История Рима.

Книга четвертая
Революция.

с.7 5

с.9 7

Под­дан­ные

С уни­что­же­ни­ем Македон­ско­го цар­ства вла­ды­че­ство Рима твер­до уста­но­ви­лось на всем про­стран­стве от Гер­ку­ле­со­вых стол­бов до устьев Нила и Орон­та; оно тяго­те­ло над наро­да­ми, как неот­вра­ти­мый при­го­вор судь­бы, и, каза­лось, им оста­ва­лось толь­ко изне­мо­гать в без­на­деж­ных попыт­ках сопро­тив­ле­ния или в без­на­деж­ной покор­но­сти. Исто­рия име­ет пра­во тре­бо­вать от серь­ез­но­го чита­те­ля, чтобы он сле­до­вал за ней в дни сча­стья и бед­ст­вий, сол­неч­ные и ненаст­ные; если б не это, исто­рик, пожа­луй, не усто­ял бы перед соблаз­ном и отка­зал­ся бы от без­ра­дост­ной обя­зан­но­сти про­следить все раз­но­об­раз­ные, но все же монотон­ные пери­пе­тии борь­бы меж­ду могу­ще­ст­вом и бес­си­ли­ем. Эта борь­ба велась как в испан­ских обла­стях, уже вошед­ших в состав рим­ско­го государ­ства, так и в афри­кан­ских, эллин­ских и ази­ат­ских стра­нах, над кото­ры­ми Рим власт­во­вал еще как над кли­ен­та­ми. Но если отдель­ные эпи­зо­ды этой борь­бы и могут казать­ся незна­чи­тель­ны­ми и вто­ро­сте­пен­ны­ми, то все они в сово­куп­но­сти име­ют глу­бо­кое исто­ри­че­ское зна­че­ние; преж­де все­го поло­же­ние в Ита­лии того вре­ме­ни ста­но­вит­ся понят­ным лишь при уяс­не­нии обрат­но­го воздей­ст­вия про­вин­ций на мет­ро­по­лию.

Испа­ния

Кро­ме тех стран, кото­рые мож­но счи­тать есте­ствен­ным про­дол­же­ни­ем Ита­лии (где, впро­чем, тузем­ное насе­ле­ние дале­ко еще не было поко­ре­но пол­но­стью и где лигу­ры, сар­дин­цы и кор­си­кан­цы, отнюдь не к чести Рима, бес­пре­стан­но достав­ля­ли пово­ды для «дере­вен­ских три­ум­фов»), в нача­ле это­го пери­о­да дей­ст­ви­тель­ное гос­под­ство Рима суще­ст­во­ва­ло толь­ко в обе­их испан­ских про­вин­ци­ях; они зани­ма­ли бо́льшую, восточ­ную и южную, часть Пире­ней­ско­го полу­ост­ро­ва. Выше (I, 640 сл.) мы уже сде­ла­ли попыт­ку опи­сать поло­же­ние на этом полу­ост­ро­ве: ибе­ры и кель­ты, фини­ки­яне, элли­ны, рим­ляне состав­ля­ли здесь пест­рое, с.10 сме­шан­ное насе­ле­ние; здесь суще­ст­во­ва­ли в одно и то же вре­мя самые раз­лич­ные типы и сту­пе­ни куль­ту­ры, мно­го­крат­но пере­пле­та­ясь и скре­щи­ва­ясь меж­ду собой: древ­неибе­рий­ская куль­ту­ра наряду с пол­ней­шим вар­вар­ст­вом, высо­кий уро­вень обра­зо­ва­ния в фини­кий­ских и гре­че­ских тор­го­вых горо­дах наряду с пер­вы­ми зачат­ка­ми лати­ни­за­ции; раз­ви­тию послед­ней спо­соб­ст­во­ва­ли мно­го­чис­лен­ные ита­ли­ки, заня­тые в сереб­ря­ных руд­ни­ках, а так­же силь­ные окку­па­ци­он­ные 8 отряды. В этом отно­ше­нии сле­ду­ет отме­тить рим­ское посе­ле­ние Ита­ли­ку (близ Севи­льи) и латин­скую коло­нию Кар­тею (у Гибрал­тар­ской бух­ты). Кар­тея была пер­вой город­ской общи­ной за морем с латин­ской речью и ита­лий­ским внут­рен­ним устрой­ст­вом. Ита­ли­ку осно­вал Сци­пи­он Стар­ший еще до сво­его отъ­езда из Испа­нии (548) [206 г.] для тех из сво­их вете­ра­нов, кото­рые были не прочь остать­ся в Испа­нии; одна­ко, по всей веро­ят­но­сти, она была осно­ва­на не как общи­на граж­дан, а лишь как тор­го­вый пункт¹. Осно­ва­ние Кар­теи отно­сит­ся к 583 г. [171 г.] Оно было вызва­но тем обсто­я­тель­ст­вом, что рим­ские сол­да­ты при­жи­ли от испан­ских рабынь мно­же­ство детей, кото­рые явля­лись по зако­ну раба­ми, но фак­ти­че­ски вырос­ли как сво­бод­ные ита­ли­ки; государ­ство при­зна­ло их сво­бод­ны­ми и, объ­еди­нив их со ста­ры­ми жите­ля­ми Кар­теи, дало им устрой­ство латин­ской коло­нии.

С тех пор как Тибе­рий Сем­п­ро­ний Гракх орга­ни­зо­вал управ­ле­ние про­вин­ци­ей Эбро (575, 576) [179, 178 гг.], испан­ские зем­ли око­ло трид­ца­ти лет поль­зо­ва­лись почти без пере­ры­ва бла­га­ми мира, хотя в источ­ни­ках и рас­ска­зы­ва­ет­ся несколь­ко раз о похо­дах про­тив кельт­ибе­ров и лузи­тан.

Вой­на с лузи­та­на­ми

Более серь­ез­ные собы­тия про­изо­шли, одна­ко, в 600 г. [154 г.]. Под пред­во­ди­тель­ст­вом сво­его вождя Пуни­ка лузи­та­ны вторг­лись в рим­ские вла­де­ния, раз­би­ли соеди­нен­ные силы обо­их рим­ских намест­ни­ков и при­чи­ни­ли им боль­шие поте­ри. Это побуди­ло вет­то­нов, жив­ших меж­ду Тахо и верх­ним Дуэ­ро, соеди­нить­ся с лузи­та­на­ми. Уси­лив­ши­е­ся таким обра­зом, лузи­та­ны полу­чи­ли воз­мож­ность рас­про­стра­нить свои набе­ги до бере­гов Сре­ди­зем­но­го моря и даже опу­сто­шить область басту­ло-фини­ки­ян, неда­ле­ко от глав­но­го рим­ско­го горо­да Ново­го Кар­фа­ге­на (Кар­та­ге­ны). В Риме отнес­лись к этим собы­ти­ям очень серь­ез­но и реши­ли отпра­вить в Испа­нию кон­су­ла, чего не быва­ло с 559 г. [195 г.]. В целях уско­ре­ния отправ­ки войск ново­му кон­су­лу было даже пред­ло­же­но всту­пить в долж­ность на 2¹∕₂ меся­ца рань­ше закон­но­го сро­ка — с.11 1 янва­ря вме­сто 15 мар­та. Так был опре­де­лен началь­ный момент года, при­ня­тый у нас еще и до сих пор. Но преж­де чем кон­сул Квинт Фуль­вий Ноби­ли­ор успел при­быть со сво­ей арми­ей в Испа­нию, про­изо­шло серь­ез­ное сра­же­ние меж­ду намест­ни­ком Даль­ней Испа­нии пре­то­ром Луци­ем Мум­ми­ем и лузи­та­на­ми, во гла­ве кото­рых после гибе­ли Пуни­ка стал его пре­ем­ник Кезар. Бит­ва про­изо­шла на пра­вом бере­гу Тахо (601) [153 г.]; сча­стье было сна­ча­ла на сто­роне рим­лян, они рас­се­я­ли вой­ско лузи­тан и захва­ти­ли их лагерь. Одна­ко рим­ское вой­ско, уже утом­лен­ное похо­дом и к тому же рас­сы­пав­ше­е­ся при пре­сле­до­ва­нии непри­я­те­ля, было в кон­це кон­цов наго­ло­ву раз­би­то уже побеж­ден­ным про­тив­ни­ком. Рим­ляне поте­ря­ли не толь­ко захва­чен­ный ими непри­я­тель­ский лагерь, но и свой соб­ст­вен­ный, и кро­ме того 9000 чело­век уби­ты­ми. После это­го пла­мя вой­ны раз­го­ре­лось с новой силой и широ­ко рас­про­стра­ни­лось по стране. На левом бере­гу Тахо лузи­та­ны под пред­во­ди­тель­ст­вом Кав­ке­на напа­ли на под­власт­ных Риму кель­ти­ков (в Ален­техо) и завла­де­ли их горо­дом Конис­тор­гом.

Вой­на с кельт­ибе­ра­ми

9 Лузи­та­ны посла­ли кельт­ибе­рам отня­тые у Мум­мия бое­вые знач­ки, изве­щая их таким обра­зом об одер­жан­ной победе и при­зы­вая к вос­ста­нию про­тив Рима. У кельт­ибе­ров тоже было нема­ло пово­дов для недо­воль­ства. Два неболь­ших пле­ме­ни Кельт­ибе­рии — бел­лы и тит­ты, жив­шие по сосед­ству с могу­ще­ст­вен­ным пле­ме­нем аре­ва­ков (у исто­ков Дуэ­ро и Тахо), — реши­ли посе­лить­ся вме­сте в одном из сво­их горо­дов — Сегеде. Они уже нача­ли воз­во­дить город­ские сте­ны, но рим­ские вла­сти запре­ти­ли им это на том осно­ва­нии, что зако­ны Сем­п­ро­ния воз­бра­ня­ли под­власт­ным общи­нам само­воль­но осно­вы­вать горо­да. Одно­вре­мен­но рим­ляне потре­бо­ва­ли дани день­га­ми и вои­на­ми; эта дань была уста­нов­ле­на дого­во­ром, но фак­ти­че­ски Рим уже дав­но не тре­бо­вал ее. Испан­цы отка­за­лись пови­но­вать­ся обо­им при­ка­зам; они заяви­ли, что про­ис­хо­дит лишь рас­ши­ре­ние уже суще­ст­во­вав­ше­го горо­да, а не осно­ва­ние ново­го, и что взи­ма­ние дани было не про­сто при­оста­нов­ле­но, а пол­но­стью отме­не­но рим­ля­на­ми. Тогда Ноби­ли­ор всту­пил в Ближ­нюю Испа­нию с арми­ей почти в 30000 чело­век; в состав ее вхо­ди­ли так­же нуми­дий­ская кон­ни­ца и 10 сло­нов. Сте­ны ново­го горо­да еще не были достро­е­ны, и боль­шин­ство сегедан­цев сда­лось. Но самые реши­тель­ные из них, забрав с собой жен и детей, бежа­ли к могу­ще­ст­вен­ным аре­ва­кам и ста­ли при­зы­вать их к сов­мест­ной борь­бе про­тив Рима. Аре­ва­ки, обод­рен­ные победой лузи­тан над Мум­ми­ем, согла­си­лись и выбра­ли сво­им пол­ко­вод­цем Кара, одно­го из сегедан­ских бег­ле­цов. На тре­тий день после сво­его избра­ния этот храб­рый вождь пал в бою, но рим­ское вой­ско было раз­би­то, и око­ло 6000 рим­ских граж­дан погиб­ло. С тех пор с днем 23 авгу­ста — с.12 празд­ни­ком Вол­ка­на­лий — свя­зы­ва­лась у рим­лян память о печаль­ном собы­тии. Одна­ко гибель вождя побуди­ла аре­ва­ков отсту­пить в самую силь­ную их кре­пость, город Нуман­тию, теперь Гаррей, на рас­сто­я­нии одной испан­ской мили (le­gua) к севе­ру от Сории на р. Дуэ­ро; за ними после­до­вал туда и Ноби­ли­ор. Под сте­на­ми это­го горо­да про­изо­шло вто­рое сра­же­ние. Сна­ча­ла рим­ляне с помо­щью сво­их сло­нов оттес­ни­ли испан­цев в город; но при этом был ранен один из сло­нов, из-за чего в рядах рим­лян воз­ник­ло заме­ша­тель­ство, и они потер­пе­ли вто­рич­ное пора­же­ние от непри­я­те­ля, сно­ва вышед­ше­го из горо­да. Эта и дру­гие неуда­чи, как, напри­мер, истреб­ле­ние рим­ско­го кава­ле­рий­ско­го отряда, выслан­но­го для набо­ра под­креп­ле­ний, чрез­вы­чай­но ухуд­ши­ли поло­же­ние рим­лян в Ближ­ней Испа­нии: кре­пость Оки­лис, где нахо­ди­лись каз­на и запа­сы рим­лян, пере­да­лась непри­я­те­лю, и аре­ва­ки наде­я­лись, прав­да, без­успеш­но, что они смо­гут про­дик­то­вать рим­ля­нам свои усло­вия мира. Впро­чем, эти неуда­чи рим­лян несколь­ко урав­но­ве­ши­ва­лись успеш­ны­ми дей­ст­ви­я­ми Мум­мия в южной про­вин­ции. Хотя его вой­ско было ослаб­ле­но поне­сен­ным пора­же­ни­ем, ему уда­лось раз­бить на пра­вом бере­гу Тахо лузи­тан, неосто­рож­но рас­се­яв­ших свои силы. Затем Мум­мий пере­шел на левый берег Тахо, где лузи­та­ны вторг­лись во всю рим­скую терри­то­рию и даже дела­ли набе­ги вплоть до Афри­ки. Мум­мий очи­стил от вра­га всю южную про­вин­цию. В север­ную Испа­нию сенат отпра­вил в сле­дую­щем году (602) [152 г.] зна­чи­тель­ные под­креп­ле­ния, а вме­сто без­дар­но­го Ноби­ли­о­ра назна­чил глав­но­ко­ман­дую­щим кон­су­ла Мар­ка Клав­дия Мар­цел­ла. Еще будучи пре­то­ром, в 586 г. [168 г.] Мар­целл отли­чил­ся в Испа­нии, а затем, будучи два­жды кон­су­лом, закре­пил за собой сла­ву талант­ли­во­го пол­ко­во­д­ца. Его уме­лое руко­вод­ство и в еще боль­шей мере его мяг­кое обхож­де­ние с непри­я­те­лем быст­ро изме­ни­ли поло­же­ние. Кре­пость Оки­лис немед­лен­но сда­лась ему, и даже 10 аре­ва­ки (Мар­целл под­дер­жал в них надеж­ду, что им будет даро­ван мир при упла­те уме­рен­ной кон­три­бу­ции) заклю­чи­ли пере­ми­рие и отпра­ви­ли послов в Рим. Мар­целл полу­чил воз­мож­ность отпра­вить­ся в южную про­вин­цию; здесь вет­то­ны и лузи­та­ны под­чи­ня­лись пре­то­ру Мар­ку Ати­лию, пока он со сво­им вой­ском нахо­дил­ся в их обла­сти, но после его ухо­да тот­час сно­ва вос­ста­ли и нача­ли опу­сто­шать зем­ли рим­ских союз­ни­ков. При­бы­тие кон­су­ла вос­ста­но­ви­ло порядок; в то вре­мя, когда он зимо­вал в Кор­ду­бе, воен­ные дей­ст­вия пре­кра­ти­лись на всем полу­ост­ро­ве.

Меж­ду тем в Риме обсуж­дал­ся вопрос о мире с аре­ва­ка­ми. Пока­за­тель­но для внут­рен­не­го поло­же­ния Испа­нии, что мир­ные пред­ло­же­ния аре­ва­ков были отверг­ну­ты в Риме, глав­ным обра­зом, по насто­я­нию послан­цев от суще­ст­во­вав­шей у аре­ва­ков рим­ской пар­тии. Они заяви­ли, что, если Рим с.13 не хочет обречь на гибель пре­дан­ную ему часть насе­ле­ния Испа­нии, оста­ет­ся либо еже­год­но отправ­лять в Испа­нию кон­су­ла с соот­вет­ст­ву­ю­щей арми­ей, либо же теперь пока­зать реши­тель­ный при­мер и нака­зать винов­ных. Поэто­му послы аре­ва­ков были отпу­ще­ны без окон­ча­тель­но­го отве­та, и реше­но было энер­гич­но про­дол­жать вой­ну. Итак, вес­ной сле­дую­ще­го года (603) [151 г.] Мар­цел­лу при­хо­ди­лось воз­об­но­вить вой­ну про­тив аре­ва­ков. Одна­ко, как утвер­жда­ют, он не желал усту­пить сла­ву окон­ча­ния вой­ны сво­е­му пре­ем­ни­ку, при­бы­тия кото­ро­го он ожи­дал в ско­ром вре­ме­ни; или же, что, пожа­луй, прав­до­по­доб­нее, он, подоб­но Грак­ху, счи­тал, что мяг­кое обхож­де­ние с испан­ца­ми — пер­вое усло­вие дли­тель­но­го мира. Так или ина­че, после тай­но­го сове­ща­ния рим­ско­го пол­ко­во­д­ца с самы­ми вли­я­тель­ны­ми пред­ста­ви­те­ля­ми аре­ва­ков, под сте­на­ми Нуман­тии был заклю­чен мир­ный дого­вор. Аре­ва­ки сда­лись на милость победи­те­ля, но, при­няв обя­за­тель­ство упла­тить кон­три­бу­цию и выдать залож­ни­ков, были вос­ста­нов­ле­ны в сво­их преж­них дого­вор­ных пра­вах.

Когда новый глав­но­ко­ман­дую­щий, кон­сул Луций Лукулл, при­был в армию, он нашел, что вой­на, для веде­ния кото­рой он был при­слан, уже закон­че­на фор­маль­ным мир­ным дого­во­ром. Итак, руши­лась, каза­лось, его надеж­да вер­нуть­ся из Испа­нии со сла­вой, а глав­ное — с день­га­ми. Впро­чем, выход из поло­же­ния был най­ден. По соб­ст­вен­но­му почи­ну Лукулл напал на запад­ных соседей аре­ва­ков, в то вре­мя еще неза­ви­си­мое кельт­ибе­рий­ское пле­мя вак­ке­ев, кото­рое сохра­ня­ло самые дру­же­ст­вен­ные отно­ше­ния с рим­ля­на­ми. На вопрос испан­цев, в чем они про­ви­ни­лись, Лукулл отве­тил напа­де­ни­ем на город Кау­ку (Кока, в 8 испан­ских милях на запад от Сего­вии). Испу­ган­ные жите­ли дума­ли купить усло­вия капи­ту­ля­ции ценой тяже­лых денеж­ных жертв; но рим­ские вой­ска всту­пи­ли в город и без вся­ко­го пово­да пере­би­ли часть жите­лей, дру­гую — обра­ти­ли в раб­ство. После это­го герой­ско­го подви­га, сто­ив­ше­го жиз­ни око­ло 20000 без­оруж­ных людей, поход рим­ских войск про­дол­жал­ся. На их пути жите­ли селе­ний и горо­дов или совер­шен­но покида­ли их, или же запи­ра­ли перед рим­ля­на­ми ворота, как, напри­мер, жите­ли укреп­лен­ной Интер­ка­тии и глав­но­го горо­да вак­ке­ев Пал­лан­тии (теперь Пален­сия). Алч­ность попа­лась в свои соб­ст­вен­ные сети: ни одна общи­на не хоте­ла капи­ту­ли­ро­вать перед веро­лом­ным пол­ко­вод­цем; пого­лов­ное бег­ство жите­лей не толь­ко сокра­ща­ло добы­чу рим­лян, но так­же дела­ло почти невоз­мож­ным дол­гое пре­бы­ва­ние их в этих него­сте­при­им­ных кра­ях. Под сте­на­ми Интер­ка­тии ува­жае­мо­му воен­но­му три­бу­ну Сци­пи­о­ну Эми­ли­а­ну, побоч­но­му сыну победи­те­ля при Пидне и при­ем­но­му вну­ку победи­те­ля при Заме, 11 уда­лось убедить жите­лей заклю­чись дого­вор; он пору­чил­ся за его с.14 выпол­не­ние сво­им чест­ным сло­вом, так как сло­ву глав­но­ко­ман­дую­ще­го никто уже не верил. Соглас­но это­му дого­во­ру, рим­ская армия, полу­чив скот и одеж­ду, отсту­пи­ла. Но оса­ду Пал­лан­тии при­шлось снять из-за недо­стат­ка в съест­ных при­па­сах; рим­ляне ушли, и вак­кеи пре­сле­до­ва­ли их до реки Дуэ­ро. После это­го Лукулл отпра­вил­ся в южную про­вин­цию, где пре­тор Сер­вий Суль­пи­ций Галь­ба в этом году потер­пел пора­же­ние от лузи­тан. Оба пол­ко­во­д­ца про­ве­ли зиму неда­ле­ко друг от дру­га: Лукулл в обла­сти тур­де­та­нов, а Галь­ба под Конис­тор­гом. В сле­дую­щем году (604) [150 г.] они сов­мест­но напа­ли на лузи­тан. На бере­гах Гади­тан­ско­го про­ли­ва Лукулл добил­ся неко­то­рых успе­хов в борь­бе с лузи­та­на­ми. Галь­ба достиг бо́льших резуль­та­тов. Он заклю­чил дого­вор с тре­мя лузи­тан­ски­ми пле­ме­на­ми на пра­вом бере­гу Тахо и обе­щал пере­се­лить их на луч­шие места; но когда вар­ва­ры в коли­че­стве 7000 чело­век яви­лись к нему за обе­щан­ны­ми зем­ля­ми, рим­ляне разде­ли­ли их на три отряда, разору­жи­ли их, часть уве­ли в раб­ство, часть пере­би­ли. Вряд ли кто-либо вел вой­ну с такой жесто­ко­стью, алч­но­стью и веро­лом­ст­вом, как оба эти пол­ко­во­д­ца. Одна­ко, бла­го­да­ря богат­ству, при­об­ре­тен­но­му таким пре­ступ­ным спо­со­бом, один из них избе­жал обви­ни­тель­но­го при­го­во­ра, а дру­гой даже не был при­вле­чен к суду. Катон Стар­ший еще на 85 году сво­ей жиз­ни, за несколь­ко меся­цев до смер­ти, пытал­ся при­влечь Галь­бу к ответ­ст­вен­но­сти перед граж­да­на­ми. Но сле­зы детей Галь­бы и при­ве­зен­ное им золо­то дока­за­ли рим­ско­му наро­ду его неви­нов­ность.

Вири­ат

Испан­ские дела были сно­ва пре­до­став­ле­ны обыч­ным намест­ни­кам. При­чи­ной это­го были не столь­ко позор­ные успе­хи Лукул­ла и Галь­бы в Испа­нии, сколь­ко вспых­нув­шие в 605 г. [149 г.] чет­вер­тая македон­ская и третья кар­фа­ген­ская вой­ны. Лузи­та­ны, не усми­рен­ные, а напро­тив, оже­сто­чен­ные веро­лом­ст­вом Лукул­ла, непре­стан­но опу­сто­ша­ли бога­тую Тур­де­тан­скую область. Про­тив них высту­пил рим­ский намест­ник Гай Вети­лий (607—608) [147—146 гг.]². Он раз­бил лузи­тан и загнал все их вой­ско на холм, где их, каза­лось, жда­ла неиз­беж­ная гибель. Дого­вор о капи­ту­ля­ции уже был почти с.15 заклю­чен, когда высту­пил Вири­ат. Это был чело­век незнат­но­го про­ис­хож­де­ния; в юно­сти он храб­ро защи­щал свои ста­да от диких зве­рей и раз­бой­ни­ков, а теперь, в более тяже­лых боях, он стал гроз­ным вождем пар­ти­зан. Он был в чис­ле немно­гих, слу­чай­но спас­ших­ся от веро­лом­но­го напа­де­ния Галь­бы; он пред­у­преж­дал сво­их сооте­че­ст­вен­ни­ков не пола­гать­ся на чест­ное сло­во рим­лян и обе­щал выру­чить их, если они будут ему пови­но­вать­ся. Его сло­ва и при­мер подей­ст­во­ва­ли; вой­ско объ­яви­ло его сво­им началь­ни­ком. Вири­ат при­ка­зал сво­им вои­нам отпра­вить­ся отдель­ны­ми отряда­ми и раз­ны­ми доро­га­ми к назна­чен­но­му сбор­но­му пунк­ту. Сам же орга­ни­зо­вал из 12 искус­ней­ших всад­ни­ков и самых надеж­ных вои­нов отряд в 1000 чело­век и с их помо­щью при­кры­вал отступ­ле­ние. Рим­ляне, не имея лег­кой кава­ле­рии, не осме­ли­лись на гла­зах непри­я­тель­ской кон­ни­цы дро­бить свои силы для пре­сле­до­ва­ния лузи­тан. В тече­ние целых двух дней Вири­ат во гла­ве сво­его неболь­шо­го отряда удер­жи­вал все рим­ское вой­ско. Затем ночью он вне­зап­но исчез и поспе­шил к обще­му сбор­но­му пунк­ту. Рим­ский пол­ко­во­дец отпра­вил­ся вслед за ним, но попал в искус­но устро­ен­ную заса­ду. Поте­ряв поло­ви­ну сво­ей армии, он был взят в плен и убит. Остат­ки его армии с трудом спас­лись, укрыв­шись в коло­нии Кар­тее на бере­гу про­ли­ва. На помощь раз­би­тым рим­ля­нам спеш­но было отправ­ле­но с бере­гов Эбро испан­ское опол­че­ние в коли­че­стве 5000 чело­век. Но Вири­ат уни­что­жил этот отряд еще в пути. Во всей Кар­пе­тан­ской обла­сти он власт­во­вал столь неогра­ни­чен­но, что рим­ляне даже не осме­ли­лись вызвать его здесь на бой. Вири­ат, при­знан­ный теперь пове­ли­те­лем и царем всех лузи­тан­ских пле­мен, умел при всем этом сохра­нить про­стой облик быв­ше­го пас­ту­ха. Он не носил ника­ких внеш­них зна­ков сво­его сана, по кото­рым мож­но было бы отли­чить его от про­сто­го сол­да­та. Когда тесть его Астоль­па, царек в рим­ской Испа­нии, устро­ил рос­кош­ный сва­деб­ный пир, Вири­ат не при­тро­нул­ся к золо­той посуде и к пре­крас­но­му уго­ще­нию и, поса­див неве­сту на коня, уска­кал с нею в свои горы. Из добы­чи он нико­гда не брал себе боль­ше того, что уде­лял каж­до­му из сво­их сорат­ни­ков. Толь­ко по высо­ко­му росту и мет­кой ост­ро­ум­ной речи сол­да­ты узна­ва­ли сво­его пол­ко­во­д­ца. А боль­ше все­го его отли­ча­ли необы­чай­но уме­рен­ный образ жиз­ни и энер­гия. Он все­гда спал в пол­ном воору­же­нии, в бит­ве сра­жал­ся впе­ре­ди всех. Каза­лось, что в эту глу­бо­ко про­за­и­че­скую эпо­ху воз­ро­дил­ся один из геро­ев Гоме­ра. Дале­ко по всей Испа­нии раз­нес­лась сла­ва Вири­а­та; отваж­ный испан­ский народ уже видел в нем героя, кото­ро­му суж­де­но раз­бить, нако­нец, око­вы чуже­зем­но­го вла­ды­че­ства.

Сле­дую­щие годы коман­до­ва­ния Вири­а­та озна­ме­но­ва­лись необы­чай­ны­ми успе­ха­ми в южной и север­ной Испа­нии. с.16 Уни­что­жив аван­гард пре­то­ра Гая Плав­тия (608/609) [146 г.], Вири­ат зама­нил пре­то­ра на пра­вый берег Тахо и там нанес ему такое тяже­лое пора­же­ние, что рим­ско­му пол­ко­вод­цу при­шлось в середине лета уда­лить­ся на зим­ние квар­ти­ры. Впо­след­ст­вии Гай Плав­тий был обви­нен перед рим­ским наро­дом в том, что он навлек этим на рим­скую рес­пуб­ли­ку бес­че­стие; он вынуж­ден был остать­ся на чуж­бине. Вири­ат уни­что­жил так­же вой­ско намест­ни­ка (по-види­мо­му, Ближ­ней про­вин­ции) Клав­дия Уни­ма­на, раз­бил вой­ско Гая Негидия и опу­сто­шил всю рав­ни­ну на боль­шом про­тя­же­нии. На горах Испа­нии водру­же­ны были побед­ные тро­феи, укра­шен­ные знач­ка­ми рим­ских намест­ни­ков и ору­жи­ем рим­ских леги­о­не­ров. В Риме с изум­ле­ни­ем и сты­дом узна­ли о победах вар­вар­ско­го царя.

Коман­до­ва­ние в испан­ской войне было теперь пере­да­но испы­тан­но­му пол­ко­вод­цу, вто­ро­му сыну победи­те­ля при Пидне, кон­су­лу Квин­ту Фабию Мак­си­му Эми­ли­а­ну (609) [145 г.]. Одна­ко Рим не решал­ся уже послать на нена­вист­ную вой­ну опыт­ных в воен­ном деле вете­ра­нов, толь­ко что вер­нув­ших­ся из Македо­нии и Афри­ки. Оба леги­о­на, при­веден­ные Мак­си­мом, состо­я­ли из ново­бран­цев и были не намно­го надеж­нее, чем ста­рая, совер­шен­но демо­ра­ли­зо­ван­ная испан­ская армия. В пер­вых стыч­ках успех по-преж­не­му оста­вал­ся на сто­роне лузи­тан. Тогда осто­рож­ный пол­ко­во­дец Мак­сим 13 про­дер­жал свою армию весь оста­ток года в лаге­ре близ Урсо­на (Осу­на, к юго-восто­ку от Севи­льи), укло­ня­ясь от сра­же­ния. Лишь в сле­дую­щем году (610) [144 г.], когда его вой­ско в мел­ких стыч­ках при­об­ре­ло бое­спо­соб­ность, он всту­па­ет в сра­же­ния с вра­гом, одер­жи­ва­ет победы и после удач­ных боев отправ­ля­ет­ся на зим­ние квар­ти­ры в Кор­ду­бу. Но когда Мак­си­ма сме­нил новый глав­но­ко­ман­дую­щий — трус­ли­вый и без­дар­ный пре­тор Квинк­тий, рим­ляне сно­ва нача­ли тер­петь пора­же­ние за пора­же­ни­ем. Квинк­тий тоже сре­ди лета запер­ся в Кор­ду­бе, а отряды Вири­а­та навод­ни­ли южную про­вин­цию (611) [143 г.]. Пре­ем­ник Квинк­тия, при­ем­ный брат Мак­си­ма Эми­ли­а­на, Квинт Фабий Мак­сим Сер­ви­ли­ан, послан­ный на полу­ост­ров с дву­мя све­жи­ми леги­о­на­ми и 10 сло­на­ми, пытал­ся вторг­нуть­ся в Лузи­тан­скую область. Одна­ко после ряда сра­же­ний, не имев­ших решаю­ще­го зна­че­ния, и после штур­ма рим­ско­го лаге­ря, кото­рый лишь с трудом уда­лось отра­зить, Сер­ви­ли­ан вынуж­ден был отсту­пить на рим­скую терри­то­рию. Вири­ат после­до­вал за ним в про­вин­цию. Но так как его вой­ска, по обык­но­ве­нию испан­ских инсур­ген­тов, вне­зап­но раз­бе­жа­лись, ему тоже при­шлось вер­нуть­ся в Лузи­та­нию (612) [142 г.]. В сле­дую­щем году (613) [141 г.] Сер­ви­ли­ан сно­ва пере­шел в наступ­ле­ние. Прой­дя мест­но­сти, лежа­щие по бере­гам Бети­са и Ана­са, он про­ник в Лузи­та­нию и завла­дел мно­ги­ми посе­ле­ни­я­ми. Мно­го инсур­ген­тов попа­ло в плен. Вожди — чис­лом око­ло 500 — были каз­не­ны. Тем из плен­ни­ков, кото­рые пере­бе­жа­ли к с.17 непри­я­те­лю с рим­ской терри­то­рии, отру­би­ли руки, осталь­ных про­да­ли в раб­ство. Но и на этот раз испан­ская вой­на сохра­ни­ла свой харак­тер ковар­ства и непо­сто­ян­ства. После всех этих успе­хов рим­ско­го ору­жия Вири­ат напал на рим­лян в то вре­мя, когда они оса­жда­ли Эри­за­ну. Он раз­бил их и загнал на ска­лу, где они ока­за­лись все­це­ло во вла­сти непри­я­те­ля. Вири­ат здесь посту­пил так же, как неко­гда сам­нит­ский вождь в Кав­дин­ском уще­лье: он огра­ни­чил­ся заклю­че­ни­ем мир­но­го дого­во­ра с Сер­ви­ли­а­ном. Рим­ляне при­зна­ли лузи­тан­ское государ­ство суве­рен­ным, а Вири­а­та его царем. Этот дого­вор не уве­ли­чи­вал могу­ще­ства рим­лян и уни­жал их нацио­наль­ную честь. Но в Риме были рады отде­лать­ся от тягост­ной вой­ны, и дого­вор был рати­фи­ци­ро­ван сена­том и наро­дом. Одна­ко свод­ный брат и пре­ем­ник Сер­ви­ли­а­на, Квинт Сер­ви­лий Цепи­он, был недо­во­лен такой уступ­чи­во­стью, и сенат по сво­ей сла­бо­сти сна­ча­ла упол­но­мо­чил кон­су­ла на тай­ную интри­гу про­тив Вири­а­та, а затем оста­вил без вни­ма­ния откры­тое и непри­кра­шен­ное нару­ше­ние дан­но­го сло­ва. Цепи­он вторг­ся в Лузи­та­нию и про­шел по всей стране до обла­сти вет­то­нов и гал­ле­ков. Вири­ат укло­нял­ся от столк­но­ве­ния с пре­вос­ход­ны­ми сила­ми рим­лян и лов­ким манев­ри­ро­ва­ни­ем избе­жал встре­чи с непри­я­те­лем (614) [140 г.]. Но в сле­дую­щем году (615) [139 г.] напа­де­ние воз­об­но­вил не толь­ко Цепи­он, — в Лузи­та­нию при­бы­ло так­же вой­ско Мар­ка Попи­лия, осво­бо­див­ше­е­ся в север­ной про­вин­ции. Тогда Вири­ат стал про­сить мира на любых усло­ви­ях. От него потре­бо­ва­ли выда­чи рим­ля­нам всех тех, кто пере­шел к нему с рим­ской терри­то­рии, в том чис­ле и его тестя. Вири­ат пови­но­вал­ся. Часть выдан­ных рим­ляне каз­ни­ли, дру­гим отру­би­ли руки. Этим дело не огра­ни­чи­лось. Рим­ляне обыч­но не сра­зу объ­яв­ля­ли побеж­ден­ным их участь. Они предъ­яв­ля­ли лузи­та­нам одно тре­бо­ва­ние за дру­гим, — одно невы­но­си­мее дру­го­го. Нако­нец, от лузи­тан потре­бо­ва­ли даже сда­чи все­го ору­жия. Тогда Вири­ат еще раз вспом­нил об уча­сти тех сво­их сооте­че­ст­вен­ни­ков, кото­рых разору­жил Галь­ба. Он сно­ва взял­ся за меч, но было уже позд­но. Его коле­ба­ния посе­я­ли семе­на изме­ны в его бли­жай­шем окру­же­нии. 14 Трое из его при­бли­жен­ных — Аудас, Диталь­кон и Мину­ций из Урсо­на, — отча­яв­шись в воз­мож­но­сти победы, доби­лись у царя раз­ре­ше­ния сно­ва всту­пить в мир­ные пере­го­во­ры с Цепи­о­ном; они вос­поль­зо­ва­лись этим слу­ча­ем, чтобы обес­пе­чить себе лич­ную амни­стию и воз­на­граж­де­ние и про­дать вра­гам жизнь лузи­тан­ско­го героя. Воз­вра­тив­шись в лагерь, они уве­ри­ли царя в самом бла­го­при­ят­ном исхо­де сво­их пере­го­во­ров, а ночью зако­ло­ли его, когда он спал в сво­ем шат­ре. Лузи­та­ны почти­ли память сво­его вождя неслы­хан­но тор­же­ст­вен­ным погре­бе­ни­ем; две­сти пар бор­цов сра­жа­лись на погре­баль­ных играх. Еще с.18 бо́льшую честь они ока­за­ли ему тем, что не пре­кра­ти­ли борь­бы, а на место погиб­ше­го героя избра­ли сво­им вождем Тав­та­ма. Новый пол­ко­во­дец набро­сал сме­лый план — отнять у рим­лян Сагунт, но он не обла­дал ни муд­рой выдерж­кой, ни воен­ны­ми спо­соб­но­стя­ми сво­его пред­ше­ст­вен­ни­ка. Поход на Сагунт окон­чил­ся пол­ной неуда­чей; на обрат­ном пути во вре­мя пере­пра­вы через Бетис лузи­тан­ское вой­ско было ата­ко­ва­но, раз­би­то и вынуж­де­но сдать­ся на милость победи­те­ля. Таким обра­зом, Лузи­та­ния была поко­ре­на не столь­ко в чест­ном бою, сколь­ко изме­ной и убий­ства­ми, в кото­рых участ­во­ва­ли и свои и чужие.

Нуман­тия

Пока Вири­ат и лузи­та­ны опу­сто­ша­ли юг Испа­нии, в север­ной про­вин­ции не без их уча­стия кельт­ибе­рий­ские пле­ме­на нача­ли дру­гую, не менее серь­ез­ную вой­ну. Бле­стя­щие победы Вири­а­та побуди­ли аре­ва­ков тоже вос­стать про­тив Рима (610) [144 г.]. Поэто­му кон­сул Квинт Цеци­лий Метелл, послан­ный в Испа­нию на сме­ну Мак­си­му Эми­ли­а­ну, отпра­вил­ся не в южную про­вин­цию, а про­тив кельт­ибе­ров. Здесь, в осо­бен­но­сти во вре­мя оса­ды горо­да Кон­тре­бии, счи­тав­ше­го­ся непри­ступ­ным, он про­явил тот же талант, что в Македо­нии, во вре­мя успеш­ной борь­бы про­тив лже-Филип­па. К кон­цу его двух­лет­не­го управ­ле­ния (611—612) [143—142 гг.] север­ная про­вин­ция была сно­ва при­веде­на к пови­но­ве­нию. Толь­ко два горо­да — Тер­ман­тия и Нуман­тия — не откры­ли еще рим­ля­нам сво­их ворот. Но и с ними пере­го­во­ры об усло­ви­ях капи­ту­ля­ции бли­зи­лись к кон­цу, и испан­цы уже выпол­ни­ли бо́льшую часть тре­бо­ва­ний, предъ­яв­лен­ных рим­ля­на­ми. Одна­ко, когда дело дошло до выда­чи ору­жия, в них, как в Вири­а­те, заго­во­ри­ла чисто испан­ская гор­дость, не поз­во­ля­ю­щая рас­ста­вать­ся со сво­им ост­рым мечом. Они реши­ли про­дол­жать вой­ну под пред­во­ди­тель­ст­вом отваж­но­го Мега­ра­ви­ка. Их реше­ние каза­лось безу­ми­ем; кон­суль­ская армия, коман­до­ва­ние кото­рой при­нял в 613 г. [141 г.] кон­сул Квинт Пом­пей, была вчет­ве­ро мно­го­чис­лен­нее, чем все спо­соб­ное носить ору­жие насе­ле­ние Нуман­тии. Одна­ко рим­ский пол­ко­во­дец, совер­шен­но неопыт­ный в воен­ном деле, потер­пел под сте­на­ми обо­их горо­дов столь тяже­лые пора­же­ния (613—614) [141—140 гг.], что в кон­це кон­цов пред­по­чел добить­ся мира путем пере­го­во­ров, так как не мог навя­зать его силой ору­жия. С Тер­ман­ти­ей, веро­ят­но, заклю­че­но было окон­ча­тель­ное согла­ше­ние; Нуман­тии рим­ский пол­ко­во­дец тоже вер­нул ее плен­ных и пред­ло­жил сдать­ся без усло­вий, тай­но обе­щав, что обой­дет­ся с ней мило­сти­во. Нуман­тин­цы, утом­лен­ные вой­ной, согла­си­лись, и Пом­пей дей­ст­ви­тель­но огра­ни­чил­ся самы­ми уме­рен­ны­ми тре­бо­ва­ни­я­ми. Плен­ни­ки, пере­беж­чи­ки и залож­ни­ки были уже выда­ны и бо́льшая часть кон­три­бу­ции упла­че­на, когда в 615 г. [139 г.] в рим­скую армию при­был новый глав­но­ко­ман­дую­щий — Марк Попи­лий Ленат. Увидев, что бре­мя с.19 коман­до­ва­ния воз­ло­же­но на дру­го­го, Пом­пей, чтобы избе­жать ожи­даю­щей его в Риме ответ­ст­вен­но­сти за постыд­ный, по рим­ским поня­ти­ям, мир, нашел сле­дую­щий выход: он не толь­ко 15 нару­шил свое сло­во, но даже отрек­ся от него. Когда нуман­тин­цы яви­лись к нему для упла­ты послед­не­го взно­са по кон­три­бу­ции, он в при­сут­ст­вии сво­их и их офи­це­ров стал совер­шен­но отри­цать самый факт заклю­че­ния мира. Дело было пред­став­ле­но на юриди­че­ское раз­ре­ше­ние рим­ско­го сена­та. Пока его там рас­смат­ри­ва­ли, воен­ные дей­ст­вия под Нуман­ти­ей не воз­об­нов­ля­лись. Ленат был занят похо­дом в Лузи­та­нию, где он уско­рил гибель Вири­а­та; он вторг­ся так­же в область лузо­нов, соседей Нуман­тии. Нако­нец, при­шло реше­ние сена­та про­дол­жать вой­ну. Таким обра­зом, веро­лом­ство Пом­пея полу­чи­ло государ­ст­вен­ную санк­цию.

Ман­цин

С неосла­бев­шим муже­ст­вом и с воз­рос­шим озлоб­ле­ни­ем Нуман­тия воз­об­но­ви­ла борь­бу. Вой­на была неудач­ной для Лена­та и для его пре­ем­ни­ка Гая Гости­лия Ман­ци­на (617) [137 г.]. Но к ката­стро­фе при­ве­ла не столь­ко сила ору­жия нуман­тин­цев, сколь­ко дряб­лое и жал­кое коман­до­ва­ние рим­ских пол­ко­вод­цев и как послед­ст­вия это­го все воз­рас­тав­шие с каж­дым годом рас­пу­щен­ность, недис­ци­пли­ни­ро­ван­ность и тру­сость рим­ских сол­дат. Одно­го слу­ха, вдо­ба­вок лож­но­го, о том, что кан­та­бры и вак­кеи идут на выруч­ку Нуман­тии, ока­за­лось доста­точ­но, чтобы вся рим­ская армия само­воль­но бро­си­ла ночью лагерь и отпра­ви­лась под при­кры­тие укреп­ле­ний, воз­двиг­ну­тых 16 лет назад Ноби­ли­о­ром. Нуман­тин­цы, узнав об ухо­де непри­я­те­ля, бро­си­лись сле­дом за бежав­шей арми­ей и окру­жи­ли ее. Рим­ля­нам оста­ва­лось одно из двух: про­ло­жить себе доро­гу с мечом в руках или же заклю­чить мир на усло­ви­ях, про­дик­то­ван­ных победи­те­лем. Нуман­тин­цы удо­воль­ст­во­ва­лись уме­рен­ны­ми усло­ви­я­ми мира, потре­бо­вав их утвер­жде­ния со сто­ро­ны все­го команд­но­го соста­ва рим­ско­го вой­ска. Этим рим­ляне были обя­за­ны не столь­ко кон­су­лу, чело­ве­ку чест­но­му, но сла­бо­ха­рак­тер­но­му и мало­из­вест­но­му, сколь­ко Тибе­рию Грак­ху. Послед­ний слу­жил в армии кве­сто­ром и сре­ди кельт­ибе­ров поль­зо­вал­ся авто­ри­те­том, уна­сле­до­ван­ным им от сво­его отца, муд­ро­го устро­и­те­ля про­вин­ции Эбро. Но сенат немед­лен­но ото­звал глав­но­ко­ман­дую­ще­го и, более того, после дол­го­го обсуж­де­ния решил посту­пить с этим дого­во­ром так же, как неко­гда посту­пил с Кав­дин­ским дого­во­ром, т. е. отка­зать в его рати­фи­ка­ции и воз­ло­жить ответ­ст­вен­ность за него на заклю­чив­ших его.

По зако­ну эта ответ­ст­вен­ность долж­на была пасть на всех офи­це­ров, скре­пив­ших дого­вор сво­ей клят­вой. Но Грак­ха и осталь­ных спас­ли их свя­зи. Одно­му Ман­ци­ну, не при­над­ле­жав­ше­му к выс­шей ари­сто­кра­тии, при­шлось попла­тить­ся за свою и чужую вину. Быв­ший кон­сул, лишен­ный зна­ков сво­его досто­ин­ства, был отведен к с.20 непри­я­тель­ским фор­по­стам. Нуман­тин­цы отка­за­лись при­нять его, не желая со сво­ей сто­ро­ны при­знать дого­вор недей­ст­ви­тель­ным. И вот быв­ший рим­ский глав­но­ко­ман­дую­щий целый день про­сто­ял в одной руба­хе и со свя­зан­ны­ми за спи­ной рука­ми у ворот Нуман­тии — жал­кое зре­ли­ще для дру­зей и для вра­гов. Одна­ко пре­ем­ни­ку Ман­ци­на, его сото­ва­ри­щу по кон­су­ла­ту, Мар­ку Эми­лию Лепиду, этот горь­кий урок, по-види­мо­му, не пошел впрок. Пока в Риме обсуж­дал­ся мир­ный дого­вор, заклю­чен­ный Ман­ци­ном, Лепид под пустым пред­ло­гом напал — как 16 лет назад Лукулл — на сво­бод­ное пле­мя вак­ке­ев и сов­мест­но с пол­ко­вод­цем Даль­ней про­вин­ции оса­дил город Пал­лан­тию (618) [136 г.]. Поста­нов­ле­ние сена­та пред­пи­сы­ва­ло ему пре­кра­тить вой­ну; тем не менее Лепид про­дол­жал оса­ду под пред­ло­гом, что обсто­я­тель­ства тем вре­ме­нем изме­ни­лись. При этом он был таким же пло­хим 16 вои­ном, как и пло­хим граж­да­ни­ном. Он про­сто­ял под сте­на­ми боль­шо­го и укреп­лен­но­го горо­да до тех пор, пока в суро­вой и враж­деб­ной стране вой­ско его ока­за­лось без вся­ко­го про­до­воль­ст­вия. Тогда он вынуж­ден был начать отступ­ле­ние, оста­вив ране­ных и боль­ных. Пал­лан­тин­цы пре­сле­до­ва­ли его и пере­би­ли поло­ви­ну его сол­дат. Если бы непри­я­тель не пре­кра­тил слиш­ком ско­ро пре­сле­до­ва­ния, по всей веро­ят­но­сти, было бы уни­что­же­но все рим­ское вой­ско; оно нахо­ди­лось уже в состо­я­нии пол­но­го рас­строй­ства. За все эти подви­ги при­над­ле­жав­ший к зна­ти гене­рал по воз­вра­ще­нии на роди­ну отде­лал­ся толь­ко денеж­ным штра­фом. Его пре­ем­ни­кам Луцию Фурию Филу (618) [136 г.] и Квин­ту Каль­пур­нию Писо­ну (619) [135 г.] при­шлось опять вое­вать с нуман­тин­ца­ми, но так как они совер­шен­но ниче­го не пред­при­ни­ма­ли, они бла­го­по­луч­но воз­вра­ти­лись на роди­ну, не потер­пев пора­же­ний.

Сци­пи­он Эми­ли­ан

Даже рим­ское пра­ви­тель­ство нача­ло, нако­нец, созна­вать, что нель­зя далее вести дела таким обра­зом. Поко­ре­ние неболь­шо­го про­вин­ци­аль­но­го испан­ско­го горо­да реше­но было в виде исклю­че­ния пору­чить пер­во­му рим­ско­му пол­ко­вод­цу Сци­пи­о­ну Эми­ли­а­ну. Но денеж­ные сред­ства на эту вой­ну были ему отпу­ще­ны с чрез­мер­ной ска­ред­но­стью, а в затре­бо­ван­ном им раз­ре­ше­нии про­из­ве­сти набор сол­дат было даже пря­мо отка­за­но. Воз­мож­но, что отча­сти при этом сыг­ра­ли роль интри­ги раз­ных груп­пи­ро­вок и опа­се­ние про­гне­вить дер­жав­ный рим­ский народ боль­ши­ми тягота­ми. Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на доб­ро­воль­но сопро­вож­да­ло в Испа­нию мно­го его дру­зей и кли­ен­тов, в том чис­ле брат его Мак­сим Эми­ли­ан, отли­чив­ший­ся несколь­ки­ми года­ми рань­ше в борь­бе про­тив Вири­а­та. Опи­ра­ясь на эту надеж­ную груп­пу, из кото­рой была сфор­ми­ро­ва­на лич­ная охра­на глав­но­ко­ман­дую­ще­го, Сци­пи­он при­сту­пил к реор­га­ни­за­ции совер­шен­но раз­ло­жив­шей­ся армии (620) [134 г.].

Преж­де все­го он очи­стил лагерь от вся­ко­го сбро­да: там ока­за­лось до 2000 про­сти­ту­ток и мно­же­ство про­ри­ца­те­лей с.21 и попов вся­ко­го рода. Так как сол­да­ты были непри­год­ны для сра­же­ний, глав­но­ко­ман­дую­щий застав­лял их по край­ней мере рыть око­пы и обу­чал их воен­но­му строю. В тече­ние пер­во­го лета он избе­гал сра­же­ния с нуман­тин­ца­ми; он огра­ни­чил­ся тем, что уни­что­жил в окрест­но­стях горо­да запа­сы про­до­воль­ст­вия, раз­гро­мил вак­ке­ев, про­да­вав­ших нуман­тин­цам зер­но, и заста­вил их при­знать вер­хов­ную власть Рима. Лишь к нача­лу зимы Сци­пи­он собрал все свое вой­ско вокруг Нуман­тии. В его рас­по­ря­же­нии, кро­ме нуми­дий­ско­го кон­тин­ген­та, состо­яв­ше­го из всад­ни­ков, пехо­тин­цев и 12 сло­нов под началь­ст­вом прин­ца Югур­ты, и кро­ме мно­го­чис­лен­ных испан­ских вспо­мо­га­тель­ных отрядов, нахо­ди­лось четы­ре леги­о­на. Вся эта армия, в общей слож­но­сти 60000 чело­век, оса­ди­ла город, в кото­ром было самое боль­шее 8000 чело­век, спо­соб­ных носить ору­жие. Тем не менее оса­жден­ные нуман­тин­цы неод­но­крат­но вызы­ва­ли рим­лян на бой; но Сци­пи­он, пони­мая, что мно­го­лет­нюю рас­пу­щен­ность и недис­ци­пли­ни­ро­ван­ность нель­зя иско­ре­нить сра­зу, не при­ни­мал боя. Когда же вылаз­ки оса­жден­ных при­нуж­да­ли рим­лян всту­пать в бой, толь­ко лич­ный при­мер глав­но­ко­ман­дую­ще­го еле удер­жи­вал леги­о­не­ров от бег­ства. Такое поведе­ние вой­ска вполне оправ­ды­ва­ло осто­рож­ную так­ти­ку Сци­пи­о­на. Нико­гда еще пол­ко­во­дец не обра­щал­ся со сво­и­ми сол­да­та­ми с таким пре­зре­ни­ем, как Сци­пи­он с рим­ской арми­ей, оса­ждав­шей Нуман­тию. Он не толь­ко выска­зы­вал сол­да­там свое мне­ние о них в рез­ких речах; он заста­вил их 17 почув­ст­во­вать его оцен­ку так­же на деле. Впер­вые рим­ляне, кото­рым при­ста­ло вое­вать толь­ко мечом, взя­лись за кир­ки и лопа­ты. Вокруг всех город­ских стен более немец­кой полу­ми­ли⁽¹⁾ дли­ной была воз­веде­на двой­ная линия укреп­ле­ний, в два раза длин­нее город­ских стен, со сте­на­ми, баш­ня­ми и рва­ми. Рим­ляне отре­за­ли так­же сооб­ще­ние по реке Дуэ­ро, по кото­рой в нача­ле оса­ды отваж­ные лодоч­ни­ки и плов­цы еще достав­ля­ли оса­жден­ным кое-какое про­до­воль­ст­вие. Таким обра­зом, город, кото­рый рим­ляне не осме­ли­ва­лись брать при­сту­пом, неиз­беж­но дол­жен был погиб­нуть от голо­да, тем более что жите­ли не име­ли воз­мож­но­сти летом запа­стись про­до­воль­ст­ви­ем. Ско­ро нуман­тин­цы ста­ли тер­петь нуж­ду во всем необ­хо­ди­мом. Один из самых отваж­ных из них, Рето­ген, про­бил­ся с несколь­ки­ми това­ри­ща­ми сквозь вра­же­ские укреп­ле­ния. Его тро­га­тель­ные моль­бы о помо­щи поги­баю­щим сопле­мен­ни­кам про­из­ве­ли силь­ное впе­чат­ле­ние по край­ней мере в одном из горо­дов аре­ва­ков, Луции. Одна­ко, преж­де чем жите­ли Луции при­ня­ли реше­ние, Сци­пи­он, изве­щен­ный сто­рон­ни­ка­ми рим­лян в горо­де, появил­ся с боль­ши­ми сила­ми перед город­ски­ми сте­на­ми и с.22 заста­вил пра­ви­те­лей горо­да выдать ему гла­ва­рей дви­же­ния. Четы­ре­ста луч­ших юно­шей были выда­ны, и по при­ка­за­нию рим­ско­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го им всем отру­би­ли руки. Лишив­шись, таким обра­зом, послед­ней надеж­ды, нуман­тин­цы отпра­ви­ли к Сци­пи­о­ну послов для пере­го­во­ров о сда­че и моли­ли храб­ро­го вои­на поща­дить храб­рых. Но когда послы вер­ну­лись с изве­сти­ем, что Сци­пи­он тре­бу­ет сда­чи без вся­ких усло­вий, разъ­ярен­ная тол­па рас­тер­за­ла их на месте.

Про­шло еще неко­то­рое вре­мя, пока голод и эпиде­мии сде­ла­ли свое дело. В рим­ский лагерь яви­лось вто­рое посоль­ство с заяв­ле­ни­ем, что город готов сдать­ся на милость победи­те­ля. Рим­ляне потре­бо­ва­ли, чтобы на дру­гой же день все жите­ли Нуман­тии вышли за город­ские ворота. Но нуман­тин­цы ста­ли про­сить отсро­чить сда­чу на несколь­ко дней, чтобы дать вре­мя покон­чить сче­ты с жиз­нью тем граж­да­нам, кото­рые не захотят пере­жить поте­рю сво­бо­ды. Отсроч­ка была дана, и нема­ло людей ею вос­поль­зо­ва­лось. Нако­нец, жал­кие остат­ки нуман­тин­ско­го насе­ле­ния появи­лись за город­ски­ми ворота­ми. Сци­пи­он ото­брал из них пять­де­сят самых знат­ных для сво­ей три­ум­фаль­ной про­цес­сии. Осталь­ных про­дал в раб­ство. Город был срав­нен с зем­лей, а его область разде­ле­на меж­ду сосед­ни­ми горо­да­ми. Это про­изо­шло осе­нью 621 г. [133 г.], 15 меся­цев спу­стя после того, как Сци­пи­он при­нял коман­до­ва­ние.

Паде­ние Нуман­тии в корне подо­рва­ло про­яв­ляв­шу­ю­ся еще места­ми оппо­зи­цию про­тив Рима. Доста­точ­но было несколь­ких незна­чи­тель­ных воен­ных про­гу­лок и денеж­ных штра­фов, чтобы заста­вить всю Ближ­нюю Испа­нию при­знать вер­хов­ную власть Рима.

Победа над гал­ле­ка­ми

С поко­ре­ни­ем лузи­тан рим­ское вла­ды­че­ство упро­чи­лось и рас­ши­ри­лось так­же в Даль­ней Испа­нии. Кон­сул Децим Юний Брут, при­слан­ный на сме­ну Сци­пи­о­ну, посе­лил плен­ных лузи­тан близ Сагун­та и дал их ново­му горо­ду Вален­тии (Вален­сия) устрой­ство на осно­вах латин­ско­го пра­ва, как это было в Кар­тее (616) [138 г.]. Затем он в раз­лич­ных направ­ле­ни­ях про­шел по запад­но­му ибе­рий­ско­му побе­ре­жью (616—618) [138—136 гг.] и пер­вый из рим­лян достиг бере­га Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на. Он овла­дел рас­по­ло­жен­ны­ми в этой стране лузи­тан­ски­ми горо­да­ми, несмот­ря на упор­ное сопро­тив­ле­ние всех жите­лей 18 — муж­чин и жен­щин. Неза­ви­си­мых до тех пор гал­ле­ков Сци­пи­он при­со­еди­нил к рим­ской про­вин­ции после боль­шо­го сра­же­ния, в кото­ром, как пере­да­ют, пало 50000 гал­лек­ских вои­нов. С поко­ре­ни­ем вак­ке­ев, лузи­тан и гал­ле­ков весь полу­ост­ров, за исклю­че­ни­ем север­но­го побе­ре­жья, стал под­вла­стен Риму, по край­ней мере по име­ни.

Новое устрой­ство Испа­нии

В Испа­нию была отправ­ле­на сенат­ская комис­сия, чтобы по согла­ше­нию со Сци­пи­о­ном вве­сти во вновь заво­е­ван­ной обла­сти рим­ские поряд­ки. Сци­пи­он сде­лал все, что с.23 мог, чтобы устра­нить резуль­та­ты бес­чест­ной и без­рас­суд­ной поли­ти­ки сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков. Так, напри­мер, кау­ка­нам, с кото­ры­ми Лукулл девят­на­дцать лет назад так позор­но посту­пил на гла­зах у Сци­пи­о­на, в то вре­мя воен­но­го три­бу­на, он пред­ло­жил теперь вер­нуть­ся в их город и зано­во его отстро­ить. Таким обра­зом, для Испа­нии наста­ли сно­ва более снос­ные вре­ме­на. В 631 г. [123 г.] Квинт Цеци­лий Метелл занял Бале­ар­ские ост­ро­ва и уни­что­жил там опас­ные при­то­ны мор­ских раз­бой­ни­ков; это чрез­вы­чай­но спо­соб­ст­во­ва­ло рас­цве­ту испан­ской тор­гов­ли. Да и поми­мо это­го пло­до­род­ные ост­ро­ва с их густым насе­ле­ни­ем, сла­вив­шим­ся необык­но­вен­ным искус­ст­вом во вла­де­нии пра­щей, были цен­ным при­об­ре­те­ни­ем. О том, как мно­го жите­лей Испа­нии уже тогда гово­ри­ло на латин­ском язы­ке, свиде­тель­ст­ву­ет пере­се­ле­ние 3000 испан­цев латин­ско­го пра­ва в горо­да Паль­му и Пол­лен­тию (Пол­лен­ца) на ново­при­об­ре­тен­ных ост­ро­вах. Несмот­ря на ряд боль­ших недо­стат­ков, рим­ское управ­ле­ние Испа­ни­ей в общем сохра­ня­ло тра­ди­ции, уна­сле­до­ван­ные от эпо­хи Като­на и осо­бен­но от Тибе­рия Грак­ха. Прав­да, погра­нич­ные рим­ские терри­то­рии нема­ло стра­да­ли от набе­гов север­ных и запад­ных пле­мен, лишь напо­ло­ви­ну поко­рен­ных или остав­ших­ся совер­шен­но непо­ко­рен­ны­ми. В част­но­сти у лузи­тан неиму­щая моло­дежь регу­ляр­но обра­зо­вы­ва­ла раз­бой­ни­чьи шай­ки и гра­би­ла сво­их зем­ля­ков и соседей. Поэто­му в этих местах даже в гораздо более позд­нее вре­мя отдель­ные кре­стьян­ские дво­ры были постро­е­ны в виде кре­по­стей и в слу­чае надоб­но­сти мог­ли защи­щать­ся от напа­де­ний. В диких и недо­ступ­ных лузи­тан­ских горах рим­ля­нам не уда­лось иско­ре­нить эти раз­бои. Но вме­сто войн пред­ше­ст­ву­ю­ще­го пери­о­да рим­ляне теперь все чаще име­ли дело с шай­ка­ми раз­бой­ни­ков, с кото­ры­ми мог спра­вить­ся обыч­ны­ми мера­ми каж­дый более или менее дель­ный намест­ник. Несмот­ря на эти раз­бои в погра­нич­ных обла­стях, Испа­ния была самой цве­ту­щей и бла­го­устро­ен­ной стра­ной из всех рим­ских вла­де­ний. Там не суще­ст­во­ва­ло ни деся­ти­ны, ни откуп­щи­ков пода­тей. Насе­ле­ние было мно­го­чис­лен­но, а стра­на бога­та хле­бом и скотом.

Зави­си­мые государ­ства

В гораздо более тяже­лом поло­же­нии нахо­ди­лись государ­ства, кото­рые зани­ма­ли про­ме­жу­точ­ную сту­пень меж­ду фор­маль­ным суве­ре­ни­те­том и фак­ти­че­ской под­чи­нен­но­стью.

Это были афри­кан­ские, гре­че­ские и ази­ат­ские государ­ства, вовле­чен­ные в сфе­ру рим­ской геге­мо­нии в резуль­та­те войн Рима с Кар­фа­ге­ном, Македо­ни­ей и Сири­ей. Неза­ви­си­мое государ­ство пла­тит не слиш­ком доро­го за свою само­сто­я­тель­ность, беря на себя тяготы вой­ны. В слу­чае необ­хо­ди­мо­сти государ­ство, утра­тив­шее свою само­сто­я­тель­ность, по край­ней мере может быть воз­на­граж­де­но тем, что его покро­ви­тель обес­пе­чи­ва­ет ему спо­кой­ст­вие от напа­де­ний с.24 соседей. Но государ­ства-кли­ен­ты не поль­зо­ва­лись ни само­сто­я­тель­но­стью, ни миром. В Афри­ке фак­ти­че­ски велась веч­ная погра­нич­ная вой­на меж­ду Кар­фа­ге­ном и Нуми­ди­ей. В Егип­те арбит­раж Рима фор­маль­но раз­ре­шил спор о наслед­стве меж­ду дву­мя бра­тья­ми — 19 Пто­ле­ме­ем Фило­ме­то­ром и Пто­ле­ме­ем Тол­стым; тем не менее новые вла­сти­те­ли Егип­та и Кире­ны вели меж­ду собой вой­ны из-за обла­да­ния Кипром. В Азии внут­рен­ние спо­ры о пре­сто­ло­на­следии и про­ис­хо­див­шее на этой поч­ве посто­ян­ное вме­ша­тель­ство сосед­них государств разди­ра­ли на части боль­шин­ство государств: Вифи­нию, Кап­па­до­кию, Сирию. Но кро­ме этих внут­рен­них рас­прей велись мно­го­чис­лен­ные и тяже­лые вой­ны меж­ду Атта­лида­ми и гала­та­ми, меж­ду Атта­лида­ми и вифин­ски­ми царя­ми, даже меж­ду Родо­сом и Кри­том. В самой Элла­де тоже не пре­кра­ща­лись обыч­ные здесь мел­кие раздо­ры, и даже в общем столь спо­кой­ная Македо­ния изне­мо­га­ла от внут­рен­них рас­прей, вызван­ных новы­ми демо­кра­ти­че­ски­ми учреж­де­ни­я­ми. Рим и зави­си­мые государ­ства оди­на­ко­во были вино­ва­ты в том, что послед­ние жиз­нен­ные силы и послед­нее народ­ное досто­я­ние рас­то­ча­лись в этих бес­цель­ных рас­прях. Государ­ствам-кли­ен­там сле­до­ва­ло бы понять, что, если государ­ство не в силах вое­вать с любым вра­гом, оно вооб­ще не может вое­вать и что, раз вла­де­ния и поло­же­ние всех этих государств фак­ти­че­ски гаран­ти­ро­ва­лись Римом, им оста­ва­лось лишь ула­жи­вать свои раз­но­гла­сия мир­ным путем или же пере­да­вать их на тре­тей­ское реше­ние Рима. Когда родо­с­цы и кри­тяне обра­ти­лись с прось­бой о помо­щи к съезду Ахей­ско­го сою­за и послед­ний серь­ез­но обсуж­дал вопрос об отправ­ке вой­ска (601) [153 г.], то в сущ­но­сти это было толь­ко поли­ти­че­ской комеди­ей. Гла­ва рим­ской пар­тии высту­пил тогда с заяв­ле­ни­ем, что ахей­цы уже не име­ют пра­ва вести вой­ну без раз­ре­ше­ния Рима. Этим он кон­ста­ти­ро­вал, быть может, с непри­ят­ной рез­ко­стью, ту исти­ну, что суве­ре­ни­тет зави­си­мых государств сде­лал­ся пустой фор­мой и что вся­кая попыт­ка вдох­нуть жизнь в этот при­зрак неми­ну­е­мо пове­ла бы лишь к пол­но­му уни­что­же­нию его. Одна­ко гос­под­ст­ву­ю­щее государ­ство заслу­жи­ва­ет еще боль­ше­го упре­ка, чем зави­си­мое от него государ­ство. Государ­ство, как и част­ный чело­век, нелег­ко мирит­ся с созна­ни­ем соб­ст­вен­но­го ничто­же­ства. Вла­сте­лин обя­зан и име­ет пра­во либо отка­зать­ся от сво­его гос­под­ства, либо же про­явить такое импо­ни­ру­ю­щее пре­вос­ход­ство мате­ри­аль­ных сил, кото­рое заста­вит под­чи­нен­ных при­ми­рить­ся со сво­им поло­же­ни­ем. Но рим­ский сенат не сде­лал ни того, ни дру­го­го. Со всех сто­рон к нему обра­ща­лись и оса­жда­ли прось­ба­ми; он посто­ян­но вме­ши­вал­ся в дела афри­кан­ские, эллин­ские, ази­ат­ские, еги­пет­ские, но дей­ст­во­вал так нере­ши­тель­но и вяло, что его попыт­ки при­ми­рить враж­дую­щих обыч­но толь­ко обост­ря­ли с.25 сму­ту. Это был пери­од комис­сий. Упол­но­мо­чен­ные сена­та бес­пре­стан­но отправ­ля­лись в Кар­фа­ген, в Алек­сан­дрию, в Ахей­ский союз, ко дво­рам дина­стов Пере­д­ней Азии. Они про­из­во­ди­ли рас­сле­до­ва­ния, нала­га­ли запре­ще­ния, писа­ли доне­се­ния. И все же важ­ней­шие дела неред­ко реша­лись без ведо­ма сена­та и про­тив его воли. Так, напри­мер, сенат при­судил Кипр Кире­ней­ско­му цар­ству; тем не менее ост­ров остал­ся во вла­сти Егип­та. Один сирий­ский принц взо­шел на пре­стол сво­их пред­ков, ссы­ла­ясь на яко­бы выне­сен­ное Римом реше­ние в его поль­зу; в дей­ст­ви­тель­но­сти же сенат кате­го­ри­че­ски отка­зал ему в этом, и принц тай­но бежал из Рима, нару­шив запрет. Даже откры­тое убий­ство рим­ско­го комис­са­ра, кото­рый по пору­че­нию сена­та на пра­вах реген­та управ­лял Сири­ей, оста­лось совер­шен­но без­на­ка­зан­ным. Конеч­но, ази­а­ты отлич­но зна­ли, что они не в состо­я­нии сопро­тив­лять­ся рим­ским леги­о­нам; но они столь же хоро­шо зна­ли, что сенат не рас­по­ло­жен посы­лать рим­ских граж­дан в поход на бере­га Евфра­та или Нила. Поэто­му в этих отда­лен­ных 20 от Рима стра­нах все шло так, как быва­ет в шко­ле при отсут­ст­вии учи­те­ля или при слиш­ком мяг­ком учи­те­ле. Рим­ское вла­ды­че­ство одно­вре­мен­но лиши­ло наро­ды благ сво­бо­ды и благ поряд­ка. Для самих рим­лян такое поло­же­ние тоже было чре­ва­то опас­но­стя­ми, так как это в извест­ном смыс­ле отда­ва­ло на про­из­вол судь­бы север­ные и восточ­ные гра­ни­цы. Здесь мог­ли обра­зо­вать­ся обшир­ные цар­ства, опи­раю­щи­е­ся на внут­рен­ние ази­ат­ские стра­ны, нахо­дя­щи­е­ся за пре­де­ла­ми рим­ской геге­мо­нии; в отли­чие от сла­бых государств-кли­ен­тов эти круп­ные цар­ства мог­ли стать опас­ны­ми для Рима и рано или позд­но начать сопер­ни­чать с его могу­ще­ст­вом. Рим не в силах был своевре­мен­но и быст­ро вос­пре­пят­ст­во­вать обра­зо­ва­нию таких царств. Прав­да, от этой опас­но­сти рим­лян отча­сти пред­о­хра­ня­ло тогдаш­нее состо­я­ние погра­нич­ных наро­дов; они всюду были раз­дроб­ле­ны и лише­ны бла­го­при­ят­ных усло­вий для обра­зо­ва­ния могу­ще­ст­вен­ных государств. Тем не менее из исто­рии Восто­ка мы ясно видим, что в тот пери­од фалан­ги Селев­ка уже не сто­я­ли на бере­гах Евфра­та, а леги­о­ны Авгу­ста еще не появи­лись там.

Дав­но пора было поло­жить конец тако­му неопре­де­лен­но­му поло­же­нию. Но един­ст­вен­но воз­мож­ным выхо­дом из него было пре­вра­ще­ние зави­си­мых государств в рим­ские про­вин­ции. Это было лег­ко осу­ще­ст­вить, тем более что рим­ское про­вин­ци­аль­ное управ­ле­ние в сущ­но­сти пере­да­ва­ло в руки рим­ско­го намест­ни­ка толь­ко воен­ную власть; адми­ни­ст­ра­тив­ные и судеб­ные функ­ции в основ­ном оста­ва­лись в веде­нии город­ских общин или во вся­ком слу­чае долж­ны были оста­вать­ся за ними. Итак, посколь­ку вооб­ще от преж­ней государ­ст­вен­ной неза­ви­си­мо­сти уце­ле­ли еще жиз­не­спо­соб­ные эле­мен­ты, они мог­ли сохра­нить­ся толь­ко в фор­ме мест­но­го с.26 само­управ­ле­ния город­ских общин. Необ­хо­ди­мость этой адми­ни­ст­ра­тив­ной рефор­мы была ясна. Спра­ши­ва­лось лишь, про­явит ли сенат мед­ли­тель­ность и погу­бит рефор­му или же у него хва­тит муже­ства и силы ясно понять поло­же­ние и энер­гич­но про­ве­сти необ­хо­ди­мые меры.

Кар­фа­ген и Нуми­дия

Обра­тим­ся преж­де все­го к Афри­ке. В Ливии поряд­ки, введен­ные рим­ля­на­ми, поко­и­лись, глав­ным обра­зом, на рав­но­ве­сии меж­ду государ­ст­вом кочев­ни­ков под управ­ле­ни­ем Мас­си­нис­сы и горо­дом Кар­фа­ге­ном. При энер­гич­ном и умном прав­ле­нии Мас­си­нис­сы цар­ство его рос­ло, креп­ло и циви­ли­зо­ва­лось (I, 636). Кар­фа­ген тоже окреп, бла­го­да­ря толь­ко одно­му фак­ту отсут­ст­вия вой­ны; он достиг тако­го же богат­ства и чис­лен­но­сти насе­ле­ния, как и во вре­мя сво­его поли­ти­че­ско­го могу­ще­ства. Рим­ляне с пло­хо скры­вае­мой зави­стью и стра­хом смот­ре­ли на, каза­лось, несо­кру­ши­мое про­цве­та­ние сво­его ста­ро­го сопер­ни­ка. Если до сих пор они отка­зы­ва­ли Кар­фа­ге­ну в какой-либо серь­ез­ной помо­щи про­тив непре­кра­щав­ших­ся захва­тов Мас­си­нис­сы, то теперь они ста­ли сами вме­ши­вать­ся в эти столк­но­ве­ния, при­чем откры­то высту­па­ли на сто­роне Мас­си­нис­сы. Более 30 лет длил­ся спор меж­ду Кар­фа­ге­ном и Мас­си­нис­сой из-за окру­га Эмпо­рии у Мало­го Сир­та, одной из пло­до­род­ней­ших кар­фа­ген­ских обла­стей; спор был, нако­нец (око­ло 594 г.) [160 г.], раз­ре­шен рим­ски­ми комис­са­ра­ми: кар­фа­ге­няне долж­ны были очи­стить горо­да в Эмпо­рии, остав­ши­е­ся в их вла­де­нии, и упла­тить царю 500 талан­тов в виде ком­пен­са­ции за непра­во­мер­ное поль­зо­ва­ние дан­ной терри­то­ри­ей. В резуль­та­те Мас­си­нис­са немед­лен­но захва­тил дру­гой кар­фа­ген­ский округ на запад­ной гра­ни­це кар­фа­ген­ской терри­то­рии — город Тус­ку — и обшир­ные поля у Баг­ра­да. Кар­фа­ге­ня­нам оста­ва­лось лишь 21 сно­ва начать тяж­бу в Риме без вся­кой надеж­ды на успех. После дли­тель­ной и несо­мнен­но умыш­лен­ной про­во­лоч­ки в Афри­ку при­бы­ла новая комис­сия (597) [157 г.]. Но кар­фа­ге­няне не хоте­ли без­ого­во­роч­но под­чи­нить­ся ее тре­тей­ско­му реше­нию без пред­ва­ри­тель­но­го точ­но­го рас­сле­до­ва­ния пра­во­вой сто­ро­ны вопро­са; они наста­и­ва­ли на вни­ма­тель­ном рас­смот­ре­нии дела; тогда комис­са­ры попро­сту вер­ну­лись в Рим.

Рим реша­ет раз­ру­шить Кар­фа­ген

Таким обра­зом, спор меж­ду Кар­фа­ге­ном и Мас­си­нис­сой оста­вал­ся нере­шен­ным. Но посыл­ка комис­сии повлек­ла за собой более важ­ное реше­ние. Во гла­ве этой комис­сии сто­ял пре­ста­ре­лый Марк Катон, в то вре­мя, пожа­луй, самое вли­я­тель­ное лицо в сена­те. Вете­ран вой­ны с Ган­ни­ба­лом, он был весь еще во вла­сти нена­ви­сти к пунам и стра­ха перед их могу­ще­ст­вом. С удив­ле­ни­ем и доса­дой он соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми видел цве­ту­щее поло­же­ние искон­но­го вра­га Рима, его пло­до­род­ные поля, мно­го­люд­ные ули­цы, огром­ные запа­сы ору­жия в арсе­на­лах и бога­тый мате­ри­ал для флота. В мыс­лях он видел уже ново­го Ган­ни­ба­ла, кото­рый с.27 исполь­зу­ет все эти ресур­сы про­тив Рима. Чело­век чест­ный и муже­ст­вен­ный, но весь­ма огра­ни­чен­ный, он при­шел к убеж­де­нию, что Рим будет в без­опас­но­сти лишь в том слу­чае, если Кар­фа­ген совер­шен­но исчезнет с лица зем­ли. По воз­вра­ще­нии на роди­ну Катон немед­лен­но изло­жил свои сооб­ра­же­ния в сена­те. Про­тив этой мелоч­ной поли­ти­ки высту­пи­ли с очень серь­ез­ны­ми аргу­мен­та­ми неко­то­рые пред­ста­ви­те­ли рим­ской ари­сто­кра­тии, обла­дав­шие более широ­ким кру­го­зо­ром, осо­бен­но Сци­пи­он Нази­ка. Они дока­зы­ва­ли, что бес­смыс­лен­но боять­ся купе­че­ско­го горо­да, что фини­кий­ское насе­ле­ние Кар­фа­ге­на все более отвы­ка­ет от воен­но­го дела и от воин­ст­вен­ных замыс­лов, что суще­ст­во­ва­ние это­го бога­то­го тор­го­во­го горо­да вполне сов­ме­сти­мо с поли­ти­че­ской геге­мо­ни­ей Рима. Они счи­та­ли даже воз­мож­ным пре­вра­ще­ние Кар­фа­ге­на в рим­ский про­вин­ци­аль­ный город; по их мне­нию, это, пожа­луй, было бы жела­тель­но даже для самих фини­ки­ян, по срав­не­нию с нынеш­ним поло­же­ни­ем. Но Катон доби­вал­ся не под­чи­не­ния, а пол­но­го уни­что­же­ния нена­вист­но­го горо­да. Его поли­ти­ка, по-види­мо­му, нашла под­держ­ку у тех государ­ст­вен­ных дея­те­лей, кото­рые счи­та­ли жела­тель­ным при­ве­сти все замор­ские терри­то­рии в непо­сред­ст­вен­ную зави­си­мость от Рима. Глав­ны­ми же и наи­бо­лее вли­я­тель­ны­ми сто­рон­ни­ка­ми Като­на яви­лись рим­ские бан­ки­ры и круп­ные куп­цы, кото­рым в слу­чае раз­ру­ше­ния Кар­фа­ге­на долж­ны были достать­ся его богат­ство и тор­гов­ля. Боль­шин­ст­вом голо­сов было реше­но при пер­вом удоб­ном слу­чае начать вой­ну с Кар­фа­ге­ном или, вер­нее, раз­ру­ше­ние его. Выжидать такой слу­чай было необ­хо­ди­мо, так как надо было счи­тать­ся с обще­ст­вен­ным мне­ни­ем. Жела­тель­ный повод ско­ро нашел­ся. Раз­дра­жен­ные нару­ше­ни­ем сво­их прав со сто­ро­ны Мас­си­нис­сы и рим­лян, кар­фа­ге­няне поста­ви­ли во гла­ве сво­его управ­ле­ния Гасдру­ба­ла и Кар­та­ло­на, вождей пат­рио­ти­че­ской пар­тии. Подоб­но ахей­ским пат­риотам, эти вожди не наме­ре­ва­лись вос­ста­вать про­тив рим­ско­го гла­вен­ства, но твер­до реши­ли, в слу­чае надоб­но­сти с ору­жи­ем в руках, отста­и­вать про­тив Мас­си­нис­сы пра­ва Кар­фа­ге­на, уста­нов­лен­ные дого­во­ра­ми. Пат­риоты доби­лись изгна­ния из горо­да соро­ка самых реши­тель­ных при­вер­жен­цев Мас­си­нис­сы и взя­ли с наро­да клят­ву, что нико­гда и ни при каких усло­ви­ях изгнан­ни­кам не будет раз­ре­ше­но вер­нуть­ся. Одно­вре­мен­но для 22 отра­же­ния ожи­дае­мых напа­де­ний Мас­си­нис­сы было орга­ни­зо­ва­но силь­ное вой­ско; оно состо­я­ло из сво­бод­ных нуми­дий­цев во гла­ве с Арио­бар­за­ном, вну­ком Сифа­к­са (око­ло 600 г.) [154 г.]. Одна­ко Мас­си­нис­са был настоль­ко бла­го­ра­зу­мен, что не стал гото­вить­ся к войне, а пере­дал вопрос о спор­ной терри­то­рии у Баг­ра­да на тре­тей­ское реше­ние рим­лян и обя­зал­ся без­услов­но под­чи­нить­ся послед­не­му. Таким обра­зом, Рим мог с неко­то­рым кажу­щим­ся осно­ва­ни­ем утвер­ждать, что кар­фа­ген­ские воору­же­ния направ­ле­ны про­тив него. Он с.28 потре­бо­вал немед­лен­но­го роспус­ка вой­ска и уни­что­же­ния запа­сов, собран­ных для флота. Кар­фа­ген­ская геру­сия гото­ва была согла­сить­ся, но народ­ная тол­па вос­про­ти­ви­лась это­му, и жиз­ни рим­ских послов, явив­ших­ся в Кар­фа­ген с этим тре­бо­ва­ни­ем, угро­жа­ла опас­ность. Мас­си­нис­са отпра­вил в Рим сво­его сына Гулус­су с пору­че­ни­ем поста­вить Рим в извест­ность о непре­кра­щаю­щих­ся при­готов­ле­ни­ях Кар­фа­ге­на к войне на суше и на море и добить­ся уско­ре­ния объ­яв­ле­ния вой­ны. Рим отпра­вил в Кар­фа­ген новое посоль­ство из 10 чело­век. Оно под­твер­ди­ло, что Кар­фа­ген дей­ст­ви­тель­но гото­вит­ся к войне (602) [152 г.]. Катон тре­бо­вал без­услов­но­го объ­яв­ле­ния вой­ны; сенат отверг это тре­бо­ва­ние, но решил на тай­ном заседа­нии, что вой­на будет объ­яв­ле­на, если кар­фа­ге­няне не согла­сят­ся рас­пу­стить свое вой­ско и сжечь свой мате­ри­ал для флота. Меж­ду тем в Афри­ке уже нача­лись бои. Мас­си­нис­са отпра­вил обрат­но в Кар­фа­ген в сопро­вож­де­нии сво­его сына Гулус­сы лиц, изгнан­ных кар­фа­ге­ня­на­ми. Так как кар­фа­ге­няне запер­ли перед ними ворота горо­да и при этом уби­ли несколь­ких из уда­ляв­ших­ся нуми­дий­цев, то Мас­си­нис­са дви­нул свои вой­ска, а пар­тия кар­фа­ген­ских пат­риотов так­же при­ве­ла свои силы в бое­вую готов­ность. Но Гасдру­бал, к кото­ро­му пере­шло началь­ство над кар­фа­ген­ской арми­ей, при­над­ле­жал к чис­лу тех злых гени­ев армии, кото­рых кар­фа­ге­няне обыч­но назна­ча­ли сво­и­ми пол­ко­во­д­ца­ми. Как теат­раль­ный царек, он вели­ча­во высту­пал в сво­ей пур­пур­ной одеж­де глав­но­ко­ман­дую­ще­го и даже в лаге­ре пре­да­вал­ся чре­во­уго­дию. Этот тще­слав­ный и непо­во­рот­ли­вый чело­век не годил­ся для роли спа­си­те­ля от ката­стро­фы, кото­рой, пожа­луй, не мог­ли бы уже пред­от­вра­тить даже гений Гамиль­ка­ра и воен­ное искус­ство Ган­ни­ба­ла. Меж­ду кар­фа­ге­ня­на­ми и нуми­дий­ца­ми про­изо­шло боль­шое сра­же­ние, оче­вид­цем кото­ро­го был Сци­пи­он Эми­ли­ан. Послед­ний был тогда воен­ным три­бу­ном в испан­ской армии и был послан к Мас­си­нис­се с пору­че­ни­ем при­вез­ти для сво­его глав­но­ко­ман­дую­ще­го афри­кан­ских сло­нов. Он наблюдал бит­ву с хол­ма, подоб­но «Зев­су на горе Иде». Кар­фа­ге­няне полу­чи­ли под­креп­ле­ние в соста­ве 6000 нуми­дий­ских всад­ни­ков; их при­ве­ли началь­ни­ки, недо­воль­ные Мас­си­нис­сой. Вой­ско кар­фа­ге­нян вооб­ще пре­вос­хо­ди­ло непри­я­те­ля чис­лен­но­стью. Тем не менее оно потер­пе­ло пора­же­ние. Тогда кар­фа­ге­няне пред­ло­жи­ли усту­пить Мас­си­нис­се часть сво­ей терри­то­рии и упла­тить ему кон­три­бу­цию. По их прось­бе Сци­пи­он пытал­ся добить­ся согла­ше­ния. Одна­ко, мир­ный дого­вор не был заклю­чен, так как кар­фа­ген­ские пат­риоты отка­за­лись выдать пере­беж­чи­ков. Но Гасдру­ба­лу, окру­жен­но­му коль­цом непри­я­тель­ских войск, ско­ро при­шлось согла­сить­ся на все тре­бо­ва­ния Мас­си­нис­сы: выдать пере­беж­чи­ков, при­нять обрат­но изгнан­ни­ков, выдать ору­жие, прой­ти под с.29 ярмом и обя­зать­ся упла­чи­вать в тече­ние 50 лет по 100 талан­тов еже­год­но. Нуми­дий­цы, одна­ко, не выпол­ни­ли даже это­го 23 дого­во­ра; они пере­би­ли без­оруж­ные остат­ки кар­фа­ген­ской армии при воз­вра­ще­нии ее в Кар­фа­ген.

Рим объ­яв­ля­ет вой­ну Кар­фа­ге­ну

Рим не пред­от­вра­тил вой­ну своевре­мен­ным вме­ша­тель­ст­вом, он осте­рег­ся сде­лать это. И вот теперь он достиг того, что ему было нуж­но: появил­ся бла­го­вид­ный пред­лог для вой­ны — кар­фа­ге­няне нару­ши­ли усло­вия мир­но­го дого­во­ра, запре­щав­шие им вести вой­ны с союз­ни­ка­ми Рима и вой­ны вне пре­де­лов их терри­то­рии (I, 618, 632), — и, сверх того, Кар­фа­ген уже зара­нее потер­пел пора­же­ние. Ита­лий­ские кон­тин­ген­ты были созва­ны в Рим, флот при­веден в бое­вую готов­ность. Каж­дый момент мож­но было ожи­дать объ­яв­ле­ния вой­ны. Кар­фа­ге­няне сде­ла­ли все воз­мож­ное, чтобы пред­от­вра­тить угро­жав­ший удар. Вожди пат­рио­ти­че­ской пар­тии — Гасдру­бал и Кар­та­лон — были при­го­во­ре­ны к смерт­ной каз­ни; в Рим отпра­ви­ли посоль­ство, чтобы пере­ло­жить ответ­ст­вен­ность на осуж­ден­ных. Но одно­вре­мен­но с кар­фа­ге­ня­на­ми в Рим при­бы­ло посоль­ство от дру­го­го горо­да ливий­ских фини­ки­ян, от Ути­ки, с пол­но­мо­чи­я­ми пере­дать город в пол­ную власть Рима. В срав­не­нии с такой пред­у­преди­тель­но­стью и покор­но­стью каза­лось почти дер­зо­стью поведе­ние кар­фа­ге­нян; они огра­ни­чи­лись тем, что поста­но­ви­ли каз­нить сво­их вид­ней­ших сограж­дан без тре­бо­ва­ния со сто­ро­ны Рима. Сенат заявил, что нахо­дит изви­не­ние кар­фа­ге­нян недо­ста­точ­ным. На вопрос, что может его удо­вле­тво­рить, он отве­тил, что кар­фа­ге­ня­нам это самим извест­но. Конеч­но, кар­фа­ге­няне мог­ли знать волю Рима. Но им труд­но было пове­рить, что для люби­мо­го род­но­го горо­да дей­ст­ви­тель­но настал послед­ний час. Сно­ва отпра­ви­лось в Рим посоль­ство с неогра­ни­чен­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми — на этот раз в 30 чело­век. Когда они при­бы­ли в Рим, вой­на была уже объ­яв­ле­на (нача­ло 605 г.) [149 г.] и удво­ен­ная кон­суль­ская армия поса­же­на на суда. Кар­фа­ге­няне все же пыта­лись еще раз отвра­тить гро­зу изъ­яв­ле­ни­ем пол­ной покор­но­сти. Сенат объ­явил им, что Рим согла­сен гаран­ти­ро­вать Кар­фа­ге­ну его вла­де­ния, его город­ское и сель­ское само­управ­ле­ние, непри­кос­но­вен­ность обще­ст­вен­но­го и част­но­го иму­ще­ства под усло­ви­ем, что кон­су­лам, отплыв­шим в Лили­бей, в месяч­ный срок будут выда­ны 300 детей пра­вя­щих семей в каче­стве залож­ни­ков и что кар­фа­ге­няне выпол­нят все даль­ней­шие рас­по­ря­же­ния; послед­ние дадут им кон­су­лы, в соот­вет­ст­вии с полу­чен­ны­ми инструк­ци­я­ми. Этот ответ нахо­ди­ли дву­смыс­лен­ным; на самом деле он вовсе не был таким, как уже тогда ука­зы­ва­ли про­ни­ца­тель­ные люди даже сре­ди кар­фа­ге­нян. Кар­фа­ге­ня­нам гаран­ти­ро­ва­ли все, что угод­но, за одним исклю­че­ни­ем — само­го горо­да; не было ска­за­но ни сло­ва о воз­вра­ще­нии войск, уже отплыв­ших в Афри­ку. Все это с.30 доста­точ­но ясно гово­ри­ло об истин­ных наме­ре­ни­ях Рима. Сенат посту­пал с ужас­ной жесто­ко­стью, но он не при­тво­рял­ся уступ­чи­вым. Одна­ко, в Кар­фа­гене все еще не хоте­ли понять исти­ну. Там не нашлось государ­ст­вен­но­го дея­те­ля, кото­рый смог бы побудить непо­сто­ян­ную город­скую тол­пу к реши­тель­но­му сопро­тив­ле­нию или к пол­ной покор­но­сти. Полу­чив гроз­ную весть об объ­яв­ле­нии вой­ны и узнав в то же вре­мя о при­ем­ле­мом для них тре­бо­ва­нии залож­ни­ков, кар­фа­ге­няне выпол­ни­ли это тре­бо­ва­ние и не теря­ли надеж­ды на спа­се­ние; у них не нашлось муже­ства пред­ста­вить себе, что зна­чит зара­нее отдать себя на про­из­вол смер­тель­но­го вра­га. Кон­су­лы ото­сла­ли залож­ни­ков из Лили­бея в Рим и заяви­ли кар­фа­ген­ским послам, что о даль­ней­ших рас­по­ря­же­ни­ях они узна­ют в Афри­ке. Вой­ска выса­ди­лись, не встре­тив сопро­тив­ле­ния; им 24 было достав­ле­но и затре­бо­ван­ное про­до­воль­ст­вие. Кар­фа­ген­ская геру­сия в пол­ном соста­ве яви­лась в город Ути­ку, в глав­ную квар­ти­ру рим­лян, для полу­че­ния даль­ней­ших при­ка­за­ний. Кон­су­лы преж­де все­го потре­бо­ва­ли разору­же­ния горо­да. На вопрос кар­фа­ге­нян, кто же в таком слу­чае будет защи­щать их от их соб­ст­вен­ных эми­гран­тов и от раз­рос­шей­ся до 20000 чело­век армии Гасдру­ба­ла, кото­рый спас­ся бег­ст­вом от смерт­ной каз­ни, кон­су­лы отве­ти­ли, что об этом поза­ботят­ся сами рим­ляне. Затем кар­фа­ген­ский совет покор­но выдал кон­су­лам все мате­ри­а­лы, заготов­лен­ные для флота, все воен­ное сна­ря­же­ние, хра­нив­ше­е­ся в арсе­на­лах, а так­же ору­жие, при­над­ле­жав­шее част­ным лицам, ито­го 3000 мета­тель­ных орудий и 200000 ком­плек­тов ору­жия. Затем кар­фа­ге­няне обра­ти­лись к кон­су­лам с вопро­сом: будут ли даль­ней­шие тре­бо­ва­ния? Тогда встал кон­сул Луций Мар­ций Цен­зо­рин и объ­явил, что, по инструк­ции рим­ско­го сена­та, город Кар­фа­ген дол­жен быть раз­ру­шен, но его жите­лям раз­ре­ша­ет­ся селить­ся, где они поже­ла­ют, на сво­ей терри­то­рии, одна­ко на рас­сто­я­нии не мень­ше двух немец­ких миль от моря.

Сопро­тив­ле­ние кар­фа­ге­нян

Это ужас­ное рас­по­ря­же­ние вну­ши­ло фини­ки­я­нам муже­ство отча­я­ния; подоб­ное же бла­го­род­ное и в то же вре­мя безум­ное вооду­шев­ле­ние неко­гда толк­ну­ло жите­лей Тира на борь­бу про­тив Алек­сандра, а позд­нее иуде­ев на борь­бу с Вес­па­си­а­ном. С бес­при­мер­ным тер­пе­ни­ем кар­фа­ге­няне нес­ли раб­скую зави­си­мость от Рима и гнет его; столь же бес­при­мер­но было и неисто­вое вос­ста­ние это­го наро­да тор­гов­цев и море­пла­ва­те­лей, когда у них хоте­ли отнять уже не толь­ко государ­ст­вен­ную само­сто­я­тель­ность и сво­бо­ду, а их род­ной город и дав­но уже став­шее для них люби­мою роди­ной море. О надеж­де на спа­се­ние не мог­ло быть речи; здра­вый поли­ти­че­ский смысл и на этот раз бес­спор­но тре­бо­вал покор­но­сти. Но как в бурю голос корм­че­го заглу­ша­ет­ся ревом моря, так те немно­гие голо­са, кото­рые с.31 при­зы­ва­ли поко­рить­ся неиз­беж­но­му, были заглу­ше­ны ярост­ным воем тол­пы. Послед­няя в сво­ем бешен­стве обру­ши­лась на город­ских долж­ност­ных лиц, по сове­ту кото­рых были выда­ны залож­ни­ки и ору­жие, а так­же на ни в чем не повин­ных послов, осме­лив­ших­ся вер­нуть­ся в город с роко­вым изве­сти­ем. Слу­чай­но нахо­див­ши­е­ся в горо­де ита­ли­ки были пере­би­ты тол­пой, жаж­дав­шей хотя бы таким обра­зом зара­нее ото­мстить за гибель роди­ны. Реше­ния сопро­тив­лять­ся не было при­ня­то; невоз­мож­ность защи­щать­ся без ору­жия была слиш­ком оче­вид­на. Одна­ко город­ские ворота были запер­ты, на город­ских сте­нах, с кото­рых сня­ты были мета­тель­ные орудия, заготов­ле­ны были груды кам­ней, глав­ное коман­до­ва­ние пору­че­но было Гасдру­ба­лу — вну­ку Мас­си­нис­сы, все рабы объ­яв­ле­ны были сво­бод­ны­ми. Армия эми­гран­тов под коман­дой Гасдру­ба­ла, спас­ше­го­ся бег­ст­вом, зани­ма­ла в это вре­мя всю кар­фа­ген­скую терри­то­рию, за исклю­че­ни­ем несколь­ких горо­дов на восточ­ном бере­гу (Гад­ру­мет, Малый Леп­тис, Тапс, Ахул­ла) и горо­да Ути­ки, заня­тых рим­ля­на­ми. Эта армия мог­ла ока­зать Кар­фа­ге­ну неоце­ни­мую под­держ­ку в борь­бе. К Гасдру­ба­лу были отправ­ле­ны послы с прось­бой не отка­зать в помо­щи род­но­му горо­ду в мину­ту край­ней опас­но­сти. Одно­вре­мен­но кар­фа­ге­няне с чисто фини­кий­ской хит­ро­стью пыта­лись обма­нуть вра­га, скры­вая свое бес­пре­дель­ное озлоб­ле­ние под мас­кой сми­ре­ния. К кон­су­лам было отправ­ле­но посоль­ство с прось­бой о 30-днев­ном пере­ми­рии для отправ­ки послов в Рим. Кар­фа­ге­няне пони­ма­ли, что рим­ские 25 вое­на­чаль­ни­ки не захотят, да и не могут испол­нить такую прось­бу, уже одна­жды отверг­ну­тую. Но при­бы­тие послов под­кре­пи­ло есте­ствен­ное пред­по­ло­же­ние обо­их кон­су­лов, что совер­шен­но без­оруж­ный город после пер­во­го взры­ва отча­я­ния под­чи­нит­ся сво­ей уча­сти. Поэто­му кон­су­лы реши­ли отло­жить штурм горо­да. Кар­фа­ге­няне вос­поль­зо­ва­лись дра­го­цен­ной отсроч­кой и при­ня­лись изготов­лять мета­тель­ные орудия и воору­же­ние. Все насе­ле­ние без раз­ли­чия пола и воз­рас­та работа­ло днем и ночью: стро­и­ли маши­ны, кова­ли ору­жие, лома­ли обще­ст­вен­ные зда­ния, чтобы добыть брев­на и металл, жен­щи­ны обре­за­ли воло­сы, чтобы изгото­вить необ­хо­ди­мые для мета­тель­ных орудий кана­ты, в неве­ро­ят­но корот­кий срок город­ские сте­ны были сно­ва укреп­ле­ны и вои­ны воору­же­ны. Обо всем этом ниче­го не зна­ли кон­су­лы, нахо­див­ши­е­ся со сво­им вой­ском на рас­сто­я­нии все­го несколь­ких миль; это еще одна из уди­ви­тель­ных черт это­го уди­ви­тель­но­го народ­но­го дви­же­ния, вызван­но­го поис­ти­не гени­аль­ной, даже, мож­но ска­зать, демо­ни­че­ской народ­ной нена­ви­стью. Когда, нако­нец, кон­су­лам надо­е­ло ожи­да­ние, они высту­пи­ли из сво­его лаге­ря (близ Ути­ки). Они вооб­ра­жа­ли, что их армия взой­дет на без­за­щит­ные город­ские сте­ны про­сто с.32 с помо­щью лест­ниц. Како­вы же были их удив­ле­ние и ужас, когда они опять увиде­ли на сте­нах ката­пуль­ты и когда весь мно­го­люд­ный город, в кото­рый они наде­я­лись всту­пить столь же лег­ко, как всту­па­ют в ничем неза­щи­щен­ное селе­ние, ока­зал­ся спо­соб­ным к обо­роне и гото­вым защи­щать­ся до послед­ней кап­ли кро­ви.

Поло­же­ние Кар­фа­ге­на

Кар­фа­ген был силь­ной кре­по­стью по сво­е­му гео­гра­фи­че­ско­му поло­же­нию³ и бла­го­да­ря искус­ству сво­их жите­лей; послед­ним не раз при­хо­ди­лось рас­счи­ты­вать на проч­ность сво­их город­ских стен. В обшир­ном Тунис­ском зали­ве, огра­ни­чен­ном с запа­да мысом Фари­на, с восто­ка — мысом Бон, высту­па­ет с запа­да на восток узкая поло­са зем­ли, омы­вае­мая с трех сто­рон морем и лишь с запад­ной сто­ро­ны при­мы­каю­щая к мате­ри­ку. Эта поло­са в самой узкой сво­ей части еле дости­га­ет поло­ви­ны немец­кой мили, в общем она пред­став­ля­ет собой ров­ную поверх­ность; в направ­ле­нии к зали­ву она рас­ши­ря­ет­ся и закан­чи­ва­ет­ся здесь дву­мя воз­вы­шен­но­стя­ми — Дже­бель-Хави и Сиди-бу-Саид, меж­ду кото­ры­ми лежит рав­ни­на Эль-Мер­са. В южной ее части, закан­чи­ваю­щей­ся воз­вы­шен­но­стью Сиди-бу-Саид, был рас­по­ло­жен город Кар­фа­ген. Доволь­но кру­тые скло­ны этой воз­вы­шен­но­сти, а так­же мно­же­ство скал и отме­лей слу­жи­ли есте­ствен­ным укреп­ле­ни­ем горо­да со сто­ро­ны зали­ва. Здесь для защи­ты его доста­точ­но было про­стой сте­ны. С запад­ной же сто­ро­ны, т. е. со сто­ро­ны мате­ри­ка, где усло­вия мест­но­сти не защи­ща­ли горо­да, для укреп­ле­ния его было исполь­зо­ва­но все, что было извест­но тогдаш­не­му фор­ти­фи­ка­ци­он­но­му искус­ству. Эти укреп­ле­ния, как свиде­тель­ст­ву­ют недав­но откры­тые остат­ки их, сов­па­даю­щие с опи­са­ни­ем Поли­бия, состо­я­ли из наруж­ной сте­ны тол­щи­ной в 6¹∕₂ футов и огром­ных казе­ма­тов сза­ди сте­ны, веро­ят­но, на всем ее про­тя­же­нии. Казе­ма­ты отде­ля­лись от наруж­ной сте­ны кры­тым про­хо­дом шири­ной в 6 футов и име­ли в глу­би­ну 14 футов, 26 не счи­тая двух стен, пере­д­ней и зад­ней, шири­ной каж­дая⁴ не с.33 менее 3 футов. Этот гро­мад­ный вал, сло­жен­ный цели­ком из огром­ных глыб, воз­вы­шал­ся дву­мя яру­са­ми до 45 футов⁵, не счи­тая зуб­цов и мощ­ных четы­рехъ­ярус­ных башен. В ниж­нем яру­се казе­ма­тов нахо­ди­лись стой­ла для 300 сло­нов и запа­сы кор­ма для них, а в верх­нем — конюш­ни, скла­ды и казар­мы⁶.

Холм, на кото­ром сто­я­ла кре­пость, назы­вал­ся Бир­са (на сирий­ском язы­ке bir­tha зна­чит кре­пость). Это доволь­но боль­шая ска­ла высотой в 188 футов; она име­ла у сво­ей подош­вы 2000 двой­ных шагов⁷ в окруж­но­сти и при­мы­ка­ла к с.34 южной око­неч­но­сти город­ской сте­ны, подоб­но тому как в Риме Капи­то­лий­ская ска­ла при­мы­ка­ла к город­ской стене. На верх­ней пло­щад­ке нахо­дил­ся обшир­ный храм 27 бога-цели­те­ля; к нему вели 60 сту­пе­ней. Южная сто­ро­на горо­да омы­ва­лась в юго-запад­ном направ­ле­нии мел­ко­вод­ным рука­вом Тунис­ско­го зали­ва. Рукав почти пол­но­стью отде­лял­ся от зали­ва узкой и низ­мен­ной косой⁸, выда­вав­шей­ся от кар­фа­ген­ско­го полу­ост­ро­ва к югу. В юго-восточ­ном направ­ле­нии южная сто­ро­на горо­да омы­ва­лась вода­ми само­го зали­ва. Здесь нахо­ди­лась двой­ная искус­ст­вен­ная гавань горо­да. Наруж­ная, или тор­го­вая, гавань име­ла фор­му про­дол­го­ва­то­го четы­рех­уголь­ни­ка, обра­щен­но­го узкой сто­ро­ной к морю; от вхо­да в нее, шири­ной все­го в 70 футов, тяну­лись по обе­им сто­ро­нам широ­кие набе­реж­ные. Внут­рен­няя, или воен­ная, гавань круг­лой фор­мы назы­ва­лась Кофон⁹. Посреди нее нахо­дил­ся ост­ров, на кото­ром поме­ща­лось адми­рал­тей­ство; вход в эту гавань вел из внеш­ней гава­ни. Меж­ду обе­и­ми гава­ня­ми тяну­лась город­ская сте­на. От Бир­сы она дела­ла пово­рот на восток. Коса, выда­вав­ша­я­ся в залив, и тор­го­вая гавань оста­ва­лись вне ее, а воен­ная гавань ока­зы­ва­лась внут­ри нее; поэто­му надо думать, что вход в эту гавань мог запи­рать­ся, как ворота. Близ воен­ной гава­ни нахо­ди­лась рыноч­ная пло­щадь. Три узкие ули­цы соеди­ня­ли ее с кре­по­стью, откры­той со сто­ро­ны горо­да. К севе­ру от горо­да, вне его, нахо­ди­лась тепе­ре­ш­няя Эль-Мер­са, назы­вав­ша­я­ся тогда Мага­ли­ей, — доволь­но обшир­ное пред­ме­стье, уже тогда изоби­ло­вав­шее дача­ми и хоро­шо оро­шае­мы­ми сада­ми; оно было обне­се­но осо­бым валом, при­мы­кав­шим к глав­ной город­ской стене. На про­ти­во­по­лож­ной око­неч­но­сти полу­ост­ро­ва, Дже­бель-Хави, у тепе­ре­ш­не­го селе­ния Камарт, нахо­ди­лось клад­би­ще. Эти три состав­ные части горо­да — ста­рый город, пред­ме­стье и клад­би­ще — зани­ма­ли всю шири­ну полу­ост­ро­ва на сто­роне, обра­щен­ной к зали­ву. Доступ к ним был воз­мо­жен лишь по двум боль­шим доро­гам, вед­шим в Ути­ку и Тунис по узкой косе; послед­няя не была заго­ро­же­на сте­ной, одна­ко пред­став­ля­ла наи­луч­шие с.35 мест­ные усло­вия для армии, груп­пи­ру­ю­щей­ся под защи­той горо­да или выхо­дя­щей на его защи­ту. Труд­ная зада­ча овла­деть столь хоро­шо укреп­лен­ным горо­дом ослож­ня­лась еще тем, что сам город и его вла­де­ния, все еще насчи­ты­вав­шие 800 посе­ле­ний и нахо­див­ши­е­ся боль­шей частью во вла­сти пар­тии эми­гран­тов, рас­по­ла­га­ли зна­чи­тель­ны­ми ресур­са­ми; к это­му при­со­еди­ня­лись враж­до­вав­шие с Мас­си­нис­сой сво­бод­ные и полу­сво­бод­ные ливий­ские пле­ме­на. Таким обра­зом кар­фа­ге­няне име­ли воз­мож­ность не огра­ни­чи­вать­ся обо­ро­ной горо­да, а выста­вить в поле мно­го­чис­лен­ную армию. Ввиду край­не­го оже­сто­че­ния, царив­ше­го в армии кар­фа­ген­ских эми­гран­тов, и высо­ких качеств лег­кой нуми­дий­ской кон­ни­цы с этой арми­ей нель­зя было не счи­тать­ся.

Оса­да

Итак, кон­су­лам пред­сто­я­ла дале­ко не лег­кая зада­ча, когда им при­шлось начать по всем пра­ви­лам оса­ду. Маний Мани­лий, коман­до­вав­ший сухо­пут­ны­ми вой­ска­ми, стал лаге­рем про­тив стен кре­по­сти, а Луций Цен­зо­рин подо­шел со сво­им фло­том со сто­ро­ны зали­ва и при­сту­пил к воен­ным дей­ст­ви­ям на зем­ля­ной косе. Кар­фа­ген­ская армия под началь­ст­вом Гасдру­ба­ла рас­по­ло­жи­лась на 28 дру­гом бере­гу зали­ва, у кре­по­сти Нефе­рис. Отсюда она затруд­ня­ла работу рим­ских сол­дат, послан­ных рубить лес для построй­ки осад­ных орудий. Мно­го людей пере­бил у рим­лян искус­ный началь­ник кар­фа­ген­ской кон­ни­цы Гимиль­кон Фамея. Тем вре­ме­нем Цен­зо­рин постро­ил на зем­ля­ной косе два боль­ших тара­на. С их помо­щью рим­ляне про­ло­ма­ли здесь брешь в самом сла­бом месте город­ской сте­ны, но при­ступ при­шлось отло­жить, так как уже насту­пил вечер. Ночью оса­жден­ным уда­лось заде­лать бо́льшую часть бре­ши и при вылаз­ке так испор­тить рим­ские маши­ны, что на дру­гой день они уже не дей­ст­во­ва­ли. Рим­ляне все же отва­жи­лись пой­ти на при­ступ; но брешь, а так­же при­мы­кав­шие к ней отрез­ки сте­ны и рас­по­ло­жен­ные побли­зо­сти дома ока­за­лись силь­но защи­щен­ны­ми — здесь было мно­го бой­цов. Рим­ляне про­дви­га­лись крайне неосто­рож­но и были отра­же­ны с боль­ши­ми для них поте­ря­ми. Они потер­пе­ли бы еще более тяже­лое пора­же­ние, если бы не пред­у­смот­ри­тель­ность воен­но­го три­бу­на Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на. Пред­видя исход без­рас­суд­но сме­ло­го пред­при­я­тия, послед­ний удер­жал сво­их вои­нов под сте­на­ми горо­да и с помо­щью их при­крыл отступ­ле­ние рим­лян. Попыт­ка Мани­лия взять непри­ступ­ные сте­ны кре­по­сти закон­чи­лась еще мень­шим успе­хом. Таким обра­зом, оса­да затя­ну­лась. Болез­ни, рас­про­стра­нив­ши­е­ся в лаге­ре рим­лян в резуль­та­те лет­не­го зноя, отъ­езд Цен­зо­ри­на, само­го спо­соб­но­го из рим­ских вое­на­чаль­ни­ков, недо­воль­ство и без­дей­ст­вие Мас­си­нис­сы (он, конеч­но, не мог радо­вать­ся тому, что рим­ляне соби­ра­лись захва­тить добы­чу, на кото­рую он сам рас­счи­ты­вал), нако­нец, смерть это­го девя­но­сто­лет­не­го царя, после­до­вав­шая в кон­це 605 г. [149 г.], — с.36 все это заста­ви­ло рим­лян совер­шен­но пре­кра­тить насту­па­тель­ные опе­ра­ции. Им сто­и­ло доста­точ­но труда и хло­пот защи­щать флот от кар­фа­ген­ских бран­де­ров, охра­нять лагерь от ноч­ных напа­де­ний и достав­лять про­до­воль­ст­вие и фураж. Для этой послед­ней цели они постро­и­ли в гава­ни форт и пред­при­ни­ма­ли экс­пе­ди­ции в окрест­но­сти. Оба похо­да про­тив армии Гасдру­ба­ла не увен­ча­лись успе­хом; пер­вый поход едва не кон­чил­ся пол­ным раз­гро­мом вслед­ст­вие пло­хо­го руко­вод­ства и небла­го­при­ят­ных усло­вий мест­но­сти.

Эта вой­на про­те­ка­ла бес­слав­но для пол­ко­вод­цев и всей рим­ской армии в целом, но зато бле­стя­щи были заслу­ги воен­но­го три­бу­на Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на. Во вре­мя ноч­но­го напа­де­ния вра­гов на рим­ский лагерь Сци­пи­он с несколь­ки­ми эскад­ро­на­ми кон­ни­цы ата­ко­вал непри­я­те­ля с тыла и при­нудил его к отступ­ле­нию. Во вре­мя пер­во­го похо­да на Нефе­рис, когда рим­ское вой­ско пере­пра­ви­лось вопре­ки его сове­там через реку и под­верг­лось опас­но­сти пол­но­го уни­что­же­ния, Сци­пи­он отваж­но ата­ко­вал вра­га с флан­га и таким обра­зом дал рим­ля­нам воз­мож­ность отсту­пить; его муже­ство и герой­ское само­по­жерт­во­ва­ние спас­ли рим­ский отряд, кото­рый уже счи­та­ли погиб­шим. Про­чие рим­ские вое­на­чаль­ни­ки, и осо­бен­но сам кон­сул, отпу­ги­ва­ли сво­им веро­лом­ст­вом те горо­да и тех пар­тий­ных вождей, кото­рые гото­вы были идти на согла­ше­ние с Римом; но Сци­пи­о­ну уда­лось пере­ма­нить на сто­ро­ну рим­лян одно­го из самых даро­ви­тых из этих вождей, Гимиль­ко­на Фамею, с 2200 всад­ни­ка­ми. Сци­пи­он выпол­нил заве­ща­ние Мас­си­нис­сы о разде­ле его цар­ства меж­ду тре­мя его сыно­вья­ми — Мицип­сой, Гулус­сой и Маста­на­ба­лом. После это­го Сци­пи­он при­влек в ряды рим­лян Гулус­су, искус­но­го пред­во­ди­те­ля кон­ни­цы, достой­но­го про­дол­жа­те­ля сво­его отца в этом деле. Таким обра­зом был вос­пол­нен силь­но ощу­щав­ший­ся в рим­ском вой­ске недо­ста­ток кава­ле­рии. Тон­кое и в то же вре­мя про­стое обхож­де­ние 29 Сци­пи­о­на напо­ми­на­ло ско­рее его род­но­го отца, чем того, чье имя он носил, и побеж­да­ло даже завист­ни­ков; имя Сци­пи­о­на было у всех на устах в лаге­ре и в сто­ли­це. Даже Катон, отнюдь не щед­рый на похва­лы, за несколь­ко меся­цев до смер­ти (он умер в кон­це 605 г. [149 г.], не дожив до испол­не­ния сво­его завет­но­го жела­ния — раз­ру­ше­ния Кар­фа­ге­на) при­ме­нил к моло­до­му вои­ну и его без­дар­ным сорат­ни­кам гоме­ров­ский стих: «Он один — чело­век, осталь­ные — блуж­даю­щие тени»¹⁰.

Меж­ду тем насту­пил конец года и вме­сте с ним сме­на глав­но­го коман­до­ва­ния. Кон­сул Луций Писон, явив­ший­ся в армию с боль­шим опозда­ни­ем (606) [148 г.], при­нял началь­ство над сухо­пут­ной арми­ей, а Луций Ман­цин стал во гла­ве с.37 флота. Но если их пред­ше­ст­вен­ни­ки доби­лись немно­го­го, то при новых вое­на­чаль­ни­ках дело совер­шен­но не дви­га­лось впе­ред. Вме­сто того чтобы оса­ждать Кар­фа­ген или высту­пить про­тив армии Гасдру­ба­ла, Писон про­из­во­дил напа­де­ния на мел­кие при­мор­ские фини­кий­ские горо­да — боль­шей частью тоже без­успеш­но. Так, напри­мер, город Клу­пея отра­зил его напа­де­ние; оса­да Гип­по­на Диа­ри­та дли­лась все лето; оса­жден­ные два раза сжи­га­ли осад­ные маши­ны рим­лян, и послед­ние в кон­це кон­цов позор­но отсту­пи­ли. Город Неа­поль, прав­да, был взят, но раз­граб­ле­ние его в нару­ше­ние дан­но­го сло­ва не мог­ло содей­ст­во­вать даль­ней­шим успе­хам рим­ско­го ору­жия. Кар­фа­ге­няне вос­пря­ну­ли духом. Нуми­дий­ский шейх Вифий с 800 всад­ни­ков пере­шел на их сто­ро­ну. Послы кар­фа­ге­нян пыта­лись завя­зать сно­ше­ния так­же с царя­ми нуми­дий­ским и мавре­тан­ским и даже с македон­ским лже-Филип­пом. Пожа­луй, не столь­ко воен­ные дей­ст­вия рим­лян, сколь­ко внут­рен­ние раздо­ры сре­ди самих кар­фа­ге­нян поме­ша­ли тому, чтобы их дела при­ня­ли еще более бла­го­при­ят­ный обо­рот. Так, эми­грант Гасдру­бал воз­будил недо­ве­рие к дру­го­му Гасдру­ба­лу, быв­ше­му вое­на­чаль­ни­ком в горо­де; пово­дом для подо­зре­ний послу­жи­ло род­ство послед­не­го с Мас­си­нис­сой, и он был убит в зда­нии город­ско­го сове­та.

Сци­пи­он Эми­ли­ан

Чтобы создать пере­лом в тре­вож­ном поло­же­нии дел в Афри­ке, Рим решил при­бег­нуть к чрез­вы­чай­ной мере — назна­чить глав­но­ко­ман­дую­щим един­ст­вен­но­го чело­ве­ка, стя­жав­ше­го сла­ву на поле сра­же­ний в Ливии и носив­ше­го имя, кото­рое как бы пред­опре­де­ля­ло его для этой вой­ны. Реше­но было вме­сто долж­но­сти эди­ла, кото­рой Сци­пи­он доби­вал­ся в это вре­мя, пре­до­ста­вить ему кон­су­лат до уста­нов­лен­но­го сро­ка, отме­нив зако­ны, запре­щав­шие это, и вме­сте с тем спе­ци­аль­ным поста­нов­ле­ни­ем пору­чить ему веде­ние вой­ны в Афри­ке. Сци­пи­он при­был в Ути­ку (607) [147 г.] в очень важ­ный момент. Рим­ский адми­рал Ман­цин, на кото­ро­го Писон воз­ло­жил номи­наль­ное про­дол­же­ние оса­ды, занял кру­тую ска­лу, отда­лен­ную от горо­да и почти не защи­щае­мую; она нахо­ди­лась на мало­до­ступ­ной сто­роне пред­ме­стья Мага­лии. Здесь Ман­цин сосре­дото­чил почти весь свой немно­го­чис­лен­ный отряд, наде­ясь, что ему удаст­ся про­ник­нуть отсюда в пред­ме­стье. Дей­ст­ви­тель­но, напа­даю­щие уже про­ник­ли было в ворота, и весь лагер­ный сброд мас­са­ми устре­мил­ся в Мага­лию в надеж­де на добы­чу. Но кар­фа­ге­няне оттес­ни­ли вра­га к ска­ле, где рим­ляне очу­ти­лись в край­ней опас­но­сти, так как не име­ли про­до­воль­ст­вия и были почти совер­шен­но отре­за­ны. Такое поло­же­ние застал Сци­пи­он. Он немед­лен­но поса­дил на кораб­ли при­быв­шие с ним вой­ска и опол­че­ние горо­да Ути­ки и отпра­вил их к угро­жае­мо­му пунк­ту. Им уда­лось спа­сти нахо­див­ший­ся там отряд и удер­жать 30 за собой ска­лу. Устра­нив, таким обра­зом, бли­жай­шую опас­ность, с.38 новый глав­но­ко­ман­дую­щий отпра­вил­ся в лагерь Писо­на, чтобы при­нять началь­ство над вой­ском и пове­сти его обрат­но к Кар­фа­ге­ну. Но Гасдру­бал и Вифий, вос­поль­зо­вав­шись его отсут­ст­ви­ем, пере­дви­ну­ли свой лагерь к само­му горо­ду и воз­об­но­ви­ли напа­де­ние на рим­ский отряд, сто­яв­ший на ска­ле у Мага­лии. Одна­ко и на этот раз Сци­пи­он вовре­мя при­был на помощь с аван­гар­дом сво­их глав­ных сил. После это­го рим­ляне воз­об­но­ви­ли оса­ду и вели ее упор­нее преж­не­го. Сци­пи­он преж­де все­го очи­стил лагерь от вся­ко­го сбро­да и от мар­ки­тан­тов и сно­ва ввел стро­гую дис­ци­пли­ну. Ско­ро ожи­ви­лись и воен­ные дей­ст­вия. Рим­ляне ночью пошли при­сту­пом на пред­ме­стье. При­дви­нув к стене осад­ную баш­ню оди­на­ко­вой высоты с зуб­ца­ми сте­ны, они пере­бра­лись на сте­ну и отво­ри­ли неболь­шую калит­ку, через кото­рую устре­ми­лось все рим­ское вой­ско. Кар­фа­ге­няне сда­ли пред­ме­стье и лагерь у город­ских ворот и пору­чи­ли Гасдру­ба­лу глав­ное началь­ство над город­ским гар­ни­зо­ном, состо­яв­шим из 30000 чело­век. Новый комен­дант про­явил свою энер­гию преж­де все­го в том, что при­ка­зал выве­сти на сте­ны всех взя­тых в плен рим­ских сол­дат, под­верг­нуть их жесто­ким истя­за­ни­ям и затем сбро­сить вниз на гла­зах у оса­ждаю­щей армии. Когда этот посту­пок вызвал пори­ца­ния, введен был террор и про­тив кар­фа­ген­ских граж­дан.

Сци­пи­он, запе­рев оса­жден­ных внут­ри горо­да, ста­рал­ся совер­шен­но отре­зать его от сооб­ще­ния с внеш­ним миром. Свою глав­ную квар­ти­ру он рас­по­ло­жил на пере­шей­ке, соеди­ня­ю­щем кар­фа­ген­ский полу­ост­ров с мате­ри­ком. Здесь, несмот­ря на неод­но­крат­ные попыт­ки кар­фа­ге­нян поме­шать его пред­при­я­тию, он постро­ил боль­шой укреп­лен­ный лагерь во всю шири­ну пере­шей­ка, совер­шен­но отре­зав­ший сооб­ще­ние с горо­дом со сто­ро­ны мате­ри­ка. Но в гавань все еще при­хо­ди­ли суда с про­до­воль­ст­ви­ем: ладьи отваж­ных куп­цов устрем­ля­лись сюда в погоне за при­бы­лью, кораб­ли Вифия поль­зо­ва­лись каж­дым попу­т­ным вет­ром, чтобы достав­лять в Кар­фа­ген про­до­воль­ст­вие из горо­да Нефе­ри­са, нахо­див­ше­го­ся на бере­гу Тунис­ско­го зали­ва. Поэто­му хотя город­ское насе­ле­ние уже тер­пе­ло нуж­ду, гар­ни­зон полу­чал еще доста­точ­ное снаб­же­ние. Тогда Сци­пи­он решил соорудить меж­ду зем­ля­ной косой и бере­гом зали­ва камен­ную пло­ти­ну шири­ной в 96 футов и таким обра­зом запе­реть вход в гавань. Это меро­при­я­тие сна­ча­ла вызва­ло насмеш­ки кар­фа­ге­нян, счи­тав­ших его неосу­ще­ст­ви­мым. Но когда построй­ка пло­ти­ны подо­шла к кон­цу, для горо­да, каза­лось, не было боль­ше спа­се­ния. Но одна неожи­дан­ность урав­но­ве­си­ла дру­гую. Пока рим­ские рабо­чие стро­и­ли пло­ти­ну, в кар­фа­ген­ской гава­ни в тече­ние двух меся­цев днем и ночью велись какие-то работы, при­чем в такой тайне, что даже пере­беж­чи­ки не мог­ли ска­зать, что замыш­ля­ют оса­жден­ные. Когда рим­ляне с.39 закон­чи­ли пло­ти­ну, запи­рав­шую вход в гавань, вне­зап­но из той же гава­ни вышли в залив 50 кар­фа­ген­ских трех­па­луб­ных кораб­лей и мел­кие суда и лод­ки. Ока­за­лось, что пока рим­ляне заго­ра­жи­ва­ли ста­рый вход в гавань с южной сто­ро­ны, кар­фа­ге­няне про­ры­ли канал в восточ­ном направ­ле­нии и таким обра­зом созда­ли себе новый выход; его невоз­мож­но было запе­реть, так как в этом месте море слиш­ком глу­бо­ко. Если бы кар­фа­ге­няне вме­сто выво­да сво­его флота для пара­да немед­лен­но и со всей энер­ги­ей напа­ли на рим­ские кораб­ли, совер­шен­но непод­готов­лен­ные — с кораб­лей отча­сти были сня­ты сна­сти, — рим­ский флот был бы пол­но­стью уни­что­жен. Но они напа­ли на рим­лян лишь через три дня, когда враг встре­тил 31 их в пол­ной бое­вой готов­но­сти. Сра­же­ние кон­чи­лось вни­чью; но на обрат­ном пути кар­фа­ген­ские кораб­ли сгруди­лись в узком про­хо­де у вхо­да, бла­го­да­ря чему флоту были при­чи­не­ны повреж­де­ния, рав­но­силь­ные пора­же­нию. Тогда Сци­пи­он повел наступ­ле­ние на внеш­нюю набе­реж­ную; она нахо­ди­лась вне город­ских стен и была сла­бо защи­ще­на толь­ко зем­ля­ным валом, воз­веден­ным недав­но. Поста­вив осад­ные маши­ны на зем­ля­ной косе, рим­ляне без труда про­би­ли в валу брешь. Но кар­фа­ге­няне, перей­дя вброд мел­ко­вод­ный рукав зали­ва, с бес­при­мер­ным муже­ст­вом напа­ли на осад­ные орудия и про­гна­ли обслу­жи­вав­ших их сол­дат. Рим­ляне отсту­па­ли в такой пани­ке, что Сци­пи­о­ну при­шлось дви­нуть про­тив бежав­ших свою кон­ни­цу. Осад­ные орудия рим­лян были раз­ру­ше­ны, кар­фа­ге­няне выиг­ра­ли, таким обра­зом, вре­мя и успе­ли заде­лать брешь. Одна­ко Сци­пи­он вос­ста­но­вил свои маши­ны и сна­ряда­ми под­жег дере­вян­ные баш­ни про­тив­ни­ка. В резуль­та­те рим­ляне овла­де­ли набе­реж­ной, а вме­сте с нею и наруж­ной гава­нью. Здесь они сооруди­ли вал, рав­ный по высо­те город­ской стене. Таким обра­зом, город ока­зал­ся, нако­нец, совер­шен­но запер­тым как со сто­ро­ны суши, так и со сто­ро­ны моря, так как во внут­рен­нюю гавань мож­но было про­ник­нуть толь­ко через наруж­ную. Чтобы пол­но­стью обес­пе­чить бло­ка­ду, Сци­пи­он при­ка­зал Гаю Лелию ата­ко­вать лагерь под Нефе­ри­сом, нахо­див­ший­ся теперь под коман­дой Дио­ге­на. С помо­щью удач­ной воен­ной хит­ро­сти лагерь был взят и мно­же­ство людей, нахо­див­ших­ся в нем, было частью пере­би­то, частью захва­че­но в плен. Меж­ду тем насту­пи­ла зима, и Сци­пи­он пре­кра­тил воен­ные дей­ст­вия, пре­до­ста­вив голо­ду и болез­ням довер­шить нача­тое им.

Взя­тие Кар­фа­ге­на

Роко­вые резуль­та­ты раз­ру­ши­тель­ной работы бичей гос­под­них ска­за­лись вес­ной 608 г. [146 г.], когда рим­ская армия пред­при­ня­ла реши­тель­ный штурм горо­да. Пока бичи эти совер­ша­ли свое дело, Гасдру­бал по-преж­не­му лишь хва­стал и пиро­вал. Теперь он при­ка­зал под­жечь наруж­ную гавань и при­гото­вил­ся отра­зить ожи­дае­мое напа­де­ние на Кофон. Но Лелию уда­лось несколь­ко выше пере­брать­ся через сте­ну, почти не с.40 защи­щае­мую осла­бев­шим от голо­да гар­ни­зо­ном, и таким обра­зом про­ник­нуть во внут­рен­нюю гавань. Город был взят, но борь­ба дале­ко еще не окон­чи­лась. Рим­ляне овла­де­ли рын­ком, при­мы­кав­шим к малой гава­ни, и ста­ли мед­лен­но про­дви­гать­ся по трем узким ули­цам, соеди­няв­шим рыноч­ную пло­щадь с кре­по­стью. Им при­хо­ди­лось штур­мом брать один за дру­гим гро­мад­ные дома, дости­гав­шие высоты 6 эта­жей. По кры­шам или по бал­кам, пере­ки­ну­тым через ули­цы, сол­да­ты пере­хо­ди­ли из одно­го тако­го зда­ния-кре­по­сти в дру­гое, сосед­нее или сто­яв­шее на дру­гой сто­роне ули­цы, и уби­ва­ли всех, кто попа­дал­ся им под руку. Так про­шло шесть дней. Это были ужас­ные дни для жите­лей горо­да, но и рим­ля­нам при­шлось пре­одо­леть нема­ло труд­но­стей и опас­но­стей. Нако­нец, рим­ляне добра­лись до кру­той ска­лы кре­по­сти, в кото­рой укрыл­ся Гасдру­бал с остат­ка­ми сво­ей армии. Чтобы рас­ши­рить под­сту­пы к кре­по­сти, Сци­пи­он при­ка­зал под­жечь взя­тые с боя ули­цы и дома и очи­стить ули­цы от мусо­ра. При этом погиб­ло мно­же­ство небое­спо­соб­но­го насе­ле­ния, укрыв­ше­го­ся в домах. Тогда, нако­нец, послед­ние кар­фа­ге­няне, ску­чив­ши­е­ся в кре­по­сти, ста­ли про­сить о поща­де. Им было обе­ща­но лишь сохра­нить жизнь; перед победи­те­лем пред­ста­ли 30000 муж­чин и 25000 жен­щин, — это не состав­ля­ло и деся­той доли преж­не­го насе­ле­ния горо­да. Толь­ко 900 рим­ских пере­беж­чи­ков и Гасдру­бал с женой и дву­мя детьми укры­лись в хра­ме бога-цели­те­ля: для дезер­ти­ров и для пала­ча рим­ских плен­ных не мог­ло быть поща­ды. Самые 32 реши­тель­ные из них, изне­мо­гая от голо­да, подо­жгли храм. Но у Гасдру­ба­ла не хва­ти­ло муже­ства взгля­нуть смер­ти в лицо; он один выбе­жал из хра­ма и на коле­нях молил победи­те­ля поща­дить его жизнь. Ему была даро­ва­на эта милость. Жена Гасдру­ба­ла сто­я­ла со сво­и­ми детьми сре­ди дру­гих на кры­ше хра­ма; когда она увиде­ла Гасдру­ба­ла у ног Сци­пи­о­на, ее гор­дое серд­це воз­му­ти­лось при виде уни­же­ния поги­баю­щей роди­ны; язви­тель­но посо­ве­то­вав супру­гу беречь свою жизнь, она столк­ну­ла в огонь сво­их сыно­вей, а затем сама бро­си­лась в пла­мя.

Борь­ба была кон­че­на. В лаге­ре и в Риме цари­ло бур­ное лико­ва­ние; лишь бла­го­род­ней­шие из рим­лян втайне сты­ди­лись это­го ново­го вели­ко­го подви­га. Плен­ни­ки боль­шей частью были про­да­ны в раб­ство, неко­то­рые погиб­ли в тюрь­ме. Самые знат­ные — Вифий и Гасдру­бал — были в каче­стве государ­ст­вен­ных плен­ни­ков интер­ни­ро­ва­ны в Ита­лии, где обра­ще­ние с ними было снос­ное. Все дви­жи­мое иму­ще­ство, за исклю­че­ни­ем золота, сереб­ра и даров, пожерт­во­ван­ных в хра­мы, было отда­но на раз­граб­ле­ние сол­да­там. Из сокро­вищ хра­ма сици­лий­ским горо­дам была воз­вра­ще­на добы­ча, выве­зен­ная в Кар­фа­ген во вре­мя его могу­ще­ства. Напри­мер, жите­ли Акра­ган­та полу­чи­ли обрат­но мед­но­го быка тира­на Фала­рида. Осталь­ное доста­лось рим­ско­му государ­ству.

Раз­ру­ше­ние Кар­фа­ге­на

с.41 Одна­ко, бо́льшая часть горо­да была еще цела. По-види­мо­му, Сци­пи­он хотел сохра­нить ее; по край­ней мере он отпра­вил сена­ту по это­му пово­ду спе­ци­аль­ный запрос. Сци­пи­он Нази­ка сно­ва пытал­ся отсто­ять тре­бо­ва­ния разу­ма и чести. Но все было напрас­но. Сенат при­ка­зал глав­но­ко­ман­дую­ще­му сров­нять с зем­лей город Кар­фа­ген, пред­ме­стье Мага­лию и все горо­да, до послед­ней мину­ты сто­яв­шие на сто­роне Кар­фа­ге­на; чтобы поло­жить конец даже юриди­че­ско­му суще­ст­во­ва­нию горо­да, сенат рас­по­рядил­ся прой­ти плу­гом по всей зани­мае­мой им терри­то­рии и пре­дать это место веч­но­му про­кля­тью, дабы на нем нико­гда не появи­лись ни дома, ни паш­ни. При­каз был выпол­нен. Сем­на­дцать дней пыла­ли раз­ва­ли­ны. Недав­но откры­тые остат­ки кар­фа­ген­ской сте­ны ока­за­лись зава­лен­ны­ми сло­ем пеп­ла тол­щи­ной в 4—5 футов; в этом слое были най­де­ны обуг­лив­ши­е­ся кус­ки дере­ва, облом­ки желе­за и мета­тель­ные ядра. На месте, где в тече­ние полу­ты­ся­че­ле­тия работа­ли и тор­го­ва­ли трудо­лю­би­вые фини­ки­яне, рим­ские рабы ста­ли теперь пасти ста­да сво­их дале­ких гос­под. Даро­ва­ния Сци­пи­о­на влек­ли его к более бла­го­род­но­му при­зва­нию, а не к роли пала­ча; он с содро­га­ни­ем смот­рел на дело сво­их рук. Вме­сто побед­но­го лико­ва­ния в душе победи­те­ля рос­ло пред­чув­ст­вие, что за таким зло­де­я­ни­ем неиз­беж­но долж­но после­до­вать воз­мездие.

Про­вин­ция Афри­ка

Рим­ля­нам оста­ва­лось теперь орга­ни­зо­вать управ­ле­ние стра­ной. Преж­ний обы­чай — пере­да­вать заво­е­ван­ные замор­ские стра­ны во вла­де­ние союз­ни­кам — боль­ше не был в ходу. Миципса и его бра­тья сохра­ни­ли в основ­ном свои преж­ние вла­де­ния с добав­ле­ни­ем земель по Баг­ра­ду и в Эмпо­рии, ото­бран­ных ими у Кар­фа­ге­на. Издав­на леле­ян­ная ими меч­та сде­лать Кар­фа­ген сво­ей сто­ли­цей руши­лась теперь навсе­гда. Зато сенат пода­рил им кар­фа­ген­ские биб­лио­те­ки. Кар­фа­ген­ская терри­то­рия, при­над­ле­жав­шая горо­ду в момент его паде­ния, т. е. узкая поло­са зем­ли на афри­кан­ском бере­гу про­тив Сици­лии от реки Тус­ки (у Табра­ка^[2]) до Тен (напро­тив ост­ро­ва Кер­ке­ны), ста­ла рим­ской про­вин­ци­ей. Даль­ше в глубь мате­ри­ка Мас­си­нис­са посто­ян­но захва­ты­вал части кар­фа­ген­ской терри­то­рии, и его наслед­ни­кам уже при­над­ле­жа­ли Бул­ла, 33 Зама и Аквы^[3]; за нуми­дий­ца­ми оста­лось то, чем они уже вла­де­ли. Одна­ко тща­тель­ное уста­нов­ле­ние гра­ни­цы меж­ду рим­ской про­вин­ци­ей и окру­жав­шим ее с трех сто­рон Нуми­дий­ским цар­ст­вом свиде­тель­ст­во­ва­ло о том, что рим­ляне ни в коем слу­чае не потер­пят в сво­их вла­де­ни­ях того, что они допус­ка­ли по отно­ше­нию к Кар­фа­ге­ну. Назва­ние новой про­вин­ции — Афри­ка, — по-види­мо­му, ука­зы­ва­ло на то, что рим­ляне отнюдь не счи­та­ют толь­ко что уста­нов­лен­ные гра­ни­цы окон­ча­тель­ны­ми. Управ­ле­ние новой про­вин­ци­ей было пере­да­но рим­ско­му намест­ни­ку с рези­ден­ци­ей в Ути­ке. В посто­ян­ной охране гра­ниц новой про­вин­ции не было надоб­но­сти, с.42 так как союз­ное Нуми­дий­ское цар­ство всюду отде­ля­ло ее от пле­мен пусты­ни. В отно­ше­нии обло­же­ния Рим в общем посту­пил мило­сти­во. Те общи­ны, кото­рые с нача­ла вой­ны сто­я­ли на сто­роне рим­лян, — это были толь­ко при­мор­ские горо­да: Ути­ка, Гад­ру­мет, Малый Леп­тис, Тапс, Ахул­ла, Уза­лис, а внут­ри стра­ны город Тев­да­лис, — сохра­ни­ли свои зем­ли и полу­чи­ли пра­ва сво­бод­ных горо­дов. Те же пра­ва полу­чи­ла и вновь осно­ван­ная город­ская общи­на, состав­лен­ная из пере­беж­чи­ков. Зем­ли горо­да Кар­фа­ге­на, за исклю­че­ни­ем участ­ка, пода­рен­но­го Ути­ке, рав­но как зем­ли осталь­ных раз­ру­шен­ных горо­дов, пере­шли в соб­ст­вен­ность рим­ско­го государ­ства и отныне сда­ва­лись в арен­ду. Осталь­ные горо­да тоже лиши­лись юриди­че­ски сво­ей земель­ной соб­ст­вен­но­сти и сво­их город­ских сво­бод. Одна­ко вре­мен­но, впредь до даль­ней­ше­го рас­по­ря­же­ния, рим­ское пра­ви­тель­ство оста­ви­ло им их паш­ни и их преж­ние учреж­де­ния. За поль­зо­ва­ние зем­лей, став­шей отныне соб­ст­вен­но­стью Рима, они долж­ны были еже­год­но упла­чи­вать Риму раз навсе­гда уста­нов­лен­ную подать (sti­pen­dium). В свою оче­редь они взи­ма­ли ее с отдель­ных нало­го­пла­тель­щи­ков в виде нало­га на иму­ще­ство. От раз­ру­ше­ния само­го круп­но­го тор­го­во­го горо­да на всем Запа­де боль­ше всех выиг­ра­ли рим­ские куп­цы. Как толь­ко Кар­фа­ген был обра­щен в прах, они тол­па­ми устре­ми­лись в Ути­ку и ста­ли оттуда экс­плу­а­ти­ро­вать не толь­ко рим­скую про­вин­цию, но и недо­ступ­ные для них до тех пор обла­сти нуми­дий­цев и гету­лов.

Македо­ния и лже-Филипп

Почти в одно вре­мя с Кар­фа­ге­ном исчез­ла из чис­ла само­сто­я­тель­ных наций и Македо­ния. Четы­ре неболь­ших сою­за, на кото­рые сенат в сво­ей муд­ро­сти разде­лил ста­рое Македон­ское цар­ство, никак не мог­ли добить­ся поряд­ка у себя и ужить­ся друг с дру­гом. О поло­же­нии в этой стране мож­но судить по одно­му слу­чай­но упо­ми­нае­мо­му эпи­зо­ду в Фако­се: совет одно­го из сою­зов был в пол­ном соста­ве пере­бит по нау­ще­нию неко­е­го Дама­зип­па. Ни комис­сии, отправ­лен­ные туда рим­ским сена­том (590) [164 г.], ни ино­зем­ные тре­тей­ские судьи, к кото­рым македо­няне обра­ща­лись по гре­че­ско­му обы­чаю (как, напри­мер, Сци­пи­он Эми­ли­ан в 603 г. [151 г.]), не мог­ли уста­но­вить здесь порядок. В это вре­мя во Фра­кии вдруг появил­ся моло­дой чело­век, назы­вав­ший себя Филип­пом, сыном царя Пер­сея и сирий­ской прин­цес­сы Лаоди­ки; он был пора­зи­тель­но похож на Пер­сея. Моло­дые годы он про­вел в мизий­ском горо­де Адра­ми­тии; здесь, по его сло­вам, он полу­чил несо­мнен­ные дока­за­тель­ства сво­его высо­ко­го про­ис­хож­де­ния. Но ему не уда­лось добить­ся на осно­ва­нии их успе­ха на родине; тогда он обра­тил­ся к сво­е­му дяде по мате­ри, сирий­ско­му царю Демет­рию Соте­ру. Неко­то­рые лица дей­ст­ви­тель­но пове­ри­ли ему искрен­но или при­твор­но и ста­ли оса­ждать царя прось­ба­ми вос­ста­но­вить прин­ца на отцов­ском с.43 пре­сто­ле или усту­пить ему Сирий­ское цар­ство. Чтобы поло­жить конец это­му безу­мию, Демет­рий аре­сто­вал пре­тен­ден­та и отпра­вил его в Рим. Сенат отнес­ся 34 к сво­е­му плен­ни­ку с пре­не­бре­же­ни­ем, интер­ни­ро­вал его в одном из ита­лий­ских горо­дов, не поза­бо­тив­шись о доста­точ­ном над­зо­ре. Пре­тен­дент бежал в Милет; здесь город­ские вла­сти сно­ва аре­сто­ва­ли его и запро­си­ли рим­ских комис­са­ров, что с ним делать. Те посо­ве­то­ва­ли отпу­стить его, что и было сде­ла­но. Пре­тен­дент отпра­вил­ся искать сча­стья во Фра­кию. И, о чудо! его при­зна­ли и под­дер­жа­ли не толь­ко вар­вар­ские кня­зья Терес, жена­тый на сест­ре царя Пер­сея, и Бар­саб, но и бла­го­ра­зум­ные визан­тий­цы. С помо­щью фра­кий­цев лже-Филипп вторг­ся в Македо­нию. В пер­вой бит­ве он был раз­бит, но вско­ре одер­жал победу над македон­ским опол­че­ни­ем в Одо­ман­ти­ке, по ту сто­ро­ну Стри­мо­на. Вто­рая победа, по эту сто­ро­ну реки, под­чи­ни­ла его вла­сти всю Македо­нию. Рас­ска­зы само­зван­ца об его высо­ком про­ис­хож­де­нии были совер­шен­но неправ­до­по­доб­ны; к тому же всем было извест­но, что дей­ст­ви­тель­ный сын Пер­сея, Филипп, умер восем­на­дца­ти­лет­ним юно­шей в Аль­бе, что чело­век, назы­вав­ший себя его име­нем, вовсе не македон­ский принц, а адра­мит­ский сукон­щик Анд­риск. Одна­ко тра­ди­ции цар­ской вла­сти были настоль­ко силь­ны в Македо­нии, что там не ста­ли дол­го заду­мы­вать­ся над вопро­сом о закон­но­сти пре­сто­ло­на­следия и охот­но вер­ну­лись к преж­ним поряд­кам.

От фес­са­лий­цев уже яви­лись гон­цы с изве­сти­ем, что македон­ский само­зва­нец вторг­ся в их вла­де­ния. Рим­ский комис­сар Нази­ка был послан в Македо­нию сна­ча­ла один, без вой­ска; сенат был уве­рен, что путем убеж­де­ния удаст­ся поло­жить конец без­рас­суд­ной затее. Одна­ко Нази­ке при­шлось созвать ахей­ское и пер­гам­ское опол­че­ния и защи­щать с их помо­щью Фес­са­лию от пре­вос­ход­ных сил про­тив­ни­ка, пока не при­был пре­тор Ювен­тий с одним леги­о­ном (605?) [149 г.]. Ювен­тий напал со сво­и­ми неболь­ши­ми сила­ми на македон­ское вой­ско; в сра­же­нии он пал, а его армия была почти совер­шен­но уни­что­же­на. Бо́льшая часть Фес­са­лии под­па­ла под власть лже-Филип­па; его прав­ле­ние здесь, как и в Македо­нии, сопро­вож­да­лось жесто­ко­стью и наси­ли­я­ми.

Победа Метел­ла

Нако­нец, на арене борь­бы появи­лась доволь­но силь­ная рим­ская армия под началь­ст­вом Квин­та Цеци­лия Метел­ла. Под­дер­жи­вае­мая пер­гам­ским фло­том, она вторг­лась в Македо­нию. В пер­вой кава­ле­рий­ской стыч­ке македо­няне одер­жа­ли верх. Но в македон­ской армии ско­ро нача­лись раздо­ры и раз­ви­лось дезер­тир­ство. Ошиб­ка лже-Филип­па, разде­лив­ше­го свое вой­ско и отпра­вив­ше­го поло­ви­ну его в Фес­са­лию, доста­ви­ла рим­ля­нам лег­кую и реши­тель­ную победу (606) [148 г.]. Филипп бежал во Фра­кию к одно­му из мест­ных с.44 вождей, Бизе­су. Метелл отпра­вил­ся вслед за ним и, одер­жав вто­рую победу, добил­ся его выда­чи.

Про­вин­ция Македо­ния

Четы­ре македон­ских сою­за под­чи­ни­лись лже-Филип­пу не доб­ро­воль­но, а усту­пая силе. Сле­до­ва­тель­но, соглас­но про­во­див­шей­ся до тех пор поли­ти­ке, не было осно­ва­ния лишать македо­нян тех при­зрач­ных остат­ков само­сто­я­тель­но­сти, кото­рые оста­ва­лись им после бит­вы при Пидне. Тем не менее Метелл по при­ка­за­нию сена­та пре­вра­тил цар­ство Алек­сандра в рим­скую про­вин­цию. При этом ясно обна­ру­жи­лось, что рим­ское пра­ви­тель­ство изме­ни­ло свою поли­ти­ку и реши­ло заме­нить систе­му зави­си­мых государств систе­мой пря­мо­го под­чи­не­ния. Поэто­му упразд­не­ние четы­рех македон­ских сою­зов было вос­при­ня­то все­ми зави­си­мы­ми государ­ства­ми как удар, направ­лен­ный про­тив всех них.

К Македо­нии были сно­ва при­со­еди­не­ны отня­тые у нее после пер­вых рим­ских побед эпир­ские вла­де­ния, Иони­че­ские ост­ро­ва и 35 гава­ни Апол­ло­ния и Эпидамн (I, 519), до сего вре­ме­ни нахо­див­ши­е­ся в веде­нии ита­лий­ской адми­ни­ст­ра­ции. Таким обра­зом, Македо­ния уже в ту пору, веро­ят­но про­сти­ра­лась на севе­ро-восто­ке за гор­ный хре­бет Ско­д­ру, где начи­на­лась Илли­рия. Патро­нат над соб­ст­вен­но Гре­ци­ей, при­сво­ен­ный Римом, тоже сам собою пере­шел к рим­ско­му намест­ни­ку в Македо­нии. Так, Македо­ния сно­ва была объ­еди­не­на и полу­чи­ла почти те же гра­ни­цы, кото­рые име­ла в пери­од сво­его рас­цве­та. Но это было уже не еди­ное цар­ство, а лишь еди­ная про­вин­ция; она обла­да­ла город­ской и даже, кажет­ся, област­ной орга­ни­за­ци­ей, но была под­чи­не­на вла­сти ита­лий­ских намест­ни­ков и каз­на­че­ев; име­на их чека­ни­лись на мест­ных моне­тах наряду с назва­ни­ем стра­ны. В каче­стве нало­га был остав­лен преж­ний уме­рен­ный пла­теж, уста­нов­лен­ный Пав­лом (I, 728) в раз­ме­ре 100 талан­тов, кото­рые были рас­пре­де­ле­ны по общи­нам в неиз­мен­но уста­нов­лен­ных долях. Одна­ко в стране еще не угас­ла память об ее ста­рой и зна­ме­ни­той дина­стии.

Через несколь­ко лет после свер­же­ния лже-Филип­па дру­гой само­зва­нец, тоже мни­мый сын Пер­сея, Алек­сандр, под­нял зна­мя вос­ста­ния на р. Несте (теперь Кара­су); в корот­кий срок он собрал 1600^[4] чело­век. Но кве­стор Луций Тре­мел­лий без труда пода­вил вос­ста­ние и пре­сле­до­вал бежав­ше­го пре­тен­ден­та до Дар­да­нии (612) [142 г.]. Это вос­ста­ние было послед­ней вспыш­кой гор­до­го македон­ско­го нацио­наль­но­го чув­ства, кото­рое два сто­ле­тия назад совер­ши­ло столь вели­кие подви­ги в Элла­де и в Азии. С тех пор македо­няне ничем не про­яв­ля­ли себя. Отме­тим лишь, что они вели свое лето­счис­ле­ние со вре­ме­ни окон­ча­тель­но­го пре­вра­ще­ния стра­ны в рим­скую про­вин­цию (608) [146 г.].

С это­го вре­ме­ни защи­та македон­ских гра­ниц на севе­ре и восто­ке, дру­ги­ми сло­ва­ми, защи­та эллин­ской циви­ли­за­ции с.45 от вар­ва­ров, лежа­ла на обя­зан­но­сти рим­лян. Одна­ко они выпол­ня­ли эту зада­чу с недо­ста­точ­ны­ми воен­ны­ми сила­ми и в общем без над­ле­жа­щей энер­гии. Впро­чем, для этих воен­ных целей рим­ляне пер­вым делом про­ло­жи­ли боль­шую Эгна­ти­е­ву доро­гу; уже во вре­ме­на Поли­бия эта доро­га, начи­на­ясь у двух глав­ных гава­ней запад­но­го побе­ре­жья, Апол­ло­нии и Дирра­хия, шла в глубь стра­ны и вела до Фес­са­ло­ник; впо­след­ст­вии она была про­дол­же­на до Геб­ра (Мари­ца)¹¹.

Новая про­вин­ция ста­ла есте­ствен­ной базой для похо­дов про­тив бес­по­кой­ных дал­ма­тов и для мно­го­чис­лен­ных экс­пе­ди­ций про­тив илли­рий­ских, кельт­ских и фра­кий­ских пле­мен, жив­ших к севе­ру от гре­че­ско­го полу­ост­ро­ва. Об этих пле­ме­нах еще будет идти речь в даль­ней­шем изло­же­нии в свя­зи с изло­же­ни­ем их исто­рии.

Гре­ция

К самой Гре­ции Рим отно­сил­ся с боль­шей бла­го­склон­но­стью, чем к Македо­нии. Рим­ским элли­но­фи­лам мог­ло казать­ся, что в Гре­ции забы­ва­ют вой­ну с Пер­се­ем и отно­ше­ния вооб­ще улуч­ша­ют­ся. Самые заяд­лые под­стре­ка­те­ли гос­под­ст­ву­ю­щей теперь пар­тии — это­ли­ец Ликиск, бео­ти­ец Мна­зипп, акар­на­нец Хре­мат, бес­чест­ный эпи­рот Харопс, кото­ро­го даже не пус­ка­ли к себе в дом при­лич­ные рим­ляне, — один за дру­гим сошли в моги­лу. Вырос­ло новое поко­ле­ние, для кото­ро­го ста­рые вос­по­ми­на­ния и 36 анта­го­низм утра­ти­ли преж­нюю силу. Рим­ский сенат нашел, что наста­ло вре­мя поста­вить крест на про­шлом, дать общую амни­стию и забыть ста­рую враж­ду. В 604 г. [150 г.] полу­чи­ли сво­бо­ду оста­вав­ши­е­ся еще в живых ахей­ские пат­риоты, кото­рые в про­дол­же­ние 17 лет были интер­ни­ро­ва­ны в Ита­лии; воз­вра­ще­ния их посто­ян­но доби­вал­ся съезд Ахей­ско­го сою­за. Одна­ко сенат оши­бал­ся. Эллин­ские пат­риоты, невзи­рая на все элли­но­филь­ство рим­лян, не при­ми­ри­лись искренне с гос­под­ст­вом Рима. Яснее все­го это ска­за­лось на отно­ше­ни­ях гре­ков к Атта­лидам. Гре­ки жесто­ко нена­виде­ли царя Эвме­на II за его друж­бу с Римом (I, 729); но как толь­ко отно­ше­ния меж­ду ним и Римом испор­ти­лись, он вне­зап­но стал попу­ля­рен в Гре­ции. Рань­ше тре­ки воз­ла­га­ли свои надеж­ды на то, что от чуже­зем­но­го гос­под­ства их изба­вит Македо­ния; теперь эллин­ский «Эвэ­ль­пид» воз­ла­гал эти надеж­ды на Пер­гам. А глав­ное, в пре­до­став­лен­ных самим себе мел­ких гре­че­ских государ­ствах замет­но уси­ли­ва­лось соци­аль­ное раз­ло­же­ние. Насе­ле­ние умень­ша­лось не вслед­ст­вие войн и эпиде­мий, а с.46 пото­му, что выс­шие сосло­вия не жела­ли обре­ме­нять себя семей­ны­ми забота­ми. Зато, как и преж­де, наблюдал­ся осо­бый при­лив в Гре­цию пре­ступ­ных и лег­ко­мыс­лен­ных эле­мен­тов; они устрем­ля­лись туда, с тем чтобы быть завер­бо­ван­ны­ми на воен­ную служ­бу. Город­ские общи­ны все глуб­же увя­за­ли в дол­гах, рос­ла бес­чест­ность в денеж­ных делах, что вело к под­ры­ву креди­та. Неко­то­рые горо­да, как то: Афи­ны и Фивы, при­бе­га­ли под дав­ле­ни­ем финан­со­вой нуж­ды к про­сто­му раз­бою и гра­би­ли сосед­ние общи­ны. Не ути­ха­ли так­же раздо­ры и внут­ри сою­зов, напри­мер, меж­ду чле­на­ми Ахей­ско­го сою­за, доб­ро­воль­но всту­пив­ши­ми в него и при­со­еди­нен­ны­ми к нему насиль­но. Рим­ляне, кажет­ся, вери­ли в то, во что им хоте­лось верить, и пола­га­лись на проч­ность того мира, кото­рый в дан­ный момент царил в Гре­ции; но ско­ро им при­шлось убедить­ся, что новое поко­ле­ние в Элла­де нисколь­ко не луч­ше и не бла­го­ра­зум­нее ста­ро­го. Гре­ки при­дра­лись к само­му пусто­му пред­ло­гу, чтобы завя­зать ссо­ру с Римом.

Ахей­ская вой­на

Желая скрыть одно гряз­ное дело, вре­мен­ный гла­ва Ахей­ско­го сою­за Диэй заявил (око­ло 605 г.) [149 г.] на съезде сою­за, что рим­ляне не утвер­ди­ли осо­бые пра­ва, пре­до­став­лен­ные Ахей­ским сою­зом лакеде­мо­ня­нам как чле­нам это­го сою­за. Речь шла о пра­ве не под­чи­нять­ся ахей­ско­му уго­лов­но­му суду и пра­ве посы­лать само­сто­я­тель­но посоль­ства в Рим. Это была наг­лая ложь; но съезд, конеч­но, пове­рил тому, чему хотел верить. Так как Ахей­ский союз выска­зал готов­ность отста­и­вать силой ору­жия свои утвер­жде­ния, спар­тан­цы как более сла­бые пока усту­пи­ли; граж­дане, выда­чи кото­рых тре­бо­ва­ли ахей­цы, поки­ну­ли город и обра­ти­лись в Риме с жало­бой к сена­ту. Сенат по сво­е­му обык­но­ве­нию отве­тил, что при­шлет комис­сию для рас­сле­до­ва­ния дела. Одна­ко послан­цы обма­ну­ли и ахей­цев и Спар­ту, сооб­щив каж­дой сто­роне, что сенат решил дело в ее поль­зу. Ахей­цы, кото­рые недав­но содей­ст­во­ва­ли победе рим­лян над лже-Филип­пом в Фес­са­лии, были уве­ре­ны в равен­стве сво­их союз­ни­че­ских прав и в сво­ей важ­ной поли­ти­че­ской роли. В 606 г. [148 г.] их вой­ско под пред­во­ди­тель­ст­вом стра­те­га Дамо­кри­та вторг­лось в Лако­нию. Рим­ское посоль­ство, направ­ляв­ше­е­ся в то вре­мя про­ездом через Гре­цию в Азию, обра­ти­лось по прось­бе Метел­ла к ахей­цам с пред­ло­же­ни­ем не нару­шать мира и дождать­ся комис­сии сена­та. Все было тщет­но. Про­изо­шло сра­же­ние, в кото­ром пало око­ло 1000 спар­тан­цев. Если бы Дамо­крит не был таким же без­дар­ным пол­ко­вод­цем, как и поли­ти­ком, Спар­та мог­ла бы быть взя­та. Дамо­кри­та 37 сме­сти­ли, а его пре­ем­ник Диэй, глав­ный зачин­щик всей этой сму­ты, рев­ност­но про­дол­жал вой­ну, одно­вре­мен­но вся­че­ски заве­ряя гроз­но­го намест­ни­ка Македо­нии в пол­ной покор­но­сти Ахей­ско­го сою­за Риму.

Нако­нец, при­бы­ла дав­но ожи­дае­мая рим­ская комис­сия во с.47 гла­ве с Авре­ли­ем Оре­стом. Воен­ные дей­ст­вия были пре­кра­ще­ны, и съезд Ахей­ско­го сою­за собрал­ся в Корин­фе, чтобы узнать реше­ние комис­сии. Оно ока­за­лось неожи­дан­ным и неуте­ши­тель­ным. Рим­ляне реши­ли отме­нить неесте­ствен­ное и насиль­ст­вен­ное (I, 707) вклю­че­ние Спар­ты в Ахей­ский союз и вооб­ще при­нять стро­гие меры про­тив ахей­цев. Уже за несколь­ко лет перед тем (591) [163 г.] ахей­цам при­шлось допу­стить выход из сою­за это­лий­ско­го горо­да Плев­ро­на (I, 706); теперь им было пред­пи­са­но отка­зать­ся от всех при­об­ре­те­ний, сде­лан­ных после вто­рой македон­ской вой­ны, т. е. от Корин­фа, Орхо­ме­на, Аргоса, Спар­ты в Пело­пон­не­се и Герак­леи на Эте, и вос­ста­но­вить тот состав сою­за, каким он был к кон­цу вой­ны с Ган­ни­ба­лом. Как толь­ко ахей­ские депу­та­ты узна­ли об этом реше­нии, они тот­час же, не обра­щая вни­ма­ния на убеж­де­ния рим­лян, устре­ми­лись на город­скую пло­щадь и сооб­щи­ли тол­пе о предъ­яв­лен­ных им тре­бо­ва­ни­ях. Тогда пра­вя­щая, но под­чи­ня­ю­ща­я­ся чужой воле чернь, еди­но­глас­но реши­ла немед­лен­но поса­дить в тюрь­му всех нахо­дя­щих­ся в Корин­фе лакеде­мо­нян, так как-де Спар­та навлек­ла всю беду. Аре­сты про­из­веде­ны были самым диким обра­зом, людей отправ­ля­ли в тюрь­му за одно лакон­ское имя или лакон­скую обувь; ахей­цы вторг­лись даже в жили­ща рим­ских послов в поис­ках укрыв­ших­ся там лакеде­мо­нян, при этом осы­па­ли рим­лян рез­ки­ми упре­ка­ми, хотя, впро­чем, не осме­ли­лись оскор­бить их дей­ст­ви­ем. Него­дую­щие послы вер­ну­лись в Рим и обра­ти­лись в сенат с горь­ки­ми, даже пре­уве­ли­чен­ны­ми жало­ба­ми. Одна­ко сенат и в этом слу­чае посту­пил с той сдер­жан­но­стью, кото­рая отли­ча­ла все его меры по отно­ше­нию к гре­кам: на этот раз он огра­ни­чил­ся уве­ща­ни­я­ми. На съезде Ахей­ско­го сою­за, собрав­шем­ся вес­ной 607 г. [147 г.] в Эгии, Секст Юлий Цезарь в самой мяг­кой фор­ме повто­рил при­ка­зы Рима и лишь вскользь упо­мя­нул об удо­вле­тво­ре­нии за нане­сен­ные оскорб­ле­ния. Но вожди Ахей­ско­го сою­за во гла­ве с новым стра­те­гом Кри­то­ла­ем (стра­тег с мая 607 г. по май 608 г.) [147—146 гг.] как муд­рые государ­ст­вен­ные люди, иску­шен­ные в делах высо­кой поли­ти­ки, сде­ла­ли из слов Цеза­ря толь­ко тот вывод, что, веро­ят­но, дела рим­лян про­тив Кар­фа­ге­на и Вири­а­та идут очень пло­хо. Они про­дол­жа­ли обма­ны­вать и оскорб­лять рим­лян. Они про­си­ли Цеза­ря созвать в Тегее упол­но­мо­чен­ных обе­их сто­рон, чтобы ула­дить кон­фликт. Это было сде­ла­но, но Цезарь и лакеде­мон­ские упол­но­мо­чен­ные, явив­шись в Тегею, дол­го и напрас­но жда­ли ахей­цев. Нако­нец, явил­ся один Кри­то­лай и заявил, что толь­ко общее народ­ное собра­ние ахе­ян ком­пе­тент­но в спор­ном вопро­се и что он может быть решен толь­ко на союз­ном съезде, т. е. лишь через 6 меся­цев. После это­го Цезарь воз­вра­тил­ся в Рим, а бли­жай­шее народ­ное собра­ние по пред­ло­же­нию Кри­то­лая офи­ци­аль­но объ­яви­ло с.48 Спар­те вой­ну. Метелл и теперь все еще пытал­ся ула­дить дело миром и отпра­вил в Коринф послов. Но шум­ное народ­ное собра­ние, состо­яв­шее боль­шей частью из чер­ни бога­то­го тор­го­во­го и фаб­рич­но­го горо­да, заглу­ши­ло сло­ва рим­ских послов и заста­ви­ло их уда­лить­ся с три­бу­ны. Заяв­ле­ние Кри­то­лая, что гре­ки жела­ют видеть в рим­ля­нах дру­зей, а не пове­ли­те­лей, было встре­че­но неопи­су­е­мым вос­тор­гом, и когда чле­ны съезда пыта­лись про­те­сто­вать, чернь засту­пи­лась за сво­его любим­ца и апло­ди­ро­ва­ла его сло­вам. Он гово­рил, что бога­тые изме­ни­ли родине 38 и необ­хо­ди­ма воен­ная дик­та­ту­ра, таин­ст­вен­но наме­кал на пред­сто­я­щее в близ­ком буду­щем вос­ста­ние бес­чис­лен­ных наро­дов и царей про­тив Рима. Каким духом было про­ник­ну­то это дви­же­ние, мож­но судить по обо­им при­ня­тым реше­ни­ям: впредь до вос­ста­нов­ле­ния мира все клу­бы долж­ны быть посто­ян­но откры­ты и долж­ны быть при­оста­нов­ле­ны все взыс­ка­ния дол­гов.

Итак, нача­лась вой­на. У ахей­цев нашлись даже насто­я­щие союз­ни­ки, а имен­но фиван­цы и бео­тий­цы, затем хал­кидяне. Уже в нача­ле 608 г. [146 г.] ахей­ское вой­ско всту­пи­ло в Фес­са­лию, чтобы сно­ва при­ве­сти в покор­ность Герак­лею на Эте, вышед­шую, соглас­но реше­нию сена­та, из соста­ва Ахей­ско­го сою­за. Кон­сул Луций Мум­мий, кото­ро­го сенат решил послать в Гре­цию, еще не при­был. Поэто­му Метелл со сво­и­ми македон­ски­ми леги­о­на­ми взял на себя защи­ту Герак­леи. Когда ахей­ско-фиван­ская армия узна­ла о при­бли­же­нии рим­лян, о сра­же­нии не было уже и речи. Дер­жа­ли совет толь­ко о том, как добрать­ся ско­рее обрат­но в Пело­пон­нес и очу­тить­ся в без­опас­но­сти. Армия быст­ро уда­ли­лась и даже не пыта­лась удер­жать за собой Фер­мо­пи­лы. Но Метелл уско­рил пре­сле­до­ва­ние, нагнал гре­че­скую армию и раз­бил ее у Скар­феи в Лок­риде. Гре­ки понес­ли боль­шие поте­ри уби­ты­ми и плен­ны­ми; сам Кри­то­лай про­пал без вести в этом сра­же­нии. Остат­ки раз­би­той армии бро­ди­ли отдель­ны­ми отряда­ми по Гре­ции и всюду тщет­но умо­ля­ли о при­ста­ни­ще. Патрас­ский отряд был истреб­лен в Фокиде, аркад­ское отбор­ное вой­ско — близ Херо­неи; вся север­ная Гре­ция была очи­ще­на, и толь­ко неболь­шая часть ахей­ской армии и фиван­ских граж­дан, мас­са­ми бежав­ших из Фив, добра­лась до Пело­пон­не­са. Метелл пытал­ся побудить гре­ков мяг­ки­ми мера­ми отка­зать­ся от без­рас­суд­но­го сопро­тив­ле­ния. Так, напри­мер, он при­ка­зал отпу­стить всех фиван­цев за исклю­че­ни­ем одно­го. Но его бла­го­же­ла­тель­ные уси­лия потер­пе­ли неуда­чу не вслед­ст­вие упор­ства наро­да, а лишь вслед­ст­вие отча­я­ния вождей, спа­сав­ших свою жизнь. Диэй, после гибе­ли Кри­то­лая сно­ва став­ший во гла­ве ахей­ско­го вой­ска, созвал все спо­соб­ное носить ору­жие насе­ле­ние на Истм. Он рас­по­рядил­ся вклю­чить в состав армии так­же 12000 рабов, родив­ших­ся в Гре­ции. Бога­тые были обло­же­ны при­нуди­тель­ны­ми с.49 зай­ма­ми; при­вер­жен­цы мира, за исклю­че­ни­ем тех, кому уда­лось спа­стись посред­ст­вом под­ку­па, были каз­не­ны. Итак, борь­ба про­дол­жа­лась и велась в том же сти­ле. Четы­рех­ты­сяч­ный ахей­ский аван­гард, сто­яв­ший у Мега­ры под началь­ст­вом Алка­ме­на, раз­бе­жал­ся, едва завидев знач­ки рим­ских леги­о­нов. Метелл уже соби­рал­ся ата­ко­вать глав­ные силы про­тив­ни­ка на Ист­ме, когда в рим­ский лагерь при­был с неболь­шой сви­той кон­сул Луций Мум­мий и коман­до­ва­ние арми­ей пере­шло к нему. Тем вре­ме­нем ахей­цы, обод­рен­ные удач­ным напа­де­ни­ем на неосто­рож­но выдви­нув­ши­е­ся рим­ские фор­по­сты, дали у Лев­ко­пет­ры на Ист­ме бой рим­ской армии, вдвое пре­вос­хо­див­шей их чис­лен­но­стью. Рим­ляне при­ня­ли вызов. В самом нача­ле сра­же­ния ахей­ская кон­ни­ца обра­ти­лась в бег­ство перед рим­ской кон­ни­цей, в шесть раз более мно­го­чис­лен­ной. Гопли­ты дер­жа­лись луч­ше, но отбор­ный рим­ский отряд, напав­ший на них с флан­га, рас­стро­ил их ряды. Это пора­же­ние поло­жи­ло конец сопро­тив­ле­нию ахей­цев. Диэй бежал на роди­ну, убил свою жену и сам отра­вил­ся. Все горо­да сда­лись без сопро­тив­ле­ния. Даже непри­ступ­ный Коринф, в кото­рый Мум­мий три дня не решал­ся вой­ти, опа­са­ясь заса­ды, достал­ся рим­ля­нам без боя.

Про­вин­ция Ахайя

Новое устрой­ство Гре­ции было воз­ло­же­но на кон­су­ла Мум­мия и сенат­скую комис­сию из 10 чело­век. Кон­сул Мум­мий оста­вил по 39 себе в общем хоро­шую память в заво­е­ван­ной стране. Прав­да, он совер­шил, мяг­ко гово­ря, глу­пость, при­няв в память о сво­их подви­гах и победах про­зви­ще «Ахей­ско­го» и постро­ив в бла­го­дар­ность за победу храм в честь Гер­ку­ле­са-победи­те­ля. Одна­ко, Мум­мий, вырос­ший не сре­ди ари­сто­кра­ти­че­ской рос­ко­ши и про­даж­но­сти, а как «новый чело­век», срав­ни­тель­но небо­га­тый, был спра­вед­ли­вым и снис­хо­ди­тель­ным пра­ви­те­лем. Утвер­жда­ли даже, что из ахей­цев погиб толь­ко Диэй, а из бео­тий­цев — Пифей; но это рито­ри­че­ское пре­уве­ли­че­ние. В дей­ст­ви­тель­но­сти име­ли место позор­ные жесто­ко­сти, осо­бен­но в Хал­киде. Но в общем в кара­тель­ных меро­при­я­ти­ях соблюда­лась уме­рен­ность. Мум­мий откло­нил пред­ло­же­ние низ­верг­нуть ста­туи осно­ва­те­ля ахей­ской пат­рио­ти­че­ской пар­тии Фило­пе­ме­на; кон­три­бу­ции, нало­жен­ные на горо­да, шли не в рим­скую каз­ну, а в поль­зу постра­дав­ших гре­че­ских горо­дов и впо­след­ст­вии были боль­шей частью отме­не­ны; иму­ще­ство тех государ­ст­вен­ных измен­ни­ков, у кото­рых оста­ва­лись роди­те­ли или дети, не про­да­ва­лось в поль­зу государ­ства, а пере­да­ва­лось наслед­ни­кам. Толь­ко сокро­ви­ща искус­ства были выве­зе­ны из Корин­фа, Фес­пий и дру­гих горо­дов частью в Рим, частью в дру­гие горо­да Ита­лии¹²; неко­то­рые были при­не­се­ны в дар хра­мам с.50 ист­мий­ско­му, дель­фий­ско­му и олим­пий­ско­му. При окон­ча­тель­ном устрой­стве про­вин­ции тоже была про­яв­ле­на снис­хо­ди­тель­ность. Прав­да, введе­ние про­вин­ци­аль­ной систе­мы управ­ле­ния (I, 516) влек­ло за собой упразд­не­ние отдель­ных сою­зов и преж­де все­го Ахей­ско­го; горо­да были изо­ли­ро­ва­ны друг от дру­га и сно­ше­ния меж­ду ними были затруд­не­ны, так как запре­ще­но было при­об­ре­тать земель­ную соб­ст­вен­ность одно­вре­мен­но в двух горо­дах. Кро­ме того, демо­кра­ти­че­ские город­ские кон­сти­ту­ции повсюду были отме­не­ны [как это пытал­ся сде­лать еще Фла­ми­нин (I, 679)], и прав­ле­ние пере­да­но было сове­ту из иму­щих граж­дан. Нако­нец, все горо­да долж­ны были пла­тить Риму опре­де­лен­ную сум­му; все они были под­чи­не­ны македон­ско­му намест­ни­ку; ему, как выс­ше­му воен­но­му началь­ни­ку, при­над­ле­жа­ло так­же выс­шее руко­вод­ство адми­ни­ст­ра­ци­ей и судом; напри­мер, он мог брать на свое рас­смот­ре­ние важ­ней­шие уго­лов­ные дела и выно­сить по ним при­го­во­ры. Одна­ко, гре­че­ским горо­дам была остав­ле­на «сво­бо­да», т. е. фор­маль­ный суве­ре­ни­тет, пре­вра­тив­ший­ся, конеч­но, в усло­ви­ях рим­ской геге­мо­нии в нечто при­зрач­ное. Впро­чем, он вклю­чал пра­во соб­ст­вен­но­сти на свою терри­то­рию и пра­во само­управ­ле­ния и соб­ст­вен­но­го суда¹³.

с.51 40 Через несколь­ко лет рим­ляне не толь­ко раз­ре­ши­ли вос­ста­но­вить при­зрак преж­них сою­зов, но отме­ни­ли так­же тягост­ные огра­ни­че­ния пра­ва отчуж­де­ния земель­ной соб­ст­вен­но­сти.

Раз­ру­ше­ние Корин­фа

Более стро­го посту­пи­ли рим­ляне с Фива­ми, Хал­кидой и Корин­фом. Пожа­луй, нель­зя воз­ра­жать про­тив того, что Фивы и Хал­кида были обез­ору­же­ны, их сте­ны сры­ты и таким обра­зом они пре­вра­ти­лись в неза­щи­щен­ные горо­да. Но ничем не оправ­дан­ное раз­ру­ше­ние круп­ней­ше­го тор­го­во­го цен­тра Гре­ции, цве­ту­ще­го Корин­фа, оста­ет­ся позор­ным пят­ном в лето­пи­сях рим­ской исто­рии. По пря­мо­му пове­ле­нию сена­та коринф­ские граж­дане были захва­че­ны в плен, и те из них, кото­рые не погиб­ли при этом, были про­да­ны в раб­ство. Рим­ляне не толь­ко сры­ли город­ские сте­ны и кре­пость, что было неиз­беж­но, посколь­ку рим­ляне не соби­ра­лись дер­жать здесь свой гар­ни­зон, — самый город сров­ня­ли с зем­лей. Место, на кото­ром нахо­дил­ся Коринф, было пре­да­но про­кля­тию по обыч­ной фор­ме, и впредь запре­ща­лось на нем стро­ить. Часть вла­де­ний Корин­фа была пере­да­на Сики­о­ну с обя­за­тель­ст­вом нести вме­сто Корин­фа рас­хо­ды по устрой­ству ист­мий­ско­го празд­не­ства, а бо́льшая часть их была объ­яв­ле­на рим­ски­ми государ­ст­вен­ны­ми зем­ля­ми. Так померк­ла «зени­ца ока» Элла­ды, послед­няя кра­са гре­че­ской зем­ли, неко­гда столь бога­той горо­да­ми. Но, охва­ты­вая взглядом еще раз всю эту ката­стро­фу, бес­при­страст­ный исто­рик дол­жен при­знать то, что откры­то при­зна­ва­ли тогда сами гре­ки: винов­ни­ка­ми вой­ны были не рим­ляне — рим­ское вме­ша­тель­ство было вызва­но без­рас­суд­ным веро­лом­ст­вом и выте­каю­щей из сла­бо­сти отча­ян­ной дер­зо­стью самих гре­ков. Упразд­не­ние фик­тив­но­го суве­ре­ни­те­та гре­че­ских сою­зов и пре­кра­ще­ние свя­зан­ных с ним заку­лис­ных и пагуб­ных интриг было сча­стьем для стра­ны. Прав­ле­ние рим­ско­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го, нахо­див­ше­го­ся в Македо­нии, остав­ля­ло желать мно­го­го, но все же с.52 было гораздо луч­ше, чем преж­ние сму­ты и бес­тол­ко­вое управ­ле­ние гре­че­ских сою­зов и рим­ских комис­сий. Пело­пон­нес пере­стал слу­жить при­ста­ни­щем наем­ных сол­дат; име­ют­ся свиде­тель­ства, да и само собой понят­но, что вооб­ще с введе­ни­ем непо­сред­ст­вен­но­го рим­ско­го 41 управ­ле­ния сно­ва в неко­то­рой сте­пе­ни насту­пил пери­од мира и бла­го­со­сто­я­ния. Эпи­грам­му Феми­сток­ла, что одна гибель пред­от­вра­ти­ла дру­гую, тогдаш­ние элли­ны не без осно­ва­ния при­ме­ня­ли к утра­те Гре­ци­ей сво­ей неза­ви­си­мо­сти. Рим все еще про­дол­жал отно­сить­ся к гре­кам с чрез­вы­чай­ной снис­хо­ди­тель­но­стью, в осо­бен­но­сти если срав­нить ее с поли­ти­кой тех же рим­ских вла­стей по отно­ше­нию к испан­цам и фини­ки­я­нам. Посту­пать жесто­ко с вар­ва­ра­ми счи­та­лось поз­во­ли­тель­ным; но как впо­след­ст­вии Тра­ян, рим­ляне того вре­ме­ни счи­та­ли «вар­вар­ской жесто­ко­стью отни­мать у Афин и Спар­ты послед­нюю тень сво­бо­ды». Тем более бро­са­ет­ся в гла­за рез­кий кон­траст меж­ду этой общей снис­хо­ди­тель­но­стью и воз­му­ти­тель­ным раз­ру­ше­ни­ем Корин­фа; его пори­ца­ли даже те, кто оправ­ды­вал раз­ру­ше­ние Кар­фа­ге­на и Нуман­тии. По рим­ско­му меж­ду­на­род­но­му пра­ву тоже никак нель­зя было оправ­дать раз­ру­ше­ние Корин­фа тем, что когда-то на ули­цах Корин­фа рим­ские упол­но­мо­чен­ные были встре­че­ны руга­тель­ства­ми. А ведь раз­ру­ше­ние Корин­фа не было делом жесто­ко­сти одно­го чело­ве­ка и менее все­го кон­су­ла Мум­мия. Это было меро­при­я­тие, обду­ман­ное и решен­ное рим­ским сена­том. Мы не оши­бем­ся, при­знав в нем дело рук пар­тии куп­цов, кото­рая в ту пору уже начи­на­ет вме­ши­вать­ся в поли­ти­ку наряду со зна­тью; в лице Корин­фа она устра­ни­ла опас­но­го сопер­ни­ка. Раз рим­ские круп­ные тор­гов­цы были при­част­ны к реше­нию вопро­са об уча­сти Гре­ции, то понят­но, поче­му самая жесто­кая кара постиг­ла имен­но Коринф; понят­но, поче­му город был раз­ру­шен и было даже запре­ще­но селить­ся впредь на этом месте, столь бла­го­при­ят­ном для тор­гов­ли. Для рим­ских куп­цов, кото­рых уже было очень мно­го в Элла­де, глав­ным тор­го­вым цен­тром сде­лал­ся с тех пор город Аргос в Пело­пон­не­се. Но для круп­ной рим­ской тор­гов­ли более важ­ное зна­че­ние имел Делос. Уже с 586 г. [168 г.], сде­лав­шись рим­ской воль­ной гава­нью, он при­влек к себе зна­чи­тель­ную часть родос­ской тор­гов­ли (I, 732). Теперь же он уна­сле­до­вал и тор­гов­лю Корин­фа. Этот ост­ров дол­го оста­вал­ся глав­ным скла­доч­ным местом для това­ров, отправ­ля­е­мых с Восто­ка на Запад¹⁴.

Азия

с.53 В третьей, более отда­лен­ной части све­та, рим­ское вла­ды­че­ство раз­ви­ва­лось не с такой пол­нотой, как в Афри­ке и в македо­но-эллин­ских обла­стях, отде­лен­ных от Ита­лии лишь неши­ро­ки­ми моря­ми.

Пер­гам­ское цар­ство

В Пере­д­ней Азии после вытес­не­ния Селев­кидов самой силь­ной дер­жа­вой ста­ло Пер­гам­ское цар­ство. Атта­лиды не увле­ка­лись тра­ди­ци­я­ми алек­сан­дров­ских монар­хий. Доста­точ­но осто­рож­ные и хлад­но­кров­ные, они, отка­зав­шись от невоз­мож­но­го, вели себя спо­кой­но и не стре­ми­лись к рас­ши­ре­нию сво­их вла­де­ний и к осво­бож­де­нию от геге­мо­нии Рима. Они забо­ти­лись, насколь­ко это поз­во­ля­ли рим­ляне, о бла­го­со­сто­я­нии сво­его государ­ства и о раз­ви­тии в нем мир­ных искусств. Одна­ко это не спас­ло их от зави­сти и подо­зри­тель­но­сти Рима. Царь Эвмен II вла­дел евро­пей­ским побе­ре­жьем Про­пон­ти­ды, запад­ным побе­ре­жьем Малой Азии и терри­то­ри­ей послед­ней вплоть до гра­ниц Кап­па­до­кии и Кили­кии. Он нахо­дил­ся в тес­ном сою­зе 42 с сирий­ски­ми царя­ми; один из них — Антиох Эпи­фан (умер в 590 г.) [164 г.] — достиг пре­сто­ла с помо­щью Атта­лидов. Могу­ще­ство царя Эвме­на II каза­лось еще вну­ши­тель­нее в срав­не­нии с рас­ту­щим упад­ком Македо­нии и Сирии и ста­ло, нако­нец, бес­по­ко­ить тех, кто сам зало­жил его осно­вы. Мы уже гово­ри­ли (I, 729), что рим­ский сенат после третьей македон­ской вой­ны вся­че­ски ста­рал­ся с помо­щью небла­го­вид­ных дипло­ма­ти­че­ских манев­ров уни­зить и осла­бить это­го союз­ни­ка. Этот раз­лад с вер­хов­ным патро­ном — Римом — еще более ослож­нил и без того уже труд­ное поло­же­ние пер­гам­ских царей по отно­ше­нию к сво­бод­ным и полу­сво­бод­ным тор­го­вым горо­дам в пер­гам­ском государ­стве, а так­же к сосед­ним вар­вар­ским пле­ме­нам. Из мир­но­го дого­во­ра 565 г. [189 г.] не было ясно, при­над­ле­жат ли горы Тав­ра, про­хо­дя­щие через Пам­фи­лию и Писидию, к сирий­ским или к пер­гам­ским вла­де­ни­ям (I, 701). Поэто­му отваж­ные сел­ги — они, кажет­ся, номи­наль­но под­чи­ня­лись вла­сти сирий­ских царей — дол­гие годы упор­но сопро­тив­ля­лись в недо­ступ­ных горах Писидии Царям Эвме­ну II и Атта­лу II. Ази­ат­ские кель­ты, состо­яв­шие неко­то­рое вре­мя с раз­ре­ше­ния Рима в под­дан­стве пер­гам­ских царей, тоже отло­жи­лись от Эвме­на и вне­зап­но нача­ли про­тив него вой­ну (587) [167 г.] в сою­зе с наслед­ст­вен­ным вра­гом Атта­лидов, вифин­ским царем Пру­си­ем. Эвмен не имел вре­ме­ни набрать наем­ное вой­ско. Несмот­ря на весь его ум и муже­ство, вра­ги его раз­би­ли ази­ат­ское опол­че­ние и навод­ни­ли стра­ну. Мы уже зна­ем (I, 730), как стран­но рим­ляне выпол­ни­ли роль посред­ни­ка, кото­рую они согла­си­лись взять на себя по прось­бе Эвме­на. Впро­чем, как толь­ко Эвме­ну уда­лось бла­го­да­ря сво­ей бога­той казне набрать бое­спо­соб­ную армию, он ско­ро про­гнал дикие пол­чи­ща за пре­де­лы сво­ей стра­ны. Он поте­рял Гала­тию; его упор­ные попыт­ки сохра­нить свое вли­я­ние в этой стране раз­би­лись с.54 о про­ти­во­дей­ст­вие Рима¹⁵. Тем не менее, уми­рая (око­ло 595 г.) [159 г.], царь Эвмен, несмот­ря на все откры­тые напа­де­ния и тай­ные про­ис­ки соседей и рим­лян, оста­вил свое цар­ство в неумень­шен­ном объ­е­ме. Его брат Аттал II Фила­дельф (умер в 616 г.) [138 г.] отра­зил с помо­щью рим­лян напа­де­ние пон­тий­ско­го царя Фар­на­ка, пытав­ше­го­ся захва­тить в свои руки регент­ство при несо­вер­шен­но­лет­нем сыне царя Эвме­на. Аттал II, подоб­но Анти­го­ну Досо­ну, управ­лял в каче­стве 43 реген­та вме­сто сво­его пле­мян­ни­ка до самой сво­ей смер­ти. Уме­лой, лов­кой и изво­рот­ли­вой поли­ти­кой Аттал II, насто­я­щий Атта­лид, сумел убедить недо­вер­чи­вый рим­ский сенат в неосно­ва­тель­но­сти его преж­них опа­се­ний. Анти­рим­ская пар­тия обви­ня­ла его в том, что он соблюда­ет инте­ре­сы Рима и тер­пе­ли­во пере­но­сит все его оскорб­ле­ния и при­тес­не­ния. Одна­ко уве­рен­ный в под­держ­ке Рима, царь мог реши­тель­ным обра­зом вме­шать­ся в рас­при из-за пре­сто­ло­на­следия в Сирии, Кап­па­до­кии и Вифи­нии. Вме­ша­тель­ство Рима спас­ло его так­же от опас­ной вой­ны с пра­ви­те­лем Вифи­нии (Пру­си­ем II, по про­зви­щу Охот­ни­ком, 572? — 605) [182—149 гг.], соеди­няв­шим в себе все поро­ки вар­вар­ских и циви­ли­зо­ван­ных наро­дов. Впро­чем, вна­ча­ле Аттал был оса­жден в сво­ей сто­ли­це Пру­си­ем, откло­нив­шим и пре­зри­тель­но осме­яв­шим тре­бо­ва­ния рим­лян (598—600) [156—154 гг.]. Но со вступ­ле­ни­ем на пре­стол Атта­ла III Фило­ме­то­ра (616—621) [138—133 гг.], опе­ку­ном кото­ро­го был преж­де Аттал II, мир­ное и уме­рен­ное управ­ле­ние сме­ни­лось ази­ат­ским сул­тан­ским режи­мом. Так, напри­мер, чтобы изба­вить­ся от докуч­ных сове­тов дру­зей сво­его отца, новый царь при­гла­сил послед­них в свой с.55 дво­рец и при­ка­зал сво­им наем­ни­кам пере­бить их, а затем так­же их жен и детей. И вме­сте с тем он писал сочи­не­ния о садо­вод­стве, раз­во­дил ядо­ви­тые рас­те­ния и лепил вос­ко­вые фигу­ры. Вне­зап­ная смерть поло­жи­ла конец его цар­ст­во­ва­нию. С ним пре­кра­тил­ся род Атта­лидов.

Про­вин­ция Азия

В подоб­ных слу­ча­ях послед­ний пра­ви­тель мог рас­по­рядить­ся в заве­ща­нии отно­си­тель­но поряд­ка пре­сто­ло­на­следия. По дей­ст­во­вав­ше­му государ­ст­вен­но­му пра­ву, это допус­ка­лось, по край­ней мере, в государ­ствах-кли­ен­тах Рима. Труд­но ска­зать, заве­щал ли послед­ний из Атта­лидов свое цар­ство рим­ля­нам под вли­я­ни­ем безум­ной зло­бы про­тив сво­их под­дан­ных, мучив­шей его всю жизнь, или же это было лишь даль­ней­шим при­зна­ни­ем фак­ти­че­ско­го вер­хо­вен­ства Рима. Заве­ща­ние было нали­цо¹⁶; рим­ляне при­ня­ли наслед­ство, и вопрос о даль­ней­шей судь­бе стра­ны и сокро­вищ Атта­лидов послу­жил в Риме новым ябло­ком раздо­ра меж­ду враж­до­вав­ши­ми поли­ти­че­ски­ми пар­ти­я­ми.

Вой­на с Ари­сто­ни­ком

Но и в Азии заве­ща­ние царя тоже вызва­ло граж­дан­скую вой­ну. Побоч­ный сын царя Эвме­на II, Ари­сто­ник, рас­счи­ты­вая на непри­язнь ази­а­тов к пред­сто­я­ще­му чуже­зем­но­му вла­ды­че­ству, заявил свои при­тя­за­ния на пре­стол. Он высту­пил сна­ча­ла в Лев­ках, неболь­шом при­мор­ском горо­де меж­ду Смир­ной и Фоке­ей. К нему пере­шла Фокея и несколь­ко дру­гих горо­дов. Но эфе­сяне, счи­тав­шие, что тес­ная связь с Римом явля­ет­ся для них един­ст­вен­ным сред­ст­вом сохра­нить свои при­ви­ле­гии, раз­би­ли его на море про­тив Киме. Ари­сто­ник бежал внутрь стра­ны. Пола­га­ли, что Ари­сто­ник уже сошел со сце­ны, как вдруг он сно­ва появил­ся во гла­ве ново­яв­лен­ных 44 «граж­дан Сол­неч­но­го горо­да»¹⁷, т. е. мас­сы рабов, при­зван­ных им к сво­бо­де. Ари­сто­ник завла­дел лидий­ски­ми горо­да­ми Фиа­ти­рой и Апол­ло­нидой, а так­же частью атта­лид­ских горо­дов и при­звал под свои зна­ме­на фра­кий­ских с.56 наем­ни­ков. Борь­ба ста­но­ви­лась серь­ез­ной. Рим­ских войск в Азии не было. Сво­бод­ные горо­да в Азии и вой­ска зави­си­мых от Рима госуда­рей Вифи­нии, Пафла­го­нии, Кап­па­до­кии, Пон­та, Арме­нии не мог­ли вос­пре­пят­ст­во­вать успе­хам Ари­сто­ни­ка. Он вторг­ся со сво­и­ми воору­жен­ны­ми сила­ми в Коло­фон, Самос, Мин­дос и успел завла­деть почти всем цар­ст­вом сво­его отца, когда в кон­це 623 г. [131 г.] рим­ская армия выса­ди­лась в Азии. Началь­ни­ком ее был кон­сул и вели­кий пон­ти­фик Пуб­лий Лици­ний Красс Муци­ан, один из самых бога­тых, обра­зо­ван­ных граж­дан Рима, отлич­ный ора­тор и юрист. Он решил оса­дить Ари­сто­ни­ка в Лев­ках, но, недо­оце­нив силы про­тив­ни­ка, сам во вре­мя при­готов­ле­ний к этой оса­де под­верг­ся напа­де­нию врас­плох, был раз­бит и взят в плен отрядом фра­кий­цев. Красс, одна­ко, не поже­лал доста­вить тако­му вра­гу воз­мож­ность с три­ум­фом пока­зы­вать наро­ду плен­но­го рим­ско­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го. Он нароч­но разо­злил вар­ва­ров, захва­тив­ших, но не узнав­ших его, и был убит ими (нача­ло 624 г.) [130 г.]; толь­ко потом они узна­ли, что это был рим­ский кон­сул. По-види­мо­му, вме­сте с ним погиб и кап­па­до­кий­ский царь Ари­а­рат. Вско­ре после это­го пре­ем­ник Крас­са Марк Пер­пен­на ата­ко­вал Ари­сто­ни­ка и рас­се­ял его вой­ско. Ари­сто­ник был оса­жден в Стра­то­ни­кее, взят в плен и вско­ре каз­нен в Риме. Поко­ре­ние осталь­ных, еще ока­зы­вав­ших сопро­тив­ле­ние, горо­дов и окон­ча­тель­ное устрой­ство стра­ны было воз­ло­же­но, ввиду вне­зап­ной смер­ти Пер­пен­ны, на Мания Акви­лия (625) [129 г.]. Рим­ляне посту­пи­ли здесь так же, как с кар­фа­ген­ски­ми вла­де­ни­я­ми. Восточ­ная часть цар­ства Атта­лидов была отда­на зави­си­мым от Рима царям, чтобы осво­бо­дить рим­лян от защи­ты гра­ниц и от необ­хо­ди­мо­сти содер­жать в Азии посто­ян­ную армию. Тел­мис (I, 703) достал­ся Ликий­ско­му сою­зу; евро­пей­ские вла­де­ния во Фра­кии были при­со­еди­не­ны к Македо­нии; из осталь­ной терри­то­рии обра­зо­ва­на была новая рим­ская про­вин­ция, при­чем точ­но так же, как и кар­фа­ген­ской терри­то­рии, ей не без умыс­ла дано было назва­ние всей той части све­та, где она нахо­ди­лась. Стра­на была осво­бож­де­на от нало­гов, кото­рые преж­де упла­чи­ва­лись Пер­га­му; с ней обо­шлись так же мяг­ко, как с Элла­дой и Македо­ни­ей. Таким обра­зом самое зна­чи­тель­ное государ­ство Малой Азии ста­ло рим­ским намест­ни­че­ст­вом.

Пере­д­няя Азия

Дру­гие мно­го­чис­лен­ные мел­кие государ­ства и горо­да Пере­д­ней Азии — цар­ство Вифин­ское, кня­же­ства пафла­гон­ские и галль­ские, сою­зы Ликий­ский, Карий­ский и Пам­фи­лий­ский, сво­бод­ные горо­да Кизик и Родос — оста­лись в преж­нем зави­си­мом поло­же­нии.

Кап­па­до­кия

В Кап­па­до­кии, рас­по­ло­жен­ной по ту сто­ро­ну Гали­са, царь Ари­а­рат V Фило­па­тор (591—624) [163—130 гг.] остал­ся победи­те­лем в борь­бе про­тив сво­его бра­та и сопер­ни­ка Голо­фер­на, кото­ро­го под­дер­жи­ва­ли сирий­цы. При этом царю глав­ным с.57 обра­зом помог­ли Атта­лиды. С тех пор Кап­па­до­кия вела по суще­ству такую же поли­ти­ку, как и Пер­гам: без­услов­ная покор­ность Риму и стрем­ле­ние к эллин­ской куль­ту­ре. Бла­го­да­ря Ари­а­ра­ту в Кап­па­до­кию, быв­шую до того вре­ме­ни почти вар­вар­ской стра­ной, про­ник­ла эллин­ская куль­ту­ра, а с нею вме­сте и ее болез­нен­ные насло­е­ния, как то: культ Вак­ха 45 и рас­пу­щен­ные нра­вы стран­ст­ву­ю­щих акте­ров, так назы­вае­мых «арти­стов». В награ­ду за вер­ность Риму, за кото­рую Ари­а­рат попла­тил­ся жиз­нью в борь­бе с пер­гам­ским пре­тен­ден­том, рим­ляне защи­ти­ли его несо­вер­шен­но­лет­не­го наслед­ни­ка Ари­а­ра­та VI. Они под­дер­жа­ли его про­тив попы­ток пон­тий­ско­го царя захва­тить власть в Кап­па­до­кии и даже при­со­еди­ни­ли к его вла­де­ни­ям юго-восточ­ную часть цар­ства Атта­лидов Лика­о­нию, а так­же терри­то­рию, при­мы­кав­шую к ней с восто­ка и рань­ше при­над­ле­жав­шую Кили­кии.

Понт

Нако­нец, на край­нем севе­ро-восто­ке Малой Азии рас­ши­ри­лась и при­об­ре­ла важ­ное зна­че­ние «При­мор­ская Кап­па­до­кия», или про­сто: «При­мор­ская стра­на», Понт. Вско­ре после бит­вы при Маг­не­зии царь Фар­нак I рас­ши­рил свои вла­де­ния дале­ко за Галис, до Тиоса у гра­ниц Вифи­нии. В част­но­сти, он завла­дел бога­тым Сино­пом и сде­лал этот сво­бод­ный гре­че­ский город рези­ден­ци­ей пон­тий­ских царей. Сосед­ние государ­ства, для кото­рых эти захва­ты пред­став­ля­ли опас­ность, пред­при­ня­ли поэто­му вой­ну (571—575) [183—179 гг.] про­тив Фар­на­ка. Во гла­ве их сто­ял царь Эвмен. При посред­стве рим­лян они доби­лись от Фар­на­ка обе­ща­ния очи­стить Гала­тию и Пафла­го­нию. Одна­ко из даль­ней­ше­го хода собы­тий явст­ву­ет, что царь Фар­нак и его пре­ем­ник Мит­ри­дат V Эвер­гет (598? — 634) [156—120 гг.], быв­шие вер­ны­ми союз­ни­ка­ми Рима в третьей пуни­че­ской войне и в войне про­тив Ари­сто­ни­ка, не толь­ко утвер­ди­лись по ту сто­ро­ну Гали­са, но и сохра­ни­ли патро­нат над пафла­гон­ски­ми и галат­ски­ми дина­ста­ми. Толь­ко при этом пред­по­ло­же­нии понят­но, поче­му при разде­ле цар­ства Атта­лидов царь Мит­ри­дат полу­чил Вели­кую Фри­гию яко­бы за свои подви­ги в борь­бе про­тив Ари­сто­ни­ка, а в дей­ст­ви­тель­но­сти за круп­ную сум­му, упла­чен­ную им рим­ско­му глав­но­ко­ман­дую­ще­му. У нас нет точ­ных дан­ных, как дале­ко про­сти­ра­лось в то вре­мя Пон­тий­ское цар­ство по направ­ле­нию к Кав­ка­зу и к исто­кам Евфра­та. Но, по-види­мо­му, оно вклю­ча­ло в каче­стве зави­си­мой сатра­пии запад­ную часть Арме­нии око­ло Энде­ре­са и Дивири­ги, или так назы­вае­мую Малую Арме­нию. Вели­кая Арме­ния и Софе­на оста­ва­лись неза­ви­си­мы­ми государ­ства­ми.

Сирия, Еги­пет

Итак, Рим в сущ­но­сти власт­во­вал на всем Мало­азий­ском полу­ост­ро­ве. Хотя мно­гое дела­лось без его согла­сия и про­тив его воли, в общем он был здесь хозя­и­ном и рас­пре­де­лял вла­де­ния; одна­ко обшир­ные зем­ли по ту сто­ро­ну с.58 Тав­ра и верх­не­го Евфра­та вплоть до Ниль­ской доли­ны в основ­ном были пре­до­став­ле­ны самим себе. Сенат не соблюдал уста­нов­лен­но­го дого­во­ром 565 г. [189 г.] пра­ви­ла, что Галис дол­жен слу­жить восточ­ной гра­ни­цей государств, зави­си­мых от Рима (I, 701); да и само по себе это пра­ви­ло было невы­пол­ни­мо. Поли­ти­че­ский гори­зонт точ­но так же, как гори­зонт физи­че­ский, — толь­ко само­об­ман. Когда сирий­ско­му государ­ству в мир­ном дого­во­ре раз­ре­ши­ли содер­жать лишь извест­ное чис­ло воен­ных судов и сло­нов (I, 702), когда сирий­ское вой­ско по при­ка­за­нию рим­ско­го сена­та очи­сти­ло напо­ло­ви­ну заво­е­ван­ный им Еги­пет, то в этом ска­зы­ва­лось пол­ное при­зна­ние Сири­ей геге­мо­нии Рима и сво­ей от него зави­си­мо­сти. Поэто­му спо­ры о пре­сто­ло­на­следии в Сирии и Егип­те пере­да­ва­лись на раз­ре­ше­ние рим­ско­го пра­ви­тель­ства. После смер­ти Антио­ха Эпи­фа­на (590) [164 г.] сирий­ский пре­стол оспа­ри­ва­ли жив­ший в Риме в каче­стве залож­ни­ка сын Селев­ка IV Демет­рий, про­зван­ный впо­след­ст­вии Соте­ром, и несо­вер­шен­но­лет­ний сын Антио­ха Эпи­фа­на Антиох Эвпа­тор. В Егип­те с 584 г. [170 г.] цар­ст­во­ва­ли сов­мест­но два бра­та — стар­ший Пто­ле­мей Фило­ме­тор (573—608) [181—146 гг.] и млад­ший Пто­ле­мей Эвер­гет II, по про­зви­щу Тол­стый (умер в 637 г.) [117 г.]. В 590 г. [164 г.] стар­ший брат был изгнан млад­шим из 46 стра­ны и лич­но явил­ся в Рим, про­ся вос­ста­но­вить его пра­ва. Оба спо­ра были раз­ре­ше­ны сена­том исклю­чи­тель­но дипло­ма­ти­че­ским путем и по суще­ству соот­вет­ст­вен­но рим­ским инте­ре­сам. В Сирии царем был при­знан Антиох Эвпа­тор, а Демет­рий, хотя и имев­ший боль­ше прав, был устра­нен. Опе­ка над несо­вер­шен­но­лет­ним царем была воз­ло­же­на на рим­ско­го сена­то­ра Гнея Окта­вия. Послед­ний управ­лял, разу­ме­ет­ся, исклю­чи­тель­но в инте­ре­сах Рима, умень­шил чис­ло воен­ных кораб­лей и бое­вых сло­нов соглас­но мир­но­му дого­во­ру 565 г. [189 г.] и быст­ро вел стра­ну к окон­ча­тель­но­му воен­но­му бес­си­лию. Еги­пет­ский пре­стол был воз­вра­щен Фило­ме­то­ру. Мало того, чтобы поло­жить конец рас­пре меж­ду бра­тья­ми, отча­сти же в целях ослаб­ле­ния все еще зна­чи­тель­но­го могу­ще­ства Егип­та, Кире­на была отде­ле­на от Еги­пет­ско­го цар­ства и отда­на Эвер­ге­ту. «Царя­ми ста­но­вят­ся те, кого жела­ют рим­ляне, а кого они не жела­ют, того они изго­ня­ют из стра­ны и из среды сооте­че­ст­вен­ни­ков», — писал один иудей вско­ре после этих собы­тий. Одна­ко с тех пор рим­ский сенат дол­гое вре­мя не вме­ши­вал­ся в восточ­ные дела с той пред­у­смот­ри­тель­но­стью и энер­ги­ей, какие он все­гда про­яв­лял в ослож­не­ни­ях с Филип­пом, Антиохом и Пер­се­ем. Внут­рен­ний упа­док Рима в кон­це кон­цов отра­зил­ся так­же на веде­нии ино­стран­ных дел, хотя здесь он ска­зал­ся позд­нее все­го. Власть Рима ста­ла шат­кой и нена­деж­ной. Рим осла­бел и почти выпу­стил из рук толь­ко что захва­чен­ные бразды прав­ле­ния. Рим­ский регент в Сирии, управ­ляв­ший ею в каче­стве опе­ку­на, был убит в Лаоди­кее. с.59 Отверг­ну­тый пре­тен­дент на сирий­ский пре­стол Демет­рий бежал из Рима и, устра­нив несо­вер­шен­но­лет­не­го царя (592) [162 г.], завла­дел отцов­ским пре­сто­лом, дерз­ко утвер­ждая, что рим­ский сенат упол­но­мо­чил его на это. Вско­ре меж­ду царя­ми Егип­та и Кире­ны вспых­ну­ла вой­на из-за обла­да­ния ост­ро­вом Кипром. Сенат при­судил ост­ров сна­ча­ла стар­ше­му бра­ту, затем млад­ше­му, но напе­ре­кор послед­не­му реше­нию рим­лян ост­ров все же остал­ся за Егип­том. Таким обра­зом в то вре­мя, когда рим­ское пра­ви­тель­ство нахо­ди­лось на вер­шине сво­его могу­ще­ства и Рим наслаж­дал­ся глу­бо­чай­шим внут­рен­ним и внеш­ним миром, бес­силь­ные восточ­ные цари изде­ва­лись над реше­ни­я­ми рим­ско­го сена­та, зло­употреб­ля­ли име­нем Рима, уби­ли его под­за­щит­но­го и его комис­са­ра. Когда за 70 лет до это­го илли­рий­цы посту­пи­ли с рим­ски­ми упол­но­мо­чен­ны­ми так, как теперь сирий­цы, сенат воз­двиг на фору­ме памят­ник уби­то­му и отпра­вил армию и флот нака­зать убийц. Теперь сенат тоже воз­двиг памят­ник Гнею Окта­вию, соглас­но обы­чаю отцов. Но он не отпра­вил войск в Сирию, а вме­сто это­го при­знал Демет­рия царем Сирии. Рим, оче­вид­но, счи­тал себя настоль­ко могу­ще­ст­вен­ным, что нахо­дил излиш­ним обе­ре­гать свою честь. Точ­но так же Кипр напе­ре­кор реше­нию сена­та остал­ся во вла­де­нии еги­пет­ско­го царя. Боль­ше того: по смер­ти Фило­ме­то­ра (608) [146 г.] ему насле­до­вал Эвер­гет и таким обра­зом сно­ва соеди­нил разде­лен­ное Еги­пет­ское цар­ство, и сенат это­му не вос­про­ти­вил­ся. После все­го это­го рим­ское вли­я­ние в этих стра­нах фак­ти­че­ски было слом­ле­но и впо­след­ст­вии поло­же­ние скла­ды­ва­лось здесь уже без уча­стия рим­лян. Но для уяс­не­ния даль­ней­ше­го хода собы­тий необ­хо­ди­мо теперь же не упус­кать из виду того, что про­ис­хо­ди­ло и в более отда­лен­ных стра­нах Восто­ка.

Индия, Бак­трия

Если в замкну­том со всех сто­рон Егип­те суще­ст­ву­ю­щий порядок был более или менее устой­чив, то в Азии по обе­им сто­ро­нам Евфра­та про­изо­шли суще­ст­вен­ные изме­не­ния в груп­пи­ров­ке наро­дов и государств. Это сов­па­ло с вре­мен­ным ослаб­ле­ни­ем рим­ско­го 47 вла­ды­че­ства и отча­сти яви­лось его резуль­та­том. По ту сто­ро­ну боль­шой иран­ской пусты­ни вско­ре после Алек­сандра Вели­ко­го обра­зо­ва­лись два государ­ства — Палим­ботра на Инде под вла­стью царя Чанд­ра­гуп­ты (Сандра­ко­т­тос) и могу­ще­ст­вен­ное Бак­трий­ское цар­ство на вер­хо­вьях Окса. Оба они яви­лись резуль­та­том сме­ше­ния нацио­наль­ных эле­мен­тов с край­ни­ми восточ­ны­ми ответв­ле­ни­я­ми эллин­ской куль­ту­ры.

Упа­док цар­ства Азии

К запа­ду от них начи­на­лось цар­ство Азия. Даже уре­зан­ное, оно еще при Антио­хе Вели­ком зани­ма­ло гро­мад­ное про­стран­ство от Гел­лес­пон­та до мидий­ских и пер­сид­ских земель и вклю­ча­ло весь бас­сейн рек Тиг­ра и Евфра­та. Еще Антиох Вели­кий дохо­дил со сво­ей арми­ей за пре­де­лы пусты­ни во с.60 вла­де­ния пар­фян и бак­тров. Лишь при нем нача­лось раз­ло­же­ние это­го могу­ще­ст­вен­но­го государ­ства. В резуль­та­те бит­вы при Маг­не­зии была поте­ря­на вся Пере­д­няя Азия; к тому же вре­ме­ни отно­сит­ся и пол­ное отпа­де­ние обе­их Кап­па­до­кий и обе­их Арме­ний — соб­ст­вен­но Арме­нии на севе­ро-восто­ке и Софе­ны на юго-запа­де (I, 702) и пре­вра­ще­ние их из зави­си­мых сирий­ских кня­жеств в само­сто­я­тель­ные государ­ства. Из этих двух государств Вели­кая Арме­ния под управ­ле­ни­ем Арта­к­си­а­дов ско­ро достиг­ла зна­чи­тель­но­го могу­ще­ства. Пожа­луй, еще боль­ше вреда при­чи­ни­ла государ­ству бес­смыс­лен­ная ниве­ли­ру­ю­щая поли­ти­ка пре­ем­ни­ка Антио­ха Вели­ко­го, Антио­ха Эпи­фа­на (579—590) [175—164 г.]. Прав­да, его цар­ство явля­лось ско­рее кон­гло­ме­ра­том стран, чем государ­ст­вом; нацио­наль­ные и рели­ги­оз­ные раз­ли­чия созда­ва­ли для пра­ви­тель­ства очень боль­шие труд­но­сти; одна­ко план Антио­ха Эпи­фа­на вве­сти во всех под­власт­ных ему зем­лях еди­ную эллин­ско-рим­скую куль­ту­ру и эллин­ско-рим­ский культ и урав­нять все наро­ды в поли­ти­че­ском и рели­ги­оз­ном отно­ше­нии был во вся­ком слу­чае без­рас­суден. Не гово­ря уже о том, что такое гигант­ское пред­при­я­тие было дале­ко не по пле­чу это­му Иоси­фу II в кари­ка­ту­ре, свои рефор­мы он начал самым диким спо­со­бом: мас­со­вым ограб­ле­ни­ем хра­мов и жесто­ким пре­сле­до­ва­ни­ем ере­ти­ков.

Иудеи

Одним из послед­ст­вий этой поли­ти­ки было то, что иудеи, жив­шие в погра­нич­ной с Егип­том про­вин­ции, обыч­но покор­ные до уни­же­ния, очень дея­тель­ные и трудо­лю­би­вые, вынуж­де­ны были всту­пить на путь откры­то­го вос­ста­ния (око­ло 587 г.) [167 г.]; их дове­ли до это­го систе­ма­ти­че­ские рели­ги­оз­ные при­тес­не­ния. Кон­фликт пере­шел на раз­ре­ше­ние рим­ско­го сена­та. В то вре­мя у послед­не­го были осно­ва­тель­ные при­чи­ны для враж­деб­но­го отно­ше­ния к Демет­рию Соте­ру. Кро­ме того, сенат опа­сал­ся сою­за меж­ду Атта­лида­ми и Селев­кида­ми, да и вооб­ще инте­ре­сам Рима соот­вет­ст­во­ва­ло созда­ние про­ме­жу­точ­но­го государ­ства меж­ду Сири­ей и Егип­том. Поэто­му сенат немед­лен­но при­знал сво­бо­ду и авто­но­мию вос­став­ше­го наро­да (око­ло 593 г.) [161 г.]. Одна­ко, Рим сде­лал для иуде­ев толь­ко то, что не пред­став­ля­ло для него труд­но­стей. В дого­вор меж­ду иуде­я­ми и Римом было вклю­че­но обя­за­тель­ство Рима помочь иуде­ям в слу­чае напа­де­ния на них; Рим фор­маль­но запре­тил сирий­ско­му и еги­пет­ско­му царям вво­дить вой­ска в зем­лю иуде­ев, одна­ко в дей­ст­ви­тель­но­сти иуде­ям, конеч­но, при­шлось обо­ро­нять­ся про­тив сирий­цев исклю­чи­тель­но соб­ст­вен­ны­ми сила­ми. Боль­ше, чем посла­ния могу­ще­ст­вен­но­го союз­ни­ка, иуде­ям помог­ло храб­рое и умное руко­вод­ство вос­ста­ни­ем со сто­ро­ны герой­ско­го рода Мак­ка­ве­ев и внут­рен­ние неуряди­цы в Сирий­ском цар­стве. Во вре­мя борь­бы 48 меж­ду сирий­ски­ми царя­ми Три­фо­ном и Демет­ри­ем Ника­то­ром за с.61 иуде­я­ми были фор­маль­но при­зна­ны авто­но­мия и сво­бо­да от нало­гов (612) [142 г.], а вско­ре затем иудей­ский народ и вели­кий сирий­ский царь фор­маль­но при­зна­ли гла­ву рода Мак­ка­ве­ев — Симо­на, сына Мат­та­фии, пер­во­свя­щен­ни­ком и царем Изра­и­ля¹⁸ (615) [139 г.].

Пар­фян­ское цар­ство

Еще более серь­ез­ные послед­ст­вия, чем это вос­ста­ние Изра­и­ля, име­ло дру­гое дви­же­ние. Одно­вре­мен­но с этим вос­ста­ни­ем и, по всей веро­ят­но­сти, по тем же при­чи­нам вспых­ну­ло вос­ста­ние на восто­ке; Антиох Эпи­фан столь же усерд­но опу­сто­шил здесь хра­мы пер­сид­ских богов, как и Иеру­са­лим­ский храм, и, веро­ят­но, посту­пал с поклон­ни­ка­ми Аура­мазды и Мит­ры не луч­ше, чем с почи­та­те­ля­ми Иего­вы. Как и в Иудее, но на более обшир­ной терри­то­рии и в боль­шем мас­шта­бе, резуль­та­том этой поли­ти­ки была силь­ней­шая реак­ция мест­ных обы­ча­ев и мест­ных куль­тов про­тив насиль­ст­вен­но­го внед­ре­ния элли­низ­ма и эллин­ских богов. Это было дви­же­ние пар­фян. Оно при­ве­ло к обра­зо­ва­нию вели­ко­го Пар­фян­ско­го цар­ства. «Парт­ва», или пар­фяне, издав­на при­над­ле­жа­ли к чис­лу бес­чис­лен­ных наро­дов, вхо­див­ших в состав вели­ко­го Пер­сид­ско­го цар­ства. Они жили сна­ча­ла в нынеш­нем Хорас­ане к юго-восто­ку от Кас­пий­ско­го моря и уже с 500 г. [254 г.] состав­ля­ли само­сто­я­тель­ное государ­ство под управ­ле­ни­ем скиф­ской, т. е. туран­ской, дина­стии Арса­кидов. Одна­ко лишь сто­ле­тие спу­стя они высту­пи­ли на аре­ну исто­рии. Шестой царь из дома Арса­кидов Мит­ри­дат I (579—618) [175—136 гг.] был насто­я­щим осно­ва­те­лем вели­ко­го Пар­фян­ско­го цар­ства. Он поко­рил Бак­трий­ское цар­ство, само по себе гораздо более силь­ное, но совер­шен­но рас­ша­тан­ное как посто­ян­ной борь­бой с орда­ми скиф­ских наезд­ни­ков Тура­на и с государ­ства­ми на Инде, так отча­сти и внут­рен­ни­ми сму­та­ми. Почти таких же успе­хов Мит­ри­дат I добил­ся и в стра­нах к запа­ду от вели­кой пусты­ни. Сирий­ское цар­ство было в то вре­мя до край­но­сти ослаб­ле­но неудач­ны­ми попыт­ка­ми Антио­ха Эпи­фа­на элли­ни­зи­ро­вать стра­ну и воз­ник­ши­ми после его смер­ти рас­пря­ми из-за пре­сто­ло­на­следия. Внут­рен­ние про­вин­ции стре­ми­лись отде­лить­ся от Антио­хии и при­бреж­ной обла­сти. Так, напри­мер, в Ком­ма­гене, самой север­ной про­вин­ции Сирии, гра­ни­чив­шей с Кап­па­до­ки­ей, сатрап Пто­ле­мей объ­явил себя неза­ви­си­мым. На дру­гом бере­гу Евфра­та в север­ной Месо­пота­мии, или в обла­сти Осро­е­ны, объ­явил себя неза­ви­си­мым князь эдес­ский, а в зна­чи­тель­ной про­вин­ции Мидии — сатрап Тимарх. Этот послед­ний даже добил­ся от рим­ско­го сена­та при­зна­ния с.62 сво­ей неза­ви­си­мо­сти и, опи­ра­ясь на союз­ную Арме­нию, рас­про­стра­нил свою власть до самой Селев­кии на Тиг­ре. Тако­го рода сму­ты были посто­ян­ным явле­ни­ем в Ази­ат­ском цар­стве. В про­вин­ци­ях с их полу­не­за­ви­си­мы­ми или совер­шен­но неза­ви­си­мы­ми сатра­па­ми и в сто­ли­це с ее чер­нью, столь же буй­ной и непо­кор­ной, как чернь рим­ская и алек­сан­дрий­ская, не пре­кра­ща­лись вос­ста­ния. Вся сво­ра сосед­них царей — Егип­та, Арме­нии, Кап­па­до­кии, Пер­га­ма — посто­ян­но вме­ши­ва­лась в дела Сирии и раз­жи­га­ла рас­при о пре­сто­ло­на­следии. Меж­до­усоб­ные вой­ны и фак­ти­че­ское раз­дроб­ле­ние вла­сти меж­ду дву­мя или несколь­ки­ми пре­тен­ден­та­ми ста­ли здесь почти непре­рыв­ным бед­ст­ви­ем. Рим либо под­стре­кал соседей, либо оста­вал­ся без­участ­ным зри­те­лем. В довер­ше­ние всех этих бед с восто­ка тес­ни­ло новое Пар­фян­ское цар­ство; 49 оно пре­вос­хо­ди­ло про­тив­ни­ка не толь­ко сво­ей мате­ри­аль­ной силой, но так­же теми пре­иму­ще­ства­ми, кото­рые дава­ли ему нацио­наль­ный язык, нацио­наль­ная рели­гия, нацио­наль­ная армия и нацио­наль­ное государ­ст­вен­ное устрой­ство. Здесь еще не место опи­сы­вать это воз­рож­ден­ное цар­ство Кира. Доста­точ­но напом­нить в общих чер­тах, что как ни силен еще был здесь элли­низм, все же в про­ти­во­по­лож­ность цар­ству Селев­кидов Пар­фян­ское цар­ство опи­ра­лось глав­ным обра­зом на нацио­наль­ную и рели­ги­оз­ную реак­цию. Ста­рый иран­ский язык, сосло­вие магов и культ Мит­ры, восточ­ная лен­ная систе­ма и степ­ная кон­ни­ца, воору­жен­ная луком и стре­ла­ми, сно­ва мощ­но высту­пи­ли здесь про­тив элли­низ­ма. Ввиду все­го это­го поло­же­ние сирий­ских царей было поис­ти­не достой­но сожа­ле­ния. Род Селев­кидов отнюдь не нахо­дил­ся в таком состо­я­нии упад­ка, как, напри­мер, Лагиды; неко­то­рые из его пред­ста­ви­те­лей не лише­ны были храб­ро­сти и талан­та. Они справ­ля­лись с тем или дру­гим из бес­чис­лен­ных мятеж­ни­ков, пре­тен­ден­тов и интер­вен­тов. Но их власть была лише­на твер­дой опо­ры, и они не были в состо­я­нии пре­кра­тить анар­хию, хотя бы вре­мен­но. Неиз­беж­ные резуль­та­ты не пре­ми­ну­ли насту­пить. Восточ­ные обла­сти сирий­ской дер­жа­вы, управ­ля­е­мые мятеж­ны­ми или сла­бы­ми сатра­па­ми, под­па­ли под власть пар­фян. Пер­сия, Вави­ло­ния, Мидия навсе­гда были ото­рва­ны от Сирий­ско­го цар­ства. Новое пар­фян­ское государ­ство про­сти­ра­лось по обе сто­ро­ны вели­кой пусты­ни от Окса и Гин­ду­ку­ша до Тиг­ра и Ара­вий­ской пусты­ни. Подоб­но Пер­сид­ско­му цар­ству и всем древним ази­ат­ским дер­жа­вам, оно явля­лось чисто кон­ти­нен­таль­ной монар­хи­ей и, подоб­но Пер­сид­ско­му цар­ству, долж­но было выдер­жи­вать посто­ян­ную борь­бу с туран­ски­ми народ­но­стя­ми, с одной сто­ро­ны, и запад­ны­ми соседя­ми, с дру­гой. Сирий­ское цар­ство охва­ты­ва­ло, кро­ме при­бреж­ной обла­сти, толь­ко еще одну Месо­пота­мию и навсе­гда исчез­ло из чис­ла вели­ких государств; впро­чем, при­чи­ной это­го было не столь­ко умень­ше­ние терри­то­рии, сколь­ко внут­рен­нее с.63 раз­ло­же­ние. Если на этот раз Сирия избе­жа­ла гро­зив­ше­го ей пол­но­го пора­бо­ще­ния пар­фя­на­ми, то этим она была обя­за­на не сопро­тив­ле­нию со сто­ро­ны послед­них Селев­кидов и еще менее вли­я­нию Рима. Ее спас­ли внут­рен­ние сму­ты в самом Пар­фян­ском цар­стве, а глав­ным обра­зом втор­же­ния туран­ских степ­ных наро­дов в восточ­ные вла­де­ния пар­фян.

Реак­ция Восто­ка про­тив Запа­да

Эта пере­ме­на во вза­и­моот­но­ше­ни­ях наро­дов внут­рен­ней Азии явля­ет­ся пово­рот­ным пунк­том в исто­рии древ­но­сти. За при­ли­вом наро­дов, дви­гав­ших­ся с Запа­да на Восток, — выс­шее и послед­нее выра­же­ние он нашел в Алек­сан­дре Вели­ком — теперь начал­ся отлив. За вре­мя суще­ст­во­ва­ния Пар­фян­ско­го государ­ства погиб­ло все, что сохра­ни­лось еще от эле­мен­тов элли­низ­ма в Бак­трии и на Инде. Более того, даже запад­ный Иран вер­нул­ся в ста­рую колею, поки­ну­тую несколь­ко сто­ле­тий назад, но не забы­тую окон­ча­тель­но. Рим­ский сенат пожерт­во­вал глав­ным и суще­ст­вен­ным резуль­та­том поли­ти­ки Алек­сандра и таким обра­зом поло­жил нача­ло обрат­но­му дви­же­нию, завер­ше­ни­ем кото­ро­го была Аль­гам­бра в Гре­на­де и вели­кая мечеть в Кон­стан­ти­но­по­ле. Пока антио­хий­ским царям под­чи­ня­лись все стра­ны от Раг и Пер­се­по­ля до Сре­ди­зем­но­го моря, рим­ское вла­ды­че­ство про­сти­ра­лось до гра­ниц вели­кой пусты­ни. Пар­фян­ское государ­ство нико­гда не мог­ло стать кли­ен­том сре­ди­зем­но­мор­ской дер­жа­вы не пото­му, что оно было слиш­ком могу­ще­ст­вен­но, а пото­му, что центр тяже­сти его нахо­дил­ся вда­ли от моря, в глу­бине Азии. Со вре­ме­ни Алек­сандра мир при­над­ле­жал одним запад­ным наро­дам, Восток, мож­но ска­зать, был для них при­мер­но тем, чем впо­след­ст­вии 50 Аме­ри­ка и Австра­лия для евро­пей­цев. Но с Мит­ри­да­том I Восток сно­ва высту­пил на поли­ти­че­скую аре­ну. У мира сно­ва были два вла­сте­ли­на.

Соот­но­ше­ние сил на море

Нам оста­ет­ся еще кос­нуть­ся соот­но­ше­ния сил на море. Впро­чем, об этом мож­но ска­зать лишь, что в то вре­мя уже не суще­ст­во­ва­ло ни одной мор­ской дер­жа­вы. Кар­фа­ген был раз­ру­шен, сирий­ский воен­ный флот во испол­не­ние дого­во­ра с Римом уни­что­жен, еги­пет­ский воен­ный флот, неко­гда столь могу­ще­ст­вен­ный, при­шел в пол­ный упа­док вслед­ст­вие сла­бо­сти тогдаш­них пра­ви­те­лей Егип­та. Прав­да, у мел­ких государств, и осо­бен­но у тор­го­вых горо­дов, были воору­жен­ные кораб­ли, но в неболь­шом коли­че­стве, так что их недо­ста­точ­но было даже для труд­но­го дела иско­ре­не­ния мор­ских раз­бо­ев на Сре­ди­зем­ном море.

Пира­ты

Выпол­не­ние этой зада­чи в силу необ­хо­ди­мо­сти ложи­лось на Рим, как на дер­жа­ву, гла­вен­ст­ву­ю­щую на Сре­ди­зем­ном море. Сто лет назад рим­ляне про­яви­ли осо­бую бла­готвор­ную реши­мость в этом деле, вве­ли энер­гич­ную мор­скую поли­цию для все­об­щей поль­зы (I, 520) и этим поло­жи­ли нача­ло сво­е­му гос­под­ству на Восто­ке. Теперь же, уже в нача­ле с.64 опи­сы­вае­мо­го пери­о­да, пол­ное бес­си­лие этой поли­ции обна­ру­жи­ло страш­но быст­рый упа­док ари­сто­кра­ти­че­ско­го прав­ле­ния в Риме.

Рим уже не имел соб­ст­вен­но­го флота и доволь­ст­во­вал­ся тем, что в слу­чае надоб­но­сти тре­бо­вал воен­ных кораб­лей от ита­лий­ских, мало­азий­ских и дру­гих при­мор­ских горо­дов. В резуль­та­те, есте­ствен­но, уси­ли­лись и раз­ви­лись мор­ские раз­бои. Толь­ко в морях Адри­а­ти­че­ском и Тиррен­ском, на кото­рые рас­про­стра­ня­лось непо­сред­ст­вен­ное гос­под­ство Рима, пред­при­ни­ма­лись кое-какие, тоже недо­ста­точ­ные, меры для борь­бы с пира­та­ми. Экс­пе­ди­ции, пред­при­ня­тые в эту эпо­ху рим­ля­на­ми к дал­мат­ским и лигу­рий­ским бере­гам, пре­сле­до­ва­ли цель иско­ре­нить мор­ские раз­бои в обо­их ита­лий­ских морях; с той же целью были заня­ты в 631 г. [123 г.] Бале­ар­ские ост­ро­ва. Но в мавре­тан­ских и гре­че­ских водах жите­лям и море­пла­ва­те­лям пре­до­став­ля­лось самим справ­лять­ся с кор­са­ра­ми тем или иным спо­со­бом; Рим сто­ял на той точ­ке зре­ния, что ему надо по воз­мож­но­сти мень­ше вме­ши­вать­ся в дела этих отда­лен­ных обла­стей. Разди­рае­мые внут­рен­ни­ми неуряди­ца­ми и обанк­ро­тив­ши­е­ся горо­да этих пре­до­став­лен­ных самим себе при­мор­ских государств, есте­ствен­но, ста­но­ви­лись при­то­на­ми кор­са­ров; осо­бен­но мно­го их было в Азии.

Крит

В этом отно­ше­нии хуже все­го было поло­же­ние Кри­та. Этот ост­ров, бла­го­да­ря сво­е­му выгод­но­му гео­гра­фи­че­ско­му поло­же­нию и сла­бо­сти или упу­ще­ни­ям боль­ших запад­ных и восточ­ных государств, был един­ст­вен­ным из всех гре­че­ских государств, сохра­нив­шим свою неза­ви­си­мость. Прав­да, рим­ские комис­сии то и дело появ­ля­лись и на Кри­те, одна­ко они доби­ва­лись здесь еще мень­ших резуль­та­тов, чем даже в Сирии и в Егип­те. Каза­лось, судь­ба нароч­но оста­ви­ла кри­тя­нам неза­ви­си­мость, чтобы пока­зать, к чему ведет эллин­ская сво­бо­да. Это была ужас­ная кар­ти­на. Ста­рая дорий­ская стро­гость общин­но­го управ­ле­ния сме­ни­лась здесь, как и в Тарен­те, бес­пут­ной демо­кра­ти­ей; рыцар­ский дух жите­лей выро­дил­ся в дикое буй­ство и пого­ню за добы­чей. Один почтен­ный эллин сам свиде­тель­ст­ву­ет, что на Кри­те ничто, при­но­ся­щее при­быль, не счи­та­ет­ся позор­ным, а апо­стол Павел ссы­ла­ет­ся на сло­ва крит­ско­го поэта: «Все кри­тяне — лже­цы, злые зве­ри, утро­бы лени­вые».

51 Несмот­ря на все уси­лия рим­лян наве­сти порядок на этом «ост­ро­ве ста горо­дов», как его назы­ва­ли в ста­ри­ну, непре­рыв­ные меж­до­усоб­ные вой­ны пре­вра­ща­ли один цве­ту­щий город за дру­гим в груды раз­ва­лин. Жите­ли этих горо­дов зани­ма­лись раз­бо­я­ми, рыс­кая на родине и на чуж­бине, на суше и на море. Крит сде­лал­ся для всех окру­жав­ших его государств глав­ным местом вер­бов­ки наем­ных армий с тех пор, как это без­обра­зие не тер­пе­ли боль­ше в Пело­пон­не­се; но глав­ным обра­зом он пре­вра­тил­ся в при­тон мор­ских с.65 раз­бой­ни­ков. Так, напри­мер, в это вре­мя ост­ров Сиф­нос был совер­шен­но раз­граб­лен крит­ской фло­ти­ли­ей пират­ских судов. Родос, кото­рый и без того не мог опра­вить­ся от утра­ты сво­их вла­де­ний на мате­ри­ке и уда­ров, нане­сен­ных его тор­гов­ле (I, 731), терял послед­ние силы в вой­нах, кото­рые ему при­хо­ди­лось вести про­тив кри­тян для пре­кра­ще­ния мор­ских раз­бо­ев (око­ло 600 г.) [154 г.]. Рим­ляне, прав­да, пыта­лись вме­ши­вать­ся в эти столк­но­ве­ния в каче­стве посред­ни­ков, но дей­ст­во­ва­ли не энер­гич­но и, как вид­но, без­успеш­но.

Кили­кия

Наряду с Кри­том Кили­кия тоже ско­ро ста­ла вто­рой роди­ной пира­тов. Это­му спо­соб­ст­во­ва­ло бес­си­лие сирий­ских царей и поли­ти­ка узур­па­то­ра сирий­ско­го пре­сто­ла Дио­до­та Три­фо­на. Этот быв­ший раб, став сирий­ским царем (608—615) [146—139 гг.], рас­счи­ты­вал упро­чить свою власть в сво­ей цен­траль­ной обла­сти, суро­вой запад­ной Кили­кии, с помо­щью пира­тов и поэто­му вся­че­ски покро­ви­тель­ст­во­вал им. Тор­гов­ля с пира­та­ми, являв­ши­ми­ся в то же вре­мя глав­ны­ми постав­щи­ка­ми рабов, при­но­си­ла чрез­вы­чай­но боль­шие дохо­ды. Поэто­му в среде тор­гов­цев, даже в Алек­сан­дрии, Родо­се и Дело­се созда­лась извест­ная атмо­сфе­ра тер­пи­мо­сти по отно­ше­нию к пира­там. Это­му спо­соб­ст­во­ва­ли и сами пра­ви­тель­ства, во вся­ком слу­чае сво­ей пас­сив­но­стью. Зло достиг­ло таких серь­ез­ных раз­ме­ров, что в 611 г. [143 г.] сенат счел нуж­ным отпра­вить в Алек­сан­дрию и Сирию само­го луч­ше­го из сво­их чле­нов, Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на, с пору­че­ни­ем выяс­нить на месте, что мож­но пред­при­нять. Но дипло­ма­ти­че­ские уве­ща­ния рим­лян не мог­ли пре­вра­тить сла­бые пра­ви­тель­ства в силь­ные. Толь­ко одно сред­ство мог­ло помочь беде — содер­жа­ние в этих водах посто­ян­но­го флота. Одна­ко для это­го у рим­ско­го пра­ви­тель­ства не хва­та­ло ни энер­гии, ни после­до­ва­тель­но­сти. Поэто­му все оста­ва­лось по-ста­ро­му: флот пира­тов по-преж­не­му был един­ст­вен­ной зна­чи­тель­ной мор­ской силой на Сре­ди­зем­ном море, а охота за раба­ми — един­ст­вен­ным про­цве­тав­шим там про­мыс­лом. Рим­ское пра­ви­тель­ство без­дей­ст­во­ва­ло, а рим­ские тор­гов­цы, самые круп­ные поку­па­те­ли рабов, под­дер­жи­ва­ли ожив­лен­ные и дру­же­ст­вен­ные отно­ше­ния с капи­та­на­ми пират­ских кораб­лей — самы­ми круп­ны­ми рабо­тор­гов­ца­ми на Дело­се и на дру­гих неволь­ни­чьих рын­ках.

Общие выво­ды

Мы про­следи­ли в глав­ных чер­тах пере­ме­ну во внеш­не­по­ли­ти­че­ском поло­же­нии Рима и вооб­ще все­го рим­ско-эллин­ско­го мира в пери­од от бит­вы при Пидне до эпо­хи Грак­хов и на всем про­стран­стве от Тахо и Баг­ра­да до Нила и Евфра­та, захва­тив в свои руки вер­хов­ную власть над рим­ско-эллин­ским миром, Рим воз­ло­жил на себя боль­шую и труд­ную зада­чу. Нель­зя ска­зать, что он совер­шен­но не пони­мал ее; но он отнюдь не раз­ре­шил ее. Во вре­мя Като­на пре­об­ла­да­ла идея огра­ни­чить рим­ское государ­ство терри­то­ри­ей с.66 Ита­лии, а за пре­де­ла­ми послед­ней власт­во­вать толь­ко на нача­лах патро­на­та. Пере­до­вые умы сле­дую­ще­го поко­ле­ния поня­ли несо­сто­я­тель­ность этой идеи и необ­хо­ди­мость заме­нить систе­му кли­ен­те­лы систе­мой пря­мо­го гос­под­ства Рима с сохра­не­ни­ем мест­но­го само­управ­ле­ния. Но вме­сто того чтобы вво­дить этот новый порядок 52 реши­тель­но, быст­ро и рав­но­мер­но, Рим при­со­еди­нял то одну, то дру­гую стра­ну, поль­зу­ясь бла­го­при­ят­ным сте­че­ни­ем обсто­я­тельств и слу­ча­ем и руко­во­дясь сво­и­ми эго­и­сти­че­ски­ми инте­ре­са­ми. В резуль­та­те бо́льшая часть зави­си­мых стран либо про­дол­жа­ла оста­вать­ся в преж­нем невы­но­си­мом, двой­ст­вен­ном поло­же­нии, либо же, как, напри­мер, Сирия, совер­шен­но осво­бож­да­лась из-под рим­ско­го вли­я­ния. Но и само рим­ское вла­ды­че­ство все боль­ше вырож­да­лось в мелоч­ный и бли­зо­ру­кий эго­изм. В Риме счи­та­лось доста­точ­ным управ­лять со дня на день и раз­ре­шать с гре­хом попо­лам лишь теку­щие вопро­сы. Сла­бых дер­жа­ли в ежо­вых рука­ви­цах. Так, напри­мер, когда город Мила­за в Карии при­слал в 623 г. [131 г.] кон­су­лу Пуб­лию Крас­су не ту бал­ку для тара­на, кото­рая тре­бо­ва­лась, гла­ва город­ско­го управ­ле­ния был нака­зан за это роз­га­ми. А меж­ду тем Красс не был дур­ным чело­ве­ком; это был пра­ви­тель, стро­го соблюдав­ший закон. Зато не вид­но было стро­го­сти там, где она была нуж­на: в борь­бе с вар­ва­ра­ми в погра­нич­ных обла­стях и с пира­та­ми. Цен­траль­ное пра­ви­тель­ство отка­за­лось от вся­ко­го руко­вод­ства про­вин­ци­аль­ным управ­ле­ни­ем и от кон­тро­ля над ним; таким обра­зом оно отда­ва­ло в жерт­ву оче­ред­но­му намест­ни­ку не толь­ко инте­ре­сы под­дан­ных, но и инте­ре­сы государ­ства. Испан­ские собы­тия, сами по себе мало­зна­чи­тель­ные, пока­за­тель­ны в этом отно­ше­нии. Здесь пра­ви­тель­ство менее, чем в дру­гих про­вин­ци­ях, мог­ло огра­ни­чи­вать­ся ролью про­сто­го зри­те­ля; меж­ду тем и здесь рим­ские намест­ни­ки попи­ра­ли меж­ду­на­род­ное пра­во и надол­го запят­на­ли честь Рима сво­им неслы­хан­ным веро­лом­ст­вом и пре­да­тель­ст­вом, самым наг­лым нару­ше­ни­ем дого­во­ров и капи­ту­ля­ций, изби­е­ни­ем без­оруж­но­го насе­ле­ния и под­стре­ка­тель­ст­вом к убий­ству непри­я­тель­ских пол­ко­вод­цев. Мало того, они вели вой­ны и заклю­ча­ли мир­ные дого­во­ры враз­рез с ясно выра­жен­ной волей выс­шей государ­ст­вен­ной вла­сти в Риме. Такие мел­кие фак­ты, как, напри­мер, непо­кор­ность нуман­тин­цев, вели к роко­вой для Рима ката­стро­фе вслед­ст­вие ред­ко­го соче­та­ния без­дар­но­сти и бес­чест­но­сти. При этом винов­ные даже не под­вер­га­лись сколь­ко-нибудь серь­ез­но­му нака­за­нию в Риме. При назна­че­нии на важ­ней­шие посты и при обсуж­де­нии важ­ней­ших поли­ти­че­ских вопро­сов дело реша­ли свя­зи и интри­ги сенат­ских груп­пи­ро­вок. Мало того, золо­то ино­стран­ных дина­стов тоже нашло уже доступ к рим­ским сена­то­рам. Пер­вый, кому уда­лось под­ку­пить рим­ских сена­то­ров, был, как сооб­ща­ют, с.67 посол царя Антио­ха Эпи­фа­на Тимарх (умер в 590 г.) [164 г.]. Вли­я­тель­ные сена­то­ры полу­ча­ли бога­тые подар­ки от ино­зем­ных царей; это вско­ре ста­ло столь обыч­ным явле­ни­ем, что когда Сци­пи­он Эми­ли­ан пере­дал в воен­ную каз­ну дары, под­не­сен­ные ему сирий­ским царем в лаге­ре под Нуман­ти­ей, это вызва­ло все­об­щее удив­ле­ние. Ста­рый взгляд, что награ­дой за власть слу­жит сама власть, что она явля­ет­ся столь­ко же дол­гом и бре­ме­нем, сколь­ко пра­вом и пре­иму­ще­ст­вом, был совер­шен­но отбро­шен. Таким обра­зом воз­ник­ла новая систе­ма государ­ст­вен­но­го хозяй­ства: она отка­зы­ва­лась от обло­же­ния рим­ских граж­дан, зато пре­вра­ща­ла всю мас­су под­дан­ных в доход­ную ста­тью государ­ства, при­чем послед­нее либо экс­плу­а­ти­ро­ва­ло их само, либо пре­до­став­ля­ло экс­плуа­та­цию их рим­ским граж­да­нам. Циниз­му и алч­но­сти рим­ских тор­гов­цев пре­до­став­ля­ли с пре­ступ­ным потвор­ст­вом пол­ный про­стор в про­вин­ци­аль­ном управ­ле­нии. Мало того, государ­ство устра­ня­ло с помо­щью воен­ной силы неже­ла­тель­ных для них кон­ку­рен­тов. Пре­крас­ней­шие горо­да сосед­них с Римом стран при­но­си­лись, таким обра­зом, в жерт­ву не вар­вар­ско­му вла­сто­лю­бию, 53 но еще гораздо более гнус­но­му вар­вар­ству спе­ку­ля­ции. Уни­что­жив свою ста­рую воен­ную орга­ни­за­цию, прав­да, нала­гав­шую тяже­лые жерт­вы на граж­дан, государ­ство само раз­ру­ши­ло свою опо­ру, так как в кон­це кон­цов оно поко­и­лось толь­ко на сво­ем воен­ном пре­вос­ход­стве. Флот был совер­шен­но забро­шен, в армии допу­сти­ли неимо­вер­ный упа­док. Охра­на гра­ниц в Азии и Афри­ке была пере­ло­же­на на под­дан­ных, а охра­на ита­лий­ских, македон­ских и испан­ских гра­ниц, кото­рую нель­зя было сва­лить на дру­гих, велась крайне небреж­но. Выс­шие клас­сы ста­ли избе­гать воен­ной служ­бы, так что труд­но было набрать необ­хо­ди­мое чис­ло офи­це­ров для войск в Испа­нии. Ввиду все уси­ли­вав­ше­го­ся неже­ла­ния идти на воен­ную служ­бу, осо­бен­но в испан­ские вой­ска, и при­страст­но­сти долж­ност­ных лиц при набо­ре, при­шлось отме­нить в 602 г. [152 г.] ста­рый порядок, по кото­ро­му офи­це­ры выби­ра­ли необ­хо­ди­мые кон­тин­ген­ты из все­го чис­ла сол­дат; вме­сто это­го вве­ли мета­ние жре­бия, что, разу­ме­ет­ся, не мог­ло спо­соб­ст­во­вать уси­ле­нию воин­ско­го духа и улуч­ше­нию бое­вых досто­инств отдель­ных воин­ских частей. Вме­сто необ­хо­ди­мой стро­го­сти вла­сти и тут ста­ра­лись угож­дать наро­ду. Когда кон­сул при­ка­зы­вал про­из­ве­сти стро­гий набор рекру­тов для испан­ской армии, то три­бу­ны поль­зо­ва­лись пре­до­став­лен­ным им кон­сти­ту­ци­ей пра­вом и аре­сто­вы­ва­ли его (603, 616) [151, 138 гг.]. Мы уже упо­ми­на­ли, что сенат откло­нил прось­бу Сци­пи­о­на и не раз­ре­шил ему про­из­ве­сти набор для вой­ны с нуман­тин­ца­ми. Рим­ские армии под Кар­фа­ге­ном или Нуман­ти­ей уже напо­ми­на­ли те сирий­ские армии, в кото­рых чис­ло хле­бо­пе­ков, пова­ров, акте­ров и про­чих нестро­е­вых эле­мен­тов с.68 вчет­ве­ро пре­вы­ша­ло чис­ло так назы­вае­мых сол­дат. Теперь рим­ские вое­на­чаль­ни­ки уже мало усту­па­ли сво­им кар­фа­ген­ским кол­ле­гам в искус­стве губить армии, и все вой­ны в Афри­ке, Испа­нии, Македо­нии и Азии, как пра­ви­ло, начи­на­лись пора­же­ни­я­ми рим­ских армий. Теперь Рим уже не реа­ги­ру­ет на убий­ство Гнея Окта­вия, пре­да­тель­ское убий­ство Вири­а­та уже счи­та­ет­ся мастер­ским дости­же­ни­ем рим­ской дипло­ма­тии, а взя­тие Нуман­тии — вели­ким подви­гом. О пол­ной уте­ре поня­тия о народ­ной и лич­ной чести с эпи­грам­ма­ти­че­ской мет­ко­стью свиде­тель­ст­ву­ет ста­туя Ман­ци­на, изо­бра­жаю­щая его разде­тым и свя­зан­ным. Он сам воз­двиг себе этот памят­ник в Риме, гор­дясь сво­им пат­рио­ти­че­ским само­по­жерт­во­ва­ни­ем. Куда ни кинуть взгляд, везде виден быст­рый упа­док внут­рен­ней силы Рима и его внеш­не­го могу­ще­ства. В это мир­ное вре­мя Рим не толь­ко не рас­ши­ря­ет терри­то­рий, при­об­ре­тен­ных в гигант­ской борь­бе, но даже не удер­жи­ва­ет их за собой. Труд­но достиг­нуть миро­во­го вла­ды­че­ства, но еще труд­нее сохра­нить его. Первую зада­чу рим­ский сенат выпол­нил, вто­рая ока­за­лась ему не по силам.