он не пытается обосновать утверждение, будто «провокация со стороны гельветов», которую Цезарь подробно описывает, не имела места, — иначе говоря, будто одиннадцатая глава Цезаря — это выдумка. Если это так, то как синьор Ферреро собирается объяснить, почему Цезарь пытался распространить другую ложь, которая тоже должна была стать достаточно известной? И разве синьор Ферреро не видит, что сам тот факт, что Цезарь поспешил из Рима в Женеву без пяти легионов, за которыми ему впоследствии пришлось возвращаться в Италию, доказывает, насколько серьёзной должна была ему казаться опасность, которая возникнет, если позволить гельветам вступить в Провинцию17?
Эмиграция гельветов, — утверждает синьор Ферреро, — «не могла иметь такой скромной цели, как переселение в область сантонов… Почему могущественная партия, вождём которой был Думнориг, была бы заинтересована в данном случае в удаче движения?»18 Если синьор Ферреро имеет в виду, что с.209 целью переселения должна была стать не только миграция в Сентонж, но и нечто менее скромное, то его аргументы излишни: Цезарь и сам это подразумевает. Гельветы были обязаны Думноригу, поэтому он имел основания ожидать, что они поддержат его честолюбивые планы19. Но когда синьор Ферреро отходит от источника и начинает воображать, чем именно должно быть это «нечто менее скромное», я отказываюсь за ним следовать. Пусть теперь судит сам читатель.
Синьор Ферреро отмечает, что «гельветы, которые, по рассказу Цезаря, хотели направиться к океану», тем не менее, после своего поражения, отправились «к северо-востоку,
«В течение всей войны, — продолжает синьор Ферреро, — Дивитиак действует как доверенное лицо Цезаря, Думнориг — как покровитель гельветов. Хочется поставить вопрос: случайно ли, что переселение гельветов преследовало ту же самую цель, что и переговоры Дивитиака в Риме,
Предположим, однако, что это замечательное движение всё же планировалось. Неужели синьор Ферреро действительно считает, что после поражения гельветов с.210 оно бы продолжилось? Если гельветы были враждебны Ариовисту, то он должен был знать об их замыслах. Однако синьор Ферреро сообщает нам, что их рассеянная и дезорганизованная масса двигалась «к областям, где, вероятно, стояла лагерем армия Ариовиста»!
«Вероятно, что Думнориг, — говорит синьор Ферреро, — а не Оргеториг предложил гельветам переселение, обещая им после победы земли в какой-нибудь плодородной местности Галлии, и что Оргеториг был только главным агентом национальной партии среди гельветов»23. Тогда почему Оргеториг был привлечён к суду и почему он покончил с собой? Вряд ли предположение синьора Ферреро24, что он «пал жертвой интриг или Ариовиста, или эдуев, или их всех» будет удовлетворительным ответом. И если гельветы были достаточно сильны, чтобы вытеснить Ариовиста, то разве не были они независимы от Думнорига и разве не предпочли бы они немедленно завладеть плодородными землями, не сходя с дороги для того, чтобы осуществить тяжёлое и опасное предприятие по вытеснению могущественного царя, который не причинил им никакого вреда25?
Далее синьор Ферреро направляет своё воображение на то, чтобы объяснить, как именно Ариовист сумел получить ту милость, которой добивался от сената: «Как только он узнал, что и Дивитиак, и Думнориг интригуют против него — один в Риме, а другой среди гельветов, он испугался, как бы обоим братьям не удалось образовать против него коалицию из эдуев, гельветов и римлян» и поэтому сам сделал предложения сенату26. Я бы предположил, что Ариовист должен был знать, что эти два брата являются непримиримыми противниками, что Думнориг никогда не объединится с римлянами, а Дивитиак не присоединится к гельветам; более того, я бы предположил, что, поскольку Ариовист получил милость, о которой просил, лишь в 59 г. до н. э., через два года после той даты, к которой сам синьор Ферреро относит тщётный визит Дивитиака в Рим, — сомнительно, что «интриги» Дивитиака имеют какое-либо отношение к его действиям. Синьор Ферреро продолжает, утверждая, что Ариовист должен был «найти какое-нибудь средство скрыть от римской республики противоречие, существовавшее между этим союзом и союзом, уже заключённым с эдуями. Лучшим средством для достижения этой цели было, очевидно, показать, что римлянам, эдуям и свевам угрожает общая, чрезвычайно серьёзная опасность… Мне кажется, следовательно, — говорит синьор Ферреро, — очень вероятным, что Ариовист, пользуясь эмиграцией гельветов и невежеством римских политиков, постарался преувеличить гельветскую опасность»27. Возможно. Но неужели синьор Ферреро полагает, что если бы Цезарь был таким образом обманут, то он бы не потребовал от Ариовиста существенного возмещения? С другой стороны, предоставление титулов ничего не стоило и, вероятно, должно было на какое-то время успокоить Ариовиста. Я признал, что Ариовист мог обратиться за титулами, потому что считал, что они могут быть полезны в том случае, если гельветы выскажут намерение повредить ему; и, вероятно, он рассчитывал на то, что положение, которого он добился, получит таким образом санкцию Рима: с.211 с другой стороны, сенат часто предоставлял такие титулы вождям отдалённых галльских племен28. Синьор Ферреро сообщает нам, что «шаги [Ариовиста], сделанные в Риме с целью получить титул друга…имели целью парализовать союз Рима с эдуями»; если так, то это намерение не удалось. Он говорит, что «Ариовист был склонен оплатить на вес золота союз с Римом», но даже не пытается предположить, что за цену получили римляне. Во всяком случае, нет оснований предполагать, что Цезарь предоставил титулы, чтобы получить от Ариовиста вооружённую поддержку против гельветов, ибо, хотя гельветы были грозными врагами, он никогда о ней не просил. Если бы он это сделал, то действительно поступил бы близоруко.
Синьор Ферреро отмечает, что «возможны были две политики: политика антигельветская и политика антигерманская. [Римским политикам] нужно было сделать выбор»; что «Цезарь окончательно принял» первую из них, «как доказывает союз, заключённый им с царём свевов», и что этот его выбор был «очень грубой ошибкой». Почему? Потому что «экспедиция гельветов должна была быть очень популярной во всей Галлии, ибо все надеялись, что она уничтожит германское владычество. Вмешательство проконсула, служившее парадоксальным образом в пользу Ариовиста, затронуло гордость и интересы национальной партии и поставило в тяжёлое положение романофильскую партию и самого Цезаря»; ибо Ариовист «с помощью Цезаря избавился от столь страшного врага, как гельветы, не двинув ни одного солдата». Признавая, что выдвинул только что гипотезу, которая «может показаться смелой», синьор Ферреро ссылается на то, что она «позволяет нам объяснить крутой поворот в политике Цезаря, последовавший вслед за заключением мира с гельветами»29.
Сейчас мы увидим, что в политике Цезаря не произошло никаких изменений, и её мотив с начала и до конца был один и тот же: Галлия для галлов и, следовательно, для римлян. Утверждая, что «экспедиция гельветов должна была быть очень популярной во всей Галлии», синьор Ферреро не станет отрицать, что она была популярна лишь у националистов или, скорее, у тех националистов, которым не угрожала опасность быть изгнанными гельветами; и если вмешательство Цезаря «затронуло гордость и интересы национальной партии», то романофилы его приветствовали. Забавно читать, что Цезарь вмешался в качестве «самого ревностного союзника Ариовиста», который вскоре должен был почувствовать, что его самый ревностный союзник превратился в страшного врага. Каким образом «романофильская партия» была поставлена «в тяжелое положение» Цезарем, сделавшим именно то, чего она хотела, — сначала изгнавшим гельветов, затем атаковавшим Ариовиста, — я не понимаю. Неужели синьор Ферреро считает, что Цезарь поступил бы правильнее, если бы стал заигрывать со своими врагами-националистами, которые не примирились бы с ним, пока не были бы уничтожены, — ценой отчуждения своих друзей?
Далее синьор Ферреро привлекает внимание к рассказу Цезаря о беседе с галльскими представителями, предшествовавшей его кампании против Ариовиста. Он высмеивает «порыв великодушия» Цезаря, под влиянием которого тот решил начать с.212 «рыцарскую войну за освобождение, предпринятую из чувства справедливости» и замечает, что «нужно очень мало понимать в политике, чтобы принять всерьёз этот героический рассказ», ибо «римская политика вообще и политика Цезаря в частности не ведали таких сентиментальных соображений». Он настаивает на том, что «для войны не было никакого приличного предлога»; что, поскольку «Ариовист был союзником Рима и с совершенной лояльностью выполнял свои обязательства», война была незаконной, и что «в случае неудачи начавший противозаконную войну полководец мог подлежать очень тяжёлой уголовной ответственности». Тем не менее, говорит синьор Ферреро, Цезарь обязан был предпринять эту войну, «чтобы изгладить в общественном мнении Галлии тяжёлое впечатление, произведённое его войной против гельветов» — войной, которая «разрушила опору его галльской политики и увеличила могущество Ариовиста». Цезарь, уверяет он нас, «должен был осознать допущенную им грубую ошибку… и чтобы немедленно исправить её, очень смело разорвал союз, который сам заключил с Ариовистом, и объявил ему войну»30.
Позволю себе рекомендовать читателям синьора Ферреро проверить его наблюдения, прочитав собственный рассказ Цезаря31 о его разговоре с галльскими послами и о причинах, побудивших его предпринять войну против Ариовиста. Рассказав о речи, в которой Дивитиак описал тиранию Ариовиста и обратился за помощью, Цезарь говорит: «многие другие соображения побуждали его [Цезаря] подумать об этом деле и взять его на себя: прежде всего, он видел, что эдуи, которые неоднократно получали от нашего сената титул единокровных братьев римского народа, состоят в рабстве и в полном подчинении у германцев и их заложники находятся в руках Ариовиста и секванов; а это, при величии власти римского народа, он считал величайшим позором для себя и для государства. Далее он понимал, что для римского народа представляет большую опасность развивающаяся у германцев привычка переходить через Рейн и массами селиться в Галлии: понятно, что эти дикие варвары после захвата всей Галлии не удержатся — по примеру кимвров и тевтонов — от перехода в Провинцию и оттуда в Италию, тем более, что секванов отделяет от нашей Провинции только река Родан. Все это, по мнению Цезаря, необходимо было как можно скорее предупредить. Но и сам Ариовист успел проникнуться таким высокомерием и наглостью, что долее терпеть такое его поведение не представлялось возможным»32. Меня не волнует вопрос о политической моральности Цезаря, но при непредвзятом рассмотрении должно быть видно, что его мотивы в его собственном описании не являются ни благородными, ни великодушными, ни рыцарскими, ни героическими, ни сентиментальными; они всего лишь благоразумны. Он не собирался умалить престиж Рима, с.213 оставив союзников Рима в беде, или подвергнуть опасности римские интересы, позволив Ариовисту делать всё, что тот пожелает. Если бы он потерпел неудачу, то, возможно, и «подлежал бы очень тяжёлой уголовной ответственности», но он не собирался терпеть неудачу. Что касается утверждения, будто Ариовист «выполнял свои обязательства», то мы не знаем, каковы были его обязательства и существовали ли они вообще; мы знаем лишь, что он не прекратил тревожить эдуев и секванов. Каким образом успешная война с гельветами «разрушила опору» политики Цезаря, непосредственной целью которой было избавление Галлии, а следовательно, и Италии от «гельветской угрозы», я не могу понять; не могу понять и того, каким образом (если только не согласиться с теорией синьора Ферреро, будто гельветы сожгли свои дома и очаги и выселились вместе с женщинами и детьми для того, чтобы, проделав огромный обходной путь, напасть на германцев) эта война «увеличила могущество Ариовиста». Синьор Ферреро утверждает, что «очень грубая ошибка Цезаря», «наиболее вероятно», объясняется «полным незнакомством в Риме с галльскими делами». Но, согласно синьору Ферреро, главной целью проримской партии эдуев было избавление от Ариовиста. Если гельветы на самом деле были безвредны, то зачем эта партия побуждала Цезаря напасть на них? Ведь она прекрасно могла бы «опередить национальную партию», просто убедив Цезаря изгнать Ариовиста. Почему же тогда они оставили его в неведении? Почему он не «осознал допущенную им грубую ошибку» до битвы с гельветами, а не сразу после неё, учитывая, что он уже убедился во враждебности националистов? И поскольку (какова бы ни была его беспринципность), он всё же был государственным деятелем, — разве не очевидно, что он остался верен своей цели сдерживания гельветов, узнав об изменении их плана, потому что знал, что они всё ещё опасны для Галлии и Рима? В отличие от своего критика, он не считал, что должен «сделать выбор» из двух возможных политик: «антигельветской» и «антигерманской»: он принял обе эти политики. Возможно ли, чтобы гельветы — если бы им удалось победить Ариовиста — оказались бы менее грозными врагами Рима, чем сам Ариовист?
Простые учёные, не обладающие, подобно синьору Ферреро, преимуществом близкого знакомства с практической политикой, не видят никаких проблем в объяснении того, что Цезарь в своё консульство совместно с сенатом предоставил Ариовисту титул друга и союзника. Он предвидел, что когда отправится в Галлию, то должен будет заняться и гельветами, и Ариовистом, и самое большее, что он может сделать, — это разбить два грозных воинства по отдельности. Ариовист обратился за титулами. Если его ублажить, то можно было обоснованно ожидать, что он оставит Цезаря в покое, когда тот вступит в столкновение с гельветами; впоследствии, если Ариовист окажется уступчивым, Цезарь сможет прийти к соглашению с ним. Синьор Ферреро отмечает это объяснение, но отвергает его, указывая, что против него «существуют… два неопровержимых довода. Во-первых, если Цезарь правильно оценивал положение Галлии и знал об истинных целях эмиграции гельветов, то он не взял бы Думнорига в качестве начальника с.214 конницы… Другим неопровержимым доводом является… союз Цезаря с Ариовистом. Если бы он предвидел, что война с Ариовистом неизбежна, он никогда не согласился бы назвать того другом и союзником. Всякий, знающий римскую историю, отвергнет мысль, что Цезарь мог хладнокровно прибегнуть к подобной безрассудной мере, которая была чревата для него столь серьёзными последствиями»33.
Рассмотрим сперва второй «неопровержимый довод». Неизвестно, предвидел ли Цезарь, «что война с Ариовистом неизбежна», но если предположить, что предвидел, то в реальности он не наталкивался на более серьёзное затруднение, чем затруднения, препятствующие любому полководцу даже в успешной войне. Если принять теорию синьора Ферреро, то придётся поверить, что когда Цезарь начинал войну с гельветами, он и понятия не имел о том, что когда-либо будет иметь причины предпринимать что-либо против Ариовиста, и ожидал, что Ариовист добровольно станет вести себя как верный и покорный «союзник» римского народа. Неужели синьор Ферреро считает Цезаря тем, кем Бисмарк назвал величайшего немецкого панегириста Цезаря, — «новичком в политике»?
Устоит ли перед анализом другой «неопровержимый довод»? Очевидно, что для того, чтобы его защитить, придётся признать, что «истинные цели эмиграции гельветов» впервые были обнаружены синьором Ферреро: что это был «переход», предпринятый эмигрантами, три четверти из которых составляли женщины и дети, с целью нападения, после долгого и изнурительного пути, на грозную армию, с которой у них не было конфликтов! Предположим, однако, что синьор Ферреро действительно угадал «истинные цели эмиграции гельветов», а Цезарь в 59 и 58 г. до н. э. понял их неправильно. Почему же это предположение представляет собой «неопровержимый довод» против старомодного мнения, будто Цезарь предоставил Ариовисту титулы для того, чтобы он сохранял спокойствие? Истина явно состоит в том, что Цезарь в 59 и 58 гг. до н. э. был до такой степени не осведомлён об «истинных целях эмиграции гельветов», что когда назначал Думнорига начальником своей конницы, то не знал всего размаха интриг Думнорига; если же Цезарь и знал, что тот вообще интригует, то легко понять, что на столь ранней стадии своего пребывания в Галлии он ещё не чувствовал себя настолько сильным, чтобы навязывать эдуйской коннице собственного ставленника, и полагал, что сможет контролировать Думнорига. Столь же ясно, что когда Цезарь предоставлял Ариовисту то, о чём тот просил, то очень мало знал о Думнориге (или не знал вообще ничего), однако не мог не видеть, что гельветы станут причинять беспокойство, и поэтому принял меры для того, чтобы обеспечить нейтралитет Ариовиста.
Вся теория синьора Ферреро основана на четырёх недоказуемых предположениях: во-первых, что целью эмиграции гельветов, вторгшихся в Галлию, было вытеснение Ариовиста; во-вторых, что соотечественники Цезаря одобрили бы его нападение на гельветов с целью помешать им основать Галльскую «империю», но осудили бы его за то, что он помешал им занять плодородную с.215 территорию в Галлии и изгнать её жителей; в-третьих, что, обвиняя гельветов в набегах на земли эдуев, амбарров и аллоброгов, Цезарь лгал; и, наконец, что он заключил «союз» с Ариовистом, чтобы купить его помощь (которой так никогда и не воспользовался) против гельветов. Осмелюсь сказать, что знаменитый историк вступил на дорогу, которая не ведёт к исторической правде. Опасно скрещивать скептицизм с воображением, ибо плодом такого союза станет незаконная выдумка. Если документ, который невозможно ни отбросить, ни проверить, представляется неправдоподобным, клеймите его, если желаете, но остерегайтесь его реконструировать. Надеюсь, что, несмотря на нынешнюю популярность синьора Ферреро, аутентичным источником и далее будет считаться не его статья, а первая книга «Записок» Цезаря.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИЦЫ: